— В качестве учебников по бандитизму?.. — Она расхохоталась. — Так ты, оказывается, заботливый… Спасибо, почитаю. Хотя я взяла с собой кое-что из своих книг, когда мы в последний раз в квартире были…
— Покажи. Интересно, о чем ты в экстремальной ситуации в первую очередь вспомнила.
Лариса встала. Подошла к письменному столу, протянула несколько книг:
— Это Гораций, Катулл. А это — греческий мелос… Цветаева…
— Что такое «мелос»?
— Что-то типа лирики… Сафо, Анакреонт… Полагаю, слышал о них?
Арвид перелистал страницы. Удивленно поднял глаза:
— Так это что? Без перевода, что ли?..
— Естественно. Как же можно поэзию в переводе читать!
— Ну ты даешь!.. — изумился Арвид. Затем рассмеялся. — Вот уж поистине, самое бандитское чтиво!.. Тебе пора диссертацию писать. Об использовании высшего гуманитарного образования и знания древних языков в практическом применении к сфере преступной деятельности в условиях возрождающихся капиталистических отношений…
Лариса тоже засмеялась.
— А скажи, — вдруг спросила она. — Почему ты в Петербурге живешь, а не в Эстонии? Неужели по родине не тоскуешь? Тем более что вы теперь независимы. Сами себе хозяева… У нас, выходит, все же лучше?
Арвид помрачнел:
— Тоскую, конечно. И жалею, что все так по-дурацки получилось. Но я езжу туда иногда. Там у меня родители остались.
— В Таллине?
— Нет, в Тарту… Дерпт по-старому…
— Между прочим, его наш Ярослав Мудрый основал… И Юрьевом назвал в свою честь.
— С какой стати «Юрьев» имеет отношение к его имени? — удивился Арвид.
— С такой, что при крещении Ярослав принял имя Юрий. Так что еще под сомнением, на чьей земле этот город стоит.
— На эстонской, — жестко произнес Арвид. — Мало ли кто что когда-то основывал!.. Ригу тоже датчане строили. А что-то я не припомню, чтобы Дания к Латвии какие-то претензии предъявляла по этому поводу.
— Ладно, не сердись, — сказала Лариса. — Меня только одно бесит постоянно. Почему наши дураки все время пишут «Таллинн» с двумя «н» на конце? Это же не свойственно русскому произношению.
— Потому что по-эстонски там так написано.
— Ну пусть по-эстонски. Не по-русски же!.. Например, Лондон французы называют «Лондрэз». Это же англичан не обижает… Так же как французов не обижает, когда мы говорим «Париж», хотя никакого «ж» у них в этом названии и в помине нет… Какой-то комплекс неполноценности…
Арвид сверкнул глазами. Ничего не ответил. Потом улыбнулся.
— Ладно, — примирительно произнес он. — Оставим эти заморочки другим. У нас с тобой другие проблемы. Давай-ка лучше еще маленько выпьем…
Опустошив еще пару банок пива, Арвид как-то неловко засобирался.
— Мне пора. Надо еще кое-кого повидать. Уточнить некоторые детали нашего будущего предприятия.
— А что именно? — спросила Лариса, усмехнувшись. — Грабить кого-нибудь?
— Не совсем… Я это тебе накануне скажу… Тебе, в принципе, ничего и делать не придется. Только рядом побыть для отвода глаз. Все нормально будет… Мы все сами сделаем, не переживай.
— Да что уж тут переживать… — вздохнула Лариса. — Сама как дура вляпалась…
Арвид посмотрел на нее. Что-то непонятное мелькнуло в его глазах. Какое-то слово, оставшись непроизнесенным, застряло у него в горле. Он схватил свою сумку и направился к двери:
— Ну, бывай! Не сердись, что запираю. Так пока надо. На днях избавим тебя от своей опеки… Да еще бабок отстегнем за сотрудничество…
Дверь захлопнулась. Опять послышался знакомый скрежет ключа.
Лариса бросилась на диван и закрыла глаза…
Он вернулся через пару дней. Было еще раннее утро, когда Арвид вихрем влетел в квартиру.
Лариса вскочила с дивана, зевая и протирая сонные глаза.
— Собирайся! — выпалил он. — Сегодня вечером в театр идем. Балет любишь?
— Люблю… — недоуменно вскинув брови и невольно улыбнувшись, сказала Лариса.
— Вот и славно. Сейчас быстренько по шопам помотаемся, тебя соответствующим образом прибарахлим. Чтобы вечером была, как принцесса Диана… И вперед!
— А что дают? — заинтересованно спросила она.
— Черт его знает! «Дон-Кихот», кажется… Только нам это до лампочки.
Лариса приуныла:
— А я-то думала…
— Вот дело сделаем, бабки получим — и будем, как белые люди, по театрам ходить ради своего удовольствия. А сегодня у нас там важное мероприятие… надо успеть шмоток накупить, а потом тебя в парикмахерскую засунуть. А на это времени много уйдет. Так ведь?
— В принципе, да, — согласилась Лариса.
