Михаил Кокшенов
Апельсинчики, витаминчики…
Мой друг Михаил Кокшенов
«Есть много на свете таких лиц, над отделкою которых натура недолго мудрила, не употребляла никаких мелких инструментов, просто рубила со всего плеча, хватила топором раз — вышел нос, хватила в другой — вышли губы, большим сверлом ковырнула глаза…» Это Гоголь написал про Собакевича. Потому что Гоголь не знал Кокшенова.
А вот если бы Гоголь знал Кокшенова… Его нос, глаза, губы… Но вдруг на этих губах появляется улыбка! Добродушная и простодушная. Простоватая и хитроватая. Появляется улыбка, и — только что был Соловей-Разбойник, а вот уже — родимый Иванушка-дурачок.
Кокшенов знает обезоруживающую магию своей улыбки. И пользуется ею со страшной силой. Но исключительно в мирных целях.
Народный артист Михаил Кокшенов — любимец народа. Его обожают милиционеры и официантки, проводники и кассирши, водители грузовиков и медицинские сестры… Я не раз был свидетелем, как в советские времена всеобщего дефицита достаточно было одной его улыбки, чтобы мгновенно и безотказно обнаруживались гостиничные номера, которых «нет», и освобождались ресторанные столики, которые «заказаны», возникали продукты, которые «проданы», и появлялись билеты, которые «бронированы»… Да, не было и нет такой брони, которую бы не могла пробить улыбка Кокшенова!
Только, не дай Бог, не толкуйте всё это как ловкое умение благоустроить себя. Нет, это — бескорыстное стремление помочь своим товарищам и общему делу. Он с легкостью необыкновенной получает билеты и номера, останавливает поезда и отправляет самолеты, перекрывает улицы и добывает бронемашины с одной лишь целью — чтобы снималось кино.
А может, я не с того начал? Может, надо было начать с тех давних времен, когда он еще не был кинозвездой, а был начинающим автором, и в самых разных юмористических изданиях радовались его остроумным и неожиданным миниатюрам. Многие из них вы прочтете в этой книге.
Или, может, наоборот, следовало начать с гораздо более поздних времен, когда он — уже звезда — ощутил недостаточность только актерского творчества и занялся еще сложнейшим делом кинорежиссуры. Результат — парадоксальные комедии «Русский бизнес», «Русский счет» и «Русское чудо», которые собрали множество зрителей в кинотеатрах и не сходят с экранов телевидения. Рассказы о его работах вы тоже прочтете в этой книге.
Или, может, надо было писать вовсе не о работе? А о том, какой Мишка классный мужик, крутой спортсмен, русский богатырь. О том, как Михаил нежно-суров и ласково-строг со своей женой — прекрасной Еленой и дочкой Машей. О том, как Михал Михалыч любит Гришу — кобеля ужасающих размеров, жуткого монстра, которого он холит, лелеет и нянчит, словно малое дитя. Фото пса-балбеса вы увидите в этой же книге.
А может быть, вообще стоило начать…
Впрочем, с чего начать эти заметки и чем их закончить, не имеет никакого значения. Ведь всё равно и то, и другое, и третье это всё — о нем, и всё это — он.
Артист, режиссер, литератор. Мой друг Михаил Кокшенов.
Аркадий Инин
От автора
Когда ты молодой, то кажется, что время тащится очень медленно, и ты с нетерпением ждешь каждого следующего дня, ожидая от него каких-то чудес, новых свершений и торопишь, торопишь время.
Теперь, когда жизнь летит стремительно и уже не днями, а годами, то хочется хоть на минутку остановится и вспомнить, оглянувшись назад, то время, которое называется — МОЛОДОСТЬ!
Вспомнить о дорогих моему сердцу родителях, о товарищах и просто о времени, которое уже никогда не вернешь, но которое всегда со мной. Хочется вспомнить о безвременно ушедших друзьях. Хочется рассказать об учителях и коллегах, которым ты безмерно благодарен за те годы, а иногда и минуты общения, оставившие в моей душе неизгладимый след.
Хочется вспомнить и рассказать о театрах, киностудиях и картинах, в которых приходилось работать.
Хочется рассказать о тех странах и городах, в которых удалось побывать и работать благодаря самому для меня великому искусству на свете, самому великому таинству — КИНО!
Детство
Я — коренной москвич. Родился в Замоскворечье, аж напротив Кремля, на Софийской набережной. Можно гордо сказать — прямо в сердце России.
Домишко, правда, был, неказистый; его сейчас снесли, так что мемориальная доска мне не светит. Комнатенка тоже была паршивая, всего лишь девять метров, а нас было четверо — мама, бабушка, я и дворняжка «Чижик».
Зато место какое! На берегу Москва-реки и Кремль в твоем окне. Нет — вру. Кремля в окне не было, потому что окна были под потолком и в них был виден только кусочек неба. Но я точно знал, что у меня за окнами — Кремль, и это сильно действовало на мое мальчишеское воображение.
С детства меня тянуло во всякие исторические и археологические кружки. Мы с моими школьными товарищами исследовали все подвалы на набережной, ища подземный ход в Кремль.
Однажды нашли лаз в склад сухофруктов и, съев мешок немытых сухих груш, все угодили в Морозовскую детскую инфекционную больницу на две недели.
Как-то раз, дворник, обнаружив, что мы разбираем пол в подвале, запер нас и велел нам все привести в порядок. И мы, рыдая, до полуночи восстанавливали этот пол, хотя точно знали, что находимся на верном пути.
Кстати, этот ход, говорят, до сих пор не нашли!
