Анна Князева
Маскарад чувств
* * *
— Николя, я поверить не могу: мы едем в Петербург! Вдвоем! Открываем новую страницу нашей жизни… Я уверена, что написанное на ней нам понравится. Как хорошо, что тетушка согласилась принять нас!
Тонкие руки Лизы в кружевных перчатках так и мелькали, словно крылышки птицы, каким-то чудом угодившей в дорожную карету. Николя угадывал в этой ее оживленности нечто нервное, лихорадочное. Ведь его сестра вовсе не была легкомысленной особой, которая могла наслаждаться жизнью, несмотря на то, что они похоронили отца всего несколько дней назад. Скорее страх перед неопределенным будущим заставлял Лизу заполнять дорожную карету несвойственным ей веселым щебетом. Создавать атмосферу жизнерадостности, которой она не испытывала.
И, понимая это, Николя следил за сидевшей напротив сестрой с сочувственной и немного снисходительной улыбкой, которая стала свойственна ему после смерти отца — Александра Васильевича Перфильева. Теперь Николя не просто ощущал себя старшим в их небольшом семействе, он действительно был им. И к его всегда нежному и бережному отношению к Лизе, с которой они родились двойняшками, теперь добавилось любовное покровительство.
Про них говорили:
— Они — одно. Только одежды разные.
И сам Николя всегда воспринимал сестру как часть себя, ведь их близость была не только природной, но и духовной: им нравились одни и те же вещи в литературе, музыке, живописи. И если Николя вдруг начинал напевать себе под нос какой-то новый романс, то мог быть уверен, что Лиза, втайне, тоже разучивает этот романс. Они вместе могли часами кататься на лошадях или играть в бильярд, который Лиза освоила ничуть не хуже брата. Может, даже и лучше. По крайней мере, его Лиза обыгрывала множество раз. А иногда и отца…
— Вырастил на свою голову, — ворчал он в таких случаях, но чувствовалось, что Александр Васильевич гордится дочерью.
Она любила готовить им с отцом сюрпризы — пряталась в саду, рисуя новую акварель, убегала в беседку в дальнем конце сада, чтобы никто раньше времени не услышал того, что она поет. Иногда Николя незаметно подкрадывался, слушал какое-то время, а потом с воплем выскакивал из кустов, пугая сестру, хорошенькое лицо которой немедленно делалось пунцовым, и Лиза, сжимая кулачки, принималась топать на него ногами.
Теперь он убежден — подобные дурачества необходимо оставить в прошлом. Отныне Лиза должна хоть немного слушаться его, но в глубине души Николя не очень-то на это рассчитывал. Но еще меньше надежд он возлагал на тетушку Аглаю, сестру отца, у которой младшие Перфильевы должны были поселиться в Петербурге.
В последний раз брат с сестрой видели тетушку, Аглаю Васильевну, когда им было лет по десять. Батюшка не любил Петербурга, и выезжал туда крайне редко. Его все раздражало в этом городе: и климат, и режущий глаз блеск балов (увидеть который так жаждали его дети!), и необходимость вести светские беседы. Александра Васильевича и в Тверской-то губернии, где располагалось поместье Перфильевых, за глаза звали «бирюком» из-за того, что всячески избегал общения с соседями.
Иногда все же в доме бывали гости, и Лиза непременно затевала «живые картины» с шарадами или домашнюю постановку оперы. Отец почему-то не любил театр, и крайне неохотно отпускал их с Николя на премьеры. И всегда только в сопровождении своей тетушки, до самой смерти жившей в доме Перфильевых. Но Лизу привлекало все связанное с театром, так сильно, что она не могла справиться с этим увлечением даже в угоду отцу, которого искренне любила. Когда она выходила на домашнюю сцену, у нее возникало ощущение такой легкости и свободы, словно ей удавалось взлететь над землей. И Лиза парила над головами зрителей, любовно оглядывая их с высоты и даря им радость.
Александр Васильевич хоть и не принимал участия в постановках, но непременно был в числе зрителей.
Незаметно тряхнув головой, Николя отогнал непрошенные воспоминания. Золотая листва деревьев, мелькавших за окнами кареты, напоминала об открытии очередного сезона светской жизни Петербурга, которая затихала на лето. Николя и самому так не терпелось окунуться в эту самую жизнь, что он, мучаясь чувством вины, с упреком сказал сестре:
— Ты будто рада смерти нашего батюшки!
У Лизы округлились серые глаза:
— Да Бог с тобой, Николаша! Что ты говоришь?
— Да ведь если б папа, — он произносил слово на французский манер, — не умер, мы ни за что не поехали бы в Петербург. И эту осень, и следующую мы опять провели бы в своем поместье, почти никого не принимая, ни с кем не встречаясь…
Сестра озабоченно пробормотала:
— Надеюсь, тетушка Аглая Васильевна окажется добра к нам. Почему она почти никогда не приезжала к нам в гости? Я совсем не помню ее.
— Папа не любил посторонних в доме, ты же знаешь, — неуверенно отозвался Николя.
— Да ведь она вовсе не посторонняя! Разве может родная сестра быть посторонней?
Лизе едва исполнилось семнадцать, она искренне верила, что подобное отчуждение невозможно в людских отношениях. Но и Николя разбирался в этом ничуть не лучше. Единственное, в чем он смог заверить сестру, было:
— Ты, Лизонька, никогда не станешь для меня посторонней!
Она крепко сжала его руку:
— А ты для меня, Николя!
Они ведь были единственными друг у друга. Уединенный образ жизни, который так нравился отцу, не позволял детям сближаться со сверстниками более, чем это положено для светского общения. Перфильевы иногда наносили визиты соседям, изредка принимали у себя, но в этом было больше церемонности, чем душевности. Ее брат с сестрой находили только друг в друге, и потому торопились поделиться любыми мыслями, впечатлениями от прочитанного, услышанного, даже приснившегося.
Смущенно улыбнувшись (а ему подумалось, что это вышло снисходительно), Николя заметил:
— Надо признать, письмо нашей тетушки, в котором она приглашала нас к себе, было не таким уж… теплым.
— Оно было только любезным, верно, — согласилась Лиза. — Но ведь папа тоже редко бывал ласков с нами, однако же он все равно нас любил…
Заслышав сомнение в ее голосе, Николя поторопился заверить:
— Конечно, любил. Вот только…
— Его странное завещание…
— Все эти условия, которые мы должны выполнить, чтобы вступить в право наследования…
— Целый год не посещать театров и не водить знакомство ни с кем из актеров! Почему, Николя? Почему? Ведь он знал, что я безумно люблю театр!
Щеки ее уже пылали, а руки, которые так ловки были за роялем, снова порхали в воздухе. Поймав обе, Николя прижал их к коленям.
— Успокойся, прошу тебя.
— Николя, но как же это?! Жить в Петербурге и не бывать в театре! Это просто… просто дикость какая-то! Как это пришло папа в голову?
