Гигант был уродлив даже на фоне своих собратьев. На его короткой шее держалась огромная голова – в полтора раза больше головы обычного человека. Большой волдырь, похожий на вздувшийся чирей, украшал его шею. У него был выпуклый лоб, ассоциировавшийся с наличием интеллекта, но выступающая нижняя челюсть портила это впечатление. В приоткрытом рту просматривались зубы, совсем не похожие на человеческие – темные и чуть изогнутые.
Это был тот самый мутант, которого он видел на втором этаже. Во время своего бегства.
Огромная ручища взялась за дверцу камеры… и открыла ее пошире. Сам гигант отошел в сторону, будто освобождая дорогу.
«Он меня… выпускает?»
Тот глухо заворчал, будто выказывая нетерпение.
В этот же момент Малютин ощутил, как в его мозг снова проникло что-то чужое, давящее, но не такое, какое атаковало его разум несколько часов назад. Сейчас это не было нападением или угрозой. Ему словно пытались втолковать что-то, донести какую-то очевидную вещь, но делали это так грубо, будто били по голове окованной железом палкой. Если бы не самодельные беруши, он бы сейчас, наверное, корчился от боли.
Все еще подозревая подвох, Малютин встал и, пошатываясь, пошел к дверному проему, прямо навстречу монстру. Он увидел, что двери камер Маши и сержанта по-прежнему закрыты. Но ему некогда было думать о них.
Мутант продолжал стоять, как изваяние, как голем. Только голова его чуть качнулась, будто изображая кивок.
Николай прошел в двадцати сантиметрах от него, почувствовав исходящий от тела гиганта резкий звериный дух.
– Ну, спасибо тебе, добрый… э… человек, – тихо пробормотал он, стараясь не смотреть туда, где были у «серого» глаза. – Если ты не против, я открою своих. Тебе-то это трудно с твоими граблями.
И вдруг мутант напрягся, тряхнул огромной головой. Со стороны выхода из лабораторного блока раздались быстрые, уже знакомые шаги. Кто-то хрипло рявкнул. Мутант-переросток издал ответный рык и повернулся навстречу приближающимся звукам.
Секунду спустя два знакомых силуэта влетели в дверь, в их плавных, но быстрых движениях читалась огромная звериная сила. Малютин сделал шаг назад.
Гигант же, наоборот, выступил вперед, будто заслоняя собой человека. Свои огромные ручищи он приподнял, словно принимая боевую стойку.
Вождь и Коротышка – а ученый не спутал бы их уже ни с кем – бросились к человеку по самой короткой траектории. Видимо, недооценив своего сородича.
А тот был настроен решительно.
Они сцепились. Все происходило настолько быстро, что Малютин не мог следить за этим без боли в глазах. Он рефлекторно отскочил – и правильно – потому что Коротышка попытался поднырнуть под руку великана и достать человека когтями. Даже за спиной гиганта Николай не был в безопасности.
Тот яростно отбивался, но и его противники были не робкого десятка. Они кружили вокруг громилы как две охотничьих лайки вокруг медведя. На рожон не лезли, но зажимали, окружали, прижимая к стенке. В ход шли и зубы, и «когти», похожие на ороговевшие наросты на их пальцах.
«Помочь ему? – мелькнула мысль, совершенно безумная. Но человеческие кулаки и ноги тут были бесполезны. – Надо найти что-нибудь режущее или тяжелое…»
«Беги, дурак», – перевел он для себя брошенный взгляд абсолютно чужих бездонных глаз.
«Беги!» Голова заболела от силы этого послания. Даже если он придумал его сам для своего оправдания. Додумал то, чего не было. «Проклятый антропоморфизм».
Малютин начал пятиться к дверям, за которыми тянулся коридор, где он уже бывал совсем недавно. Где его чуть не убили люди Токарева. Пятился, продолжая наблюдать за смертельной пляской чудовищ.
Закричали – почти одинаково горестно и умоляюще – Воробьев и Маша. Даже непонятно было, где вопль мужской, а где женский. Они поняли, что их бросают тут, и никто им двери не откроет.
Между Малютиным и их клетками были сцепившиеся в смертельной схватке мутанты, загораживающие собой почти весь узкий проход.
«Забудь о них. Может быть, ты сможешь привести помощь… Если останешься жив…»
Малютин бросил последний взгляд на людей.
Но где-то снаружи – пока еще довольно далеко – уже был слышен топот других «серых». И уж конечно, шли они не на помощь великану. Ученый понял, что даже если сумеет добежать до решеток, то просто не успеет их открыть.
Не оглядываясь больше, он выбежал в коридор. У самого выхода сильно ударился ногой о деревянный стол. Но даже это не заставило его замедлить бег.
Темнота. Малютин бросился бежать по уже знакомому маршруту. Главная лестница находилась по правую руку от этого блока. И именно оттуда приближались «серые». Значит, ему надо было бежать налево.
Туда он и припустил что было духу. Он помнил расположение коридоров, но боялся налететь на какой-нибудь перевернутый стул, забытое ведро или оторвавшуюся стенную панель. Поэтому подсвечивал себе фонариком несколько раз, но тут же выключал снова.
То, что у него появилась способность хорошо ориентироваться в темноте, биолог списал на общую мобилизацию ресурсов организма.
Так он и бежал, пока рев дерущихся тварей и топот их сородичей не остался позади. Но и здесь, в коридоре со множеством дверей, он не позволил себе остановиться, а продолжал идти почти бегом, пока не уперся в тупик. Тут бывший ученый прислонился к стене и отдышался.
В этом месте было светлее. Немного света пробивалось сквозь окна. «Видимо, скоро рассветет. Но прыгать из окна третьего этажа… – Это он опять оставил на крайний случай. – Лучше поискать запасной выход».
