Ченнинг заглянула за край обрыва, словно бы пытаясь поставить себя на ее место.

– Нет, спасибо.

Стирлинг таращился на это азиатское воинство, пытаясь уразуметь, откуда, черт возьми, они здесь взялись. Ответ Анцелотиса поразил его как удар молнии: сарматы! В памяти сразу же вспыхнули фрагменты лекций по военной истории. Сарматские кавалеристы… Тысячи диких конников, сарматов и аланов, от венгерских равнин и до русских степей, даже до среднеазиатских казахов и узбеков, вступали в римскую армию, в основном в кавалерию, — и эти катафракты сделались самым грозным оружием Арториуса, равного которому не было у его противников-саксов. Это превосходство сохранялось у бриттов еще полсотни лет; так, во всяком случае, утверждали историки. Черт, да этих сарматов здесь, в римской Британии, должно быть, не одна тысяча, охраняющих стены Адриана и Антония…

– И близко вы подошли?

– Оставался всего один шаг. Несколько секунд.

Шон внимательно смотрела на Мег. Сегодня утром в ней появилось что-то новое. Она выглядела соблазнительно, сексуально. Она сидела в конце стола непричесанная, светлые волосы ниспадали ей на плечи. От солнца ее голубые глаза приобрели цвет воды в Карибском море. Это была какая-то странная сексуальность, как будто совершенно неосознаваемая самой Мег. Возможно, это Шон приписывала ей чувственность, пытаясь взглянуть на нее глазами мужчины. Глазами Дэвида.

Верно, произнес у него в сознании голос Анцелотиса. Пятнадцать тысяч сарматов, если верить записям, были посланы римлянами охранять границы. И очень многие из них решили, что Британия устраивает их гораздо больше, чем Италия, вот и остались, когда Рим вывел свои легионы сотню лет назад. Остались и переженились на местных девушках, сумевших укротить их дикие сердца.

– А что вас остановило?

– Я нашла кое-что большее, во что стоит верить. – Она не стала упоминать про Эдриена, поскольку это было нечто чересчур личное, это касалось только ее самой. – Твой отец не сможет что-то улучшить, Ченнинг. И мать не сможет ничего улучшить. Тебе нужно взяться за дело самой. Я хотела бы помочь тебе.

Рано утром, еще до того как Дэвид проснулся, Шон потянулась за своими кроссовками, стоявшими снаружи палатки. Ее рука случайно наткнулась на теннисную туфлю Дэвида, и она ощутила под пальцами сложенный клочок бумаги. Шон достала его и развернула. Это был листок линованной бумаги, вырванный из скрепленного спиралью блокнота. «Дэвид, – читала она, – спасибо тебе за то, что последние несколько дней прошли так чудесно». Записка, конечно, от Мег. Почерк девчоночий, круглые буквы со слабым наклоном. Росчерк после каждого слова. Она снова аккуратно сложила листок и положила его обратно в туфлю Дэвида.

Стирлинг не нашелся, что сказать. Едва ли не лучшие наездники древнего мира, сарматы не спасовали ни перед скифами, ни перед персиянами, германскими племенами, галлами, парфянами из пустынь Ближнего Востока и карфагенянами из Северной Африки. На протяжении полутора тысячелетий, отделявших родное время Стирлинга от этого, кровь людей, избравших Британию своей новой родиной, должно быть, настолько смешалась с местной, что не оставила и следа в генофонде.

Лицо девушки исказила целая гамма эмоций: гнев, сомнение, недоверчивость…

– А вам стало лучше?

Теперь, глядя на Мег, Шон пыталась сообразить, когда было доставлено это послание. Должно быть, рано утром. Очень рано, когда лес еще был окутан туманом. Шон стало не по себе, когда она представила, как Мег в тумане крадется по тому участку леса, который Шон избрала для уединения. Вот она приближается на кошачьих лапах или, быть может, на крыльях летучей мыши, чтобы доставить записку ее мужу.

Однако в пятисотом году от Рождества Христова со времен вывода римских легионов едва миновало сто лет, а столетие — не срок для генетических изменений. На некоторых боевых вымпелах и щитах виднелись символы — скорее всего сарматские, поскольку держали их только воины с азиатскими чертами. Большинство копий украшалось бронзовыми драконьими головами, к которым крепились матерчатые хвосты, развевавшиеся по ветру точно аэродромные флюгера-«колдуны». Что же до эмблем на щитах… Меч, вонзенный в камень, изрядно потряс его. Интересно, подумал он, насколько этот образ связан с легендами о короле Артуре?

– Я по-прежнему терпеть не могу запаха хвои.

Ченнинг изучила ее скривившиеся в насмешке тонкие губы в поисках лжи – даже хотя бы только тени лжи. Элизабет показалось, что сейчас она ее потеряет. Но этого не произошло.

Арториус, дукс беллорум, во главе сарматских катафрактов?..

– Дэвид рассказал мне о твоих фотографиях с туманом, – обратилась она к Мег.

– А что случилось с тем парнем?

– Продает страховки, – отозвалась Элизабет. – Растолстел, женился… Я то и дело где-нибудь на него натыкаюсь. Иногда я делаю это нарочно.

Мег метнула мгновенный взгляд на Дэвида, как бы мягко вопрошая: «А что еще ты ей рассказал?» Так, по крайней мере, прочла его Шон.

Когда Арториус был еще совсем молод, беззвучно пояснил Анцелотис, когда ему не исполнилось еще и семнадцати, но он уже выказывал задатки мудрого и удачливого военачальника, он убедил сарматов Гододдина отказаться наконец от своих языческих идолов и принять христианство. Тогда и начали они отзываться о нем как о муже, который выдернул сарматский меч из священного камня, настоящем боевом вожде, который заменил многовековую святыню их племени новым богом и новыми обрядами поклонения. Еще они говорят, что он единственный из смертных достоин пить из их священной чаши — достаточно схожей с нашим, христианским Граалем, так что им не так уж и сложно было принять нового бога Арториуса. Ну и еще, конечно, не повредило и то, что Утэр Пендрагон был их племени…

– А почему вы это делаете?

– Делать их было так забавно, – ответила Мег.

Стирлинг зажмурился. Стоит ли удивляться, что Арториус похож скорее на евразийца, чем на бритта?

– Потому что под конец только одна вещь позволяет сделать все, как надо.

– И какая же?

– Забавно! – Тэсс покачала головой, прикуривая свою сигарету. – Ты упорно недооцениваешь свой талант. Мег настоящий художник. Я вам сейчас покажу. – Она поднялась с места и направилась к своей палатке.

О да, согласился Анцелотис, он из них, и они знают это. В бою под его командой они идут на такое, о чем даже не думали бы, отдавай приказы, скажем, мой брат, король Лот. Эти люди пойдут за Арториусом куда угодно, а если потребуется, с радостью умрут за него. В их глазах он король королей, такой король, каким мне не стать никогда, — больше, чем дукс беллорум бриттов; больше, чем их командир. Они отдали ему на сохранение свои бесценные души, и он ни разу не обманывал их доверия.

– Выбор. – Элизабет взяла лицо девушки в свои ладони. – Твой собственный выбор.

– О, Тэсс, не надо, – пыталась возразить Мег.

И не обманет, ошеломленно подумал Стирлинг. Артур, царь кочевников-сарматов… То-то порадовались бы историки, узнай они происхождение легенды о мече в камне…

9

– Ты не говорила мне, что у тебя есть с собой фотографии, – с некоторой обидой произнес Дэвид.

Он внимательнее пригляделся к самим всадникам. Одеяния кавалеристов не уступали пестротой их национальной принадлежности. Большинство щеголяли шлемами, в том числе еще римских времен — напоминавшими надетую задом наперед бейсбольную кепку с защитными металлическими пластинами у щек по бокам. Встречались также шлемы, представлявшие собой кельтскую вариацию на эту же тему, — с заостренными, напоминавшими козьи рога металлическими выступами. Довольно много шлемов и того, и другого видов украшалось перьями, с которыми владельцы их казались выше и свирепее.

Элин Бондурант вышла замуж рано – и удачно, а потом, в сорок один год, познала горькую правду об увядании и мужском эгоизме. Поначалу это ее просто бесило, а потом вызывало лишь грусть и досаду. Под конец ей вообще стало все безразлично, так что, когда супруг подсунул ей какие-то бумаги, она без лишних слов их подписала. Ее адвокат корил ее за наивность, но это было не так. Деньги приводили ее в растерянность, и так было всегда: автомобили, великосветские приемы и бриллианты размером с желудь. Все, что ей было надо, это мужчина, за которого, как она думала, она выходила замуж.

– Это подарок для Тэсс.

Но этого мужчины давно уже не было.

Почти все катафракты были одеты в плотно облегающие шерстяные штаны в яркую шашку или клетку, перетянутые на лодыжках шнурками поверх высоких кожаных башмаков. Одни нарядились в шкуры диких животных, другие в тканые или кожаные куртки, поверх которых надевались римские панцири или кольчуги — угрожающе поблескивавших на солнце панцирей было больше. Что ж, в конце концов, сарматы служили в римской тяжелой кавалерии уже несколько столетий, еще со времен до Рождества Христова.