Николя хитро усмехнулся:
— А ведь тебя не все театры волнуют, верно?
Лиза вытянулась в струнку:
— О чем это ты, интересно?
— Ты ведь так переживаешь из-за одного конкретного театра…
— Николя, не смей! — выкрикнула она беспомощно.
— Я бы даже сказал: из-за одного-единственного актера…
— Николя! — Она быстро взглянула на него исподлобья. — Я, действительно, ужасно хочу видеть Алексея Кузминского. Я только на это и надеюсь. Что за глупость, право, — я не могу пойти в театр! Снова увидеть его на сцене, насладиться его талантом. Может быть, на родной сцене он играет еще лучше, чем это было зимой на дне рождения Танечки Ольховской!.. Вот счастливица! Для нее родители пригласили настоящую труппу настоящего театра.
— Не забывай, что Ольховские — самые состоятельные помещики в нашей губернии, — произнес Николя наставительно. — Они могут себе это позволить.
— Да ведь наш папа тоже не бедствовал, — парировала Лиза. — Может, он и не был таким богатым, как Ольховский, но если мы выполним условия завещания, то сможем наслаждаться жизнью до конца дней своих.
— Если выполним, — в голосе брата прозвучал намек, который Лизе не нужно было объяснять.
Она отозвалась жалобно:
— Я постараюсь. Но, Николя! Как же это? Целый год находиться в двух шагах от Алексей и даже не попытаться увидеть его!
— Это пытка, — фыркнул брат.
Но Лиза его не услышала, вся поглощенная своими переживаниями и воспоминаниями:
— Ты помнишь, как Кузминский хорош был на сцене? Для дня рождения водевиль выбрали пустенький, чтобы только развлечь гостей, но он и в этой безделке сумел проявить свой талант. Нет, Николя, что ни говори, а у Кузминского большое будущее!
— А я ничего и не говорю, — удивился он.
— Я просто глаз от него не могла отвести…
— Это я помню! Так и просидела весь спектакль с раскрытым ртом, — ввернул брат.
Она опять вспыхнула:
— Глупости! И вовсе у меня рот не был открыт!
— Но взглядом ты несчастного Кузминского так и пожирала!
— Да почему же он — несчастный? Я ведь не навязывалась ему, он сам приглашал меня танцевать.
Николя поддел ее:
— Ну, пригласил разок… Было бы о чем говорить!
Лиза бурно запротестовала:
— Не разок, а целых три! На мазурку и дважды на вальс. И, кроме меня, вообще никого больше не приглашал.
— Ну как же! А ту артистку их театра? Приму. Помнишь, такая рыжеволосая красавица?
— Вот зачем ты мне это напомнил! — расстроенно воскликнула она. — Я так старалась забыть, как они кружились с ней в вальсе… Это было… великолепно… Они оба такие красивые!
У Николя сочувственно сжалось сердце. Он погладил руку сестры, кулачки которой сжались от боли:
— Да что ты, Лизонька! Это ведь был не танец, как таковой, а всего лишь продолжение спектакля. Неужели не понимаешь? Они работали на публику, как на сцене.
Ему хотелось высказать свои опасения насчет того, что артисты вообще таковы по своей природе, и вряд ли следует рассчитывать на искренность их отношения, но сестра и без того совсем сникла.
— Вот с тобой он танцевал как… Ну, как мужчина. — Он сам смутился от этих слов.
Зато Лиза так и расцвела. Встрепенувшись, она сжала руку брата:
— Правда? Ты это наверное заметил? Со стороны ведь было понятнее, как он на меня смотрит…
— Папа это тоже заметил, — вздохнул Николя. — Думаю, он потому и поставил такие условия в завещании, его встревожило то, как вы с этим актером…
Лиза строго поправила:
— С Алексеем Кузминским.
— Я и говорю… Как вы с ним пожирали друг друга глазами. Если бы наша матушка не умерла во время родов, она поговорила бы с тобой об этом. А папа так и не смог найти нужных слов, чтобы объяснить, как опасно флиртовать с артистами. И накинул на тебя узду своим завещанием… И на меня заодно.
— Да что же может быть опасного в дружбе с артистом?
Лиза упорно делала вид, что не понимает этого, хотя очевидный мезальянс подобных отношений и ей не давал покоя. Когда она думала об Алексее бессонными ночами, то с трудом представляла их будущее. Лиза отдавала себе отчет, что, связав свою жизнь с актером, потеряет уважение своего круга, в который она так жаждала войти посредством своей тетушки. Однако стоило ей вспомнить большие темные глаза Алексея, его улыбчивый, подвижный рот, его руки — такие сильные, будто он занимался физическим трудом, и голос, голос! У нее мурашки по телу бежали от звука его голоса…
«Это все — сплошное наваждение, — твердила Лиза, лежа в постели без сна. — Я должна как-то справиться с этим. У меня своя жизнь, у него — своя. Они пересеклись и разошлись, чтобы никогда больше не соприкоснуться. И так будет правильно, ведь он… из простых…»
Иногда ей почти удавалось убедить себя, но всякий раз волной накатывал страх: «Да захочет ли он пустить меня в свою жизнь?! Помнит ли Лизу Перфильеву? Или столичные красавицы давно затмили меня своим блеском? А может, он и вовсе не запомнил… Три танца на чужом балу — пустячок для него. Скорее всего так и есть. Он давно забыл и мое имя, и мое лицо… На что я надеюсь, глупая?!»
И перед этим горем отступали и рассыпались в прах все доводы рассудка. Что за дело ей до каких-то чужих, холодных людей, которые могут отвергнуть ее, вытолкнуть за пределы своего круга? Алексей может сделать с ней то же самое — вот что страшно! Да в самом деле, может ли она рассчитывать на то, что его память сохранила ее образ, если каждый вечер в него влюбляются десятки молоденьких девушек, и, наверное, шлют ему записки с пылкими признаниями и дарят цветы? Какой же надо быть наивной и глупой девчонкой, чтобы надеяться на взаимность такого избалованного вниманием человека…
На ее вопрос брат так и не ответил. Догадался, что Лиза давно уже отыскала и множество раз перетасовала все возможные ответы. Ему оставалось только пожалеть ее и поддержать по мере возможности. Что Николя и собирался сделать.
* * *
Петербург встретил их дождем. Мелким, скучным осенним дождиком, который наводит уныние и нагоняет сон. А ей так хотелось сразу пережить восхищение этим городом, о котором она столько слышала и который уже выстроился в ее воображении. Возможно, несколько иным, чем был на самом деле. Но для того чтобы убедиться в этом, сравнить, необходимо было выйти из кареты и пешком пройтись по его улицам и мостам, набережным и проспектам. Насладиться ветром над Невой. Подняться на смотровую площадку Исаакиевского собора. Преклонить колени, зайдя внутрь…
Лизе так не терпелось проделать все это, а дождь мешал. И она сердито отвернулась от окна, чтобы не портить впечатления о столице.
