Понятно, что не следует верить советской статистике. Но возьмем один американский анализ, подготовленный, очевидно, при непосредственном участии ЦРУ.

– Аллах велик, – признал Али Каирский. – Итак, что он говорит устами твоего немого брата о моей скромной персоне?

Прирост национального продукта в СССР за 1985 год составлял 2,5 процента. Соответствующий показатель в США за тот же год — 2,7 процента, а в европейских странах — всего два процента! Согласитесь, не самые плохие для СССР цифры…

Объяснение в том, что система работала. Какой бы плохой она ни была, как бы ни нуждалась в усовершенствовании, но она все же действовала. Все механизмы в ней были настолько переплетены, что могли существовать только в едином целом.

Первый дервиш, тот, что с царственной осанкой, понял намёк и начал своё выступление с традиционного русского поклона в пояс. Далее пошла пантомима или, если хотите, театр одного актёра. Синхронный перевод второго монотонно прокручивался в ушах молодого эгоиста, который во все глаза смотрел на разыгрывавшееся перед ним представление. Ей-богу, стоило посмотреть уже на то, какими жестами немой иллюстрировал классическую фразу: «Велик Аллах на небесах и чудесны деяния его!» Описывать всё шоу не имеет смысла, поэтому коснёмся только наиболее значимых моментов.

Этого, как выяснилось, не понимал Горбачев. Обладая завидным здоровьем и молодостью, воодушевленный всенародной, а потом и всемирной поддержкой, опьяненный властью и своим успехом, он стал ломать систему изнутри.

Нельзя перестроить дом, не имея чертежей и не понимая, как он будет выглядеть.

– …И тогда я сказал себе: не может быть! Избранница такого благородного юноши не может так низко пасть… (От звука рухнувшего плашмя тела задрожали фарфоровые пиалы!) Она чиста, как первый снег, и неприступна, как вершина минарета! Но Аллах, всемилостивейший и… и… (демонстрация бицепсов в двух положениях!) и всемогущий, видит насквозь любое семя греха, свившее гнездо в печени правоверного мусульманина. Он говорит: не верь! Не верь невинным глазкам, пухлым губкам, мясистым тить… уп! В общем, женская красота коварна-а-а… Эй, я уже сказал, что коварна! (Почти двухминутная демонстрация самых ярко выдающихся женских достоинств, причём на самом себе и до того выразительно, что зритель заелозил на коврике.) Ты думаешь найти в ней радость сердцу и утешение телу? Увы… да отсохнет мой язык за то, что говорю вслух такие вещи! Ибо не каждая жемчужина падает к нам несверлёной, кобылица – неезженой, верблюдица – других не знавшей! (Эти жесты лучше просто представить, описывать, как их изображал дервиш, – не поднимается рука.) А потому не суди нас строго, не дай твоему гневу совершить необузданный поступок. Прими из первых рук волю Аллаха и поставь вопрос на… на… на что? На голо-сование?!! Тьфу, шайтан тебя раздери, мой неприличный брат!.. Будь сдержанней в высказывании божественных откровений, это уж слишком откровенно…

Горбачев начал ломать дом под названием «экономика СССР», даже не выселив из него жильцов. Его больше всего интересовали внешние эффекты, производимые начатым строительством. И поскольку аппараты власти, которыми он управлял, привыкли беспрекословно подчиняться и выполнять любые указания сверху, все это «строительство с крыши» очень быстро превратилось в кампанию под девизом: «Круши что попало, дальше разберемся!»

Первый серьезный удар по системе был сделан, когда сотни министерств и ведомств были сокращены и обескровлены. Даже Сталин не позволял себе таких экспериментов: то, что строилось десятилетиями, перестало существовать в один день.

Вот где-то на этом моменте мини-спектакль и закончился. Али поначалу ничего не понял, даже поаплодировал… слегка… Потом до него постепенно, не без помощи второго дервиша, стала доходить важность и своевременность полученной информации.

Это привело к нарушению деятельности всего народного хозяйства. Простой пример: какому-нибудь директору предприятия понадобились фонды на болты. Раньше он обращался в Госснаб, где сидел конкретный человек, чиновник Петр Петрович, который занимался болтами. Он знал о болтах абсолютно все: где, кто и сколько их производит, кому и сколько их выделено, как их доставляют и в какой упаковке, знал цены, виды, размеры…

И вдруг выясняется, что Петр Петрович больше не работает. Он уволен, так как его отдел слили еще с двумя подобными.

– Так вы, дети шакалов, хотите сказать, что моя невеста… не верна?! Да я своей рукой обрежу ваши…

— Кто же теперь занимается болтами? — спрашивает директор.

— А никто! — отвечают ему чиновники в Госснабе.

– Мы лишь открываем правоверным то, что сокрыто завесой времени, – безропотно поклонились оба, но говорил, естественно, один. – Для нас не важна награда или похвала, милость или наказание, хлеб или плеть. Аллах говорит нашими устами, и лишь перед ним мы несём ответ за свои грехи…

— И что же делать?

— Мы сами не знаем! Говорят, в следующем месяце нас тоже сольют с другим управлением, и мы ищем работу. Поэтому ваши проблемы нас совершенно не интересуют…

– Но… если вы… – Пальцы молодого господина сомкнулись на дорогом кривом кинжальчике, а в глазах сверкнула такая угроза, что дервиши невольно попятились. Затем первый толкнул второго, покорчил рожи, и тот послушно пояснил:

Обрубив только одну вертикаль в системе, разрушали множество других. Перебои со снабжением — от туалетной бумаги и сигарет до продуктов питания и одежды — стали первым признаком нарушения работы системы.

ЦК КПСС и правительство, столкнувшись с недовольством людей, проводивших большую часть времени в очередях, пытались объяснить случившееся чем угодно, только не реальными причинами. Не потому, что их скрывали, — скорее всего они просто не понимали, что делают.

– Чего орать-то? Возьми да и проверь, японская мама!

Объяснения были, например, такими: нам досталось сталинско-брежневское наследие, мы много помогаем социалистическим странам, у нас огромный бюрократический аппарат, мы тратим очень большие деньги на оборону и на поддержку убыточных предприятий… А у населения очень много наличных денег, и спрос вдруг отчего-то стал очень быстро опережать производство…

Все это было правдой, но вовсе не причиной появившихся сбоев системы. Дело в другом: стало рушиться само здание.

– Что-о? – От удивления племянник Шехмета замер степным сусликом, а говорливый брат, убедившись, что правильно понял немого, продолжил уже спокойно и не торопясь:

Огромной ошибкой Горбачева оказалась, как ни странно, не ко времени объявленная гласность. Разрешили говорить вслух то, что раньше никто не говорил даже под пыткой! И выпущенный из бутылки джинн гласности начал превращать в хаос все вокруг.

Сначала подхватили идею развенчания сталинского и брежневского периодов. Она была удобной для руководства — дескать, не мы же виноваты, все это нам досталось… Но очень скоро под сомнение была поставлена сама идея построения социализма.

– Не терзай свою душу сомнениями, ибо они дурно влияют на кровь, сгущая её в жилах. Небеса говорят, что сегодняшней же ночью твоя избранница откроет лицо всему Багдаду и не будет мужчины, не отвернувшегося от бесстыжей. Если же в наших словах есть хоть капля лжи – покарай нас своим самым большим ятаганом. Мы в твоей власти и не уйдём из города. Аллах да защитит души бедных дервишей!

Обсуждение слишком большой помощи странам соцлагеря привело к его уничтожению. Критика бюрократического аппарата ускорила развал экономики…

* * *

…Я «умер» и вновь родился в 1987 году, через полтора года после начала перестройки. «Смерть» моя была безболезненной и тихой и случилась в научно-исследовательском институте, куда я временно ушел работать, уволившись в 1986 году из Моссовета.