— Так что пей кофе или что там хочешь — и вперед. Васька внизу, в тачке дожидается…
Арвид вышел на кухню, давая ей переодеться.
— Мы там с одним человеком встретимся, — продолжал он оттуда. — Так что при нем называй меня Игорем. Хорошо?
— А зачем?
— Так надо. И будет лучше, если ты уже сейчас будешь называть меня так.
— Хорошо… Игорь… — хмыкнула Лариса.
Целое утро они втроем мотались по магазинам и наконец приобрели все, что, по мнению Арвида, было необходимо для экипировки Ларисы. Черное вечернее платье от Кардена, с короткими рукавами, туфли и тонкие вечерние перчатки. Лариса хотела было настоять на длинном рукаве платья и обойтись без ненужных, как ей казалось, перчаток, но Арвид заявил, что они необходимы. И она, до конца уяснив для себя, что дело состоит не в обычном посещении театра, вынуждена была согласиться. Но, в свою очередь, убедила Арвида, что бижутерию будет выбирать сама, и долго, придирчиво перебирала всевозможные серьги, браслеты и кулоны…
Наконец, когда все необходимое было куплено и Арвид собрался было уже нести все покупки домой, Лариса потребовала шляпку и сумочку.
— Это еще на кой хрен?!. — возмутились оба парня. — Сумка у тебя есть, а шляпа и вовсе ни к чему.
Лариса презрительно оглядела их с ног до головы и, вырвав руку, сама направилась в соответствующий отдел магазина.
— Ладно, черт с ней, пошли… — буркнул Арвид и долго и терпеливо торчал как истукан возле прилавка, пока Лариса, капризничая и перебраниваясь с продавщицей, не перемерила все имеющиеся в магазине головные уборы.
— Ты что, нарочно выпендриваешься? — прошипел он, когда наконец они вышли на улицу и сели в машину.
— Все должно быть в строго определенном стиле, — сама уже порядком вымотавшись, отрезала Лариса. — Одеваться так одеваться, как положено… Игорь…
— Подумаешь, на какие-то полчаса… — пробормотал Арвид.
Лариса ничего не ответила. Подозрительно покосилась на своего спутника и закурила.
Затем началась эпопея с парикмахерской.
Они ехали вдоль питерских улиц, и Лариса придирчиво отсеивала один за другим салоны, попадавшиеся им по пути.
— Чем они тебе не нравятся? — обернулся взбешенный и доведенный до белого каления Васька, сидевший за рулем.
Лариса смерила его пренебрежительным взглядом и ничего не ответила.
В конце концов ей самой надоело бессмысленно мотаться по улицам, и она показала пальцем на первую попавшуюся парикмахерскую:
— Хочу здесь.
Парни плюнули и повели свою подопечную в какой-то невзрачного вида салон. А затем около трех часов поочередно толкались в дверях, пока Ларисе подкрашивали волосы в цвет красного дерева, сушили под феном, укладывали прическу каким-то замысловатым образом, делали маникюр…
Наконец все было готово.
Все трое сели в машину и покатили к дому.
— Ты, сука, специально время тянула? — прошипел Васька. — Думала, что слинять получится?.. Хрен тебе! Никуда не денешься!..
Сравнительно деликатный Арвид тоже сидел темнее тучи. И одну за другой высасывал сигареты.
А у Ларисы от предстоящего вечера сердце то замирало, то начинало биться так, что было удивительно, как еще эти удары выдерживает грудная клетка. Она просто-напросто безумно боялась… Словно предчувствуя свои последние минуты…
Было непонятно, почему и Арвид, и Васька беспрекословно выполняли любые ее прихоти и не жалели денег на все эти отнюдь не дешевые наряды. Что-то тут было не так.
Но что именно, Лариса не могла понять.
И что, в конце концов, ей предстоит делать в театре? И почему Арвид вдруг непременно захотел изменить свое имя? Тем более стать именно Игорем?..
То, что ей грозила очередная неприятность, было однозначно. И скорее всего, слово «неприятность» лишь мягкое название неведомого нечто. И вероятно, ее ждала гибель…
И специально ради этого страшного «нечто» она тщательно готовилась, стараясь как можно более роскошно украсить себя. Чтобы если ей и суждено было умереть сегодня, то перед уходом быть неотразимой.
И поэтому, когда она уединилась в комнате, чтобы совершить последний свой туалет, — настолько усердно занялась своим макияжем, тщательно подбирая тончайшие цветовые оттенки помады, косметических карандашей и легкого грима, стараясь всем своим обликом создать целостную изящную цветовую гармонию, что вошедшие через некоторое время парни остановились как вкопанные, пораженные представшим их взору великолепием…
— Потрясающе! — с восторженно сияющими глазами только и смог воскликнуть Арвид. Затем обошел Ларису вокруг, почему-то погрустнел. Сел на диван. Закурил. — Ну и дурак же твой муженек, — глядя перед собой, проговорил он. — Такую девку прошляпил!..
Даже Васька, почему-то всегда открыто выражавший свою неприязнь к ней, скривился в некотором подобии восхищенной улыбки.
И тем не менее пора было ехать.