Позже, мы с моим дружком — Володей Леоновым, занимались в кружке при Историческом музее. И я мечтал там, что буду или археологом, или историком. Но жизнь распорядилась иначе. Хотя, несмотря на это, я верен своим детским увлечениям, и в любой стране, да и в любом городе меня всегда тянут к себе крепости, замки и подземные ходы. Там я опять становлюсь тем же мальчишкой с Софийской набережной.
Учился я в школе № 5. Без девочек, тогда учились раздельно. Школа находилась далеко от дома, почти на Добрынинской площади. Я добирался до школы полчаса, правда, можно было подъехать на девятнадцатом трамвае, который ходил по Полянке. Но после неудачного прыжка с двойным кульбитом в сторону противоположную движению, я предпочитал пешие переходы. Эта привычка — ходить пешком, осталась по сей день. Могу часами бродить по Москве, зная её всю наизусть. Особенно люблю Бульварное кольцо в любое время года. Это для меня — лучший отдых!
Но, в те далекие мальчишеские годы, проход по утренней Москве был для меня пыткой. Учился я плохо. Школу не любил. Маму часто туда вызывали. После таких вызовов, она грозила перевести меня в ремесленное училище, по-нашему — ПТУ. Угрозы не действовали. Я каждый раз обещал, что больше не буду, но ухитрился остаться на второй год в пятом классе.
Школа у нас была семилетняя. Окончив ее со скрипом и получив аттестат, или как он там назывался, я понял, что детство кончилось.
Что больше всего я любил в те годы? Конечно же кино! Рядом с моим домом было два кинотеатра — «Заря» и «Ударник». Я не пропускал ни одного нового фильма, а некоторые смотрел по нескольку раз. Еще я любил ходить в клуб «Мосэнерго». Там шли трофейные фильмы — немецкие, американские, французские. Они-то и сбили меня с панталыку, погрузив в нереальный мир кино. Я часто придумывал продолжения этим фильмам, писал в уме сериалы и, конечно же, всегда был их участником.
А летом мама отправляла меня в пионерский лагерь. О нем у меня воспоминания смутные: какие-то линейки, горны, военные игры. Помню, однажды из пионерлагеря «Быково» я сбежал, но в тот же день мама привезла меня назад, так как там было сытнее.
Общественной жизнью в школе и лагере я не занимался, не дослужился даже до звеньевого.
Веселое.
Помню, в детстве, ранним летом, в Парке Культуры им. Горького купались мы с ребятами в фонтане «Девушка с веслом» без трусов, а сторож собрал все трусы и повел нас таких в милицию. Это было, наверное, красиво — такая голозадая колонна с прикрытым руками срамом.
Грустное.
Мне горько вспомнить, что полуголодная жизнь моих сверстников — девчонок и мальчишек тех лет — называлась «счастливым детством».
Родители
Отца мы потеряли рано, вернее, нам помогли его потерять. Об этом говорить не хочу, потому что правды все равно никогда не узнаю.
Мама осталась одна и уже больше никогда не выходила замуж, полностью посвятив себя мне.
Мама моя родилась в городе Либаве, тогда он назывался порт им. Александра III. Это была военная база русского флота. Мой дедушка — Василий Борисов, служил на флоте инженером-механиком. Дедушка закончил Кронштадтское военное училище. После революции дедушку перевели с семьей во Владивосток.
Там же, во Владивостоке, мама моя познакомилась с моим отцом — Кокшеновым Михаилом Михайловичем. Владивосток для мамы был самым лучшим городом в мире. Она могла о нем рассказывать часами. Я сам был во Владивостоке несколько раз и с интересом ходил по тем местам, которыми восхищалась мама. А потом моего отца перевели в Москву на повышение. Но наступил 1937 год, и мама осталась одна, вернее со мной.
Маме было очень тяжело, потому что она ничего не умела и к тому же не имела никакой профессии. Сначала была за родителями, потом за мужем. Приехала в Москву, надеялась поступить учиться, но… Она хваталась за разную работу, а тут, вдобавок, грянула война.
Как пережили мы войну — не знаю, наверное так же как миллионы россиян.
После войны я пошел в школу, а летом мама отправляла меня в пионерский лагерь и работала сверхурочно. Мама хотела, чтобы я получил какую-нибудь твердую профессию. А я сам не знал кем хотел быть — то историком, то моряком как дедушка. Но потом взял и поступил после седьмого класса в Геологоразведочный техникум, почти как отец. Он был горным инженером.
Проработав геологом всего лишь год и уже дослужившись до «и.о. инженера», я все бросил и подался в артисты. Мама была, конечно, в ужасе! Все ее мечты о моей крепкой профессии рухнули в одночасье, а когда я взял и поступил в театральное училище им. Щукина, мамина мечта затеплилась вновь.
На день рождения мне мама всегда дарила книги, а на совершеннолетие подарила аж энциклопедию в десяти томах! И мне кажется, что кроме книг у нас дома ничего не было.
Мама читала запоем, бабушка читала запоем, я читал запоем. Только Дворняжка «Чижик» ничего не читала, а только просила жрать.
Сейчас, когда, мамы не стало, я вдруг стал замечать, что узнаю в себе многие ее черты. Генетика!
Веселое.
Когда, я стал сниматься в кино и прилично зарабатывать, маму это не радовало, и она говорила: «Миша, ты поосторожней!»
Грустное.
Только потеряв маму, я стал думать, что если бы вернуть все назад, то я был бы самым нежным и ласковым сыном на свете.
Но ведь не был же!
