09.48 утра, по Киевскому времени

Евдоким Семёнович покинул киевский метрополитен, как посоветовал Медведев, на станции «Святошин». Дальше, следуя инструкции, старик проследовал к автобусной остановке.

— Какой автобус следует до Белич? — спросил генерал у молодой женщины, стоявшей, в ожидании транспорта, на площадке для пассажиров.

— Вам Новобеличи, или Старые Беличи?

— А что, есть отличие?

— И огромное. Они находятся километрах в десяти друг от друга.

— Прилично. — старик порылся в кармане, и достал, исписанный понятными только ему иероглифами, клочок бумаги. — Сказано, просто Беличи.

— А номер маршрутки сообщили?

— Да. — Евдоким Семёнович снова взглянул на лист. — Номер 745.

— Тогда вам нужно… — женщина оглянулась по сторонам и кивнула на автобус, стоявший в ожидании пассажиров. — Вон та маршрутка.

Генерал бросил взгляд на лобовое стекло.

— Простите, но на ней номер 393, и написано до Коцюбинского.

— Это одно и тоже.

Женщина, забыв о собеседнике, махнула рукой, остановила такси, впрыгнула в него и исчезла. Генерал в отставке в растерянности оглянулся по сторонам. Двигатель вышеуказанного автобуса завёлся, явно собираясь отправить транспорт в путешествие… Старик поспешил к дверям:

— Простите, вы на Беличи едите?

— Да. — ответил водитель транспорта.

— Но у вас написано…

— Я и без вас знаю, что у меня написано. Ехать будем?

— А семьсот сорок пятый когда будет?

— Откуда я знаю. Ехать будем?

— Но мне нужно на улицу Вокзальную.

— Дед, да довезу я тебя до Вокзальной. — вскипел водитель. — Ехать будем?

Евдоким Семёнович с трудом взобрался в салон, присел на боковое место и автобус тронулся с места. Как после выяснилось, Коцюбинское и Беличи оказалось одним и тем же. Только первое название было официальным, а второе — народным, по названию железнодорожной станции, расположенной на территории населённого пункта. А потому, Евдоким Семёнович уже через пятнадцать минут стоял возле искомого дома.

Медведев не зря из пяти вариантов, выбрал именно этот. Генерал сразу отметил данный факт, как только увидел будущее жилище, в котором ему предстояло провести некоторое время.

Вокзальная 27, адрес, который указал Герман, оказался частным, одноэтажным строением, с двумя выходами, и проходами в соседний частный сектор. Практически, дом можно было покинуть через параллельную улицу, и «наружка» не смогла бы ничего заметить. Улица, на которой располагался постройка, просматривалась со всех сторон. Напротив входной калитки располагалась привокзальная площадь, скорее не площадь, а небольшая площадка, сразу за которой находился перрон, с которого люди могли добраться электричками, как в сторону Киева, так и на Тетеревское, противоположное направление… Впрочем, как впоследствии сделал вывод генерал, Беличи, будучи посёлком городского типа, практически являлись Киевом. Особенно, если учесть тот факт, что маршрутка от ближайшей станции метро до нового места жительства генерала добиралась всего десять — пятнадцать минут, в зависимости от заторов на дороге… А в скором времени, Евдоким Семёнович выяснил ещё один плюс нового местожительства. В ближайшем продуктовом магазине, при покупке генералом колбасы, кефира и пельменей, продавщица сообщила, что совсем не обязательно пользоваться железной дорогой, или маршрутками. Покинуть посёлок и добраться до столицы, как оказалось, можно было ещё одним путём. Пешим ходом, через лес. Тропинка, что вела через небольшой лесной массив, через двадцать минут спокойного хода, приводила путника к массиву Новобеличи, точнее к автобусной остановке, от которой автотранспорт шёл в центр столицы.

Евдоким Семенович, скупившись, вернулся домой, открыл калитку, подошёл к двери, достал ключ.

Жильё, в котором ему предстояло, как он рассчитывал, провести несколько дней, оказалось небольшой, но вполне удобной, двухкомнатной квартирой на земле, и, как сказал Медведев, для жилья вполне приспособленной. Правда, в его понимании данного слова. Две маленькие комнатки. Спальная ничем особенным не отличалась: диван, тумбочка с телевизором. Книжная полка. А вот вторая комнатушка была нашпигована различного рода аппаратурой. Старик прикрыл дверь: всё понятно, для Медведева. Кухня представляла собой не что иное, как кухню. Туалет. Ванная комната. Всё.

Старик бросил взгляд за окно: в таком доме обязательно должны сохраняться удобства и во дворе. Присмотрелся. Точно, есть. И решил для себя: вот там то мы и будем оправляться. И к природе поближе, и проверить улицу на наличие наблюдения в любой момент можно.

Генерал поставил на газовую плиту чайник, присел на стул. Сколько же он не был в Киеве? Давненько. С середины восьмидесятых. И знакомых то, скорее всего, в живых не осталось. Старик усмехнулся. Хотя нет, один то точно есть. Тот, ради которого он и решил посетить столицу Украины. Тот, кому сейчас было столько же, сколько и ему. Тот, кто в данный момент являлся доверенным лицом Андрея Николаевича Козаченко. Кого он спас в семьдесят втором от тюрьмы. И кто спас ему жизнь, в конце сорок четвёртого. Тот, кто сегодня был известен украинскому народу, как депутат Верховной Рады всех четырёх созывов, один из организаторов национального движения «Украинское сопротивление», Пётр Степанович Цибуля.

* * *

09.56 утра, по Киевскому времени

Андрей Николаевич окинул взором зал. Кворума не состоялось. Из 450 депутатских мест занято было, как сообщил Кривошеенко, всего 186. Даже не минимальное меньшинство. В сессионный зал, на экстренное заседание парламента прибыли только оппозиционеры. Теперь любое голосование не будет иметь никакого значения. Козаченко устало опустился на свой стул и прикрыл лицо руками. Вот и всё.

Литовченко сверху смотрел на согнутую спину кандидата, и нервно покусывал нижнюю губу. Вчера, поздно ночью, к нему нагрянул Тарасюк. Он был встревожен и взвинчен. Информацию, которую депутат передал, моментально прогнала сон: Козаченко встречался с Кучеруком. О чём говорили промеж собой президент и кандидат Степан Григорьевич ничего не знал. О встрече дознался случайно, от водителя Андрея Николаевича.

