Настройки шрифта

| |

Фон

| | | |

 

Неле Нойхаус

Друзья до смерти

Моей сестре Клаудии
Четверг, 15 июня 2006 года

Без четверти восемь утра в выходной день главный комиссар Оливер фон Боденштайн проснулся от пиликанья своего мобильника. Возглавляя отдел по борьбе с насильственными преступлениями областной уголовной инспекции Хофхайма, он в течение трех лет постоянно имел дело с наиболее низменными проявлениями человеческой натуры на участке от Майна до Таунуса, а до того двадцать лет проработал в уголовной полиции Франкфурта. Боденштайн повернулся и спросонок ощупью поискал мобильник.

Козима собиралась целый день провести за монтажным столом, чтобы успеть подготовить за три недели документальный фильм к премьерному показу. Лоренц и Розалия уже давно вполне самостоятельны и вовсе не рвутся совершать загородные прогулки с папочкой. Так что сегодня комиссар добровольно согласился подежурить на срочных вызовах. Он схватил трубку с ночного столика. Еще и скрытый номер к тому же…

— Оливер, это Инка Хансен. Извини за ранний звонок.

Доктор Инка Хансен, подруга юности Боденштайна, работала ветеринаром. В прошлом году Оливер расследовал дело об убийстве жены доктора Керстнера — коллеги Инки, — и тогда их пути пересеклись снова.

— Я в зоопарке «Опель-Цоо», в Кронберге, — продолжала Инка. — Служители тут нашли что-то. Выглядит как человеческая рука.

— Я сейчас приеду, — сказал Боденштайн и сел.

— Ты уезжаешь? — пробормотала Козима.

Она лежала на животе, и лицо ее наполовину утонуло в подушке. Жена уже давно спокойно относилась к неурочным звонкам по выходным. Двадцать три года прошло с тех пор, как они познакомились во время расследования одного самоубийства. Боденштайн был тогда молодым комиссаром уголовной полиции, и это оказался первый труп в его карьере, а она работала телерепортером и хотела сделать сенсационный репортаж о биржевом маклере, повесившемся в своем офисе.

— Да, к сожалению. — Боденштайн поцеловал жену в теплую сонную щеку и, зевая, направился в ванную. — В «Опель-Цоо» нашли что-то, похожее на часть тела.

— О боже!

Козима поглубже зарылась под одеяло и, когда через десять минут одетый и свежевыбритый Боденштайн спускался по лестнице, уже снова спала.



Через четверть часа, проезжая железнодорожный переезд на пути в Келькхайм, комиссар позвонил своей коллеге Пии Кирххоф. Улица перед кафе-мороженым «Сан-Марко» выглядела словно поле боя. Прямо напротив находился огромный уличный экран, на котором транслировался чемпионат мира по футболу. И вчера тут сотни восторженных фанатов наблюдали и отмечали победу немецкой национальной сборной над поляками со счетом 1:0. Спустя примерно минуту Пия ответила.

— Доброе утро, шеф! — Казалось, она запыхалась. — У меня сегодня выходной, вы помните?

— У вас был выходной, — сообщил Боденштайн. — В «Опель-Цоо» обнаружили человеческую руку. По крайней мере, они так думают. Я распорядился ничего не трогать. Не найдете ли врача?

— У меня тут есть один специалист поблизости, — сказала Пия.

— Случайно не доктор Хеннинг Кирххоф? — хмыкнул Боденштайн.

— Только не торопитесь с выводами, — развеселилась Пия. — Сегодня ночью он помогал мне принимать роды.

Комиссар уголовной полиции Пия Кирххоф около года работала в команде региональной уголовной инспекции Хофхайма. После развода с мужем, доктором Хеннингом Кирххофом, заместителем главы франкфуртской судебно-медицинской службы, она купила загородный дом с постройками и большим земельным участком в Унтерлидербахе, держала там лошадей и всяких домашних животных; кроме того, она вернулась к своей прежней работе в криминальной полиции.

— Принимать роды? — Боденштайн сбросил газ, чтобы не засветиться перед скрытой дорожной камерой.

— Этой ночью родился мой второй жеребенок. Мы назвали его Нойвилль.

— Мои поздравления. А почему Нойвилль?

— Вы совсем не интересуетесь футболом, шеф! — рассмеялась Пия. — Оливер Нойвилль забил вчера решающий гол в дополнительное время.

— А! — Боденштайн миновал Фишбах, съехал по спуску и свернул у светофора направо на трассу В-455 в направлении Кенигштайна. — Я вам сочувствую, но, может быть, все быстро закончится.



Посреди леса, чуть не доезжая до поворота на Шнайдхайн, Боденштайну пришлось сбросить скорость, а потом и вовсе остановиться — на дороге было полно людей. Сначала он подумал, что произошла авария, а потом заметил на парковочной площадке справа с десяток автомобилей. Люди держали плакаты и транспаранты. Боденштайн хотел прочитать, что там написано, и двинуться дальше, но две девчушки около пятнадцати-шестнадцати лет постучали в окно машины, и пришлось опустить стекло.

— Что здесь случилось? — спросил Боденштайн.

— Совместная акция защитников окружающей среды БУНТЕ, УЛК и НСК, — ответила одна из девушек. Длинноволосая брюнетка, с тщательно подкрашенными глазами и безупречными акриловыми ногтями. — Вы знаете, что именно здесь планируется проложить четырехполосное шоссе В-8? — Она помахала у него перед носом листовкой.

