Андрей Константинов
Дело о похищенных младенцах
(Агентство «Золотая пуля» — 4)
ПРЕДИСЛОВИЕ
В этой — уже четвертой книге цикла \"Агентство «Золотая пуля», — как и в предыдущих, все от начала до конца — вымысел.
Герои книги — сотрудники петербургского Агентства журналистских расследований, которое в городе называют «Золотая пуля». Возглавляет «Золотую пулю» Андрей Обнорский, известный читателям по романам Андрея Константинова и телесериалу «Бандитский Петербург».
«Золотая пуля» — 4 состоит из новелл, рассказываемых журналистами Агентства, каждый из которых по-разному оценивает происходящие события.
Все совпадения персонажей книги с реальными лицами лежат на совести авторов.
ДЕЛО О ПОХИЩЕННЫХ МЛАДЕНЦАХ
Рассказывает Глеб Спозаранник
\"Спозаранник Глеб Егорович, 30 лет, молдаванин. Один из самых квалифицированных сотрудников АЖР, начальник отдела расследований. В прошлом — кандидат физико-математических наук. Прежние навыки — строгое следование логике, педантизм, дисциплинированность — пытается навязать подчиненным. Отношения в коллективе сложные в силу перечисленных выше особенностей характера.
Образцовый муж, отец троих детей. Категорический противник алкоголя. Морально устойчив.
Считает, что очень умен.
Жена — Спозаранник Надежда Борисовна — ранее работала психотерапевтом в районной поликлинике, теперь руководит частным медицинским предприятием «Психотерапия плюс».
Из служебной характеристики
— О-о… Да вы, кажись, перебрали, Глеб Егорыч!
Голос доносился откуда-то сверху и звучал то ли с укоризной, то ли с сочувствием, то ли с недоумением, а может — со всеми оттенками сразу.
Я поднял голову и увидел над собой малознакомое небритое лицо. Два года назад, когда мы с Надеждой переехали в новый дом, я, еще до ввоза мебели, обошел квартиры и составил картотеку соседей. Жизнь должна быть систематизирована. Несистематизированная жизнь — одно мучение. Если же все разложить по полочкам, станет удобно и спокойно.
Но этого человека я не узнавал.
В картотеке его определенно не было.
— Не узнаете? — угадав мои мысли, рассмеялся мужчина. — Знаете ли, я вас тоже не сразу узнал. Приличный с виду человек, Высоцкого любит, а лежит тут, извиняюсь, как свин, посреди лестницы.
При упоминании о великом барде я наконец опознал зависшего надо мной гражданина. Татарников Е. В., водитель трамвая, сосед с восьмого этажа, архивная карточка № 87. Я проговорил с ним когда-то целых двенадцать минут, поскольку «номер 87» оказался единственным из жителей подъезда, кто разделял мою глубинную страсть к творчеству Владимира Семеновича.
— Здравствуйте, Евгений Валерьянович! Во-первых, я не свин, потому что свины в хлеву, а я — в своем подъезде, — попытка приподняться окончилась неудачно, ноги абсолютно не хотели выпрямляться, — а во-вторых, вы не в курсе, который час?
— Скоро утро.
— Конкретнее.
— Четыре часа пятьдесят три минуты. Может, вам все-таки помочь добраться до квартиры? Тут совсем немного — всего-то два этажа. Только давайте одолеем их по-быстрому, а то у меня — смена…
Татарников довел меня до двери, зачем-то нажал звонок, хотя я уже нащупал в кармане ключи, и предусмотрительно исчез, пригласив на прощание в гости. Очень уместно — в пять-то утра…
Дверь открылась. Я остался наедине с разбуженной женой.
— Наденька, ты извини… Ты же знаешь, как я тебя…
— Когда-нибудь это должно было случиться, — холодно оборвала супруга и, схватившись рукой за галстук, словно за поводок, потащила меня к зеркалу (я едва сохранил равновесие). — Любуйся!
Собственное отражение меня не впечатлило.
— Пьянству бой, — сказал я, сдвинув брови и стараясь не икать.
— И герл тоже. Кстати, чьим парфюмом ты пропах? Какой отвратительный запах!
— Это запах важного информатора, Наденька. Я не просто так… Я информацию добывал.