До начала спектакля оставалось чуть менее часа. Все трое вышли из квартиры и расположились в уже знакомом Ларисе черном «катафалке». Промчавшись по городу, оказались на Театральной площади и остановились возле громадного старинного здания. Васька остался в машине, Арвид и Лариса вошли в фойе.
Внутри было многолюдно, многолико и многоцветно. Каждый из присутствующих был личностью, и притом солидной и незаурядной, о чем свидетельствовало самодовольное выражение физиономии. Высокомерно держась, критически, а часто и пренебрежительно разглядывая остальных, личности группками прохаживались по зеркальному паркету, громко переговариваясь между собой или о чем-то доверительно беседуя со своими неразлучными телефончиками.
Лариса с удивлением спрашивала себя, куда исчезла та прежняя итээровская и эмэнэсовская восторженная театральная публика, гордая, за неимением прочего, своею собственной советской гордостью, а не туго набитым кошельком.
С одной стороны, было нечто романтически необычное в этом великолепии интерьеров, в нарочито вызывающем богатстве нарядов и украшений, кое в чем даже напоминающее благородные собрания былых времен (если верить историческим фильмам и старинным полотнам). Но с другой стороны — во всем этом блеске невольно выпячивалось что-то чуждое, напускное, дутое и откровенно карикатурное, гоголевское…
Начали, как и принято, с вешалки. Арвид помог Ларисе снять плащ, разделся сам и оказался в элегантном черном костюме и при галстуке-бабочке. Лариса с интересом замечала очевидное изменение к лучшему в облике своего спутника. Оставшись в черном платье и шляпке, она сразу ощутила на себе несколько впившихся в нее оценивающих и раздевающих догола взглядов.
— А бинокль? — вдруг вспомнила она.
— У меня свой, — ответил Арвид. — Не задерживайся. Пойдем сразу на места, чтобы не светиться.
Они поднялись к первому ярусу и, миновав коридор, вошли в совершенно пустую ложу.
— Лучше бы пониже, — разочарованно произнесла Лариса. — Или в партере…
— Нет, дорогая, именно здесь. Так надо, — резко оборвал ее Арвид. Чувствовалось, что он нервничал. Все его слова и движения напоминали о совершенно другой миссии этого вечера. И словно приказывали не отвлекаться по пустякам.
— Эта ложа полностью наша, — продолжал он. — Билеты на все эти места у меня. Никого здесь пока не будет, кроме нас с тобой. В антракте один человек подойдет и останется до конца. Вот и все… А ты сиди и смотри спектакль. Больше от тебя пока ничего не требуется…
— Дай бинокль, пожалуйста, — попросила Лариса.
— Возьми. Но особенно на публику не пялься. На сцену смотри.
— Но ведь все обычно публику разглядывают. Кто в чем одет, кто с какой дамой… Во все времена так было… Ты, Ар…
— Игорь! — напомнил он злым шепотом. — Заруби на носу. Или лучше вообще молчи.
Лариса обиженно надула губы.
Затем прижала бинокль к глазам, прошлась взглядом по сцене и занавесу. Потом все-таки не удержалась и заскользила по рядам партера.
— Что это они в театре по телефонам разговаривают? — удивленно спросила она, заметив в руках кое-кого из публики черные брикеты со штырьками антенн. — Дома, что ли, времени не нашлось?..
— Это твои русские, — усмехнулся Арвид. — Новые, так сказать… Деловые все до охренения. Жлобье…
— Ну, ваши, положим, не лучше… — пробормотала Лариса, не отрываясь от бинокля. — Какой кошмар… — Затем повернулась к Арвиду. — А знаешь… Игорь… — она с трудом выдавила его новое имя, — я интересную вещь вспомнила.
— Ну…
— Здесь, в Кировском… То есть в Мариинском… Стажировалась некоторое время внучка самого Муна…
— Какого еще Муна? — рассеянно спросил Арвид.
— Ну как какого!.. — удивилась Лариса. — Того самого, главы известной американской секты. А ты разве не знал?
— Нет… Извини, нам сейчас не до этого… — И вдруг крепко схватил ее за руку. — Тихо! Вот они!..
Лариса невольно повернула бинокль в ту сторону, куда скосил глаза Арвид.
До сих пор пустовавшая ложа напротив, расположенная в бенуаре, вдруг заполнилась черными пиджаками и бритыми затылками. Когда они расселись по местам, Лариса заметила в первом ряду ложи невысокого сморщенного старичка с крашеными реденькими волосенками, тщательно уложенными на прямой пробор.
— Кто это? — прошептала она.
— Сволочь одна, — так же тихо прошептал Арвид. — Мы его убрать должны. Он в своей берлоге окопался и никуда, кроме как в театр, не вылезает… Балет, видишь ли, обожает… Гнида…
Лариса, словно загипнотизированная, не могла отвести глаз от этого старика. И вдруг вздрогнула.
— Ой! — испуганно прошептала она. — Он на меня смотрит!..
