Эдгар ПЕНГБОРН
НА ЗАПАД ОТ СОЛНЦА
West of the Sun
ЧАСТЬ ПЕРВАЯ. ОТ РОЖДЕСТВА ХРИСТОВА 2056 ГОД
1
Над красно-зеленой планетой вставало утро. Смуглое, с тонкими чертами лицо Дороти Лидс пылало от возбуждения.
— Что мы знаем? — воскликнула она. — Давайте посмотрим, как это выглядит все целиком.
Эдмунд Спирмен принял небрежный вид.
— Диаметр и масса немногим меньше, чем у Земли. Солнце больше нашего, но планета обращается вокруг него по более удаленной орбите. Местный год составляют 458 дней, в дне двадцать шесть часов. Времена года приносят небольшие изменения, поскольку наклон оси меньше, чем у Земли, и орбита менее эллиптическая. Видите, как невелика северная полярная шапка? Район экватора более чем жаркий, остальные зоны имеют климат от субтропического до умеренного. Нам имеет смысл совершить посадку, если мы вообще это станем делать, примерно на пятидесятой параллели… я бы предложил северную. В южном полушарии слишком много пустынь. Это сулит раскаленные ветра и песчаные бури.
— Это красно-зеленое действительно представляет собой растительность?
Доктор Кристофер Райт вышагивал перед экраном на длинных ногах. Одиннадцать лет назад он прохаживался точно таким же образом перед коллегами и студентами университетов на Земле, и долгие годы в космосе ничуть не сказались на его академических манерах. Доктор пощипывал себя за кадык, и резко вскидывал голову, обводя окружающих надменным и внимательным взглядом хищной птицы. Сходство довершал внушительный ястребиный нос доктора и практическое отсутствие подбородка. Глядя на него, Пол Мейсон подумал: «Этого человека можно либо любить, либо ненавидеть. В любом случае он перестает казаться таким уж гротескным».
— Так это на самом деле растительность? — настойчиво повторил Райт. Как всегда, его тон был преувеличенно вежлив.
— А что же еще, док? Конечно, растительность, — сказал Спирмен.
Он машинально потер щеки, на которых проступала синева щетины. Спирмен выглядел старше своих тридцати двух. Высокие залысины на лбу, жесткие складки морщин в углах рта. Спирмен нес на широких плечах тяжелое бремя: весь корабль. Наблюдая за ним, Пол Мейсон в который раз тревожно подумал: «Капитан Дженсен не должен был умирать…» Спирмен тем временем продолжал.
— …должна быть растительность. Приборы показывают наличие кислорода — столько же, сколько и на Земле, или чуть больше. Состав атмосферы по сути тот же. Азот, углекислый газ. На последних фотографиях, которые делались через более сильный объектив, видны три оттенка. Воздух планеты может вызвать у нас кислородную эйфорию… если мы, конечно, решим на ней побывать. Ладно, Дороти, я продолжаю. Итак, два континента, два океана оба меньше Атлантики, соединенные узкими проливами в северном и южном полярных регионах. Десятки озер размерами больше Каспия. В результате соотношение воды и суши примерно как на Земле. Гор, которые могли бы сравниться с нашими Гималаями, нет, хотя некоторые довольно высоки. Повсюду простираются обширные леса, прерии, пустыни.
Он закрыл глаза, обведенные кругами от усталости, и надавил пальцами на веки, массируя глазные яблоки. «Я никогда не должен пытаться нарисовать Эда», — подумал Пол Мейсон. — «Выйдет портрет Геркулеса Разочарованного, и Эду совсем не понравится…» Спирмен сказал:
— Даже самые высокие горы выглядят сглаженными. Старыми. Если здесь и были ледники, то очень давно.
— Геологически спокойное время, — заметил Сирс Олифант. — Так выглядела Земля в юрском периоде, и не исключено, что так она будет выглядеть когда-нибудь еще.
Сирс Олифант родился пятьдесят лет назад в Тель-Авиве, а рос в Лондоне, Рио и Нью-Йорке. Его родители были врачами. Они работали на Федерацию, и выезжали в районы бедствий и катастроф. Он получил докторскую степень по биологии (точнее, по таксономии) в университете Джона Гопкинса. Сирс Олифант утверждал, что его имя — польского происхождения, и чтобы его правильно прочитать, необходимы два словаря, кувалда и некая техническая формула на одном из славянских языков. Он подмигнул Дороти маленькими добрыми глазками поверх пухлых щек.
— Напомни, крошка, ты еще застала юрский период?
Дороти улыбнулась, но ее улыбка предназначалась Полу.
— Возможно. В качестве самого первого из млекопитающих.
— Ничего, что имело бы искусственное происхождение, — сказал Райт. Поначалу планета показалась мне похожей на Венеру.
Он обратил к остальным асимметричное лицо с задумчивой и почти детской полуулыбкой.
— Быть может, назовем планету Люцифером? Люцифер, сын утра. А если мы опустимся на нее и заложим город… я говорю глупости?.. пусть город носит имя Дженсена, в память более чем солярного мифа.
Продолжая массировать веки, Спирмен резко спросил:
— Мифа?
— Ну разумеется, Эд. Все погибшие герои продолжают жить в памяти, и любовь живых преувеличивает их подвиги, творя легенду. Как же иначе?
— Но, — обеспокоенно вмешалась Энн Брайен, — Люцифер ведь…
— Милая моя, Люцифер был ангелом. Дьяволы и ангелы — это в общем-то один вид… в разных условиях. Я отметил этот факт, еще когда был неоперившимся интерном. И снова обратил на него внимание, занявшись антропологией. Даже пребывание на космическом корабле в компании пяти людей, которых я люблю, как никого больше, лишь укрепило мои выводы на сей счет… Значит, никаких объектов искусственного происхождения?
