Барнс Дженнифер Линн

СРЕДИ ВОЛКОВ

Моей семье — всем ближним и дальним, — самой лучшей стае, о которой только могла мечтать девочка
Светлой памяти Анни Мэй Барнс, потрясающей женщины, которую мне не довелось узнать
Глава

ПЕРВАЯ

— Бронвин Алессия Сен-Винсент Клэр!

Четыре имени, пять слов — и один сердитый оборотень. В этом уравнении результат никогда не выходил в мою пользу.

— Каллум, — сказала я, прикинувшись сильно удивленной при его внезапном появлении в моей мастерской, — чем обязана такому удовольствию?

Его глаза слегка сощурились. У человека это могло бы обозначать высшую степень раздражения, но выражение лица Каллума было очень спокойным, пока вы не обнаруживали скрывающуюся в этом взгляде силу, внезапно поймав на себе взгляд уставившегося на вас волка.

Когда растешь так, как росла я, умудряешься кое-чему научиться, поэтому я имела представление и об опасностях, подстерегающих в результате отстаивания своей позиции, и об опасностях, которые возникают, когда решаешь на все наплевать. Мое правое бедро здорово болело — как раз под поясом низко посаженных джинсов, а пальцы нервно бегали по краям шрама, прижившегося на этом самом месте. Метка связала меня с Каллумом и остальной стаей и служила постоянным напоминанием о том, что они были обязаны защищать меня как одну из них. Но она также загоняла меня в систему иерархических отношений, на которую я, вообще-то, не подписывалась. Это да еще шепот остальной стаи у самых врат моей памяти — никаких дел, спасибо большое! — подтолкнули меня к выбору меньшего из двух зол в моих отношениях с вышеупомянутым рассерженным оборотнем.

Я ответила на взгляд Каллума — спокойно так. Из-за исходившей от него силы это стоило больших усилий, даже для меня. После нескольких бесценных секунд встречи с его взглядом я стрельнула глазами в сторону. По протоколу я должна была бы опустить глаза вниз, но особой покорностью, как вы понимаете, я не отличалась. Я не была обром, а Каллум не был моим альфой, да и в «Кратком пособии по этикету оборотней» Эмили Поуст[1] ничего не говорилось о том, что я должна подчиняться беспрекословно, так что непрекращающиеся попытки стаи вытрясти из меня душу успехом не увенчались.

На мое утонченно-саркастическое неповиновение Каллум ответил вращением своих узких, цвета янтаря, глаз, но все-таки любезно воздержался и не стал размазывать меня по стене или бросать на колени, что он легко мог бы сделать, не будь здесь замешана моя мерзкая человеческая природа. Вместо этого он поднял к скуле загорелую руку и так потер ей по свежей щетине на подбородке, что мне показалось, будто он в уме считает до десяти. Это движение и то чувство острого недовольства, которым оно было вызвано, напомнили мне о том, что даже если Каллум и не был моим альфой, то, без сомнения, он был моим официальным защитником, управляющим моего поместья и кем-то мне очень близким, ближе даже, чем брат, дядя или наставник, вместе взятые. Несмотря на прилагавшиеся мной максимальные усилия — когда я еще была ребенком — убедить Каллума в том, что он не является (тут я цитирую) моим боссом, строго говоря, он им был. Будучи альфой, он самым серьезным образом занимался делами стаи, и не будь у меня четырех своих собственных имен, из которых можно было выбирать, я бы легко проходила под одним: «Д.С.» — Дело Стаи, — первейшего и наивысшего порядка.

И Метка на моем бедре была не для показухи.

— Брин. — Голос Каллума, такой ровный, без малейшего намека на рычание, вернул меня к происходящему.

Мне даже как-то полегчало, оттого что в его сознании ситуация снизила статус от торжественного перечисления четырех имен до всего лишь одного. И, что еще приятнее, он решил остановиться на Брин — этот вариант мне нравился много больше, чем Бронвин.

— Брин. — На этот раз немного более резкий, и все еще очень сердитый голос Каллума заставил меня сосредоточиться.

— Прости, — сказала я. — Задумалась.

Каллум отрывисто кивнул и стал ждать, когда я обращусь к нему с вопросом о причине его появления в моей мастерской. Она была чем-то вроде моего святилища, крошечным куском территории стаи, который принадлежал только мне, мне самой и… мне. Пусть это был всего лишь отдельно стоящий гараж, переделанный под второсортную студию. Мне не очень-то нравилось ни само вторжение, ни то, как Каллум смотрел на меня, не отрывая взгляда, вполне уверенный в том, что я в конце концов скажу ему именно то, что он хотел знать. Опыт подсказывал мне, что он, скорее всего, был прав. Каллум мог переупрямить кого угодно, и хотя он был выше меня всего на несколько дюймов и мускулы его гранитной челюсти были расслаблены, силу его взгляда можно было ощутить физически.

— Я на самом деле не понимаю, почему ты здесь, — сказала ему я, аккуратно выбирая слова. Обры[2] в большинстве своем могли чуять ложь, а Каллум, альфа из альф в нашем закутке вселенной, немедленно понял бы, предложи я ему какое-нибудь оправдание, которое, хотя бы формально, не являлось правдой. К счастью для меня, я на самом деле не знала в точности, чего такого я натворила, чтобы заслужить визит вожака нашей стаи. Возможностей было бессчетное множество, только я — на всякий случай — не хотела бы в них признаваться открыто, чтобы не проговориться о том, чего Каллум еще не знал.

— У тебя на самом деле нет никакой мысли о том, почему мне могло бы захотеться поговорить с тобой? — Голос Каллума был спокойным и холодным.

Нельзя было придумать более коварного вопроса, чтобы, отвечая на него, не пересечь границу между полуправдой и ложью, но у меня за плечами были годы практики. С этим я могла справиться.

— У меня, правда, нет никакой мысли о том, почему тебе захотелось поговорить со мной.

Строго говоря, мысли у меня действительно не было. У меня их было несколько.

Каллум взвесил мой ответ. Я была не совсем тупая, чтобы поверить, что он примет за чистую монету то, что услышал (или почуял), но все-таки, зная его достаточно хорошо, я могла надеяться на то, что он не захочет играть в эту игру весь остаток дня. Вообще-то Каллум сам научил меня играть в нее, но в настоящий момент он, кажется, был не в настроении до потери сознания практиковаться в упражнениях на тему «выживание в стае».

С печальным вздохом Каллум отказался от попыток принудить меня заговорить и вместо этого перечислил мне по пунктам все мои правонарушения. Мотоцикл. Алгебра. Комендантский час.[3] Каллум никогда не использовал четыре слова там, где хватало одного, если конечно же он не называл меня моим полным именем. Этой штуке он научился, смотря телевизор, поскольку родился он в те времена и в том месте, где употребление среднего имени не было процедурой обязательной. Потом и вся остальная стая стала повторять это за ним. И только я одна осталась со средним именем, да не с одним, а с двумя…

— Брин.

— Хорошо, — сказала я, доблестно борясь со своей задумчивостью, которая обладала отвратительной способностью появляться в самое неподходящее время. — Я позволила парню из города подвезти меня на мотоцикле, мой учитель по алгебре — слабоумный садист, и я плохая, очень плохая девочка, которая не соблюдает комендантский час. Сейчас я могу идти?

На какую-то долю секунды мне показалось, что я перегнула палку Представила себе, как волчьи инстинкты Каллума берут верх над человеческими, превращая его в нечто страшное и примитивное. Пока он окончательно не переключился, он будет оставаться в своем человеческом обличье — но я-то лучше всех остальных знала, что гладкая кожа, рыжеватые волосы и слегка изогнутые губы не значат ничего. Волки в овечьих шкурах ничего общего не имеют с оборотнями, рядящимися под человека; образопереключатели опасны, когда зверь свободен внутри, но сдержан снаружи. Когда они волки — они охотники. Но в человеческом образе они могут быть смертельно опасны.