Это был очень эффектный разворот темы. Теперь Али Каирский не мог даже пальцем тронуть «наглецов», не покрыв своё имя позором. Поскрипев зубами и поскрежетав кинжалом в ножнах, он принял единственно возможное в данной ситуации решение, абсолютно устраивающее всех:

Мы изучали множество абстрактных научных проблем, даже не задумываясь о последствиях осуществляемой горе-реформы. Жить все еще было относительно легко…

– Я соберу моих людей и буду ждать вас сегодняшней ночью у ворот мошенницы Зейнаб. Если она или её мать, Далила-хитрица, строят за моей спиной плутни – их смертный час близок! Если же вы ошиблись в толковании воли того, кто ошибаться не может, – вас погонят в ад палками мои рабы! Вы слышали волю Али Каирского…

История не сохранила имя человека, который посоветовал Рыжкову разрешить создание производственных кооперативов. Вряд ли он дошел до этого самостоятельно. Однако в 1986-1987 годах вышли постановления правительства, разрешавшие заниматься четырьмя видами кооперативной деятельности: переработкой вторичного сырья, организацией общественного питания, производством товаров народного потребления и бытовым обслуживанием населения.

Никто не мог и предположить, что кооперативы станут прообразом будущих частных предприятий и очень быстро выйдут из-под контроля системы. А потом начнут уничтожать систему и, борясь за собственное выживание, породят на свет организованную преступность, коррупцию, ускорят развал промышленности, создадут фундамент приватизации страны…

– Слушаем и повинуемся. – Дервиши, кланяясь, попятились к дверям. – Мы остановимся у мечети Гуль-Муллы и там будем ждать суда молодого господина, да не оставит его Аллах своими милостями и благодеяниями!

Постановления Рыжкова многие не восприняли серьезно. Люди привыкли работать за твердую заработную плату, которая никак не зависела от количества и качества их труда.

…Толпа, ожидавшая за воротами, провожала бродяг почти два квартала, потом они проявили поразительную прыть и успешно скрылись в лабиринте перепутанных улочек. Где-то далеко на окраине города дервиши наконец-то смогли расслабиться.

Никто не понимал значения таких слов, как «прибыль», «рынок» или «частная собственность». А такие слова, как «предпринимательство», «коммерческое посредничество» и «валюта» ассоциировались в основном с Уголовным кодексом.

– Уф… интересно, у высокородного Шехмета все племянники такие тугодумные или через одного?

За коммерческое посредничество давали три года лишения свободы с конфискацией имущества, за предпринимательство — пять лет с конфискацией. А если в кармане находили больше двадцати долларов, можно было получить двенадцать лет тюрьмы…

– Тьфу на тебя, Лёва-джан! Кто тебя учил такие неприличные вещи руками показывать?! Ты заставил мой язык говорить мерзости, о которых я и не подозревал!

Поскольку бизнес в СССР тоже ассоциировался с незаконными доходами и спекуляцией, он считался преступлением, а любая деятельность вне государственного предприятия называлась «теневой экономикой». Новые постановления о кооперации в первую очередь взволновали людей из этой самой теневой экономики.

– В следующий раз ты будешь изображать немого, – преспокойно откликнулся Оболенский. – Лучше скажи, куда мы двинемся теперь?

Это были настоящие предприниматели, которых советское общество сделало преступниками. Они умудрялись, рискуя свободой, создавать буквально на пустом месте подпольные предприятия, налаживать выпуск продукции и ее сбыт, получать прибыль и снова вкладывать наличные деньги в производство…

– Прямиком в пещеру голодного тигра, – образно ответил Ходжа. – Это значит, во двор главы городской стражи.

Их преследовали, арестовывали, конфисковывали все нажитое имущество и сажали в тюрьмы. А когда они выходили из тюрем, то снова принимались за свое дело…

При Сталине истребили интеллигенцию и крестьянство. Хрущев, Брежнев и Андропов истребляли предпринимателей. Горбачев сначала разрешил свободную рыночную экономику, но тут же, испугавшись, захотел поставить ее на колени и сделать управляемой. Это привело к краху наших надежд и огромной эмиграции самых талантливых, честных и предприимчивых людей, последствия которой невосполнимой утратой легли на плечи экономики России.

– Ха, вот Шехмет-то обрадуется…

Поскольку я не принадлежал к числу теневых предпринимателей, вышедшие постановления о кооперативах меня также абсолютно не волновали. Я продолжал работать в научно-исследовательском институте, думая о будущей докторской диссертации, и жил как все, от зарплаты до зарплаты.

Однако среди моих знакомых были люди, занимавшиеся мелким бизнесом и постоянно находившиеся в конфликте с законом. И вот однажды ко мне пришел Малжабов, предложил заняться бизнесом, и мы открыли брачный кооператив «Прогресс», с которого и началась моя вторая жизнь…

– Избави меня Аллах от его радости!



– Да ладно тебе, не канючь… Пойдем купим пару гамбургеров по дороге.

– А разве у нас есть деньги? – Домулло даже не спросил, что такое «гамбургер».

Глава 4. ДЕНЕЖНЫЕ МЕШКИ ПОД ГЛАЗАМИ

– Денег нет, но есть вот это… – Лев вытянул из-за пазухи усыпанный каменьями кинжальчик Али Каирского в разукрашенных ножнах. Ходжа поцокал языком, повздыхал, потом махнул рукой, и они пошли к ближайшему ростовщику…

После моей «смерти» в 1987 году закончилась моя праведная жизнь кандидата технических наук и законопослушного гражданина — строителя социализма. Судьба вытолкнула меня за грань советской действительности в пучину авантюризма и полной непредсказуемости.

Мне помогли «умереть» люди, занимавшиеся мелким нелегальным бизнесом и постоянно находившиеся в конфликте с законом. Один из них, некий Малжабов, официально не работавший и живший за счет вольных заработков от фарцовки до мелкого мошенничества, неожиданно приехал ко мне домой и с выражением зачитал только что вышедшее постановление о кооперативах.

Глава 31

— Ну и что все это означает? — без особого интереса спросил я.

— Сам до конца не понимаю, — ответил он. — Получается, теперь можно открыть собственное предприятие со счетом в банке, печатью, и никто за это не арестует. По крайней мере сначала…

Вор берёт, что может. Власть – что хочет! Уголовная этика
— А зачем тебе счет в банке и печать?

…Мы тогда сидели у Оболенского на кухне. Время позднее, Маша с ребёнком давно спали, а он, разогретый даже не алкогольными парами, а яркими воспоминаниями, всё пытался мне объяснить:

Малжабов разволновался еще больше:

— О чем ты говоришь! Ведь тогда можно делать деньги легальным путем…

Я действительно этого не понимал. Как их делать? Моя зарплата заканчивалась так же, как и у многих, — заниманием десятки у друзей до следующей получки.

— А давай попробуем вместе! — предложил Малжабов.