Боденштайн смотрел, как две женщины разворачивают транспарант, и прочел: «В-8 уничтожит этот лес!»

— При этом будут вырублены тысячи деревьев! — Вторая девушка была блондинкой, в коротком топике с надписью «Нет В-8!» и джинсах со стразами. — Уничтожат ценные естественные биотопы и леса. В Кенигштайне резко повысится уровень шума и выбросов вредных для человека веществ.

Боденштайн вполуха слушал, что с миссионерским пылом вещали ему девушки. Он был знаком с аргументами противников В-8, но сам себя не относил ни к противникам, ни к сторонникам будущего автобана. Девчушки продолжали бомбардировать его цифрами и фактами.

— Мне жаль, но я очень спешу, — прервал их Боденштайн.

— Ясно, вам наплевать на наш лес! — крикнула брюнетка. — Главное, чтобы вы могли вдавить полный газ на своем толстозадом «БМВ»!

— Конечно, продолжайте поганить воздух двуокисью углерода! — подхватила блондинка.

Боденштайн хмыкнул. В его время юные защитники природы бегали в бундесверовских куртках, с намотанными на шеи палестинскими платками и нарочито немытыми волосами. А две голопузые конфетки, дочки состоятельных родителей Кенигштайна и окрестностей, выглядели так, будто утром час торчали перед зеркалом, наводя красоту. Наверное, сюда их привезли мамаши в сияющих полировкой «туарегах» и «кайеннах». Как изменились времена!

Если бы его не ждала оторванная рука в «Опель-Цоо», то он потратил бы время и объяснил бы этим нахалкам, что ему совсем не наплевать на уничтожение лесов. Вряд ли кто-нибудь лучше его знал эту местность — он вырос в старинном имении, которое находилось в долине между Руппертшайном, Фишбахом и Шнайдхайном. После того, как сам Оливер получил юридическое образование и начал работать в уголовной полиции, в имении остался только его младший брат Квентин, который продолжил семейную традицию и устроил в столетней усадьбе отличную загородную гостиницу. И Квентин ничего не мог поделать с В-8, которая должна была пройти менее чем в сотне метров от его усадьбы.

Через три минуты Боденштайн въехал в Кенигштайн. Все ремонтные работы на время футбольного чемпионата мира были приостановлены, вокруг фонтанов на высоких флагштоках полоскались бразильские флаги. Весь городок Кенигштайн возликовал, когда стало известно, что всемирно известные звезды бразильской национальной команды остановятся в отеле «Кемпински» в замке Фалькенштайн. Велико же было разочарование жителей, когда никто так и не смог увидеть на улицах городка ни одного латиноамериканского футбольного небожителя.

Доктору Кристофу Зандеру, директору «Опель-Цоо», было около сорока пяти, он неплохо выглядел — среднего роста, плотный, но не полный. Его рукопожатие было крепким, а взгляд — прямым. В темных глазах сквозила озабоченность.

— Надеюсь, что я ошибся, — он указал на охапку травы поблизости, — но боюсь, что эта штуковина — действительно рука.

Доктор Хеннинг Кирххоф вытащил из кармана пару латексных перчаток, натянул их и подошел к траве.

— Вы не ошиблись, — сказал он через секунду директору зоопарка. — Нет никаких сомнений, что это левая рука, принадлежавшая человеку. Она была отделена чуть выше запястья, и вовсе не с хирургической точностью.

Кирххоф вытащил руку из травы, чтобы получше рассмотреть ее.

— Кто обнаружил руку? — спросил Боденштайн.

— Работник слоновника, — ответил Зандер. — Как и положено, он вывел с утра животных из стойла в вольер, раздав им траву. Он понял, что что-то не в порядке, потому что слоны вдруг забеспокоились.

— Как вы думаете, — обратился Боденштайн к доктору Кирххофу, — как долго…

— Думаю, вы не ждете, что я прямо сейчас укажу точное время смерти, — перебил судмедэксперт, задумчиво разглядывая место, где рука была отделена от тела.

— Она принадлежала мужчине или женщине?

— Несомненно, это мужская рука.

Боденштайн с трудом смотрел, как Кирххоф обращался с найденной частью тела, обнюхивая ее. Он взглянул было на свою коллегу, но, к его изумлению, Пия смотрела не на руку и не на своего бывшего мужа, а на директора зоопарка, который стоял скрестив руки и, казалось, боролся с приступами тошноты.

— Сколько времени вам потребуется? — поинтересовался Зандер. — В девять часов придут первые посетители. К тому же мы ждем съемочную группу с телевидения.

— Бригада криминалистов для фиксации следов прибудет с минуты на минуту, — сообщил Боденштайн. — Как могла рука оказаться за оградой?

— Понятия не имею, — пожал плечами директор зоопарка. — Наверное, с травой. Каждое утро мы косим свежую траву на лугу за дорогой.

— Это могло бы все объяснить, — задумчиво покачал головой Боденштайн. — Но из этого следует, что могут быть обнаружены и другие части тела. Хорошо бы, вы попросили своих людей проверить нынче всю скошенную траву в зоопарке.

Зандер мрачно кивнул и вскоре ушел вместе с Кирххофом, унесшим руку.



