Исабель Альенде

Валимаи

Из книги «Рассказы Эвы Луны» (Cuentos de Eva Luna)

 

Перевела Елена Тамазова

 

 

Отец назвал меня Валимаи, что на языке наших северных братьев значит ветер. Теперь я могу сказать тебе мое имя, потому что ты мне стала как дочь, и я разрешаю тебе называть меня по имени, только когда рядом нет чужих. С именами людей и животных надо обращаться очень осторожно, потому что, когда мы их произносим, мы дотрагиваемся прямо до сердца человека и проникаем в его жизненную силу. Так мы приветствуем друг друга, как родственники по крови. Не понимаю я, когда белые с такой легкостью и без опаски называют друг друга по имени. Это не только неуважительно, но может быть еще и опасно. Я заметил, что они болтают, как ни в чем не бывало, не осознавая, что говорить значит быть. Слова и жесты — это мысли человека. Не надо болтать попусту, так я учил своих детей, правда они не всегда меня слушали. Вот раньше к табу и традициям было уважение. Мои деды и прадеды получали от своих предков нужные знания. Для них ничего не менялось. Хорошо обученный человек мог вспомнить все, чему его учили, поэтому он всегда знал, как поступить. Но потом пришли чужие и стали говорить, что наши предки не тому нас учили, и сгонять нас с наших земель. Мы все глубже уходили в джунгли, но они шли по пятам. Могло пройти несколько лет, но они все равно настигали нас, и нам приходилось уничтожать посевы, сажать детей на спину, собирать скот и уходить. Так было с тех пор, как я себя помню: все побросаем и бежим, как крысы, не то что великие воины и боги, которые жили на этой земле в древности. Некоторым юношам бывает любопытно узнать, как живут белые, и вместо того, чтобы уйти вместе с нами подальше в лес, чтобы жить как наши предки, эти идут в другую сторону. Для нас те, которые ушли, как будто умерли, потому что очень мало кто возвращается, а те, что приходят, так изменились, что мы больше не можем считать их родными.

Говорят, что за несколько лет до моего рождения, в нашем племени было мало женщин, и поэтому моему отцу пришлось проделать долгий путь, чтобы найти жену из другого племени. Он шел через лес, следуя указаниям других мужчин, которые уже проделали этот путь раньше с той же целью и вернулись с женщинами из других племен. Мой отец шел очень долго, и когда он уже начал терять надежду найти себе подругу, он вдруг увидел девушку, стоящую у подножия водопада, падающего прямо с неба. Держась на расстоянии, чтобы не спугнуть девушку, мой отец начал говорить с ней, как охотник разговаривает с добычей, чтобы ее успокоить, и он объяснил ей, что ему надо жениться. Она подала ему знак приблизиться и стала его разглядывать. Похоже, мужчина ей понравился, потому что она решила, что пожениться не такая уж плохая идея. Мой отец работал на своего тестя, пока не отработал весь выкуп за невесту. После того, как были выполнены все свадебные обряды, они вдвоем вернулись в наши края.

Я, как и мои браться и сестры, вырос среди деревьев. Мы никогда не видели солнца. Иногда падало какое-нибудь больное дерево, в гуще листвы появлялось отверстие, и к нам заглядывал голубой глаз неба. Родители рассказывали мне сказки, пели песни и учили всему, что должен знать мужчина, чтобы выжить одному без посторонней помощи, только с луком и стрелами. Это была свобода. Мы, дети луны, не можем жить без свободы. Если кого-нибудь из наших запирают в четырех стенах или сажают за решетку, он уходит в себя, становится слепым и глухим, и через несколько дней его дух выходит из груди и улетает навсегда. Иногда человек нашего племени может превратиться в жалкое подобие животного, но чаще всего, мы предпочитаем умереть. Поэтому у наших домов нет стен, только наклонная крыша, защищающая от дождя и ветра. Под этими навесами гамаки висят вплотную друг к другу, потому что нам нравится слышать сны женщин и детей, ощущать дыхание обезьян, собак и попугаев, которые спят рядом с нами. Я жил в сельве и не знал о том, что за горами и реками есть другой мир. Иногда к нам приходили друзья из других племен и пересказывали слухи про Боа Виста и Эль Пантаналь, о чужаках и их обычаях, но нам казалось, что это просто россказни, чтобы нас позабавить. Я стал мужчиной и пришло время, чтобы я нашел себе жену, но я не спешил, потому что мне нравилось ходить в холостяках, нам было весело и мы хорошо проводили время. Правда я не мог все время отдыхать и веселиться, как другие, потому что у меня была большая семья: родные и двоюродные браться и сестры, племянники, другие родственники. Надо было кормить много ртов, было много работы для охотника.