– Я ведь не вор! Ну, не настоящий вор по природе! Это там, в Багдаде, всё так невнятно закрутилось… Но по сути, по натуре своей – мне чужого добра не надо, не этим живу. Просто в то время и в тех жизненных обстоятельствах это была единственная возможность хоть какого-то протеста! Нет, ну не Октябрьскую же революцию у них под минаретом устраивать?! Я ведь не против законной власти. Любому козлу ясно, что власть должна быть сильной, надёжной, пусть даже где-то в чём-то жёсткой (не жестокой, подчеркиваю!). Исполнение законов обязательно для всех, в этом реальная сила государства. И то, что верховная власть в лице эмира опирается на чиновничий аппарат судопроизводства и регулирующие порядок органы вроде шехметовской стражи, – это нормально! Анархия – мать погрома! Поверь мне на слово, я сам там такого насмотрелся… Короче, я был вором! Я – воровал, да… Но ради чего?! Ради борьбы с властью? Да любая власть от Бога, или от Аллаха, или от Кришны какого-нибудь, или «созданный волей народной единый, могучий…». Всё одна хренотень! Я боролся с коррупцией! А это есть самая страшная узурпация власти как таковой! Ты телевизор смотришь? Газеты читаешь? С людьми в поездах разговариваешь? Господи, ну что я тебе рассказываю – ты же сам знаешь, ничего у них там не переменилось! Посмотри на свободную Калмыкию… а на демократический Узбекистан?! Да у них законно избранные президенты прижизненно получают статус бога! И это в современном мире, а в тех дремучих временах… Ой, как я после возвращения писателей уважать перестал… ты не поверишь! «Тысяча и одна ночь» – это ж такая бессовестная лажа-а… Враньё и бред на каждом шагу! Нищих – ни одного (а тех, что есть, постоянно осыпают милостями), декхане богатые, эмиры мудрые, визири умные, воины храбрые, женщины – прекрасные, хоть застрелись… Болезней нет, мусора нет, помоев нет, социальных проблем тоже нет! А если где и мелькнёт особо босоногий бедняк, так в конце сказки страшно разбогатеет и женится на дочери падишаха… Не перебивай, я там жил! Это же не просто страшно, там порою с людьми обращаются как с последним быдлом… И до эмира не доорёшься, всё решают его приближённые, родственники, друзья, знакомые, соседи и так далее по нисходящей. Я воровал, а что мне оставалось? Но самые страшные воры – это те, что довели народ до такого состояния, когда простые люди благословляли Аллаха за то, что он направил в их город Багдадского вора как кару небесную!

— По-моему, это просто потеря времени, — сказал я. — Ну давай, разве что от скуки…

И уже на следующий день мы начали готовить устав будущего кооператива «Прогресс». Мы не очень хорошо представляли, чем он будет заниматься, хотя отдельные направления отбросили сразу: мы не умели готовить еду и решили с этим не связываться. Нам хотелось выпускать какую-нибудь продукцию, но для этого не было ни денег, ни станков, ни сырья… В итоге мы решили заняться бытовым обслуживанием населения. Тем более что за коммерческое посредничество, в котором нас могли обвинить потом, давали всего три года тюрьмы, меньше, чем за предпринимательство (пять лет с конфискацией имущества), что означало для нас наименьший риск…

Мне действительно было трудно с ним спорить. Традиции романтического жанра стараются избегать чрезмерного соприкосновения с действительностью, и, пожалуй, писатели вроде Гауфа и Жуковского изрядно приукрашивали реальный Восток. С другой стороны, что ж, всегда только об одной грязи и писать? Антисанитарии там по самые уши хватало, но… Ладно, в конце концов, осуждение или восхваление социального устройства Багдада лучше оставить Оболенскому. Он там был, мы – нет, значит, ему и карты в руки. Моя задача лишь как можно точнее и без наворотов дорассказать читателям эту историю, а уж кто и какие выводы из этого сделает… Все претензии к моему другу, меня можно критиковать только за злонамеренное искажение его слов. А этого не было, Лёва щепетильно проверял…

В постановлении указывалось, что любой кооператив обязан подсоединиться к госпредприятию, которое занимается аналогичной деятельностью, и оно будет его контролировать. Мы выбрали объединение с лирическим названием «Мосгорремэлектробытприбор», занимавшееся починкой электрических бытовых приборов — от утюгов до холодильников. Там мы взяли в аренду помещение прогорающей мастерской по ремонту стиральных машин.

На первом общем собрании членов кооператива мы приписали в его состав двух несуществующих лиц: чтобы зарегистрироваться, нужно было иметь не менее трех членов кооператива, у нас получилось даже четыре.

Председателем временно выбрали Малжабова.

Кинжал они сбагрили быстро. Оболенский «увёл» с чьего-то двора длиннющую чадру, и обряженный «бедной вдовой» Насреддин легко убедил ростовщика «купить фамильный кинжал давно и безвременно умершего мужа, правда, увы, без ножен»… Ушлый перекупщик поохал, поахал, повыражал сочувствие и… предложил четыре таньга. Ходжа едва не перешёл на личности, испытав страшное искушение зарезать барыгу тем же кинжалом, но овладел собой и выразил готовность сойтись на двадцати динарах (что, по совести, составляло примерно пятую часть стоимости предмета торга!). Ростовщик, естественно, завопил о грабеже средь бела дня. На шум спора вбежал высоченный дервиш с нахальными голубыми глазами и честно предупредил «вдову», чтоб она здесь «ваньку не валяла, а двигалась в темпе, ибо сделка безналоговая и не фиг выкорячиваться, Аллах не одобрит»… Короче, на продаже дамасского кинжала Али Каирского, с золотой рукоятью, украшенной чеканкой и самоцветами, друзья выручили ровненько двенадцать полновесных монет. Сумма скромная, но при любом раскладе – чистая прибыль, так как Лев попутно стащил у скупердяя изящный кумганчик с розовым маслом, почти новые туфли и большой перстень с иранской бирюзой.

— Пока не найдем на это место человека, готового в будущем сидеть в тюрьме, — сказал он со знанием дела.

– Знаешь, мне начинает нравиться работать с тобой в паре. Оказывается, от воровства есть свой прок. Плов купим, люля-кебаб купим, шаверму тоже купим, сытые будем, как блохи на эмирской псарне!

Человек требовался специфический, желательно со справкой из психдиспансера, чтобы легче было оправдываться. То, что придется за все отвечать, Малжабову было ясно с самого начала. Это я не понимал, куда влез. Я не думал, что эта игра затянется для меня на всю мою новую жизнь. Тогда я согласился быть официальным заместителем председателя кооператива «Прогресс».

Был апрель 1987 года. Наш кооператив стал десятым в городе Москве и, наверное, двадцатым во всем СССР.

– Не будем.

* * *

При уборке помещения арендованной мастерской мы случайно обнаружили старую рижскую газетку — кажется, она называлась «Ригас Балтс» — с объявлениями желающих найти спутника жизни. В Москве ничего подобного тогда не было, и мы решили открыть кооперативное брачное бюро знакомств.

– Почему?

Тем более что у меня был приятель, врач-психотерапевт, который на дому нелегально занимался лечением психозов, в том числе и на почве неустроенности личной жизни. Его не сажали за предпринимательство только потому, что он был женат на дочери московского прокурора, что также очень приветствовалось в нашей новой организации.

– Воровство – это грех и уголовно наказуемое деяние, – доступно пояснил Оболенский, засовывая все деньги поглубже за пазуху.

Врач пришел к нам в кооператив, имея собственную теорию, как женить людей эффективно и качественно. Эта теория до сих пор кажется мне весьма успешной и нигде в мире не реализованной.

По его мнению, беда всех известных доселе способов знакомства заключалась в том, что каждый человек обладает воображением, а оно уводит его далеко от реальности.

– Из чьих уст я это слышу? Воистину, «если ты в обществе друга – сердцем гляди в его сердце»! Ты испытываешь раскаяние, решил совершить паломничество в Мекку и стать муллой?!

Например, мужчина читает объявление, где описана внешность девушки, черты ее характера и тому подобное. Потом они начинают переписываться, и созданный воображением образ той самой единственной утверждается в его сознании окончательно.

А при встрече возникает конфликт воображения и реальности. Пусть даже девушка окажется лучше, чем в описаниях. Но ведь она будет совершенно другой! Не той, какую он успел придумать и жаждал встретить. Вот вам и крах всех надежд!

– Угу, просто ужас как смешно…

Не годятся для предварительного просмотра фотографии и видеосъемка, так как и при этом тоже создается образ, не соответствующий действительности. Претендент видит именно то, что создает его воображение.

– И я о том же! – остановил друга Насреддин. – Лёва-джан, какая муха тебя укусила?

Способ, предложенный моим приятелем, был очень прост и потому гениален.

– Ох, Ходжуня, если б я знал… Но ведь, наверное, дело не во мне. Ты вот можешь мне сейчас сказать ясно, честно и без балды – на фига тебе это?