Выходи, выходи давай, ну, где же ты спряталась, малышка? Зачем прятаться от Большого Злого Волка? Все равно рано или поздно я найду тебя…

Почуяв это, я сжалась от мелькнувшей во мне вспышки страха. Я очень хорошо была знакома с опасностями, связанными с прогулками по тропе воспоминаний. Также из многих и многих лет практики я знала, что Каллум никогда не терял контроля над собой; его волк никогда бы не причинил вреда человеку. В любом обличье Каллум умер бы, но не сделал мне больно. А он просто выслушал мою дерзость и ответил на нее так, как отвечал всегда — сделал страшные глаза и стал похож на человека, который очень сильно старается не расхохотаться во все горло.

Слегка сконфузившись — оттого, что разозлилась из-за неуместного беспокойства (не из-за страха), — я приняла молчаливое дисциплинарное взыскание Каллума и больше не огрызалась.

— Мотоцикл. — Каллум произнес это слово скорее как утверждение, а не вопрос, но я почувствовала, что вынуждена ответить.

С Каллумом так всегда — как только ты прекратил давать отпор, как только ты подчинился, ты с удивлением обнаруживаешь, что действуешь в полном согласии с его волей. И точно так же он влияет на других людей, не важно, знают ли они, кто он такой, или нет. Отметина на моем теле, связывающие нас узы — принуждение есть принуждение, тут уж ничего не поделаешь, — только я с ним не боролась.

— Парень один, из школы, предложил на мотоцикле прокатиться, — пробормотала я в качестве объяснения. — Я и взяла его. — Я предпочла не упоминать о том факте, что чуть не умерла от удивления, получив это предложение. Парни из города обычно не общаются с теми из нас, кто живет в лесу, да и я, вообще-то, была совсем не та девчонка, которая привлекает внимание особей противоположного пола. Да и вообще каких-либо особей. — Есть, правда, один небольшой нюанс — этот чувак, о котором речь идет, не очень-то и хотел, чтобы я покаталась на его мотике, но ключи-то все равно у меня в руках оказались. Наверное, я просто быстрее его.

— Я учил тебя правильно двигаться не для того, чтобы ты мотоциклы угоняла, — жестко сказал Каллум.

Нет, захотелось сказать мне, ты тренировал меня для того, чтобы я могла убежать с места схватки, которую не могла выиграть, когда у моих противников были шкура, когти и почти совсем не было слабых мест.

Вслух же я предпочла сказать:

— Но я же мотик вернула. Да и Джеф вроде как не очень возражал.

Правда, я здорово сомневалась, что когда-нибудь в ближайшее время Джеф захочет пригласить меня в гости.

— Ты что, интересуешься этим мальчиком? — спросил Каллум, и его лоб покрылся глубокими морщинами. Несмотря на тот факт, что он производил очень хорошее впечатление в роли чересчур заботливого старшего брата, я очень долго жила под его властью, чтобы понять, что это забота была не обо мне или о моих чувствах.

— У меня нет никакого интереса провоцировать межвидовую агрессию, — ответила я, используя политически корректную фразу для определения инцидентов, в которые бывают вовлечены молодые тупые оборотни и молодые тупые человеческие особи мужского рода. — И поверь мне, если бы я хотела это сделать, то это точно не было бы из-за парня, который не разрешает мне ездить на мотоцикле.

В своей повседневной жизни я и так трачу слишком много времени на сопротивление попыткам установить доминирующее влияние, которые обычно бывают вызваны повышенным уровнем тестостерона. Поэтому меньше всего в этой жизни мне нужен был принадлежащий к человеческой расе бойфренд, который к тому же хотел, чтобы я изображала из себя изнеженную мисс.

Каллум слегка напрягся при мысли о том, что я могу с кем-то встречаться, даже теоретически. Оборотни имеют склонность слишком усердно защищать своих самок, и хотя я на самом деле не была чьей-нибудь дочерью, сестрой, или — прости меня, Господи, — подругой, Каллум торжественно вонзил в меня свои когти, когда мне было всего четыре года. Хотя это никоим образом не повлияло на мою человеческую природу, согласно Закону Стаи я стала принадлежать им. В конечном итоге волки Каллума должны были оказывать мне свое покровительство, что, с их точки зрения, сделало меня и их собственностью тоже. Если бы оборотни пользовались наклейками с надписью «принадлежит такому-то», то я была бы завернута в них, как мумия.

Мне просто нравилась сама идея кому-то принадлежать.

— Понимаешь, Брин, мне просто мысль сама не нравится — ты сидишь на мотоцикле. Так ведь можно пораниться.

А вот это проявление заботы я решила ответом не удостаивать.

— Прошу тебя впредь больше не делать ничего подобного, Брин, — сказал Каллум, тщательно подбирая слова, чтобы было понятно, что это не приказ, а просто просьба.

Да уж, много пользы мне было от этого — «просьбы» Каллума совсем не оставляли места для их неисполнения. Откажись я дать ему слово, сразу появится хороший повод для того, чтобы превратить эту просьбу в приказ, а поскольку Каллум был вожаком нашей стаи и одним из самых высокопоставленных доминантных волков на континенте, то его приказы были почти что законом. Не подчиниться официальному эдикту альфы — значило навлечь на себя гнев всей стаи, некоторые члены которой слишком долго сдерживались, чтобы не воздать мне по заслугам, и то только потому, что Каллум весьма недвусмысленно запретил им убивать меня.

Облекая приказы в просьбы, Каллум держал стаю на расстоянии, и это давало ему возможность общаться со мной по своим собственным правилам. Иногда это было хорошо, а иногда — не очень.

— Брин?

— Ваша просьба была принята во внимание, — сказала я, и мои губы сами собой сложились в еле заметную улыбку. — У меня такое чувство, что мотоциклов в моем будущем не предвидится.

Я снова сопротивлялась Каллуму, но ничего не могла с собой поделать. Нельзя стать альфой крупнейшей стаи Северной Америки, выигрывая конкурсы популярности, а господство Каллума было настолько несомненным, что тот самый день, когда я прекращу сопротивление, мог стать днем, когда я, во-первых, стану членом ее, а самой собой — только во-вторых.

К чести Каллума и к моему облегчению, он не настаивал на более твердом обещании — возможно, потому что осталось еще два важных пункта в Списке Брин.

— Твоя оценка по алгебре ниже, чем могла бы быть. Образование очень важно, и снижать темп я тебе не позволю, садист учитель или нет. — В голосе Каллума опять появился этот странный старомодный распев, которым он иногда пользовался — как слабое напоминание об акценте, который был у него до появления в этой стране.

— Ладно. Алгебра.

Шел первый месяц весеннего семестра, у меня была твердая четверка с плюсом, которая вполне могла бы быть «отлично», и Каллум был полон величественными идеями о том, сколь важно для меня жить в соответствии со своими возможностями. Для него это было впечатляюще современно, особенно если принять во внимание тот факт, что он был старше Движения за равноправие женщин[4] лет на двести, по меньшей мере.

— Ты уже нажаловался на меня Эли? — спросила я.

Когда стая приняла меня, Каллум пометил еще одно человеческое существо. Элисон Клэр пришла в Арк Вэлли в поисках своей сестры, которая бросила свою человеческую семью и вышла замуж за одного из членов стаи. Никто не рассчитывал, что Эли, которой исполнился двадцать один год, найдет в Арк Вэлли свою сестру и раскроет страшные тайны, скрываемые в чаще леса. Любой другой альфа убил бы Эли в тот самый момент, как только она увидела своего зятя Шифта. Каллум дал ей шанс.