— Вы не видели самых последних снимков, док, — сказала Дороти.
— А что там? — серые глаза Райта засверкали. — Ну-ка, ну-ка! Я уже почти потерял надежду.
Энн поспешила присоединиться к нему. Стройная, подвижная, чересчур высокая. Райт покровительственно обнял ее за плечи.
— Параллельные линии в джунглях? Хм… Почему нет ничего похожего на открытой местности?
— Мы можем сделать еще снимки, — предложил Спирмен. — Но…
Пауза затянулась. Молчание прервал Пол Мейсон.
— Что «но», Эд?
— Мы постепенно падаем на планету. Я могу вывести нас на другую орбиту, но на это потребуется топливо. У нас нет лишней массы для реакции. Смерть Дженсена одиннадцать лет назад… — Спирмен покачал тяжелой головой. — Тридцать расчетных ускорений, и промежутки между ними оказались недостаточны, чтобы мы смогли отдохнуть. Помните, что от нас осталось, когда это все окончилось? Вот почему я старался давать больше времени на торможение. — Он заговорил медленнее, тщательно подбирая слова. Последнее ускорение, как вам известно, не было рассчитано заранее. Должно быть, Дженсен был уже мертв, когда отключил автоматику… сердце не выдержало, а рука продолжала движение… то ускорение чуть не расплющило нас…
— Но мы уцелели, и вот мы здесь. Верно, ребятки? — хихикнул Сирс Олифант. Его шутливый тон был слегка натянутым.
— При следующем торможении мне пришлось действовать так, как прежде не предполагалось. Для коррекции курса было использовано дополнительное топливо, и мы должны это учитывать, планируя обратный путь. Если мы решим высадиться на планету, нам придется израсходовать значительный запас массы реакции, чтобы вырваться обратно из объятий ее гравитации. Ну да, это было запланировано, и даже на случай планеты больших размеров, чем эта. Но с учетом всего, что сказано… если мы опустимся на планету, у нас останется очень мало горючего для возвращения домой. Может быть, даже слишком мало.
Дороти придвинулась к Полу Мейсону, и Пол обнял ее.
— И все же мы высадимся, — мягко, но решительно сказала Дороти.
Спирмен перевел на нее непонимающий взгляд.
— Есть еще одна вещь, о которой я вам не рассказывал, — резко сказал он. — При этом неплановом ускорении корабль вел себя не так, как надо. И отклонение от курса, которое произошло тогда — возможно, причиной ему был дефект конструкции «Арго», какая-то неправильность хвостовых дюз. В тот момент я не мог заняться этим вопросом, я изо всех сил пытался добраться до Дженсена, не потеряв сознание. До сих пор не вполне верю, что мне это удалось. Потом же приборы показали, что с хвостовыми дюзами все в порядке… но приборы умеют лгать. Передние дюзы вели себя хорошо во время торможения. А как в действительности обстоит дело с хвостовыми, мы узнаем не раньше, чем их задействуем. Господи боже, люди портили себе нервы из-за атомных двигателей еще в 1960 году. Прошло почти сто лет, а мы все те же детишки, и только игрушки, которыми мы играем, куда больше размерами.
Сирс улыбнулся, прикрывая рот пухлой ладошкой.
— Значит, надо мне не забыть погрузить мой микроскоп на одну из спасательных шлюпок… так?
— Значит, вы за высадку.
Сирс кивнул. Энн Брайен нервным жестом запустила тонкие пальцы цвета слоновой кости в пышные черные волосы.
— Я не выдержу еще одиннадцать лет. — Она попыталась улыбнуться. Скажите мне, кто-нибудь… о, скажите мне, что на Люцифере будет музыка… новые струны для моей скрипки, прежде чем я позабуду все, что знала!
— Высадка, — мягко сказала Дороти. Таким тоном говорят «пора завтракать». И еще она добавила:
— Мы найдем струны, Нэнни.
— Разумеется, нужно высадиться на планету, — отстраненно заметил Кристофер Райт. Он был занят фотоснимками, рассматривая их так и эдак. Пальцы его двигались, и губы беззвучно шевелились в такт внутренним размышлениям. — Высадиться. Дать шанс протоплазме.
— Я тоже за высадку, — сказал Пол Мейсон.
«Неужели кто-то всерьез может полагать, что Первая Межзвездная развернется и полетит обратно ни с чем? Мы уже здесь, так что теперь?»
Прошли часы, и было сказано немного, но многое передумано. Люцифер обратил к ним вечернее лицо. Возможно, люди предпочли бы спуститься на планету утром, но бесстрастие приборов и вычислительных машин назначило им этот час.
Пол Мейсон втиснулся на сидение пилота. Хорошо по крайней мере, подумал он, что им предстоит бросать вызов неизвестности в подходящих телах. Райт был тощим, но казался не подверженным никаким материальным воздействиям; Эд Спирмен, несмотря на усталость, оставался человеком, сделанным из камня. Внушительное тело Сирса Олифанта было крепким и энергичным. Обе женщины находились в расцвете юности и не знали, что такое слабость или болезнь. А по поводу своего собственного тела Пол снова почувствовал удивленное восхищение, как перед ожившей статуей, творец которой намного превосходит талантом его самого. Гибкость, прочность, ничего лишнего. Тело, созданное, чтобы обеспечить максимум выносливости и быстроты. Отличная оболочка для межзвездного первопроходца! Тем временем в наушниках раздался голос Спирмена:
— Закрыть шлюз. Втянуть поле.
