9-я техника.

(из сборника рассказов «Три мгновения взрыва»)

Неподалеку от скоростного шоссе на самых задворках Род-Айленда неприметно влачил свое существование большой торговый центр. Дела в магазинах и бутиках шли сносно; бывали деньки как получше, так и похуже. Лишь одно заведение привлекало постоянно много народу. Располагалось оно в самом углу и название имело претенциозное: \"Обед и ничего больше\".

Клиентуру заведения составляли в основном студенты: их привлекали простое, без напыщенности и изысков меню, постеры фильмов про вампиров, выпущенных киностудиями Турции и Вьетнама, развешенные на стенах, домашняя атмосфера, которую создавали поистрепавшиеся игрушки, выглядывавшие из неожиданных мест или ниш. Молодые люди приходили сюда большими компаниями, собирали по всему залу неиспользуемые стулья и, рассевшись вокруг одного или двух столов, дружно галдели.

Кроме них в кафе заходили кое-кто из местных жителей, кому этот шум был в радость (в силу личных причин, вероятнее всего). И, может быть, два-три процента публики составляли мускулистые мужчины и женщины, которые занимали столики и сидели в полном одиночестве, перекусывая и чего-то дожидаясь. Хоть они и не были знакомы друг с другом, их крупные фигуры сами просились в фигурные скобки для любого из новых посетителей.

Напрашивался вывод, что все они армейские люди; правда была там одна женщина, которая никак не соответствовала им, и этим словно подтверждала правильность вывода. Ее звали Кенинг. Она была крупна и не совсем стара, хотя такую, как у нее, прическу привычно замечать на головах пожилых женщин, да и то во времена, предшествовавшие нынешним. Макияж ее был безупречен, правда не мог скрыть довольно тяжелых нависающих бровей. За столиком она сидела уже довольно долго, и чтобы не бесить официантов, скрашивала свое одиночество сначала тарелкой овсяной каши, а спустя несколько часов и скромным ланчем, состоявшим из салата и минимально возможной порцией пасты; естественно излишне объяснять, что основной причиной ее одиночества было отсутствие среди входивших в кафе ожидаемого ею человека. В этом тоже она была исключением: гражданским лицом, дожидавшимся солдата. Покупателем, дожидающимся продавца.

Периодически с такими же намерениями, как у нее, посетители заходили внутрь и нерешительно приближались к тому или иному столику, уже занятому человеком внушительных размеров. Обычно такой марш протекал с недолгими остановками на ходу (когда ему или ей приходилось вытаскивать или фотографию или телефон или клочок бумаги с описанием), но всегда заканчивался у столика с нужным продавцом. Обычно клиент подсаживался и, пользуясь тем, что студенческий гвалт ни на секунду не умолкал, быстро перебрасывался с обедающим солдатом необходимыми словами. Даже несмотря на внушительный камуфляж, предоставляемый резвящимися юнцами, новым посетителям кафе приходилось заказывать еду и себе. В дальнейшем продавец под видом передаваемой солонки исполнял свою часть сделки, и обеспечивал встречавшимся хорошее алиби. Конспирации способствовали также и большие пакеты, в которых, если то требовалось, передавался товар, - в торговом центре никто не обратил бы на них внимания. Расплачивались покупатели прежде всего, по большей части конвертами в самом начале встречи, так что, получив нужное, быстро покидали кафе.

Кенинг сразу поняла, что молодые люди совсем не зря громко смеются и всячески стараются произвести впечатление юношеской безалаберности. Причастны они были вне всяких сомнений. В кафе между ними и торговцами незаконным существовал своеобразный симбиоз, который любой посторонний принял бы за \"местный колорит\". Тем не менее утверждать, что студентам известно, чем барыжат солдаты, было бы наивно.