— Узнаю, что изменил, — убью. А сейчас — в душ. Потом — в койку. Подъем — в восемь тридцать. В восемь тридцать, ты слышал? Всё!
1
День, когда я впервые в жизни перебрал по части алкоголя, вообще начинался нескладно.
С утра исчезла добрая половина сотрудников агентства.
— Я — за главного, — встретил меня завхоз Скрипка, держа в руке покусанное яблоко. — Обнорский улетел на семинар. В Бишкек. По случаю перевода «Переводчика» на киргизский язык. Говорят, киргизы в восторге. Киргизы только и мечтали, чтоб прочитать живого классика современной русской литературы на своем родном языке.
— Кто остался?
— Я! — Скрипка смачно куснул яблоко. — В строю также Агеева, Каширин, Модестов и Соболин с имеемым репортерским отделом.
На секунду задумавшись, я представил Соболина за этим непристойным занятием. После чего (как всегда, без тени улыбки) произнес:
— Запомните, Алексей Львович: имею здесь всех я. Причем по полной программе. В двенадцать — летучка. Всем быть.
…В отсутствие шефа обязанность вести летучки ложится на меня. Я считал и считаю, что летучки — это мощный инструмент в борьбе за укрепление дисциплины. Обычно я укрепляю дисциплину без повода, но на сей раз причина для сурового разговора имелась. И еще какая причина!
— На имя директора агентства, — начал я, когда все текущие вопросы остались позади, — поступила докладная записка «О пьянстве на рабочем месте». Автором записки являюсь я.
Горностаева из репортерского отдела попыталась хихикнуть, но тотчас же замерла под моим взглядом в испуганной полуусмешке.
— На вашем месте, Валентина Ивановна, я бы сто раз подумал, прежде чем приступить к процессу смехоизвержения, потому что мои ответные и, смею заверить, малоприятные реакции не заставят себя ждать.
Этой тирадой я окончательно добил Горностаеву, щеки ее покраснели, а взгляд пополз вниз, пока не уперся в свежевылизанный редакционной уборщицей бабой Лидой пол. Теперь можно было спокойно приступать к чтению докладной.
— Позвольте, — продолжил я, — огласить содержание записки, поскольку вопрос важен, очень важен. Речь, если хотите, идет о судьбе нашего агентства. Итак…
\"Директору агентства \"Золотая пуля \" Обнорскому А. В. от начальника отдела расследований Спозаранника Г. Е.
Докладная записка №477/15-с.
Как Вам известно, с некоторых пор кабинет отдела расследований, во избежание несанкционированного доступа посторонних лиц к документам особой важности, по окончании каждого рабочего дня опечатывается.
Обычно я произвожу опечатывание кабинета собственноручно, однако 05 марта… года в связи со служебной необходимостью отбыть из помещения агентства раньше положенного срока поручил выполнить эту процедуру сотруднику отдела расследований Каширину Р. А.
Каширин Р. А., приведя себя в состояние нетрезвости и забыв о моем поручении, спустя два часа обнаружил, что дверь кабинета закрыта на ключ, но не опечатана, и почему-то решил, что я нахожусь внутри кабинета. С криком «Спозаранник, открывай! Я знаю, что ты там, сука!» Каширин Р. А. не менее пяти раз ударил в дверь ногой. В результате дверь, являющаяся собственностью агентства, была выломана и восстановлению не подлежит.
Считаю абсолютно недопустимым употребление дурманящих напитков сотрудниками агентства как в рабочее, так и в досуговое время. Предлагаю депремироватъ Каширина Р. А. за март и апрель, а также высчитать из его зарплаты полную стоимость новой двери и работ по ее установке.
Спозаранник Г. К\"
Закончив чтение, я поправил очки и обвел собравшихся взглядом.
Добавить было нечего. Полная деградация.
— Добавить нечего, — повторил я вслух. — Деградируем в ускоренном режиме. Не удивлюсь, если сегодня вечером кто-нибудь приведет сюда проститутку. А может, не одну. А завтра здесь закурят анашу. А послезавтра… Я не буду оглашать то, что написал поверх докладной Обнорский. Шеф выражений не выбирает, а в таких ситуациях — тем паче. Каширин депремирован на четыре месяца вперед. Так будет с каждым, кто не избавится от пагубного пристрастия к алкоголю.