В заполняемых анкетах категорически запрещалось писать характеристики той или того, кого жаждал встретить клиент. Только ответы на вопросы о самом себе. На основе этих данных вручную или с помощью компьютера подбирались группы из десяти-двенадцати женщин и мужчин, которые в принципе по своим показателям могли заинтересовать друг друга. Они должны были подходить друг другу по возрасту, образованию, по увлечениям, физическим характеристикам, происхождению своих семей и т.д.

– «Благородство и подлость, отвага и страх – всё с рождения заложено в наших телах. Мы до смерти не станем ни лучше, ни хуже – мы такие, какими нас создал Аллах!»

Далее группа собиралась в квартире у психотерапевта, но никто не был приглашен ради какого-то конкретного человека. Встреча называлась условно «марафон» и продолжалась 24 часа! С группой работал сам психотерапевт, попеременно чередуясь с двумя своими коллегами. Люди во время «марафона» шутили, пели песни и танцевали, готовили еду, разговаривали все вместе и отдельно по парам, ближе к утру откровенничали и рассказывали истории своей жизни. Только ведущие знали некоторые данные обо всех и работали так, чтобы выделить наилучшие качества каждого из собравшихся. После такого мероприятия домой многие уходили парами и у большинства складывались длительные отношения, а затем заключались и браки.

– М-м… хорошие стишки, кто автор?

Вскоре в «Московской правде» была опубликована статья о начале деятельности нашего кооператива и два объявления. В первом мы рекомендовали воспользоваться услугами самого уникального в мире брачного бюро «Прогресс», работающего с большими гарантиями по строго научному методу. А в другом приглашались на работу специалисты, желающие приложить свои знания и умения на новом поприще…

– Твой дед, – меланхолично ответил домулло, привалившись спиной к глинобитному забору. Его узкие проницательные глаза на мгновение замерли двумя строгими щёлочками. – Не торопи меня, я сам всё понимаю, просто… Хочешь сказать, что ведь я мог давно уйти? С деньгами или без денег, взять осла, переодеться и с ближайшим караваном удрать из Багдада… Стран много, где-нибудь да нашёл бы себе пристанище, я ведь уже почти стал законопослушным мусульманином. Что-то сломалось у меня в груди, Лёвушка, оборвалось что-то… Когда свои же динары отдавал той женщине, у которой сыновей казнили, а она смотрела так… Ты вот слово говорил мудрое – «коррупция власти»! Я не знаю, что это… Но я не могу… не хочу, чтобы и впредь наши матери такими глазами смотрели! Я всё тебе понятно объяснил, почтеннейший?

* * *

– Без базара, – так же ровно ответил Оболенский. Последний лёд в их отношениях был сломан.

И вот наступил день открытия нашего бюро в преобразованной мастерской по ремонту стиральных машин «Мосгорремэлектробытприбора», которую вымыли, слегка побелили и украсили вывеской «Кооператив „Прогресс“». В восемь утра все были на местах. Нам казалось, что число желающих вряд ли превысит человек двадцать, а их оказалось в первый же день около восьмисот!

– Тогда пошли?

Среди первых посетителей были самые разные люди: от старых дев до подростков, от профессоров философии до сексуальных маньяков с ярко выраженными наклонностями. Мы срочно созвонились со всеми друзьями, кто был способен примчаться в мастерскую и нам помогать. Однако к концу рабочего дня мы смогли принять только человек триста, остальные ушли разочарованные. Регистрация в бюро стоила двадцать пять рублей с человека.

Когда Малжабов подсчитал дневную выручку, мы были поражены: больше семи тысяч рублей за день! Таких денег никто из нас, кроме председателя, никогда в жизни не видел.

– Пошли… Слушай, а что ты молчишь всю дорогу, анекдот бы какой рассказал, что ли?

Поскольку терять клиентов нам показалось неразумным, ночью мы придумали «брачный конвейер». Со следующего дня посетителей встречали у входа и сразу провожали к кассе, рассказывая по дороге, что после уплаты аванса ими займутся профессионалы и успех будет практически гарантирован.

– Вах, какой анекдот? Коран не знает такого диковинного слова…

Потом им давали анкеты и объясняли, что заполнять их надо дома, не спеша. А когда мы получим присланную по почте анкету, то сразу вышлем клиенту приглашение для личной встречи и беседы со специалистами.

– Ха, да будет врать! Я сам читал, что Ходжа Насреддин – национальный герой народных сказаний и анекдотов.

Чтобы не терять времени, мы просто ставили штамп «оплачено» на бланке квитанции с копиркой. И выстроившаяся в контору очередь двигалась, как при посещении Мавзолея, практически без задержки!

Судя по потоку наших клиентов, все проблемы общества словно сосредоточились только в неустроенности личной жизни. Народ прибывал и прибывал, и на второй день нам реально удалось обслужить больше тысячи посетителей.

– О пророк Мухаммед, да мало ли чего злые языки наговорят о бедном любителе проказ и шуток… Не верь, Лёва-джан, они все врут!

Как люди отдавали двадцать пять рублей за бумажку со штампом «оплачено», остается для меня загадкой до сих пор. Ведь для многих это была сумма, составлявшая больше 20 процентов от их месячного заработка! Но это были наши, советские люди, будущие клиенты финансовых пирамид.

– Кто врёт?

Малжабов тут же взял на должности личных секретарей председателя кооператива «Прогресс» двух очень симпатичных девушек, установив им умопомрачительные оклады — по тысяче рублей в месяц. Также был взят телохранитель, который стал носить следом за Малжабовым его толстый портфель с деньгами и бумагами.

На четвертый день работы наша выручка составляла около пятидесяти тысяч рублей — и председатель назначил собрание кооператива. Перед самым собранием я заглянул к нему в кабинет, наскоро переделанный из бывшего склада готовой продукции, где Малжабов все еще принимал какого-то претендента на работу. Он холодно ответил, что занят и просит немедленно закрыть дверь с другой стороны.

– Ослятник с соседней улицы, которому я продал семена для выращивания ослов из уличной грязи… врёт! Мулла, что выкупил у меня музыкальный слух… врёт! Толстая жена мясника, от которой вечно пахло навозом, а теперь пахнет смесью благовонного мускуса и… навоза… тоже врёт! Стражник, купивший у меня чудодейственную мазь, отгоняющую комаров, но почему-то покрывающую всё тело мелкими прыщами…

Как только посетитель удалился, секретарша пригласила меня войти. Я не узнал Малжабова — казалось, он стал выше своих метра пятидесяти с кепкой как минимум в полтора раза. Лицо его было красным, маленькие злые глаза горели…

– И он врёт?! – едва не заходясь от хохота, подхватил Оболенский.

— Какое право ты имеешь прерывать мою беседу и заходить без вызова в кабинет? — набросился он на меня. — Ты понимаешь, что этим подрываешь мой авторитет в глазах незнакомых людей и простых сотрудников кооператива?

– Врёт! – серьёзно подтвердил Насреддин. – И нечего так ржать, я изо всех сил старался угодить людям… Аллах высоко, он всё видит и, уж конечно, воздаст по заслугам злодеям, гонявшимся за мной по всему Багдаду с палками и словами, неудобоваримыми для целомудренного слуха правоверного…

— Ты что, обалдел? Мы же друзья, мы вместе делаем одно дело…

— Здесь я начальник! Я создал этот кооператив и пригласил тебя в нем работать. Если что-то не устраивает, можешь уходить, нужды большой нет. А все вопросы задашь после собрания. Иди и скажи, что я выйду к людям через пять минут!

Глава 32

Тут уж обалдел я. Такого преображения личности я в своей жизни не видел никогда. Примерно в том же духе Малжабов повел себя на собрании. Он говорил о дисциплине на работе, об особых маршрутах движения по двум комнатам, о недопустимости посторонних разговоров, в том числе по служебному телефону, о должном уважении к председателю, которого, увы, не хватает в нашем коллективе.