«ЩУКА»
Когда я стал работать геологом, то очень скучал о своей техникумовской самодеятельности. А какая самодеятельность у геолога? Вся экспедиция — 3–4 человека, так что — сам играй, сам смотри, сам хлопай!
Работал я в Смоленской области, разведывал белую глину. А там этой глины — ноги не вытащишь. Поразведывал, поразведывал я и решил поехать в Москву, поступать в театральный институт. Один бывалый человек посоветовал мне поступать сразу в несколько институтов: «Куда-нибудь да и проскочишь». А их в Москве вон сколько: Щукинское и Щепкинское училища, училище при МХАТе, ГИТИС и ВГИК. И вот по всем по ним я носился, и когда последний оборот сделал, то узнал, что никуда не проскочил.
Я опять уехал разведывать полезные ископаемые, на этот раз гранит, на Урал. Но уехал я с твердой уверенностью, что буду поступать только в театральное училище имени Щукина.
Через год я стоял опять в вестибюле Щукинского училища в очереди на прослушивание, но на первом прослушивании опять срезался, но не отчаялся, а так как прослушивание проходило в нескольких аудиториях, то я пошел в другую. И, о — счастье! Меня допустили до первого тура. А дальше гладко прошел весь конкурс и стал студентом. После этого случая я понял, что в нашем деле нужно быть очень настырным — если меня выгоняют в дверь, я всегда лезу в окно.
Щукинское училище для меня — это олицетворение всего радостного, светлого, связанное с самыми лучшими воспоминаниями, с самыми прекрасными ощущениями, в общем — все самое, самое, самое!
Когда я поступил в «Щуку», его заканчивали — Андрей Миронов и Александр Збруев, Александр Белявский и Вениамин Смехов, Зиновий Высоковский и Людмила Максакова. А на младшем курсе учился будущий костяк театра на Таганке.
В «Щуке», как и в любом институте, было много разных дисциплин: всякие там истории костюмов, театров, литератур, а также экономика и даже история КПСС. Но все эти предметы не стоили ничего по сравнению с одним предметом, который назывался — мастерство актера.
Моими педагогами были — Шехматов Л. М. и Львова В. К. На первом курсе, когда мы в основном занимались этюдами, меня тянуло на производственную тематику. Я строил на сцене шахты, штреки — из своей прошлой геологической жизни, а Вера Константиновна Львова подкалывала меня: «Миш, если Вам так нравится эта профессия, что же Вы ушли из нее?» Но я, честно говоря, в тайне, и не уходил из этой профессии. Летом, во время каникул, я ездил и подрабатывал проходчиком в геологоразведочной экспедиции.
На втором курсе «Щуки» мы, почти всем курсом, начали сниматься в кино. Первым массовым фильмом был фильм — «Увольнительная на берег». В главной роли снимался Лева Прыгунов. Он был уже выпускником Ленинградского театрального института, а мы — второкурсники-шабашники. И вообще, кино сильно подкармливало студентов. Помню весь наш курс снимался в фильме «Девять дней одного года». Меня не взяли, сказав, что на физика я не тяну. В институте я никак долго не мог определить свое амплуа. Меня все тянуло на героев, но играть их я почему-то стеснялся или, как говорят профессиональным языком — зажимался. И в поисках этих героев, совсем обнаглев, играл даже графа Альмавиву из «Женитьбы Фигаро». Играл в состоянии, приближенном к обморочному. Замахивался также на Печорина, но Бог уберег! А в Щукинском училище была такая традиция — играть самостоятельные отрывки, т. е. то, что тебе нравится, и я, отчаявшись искать своего героя, написал сам себе собирательный образ сельского парня. Отрывок назывался «Коммуна». Это был рассказ о деревенском парне Феде, который далеко не герой, но и далеко не дурак. И попал! С этого Феди началось мое становление актера. Мы с моим партнером по этой работе, Виталием Красновым, ныне артистом театра имени Гоголя, объездили сотни концертных площадок в Москве и других городах. И мне кажется — это самое главное для будущего актера — найти себя, свое амплуа, еще в театральном училище для того, чтобы придти в театр уже крепким артистом, знающим свои возможности. Конечно бытует мнение, что хороший артист должен быть синтетическим артистом, т. е. уметь играть все, но это только в идеале. Ведь не зря в русском дореволюционном театре существовали точные определения амплуа актеров — герой-любовник, простак, комик, а сейчас это как-то забыли, а зря!
После окончания института именно по этим качествам берут в театр. Я, помню, «показывался» — это наше профессиональное слово, сразу в несколько театров: в театр Маяковского, Пушкинский театр и театр Советской армии. И всюду меня брали, но я пошел в театр Маяковского. Больно мне там нравился и репертуар, и место, где он находится — посредине улицы Герцена. Помню, что автобус № 6 ходил от моего дома, с Софийской набережной, аж до самого театра.
Дипломный спектакль в «Щуке» ставил В. А. Этуш, нынешний ректор училища. А в те годы ректором был Б. Е. Захава, потрясающий человек, педагог и, вообще, огромная личность. Человек большого авторитета. Потрясающе читал лекции о театре. Его все боготворили и я в том числе по сей день.
На последнем курсе я попал в первый свой фильм — «Председатель», который снимал Алексей Салтыков. Там у меня была небольшая роль сына кузнеца — Миши Костырева. Снимали мы под Серпуховым целый год. Тогда фильмы снимались долго и хорошо. И когда сегодня фильм «Председатель» показывают по телевизору, я всегда вспоминаю эту работу в кино.