— Глеб, я тебя сукой не называл, — негромко произнес запунцовевший Каширин Р. А.
— Все, что видят мои глаза и слышат мои уши, а также глаза и уши некоторых других ответственных сотрудников агентства, вне всяких сомнений является правдой.
— Я сутки сторожил кабинет, пока не поставили новую дверь. — Каширин хватался за последнюю соломинку, но шансов у него не было.
— Распоряжения начальства не обсуждаются, — поставил я точку. — Четыре месяца без премий.
— Повезло тебе, Родик, что не к Скрипке ломился, — жалостливо вздохнула Агеева, когда летучка закончилась и народ потянулся к выходу. — У Спозаранника дверь легкая, деревянная, а у Скрипки — стальная. Перелом ноги — как минимум.
«Стальная дверь — это то, что надо, — подумал я про себя. — Стальная дверь — это мощно. Никакая сука, называющая меня сукой, не пробьется».
2
В два часа дня в кабинет вошел посетитель. Мы договорились с ним о встрече еще вчера, по телефону. Посетитель — седеющий мужчина в потертом костюме — должен был рассказать о причинах смерти прокурора Калининградского района Бунина. Во всяком случае, обещал. Бунин прослужил в органах прокуратуры без малого полвека и, согласно официальной версии, скончался от ишемической болезни сердца.
Но у визитера была некая эксклюзивная версия, которой он хотел поделиться с нашим агентством. Что ж, мы всегда рады инициативным людям!
— Здравствуйте, я — Спозаранник.
— Очень приятно, Гендельсон Иван Иванович, — заулыбался старичок, тряся мою руку. — Ветеран войны, труда и партии, князь.
Князь так князь, подумал я. Могут же быть у пожилого человека маленькие причуды! Но вскоре оказалось, что причуды эти не так уж малы.
— Прокурор Бунин умер оттого, что я сказал ему три слова, — пристально глядя мне в глаза, заявил посетитель.
— Получается, вы его убили?
Я сделал вид, что включаюсь в игру.
— Нет, но способствовал, так сказать, переходу в мир иной. Сволочь он был редкостная, этот Бунин. Тут целая история. В нашей коммуналке жилец один не соблюдает нормы морали. Как сказать… Диарея у него постоянная.
Понос то бишь. Как сядет этот засранец на горшок, так и не снять его оттуда.
Туалет один, а хочется-то всем. Четыре жалобы написал я в районную прокуратуру, чтоб или соседа отселили, как злостного хулигана, или дополнительный биотуалет поставили за счет государства, потом не выдержал — пришел к Бунину на прием. А он: разбирайся, мол, сам со своим говном. Ну и сказал я ему три слова, от которых он скоропостижно, так сказать, умер.
Большой опыт общения с посетителями-шизофрениками научил меня главному: этих людей надо спрашивать об их заболевании с самой первой минуты и в лоб, иначе разговор рискует затянуться на долгие часы. Шизофренику-то что — он кайф ловит, а начальник отдела расследований только теряет время.
— У вас справка имеется? — обратился я к Ивану Ивановичу Гендельсону.
— А то. И справка, и удостоверение. — Иван Иванович начал копаться во внутренних карманах пиджака и спустя полминуты извлек оттуда «Удостоверение князя».
— До свидания, — встал я из-за стола.
Пациент был тяжел, и расставание с ним необходимо было произвести немедленно.
— А как же Бунин?
— Ваша информация нас не заинтересовала. Советуем обратиться в газету «Аномальные явления». Это по их части.
— «Аномальные явления»? погрустнел старичок. — Там меня психом считают…
Как только Гендельсон удалился, зазвонил телефон. Это была Надя.
— Дорогая, ты как нельзя кстати.
Только что беседовал с человеком, мозги которого представляют особый психиатрический интерес. Он считает себя князем и даже выписал себе по такому случаю удостоверение. А еще утверждает, что убил прокурора Калининградского района путем нашептывания ему трех волшебных слов.