Ровно в девять часов ворота зоопарка раскрылись, и внутрь устремились первые посетители — в основном семьи с многочисленными детишками. Боденштайн и Пия остались в ресторане «Замбези». Инка Хансен просто отвела его к Зандеру, а потом, к великому облегчению Боденштайна, без всяких намеков на события последнего лета попрощалась. С их последней встречи прошло уже девять месяцев. Теперь он и понять не мог, какой бес его тогда попутал, но он, несомненно, изменил бы тогда с ней Козиме, если бы Инка его не отвергла. Оливер смотрел на длинную очередь, выстроившуюся около киоска кассы, и чувствовал себя так, будто вернулся на десять лет назад, когда часто и с удовольствием ходил с детьми в зоопарк. Внезапно зазвонил мобильник.

— Мы нашли ступню, — мрачно известил директор зоопарка. — У лосей. Направо мимо слоновьего вольера, потом налево по «лесному маршруту». Я вас жду.



— Я впервые в «Опель-Цоо», — сказал Хеннинг Кирххоф, рассматривая найденную ступню. — Какая огромная территория!

— Двести семьдесят тысяч квадратных метров. — Зандер широко раскинул руки, показывая территорию. — И всюду могут валяться обрубки тела. Я велел закрыть ближний подход к животным и запретил их гладить. Вот был бы ужас, если бы дети нашли голову.

Ступня, обутая в поношенный коричневый тапок «Кэмел актив» 44-го размера, была обрублена выше лодыжки.

— Ступня, как и рука, не имеют ровного среза, а, скорее, оторваны, — сообщил Кирххоф и еще раз внимательно посмотрел на ступню, потом спросил: — Могу я взглянуть на вашу косилку?

— Конечно.

Доктор Зандер огляделся. Посетители зоопарка потоком текли по дорожкам, будто струящаяся кровь по человеческим венам. Скоро они заполнят всю территорию и будут повсюду: у вольеров животных, на «лесной тропе», на площадках для гриля и пикников, в верблюжьем манеже, в туалетах. Страшно подумать, что будет, если кто-нибудь найдет еще одну часть тела.

Его мобильник разразился мелодичной трелью.

— Да? — ответил он, потом с минуту слушал.

Боденштайн наблюдал, как на лицо Зандера наползала мрачная туча, и спросил:

— Что случилось?

— Вот чертово дерьмо! — произнес директор в сердцах. — Думаю, я удалю всех из зоопарка и откажу телевизионщикам. В вольере муфлонов лежит еще кое-что.

В половине одиннадцатого прибыли ищейки — и нашли еще что-то на лугу за шоссе В-455. Боденштайн и Пия пробились сквозь толпу людей, которые с пешеходной тропы, окружавшей половину луга, с любопытством глазели, как сотня полицейских прочесывает местность сантиметр за сантиметром. Руководитель подразделения с сотрудником и его собакой ждали комиссаров неподалеку от нижней парковки.

— Мужское тело, — сообщил он. — И велосипед. Здесь, не дальше трех метров от съезда к парковке.

Остро пахло свежескошенной травой. Стальное пасмурное небо раскинулось над густыми лесами округа Таунус. С луга открывался вид на замок Бург в Кронберге и поблескивающий вдали силуэт Франкфурта. Чудесное мирное июньское утро, слишком прекрасное, чтобы рассматривать мертвые изувеченные тела. Боденштайн натянул латексные перчатки и подошел к телу.

Мужчина лежал на животе, наполовину скрытый высокой травой. Он был одет в футболку цвета хаки и боксерские шорты. Как и следовало, кисть левой руки, равно как и левая нога до колена, отсутствовали, однако крови не было видно. Фотограф сделал снимки со всех сторон и под всевозможными углами. Сотрудники подразделения по сохранению следов обыскали место находки.

— Судя по тому, что мы видим, больше вы в зоопарке ничего не найдете, — сказал Кирххоф директору зоопарка, который стоял в стороне с каменным выражением лица. — Все остальное вроде при нем.

— Вы меня порадовали, — саркастически ответил Зандер.

— Можно мы теперь его перевернем? — спросил один из криминалистов.

Боденштайн кивнул и невольно задержал дыхание. Вид у мертвеца был не для слабонервных. Жара ускорила процессы разложения, черты лица почти невозможно было распознать, насекомые и муравьи вовсю трудились в мертвых тканях.

— Господи Иисусе! — Директор зоопарка отвернулся, и его вырвало в канаву между лугом и парковкой.

Боденштайн удивлялся выдержке и самообладанию Зандера, которому в столь исключительных обстоятельствах прекрасно удавалось держать сотрудников и ситуацию в зоопарке в своих руках. Как специалист по кризисному менеджменту он определенно заслуживал награды.

— Документов на теле убитого не обнаружено, — доложил Кирххоф, после того как осторожно и обстоятельно обыскал одежду трупа. — Трупные пятна не исчезают при надавливании, но и только.

— Что это значит? — Боденштайн ощутил сладковатый трупный запах и отступил на шаг.

— Он мертв не более тридцати шести часов, но и немногим менее.

Боденштайн быстро посчитал.

— Все произошло вечером в четверг.

— Как себя чувствуете? — Пия заботливо смотрела на директора зоопарка.

Зандер глубоко втянул воздух и выдохнул. Лицо его было белым.

— Я знаю этого человека, — произнес он сдавленным голосом и быстро зашагал подальше от луга через парковку.

Пия догнала его и успела схватить за руку, когда Зандер, не глядя по сторонам, собирался перейти весьма оживленную трассу. Она резко дернула его назад. Серебристый «БМВ» пронесся в нескольких сантиметрах от них, водитель показал кулак.

— А теперь для начала успокойтесь, — сказала Пия.