И поскольку она тоже стала избранной, он отдал ее мне.

Сейчас Эли было тридцать два, она была стопроцентным представителем человеческой расы, совсем недавно вышла замуж за одного из самцов стаи, и она была моей приемной матерью. Или удочерившей меня матерью. Как угодно. Я носила ее фамилию и жила в ее доме столько, сколько помнила себя. Несмотря на то что она сама была почти ребенком, когда Каллум совершил над ней обряд посвящения в наш мир, именно Эли была той женщиной, кто обнимал меня и бранил и вскормил из щенков (фигурально выражаясь, конечно). На бумаге моим опекуном был Каллум, но именно Эли одевала и кормила меня, и именно Эли устроила эту студию, чтобы у меня было место, которое было бы только моим, вдали от постоянного притяжения стаи; и конечно же только Эли наказывала меня быстрее, чем Каллум мог произнести мое полное имя, если она хоть на одну секунду была уверена в том, что я того заслуживаю.

— У Эли сейчас своих забот хватает, — сказал Каллум, и я заметила слабый призрак беспокойства на его в других обстоятельствах непроницаемом лице.

Эли была на восьмом месяце, беременна своим первым ребенком. Рожать оборотня, как известно, очень трудно, и многие женщины человеческой расы не выживали.

Сестра Эли не выжила.

Мне не хотелось рассматривать возможность, что то же самое может случиться с Эли. Эли была сильной. Она с этим справится, и ребенок конечно же тоже справится и переживет мать, на, скажем, тысячу лет.

Черт бы побрал этих оборотней и их несообразно продолжительный жизненный цикл!

— Все из-за этого? — спросила я Каллума, надеясь, что он отлично поймет, что я ни секунды не собиралась волноваться об Эли, с которой все будет просто-просто-просто отлично.

— Ты здесь по расписанию, Брин?

Я сердито пропыхтела «нет», надеясь, что он почует полуправду такой, какой она была. Как раз перед тем, как он прервал меня, я работала над новым куском, и мне очень хотелось быстрее к нему вернуться. Искусство, о существовании которого мне стало известно совсем недавно, состояло исключительно из процесса, и Его Королевское Высочество Король-Оборотень (и Величайший Повелитель Всех Бед, свалившихся на мою задницу) самым серьезным образом этот процесс нарушал.

— Прошлой ночью ты нарушила комендантский час, — резко сказал Каллум.

Первые две жалобы были просто разминкой по сравнению с этой. Черты лица Каллума обострились, и брови сложились в латинскую V.

— Если бы для меня комендантский час не начинался с наступлением сумерек, мне не нужно было бы его нарушать.

В отношении этого пункта я была столь же непреклонна, как и Каллум. Каждую зиму ночь наступала очень рано, и я не собиралась каждый раз возвращаться домой в пять часов вечера.

— В стае неспокойно, Бронвин. Я бы хотел, чтобы тебя это не затронуло.

Снова я стала Бронвин — явный признак того, что Каллум находился в опасной близости от того, чтобы либо издать указ, либо пригрозить мне. Очень возможно, что и то и другое вместе.

— Если я не могу быть уверен в том, что ты вернешься домой до наступления ночи, я буду вынужден принять дополнительные меры по обеспечению твоей безопасности.

Слова Каллума, вне всякого сомнения, были высечены на камне, и по твердости его тона я поняла, что именно так и будет. Исходя из моего опыта, Каллум тревожаще широко толковал определение «дополнительные меры», и оно могло распространяться от усаживания меня к себе на колени (когда мне было восемь лет) до выставления охранника под окном моей спальни. То, что было, сейчас меня совсем не беспокоило, поскольку я уже давным-давно переросла это. А вот то, что могло быть, это, конечно…

— Я назначил команду, которая будет присматривать за тобой, до тех пор, пока я не смогу быть уверен в том, что ты сотрудничаешь со мной в этом вопросе.

Я бросила хмурый взгляд на Каллума:

— Ты конечно же шутишь. — В мире ничего не было хуже телохранителей-оборотней.

— Брин, дорогая, ты знаешь, что я никогда не шучу. — В коричневых глазах Каллума сверкнуло что-то, напоминавшее волчью злость, и это убедило меня в том, что (а) он был совершенно серьезен, когда говорил об охранниках, и (б) мое внутреннее негодование забавляло его, поскольку в глубине души он был уверен, что я сама сознательно все это устроила.

— Пошел ты! — прорычала я.

Каллум приложил два пальца к моему подбородку и приподнял мое лицо так, чтобы мои глаза встретились с его глазами:

— Ты самый непослушный ребенок из всех, с которыми я имел неудовольствие встречаться.

Его слова были приправлены невысказанной теплотой и искренней привязанностью, которые — по крайней мере, в его человеческом обличье — он выказывал только мне. Все еще придерживая меня за подбородок, Каллум потерся своей щекой о мою и взлохматил мне волосы — два действия, которые я и ненавидела и любила, поскольку они метили меня как ребенка, и как ребенка — его.

— Возвращайся домой до темноты, Брин, — сказал Каллум мне перед тем, как уйти. — Беда у порога.

Я фыркнула, ведь я была человеком, который, в буквальном смысле этого слова, был взращен волками. В моем мире беда всегда была у порога.

Глава

ВТОРАЯ

После того как Каллум оставил меня в студии одну, я начала активно делать вид, что его тут вообще не было. Если жизнь в стае меня чему и научила, так это тому, как важно метить свою территорию. А поскольку меня совершенно не тянуло метить все вокруг своим запахом, самое лучшее, что я могла придумать, это отказаться признавать сам факт вторжения в мое убежище. Обратив свой проницательный взгляд на незаконченную работу, я оценила то, что было создано непосильным трудом за этот день. В настоящий момент скульптура напоминала сделанный из папье-маше пожарный гидрант. Я больше внимания уделяла материалу, чем результату как таковому. Флаеры в шахматный клуб, записки, которыми перекидываются в классе, контрольные с неудовлетворительными оценками, письменные работы срединносеместровых экзаменов — вот что было моим материалом. Я с головой зарывалась в вещи, которые другие люди обычно выбрасывали.

— Через десять минут стемнеет, Брин.

Слова были произнесены прямо за моим левым плечом, и единственное, что удержало меня от произнесения звуков, складывающихся в простое междометие типа «о-о-й!», это многие годы общения с обескураживающе незаметными бесшумными оборотнями. Несмотря на мои тренировки и неразрывные узы, связывающие со стаей, обры, если хотели подкрасться ко мне незаметно, всегда могли это сделать. Даже в человеческом обличье оборотни были сильнее, быстрее и умели лучше скрывать свое присутствие, чем мы, принадлежащие к не-сверхчеловеческому виду. Самое большее, что я могла сделать, это попытаться скрыть свое удивление, когда они заставали меня врасплох. Сегодня я неплохо в этом потренировалась. Сначала Каллум, а теперь вот это.

Я повернулась к незваному гостю.

— Мне плевать, когда темнеть начинает, — сказала я. А поскольку мой лучший друг Девон был морально обязан выслушивать мой скулеж и к тому же если он собирался прервать мою работу над «Древом (а может быть, Пожарным Гидрантом) Познания», то я в полной мере собиралась воспользоваться этим обстоятельством. — Ни у кого комендантский час не начинается в пять часов вечера.

Девон не собирался тратить свою энергию на обсуждение моих слов, да и вообще каким-либо образом воспринимать мои стенания. Он просто прислонился спиной к двери моего переделанного в студию гаража и ждал, когда я прекращу разглагольствовать.