Пол повиновался команде, не размышляя — сказался автоматизм тренировок. За иллюминатором, который служил бы для переднего обзора в том (невероятном) случае, если бы Пол воспользовался спасательной шлюпкой для полета, раскрылись небеса. Базовый корабль «Арго» втягивал поле, и зрелище это было прекрасно, как сновидение. Дороти и Райт были пристегнуты ремнями к сиденьям позади Пола. Таким образом, половина драгоценного человеческого состава «Арго» находилась здесь.
— Продолжайте действовать согласно инструкции. Конец связи.
— Отпустить рычаг. Ничего не предпринимать, пока индикатор шлюза не загорится зеленым. Не включать дюзы, пока не будет занято правильное положение. В атмосфере используйте скользящий полет типа глайдерного. Дюзы включайте только в случае крайней необходимости. Конец связи.
Пол подумал, что, в конце концов, у него на счету тысяча часов полета в атмосфере и два года тренировок на таких спасательных шлюпках. Так что Эд мог бы не беспокоиться. Спасательные шлюпки модели L-46 представляли собой великолепные механизмы. Одиннадцать лет они в спокойной готовности ждали своего часа. Топливом для их атомных двигателей служил чарльсайт, доведенный до совершенства лишь тридцать лет назад, в 2026 году. Чарльсайт позволил отказаться от колоссальных защитных экранов. В космосе шлюпки действовали, как небольшие ракеты, а в атмосфере — как глайдеры или низкоскоростные реактивные самолеты. Пока строился «Арго», а строился он долго, Пола выстреливали из сверкающих труб, подобных этой, в атмосферу Земли, и в немые глубины космоса, и в разреженный воздух безлюдного Марса.
— Поворот через пять минут, — сказал Спирмен.
Энн и Сирс сейчас ждут в другой шлюпке. Но их шлюз открыт, потому что Эд находится в рубке управления. Если бы им пришлось покинуть корабль (бредовая мысль!), спасательная шлюпка Эда серьезно отстанет от первой.
Звезды пришли в движение.
— Пол, проверьте ремни. Конец связи.
Пол бросил взгляд через плечо.
— Все в порядке. Конец связи.
Передние дюзы включились и сразу выключились.
— Мы покинули орбиту, — сказал Спирмен. — Начинаем маневр хвостовыми дюзами. Скоро будем знать…
Наступившее молчание было глубиной в вечность. Пришло время осознать — и восхититься, если у вас было настроение восхищаться. Вот прошло сто одиннадцать лет после Хиросимы: события, на которое учебники истории в своем закоренелом безумии порой ссылались как на великий эксперимент. Восемьдесят пять лет от создания первого космопорта; семьдесят — от основания станций на Луне и Марсе. Но для Пола Мейсона гораздо большим чудом были тепло и отзывчивость женщины, забота и милосердие старика, чьи жизни сейчас вместе с его собственной находились в этом молчаливом ничто и зависели от работы его мышц и нервов. «Что такое любовь?»
Сначала двенадцать лет строился новый большой космопорт. Затем «Арго». Больше столетия пролегло от первых экспериментальных ракет до протянувшихся на многие мили фабрик, которые вырабатывали чарльсайт. За это столетия человек даже умудрился добавить еще пару крох к тому немногому, что он узнал о себе со времен каменного топора и вонючей пещеры.
— Мы вошли в атмосферу, — прозвучало в наушниках.
«Время — не есть ли оно внутреннее понятие мозга? Сколь долго живет мотылек с точки зрения мотылька?»
— Торможение начнется через сорок пять секунд. Предупреди остальных.
Пол повторил сообщение в микрофон.
— Шестеро людей, которым не сиделось на месте! — откликнулся Райт. О, беспокойный дух человека! Все хорошо, Пол.
Перегрузка, но не сильная. Протяжный рев. Но затем звезды…
Звезды сошли с ума. Вспышка! Безумный миг свечения звезды, которая превратилась в солнце, пылающее ирреальным красно-зеленым светом. Рев прекратился. В наушниках прозвучало оглушительно громкое:
— Стартуйте! Прочь, прочь!
— Старт. — Пол с удивлением отметил, что это был его голос. — Удачи, Эд!
Ответа не последовало. Такая штука, как время, продолжала существовать. «Теперь взглянем на это с такой стороны: есть Федерация, и Федерация — это великолепно. Потенциально великолепно, потому что, как утверждает док, пока ее тормозит проклятое культурное наследие гуманитарных наук… Жаль, что нет ВРЕМЕНИ обернуться и посмотреть, спадает ли ей на лоб та дивная прядь каштановых волос…» Тем временем вслух Пол произнес:
— Док, Дороти, приготовьтесь. Сейчас будет действительно трудно.
И он потянул за рычаг — плавно, как управляют автомобилем при повороте. Пытка перегрузкой…
Закончилось. Пол поглядел на дружеский зеленый глазок. Значит, втяжные крылья были так же надежны, как и одиннадцать лет назад. По крайней мере, на это можно было надеяться. Атмосфера… разреженная, говорят приборы. Неважно, скоро станет плотнее. «Вниз, и вниз…»
«Слишком крутой спуск. Немного выровняться, вот так. Спасибо тебе, Человек Машинного Века, за милый кораблик. Эта штука, что копошится в моей центральной и периферийной нервной системе, это просто страх. Не обращать внимания».
Корабль был чужим, чужим и далеким. Он поворачивался, сверкающий и целеустремленный, как зеркало, брошенное в колодец. Еще одна спасательная шлюпка? Но Эду нужно было успеть добраться до нее, закрыть шлюз, пристегнуться, открыть защитное поле, в то время как корабль шел…
— Вниз.
Еще недавно это понятие было условностью, теперь — самым недвусмысленным из слов языка. Сверкающий круговорот в воздухе под ними. Что-то отделилось от пятнышка гибнущего корабля.