* * *

Бесцензурная ложь – сестра отредактированной правды. Главная заповедь журналиста
Диагноз моего приятеля-врача был однозначен: мания величия! Обсуждая с ним ночью сложившуюся ситуацию, мы решили, что бросать начатое дело жаль, а значит, председателя придется терпеть. Вспомнили упоминание о психе на эту должность, и врач решил такого кандидата срочно подобрать, чтобы заменить Малжабова. Но теперь былая идея казалась нереальной. Может, потом удастся легально переизбрать его на общем собрании кооператива? Врач предсказывал всеобщее восстание против Малжабова в самое ближайшее время. Он проконсультировал меня, как нужно вести себя с пациентами, страдающими такой болезнью, и мы разошлись.

Вторично прокатить ту же комедию ещё и перед высокородным господином Шехметом не было никакой возможности – глава городской стражи ни в грош не ставил бесноватые предсказания уличных дервишей. Будучи по природе своей разбойником и негодяем, он тем не менее слыл человеком образованным, начитанным и обладающим несомненными организаторскими способностями. Чтобы вот так выбиться из среднего сословия, имея за плечами лишь железную волю… Да-да, на самом-то деле слухи о «высокородности» господина Шехмета распускались в первую очередь им самим. Принадлежа к известному роду кузнецов Шираза, молодой Шехмет рано ушёл из дому, прибился к караванщикам, потом бежал в банду «коршунов пустыни», а впоследствии, победив на конных скачках «байга», был отмечен эмиром, после чего и пошёл в гору. Так что к такому неординарному человеку требовался свой подход, и Ходжа Насреддин понимал это лучше всех. Собственно, поэтому он благоразумно и попридержал ножны от кинжала Али…

Слух о кооперативе «Прогресс» продолжал распространяться по Москве и даже достиг провинции: у нас появились визитеры, специально приехавшие за сотни километров.

– О мой господин! Вас хотят видеть два соглядатая из казарм благородного Али Каирского, – доложил дежурный охранник.

Среди посетителей были очень интересные люди. Мне запомнился молодой мужчина, похожий на Клинта Иствуда, только красивей. Он объяснил, что работает в Канаде, находясь в загранкомандировке, и посещает Советский Союз крайне редко. Ему не хватает времени подыскать невесту. А жениться нужно как можно быстрее, иначе его могут отозвать из заграничной командировки. Ведь по негласным советским законам в загранкомандировках могли работать только женатые мужчины и незамужние женщины.

– Пусть войдут. – Начальник городской стражи недолюбливал фискалов, доносчиков и осведомителей, хотя пользоваться их услугами не брезговал, ибо польза от них была очевидной.

Он предложил заплатить валютой, но я тогда даже не представлял, зачем она вообще может нам понадобиться, и вместо долларов попросил обычную плату — двадцать пять рублей.

Они вошли… О Аллах, как они вошли, это надо было видеть! Соглядатаи шехметовского племянника протиснулись в узкие двери одновременно, плечом к плечу, и промаршировали к развалившемуся на оттоманке начальству отработанным строевым шагом, едва ли не до уровня груди поднимая ноги в узконосых туфлях без задников. Причём тон задавал высокий широкоплечий молодец, который, ко всему, был ещё и слепым – его глаза прикрывала грязная тряпочка. Щёки второго казались туго набитыми, как у хомяка, а глаза старательно косили во все стороны. (Лично я дома тайком пытался провернуть подобный трюк перед зеркалом – бесполезно! Глаза во все стороны не косят, а у домулло как-то получалось…) Говорил высокий, тот, что пониже, пока молчал.

Вскоре появилась очень колоритная дама с двадцатилетней красавицей дочерью, которая ужасно стеснялась. Зато мама вела себя прямолинейно. Судя по количеству золотых колец на толстых, сосисочнообразных пальцах рук, она работала директором крупного областного продмага.

– Здравия желаем, ваше высокоблагородие! Шлём улыбки и цветы, чтоб сбылись ваши мечты, как говорится. Вот, прибыли с секретным донесением, прямиком от Алика.

— Какие двадцать пять рублей! — сразу возмутилась эта дама. — Вы же понимаете, моей дочери нужно остаться в Москве после института. Сколько бы это ни стоило… Нам требуется муж с квартирой, которую он нам оставит сразу после развода. Так что, пожалуйста, обслужите по первому классу!

– От кого?! – Грозный Шехмет оказался захваченным врасплох нестандартной цветистостью приветствия и даже чуточку покраснел. А широкоплечий дылда, широко улыбнувшись, ласково пояснил:

— А в Канаде квартира не нужна? — поинтересовался я.

– Ну, от родственника вашего, младшенького, по материнской линии. С его высочайшего соизволения мы ихнюю юную светлость за глаза только Аликом величаем. Исключительно в целях конспирации и маскировки…

Дама не поняла, что я спрашивал вполне серьезно, и восприняла это как прямой намек. Она расстегнула сумочку и выложила на стол толстый пакет с деньгами.

– И что же хотел донести до меня мой племянник Али, по прозванию Каирская ртуть?

Мне стало еще более неудобно, чем ее дочери. В смущении я толкал пакет в ее сторону, а она настойчиво пихала его обратно… Наконец я сказал:

– А вот это товарищ мой верный по службе сию минутку нам и поведает. Только вы, вашблагородие, не извольте прогневаться – у него в речи дефект. Да и сам… в целом… не то чтоб совсем дефективный, но… с претензиями. Он видит – я слушаю, он говорит – я перевожу, вот так и трудимся, ночей недосыпая, на благо партии и народа… Виноват! Оговорился! Какой, к иблису, народ, какая партия?! Мы тут исключительно за-ради нашего драгоценного эмира, чтоб ему в раю не чихалось и гурии вниманием не обходили!

— Хорошо, внесите деньги в кассу, мы их используем в кооперативе. Раз вы хотите платить больше, это не возбраняется!

– Что ты говоришь, несчастный?! – Разом опавший с высокомерного лица господин Шехмет подпрыгнул так, что оттоманка перевернулась. – Неужели великий Селим ибн Гарун аль-Рашид умер?!!

— А, — сказала мамаша, — общий котел! Знакомая система.

– С чего бы? – недоумённо переглянулись дервиши. – Увы, такой офигительной радости он нам не доставил… Вы уж не перебивайте нас, ваше благородие, а то мы как есть собьемся. Друган мой и так через пень-колоду шпрехает, давайте уж лучше его послушаем… И молча!

Так я заработал для кооператива сразу пятьсот рублей, одним ударом.

Низенький косач (или косой низун?) пал ниц, потом встал на четвереньки и, не дожидаясь, пока глава городской стражи разберётся, что к чему, начал громко нести совершенно несуразную белиберду:

При этом, разумеется, мысль уволиться с основной работы в НИИ у меня даже не возникала. Будучи советским человеком, я не мог предположить, как можно обходиться без твердой зарплаты. Тем более что на службе я мог бывать очень редко, выписывая себе библиотечные дни и разные местные командировки…

– Мыдерьга ходидерьга к Алидерьга, чтобыдерьга емудерьга мозгидерьга выправидерьга. Но гдедерьга в егодерьга башкедерьга мозгидерьга? Хранидерьга Аллахдерьга такойдерьга родствадерьга…

* * *

Честно говоря, на слух какой-то общий смысл улавливался, но зачем ломать себе голову, если рядом стоит слепой переводчик, который быстро и деловито внёс все необходимые объяснения:

На шестой день работы выручка достигла более семидесяти тысяч рублей. Автомобиль «Волга», предел мечтаний советского человека, стоил тогда около восьми тысяч! Если измерять по «Волгам», мы достигли уровня среднего цеховика или товароведа гастронома, и это меньше чем за неделю. Но утром неожиданно раздался звонок из Моссовета: сам начальник управления приказал приостановить деятельность кооператива и срочно приехать к нему на переговоры.