— Кроме того, — продолжила я, надеясь зародить в нем хоть какое-нибудь подобие симпатии, — Каллум установил за мной наблюдение. Уверена, что через минуту появится моя нянька, чтобы сопроводить меня до дома, хочу я этого или нет.

Правда жизни состояла в том, что почти каждый, кого я знала, был и сильнее, и быстрее меня и менее обеспокоен мыслью о том, что он должен перебросить девушку через плечо и доставить ее в указанное место, чем кто-либо из действительно имевших на это право.

Была немного более приятная правда жизни: я не обязана никому облегчать выполнение задания. Вне всякого сомнения, я потерплю поражение в любой драке, которую начну, но это было дело принципа. Все это и еще надоедливые оборотни — хороший способ разогнать еле сдерживаемое чувство разочарования, да еще и при том условии, что оборотни не были обязаны охранять тебя и не могли тронуть тебя ни когтем, ни клыком.

Зубы вгрызаются в плоть. Кожа хрустит и разрывается, как липучая застежка.

Взглянув в окно на идиллический пейзаж, я удивилась, почему мой «эскорт» до сих пор не появился. Как и сказал Девон, уже почти стемнело, а волки Каллума могли грешить чем угодно, но только не отсутствием пунктуальности. И в этот самый момент я заметила легкую ухмылку на лице Девона.

— Так это ты моя охрана?

Девон пожал плечами:

— Когда Старший говорит, что ты должен кое-что сделать, ты это делаешь, даже если нужно будет стать нянькой у непослушной человеческой девчонки, которая забавы с клеем называет искусством.

Я вскинула руку и врезала ему.

Девон просто улыбнулся в ответ. Он был моим лучшим другом. Соучастником моих преступлений. И уж совершенно точно он не должен был стать моим охранником. За это я готова была убить Каллума. Он знал, что в моем нынешнем расположении духа я была готова бороться с кем угодно, но бороться с Девоном я не могла. А Девон не мог не подчиниться Каллуму.

Можете вставить здесь самое неприличное слово на выбор.

— Я уже говорила, что ненавижу оборотней? — пошутила я.

— Кажется, изволила упомянуть об этом пару раз, — ухмыльнулся Девон. По какой-то необъяснимой причине — наверное, просто так уж получилось — он говорил с каким-то неестественным английским акцентом. — Пойдем, любимая, пора. Будь хорошей девочкой, прогуляйся со старым другом Девоном.

Мой лучший друг — чумовой парень. Если я сейчас с ним не пойду, есть высокая вероятность того, что он будет продолжать менять акценты, пока я не прогнусь. Оборотень в роли медиума Шведского Повара — зрелище не самое приятное, и у меня не было никакого желания смотреть его снова.[5]

— Хорошо, — мелодраматически вздохнула я. Вдвоем уже можно сыграть в его игру. А если он собирается пользоваться своими театральными приемами, то у меня есть полное право транслировать на полную громкость сидевшую у меня внутри поп-звезду. — Раз должны — значит, должны, так ведь?

Мой английский, если можно определить его одним словом, был отвратительным.

Но Девон, надо отдать ему должное, даже не поморщился. Вместо этого он как можно серьезнее посмотрел на меня:

— Точно.

Строгое выражение на его лице продержалось секунды две — и мы оба захохотали. Девон взял меня под руку и аккуратно вывел из дверей. Потом мы закрыли гараж и направились по тропинке к городу.

— Ты можешь мне объяснить, отчего у Каллума труселя под коленки сползли? — спросила я по дороге.

— Слушай, дорогуша, это просто чудо, что ты умудрилась пережить свое детство. Я даже не могу представить, что кто-нибудь еще мог бы сказать так о нижнем белье нашего уважаемого альфы.

И хотя слова Девона были абсолютной правдой, я не могла не заметить, что они все-таки ответом на мой вопрос не являлись.

— Не уклоняйся от ответа, Дев. Каллум сказал, что целую свору за мной пустит. Я так понимаю, что это немного больше, чем один ты, и тебе выпало идти сегодня, потому что…

— …потому что Каллум знал, что ты не сможешь сопротивляться моему безграничному обаянию, — торжествующе высказал предположение Девон.

Из членов стаи, принадлежавших к нашему поколению, Дев был самым крупным и самым сильным. Весьма вероятно, что в один прекрасный день он тоже станет альфой, но сейчас, когда он был просто Девоном, он предпочитал думать, что настоящая его сила таилась в иных сферах.

Я закатила глаза.

— Потому что Каллум знает, что мы с тобой друзья, — поправила я.

Чувства у оборотней сильно обострены, и нужно быть глухим, немым, слепым и просто откровенно тупым, чтобы не заметить ту связь, которая соединяла Девона и меня. В нашей стае было всего несколько волков-подростков, и Девон, с его блеском и чувством стиля (он был, я в этом уверена, единственным в мире оборотнем-метросексуалом[6]), никогда не был своим среди остальных щенков. Потом Каллум принес меня, сделал Отметину и отдал Эли. Большая часть стаи игнорировала крошечное, контуженное человеческое существо, но Девон заявил, что полюбил меня с того самого момента, как только увидел в руках у Каллума, трясущуюся, всю в пятнах крови, с безумными глазами. Очень скоро мы стали неразлучны. Девону я сказала свои первые слова, как только снова начала говорить, и именно с Девоном я оттачивала высокое мастерство озорства. Ведь он был Девон.

И сейчас Каллум поручил меня его заботе.

— Ненавижу все это, — сказала я.

— Нисколько в этом не сомневаюсь, Бронвин Алессия Сен-Винсент Клэр, — усмехнулся Девон, — но мне бы очень не хотелось, чтобы с вами что-нибудь случилось именно во время моего дежурства.

Только через несколько секунд до меня дошло, что Девон транслировал Каллума. Впечатление это производило чрезвычайно забавное и напомнило мне о том, что, даже подчиняясь приказам, Девон не был таким же членом стаи, как все остальные.

— Твое упорство — это блажь, — продолжил Девон. Даже выражение его лица было как у Каллума, а может быть, и полное отсутствие выражения как такового — словно наизусть свою фразу выучил.

— Прекрасно. Ты победил. Я смеюсь. Теперь ты счастлив?

Девон ухмыльнулся, и все каллумовские черты мгновенно сползли с его сердцевидного лица.

— Я в восторге.

— Дело в том, что… — Я попыталась сдержаться и не захихикать, но эта мысль — про упорство и блажь — была настолько в точку, что я никак не могла прийти в себя. — Дело в том, Девон, что если Каллум хочет, чтобы за мной наблюдала целая команда — включая тебя, мой милый волчонок, — значит, что-то происходит. И я хочу знать что.

— Да наплюй ты на это, Брин. — Голос Девона был мягким и, что совсем не характерно, серьезным. Он что-то знал… он знал, что я знаю, что он что-то знает, и все-таки не говорил. Десять к одному — это значило, что (а) Каллум запретил ему что-либо мне говорить и (б) Девон согласился, что самым лучшим для меня будет этого не знать.

— Девон!

— Бронвин!

Мне нужно было выступить с чем-то более приличным, чем просто «да пошел ты!».

Какое-то время мы молча шли по дороге, пока тропинка не повернула направо. Арк Вэлли была процентов на девяносто покрыта лесом, который был неплохо защищен городскими законодательными актами, что было неудивительно, если принять во внимание тот факт, что город был одним из дюжины — или около того — городишек, которые были основаны стаей Каллума на территории пяти штатов. Правда, давным-давно. Каждые лет двадцать стая переезжала из одного города в другой, когда вечная молодость старых волков начинала бросаться местным в глаза и переходила из разряда «потрясающая генетика» в разряд «неестественное». В Арк Вэлли мы жили столько, сколько я себя помню, и горожане пока не стали относиться к нам с подозрением — по крайней мере, из-за всех этих заморочек, связанных со старением.