— Эд, ты меня слышишь? Конец связи.
— Да, — отозвался голос в наушниках.
Пол обнаружил, что по его щекам текут слезы.
— Они успели! Успели!
— Спокойней, — произнес холодный голос в наушниках. — На какой вы высоте? Конец связи.
— Сорок шесть тысяч. У нас все в порядке. Конец связи, остряк!
— Я направляюсь… Ух! Вам видно корабль?
Серебряная точка «Арго» виднелась над обширной синей гладью в форме буквы «S». Синева, осознал Пол, не приближалась, а становилась шире. Точка превратилась в белый цветок, который разбух и спокойно повис над синевой недолговечный памятник. Радио донесло стон, и затем:
— Наверное, так лучше. Озеро может оказаться достаточно мелким, тогда мы сможем спасти корабль. Если бы он рухнул на сушу, там бы совсем ничего не осталось. Держитесь ближе, Пол. Не упускайте меня из вида. Но не слишком близко!
Время… Пол мягко тронул управление, направляя шлюпку еще круче вниз. Шлюпка ответила недовольным звуком. Пол перевел ее в горизонтальный полет в тысяче футов над шлюпкой Эда. Красно-зеленое внизу, под ними — оно реально, или нет? Да, если реально время. Но это надо обдумать…
Невысокие холмы, покрытые темным красно-зеленым, на… западе? Да, на западе, потому что теперь позади них горел закат. Более светлая зелень внизу, вдоль озера: луг. Озеро — не из гигантских, размерами не больше озера Шамплен, вытекающая из него на юге река заболочена. Лишь небольшой участок северо-западного берега озера обрамлял луг; в остальном же озеро было синей буквой «S», написанной на темном красно-зеленом фоне джунглей. Коричневое крылатое существо дразняще промелькнуло на пределе видимости. «Птица или кто-то еще…»
В наушниках раздался вздох — не то озадаченный, не то пристыженный.
— Левый двигатель корабля вышел из-под контроля, Пол. Должно быть, дефект сборки. Какая-то деталь не выдержала напряжения того, что случилось одиннадцать лет назад. Подумать только, мы добрались сюда, так далеко, и из-за дурацкой ошибки конструкторов! О Боже!
Пол знал, что для Спирмена механический дефект был самой вопиющей из возможных неприличностей, абсолютно непростительной.
Настоящий закат. Целая планета. Гравитацию которой не преодолеть при помощи двигателей, работающих на чарльсайте. Пол сказал:
— Док, параллельные линии, по-моему…
Но скорость полета не позволяла судить наверняка. Пол лишь мельком заметил три темных полосы около полумили длиной в джунглях к северо-западу от луга, и намек на другие подобные группы полос дальше на север. Они и должны были быть здесь согласно карте, которую Спирмен составил еще на орбите по последнему фотоснимку. А примерно в пятидесяти милях на юг отсюда находилась большая сеть полос в тридцать миль длиной. Скользящий полет вновь вывел их к лугу.
Что-то летело рядом с ними. Протяжный стон. Пол сказал себе: «Этого не может быть. С моделью L-46 этого случиться не может… не может… Дороти… док…
Дороти воскликнула:
— Точки! Пятнышки на лугу. Они движутся, их сотни! О, смотрите! Дым, Пол! Это костры. На какой мы высоте?
— Меньше семи тысяч. Сверьте ваш компас с закатом, док. Посмотрите, есть ли здесь магнитный северный полюс.
— Да.
Далекий голос Спирмена произнес:
— Это жизнь, все в порядке. Не могу различить…
Пол торопливо прервал его.
— Эд, у нас вибрация. Левое крыло. Очень плохо! Я сделаю еще один круг над лесом, если получится, и попытаюсь сесть в северной оконечности этого луга.
Голос Эда, хриплый от потрясения:
— Ухожу, освобождаю вам место.
Пол увидел струю зеленого пламени. Шлюпка Эда стремительно рванулась на запад — так прыгает вперед яблочное зернышко, выскользнув из пальцев, между которыми его сжимали. Пол повел шлюпку вниз — на сколько осмелился а затем выровнял ее полет.
— Мы в порядке.
Пол жил с этим знанием целую вечность — вечность, в которой не было времени. Он знал, что должно случиться. Они кружили над джунглями в лучах заката. Если включить двигатели, станет только хуже. Рывок разорвет тело суденышка… вырвет сердце. Вскоре под ними снова покажется луг…
Но время настало прямо сейчас. Стонущая вибрация прекратилась. Шлюпка дала крен. Пол бездумно потянулся было к зажиганию чарльсайтового двигателя, но отдернул руку.
Тишина. Разворачивается полотнище заката. «Нужно предупредить Дороти, чтобы не пыталась отстегнуть ремни. L-46 — прочная модель… прочная…
Затем удар, треск и скрежет. Почему-то он жив. Небо за иллюминатором потемнело. Мрачная красота: темно-фиолетовый и зеленый. Живы. Спружинили ветви деревьев? Стон и скрежет металла. Неужели это мы? Прочные шлюпки, прочный корабль…
Тишина. Пол понял, что к его щеке прикасается замечательная рука живой Дороти, потому что она двигалась, она ущипнула его за ухо и потянулась к губам. Шипение. Через исковерканные швы обшивки старый воздух Земли уступал более плотному воздуху Люцифера. Левое крыло отвалилось с пронзительным скрипом. Корпус шлюпки качнулся и наконец неподвижно лег на грунт.
— Аминь, — сказал Кристофер Райт.
2
В наушниках настойчиво билось:
— Говорите! Вы слышите меня? Слышите?