«Я потом увижу все, — пообещала она себе, прикрыв глаза. — Потом. Когда выглянет солнце».
Ее удивляло и даже немного раздражало то жадное любопытство, с которым приник к окну Николя.
— Лиза, да посмотри же, какие величественные здания! В Москве все приземистое, маленькое, а здесь дома прямо в небеса уходят. А экипажи какие, ты только взгляни! И так чисто вокруг… Даже лошади будто только что искупаны. А какие у дам наряды! Лиза, ты меня слышишь?
Стараясь не слушать его восторженных восклицаний и не отвечая на недоуменные вопросы о том, почему она не любуется городом, Лиза вернулась в свой придуманный Петербург. И сразу же навстречу ей вышел Алексей Кузминский — быстрый и легкий, несмотря на высокий рост и крепость сложения. Он шел по какой-то узкой улочке, названия которой Лиза не сочинила, и утреннее солнце ласково светило ему в лицо. И он улыбался — и этим шаловливым, но теплым лучам, и ей, Лизе, идущей ему навстречу. Она так торопилась к нему, каблучки издавали быстрый перестук…
Алексей уже протянул к ней свои красивые, сильные руки, когда карета внезапно остановилась, и старый возница хрипло крикнул:
— Прибыли, ваши сиятельства! Дом графини Стукаловой, как и заказывали.
«Да, тетенька Аглая ведь графиня, — вспомнилось Лизе. — Должно быть, она вхожа в самое изысканное общество… Куда не пускают простых актеров».
И ей сделалось еще более тоскливо, хотя, казалось бы, сбылось то, чего она так ждала — они с братом были в столице! И Алексей Кузминский был здесь же.
Пока их собственные слуги выбирались из второй повозки, подоспевший лакей Стукаловых уже распахнул дверцу кареты — их приезда ждали. Лиза попыталась взбодрить себя мыслью о том, что на какое-то время этот роскошный особняк станет ее домом, и начнется для нее совершенно другая жизнь. Но сердце почему-то наполнилось не ликованием, а тревогой. Станет ли новая жизнь интереснее прежней, насыщеннее? Наверное, ее ждут блестящие балы, но сумеет ли она выглядеть достойно? Не покажется ли дамам из высшего общества смешной и неуклюжей провинциалкой? Получится ли у нее достойно поддержать беседу, и окажется ли она в курсе литературных новинок, которые наверняка обсуждают в гостиных Петербурга?
Николя же, напротив, весь сиял, выскочив из кареты, и не стеснялся озираться с восхищением. Иногда брат и сестра вели себя совершенно по-разному, озадачивая отца и воспитателей. Домашние учителя настаивали, что и способности у них разнятся по своей природе: Николя был склонен к точным наукам, Лизе же они давались плохо. Она больше интересовалась историей, легко усваивала языки и, кроме обязательного для девушки ее круга французского, свободно говорила на английском и немецком. К беллетристике же они оба проявляли страстную привязанность и заставляли отца выписывать из Петербурга все литературные новинки.
— Их сиятельство графиня Стукалова ждут вас, — церемонно провозгласил слуга и пригласил молодых Перфильевых в дом.
Николя одарил его лучезарной улыбкой, Лиза же вошла в новое жилище, потупив взгляд, Ее уже начало подавлять сверкающее великолепие, в котором она оказалась. Как ей хотелось сейчас очутиться в их родовом поместье, в слегка запущенном саду! Запрокинув голову, пробежаться, никого не стесняясь, по тенистой аллее. Потом укрыться в любимой беседке на обрыве. И любоваться золотящейся закатным золотом рекой, лениво извивающейся длинным, узким телом. И вполголоса читать новые стихи Афанасия Фета, которые прислали ей буквально на днях, но Лизе они уже запомнились. Только там она чувствовала себя свободной, вольной птицей, несмотря на то, что отец крепко держал их с братом на привязи. Но лишь сейчас Лиза начинала понимать, как же прекрасна и полна была их прежняя жизнь. И ей до слез стало жаль своего канувшего в Лету детства, родовой усадьбы, незамысловатых радостей бытия — прогулок верхом по утренним, росистым полям, поисков грибов в осеннем лесу, сладких ягод малины, сорванных прямо с куста…
«Здесь нам предстоит жить у чужих людей, — думала она, поднимаясь по высокой, широченной мраморной лестнице и едва не глотая слезы. — Разве можем мы считать тетушку по-настоящему родной? Она ни разу и не навестила нас за все эти годы… Почему? Они не ладили с папа? Он ни разу не заговаривал об этом… Да мы и не интересовались!»
Покосившись на брата, Лиза попыталась понять, чему же он так радуется? Неужели Николя не чувствует, что они с ним даже на этой белоснежной лестнице, застеленной шикарным ковром, кажутся неуместными, чужеродными, что же будет, когда они войдут в гостиную? Их, пожалуй, еще и выгонят взашей…
«Нет, нет! — поспешила Лиза заверить себя. — До такого дело не дойдет! Все-таки Аглая Васильевна родная сестра отца, не может она обойтись с нами дурно! Разве я могла бы плохо принять Коленькиных детей? Да такого просто быть не может!»
Высота лестницы, которую они преодолевали, сослужила Лизе добрую службу — добравшись до верха, она уже окончательно взяла себя в руки, и если не повеселела, то, по крайней мере, воспрянула духом. И решила во что бы то ни стало подружиться с тетенькой, которая, кроме Николя, оставалась для девушки единственным родным человеком на всем белом свете.
И Аглая Васильевна соблюла все законы гостеприимства. Хотя у Лизы и зародились подозрения, что тетенька на самом деле не так рада их видеть у себя, как старается показать. Но сухое ее лицо, еще почти не испорченное морщинами, озарилось улыбкой, как только она увидела племянников.
— А вот и наши долгожданные гости! — воскликнула она и быстро пошла им навстречу, распахнув объятия. — Да они совсем взрослые, только взгляните на них!
Но взглянуть на молодых Перфильевых было некому, кроме юной, еще недостаточно вышколенной служанки, вертевшейся в просторной и светлой гостиной, стены которой были обтянуты шелком с неброским, но изысканным рисунком. Граф Андрей Александрович вернулся только к вечеру, а своих детей у Стукаловых не было. Если Аглаю Васильевну и огорчало такое печальное обстоятельство, то скрывала она это с особой тщательностью: за время пребывания у них Лиза не слышала, чтобы тетушка сокрушалась по этому поводу. Видимо, отболело уже давным-давно… Лиза нашла, что тетка не имеет ни малейшего сходства с отцом.
Чмокнув воздух возле уха племянницы, Аглая Васильевна оглядела ее с ног до головы с довольной улыбкой:
— Да ты просто красавица, Лизонька!