— Ваш замок ждет вас, — улыбнулся Девон, махнув рукой на дом Эли.

— Ты что, не проводишь меня до дверей? — спросила я, притворившись, что нахожусь в шоке от отсутствия у оборотня галантности.

— Конечно же провожу. Многие придерживаются такого мнения, что от такой костлявой девицы, как ваша милость, не в пример сподручней было бы держаться подальше, футов этак на пятнадцать, но у меня на это есть свое мнение.

— Как ты можешь употреблять слова «ваша милость» и «не в пример сподручней» в одном предложении? Как будто ты и придворный, и лабазник в одно и то же время. Так не полагается.

На что Девон показал мне язык, а это уже было ниже достоинства всякого уважающего себя оборотня. Потом, правда, он довел меня до двери и, поставив на крыльцо, ждал, пока я открою замок и перешагну через порог. Я достала ключи, отперла стальную дверь и вошла внутрь как раз в тот самый момент, как опустились сумерки.

— Девон — хороший мальчик, — съязвила я. — Привел меня домой до темноты. А если ты еще умеешь делать стойку, отряхиваться и кувыркаться через голову, я уверена — у Каллума найдется для тебя сладкая косточка.

— Да забудь ты про Каллума и его, как ты сказала, «труселя», — сказал Девон, засунув наконец язык в рот, обретая тем самым способность говорить. — Чудо в том, что я дал тебе возможность пережить свое детство.

Я фыркнула. Для любой другой девчонки это было бы вполне нормально, хотя и не очень деликатно, издавать такие звуки. В моем же случае это прозвучало несколько более по-волчьи, хотя обром я не была. В этом-то и заключалась опасность быть взращенной в стае. Большей частью, с грехом пополам и набравшись храбрости, я могла выбросить волков из своей головы, но их повадки все равно проскальзывали в моих манерах. Я бы никогда не смогла быть одной из них, как Девон. Я бы никогда не переключилась в другую форму, и я никогда бы не стала делить свое тело с волком, выслеживающим меня в закоулках сознания. Но я и не была никогда такой, как другие девчонки.

Я потрясла головой, чтобы очистить ее от мыслей — еще один жест, совсем не присущий мне, как человеку, — и, когда снова включилась, поняла, что Девон уже ушел. Всего за несколько секунд он достиг тропинки и уже удалился на приличное расстояние, нисколько не беспокоясь о том, чтобы скрыть свою нечеловеческую скорость. Никто, кроме обров, не заходил так далеко в лес, в то место, где находился дом Эли. Да еще Эли и я.

— Закрой дверь и повесь на вешалку куртку, — прокричала Эли из кухни командным голосом. Она обладала каким-то сверхъестественным чутьем относительно всего, что происходило в доме, даже если ничего не видела. Потому что перед тем, как она издала свой рев, я была всего в каких-то микросекундах от того, чтобы бросить куртку на пол.

Я последовала указанию Эли и пошла на кухню, на звук ее голоса и на запах готовящейся еды. У меня хорошее обоняние — когда ты в стае, это вопрос жизни и смерти, и не важно, человек ты или нет. Но сделать фразировку запаха, который до меня доносился, я не могла. — Соус маринара,[7] — размышляла я вслух. — Ореховое масло. Лук. И…

— Орео,[8] — провозгласила Эли, засовывая печеньице себе в рот. — Хочешь? — спросила меня она, проглотив свое.

Я взяла предложенное печенье и обвела взглядом кухню.

— Тянет? — спросила я.

Эли безнадежно пожала плечами.

— А где стейк? — был мой следующий вопрос.

Не важно, к чему тянуло Эли, но стейк в этом доме присутствовал всегда. Ребенок превратил ее в существо плотоядное, и Эли, которую восемь месяцев назад выворачивало наизнанку при одном виде стейка с кровью, сейчас ела их ежедневно. Такова была цена — быть беременной обром. Это да еще кое-что: вместо того чтобы пинаться, как все нормальные дети, сын Эли менял формы. Месяца два назад я пошутила, сказав, что можно будет билеты продавать чтобы посмотреть на ее живот в полнолуние. И сейчас, когда рождение ребенка неотвратимо приближалось, это, по правде сказать, было уже совсем не смешно.

— Со мной все будет в порядке, — сказала Эли, протянув ко мне руку, чтобы похлопать по плечу.

— Ты всегда так делаешь, — вздохнула я. — Как будто читаешь мои мысли. — Вообще-то я полагала, что это прозвучит как жалоба, но вышло очень ностальгически, как будто я собиралась с нежностью вспоминать эту привычку Эли, когда ее больше не будет с нами.

— Со мной все будет в порядке, — повторила Эли. — Ты меня знаешь, Брин. Я никогда в драке не отступала.

Никогда — это точно. До того как Каллум сунул меня на попечение Эли, она не была членом стаи. Она тогда только-только поняла, что оборотни существуют на самом деле и что они чаще берут человеческих женщин себе в подруги, чем не берут. Ради сироты, которую она до того момента даже в глаза не видела, Эли отказалась от собственной жизни и решила ответить на вызов судьбы. Она приняла Отметину Каллума и справилась с ней, изолировав себя — и меня, конечно, — от всего того, что она влекла за собой. На сотню миль в округе не было ни одного обра, которому она не была бы готова вцепиться в глотку, защищая меня. Включая Каллума. Я думаю, что именно поэтому он отдал меня Эли, а не кому-нибудь из обров. Каллум сделал ее членом стаи для того, чтобы Эли могла заботиться обо мне. Он знал, что она не будет подвергаться влиянию иерархического принципа организации поведения[9] и не будет мириться с кем-либо, кто захочет испортить мне жизнь только потому, что достаточно доминантен и полагает, что может это сделать.

— С тобой все будет в порядке, — сказала я, повторяя слова Эли.

Я в это верила. На самом деле. Я просто кое о чем забыла. Забыла о том, что видела, как многие женщины умирали во время родов. Оборотни женского пола очень редки, а человеческие тела не предназначены для того, чтобы вынашивать их детенышей.

— Где Кейси? — спросила я, меняя тему разговора в надежде, что мои мысли сделают то же самое. — Не в его правилах не являться к ужину.

Муж Эли любил поесть. Еда плюс Эли — это значило, что Кейси должен был находиться здесь, и хотя я еще не совсем привыкла к тому факту, что мы с Эли больше не одни, или к мысли о том, что, когда я сплю, рядом в гостиной спит взрослый обр, отсутствие Кейси было для меня фактом очень и очень даже странным.

— Сегодня вечером Кейси дома не ужинает, — сказала Эли. — Ну-ка, попробуй это.

Я была так поглощена попыткой объяснить себе, почему это Кейси «не ужинает дома» и тем, что сказала мне Эли, что едва не позволила сунуть мне в рот то, что она предлагала. В последнюю секунду я очнулась и поняла, что мне точно не хочется того зелья, которое Эли, влекомая своими внутренними позывами, варила на кухне, даже самой его малости.

— Много потеряла, — сказала Эли, отправляя в рот ложку варева, в котором явно содержались ореховое масло и соус маринара, которые я учуяла раньше. И закусила это печенькой.

— Меня сейчас стошнит, — сказала я, подавляя позыв к рвоте и на этот раз совсем не придуриваясь.

— Это все часть моего генерального плана, — ответила Эли. — Внутренние позывы — это самое простое извинение беременной женщины за то, что всех, кто находится рядом с ней, тошнит так же, как и ее.