— Быстро отведи бинокль! — зашипел Арвид. — Да не убирай от глаз! Как будто просто так по рядам зыришь!.. А то поймет…
Лариса, еле удерживая бинокль трясущимися пальцами, с трудом направила его на другой ярус и, стараясь как можно более плавно и непринужденно поворачивать голову, перевела взгляд на партер. Затем опустила бинокль на колени. Она была бледна.
— На кой хрен ты на него уставилась?!. — глядя перед собой ничего не видящими глазами, процедил Арвид. — Говорил же тебе — на сцену смотри!..
Потом осторожно скосил глаза в сторону ложи, где сидел сморщенный старик в окружении своих пронзительно зыркающих по сторонам головорезов. Никакого беспокойства не наблюдалось. Очевидно, никто из этой компании не обратил на Ларису никакого внимания. Один из них что-то бубнил в сотовый телефон. Старик воззрился в сторону сцены.
Свет начал постепенно меркнуть. Раздались аплодисменты. Старик в ложе тоже захлопал сухонькими ладошками…
Заиграла увертюра.
Занавес медленно поднялся.
Началось действие.
Лариса не отрываясь смотрела на сцену. Завороженная прекрасной музыкой Минкуса и великолепной хореографией, она все более и более погружалась в это волшебное очарование. Мысли о насущных проблемах отступали в дальние закоулки сознания. И душа, очищаемая красотой, словно вырвалась наконец из гнетущего плена и свободно парила в долгожданных просторах, все выше и выше поднимаясь над волнами жизнеутверждающих аккордов.
Из оркестровой ямы таинственными бликами выплескивались теплые лучи мерцающего света, отраженного лаком музыкальных инструментов. Словно далекие звезды вспыхивали на дрожащих в гармоничном звучании струнах скрипок, виолончелей… И волшебная палочка дирижера металась в бледных восковых пальцах, словно смелыми легкими мазками создавая некую фантастическую картину на невидимом холсте…
Феерия, царившая на сцене, плескала яркими красками. Стремительные, грациозные движения танцоров — батманы, фуэте — сменялись одно за другим, подвластные неиссякаемому вихрю этой колдовской музыки…
Лариса плакала и не замечала своих слез.
Занавес опустился. Наступил антракт.
— У тебя тушь потекла, — недовольно заметил Арвид. — Вытрись.
Лариса молча достала платок и принялась вытирать глаза. Потом пошарила в сумочке в поисках косметички и неожиданно наткнулась на какой-то жесткий прямоугольник. Вынув его, она с изумлением увидела свой родной паспорт.
— Что это?.. — удивленно повернулась она к Арвиду. На его лице промелькнуло выражение какой-то досады.
— Так надо… — буркнул он. — Пусть лежит. — Потом вдруг повернулся к ней всем телом и быстро зашептал: — Слушай, Лариса, сейчас парень подойдет с одной хреновиной. Короче, с дистанционным взрывателем. Мы нажмем кнопку, и ложа с этим старым пауком взлетит на воздух. Мы все сразу уйдем… Поняла? Начнется паника. Но ты не дергайся. Положи эту хреновину к себе в сумочку… А то нас обыскать могут. А тебя не станут… И пушку свою забери, если нужна… — Он вытащил откуда-то из-под пиджака парабеллум и быстро спрятал его обратно. — Потом отдам, когда уходить будем… Сразу на улицу выходи. И эту штуку в канал выброси. Тут рядом, с театром. Крюков, кажется… А потом переходи через площадь и иди к памятнику Глинки. Мы там тебя на тачке будем ждать… Усекла?.. Если не хочешь — можешь идти куда вздумается. Все. Ты свое отработала… Паспорт у тебя в сумочке. Вот твой номерок из гардероба. И бабки на первое время… Как-нибудь перекантуешься…
— А Светин паспорт? — несколько ошарашенно спросила Лариса.
— Ах да!.. Про него-то я забыл совсем… Ну так давай тогда к нам в тачку. Поедем ко мне и заберем, если хочешь…
— Мне в туалет надо… — хлопая глазами, робко прошептала она.
— Черт! — неожиданно рявкнул Арвид. — Я ей про дело! А она!.. Именно сейчас приспичило?
Лариса промолчала.
— Ладно. Пошли скорее! — сказал Арвид более спокойно.
Когда через несколько минут они вернулись на свои места, в ложе уже сидел какой-то парень, наголо бритый, в черном костюме с бабочкой.
— Где вас носило? — прерывающимся от волнения шепотом спросил он. — Я уже пять минут жду. Скорее надо…
— Да вот… — Арвид кивнул на Ларису. — Прохудилась не вовремя. Как там, все в порядке?
Парень кивнул. Достал из внутреннего кармана пиджака какой-то продолговатый предмет. Посмотрел в бенуар напротив.
— Сидит… — прошептал он.
— А его гориллы где? — спросил Арвид.
— В буфет пошли. С ним только двое остались.
— Ясно. Давай…
С напряженным, каким-то вдруг окаменевшим лицом Арвид взглянул на противоположную ложу, приподнял руку. Потом резко опустил ее.
— Давай!
Затем медленно, словно механически, повернулся к побледневшему парню.
— Что такое? — одними губами прошептал он.