— Раздвоение личности, отягощенное манией величия. Обычная шизофрения. Хотя ты знаешь, дорогой, ставить диагнозы по телефону — это не в моих правилах… Между прочим, я по делу. Ты должен меня выручить. Сегодня открывается Первый городской психотерапевтический центр, будет куча народа, планируется банкет и все в таком духе. Я приглашена, но быть не смогу — сам понимаешь, квартальный отчет, налоговая. Вот раньше была благодать — сидела себе в поликлинике, принимала психов с десяти до восемнадцати — никаких проблем. А теперь я, как директор общества с ограниченной ответственностью «Психотерапия плюс», за все отвечаю. Так что придется ехать на банкет тебе.
— Это еще зачем? — возмутился я.
Ненависть к банкетам у меня в крови, и супруга об этом знает. Дразнит, что ли?
— Двухминутное дело. Я договорилась встретиться там с большим человеком из Комитета по здравоохранению и должна передать ему документы. Заедешь, найдешь человека, отдашь документы — и все.
— Надюша, мой статус не позволяет мне выполнять курьерские поручения. Я — начальник отдела, а не побегушник какой-нибудь…
— Ну пожалуйста, милый.
Надя знала, как произнести эти слова, чтобы я сдался. Знала бы она еще, чем все закончится…
3
Первый городской психотерапевтический центр разместился в здании на улице Марата, где раньше был детский садик. Вполне логичная метаморфоза: согласно статистике, детей с каждым годом становится все меньше, а психов, как постоянно твердит Надюша и как засвидетельствовал мой последний посетитель, — наоборот. За пять месяцев садик вылизали, превратили в белоснежный дворец и даже обложили по периметру разноцветной плиткой — совсем как особняк представителя президента Карачаевцева. Ничего не поделаешь — мода.
Под стать дворцу сверкали и припаркованные лимузины. Народ на банкет собрался важный — одни «ООО». Простые люди с такими номерами не ездят.
Свою «Ниву» я из скромности поставил возле соседнего дома.
У входа меня тормознул секьюрити — высокий парень в дорогом темном костюме и с радиотелефоном в руках.
— Вы на банкет? Назовите фамилию.
— Спозаранник.
Секьюрити уткнулся глазами в список приглашенных, пока наконец не обнаружил нужную строчку. Брови его поползли вверх.
— Здесь написано: «Спозаранник Надежда Борисовна». Вы женщина?
— Я журналист.
Так бы и сказали. — Охранник быстро взял в руки другой лист и пробежал его сверху донизу. — Извините, но в списке приглашенной прессы вас тоже нет.
— И не должно быть. Я — муж. Муж Спозаранник Надежды Борисовны.
В двух словах я попытался объяснить ситуацию. Охранник насупился. Это не предвещало ничего хорошего.
Много лет назад был случай, когда знаменитого журналиста «Спорт-Экспресса» Юру Неходорского не пустили на банкет по случаю открытия Игр доброй воли. И не просто не пустили, а грубо оскорбили, сказав, что с такой бородатой рожей не то что на банкет — в постель к жене проникать неприлично.
(Рожа, кстати, была что надо — типично журналистская. Неходорский по этому поводу часто рассказывал анекдот о том, как его призвали на военные сборы и поставили на КПП. Стоит, значит, Юра с автоматом, а тут генерал из ЛенВО с проверкой приезжает. Юра:
«Здравия желаю, товарищ генерал!» Генерал: «Ты кто?» Юра: «Лейтенант запаса Неходорский». Генерал: «А кто тебя сюда поставил?» Юра: «Подполковник Кузьмин». Генерал: «Ну и мудак же твой подполковник! На КПП должно стоять лицо сборов, а он поставил жопу».)
Ну вот, и этого самого Неходорского не пустили на банкет. «Ладно, — злобно сказал Юра, — вы у меня попляшете».
На следующий день в «Спорт-Экспрессе» вышел фельетон под названием «Йогурт-шоу», где в красках описывалось, как мэр города жевал курицу, брызгая на соседей кетчупом, как его зам по вопросам спорта заблевал стол с праздничным тортом и как директор крупнейшего питерского стадиона, основательно надравшись, у всех на виду пытался соблазнить юную школьницу — чемпионку города по художественной гимнастике.
Воистину, журналист, не пропущенный на банкет, хуже не вовремя разбуженного медведя…
— Боже мой, Глебик! Какими судьбами?!