Однажды к нам в деревню пришли белые. Они охотились с порохом, издалека, а для этого не надо ни умения ни храбрости. Они не умели лазать по деревьям, ни ловить рыбу копьем, они едва передвигались в джунглях, задевая ветки своими рюкзаками и оружием и путаясь даже в собственных ногах. В отличие он нас, их одежда не была из воздуха. Они носили мокрые и вонючие вещи, были очень грязные и понятия не имели о чистоплотности, но при этом они считали себя в праве вещать нам о своих знаниях и своих богах. Мы сравнили их с тем, что нам говорили о белых и убедились, что рассказы были правдой. Вскоре мы поняли, что эти не были ни миссионерами, ни солдатами, ни собирателями каучука, а просто сумасшедшими. Они хотели нашу землю и лес, а еще они искали камни. Мы пытались объяснить им, что джунгли нельзя погрузить на спину и унести куда-то, как битую птицу, но они не стали слушать. Они обосновались около нашей деревни. Каждый белый был все равно, что стихийное бедствие, он ломал все, к чему прикасался, оставляя за собой только следы разрушения. Они не давали покоя ни животным, ни людям. Сначала мы выполняли правила приличия и старались им угодить, потому что они были нашими гостями, но они все время были недовольны, им всего было мало. Наконец, устав от этих игр, мы, соблюдая все положенные церемонии, объявили им войну. Они плохие воины, их легко напугать и у них мягкие кости. Они не сопротивлялись, когда мы пришли проломить им головы. Потом мы покинули деревню и пошли на восток, туда где непролазные джунгли. Мы покрывали большие расстояния, передвигаясь по веткам, чтобы нас не выследили друзья белых. Нам говорили, что они очень мстительные и что за каждого убитого, даже если это произошло в честном бою, они могут уничтожить целое племя вместе с детьми. Мы нашли место для деревни. Оно было не очень хорошим, потому что женщинам приходилось идти за чистой водой несколько часов, но мы остались там, потому что надеялись, что нас никто не найдет в этой глуши. Через год после этого я, преследуя пуму, отошел довольно далеко от деревни и оказался недалеко от лагеря белых. Я очень устал и не ел несколько дней, поэтому я не мог мыслить четко. Вместо того, чтобы развернуться и уйти, как только почуял чужаков, я лег отдыхать и солдаты меня схватили. Они ничего не сказали о тех убитых, они вообще ничего мне не сказали, может, потому что они не были знакомы с теми белыми или не знали, что я Валимаи. Меня отправили работать со сборщиками каучука. Там было много мужчин из других племен, на которых надели штаны и заставили работать, не спрашивая, хотят они того или нет. Собирать каучук стоит большого труда, а в этих краях было мало людей, поэтому их пригоняют насильно. Это была жизнь в неволе и я не хочу говорить об этом. Я остался только для того, чтобы посмотреть, не научусь ли я чему-нибудь, но я с самого начала знал, что вернусь к своим. Никто не может долго удерживать воина против его воли.