Зандер тяжело вздохнул.

— Я не очень-то нежный и впечатлительный, но это меня просто вырубило.

— Я понимаю, — Пия сочувственно кивнула. — Кто этот человек?

— Ганс Ульрих Паули. Пройдемте в мой кабинет, я расскажу вам больше.

Не успели они дойти до вагончика, где на период обширных строительных работ размещалась администрация зоопарка, как им повстречался парнишка лет двадцати. Он шел быстро, был одет в зеленые брюки, грубые рабочие башмаки и белую футболку, как и все сотрудники зоопарка, ухаживающие за животными.

— Что там случилось на верхнем лугу? Я что-то пропустил? — спросил он директора.

Зандер остановился.

— Где ты болтаешься? — набросился он на парня. — Ты пропустил начало рабочего дня, он начинается в семь, а не когда ты проснешься. Я думал, мы оба полагаем, что ты здесь не на особом положении.

Парнишка выглядел виноватым.

— Простите, шеф, это больше не повторится.

Пия внимательно его рассматривала. У него было очень симпатичное лицо, темно-русые волосы до плеч, необычно зеленые глаза и кожа, которой позавидовала бы любая девушка. Внезапно Зандер вспомнил, что он не один.

— Это Лукас ван ден Берг, наш практикант, — пояснил он для Пии. — Лукас, это сотрудник полиции…

— …Пия Кирххоф, — продолжила Пия.

— Привет, — Лукас ван ден Берг ослепительно улыбнулся.

— На верхнем лугу нашли тело этого защитника животных, — сказал наконец Зандер. — Этого Паули.

Улыбка мгновенно слетела с лица юноши, будто он получил удар под дых.

— Что? Улли Паули? — переспросил он ошеломленно.

— Он самый, и совсем мертвый. — Затем директор добавил: — В связи с этим нам предстоит то еще развлечение.

— О господи, этого не может быть! — Лукас побледнел. — Я только позавчера его видел. Я… как же это… вот дерьмо…

Зандер остановился как вкопанный и развернулся.

— То есть как это ты позавчера его видел? — спросил он.

— Этого просто не может быть! — Парнишка в ужасе прижал руки к лицу и пару раз тряхнул головой.

— Эй! — Зандер грубо схватил его за плечо. — Я тебя спрашиваю! Где ты видел этого парня? Он был здесь, в зоопарке?

— Нет, я… Вот черт… Я не мог вам сказать, ведь вы сразу побежали бы к моему отцу. — В голосе Лукаса звучал вызов. — Меня полностью устраивает моя работа, но мне нужно немного больше, чем то, что я здесь зарабатываю.

Зандер отпустил плечо парня, отдернув руку, будто обжегся.

— Я не могу поверить, — произнес он устало. — Ты все еще работаешь в этом… этом экокафе! И, наверное, по ночам еще ведешь сайт этих психопатов, рекламируя их акции… Неудивительно, что утром ты не можешь проснуться!

— Я не получаю от отца ни цента! — вспылил Лукас. — А того, что зарабатываю здесь, хватает только на карманные расходы. Что же я должен делать? Улли был не против, что я тут работаю…

— Зато я против того, что ты работаешь на этого типа! — неожиданно громко рявкнул Зандер, явно срывая все накопившееся за последние часы напряжение. — Ты меня клятвенно заверял, что не будешь иметь с ним дела. И солгал!

— Я уже давно хотел вам сказать! — закричал Лукас в ответ. — Но вы же из себя выходите всякий раз, как только речь заходит об Улли.

— Можно ли меня в этом винить после всех неприятностей, которые мне устроил этот тип?

Пия стояла рядом и наблюдала перепалку, вертя головой, как на теннисном матче. Проходившие мимо посетители зоопарка с любопытством оглядывались.

— Может, стоит убавить звук до приличного? — вмешалась наконец она. — Мы могли бы продолжить разговор в кабинете, без лишних ушей.



— Позвольте мне с ним поговорить, — попросила Пия разозлившегося директора зоопарка, как только дверь за ними захлопнулась на замок.

Зандер окинул ее взглядом, тяжко вздохнул и кивнул. Лукас уже уселся на стул перед директорским столом, спрятав лицо в руках. Пия заняла второй стул.

— А вдруг вы ошиблись, — пробормотал парнишка, взволнованно взглянув на Пию зелеными как трава глазами. — Вдруг это вовсе не Улли?

— Откуда ты знаешь господина Паули? — спросила Пия.

Лукас сглотнул, избегая смотреть на Зандера.

— Я работаю в «Грюнцойге», — произнес он ровным голосом и заправил прядь волос за ухо. — Это вегетарианское бистро в Келькхайме, которое принадлежит Улли и Эстер.

— Во сколько ты его видел позавчера? — поинтересовалась Пия.

— Точно не знаю… — Юноша помедлил минуту. — Наверное, ранним вечером. В бистро было обсуждение по поводу сегодняшней информационной акции.

— Помимо прочего, Паули еще и выступал против строительства западной окружной трассы В-8, — сообщил из угла Зандер. — Защитники окружающей среды Кенигштайна и Келькхайма нынче регулярно организовывают информационные акции против строительства дороги.

— Точно! — кивнул Лукас. — Сегодня должен был состояться марш в Шнайдхайне и около Дома защитников природы. Я толком не понял. Я знаю Улли уже целую вечность. Он был моим учителем биологии в школе.

— В какой школе? — полюбопытствовала Пия.