— Мы не пострадали. Мы на земле и в безопасности, Эд. Но швы обшивки нашей шлюпки разошлись. Нужно провести тридцатишестичасовый тест Сирса на воздушные бактерии.
— Слушайте. — От облегчения Эд снова впал в менторский тон. — Вы находитесь в джунглях, в трех четвертях мили от открытой местности. Я приземлюсь на краю леса. Примерно через час будет темно. Ждите там, где вы сейчас находитесь, пока мы…
— Минутку, — перебил его Пол. Он вдруг почувствовал себя усталым и опустошенным. — Мы можем сами найти вас, нам это будет легче. Но очень важно провести тест Сирса. Мы уже вошли в соприкосновение с воздухом планеты, но…
— Что? Не слышу вас! Проклятье… — голос потонул в шуме и треске помех.
— Не выходите из шлюпки!
Молчание.
— Вы слышите нас?
Молчание.
— Ох, ладно, — сказал Пол, снимая шлемофон, и глупо добавил:
— Я устал.
Дороти расстегнула на нем ремни и быстро поцеловала его теплыми губами.
— Что, радио скончалось? — Райт осторожно распрямил длинные ноги. Жаль. Я хотел рассказать Сирсу одну занятную историю одиннадцатилетней давности, которую только сейчас вспомнил. Про бедняжку Лу, которая покрасилась с головы до пяток в синий цвет. Не из-за денег, не из-за любви, не потому, что это смотрелось забавно, а просто потому, что ей было нечего делать.
— У вас нет повреждений, док, — сказала Дороти. — Серьезных, во всяком случае.
— Антрополога нельзя убить. Спросите моего студента Пола Мейсона. Кожа выдублена раствором, коего состав: десять частей любопытства к одной части статистики. Хуже того, доктор любых наук весьма устойчив к внешним воздействиям. Спросите мою студентку Дороти Лидс.
Лоб Пола был мокрым от пота.
— Эд напомнил мне, что через час стемнеет.
— Как близко мы находимся к ближайшим из этих параллельных линий?
— В трех-четырех милях, док. Это грубая прикидка.
— Помните большое скопление линий в пятидесяти-шестидесяти милях к югу отсюда? Оно отмечено на карте Эда. Мы, надо полагать, находимся… мм… в семидесяти милях от меньшего из двух океанов. Кстати, давайте называть его Атлантическим, почему бы и нет? А второй — Восточным Атлантическим. Как бы то ни было, океан расположен за той цепью холмов, которую мы видели, спускаясь вниз.
— Я видела костры на лугу, — сказала Дороти. — Там двигались какие-то существа.
— Мне тоже так показалось… Пол, я думаю над тем, сможет ли Сирс провести анализ воздуха, находясь на шлюпке. Часть необходимого оборудования осталась на «Арго». И еще, как они смогут связаться с нами? В любом случае им скоро придется начать дышать воздухом планеты.
Пол с трудом сдержал могучий зевок.
— Я все еще рассуждал в терминах «Арго», а ведь это все в прошлом… Знаете что? Мне кажется, что искусственная гравитация корабля была сильнее, чем мы думали. Сейчас я чувствую себя легче.
— Кислородное опьянение? — предположила Дороти. — Вдобавок здесь жарко.
— Градусов восемьдесят с лишним. Аварийные костюмы больше не защищают нас.
Они выбрались из костюмов, что в ограниченном пространстве шлюпки потребовало немалых усилий, и остались в своих старых шортах и куртках.
Райт пребывал в серьезном раздумье, пощипывая кожу на горле.
— Единственное преимущество того, что экипаж второй шлюпки не станет выходить наружу, заключается в следующем: если мы заболеем, они еще некоторое время будут здоровы. Ну, хоть какой-то плюс. Пол, как по-твоему, стоит ли нам пытаться добраться до них сегодня вечером?
— Три четверти мили, скоро стемнеет… Нет. Но, док, почему вы спрашиваете? С моей точки зрения это вы — руководитель экспедиции. В корабле командовал Эд, поскольку он один располагал необходимыми инженерными знаниями. Теперь это не в счет. Я хочу, чтобы вы знали мое мнение.
Райт отвернулся.
— Дороти?
— Конечно, вы, — мягко сказала она.
— Я… о, господи. Не знаю, хорошо ли это. — И Райт беспокойно добавил:
— Может, нам вовсе не понадобится руководитель. Нас всего шестеро… мы можем прийти к общему мнению…
Дороти добавила в голос чуть-чуть настойчивости:
— Я могу даже отказаться от собственной точки зрения. Но вот Сирс наверняка захочет, чтобы вы руководили. Энн, надо полагать, тоже.
Райт уронил седую голову на руки.
— Что до этого, — сказал он, — внутри моей головы живут человек пятнадцать, и у каждого свое мнение.
По подумал: «Ведь он же не стар. Ему всего пятьдесят два. Когда же он поседел, и почему мы этого не замечали?..»
— Пока, — сказал Райт, — давайте не будем ничего решать, ладно? Что, другие не вполне разделяют мои мечты о Люцифере?
— Никто никогда не разделяет вполне мечты другого, — сказала Дороти. — А я хочу, чтобы вы нами руководили.
— Я постараюсь, — с трудом прошептал Райт.
Дороти продолжала:
— Скорее всего, Эд воспользуется черно-белой логикой в оценке вещей. Энн — нет. Она ненавидит любые дискуссии и вообще не склонна принимать какие бы то ни было решения. Вы избраны, док… Пол, ты можешь открыть дверь?
Дверь открылась ровно на столько, чтобы в нее можно было с трудом протиснуться, и ее заклинило в поврежденной раме. Райт задумчиво уставился наружу, в сумерки.