Так называла меня только одна женщина. Я обернулся и увидел Светлану Ивашину, личного пресс-секретаря губернатора Санкт-Петербурга, с которой мы в незапамятные времена вместе учились в Физтехе. Светка была мечтой моей юности. Красивая, статная, уверенная, с длинными каштановыми волосами и бархатной кожей. Мне нравилось в ней все: математический склад ума, абсолютная информированность, и даже маниакальная преданность мужу нравилась. Она была моим человеком.
Только одно нас разъединяло: Ивашина необычайно любила выпить. А я, как известно, отношусь к алкоголю с омерзением.
— Здравствуй, Светочка! Рад тебя видеть. В настоящий момент я являюсь жертвой перебдевшей охраны.
— Это кто перебздел? Я, что ли? Выбирай выражения, клоун! — двинулся на меня охранник.
— Вы ослышались, молодой человек, — остановила его Света. — Господин Спозаранник имел в виду совершенно другое. Он похвалил вас за бдительность. И в знак благодарности вам придется его пропустить.
Она махнула «корочками», и путь в Первый городской психотерапевтический центр был для меня открыт.
«Большого человека» из Комитета по здравоохранению я отыскал быстро.
Как и обещала Надюша, это заняло не больше двух минут. Отдав ему документы, я уже собрался уходить, но вдруг вновь увидел Ивашину. Она шла ко мне с двумя бокалами мартини: «Куда же ты, Глеб? Неужели я не удостоюсь хотя бы минуты твоего внимания?»
О эти женщины — исчадия ада!
Мы приземлились на диванчик в фойе и первый час говорили о сокурсниках, второй — о жизни, а третий — о любви. За окнами стемнело, но, судя по доносившимся из зала радостным крикам, банкет был в самом разгаре. Пил я мало, однако хватило и этого. Когда Света предложила переместиться в более интимное место, меня пошатывало.
Ее, впрочем, и вовсе штормило.
4
Интимным местом оказался фиш-бар «Окунь», расположенный в соседнем здании — как раз том, возле которого я припарковал машину. Помимо нас, в баре сидела еще одна, не менее датая, парочка, а также немолодой мужчина, явно кого-то ожидавший и для приличия заказавший кофе.
Ты уже слышал о проекте \"К\"? — заговорщицки спросила Светлана, подавшись вперед и понизив голос.
— Нет. Что на сей раз придумал недремлющий губер — высадить слонов на Марсе? — усмехнулся я.
— Круче, Глебик, намного круче. Губернатор решил превратить Петербург в кремационную столицу России.
Секунду-другую я переваривал эту новость, после чего, сделав вид, что поправляю галстук, нажал кнопку дистанционного управления диктофоном.
Сверхчувствительный диктофон, который я всегда ношу во внутреннем кармане пиджака, тотчас же начал фиксировать все наши слова.
— Мы, Светочка, культурная столица, ну, может, чуть-чуть криминальная, но уж не кремационная — точно.
— Не веришь? Тогда объясни, зачем правительство города выделяет сорок миллионов долларов для закупки в Германии ста двадцати кремационных печей?
Краем глаза я заметил, что в бар вошел еще один посетитель. Он быстро прошествовал мимо нас и подсел к столику, за которым пил кофе немолодой мужчина. Они пожали друг другу руки.
— Сорок миллионов?! удивился я. — Это какой процент городского бюджета?
— Бешеный. — Света развела руки, пытаясь показать этот самый бешеный процент. — Представляешь, какой кусок? И сколько будет украдено!
— Чья идея? Опять Витадай постарался?
— А кто ж еще? Пришел к губеру, сказал, что у города плохая карма и исправить ее можно, лишь закупив в Германии кремационные печи.
Гражданин Витадай Сергей Гогиевич, 1978 года рождения, был штатным колдуном при губернаторе, что давно уже служило поводом для многочисленных анекдотов. Откуда он взялся, история умалчивает, но в последнее время без этого паренька не принималось ни одно важное решение.
— Так бред же ведь! — не сдержался я.
— Не бред, а повеленье звезд, — поправила Светлана. — Витадай губеру так и сказал: вижу по звездам, что Петербург станет кремационной столицей России.
— А при чем тут Германия? Что, у нас не делают печей?
— Германия? Ты серьезно? Все понимают, а ты нет? Ну, Германия — это модно, современно. К тому же сам президент наш… — Светлана хихикнула и застыла с бокалом почти у самых губ, словно раздумывая, продолжить фразу или поставить многоточие. — Сам президент, как говорится… Оттуда.