Мы работали с рассвета до заката. Одни пускали кровь дереву, пока из него по капле не вытечет вся жизнь, другие вываривали собранный сок и скатывали загустевшую массу в шары. Снаружи воздух был пропитан вонью жженой резины, а в общих палатках — людским потом. Там нигде нельзя было дышать полной грудью. Нас кормили кукурузой, бананами и чем-то непонятным из консервных банок, но я не стал даже пробовать, потому что в железке ничего хорошего для человека вырасти не может. В дальнем углу лагеря поставили большую хижину, где были женщины. После того, как я отработал две недели на каучуке, надсмотрщик дал мне кусочек бумаги и отправил меня к ним. Еще он дал мне кружку ликера, но я вылил все на землю, потому что я видел, как эта жидкость лишает людей разума. Я встал в очередь вместе со всеми. Я был последним и, когда подошел мой черед, солнце уже село и пришла ночь с кваканьем лягушек и криками попугаев.

Она были из племени ила. Это люди с мягким сердцем, в этом племени самые ласковые женщины. Некоторые мужчины готовы идти месяцы, чтобы приблизиться к ила. Они приносят им подарки и охотятся для них в надежде получить одну из их женщин. Я узнал ее, несмотря на ее жалкий вид, потому что моя мать тоже была из племени ила. Она лежала нагая на каком-то тряпье, прикованная за щиколотку к земле. Она была сонная, как будто нанюхалась «йопо» из акации. Она пахла, как больная собака и была мокрой от пота всех мужчин, которые были на ней до того, как я вошел. Она была ростом с ребенка и ее косточки гремели, как камни в ручье. Женщины ила удаляют с тела все волосы, даже ресницы. Они украшают уши перьями и цветами, вдевают отполированные палочки в щеки и ноздри, покрывают все тело рисунками. Красная краска делается из дерева оното, фиолетовая — из пальмового дерева, а для черной используют уголь. Но на ней нечего этого уже не было. Я положил свой мачете на землю и поприветствовал ее, как сестру, имитируя пение птиц и шум реки. Она не ответила. Я сильно ударил по ее по грудной клетке, чтобы проверить, отзовется ли ее дух, но эха не было. Ее душа была очень слаба и не могла мне ответить. Я присел на корточки рядом с ней, дал ей немного попить и стал говорить с ней на языке моей матери. Она открыла глаза и долго на меня смотрела. Я все понял.

Прежде всего, я умылся, но я не тратил зря чистую воду: я набрал в рот воды и стал тоненькой струйкой поливать ладони. Я помыл как следует руки и промокнул лицо. То же самое я сделал с ней, чтобы смыть мужской пот. Я снял штаны, которые мне выдал надсмотрщик. На веревке, которая у меня вокруг пояса, я ношу палочки для разжигания огня, несколько наконечников стрел, свернутые листья табака, деревянный нож с крысиным зубом на конце и кожаный мешочек, где у меня было немного кураре. Я намазал кураре на кончик ножа, наклонился и сделал надрез у нее на шее. Жизнь – дар богов. Охотник убивает, чтобы прокормить свою семью, но он старается не есть мясо своей жертвы, а ждет, чтобы его угостил другой охотник. Иногда, к сожалению, случается, что мужчины убивают друг друга на войне, но воин никогда не причинит вреда женщине или ребенку. Она взглянула на меня своими большими глазами, желтыми, как мед, и, как мне показалось, постаралась улыбнуться в знак благодарности. Ради нее я нарушил главный запрет детей луны и мне придется много сделать, чтобы искупить вину и смыть этот позор. Я подставил свое ухо к ее рту, и она прошептала мне свое имя. Я дважды повторил ее имя в уме, чтобы хорошо запомнить, но не произнес его вслух, потому что не надо беспокоить мертвых. Да, она уже была мертва, хотя сердце все еще билось. Вскоре я увидел, что у нее застыли мышцы живота, груди и конечностей, она перестала дышать, тело изменило цвет, она выдохнула и умерла без борьбы, как умирают маленькие существа.