Она перевела взгляд на племянника и сжала его плечи:
— Как ты повзрослел, Николя! Как возмужал!
Лизу так и тянуло спросить: «С каких пор, тетенька? Вы ведь моего брата в глаза не видели! Как и меня… Фальшь. Сколько фальши! Меня предупреждали, что в столице все — сплошное притворство!»
Но она понимала, что была бы несправедлива, если бы приписала эту фальшь исключительно петербуржской жизни. Их провинциальные нравы отличались не большей искренностью. Благодаря строгости и замкнутости отца, Лиза была лишена удовольствия часто появляться в обществе, но за крайне редкие выходы в свет у нее сложилось впечатление, что за глаза дамы всегда судят о человеке иначе, чем это может показаться на первый взгляд. Особенно доставалось сестрам Ольховским — и за непомерное их богатство, и за простоту происхождения, и за живость нрава. А Лизе они нравились, потому что были более естественны и неподдельны, чем остальные девушки их круга, в которых жеманство — вторая натура.
— Рад видеть вас, тетенька! — между тем провозгласил Николя. И вся его лучившаяся довольством физиономия подтвердила искренность его слов.
— И я бесконечно рада. — Лиза вынудила себя произнести это с самым счастливым видом.
А про себя подумала: «Может, я несправедлива к тетушке, приписывая ей лицемерие, которое сама же сейчас и проявляю? Все же она согласилась исполнить предсмертную волю папа и принять нас до той поры, пока мы не вступим в права наследования. И она наш официальный опекун, значит, должна заботиться о нас. Она могла и отказаться, если на то пошло…»
— Пойдемте же, дети мои. — Аглая Васильевна увлекла их к небольшому диванчику с изогнутой спинкой, рядом с которым стояли два кресла. — Я велела приготовить вам чаю с дороги. Или предпочитаете кофе с цикорием?
— Нет, чай! Чай! — обрадовался Николя, который проголодался за дорогу, и надеялся, что к чаю подадут и булочек, и печенья. А если еще и густых сливок, какие они едали у себя дома… Он даже зажмурился от предвкушения, хотя и подумал, что хороший обед вместо чая был бы уместнее.
Гостиная, очень просторная и светлая, Лизе сразу понравилась. Как ни странно, она не подавляла так, как парадная лестница. Устроившись на диване, тетушка жестом пригласила их располагаться в креслах. Лиза присела на самый край, тогда как Николя уселся вольготно, закинув ногу на ногу. Она и сама не могла понять, в чем причина внезапной, совсем несвойственной ей робости, охватившей ее. Тем более дом, где им предстояло жить, уже казался Лизе уютным и приветливым. Но почему-то ей не хотелось поднимать глаз.
Что-то было в лице их тетушки заставлявшее обмирать от страха. Нельзя сказать, что Аглая Васильевна смотрела на них с неприязнью или холодностью, и улыбка вроде бы не сходила с ее тонких бледных губ… И вместе с тем от нее исходило нечто устрашающее, как от той африканской маски, которую приятель их отца демонстрировал, будучи у Перфильевых проездом. Иван Никанорович со смехом рассказывал, как украл ее у шамана одного из племен, и было очевидно — этот господин не находит ничего зазорного в том, чтобы ограбить дикаря. Через пару месяцев после того, как он побывал у них в гостях, отец получил поразившее всех известие о внезапной кончине Ивана Никаноровича. Писали, его смерть была необъяснима и ужасна. Он весь иссох и мучился страшными болями, в чем его слуги винили жутковатую маску из Африки.
«Да как я могу родную тетушку сравнивать с шаманским проклятием?! — возмутилась Лиза себе самой. — Возможно, на ее лице просто лежит печать… высшего света. Наверное, все дамы здесь таковы… Надо просто привыкнуть».
Николя оживленно делился подробностями их путешествия, и Аглая Васильевна слушала его с одобрительной улыбкой. Раз или два Лиза поймала на себе ее быстрый взгляд, и ей почудилось в нем совсем не то выражение, с которым тетя смотрела на племянника.
— Вам забавно, тетушка, что мы так похожи? — Наконец не выдержала она.
Едва заметные брови Аглаи Васильевны удивленно приподнялись:
— Похожи? Напротив, я нахожу, что вы ничуть не похожи, дитя мое. Может быть, немного чертами… Но выражения лиц, глаз у вас совершенно разные.
— Неужели?
Лиза, в самом деле, была поражена. Да и Николя, судя по его озадаченному виду, тоже. До сих пор все находили брата с сестрой похожими, как две капли воды. Даже физически Николя развился еще не окончательно, и потому им так удавались розыгрыши, когда они менялись платьями и морочили головы редким гостям и слугам.
— Безо всякого сомнения, — между тем заявила Аглая Васильевна. — Ты, Николя, жизнерадостен и открыт миру. Ты вбираешь его с жадной торопливостью. Порой впитываешь и кое-что лишнее, но оно отсеется потом, ведь душа у тебя чистая, это сразу видно по твоему взгляду.
— А что вы скажете, тетушка, о моей душе? — С укором посмотрев на зардевшегося от радости брата, спросила Лиза настороженно.
— А ты, душенька моя, вся направлена в глубь себя. Это о таких, как ты говорят: душа — потемки.
Она усмехнулась так, будто произнесенное доставило ей неимоверную радость. Лиза спросила, опустив глаза, чтобы тетя не распознала, какой гнев вспыхнул в ее душе.
— Как это вам, тетенька, удалось так быстро узнать нас? Мы ведь еще и двух слов не сказали.
— Некоторым людям достаточно одного взгляда, чтобы угадать, кто перед ним, — явно гордясь своей проницательностью, ответствовала Аглая Васильевна.
— Значит, ваш взгляд подвел вас! — выпалила Лиза. — В моей душе нет никаких потемок!
— А может, ты и сама еще не догадываешься об их существовании, деточка моя? — Тетя внезапно понизила голос и подалась к ней.
«Она ведь намекает на что-то! — догадалась Лиза. — И я должна бы догадаться — на что… Но я, хоть убей, не понимаю!» Она вопросительно взглянула на брата, но Николя ответил лишь легкой гримаской, выразившей полнейшее недоумение. Было очевидно только одно: Аглая Васильевна невзлюбила Лизу с первой минуты.
* * *
Первая ночь в новом доме… Привыкание к новым запахам, вещам, к новой постели… Другие тени на стенах, другая луна за окном. Как тут уснуть? Перина взбита отлично, подушка удобная, белоснежная, тут уж тетушка расстаралась. Пожалуй, постель здесь пошире и получше, чем была у нее дома. Но здесь все — чужое. И сама тетя Аглая пока не воспринимается родным человеком. Да и будет ли когда-нибудь?