Тэсс вернулась с картонным тубусом в руках и достала из него большую фотографию, примерно двенадцать на шестнадцать дюймов, и положила ее на стол. Снимок был необыкновенным. На изображении господствовал густой бело-серебристый туман. В нижнем правом углу на скамейке сидела женщина в синем свитере и джинсах. Она смотрела с фотографии куда-то вперед, чуть левее зрителя. Это была Тэсс. Шон узнала бы ее, даже если бы ее черты оказались еще более расплывчатыми, так точно передавал снимок ее холодную царственную красоту. От верхнего левого угла фотографии до середины ее верхней части тянулся узор моста Золотые Ворота.

Оружие их также отличалось изрядным разнообразием — от саксонских боевых топоров до копий, как одноглавых, так и трезубцев с типичными кельтскими, чуть прогнутыми остриями. Еще Стирлинг увидел тяжелые римские мечи, пики, дротики, даже короткие сарматские луки и колчаны со стрелами. Обитые железом деревянные щиты — продолговатые, немного выпуклые овалы — украшались яркими изображениями, непривычной глазу смесью христианских и языческих символов. Оружие тоже украшалось серебряным орнаментом, прежде всего рукояти мечей и кинжалов. Богатство отделки менялось; впрочем, даже наименее украшенное оружие не становилось от этого менее смертоносным. По крайней мере никакой церемониальной ерунды здесь и в помине не было.

Тэсс стояла у стола за спиной Мег, положив руку на ее плечо. «Так вот откуда это ощущение совсем нового состояния Мег, – подумала Шон, – вот откуда чувственность». Сегодня утром ничто не омрачало взаимоотношений между двумя этими женщинами.

Большинство лошадей тоже защищались по меньшей мере круглыми железными или бронзовыми бляхами на широкой кожаной сбруе, а иные и пластинчатыми панцирями, как и их седоки. Ярко окрашенные потники цветами перекликались со штанами седоков. Сами седла тоже имели необычную форму: толстые кожаные выступы защищали ноги седока от ударов спереди и сзади. На эти же похожие на рога выступы навешивались оружие, бурдюки с водой и прочая амуниция.

– Это самый многообещающий молодой талант в области фотографии, так сказано в «Сан-Франциско кроникл». – Тэсс снова села за стол рядом с Мег.

Мег взглянула на нее.

Почти сразу же взгляд Стирлинга задержался еще на одной детали: массивных железных стременах. Это снова поразило его, что заставило Анцелотиса вновь усмехнуться. Славную штуку изобрели наши сарматские катафракты, а? Саксы не меньше твоего поразились, увидев стремена в тот раз, когда мы впервые врезали им как следует. Понимай римские центурионы, добавил он со смешанным чувством гордости и горечи за потраченные жизни и усилия, значение кавалерии так, как мы, бритты, — как знать, может, они и сохранили бы свою империю.

– Можно я пойду сегодня с тобой? Тэсс покачала головой.

Стирлинг внутренне согласился с этим. Римские генералы славились своим неумением рационально использовать кавалерию. Что ж, Арториус, Анцелотис и их сарматы явно избежали этой ошибки.

– Ты знаешь, что я привыкла работать одна. Мег мужественно попыталась скрыть свое разочарование и бодро обратилась к Дэвиду:

– Ты готов?

Тут внимание Стирлинга привлекла медноволосая красотка в подбитом мехом плаще — та самая, что тайно навещала его сегодня. Она уже сидела верхом на лошади поменьше, более подходящей ее хрупкому сложению, чем массивные битюги латников-катафрактов. Пэлфри — так позже назовут эту породу легких, изящных верховых лошадей. Она сидела в седле непринужденно — умение ездить по-амазонски явно не было ей в новинку. В общем, она производила впечатление столь же искушенного наездника, что и сопровождавшие ее воины; даже меч висел у нее на бедре самый что ни на есть настоящий, хоть и небольшой.

Дэвид кивнул и встал из-за стола. Он повернулся к Робин.

— Ганхумара. — Арториус почтительно, как подобало по этикету, поклонился даме, прежде чем с помощью своего знаменосца облачиться в доспехи и шлем. Золотой штандарт Арториуса явно делался с оглядкой на легионерских орлов — с той только разницей, что для легионера орел служил личным богом и оберегом, а дракон объединял эту римскую традицию с присущим исключительно бриттам национальным символом.

Теперь она жила со своими собаками за городом, в маленьком домике у ручья, и вела самую простую жизнь. Тренировала лошадей, чтобы заработать себе на хлеб, и любила прогуливаться по открытым пространствам, когда выпадала такая возможность, – в низине у реки, если находилась в мечтательном настроении; до церкви и обратно вдоль линии кряжа, когда хотелось полюбоваться красивыми видами.

– Ты уверена, что не хочешь пойти с нами? Робин покачала головой. «Дэвид не выглядит слишком разочарованным», – подумала Шон. Она наблюдала за тем, как они с Мег собирают оборудование и направляются в лес.

Сегодня она выбрала церковь.

Другой всадник держал в руках еще один штандарт с драконом, на этот раз с заметными сарматскими чертами. Голова этого второго дракона также была золотой — с серебряными клыками и глоткой. А к этой голове, точно так же как к сарматским копьям, крепился кроваво-красный вымпел, и это матерчатое тело билось на ветру, как живой дракон. Такой хвост невозможно не заметить даже в гуще сражения, сообразил Стирлинг, — куда уж там до него даже самым массивным золотым штандартам…

– Нам тоже пора, Шон, – напомнил ей Ивен, закатывая рукава своей синей рубашки в полоску. Сегодня он был немногословен. Все еще мрачен, зол на нее.

– Вперед, ребята!

Придется как-то выяснить отношения, но только не сегодня утром. Если бы он затеял разговор прямо сейчас, она могла наговорить много лишнего. Она часто пыталась представить себе, как отреагировал бы Ивен, если бы она решилась рассказать ему про аборт. Ивену трудно было смириться с неудавшейся беременностью, даже когда дело касалось животных. Она могла вообразить силу его негодования, если бы он узнал, что она сделала. Ради своего ребенка он был готов на все, пусть хоть целый мир перевернется. Как он разгневался бы на нее за то, что она лишила его этого шанса.

Тем временем Арториусу помогали облачиться в сверкающую римскую кирасу, украшенную достаточно богато, чтобы римскому генералу не было стыдно возглавить триумфальную процессию. Вслед за этим Арториус надел на голову железный шлем — кельтский шлем с орнаментом из золотых листьев, увенчанный все тем же золотым драконом, совершенно очевидно — сарматским символом. Он опоясался мечом и кинжалом, потом накинул на плечи алый шерстяной плащ и застегнул его на груди тяжелой золотой брошью, странно напоминавшей стилистику кельтов и викингов разом. Вес всей этой амуниции не помешал ему легко, без посторонней помощи вскочить в седло.

Подозвав собак, Элин тронулась в путь – маршрутом, ведущим ее на крутой подъем к тропе, которая следовала линии холмов к юго-востоку. Двигаясь легко и проворно, она чувствовала себя моложе своих сорока девяти лет. Она знала, что все дело в ее работе – с раннего утра в седле, долгие часы, проведенные с кордом и хлыстом… Ее кожа обветрилась и покрылась морщинами, но она гордилась тем, что способны сделать ее руки, как они неустанно работают и в снег, и в дождь, и в жару.

Ивен поднялся из-за стола, но Робин схватила его за руку.

Его конь — лоснящийся белый жеребец размером с небольшой дом — выгнул шею и нетерпеливо заржал, ударив по земле копытом. Арториус усмирил его резким окликом и натянул поводья, прежде чем принять от знаменосца свое длинное тяжелое копье. Знаменосец занял место слева от Арториуса, и золотой дракон-штандарт ярко вспыхнул под упавшим на него лучом солнца.

Элин остановилась на вершине первого холма – ее дом далеко внизу казался игрушечным макетом, брошенным среди пластиковых деревьев. Впереди тропа винтом закручивалась все выше, а потом на три мили выравнивалась, загибаясь вместе с линией кряжа к западу, земля круто спадала вниз с обеих сторон. Когда взгляду открылась церковь, спартанская и величественная красота старого здания, как всегда, заворожила ее: гранитные ступеньки, завалившийся набок и перекрученный чугунный крест…

– Пожалуйста, не оставляй меня здесь одну.

Слегка поскользнувшись там, где тропа ныряла в седловину с забытой церковью, Элин сразу почувствовала разницу, хотя и не могла понять, в чем дело. Собаки вели себя возбужденно, низко опустив головы, словно выслеживая какой-то невидимый запах, глухо подвывая и рыча. Они почти обежали церковь, а затем вприпрыжку вернулись, опустив фыркающие носы к основанию широкого крыльца, путаясь друг у друга под ногами и вздыбив шерсть на загривках.

Из ворот вышел слуга с доспехами Анцелотиса; за ним показались еще несколько, нагруженных пожитками Арториуса… или Анцелотиса? Или, возможно, Ганхумары. Тяжелые мешки и сундуки пристегивались постромками к сбруе вьючных лошадей, а Стирлинг тем временем возился с непривычными завязками и застежками доспехов Анцелотиса. Как выяснилось, доспехи короля бриттов тоже были римского образца, декором почти не уступали Арториусовым и наверняка сохранились с прошлого столетия — это как минимум. Если, конечно, бритты не продолжали поддерживать торговых отношений с континентальной Европой… Сам Стирлинг этого не знал, а Анцелотис промолчал.