Малютин подумал, что у него есть пара минут до того, как обезвредят гиганта, который явно вышел из-под контроля, хоть и не ясно было, почему. После этого им надо будет как-то определить, куда побежал пленник, и как-то объясниться друг с другом.
Он надеялся, что если они тупые звери, то потеряют его.
Но его не потеряли. Не прошло и двух минут, как Малютин почувствовал, что в голове его снова ковыряют. Тупая боль в висках нахлынула волной, с ней пришли усталость и отчаяние. Мысль о бегстве казалась уже не такой умной – если он все равно обречен, то зачем?
«Неужели только в окно?»
Шаги послышались снова.
Они приближались. Мутанты не таились, не крались, а просто бежали со всей скоростью, на которую были способны.
Николай вспомнил схему здания. Где-то здесь должна была быть лестница запасного выхода. А внизу – дверь, через которую пару дней назад ворвался в здание их отряд.
Но на лестнице он услышал приближающиеся снизу знакомые шаги и увидел несколько темных фигур. «Один, два, три! Окружили».
Его заметили. Вой и рев заставили его дернуться. Но он быстро сориентировался, и побежал по лестнице вверх, на четвертый этаж, – даже не думая о том, что делать дальше.
Внизу на площадке соединились «серые», бегущие за ним из Лаборатории, и тройка, которая поднималась по лестнице. Теперь их было минимум пять-шесть.
Лестница на пятый этаж была отгорожена решеткой. Видимо, здесь это было традицией, а пожарные инспектора сюда не забредали.
Четвертый этаж во всем напоминал третий, только был пуст и гол – без стенных панелей и какой-либо отделки, без табличек на потертых дверях кабинетов. То ли он находился тогда в процессе ремонта, то ли работавшее здесь отделение было незадолго до Катастрофы расформировано.
Ученый захлопнул за собой дверь, по опыту зная, что твари справятся с ней быстрее, чем за минуту.
И все же интуиция говорила ему, что выход есть. Добежав до конца коридора, он уперся в очередной тупик. Но прямо перед ним на стене висел деревянный ящик, выкрашенный красным. В нем была стандартная веревочная пожарная лестница. Передняя стенка ящика была стеклянной, ее покрывала паутина трещин. Ручкой от стоящей рядом швабры Малютин выбил стекло. Уворачиваясь от брызнувших осколков, он протянул руку, чтобы убрать зацепившийся осколок и случайно порезал ладонь. Но думать об этом было просто некогда.
Под тяжестью пожарной лестницы Николай согнулся, хотя и не понял: это он так ослаб, или лестница была настолько тяжелая.
Кое-как дотащив ее до ближайшего окна и закрепив крючьями, он услышал, как затрещала дверь. Дежавю – в Клубе было точно так же. Но там был только один упырь. А здесь – целая свора.
Деревянную дверь они выбили с лёту – и коридор наполнился неприятным запахом, щипавшим ноздри. Пот? Какой-то секрет желёз?
Не глядя вниз – там все равно было трудно что-либо разглядеть, – Малютин сбросил лестницу. Не тратя ни секунды, перегнулся через подоконник и повис на качающейся веревочной конструкции, чувствуя себя циркачом.
– Ну, бывайте. Не поминайте лихом.
«Архимандрит с утра хандрит и эмигрирует в Мадрид», – почему-то вспомнил он скороговорку.
Хорошо еще, что не было ветра. Вернее, был, но не очень сильный. Не такой, как несколько дней назад.
Лестница – никак не закрепленная внизу – качалась, когда он, неловкий и с пораненной рукой, начал спускаться вниз, оставляя на ступеньках кровавые отпечатки.
Время тянулось медленно. Этажи и перекладины лестницы плыли перед глазами со скоростью замедленного кино.
«Если я упаду, они соберутся надо мной уже через минуту».
Ежесекундно ученый ожидал рывка сверху. Или того, что к нему на спину приземлится прыгнувший вслед за ним урод.
«От этих тварей всего можно ожидать. Хорошо еще, что здесь нет тех, летающих».
Наконец, он увидел землю. Вернее, потрескавшийся асфальт. Жаль, конечно, что это был не грунт и не пожухлая трава. Было бы мягче падать.
Второй этаж. Но прыгать было рано. Даже с такой высоты он мог сломать ногу.
Но вот и последний участок вертикального пути был преодолен. Ноги Николая коснулись твердой поверхности.
Да не просто коснулись. Несмотря на всего его предосторожности, удар был болезненным.
Кругом было темно, очертания других корпусов терялись во мраке, хотя где-то на горизонте уже проступала светлая полоса. Николай понимал, что его преследователи имеют огромное преимущество. Там, где он бежал впотьмах, для них было светло как днем.
В сотый раз выматерившись, Малютин поднялся и побежал по дорожке из растрескавшегося асфальта в ту сторону, где по его прикидкам должен был находиться КПП. В следующую секунду он услышал звон бьющегося стекла, а затем – звук упавшего на землю тяжелого предмета.
Оглянувшись, Николай увидел, что совсем близко, на козырьке запасного выхода, чернеет силуэт ростом чуть ниже самого ученого, но гораздо коренастее. Он узнал Коротышку. В один прыжок тот оказался на крыше «УАЗа», а затем и на земле.
«На открытом месте я от него не убегу», – подумал Малютин, глядя, как выпрямляется во весь рост это подобие человека.