— Я не лидер по природе. Я кабинетный ученый. — Пальцы его шевелились в бессознательном протесте. — Терпеть не могу принимать решения с бухты-барахты… а нам придется это делать слишком часто.
— Пусть лучше их принимает человек, которому не по душе это занятие, — сказал Пол.
Худое лицо Райта смягчилось.
— Я сам научил тебя этому, верно, сынок?.. Что ж, ладно. Для начала проведем инвентаризацию. Что у нас есть?
— Пищевые рационы для троих на тридцать дней, запакованные одиннадцать лет назад. Две автоматические винтовки, один карабин, три автоматических пистолета, три сотни патронов для каждого вида оружия. Нам следовало погрузить на шлюпки больше… но мы этого не сделали. Три четырехдюймовых охотничьих ножа, очень хороших…
— Вот эти, по крайней мере, не кончатся, как патроны. Если их беречь.
— Верно. Два запечатанных ящика с семенами, никто не знает, какими. Шесть комплектов комбинезонов, шорт и курток. Три пары обуви на каждого. Федерация учла, что вы с Энн можете немного подрасти, Дот. Подошвы и верх из пласты, продержатся несколько лет. Инструменты для плотника. Вместо них в шлюпке Эда садовый инвентарь. Сирс погрузил свой микроскоп?
— О, конечно, еще бы, — отозвалась Дороти, умело подражая манере, в которой любил изъясняться толстяк.
— В каждом аварийном костюме есть аптечка, радиевый фонарик (года два, пожалуй, протянет), компас, полевой бинокль… а если кто догадался положить в свой костюм что-нибудь еще, тем лучше. Набор технических руководств, большинство из которых бесполезны, когда нет корабля. Но, по-моему, здесь есть кое-что по столярному делу, примитивным орудиям труда и оружию — то, что нужно для выживания…
— О, книги! — Райт с громким стоном вцепился себе в волосы. — Книги!
— По столярному делу?
— Да нет же! Книги на «Арго»! Все книги, целая библиотека — до меня только сейчас дошло, что они погибли. Весь цвет человеческой мысли, все лучшее из созданного человеком, нетленное… «Одиссея»… музыкальные партитуры Энн, выбранные тобой альбомы по искусству, Пол, и твои собственные наброски и картины…
— Ну, это как раз не потеря…
— Не говори, как последний идиот! Шекспир… «Божественная комедия»…
Дороти с трудом повернулась в тесноте и обняла его обеими руками.
— Док, успокойся, милый, пожалуйста.
— Я не помню нескольких страниц из «Гекльберри Финна». Целые страницы потеряны!
Дороти утирала его слезы полой куртки.
— Док, смиритесь. Перестаньте терзать себя. Ну перестаньте же!
Спустя некоторое время Райт сказал потухшим голосом:
— Продолжай инвентаризацию, Пол.
— Так… Копия карты, которую Эд вчера сделал по орбитальным фотоснимкам этого района, примерно сто квадратных миль. Мы находимся близ восточной стороны этого квадрата. Эд сделал еще одну карту, карту всей планеты, но ее копии у нас нет. Ну вот, это все, чем мы располагаем.
— Ножи, — пробормотал Райт. — Ножи и несколько простых орудий.
— Огнестрельное оружие может нам помочь, пока не кончатся патроны.
— Да, пожалуй. Но через тридцать лет…
— Через тридцать лет, — сказала Дороти, все еще прижимая к себе его голову, — через тридцать лет вырастут наши дети.
— Ох. — Райт нашарил ее пальцы. — Тебе почти хотелось, чтобы случилось так, верно? Высадиться и не возвращаться?
— Не знаю, док. Может быть. Я не уверена, что верила в возможность вернуться. Дети, выросшие в государственных сиротских приютах, как я и Энн, которые знали только крошечный мир внутри недоступного большого, отличаются от других людей. Так? Хотя многих большой мир впитывает в себя. — Она улыбнулась каким-то своим воспоминаниям. — О, мы научились таким вещам, о которых не догадывались наши директора. А когда мы с Энн начали подготовку как эти… Юные Добровольцы, и они принялись набивать наши головы всевозможными знаниями, это было здорово! Мне кажется, к этому времени я уже хорошо себе представляла большой мир. Видите ли, сиротский приют был приятным местом: чисто, гуманно, приветливые учителя, которые вечно куда-то спешат. Они так старались, чтобы я никогда не услышала, например, слова «ниггер». Невежество — плохой изоляционный материал, как вы считаете, док? И почему, док, после всего, что люди узнали, передумали и обсудили за последние сто лет, в наш экипаж не вошел ни один представитель восточных рас? Не обязательно из империи Дженга, в нашей собственной Федерации их огромное количество — ученые, техники, кто угодно.
Райт постепенно успокоился.
— Я спорил по этому поводу, — сказал он, — и получил ответ. Мне сказали, что права и привилегии, которые недавно были даны империи Дженга в области космического строительства, позволят азиатам построить свой собственный корабль. В этом ответе можно прочесть между строк убеждение, что человечество будет и впредь оставаться разделенным на два лагеря. Эх! Есть вопросы, в которых политики ни за что не поступятся своим упрямством. Даже Дженсен не смог их переубедить.
— Такова история, — сказала Дороти.
«Как ей это удается? — восхищенно подумал Пол. — Она говорит словами и говорит жестами, и прогоняет черную тоску, прежде чем та успеет завладеть человеком. И она поступит так с кем угодно — неважно, хорошо она к нему относится или плохо. Она была первой (и единственной), кто сказал мне, что существуют вещи важнее любви. Она сказала мне это не словами, но поступками.»