В честь собственной смелости она немедленно опрокинула очередную порцию мартини и уставилась на меня, ожидая похвалы.
Я уже приготовился произнести пару мощных фраз про нашего президента, как вдруг из-за соседнего столика раздался крик.
«Вы торговали ими! Негодяй! Я завтра же доложу обо всем руководству!» — кричал мужчина с кофе своему опоздавшему собеседнику. Собеседник сидел к нам спиной, и его лица видно не было.
Ничего не сказав, он встал и двинулся к выходу.
— Нам пытаются испортить вечер, — улыбнулась Светка.
— Уже нет. Так что ты говорила про президента?…
5
…Утро началось с того, что я проспал. Какие там восемь тридцать!
Был полдень. И — первое в моей жизни опоздание на работу.
Судорожно вспоминая события минувшей ночи, я не мог понять лишь одного: почему, доехав до дома, найдя свой подъезд и пройдя четыре лестничных пролета, я решил присесть на ступеньки отдохнуть. Ну неужели так сложно было поднапрячься и добраться до квартиры? Какой позор — начальник отдела расследований обнаружен спящим в собственном подъезде. И кем обнаружен? Водителем трамвая с восьмого этажа, спешащим на утреннюю смену.
Кстати, а где «Нива»? Выглянув в окно, я обнаружил, что «Нива» на месте, и мысленно похвалил себя: «Ты ас, Глеб, первоклассный водила!» Мысль №2: а как доехал-то?
На кухонном столе лежала Надина записка. Альбомный лист с огромными буквами поперек листа: «АЛКОГОЛИК!» — и внизу справа — маленький P.S.: «Несвоевременная явка в семью — наказывается лишением еды сроком на одни сутки».
«Надеюсь, это шутка!» — подумал я, дернувшись к холодильнику. Он был пуст.
Голодный и злой, я приехал на Зодчего Росси.
— Глеб Егорович, мы думали, вас украли, переволновались тут все. — Агеева стояла в курилке и опять, вопреки требованиям Внутренней Инструкции № 19, стряхивала пепел на дощатый пол.
— Вы, Марина Борисовна, лучше б думали, как принести пользу агентству. Что полезного вы сделали за последние пятнадцать минут?
Агеева фыркнула, затушила недокуренную сигарету и чинной походкой отправилась к себе в кабинет. А я, сосредоточенно жуя «Орбит», чтобы никто не догадался об истинной причине моего опоздания, сел за рабочий стол и включил телевизор. Там — очень кстати — шли питерские новости. Девочка-диктор рассказывала об очередном заказном убийстве.
«Ну? — усмехнулся я про себя, наливая в стакан фруктовый кефир, купленный по дороге. — Кого грохнули на этот раз?»
«Труп Геннадия Самарина с огнестрельными ранениями в голову и грудную клетку был обнаружен сегодня утром на лестничной площадке дома № 32 по Суздальскому проспекту, — сказал телевизор. — Киллер оставил оружие — пистолет ТТ — на месте преступления; это позволяет предположить, что убийство было заказным. Геннадий Самарин в течение последних четырех лет работал председателем Комитета по делам семьи, детства и молодежи администрации Санкт-Петербурга. Он стал пятым чиновником высокого уровня, погибшим от рук киллеров в нашем городе за текущий год».
В это время камера наехала на фотокарточку убиенного.
Я застыл. С экрана на меня смотрел человек, которого я видел вчера в «Окуне».
Тот самый мужчина с чашечкой кофе.
6
Господи, что же он кричал своему собеседнику? «Негодяй!… Вы продавали!…» Что продавали? Чушь какая-то!
Бессмыслица!
Ходя по кабинету взад-вперед, я пытался сосредоточиться. Голову ломило.
Никогда еще мне не было так хреново.
— Глеб Егорович, вы нашлись? Это радует. — В кабинет бесцеремонно вломился Скрипка, в руках он держал блокнот. — Заказы на батарейки будут? Или нужда в них на данный момент отсутствует?
— Отсутствует. Но это не значит, что к вечеру батарейки не закончатся. Так что купите на наш отдел штук двадцать. И в следующий раз не задавайте бессмысленных вопросов.