Полуразвалившийся низенький металлический заборчик, окружавший когда-то клумбу, привлек внимание Николая, когда тот чуть не налетел на него на бегу. Почти не сбавляя скорости, он выломал оттуда железную штакетину с острым концом, проржавевшую настолько, что ему понадобилось только рвануть ее на себя. «Не ахти какое оружие, конечно, но… Добежать бы до административного корпуса. Там можно спрятаться. А оттуда и до сторожки рукой подать».
Чтобы срезать путь, он свернул с пешеходной дорожки и помчался через бурелом парка, надеясь, что среди местных растений не было похожих на ядовитую плеть, которая встретилась им в здании. Но местная поросль если и была опасна, то только в зеленом виде. Сейчас, осенью, она ничем не отличалась от обычных растений.
Когда биолог оглянулся, он увидел, как несется за ним со скоростью гончей Коротышка. А из дверей центра выливается черный поток. Там было не меньше восьми мутантов, и все они бежали в его сторону по кратчайшему маршруту.
Николай ускорился. Несколько раз он чудом не споткнулся о разлапистые корни.
Он уже подумывал о том, чтобы бросить свое оружие, мешавшее бегу, и в этот момент грянул выстрел. Когда Малютин обернулся, он увидел, что уже пересекшего двор Коротышки не видно. Остальные существа теперь бежали не гурьбой, а длинной цепью, лавируя и выбирая складки местности, кусты и деревья в качестве укрытий.
Прозвучало еще несколько выстрелов. Но никто из монстров не упал. И расстояние между ними и ученым медленно сокращалось.
В тот момент, когда Малютин уже посчитал, что через пару минут его догонят, прозвучал еще один выстрел.
Верхняя половина черепа одного из мутантов исчезла, будто ее срубили топором. Монстр неловко упал через голову и исчез за кустами.
Только теперь остальные притормозили и бросились врассыпную. Вскоре Малютин потерял их из виду. Страх того, что они обойдут его с флангов, заставил ускориться. Зеленая полоса тем временем закончилась, и биолог, наконец, выбежал к административному зданию.
«Откуда стреляли? С этой крыши? Или из сторожки?»
– Сюда! – услышал он знакомый голос и увидел в окне второго этажа фигуру человека с винтовкой. – Лезь через то же окно – как в прошлый раз.
Глава 13
Воскресенье, утро
Светало. Начинался еще один день.
Минуту спустя Малютин уже стоял перед майором в одной из комнат на втором этаже. Свое горе-оружие ученый бросил за ненадобностью, хотя тревога никуда не делась. Что-то ему не нравилось в поведении этого человека. Осунувшийся, грязный, в рваном камуфляже – он был совсем не похож на того, каким Малютин его запомнил.
Офицер радушно улыбался ему, будто старому другу.
– Как ты вырвался? – спросил Токарев, тщательно осмотрев из окна подходы к зданию и понаблюдав в прицел за лабораторным корпусом.
Судя по всему, все было чисто. Твари, как выяснилось, не любили нападать при свете дня.
– Я их перехитрил. – Интуиция подсказала Малютину, что лучше не говорить про серого гиганта, который помог ему.
– Молоток. А эти трусливые твари удрали. – Токарев презрительно усмехнулся, прислонил винтовку, в которой Малютин узнал СВД, к стене и отошел от окна. – А ты, похоже, не тряпка, как я вначале подумал.
Было видно, что здесь майор провел весь последний день. На полу лежал рюкзак, рядом с ним – пустая банка из-под тушенки, фляга, спальный мешок. У стены под каким-то учебным плакатом стояла еще одна винтовка – черная, с сошками и длинным прицелом. Эту модель Малютин и в лучшие дни определить бы не смог, но калибр ее был выше, чем у популяризированной компьютерными играми снайперской винтовки Драгунова.
– Пытался убить большую тварь, как советовал Якут. Мир его праху, – объяснил Токарев. – Ибо не фиг ползать здесь. Истратил все патроны, кроме одного, но ей хоть бы хны. Последним я снес башку мелкому уроду, который уже собирался тебя схарчить на обед. «7.62» убивает их тоже, но если попал в корпус – то без гарантии. Очень живучие. Курить хочешь?
– Не курю.
– Похвально. Здоровье – вещь важная, – рассмеялся Токарев. – Ну что, проходи, ученый, только ноги вытирай. Что там с нашими?
Малютин честно рассказал, что, скорее всего, остальные мертвы, а в живых оставался на момент его бегства только Воробьев.
Эта новость, казалось, не особенно расстроила майора.
– Все там будем, – пробормотал он. – Причем скорее рано, чем поздно… Но тебе с ними общий язык, я смотрю, легко находить.
Токарев опять усмехнулся, но теперь его усмешка была лишена притворного добродушия:
– А может, ты скоро сам таким станешь, а?
Малютин в который раз за этот день почувствовал, что его будто окатили ледяной водой.
– А тебе не впервой предавать своих, – продолжал офицер, буравя Николая глазами. – Просто сейчас ты предаешь свой вид. А до этого предал страну.
«Да он тронулся».
И это было тем страшнее, что из них двоих именно майор был вооружен, и теперь он достал из кобуры пистолет и направил на Малютина.
– А ну, к стене. Подними руки.
Не делая резких движений, Малютин подошел к стенке.
– Вот так. Так-то лучше. Лицом к стене.
Ученый все это время не отводил взгляда от майора, пытаясь понять, что с тем происходит. Только увидев, что Токарев собирается нажать на спусковой крючок, биолог повернулся к стенке.
«Он не выстрелит. По крайней мере, не сразу».
– Руки держи, чтоб я их видел, падаль. И молись. Да, ты не тряпка. Ты враг.
Малютин не знал, что на это ответить. Все молитвы он давно забыл. Смерть его не страшила. И здесь она была бы куда более легкой, чем в логове. Только обидно было: сбежал от чудовищ, чтобы стать жертвой больного человека.