Поначалу Александр Борисович воспринял сообщение положительно. Мол, власть решила сама наладить отношения с оппозицией. Принять её условия. Однако, после детального анализа, впал в сомнение. Если встреча состоялась по инициативе «папы», почему Андрей молчит, не говорит о ней? Полночи Литовченко не спал. Вариантов ответа имелось два. Либо президент действительно хочет наладить отношения с оппозицией. Но, по каким-то своим соображениям, не желает огласки. Либо, он надавил на «банкира», прижал того информацией, которой владел ещё со времён работы Козаченко Главой национального банка. А прижать было чем. И, к тому же, «папа», наверняка, знал, что сегодняшнее заседание сорвётся неявкой депутатского корпуса. Ближе к утру Александр Борисович пришёл к выводу: более верна и правдоподобна вторая гипотеза. В половину шестого он созвонился с лидером национал — патриотического движения Григорием Лысенко, немногочисленная партия которого поддержала на выборах Козаченко. После Литовченко сделал звонок Пётру Степановичу Цибуле. И, только переговорив с самым старым, по возрасту, депутатом Верховной Рады, он, в пять утра, лёг спать. Теперь, от недосыпания, несносно раскалывалась голова, и постоянно хотелось выпить чашку крепкого, густого кофе.

Самойлов настроил камеру, кивнул вниз:

— Посмотри на Козаченко. Впечатление, будто всю ночь не спал.

— Будь я на его месте, тоже глаз бы не сомкнул. — Володя прильнул к камере. — Начинается.

Небольшая дверца в стене, чуть в стороне от кресла первого вице-спикера, приоткрылась, и в дверном проёме появился председатель украинского парламента Юрий Валентинович Алексеев. Он, не торопясь, прошёл к своему месту Главы Верховной Рады, сел, после чего произнёс в микрофон:

— Мы собрались по просьбе и заявлению ста семидесяти пяти народных депутатов, для проведения внеочередного, экстренного заседания Верховной Рады Украины. Напоминаю нашим уважаемым депутатам, а также радиослушателям и телезрителям, что решения парламента могут считаться легитимными только в том случае, если за них проголосует 226 народных избранников. К сожалению, в данный момент, в зале присутствует только 186 народных депутатов Украины. А потому, сегодня мы имеем право только обсудить проблему, проявившуюся в результате второго тура голосований на выборах президента Украины. Я повторяю. По регламенту работы Верховной Рады Украины, мы сегодня имеем право исключительно на обсуждение сложившегося положения в стране. Принимать какие-либо решения, парламент, к сожалению, не имеет полномочий.

В зале раздались выкрики негодования по поводу того, что депутаты от власти не выполняют своих прямых обязанностей и игнорируют заседания Верховной Рады. Некоторые народные избранники повыскакивали с мест, как будто их резвое поведение могло изменить Конституцию страны.

Алексеев просмотрел список, желающих принять участие в обсуждении проблемы, и вызвал к микрофону на трибуне депутата от блока «Незалежна Україна» Богдана Мосийчука.

Самойлов включил, на всякий случай, диктофон. Володя снимал всё, что происходило в сессионном зале. Вот Литовченко подошёл к Цибуле, о чём-то с ним поговорил. Козаченко продолжал сидеть, опустив голову на руки, будто его совершенно не касалось то, что сейчас происходило в стенах парламента. Литовченко сделал несколько звонков по мобильному телефону. В сессионном зале явно ощущалась напряжённая обстановка. Все чего-то ждали. К Александру Борисовичу вновь подошёл Цибуля. В силу своего высокого роста склонился над депутатом, что-то прошептал тому на ухо. Литовченко согласно кивнул головой. Взял в руки свой портфель. Раскрыл его, и извлёк большую, и, судя по внешнему виду, старую книгу.

Самойлов в этот момент внимательно следил за местом спикера. Вот к Алексееву подошёл Григорий Лысенко. О чём-то того долго просил. Спикер отрицательно качал головой, всё время кивая на монитор. Судя по всему, как догадался Самойлов, депутат настаивал на том, чтобы поменять очерёдность в списке выступающих. Но у него ничего не выходило. Алексеев упорно не желал его слушать.

Виброзвонок мобильного телефона заставил журналиста отвлечься и отойти в сторону.

Дмитриев зафиксировал, как Литовченко передал книгу Цибуле, сделал ещё несколько звонков и присел, но не на своё место, во втором ряду, а недалеко от Козаченко.

— Володя, — оператор немного отвлёкся на зов Михаила. — Только что звонили из Москвы. Им нужно сегодня срочно дать информацию через «живой эфир». Так что готовься, после едем к Генке.

— Окей. — Дмитриев снова прижался к прицелу камеры.

— По согласованию с депутатами из блока «Незалежна Україна», — в это время произнёс Голова парламента. — я предоставляю слово народному депутату Украины Пётру Степановичу Цибуле, избирательный округ N 122.

Петр Степанович, прижимая к груди старинный фолиант, медленно спустился к кафедре, и под бурные аплодисменты аудитории взошёл на кафедральный постамент.

— Дорогие мои друзья! — начал выступление депутат. — Впервые с этой трибуны я могу позволить себе сказать такие слова: дорогие мои друзья. Потому, как впервые в зале Верховной Рады Украины собрались только истинные патриоты нашей державы. Настоящие герои нации. Люди, которые не только на словах, но и на деле желают нашей стране процветания и благополучия. — зал взорвался овациями. — Впервые Украина, после многолетней спячки, решила снова сказать своё красноречивое «нет» диктаторской власти президента и его прихлебателей. На Майдане Киева, и на майданах других городов Украины сегодня стоят люди, которые решили самостоятельно взять власть в свои руки, и доверить управление державой тем, кто в самые тяжёлые, трудные для народа дни, всегда стоял с ним плеч о плеч, разделяя все горести и беды. Мы, народные депутаты, здесь, в этом зале, слышим голос народа: Козаченко народный президент Украины!

Избранники вскочили с мест и аплодисменты, оборвавшие выступление оратора, не смокали несколько минут.