Но спать не дает вовсе не ощущение чужеродности всему окружающему. В конце концов, это только вещи, надо освоиться с ними, привыкнуть. А как освоиться с тем, что Алексей Кузминский сейчас так близко — добежать можно?! Может быть, на соседней улице, в соседнем доме — как знать? Лиза ведь давно смирилась с тем, что ее возлюбленный недосягаем, как мечта. Можно думать о нем, представлять его, читая стихи, фантазировать, порой воображая сцены столь откровенные, что щекам жарко становится… Но увидеть его — это несбыточно.
Так было еще вчера. А сегодня нужно смириться с тем, что Алексей рядом, но все равно остается недосягаемым. И только потому, что ее покойному батюшке взбрело в голову — его дочь не должна видеться с какими бы то ни было актерами.
«А если тетушка пригласит нас в театр? — Подумала Лиза с робкой надеждой. — Разве мы имеем право отказывать ей? Это противоречит законам гостеприимства… Или она тоже ознакомлена с условиями завещания? Да и что толку от ее приглашения, даже если оно последует? Она ведь может повезти нас совсем не в тот театр, куда рвется моя душа! А если даже случится чудо, и мы окажемся именно в том зале, а Кузминский будет на сцене… Конечно, видеть его — уже счастье! Но ведь мы не сможем переброситься ни словом… И я так и не смогу выяснить главного: помнит ли он меня? Сохранился ли в его душе след нашей встречи? Или он позабыл меня тотчас, как покинул усадьбу Ольховских?»
Она рывком отбросила одеяло, села на постели. Потом снова откинулась на подушку. Что она может выяснить, будучи запертой в четырех стенах? Сегодня, помолившись на ночь, Лиза попросила у Господа смирения и душевных сил, но пока ни того ни другого в себе не чувствовала. Она понимала, нужно молиться и молиться, горячо, истово, и тогда ее просьбы, возможно, будут услышаны. Но сейчас все ее мысли были обращены только к Алексею Кузминскому. И это его она молила: «Появись! Ведь ты же где-то рядом! Совсем рядом… Любимый мой… Самый красивый, самый талантливый… Господи, помоги мне найти его!»
И вдруг, точно ответ на ее мольбу, в мыслях мелькнула догадка, которая так и обожгла Лизу. Опять вскочив на постели, она прижала руки к щекам и беззвучно рассмеялась. Потом вовсе выбралась из-под одеяла и босиком перебежала к окну. Ночная улица, освещенная тусклыми газовыми фонарями, была пуста, лишь камни мостовой слегка поблескивали, приглашая пуститься по ним в опасное, но желанное путешествие.
Лиза подумала: «Это ведь немыслимо — то, что пришло мне в голову! Настоящее безумие. Но как иначе я смогу увидеть Алексея? И никто ничего не узнает, кроме Николя… Да еще Аленке придется сказать. Ей ведь придется помочь мне!»
Но будить служанку сейчас Лиза не решилась, хотя было необходимо немедленно поделиться с кем-нибудь рискованным замыслом. «Да ведь Николя по соседству! — вспомнилось ей. — Жаль двери нет между нашими комнатами, придется перебегать по коридору… Как бы не ошибиться в темноте!»
Она вообразила на миг, как, перепутав двери, оказывается в спальне дядюшки, тормошит его, пугает до смерти одним своим видом. И тихонько прыснула. Андрей Александрович, вернулся домой только к вечеру, он показался Лизе более открытым и приветливым, чем родная тетушка. Казалось, граф Стукалов действительно рад видеть у себя молодых Перфильевых.
— А-а, вот и они! — воскликнул Андрей Александрович радостно и распахнул им объятия.
Она с радостью обняла дядюшку, а он звонко чмокнул ее в щеку и крякнул от удовольствия:
— Вы поглядите только, какая красавица! Как зорька ясная…
Николя дядя назвал «соколом», чем рассмешил Лизу, отметившую про себя, что до «орла» ее братец еще не дорос. С возвращением Андрея Александровича дом Стукаловых точно ожил, и Лиза сразу воспрянула духом. Тем более что дядюшка принялся расспрашивать их о родных местах, что брату с сестрой было очень приятно, о породах лошадей, которых держал отец и которых теперь предстояло продать. Андрей Александрович пообещал, что сам займется этим и найдет настоящего знатока, который даст за лошадей истинную цену. Лиза чувствовала, как ее душа заполняется теплой благодарностью к нему.
Но сейчас ей хотелось видеть вовсе не дядюшку. Николя — вот единственный человек, способный понять и поддержать ее. Набросив халат, сунув ноги в домашние туфли, Лиза, не зажигая свечи, осторожно выбралась в длинный коридор. Благо двери в доме Стукаловых не скрипели… Быстро оглядевшись, она перебежала к соседней двери и без стука проникла в комнату.
Николя спал так безмятежно, что ей стало совестно будить его. Но Лиза быстро утешила себя тем, что после их разговора он уснет так же крепко. А вот ей — если она не выскажется — придется мучиться бессонницей до утра.
И она решительно потормошила брата:
— Николаша, проснись!
Он что-то сонно забормотал, застонал, не желая расставаться с объятиями Морфея, но Лиза была настойчива. И вскоре Николя не только окончательно открыл глаза, но и сообразил, кто перед ним.
— Лиза? Что случилось? Почему ты здесь?
— Николя, слушай, что я придумала! Да послушай же ты! — нетерпеливо перебила она брата. — Я должна проникнуть в их театр под видом мужчины!
— Что?! — кажется, только сейчас он проснулся по-настоящему.
Присев на край его постели, она терпеливо объяснила:
— Ты дашь мне свою одежду. И надо раздобыть мужской парик и усы, которые клеят себе актеры и шпики. Я попрошу свою Аленку осторожно разузнать, где можно купить такие. Должна же быть какая-нибудь театральная лавка, или что-нибудь в этом роде.
— Ты сошла с ума, — спокойно констатировал Николя.
— Может быть! — Лиза счастливо рассмеялась. — Но ведь это единственный выход, понимаешь? Иначе мне никак не увидеть его.
— Все равно это настоящее безумие, — предупредил брат.
— Я знаю. Ну, так что с того? Может, я и безумна, зато так счастлива сейчас! Ты даже представить себе не можешь!
Вскочив, она легко закружилась по комнате, и Николя невольно рассмеялся. Сдержанный лунный свет вспыхивал на ее распущенных волосах, ласкал обнажившиеся до локтей руки, которые так и мелькали в воздухе.
— Я ведь смогу даже познакомиться с Алексеем под видом мужчины, понимаешь? Не только смотреть на него из зала… Хотя это само по себе уже счастье! Но если я переоденусь в мужское платье, я ведь смогу подружиться с ним и выяснить…
— Помнит ли он еще Лизу Перфильеву? — закончил брат за нее.
Она бросилась к его постели и ловко опустилась на одеяло:
— Ах, ты все понимаешь, Николя! Какое счастье, что ты у меня есть!