Десять долгих секунд продолжалась тишина, потом майор заговорил снова. Голос его звучал совсем не так, как полтора дня назад. Было в нем теперь что-то от сломанной шарманки. Или китайской игрушки с испорченным динамиком.
– Они раскалывают череп как яйцо. Вот так, – он показал, как пальцы сжимают голову. – И выпускают кишки. Как кошка мышке… Надо было убить тебя тогда. Я всегда знал, что вы есть.
– «Мы»?
– Не прикидывайся, блин. Агенты глубокого проникновения. Вы жили среди нас, как бомбы с часовым механизмом. Пока не настал час «Икс». Что, до сих пор не можете оставить мою страну в покое?! А у вас там хоть что-то осталось? ЦРУ? Пентагон? Белый дом? Бункер в горах Колорадо?
– Спокойно, дядя. Ты еще людей-ящериц и «Ангар 51» вспомни. – Малютин не смог сдержать смешка.
«Может, он издевается?» Николай украдкой повернул голову, но успел увидеть только ледяной взгляд, полный запредельной ненависти и решимости, а затем услышал звук взведенного курка.
– Я не занимался ничем, кроме птичек и бабочек. С какой стати меня вербовать?
– Все вы так говорите. Зачем ты хотел попасть сюда? Что ты здесь забыл?
– Я хотел получить ответ, – сказал Малютин. – Узнать причину этой чумы. Была ли это программа… или стечение обстоятельств. Сбой техники… или человеческий фактор.
– И что ты узнал? Говори!
– Северная группа занималась разработкой биологического оружия на основе мутагенного вируса. Цель – превратить всю биосферу в оружие. Оружие «Судного дня». Вы только представьте: каждое животное, любой живой организм превращается в смертельное оружие… против людей. Никто не нападет на страну, обладающую такой технологией. Но я так и не понял, где они взяли исходные образцы и получилось ли у них. Зато здесь, у южной группы, задача которой была скромнее – сделать солдат устойчивыми к радиации, более сильными и выносливыми, – все получилось с блеском. Люди… подопытные… действительно стали сильными… и почти неуязвимыми. Только людьми они перестали быть.
Токарев молчал, но Малютин чувствовал, что тот напряженно слушает, и понимал, что пока говорит, пока интересен этому психу, есть шанс, что майор не выстрелит.
– Я много думал, отчего это случилось, – наконец снова заговорил Токарев. – И теперь вот понял! Оттого, что выросло поколение подонков и предателей.
Малютин почувствовал, будто его ударили дубиной. Настолько эти слова были не к месту. Настолько абсурдно они звучали. У Токарева была уже не просто паранойя, а, скорее, шизофрения.
– Я запомнил твои слова, – продолжал майор. – Которые ты нес там, на привале… Ну, про «кровавый режим» и «проклятую страну»… Про «неполноценный народ». Они меня сразу резанули. Такое не прощается. Ты знаешь, сколько хороших людей за тебя в Афганистане погибли? А в Анголе? В Никарагуа, Йемене, Эфиопии? Когда СССР развалился, все уже было обречено… Как только мы перестали запускать ежей в штаны пиндосам, они сразу пришли в наш дом, чтобы убить нас. Наш народ они хотели уничтожить всегда. По тем же причинам, по каким убили сто миллионов индейцев. «Неполноценные», да?!
– Я этого не говорил, – произнес Малютин медленно и с расстановкой. Если он в чем-то был уверен, так это в том, что не стал бы говорить такие вещи о делах давно минувших дней. О мертвых… только правду, но даже правда им уже не нужна. Поэтому о мертвых лучше молчать. Старый мир погиб. И кто виноват, уже было не важно. И он никогда не стал бы говорить такого о стране, где вырос, где жили дорогие ему люди.
– Остынь, майор, – попытался он образумить офицера. – Это у тебя от шока. Надо думать, как с тварями разобраться и отсюда ноги сделать…
– Заткни пасть, – оборвал его Токарев, ткнув пистолетом Малютину в затылок. – С тварями я и без тебя разберусь. Выжгу этот гадюшник каленым железом. Люди, которые там внутри… это уже не люди. Как и ты.
Когда Токарев подошел чуть ближе, ученый почуял исходящий от него запах перегара. Майор был не только психически болен, но еще и пьян. Мертвецки пьян.
Но если в ногах его и была слабость, то рука держала пистолет «Грач» довольно крепко. Да и мутанта он сумел подстрелить, хоть и промахнулся несколько раз.
– Ну, если не говорил, значит, подумал. Я по твоей роже все вижу. Что ты имеешь против России, сволочь?
– Я ничего не имею конкретно против России, – сказал Малютин. – Только против человечества в целом.
И тут же пожалел. Этот человек не воспринимал сейчас ни сарказма, ни иронии.
Пистолет рявкнул, пуля отбила от стены кусок краски и проделала там дыру размером с железный рубль. К счастью, межкомнатная перегородка была деревянной. Малютин успел уже проститься с жизнью и теперь медленно возвращался к ней, чувствуя, что еще пара таких фокусов – и сердце не выдержит.