— В гимназии Фридриха Шиллера, в Келькхайме. Он очень крут… — Парень осекся. — То есть он был… очень крут, — пробормотал он. — Он весь был в этом. Честно. Находил время выслушать каждого. Мы часто бывали у него дома и спорили с ним. У Улли были вполне дельные мысли. — Лукас взглянул на Зандера. — Хоть вы в это и не верите, — добавил он с вызовом.

Директор зоопарка стоял, скрестив руки, за спинкой своего рабочего кресла и смотрел на Лукаса с сочувственным молчанием.



Через десять минут Пия осталась с Зандером одна в вагончике администрации, к середине дня здесь становилось жарковато.

— В вашем отношении к этому сотруднику есть что-то личное, — заметила Пия. — Он вам нравится.

— Да, он мне нравится. И мне его жаль, — добавил Зандер.

— А в чем дело?

— Тут все непросто. Отец Лукаса очень давит на мальчишку. Он возглавляет большой банк и ждет, что сын пойдет той же дорогой. — Зандер отвернулся к окну и скрестил руки. — Лукас очень способный, и в школе он только скучал. В десятом классе сбежал из школы епископа Нойманна и полгода провел в интернате. Но и оттуда отцу пришлось его забрать. В следующие полгода парень бездельничал, а потом познакомился с этим Паули. Тот нашел к мальчишке подход и, по крайней мере, убедил его окончить школу.

Пия кивнула.

— Лукас ведь здесь не просто практикант, верно?

— Как вы догадались?

— Вы сказали ему, что он здесь не на особом положении. Что вы имели в виду?

Директор зоопарка подивился наблюдательности Пии.

— Его отец — член нашего попечительского совета. Он попросил меня взять Лукаса на практику на пару месяцев. — Зандер пожал плечами. — Сначала ему казалось, что Паули оказывает на его сына совсем неплохое влияние. У Лукаса проснулось какое-то честолюбие, он неплохо завершил учебный год, и все было хорошо.

— Но?

— Влияние Паули вдруг коснулось такой области, которая совсем не понравилась отцу Лукаса, — продолжал Зандер. — Мальчишка снял все деньги до цента со счета, который ему открыл отец, и отдал их Паули для его «проектов». После этого отец перестал ему давать деньги вовсе. После этого Лукас устроился кельнером в экокафе Паули, перестал бывать дома и забросил свое экономическое образование. Прошлой осенью его арестовала полиция, когда он вместе с другими юнцами ворвался в помещение фармакологического концерна, протестуя против опытов на животных. Тогда Генрих ван ден Берг запретил своему сыну общаться с Паули и пришел ко мне посоветоваться.

— Почему именно к вам? — удивилась Пия.

— Мы почти соседи. Лукас учился в одном классе с моей средней дочерью, он часто бывал у нас дома.

— Его практика здесь — это что-то вроде испытательного срока?

— Полагаю, отец Лукаса именно так и считает, — кивнул Зандер. — Он хотел переложить ответственность за мальчишку на кого-нибудь другого. В данном случае на меня. Вот так.

Он отошел от окна, распахнул шкаф, с минуту там что-то искал и наконец заключил:

— Пить нечего. Заказать нам кофе, чтобы принесли из ресторана?

— Для меня не стоит, — вежливо отказалась Пия. — Я сегодня ночью целый кофейник выпила.

— А что случилось? Нынче ночью был еще один труп?

— Нет, нет, — улыбнулась Пия. — Спать не пришлось по радостной причине — жеребенок родился.

— О! — Зандер уселся за стол и уставился на Пию с таким любопытством, будто она прямо у него на глазах превращалась в какого-то диковинного зверя. Впервые за этот день он улыбнулся; дружеская и доброжелательная улыбка засияла на его лице, совершенно преобразив его. — Лошади в противовес вашей работе с мертвецами и убийцами. — Доктор испытующе смотрел на нее, не вполне понимая, как ему стоит о ней думать.

— Точнее, — Пия улыбнулась в ответ, — я живу с моими лошадьми чуть ли не под одной крышей.

— Вы?! Живете со своими лошадьми под одной крышей?! — переспросил Зандер.

Разговор грозил принять слишком приватный характер. Не то чтобы это было Пии неприятно — Зандер был ей довольно симпатичен, — но просто у нее не было времени болтать.

— Не расскажете ли мне побольше о погибшем? Откуда вы его знали?

Улыбка мгновенно слетела с лица Зандера.

— Пару лет назад Паули основал Общество против содержания животных в зоопарках, писал письма в прессу и развернул на интернет-форумах целую кампанию против зоопарков вообще и некоторых в частности, в том числе и против нашего. Я встретился с ним впервые два года назад, когда он с парой молодых людей раздавал у нас перед входом листовки с протестом против содержания слонов в неволе. У учителей, видно, куча свободного времени.

Это прозвучало резко.

— В последние годы мы очень многое сделали, чтобы улучшить условия содержания наших животных, — продолжал директор зоопарка. — Паули все казалось, что этого недостаточно. Он полагал, что зоопарков вообще не должно быть. И это мнение он не держал при себе, а постоянно толкал всюду длинные речи, разводил много шума и оскорблял людей.

— Он создавал вам проблемы? — осведомилась Пия.