— В общем, — закончила свою мысль Дороти, — мне кажется, сиротский приют необдуманно взвалил на наши хрупкие плечи заботу о судьбах человечества, это ведь всего лишь плечи. Пол, почему ты не спишь? Вы тоже, док. А я пока посторожу. Если снаружи что-нибудь зашевелится, я разбужу вас обоих. Засыпайте, мальчики.
Пол попытался уснуть, но, хотя тело его устало, ум продолжал беспокойно работать. Двадцать первый век свел на нет случайности техники. Но вот «Арго» лежит на дне озера из-за технической погрешности. Не такая ошибка, как те огромные ошибки, которые человек двадцать первого века продолжает делать в общении с себе подобными и которыми он шумно пренебрегает, но инженерная ошибка — нечто, к чему человек двадцать первого века относится с суеверным ужасом, как некогда к преступлению против морали. Ныне смертным грехом считается переврать цифру. Если кто-то, как Райт или сам Пол, озабочен агонией и растущими страданиями человека, встревожен парализующей стерильностью государственного социализма и еще худшим параличом неприкрытой тирании, он держит рот на замке — или даже бессознательно уступает давлению, которое превращает этические реалии в казуистическую игру смыслов. Власть имущие говорят: «Войны не будет! А если будет, то у нас есть кое-что наготове». Если кто-то ничем не отличается от большинства из трех миллиардов жителей Земли, его основная позиция — не высовываться. Наступление третьего тысячелетия отпраздновали новой веселой песенкой: «Прижмись ко мне, милашка — за все заплатит дядя»… В общем, плюй на все и береги свое здоровье.
Здесь невероятно тихо. Даже на Земле джунгли наполнены звуками птиц и насекомых… Он заснул.
Когда Райт разбудил Пола, было темно.
— У нас гость.
Тьма имела розоватый оттенок, но не закат был тому причиной. Планета имела две луны, вспомнил Пол, одну большую, белую и далекую, вторую красную и поближе. Может, взошла красная луна? Он посмотрел в полуоткрытую дверь, удивляясь, почему не боится, и увидел что-то бледное, большое, действительно освещенное красноватым светом луны. Существо покачивалось на ногах, подобных колоннам. Похоже, оно прислушивалось. Или принюхивалось, уловив в воздухе необычные запахи. А еще на черном бархате ночи, подобно сапфирам, были разбросаны сверкающие синие точки. Они двигались, исчезали и появлялись вновь.
— Синие светляки, — шепнула Дороти. — Синие светляки, вот и все.
Пол почувствовал, что она сдерживает дыхание, и сам подавил глупый смешок. «Мы бы обошлись и без белого слона».
Молочно-белая туша девяти-десяти футов высотой в холке, морда как у тапира, черные бивни, загнутые вниз круче, чем у земного слона. Подвижные уши шевелились, изучая ночь. У основания шеи животного имелся овальный горб. Животное стояло мордой к людям. Оно нагнуло ветку и принялось жевать листья, время от времени роняя веточки. В молчании оно стало постепенно удаляться, задумчиво жуя на ходу с умиротворенным похрапыванием.
Райт прошептал:
— Планета Люцифер не востребовала нас.
— Пол… я выходила наружу на минутку, пока вы спали. Почва твердая. Запах — цветы, наверное — напомнил мне запах красного жасмина.
— Я тоже выйду.
— Нет, только не сейчас, когда это животное…
— Похоже, мы ему не мешаем. Я не буду отходить далеко.
Пол знал, что Дороти пойдет с ним. Ощутив землю под ногами — почти забытое ощущение — он обернулся, чтобы помочь Дороти спуститься. Ее темные глаза сверкали в лунном свете, как бриллианты.
Это могла быть ночь в любом из миров Галактики. Сплетение ветвей над головой, звезды в прорехах листвы, красная луна за облачной вуалью. Синие светляки…
Но где-то плакал ребенок. Едва слышный издалека, то пропадая, то возвращаясь, плач говорил о тоске, горе и одиночестве. Водопад? Ветер в верхушках деревьев? Но деревья стояли тихо, а звук был слишком похож на голос живого существа. Дороти пробормотала:
— Он плачет так с того момента, как взошла луна.
Она прижалась к Полу.
— Знаешь, я могу сказать о тебе только одно: ты не испугана.
— Не испугана, Пол?
— Нет.
— Но обещай, что никогда не покинешь меня, Адам.
3
То был рассвет: видение, встающее из тьмы. Все голоса леса слились в одну мелодию, могучим крещендо встречая новый день. Пол наблюдал, как листва меняет цвета и оттенки — от черного к серому, и затем к дивному красновато-зеленому, в котором зеленого все-таки было больше. Деревья были старыми, кряжистыми, их могучие стволы имели зеленую или пурпурно-коричневую окраску. По мере того, как светлело, стало возможным различить, что являют собой призраки в самых дальних затененных местах. Это оказались деревья с густыми кронами и белыми стволами, напоминающими незабвенные березы Нью-Хемпшира. Под ногами Пол чувствовал слой перегноя, который, возможно, образовывался здесь тысячу лет. Пол нагнулся и поковырял почву ножом. Его действия извлекли на свет белого червяка, который принялся извиваться, словно в предсмертных конвульсиях.
Повсюду в изобилии росли лианы с фиолетовыми и пурпурными листьями. Они карабкались наверх по своим растительным собратьям в жадном стремлении получить побольше солнечных лучей. Пол ощутил в них немую жестокость, всепобеждающую страсть к неограниченному росту. Забавно, что именно их гибкие и прочные плети, похоже, спасли шлюпку, не дав ей разбиться.