В щукинском училище находилась также оперная студия при московской консерватории. В ней учились петь такие же студенты как и мы, только с вокального факультета. Интересно то, что они были все постарше нас, потому что, говорят, вроде, в молодом возрасте голос не устанавливается. Каждый год шли четыре оперы: «Евгений Онегин», «Севильский цирюльник», «Царская невеста» и «Снегурочка». Мы частенько заходили в зал посидеть-послушать. Через два года я знал все партии наизусть, и женские, и мужские. Особенно мне нравился «Севильский цирюльник». Партию Фигаро исполнял тогда известный в дальнейшем певец Большого театра — Евгений Кибкало. Мне кажется, это было хорошей творческой подпиткой для нас — будущих артистов.
Веселое.
Рядом со «Щукой» на Арбате находилась шашлычная. Это было любимое место нашего отдыха. Вся стипендия оставалась в этой шашлычной. Поэтому её называли «Пылесос».
Грустное.
В щукинском училище есть традиция. Каждые десять лет, в день юбилея училища, собираются выпускники, окончившие его 10, 20, 30 лет назад. Наш курс собирается тоже, но народу все меньше.
Театр Маяковского
После окончания «Щуки» я поступил в академический театр имени В. Маяковского. Хотя нет, вру, «академический» ему присвоили при мне. Помню торжественную церемонию присвоения звания театру лично министром культуры тех дней — Е. Фурцевой. По моим сегодняшним понятиям у нее тогда был вид современной новорусской дамы. Для меня, и я думаю для всей труппы театра, это было сверхторжественное и сверхрадостное событие. А руководил в то время великий, правда, уже уходящий, Николай Охлопков. В театре был огромный культ личности Охлопкова, но не бессмысленный и подхалимный, а уважительный, непререкаемый и заслуженный.
Охлопков очень любил молодых высоких артистов и набирал себе подстать, потому что сам был высокий, прямой, даже в те годы.
Я пришел в театр, когда там начинали расцветать такие артисты как А. Лазарев, И. Охлупин, С. Немоляева, Е. Лазарев и другие. Так же там было замечательное старшее поколение — Я. Свердлин, Е. Самойлов, М. Штраух, А. Ханов, Е. Козырева, М. Бабанова.
Я сидел в гримуборной вместе с Анатолием Ромашиным, и он мне говорил: «Ты здесь долго не задержишься. На этом месте сидели Е. Бурцев, М. Казаков и никто их них больше двух-трех лет в театре не работал». И он оказался прав. Ровно через три года я ушел из театра в кино. Я очень мучился, боялся уходить из театра насовсем. Я так прирос к нему, что не видел без него будущего, хоть и сыграл то я совсем немного ролей, в основном замены или как у нас говорят — вводы. А новых ролей мне не досталось, да и три года — это мизерный срок для работы в театре. Мне не хватает его и сейчас. У меня в глазах всегда стоит его сцена, гримуборные, коридоры и, мне кажется, есть даже какой-то запах театра имени Маяковского. После этого я поработал и в других театрах, но это было совсем-совсем другое!
Я утешал себя мыслью, что ухожу не просто на улицу, а в кино, на одну из главных ролей в фильме В. Мотыля «Женя, Женечка и «катюша». Моим партнером по фильму был Олег Даль — выпускник Щепкинского училища с параллельного курса.
Вообще в те годы на экран одновременно хлынули молодые актеры одного поколения — О. Даль, В. Соломин, В. Павлов, М. Кононов, В. Золотухин, Б. Хмельницкий, Л. Чурсина. Все мы бродили их фильма в фильм. Некоторые оставались в театрах, некоторые уходили, меняли театры, но все пришлись ко двору кинематографа тех лет. Некоторые и сейчас на экранах, но, к сожалению, с каждым днем все реже.
С гастролями театра Маяковского я изъездил много городов, притом театр предпочитал гастролировать только в столицах. И всюду оперные театры на две тысячи зрителей и всюду «биток». Зимой, в январе театр выезжал в Питер на десять дней. И сейчас, когда я приезжаю туда, то вспоминаю Питер моих далеких театральных лет.
Сейчас театр Маяковского совсем другой. Другая труппа, да и вообще говорят, что закон театра — обновляться каждые двадцать лет почти полностью.
По прошествии лет, я начинаю понимать, что жесткий театральный механизм с его строгим графиком, репетициями, прогонами — не для меня. Вот быстротечное кино — мне более интересно. Встреча с каждой новой ролью в кино, это для меня праздник! А в театре мне просто не пришлось испытать этих праздников. Так уж сложилась судьба.
Веселое.
Помню в спектакле «Золотой конь» я играл ворону, сначала четвертую, без слов, а через три года я уже вырос до первой вороны. У меня было семь фраз плюс карканье.
Грустное.
Когда я уходил из театра Маяковского на съёмки фильма «Женя, Женечка и «катюша», то оформлял отпуск за свой счет на шесть месяцев и говорил всем друзьям: «Скоро вернусь, скоро увидимся, время пролетит быстро!» А оказывается ушел навсегда.
Мотыль
Судьба фильма «Женя, Женечка и «катюша» В. Мотыля уникальна. Фильм, снятый 30 лет назад, и втоптанный сапогами чиновников от кино в грязь, через 30 лет возродился и стал считаться одним из лучших фильмов об отечественной войне. Вот уже несколько лет, на 9 мая — великий праздник Победы, он — всегда на экранах. И самое удивительное, что некоторые зрители, посмотрев его впервые, думают, что это — новый, снятый недавно фильм.