Тот, закусив губу, с усилием давил на какую-то кнопку, выступающую из корпуса пульта, и глаза его все более и более расширялись от ужаса…
— Что, ребятки, не получается? — раздался сочувственный голос за спиной.
Арвид выхватил парабеллум. Развернулся. Но резкий удар тяжелого кулака выбил пистолет из его руки. Еще один удар, в челюсть, заставил его рухнуть на пол. Бритый парень выронил пульт. Вскочил. Хотел было вырваться из цепких объятий, словно клещами сжавших его с обеих сторон. Но вдруг с каким-то хрипящим воем повалился на кресло, поджимая колени к животу и харкая кровью.
Арвид, словно выпущенный из пушки снаряд, молниеносно вскочил и пружинистым винтом, тараня головой, сбивая все на своем пути, ринулся к перилам. Перевернулся в воздухе и выбросил свое тело в глубину партера.
Кто-то, гулко топая тяжелыми каблуками, помчался по коридору.
Ларису грубо схватили, заломили руки за спину. Выволокли из ложи. От неожиданности она даже не сопротивлялась.
Вслед за ней вынесли и другого парня, извивающегося и нечленораздельно что-то орущего.
Зрители, оказавшиеся свидетелями этой сцены, в панике разбегались, мгновенно позабыв о своем лоске и высокомерном достоинстве…
Сцепив руки за спиной стальными наручниками, пленников кинули в поджидавшие их на улице автомобили. Лариса оказалась в белом «мерседесе». Другого же, дополнительно к наручникам скрутив веревкой по рукам и ногам, словно куль, бросили в черный пикап. Машины сорвались с места и помчались по городу.
Мелькали улицы, проспекты, давно знакомые Ларисе места. По которым она когда-то гуляла, бродила, на которых бывала множество раз, по привычке не обращая внимания на их строгую красоту, как на интерьер давно знакомого, до самых потаенных углов облазанного родного дома. На эту красоту, которая, казалось, уже набила оскомину, постоянно оказываясь перед избалованным взором коренного петербуржца… И лишь в тот момент, когда оказывается, что ты никогда больше не войдешь в этот дом, никогда не сможешь пройти по этим проспектам, набережным, — именно тогда начинаешь обостренно чувствовать неожиданную утрату и, кусая локти, понимать, что ты потерял в своих безрассудных поисках…
Лариса даже не плакала. Она безучастно сидела на заднем сиденье, тесно зажатая с обеих сторон двумя здоровенными громилами, соревнующимися в остроумии в ее адрес и шныряющими грубыми лапами по всему ее телу.
Она равнодушно глядела на дорогу сквозь лобовое стекло, и до ее сознания с трудом доходило, что машина давно уже миновала черту города и теперь мчалась по какому-то шоссе, между лесов и деревянных строений…
Хильда осталась в театре и досмотрела спектакль до конца.
Она тоже любила балет…
Глава 6
«Мерседес» подкатил к высокому каменному забору с черными железными воротами, украшенными кованым орнаментом из прихотливо переплетающихся между собой арабесок. В глубине возвышался причудливой архитектуры особняк, один из тех многих, что повсеместно ныне возводятся в пригородах Петербурга так называемыми «новыми русскими».
Здание было построено в стиле модерн, и, несколько эклектически обогащенное новыми находками постоянно экспериментирующих художников, оно тем не менее отчетливо перекликалось своими формами и виньетками с традиционными образцами изысканной и томно-эротической архитектуры начала двадцатого столетия…
Но Ларису в данную минуту не интересовали проблемы градостроительства. В сопровождении пятерых громил с автоматами в руках она понуро плелась к ярко освещенному стеклянному крыльцу.
Миновав просторный холл, поражающий изобилием вьющихся и распускающихся большими цветами вечнозеленых растений, напоминающий уголок ботанического сада, с виднеющимися тут и там среди листвы фарфоровыми китайскими вазами и мраморными фигурами à la Роден, группа поднялась на второй этаж, проследовала через обитый темно-зеленым бархатом небольшой зал и вошла в комнату, сплошь увешанную коврами, с большой кроватью под тяжелым балдахином с одной стороны и изразцовым камином — с другой. В камине горел огонь. Возле камина в глубоком мягком кресле утопал тот самый, сидевший в бенуаре театра, сморщенный старичок, с редкими, крашенными хной волосенками, аккуратно зачесанными на прямой пробор, и в длинном, спадающем ломкими шелковыми складками халате ярко-оранжевого цвета. Рядом, на журнальном столике с витыми ножками лежали кое-как разбросанные письма и большие очки в золотой оправе.
— Вот, Валерий Геннадьевич. Привезли. К вам на расправу… — вежливым, елейным голосом сказал один из громил, подталкивая вперед Ларису и бритоголового парня, позеленевшего от страха.
— Ну что ты такое говоришь, Витенька?.. — недовольно поморщившись, произнес старик. — На какую такую расправу?.. На суд. На справедливый суд. А вовсе ни на какую не на расправу…
Он лениво обернулся. Не удостоив взглядом съежившегося парня, которого, заломив ему руки назад, крепко держали двое мордоворотов в черных костюмах, старик испытующе посмотрел на свою пленницу.