— Но я должен предупредить тебя, — начал он строго, — что это может быть опасно. Юная девушка и такое рискованное приключение… К тому же, если тетя разнюхает, где ты бываешь…
Оглянувшись на дверь, Лиза прошептала:
— Она тоже показалась тебе похожей на собаку-ищейку?
— Мне кажется, тетушка не слишком довольна тем, что мы у нее поселились, — признался Николя. — Такова была предсмертная воля нашего папа, и тетя ее выполняет, но сразу заметно, делает она это против собственного желания.
— Может, она привыкнет к нам, — неуверенно предположила Лиза.
— Ты думаешь?
— Нет, — созналась она. — На самом деле я думаю, что тетушка сделает все, чтобы мы убрались из ее дома.
Николя пристально посмотрел на нее:
— Но чтобы она почувствовала себя вправе нарушить завещание нашего батюшки, необходимо, чтобы мы первые нарушили его условия. Что ты как раз и собираешься сделать!
— Николя, но ведь никто не узнает, что Андрей Зыков — это я.
— Андрей Зыков? Так ты уже имя ему придумала? Лиза, ты пугаешь меня…
— Пусть его зовут, как дядюшку графа, — не слушая брата, задумчиво произнесла она. — Он — хороший человек, не притворный. Настоящий!
— Мне он тоже понравился, — заметил Николя. — Но мы ведь не о нем сейчас говорим! Лиза, подумай хорошенько — чем ты рискуешь! Мы оба рискуем.
Она поспешно заверила:
— Только не ты! Даже если я попадусь, то скажу, что без спросу взяла твою одежду. И что ты ничегошеньки не знал. Разве так не могло быть?
— А что будет с тобой? Это ведь позор, Лиза! Об этом немедленно узнают в свете, уж Аглая Васильевна постарается. И тогда тебе ни за что не сделать хорошей партии. Достойной тебя.
— Ах, о чем ты говоришь! — воскликнула Лиза раздраженно и, вскочив, принялась расхаживать по комнате. — О каком еще замужестве, когда в целом свете для меня существует только один мужчина! И его зовут Алексей Кузминский, ты же знаешь. Я бредила им целый год, и ради него я готова на все, Николя! Позор так позор! Нищета так нищета…
— Да ты ведь никогда не жила в нищете, — заметил брат.
— Я что угодно выдержу, если только мой Алексей будет рядом. Вот увидишь! А что за радость мне будет от сытой и благополучной жизни, в которой не найдется места любви? И не будет никакого смысла… В пору в петлю лезть от такой радости!
Николя фыркнул:
— Ну, уж — в петлю! Ты скажешь… Я ведь обхожусь без таких страстей.
— Потому что твое сердце еще не проснулось, — мягко сказала она и снова присев рядом, погладила руку брата. — А когда ты вот так же полюбишь кого-то… До того, что свет без него чернеть начнет, тогда ты сможешь до конца понять меня.
— Я и сейчас стараюсь понять… Только мне страшно за тебя, Лизонька, — Николя сжал ее горячую, узкую руку.
— А мне не страшно! — отозвалась она весело. — Ну может, самую капельку. Зато, Николаша, это ведь будет самое настоящее приключение! Как во французском романе… Помнишь, сколько мы их перечитали?
Он проворчал:
— Похоже слишком много. Теперь я начинаю думать, что папа был прав, когда проявлял недовольство по этому поводу.
— Глупости! — отрезала Лиза. — Что мы с тобой узнали бы о любви без этих романов? Ну, еще и без романов господина Тургенева…
Николя усмехнулся:
— Помню, помню, как тебе польстило, что одну из его героинь тоже зовут Лизой!
— Но мы с ней не очень-то похожи, — заметила Лиза.
— Все-таки Тургенев не с тебя ее писал! Но у тебя есть все шансы сделаться героиней романа, если ты на самом деле осуществишь все, что задумала.
Она махнула рукой и зевнула:
— Да ну их, эти романы… Мне ведь только Алексей нужен, а не какая-то там слава. Пойду-ка я спать, Николаша… Завтра мне необходима свежая голова, чтобы все хорошенько обмозговать.
— А своей Аленке ты доверяешь? — Спросил брат напоследок. — Она тебя не выдаст?
— Ни за что! — уверенно отозвалась Лиза. — Она уже столько лет у меня. Мы с ней, как подружки. Ну, если можно назвать служанку подружкой…
Сестра ушла к себе, а Николя еще долго лежал без сна, глядя на высокий, скрытый тьмой потолок. Фантазии сестры взбудоражили его и заставили устыдиться: почему это не ему приходят в голову подобные безумства, а Лизе, которой сам Бог велел быть скромной и застенчивой? Почему его самого никогда не тянуло выкинуть подобную штуку, переодеться в кого-нибудь, устроить какую-нибудь мистификацию? Или хотя бы влюбиться до безумия, как это случилось с сестрой… Иногда в присутствии младшей из сестер Ольховских — Ольги — сердце Николя взволнованно сбивалось с ритма, но, покинув их усадьбу, он тотчас забывал о существовании девушки. Никаких бессонниц и стихов, никаких безумств…
Николя хорошо жилось на этом свете, его счастливый нрав позволял ему наслаждаться всем окружающим. Все интересовало его, во всем он умел находить нечто привлекательное и забавное.
«Мы — близнецы, а какие разные, — подумал он с огорчением, но тут же улыбнулся в темноту. — Это и хорошо! Какая скука была бы, если б мы еще и в душе были так же схожи, как с лица… Только тетенька ошиблась насчет Лизиной души. В ней совсем даже не потемки, а огонь бушует! Ничего, я буду рядом, уж прослежу, чтобы не спалило ее совсем это пламя…»
И, повернувшись на правый бок, Николя уснул так крепко, что его еле добудились к полудню.
* * *
Весь следующий день Аглая Васильевна посвятила тому, чтобы представить племянников в лучших домах Петербурга. Вопреки предположениям Лизы, не только сама тетушка, но и многие из ее светских приятельниц уже были наслышаны о странном завещании Александра Васильевича Перфильева. Относительно его детей ходили пересуды, рождались домыслы, в которых Лиза и Николя представлялись испорченными до мозга костей, взбалмошными юнцами, готовыми спустить все деньги на развлечения. Почему в таком случае под запрет попало только посещение театров, этого никто объяснить не пытался. Возможно, возникавшие пересуды предписывали юным Перфильевым полный отказ от какой бы то ни было публичной жизни.
Вполне естественно, что после того, как создался подобный образ, встречали брата с сестрой настороженно, даже с некоторой опаской. В первом же доме — графини Подъяблонской — Лиза почувствовала, что от нее ждут какой-то выходки и готовы ужаснуться ее экстравагантности.