Я уверен, что Владимир Яковлевич Мотыль, снимая этот фильм, опередил время, дав ему абсолютно современное звучание, как по форме, так и по содержанию. И вообще Владимир Мотыль — редкой судьбы режиссер. Ну назовите еще одного режиссера, который получил бы более чем заслуженную премию через много-много лет. А он ее получил лишь в прошлом году за любимейший фильм российского зрителя — «Белое солнце пустыни». Но «Женя, Женечка и «катюша» был снят раньше «Белого солнца пустыни» и немного попал в тень этого фильма, а сейчас кажется он приблизился по популярности к «Белому солнцу». Народ его знает!
Эх, было бы это тогда, много лет назад! Как бы сложилась судьба актеров и режиссера фильма? Но тогда балом правили конъюнктурщики. В. Мотыль был и остается наивным первоклашкой, для которого нет компромиссов. Высочайший идеалист, снявший за 40 лет всего лишь 7 фильмов. Но все эти фильмы рождались в таких муках, о которых некоторые режиссеры даже не догадываются. Я с Владимиром Яковлевичем работал в двух его фильмах — «Женя, Женечка и «катюша» и «Звезда пленительного счастья». Мы дружим по сей день, а недавно отметили семидесятилетие большого мастера, и я увидел того же наивного В. Мотыля.
Но тогда, 30 лет назад, на съемках фильма «Женя, Женечка и «катюша» за спиной у Владимира Яковлевича была только одна картина — «Дети Памира», которую он снял на Таджикфильме.
Снимая «Женечку», Мотыль и мы — актеры, погрузились в замечательный литературный материал автобиографической повести Булата Окуджавы — «Школяр». Роль у меня была подарочной — этакий солдатский недоросль, одновременно наивный русский богатырь, которого играть мне доставляло большое удовольствие. Многие считают, что это моя лучшая роль в кино. Но я так не думаю, просто это было точное попадание в образ, благодаря замечательному материалу Окуджавы и режиссуре Мотыля.
Фильм снимался зимой в Петергофе, аж три месяца, а летом в Калининграде — бывшем Кенигсберге. Всего на съемки ушел почти год, а на заслуженное признание зрителей — 30 лет.
И сейчас, когда я вижу этот фильм, к счастью, довольно часто на экране, и думаю, почему же так несправедливо распорядилась судьба?
Вспоминаю замечательного актера Олега Даля, которого уже двадцать лет нет в живых, и мне кажется, что все это было вчера.
Я очень благодарен Мотылю, что он именно меня выбрал на эту роль — Захара Косых, так как претендентов было очень много.
Веселое.
Когда вышла отдельная книжка сценария «Женя, Женечка и «катюша» с кадрами из фильма, Владимир Яковлевич подарил мне ее со следующей надписью: «Захару Косых — Михаилу Кокшенову — хорошо замаскировавшемуся интеллигенту».
Грустное.
Сегодня Мотыль ходит по Мосфильму и ищет деньги на свой новый фильм. Хорошо бы нашел!
Олег Даль
С Олегом Далем я впервые познакомился на пробах фильма «Женя, Женечка и «катюша». Потом мы подружились, хотя дружить с ним было не легко. Он был совсем бескомпромиссный, ироничный, иногда даже язвительный, в общем — малообщительный человек. Тем не менее мы с ним сошлись и были всю картину «не разлей вода».
Олег был замечательный партнер, обладающий в свои 25 лет блестящей актерской техникой. В совершенстве владел взглядом, интонацией героя и знал про него все. По фильму мы с ним были антиподы. Он тонкий и звонкий интеллигент — парень с Арбата, а я такой деревенский увалень — парень с лесозаготовок. Но тем не менее мы были коренные москвичи. Одновременно окончили лучшие театральные институты. Он — «Щепку», я — «Щуку», и это нас сильно роднило духовно.
Без похвальбы скажу, что наша пара в фильме «Женя, Женечка и «катюша» — самая яркая, точная и убедительная. Да и играли мы своих героев с такой остервенелой радостью, потому что было что играть. И слова такие удобные и ёмкие, и ситуации такие интересные и точные. Да и мне кажется, что мы на сто процентов соответствовали внешне своим героям, которые были задуманы автором.
Мы с Олегом шлялись по Кенигсбергу в военной форме. Нас ловили патрули, дико смотря на нашу форму 40-х годов, и один раз мы даже загремели в комендатуру.
Утром мы ходили завтракать в молочное кафе при зоопарке, которое находилось напротив нашей гостиницы. Меню всегда было одинаковое. Я съедал две тарелки манной каши, два стакана сметаны и какао с булочкой. Мне нужно было держать вес — сто килограммов, так полагалось по образу. А Олег ел всегда традиционную яичницу и пил чай. Ему нужно было быть худым-худым.
Мотыль был с нами суров. Не пить, не гулять, не опаздывать.
Но как не пить, не гулять и не опаздывать в 25 лет? Помню, однажды мы получили зарплату. Это было в Калининграде-Кенигсберге. Нас отпустили на два часа на обед, сказав: «Вернетесь по желтой ракете». Мы пошли на рынок в солдатской форме и так там наугощались молодого молдавского вина, что залегли под мостом отдыхать. Увидев в реке отражение желтой ракеты, Олег сказал: «Это нас ищут, между прочим». Среагировали мы только, наверное, на десятую ракету. Мотыль был в бешенстве и гонял нас по съёмочной площадке два часа, делая вид, что снимает, а на самом деле выгонял из нас хмель.
Нас с Олегом объединяло то, что мы оба ушли из своих любимых театров на время съемок. Он — из Современника, я — из Маяковки. По театрам мы очень скучали.