— Он не выпускал зверей из клеток и не пачкал заборы, если вы об этом. — Зандер потер лоб. — Но он постоянно выступал с протестами где-нибудь: в Интернете или прямо здесь, особенно тогда, когда тут и впрямь что-нибудь случалось. — Зандер в досаде отмахнулся. — Я часто с ним спорил, даже приглашал сюда, объяснял, что мы делаем и почему. Бесполезно. Никакого понимания. Я могу воспринимать справедливую критику, но не обличения. Я не мог терпеть, видя, как Паули настраивает людей против, не имея никаких аргументов и абсолютно бескомпромиссно. Молодежи это нравилось. Они полагали, что это круто, и слушались Лукаса. Я думаю, что это опасно. В жизни не может быть что-то только черным или только белым.

— Когда вы говорили с ним в последний раз? — поинтересовалась Пия.

— В воскресенье, — ответил директор. — Этот тип явился сюда со своими юнцами и опять начал выступать. У меня лопнуло терпение.

Пия очень живо представила себе, что могло случиться, когда у доктора Кристофа Зандера лопалось терпение. Насколько она помнила, тело Паули выглядело весьма субтильным, — не противник крепкому и сильному директору зоопарка.

— И что случилось?

— Развернулась дискуссия, — уклончиво ответил Зандер. — Парень перевирал все мои слова. В конце концов, все стало совсем глупо, и я вышвырнул его вон, запретив здесь появляться.

Пия задумчиво наклонила голову набок.

— А теперь его нашли мертвым не далее чем в пятидесяти метрах от зоопарка.

— Он помереть был готов, только чтобы нарушить мой запрет… — Зандер горько усмехнулся. — Ну, хотя бы отчасти.



— Директор зоопарка мог быть как-то связан со смертью Паули? — спросил Боденштайн свою коллегу, после того как пересказала ему разговор и перепалку Зандера с Лукасом ван ден Бергом.

— Нет, думаю, что нет, — затрясла головой Пия.

— Мальчишка пришел на место, где нашли тело, и хотел увидеть Паули, — сообщил Боденштайн. — Он был потрясен и волновался о подруге Паули. Мне показалось, что Лукас был привязан к ним обоим.

Пия согласилась с шефом:

— Он работает в бистро, которое принадлежит Паули и его подруге. Там ван ден Берг и видел Паули последний раз во вторник вечером.

Боденштайн нажал на кнопку ключа дистанционного управления, и «БМВ» отозвался, дважды мигнув.

— Ваш муж уже уехал в институт во Франкфурте. Вам придется воспользоваться моими услугами как шофера.

— Придется, — хмыкнула Пия. — Но скажите мне, Лукас… то есть, вы показали Лукасу тело?..

Боденштайн вскинул брови.

— О чем вы?

Он галантно распахнул для Пии переднюю дверцу.

— Я вызвал в бюро Остермана и фрау Фахингер. Только Бенке не удалось достать.

— Он же добыл билет на матч вчера вечером в Дортмунде, — напомнила Пия шефу.

Ее коллеге посчастливилось купить билет на матч чемпионата мира, и только смерть могла удержать его от поездки в Дортмунд.



Дом Ганса Ульриха Паули был последним в конце Т-образного перекрестка Рорвизенвег в районе Мюнстер-Келькхайм. За ним простирались только луга и поля до самого леса, там находилась усадьба Хоф-Хаузен-фор-дер-Зонне с площадкой для гольфа. Боденштайн и Кирххоф вышли из машины перед увитым плющом домом с причудливыми окошками, стоящим среди трех могучих сосен и раскидистой орешни. Пия нажала на звонок, приделанный к ветхому деревянному забору. За домом раздался многоголосый собачий лай. Заросшие сорняками бетонные плитки дорожки, ведущей к двери дома, говорили, что главным входом пользовались редко.

— Никого нет, — заключил Боденштайн. — Обойдем?

Он подошел к калитке и толкнул ее. Не заперто. Они вошли во двор. Повсюду в огромных кадках буйствовала пышная зелень растений, из вазонов всех форм и размеров выплескивалась пестрая пена цветущих ампельных гераней и петуний. На рабочем столе у стены дома стояли бесчисленные цветочные горшки с растениями в самых разных фазах развития, рядом лежали садовые инструменты и мешки с цветочной землей. Далее простирался большой одичавший сад с прудом и многочисленными теплицами. Оливер напрягся, когда из-за угла выбежала целая свора собак, возглавляемая голубоглазой дворнягой, в которой явно смешалась кровь волкодава, хаски и овчарки. За вожаком неслись родезийский риджбек и две безобразные собачонки породы «кабысдох». Все четверо яростно виляли хвостами и, казалось, безумно радовались нежданным гостям.

— Да вы явно не сторожевые псы, — улыбнулась Пия, давая им себя обнюхать. — Вы совсем одни дома, да?

— Поосторожнее с ними, — предостерег Боденштайн коллегу. — Серый выглядит страшновато.

— Да ладно! — Пия потрепала большую собаку за ушами. — Ты ведь добрый, да? Я бы тебя с собой забрала.

— Только не в моей машине!

Боденштайн заметил распахнутую дверь, поднялся на две ступеньки и заглянул в большую кухню. Видимо, это и был главный вход. На ступеньках стояло много пар обуви, громоздились пустые цветочные горшки и всякий хлам.

— Эй! — крикнул Боденштайн в глубину дома.

Пия протиснулась перед шефом и огляделась в кухне. Кафельный пол был заляпан следами собачьих лап, на подсобном столе стояли грязные тарелки и кастрюли, на другом столе два неразобранных пакета из магазина. Пия открыла дверь. В комнате царил полный разгром. Книги со стеллажей у стен сброшены на пол, кресла перевернуты, картины сорваны со стен, застекленная дверь, что вела на террасу и в сад, распахнута настежь.