Солдатское дело было, придя, послушно проследовать за официантом к выбранному где-нибудь в уголке столику, заказать и съесть ланч или ужин, пока люди, ранее предложившие встречу, набирались где-то смелости исполнить свою часть уговора. Некоторые из покупателей были из ближайших кварталов, - вот уж они давали разгуляться своей параноидальной бдительности, (высматривая по закоулкам, которые знали, как свои пять пальцев, притаившихся шпионов или полицейских), заставляя в итоге продавцов часами сидеть в кафе, что дополнительно проясняло их взаимоотношение с законом. Caveat emptor, одним словом. \"Обед и ничего больше\" действительно был под колпаком, но, вопреки латинскому утверждению, люди, следившее за деятельностью кафе, интересовались отнюдь не личностями покупателей.

Много сделок не ускользнуло от взора Кенинг. Но в ее цели не входило оконфуживать торгующие стороны, так что, вдруг столкнувшись глазами с кем-либо из пары, она тотчас опускала глаза полу. Наконец пришел и ее продавец. Это случилось где-то около шести часов вечера, когда у обслуживающего ее официанта, каждый час подносившего чашку свежего кофе, готово было лопнуть терпение. Мужчине было немногим за тридцать, он был высок и атлетично сложен. Он подсел к столу и, не раздумывая, заказал обед дня (хотя понятия не имел, что за блюда ему принесут).

-Я ждала Вас гораздо раньше, - негромко сказала Кенинг.

-Да и хер с Вами, - так же мягко ответил мужчина, проведя рукой по коротко остриженной макушке.

Принесли заказ, и мужчина с энтузиазмом, не разглядывая особо содержимое тарелки, принялся его уминать. Кенинг терпеливо изучала его склонённую голову. Наконец, она протянула ему через стол книгу. Мужчина взял ее в руки, вопросительно вскинув одну из бровей, но затем одобрительно качнул головой. Книга была старой, в хорошем кожаном переплете. \"Готто\" можно было прочесть на обложке. А также \"Лафкадио Хирн\".

-Шикарно, - оценил мужчина.

-Это вместо конверта, - пояснила она.

-Да я уж догадался. - Раскрыв книгу с начала, он пролистал несколько первых страниц.

-Он отправился в Японию. - произнесла Кенинг. - Книга про японских призраков.

-Я кстати знаю его. - ответил мужчина, а спустя несколько секунд добавил, - и кстати, не только про призраков. - С показным лоском торговца книгами мужчина принялся пристально рассматривать дорогой экземпляр. Целыми блоками он переворачивал страницы, пока, едва пройдя середину, не наткнулся на скрупулезно и добротно склеенные страницы: вместе с вырезанной сердцевиной они являли собой подобие шкатулки. Внутри, он догадался, лежали деньги. Однако заглядывать не стал.

-Там вся сумма, - произнесла женщина.

-Мысли не было, что я захочу прочесть книгу? Что мне захочется узнать, чем дело кончилось? - голос его звучал опечаленно. Повисла тишина.

-Для этого внутри деньги. Выньте их и купите себе другой экземпляр - парировала Кенинг.

-Эх, обыватель, - с мальчишеской ухмылкой подытожил он и захлопнул книгу. Он действительно так и не заглянул внутрь. Сунул книгу в свою сумку, а взамен извлек из нее небольшую закупоренную бутылку. Кенинг осторожно огляделась вокруг, после чего повернулась к продавцу.

-Зачем же... - прошептала она, но в ответ мужчина презрительно фыркнул.

-Да бросьте! - отрезал он, поднял бутылку до уровня её глаз и аккуратно встряхнул. Что то маленькое твёрдое задребезжало, стукаясь о стеклянные стенки. С довольным видом, он протянул бутылку покупательнице. Кенинг, затаив дыхание приняла контейнер и подставила его солнечным лучам.