Мы с Олегом любили побродить по Калининграду. Полуразрушенному, но красивому городу. Городу, полному для нас притягательных тайн. Говорили, что в Калининграде спрятана «Янтарная комната», затоплены какие-то секретные ходы, бункеры. Было много полуразрушенных замков, укреплений. Мы излазили все. Еще Калининград, к тому же, был рыбный город. Мы наверное съели километр угря и тонну копченого окуня. Там же, я помню, мы в первый раз попробовали королевские креветки — большие и вкусные. Чего там только не было! Вкуснятина дикая!
А вечером мы ходили на стадион «Балтика» играть в футбол всей киногруппой. К сожалению Олег тогда стал сильно попивать, что очень вредило ему, да и кому это помогает?
Мы с Олегом очень надеялись на фильм и ждали выхода его на экран. Состоялась пышная премьера в Москве в Доме литераторов, которую устроил Булат Окуджава. А потом фильм «Женя, Женечка и «катюша» канул в неизвестность на долгие 30 лет. Говорят история его такова: «Какой-то большой начальник смотрел фильм в компании с какой-то комиссией. И вдруг в середине просмотра куда-то вышел, может в туалет. Подхалимная комиссия подумала, что всё — не понравилось кино. И зарубили фильм! Через несколько минут вернулся начальник и сказал: «Ну, как? Мне кажется — ничего!» Но подхалимная комиссия закричала: «Нет, нет. Это ужасно!» И начальник, махнув рукой, сказал: «Вам лучше знать. Вы — идеологи!»
А вот как фильм вновь попал на экраны и зазвучал — легенды нет. К сожалению Олег не дожил до второго рождения фильма. А ведь он был главный, кто сопутствовал его успеху!
Следующая наша встреча с Олегом была на фильме Леонида Гайдая «Не может быть» Он снимался в рыбном городе Астрахани. Фильм состоял из трех новелл. Наша новелла называлась «Забавное приключение». У нас была хорошая актерская компания: Н. Селезнева, Е. Жариков, С. Крючкова, С. Еремина — она сейчас живет в Америке, Олег и я. Мне кажется мы здорово сыграли любовный шестиугольник. Фильм идет и сейчас и пользуется любовью у зрителей.
Это была моя первая встреча с Леонидом Гайдаем, но об этом я расскажу отдельно.
Наши с Олегом герои в фильме Гайдая были примерно похожи на героев фильма Мотыля «Женя, Женечка и «Катюша», но только примерно. Олег — артист, я — биндюжник. И опять горячие диалоги и яростные драки! А драки у нас были наработаны еще на нашей предыдущей совместной картине. Но это были не настоящие каскадерские драки, а так — петушиные бои.
Вечером мы с Олегом сидели у Гайдая с Гребешковой, ели золотистую воблу и заедали ее огромным астраханским арбузом.
Потом мы с Олегом встретились еще раз в фильме Мотыля «Звезда пленительного счастья». Оба играли эпизодические роли. Но, встреча с Мотылем, пусть даже в эпизоде — значима!
В 1981 году Олега не стало. Он умер в 39 лет!
Веселое.
Когда мы шлялись с Олегом по Кенигсбергу в военной форме и нас останавливал патруль, и строго спрашивал: «Какая часть?» Олег дурным голосом кричал: «Морская кавалерия!» А я вторил не менее дурным: «Никак нет! Железнодорожный флот!»
Грустное.
Когда в марте 1981 года мы хоронили Олега в Москве на Ваганьковском кладбище, он лежал в гробу небритый и в джинсовой курточке.
Театр Миниатюр
В Калининграде, во время съемок «Женечки», гастролировал театр Миниатюр, и его художественный руководитель — писатель-сатирик Владимир Поляков пригласил меня в театр. Поляков в то время был уже очень известен. Он писал тексты самому Райкину Аркадию. Почти весь репертуар театра состоял из сто миниатюр. Я долго раздумывал над этим предложением, надеясь все таки, что вернусь в театр Маяковского. Потом подумал: «Была не была!» Подумал, что попробую себя в малых формах. Да и времени для съемок будет побольше. Думал, что поработаю годочек, а там видно будет. Но годочек растянулся на целых восемь лет.
Я ничуть не жалею о своей работе в театре Миниатюр. Было много хороших спектаклей и интересных гастролей. В это время там работали Зиновий Високовский, Рудольф Рудин, Савелий Крамаров и другие. О Савелии мне хочется рассказать отдельно, а Рудольфа Рудина — пана Гималайского в народе, я сейчас считаю своим учителем. Мы с ним дружны до сих пор. Он снялся у меня в фильме «Русское чудо».
В период работы в театре Миниатюр мне удалось сняться в очень многих фильмах. Владимир Поляков был хотя и строгий руководитель, но кино любил и отпускал на съемки, иногда даже на большие сроки. Работая в театре я снялся в таких фильмах, как «Хозяин тайги», «Молодые», «Адъютант его превосходительства», «Даурия», «Инженер Прончатов» и ряде других.
Театр Миниатюр находился и находится в московском саду «Эрмитаж». В прошлом году этому парку исполнилось 200 лет. По сей день он является любимым местом моих прогулок, так как я живу совсем рядом с парком. Раньше в саду «Эрмитаж» было сразу три театра: Зеленый, Зеркальный и наш — крошечный театр Миниатюр. Потом Зеленый театр сгорел. На месте Зеркального высится роскошное здание Новой Оперы, а наш театр Миниатюр переехал ближе к входу и называется — театр «Эрмитаж». Как помню, сад «Эрмитаж» в те годы был любимым местом прогулок Леонида Утесова. Он жил на Каретном ряду.