— А это еще что за Мария из Магдалы?.. — с какой-то беззлобной усмешкой спросил он.
— Киллерша, так сказать. Убить вас собиралась…
— Это она-то?..
Старик, кряхтя, попытался выкарабкаться из своего кресла. Один из его дюжих молодцов мгновенно подскочил и, бережно приподняв за локти, подвел к Ларисе. Старик обошел ее вокруг, осмотрел со всех сторон, приподнял подол платья, легонько ткнул пальцем в бедро. Благожелательно улыбнулся.
— Хороша, хороша… Славный товар… И даже в очках… Люблю, когда в очках. Меня это больше возбуждает…
Затем обратился к Ларисе:
— Что ж ты, красавица, мне весь вечер испортила? Балет посмотреть спокойно не дала?.. Нехорошо… Я люблю балет… Ну что ж, сядь-ка, милая, побеседуем с тобой о превратностях судьбы и бренности бытия… Принесите стул даме! — приказал он громилам.
В мгновение ока стул оказался возле Ларисы, и ее ненавязчиво, но настойчиво пригласили сесть. На бритоголового парня, которого привели вместе с ней, старик не обращал никакого внимания.
— Так вы говорите, киллерша? — начал он. — Никогда бы не подумал… А с виду такая славная. И глазки, и ножки, и грудки… Загляденье! И рыженькая… Никогда бы не подумал, что такое эфемерное, утонченное создание убить может. Разве что взглядом — в сердце наповал…
Старик скабрезно захихикал.
— Ну-ка, мальчики, посмотрите, что у нее в сумочке лежит. Может, еще одна бомба какая для меня припасена?
Один из громил вытряхнул сумку. Выпала косметичка, кошелек, паспорт… И какой-то сложенный вчетверо листок белой бумаги. Лариса с щемящей тоской смотрела на них. Старик перехватил ее взгляд. Улыбнулся чему-то.
— О! Так мы и при документах! — обрадовался он, потирая свои сухонькие ручки. — Ну-ка, ну-ка!..
Взял паспорт, перелистнул несколько страничек. Затем наконец обратился к другому пленнику.
— Как, говоришь, зовут того, кто тебя, суку вонючую, перекупил?
— Игорь… — чуть слышно прошептал тот.
— Эх, Дима, Дима… — вздохнул старик. — Митенька мой дорогой… Разве ты у меня не сытно жил? Разве с голоду умирал?.. Нехорошо, милый, так поступать… Думал на предательстве подняться? Человеком стать?.. Нет, миленький. На предательстве не поднимешься…
Отвернулся. Начал читать Ларисин паспорт.
— Так-так… «Зарегистрирован брак с гражданином Бирюковым И. А.» Игорем, значит… А как по батюшке-то? — обратился он к Ларисе. — Говори, говори. Не тяни время. Все равно ведь дознаемся.
— Анатольевич…
— Все правильно. И адресок имеется… Что ж, поищем твоего муженька. Побеседуем за жизнь… Запиши, Сереженька, — обратился он к одному из своих прислужников. — Бирюков. Игорь Анатольевич… И адресок…
Лариса дернулась.
— Спокойно, спокойно, милая. Молчи, пока не спрашивают… Значит, это он третьим и был… Жаль, что ушел. Ну да ничего. Отыщем.
Старик задумался, что-то припоминая.
— Липская… Знакомая фамилия… Откуда я ее знаю?
— Адвокат… — подсказал один из парней. — Недавно Лешку вытаскивал…
— Правильно! Адвокат!.. — Обратился к Ларисе: — Не родственник, случаем? Или однофамилец?.. Странная, любопытная ниточка вытягивается… Его тоже поспрошать не мешало бы… На всякий случай.
Старик отложил паспорт в сторону. Вздохнул:
— Эх, знать бы, кто позвонил… Предупредил об опасности… Спасибо сказать бы этой доброй женщине. Дай Бог ей здоровья и долгих лет жизни!.. Потом свечку поставлю ей во здравие.
Лариса вскинула брови. Страшная догадка поразила ее.
— Так у кого, говорите, в руках дистанционный пульт был? — спросил старик. — Кто на кнопку давил?
— У Димки.
— Все ясно… Спасибо тебе, Митенька, за любовь и ласку… Отблагодарил за добро… — Затем снова повернулся к Ларисе: — Тебя, милая, твой любезный муженек и вот этот поросенок неблагодарный просто-напросто подставили. Вот что я тебе скажу!.. Сначала меня убить собирались, а потом и тебя. Так, чтобы все концы в воду. И искать некого. И спрашивать не с кого. Вовремя мы эти машинки обезвредили. И все поняли… Как я догадываюсь, они хотели сами уйти, а пультик этот тебе оставить, чтобы ты его по дороге куда-нибудь выбросила… Так я говорю?
Лариса побледнела.