– Молчать! Я пристрелю тебя, как шавку. А твой труп скормлю этим тварям. Раз уж ты с ними целоваться готов. Вонючий сраный Запад… этот заповедник для дебилов и извращенцев. Как хорошо, что все там накрылось медным тазом. Но и в нашу страну метастазы успели проникнуть. Выросло поколение дегенератов, – продолжал офицер, – которые, кроме компутера и кока-колы, ничего не знали. Которые ни дружбы, ни службы… ничего! Я тебя на десять лет старше. И мы были совсем другие. Мы в футбол на пустыре играли. И дрались двор на двор. За честь, за понятия. Я всю жизнь лямку тянул по гарнизонам, рос без отца, на рабочей окраине… улица воспитывала. Но ведь воспитала же! Человеком. А вы… инфантильные, гламурные твари… вы же говно собачье. Плюнь – и упадете. Вечно ноете, вечно плачете, что вам чего-то не додали. Пальчик боитесь порезать. Гвоздя не умеете забить! И вот такие бабы в штанах, такие сопляки паркетные меня вечно обходят на поворотах. Подсиживают, подкапываются под меня и хапают себе то, что я заслужил. Пока вы по кафе сидели и на митинги ходили… я за таких грязь месил. Я кровь проливал, сука. Ты понял, нет?.. А мои товарищи, мля… в танках горели… в цинках домой возвращались. Потом в конторе меня поставили на сверхважный участок работы. Смотреть за этой шарагой, за очкастыми придурками, каждый второй из которых – предатель. Но я старался! «Майор Туляков», блин. Потому что кто-то должен делать грязную работу, чтобы такие дебилы, как ты, могли спокойно по клубам шастать. И если бы мы довели дело до конца, никто бы на нас не рыпнулся! Ни одна сука! Но подвели уроды в штабах. Все развалили. Все предали…
Токарев издал звук, похожий на сдавленный всхлип.
Малютин был в ступоре: «Какие, на хрен, товарищи? Кого предали? О чем он вообще плетет и зачем? – И вдруг он понял – и ужаснулся. – Эмоциональная накрутка. Психологически даже гопнику трудно ударить прохожего сразу, без перехода. Надо сначала войти в контакт, спросить закурить. Если речь идет о мирной обстановке, то вооруженному человеку, даже грабителю и убийце, – если, конечно, а он не псих и не профессиональный киллер – трудно выстрелить незнакомому человеку в лицо без должной раскачки, без своеобразной прелюдии».
Это значило, что майор не до конца еще оскотинился. Не мог он с ходу застрелить того, с кем делил общие трудности и делал общее дело. Сначала ему непременно надо было приписать ученому выдуманные грехи и пороки.
«Значит, ты слаб, – подумал Малютин. – И даже сейчас не можешь обойтись без оправданий».
Хотя он понимал, что это вряд ли его уже спасет. Малютин сжался. Видимо, собеседник – и будущий палач – принял это движение за проявление страха и отчаяния. Но в глубине души – там, куда Николай раньше прятался от людей и проблем, как в шкаф, – в этом темном углу ученый был собран и спокоен. Он принял решение: продать жизнь хотя бы с мизерным шансом на успех.
– У-у-у-у, – вдруг завыл Токарев. – Твари, гниды, проститутки…
Малютин обернулся. И увидел, что офицер не смотрит на него, а отчаянно трет виски. Глаза Токарева покраснели и заслезились.
Продолжая материть весь белый свет, майор подошел к двери и рывком распахнул ее, направив пистолет на дверной проем.
Никого.
– Где вы, трусливые ублюдки? Все-таки привел их… Иуда. Ничего, и до тебя очередь дойдет. Очередь из «калаша».
Он повернулся к Малютину, став спиной к дверному проему.
«Сейчас или никогда».
– Берегись, сзади! – крикнул ученый. Взгляд его окаменел, глаза расширились, как бывает от сильного страха. Николай смотрел куда-то за спину майора, поверх его плеча.
Это был дешевый трюк, на который тот, если бы был чуть спокойнее, никогда бы не купился.
Но Токарев был не в себе. И он повернул голову, убрав палец со спускового крючка. Этого было достаточно.
В ту же секунду Малютин бросился на него.
Он хотел выбить оружие из руки майора, но тот в последний момент уклонился, и все, что Николаю удалось – это вытолкнуть его в коридор.
Секунду тот стоял и смотрел на ученого, а потом засмеялся, как помешанный.
– Так дерутся только бабы… предатель. Сукина тварь. Сдохни…
Его рука, в которой он так и держал пистолет, начала подниматься. И в этот момент что-то черное схватило его за горло. Глаза Токарева полезли из орбит, он забился, как попавший в капкан зверь.
Рукой с пистолетом он ткнул куда-то в сторону. Один за другим прозвучали три выстрела. Затем что-то хрустнуло, и бывший офицер с дико выпученными глазами и лицом, перекошенным от страха, начал сползать на пол.
– Так дерутся… только бабы, – повторил «серый», с трудом протискиваясь через дверной проем.
Он вошел и сразу заполнил собой половину комнаты. Голос его звучал глухо, как из бочки. Как голос, пропущенный через программу.
– Предатель. Сукина тварь.
Он говорил без эмоций, и чувствовалось, что он понимает сказанное не лучше, чем попугай.
У него текла кровь сразу из нескольких ран – темная и какая-то неоднородная, со сгустками.
Мутант толкнул ногой распростертое тело офицера – то ли случайно, то ли убирая его с дороги. Труп отлетел, будто не весил ничего. Малютин понял, что ни радости, ни жалости – ничего не чувствует по этому поводу. Да, он помог монстру убить человека. Но никаких сожалений не испытывал. То же самое он ощущал, когда убил одного из «серых», разбив тому голову огнетушителем.
Великан, несмотря на раны, твердо стоял на ногах. К его устрашающей морде невозможно было привыкнуть. В ней было что-то от насекомого. Глаза, похожие на шарики из черного мрамора или на наполненные нефтью пузыри, – ни зрачка, ни радужки – уставились на Малютина.