Скрипка исчез за дверью, и тут меня осенило. Батарейки! Так ведь я записывал беседу с Ивашиной на диктофон.
Разговор за соседним столиком происходил в то же самое время. Будем надеяться, что и он записался. Пусть не так отчетливо, но записался!
Я вытащил из «дипломата» диктофон и бережно, словно пушинку, переложил его на стол. Сейчас я услышу последние слова Геннадия Самарина и, возможно, узнаю, из-за чего он погиб. Пленка перемоталась. Я включил запись.
«Мы, Светочка, культурная столица, ну, может, чуть-чуть криминальная, но уж не кремационная — точно».
Это был мой голос — он записался замечательно. Столь же хорошо, как и Светин рассказ о проекте \"К\". Но кремационный скандал интересовал меня сейчас меньше всего. Я прибавил громкость и сквозь шумы динамика услышал наконец то, что хотел.
Неизвестный: «Добрый вечер, Геннадий Иванович! Извините — заставил ждать. Позвольте узнать, чем вызвана такая спешка? Вы срываете меня после работы… Назначаете встречу в забегаловке…»
Самарин (прерывает): «Посмотрите документы и ответьте, что все это значит!»
Пауза (видимо, неизвестный читает бумаги).
Самарин: «Поясню, не дожидаясь. Это значит, что вы торговали ими!»
Пауза.
Неизвестный: «Геннадий Иванович, давайте откровенно, раз уж вы все равно обо всем догадались. Какая сумма вас устроит?»
Самарин (будто не слыша собеседника): «Я верил вам. Я… я подписывал эти бумаги, даже не подозревая, что вы используете меня… Вслепую используете… Вы подонок!»
Неизвестный: «Двадцать тысяч зеленых на дороге не валяются!»
Самарин (переходя на крик): «Вы торговали ими! Негодяй! Я завтра же доложу обо всем руководству».
Все! Короткий, однако, разговор.
И — абсолютно неконкретный. Что так возмутило чиновника? Чем он был взбешен? «Вы торговали ими!» Речь могла идти о чем угодно. О куриных окорочках, например. О партиях мороженого.
Нет, тут что-то криминальное. Такое, чем торговать нельзя. Иначе к чему весь сыр-бор? Торговал окорочками, и что с того? Разве это запрещено? Может, гуманитарка? Нет — это пройденная тема.
Думай, Глеб, думай. Истина где-то рядом. Самарин возглавлял Комитет по делам семьи, детства и молодежи. Лекарства? Детское питание? Что?!
Я снял трубку и набрал номер. Света Ивашина ответила таким бодрым голосом, как будто и не была вчера ни в каком «Окуне».
— Светочка, у меня к тебе наиглупейший вопрос.
— Я ждала наиумнейший, Глебик. Ты разочаровываешь, — рассмеялась Ивашина. — Не обижайся. Я вся внимание.
— Помнишь, мы вчера сидели в кафе…
— Еще бы.
— …и за соседним столиком ругались два мужика. Светочка, это важно.
— Ты их не запомнила?
— Мужики, которые орали?
— Ну да, да.
— Что-то про торговлю?
— Про торговлю.
— Конечно не запомнила. Это ты их должен был запомнить — ты же к ним лицом сидел.
— Все правильно, так я и думал. И второй вопрос. Сегодня убили Геннадия Самарина, председателя Комитета по делам семьи, детства и молодежи вашей, между прочим, городской администрации. Узнай, пожалуйста, на каких документах должна была в обязательном порядке присутствовать его виза? То есть без подписи Самарина документ бы дальше не пошел.
— Ты в своем репертуаре, Глебик, — убийства, трупы, подписи. Никогда не хотел написать о любви? Ладно — дай полчаса. Перезвоню.
В ожидании звонка я сел за компьютер и сделал расшифровку диктофонной записи. Перечитал и еще раз удивился.
Самарин отказался от взятки в 20 тысяч долларов. Честный чиновник? Что ж, наверное, бывает и такое.
Света перезвонила даже раньше, чем обещала.
— Слушай и запоминай, — сказала она. — Тебе повезло. У покойного был не такой уж широкий круг обязанностей. Вот должностная инструкция. Как председатель Комитета по делам семьи, детства и молодежи, он обязан был лично визировать документы по вопросам финансирования домов ребенка, муниципальных приютов, распределения гуманитарной помощи малоимущим и многодетным семьям, а также все документы, связанные с процессами международного усыновления.