— Как в хорошие застойные времена. — пробубнил про себя Володя, не отрываясь от камеры ни на секунду.

— И потому, — дождавшись, когда зал смолкнет, продолжил Пётр Степанович. — Мы, сегодня, сейчас, должны… Нет, обязаны выполнить волю народа. И объявить о том, что демократия и воля народная победила в нашей державе! Я прошу Андрея Николаевича Козаченко подойти ко мне. — Цибуля сделал приглашающий жест рукой. Козаченко, пока ещё не понимая, что происходит, поднялся с места. Вместе с ним со своих кресел поднялись и другие народные депутаты, которые, не жалея рук, аплодировали Андрею Николаевичу. Лидер оппозиции огляделся. И натолкнулся на сухой, жёсткий взгляд Литовченко. Холод прошёл вниз, по позвоночнику кандидата в президенты. Он знает о моей встрече с «папой». - догадался Андрей Николаевич. — Они меня решили связать по рукам и ногам. Что они придумали? Зачем я им нужен на трибуне?

Петр Степанович сделал успокаивающий жест рукой.

— Андрей Николаевич, спуститесь ко мне. — Козаченко посмотрел на двери выхода, но Александр Борисович, просчитав его действия, встал в проходе, закрывая собой путь к отступлению, и яростно захлопал в ладоши. Андрей Николаевич с трудом сдерживая тошноту, сделал шаг к президиуму парламента. — Друзья, — между тем, как бы ничего не замечая, продолжал Пётр Степанович, — Мы, приветствуем народного президента Украины Андрея Николаевича Козаченко! — ноги кандидата с трудом преодолевали десятиметровое расстояние. — И просим его принять присягу президента на верность Украинскому народу!

Козаченко опешил. Такого хода событий он никак не ожидал.

Юрий Валентинович Алексеев тут же моментально отреагировал на происходящее. Быстро, пока Козаченко не дошёл до трибуны, он наклонился над микрофоном и произнёс:

— В связи с тем, что в зале происходит грубейшее нарушение регламента, я объявляю заседание Верховной Рады закрытым!

С последними словами Юрий Валентинович покинул место спикера и скрылся за створками двери.

В голове Андрея Николаевича пронёсся целый каскад мыслей, но центральной оставалась одна: всё, теперь обратной дороги нет. Не важно, кто его подставил. Литовченко, или Цибуля. Важно другое: если сейчас он откажется от принятия присяги, то на его политическом будущем можно поставить большой и жирный крест. Если примет присягу, то ни о каком соглашении с «папой» речь больше идти не может. Присягой они его спеленали.

Андрей Николаевич встал на место Петра Степановича, положил дрожащую правую рук на Библию, которую Цибуле передал Литовченко. Прошла секунда замешательства. Козаченко прекрасно отдавал себе отчёт в том, что после произнесённых слов он тут же станет вне закона. И к нему могут применить уголовную статью. В тот момент Андрей Николаевич даже забыл, что он народный депутат, а потому личность неприкосновенная. И может творить, всё, что в голову взбредёт. Чем, собственно, и воспользовались Литовченко с Цибулей. Липкий страх сковал все части тела кандидата, отдавая свои примитивные команды: молчи, спрячься, убеги.

А Александр Борисович Литовченко с силой сжал кулаки: не дай Бог, «банкир» сейчас сломается. Тогда рухнет всё, на что он сделал ставку. Ну, что же он ждёт? Струсил? А Цибуля что молчит? Да помоги же ты ему! Подтолкни! — хотелось выкрикнуть депутату, но вместо этого он снова принялся хлопать в ладоши. Его тут же поддержали. Что и решило дальнейший ход событий.

Козаченко, видя всю безвыходность своего положения, набрал в лёгкие поглубже воздуха, и, как в ледяную воду, бросился в новые и страшные дали:

— Я, как президент Украины, приношу присягу на верность….

Самойлов потянулся, было, к телефону, но рука остановилась сама собой. О чём сообщать? Какая тут к чёрту, сенсация. Катастрофа.

* * *

10 42 утра, по Киевскому времени

Станислав Григорьевич встретился с Медведевым на массиве Троещина, в небольшом сквере на улице Сабурова. По засаженной тополями аллее прохаживались мамы с колясками. Приятная и довольно располагающая обстановка. Для разного рода встреч. Герман Иванович, пожав Синчуку руку, проговорил, вместо приветствия:

— Благодаря конспирации, скоро буду знать Киев не хуже коренного киевлянина.

— Нет. Нужно знать лучше. — Синчук явно не был настроен на весёлый лад.

— Рассказывай, что у вас тут происходит?

— Да нет, — подполковник повернулся всем телом в сторону собеседника. — Это ты мне расскажи, как дальше всё будет происходить? Что сказал Щетинин, после передачи моей информации?

— Тебя интересует, что сказал Щетинин, или президент?

— И тот, и другой.

Медведев закурил:

— Президент приказал не вмешиваться в происходящее. Просто наблюдать. Щетинин его поддержал.

— А если то была инициатива самого Ивановича?

— Сомнительно.

— И зачем, в таком случае, ты приехал? — Синчук тоже закурил. — Чтобы поставить меня в известность о том, что мы заварили кашу, а теперь ты уходишь в сторону? Так мог бы и по телефону сообщить.

— А в глаза лучше. Чтобы потом не обвинял, что, мол, скурвился. — Медведев глубоко затянулся. — К тому же неправильно поставлен вопрос. Следовало спросить, в каком качестве я приехал? И вот тогда бы услышал ответ, что в качестве больного, который находится не на службе, а на больничном.

— Турист. — усмехнулся Синчук.

— В некотором роде. К тому же, Стас, я не один приехал. А со Стариком.

— Семёнович с тобой? — на лице Синчука проявилась удивлённая улыбка. — Увидеть Старика — это здорово. Как он? Странно, буквально, на днях о нём вспоминал.

— А теперь и поговоришь с ним.

— Где он остановился?

— Беличи.

— Академгородок? Отличное место.

— Ну, так кто выбирал! И лес, и озерцо неподалёку. Рыбку половить, грибы пособирать…

— Грибы пособирать… Это в ноябре то месяце? Герман, не темни. С чем приехали?

— Работать. — теперь в голосе полковника не прозвучало ни одной нотки веселья. — На тебя работать. А больничный я действительно взял, на неделю. Впрочем, Щетинин, наверняка, сообразил, для чего.

— Почему ты так решил?

— Да вот потому… — Медведев слегка повёл спиной. Будто его морозило. — Наблюдают за мной. И, судя по всему, не ваши, а наши. Слишком открыто.

— В наглую?

— Да в том то и дело, что, вроде бы, нет. Хотя и открыто. Ну, да Бог с ними. Прокачал я твоего человечка.

— И как, не напрасно я волну поднял?

— Не то слово.

Медведев лёгким движением огляделся по сторонам. С момента прибытия в аэропорт, он действительно чувствовал, что за ним ведётся наблюдение. Хотя час назад Герман Иванович сделал несколько пересадок с помощью различных видов транспорта, однако, убеждение, что за ним следят, никак не хотело покидать.

— Не то слово. — снова повторил Медведев и тряхнул головой. Сначала дело, сантименты после. — Ты с ним познакомился при ликвидации Коновалюка?

— С чего ты взял? — Синчук встрепенулся. Такого резкого перехода в беседе он не ожидал.

— Скажу более того. Ты и понятия не имел, кого ликвидируют.

Станислав Григорьевич провёл рукой по лицу, как бы пытаясь стереть воспоминания о той ночи. Рассказать, или нет? Впрочем, смысл что-то скрывать, когда в общих деталях Герману и так всё известно.

— В день, перед той ночью, — всё-таки нехотя, начал рассказ Синчук, — Нам отдали распоряжение, выполнять приказы человека в «бимере». Имени его никто не называл. А он сам себя окрестил «немцем», когда нам его представили. Кто-то поинтересовался, почему именно «немец»? Так он отмахнулся: мол, первое, что пришло в голову. От того, мол, что буду ехать в немецкой тачке.

— Врал. — вставил реплику Медведев. — Он любитель немецкой музыки. Это я вычитал в его личном деле.

— Вот оно что… — Синчук продолжил. — Я его видел дважды, перед операцией. Однако, запомнил на всю жизнь. Говорил «немец» мало, в основном отдавал распоряжения. Конечной цели операции никто из нас не знал. Работали «в тёмную». В мою задачу входило на «ауди» остановить «Камаз» с прицепом, и развернуть его. В самом узком месте трассы. После, когда узнал, кого завалили, думал свалить из «конторы». Да только никому из нас, тех, кто принимал участие в ликвидации, уволиться не позволили. Всех повысили в звании, пристроили. Одних при центральном офисе. Других при областном, но всех оставили в Киеве. Так сказать, под наблюдением. — подполковник прокашлялся. — Выходит, в той операции и твои принимали участие?

— Вот только не надо, с больной головы да на здоровую. — Медведев погрозил указательным пальцем. — «Немец» покинул «фирму» ещё в девяносто шестом. Официальная версия: ушёл на пенсию. Так, что наше участие в том деле никак не просматривается. К тому же, в смерти Коновалюка мы то как раз и не были заинтересованы. Он, со своей идеей федерализации Украины как раз нам был кстати. Ищите заказчиков среди своих. Причём, из тех, кто был связан с органами. Ведь не случайно они пригласили именно «немца». Выходит, знали его прошлое, и то, что он работает на индивидуальные заказы. И давление на ваших руководителей тоже должны были иметь. На такое были способны только ваш «папа», или кто-то из крутых нардепов. Мы тогда, помню, у себя тоже анализировали ту ситуацию. И вот к какому пришли выводу. Если вспомнишь последнюю поездку Коновалюка, то задай себе вопрос: почему покойный мотался на личном авто из одного города в другой, по ночам, практически без сна и отдыха? Может, и получишь довольно любопытный ответ.

— Думал я и над этим. — Синчук откинулся на спинку скамейки. — В тот год «Украинское сопротивление» развалилось на три, практически враждующих, блока. Коновалюк беспомощно пытался реанимировать движение.

— Почти в десятку. Как говорят следователи в детективных романах: вычислите, кому выгодно убийство, и найдёте убийцу. Так что его смерть была выгодна очень широкому кругу политиков. И сын покойного, Тарас, я так думаю, не случайно покинул движение отца. Скорее всего, кое о чём догадывался. К тому же, кому понравится видеть, как спекулируют именем родного тебе человека, и на твоей фамилии зарабатывают солидный капитал? Но, это эмоции. Вернёмся к нашим баранам. — Медведев хлопнул себя по колену. — Два союзника у тебя уже есть. Сегодня буду разговаривать со своим человеком. Пока он работает на нас, но, как ты выразился, «в тёмную». Может, смогу убедить перейти на нашу сторону. Итого, в лучшем случае, нас будет четверо. Немного. Но и не мало.

— Следует организовать дежурство на Майдане. Вычислить «немца». У него должно быть своё, определённое место, с которого он может вести постоянное наблюдение за происходящим на площади. Узнаем место, проследим, кто его более всего интересует из команды Козаченко.

— Такую установку тому человеку, которого буду агитировать, уже дал. Может, он её к данному моменту успел выполнить. Подождём результата разговора.

— Он у тебя что, всё время находится на Майдане? — поинтересовался Станислав Григорьевич.

— С самого начала.

— Среди оппозиции?

— Почти. И ещё, Стас, проведай нашего комсомольца. Что-то он не к добру замолчал. Не нравится мне это. Ещё не дай Бог, если выяснится, что Петренко таки причастен к нашему профессионалу, то сам понимаешь, какую бурю мы пожмём.

* * *

11.38, по Киевскому времени

Козаченко нервно улыбаясь, принял поздравления от коллег по депутатскому корпусу, и, быстро оглянувшись по сторонам, выцепил взглядом фигуру Литовченко. Одного кивка головы новоизбранного народного президента стало достаточно, для того, чтобы Александр Борисович понял: Козаченко хочет с ним поговорить с глазу на глаз.

Литовченко извинился перед двумя журналистами, которые ждали его, для получения интервью, и проследовал за Андреем Николаевичем.

— Твоя работа? — с ходу набросился на депутата Козаченко, едва за ними закрылась дверь в зал совещательной комиссии. Александр Борисович окинул помещение взглядом: никого.

— Андрей, не находишь знаковым тот факт, что ты собираешься выяснять со мной отношения в совещательной комнате?

— Хватит придуриваться! — моментально вскипел Козаченко. — Зачем ты это сделал? Мы же договаривались, прежде чем начать какие-либо активные действия, следует дождаться объявления результатов.

— Их объявят через четыре часа. И результат тебе известен. — Литовченко присел на ближайший стул. — Кстати, почему ты мне не сообщил о том, что вчера встречался с «Рыжим»? — так Александр Борисович постоянно называл в круге близких людей президента Украины. За цвет волос.

— Откуда тебе известно, что я с ним встречался? — насторожился Андрей Николаевич. — Ты что, следил за мной?

— «Папа» мне лично передал. — съязвил Александр Борисович. — Никто за тобой и не думал следить. Успокойся. Журналисты вынюхали. Проныры! Так о чём вы беседовали, тет — а — тет?

— Вот и спроси у него. Тоже лично. — злость клокотала в груди лидера оппозиции.

— Да можешь не говорить: и так понятно. Струсил? — в голосе Литовченко не звучало никаких эмоций. Только констатация факта. Александр Борисович упал на стул, и кивнул Козаченко на соседствующее кресло, но тот остался стоять. — Струсил. Не оправдывайся. Тебе не идёт, когда ты оправдываешься. Знаешь, а я ведь тебя понимаю. Коммунисты дали от ворот поворот. Онойко, сволочь, «кинул». Как говорится, везде тупик. Только, Андрей, — Литовченко переходил с Козаченко на «ты» редко, только в тех случаях, когда они были с глазу на глаз, и когда он чувствовал, что может себе такое позволить. — Ты не один. С тобой команда. Которая послушала тебя. Которая поверила в тебя. Которая вложила в тебя всё. И негоже её бросать.

— Я никого не собирался бросать. — Козаченко умостился на уголке стола.

— Знаю. Но страх проигрыша был, и остался. Потому то, мы и решили тебе помочь.

— Медвежья услуга. К тому же, сопряжённая с уголовным кодексом. Ты представляешь, что они с нами сделают, по выходе из Рады?

— Ничего. — Литовченко говорил тихо, но довольно убедительно. — Во-первых, мы лица неприкосновенные. Ты просто забыл про это. Во-вторых, если бы они хотели нас арестовать, или раздавить, то сделали бы это давным-давно. Нет, Андрей, правы были твои австрийские друзья: пока Администрация президента играет в демократию, никто нас не тронет. Их инструкция верх совершенства. И отработана до мелочей.

— После моего выступления, Майдан разгонят.

— Кто? — Литовченко вскочил с места и встал напротив оппонента. — У нас на Хрещатике стоят люди, с мирной акцией протеста. Кто разгонит мирную манифестацию? Кто захочет наложить на себя клеймо диктатора? «Папа»? Да ни за что! Тем более, митинг стоит на законном основании. А даже если и захотят разогнать, то нам это только на руку. Представляешь, какая поднимется волна? И «Рыжий» тоже представляет.

Козаченко посмотрел на руки. Они мелко тряслись, словно в приступе лихорадки.

— Ещё один момент, Андрей. — Литовченко сделал вид, будто не заметил поведения кандидата. — Мы поставили ЦИК в такое положение, что можем из них верёвки вить. Они хотят сегодня официально объявить результаты? Нет проблем. Только следует учесть, законным президентом Украины Яценко сможет стать только в том случае, если его фамилию, в нужном варианте статьи опубликуют в «Голосе Украины». Центральном печатном органе. А вот этого то мы им и не позволим. Наши ребята, под руководством Сурхуладзе, утром установили наблюдение за издательством. Так что, хрен «бык» получит, а не президентское кресло. Тарасюк приготовил иск в Верховный Суд. Так что, мы их ещё заставим поплясать под нашу дудку.

Александр Борисович подошёл к двери, выглянул в коридор, и снова вернулся к собеседнику.

— Тебе обязательно нужно выступить на Майдане. Сегодня! Приготовь речь. Такую, чтобы достучался не только до мозгов, но и до сердец стоящих там. Обязательно следует объявить о создании коалиции «Воля народа». Для наших людей на западной Украине это станет сигналом о начале активной фазы. И сказать об этом следует тебе. И никому другому.

— Мне нужно быть в ЦИК, в три часа.

— Плюнь на них. Там сегодня тебе не место. Мне тоже. Пошлём Тарасюка. Ещё кого-нибудь с ним, пару человек. Не больше. Только для того, чтобы навели шорох. Так, что, готовь речь. И позвони Кривошеенко. Пусть свозит на Майдан полевые кухни. Валенки. Тулупы. Ночью обещают мороз до минус десяти. Нельзя допустить, чтобы люди начали мёрзнуть. А я поехал в Украинский Дом. Проведу совещание с «бригадирами». Спланируем ночную акцию.

Литовченко мелко перекрестился:

— Вот, кажется, и началось.

* * *

12.49, по Киевскому времени

— Привет. Я в Киеве. Ничего не говори. Необходимо встретиться. Слушай внимательно. Через три часа жду тебя на набережной в Украинке. Есть такой маленький городок на берегу Днепра. Теперь слушай, как до него добраться. Выйдешь на станции метро «Выдубичи». Сядешь в маршрутку до Украинки. Водителя попроси остановить возле Дома культуры. Он находится вблизи набережной. Маршрутка идёт полчаса. Рассчитай время так, чтобы там не бродить. Отбой.

«Грач» отключил мобильный телефон и спрятал его в карман. Если сам Медведев в Киеве, значит, события начинают набирать обороты.

* * *

15.00, по Киевскому времени

Тарас Гнатович Коновалюк занял место во втором ряду, за спинами лидеров движения «За Яценко!». Теперь перед его глазами маячили знакомые затылки Резниченко, Пупко и Онопенко. Ещё один стул оставался пустым. Для премьера — догадался политик. — Интересно, он ТВ включал, или нет?

Два часа назад Тарас Гнатович несколько раз подряд пересмотрел видеозапись утреннего, экстренного заседания Верховной Рады. Теперь, глядя на место Головы Центризбиркома, и пустой стул для премьера, политик думал не о предстоящем объявлении голосов, а том, как поведёт себя Яценко, после того, как станет президентом. По законодательной базе Украины, действия оппозиции иначе, как государственным переворотом, назвать иначе было никак нельзя. И, слава богу, что никому не пришла в голову мысль применить силовые методы давления, против инакомыслия. Однако, зная характер Владимира Николаевича, и исходя из того, как грязно прошла предвыборная кампания, Тарас Гнатович пришёл к неутешительному выводу: рассчитывать на снисхождение премьера не приходилось. Как только тот станет президентом, посыпятся головы, как горох посыпятся.

Зал начал заполняться людьми. Коновалюк обернулся. По традиции, конференц — зал должен был быть разделён, перед объявлением результатов президентских выборов на равные доли мест, пропорционально количеству кандидатов на высший пост в государстве. В данный момент, организаторы были обязаны поделить места на две равные половины. Должен был, но не сделал этого. Все, абсолютно все места в зале заполнили только представители штаба премьера. Для оппозиции не осталось ни одного стула. Тарасюк, пришедший на объявление результатов минут пять назад, помыкался между рядами, пока не нашёл себе стоячее место возле мраморной колонны. Опираясь о неё правым плечом, он достал блокнот, и принялся в нём что-то записывать. Тарас Гнатович опустил голову: вот и началось горохопадение.

Председатель ЦИК, вместе с секретарём и десятью членами комиссии, прошли к своим рабочим местам, и через несколько минут присутствующие в зале депутаты и пресса услышали бодрый голос Головы Центризбиркома:

— Как и было объявлено заранее, мы, с минутным запозданием, начинаем официальное объявление результатов второго тура выборов президента Украины. У кого-то имеются возражения?

— Да. — выкрикнул Степан Григорьевич Тарасюк, и протянул руку, так, чтобы её все увидели. — Я, как официальный представитель кандидата в президенты Андрея Николаевича Козаченко, протестую против того, в каких условиях собирается проводиться ваше объявление результатов. Представители от премьер-министра заполонили весь зал. Даже те места, которые отведены официальным представителям второго кандидата. Это есть нарушение элементарных норм демократии.

Голова ЦИК строго посмотрел на секретаря. Тот повёл плечами: мол, а что я могу сделать? Не сгонять же мне лиц, имеющих статус неприкосновенности? Да и что такого, в конце концов? Не могут постоять пять минут, что ли?

Председатель обернулся в сторону представителя оппозиции.

— Вы хотите, чтобы мы вам принесли стул?

По залу прошла волна смеха.

— Я хочу, — выкрикнул Степан Григорьевич, — Чтобы в нашей стране соблюдались элементарные правила демократии. Места в зале должны быть распределены для представителей обоих кандидатов.

— То есть, вы отказываетесь от предложенного вам стула? — сделал свою трактовку выступлению Тарасюка, председатель. — Замечательно. В таком случае, разрешите продолжить…

В этот миг последние слова Головы ЦИК потухли в водопаде аплодисментов. В зал вошёл Яценко. Политики и приближённые лица повыскакивали с мест, одни в искреннем, другие в наигранном восторге выражая своё подобострастие премьеру. Тот, широко улыбаясь, прошёл сквозь присутствующих, словно ледокол сквозь льды, в первый ряд и тяжело упал на пустой стул. Кивок головы, и председатель продолжает:

— Итак, во втором туре в целом по Украине проголосовало 72 % населения. Голоса разделились следующим образом… — начал, было речь Голова Центральной избирательной комиссии, но его снова перебили.

— Я протестую! — раздался выкрик со стороны колонны.

Яценко слегка повернулся вправо: у кого там, интересно, голос прорезался?

Степан Григорьевич попытался высказать своё недовольство без помощи усилителя звука, однако, раздражённые крики, раздавшиеся с мест представителей премьера, заглушили его речь.

— Я настаиваю на том, чтобы мне дали слово. — продолжал надрываться оппозиционер, пытаясь перекричать оппонентов. — В конце концов, в какой стране мы находимся?

Пупко наклонился к уху Яценко:

— Здесь не только наши, есть и телекомпании из-за рубежа. Думаю, нужно дать ему слово. Иначе, не поймут.

Владимир Николаевич согласно кивнул головой.

Пупко приподнялся, и бросил в сторону Тарасюка взятый со стола микрофон:

— Лови, оппозиция.

Бросок оказался сильным и метким. Микрофон пролетел над тремя рядами и угодил в лоб настойчивому крикуну. Зал разразился хохотом.

— Вы видели это? — с дрожащих губ Степана Григорьевича слетали брызги слюны. — Он специально бросил в меня… Он так сделал, чтобы оскорбить и унизить меня.

С третьего ряда громкий голос подал реплику, сделав в нужном месте паузу, в виде икоты:

— Было бы что оскар — ик! — блять!

Зал вторично взорвался смехом. Владимир Николаевич пытался себя некоторое время сдерживать, но всеобщая истерия захватила его, и вскоре он тоже задрожал всем телом от вырывающегося наружу хохота.

Тарас Гнатович ещё ниже склонил голову. Господи, что мы творим? — нестерпимой болью билась мысль в голове политика. — Ведь так нельзя! Низко! Гадко! Противно! Подло!

А Тарасюк, в первый момент задохнувшись от праведного гнева, однако, сумел, таки, сдержать себя, и после того, как смех начал потихоньку стихать, продолжил выступление.

— Мы требуем, — микрофон дрожал в его руке. — Чтобы подсчёт голосов проводился не с помощью компьютерной техники, а при наличии протоколов с мокрой печатью.

Голова ЦИК, явно игнорируя высказывания представителя оппозиции, повернулся всем телом к секретарю, и, указывая на бумаги, принялся тому что-то объяснять. Слова Степана Григорьевича улетали в пустоту.

Самойлов резким движением выключил диктофон, и тронул Володю за рукав:

— Пошли отсюда.

Оператор с недоумением обесточил камеру, и поспешил за журналистом.

Михаил прошёл в мужской туалет, достал пачку сигарет, нервно закурил.

— Ты это видел?

Володя тоже достал сигарету.

— Видел.

Самойлов выругался:

— Как были азиопами, так ими и сдохнем.

— Кем были? — не понял Дмитриев.

— Недоделками. Родившимися между Европой и Азией. Ни то, ни сё!

— А Азия то в чём виновата? — Володя глубоко затянулся, выпустил дым через ноздри. — Я вот в Азии родился. Географически. Так что с того?

— Ничего. — Самойлов курил быстрыми, короткими затяжками. — Давай собираться. Надоело мне здесь всё. Хватит. Выборы закончились. Звоню в Москву, пусть нас принимают.

— Не гони лошадей. — Володя приоткрыл окно. Морозный воздух, бледным парком, тут же ворвался в нагретое помещение. — Пока действительно, выборы не закончатся, никто нам командировку не закроет. И не надейся.

Оператор вскрыл камеру, осмотрел кассету.

— Поехали к Генке. Тут времени минут на двадцать осталось. А он обещал мне три штуки дать.

— Дать, дать. — Самойлов резким движением руки выбросил окурок на улицу. — Взял бы да купил!

— По сорок баксов за штуку? — от удивления Володя чуть камеру из рук не выронил. — Да я за одну куплю две бутылки водки, и еду на трое суток. Или у нас что, фонды новые появились? Спонсоры? Филантроп, доморощенный!

— Почему филантроп? — удивлённо спросил опешивший Самойлов, но Володя, не отвечая, злым, резким движением подхватил камеру, и покинул помещение, хлопнув от души дверью.

* * *


«23 ноября в Украине произошло довольно любопытное событие.
Труфольдино из Бергамо имел двух господ. Украинский народ с этого дня стал иметь трёх президентов: действующего, легитимного, и народного.
Утром в Верховной Раде, по требованию 156 депутатов, собралось внеочередное заседание. Из 450 народных избранников присутствовало 186. Кворума не состоялось. Единственное, что могли сделать народные депутаты Украины, так это высказаться по поводу происходящих в стране событий. И не более того. Наверное, именно на это и рассчитывал голова Верховной Рады Алексеев, когда утром открывал экстренное заседание украинского парламента в неполном составе.
Однако, события развернулись совсем в другом ракурсе. После энергичного, как обычно, выступления лидера «Украинского сопротивления» Пётра Степановича Цибули, спикер Алексеев понял, сессия Верховной Рады может закончиться довольно таки плачевно: депутатов призвали принять президентскую присягу А. В. Козаченко. Акт полностью антиконституционный и противозаконный! По нескольким причинам. Во — первых, на тот момент ЦИК ещё не объявила официальных результатов голосования. Во-вторых, ныне действующий президент Украины, Д. Л. Кучерук не снял с себя президентских полномочий. В-третьих, инаугурация по основному Закону Украины, Конституции, производится исключительно в присутствии полного состава Верховной Рады. Подчёркиваем: полного!
Когда Юрий Валентинович Алексеев увидел, к чему его толкают народные депутаты, он тут же объявил о закрытии внеочередной сессии ВР и покинул помещение.
Однако, присяга на верность народу Украины Андреем Николаевичем Козаченко была произнесена. Так у народа Украины, помимо действующего президента, в лице Д. Л. Кучерука, появился «народный» президент, в лице А. Н. Козаченко.
А спустя четыре часа Центральная избирательная комиссия объявила официальные результаты второго тура голосования. И у страны появился третий, на этот раз, «легитимный» президент: В. Н. Яценко. Только простого украинского обывателя интересует один вопрос: кто же, из них троих, завтра войдёт в кабинет на Банковой?

Самойлов и Дмитриев,
специально для Московского кабельного канала «ТВ Москва»


* * *

16.10, по Киевскому времени

Ветра, как ни странно, со стороны Днепра, не ощущалось. И вообще, погода стояла великолепная: морозная, лёгкая. Вечер постепенно опускался на небольшой высотный городок, и потому в окнах домов начали зажигаться огни.

Медведев не успел выкурить первую сигарету, как к нему подошёл «Грач». Полковник развёл руками:

— Ну, ты, брат, экипировался. Дублёнка, альпинистские ботинки, перчатки на меху…

— Постоишь на морозе сутки — вторые, так не только о ногах и руках подумаешь.

— А ещё о чём?

— О чём точно думать не будешь, так о женщинах. — «Грач» окинул взглядом заледеневший Днепр. — За тобой мужичок «топает».

— Ты тоже заметил?

— Что тут замечать. Он же как цирковой медведь, насмотревшийся шпионских фильмов. Может, разобраться?

— Нет. Судя по всему, его Щетинин прислал. Так сказать, для контроля.

— Ты что, в опале?

— Что-то вроде этого. — полковник затянулся дымком.

— Понятно. Что в столице? — тут же перевёл рельсы разговора на другую колею «Грач».

— Ничего. — Медведев сплюнул на мёрзлую землю. — Ничего хорошего. Как тебе последняя информация?

— Дерьмо полное.

— Вот и я о том же. Потому и приехал. — полковник носком ботинка затушил окурок. — Предупреждаю сразу. Сверху дали приказ: не вмешиваться. Я тебе его передал. Ведь передал?

Медведев говорил сквозь зубы, не глядя на собеседника.

— Передал. — подтвердил «Грач».

— А теперь думай, как будешь поступать дальше. Лично я решил влезть во всё это, как ты выразился, дерьмо. Ты можешь отказаться.

— Гера, — «Грач» присел на холодную скамью, — Здесь всё не так, как ты себе представляешь. Или придумываешь. Что, собственно, одно и тоже. Идёт стандартная ситуация: борьба за кормушку. Чьё рыло сумеет первым туда сунуться. И всё. Самое интересное заключается в том, что все здесь прекрасно это понимают. Ты думаешь, такая масса людей поднялась за Козаченко? Даже при том, что он сумел прекрасно организовать весь этот спектакль? Нет. Сегодня самая популярная в Киеве поговорка: из двух зол выбирают меньшее. И ты хочешь во всё это вмешаться? Гера, пойми, нас здесь не ждут. Мы самые нежеланные гости на данном пиршестве. Ещё не хватало, чтобы мы «засветились». Представляю, какой хай поднимется вокруг нас.

— Смотрю, ты стал осторожным.

— Нет, скорее объективным. Проанализируй наши действия за последнее десятилетие. Полная бездарность и безграмотность. Начиная с верхов, заканчивая низами. Мы потеряли всё, что у нас было. И не только в материальном плане. Точнее, в духовном потеряли больше, чем в физическом. Интересно, что соврут историки о нынешнем периоде? Какую залипуху будут придумывать, чтобы оправдать, почему мы порвали нормальные отношения с Грузией, Молдавией, Белоруссией? А с Киевом, матерью городов русских? Ты знаешь, — «Грач» говорил медленно, и несколько устало, — я не могу читать Пикуля. Как только открываю «Баязет», мне становится стыдно перед теми поколениями, которые стремились своим будущим потомкам улучшить жизнь. А наше поколение, без каких-либо войн, без каких-либо конфликтов, только ради денег, ради наживы, за каких-то двадцать лет, начиная с «перестройки», бездарно просрало всё, созданное за тысячелетия! Мне вообще кажется, Пикуля, и подобных ему, в ближайшем будущем вообще перестанут издавать. На кой хрен забивать молодняку мозги памятью предков? Всё теперь делают деньги. Большие, маленькие, без разницы. А деньги порождают одно: недоверие. И только. Вон, — «Грач» кивнул в сторону дома, за которым стоял незнакомец, которого он заметил. — недоверие. Получается, наш Вилен Иванович тоже скурвился. Интересно, кто и сколько ему пообещал?

— Тебя это так сильно интересует? — Медведев отбросил, пустую пачку сигарет в сторону мусорной корзины.

— Нет. Просто хочется чего-то чистого и светлого. Как в детстве.

— Вот я тебе и предлагаю, сыграть в трёх мушкетёров.

— Не смешно.

— А я не смеюсь. Мне плевать на Козаченко и на Яценко. И на весь сброд, который им припевает. Мне плевать на Лугового, который «первому» разве что носки во рту не стирает, а за спиной у него проворачивает тёмные делишки. Но мне не плевать на Стаса Синчука, который сейчас подставляет свою голову, и, вполне возможно, её лишится, если я не вмешаюсь. Даже ради него одного я пойду на это. К тому же, слишком много меня связывает с Киевом. И если кому-то безразлично, что сейчас здесь происходит, то мне нет.

— Без поддержки Центра? — усмехнулся «Грач».

— А что, в первый раз? Или забыл, как нам приходилось самим себя за шиворот вытягивать?

«Грач» некоторое время молчал. Потом произнёс:

— Кто третий?

— Старик.

«Грач» вскинул голову.

— Зачем ты его привёз?

— А что я мог сделать? — вспылил в свою очередь Герман Иванович. — Врать, когда он знает, что ты здесь?

— Ты не должен был его привозить. — упрямо проговорил «Грач».

— Старая гвардия решила дать последний бой. — отмахнулся полковник.

— Ты понимаешь, что этот бой для него действительно может стать последним?

— Понимаю! — отрезал Медведев. — Но понимаю и другое. Он прекрасно отдаёт отчёт в том, в каком мы положении. И не в его традиции бросать своих. К тому же, у Старика, сам знаешь: мозги работают почище нашего. И связи сохранились дай Бог всей нашей конторе. А потому, обузой не будет, как, собственно, никогда и не был. Фотографию получил?

— Да.

— Видел нашего любителя острых ощущений?

— Нет. — «Грач» закурил, пытаясь совладать с чувствами. — Либо его не было при мне на Майдане, либо очень хорошо маскируется.

— Скорее всего, второе. Как сказал Щетинин, и как я читал в его досье, этот парень — крупный спец. Я на него покапал материал. Самостоятельно. В отрыве, так сказать, от производства. — «Грач» покачал головой: помнил он, как Медведев мог «покапать». — Да нет, серьёзно. — полковник догадался, о чём подумал подчинённый. — Мужик он тёртый. Как мне сообщили, он и здесь, в Украине успел поработать. Восемь лет назад.

Герман Иванович замолчал. Дал время «Грачу» подумать. И тот вспомнил.

— Дело Коновалюка?

— Оно самое.

— Так там был несчастный случай.

— Вот он и есть: специалист по подобного рода делам. Скорее всего, его пригласили те, кто знает о том «несчастном случае». И кто, вполне возможно, принимал в нём непосредственное участие.

«Грач» сунул руки в карманы: а всё-таки, несмотря на экипировку, прохладно.

— «Первый» нам не простит самостоятельности.

— Ты уже принял решение?

— А куда мне деваться с подводной лодки? К тому же Старика я с тобой не оставлю.

— Вот и ладушки. Пошли к маршрутке. А то наш наблюдатель скоро от холода ноги протянет. Не хватало его ещё на своём горбу везти. А вот по поводу «первого» у меня имеются кое-какие мысли. — на лице Медведева проявилась лёгкая улыбка.

— Что ж ты раньше молчал. — «Грач» достал носовой платок и высморкался. — С этого надо было начинать.

* * *

17.55, по Киевскому времени

Синчук встретил Петренко в подъезде его дома. Прямо возле лифта. Неожиданно проявившись из темноты.

Богдан Васильевич охнул, схватился правой рукой за левую сторону груди, в области сердца, и прислонился к бетонной стене.

— Так ведь и инфаркт получить можно.

— Не самый худший вариант для выхода из игры. — заметил подполковник. — И главное — не прикопаешься. Человек в больнице, с кем не бывает. Ты, Богдан Васильевич подумай на досуге.

Петренко несколько пришёл в себя.

— А разве мы перешли на «ты»?

— И давно. Как стали делать одно дело. Или не одно? — Синчук приблизился к депутату на небезопасное расстояние от неприкасаемого тела. — Что-то долго ты молчал. Мы, понимаешь, ждём от тебя весточки, а ты ни слова, ни вздоха. Кто надоумил Козаченко принять сегодня присягу?

Вопрос был задан резко, хлёстко, как пощёчина.

— Сам. Он сам. — Петренко не знал, кто стоял за инициативой подвести Козаченко к присяге, но догадывался. Однако, сообщать о своих подозрениях какому-то вояке не собирался.

— Ты уверен?