— Эли, ты отвратительна.

Она улыбнулась и с невозмутимым видом отправила в рот еще одну ложку:

— Я знаю.

Я решила поискать помощи в холодильнике и рылась в нем до тех пор, пока не нашла что-то съедобное. Сунув коробку с едой в микроволновку, я снова обратила внимание на Эли, которая очень неплохо умела отвлекать мое внимание, но только не сегодня.

— Твой муж не пришел домой к ужину, хотя он от тебя на три метра не отходил с тех пор, как пошел седьмой месяц. Каллум начал заставлять меня соблюдать комендантский час и отрядил целую команду, чтобы присматривать за мной. Ты шутишь про беременных, отвлекая внимание, чтобы я не задавала вопросов. — Свои наблюдения я отмечала, загибая пальцы на руке. — Что-то происходит.

— Не могла бы ты, в виде особого для меня одолжения, не совать везде свой нос? — спросила Эли.

Я сосредоточилась на разогреваемом в микроволновке Биг Маке с сыром и ничего не ответила.

— Я не это имела в виду, — вздохнула Эли. — А если я скажу, что очень устала, что меня все раздражает и что я очень и очень беременна? А если я скажу, что мне действительно нужно, чтобы ты сделала это ради меня, потому что еще одного стресса сейчас для меня будет слишком много?

Это был удар ниже пояса, и Эли это знала. Я не хотела беспокоиться за нее, и она не хотела, чтобы я за нее беспокоилась.

— С тобой все будет в порядке. — Я попыталась ответить так, как бы ответила, если бы меня это совсем не трогало. — А когда ты предлагаешь, чтобы я держалась от всего этого подальше, то я еще больше хочу во всем разобраться. Совершенно очевидно, что это дело стаи и, должно быть, здесь скрывается какая-то опасность, иначе Каллум не затеял бы всю эту возню с «тревожным предупреждением». Но слишком опасным это быть не может, потому что здесь замешан Кейси, а Каллум никогда бы не стал им рисковать, когда до твоих родов осталось всего ничего.

Эли ничего не сказала. Я попыталась понять что-нибудь по ее лицу, но она обладала способностью, сравнимой разве что с умением Каллума, глубоко прятать свои эмоции.

— Ты на самом деле хочешь, чтобы я этого больше не касалась? — тихо спросила я. Я не могла рисковать, чтобы не сделать Эли больно, даже несмотря на то что мы обе хотели притвориться, что ничего плохого не происходит и не может произойти.

— Да, Брин, вроде того.

— Ладно, — согласилась я. — Не буду этого касаться… пока. Но это не значит, что мне все это нравится, и как только ребенок родится, я сделаю себе тату, проткну пупок и убегу в Мексику кое с кем, кого ты совсем не знаешь.

Эли расхохоталась и сунула мне в рот еще одно печеньице. И пока я его жевала, она потрепала меня по волосам:

— Брин, Каллум установил за тобой наблюдение. Ты даже на порог тату-салона ступить не сможешь — тебя сразу же оттуда выдернут.

— Как сказать, как сказать… — улыбнулась я. — Сегодня моим охранником был Девон. И я абсолютно точно знаю, что, по его мнению, искусно выполненный бодиарт — вещь очень клевая.

Эли ответила на мое возражение своим, и так мы препирались какое-то время, и только много позже до меня дошло — она подразумевала, что охранявшая меня команда будет выполнять свои обязанности до тех пор, пока не родится ребенок. И это удивило меня еще больше, потому что у нас в стае была такая тенденция — разбираться с проблемами очень быстро. Угрозы устранялись в тот самый момент, как они возникали. Каллум правил железной рукой, и я даже не могла предположить, какое из дел стаи могло вызвать необходимость моего нахождения в стенах дома до наступления темноты, да еще в течение целого месяца или даже более того.

Несмотря на обещание, данное Эли, я не могла перестать об этом думать и к концу недели пришла к осознанию того, что самым странным было не то, что все из-за чего-то нервничали. Странным был сам факт, что никто не говорил мне, что это было. Стая не просто хотела, чтобы я находилась в безопасности. Меня хотели держать в полном неведении. В абсолютной тишине.

А с тех пор как Большой Злой Волк постучался у дверей моих родителей, темнота мне не очень-то нравилась. Ни метафорически. Ни в реальности. Я всегда предпочитала видеть то, что находилось передо мной. И если и Каллум, и Эли, и Девон полагали, что они могут держать меня в таком состоянии, с повязкой на глазах, в течение долгого времени, то они очень ошибались.

Глава

ТРЕТЬЯ

За две недели до того дня, когда Каллум приказал мне прекратить валять дурака на алгебре, я получила тройку с минусом за контрольную. Тогда мне казалось, что это было неплохим контрударом. После небольшой стычки в моей мастерской всемогущий альфа куда-то свалил, но, верные данному им слову, мои телохранители, как по нотам, каждый день материализовывались, чтобы сопроводить меня домой до наступления темноты, хотела я того или нет. Обещание, данное мной Эли, означало, что теперь мне оставалось только ухо к земле прикладывать, чтобы хоть что-то узнать. И еще: теперь, куда бы я ни свернула, везде будет раздаваться этот неясный гул, вроде того, который поддерживал мои связи со стаей и от которого у меня зудела подвздошная кость, как раз пониже Отметины.

— Знаешь, Каллум тебя убьет, — сказал Девон, когда я со злобной ухмылкой засовывала контрольную работу в свой рюкзак.

Она конечно же так и не нашлась, но я тогда подумала, что от нее розовый куст станет выглядеть еще красивее.

— Хотела бы я посмотреть, как он попытается это сделать. — Я уже отказалась от мысли, что Девон когда-нибудь расколется и хоть как-то намекнет мне на то, что же это такое происходит, из-за чего все волки на сто миль в округе находятся на грани нервного срыва, скрежещут зубами и смыкают ряды вокруг своих самок, как будто мы должны внезапно загореться в тот самый момент, когда они оставят нас без надзора. — На тот случай, если до тебя не дошло, то меня не так-то легко убить.

Девон не вздрогнул, но сам факт, что он не ответил на мои слова лаконичной цитатой из «Бард» или «Грязных танцев»,[10] дал мне знать, что мои слова отправили его мысли по тому самому пути, которого я всеми силами старалась избежать. Зрачки его глаз не расширились. Девон не сжал челюстей, но я почувствовала гудение энергии, как будто в пространстве между нами кто-то ударил по камертону.

Не надо было быть гением, чтобы догадаться, что внутреннему волку Девона очень не понравилась мысль о том, что кто-нибудь мог попытаться причинить мне боль. Да и старине Деву, доброй душе, тоже не очень-то нравилась такая возможность. А из своего прошлого опыта мне было хорошо известно, что ни мальчика, ни тем более зверя особенно не заботило напоминание о том, что если бы в ту ночь, когда Каллум принес меня в дом, дела пошли по-другому, то я не прожила бы на свете достаточно долго, чтобы стать у всех занозой в лапе.

Кровь. Кровь-кровь-кровь-тук-тук…

Я приказала себе прекратить думать об этом и помогла Девону сделать то же самое, ткнув ему указательным пальцем в левый бок. Если бы мы были одни, я бы нежно боднула его головой, но это была уже средняя школа, и у добрых жителей Арк Вэлли было достаточно веских причин считать, что те из нас, кто жил в лесу, были немного с придурью.

— Ставлю десять к одному, что сегодня вечером Каллум направит на Брин-дежурство либо Сору, либо Лэнса, — сказала я, меняя тему разговора и как бы молчаливо извиняясь за то, что эта тема вообще была затронута. — Вы, Макалистеры, просто фавориты в команде Брин.