Внутри был крохотный комочек размером не больше мизинца; он был темного почвенного оттенка и беспорядочно утыкан кривоватыми отростками, суть которых опознать было невозможно, - но было очевидно, что земля не мать им родная. Результат обследования был предъявлен почтительным вздохом; чувствуя, как галопом несется сердце в груди, женщина убедила себя прекратить пялиться и поставила бутылку обратно на стол. Продавец к процедуре не испытывал никакого интереса и полностью сконцентрировался на остывавшем втором блюде.

Почему-то ей казалось, что мужчина должен покинуть кафе, раз уж сделка произошла.

-Так значит, Вам это досталось, - наконец заставила она себя заговорить.

-Ага, мне. Я выскреб это, прямо из ящика. Сам.

-Сколько Вы пробыли...? - она оборвала себя на полуслове. Слова важны. - Сколько Вы прослужили на Гуантанамо?

Мужчина оглядел ее, не прекратив жевать. Взгляд его словно пытался скрыть какую то тайну. Наконец, он как будто сдался самому себе, и, проглотив пищу, обтер салфеткой рот и сказал:

-Достаточно, чтобы раздобыть это. Господи, да я уж и не вспомню точно сколько.

Допытываться до истин Кенинг умела. Повелось это еще со столбцов газетных объявлений, которые стали до нее единой глубочайшей шахтой. Она вынюхивала секреты, равно как и принюхивалась к их источникам. Потраченные годы окупились приобретенным умением брать безошибочно след. Специфика данного сегмента рынка: быть шоппером подразумевало не только быть готовым расстаться с уймой сил, но и находится в согласии с необходимыми Арканами. Сидя под крышей \"Обеда\" и провожая взглядом проворачивавшиеся транзакции, она при желании могла легко предугадать, где появится новое объявление и что конкретно будет выставлено на продажу.

Прошло время, когда потайными местами этого мира считались берлоги невиданных монстров или тайники с завороженными кладами. Теперь пальму перехватили магазины. Лавочки и барахолки, - где таинственное пускалось в оборот, подогревало интерес, столь бесхитростно продвигая сбыт. История ее покупок переломилась в тот момент, когда Кенинг узнала о том, что влиятельные круги наводнили рынок штуками, приблизительно сопоставимыми по энергетической насыщенности с известными артефактами. Это был самый тщательно-нескрываемый секрет: он не пытался скрыть, что их сила и эффективность на самом деле сфабрикованы. Тем не менее это не мешало цене на них взвинчиваться и достигать высот, - а это означало, что маркетинговый ход был продуман от начала и до конца. О том, что эти штуки будут покупаться, речи и быть не могло. Конечно, человек не купит что попало, - особенно когда ищет оккультный объект, - но на данном рынке он вынужден принимать правила самого рынка. Следовать в том же направлении, куда и вся отрасль, вытолкнутая новым вектором. А им была война.

Речь шла, к примеру, о шлемах, помнивших последние звуки, слышимые павшими в боях. Об оплавившихся айподах, выковырянных из сгоревших танков, - даже если их удавалось заставить воспроизводить контент, то они издавали звуки, от которых взбесился бы любой джинн. Объекты были самые разнообразные, но их можно было классифицировать во-первых по типу, а во-вторых, по уровню перенесенного ущерба; таким образам создавалась координатная сетка, в которую хорошо вписалась карта городских заведений, где проворачивались акты купли-продажи. \"Обед\" фигурировал на этой карте, - здесь велись дела с солдатами со всей восточной трети США.

Бизнес был естественно не в ладах с законом, но по умолчанию считался полноправной частью экономики; в нем было в равной степени естеств мародёрства или неизбежного сексуального насилия. Вести его следовало так, чтобы при случае получилось отвертеться весьма правдоподобно; и если удавалось не выступать за условленные рамки, деляга приобретал своеобразный ореол, становился похожим больше на колдуна, чем на вора, что безусловно сулило бизнесу весомые преимущества. А черный рынок артефактов разумеется совершал еще шажок вперед.