— Я вызову криминалистов, пусть осмотрят. — Боденштайн достал из кармана мобильник.

Пия надела латексные перчатки и прошла дальше. Помещение рядом с жилой комнатой, кажется, было рабочим кабинетом Паули. Здесь тоже все выглядело как после бомбежки. Содержимое всех полок и шкафов вывернуто на пол, ящики массивного письменного стола вынуты и тоже опустошены. Плакаты на стенах позволяли сделать выводы о политических взглядах хозяев дома. Выцветшие призывы старых демонстраций против атомных электростанций, постройки взлетных полос во франкфуртском аэропорту, перевозки ядерных отходов, постеры «Гринпис» и всякое такое. В углу валялся разбитый плоский монитор, рядом со струйным принтером и зверски покалеченным ноутбуком.

— Шеф! — Пия осторожно, чтобы ничего не задеть, двинулась к двери. — Это не ограбление, здесь…

Она вздрогнула, когда Боденштайн появился прямо перед ней.

— Не кричите так, — проворчал он, — я еще пока хорошо слышу.

— Как вы могли меня так напугать?.. — Пия умолкла, потому что где-то в глубине дома зазвонил телефон.

Они поднялись по лестнице на второй этаж. Громилы пощадили помещения наверху. В ванной горели все лампочки, перед душем на полу валялось полотенце для рук, а рядом — пара джинсов, рубашка и несвежее белье. Пия всегда чувствовала себя неловко, когда вторгалась в интимное пространство незнакомого человека, даже если это было связано с необходимостью выяснить обстоятельства его смерти. Куда же подевалась подруга Паули? Платяной шкаф был открыт, что-то из одежды лежало на кровати. Телефон умолк.

— Выглядит так, будто Паули принял душ и хотел переодеться, — сказала Пия. — Об этом говорит и то, что он был одет чуть ли не в нижнее белье.

Боденштайн кивнул.

— А вот и телефон! — Он взял переносную трубку, которая лежала под свежей рубашкой и джинсами на кровати, и нажал кнопку прослушивания автоответчика.

— Получено тридцать четыре новых сообщения, — сообщил механический голос. — Сообщение первое, вторник, 13 июня, 15 часов 32 минуты.

«Улли, я точно знаю, что ты там, — произнес женский голос. — Я по горло сыта твоими проволочками. Я на самом деле все перепробовала, чтобы по-хорошему с тобой помириться, но ты такой упертый! Так знай: теперь мне все равно, побежишь ли ты с этой записью к своему адвокату, я все равно все отвоюю. Даю тебе последний шанс: в полдевятого я к тебе приеду. Если тебя не будет или ты опять начнешь тешить свою гордыню, то мало тебе не покажется, обещаю».

Раздались гудки. Потом было еще четыре звонка с неизвестных номеров и без всяких сообщений. Один из них состоялся почти в 17:00, но прервался, едва мужской голос произнес: «Здравствуйте!» В 20:13 снова позвонил мужчина, в записи его глубокий голос произнес:

«Это говорит Карстен Бок. До моих ушей дошло, какие бесстыдные обвинения вы позволили себе перед лицом общественности. Это клевета и пустой наговор. Я принял соответствующие меры и обратился к юристам, а от вас ожидаю извинений в письменной форме и публичного опровержения в газете».

Боденштайн и Пия переглянулись.

В ночь со вторника на среду было еще два звонка с неизвестного номера, а в среду вечером позвонил еще один мужчина:

«Привет, Улли, это Тарек. Парень, тебе надо купить мобильник! Я вернулся и снова здесь. Мы подготовили презентацию, можешь взглянуть. До скорого!»

Остальные звонки были от Эстер, подруги Паули, оставившей десяток сообщений, сначала недоуменных, потом озабоченных и наконец сердитых. В этот момент подъехало такси, и собаки подняли оголтелый приветственный лай.



Эстер Шмит здоровалась во дворе со своими собаками, которые, скуля и лая, описывали вокруг нее круги, потом прошла в дом через кухонную дверь с дорожной сумкой в руке и ноутбуком в чехле через плечо. Это была хрупкая изящная женщина лет сорока, с бледной кожей, веснушчатым лицом и светло-рыжими волосами, заплетенными в рыхлую косу.

— Что тут творится? — произнесла она. — Стоит уехать на три дня…

— Не пугайтесь, — сказал Боденштайн.

Несмотря на предупреждение, Эстер Шмит вздрогнула, со стуком уронила дорожную сумку и на шаг попятилась.

— Кто вы? — спросила она, вытаращив глаза. — Что вы тут делаете?

— Моя фамилия Боденштайн, а это моя коллега Кирххоф. — Боденштайн показал свой жетон. — Уголовная полиция Хофхайма.

— Уголовная полиция? — Женщина была поражена.

— Вы фрау Эстер Шмит?

— Да. Но что тут, собственно, происходит?

Она протиснулась мимо Пии и Боденштайна и с шумом втянула воздух, увидев разгромленную комнату. Затем вернулась, стянула с плеча сумку с ноутбуком и не глядя положила ее на липкий кухонный стол. Поверх помявшейся льняной юбки Эстер носила тунику с орнаментом, а из кожаных сандалий на босу ногу торчали грязные пятки. Удобно, но не очень-то элегантно.