Губы Девона сложились в легкую отработанную ухмылку, и почти незаметное глазу напряжение шейных и плечевых мышц исчезло.

— Доколе есть в мире этом хоть капля справедливости, лишь один взгляд на тебя убеждает, сколь счастливы будут они, будучи благословенны таким сыном, как я…

— Сказал он с фирменной Ухмылкой Номер Три, — засмеялся я.

Девон покачал головой и издал звук, больше всего напоминавший так-так.

— Стареешь, Бронвин. Тут совершенно очевидно, что это была Ухмылка Номер Два: сардоническая, с оттенком остроумия.

Я внутренне облегченно вздохнула — Девон, наконец-то, становился самим собой. Все обры чувствовали соперничество своих человеческих и волчьих половин, но у Дева это было гораздо более обострено, чем у других. Он не плясал под чужую дудку и бросал вызов остальному миру, который в ответ говорил ему, что чистокровному обру стоит беспокоиться о вещах более серьезных, чем то, во что он одет. В конечном итоге Девон был таким же раритетом, как и я. Единственное, что отличало нас друг от друга, это его персональная особенность: он в большей степени был сыном своей матери, самки-оборотня, чем сыном своего отца, оборотня из людей. Это давало Девону преимущество над остальными. Моя же особенность подразумевала то, что я всегда буду медленной, что я всегда буду слабой, что меня всегда нужно будет защищать от тайн стаи, которые проявляются с наступлением темноты.

— Эй, Бронвин?

До тех пор пока эти слова не смутили течение моих мыслей, я была весьма глубоко погружена в раздумья о том, что не в достаточной мере уделяю внимание своим обостренным чувствам, которые в противном случае предупредили бы меня о приближении чужака. Спала я, что ли? Или еще что? Так любой оборотень может внезапно наброситься, а не только заурядный тинейджер. Это было просто неприлично. — Да?

Я не ждала встречи с Джефом (из той истории с мотоциклом) в каком-либо месте, хоть отдаленно напоминающем социальную среду, по меньшей мере еще один семестр. Он избегал меня с тех пор, как я угнала его мотик, а я, подобно хамелеону, сливалась с поверхностью, стараясь находиться подальше от его человеческих друзей, как я всегда делала перед тем, как лихо прокатиться на угнанном мотоцикле. Перед тем как повернуться к нему лицом, я учуяла еще один запах — «Джуси Фрут» и пластик — и поняла, что он был не один.

С ним была девушка, и она улыбалась.

Двое моих одноклассников, и они подходят ко мне по своей собственной воле? Я взглянула на Девона и удивленно вздернула бровь, но его взгляд был прикован к человеку-1 и человеку-2. Казалось, ребята даже не осознавали, что за ними наблюдают, и, конечно, они не почувствовали, как я напряглась, когда Девон сделал шаг, чтобы быть ближе ко мне.

Я спокойно положила руку Девону на грудь и толкнула его назад. Я уже сказала Каллуму, что у меня нет интереса провоцировать межвидовую агрессию, и я говорила это совершенно честно. Если отставить в сторону попытку грандиозной кражи транспортного средства, мой инстинкт — не высовываться и не привлекать внимания к стае — был почти так же четко определен, как три параллельных шрама под поясом моих джинсов.

— Ты выронила это. — Джеф протянул мне ручку, которой я пользовалась, чтобы делать заметки (или, лучше сказать, целенаправленно не делать заметок), перед тем как прозвенел звонок. Но едва я протянула руку, чтобы взять ее, он покрутил ручку в пальцах и сунул в карман джинсов девушки, стоявшей рядом с ним. — Я, пожалуй, оставлю ее себе — в оплату за тот небольшой приступ клептомании по отношению к моему мотоциклу.

У девочки, стоявшей рядом с ним, было имя, и я его знала, но оно почему-то не пришло мне в голову. Она была типичная девочка из Арк Вэлли — немного слишком тихая, немного слишком милая, с метафорическими клыками…

— Джеф! — сказала девочка. — Ты просто отвратителен. Прости, Бронвин.

Но ручку из своего кармана так и не достала. Вместо этого она обняла Джефа. Я, вообще-то, не самый большой специалист по поведенческим моделям соблазнения у людей, но тут я почувствовала, что передо мной происходила именно эта церемония. Он отдал ей мою ручку. Она хихикнула. И через несколько секунд они оба уйдут, даже не оглянувшись на меня.

В сравнении с процедурой ухаживания у оборотней — он кусает ее, она кусает его, и его связь со стаей изливается на нее бесконечно — это все показалось мне искусственным и незначительным.

И все же на какую-то долю секунды я замерла.

Прости, Бронвин.

Я была человеком. Они были людьми. И в какие бы игры они ни играли, это должны быть и мои игры тоже. Но в настоящее время все мои таланты были направлены на то, чтобы освободиться от альфы, который настолько давно ворвался в мою жизнь, что мог отдавать приказы и исчезать на многие недели, занимаясь делами стаи, которые ему были важнее, чем маленькая, несчастная я.

Прости, Бронвин.

Девон обнял меня, скривил губы, и у него на лице появилось выражение, которое я определила как Ухмылку Номер Один: саркастическая, с оттенком «А мне все пофигу».

— Слушай, Брин, — сказал он с интонациями Скарлетт О’Хара[11] в голосе, — мне кажется, он отдал ей твою ручку.

Слова Девона развязали мне язык, который, как и ожидалось, начал болтать, не консультируясь с мозгом:

— Ну, возьми, позвони Фрейду. Пусть он тут с ними повеселится.

Казалось бы, на этом все должно было закончиться, но, к сожалению, последним уроком в этот день у меня была алгебра, а это значило, что Девон был не единственным волком, который мог оказаться рядом со мной. Арк Вэлли — городок небольшой, объединенная средняя школа — еще меньше, и хотя я не была близка с кем-либо из молодого поколения нашей стаи, когда дело касалось противостояния внешнему миру, мы были одной семьей.

Или, как сказали бы они, я была их.

Их было всего трое, и один был в седьмом классе, но оборотни быстро взрослеют. В двенадцать лет они выглядят как тинейджеры, а когда оканчивают среднюю школу, могут сойти за двадцатилетних. Лет в пятнадцать-шестнадцать их рост замедляется, и большинство так и остается в возрасте тридцатилетних — не важно, сколько веков у них за плечами.

Так в чем же мораль этой истории? Все мои ровесники физически были слишком развиты для своего возраста, и у Джефа имелась основательная причина для беспокойства.

Они не надвигались на нас — пока! — и не говорили ни слова. Мои собратья по стае широкими шагами, как будто танцуя, просто окружили нас, и их мерцающие взгляды перепрыгивали с меня на Джефа, а потом обратно.

Я по привычке их игнорировала. Связь не связь, а со своими делами только я сама могу разбираться. Самое последнее, что хотелось бы мне почуять, это низкую вибрацию рычания под поверхностью чьей-то кожи.

Джефу они, наверное, казались странной компанией весьма серьезно настроенных отморозков, захолустное происхождение которых можно было сразу определить по их лицам. Для меня же они выглядели как Серьезная Неприятность — с большой буквы.

Я слегка коснулась руки Девона. Он кивнул.

— Благодарим вас за это, в высшей степени фрейдистское представление, Джеф. Сэр, мадемуазель, желаем вам всего наилучшего. — Дев пробубнил эти слова, удачно подражая акценту Шона Коннери,[12] при этом он, не отрываясь, смотрел на остальных, заставляя их опускать глаза и как бы предупреждая их не подходить ближе.