В первую очередь, нужно было озаботится юридической стороной сделки: следовало подтвердить у владельцев заведения, что внутри их заведения не нарушается поправка 2340А главы 18 Кодекса США, запрещающая пытки в отношении людей. Точные формулировки подобных поправок Кенинг могла цитировать. Знала их наизусть. Собственно, ведь они и писались только для того, чтобы их зубрили другие.

Классифицировано было десять техник. Фокусировка и сковывание внимания. Окружением стенами. Фиксация лицевых мышц вкупе с пощечинами. Документ был просто шедевром, бриллиантом; Ю и Байби - мученики с репутацией Алистера Кроули, юристы из Госдепартамента, пророки, разве что не восславленные, но и за те же заслуги не обесчещенные. Всё занумеровано, и теперь это не просто слова; как любой перечень наделяет слова ритмикой при чтении, так и этот документ был подобием заклинания, отрывком из поистрепавшейся за тысячи лет использования Книги Тота. И авторы ясно представляли себе это.

Методики деперсонализации – раз, постановки в неестественное положение - два, всевозможных лишений - три, и так далее, ну и в конце концов воды. Самое омерзительное - последнее. Вот где сходились все уловки, и не важно придумывалось или нет что-то новое. Не дать не взять, совершеннейшее рекламное предложение, (если не обращать внимания на этическую гнусность). Вряд ли Кенинг удалось бы разжиться этой тряпкой, если бы не тот, первый ее допрос. Именно тогда тряпочка напиталась водою, и теперь, понимала Кенинг, ничто не способно было просушить ее. Да и сравниться с нею в степени воздействия тоже. Даже мокрые полотенца в буквальном смысле.

Однако существовала еще одна методика, (подобно тому, как Ю существовал, заслоненный Байби). Подобно крещендо. Сама вода. Девятая техника - перед номером 10.

9.Насекомые, помещаемые в запечатываемую коробку . Желательно Вам... Вот достойный образец адвокатской магии... Кенинг, (ни разу в жизни не действовавшая без меморандума к самой себе), едва слышно озвучила слова, которые знала назубок, прежде чем обернуть бутылочку в припасенную рекламную листовку... Желательно поместить Абу Зубейда в тесный, сковывающий движения ящик вместе с насекомым. Опираясь на ваши сведения, мы... Непристойное местоимение множественного числа, которое одновременно и участвует в процессе, и в то же время виртуозно отстраняет себя, прячась за личину гипотетического, помешанного на скандалах читателя из будущего, облачается в его голос, исключительно все усложняющий. Любой из этого множества обычный предъявитель запроса пост фактум. Любой - кусочек одного целого. Вы же сами информировали нас, скажет любой... Опираясь на ваши предположения о том, что Зубейда боится насекомых, мы рекомендуем сообщить ему, что в ящик, где он будет содержаться, будет запущен комар, или оса. Естественно, желательно Вам поместить к нему безобидное насекомое.

-Да ему там пальцем пошевелить разве что удалось бы. - Вот что рассказал Кенинг солдат. Сообщаем, что согласно вашему совету мы поместили к Зубейда в ящик гусеницу.

-Все как раз так и было.

Камера была крохотной, мужчину облили и за ноги выволокли наружу, особо не заботясь. Стены, казалось, еще содрогались, расслаивались, освобождаясь от услышанных воплей. Кенинг легко представляла, как солдат-уборщик, который несколько минут назад не выпотрошил книгу-футляр, отскабливая от стенок и пола дерьмо и блевотину, натыкается на натерпевшееся, чудом не раздавленное секретное оружие правительства в войне с террором.

-После того, как я вытащил его оттуда, этот гадёныш сразу окуклился. Ну, на второй день. - Произнес мужчина громко, оправляя китель. Ему дела не было до окружающих, хотя видно было, что парочка посетителей оказались смущены. Кенинг ждала, что продавец продолжит свою речь, но он замолк.