— Вижу, что так, — улыбнулся старик. — Так вот, эта штучка должна была взорваться через пять минут после нажатия кнопки. Не успела бы ты от нее избавиться, а разлетелась бы на тысячу кусочков… Боже мой! Неужели твой муженек так тебя не любит! Что-то даже не верится… Хотя всякое в жизни бывает… Так что мы, оказывается, тебя, дуреху, спасли… Это отработать надо. Ну да ничего… Отработаешь.
Старик повернулся к своей гвардии:
— Что вы там еще интересного нашли?
— Вот тут… Рисунок какой-то… — сказал один из парней, протягивая старику развернутый листок бумаги, выпавший из Ларисиной сумочки. Бросив косой взгляд, она с удивлением увидела тот самый шарж на Игоря, который заинтересовал Арвида в ее квартире.
— Что это? — поморщился старик. — Карикатура?.. А кто на ней? Тот, что сбежал, что ли?..
Парень неопределенно пожал плечами:
— То ли он, то ли не он… Галстук, как у него… Непонятно…
— Ну, раз непонятно, — бросьте… Тоже мне, фоторобот… У Митеньки тоже такая же бабочка… Больше ничего нет?
— Вот, Валерий Геннадьевич. Этот парабеллум на полу в ложе валялся. Им тот белобрысый… Игорь который… хотел было отстреливаться…
— Ну-ка, ну-ка… Вот с этого и надо было начинать. А то карикатура какая-то… — хмыкнул старик. — Дайте посмотреть. — Он повертел пистолет в руках. Удивился: — Антиквариат… Музейный экспонат, можно сказать… И даже вроде именной… Ну-ка, подайте-ка очки!
Нацепив очки, старик некоторое время разбирал надпись. Потом пожал плечами:
— Ничего не понимаю!.. «Мише Липскому на вечную память…» Опять эта фамилия!.. Что за день такой сегодня странный! Одни Липские… — Обратился к Ларисе: — Отца твоего, что ли? Деда?..
Лариса кивнула.
Валерий Геннадьевич внимательно осмотрел пистолет. Вынул обойму. Заглянул внутрь.
— Ха-ха-ха!.. — вдруг скрипуче засмеялся он. — Тоже мне, киллеры!.. Пошли на дело, а пушку зарядить забыли!.. Неужто твой муженечек из этого пугача всерьез отстреливаться собирался?.. Так вы говорите, выхватил его, когда вы этих террористов сраных накрыли?.. Он что, совсем с ума спятил? Или с умыслом каким?.. Ничего не понимаю… Подставили милую, красивую девушку. Дали бомбу в руки. Пистолет незаряженный подбросили… Странные киллеры. Совсем очумели… Как вы думаете, мальчики, что бы это значило? — обратился старик к парням.
Те неловко замялись.
— Вот именно, — ухмыльнулся старик. — Никому не дано постичь логику идиота.
Он вставил обойму на место и, направив пистолет на фарфоровую вазу, стоящую на консоли, нажал на спуск.
Во внезапно возникшей тишине сухо щелкнул боек.
— Вот видите! — усмехнулся старик. — Игрушка. Пугач. И не более того.
Он положил парабеллум на журнальный столик возле камина и насмешливо покосился на Ларису:
— Эх ты, Машенька-Глашенька… Киллерша, едрена мать…
— Я не Машенька… — вдруг проговорила она. Но ее тут же резко дернули за плечо.
— Ах, и голосок-то у нее такой милый, певучий… — осклабился старик. — За один голосок полюбил бы… — Затем погрозил пальцем: — Но только ты молчи, милая. Не надо тебе ничего говорить. Пусть лучше умные люди поговорят. А ты послушай. То, что ты не Машенька, ни для кого не имеет ни малейшего значения… Хоть Феклой тебя назову. И ты на эту Феклу как миленькая откликаться будешь…
Он снова взглянул на нее. Прикинул что-то в уме. Покачал головой:
— Хотя, пожалуй, ты права. Действительно, не Машенька. И никакая не Лариса… Скорее, Катенька… Ну, вот так пока и будешь — Катенька…
Он прошелся еще раз вокруг Ларисы. Снова ткнул пальцем во что-то более мягкое, чем бедро…
— Ка-тя… Ка-тень-ка… — протяжно произнес он. — В этом имени есть что-то такое… как бы это поточнее сказать… Тягучее… Сексуальное… Ка-тень-ка…
Он снова дотронулся до Ларисы.
— Хороша… Хороша… Такой девочке не убивать надо. А любить. Много любить… — Он ласково улыбнулся. — Ничего… Ты будешь много любить. Я тебе в этом помогу. Устрою твою жизнь… А сегодня, — он лукаво подмигнул, — скорей всего, меня тебе любить придется. Уж не обессудь. Что-то уж больно, Катенька, ты мне глянулась…
Старик вдруг посерьезнел. Обернулся к парням:
— Додика позовите. Живо!
Двое из них опрометью бросились выполнять приказание.
Через пару минут в комнату чуть ли не вбежал невысокий худощавый субъект в очках на большом горбатом носу и в белом халате.