Раньше рядом с театром Миниатюр находился рыбный ресторан. Это было любимое место актеров, особенно буфет, который почему-то называли «Каток». Летом рыбные запахи неслись в зал и будоражили аппетит зрителей. Наверное многие из них сразу же после спектакля шли в ресторан. Сейчас его уже нет.
После Владимира Полякова главным режиссером театра Миниатюр был Рудольф Рудин. Он отпустил меня на вольные хлеба, сказав: «Мишаня, будет время и желание, приходи, играй, но мой тебе совет — пока зовут — снимайся!» Я немного посомневался-посомневался и ушел в театр Киноактера, где работаю по сей день.
Веселое.
В театре Миниатюр мы давали друг-другу шутливые прозвища; Високовский — Бандит, Рудин — Палка, Кузнецов — Фарш, Л. Лазарев, он сейчас живет в Америке — Слон, Арзуманян — Балбес. У меня было прозвище — Гужбан.
Грустное.
Сейчас в помещении театра Миниатюр в саду «Эрмитаж» находится театр «Сфера». Но я всегда стараюсь пройти по знакомой аллее мимо родного и любимого здания театра.
Гайдай
Сегодня фильмы Леонида Гайдая — «Бриллиантовая рука», «Кавказская пленница», «Иван Васильевич меняет профессию», «Спортлото-82» почти каждый месяц на экране. Время не властно над фильмами Гайдая. Зритель хочет их видеть и ему их показывают.
Я встретился с Леонидом Иовичем на фильме «Не может быть!» До этого я играл в основном бригадиров, партизан и строителей. Правда, у меня в багаже уже был фильм «Женя, Женечка и «катюша», но в чистой комедии я никогда не снимался. В первый съёмочный день я увидел, как сильно разнятся художественные киноприемы обычного фильма и кинокомедии.
Леонид Гайдай снимал маленькими кусочками. Никаких монологов, никаких панорам, никаких массовых сцен. Актер был главным действующим лицом на площадке! Режиссер так доверял актеру и так умел добиваться от него требуемого результата, что мне кажется — актеры, за один фильм Гайдая, заканчивали еще один театральный институт — институт кинокомедии Гайдая.
Леонид Иович по разному искал артистов для своих фильмов. Многих он брал второй, третий раз, так как привыкал к актерам, а иногда ему приходилось искать новых.
Расскажу, как он нашел меня. Раньше в ларьках продавали фотографии артистов. Черно-белые — 5 копеек, цветные — 8 копеек. На цветной фотографии я был изображен в синем пиджаке, с каким-то диким поворотом головы и напомаженным пробором. Полиграфия была та еще! Весь цвет с пиджака перешел мне на лицо. Я был весь синюшный, даже пробор. Гайдай купил меня такого синенького за 8 копеек и отдал ассистентам. Те меня нашли по картотеке. Так я попал в замечательный мир комедии Гайдая! И все то, что я сделал в кино, снимаясь в других фильмах и снимая сам, сделано благодаря Леониду Гайдаю — моему учителю и кумиру!
Фильм «Не может быть» снимался в Астрахани, на старинных улочках с купеческими особнячками. Здесь жили герои нашей киноновеллы. Когда мы снимали на набережной, собирались толпы народа. Зритель хохотал, глядя на то, что происходит на съемочной площадке и вдохновлял нас своим смехом, говоря тем самым, что мы на правильном пути. У Гайдая все было расписано до секунды, до мельчайшей детали, до каждого движения. У него был большой сценарий, типа альбома, в котором его рукой был нарисован каждый кадрик фильма. Для себя он уже давно снял фильм, оставалось только перевести его на пленку.
После фильма «Не может быть» я просто заболел кинокомедией и ждал новой встречи с Гайдаем. Но тем не менее продолжал сниматься строителем, партизаном, трактористом. Снялся в таких фильмах, как «Вечный зов», «Сын председателя», «Единственная», но меня уже стали приглашать в комедии и другие режиссеры — «Сказ про то, как царь Петр арапа женил», «По улицам комод водили», «Земляки».
Следующая встреча с Гайдаем была на фильме «Инкогнито из Петербурга». Этот фильм зритель знает мало. В нем я играл небольшую роль квартального пристава — Держиморды. Фильм снимался в городе Касимове, Рязанской области. Это старинный русский город с торговыми рядами, старинными фонарями и хорошо сохранившимися церквями. Но, к сожалению, фильм прошел незамеченным. Может не удался? Мастер тоже имеет право на ошибку!
Я опять стал ждать новой встречи с Гайдаем и опять много снимался, но теперь в основном только в комедии. «Дачная поездка сержанта Цибули», «Брелок с секретом», «Летние гастроли», «Вечерний лабиринт», «Однолюбы» и другие фильмы. И, наконец, опять Гайдай — фильм «Спортлото-82». Тут у меня уже была одна из главных ролей. Я играл Степана. Моим партнером был Михаил Пуговкин. Этот фильм стал любимым фильмом детворы, которая знает его наизусть, знает каждую реплику, каждый эпизод, каждого героя.
Фильм снимался в Алуште, 3 месяца, в разгар курортного сезона, и тысячи отдыхающих были нашими зрителями и одновременно участниками. Каждый день у нас были интереснейшие и захватывающие съемки. Один день в море, другой — в горах, третий в персиковом саду, на рынке и так далее. Я упивался своей ролью, потому что ничего подобного в своей жизни не играл. Мой партнер Михаил Иванович Пуговкин не давал ошибиться. Он был настолько точен и убедителен, что я тоже тянулся за ним. И мне кажется, что получилась замечательная яркая пара.