«Неужели они думают, что я вскочу на стол и начну раздеваться у всех на глазах?» — Она пыталась посмеяться над глупостью всех этих важных дам, но было совсем не до смеха. И поскольку Лиза не представляла, каким образом ей завоевать расположение петербургского света, она решила просто быть самой собой. А Николя, похоже, и вовсе не переживал по этому поводу. Ему все было любопытно, и он исподтишка оглядывал комнаты, которые они посещали.
Аглая Васильевна натянуто улыбалась, представляя племянников, всем своим видом демонстрируя полную непричастность к тому, что вырастил из детей ее покойной брат. Но Лиза отвечала на язвительные вопросы так спокойно и на таком хорошем французском, что настороженность в глазах хозяев сменялась удивлением, которое постепенно перерастало в одобрение. Наряд на ней был скромный, но все детали туалета были тщательно и со вкусом подобраны, даром что выросла Лиза в провинции. И держалась она с простотой и достоинством, которые невольно располагали к себе. Свет нашел, что Лиза Перфильева неглупа и умеет себя вести.
А Николя, который так мило улыбался и был по-юношески хорош собой, дамами всех возрастов был признан просто очаровательным. Их забавляло, до чего брат с сестрой похожи друг на друга, но при этом каждый уже вполне соответствует своему полу.
— А они недурны — эти молодые Перфильевы, — заметила Татьяна Ивановна Подъяблонская, ничуть не стесняясь их присутствия. — Сдается мне, Аглая Васильевна, что покойный братец твой был большим чудаком. Что за нелепый запрет, в самом деле, — в театры не ходить! Уж сразу отправил бы родных деток в монастырь, да и все дела.
Аглая Васильевна произнесла с намеком:
— У него были на то причины. Уж вам-то, Татьяна Ивановна, известна эта старая история!
— А им известна? — прогудела графиня.
— Я думаю, моим племянникам пока ни к чему вникать во все подробности, — туманно отозвалась тетушка.
«О чем это они? — подумала Лиза с тревогой. — Мы чего-то не знаем о батюшке? Вполне возможно, он всегда был скрытен, и, в отличие от многих, неохотно пускался в воспоминания… Удастся ли вытянуть что-либо из тети? Надо подослать к ней Николя — к нему она более благосклонна. Он вообще нравится женщинам».
Она покосилась на живое, разрумянившееся от волнения лицо брата, и чуть опустила голову, пытаясь скрыть улыбку. Ее забавляло, что Николя воспринимают как молодого мужчину, ведь совсем недавно она колотила его подушкой за то, что он ночью привязал ее длинные волосы к изголовью кровати. Она подумала с нежностью: «Для меня он навсегда останется мальчишкой. А вот другие женщины уже посматривают на него с определенным интересом… Как бы у него голова не закружилась от пьянящих взоров!»
— Бывайте у меня, — приказала им графиня Подъяблонская, когда они стали откланиваться. — Мои дочки сейчас в Ницце, а как вернуться — милости прошу! Я вас познакомлю. С ними вам все веселее будет, чем со старой перечницей!
Лиза без труда догадалась, что приглашение это в первую очередь относилось к брату, которого графиня задумала коротко свести с одной из своих дочерей. Все-таки он считался богатым наследником, и для него отцовские условия завещания не были так невыносимы: Николя и прежде не был заядлым театралом. Отец наказал его за компанию и чтобы не навлекать пустых подозрении света на дочь, которая могла к тому времени уже и забыть о существовании Алексея Кузминского.
«Я никогда не забуду его, — тоскливо прозвучало в душе Лизы. — Ах, если бы кто-нибудь хотя бы заговорил о нем! Рассказал бы, как обстоят дела в театре, что он играет сейчас… Мне так важно знать о нем любые мелочи! Из них я смогла бы соткать целое полотно жизни. Его жизни. Моей жизни. Нашей…»
От одной только мысли, что жизнь у них может быть общей, у Лизы бешено заколотилось сердце. Пусть это никогда не сбудется, но ведь она может хотя бы помечтать о том, как Алексей сжимает ее похолодевшие от волнения руки, согревает их своим теплом и произносит те слова, которые столько раз говорил со сцены. Но тогда они звучали иначе — для всех, теперь же они адресованы ей одной. И никто не слышит их, кроме нее, потому что они одни в полутемной комнате незнакомого дома. Его дыхание касается ее лица, она пьет его запах, ловит его губами. Он наклоняется все ближе, и вот уже шепчущие губы чуть трогают ее волосы, щеки, отчего Лиза вся замирает, проживая незнакомые, пронзительные ощущения. И нарастающая внутри нее волна желания заставляет все ее тело податься к нему, прижаться, вбирая его тепло. И губы их соприкасаются сперва робко, потом страсть прорывается наружу, заставляя их обоих застонать.
Она представляла все это, забившись в угол кареты, которая везла их в очередной известный дом Петербурга. И не слушала того, о чем весело болтает Николя с тетушкой. Ей племянник тоже явно понравился больше, чем Лиза, которая показалась себе на уме. Не зная предыстории, Аглая Васильевна сразу догадалась, кого из своих отпрысков пытался предостеречь брат от необдуманного шага. И мнение о Лизе у нее сразу сложилось, как о девушке глубоко порочной и скрытной. Хотя она вынуждена была признать, что племянница умеет вести себя в обществе, и краснеть за нее не приходится.
Тетушка вынудила их нанести еще несколько визитов, и осталась довольна тем, как прошел день. Последним в списке на сегодня оказался дом княгини Донской, и лишь потому, что вдовая Мария Николаевна поднималась с постели ближе к обеду, а молодой князь и того позже. И весь Петербург знал, что не следует беспокоить их раньше этого времени.
Когда они ступили на порог огромного дома Донских, Лизу охватило ощущение, что они попали в ледяной дворец. Все вокруг: и колонны, и обивка мебели, и обрамление камина, и люстры — было белоснежным и сверкало, словно кристалл. Лиза тотчас затосковала по родной усадьбе с ее буйством красок и зеленым лугам, покрытым пестрыми цветочными лоскутками. Но пришлось взять себя в руки и мило улыбнуться Марии Николаевне, оказавшейся, вопреки ожиданиям, яркой брюнеткой, совсем еще не старой и очень живой.
— Да они у тебя прелесть! — с ходу заявила она Стукаловой, и принялась по-свойски тормошить брата с сестрой. — Смотри, какой у них здоровый румянец! Никакими средствами такой не сделаешь. Вот что значит растить детей на природе, а не в Петербурге, где никакого воздуха. Одна сплошная сырость… Мы с Петенькой подумывали провести зиму на юге Франции, но теперь, — княгиня пристально поглядела на Лизу, — может быть, и останемся… Кстати, я вас сейчас познакомлю со своим сыном.
Первая мысль, мелькнувшая у Лизы, когда она увидела Петра Владимировича Донского, сына княгини, была: «Чем он болен?» Нездоровый цвет лица, впалая грудь и тихий голос наводили на мысль о чахотке. Но Лиза до сих пор не встречала чахоточных больных, знала об этой болезни только по романам, и не была уверена, что это именно тот случай.