Элин свистнула псам, но они не обратили на нее внимания. Самый большой из них, желтый лабрадор, которому она дала кличку Том, взлетел к самой двери, стуча когтями по ступенькам.

– Ты можешь пойти с нами, если поешь свою овсянку, – ответил он. – Я не хочу, чтобы ты там умерла от истощения.

– Э, что за дела, парень?

В отличие от кельтского шлема Арториуса шлем Анцелотиса был явно римского происхождения. Железная с золотыми украшениями штуковина полностью закрывала голову до подбородка, а над щелью для глаз выдавался вперед козырек из толстой, позолоченной железной пластины, защищавший глаза и отчасти нос от рубящего удара мечом сверху вниз. Внутри шлема сильно пахло потом — ну да, он… то есть Анцелотис надевал его уже много-много раз…

Робин чуть не плакала.

Оруженосец подал ему плотный шерстяной плащ в красную и синюю клетку. Плащ застегивался на плече круглой брошью — у Анцелотиса она была серебряной, с изображением летящего дракона. Качество одежды и металлических деталей поразило Стирлинга: он ожидал от этой эпохи куда более примитивных ремесел. Предвзятое мнение современного человека, решил он, основанное на невежестве. А ведь его культура являлась прямой наследницей цивилизации античного Рима.

– Я не могу это есть.

Трава шуршала у нее под ногами, и возле входа Элин заметила свежие следы автомобильных шин. Двери были из толстых дубовых досок, черные чугунные ручки на них – толщиной с ее собственную руку. Насколько она помнила, ручки всегда были скреплены между собой цепью, но сегодня цепь была перекушена, а правая створка двери оставалась слегка приоткрытой.

– Поешь фруктов, – предложила Шон.

Минутой спустя из крепости показались Моргана с Медройтом; последний нес тяжелую кожаную сумку, которую он приторочил к седлу Морганы. Моргана впорхнула в седло с потрясающей легкостью. Стирлинг поперхнулся, сообразив, что, прежде чем осваивать искусство верховой езды, ему предстоит еще одна задача: забраться на эту чертову лошадь. Благословенны будь сарматы, подумал он, принесшие в эту глушь на границе с Шотландией такую замечательную вещь, как стремена. Еще одна женщина, которую Стирлинг смутно помнил по событиям минувшей ночи, вышла из ворот — ее светлые волосы были заплетены в длинную косу. Она тоже несла в руках тяжелую кожаную сумку, которую приторочила к седлу.

– Фрукты мы будем есть за ланчем. – Ивен взглянул Шон прямо в глаза, впервые за это утро. Она съежилась и отвернулась. – Кроме того, их не хватит для обезьян, если мы начнем ими увлекаться.

Дукс беллорум проследил за тем, как она садится в седло, и заговорил с Ганхумарой; голос его при этом, однако, оставался холоден как ветер:

— Нам предстоит нелегкий переход: нам нужно попасть в Кэрлойл прежде Куты и Креоды. Придется идти скорым маршем, и я не ручаюсь за удобство. Я тебя предупреждал. — Он сделал паузу и нахмурился. — Это не развлекательная прогулка, а подготовка к войне.

Он становился упрямым и непредсказуемым. И он так холодно обращался с Робин. Раньше Шон не замечала ничего подобного. У нее было такое чувство, что Робин досталась порция гнева, предназначенная для нее, Шон.

Она заломила тонкую медно-рыжую бровь.

Робин сложила руки на столе и сказала, глядя на свои розовые ногти:

— Я езжу верхом не хуже тебя, муж мой, — спокойно отвечала она. — И я законная королева, а значит, и военачальница своей армии, пусть и не искушена во владении мечом.

– Я должна отсюда выбраться. Ты, кажется, не понимаешь этого, Ивен. Я не могу здесь выжить. Я не могу ни есть, ни спать.

Взгляд Арториуса из-под сдвинутых бровей вспыхнул стальным блеском.

Тэсс прикурила другую сигарету.

– А вот ты, кажется, не понимаешь, что у тебя нет выбора.

— Отнюдь не твое мастерство верховой езды или владения мечом тревожит меня. Выносливость твоя — вот в чем ты, жена, уступаешь остальным, а после всех наших задержек из-за болезни Анцелотиса я не замедлю марша ни из-за кого. Если ты начнешь отставать, я оставлю тебе вооруженную охрану, но поскачу дальше без тебя. Анцелотис, мы не можем более ждать.

Робин посмотрела на Ивена.

– Я сделала это ради тебя, и вот теперь, когда я не выдерживаю, ты даже не обращаешь на это внимания.

Только один конь остался без всадника — наверняка он и принадлежал Анцелотису. Как и у Арториуса, это был жеребец — серый в яблоках, до ужаса массивный; должно быть, он являлся прямым предшественником тяжеловозов-першеронов.[9] Чтобы осмотреть седло, Стирлингу пришлось запрокинуть голову. Черт, римская тяжелая кавалерия — это вам не шутки… Стирлинг поправил пояс с ножнами и попытался запрыгнуть в седло так, как это только что делал Арториус. Даже опираясь на стремя, он не смог справиться с весом всей своей амуниции, повисел мгновение, цепляясь за луку седла, потерял равновесие и грохнулся на землю — прямо под копыта своего битюга. Чертова римская кираса… железяка проклятая… казалось, эта толстая металлическая пластина, умело выкованная по форме туловища, только добавила ему синяков.

– Я ни черта не могу с этим поделать, Робин. – Ивен подошел к краю расчищенного участка и занялся ловушкой.

Он чертыхнулся и свирепо покосился на Моргану в тщетной надежде свалить свой позор на действие ее зелья. В голове гудели сокрушенные комментарии Анцелотиса. А я-то тут при чем, беззвучно возмутился Стирлинг. Для того, чтобы прижимать неприятеля к земле огнем из MP-5, не нужно ездить верхом. Пока Анцелотис ломал голову над тем, что означает эта тарабарщина, Стирлинг поднялся на ноги и принялся одергивать плащ, подтягивать доспехи и вообще восстанавливать свое пошатнувшееся достоинство. Моргана, нимало не расстроенная его обиженными взглядами, подъехала к нему и нагнулась, чтобы пощупать его пульс.

– Пойдем с нами, – снова предложила Шон. Робин необходимо было выманить в лес, чтобы отвлечь внимание от обступивших ее страхов и переключить его на что-нибудь любопытное – на обезьян, ловушку, красоту древесного шатра. Кроме того, Шон не хотелось в это утро оставаться наедине с Ивеном.

— Действие эликсира может сказываться еще несколько часов, — пробормотала она.

– Я сыта по горло вашим лесом еще со вчерашней ночи, – плаксиво отвечала Робин.

Арториус обеспокоенно повернулся в ее сторону.

Тэсс наклонилась к ней.

— Ему необходимо спешить вместе с нами, сестра. Ты не хуже моего понимаешь опасность, исходящую от саксов. Делай что можешь, чтобы одолеть его болезнь, но только в пути.

– Только не реви, – прошипела она. – Ты не смеешь плакать. Ты потеряешь мужа, если будешь продолжать в том же духе. И не думай, что я даром сотрясаю воздух. Я все видела своими глазами. В путешествиях такие вещи случаются сплошь и рядом. Один партнер наслаждается этой жизнью, другой проклинает ее. И между ними вырастает стена. Да, с твоей стороны было ошибкой ехать сюда. Я знала это с самого начала. Ты должна была остаться дома. Ты бы ласково встретила его по возвращении, слушала бы рассказы о его подвигах, и он никогда не узнал бы о твоей трусости. Но сейчас ты здесь, и ты должна справиться с этой ситуацией.

— Конечно.

Шон в конце концов убедила Робин присоединиться к ним. Чем ближе подступала опасность остаться в лесу наедине с Ивеном и его гневом, тем убедительнее она уговаривала Робин.

С пылающим лицом Стирлинг попытался еще раз. На этот раз он как смог заблокировал собственные рефлексы, предоставив действовать Анцелотису, — и к собственному изумлению оказался в седле. Впрочем, и в нем он ощущал себя на редкость неуютно. Он изо всех сил стиснул бока лошади ногами; хорошо еще, эти странные защитные выступы на седле помогали еще и держаться. Да и стремена пригодились, чтобы хоть как-то сохранять равновесие. Дукс беллорум тронул лоснящиеся бока своего жеребца сапогами, и лава этой римской… нет, скорее романизированной кавалерии тронулась с места резвой рысью. Алый дракон-вымпел реял над всадниками языком пламени, а золотой дракон-штандарт сиял в лучах утреннего солнца.

Они несли Чио-Чио в клетке к ручейному семейству. В компании Робин они передвигались медленно. Она изучала каждый клочок земли, прежде чем поставить на него ногу. Сделав шаг, она снова осматривалась вокруг, выискивая опасность. «Несладко жить, если ты опутан паутиной страха», – подумала Шон.

Стирлинг дернулся в седле — рывок коня вслед остальным застал его врасплох, и он едва удержался в седле, вцепившись рукой в гриву. Он выпрямился и постарался не обращать внимания на встревоженные взгляды окружающих, в особенности катафрактов.

– Далеко еще? – спросила Робин, когда они достигли ручья. Шон пошла прямо по воде, помогая Робин перебраться через мосток, грубо связанный из молодых побегов. Тэсс наверняка прочтет ей еще одну лекцию о грибке между пальцев.

Стирлинг стиснул зубы и занялся нелегким делом: обучением верховой езде.

– Тс-с, – прошептал Ивен. – Мы должны соблюдать тишину.

– Мы почти пришли, – шепнула Шон.

Они приближались к гнездовому дереву ручейного семейства, когда Робин вскрикнула и взметнулась в воздух. Она отбежала по собственному следу на несколько ярдов назад, затем повернулась, вытянув руку.

– Змея! – закричала она.

Глава шестая

Шон не сразу ее разглядела. Длинная, толстая ямкоголовая гадюка великолепно изогнулась в траве. Ивен миновал ее, но Шон, шедшая правее, вполне могла на нее наткнуться. Она медленно поднесла фотоаппарат к глазам.

Полковник Хэмиш Огилви вышел из вертолета и зашагал ко входу в лабораторию. По пятам за ним следовал адъютант, а отделение десантников рассыпалось веером, прикрывая его со всех сторон. На несколько шагов от них отстал тип из Уайтхолла, какой-то секретарь министерства внутренних дел, напыщенный и ограниченный бюрократ по имени Торнтон Хэйргрув. На протяжении всего полета из Лондона он донимал Огилви перечислением имевших, по его мнению, просчетов и упущений САС в целом и капитана Стирлинга в частности. В конце концов, взвесив все «за» и «против», Огилви отказался от мысли вышвырнуть его в грузовой люк вертолета.

Игрунки, испуганный криком Робин, визжали и прыгали с ветки на ветку над их головами. Ивен закатил глаза и проговорил довольно злобно:

— Это ваши парни прохлопали террористку и дали ей допуск к секретным разработкам! — рявкнул он. — И если вам недостает совести, чтобы признать собственные ошибки, будьте так добры, не черните репутацию человека, который пытается исправить их!

– Бога ради, Робин, ты не должна так кричать. Ты распугала нам эльфов.

Несколько секунд Хэйргрув брызгал слюной, потом оскорбленно стиснул губы и — к великому облегчению Огилви — замолчал до конца полета. Верхушки холмов Хайленда только-только окрасились первыми лучами рассвета, когда Огилви перешагнул порог лаборатории. Дверь ему распахнул растрепанный, с покрасневшими от бессонной ночи глазами молодой человек, назвавшийся Марком Бланделлом.

– Что же я должна была делать, идти прямо на змею? – Робин отступила еще на пару шагов. – Она ядовитая?

— В полицию мы еще не звонили, — сказал Бланделл. — Капитан Стирлинг просил нас не делать этого до вашего приезда.

– Очень, – ответила Шон, нажимая на спуск фотоаппарата.

— Верно просил, — кивнул Огилви. — Давайте-ка посмотрим, что там у вас.

– О Боже! Убейте ее!

– Ты напугала ее еще больше, чем она тебя, – язвительно заметил Ивен.

Он обошел лабораторию, только что на зуб не пробуя все, что ему встретилось. Адъютант фиксировал все на фото. Хэйргрув плелся следом, бормоча всякую чушь о некомпетентности С.А.С. У неподвижного, опутанного проводами тела Бренны МакИген Огилви задержался дольше — оно явно заинтересовало его больше, чем залитый кровью кабинет Беккета, в котором все еще лежало его тело. Впрочем, и место преступления он осмотрел с предельной тщательностью, пытаясь выстроить в уме посекундную картину отчаянной схватки.

– Убей ее!

Первый, еще неясный огонек сомнения замерцал у него в голове, когда он осматривал лицо Бренны МакИген — избитое, с огромным кровоподтеком на виске. Огилви как-то плохо мог представить себе, чтобы она смогла одолеть мужчину выше и тяжелее ее — тем более после такого удара. И не просто одолеть — убить. Огилви мог бы спорить на солидную сумму, что подобный удар в висок со стопроцентной вероятностью оглушил бы ее как минимум на несколько минут. Эти сомнения только укрепились, когда при осмотре Седрика Беннинга обнаружились ссадины на костяшках пальцев. Кому-то Беннинг врезал — со всей силы и совсем недавно. Бренне МакИген? В таком случае как она смогла отделаться от него на время, достаточное, чтобы настроить аппаратуру, подключиться к ней и прыгнуть назад по времени?

– Я вовсе не собираюсь ее убивать, – ответил Ивен.

Удар под дых последовал минут через двадцать, когда один из десантников, прочесывавших периферию участка, наткнулся в протекавшем по территории ручье на большой кусок насквозь промокшей ткани.

Ямкоголовая гадюка подняла голову, она изучала Шон. Когда Шон топнула ногой, змея скользнула сквозь кусты. Они могли наблюдать за ее передвижением только по шевелению веток. Закрывая фотоаппарат, Шон заметила, что руки у нее трясутся. Она напустила на себя храбрый вид, но что случилось бы, если бы Робин вовремя не заметила змею? Если бы кто-то из них на нее наступил? Конечно, она бы ужалила. Они с Ивеном что-то уж слишком расхрабрились, впредь надо быть осторожнее.

— Женский плащ, сэр, — доложил он Огилви. — Следы крови отсутствуют, зато в кармане пистолет.

– Почему ты не убил ее? Теперь мы можем наткнуться на нее в любом месте.

Огилви выудил пистолет из кармана плаща с помощью шариковой авторучки — чтобы не касаться металла руками. Так оно и было: небольшой, зловещего вида девятимиллиметровый «Макаров».

– Робин, смотри! – Шон показала рукой вверх. На дереве сидел медный эльф, внимательно наблюдая за ними. За его спиной примостились два малыша.

Похоже, Робин потребовалось собрать все свои силы, чтобы заставить себя отвести глаза от земли и посмотреть вверх.

— Кто может мне объяснить, какого черта эта МакИген поперлась в лабораторию убивать мужчину здоровенным тесаком, если у нее в кармане имелось вот это?

— Нож, — заявил так и бормотавший чего-то себе под нос Хэйргрув, — куда выгоднее с точки зрения устрашения. Право, я удивлен, что вы не знали этого.

– Скорее всего, это папа. – Шон старалась поддерживать разговор с Робин, пока помогала Ивену устанавливать ловушку, но скоро все ее внимание было поглощено работой. Они установили дополнительное заграждение на клетке, чтобы предохранить Чио-Чио от когтей и зубов ее возможных посетителей. Они осторожно прикрепили ловушку к ее клетке и еще раз проверили дверцу, чтобы убедиться, что она захлопнется в нужный момент. За работой настроение Ивена явно поднялось. Их пальцы соприкасались, когда они налаживали дверцу ловушки. Он обменивался с ней улыбками, говорил с ней на приматологическом жаргоне, что исключало Робин из разговора. Он передал клетку с Чио-Чио в руки Шон и, сладко причмокивая, убеждал подсадную обезьянку поработать сегодня так же хорошо, как вчера, называя ее маленькой соблазнительницей. Затем он сложил кисти рук знаком, чтобы Шон могла наступить на них и прикрепить клетку к ветке повыше. Его борода терлась об ее бедро, и пальцы Шон дрожали, когда она обматывала ветку проволокой. Теперь ей уже хотелось, чтобы Робин с ними не было, чтобы они с Ивеном разобрались, наконец, в своих отношениях.

— Неужели? — оглянулся на него Огилви. — В чем, в чем, а по части устрашения ИРА весьма преуспела. Кстати, обыкновенно они делают это с помощью заминированных автомобилей и прочих подобных штучек — пытаются взорвать королеву-мать или целый квартал правительственных учреждений, не говоря уже об излюбленных злачных местах оранжистов. Заминированные автомобили и пластит — вот их визитные карточки. Единственное, чего мне до сих пор не приходилось видеть, — это попыток нашинковать человека мясницким ножом. Тем более тогда, когда под рукой надежное огнестрельное оружие.

Робин отказалась присоединиться к ним после ланча. Шон и Ивен молча шли по тропинке к ручейному семейству. Вряд ли ловушка уже сработала, но они решили постоять поодаль и понаблюдать.

Хэйргрув покраснел до корней волос и снова понес какой-то вздор, но Огилви его не слушал. Он внимательно осмотрел промокший плащ и сунул «Макаров» обратно в карман.

Они прошли примерно полпути до ручья, когда над их головами прозвучала внезапная трель. Их слух был так натаскан на эти звуки, что они тут же молча остановились и посмотрели вверх. Медный эльф сидел на ветке всего в двух ярдах над их головами.

– Это слишком далеко от найденного нами семейства, – шепнул Ивен. – Как ты думаешь, это один из наших?

— И еще, Бога ради, объясните мне, зачем ей понадобилось тащиться обратно под дождь, чтобы прятать это на дне ручья? Никаких следов крови на плаще нет, тогда как их не могло не остаться, если это она заколола Беккета. И уж тем более я не могу себе представить, чтобы она снимала плащ и прятала его вместе с пистолетом до того, как убить его ножом. И тем не менее на плаще крови нет, а на юбке и блузке — предостаточно, а ведь они были под плащом. Чушь какая-то…

Она улыбнулась его словам: «Один из наших». Как будто они уже овладели этими дикими существами.

Беннинг, с другой стороны, был заляпан кровью аж по самые плечи. Имелась, конечно, записка, в которой тот объяснял, что поскользнулся и упал в лужу крови, пытаясь помочь Беккету, но что-то в этой записке смущало Огилви — вместе с другими не укладывающимися в общую картину мелочами. Он повернулся к адъютанту.

Эльф вдруг повернулся и перепрыгнул на ветку соседнего дерева.

— Мне нужна подробная биографическая справка как по Бренне МакИген, так и по Седрику Беннингу. — Голос его был таким же ледяным, как ручей, в котором кто-то спрятал плащ и пистолет МакИген. — Я хочу знать, кто возил их в детских колясках и что они ели на ужин, когда им исполнилось пять лет. И я, черт подери, хочу получить все это позавчера!

Адъютант бегом бросился к вертолету, в котором осталась рация.

– Побегу за ним. – Шон передала свой рюкзак и складной стул Ивену и пустилась вслед за эльфом, вспомнив первый день своего пребывания здесь, когда она нашла гнездовье ручейного семейства. Но тут был только один эльф, крохотная медная точка в листве, и ей нелегко было держать его в поле зрения. Она подбежала к поваленному дереву, которое преграждало ей путь, и быстро сообразила, что перескочить через него быстрее, чем бежать в обход. Взобралась на него, оцарапав корой лодыжку, и встала. Прямо под ней простирался довольно большой участок леса, поросший высокой травой, соседний же участок был подозрительно влажным, возможно, заболоченным. Ее ноги и так уже промокли, когда она помогала Робин перебираться через ручей сегодня утром. Лишнее купание ей уже не повредит. Она увидела, как эльф перескакивает с ветки на ветку прямо над болотцем, дразня ее, и она устремилась вперед. Острая боль пронзила ее ноги. Она вскрикнула, провела рукой по бедру и с ужасом заметила, как трава прорезает кожу ее запястья. Она отдернула руку. Это потребовало некоторого усилия. Трава удерживала ее, как приклеенная, и оставляла длинные красные порезы от локтя до кисти.

Огилви повернулся и зашагал обратно в лабораторию, а в сердце его крепло леденящее убеждение в том, что Тревор Стирлинг отправился в прошлое вдогонку не за тем террористом…

– Ивен! – позвала она. – Я попала в заросли травы-бритвы.



Через минуту Ивен уже стоял на поваленном дереве.

– Боже! – воскликнул он. – Ты прыгнула прямо в эти заросли.

Примерно сто шестьдесят километров отделяет шотландский Стирлинг от древней, основанной еще Шестым римским легионом цитадели в пограничном английском городе Карлайле — именно туда, решил Стирлинг, направлялся Арториус. Правда, подсчет в километрах смутил его хозяина — тот, разумеется, не имел ни малейшего представления о метрической системе и отказывался думать в метрах, сантиметрах или километрах. Стирлинг сообразил, что это ему гораздо проще думать в милях, футах и дюймах — как человек двадцать первого века он хоть имел о них представление. К тому же мыслить в древних мерах длины было бы куда безопаснее: один-единственный ляп в присутствии Бренны МакИген…

Она попыталась скрыть свое беспокойство. – Я идиотка, и я признаю это. А теперь помоги мне выбраться.

Он сел на корточки на стволе дерева.

Поэтому он осторожно, но все же впустил в свое сознание понятия Анцелотиса, пересчитав расстояние от Стирлинга до Карлайла в милях — по прямой и приблизительно, конечно. Само собой, Анцелотис и Арториус не называли его Карлайлем, к чему Стирлингу — опять-таки ради безопасности — стоило привыкнуть. Они называли его Кэрлойл. Покопавшись в памяти, Стирлинг вспомнил, что римляне дали зимнему укрепленному лагерю название Люгвалиум, которое позже преобразовалось в Кэр-Люгвалид. И уж этот самый Кэр-Люгвалид, постепенно сократившийся до Кэрлойла, находился в районе западной оконечности Адриановой стены на границе с Шотландией. Еще немного напрягшись, припомнив все, что говорили ему в университете и даже в школе, на экскурсиях, в музеях, даже в кабаках, ему удалось выудить еще несколько деталей и присовокупить их к воспоминаниям Анцелотиса.

– Ты не идиотка, – прошептал он. Он вытянул руку и погладил ее плечо с такой нежностью, что ей пришлось отвернуться, чтобы скрыть переполнявшие ее чувства. – У тебя было только одно на уме, и это был эльф. – Он снова встал. – Подойди поближе, чтобы я мог тебя вытащить.

Между Кэрлойлом и побережьем располагалось еще два форта, имевших для римлян гораздо меньше значения, нежели сам Люгвалиум, служивший Шестому легиону главной базой в зимнее время года этак со сто двадцать седьмого нашей эры. Эта цитадель Арториуса вот уже три с половиной столетия контролировала перекресток основных проложенных римлянами дорог, соединявших Англию и западную Шотландию. Стирлинг не сомневался, что для бриттов он имел не меньшее стратегическое значение, чем прежде для римлян.

Шон стиснула зубы и заставила себя сделать два шага, отделявшие ее от дерева, чувствуя, как трава режет кожу на ее ногах.

— Верно, — подтвердил король Гододдина. — На всем севере не найдется крепости крепче Кэрлойла. Пока мы удерживаем Кэрлойл, саксам не получить серьезного преимущества над северными королевствами бриттов. Из Кэрлойла и Гододдина мы в состоянии отразить любую армию, что попытается вторгнуться в наши пределы с севера, юга, запада или востока, и саксам это прекрасно известно. И ирландцам, и пиктам. Зачем, ты думаешь, Кута ищет союза с Рейгедом? Он надеется прощупать нашу оборону под Кэрлойлом, изыскать способ оттяпать нашу крепость своему папаше — это развязало бы ему руки на юге, да и на севере дало бы преимущество.

Ивен нагнулся, и она обхватила руками его шею. Он вытащил ее из зарослей, и трава напоследок провела своим бритвенным языком по ее ногам. Ивен усадил ее на дерево, Шон вытянула перед собой ноги и осмотрела повреждения. Кожа была исчерчена во всех направлениях красными кровяными струйками. Ивен дотронулся до одной из них.

Что ж, сообразил Стирлинг, не самый глупый ход со стороны Куты — с учетом того, что саксам не видать свободы действий на севере Англии до тех пор, пока тридцать шесть крепостей и укрепленных пунктов на стенах Адриана и Антония остаются в руках бриттов. Эти крепости обрекают на неудачу любые передвижения саксонских войск, позволяя бриттам наносить молниеносные удары из любой цитадели от Фирт-ов-Форт на восточном побережье до заливов Солуэй и Клайд. И как, интересно, быстро перемещается тяжелая кавалерия? Приняв за отправную точку скалу замка Стирлинг, он решил, что путешествие в Кэрлойл займет у них не меньше трех дней. Да нет, больше: с учетом того, что Арториус упорно вел свой отряд на юго-запад по построенной еще античными римлянами, но очень даже неплохо сохранившейся дороге, самый кратчайший путь им не светит…

– Ранки неглубокие, – отметил он. – Они быстро заживут. Больно?

Он не имел ни малейшего представления о том, как далеко на запад придется им забрать, прежде чем повернуть через горы на юг. Впрочем, поразмыслив над этим немного, Стирлинг пришел к выводу, что путь, по которому проходила древняя дорога, вряд ли сильно отличается от современных магистралей: ведь препятствия на пути строителей одни и те же вне зависимости от эпохи. Тем более если к препятствиям этим относятся горы. Значит, им придется проделать едва ли не половину пути до атлантического побережья и только потом поворачивать на юг через один из перевалов.

– Не слишком. Немного жжет.

Черт, да так они и в три дня не уложатся — если, конечно, он не слишком ошибся при пересчете расстояния на мили. Допуск, конечно, тот еще: все его расчеты основывались преимущественно на песне, которую горланили как-то раз в пабе двое подвыпивших американских солдат: «Миль по сорок день за днем на бобах одних живем — эге-гей, слава армии моей!» При этом ему приходилось еще вводить поправку на скорость конного марша, тогда как привычнее было бы представить себе перемещение на машине… ну, в крайнем случае на армейском грузовике.

– Тебе лучше не купаться, пока они не заживут. Пираньи будут в восторге. – Он встал во весь рост. – Я ненавижу напоминать о таких вещах, но ведь я предупреждал тебя, что в лес нужно надевать длинные брюки, потому что…

Стоит ли удивляться тому, что Арториусу так не терпелось скорее выступить в путь…

– Раз ненавидишь, то и не напоминал бы. Он улыбнулся и снова сел на дерево.

– Прости меня за вчерашнее, Шон. Я сожалею о том, что наговорил тебе.

Сама по себе верховая езда тоже оказалась делом далеко не простым. Стирлинг обнаружил, что может соснуть на несколько часов, предоставив справляться со всем Анцелотису, и все равно путешествие было утомительным. Когда последние лучи солнца погасли за холмами, кавалеристы нарубили в лесу смолистых сучьев и продолжили путь при свете факелов. Да, без факелов им пришлось бы туго. Горы заволокло облаками, совершенно скрывшими луну, так что всадники едва видели друг друга, не то что дорогу. За эту показавшуюся Стирлингу бесконечной ночь его уважение к катафрактам выросло в несколько раз. Единственное, что он нашел положительного в усталости, — так это то, что она помогала легче передавать бразды правления Анцелотису.

– Все, чего я хочу, так это развязаться со своим браком. К тебе это отношения не имеет.

Время от времени они сбавляли скорость, давая лошадям передохнуть. На задних защитных выступах седла Стирлинг обнаружил странной формы переметные сумы с дорожным провиантом: вяленым мясом и бог знает как давно зачерствевшим хлебом. Бурдюки с водой висели на передних выступах. Собственно, Стирлинг никогда бы не нашел провизии, не потянись Анцелотис назад, чтобы перекусить. Еда была лишь относительно съедобной, но Стирлингу доводилось жить в двадцать первом веке и на полевых пайках похуже; к тому же он достаточно проголодался, чтобы съесть и подметку. Он все еще не привык к тому, что руки его движутся, повинуясь чужой воле; Стирлинг решил, что ощущение это ему не нравится, но и жаловаться особо не стал — с учетом неприятностей, причиненных им бедолаге Анцелотису.

Он кивнул.

Ганхумара, молчаливая, как и Арториусовы кавалеристы, выносила все тяготы форсированного марша безропотно, хотя лицо ее заметно побледнело. Моргана с Ковианной тоже производили впечатление выкованных из железа, а не из хрупкой женской плоти. Черт, это было здорово унизительно: уступать в чем-то женщинам, одна из которых была лет на десять с лишним, если не на пятнадцать его моложе. И что, скажите на милость, будет он делать, когда дойдет до настоящей схватки с саксами?

– На самом деле я больше всего боюсь твоего… того, что ты будешь свободна.

– Я не представляю угрозы для вас с Робин. По крайней мере, у меня нет такого намерения.

В конце концов небо на востоке начало светлеть, но одновременно с этим с неба заморосило нечто слишком плотное, чтобы назвать это туманом, но слишком мелкое, чтобы назвать это дождем. Впрочем, как бы это ни называлось, влажность вкупе с холодом пробрали его до костей, и шерстяные одежды служили от них неважной защитой. Стирлинг даже позавидовал женщинам с их мехами. Они пересекли границу Стрэтклайда — еще одного королевства из Темных Веков, если верить Стирлинговым учебникам истории, — а солнце так и не показалось еще из-за гор у них за спиной. Впрочем, Стирлинг не отличил бы клочка этой границы от любой другой полосы земли, не подслушай он негромкого разговора Ковианны с Ганхумарой.

– При чем тут твои намерения? Я буду постоянно думать о тебе. Это уже началось. Я не мог выкинуть тебя из головы всю прошлую ночь.

— Наконец-то Стрэтклайд, — негромко произнесла Ковианна, перехватив взгляд ехавшей рядом королевы. — Мне эти края всегда нравились.

– Если у тебя возникли семейные проблемы, Ивен, это не моя вина.

— Мне бы они нравились еще больше, когда бы не постоянная сырость и Богом проклятая мошкара, — отозвалась Ганхумара голосом, в котором холода было больше, чем в ветре с горных вершин.

– Я страшно зол на тебя.

– Почему? У тебя нет на это права.

Выросший в относительно менее влажных краях восточного Лоуленда Стирлинг нехотя согласился с этим заявлением молодой королевы. Низменные районы западной Шотландии отличались от восточного побережья куда более дождливым климатом, который делал их в теплое время года почти непригодными для обитания. Миллионы прожорливых комаров — вида, присущего исключительно лоулендским болотам, — всегда гнали рыбаков, фермеров и просто отдыхающих искать укрытия в помещениях. Даже в двадцать первом веке эти гудящие, жалящие облака могли запросто свести с ума взрослого человека. Стирлинг поежился при мысли о том, какой эффект они могли произвести на тех, кому негде укрыться… хуже того, кто не в состоянии добыть сильнодействующий репеллент. Может, именно этим вызван обычай пиктов раскрашивать себя синей грязью?

– Почему ты не сделала этого, прежде чем я женился на Робин? Тогда мы были бы вместе. На законных основаниях. Или это кажется тебе недостаточно пикантным?

Угадал он или нет, размышления его изрядно позабавили Анцелотиса — это, в свою очередь, поставило его перед выбором: ухмыляться ли, как безумный, или, напротив, морщиться при каждом новом толчке седла. Впрочем, сама идея средства, способного отпугивать насекомых, потрясла воображение короля скоттов, и Стирлингу пришлось — без особого успеха — пытаться объяснить принцип действия диметилфталата. В химии Стирлинг никогда не был особенно силен.

Он умел причинять ей боль.

Вот жадина, возмутился в конце концов Анцелотис. Мог бы хоть поделиться толикой своих чародейских знаний, раз уж влез в мою голову. Что тебе стоит отогнать этих Богом проклятых кровососов?

– Еще один удар ниже пояса, Ивен.

Стирлинг вздохнул. Дни ему явно предстояли не самые легкие.

Ивен взял ее за руку и провел пальцем вдоль длинной красной царапины. – Прошло столько времени с тех пор, как мы… были вместе. Мы немало потрудились, строго выполняя условия пакта. Но мы не сверх-человеки. И я не думаю, что смогу выдержать, если буду знать, что по вечерам ты не возвращаешься к своему мужу.

Запах древесного дыма в утреннем воздухе коснулся его ноздрей прежде, чем он увидел его источник. Дорога свернула за выступ горы, и все стало ясно. По обе стороны от мощенной камнем дороги в траве мерцали огоньки костров. Стирлинг ожидал увидеть деревню, но это были всего лишь костры — правда, в количестве, которого хватило бы на небольшую армию. И что это за армия? Еще один отряд Арториуса? Или короля Стрэтклайда, кем бы он там ни был?

– Все останется так, как было. – Ей трудно было произносить эти слова, пока он держал ее за руку. Его палец касался только тыльной стороны ее ладони, но ей казалось, что он прокладывает путь к ее груди, бедрам.

Тем временем светало. Подъехав к первому костру, Стирлинг понял, что перед ними никакая не армия, а сборище оборванных беженцев — сотни людей, по преимуществу пеших. Несколько изможденных лошаденок навострили уши при приближении боевых битюгов катафрактов. Женщины с визгом хватали в охапку малых детей и бежали в лес; мужчины хватались за оружие. Что это за люди такие? Тут Стирлинг разглядел на лицах мужчин раскраску — это подсказало ему ответ, а Анцелотис злобно зарычал.

– Я напуган, Шон. Я люблю тебя. И теперь я ничего не чувствую по отношению к Робин. Меньше, чем ничего.

Пикты!

Она опустила глаза. Не искушай меня, Ивен!

– Я уверена, что идея насчет пакта была прекрасной, – прошептала она. – И я буду его придерживаться, а ты – как хочешь.

Целые кланы пиктов, бегущие на юг от ирландских набегов. Как, черт возьми, удалось им миновать цепь сторожевых башен и пограничных фортов? Или они одолели какой-нибудь отдаленный гарнизон, убили охранявших границу солдат и хлынули в образовавшуюся брешь? Моргана, мужа которой только что убили вторгавшиеся в Гододдин пикты, побледнела как мел, а юный Медройт, выругавшись, крепко стиснул рукоять меча. Ехавшая рядом со Стирлингом Ковианна проследила за его взглядом, и лицо ее чуть сморщилось от жалости.

20

— Пока из Ирландии продолжают вторгаться скотти, — негромко сказала она; слово скотти при этом перевелось в уме у Стирлинга как «разбойники», — а в Далриаде все больше ирландских поселенцев, этим бедолагам некуда податься. Их родня-пикты в Фортрии не поделятся с ними землями: Фортрии и без этого неприятностей достаточно. Им дай Бог отстоять свои границы от ирландцев. Да и Стрэтклайду эти несчастные нужны не больше, чем вам, в Гододдине. — Ковианна вздохнула. — Готова поспорить, большинству из них ничего не нужно, кроме как добраться до Гэлуиддела. Конечно, мы, бритты, давно уже покорили гэлуидделских пиктов, и все же это место для них предпочтительнее многих иных. Гэлуидделу пригодились бы верные воины, когда бы королева Гэлуиддела — и дукс беллорум — догадались бы этой верностью заручиться. — Ковианна покосилась на Моргану, потом снова повернулась к Анцелотису. — Если бы Арториус даровал этим несчастным свободный проход, место, где поселиться — ну и подучил бы немного, — он получил бы несколько сотен солдат, что обороняли бы его западные границы от ирландцев.

Шел второй час ночи, а Дэвид не спал уже больше часа. Теперь уже трудно отрицать, что он испытывает боль в нижней части живота. В полудреме ему казалось, что чья-то призрачная рука, мускулистая и сильная, перекручивает его внутренности, затем отдыхает ровно столько времени, чтобы он едва успел погрузиться в сон, и тут же снова принимается за свою садистскую работу.

Впрочем, по тону ее было ясно, что Арториус вряд ли пойдет на такое — особенно теперь, когда овдовела его сестра. По крайней мере если его не будут усердно подталкивать к этому союзники… Тут до Стирлинга вдруг дошло, что Ковианна Ним хочет, чтобы именно он спорил на этот счет с дукс беллорумом. Вообще-то ее взгляд на проблему был не лишен смысла. Очень даже не лишен — как с политической, так и с военной точки зрения. Кого бросать на борьбу с захватчиками, как не отчаявшихся беженцев, и без того уже полных ненависти к ирландским головорезам? Уж наверняка это спасло бы жизнь не одному бритту. Проблема заключалась лишь в том, что Стирлинг не знал, полагалось ли этим бриттам остаться в живых. Любой его непривычный поступок мог изменить историю, пустив псу под хвост все, за чем он сюда прибыл. Черт, да от этого рехнуться можно было: не знать, что он может делать, а чего не может, — особенно тогда, когда опыт солдата подсказывал ему разумное решение нескольких проблем разом. Анцелотис, только что потерявший брата, тоже ехал молча — что ж, это Стирлинг вполне мог понять.

Наконец он сел и выглянул из палатки сквозь москитную сетку. Узкая полоска луны не могла рассеять тьмы, как бы насмехавшейся над ним. Он зажег фонарик и приставил его к задней стенке палатки. Он вспомнил испытания, выпавшие на долю Робин прошлой ночью. Он не мог представить себе ничего более страшного, чем заблудиться ночью в джунглях без фонаря. Он с облегчением убедился в том, что боль в животе прекратилась. Может быть, оставшаяся часть ночи пройдет спокойно.

Взгляд Ковианны похолодел как утренний ветер с далекого атлантического побережья. Арториус выкрикивал распоряжения катафрактам, когда откуда-то из-за поворота древней римской дороги послышался грохот копыт. Не меньше сотни лошадей неслось галопом им навстречу. Мгновением спустя большой отряд хорошо вооруженной кельтской кавалерии обрушился на дальние стоянки пиктов, беспощадно стаптывая всех, кто пытался оказать сопротивление, поджигая жалкие пожитки беженцев, разгоняя во все стороны тощих лошаденок и стада исхудавших овец.

Шон лежала на своей половине, лицом к нему. Глаза закрыты, на щеке гладкие черные волосы. Вечером, когда она подошла к костру, ее ноги и руки были покрыты длинными красными царапинами, сотней порезов, которые она промыла. Шон сказала, что ей не больно, но он сомневался в этом. Она была чемпионом по умению переносить боль. Ему припомнился случай, который произошел шесть или семь лет назад, когда ее искусал гривастый волк в питомнике. Ивен позвонил ему из больницы:

— В атаку! — выкрикнул Арториус. — Они в западне, зажаты между нами и войском Стрэтклайда! Рубите их, пока они не опомнились!

– Тридцать два шва, – изумлялся Ивен. – Она залезла в эту чертову клетку, Дэвид.

Стирлинг хотел было возразить — и прикусил язык. Он не имел права перечить — даже если осмелился бы изменить историю. Возглавляемая Арториусом кавалерийская лава сокрушила жалкую оборону отчаявшихся пиктов, оказавшихся между молотом и наковальней — кавалерией Стрэтклайда. Тем не менее те пытались сопротивляться, ощетинившись пиками и копьями, осыпая нападавших стрелами. Оружие их чаще поражало лошадей, нежели всадников, летевших в своих тяжелых доспехах на землю. Стирлингу ничего не оставалось, как следовать за Арториусом; любое другое поведение означало бы измену перед лицом неприятеля. Гододдинские катафракты с гиканьем неслись лавой за ними по пятам, а Стирлинг все пытался на скаку вытащить из ножен ставший ужасно непослушным меч…

К тому моменту, когда Дэвид приехал в больницу, Шон уже развлекала мальчика, лежавшего на соседней кровати, историями про животных.

В конце концов это ему все-таки удалось, и он сделал несколько неуверенных взмахов, не угрожавших никому, кроме его же собственного коня. От неожиданности тот прижал уши и исполнил замысловатый маневр, едва не выбросивший Стирлинга из седла. Панически цепляясь свободной рукой за поводья, Стирлинг все же догадался по возможности заглушить собственные рефлексы, уступив управление давно дожидавшемуся этого Анцелотису. Тот мгновенно взялся за дело, оставив Стирлинга пассивным наблюдателем, пока тело его рубило направо и налево, оставляя за собой смерть и разрушение.

– Просто царапина, – успокоила она Дэвида, увидев тревогу на его лице.

Медсестра делала перевязку, и Дэвид смог взглянуть на эту «царапину».

В считанные минуты все было кончено. Катафракты догнали последних пытавшихся спастись бегством мужчин-пиктов и изрубили их на глазах у женщин и детей. Стирлинга трясло от внезапно навалившейся усталости и потрясения. Он сжимал в руке окровавленный меч; доспехи тоже были покрыты кровавыми брызгами. Даже после всего, чего он успел насмотреться в Белфасте, его мутило от жестокости происходящего. И правда, одно дело стрелять в кого-то или даже видеть, как кого-то разносит на куски заложенной террористами бомбой, и совсем другое — лично, своей рукой, протыкать кого-то мечом. Убийство холодным оружием — дело куда как более личное для того, кто убивает, — не говоря уже о том, кого убивают. В общем, Стирлинг видел мало доблести в том, чтобы рубить на всем скаку, можно сказать, беспомощных беженцев.

– Она недостаточно серьезно относится к своей ране, – пожаловался Дэвиду врач. Старую повязку сняли, и Дэвид быстро отвел взгляд. Даже стянутая швом, рана выглядела ужасно: она напоминала букву «в». «Это волк оставил свой автограф», – шутила Шон. Затем рана превратилась в шрам, и Шон до конца жизни будет носить белую метку в форме буквы «в» на своем круглом гладком плече.

Анцелотис отозвался на это взрывом холодной ярости.

Выписываясь из клиники, она подтрунивала над собой и над Ивеном, который якобы переоценил степень опасности. Такой была внешняя линия ее поведения. Но на ее переносице появилась едва заметная морщинка, которая не исчезала, даже когда она смеялась. Она сохраняла бодрый вид и дома, хотя Дэвид видел замешательство на ее лице, когда Шон не смогла поднять на руки двухлетнюю Хэзер. Она не преминула предостеречь мальчиков от общения с незнакомыми животными.

Оглядись-ка по сторонам, Стирлинг из Кэр-Удея, и повтори еще раз, что эти твои варвары были такими уж беспомощными! И впрямь, на земле валялось с дюжину тел катафрактов, изрубленных отчаявшимися, загнанными в угол пиктами. Ржали раненые кони. Арториус, спешившись, опустился на колени над одним из павших. Рядом с ним склонился над тем же телом веснушчатый паренек лет пятнадцати-шестнадцати, из-под шлема которого выбивались пряди медно-рыжих волос. Судя по его горю, погибший приходился ему отцом. Приглядевшись, Стирлинг увидел, как на шее паренька блеснуло что-то золотое… и на груди у павшего воина тоже… Только тут до него дошло, что в бою пал король. Еще один король, павший от руки пиктов…

– Мы с волками были большими друзьями, пока они находились по ту сторону решетки, – поучала Шон сыновей. Мальчики жадно слушали ее рассказ. Будет о чем потолковать завтра в школе. Нашу маму покусал волк! – Моя ошибка заключалась в том, что я вторглась на их территорию, – продолжала Шон. – Тут я стала их врагом. Я вела себя глупо. Следовало быть более осторожной. – Лекция окончена, воспитательный момент завершен. Но у Дэвида не было уверенности в том, что через месяц-другой она не попытается повторить свой подвиг. Шон не любила проигрывать.

Анцелотис громко застонал и тронул коня, чтобы подъехать ближе. В сознании у Стирлинга всплыло имя: Думгуэйл Хен из Стрэтклайда… да помогут нам святые угодники… Стирлинг соскочил с седла как раз тогда, когда паренек расплакался.

Больше всего ее расстраивало, что из-за укуса придется отменить намеченные первые уроки прыжков с парашютом. Дэвид долго думал, прежде чем решился заговорить с ней об этом. Разговор состоялся ночью в супружеской постели.

— Это все я виноват! Мама наказала, чтобы я прикрывал его со спины, а я не успел! Арториус, что же мне теперь делать?

– У меня к тебе большая просьба, – прошептал он. – Давай отложим эти прыжки. Ненадолго, только до того момента, как мальчики окончат школу и будут способны выжить без матери. Тогда и я займусь парашютным спортом вместе с тобой.

Арториус положил руку пареньку на плечо.

Шон восприняла это так, будто он предложил ей отрезать правую руку.

— Отвези его домой. Похорони со всеми почестями и утешь как можешь мать. Никто на свете не прикрыл бы его со спины так хорошо, как это делал ты. Этот копейщик так быстро выбил его из седла, что никто бы не успел ему на помощь. Ты ведь старался как мог, сынок, и я тоже.

– Окончат школу? Но Хэзер только два года. Дэвид ничего не говорил, только поглаживал ей щеку в напряженном ожидании. Сегодня она продемонстрировала собственную хрупкость. Крыть было нечем.

Слезы продолжали катиться по покрытому пылью лицу мальчишки, но слова Арториуса явно сняли по меньшей мере один камень с его души.

– Может быть, сойдемся на моменте их перехода в старшие классы? – Шон решила поторговаться.

Дукс беллорум поколебался и угрюмо покачал головой.

Дэвид знал, чего ей стоила такая уступка. Она месяцами спала и видела эти прыжки с парашютом.

– Переход в старшие классы – это пойдет, – согласился он.

— Совет старейшин Стрэтклайда должен огласить имя нового правителя, и сделать это безотлагательно. Не принимай их решение слишком близко к сердцу, Клинох, каким бы оно ни было: выберут ли они тебя, или назначат кого иного до тех пор, пока ты не будешь готов принять трон. Я отдам свой голос за тебя, ибо видел, как ты бился нынче, и я знаю тебя как юношу, на которого можно положиться и не по годам мудрого, которому хватит решимости поступать так, как надлежит. Однако же советники ваши должны действовать в интересах всего вашего народа — так, как действовали старейшины Гододдина, отдавшие трон Анцелотису до тех пор, пока Гуалкмай не подрастет. Твоя прямая обязанность помогать им всем, чем можешь.

В ту ночь она позволила боли взять над собой верх. Он прижимал ее к себе, а она стонала, вонзая ногти в его тело. Дэвид был благодарен ей за доверие, которое она ему этим оказывала. Он ее не выдаст, шептал он ей. Он никому не скажет, что на самом деле она не такая сильная, какой хочет казаться.

Голова паренька дернулась как от удара, и лицо под пылью и веснушками побелело как мел: похоже, до него только сейчас дошли все последствия отцовской смерти — то, что его могут провозгласить королем, или еще хуже: не провозгласить.

Анцелотис шагнул к нему и как равный равному пожал руку.

Боль в животе снова напомнила о себе, Дэвид воспринимал ее как знак грозящей беды. Он со вздохом оделся, взял свой сильно похудевший рулон туалетной бумаги и фонарь и выбрался из палатки. Луны не было видно. Рука, державшая фонарик, вспотела. Он его выключил, чтобы испытать себя. Не так уж страшно. Туман и мгла, но кое-что можно разглядеть. Он снова зажег фонарь и пошел дальше, по направлению к северу. Выхваченные лучом фонаря деревья сверкали зеленым блеском, но остальное пространство леса являло собою царство теней. Стебли вьющихся растений хлестали по лицу. Новый приступ боли заставил его спустить брюки и присесть на корточки.

— Я скорблю вместе с тобой, Клинох, и вместе со всем Стрэтклайдом. Смерть твоего отца — тяжелый удар для нас всех. Но, — он тоже положил руку на плечо продолжавшего всхлипывать паренька, — отец твой успел воспитать достойную смену. Мой меч и мои люди всегда в твоем распоряжении, буде случится нужда. Я клянусь защищать Стрэтклайд в эти дни тревоги и скорби. И ты отомстишь за отца, Клинох, как я отомщу за убитого брата моего — в этом я клянусь всем святым, что есть у меня.

Закончив, он почувствовал себя намного лучше. Он повернулся, чтобы пойти обратно к палатке, но остановился, заслышав голоса. Он сделал по направлению к ним несколько шагов. Перед ним стояла палатка светло-зеленого цвета, почти неотличимого от цвета окружавших ее кустов. Тэсс и Мег? Похоже на то. Он забрел на их территорию. Боже, еще не поздно было отвернуться и уйти прямо сейчас.

Паренек подавил очередной всхлип и поднял на Анцелотиса взгляд покрасневших глаз.

Он слушал. Они не разговаривали; они занимались любовью. Он застыл, стыдясь самого себя. Почему он сразу не пошел отсюда к своей палатке? Ублажаемой стороной явно была Тэсс, чьи сладострастные стоны достигали его слуха. Он почувствовал позыв к рвоте, горький вкус на задней части языка, но это быстро прошло. Ему случалось встречать пары лесбиянок, не это выбило его из колеи. И все же ему трудно было примириться с мыслью о том, что делает сейчас Мег с телом Тэсс. Отплатит ли ей Тэсс взаимностью? Или и в минуты физической близости их взаимоотношения оставались такими же односторонними? Ему хотелось остаться здесь и слушать. Он хотел убедиться в том, что и Мег получает свою долю удовольствия. Но, может быть, он пришел слишком поздно, и она ее уже получила? Или, быть может, все, чего она желала, – это быть рядом с Тэсс? Не все женщины испытывают такой сексуальный голод, как Шон. Как Шон когда-то.

— Да, — хрипло произнес он. — Я и мой народ отплатим врагу. — Тут он спохватился. — И прости меня: вести о Лоте Льюддоке не дошли еще до нас.

Раздался смех, прозвучавший как звон колокольчика, затерявшийся в зеленом шатре деревьев. Этот звук поразил его. Их взаимоотношения казались ему сугубо серьезными. Теперь они разговаривали, но так тихо, что он не разбирал слов. Журчание из глубины палатки. Боже, они выходят наружу!

— И не могли дойти: тому всего два дня, как он пал в бою. Мы держим путь на совет северных королей в Кэрлойл — на совет, где ты, надеюсь, будешь присутствовать на равных, ибо я также отдам свой голос за тебя, Клинох, сын Думгуэйла Хена.

Он выключил фонарик и прижался к дереву, едва дыша. Кора царапала его грудь. Тэсс вышла из палатки первая и обернулась, чтобы помочь Мег, протянув ей руку. Они хихикали и прижимались друг к другу, и он решил, что они обе изрядно приложились к «Писко». Мег шла босиком, синяя рубашка в белую полоску расстегнута. Бледный луч луны высветил одну грудь Мег, и Дэвид опустил глаза. Он не должен здесь находиться. Мег имела право на свою личную жизнь. Она не была по натуре открытым человеком, и он должен ценить ее доверие: ведь она с каждым днем становилась все откровеннее с ним. Она была бы обескуражена его подглядыванием, его предательством. Он должен как можно быстрее прекратить свои неблаговидные действия.

— Спасибо тебе за это, — отозвался юноша, взявший наконец себя в руки.

К великому облегчению Дэвида, женщины направились в кусты, прочь от того места, где он стоял. Но вдруг Тэсс повернула Мег к себе лицом. Она поцеловала ее и запустила руку ей под рубашку. Он отвел глаза и уставился в землю, мысленно умоляя их прекратить ласки и продолжить свой путь. Втайне он желал, чтобы они отстранились друг от друга, чтобы между ними вспыхнула ссора.

— Так поедем же, Клинох, — негромко произнес Арториус. — Нам нужно отвезти его домой, к матери в Кэр-Бритон, а потом скакать в Кэрлойл так, будто все демоны ада гонятся за нами по пятам — ибо саксы оспаривают права на сам Рейгед.

Ладно, признался он самому себе, он не в силах переварить это: видеть, как они целуются, ласкают друг друга. Значит ли это, что он мужской шовинист, ненавистник однополой любви? Или он просто мужчина, который хотел бы сам сжать Мег в своих объятиях?

У Клиноха перехватило дух, и он изумленно уставился в лицо Арториуса.

— Оспаривают Рейгед? Они что, рехнулись?

Внезапно испугавшись, Элин подняла настороженный взгляд на склон. Надо было срочно уходить – она это чувствовала, – но Том застыл у дверей, жалобно поскуливая.

— Если и рехнулись, так только от жадности. Ты будешь нам нужен, наследник Стрэтклайда, — так, как еще никогда в жизни.

– Спокойно, парень…

— Раз так, мы пропоем поминальные молитвы, сидя в седле, а хоронить его оставим матери и младшим братьям. Стрэтклайду ни к чему сироты, которыми могут одарить нас саксы.

21

Ухватив пса за ошейник, она шагнула в дверь. За порогом стоял полумрак, тьму прорезали лишь лучи света, пробивавшегося в щели между досками заколоченных окон. Сводчатый потолок практически полностью скрывался в тени, но алтарь сразу привлек ее внимание. С обеих сторон от него с окон были сорваны закрывающие их доски, так что свет без помех лился на него, заставляя сиять и переливаться, будто какую-то драгоценность. Элин увидела что-то бело-красно-черное – первым делом в голове почему-то промелькнуло слово «Белоснежка». Такое, по крайней мере, возникло чувство: неподвижность, граничащая с благоговением, волосы, бледная кожа и ногти, запятнанные красным. Понадобилось пять шагов, чтобы осознать, на что она смотрит, и когда это произошло, Элин застыла так, словно все ее тело превратилось в кусок льда.

Рано утром она услышала хруст веток возле палатки. Кто-то подошел совсем близко, остановился на мгновение и пошел дальше. Итак, Мег – человек из плоти и крови. Она издает шум при ходьбе, как и все мы.

— Хорошо сказано, — кивнул Анцелотис.

– О господи! – Она ощутила, что весь мир тоже застыл. – О боже милосердный!

* * *

Они подняли тело Думгуэйла Хена, положили его на седло оставшегося без всадника коня и крепко привязали для последней королевской поездки. Жеребец самого Думгуэйла лежал у ног Стирлинга, ощетинившись обломками копий и пик. Клинох подобрал отцовский меч, стер с него кровь, убрал в украшенные серебряным орнаментом ножны и приторочил его к своему седлу.

Она тихо села и раздвинула молнию на москитной сетке. Лес был окутан густым туманом. Шон наблюдала за его медленным танцем и пыталась решить для себя один вопрос: стоит ей заглянуть в туфли Дэвида или не стоит. Первый раз она нашла записку случайно. Она за это не отвечала. Но на этот раз взять записку – значит преднамеренно вторгнуться в чужую личную жизнь.