Вдруг я почувствовал, что ее дух вышел через ноздри, вошел в меня и ухватился за мою грудную кость. На меня обрушилась вся тяжесть ее души и мне с трудом удалось встать. Я двигался заторможено, как под водой. Я придал ей позу полного покоя, когда подбородок касается колен, потом связал ее веревками из лоскутов, сделал кучку из остатков соломы и развел огонь своими палочками. Убедившись, что огонь занялся, я медленно вышел из хижины, с большим трудом перелез через ограду, потому что женщина тянула меня к земле, и пошел в лес. Я был уже среди деревьев, когда забили тревогу.

Весь первый день я шел, не останавливаясь ни на секунду. На второй день я сделал лук и стрелы и охотился для нее и для себя. Воин, несущий груз человеческой души, должен голодать десять дней, тогда дух умершего ослабевает и, наконец, покидает человека и уходит туда, где обитают души. Если же не поститься, то дух начинает толстеть и разрастается до тех пор, пока не задушит воина. Я знавал нескольких смельчаков, которые так умерли. Но прежде, чем выполнить обряд, я должен был отнести душу этой женщины ила туда, где самые густые деревья и где нас не найдут. Я ел очень мало, едва достаточно, чтобы не убить ее во второй раз. Каждый кусок отдавал гнилью и каждый глоток воды –горечью, но я заставлял себя есть, чтобы поддержать нас обоих. От новолуния до новолуния я шел все глубже в чащу, неся душу женщины, которая с каждым днем становилась все тяжелее. Мы очень много разговаривали. Язык ила легкий и перекатывается под кронами долгим эхом. Мы общались с помощью пения, когда поешь всем телом, глазами, бедрами, ногами. Я рассказал ей легенды, которые узнал от отца и матери, рассказал ей о своей жизни, а она поведала мне о первой половине своей, когда она была еще веселой девочкой и играла со своими братьями и сестрами, валяясь в глине или лазая по самым высоким веткам. Из вежливости она не упоминала о последних днях, полных горя и унижений. Я поймал белую птицу, выдрал самые красивые перья и сделал ей украшения для ушей. По ночам я разжигал небольшой костер, чтобы ей не было холодно, и чтобы ягуары и змеи не мешали ей спать. Я зашел в реку и осторожно вымыл ее пеплом, смешанным с толчеными цветами, чтобы смыть неприятные воспоминания.

Наконец, мы выбрались к нужному месту, и у нас уже не было повода идти дальше. Джунгли были такими плотными, что мне приходилось прорубать дорогу мачете и даже пускать в ход зубы. Нам приходилось говорить тихо, чтобы не нарушить безмолвия времени. Я нашел место около ручейка, сделал навес из листьев, а из трех длинных полос коры сделал для нее гамак. Я побрил голову ножом и начал поститься.

Пока мы шли вместе, мы так любили друг друга, что ни женщина, ни я не хотели расставаться. Но человек не властен над жизнью, даже своей собственной, и я должен был выполнить свой долг. Я не ел несколько дней, только сделал пару глотков воды. По мере того, как силы покидали меня, она ослабляла свои объятия, и ее дух становился все легче и легче и уже не давил так, как раньше. На шестой день она впервые самостоятельно прошлась по округе, пока я дремал, но она еще не была готова идти дальше одна и вернулась ко мне. Потом она сделала еще несколько вылазок, постепенно увеличивая расстояние. Боль от расставания жгла меня огнем, и мне пришлось собрать все мужество, которому я научился у отца, чтобы не позвать ее вслух по имени. Тогда бы она вернулась ко мне насовсем. На двенадцатый день мне приснилось, что она летает над деревьями, как тукан, и я проснулся с легкостью в теле и слезами на глазах. Она ушла навсегда. Я собрал свое оружие и шел много часов, пока не вышел к реке. Я вошел в воду по пояс и поймал рыбу наточенной палкой. Я проглотил ее целиком, вместе с плавниками и хвостом. Меня сразу же вырвало с кровью, как и должно было быть. Мне больше не было грустно. Я понял, что иногда смерть сильнее любви. Потом я пошел охотиться, чтобы не возвращаться в деревню с пустыми руками.