— Счастлив, — сказал Петр коротко, прижавшись губами к ее руке.
Лизе захотелось немедленно вымыть руки с мылом, чтобы, не дай Бог, не заразиться от него. Но сделать это прямо сейчас было невозможно, поэтому ей пришлось ограничиться зарубкой в памяти: как только вернемся домой — немедленно! Она улыбнулась молодому князю, но больше с сочувствием, чем с приязнью. Его волосы были так же темны, как у матери, но лишены ее здорового блеска. И вообще все в нем казалось тусклым и мертвым.
Усевшись в кресло у окна, Петр Владимирович весь ушел в свои мысли, которых никто из них так и не узнал. Казалось, гости его нисколько не заинтересовали, Лиза даже не была уверена, что при следующей встрече князь Донской узнает их. В разговоре он почти не участвовал, лишь изредка отпускал язвительные замечания по поводу каких-либо слов матери. Княгиня смотрела на него с обожанием, и, казалось, готова была стерпеть что угодно.
— Блестящая партия для тебя, — заметила Аглая Васильевна, когда они снова уселись в карету, чтобы на этот раз отправиться домой.
— Кто? — даже не поняла Лиза.
— Князь Петр Донской, — произнесла тетушка с пафосом. — Подумай, ты можешь стать княгиней!
— Зачем? — растерялась Лиза. — Я вовсе не гонюсь за титулом.
— Зато твоим детям он весьма и весьма пригодится… Если ты станешь княгиней, никто и пикнуть не посмеет о том…
Внезапно оборвав себя, графиня замолчала и отвернулась к окну. Лиза настороженно спросила:
— Тетенька, вы что-то скрываете от нас? Вам известно нечто… непристойное о нашем происхождении?
Аглая Васильевна посмотрела на нее возмущенно:
— Происхождении? Нет! Мой брат не допустил бы ничего предосудительного. Но некоторые вещи оказались неподвластны ему…
— Какие именно? — не сдавалась Лиза.
Даже Николя посерьезнел и смотрел на тетушку испытующе. Она нервно улыбнулась ему:
— Не думаю, что нам стоит сейчас начинать этот разговор. И вообще — когда-либо… А насчет молодого князя, ты подумай, это была бы прекрасная партия!
Лиза нахмурилась:
— Тетушка, да о чем тут думать? Я впервые увидела его меньше часа назад! И он меня. С чего вы взяли, что он готов сделать мне предложение.
— Ты понравилась княгине, — отрезала Аглая Васильевна. — Даже не столько ты сама, сколько твой здоровый цвет лица. Для будущих внуков княгиня ищет здоровую мать. Петербургские барышни сомнительны в этом отношении.
— Тогда Петру Владимировичу следует жениться на крестьянке…
Аглая Васильевна прикрикнула:
— Не говори глупостей! Тебе такое счастье улыбнулось, а ты еще капризничаешь!
— Какое счастье? — заартачилась Лиза, чувствуя, как кровь прихлынула к щекам. — Больной муж? Что у него такое? Чахотка?
Немного помолчав, графиня призналась:
— Туберкулез кости. Это не передается по наследству, насколько мне известно.
Лиза твердо сказала:
— Это все не имеет значения. Я не собираюсь выходить замуж ни за Петра Донского…
— Князя Петра Донского, — мрачно уточнила тетушка.
— …ни за кого другого. А если я и сделаю это, так лишь по велению сердца.
Николя, наконец, счел необходимым вмешаться:
— Тетушка, не нужно так давить на Лизу. Дайте нам время хотя бы освоиться в Петербурге. Не может ведь Лиза выйти замуж в первую же неделю нашего пребывания здесь!
Поняв справедливость его слов, Аглая Васильевна оставила племянницу в покое. И у Лизы появилась возможность проговорить про себя все то возмущение, что охватило ее: «Выйти замуж за другого! Какая нелепость! И ради чего? Ради титула? Ради спасения рода князей Донских от вырождения? Вот какую роль уготовила мне тетушка — жертвенницы! Спасибо. Пусть спасают свой род без меня. И если мне когда-нибудь суждено выйти замуж, то я стану женой только Алексея Кузминского».
Ее опять охватило волнение: стать его женой… Это ведь значит ложиться с ним в постель, принимать его смелые ласки, самой ласкать его до исступления, до изнеможения… Лиза отвернулась к окну, чтобы тетушка не заметила, как вспыхнуло ее лицо. Впрочем, она вполне может принять этот румянец за признак гнева, еще не улегшегося в душе племянницы. Как она могла заговорить о замужестве, даже не предполагающем любви?! И со стороны Петра тоже, он ведь почти и не смотрел на Лизу, она его явно не заинтересовала.
Покосившись на Аглаю Васильевну, сидевшую с насупленным, сердитым видом, она спросила себя: неужели тетушка никогда не влюблялась в молодости, не мечтала о возлюбленном? Или ее жизнь сложилась так счастливо, что первым, кого она встретила открытым сердцем, был ее будущий супруг — Андрей Александрович? Отец говорил, что дядюшка был очень хорош собой в молодости… И потом — он ведь чудо, что за человек! Можно сказать, тетушке неслыханно повезло! Но вот почему Андрей Александрович выбрал именно ее…
Лиза снова искоса взглянула на Аглаю Васильевну. Сухая, черствая, замкнутая. Правда, сегодняшние визиты продемонстрировали им совсем иную тетушку: оживленную и любезную, готовую поддержать любой разговор, улыбчивую. «Все только напоказ, — угрюмо подумала Лиза. — Наверное, когда граф Стукалов сватался к ней, она тоже все делала напоказ, лишь бы заполучить его. Титул заполучить! А теперь уже ни к чему скрывать от него свое истинное лицо, вот она и торчит в собственном доме деревянным истуканом! А дядюшка сбегает чуть свет и пропадает где-то целыми днями… И я его понимаю!»
* * *
Лиза была поражена, когда вечером того же дня князь Петр Владимирович Донской явился с визитом в дом Стукаловых. Аглая Васильевна забегала перед ним так, будто принимала у себя особу императорских кровей. Лизе было неприятно наблюдать, как она суетится, демонстрируя полную готовность отдать племянницу в безраздельное владение князя. Мыслями Лиза была далеко от этого дома, ведь она только что переговорила со своей служанкой Аленкой, которая служила у нее уже больше пяти лет. Аленка пришла в восторг от затеи хозяйки и пообещала осторожненько выведать, где в Петербурге можно раздобыть накладные волосы и усы.
— Только сделай это безотлагательно, — попросила Лиза.
— Да прямо сейчас и побегу! — пообещала Аленка. — Я вас не подведу, Лизавета Александровна, все сделаю как надо. И никто о том не узнает, вот не сойти мне с этого места!
Лиза усмехнулась: