Артур Хейли
В десять тридцать пять вечера двадцать седьмого января Малколм Эйнсли уже был на полпути к выходу из отдела по расследованию убийств, когда услышал за спиной телефонный звонок. Чисто инстинктивно Малколм приостановился и оглянулся. Позже ему не раз пришлось пожалеть, что он сделал это.
Детектив Хорхе Родригес проворно подскочил к свободному столу, снял трубку, послушал и окликнул Эйнсли:
— Это вас, сержант!
Эйнсли положил на стол книгу, которую держал в руках, и вернулся к своему рабочему месту. Движения его были четкими и легкими. Только что разменявший пятый десяток детектив Эйнсли обладал крепким сложением, ростом выше среднего и выглядел не хуже, чем в те времена, когда играл опорным защитником в школьной футбольной команде. Лишь небольшой живот был ему упреком в злоупотреблении гамбургерами, но таков уж удел сыщика — вечная сухомятка, все бегом.
Этим поздним вечером на пятом этаже главного здания полицейского управления Майами, где располагался отдел по расследованию убийств, царила полная тишина. Здесь работали семь следственных групп, каждая из которых включала сержанта и трех сыщиков-детективов. Но группа, которая дежурила сегодня, находилась на выезде, ей предстояло начать расследование трех не связанных друг с другом убийств, происшедших за последние несколько часов. В Майами, штат Флорида, человеческие существа истребляли себе подобных без устали.
Официально рабочий день в отделе длился десять часов. Но почти всегда приходилось задерживаться. Вот и у Эйнели с Родригесом смена давно закончилась, а они только-только поставили точку.
Эйнсли подумал, что наверняка звонит его жена Карен. Хочет узнать, когда он явится домой, ознаменовав тем самым начало долгожданного отпуска. Что ж, хотя бы в этот раз он сможет ей сказать, что уже выезжает, что привел в порядок отчетность, подчистил все дела и никто не помешает им теперь отправиться вместе с Джейсоном завтра утренним рейсом “Эйр Канада” из Майами в Торонто.
Эйнсли была необходима эта передышка. Хоть он все еще и пребывал в отменной физической форме, однако не чувствовал больше того неиссякаемого запаса энергии, с которым пришел на работу в полицию десять лет назад. Накануне, когда брился, заметил, что седины прибавилось, а волос стало меньше. Морщины к тому же… Ясно, отчего все это: работа в “убойном” отделе — сплошная череда стрессов. Во взгляде — настороженном и испытующем — проступили скепсис и даже цинизм, порожденные годами соприкосновения с людскими мерзостями.
К нему незаметно сзади подошла Карен и, словно прочитав по своему обыкновению мысли мужа, слегка взъерошила ему волосы со словами: “Мне лично ты очень нравишься”.
Малколм привлек Карен к себе и крепко обнял. Она едва была ему по плечо, он щекой ощутил мягкую шелковистость ее волос; соприкосновение их тел всегда возбуждало обоих. Малколм чуть приподнял пальцем ее подбородок, они поцеловались.
“Я хоть и кроха, — сказала ему Карен вскоре после помолвки, — зато во мне бездна любви к тебе.., и всего прочего, что тебе пригодится в жизни”. Так и оказалось.
…Ожидая услышать голос Карен, Малколм, расплывшись в улыбке, снял трубку.
— Это Рэй Аксбридж, — произнес звучный баритон, — капеллан тюрьмы штата Флорида.
— Мы знакомы. — Эйнсли пару раз сталкивался с Аксбрвджем, тот пришелся ему не по душе. Тем не менее он спросил вежливо:
— Что побудило вас обратиться ко мне, святой отец?
— Одного нашего заключенного должны казнить завтра в семь утра. Его зовут Элрой Дойл. Он говорит, что знает вас.
Эйнсли моментально почувствовал, как вскипает злость.
— Еще бы не знать! Это ведь я засадил Зверя в Рэйфорд.
Ответная реплика прозвучала сдержанно:
— Хочу напомнить вам, сержант, что речь идет о человеке. Я предпочел бы не прибегать в разговоре к подобным прозвищам.
Эйнсли сразу вспомнил, почему в первую встречу Рэй Аксбридж вызвал в нем антипатию: осел велеречивый…
— Бросьте, его все называют Зверем, — сказал Эйнсли, — включая, кстати, и его самого. Для такого извращенного убийцы кличка даже мягковата.
Прозвище это пошло от доктора Сандры Санчес, помощника судебно-медицинского эксперта округа Дейд, которая, увидев изуродованные тела первых двух из двенадцати жертв Элроя Дойла, не сдержалась:
— Боже милостивый! Я достаточно повидала ужасов, но это — дело рук какого-то зверя в человеческом обличье! Ее слова почти в точности повторяли потом многие. Аксбридж между тем продолжал:
— Мистер Дойл попросил меня связаться с вами и передать, что он хотел бы встретиться с вами перед смертью. — Священник помедлил, и Эйнсли понял, что собеседник смотрит на часы. — До казни осталось чуть больше восьми часов.
— Дойл объяснил, зачем я ему понадобился?
— Он отлично понимает, что вы более чем кто-либо другой способствовали его аресту и осуждению.
— И что ж? — спросил Эйнсли нетерпеливо. — Он перед смертью хочет плюнуть мне в лицо?
Последовала пауза, после которой капеллан произнес:
— Я имел подробную беседу с заключенным, но должен вам напомнить, что содержание разговоров между духовным лицом и приговоренным к смерти является сугубо конфиденциальным и не подлежит…
— В таком случае я должен напомнить вам, что нахожусь в Майами, то есть в шестистах километрах от вас, и не собираюсь всю ночь гнать машину только потому, что этот псих смеха ради захотел увидеться со мной.
Эйнсли пришлось подождать, пока священник сказал:
— Он говорит, что ему нужно сделать признание. Эйнсли был поражен. Он ожидал чего угодно, только не этого.
— В чем он хочет признаться? В совершенных им убийствах?
Вопрос напрашивался сам собой. На всем протяжении долгого судебного разбирательства, в ходе которого Дойл был обвинен в чудовищном двойном убийстве и приговорен к смертной казни, он твердил, что невиновен, несмотря на всю тяжесть улик, предъявленных следствием. Столь же горячо он отрицал свою причастность к десяти другим убийствам, которые ему не инкриминировались, хотя детективы были убеждены, что они тоже дело его рук.
Непостижимая жестокость этих двенадцати убийств потрясла и повергла в ужас всю страну. По окончании процесса один из известнейших обозревателей писал: “Содеянное Элроем Дойлом может служить самым сильным аргументом в пользу смертной казни. Но какая жалость, однако, что смерть от электрического разряда слишком быстра и ему не придется испытать мучения, которым он подверг своих жертв!”
— Не знаю, в чем он хочет признаться. Это вам предстоит выяснить самому.
— Черт возьми!
— Простите?
— Я сказал “черт возьми”, святой отец. Держу пари, вам тоже доводилось говорить так.
— Не надо мне грубить.
Эйнсли вдруг в голос застонал, осознав, какая перед ним дилемма.
Если сейчас, на самом краю бездны. Зверь решился признать справедливость обвинений против себя в суде или тем более — сознаться в совершении остальных убийств, это необходимо запротоколировать. Пусть с одной лишь целью — заставить заткнуться горстку горлопанов, в том числе и из организации противников смертной казни, которые даже сейчас считали Дойла ни в чем не повинным и твердили, что его сделали козлом отпущения, поскольку общественность требовала найти виновного как можно скорее. Признание Дойла их угомонит.
Большой вопрос, конечно же, на какое такое признание решился Дойл? Даст ли он показания в чисто юридическом смысле этого слова или же захочет излить душу, чтобы получить отпущение грехов? На суде один из свидетелей отозвался о нем как о религиозном фанате, у которого “дичайшая мешанина в башке”.
Как бы то ни было, только Эйнсли, досконально знавший дело, способен довести его до конца. А значит, он должен, просто обязан отправиться в Рэйфорд.
Эйнсли со вздохом откинулся на спинку кресла. Как некстати! Кареч будет в бешенстве. Не далее как На прошлой неделе она подстерегла мужа на пороге дома. Было около часа ночи, так что она успела хорошо продумать свою сердитую речь. Эйнсли в тот день пришлось заниматься убийством, которое произошло в ходе перестрелки между двумя бандитскими кланами. Случай сложнейший, он опоздал к праздничному ужину в связи с годовщиной их свадьбы. Жена встретила его у входной двери, сменив нарядное платье на розовую ночную рубашку. “Малколм, — сказала она, — так дальше продолжаться не может. Мы почти тебя не видим. Мы ни в чем не можем положиться на тебя. Даже когда ты дома, ты так измотан, что спишь на ходу. Пришла пора что-то менять в нашей жизни. Ты должен решить наконец, что тебе дороже. — Карен отвела взгляд. Потом закончила уже спокойнее:
— Я говорю совершенно серьезно, Малколм. Поверь, это не блеф”.
Он очень хорошо понимал, что имела в виду Карен. И был полностью с ней согласен. Однако что-то изменить было гораздо труднее, чем могло показаться на первый взгляд.
— Вы меня слушаете, сержант? — Тон Аксбриджа становился все более настойчивым.
— К сожалению, да.
— Так вы приедете или нет?
Подумав, Эйнсли ответил:
— Как вы думаете, святой отец. Дойл… Ему нужна исповедь в общепринятом смысле этого слова?
— К чему вы клоните?
— Ищу путь к компромиссу, чтобы не ездить в Рэйфорд. Не могли бы вы сами исповедать Дойла, но в присутствии представителя тюремной администрации? Тогда это можно трактовать как официальное признание, которое вносится в протокол.
Эйнсли знал, что зашел слишком далеко, и потому бурная ответная реакция не удивила его.
— Во имя всего святого! Как вы можете так говорить? Тайна исповеди священна! Уж вы-то должны это знать!
— Да, верно, извините. — Ему и в самом деле стоило повиниться перед Аксбриджем за последнюю попытку отбрыкаться от поездки. Теперь выбора не осталось.
Проще всего долететь до Джексонвилла или Гейнсвилла: тюрьма штата располагалась недалеко от этих двух городов. Проблема в том, что ночью туда не было рейсов. Успеть в Рэйфорд до казни Дойла можно только на машине. Восемь часов езды… Времени в обрез.
Эйнсли бросил взгляд на Родригеса, который вслушивался в разговор. Прикрыв трубку ладонью, Эйнсли негромко сказал:
— Нужно отвезти меня в Рэйфорд. Подыщи патрульную машину, заправь ее и жди на нашей стоянке. И захвати мобильный телефон.
— Слушаюсь, сержант. — Хорхе быстро вышел.
— Я хочу, чтобы до вас дошло, Эйнсли, — священник говорил с нескрываемой злостью, — разговор с вами мне крайне неприятен. Я позвонил вам против своей воли, потому что меня попросил об этом человек, который обречен на смерть. Дойл знает, что вы в прошлом священнослужитель. Мне он исповедоваться не желает. Он готов раскрыть свою душу только перед вами. И как ни ужасна для меня подобная идея, я обязан уважить его просьбу.
Суть дела, казалось, начала проясняться.
Эйнсли ожидал чего-то в этом роде, как только услышал в трубке голос Рэя Аксбриджа. Жизненный опыт помог ему усвоить две вещи. Во-первых, прошлое иногда напоминало о себе совершенно неожиданно, а некоторые детали его прошлого, без сомнения, были Аксбриджу известны. Во-вторых, к бывшему священнику особенную предубежденность испытывали именно бывшие собратья. Остальные были вполне терпимы, даже миряне-католики, даже служители других религий… Но только не католические пастыри. Когда Эйнсли был в мрачном расположении духа, то приписывал это зависти — четвертому из смертных грехов.
Уже десять лет прошло с тех пор, как Эйнсли сложил с себя сан, и теперь он с полным правом мог сказать Аксбриджу:
— Послушайте, святой отец, как офицера полиции меня интересуют только те признания Зверя, которые имеют отношение к совершенным им преступлениям. Если именно в этом он захочет исповедаться мне перед смертью, я готов его выслушать, хотя у меня неизбежно возникнут к нему вопросы.
— То есть вы устроите ему допрос? — взвился Аксбридж. — Неужели даже сейчас в этом есть необходимость? Эйнсли тоже не мог больше сдерживаться:
— Именно допрос! Если вы смотрите телевизор, то знаете, как это происходит. Мы сидим в маленьких комнатках без окон и задаем подозреваемым вопрос за вопросом.
— Дойл уже вне подозрений.
— Он по-прежнему подозревается в совершении других преступлений. Интересы общества требуют, чтобы мы выяснили все обстоятельства дела.
— Общественные интересы или личные амбиции, сержант? — съязвил Аксбридж.
— Что касается моих амбиций, то они были полностью удовлетворены, когда Зверя признали виновным и приговорили к смерти. Лишь профессиональный долг велит мне установить, по возможности, все факты.
— А меня больше беспокоит душа этого человека.
— Так и должно быть. — Эйнсли слегка улыбнулся. — Мое дело факты, ваше — душа. Займитесь душой Дойла, пока я в пути, а по приезде я приму у вас эстафету.
После этого Аксбридж заговорил официально:
— Я настаиваю, Эйнсли, чтобы вы дали мне сейчас твердое обещание, что в процессе общения с Дойлом не будете выдавать себя за представителя церкви. Кроме того…
— У вас нет никакого права отдавать мне приказы, святой отец.
— Мое право от Бога! — пророкотал Аксбридж.
— Мы попусту теряем время, — отозвался Эйнсли, не выносивший театральной патетики. — Передайте Дойлу, что я буду в вашем заведении раньше, чем он выпишется оттуда. И уверяю вас, я не собираюсь ни за кого себя выдавать.
— Дайте мне честное слово.
— О, Бога ради! Считайте, что я его уже дал. Если бы мне хотелось щеголять в сутане, я бы остался священником. — И Эйнсли положил трубку.
Он сразу же поднял ее снова и отбарабанил по кнопкам номер начальника отдела лейтенанта Лео Ньюболда, который по случаю выходного дня должен был находиться дома. На звонок отозвался приятный женский голос с заметным ямайским акцентом:
— Квартира Ньюболдов.
— Привет, Девайна! Это Малколм. Могу я поговорить с боссом?
— Он спит, Малколм. Разбудить?
— Боюсь, что придется, извини.
Эйнсли ждал в нетерпении, сверяясь с часами, просчитывая расстояние, которое предстояло преодолеть, и время, которое для этого потребуется. Если не возникнет непредвиденных препятствий, они успеют. Но времени все равно остается в обрез.
Он услышал, как со щелчком была снята трубка параллельного телефона. Потом заспанный голос:
— Привет, Малколм. Какого дьявола? Разве ты не в отпуске? — У Лео Ньюболда тоже был ямайский выговор.
— И я так думал, сэр. Но тут кое-что случилось.
— Вот так всегда!.. Ладно, рассказывай.
Эйнсли кратко изложил свой разговор с Аксбриджем.
— Должен выезжать немедленно. Звоню, чтобы получить добро.
— Даю. Кто тебя повезет?
— Я беру Родригеса.
— Хорошо, только приглядывай за ним, Малколм. Этот кубинец водит машину как полоумный.
— Сейчас это как раз то, что мне нужно, — улыбнулся Эйнсли.
— А как же твой отпуск с семьей? Насмарку?
— Похоже на то. Я еще не говорил с Карен. Позвоню ей с дороги.
— Черт побери! Сожалею, что так вышло. Эйнсли посвятил Ньюболда в их планы отметить завтра восьмой день рождения своего сына Джейсона одновременно с семидесятипятилетием отца Карен, бригадного генерала, отставника канадской армии Джорджа Гранди. Гранди жили в пригороде Торонто, на двойное торжество собиралась вся семья.
— В котором часу завтра самолет на Торонто? — спросил Ньюболд.
— В девять ноль пять утра.
— А казнь Зверя?
— В семь.
— Стало быть, освободишься ты в восемь и в Майами уже не успеешь. А из Джексонвилла или Гейнсвилла есть рейсы на Торонто? Ты узнавал?
— Нет еще.
— Тогда я этим займусь. Позвони мне через часок.
— Спасибо, позвоню.
Прежде чем выйти из отдела, Эйнсли взял портативный диктофон и спрятал его в карман пиджака. Что бы ни взбрело Дойлу сообщить напоследок, его слова переживут его самого.
В вестибюле здания главного полицейского управления рядом со стойкой дежурных его уже дожидался Родригес.
— Я взял документы на машину — тридцать шестой бокс на стоянке. И мобильный телефон. — Хорхе был самым молодым детективом в их отделе, и Эйнсли частенько приходилось помогать ему, но сейчас его юношеское рвение оказалось как нельзя кстати.
— Тогда поехали.
Они быстро вышли из здания и сразу почувствовали удушающую влажность, которая обволакивала Майами много дней кряду. Эйнсли взглянул на небо. Яркие звезды, луна и лишь кое-где крохотные кучевые облачка.
Несколько минут спустя они выехали на Третью Северо-Западную авеню (Хорхе, естественно, за рулем). Через два квартала начиналась эстакада федеральной дороги номер девяносто пять, протянувшаяся на пятнадцать километров в северном направлении. Она выводила затем на Флоридское шоссе, по которому им предстояло мчаться долгих четыреста пятьдесят километров.
Часы показывали двадцать три десять.
Сине-белый “шевроле импала” имел полную полицейскую оснастку и был снабжен кондиционером.
— Включить маячок и сирену? — спросил Хорхе.
— Пока не надо. Посмотрим, как пойдут дела. Поддай-ка для начала газу.
Транспортный поток почти иссяк, и их автомобиль легко набрал сто двадцать километров в час. Они могли себе это позволить: автомобиль с полицейской маркировкой не остановят за превышение скорости даже за пределами Майами.
Удобно устроившись на сиденье, Эйнсли некоторое время смотрел в окно. Потом он вдруг решительно взял трубку сотового телефона и набрал свой домашний номер.
Глава 2
— Я не верю, Малколм! Я просто отказываюсь в это поверить!
— Боюсь, что дело обстоит именно так, — сказал он уныло.
— Ах, ты боишься! Чего же, позволь поинтересоваться, ты боишься?
А ведь всего полминуты назад, услышав его голос, Карен радостно спросила:
— Когда ты будешь дома, милый?
Как только он сказал, что нынешней ночью домой не приедет, она, обычно такая сдержанная, выплеснула весь свой гнев. Он пытался объясниться, рассказать, чем приходится заниматься, но безуспешно.
— Значит, ты боишься обидеть это отребье рода человеческого, этого подонка, которого и казнить-то мало! Боишься упустить новые омерзительные подробности очередного расследования, так? Тогда почему же ты не боишься — ничуточки не боишься — довести до слез своего сына в его день рождения? А ведь он так ждал, считал дни, надеялся на тебя…
Каждое ее слово — правда, подумал Эйнсли с тоской. Но все же… Ну как ей объяснить?! Как растолковать, чтобы поняла, что сыщик, а тем паче детектив из отдела расследования убийств, на службе всегда. Что он обязан был поехать. Что нет такого предлога, под которым он мог бы отказаться, как бы ни складывалась его семейная жизнь.
— Мне и самому очень жаль Джейсона, — голос его звучал тускло. — Ты должна понимать хотя бы это.
— Должна? А я вот, представь, не понимаю. Потому что, если бы тебе не было наплевать, ты бы уже приехал домой, а не направлялся в гости к убийце, который для тебя важнее всего на свете, даже твоей семьи.
— Карен, я должен был поехать, — сказал Эйнсли уже много тверже. — У меня не было выбора. Не было, и все!
Она промолчала, Эйнсли продолжил:
— Послушай, я постараюсь вылететь из Джексонвилла или Гейнсвилла и присоединюсь к вам уже в Торонто. Только захвати мой чемодан.
— Но мы должны лететь все вместе — ты, я и Джейсон. Мы одна семья! Или ты забыл об этом?
— Перестань, Карен!
— О таком пустяке, как день рождения моего отца, я вообще молчу. А ведь ему семьдесят пять, кто знает, много ли еще отпущено. Но все это не в счет, не имеет значения в сравнении с этим Зверем. Ты его так называешь? Это животное тебе действительно важнее всех нас!
— Не правда!
— Докажи! Где ты сейчас?
Эйнсли поискал было глазами дорожный указатель, но потом помотал головой.
— Нет, Карен, я не могу повернуть назад. Жаль, что ты не хочешь понять меня, но решение принято.
Карен опять немного помолчала, а когда снова заговорила, голос ее срывался. Эйнсли чувствовал, что она сейчас заплачет.
— Господи, что же ты с нами делаешь, Малколм… Он не нашелся сразу подобрать нужные слова и услышал щелчок — она положила трубку. Со вздохом Эйнсли отключил мобильный телефон. Сразу пришли в голову покаянные мысли о том, как часто он и раньше расстраивал Карен, когда приходилось ставить во главу угла служебный долг. Припомнились слова, которые бросила ему Карен неделю назад: “Малколм, так дальше продолжаться не может”. Он отчаянно надеялся, что она сменит гнев на милость и на этот раз.
В машине воцарилось молчание. У Хорхе достало такта не нарушать его. В конце концов Эйнсли мрачно сказал:
— Моя жена нарадоваться не может, что вышла замуж за полицейского.
— Сильно рассердилась? — сочувственно спросил Хорхе.
— Вне себя, хотя я никак не возьму в толк с чего бы, — криво усмехнулся Эйнсли. — Вся моя вина лишь в том, что я испортил семье отпуск, потому что мне надо встретиться с убийцей, который утром будет мертв. На моем месте любой добропорядочный отец семейства поступил бы так же, верно?
— Но ведь вы работаете в отделе убийств, — пожал плечами Хорхе. — Есть вещи, от которых мы не можем отказаться. Посторонний не всегда это поймет… Нет, я лично никогда не женюсь, — резюмировал он решительно.
При этом Хорхе вдруг резко нажал на акселератор и обошел слева одну машину, подрезав при этом другую. Ее водитель возмущенно засигналил.
— Осторожнее, ради всего святого! — зарычал Эйнсли. Затем он повернулся и взмахнул рукой в надежде, что обиженный водитель воспримет этот жест как извинение. — К смерти приговорен Дойл, а не мы с тобой, — сказал он уже более спокойно.
— Извините, сержант, — нахмурился Хорхе. — Немного увлекся гонкой.
Эйнсли понял, что Лео Ньюболд был прав. Хорхе действительно иногда опасен за рулем, но это нисколько не умаляло его чисто кубинского обаяния. На слабый пол оно действовало особенно сильно. Каждая из тех потрясающе красивых женщин, с которыми он встречался, была от него без ума, но по неясным причинам он всякий раз быстро находил ей замену.
— И с твоими замашками ты еще думаешь о женитьбе? — спросил Эйнсли.
— Должен же я рассмотреть все варианты.
— Ты и рассматриваешь, донжуан эдакий! Я заметил вчера, даже Эрнестина не смогла устоять перед твоими чарами.
— Эрнестина — обычная шлюха, сержант. Банкноты в бумажнике, вот и все чары.
— У меня тоже были при себе деньги, но со мной она не заигрывала.
— Верно. Это потому, что.., не знаю, как сказать… Потому что вас все уважают. Для такой девицы это было бы все равно что строить глазки родному дядюшке.
Эйнсли только улыбнулся.
— Ты вчера хорошо поработал, Хорхе. Я был горд за тебя, — сказал он и откинулся на спинку сиденья…
Пожилой турист Вернер Нойхаус взял напрокат “кадиллак” для прогулки по Майами и заплутал в переплетении пронумерованных улиц города, многие из которых в придачу к номеру имеют еще и название, а иногда и не одно. Потеряться в Майами немудрено даже для местного жителя. На свою беду, незадачливый немец заехал в Овертаун — недоброй славы район, — где на него напали, ограбили и застрелили. Тело преступники выбросили из машины, а “кадиллак” угнали. Бессмысленное и жестокое убийство. Если мотивом мерзавцев было ограбление, они без труда могли завладеть деньгами туриста, не убивая его.
Похищенный автомобиль был сразу же объявлен в розыск.
Поскольку убийство иностранца было чревато международными осложнениями, “отцы города” — мэр, члены городского совета и начальник полиции — потребовали раскрыть это дело как можно скорее. Конечно, урон репутации Майами уже был нанесен, но быстрый арест убийцы мог бы поправить дело.
На следующее утро Хорхе вместе с Малколмом Эйнсли в поисках, если не улик, то хотя бы свидетелей, принялись кружить по Овертауну в машине без полицейской маркировки. Эйнсли препоручил дело своему подчиненному, и на углу Третьей Северо-Восточной авеню и Четырнадцатой улицы тот приметил двоих торговцев наркотиками, знакомых ему по кличкам Верзила Ник и Коротышка Спадмен. По удачному стечению обстоятельств у полицейских имелся ордер на арест Коротышки по обвинению в хулиганстве.
Хорхе выскочил из машины первым, Эйнсли последовал за ним. Когда они приблизились к этой парочке с двух сторон, отрезая путь к бегству, Ник что-то быстро спрятал в карман брюк. Детективов встретил его вполне безмятежный взгляд.
— Привет, Ник, как бизнес? — начал Хорхе. Реакция была не слишком дружелюбной:
— Ладно, говори сразу, чего к нам прицепились? Все четверо напряженно глядели друг на друга. Каждый прекрасно знал, что, если полицейские воспользуются своим правом на обыск, они обнаружат наркотики и, по всей вероятности, оружие. В последнем случае торговцам, за которыми уже числилось в прошлом немало грехов, грозили приличные сроки за решеткой.
Хорхе спросил у Спадмена, который в самом деле был коротышкой, с отмеченным оспинами лицом:
— Тебе что-нибудь известно о вчерашнем убийстве туриста из Германии?
— Да, о нем передавали по ящику. Гады они, скажу я тебе, те, кто туристов обижает. Суки просто…
— А что тут у вас болтают об этом?
— Так, разное…
— У вас, парни, есть возможность здорово помочь самим себе, если назовете нам их имена, — вмешался Эйнсли.
Предложение прозвучало недвусмысленно: ты — мне, я — тебе. С точки зрения коллег Эйнсли и Родригеса, раскрыть убийство было важнее всего. За предоставленную информацию они готовы были закрыть глаза на менее значительные правонарушения, даже забыть об ордере на арест.
Но Верзила Ник уперся:
— Да не знаем мы никаких имен, начальник.
— Тогда придется поехать с нами в участок. — Хорхе сделал жест в сторону машины.
Ник и Спадмен не могли не знать, что в полиции их обшарят с ног до головы, а от ордера на арест там уже никуда не деться.
— Постой-ка, — сказал Коротышка, — я тут прошлой ночью слышал, как б.., языками трепали. Какого-то белого лося завалили, говорят, а машину того.., угнали. Вроде двое их было…
— Девчонки видели, как это произошло? — спросил Хорхе.
Коротышка только пожал плечами:
— Может быть.
— Как их зовут?
— Эрнестина Смарт, а.., у второй прозвище Огонек.
— Как их разыскать?
— Про подружку не знаю, а Эрнестина ночует на углу Ривер и Третьей.
— Это ты про ночлежку, что между Третьей авеню и Норт Ривер? — спросил Хорхе.
— Ага.
— Смотрите, если соврали, мы вас из-под земли достанем, — напутствовал Хорхе парочку на прощание. — А если все точно, с нас причитается.
Полицейские вернулись к машине. Им потребовался еще час, чтобы разыскать проститутку.
Вдоль реки Майами, в том месте, где ее пересекало шоссе И—95, было устроено пристанище для бездомных, прежде здесь располагалась большая городская автостоянка, и десятки старых счетчиков для оплаты парковки нелепо торчали среди бесчисленных картонных коробок и прочих утлых укрытий от дождя и ветра; вонь и грязь дополняли общее впечатление. Это было дно жизни, а кто обитает на дне? Подонки…
Эйнсли и Родригес выбрались из машины с брезгливой осторожностью, памятуя, что здесь на каждом шагу можно вляпаться в кучу дерьма. Как им уже удалось выяснить, Эрнестина Смарт и Огонек обитали в большом фанерном контейнере, в котором, судя по маркировке, когда-то перевозили автопокрышки. Теперь контейнер пристроился на краю трущоб у самой реки, в нем была прорезана дверь, а на двери снаружи висел амбарный замок.
Пришлось двигаться дальше. Обследовав “шлюходром” — пересечения бульвара Бискэйн с Восьмой Северо-Восточной и Одиннадцатой улицами, угол Ист-Флаглер и Третьей авеню, — они опросили нескольких “дневных бабочек” и узнали, что ни Эрнестину, ни ее подружку в этот день никто не видел. В итоге пришлось возвращаться в трущобы.
На этот раз дверь была открыта. Хорхе отважно просунул голову в темноту:
— Эй, Эрнестина! Привет! Это твой друг из полиции. Как делишки?
Сипловатый голос не замедлил с ответом:
— Кабы делишки шли хорошо, разве гнила бы я в этой дыре? Не хочешь мной попользоваться, легавый? Я тебе дам со скидкой.
— Какая жалость! Как нарочно, сейчас очень занят. Убийство вот расследую. Болтают, ты и Огонек были там, когда это произошло, все видели.
Эрнестина решила показаться на свет Божий. Хорхе сразу понял, что ей едва исполнилось двадцать, хотя повадки ее скорее пошли бы женщине вдвое старше. Эта чернокожая девушка сошла бы за красавицу, если бы не опухшее лицо и несколько резких преждевременных морщин. Фигура же ее по-прежнему была хороша. Чуть мешковатый белый тренировочный костюм не мог скрыть стройных форм и крепкой, красиво очерченной груди. Она всмотрелась в Хорхе, и в глазах ее вспыхнул интерес.
— Я много чего видела, — сказала Эрнестина. — Всего и не упомнишь.
— Может, вспомнишь, если я помогу? Эрнестина попыталась состроить улыбку женшины-загадки. Хорхе знал, что ответом будет “да”.
С проститутками всегда так, потому-то детективы и стараются с ними дружить. Эти девицы наблюдательны и готовы выложить все, что знают, если полицейский придется им по душе или предложит выгодную сделку. Нет, добровольно на сотрудничества с полицией они, конечно, не пойдут. Нужно уметь к месту и вовремя задать вопросы. И Хорхе начал прощупывать почву:
— Ты случайно не работала прошлой ночью в районе Третьей Северо-Восточной и Двенадцатой улиц?
— Все может быть… А что?
— Я подумал, вдруг ты видела, как двое мужчин напали на пожилого белого, застрелили его и укатили на его машине.
— Двоих мужчин не видела, врать не буду, а вот одного из наших с размалеванной белой куклой — видела… Они и пришили старичка.
Хорхе посмотрел на Эйнсли. Тот кивнул. Дело начало раскручиваться.
— Давай проясним, — продолжил Хорхе. — Речь идет о чернокожем мужчине и белой женщине?
— Ну… — Эрнестина разглядывала его в упор. — Ты и дальше хочешь, чтобы я тут тебе пела за так?
— Смотря что напоешь. Если что-нибудь дельное, сотню получишь наверняка.
— Классно. — Она осталась довольна услышанным.
— Тебе известны их имена?
— Черного придурка кличут Кермит-Лягушонок. Он смахивает на лягушку, лупоглазый. Смех, да и только… А вообще-то он опасный, с такими даже мы не связываемся.
— А женщина?
— Слышала, что звать ее Мэгги. Она все время с Кермитом таскается. Торчат они почти всегда в забегаловке на Восьмой. Их там уже пару раз брали за наркоту.
— Если я привезу фотографии, сможешь их опознать?
— А то! Но только для тебя, дорогуша. — Эрнестина протянула руку и погладила Хорхе по щеке. — Ишь какой хорошенький…
Он улыбнулся, продолжая гнуть свое:
— Огонек тоже нам поможет?
— Поди и спроси его самого.
— Его?! — Хорхе чуть не подскочил от изумления.
— Наш Огонек — мужик в юбке, — объяснила Эрнестина. — По-настоящему его зовут Джимми Макрэй.
— Черт, одним свидетелем меньше, — мрачно прокомментировал известие Эйнсли.
Хорхе кивнул. Трансвеститы не были особой редкостью среди многообразия типов преступного мира Майами. Огонек занимался проституцией. Нечего было и думать предъявлять такого свидетеля в суде. Присяжных от него попросту стошнит. Огонек, стало быть, не в счет… Ладно, зато Эрнестина вполне годится в свидетели, а им, может, удастся найти еще кого-нибудь.
— Если твои показания подтвердятся, — сказал Хорхе, — через пару дней завезу тебе деньги.
Ничего необычного во всем этом не было. Любой сыщик имел доступ к фонду на “непредвиденные расходы”, из которого и оплачивались услуги осведомителей.
В этот момент ожил радиотелефон Эйнсли:
— Девятнадцать-десять, ответьте. Вызываю номер девятнадцать-десять.
— На приеме, — отозвался он.
— Срочно свяжитесь со своим командиром.
Эйнсли набрал номер Лео Ньюболда.
— У нас есть новости по делу Нойхауса, — сообщил Ньюболд. — Полиция штата задержала пропавшую машину и в ней двоих подозреваемых. Их скоро доставят сюда.
— Чернокожий по имени Кермит и белая, которую зовут Мэгги? — спросил Эйнсли, вновь бегло сверившись со своими записями.
— Точно, они самые! Откуда знаешь?
— Хорхе Родригес сумел найти свидетельницу. Она проститутка. Обещает помочь с опознанием.
— Передай Хорхе, что он молодчина. А сейчас возвращайтесь в отдел. Нужно покончить с этим делом как можно скорее.
Постепенно картина прояснилась. Бдительный патрульный из полицейских сил штата Флорида, который добросовестно ознакомился накануне с ориентировкой, поступившей из Майами, задержал объявленный в розыск автомобиль и арестовал находившуюся в нем парочку. Это были Кермит Капрум, девятнадцати лет, и Мэгги Тори, двадцати трех лет. У каждого из них при аресте изъяли по револьверу тридцать восьмого калибра. Оружие сразу было отправлено на баллистическую экспертизу.
В полиции штата они показали, что за час до ареста обнаружили брошенный автомобиль с ключом в замке зажигания и потехи ради решили прокатиться. Ложь была примитивной, но патрульные не стали оспаривать эту версию, понимая, что дело нужно передать в отдел по расследованию убийств. Там знают, какие вопросы задавать подозреваемым.
Когда Эйнсли и Родригес прибыли к себе в управление, Капрум и Торн были уже там — их поместили в два кабинета для допросов. Компьютер показал, что оба привлекались к суду: Торн отбыла срок за воровство и имела несколько приводов за проституцию, Капрум в прошлом был осужден дважды — за кражу и хулиганство. Скорее всего, числились за ними правонарушения и в подростковом возрасте.
Отдел по расследованию убийств полицейского управления Майами был абсолютно не похож на полицейские участки из телесериалов, которые наполнены шумом, суетой и вообще напоминают проходной двор. Конечно, и в расположенный на пятом этаже отдел по расследованию убийств можно было подняться на лифте прямо из главного вестибюля здания, однако двери лифта на пятом этаже открывались лишь перед обладателями специальных карточек-ключей. Иметь такие ключи полагалось только сотрудникам отдела и нескольким высшим чинам управления. Все остальные полицейские или прочие посетители обязаны были уведомлять о своем визите заранее, но и тогда их сопровождал кто-нибудь из отдела. Подследственные и подозреваемые доставлялись через особо охраняемый вход в подвале здания и затем — спецлифтом прямиком в отдел. Эти меры позволяли создать атмосферу для спокойной и четкой работы.
Через большое прозрачное только с одной стороны стекло Хорхе Родригес и Малколм Эйнсли могли видеть обоих задержанных в двух смежных комнатах.
— Нужно, чтобы кто-то из них признался, — заметил Эйнсли.
— Предоставьте это мне, — отозвался Хорхе.
— Ты хочешь допросить обоих?
— Да. Я бы начал с девицы. Ничего, если я буду с ней один на один?
Обычно подозреваемых в убийстве допрашивали сразу два детектива, но Хорхе уже несколько раз удавалось столь успешно действовать в одиночку, что спорить с ним Эйнсли не хотелось, особенно сейчас.
— Приступай, — кивнул он.
Эйнсли мог видеть и слышать все детали первого допроса Мэгги Торн. Болезненно бледная, она казалась моложе своих двадцати трех лет. На ней были рваные засаленные джинсы и такая же несвежая футболка. “А ведь если ее умыть и переодеть, она будет даже хороша собой”, — подумал Эйнсли. В своем же нынешнем виде Мэгги производила впечатление личности опустившейся и потерянной. Она нервно раскачивалась на металлическом стуле, к которому ее приковали наручниками. Когда вошел Хорхе, она загремела цепочкой и закричала:
— Какого лешего на меня это нацепили?
С небрежной улыбкой Хорхе снял с нее наручники.
— Привет, как самочувствие? Я — детектив Родригес. Хотите чашку кофе или сигарету?
Мэгги помассировала затекшие запястья и попросила кофе с молоком и сахаром. Внешне она чуть расслабилась, хотя по-прежнему была настороже. “Расколоть этот орешек будет непросто”, — решил про себя Эйнсли.
По своему обыкновению Хорхе принес с собой термос, пару пластиковых стаканчиков и пачку сигарет. Он разливал кофе по стаканчикам, но при этом не умолкал:
— Вы, стало быть, не курите? Я тоже. Табак — опасная вещь… (“Ее револьвер куда опаснее”, — мелькнула мысль у Эйнсли.) …А вот кофе у меня, увы, черный… Слушай, давай на “ты”? Можно, я буду называть тебя просто Мэгги?.. Вот и отлично! А я — Хорхе… Знаешь, я бы рад тебе помочь, но пока не знаю как. Хотя мы с тобой вполне могли бы помочь друг другу… Сказать по правде, Мэгги, влипла ты здорово, но мне, может, удастся что-нибудь для тебя сделать…
Эйнсли слушал, стоя по другую сторону стеклянной стены и нетерпеливо постукивая носком ботинка. “Давай же, Хорхе, переходи к “предупреждению Миранды”, — мысленно подгонял он, зная, что допрос не может продолжаться, пока Хорхе не информировал Мэгги Тори о ее правах, включая право на адвоката. Само собой, что на этой, во многом критической стадии допроса меньше всего хочет детектив, чтобы заявился крючкотвор-законник, а потому сыщики из отдела по расследованию убийств всегда старались зачитывать подозреваемым список их прав таким образом, чтобы они не вздумали потребовать себе адвоката немедленно.