-Я вижу, она живая, - произнесла Кенинг, разглядывая покупку.

-Я сам вижу. - ответил солдат. - Так, слушайте. Я не знаю, на кой черт она Вам, но вижу, что Вы вот-вот проболтаетесь. Не надо. Мне плевать. - Он дружелюбно улыбнулся, развернулся и зашагал к выходу. Согласно меморандуму, Кенинг уйдет из кафе, когда опасность, которую все еще представлял солдат, минует. А пока она сидит, уставившись на куколку в стеклянной бутылочке.

Саму себя Кенинг считала экспертом. Несколько страниц гримуара и маленькая брошюра с правилами поведения на свиданиях ушло у нее на создание уютного гнездышка для своей покупки. Целыми днями Кенинг наблюдала за куколкой, покоившейся в бумажных обрывках. Но она лежала, не меняясь.

Кенинг даже находила возможности ухаживать, (насколько может быть уместно это действие в отношении твердой оболочки, панциря с инертными, но упорствующими очертаниями), - куколка не располагала к себе хотя бы ассоциацией с мотком пряжи. В основном, Кенинг взывала к терпению, - в нем она нуждалась чрезвычайно. А в чем могла нуждаться эта аккрецирующая масса, она понять даже не старалась.

Ведь метаморфоза есть смерть. Плоть личинки внутри куколки полностью распадется, словно от воздействия неведомой химией. Это далеко не процесс реконфигурации отдельных органов или частей: одни глаза не видоизменяются в другие, одна ротовая полость не становится другой, - элементы утрачиваются навсегда. Бесформенная, вязкая слизь само-организуется в абсолютно другое животное. Тварь, сотворенная самою собой. Так что кокон, это больше экзекуционная камера, нежели невидимый подиум. И объем пыток удваивает рождение, хотя материи в самом нем нету.

Закормленная спецификой мгновения Зубейды, гусеница (или то, что стало с нею теперь) подрастала явно не на рационе физических калорий. При должном уходе, когда запустятся сложные рычаги вылупления, новое существо просто обязано развернуть не только тонюсенькие крылышки, пока скованно отрывисто бьющие воздух, раскрыть не только сверх-подвижные челюсти, но и само время. С оглядкой назад, оно же плоть от плоти его. Насекомые суть эхо: таков главный секрет. Их жукообразные формы являют собой перевод, выполненный в хитине, - в оригинале же эти звуки были скрипом дверных петель. Чем крупнее дверь, которую отворяешь, тем значительней жди олицетворения.

Такой была блоха, призрак которой Уильям Блэйк не без доли злословия прославил. Таким был убийца Македонского и бразильские блохи, заразившие саркопсиллёзом экипаж \"Санты Марии\", - и тем самым выпроводив непрошенных завоевателей. Насекомым отведена не последняя роль на подмостках истории, но как опознать их и дотянуться сквозь толстый занавес времени?

У Кенинг имелся сценарий. Чем она хуже любого другого? Свой план есть у каждого; но для нее явно было маловато просто высидеть, выходить насекомое, которому под силу залатывать время. Ее задумка была грандиозней, озабоченней, лунатичней. Вот уже несколько лет она растрачивала семейные сбережения на ее осуществление, - но в основном все вылетало в трубу, пока... Пока среди мошеннических схем она не наткнулась на пара-экономику черного рынка военных артефактов, и с тех пор этот тайный червоточный тоннель поглотил ее, выведя в итоге в эту самую комнату, к крохотной склянке с коконом внутри, где время не спешило показывать ей трюк извлечения насекомого из магического цилиндра.