Ученый встретился взглядом с этим существом… и на него свалилась, как наковальня в мультфильме, такая тяжесть, что он чуть не упал там же, где стоял.
Станислав Лем говорил, что телепатии не существует и что она невозможна. Иначе эволюция давно пришла бы к этому. Зачем птицам кричать, оповещая сородичей, зачем волку вынюхивать добычу, если можно просто прочесть ее мысли?
Но как можно было объяснить то, что Николай увидел там? От этой концентрированной боли его скрутило, ему вывернуло наизнанку душу и разум. Он представил, каково это, и впервые понял, что бывает судьба хуже, много хуже, чем та, что досталась ему самому. Где-то там, в теле этого создания, жил, словно пленник в темнице, человеческий ребенок. Жил, не имея ни одной общей клетки, ни одного общего гена с собой прежним.
– Много таких, как ты? – спросил ученый наконец.
«Один. Остальные… животные».
– Мне это знакомо.
Потом существо вдруг протянуло ему листок, помятый и поблекший от времени. Это была глянцевая обложка журнала о путешествиях. На ней был пейзаж, в котором Малютин узнал Африку, какой ее обычно изображали в туристических буклетах. Какой-то национальный парк или заповедник, не иначе: синее небо, яркая зелень, огромный шар солнца, и звери, которых, видимо, приманили специально для удачной фотографии. А может, вставили в «фотошопе».
Рядом с названием журнала мелкими буквами был указан код ISSN – книжный индекс, показавшийся Малютину странно знакомым.
«Ах да. 0321–0669. Тот самый таинственный код, который мы получили по радио морзянкой. Неужели у этого страшилы хватило ума понять азбуку Морзе? – не мог поверить Николай. – Я сам так и не сумел, хотя увлекался одно время радиоделом – примерно как языком эсперанто и ландшафтным дизайном».
«Как попасть туда? – внезапно почувствовал ученый «голос» своего жутковатого собеседника. – Как?»
«Голос» этот будто шел напрямую от разума к разуму.
– Невозможно туда попасть, – ответил Малютин так, словно перед ним был человек. Но в глаза, похожие на ямы с черной жижей, он все же старался не смотреть. – А даже если можно… это ничего не даст, пойми. Так везде. Как здесь – сейчас повсюду.
Несколько десятков секунд они просто стояли друг напротив друга – человек и монстр, монстр и человек. Морда… лицо этого создания не могло выражать эмоций, но человек все понял и так. Николай подумал, что у людей больше нет монополии на боль от того, что разбиваются их мечты, сталкиваясь с реальностью.
Потом Малютин услышал:
«Уходи. Другие придут».
Когда Николай уже собирался идти тем же путем, каким он сюда попал, существо «окликнуло» его.
«Есть другой путь. Безопаснее».
– Подожди. Тут есть кое-что, что мне нужно, – вдруг вспомнил Малютин.
Надо было забрать из комнаты несколько вещей. Прежде всего, одну из винтовок, пистолет и кое-что из аптечки майора. Чудовище смотрело на него настороженно, но не враждебно. Оно терпеливо ожидало. А когда биолог закончил сборы, просто вышло из комнаты, и двинулось вперед по коридору, указывая путь, как мрачный проводник загробного мира. И человек пошел за ним по лестнице в подвал административного корпуса, слепо доверяя тому, кого еще недавно посчитал бы воплощением всех своих кошмаров.
Глава 14
Воскресенье, вечер
В противогазе и химзащите на велосипеде ехать тяжело. Особенно когда ветер норовит повалить тебя и дождь уже не накрапывает, а льет вовсю. А дорога под ногами то и дело превращается в сплошные ухабы и колдобины, да еще на пути из темноты постоянно возникают ржавеющие на вечной стоянке автомобили.
Малютину почему-то вспомнились черно-белые фотографии времен Первой мировой войны. Тогда солдаты, оснащенные велосипедами, назывались «Самокатными частями». И в старинных противогазах выглядели они примерно так же, как он сейчас.
Противогаз нашелся в подвале, куда его провел дружелюбный монстр.
«Скажи мне, кто твой друг, и я скажу, кто ты. Точнее не скажешь».
В какой-то момент чудовище остановилось возле одной из железных дверей, пропуская человека вперед: туннель за этой дверью был настолько узок и низок, что оно просто не смогло бы в него пролезть. Пройдя до конца туннеля – путь себе он освещал хорошим фонарем майора, – Малютин оказался в чуть более просторном тамбуре с вертикальной лестницей. Здесь нашелся запасной костюм Л-1, который мало от чего защищал, но все же был лучше, чем рваные штаны и камуфляжная рубашка. Биолог облачился в него, потом поднялся по лесенке и толкнул люк над головой, оказавшийся незапертым.
«Люк, я твой отец. Не веришь?»
В лицо ему сразу ударил ветер, по голове и плечам застучали дождевые капли. Он находился за стеной, недалеко от главных ворот Института.
Сначала Николай заглянул в сторожку. В одной из подсобок КПП он еще во время первого визита заметил старый, но с виду исправный велосипед. Ржавчины на нем почти не было, оставалось только смазать цепь машинным маслом, которое нашлось тут же.
Никакого преследования не было. Великан сдержал свое слово, что бы ни случилось с ним самим потом.
Николай уже понял, что днем твари менее активны, предпочитая ночь. Да и дождь хорошо смывал его следы.
На душе у Малютина было погано.
Он думал не о Маше, сержанте и других, кто еще мог оставаться в плену в лаборатории. Он думал о своей уязвленной гордости. Мутанты заставили его не только испытать страх, но и убежать. Они победили.
«Из деревни тоже придется уезжать. Теперь для тварей мы легкая добыча. В тот первый раз, ночью, «серые», наверное, отступили только потому, что почувствовали приближение людей полковника. А теперь, без особого труда перебив профессиональных военных, с запуганными гражданскими они справятся на раз. Так что надо бежать подальше, километров за сто. Никто не знает, сколько они могут проходить пешком, как хорошо ориентируются и берут след. Сколько их осталось с учетом тех, которых мы убили? Штук десять? Двенадцать? А вдруг они все-таки смогут превратить пленных в себе подобных? Надо было убить вожака».
Хотя, после того, как Великан дал ему почувствовать и увидеть то, что у остальных тварей было в голове, Малютин еще более утвердился в мысли, что убийство лидера в кепке ничего не дало бы – любой другой монстр займет его место.
Ноги болели страшно. Судя по знакам на дороге, он проехал километров восемь и понял, что дальше ехать не может.
«Немного пройдусь пешком».
Своего железного коня он катил рядом с собой. Было около четырех дня.
Они напали внезапно. Вылетели из-за деревьев с горящими глазами и разинутыми пастями – местные версии собаки Баскервилей. И ему пришлось запрыгивать в седло на бегу.
Теперь он мчался, пригибаясь как можно ниже к раме. По стеклу противогаза хлестали ветви кустарника, бурно разросшегося за годы отсутствия людей, породу которого даже он, биолог, не смог бы опознать. Здесь эти растения отнюдь не казались мертвыми и сухими. Напротив, как живые, норовили разбить защитные стекла, выколоть глаза, пропороть кожу, задержать его.
Николай знал, что за ним гонятся, даже когда терял преследователей из виду. И это были не обитатели Логова, чью территорию он недавно покинул. Это были те, кого Малютин про себя называл церберами. Те самые адские гончие, которых их отряд встретил по дороге сюда. Похоже, между этими стаями была конкуренция. Кто же в ней выигрывал? Вопрос, не имеющий практической значимости.
Пару раз он сумел улучить момент и обернуться. Лишь для того, чтоб увидеть за деревьями силуэты, похожие на собачьи, только крупнее. Что-то вроде доберманов-переростков с длинными изогнутыми лапами. Некоторые из них были чуть дальше и походили на размытые тени, но быстро, скачками, приближались.
Хитрые бестии явно загоняли жертву, ждали, когда подтянутся остальные. Николай знал, что ничего не сможет противопоставить им. Он не владел оружием так же хорошо, как Токарев или его погибшие солдаты, да и патронов было – кот наплакал. Он мог убить максимум одну-двух тварей. Но они не нападали, эти любители загонной охоты. Соблюдали осторожность. Наверное, эти были те самые «псы», которых их отряд здорово проредил автоматным огнем. Вот они и опасались теперь.
В какой-то момент ему показалось, что его догоняют. Одна из тварей подтянулась совсем близко. Он слышал мягкий топот ее лап и легкое клацанье когтей по камням и асфальту.
«Когти не прячутся, как у всех псовых».
Ноги его одеревенели, крутить педали было так же тяжело, как грести на галере, и он уже простился с жизнью, ожидая каждую секунду удара лапы, которая располосует его, или прикосновения зубов, которые задушат его, как цыпленка. Надо было останавливаться и стрелять, стрелять, пока не повалят…
Но вдруг топот неумолимых преследователей оборвался.
«Выдохлись, барбосы?»
Не веря своей удаче, Малютин оглянулся, но темнота ничем его не порадовала, не дала успокоения. Она была по-прежнему угрожающая. Возможно, твари решили сменить тактику и теперь подбирались бесшумно.
Еще десять минут он ехал, не давая себя роздыха. Пока сердце не начало выпрыгивать из груди, а в боку не заболело так, будто туда вгоняли раскаленную спицу.
Автобусная остановка. Название стерто, крыша обвалилась.
Николай сел на лавочку, прислонившись к ободранной кирпичной стене. Положил винтовку майора на колени. Пистолет, которым погибший параноик совсем недавно угрожал ему, Малютин тоже держал при себе.
«Всего минуту. И едем дальше».
И вдруг – словно тень набежала на него. Странная слабость стала охватывать все тело. Вскоре к ней присоединилась тошнота, но не привычная ее форма, а какая-то странная – как будто стальная рука схватила внутренности. Стало вдруг холодно и душно. А потом еще и темно.
Темные воды охватили его.
Глава 15
День и время неизвестны
Первое, что он услышал, был знакомый голос:
– Коля. Коля, ты меня слышишь? Поговори со мной, пожалуйста. Хотя бы открой глаза.
Он открыл глаза.
«Где я, черт возьми?» – подумал он, разглядывая комнату, в которой находился.
Та была совсем маленькой. На единственном окне были жалюзи, сейчас сдвинутые. А за ними, судя по всему, был день, каких он давно не помнил. От которых успел отвыкнуть за годы хмурого ненастья, менявшегося только от снега к дождю и обратно.
Обои и постель в пастельных тонах. Картина на стене с изображением желтого песчаного берега. Мягкий приглушенный свет невидимой лампы на потолке.
Он не узнавал это место. Ни один дом в Мирном не был похож на этот.
– Ну вот, молодец, – снова прозвучало рядом с ним. – А теперь поговори со мной, будь хорошим мальчиком.
В этот момент он поднял взгляд на стоящий над ним силуэт.
«Маша? Нет. Марина? Нет. Но что это вообще за место? Тут слишком чисто и свежо для поселка».
Он с трудом сосредоточил взгляд на ней: светлые волосы спрятаны под шапочку, но одна прядь выбивается; синий халат похож на медицинский, но она не медсестра и не врач.
Он узнал ее. Потому что никогда и не забывал.