Был момент, когда мне показалось, что они проигнорируют это предупреждение и подойдут совсем близко, но через несколько секунд напряжение спало. Волки Каллума умели великолепно контролировать свои животные инстинкты и прекрасно знали — так же, как и я, — что за разборки с окружающим миром вожак стаи не станет им улыбаться и одобрительно похлопывать по плечу.

Не ведая о том, какую отсрочку от исполнения смертной казни они только что получили, Джеф и его маленькая леди по-быстрому свалили, и я осталась наедине с четырьмя подростками-оборотнями. При этом никому из них не нравилась мысль, что я могу пойти домой одна.

Железное правило: за исключением Девона, остальные мои одногодки обычно старались держаться от меня подальше.

Одного обманчиво-спокойного взгляда Каллума было вполне достаточно, чтобы предупредить их не рассматривать меня в качестве исходного материала для будущей самки, и, пока оборотни не начинали искать партнера для размножения, большинство из них в людях не нуждались. Нас, людей, в любой отрезок времени в лесах жило не более дюжины, и, за исключением меня, все жили в паре с самцами стаи. Еще больше человеческих женщин, очень много, было похоронено в безымянных могилах: это были те, что в процессе спаривания не смогли выдержать возникновения связи со стаей, и те, что умерли при родах, и те, что дожили до глубокой старости, а их спутники-оборотни остались молодыми.

Нет уж, спасибо.

Если Каллум еще не распугал всех моих потенциальных поклонников, мне придется заняться этим самой.

— А вы трое можете идти, — сказала я, пытаясь придать своему голосу интонации Каллума, свидетельствующие о несомненном авторитете и полной власти.

Никто не сдвинулся с места.

Поскольку я, что было очевидно, не смогла вызвать в них страх и уважение, я решила обратиться к здравому смыслу.

— Со мной все в порядке, — твердо сказала я. — Со мной ничего не случилось. Никакой опасности больше нет — раз! — и нет ничего. — К моему сожалению, это было все равно что общаться с глухими.

Джеф ушел, и если кто и имел ко мне претензии, так это Девон. Но мои собратья-одногодки так и не стронулись с места, обороняя мои позиции — как будто угроза все еще существовала.

Если бы я вскрыла эту связь, то, возможно, смогла бы понять, почему они это делают, но я тоже была полностью поглощена той силой, которая охватила всю стаю. Через Отметину Каллума я была соединена с каждым из этой стаи, но просто жить вместе с ними — для меня это было все равно что воду в ступе толочь.

А это значило, что я должна была использовать более изощренные методы для выяснения того, что мне хотелось знать.

— Джеф ушел, а вы ведете себя так, как будто угроза еще не исчезла, — сказала я. — Я не ошибусь в своих догадках, если выскажу предположение, что здесь присутствует некая внешняя угроза? И не та ли это угроза, из-за которой Каллум настаивает, чтобы я каждый день являлась домой до наступления темноты?

Девон застонал. Остальные трое обменялись взглядами. Я обещала Эли, что не буду торопить ход событий, и это было единственной причиной того, что я не прочесывала территорию в поисках угрозы и не выглядывала ночью из окна спальни, чтобы обнаружить то, чем бы оно ни было, что появляется на свет вместе с полной луной. За исключением очевидного, конечно. Обры могли переключаться в любом месте и в любое время, но значительно труднее для них было оставаться в человеческом облике ночью, особенно в этот период.

Но, поскольку я принадлежала Стае, я была в безопасности. Даже тогда, когда они переключались. Даже в полнолуние.

Или так мне говорили — много-много раз, столько, сколько я себя помню.

— Угроза здесь, внутри. — Едва эти слова вылетели у меня изо рта, я перешла от попыток убедить себя в этом к оценке ситуации в целом, как один громадный логический пазл. — И возможно, это не человек. — Это и так было ясно без всяких слов: ни один человек не смог бы привести целую стаю оборотней в состояние повышенной боевой готовности. — Тот, из-за кого вы так рычите, это не волк-чужак, это точно, потому что вам и часа бы не потребовалось, чтобы с поджатым хвостом послать его к своему собственному альфе, если конечно же это не волк-одиночка, но в этом случае Каллум сам бы о нем позаботился.

Оборотни — животные стайные, и в девяти случаях из десяти одиночки были одиночками по какой-то причине. Без физической связи с такими же, как они, у оборотней развивалась склонность к бешенству, уступавшая только страсти к охоте. К охоте на нечто большее, чем кролик или олень. Если принять во внимание историю моей жизни, вполне логичным выглядело следующее: стая не хотела, чтобы мне стало известно, что какой-то волк в наших краях оказался на грани помешательства. Но если это было бы именно так, то ситуация могла бы разрешиться за несколько часов. У оборотней была собственная полиция, и волк, охотившийся на людей, был бы обречен.

— Нет, это должно быть чем-то большим, — размышляла я. — Чем-то, что вы все воспринимаете как угрозу и что Каллум не позволяет вам устранить. Это нечто, что заставляет вас защищать меня, даже если я не нуждаюсь в вашей защите.

От этих слов все четверо мгновенно ощетинились, даже Дев. Правда, он и быстрее всех пришел в себя.

— Джентльмены, полагаю, что теперь я сам этим займусь, — сказал он и взмахом руки с наманикюренными ногтями отправил наших собратьев восвояси, не дав мне возможности с помощью какой-нибудь хитрости вытянуть из них что-нибудь, чего я еще не знала.

— Ты специально это сделал, — зло прищурилась я.

Девон, поза которого и все его жесты все еще источали полное доминирование, фыркнул:

— Дорогая, если тыкать острой палкой в сердитых медведей, то в один прекрасный день будешь дуть на воду. Вот так вот.

Меня так и тянуло поиздеваться над ним за весьма вольное цитирование пословиц, но потом я решила, что этого делать не стоит. В обычных обстоятельствах Девон всегда был бы на моей стороне, выискивая ответы на вопросы и с легкостью преодолевая границы обещаний, данных мной Эли. Просто дело было в том, что он не хотел, чтобы я узнала больше, чем нужно.

— А, как раз вовремя, — сказал Девон.

И только тогда я поняла, что прямо между нами стоит Каллум. Была у него такая особенность — возникать ниоткуда, тихо и неотвратимо, — и заботливо-нейтральное выражение его лица заставило меня пересмотреть внезапно возникшее желание подразнить его.

— Я так понимаю, ты здесь из-за алгебры? — спросила я.

У Каллума была мерзкая привычка знать о том, что я собираюсь сделать, еще до того, как я это сделала, и на его территории не могло случиться ничего, что обошлось бы без его внимания.

— Девон, на одну минуту, если ты не возражаешь? — сказал Каллум подчеркнуто доброжелательно.

Девон кивнул и, опустив глаза, отошел в сторону. Результат воздействия альфы на волков был незамедлительным.

Да будет благословенным мой человеческий иммунитет.

— Брин.

Это было совсем не то, что я ожидала услышать. Я ожидала беззвучного крика, взгляда сощуренных глаз, прикосновение руки, взявшей меня за подбородок и заставившей встретиться с бескомпромиссным взглядом.

Ничего этого не было. Каллум просто произнес мое имя. У меня резко скрутило живот. Что-то произошло.

— Эли?

— Сейчас с ней все в порядке. Были небольшие осложнения. Сейчас ей назначен постельный режим.

В стае был собственный врач, тоже оборотень, который изучал медицину в самом начале 1800-х годов, но старался быть в курсе достижений современной медицины, как в ее человеческой, так и в ветеринарной разновидности. За последних два столетия он более чем достаточно насмотрелся на роды, и само собой разумеется, знал, о чем говорил. И кроме того, было совсем не похоже, что Эли пошла в обычную больницу, когда ее ребенок мог оказаться отнюдь не человеком.