— Додик, милый, — обратился к нему старик. — Сейчас эта девушка на кое-какую экскурсию сходит, а потом мальчики ее к тебе приведут. Посмотри, пожалуйста, ее на предмет всяких там спидов-флюидов… Ну, сам понимаешь… Укол какой-нибудь сделай. На всякий случай… И в баньку. А потом, если все чистенько, то, как говорится, ко мне в опочивальню… Что-то уж мне невтерпеж становится, как на нее посмотрю…
— Не извольте беспокоиться, Валерий Геннадьевич. Все сделаем в лучшем виде, — закивал головой Додик и выскользнул из комнаты.
После его ухода старик еще некоторое время молча сидел в кресле, задумчиво качая головой. Потом повернулся к парням, все еще стоящим у двери:
— Ну что ж, мальчики. Все ясно… Этого — в люк. А девушку… — Он задумался на мгновение. — Да… Так, думаю, лучше будет. Пусть привыкает… Вы ей сначала покажите, как у нас делается с теми, кто мою доброту не ценит. А потом — к Додику. Ну, и сами знаете, что дальше… А этого… — Старик не глядя указал рукой на бледного, трясущегося от страха предателя. — Чтобы я его на этом свете больше не встречал. Мне от него ничего знать не нужно. Можете не пытать… Про этого Игоря нам потом девушка расскажет. Как я понимаю, она его лучше знает… Хотя… — Старик усмехнулся. — Как выясняется, тоже не до конца… Чуть было на воздух не взлетела с его благословения…
Дима упал на колени.
— Простите, Валерий Геннадьевич!.. — завыл он. — Не убивайте!..
Старик удивленно поднял брови. Брезгливо поморщился:
— Не о том просишь, Митенька… Лучше бы о том умолял, чтобы тебя пристрелили предварительно… А то ведь можем и пулю сэкономить. — Потом усмехнулся: — Да уж ладно. Я добрый сегодня. У меня волшебная ночь впереди… С Катенькой… Так и быть, мальчики, шлепните эту вонючку заранее, чтоб не мучился.
В сопровождении конвоя, состоящего из четверых громил, Лариса и еле передвигающийся на ногах Дима прошли мимо роскошных интерьеров второго этажа и внезапно оказались впихнутыми в маленькую неприметную дверцу, надежно скрытую под тяжелыми бархатными гардинами в простенке одной из многочисленных комнат. Затем по каким-то крутым узким лестницам спустились в подвал дома и некоторое время шли по выложенному красным кирпичом изгибающемуся тесному коридору. Вдоль стен тянулись многочисленные кабели и металлические трубы. Дойдя до конца коридора и уперевшись в массивную бронированную дверь, они остановились. Один из громил толкнул ее, и вся группа вошла в какое-то помещение. Вспыхнул свет.
Ослепительно яркая лампа над головой осветила небольшую кубообразную комнату, забетонированную со всех сторон. Из стен торчали разнообразные вентили и шланги. К углу был придвинут металлический стол, накрытый белой простыней, скрывающей от глаз нечто такое, что непроизвольно выпячивалось изнутри своими острыми геометрическими рельефами. В другом углу стояло вцементированное в пол устрашающего вида кресло, состоящее из приваренных друг к другу арматурных прутьев. В центре пола находилась самая обыкновенная, повсюду встречающаяся на улицах круглая крышка канализационного люка.
Ларису усадили в кресло. Рядом встал широкоплечий, коротко стриженный амбал и положил ей на плечо свою тяжелую лапу.
Лариса попыталась было поправить под собой задравшийся подол платья, чтобы железные рифленые прутья не так остро впивались в тело.
— Не рыпаться! — рыкнул на нее амбал и с силой вдавил в сиденье. — Тебе пока ничего не будет. Сиди и смотри. Валерий Геннадьевич приказал показать тебе, как у нас с суками поступают.
Грубый голос гулким эхом отозвался в этом бетонированном склепе.
Один из парней взял тяжелый металлический лом, расплющенный с одного конца, и со скрежетом отодвинул крышку люка. Из открывшейся черной дыры повеяло холодом. Комната мгновенно заполнилась едкой вонью.
— Кончай скорей! — недовольно сказал парень, державший Ларису. — Нечего нам тут смрадом дышать!..
Диму трясло как в лихорадочном ознобе. Зубы с костяным клацаньем громко стучали друг о друга.
— На колени, гнида!
Мордоворот ломом ударил его по ногам. Дима упал на пол.
— Нет! Нет! Не хочу!..
Он раскинул руки, в слабой надежде бессмысленно пытаясь хоть как-то сопротивляться.
— Будешь рыпаться — живьем бросим! — пригрозил мордоворот.
Дима послушно встал на колени, опираясь руками о цементный пол. Опустил голову. Тело содрогалось от рыданий.
Лариса сидела ни жива ни мертва, еле переводя дыхание. И широко раскрытыми остекленевшими глазами смотрела на происходящее.
Мордоворот с усмешкой повернулся к остальным:
— Как сам других бросал — нравилось. А теперь от страха обгадился… Чуете, несет?..
Затем обратился к Диме:
— Ну что, гнида? Как тебя туда сбросить? Живьем или сначала пулю в затылок?