— Мы должны сообщить вам печальное известие, — произнес Боденштайн. — Сегодня утром было найдено тело вашего друга. Примите мои соболезнования.

Прошла пара минут, прежде чем до Эстер Шмит дошел смысл сказанного.

— Улли мертв? О боже! — Все еще не веря, она смотрела на Боденштайна, потом присела на краешек кухонного стула. — Как он… умер?

— Этого мы пока точно не знаем, — ответил Боденштайн. — Когда вы в последний раз говорили с господином Паули?

Женщина прижала руки к груди.

— Во вторник вечером. — Ее голос звучал безжизненно. — Я с понедельника была в Аликанте на съезде вегетарианцев.

— Во сколько вы говорили с господином Паули по телефону во вторник вечером?

— Поздно. Примерно в десять. Улли еще хотел сделать на компьютере листовки для дорожной акции, но незадолго до моего звонка к нему опять заявилась его бывшая жена.

Ее лицо вдруг исказила гримаса, но она сдержалась и не проронила ни слезинки.

— Может, стоит кого-нибудь вызвать? — спросила Пия.

— Нет. — Эстер взяла себя в руки и огляделась вокруг. — Со мной все в порядке. Когда я смогу тут прибрать?

— Когда криминалисты исследуют все следы, — сообщил Боденштайн. — Вы бы нам очень помогли, если бы смогли определить, не пропало ли что-нибудь.

— То есть?

— Возможно, весь этот разгром вовсе не связан со смертью вашего друга, — развил Боденштайн свою мысль. — Мы предполагаем, что его смерть наступила во вторник вечером, после этого дом целый день простоял открытым.

Во дворе залаяли собаки, хлопнула дверца машины и в дверях появились сотрудники криминального отдела.

— Понимаю, — Эстер взглянула на Боденштайна покрасневшими глазами и пожала плечами. — Конечно, я сообщу вам. Еще что-нибудь?

— Нам было бы очень интересно узнать, с кем у вашего друга в последнее время были ссоры или возникали проблемы. — Боденштайн протянул женщине свою визитку.

Она мельком взглянула на нее, потом подняла голову и спросила:

— Это ведь не несчастный случай, да?

— Да, — сказал Оливер, — скорее всего, не несчастный случай.



Пия приехала в особняк на аллее Кеннеди в Заксенхаузене,[1] где находился институт судебной медицины, в половине третьего. Она хорошо ориентировалась внутри. За шестнадцать лет своего замужества Пия много часов провела в подвальных помещениях института, поскольку Хеннинг относился к тому типу ученых, которые полностью поглощены своими исследованиями. Государственный прокурор Валерия Лоблих приехала незадолго до Пии. Обнаженное тело Паули лежало на металлическом столе под ярким светом ламп; оторванные части тела разложил в соответствии с анатомией Ронни Беме, ассистент Хеннинга. Пахло так, что дышать было трудно.

— Конечности оторваны сенокосилкой? — осведомилась Пия, надев халат и маску.

— Да, несомненно. — Кирххоф склонился над телом, сантиметр за сантиметром разглядывая кожу в лупу. — Кроме того, он все-таки был уже мертв, когда это случилось. После первого осмотра поверхности тела я пришел к выводу, что за последние двадцать четыре часа его как минимум один раз переносили. Смертельными определенно стали повреждения головы. Вон там рентгеновские снимки.

Доктор кивнул на негатоскоп — планшет с подсветкой.

— Он мог упасть с велосипеда? — спросила прокурорша, эффектная брюнетка чуть за тридцать. Несмотря на жару, она была в шикарном блейзере, очень короткой узкой мини-юбке и колготках.

— Вы вообще меня слушаете? Я же только что сказал, что тело перемещали. — В голосе Кирххофа послышалось раздражение. — Как он мог, насмерть разбившись в результате падения с велосипеда, переместиться самостоятельно?

Пия и Ронни многозначительно переглянулись. Они тоже раньше спрашивали, не подумав, и получали едкие отповеди. Хеннинг Кирххоф был блестящим судмедэкспертом, но не слишком обходительным человеком. Однако прокурора Лоблих было не так просто смутить.

— Я не спрашивала, умер ли он, упав с велосипеда, — возразила она как ни в чем не бывало. — Я спросила, мог ли он упасть с велосипеда.

Доктор Кирххоф взглянул на нее.

— Действительно, — признал он. — Паули не падал с велосипеда, потому что тогда у него были бы ссадины на костяшках пальцев и других частях тела, а их нет.

— Спасибо, вы очень любезны, доктор Кирххоф.

Пия смотрела, как ловко и быстро Хеннинг одним движением вскрыл грудную клетку трупа, воспользовавшись реберными ножницами, чтобы добраться до внутренних органов. Она знала порядок вскрытия, который строго следовал протоколу. Каждое движение руки и все заключения о состоянии тела Хеннинг комментировал в микрофон, закрепленный на гибком держателе вокруг шеи. Позднее секретарша напечатает отчет в соответствии с записью. Ронни взвешивал и измерял изъятые органы, записывая полученные данные.

— Steatosis hepatic — и это у вегетарианца! — заявил Хеннинг и с ехидной улыбкой сунул орган прямо под нос прокурорше. — Вы знаете, что это значит?

— Ожирение печени, — невозмутимо улыбнулась прокурор Лоблих. — Не трудитесь, доктор Кирххоф, я не доставлю вам такой радости — не упаду в обморок.