– Имею честь доложить, господин штурмбаннфюрер, что ваш родственник имел короткое рандеву с двумя представителями альтернативной контрразведки, подчиняющимися непосредственно Верховной ставке. – Голос говорящего был неприятно сух и как-то чрезмерно официален, напоминая скорбные сводки времен Второй мировой войны. Шехмет, разумеется, её не застал, Лев Оболенский тоже, но он изо всех сил старался удержать то впечатление, которое они с Ходжой произвели на всесильное начальство. А потому оба лепили правду-матку, не давая грозному главе городской стражи даже рта раскрыть. Это был уже не моноспектакль, а полноценное действо, достаточно зрелищное и эстетствующе-аскетическое, вполне достойное как уровня игры актёров, так и ранга зрителя…

Поскольку Малжабов не представлял, чем все это может кончиться, он грубо отшил начальника по телефону и заявил, что приедет, когда работы станет поменьше.

А посетителей стало еще больше: это была суббота.

– Уж мыдерьга емудерьга талдыдерьга-талдыдерьга, а ондерьга, шайтандерьга, неверьдерьга! Упрямдерьга, как барандерьга… Ножомдерьга грозилдерьга!

К вечеру Малжабов уволил своего телохранителя, который что-то ему не так сказал. Уходя, телохранитель стукнул Малжабова кулаком по голове. Все очень развеселились, и я понял, что предсказанный врачом бунт назревает быстрее, чем предполагалось.

– Ваш племянник повёл себя некорректно, хотя важность полученной информации и меняла весь ход стратегических размышлений, но пренебрегать выкладками специалистов из Генштаба есть недопустимая оплошность!

В воскресенье мы подсчитали наличность, и всем стало страшно. О такой сумме мы слышали только в фильмах про грабителей банков: у нас было больше ста тысяч рублей! И если я получал в институте триста рублей в месяц, как кандидат наук, нетрудно подсчитать, что это была моя зарплата почти за двадцать восемь лет…

– Егодерьга невестдерьга ханумдерьга Зейнабдерьга опятьдерьга плутитдерьга. А ондерьга – ишакдерьга, ушидерьга висягдерьга в лапшедерьга! Я самдерьга виделдерьга, мне другдерьга сказалдерьга, совратьдерьга не дастдерьга, клянусьдерьга чалмойдерьга пророкадерьга…

— Как будем решать вопрос с Моссоветом? — спросил я у Малжабова.

— А что нам Моссовет, мы фирма независимая, — отмахнулся он. — Пусть только попробуют с нами что-нибудь сделать! У нас своя печать есть…

– Увы, факты неопровержимы – в группе Алика завёлся «крот», и он передаёт самые секретные сведения международной аферистке, известной в Багдаде под кличкой Зейнаб-мошенница. Она хочет завербовать Алика, используя для этого подкуп, шантаж и неуловимое шпионское обаяние. Наш друг может не выдержать…

Я понимал, как Малжабов сильно ошибается с Моссоветом, сам ведь недавно там работал исполняющим обязанности главного инженера управления! Но врач пояснил мне, что указывать на ошибки человеку с манией величия все равно что плевать против очень сильного ветра. Поэтому я промолчал…

– Но вотдерьга и ондерьга решилдерьга своимдерьга умомдерьга павлиньдерьга, пойтидерьга в засаддерьга. Чтоб тамдерьга Зейнабдерьга и взятьдерьга с поличдерьга! Аллахдерьга великдерьга! Алидерьга покадерьга так юндерьга, что самдерьга не справдерьга с такойдерьга стервоздерьга… Но ондерьга вас ждетдерьга…

В понедельник к открытию кооператива пришли сотрудники районной милиции, и двери «Прогресса» были опечатаны. Пришлось оставить двух человек дежурить у дверей, чтобы отправлять клиентов домой, а мы с Малжабовым поехали в Моссовет, на переговоры с чиновником, назовем его Громин, который скоро сыграл большую роль в моей новой жизни…

– Кодовое название спецоперации, проводимой группой Алика с поддержкой по флангам вверенных вам корпусов, от двадцати четырёх ноль-ноль сегодняшнего дня утверждено как «Зейнабку – в охапку!». Алик надеется, что родственные отношения, а также годы совместной службы в Австрии и Сайгоне подтолкнут вас к принятию единственно верного решения. Фюрер верит в вас!

Не успели мы отрекомендоваться, как Громин, посмотрев на нас исподлобья, заявил:

Примерно на этом месте Оболенский окончательно выдохся и едва не выдал себя, порываясь снять с глаз повязку и вытереть ею пот. Насреддин вовремя повис на руке друга, прошипев ему в ухо:

— Я вообще не собираюсь с вами разговаривать. Вас вызывали в пятницу, а сегодня понедельник, так что можете идти. Ваш вопрос будет рассмотрен на заседании комиссии по кооперативной деятельности Моссовета, и заверяю вас — решен отрицательно. Кто там, следующий…

– Кудадерьга, дуракдерьга?! Ва-а-ах, далдерьга Аллахдерьга дружкадерьга, шайтандерьга…

— Я вас засужу. Вы не имеете права! — заорал Малжабов. — Вы с кем так разговариваете? Со мной?

Это был наш конец.

– Короче, – раздражённо закончил Лев, вспомнив о роли слепого, – ваш племянник намерен ещё раз проверить честность и добропорядочность своей будущей супруги и очень просит вас со всеми войсками принять участие в этом мероприятии.

Я бы мог спокойно поговорить с Громиным на самом изысканном бюрократическом моссоветовском языке и решить любые проблемы. Но, увы, в присутствии председателя разговаривать посторонним запрещалось…

– Какое участие? – кое-как выдавил вконец запутавшийся в «обстановке жесточайшей секретности» начальник городской стражи.

* * *

– Самое оживлённое! – охотно пояснили «спецагенты».

На следующий день решением комиссии Моссовета кооператив «Прогресс» был признан нарушителем принципов социалистической кооперативной деятельности, аморальным по содержанию и опасным для общества по форме. Нас также обвинили в попытке сводничества и создания системы заключения фиктивных браков ради прописки в Москве.

Шехмет кинул на них ястребиный взгляд, убедился, что не проняло, и призадумался. По правде говоря, он и сам был не особенно ярым сторонником этого брака. Старуха Далила со своей бесстыжей дочерью в своё время покуражилась и над ним. Но племянник Али был молод, горяч, эгоистичен… так что в конце концов дядя уступил. Однако вот он, неожиданный поворот судьбы! Идея ещё раз напомнить двум зарвавшимся женщинам, кто истинный хозяин улиц Багдада, показалась господину Шехмету очень привлекательной…

Поэтому комиссия предложила передать дело о кооперативе «Прогресс» в следственные органы для возбуждения уголовного дела по фактам мошенничества и поборов у населения в особо крупных размерах. Нам всем грозило лишение свободы или по крайней мере условный срок и штраф.

– Клянусь бородой святого Хызра, вы принесли мне добрую весть! Передайте Али Каирскому, что я приму участие в его охоте… Мои молодцы будут только рады поразмять кости, в последнее время в городе очень уж тихо… Подобная благопристойность настораживает, ведь шайтан не дремлет! Итак, что должно сделать мне и моим людям?

В постановлении комиссии было также сказано, что «Прогресс» должен возвратить обратно все деньги, полученные от граждан.

– Сущие пустяки-и… – разулыбавшись, пропели Оболенский с Ходжой. Последний, впрочем, тут же поправился и добавил таинственное «дерьга»…

Тут же в газете «Московская правда», которая семь дней назад восхваляла наше блестящее начинание в кооперативной Деятельности, появилась статья, объявившая нас преступниками, которым нельзя позволить уйти от ответа…

Мы с приятелем-психотерапевтом решили воспользоваться его родственными связями, чтобы остаться на свободе. Родственник-прокурор сказал, что дело заведено не будет, если все полученные деньги мы действительно возвратим.