По сравнению с первыми днями, - когда собственное желание означало целый мир для нее, - сейчас Кенинг поостыла. Карта, на которую было поставлено всё, оказалась не из той колоды. Что-то пошло не так; вмешалось, жалящим роем накинулось и приткнуло к этому злосчастному тельцу. Она ведь покупала далеко не ключик: саму дверцу. В мир, где исполнение замысла будет делом техники. Вампира, терзавшего ее, удастся прихлопнуть, словно москита. Она и сама практически стала такой же, превыше всего желая крови Лорда-Протектора, - и никаким иным путем, кроме как сквозь червоточину, ей не было возможности обуздать этот голод. Именно там могла двигаться комариная туча, покусавшая Кромвеля, занесшая в его тело паразитов, и таким образом приведшая его в могилу. Кенинг амбициозно хотела доступа к ней: сложным вмешательством перекроить историю, переместить дату встречи человека, казнившего короля, с тучей разносчиков малярии ближе во времени, - что называется оттаскать за косу Прародительницу Парламентов, посмотреть как она присмиреет.

Теперь она сидит и часами смотрит на то, что имеет в итоге. Бывает, ищет контакта с недвижимым существом: то постукивая ногтем по стеклу бутылки, то встряхивая очень нежно ворох бумажных обрывков. Как же ослабла ее воля ждать, как же ей не хотелось, чтобы особь в склянке была предоставлена самой себе, - но она боролась.

Спать приходилось урывками, то и дело просыпаясь, дабы не упустить ни одно мгновение опыта. Она пододвигалась к столу, где рядом с выключенными мониторами и другим оборудованием, которое в последней момент она решила не задействовать, стояла склянка с личинкой и напряженно вглядывалась внутрь. На третий или четвертый день в предрассветные часы, все еще сидя в кресле, женщина вдруг почувствовала, как что-то, едва касаясь, скользнуло по ее лицу. Она вскочила и включила свет: невысоко над креслом продолжала подрагивать, словно ее натянули и отпустили, тонкая упругая нить. Не понимая, откуда она могла взяться, Кенинг все же опустилась обратно в кресло, - и по мере того, как нарождался за окном день, она отыскивала на стенах комнаты новые едва заметные линейные тени, большинство из которых так же притрагивались к ее лицу. Аккуратно, чтобы не разорвать этих связей, она принялась перемещать по поверхности стола все, что имелось на нем, - словно бы стеклянная бутылочка сама притянула к себе шариковую ручку, бумагу, вырезки, заметки.

Неужели кокон внутри немножечко подрос? Уставившись, она искала ответ, но когда показалось, что особь внутри как будто содрогнулась, убедила себя оставить это занятие. Левой рукой она прикоснулась к гладкой поверхности стекла и заставила себя вообразить, что гладит зарождающиеся конечности.

Опять ее стала волновать правильность сооруженной схемы, связанность механизмов, задействованных в ее сценарии. Она перерывала книги по истории, испещренные комментариями на полях, - и новым слоем покрывала их уравнениями или алгоритмами подсчета вероятности возможной интоксикации. За эти годы она не раз пользовалась Византийскими Рамификациями, чтобы спрогнозировать каскад следствий и эффектов, неизбежных в случае продления жизни давным-давно убиенного.

Несколько часов спустя тем же утром, она вышла из-за стола размять ноги и почувствовала, что каждый шаг дается ей с трудом: комната оказалась унизана упругими нитями, - и от каждого движения вздрагивали те или иные предметы, расставленные на нескольких полках, как если бы шелковые струны связали воедино, не взирая на стеклянную преграду, все в этой комнате, (либо само стекло внезапно стало мелко-пористым). Было видно без преувеличения, что особь в бутылке выросла: теперь в контейнере практически не оставалось пустого места.

Сохранить хладнокровие для Кенинг в это ситуации было невозможным, - но практически она нашла в себе силы утихомирить забарабанившее в висках сердце и задышать ровнее. Она вышла из комнаты, а когда вернулась еще через несколько часов, обнаружила что поверхность стола абсолютно чиста, - что все сгинуло внутри оставшейся на нем склянки. Теперь уж ни о каком хладнокровии речи быть не могло.