– К-как ты здесь оказалась?
«Нет, это невероятно. Этого не может быть».
От неожиданности Малютин попытался вскочить.
– Тихо-тихо. Врач сказал, ты не должен перенапрягаться.
Николай вдруг рассмеялся.
– Так это все… был сон? А я думал… почему столько нестыковок, несуразностей было в том, что произошло с нами. Я всегда знал…
Он всегда знал, что это просто бред. Кошмар, от которого надо проснуться. И тогда все закончится. Не будет этого серого неба, мутантов из американских комиксов, полубезумных людей – уцелевших, но выживших из ума, считающих последние дни своей жизни.
Он присел на кровати и воспользовался возможностью разглядеть женщину получше. И был вознагражден. Она была как всегда красива. Как в тот последний раз, когда они расстались, думая, что увидятся на следующий день. Даже этот бесформенный халат не мог скрыть ее фигуру. Ее волосы были по-прежнему очень густые, и вся она была именно такая, какой он ее запомнил – как на фотографии в телефоне. Которую он когда-то удалил.
Николай потянулся к ней, но она остановила его жестом.
– Нет-нет. Не так быстро. Иначе упадешь. Попробуй вставать постепенно. Мне сказали, что тебе лучше. Вот я и пришла, – в голосе ее, таком приятном и нежном, звучала тревога. – Ты рад меня видеть?
– Да, – честно сказал он, хотя не мог в этот момент даже вспомнить ее имени. – Как я здесь оказался?
– Ты помнишь, кто ты такой?
– Шутишь. Конечно, помню. Меня звали когда-то Николаем Малютиным. Я жил в городе. Учился на учебе. Работал на работе.
– Жил в жилище и ел еду, – передразнила она. – Это хорошо, что у тебя сохранилось чувство юмора. Ты всегда был странным, Коля. Не от мира сего. За что я тебя только люблю? Другая не стала бы это терпеть. Другая давно сдала бы тебя в сумасшедший дом.
Она сказала это вроде бы шутя, но за фасадом ее слов он почувствовал какой-то странный холод. Хотя, может, ему это показалось? Ведь лейтмотивом было нечто небывалое – радость, без пяти минут счастье. И никакая ложка дегтя не могла этого испортить.
– Но-но. Не обижайся, – она потрепала его по щеке.
– Я и не думаю. Просто не понимаю, как такое возможно. День, когда все началось, я помню буквально по минутам.
– Что началось?
– Конец всему.
– Да не было никакого конца. Был обычный день, как все остальные. Люди шли на работу. Дети шли в школы. Влюбленные шли под ручку, а супруги бранились и ворчали друг на друга.
А ведь верно. Как ни напрягал память Николай, он не мог вспомнить ни одного цельного эпизода. Только фрагменты дней. Но на больших промежутках память пасовала. «Сколько там прошло лет? Пять, десять, двадцать? Не верится».
Он с трудом мог вспомнить, что происходило в начале этого срока, а что – в конце. Один день был похож на другой. И сколько их было?
– О… – она вздохнула, лицо ее выражало тревогу и участие. – Мне говорили про провалы в памяти, про ретроградную амнезию. – Но я не представляла, что все так плохо. Прости.
– Где я? Это Мирный? Как ты там оказалась?
– Я не знаю никакого «Мирного». Это «Склиф». Институт имени Склифосовского.
– Что со мной?
– Ты попал в аварию. Нарушил правила дорожного движения. Сам разбился и разбил машину.
– Чужую?
– Свою. Хотя, учитывая невыплаченный кредит… можно сказать, что чужую. Да и тебе сильно досталось. Врачи собрали тебя по кускам. Тяжелая черепно-мозговая травма. Ты был в коме.
– В коме?
Почему-то он сразу понял, что имеется в виду не республика Коми, где находится город Сыктывкар.
– Когда тебе стало чуть легче, а показатели стабилизировались, ты нес какой-то бред про конец света, про ядерную войну, мутантов, монстров.
– Сколько я здесь?
– Два месяца. Но врачи говорят, что тебе еще месяц придется полежать. И еще полгода уйдет на реабилитацию. А потом ты еще год будешь платить за разбитую машину. – Она усмехнулась, откинула непослушную прядь волос с лица. – Но это лучше, чем отправиться на кладбище.
– Я могу встать?
– Лучше не надо. – В ее чистых глазах он увидел тревогу и страх.
Но он уже вынул иглу из вены и поднялся на ноги.
Пройдясь по холодному полу босиком, Малютин подошел к зеркалу.
Он верил, потому что хотел верить.
Но всегда найдется то, что омрачит любую радость. И сейчас это было чувство нереальности. Нереальным было ощущение покоя, от которого он отвык. Бывает, выпадает один шанс на миллион. Бывает, что беды – сотни и тысячи несчастий – обходят стороной, как пули и осколки, пролетающие мимо. Бывает. Но таких чудес – не бывает.
Это ложь. Крохотная деталь, которой не могло быть, выдавала ее с головой.
– Если ты говоришь правду, и ничего не было… то откуда у меня на лице этот шрам? Я хорошо помню, как он у меня появился. Я получил его, когда бродил еще слабый от лучевой болезни. Без цели, без смысла. И провалился в какую-то яму. Да и сам я слишком седой и морщинистый для двадцати пяти лет. Я вижу себя таким, потому что помню себя таким. И значит, это сон и морок. Да и ты держишься не так, как должна держаться та, которая потеряла и снова обрела любимого человека. Ты ведешь себя, как актриса в кино, причем в плохом российском телесериале по книжке – «ироническому детективу». Все это обман. Тебя нет. А то, что я видел эти годы, весь этот ад – это быль и правда.