За ночь гравитация Люцифера стала привычной. Крепко сбитое тело Пола приняло новые условия и нашло в них источник новых удовольствий, ибо они наконец востребовали те силы, что копились в Поле тридцать семь лет. Тридцать семь лет — и восхитительное ощущение собственной силы и молодости!
Один из тихих, но настойчивых голосов был совсем близко. Пол обошел вокруг шлюпки, где все еще спали Райт и Дороти. Левое крыло, отделившись от корпуса, расщепило соседнее дерево, засыпав все вокруг ветками. Голос исходил от коричневой шишки, которая свисала вниз головой в двадцати футах от земли. Тело существа было не больше, чем у воробья. Крылья были сложены, как у летучей мыши. Под взглядом Пола оно расправило крылья, потрепыхало ими и успокоилось. Голова и уши напоминали мышиные, шея была длинная, с наростом у основания. Горло пульсировало при каждом крике. У ног Пола лежало нечто, похожее на гнездо иволги, прикрепленное к суку, который был отломан от дерева. Из гнезда выпали три малыша. Один не был покалечен, но все три были мертвы — уродливые безволосые создания. «Простите нас… за наше первое деяние на Люцифере». Существо-родитель опять задергало крыльями, когда Пол взял в руки одного из малышей.
Однако пронзительный плач крылатой зверушки над разоренным гнездом не был тем, который они с Дороти слышали в ночи. Тот плач все еще продолжался, когда Пол выскользнул из шлюпки, чтобы встретить рассвет, но к настоящему моменту уже умолк — и Пол не заметил, когда именно. Тот плач был совсем другим и явно очень далеким…
Пол постарался осмотреть мертвых детенышей, как его учил Сирс Олифант. Два были безнадежно искалечены. Пол выкопал ямку в перегное, опустил их туда и засыпал землей, размышляя над человеческими странностями. Что заставило его совершить это действие, которое ничего не значило в глазах безутешного существа, наблюдающего за ним с дерева? Третьего зверька вместе с гнездом Пол отнес ко входу в шлюпку — там было светлее.
Семь пальцев передней конечности с натянутой между ними перепонкой образовывали крыло. Пальцы задних конечностей делились следующим образом: на трех крепилось крыло, четыре оставшихся срослись в крошечную ступню, на которой имелись присоски. Пол покачал на ладони маленькое тельце, вспоминая историю, которую рассказал Райт, когда они еще только садились в шлюпку на корабле. Капитан Дженсен, когда они с Райтом попивали шерри в космопорту в ожидании старта, попытался взглянуть на их предприятие с точки зрения вечности. Он сказал тогда, что ему нравятся философские аспекты конвертора «Арго» — куда его собственное тело отправилось так неожиданно скоро после этого разговора. Спустя одиннадцать лет Райт прокомментировал слова покойного капитана таким образом: «Любая жизнь есть по сути каннибализм, будь она сколь угодно великодушной. Мы и по сей день едим динозавров». Он говорил что-то еще, но Пол не запомнил. Итак, люди одиннадцать лет летели сквозь пространство, прилетели и убили трех детенышей. «Но мы же не замышляли зла…»
Возможно, большая часть человеческих поступков за последние тысячелетия была совершена без злого умысла.
Из шлюпки выбрался Райт. Он скверно отдохнул, и все его тело затекло.
— Доброе утро, док. Позвольте вам представить Enigma Luciferensis.
— Luciferensis — неподходящее определение. Здесь все Luciferensis, включая наших потомков, о которых говорила Дот. Так что тут…
— Мертвый детеныш. Наше падение разрушило гнездо и убило зверьков.
Райт потрогал гнездо.
— Прекрасно сделано. Листья, склеенные специально выделенным веществом.
Он перевел взгляд на Пола и с дотошностью врача поинтересовался:
— Как ты себя чувствуешь?
— Хорошо.
Вдруг крылатая тень описала круг над головой Пола, спикировала ему на предплечье и неуклюже пробежалась до ладони. Пол ощутил касание присосок на лапках существа. Оно бережно ухватило ртом мертвое тельце и улетело прочь.
— Я вспоминал ваши слова о жизни, которая пожирает жизнь, и не задумывается о втором законе термодинамики… Доброе утро, мадам.
— Что я пропустила?
Дороти появилась в тот миг, когда крылатое создание как раз улетало.
— Возможность поближе познакомиться с люциферианской летучей мышью. Мне кажется, что то большое летучее существо, которое я видел в полете рядом со шлюпкой, имело такое же строение, как эта крошка. А вот птиц я здесь пока не видел.
Дороти повисла на его руке.
— Ни одного разнесчастного воробышка?
— Увы, моя радость. Забудь о воробышках.
Райт рассматривал компас.
— Луг находится в той стороне.
Пол пропустил его слова мимо ушей. Сейчас его куда больше интересовало тепло доверчиво прижавшегося к нему женского тела. Райт добавил:
— Но сначала завтрак.
Он вскрыл пищевой рацион и буркнул:
— Тридцать дней есть вот это?! Обезвоженное сено многолетней давности!
— Вы мне больше всего нравитесь, когда выходите из себя, док, сказала Дороти. — Я думаю, нам скоро придется попробовать местную еду.
— Угм-гм. Но ни тебя, ни Энн не будет в числе первых подопытных кроликов.
Дороти удивилась.
— Почему? Мой желудок переварит что угодно!
— На Люцифере только две женщины. Вы — наш ценный капитал. — Райт усмехнулся набитым ртом. — Я главный, помнишь? Мужчины будут тянуть жребий, кто испытает на себе здешнюю пищу.
Дороти была серьезна.
— Я не буду спорить. Так сложилось, что…
Она заглянула в гнездо.
— Бедняжки выстелили его шерстью. Надо полагать, своей собственной.