Ошарашенная женщина, затаив дыхание, смотрела на бутылочку. Невозможно было поверить, но распёртая изнутри увеличившимся коконом, стеклянная форма стала как будто округлее. Происходившее уже нельзя было оправдать преломлением света. Поверхность насекомого была матовой и темной, но в то же время каждый блик, рожденный стенкой сосуда, являл собой то кусочек пластикового корпуса ручки, пропавшей со стола, то обрывок бумаги. Кенинг с удвоенным любопытством принялась изучать выросшую особь, низко наклонившись над бутылочкой. Эти долгие минуты принесли ей неожиданное открытие, и, обрушившись обратно в кресло, она сложила руки на затылке и приглушенно всхлипнула. Закончив плакать, она взяла со стола бутылку, - она заметно потяжелела, - и, повернув нужной стороной, уставилась на новый появившийся внутри комок, цветом и структурой походивший на клок ее волос. Который ими и был.

-Ты правда сможешь сделать? - подумала женщина. – То, что я хочу?

Шли минуты и часы, на протяжении которых из комнаты продолжали исчезать предметы. Бутылка тяжелела. Ее стенки не лопались, не раздувались или гротескно выпучивались, как могло быть, если бы температура внутри нее была сопоставима с раскаленным воздухом. Контейнер с коконом просто набирал массу. Теперь его уже было не оторвать от стола, и он становился неотделим от собственной непроницаемой тени. Кокон поглощал, откладывал и накапливал, - и продолжал поглощать, снова и снова. И стоило Кенинг поднять глаза, чтобы отследить такой цикл, она замечала лишь новую шелковую нить, скользнувшую по ее лицу.

Она была готова. Что, неужели сейчас? Это уже происходит. Необходимые ей инструменты она держала на изготовке. Усевшись в кресле, слегка подрагивая, она не сводила глаз со стоявшей на письменном столе бутылки, стеклянные своды которой должны были вот-вот расступиться, и оттуда хлынула бы ночь. Словно убедив себя в неизбежности результата, Кенинг, отрывисто дыша, уже не боялась упустить насекомое.

Но тут другая дрожь сотрясла ее тело. Наглость и высокомерие своих планов, гарантом которых были дальновидность, предусмотрительность, осторожность и высокий уровень мастерства Кенинг, вдруг померкла, - и открылось безумие, хотя и эту возможность она бессчетно раз проверяла.

Бутылочка стояла без изменений. На поверхности кокона не выступали трещины. Гусеница не собиралась разбивать засовы, не собиралась становиться тем, кем ей предназначено быть.

Дни потянулись. Тоннель времени затягивался. Ее план катился ко всем чертям. Личинка внутри кокона набрала уже с тысячу фунтов веса, надежно себя чувствуя за стеклом, которое по идее должно было давно лопнуть. Кенинг не сводила глаз с нее, хотя фокуса в ее взгляде уже давно не было.

Изредка она отлучалась поесть и попить. Время сморщилось до одного слова. Недели. В какой то момент совсем другой свет залил комнату, - дерево, росшее за окном, больше не мешало. Но, вероятнее всего, просто наступила осень, и ветер оборвал листву с дерева. Кенинг моргнула, и посмотрела на бутылочку. Черноту и темноту внутри нее она уже не различала.

И ведь не осталось ничего, никаких источников, где можно было еще раз найти подтверждения правильности расчетов или наоборот, обнаружить, куда закралась ошибка. Все из комнаты исчезло. Теперь в ней были только стены, бутылочка и сама Кенинг.

Прошло еще время и ей стало холодно. Она повернула голову и выглянула в окно. Ослепительно белый свет резанул глаза.

Пришла зима, вот и не разглядеть ничего. Это просто снег.

Личинка в коконе продолжала расти. В конце концов, это единственное, что она намеревалась делать.