При последних словах меня прошибло током. Я вскочил и схватил со стола дырокол. Вот оно! Вот оно!!!
— Ты умница, Светочка. Натуральный ангел.
— Ангел в натуре, что ли? Глебик, тебе нельзя общаться с бандитами. Ты становишься вульгарным. Мне советовали, кстати, быть с тобой поосторожней — говорят, ты ходячий диктофон.
— Никому верить нельзя. Мне можно, — ушел я от прямого ответа фразой из бессмертных «Мгновений».
Женщины, как правило, и не нуждаются в конкретике. Их уши настроены иначе, чем у нормальных людей. Они хотят слышать приятные прилагательные. А существительные, глаголы (то есть суть) женщин не трогают. Больше того — ответ по существу их злит. О эти женщины!…
Итак (щелкнул я дыроколом), вернемся к Самарину и будем считать, что ответ на первый вопрос найден. Чем нельзя торговать? Нельзя торговать детьми. Самарин визировал все документы, связанные с процессами международного усыновления. Дети на экспорт. Дети на запчасти. Самарина использовали вслепую. А когда он догадался что к чему, — убили.
Остается, правда, второй вопрос: кто сидел с Самариным в кафе? Очевидно — сам детоторговец. А теперь еще и убийца. Но как его имя?
7
Имя убийцы я узнал в тот же вечер.
— Глеб, ты сбрендил? — возмутилась Надюша, придя с работы. — Мало того, что приполз домой еле живой на рассвете, так еще теперь, вместо того, чтобы встретить меня с цветами, лежишь на диване в наушниках!
— Цветы — в спальне. За вчерашнее прости. А сейчас я занят. Ты занят, потому что слушаешь музыку?
— Это не музыка. Это — важный разговор.
— Важный разговор со вчерашней важной бабой? Как ты ее назвал — инфор-ма-тор?! Давай я тоже послушаю! — С этими словами Надя выдернула из меня наушники. — А-а, Светка! Старая любовь из Смольного? Которая — как ты там говорил не является угрозой?!
Она же алкоголик!!!
Назревал скандал.
— Наденька, — попытался я успокоить жену, — я слушаю не запись разговора со Светой…
— Ты меня дурой считаешь?
— Там на заднем плане мужики разговаривают. Слышишь?
— И что?
— Их-то я и слушаю.
Жена посмотрела на меня испепеляющим взглядом:
— Ты заврался, Глеб.
Вдруг ее лицо переменилось:
— Так это ж Маминов!
— Что? — не понял я. — Ты про кого?
— Ну мужик, который баксы предлагает. Точно Маминов.
Слишком много потрясений для одного дня. Моя рука начала автоматически искать дырокол.
— Надя, это важно. Кто он такой? Откуда ты его знаешь?
— Александр Николаевич Маминов, профессор, заслуженный врач Российской Федерации, директор элитного роддома номер двадцать пять. Его все знают.
— Откуда ты его знаешь? — повторил я.
— Маминов читал лекции у нас в институте. Такой баритон! И через двадцать лет услышишь — не ошибешься. Что он наделал? При чем тут баксы? Торговля какая-то…
— Пока не могу сказать, Наденька.
Но мне очень нужно знать все об этом человеке.
Надя рассказывала минут пятнадцать. В основном это были ее институтские впечатления. Нулевая информация. Но главное — теперь я знал имя.
Надюша — прелесть!
Ты у меня прелесть, — сказал я, когда жена закончила рассказ. — Буду получать медаль за изобличение особо опасного преступника обязательно попрошу, чтобы дали еще одну — для тебя.
Целуя Надежду, я уже тянулся к телефону. После одиннадцатого гудка послышался заспанный голос Каширина:
— Кому не спится в ночь глу-ху-ю?
— Родион Андреевич? — бодро начал я. — Уверен, что не разбудил, потому что есть дело.
— Какое дело, Глеб? Ты охренел?
Полпервого ночи!
— Грандиозное.
— А че ты не спишь-то? У тебя ж режим: в двадцать два ноль-ноль — отбой.
Кефирчику тяпнул, и — хр-р-р-р — на боковую.