Глава 33

Пришлось заняться этой малоприятной работой. Малжабов струсил и деньги отдал. Мы сидели, часами разбирая адреса наших посетителей на заполненных корявым почерком квитанциях. А потом запечатывали конверты с двадцатипятирублевками и отправляли их по почте. Все новые и новые клиенты продолжали стучаться в закрытые двери мастерской, теряя, быть может, последнюю в жизни надежду найти суженого…

На Малжабова в кооперативе уже никто внимания не обращал. Он говорил о каких-то протестах, о желании нанять адвокатов и идти в суд. Но все понимали: этого просто не может быть! В то время в СССР нельзя было подать в суд на официальные инстанции, тем более на Моссовет, который, скорее всего, сам назначал и снимал с работы народных судей и прокуроров в Москве.

Я больше никогда не встречал Малжабова. Слышал, что потом, через два-три года, он все же попал в тюрьму за то, что организовал похищение какого-то австралийского бизнесмена в аэропорту Шереметьево с целью вымогательства денег. Мне рассказывал об этом покойный московский авторитет Отари Квантришвили, с которым Малжабов тесно работал, примкнув к его группе «XXI век».

…С наркозом как-то скучно… Из разговора двух хирургов
Сам Отарик был личностью незаурядной и обладал фантастической способностью втягивать людей в интриги, сталкивать лбами, оставаясь при этом в стороне, чтобы потом помогать в их же разборках с выгодой для себя.

Госпожа Далила с дочерью проживала в роскошном двухэтажном особнячке в западном квартале Багдада, у крепостных ворот. Весь второй этаж дома был отдан под голубятню: почтовая служба слыла опасной и ненадёжной, поэтому птицам было больше доверия, чем замыленным гонцам и скороходам. К тому же восточные традиции требовали немедленного умерщвления человека, принесшего дурные известия, что здорово снижало престиж профессии, а свернуть шею голубю казалось и более правильным, и в меру гуманным. Оговорюсь – не мне! Лично я отношусь к братьям меньшим с большим уважением, но если придётся выбирать между птичкой и человеком… боюсь, я тоже сделаю выбор в пользу своего вида… В тот день бабушка Далила на службу не пошла. Она мирно вкушала послеобеденную дрёму, когда шум у ворот проник в её полусонное сознание. Слуги кого-то активно гнали прочь, но эти кто-то (слышались два очень разных голоса) яростно требовали впустить их в дом, иначе «…всему Багдаду наступит полнейшая хана!». Возможно, старуха и не стала бы дёргаться, если б не прозвучавшие в пылу спора благородные имена господина Шехмета и его племянника. Приподнявшись на локте, Далила-хитрица попыталась позвать дочь, дабы та спустилась и выяснила «суть да дело», но из комнаты мошенницы Зейнаб долетал такой янычарский храп, что волей-неволей пришлось переться самой…

Понимая, что Малжабов обезумел от неудовлетворенной страсти руководить, он свел его с одним вором, только что освободившимся из заключения, который просто не выносил, когда им помыкали. В результате вор кричал: я его убью! Малжабов умолял: спаси меня от него! И Отарик возился с ними, пока они оба не сели в тюрьму. Сам же он, конечно, остался совершенно ни при чем и на свободе.

– Кто вы такие?! И по какому праву ломитесь в дом честной вдовы и её сироты-дочери? Помните, о невежественные грубияны, что мой кров находится под охраной эмира!

* * *

В тот момент я еще мог выйти живым из «реанимации» и снова остаться простым работником научно-исследовательского института, откуда я все еще не уволился. Но неожиданно меня пригласил зайти начальник объединения «Мосгорремэлектробытприбор», тот самый, что пригрел наш почивший в вечности кооператив «Прогресс». Я был уверен, что с моей кооперативной деятельностью покончено навсегда, но все же согласился на эту встречу.

Слуги и рабы послушно отошли в сторону, явив бабульке истинных виновников скандала. Их действительно было двое. Один, высокий молодец с седой бородой и русыми кудрями, выбивающимися из-под высоченной чалмы, был одет как уличный лекарь, но взгляд голубых глаз казался настолько величественным, что хотелось согнуть спину. Второй, низенький крепыш с необъятным пузом, явно напоминал индуса-астролога, глаза горели узкими щёлочками, кожа лица и рук напоминала сырую глину, а главное, прямо на лбу был нарисован таинственный знак в виде сердца, пробитого стрелой. Несмотря на грозный тон хозяйки дома, ни врач, ни астролог нимало не смутились, а, дружно шагнув вперёд, буквально втолкнули хитрицу в её же двор.

«Кто знает, может, у меня когда-нибудь возникнут проблемы с ремонтом холодильника или утюга, — подумал я. — И тогда я смогу обратиться прямо к начальнику! Надо бы пойти».

– За воротами болтать непрестижно. У нас тут дело серьёзное, эпидемия по стране гуляет, а вы специалиста-дерматолога у дверей маринуете…

Сергей Захарович, начальник бытового ремонта в Москве, оказалось, давно думал о том, как уменьшить воровство в своей организации. Традиционные методы не годились, и он замыслил воспользоваться постановлением о кооперативном движении, чтобы проделать это самым нетрадиционным путем: раздать собственность персоналу, чтобы воровать им пришлось у самих же себя. Таким образом, он, пожалуй, первым в СССР придумал российскую приватизацию.

– Дермо… кого я мариную?! – опешила бабка, и Оболенский понял, что счёт открылся один-ноль в его пользу. Однако всё равно постарался сделать серьёзное лицо и сурово подтвердил:

Он решил, что я гожусь для того, чтобы организовать новый кооператив, без ненавистного Малжабова, с целью испытать идею преобразования бытового хозяйства Москвы на новый лад.

– Меня! И вот его тоже! А он, промежду прочим, крупный авторитет в астрологии, экстрасенсорике и чистке кармы на дому.

— Вот берите себе в аренду склад прямо с запчастями, — предложил он. — Разработайте прейскурант цен и займитесь ремонтом какой-нибудь бытовой техники. А если вас посадят, — продолжал он, — то я учту ваши ошибки и скорректирую эксперимент.

Индус поклонился, приложив обе ладони ко лбу, и так пристально упёрся взглядом в подол старушкиного одеяния, что та невольно засмущалась и отступила ещё на одну позицию.

– Что угодно от бедной женщины двум почтеннейшим старцам?

Затем он назвал мне очень впечатляющие цифры, из которых следовало, что на одном среднем заказе на ремонт бытовой техники обычно воруется два рубля. Если учесть, что советская бытовая техника была очень ненадежной и за день по Москве выполняли до тридцати тысяч заказов, то в год сумма украденного достигала почти двадцати двух миллионов рублей — огромные деньги! А если считать стоимость похищенных запчастей, можно смело умножить эту цифру на два… И в это опасное хозяйство пригласил меня влезть сам главный начальник, чтобы посмотреть, что из этого получится!

Астролог одним жестом заткнул пасть лекарю, явно собиравшемуся ляпнуть нечто скабрезное, и вежливо пояснил:

Мне еще снились влет заработанные «Волги», да и просто было любопытно нормально организовать дело, а не так, как Малжабов в «Прогрессе». Кроме того, легкость, с которой мы заработали сто тысяч рублей, покорила мое воображение, и мне казалось, что повторить успех будет так же просто.

– О почтеннейшая и хранимая Аллахом Далила по прозвищу Хитрица. Да будет тебе известно, что мы прибыли сюда из самого Кашмира…

Уже на следующий день, написав устав, я появился в Моссовете, чтобы зарегистрировать новый кооператив под названием «Техника». Но меня ждала большая неприятность. Тот самый главный чиновник Громин за считанные недели проявил удивительную прыть и пробил постановление, согласно которому теперь для регистрации любого кооператива нужно было получить его личную подпись и согласовать с ним текст устава. А поскольку типовых уставов еще не существовало, он практически мог делать все, что угодно. Претенденты на открытие кооперативов, которых с каждым днем становилось все больше и больше, попадали в полную зависимость от настроения Громина и в его безраздельное пользование.

– И даже не запылив туфли? – хмыкнула хозяйка.

– Наше путешествие пролегало по воздуху, – обезоруживающе улыбнулся индус, – ибо йоги и звездочёты не нуждаются в путях простых смертных, воля небес открывает им иные дороги. Но положение светил ныне таково, что в твой дом может войти чёрная беда, и это будет иметь роковые последствия для всего мусульманского мира.

Теперь у его кабинета люди простаивали часами и днями, тщетно дожидаясь приема. Мне пришлось особенно трудно: узнав меня, Громин приказал мне больше никогда не появляться, так как ни за что, ни при каких обстоятельствах, устав он мне не подпишет и прошлых пререканий с собой не простит.

– Судьба одной женщины?!

* * *

– И соломинки бывает довольно для того, чтобы сломать хребет перегруженному верблюду! – наставительно поднял палец астролог. – Звезда магов, Бетельгейзе, говорит нам, что время не терпит, и потому мы здесь. Но я вижу в глазах твоих тень справедливых сомнений – призови нас в дом и испытай нас!

Хотите верьте, хотите нет, я провел у дверей его кабинета три месяца, ежедневно по пять-шесть часов в день! Для этого мне пришлось бросить работу, и обратной дороги у меня уже не было. Постепенно Громин стал со мной здороваться и привыкать к моему постоянному присутствию, как к мебели. Он иногда со мной даже разговаривал, и я чувствовал, что становлюсь к нему все ближе. Однажды я подвез его домой на своем стареньком жигуленке. Потом еще раз домой и утром из дома на работу в Моссовет.

– Да соблаговолят благородные мужи войти под сень моего скромного крова, – подумав, согласилась старуха. Третий раунд можно тоже смело записывать за нашими героями. Кто кого испытывал, надо было ещё посмотреть…

Скоро у него вошло в привычку, что я за ним заезжаю и отвожу на работу и с работы. А мое терпение было безграничным — это у меня с детства, благодаря рыбной ловле, которая навсегда осталась главным моим увлечением. «Клев» Громина уже ощущался, только бы не пропустить подсечку…

Привозя Громина на работу, я интересовался, когда же он посмотрит мой устав, и он говорил, что обязательно посмотрит. Но, держа меня за личного шофера, вовсе не спешил это делать.

Поскольку дальнейшее шоу было делом затянувшимся, а литературное произведение затягивать как раз не рекомендуется, то и мы возьмём из сценария только сухие диалоги. Тон, выражение лиц, театральные паузы, глубокомысленное молчание, закатывание глаз и заламывание рук читателю предполагается домыслить самостоятельно.

Вскоре мы стали большими «приятелями»: я в роли добропорядочного слуги при бессовестном господине. Громин нагружал меня разработкой инструкций и форм. Действительно, чего просиживать целый день без дела? Я покорно их писал, сидя в его кабинете, а потом и в огромном зале, потому что кабинета для такого количества посетителей уже не хватало.

– Венера, дарующая плотскую любовь и управляющая способностью к деторождению…

Теперь он откладывал рассмотрение моего устава по дружбе: дескать, ну что ты торопишься, мы же друзья, конечно, я сразу же посмотрю, как освобожусь!

– Вай мэ! Что ты говоришь, охальник, в мои-то годы…

Громин стал приглашать меня с собой после работы на проверку уже действующих кооперативов. Он очень любил проверять кафе и всевозможные закусочные. Как правило, мы приезжали без звонка, кооператор выбегал к нам с таким же волнением, как и к ОБХСС (Отдел по борьбе с хищениями социалистической собственности).

– Н-да, животик выпуклый, но вялый. Тэк-с, тэк-с, тэк-с, это кто же такой у нас тут ножкой толкается? Ах, это вы абрикосов перекушали…

Громин интересовался, не продается ли спиртное из-под полы, и кто разрешил варить кофе, и где вы берете сахар, и вообще, надо бы поставить вопрос о вашем закрытии…

– Луна, являющаяся для истинных мусульман духом просвещения, отражает недуг и управляет природными силами…

Кооператор дрожал как осенний лист, проклиная момент, когда родился на свет.

– Ага, вот тут болит? А тут?! А вот так? А так?!

Впрочем, обычно все заканчивалось мирно: нас кормили, на дорогу снабжали продуктами. Я завозил своего друга-кровопийцу домой и засыпал с надеждой, что завтра все будет по-другому…

– А-а-а-а-а-а-а-а!!!

И наконец чудо произошло. По истечении третьего месяца Громин подписал мне устав! Он подмахнул одну фразу, которая сыграла огромную роль в моей будущей судьбе. Она звучала в моем уставе так: «Разрешается любая деятельность, не противоречащая советскому законодательству». Это был пик! Триумф! Это была запредельная формулировка в СССР.

– Спасибо, я так и думал… Не надо смотреть на меня как на садиста! Больше не буду туда тыкать… Продолжайте, коллега!

Такие формулировки я видел в жизни всего два раза. Другая была выдана депутату Верховного Совета СССР Михаилу Бочарову лично Горбачевым: «Разрешаю частную собственность на средства производства в кооперативе „Бутек“». Это прямо противоречило главному принципу социализма по Карлу Марксу, где разрешалась исключительно общественная собственность на средства производства. Но чего там церемониться с Марксом! Начиналась «перестройка» из застоя в хаос.

– Призовём силы Меркурия, который, как известно, оживляет мозг, возбуждает его функции и… и… Ва-а-х, что ты делаешь?

Однако это случилось через год. А тогда я перестал на время появляться у Громина, и он тут же пересел на другую машину и стал эксплуатировать нового добровольного кандидата в кооператоры. Схема взятия в рабство желающих была прекрасно на мне отработана.

– Возбуждаю.

* * *

– О мой бородатенький шайтанчик, пожалей бедную вдову – нажми там ещё раз… Как это у тебя получалось?

– Бабуля, я лекарь! Не надо хватать меня руками!

Однажды в детстве отец рассказал мне историю, которая в какой-то степени определила мой характер.

– Сатурн, наполняющий селезёнку живительной силой, дабы во время намаза никто не посмел…

– Слушай, я забыл – селезёнка с этой стороны?

\"Где-то на Востоке у богатого хозяина было два работника, занимавшихся одинаковым делом, но одному из них хозяин платил в два раза меньше. И однажды тот не выдержал и спросил хозяина:

– Нет, с этой стороны печень. А печень, как известно, является одним из важнейших органов, дарованных человеку Аллахом, и управляется господствующим духом Юпитера…

— Почему же я получаю в два раза меньше?

– Не щекочите меня, дети иблиса! Ваши матери ничего не рассказывали вам о стыде и целомудрии?

— Попробую объяснить тебе на примере, — отвечал хозяин. — Вон, видишь, в пустыне идет караван? Узнай, куда он направляется!

И работник побежал. Узнав, куда идет караван, он вернулся и говорит:

– Пациентка, не подпрыгивайте! Я же просто страсть как люблю лечить печень! У меня от неё ещё ни один больной не умирал. Ну разве что исключая лошадь… Курила как зараза! Цирроз печени в чистом виде…

— Этот караван идет в Дербент.

– Настал черёд Марса! Ибо кто, как не он, распоряжается желчью…

— А что везет этот караван? — спрашивает его хозяин.

– Бабушка, закройте рот, вы сейчас ею поперхнётесь.

— Сейчас узнаю, — сказал работник и опять побежал. Вскоре возвращается: — Этот караван нагружен хлопком и тканями.

– О Аллах! О Мухаммед! О Мекка! О Ак-мечеть!

— А кто главный караванщик, как его зовут и откуда он родом?