Параллельно с фильмом «Спортлото-82» я снимался на студии ДЭФА в Германии в фильме «Александр маленький». Это была очень трогательная история о трех русских солдатах, потерявшихся на дорогах войны. Я играл белобрысого, конопатого ефрейтора Алексея Курыкина. Я подчеркиваю — белобрысого! А в фильме «Спортлото-82» у Гайдая, Степа должен был быть огненно-рыжим!
Я прилетел из Берлина в Алушту. Меня перекрасили в огненно-рыжий цвет и я девять дней снимался Степой. Но когда на десятый день я прилетел в Берлин — немцы остолбенели. Надо знать педантичность и дисциплинированность немцев, чтобы понять их состояние. Они долго совещались, а потом повели меня в парикмахерскую. Смешивали какие-то компоненты, смотрели фотографию и через полчаса я вышел оттуда тем же белобрысым и конопатым Алексеем Курыкиным. Но через неделю опять пришлось лететь в Ялту, и тогда уже остолбенел Гайдай, гример и директор. Они долго кричали, что я не соблюдаю условия договора, что как они теперь восстановят прежний цвет, потому что у них, конечно, не было никаких компонентов, фотографий и немецкой педантичности. Но тем не менее, через час я вышел из гримерной снова огненно-рыжий с легкими ожогами пергидролью шеи, ушей и затылка.
Фильм «Спортлото-82» смотрело 40 миллионов зрителей. Мальчишки и девчонки смотрели этот фильм по 5–6 раз. И эти же мальчишки и девчонки, ставшие уже дядями и тетями, и сегодня, увидев меня, говорят вслед — «Апельсинчики-витаминчики»!
И опять два утомительных года я ждал встречи с Гайдаем. За это время я снялся в фильмах: «Первая конная», «Белые Росы», «Русь изначальная» и других.
Очередной фильм Гайдая «Опасно для жизни» не был шедевром, прошел незамеченным, да и роль там у меня была не из завидных. Играл я участкового-уполномоченного Рокотова. Моим партнером был Леонид Куравлев, с которым я снялся в многих-многих фильмах.
Вообще-то после фильма «Не может быть» я снимался во всех фильмах Леонида Гайдая. Роли были — больше, меньше, но мне всегда находилось место в новом фильме!
В следующем фильме Леонида Иовича «Частный детектив, или операция «Кооперация» я играл большую роль — роль Амбала. Фильм снимался в Одессе и моими партнерами были Спартак Мишулин и Дмитрий Харатьян. На Мосфильме была построена роскошная декорация, о таких сейчас даже думать нельзя. Было много всяких трюков, кстати все трюки придумывал сам Гайдай.
Параллельно в Одессе я снимался в фильме «Светлая личность», а также во Владимире на студии Горького в фильме «Из жизни Федора Кузькина» и в фильме «Артистка из Грибова» в Москве. Так и мотался из города в город целое лето. Но главным фильмом для меня был все-таки фильм Леонида Гайдая!
Но тут накатила перестройка, студия стала разваливаться, фильмов становилось меньше и меньше. У Гайдая тоже возникли проблемы — финансовые, организационные и прочие. Но тем не менее он запустился с новым фильмом, который назывался «На Дерибасовской хорошая погода, или на Брайтон-Бич опять идут дожди». Фильм был дорогой, масштабный, советско-американского производства. В России он снимался на военных полигонах и в Феодосии, а в Америке — в Нью-Йорке, Вашингтоне и Атлантик-Сити. В этом фильме снимались Армен Джигарханян, Андрей Мягков, Дмитрий Харатьян и другие. Я играл Кравчука. Сначала, правда, меня звали — «Шкаф», потом стал Кравчуком. Главную женскую роль играла американская актриса Келли Мак-Грил. Здоровенная такая американка, лет тридцати, зубастая, высокая, с вечной улыбкой на губах, а по-русски не бум-бум.
В России съемки катились быстро. Все были в ожидании поездки в Штаты. Тогда это было очень и очень круто.
Келли тяжело привыкала к нашему быту. Насчет котлет, борща, винегрета и компота она вообще не слышала. С ее питанием сразу образовалась напряженка. Из Феодосии ее возили на кормежку в Ялту в «Интурист», где она с голодухи съедала по тазу салатов. Так к нашему меню мы ее и не приучили, но водку она пила легко и непринужденно. Также мы научили ее ругаться матом. Она садила на улице мат во весь голос, хохотала и думала, что это очень хорошо. Мы хохотали тоже. Ну, а чему можно научить в России богатую американку, кроме как пить водку и ругаться матом?
С Келли были проблемы чисто бытового характера. Она требовала, чтобы ее возили из поля или леса, со съемочной площадки в город в туалет! И хоть вся группа объясняла ей через переводчика, что здесь — лес, кусты, овраги. Какой может быть туалет? Но Келли говорила, что «туалет», оговорен у нас в контракте. И ее увозили, часа на два, пока наш водитель в один из дней не сообразил снять все четыре колеса с машины, сказав, что будет чинить до вечера. Так мы приучили американскую актрису пользоваться лесом! К нашим условиям, оказывается, можно быстро привыкнуть.
В Нью-Йорк мы прилетели, как сейчас помню, в октябре месяце. До этого в Америке я никогда не был. Нью-Йорк на меня произвел сильное впечатление! Нас поселили на 46-ой улице в отеле «Вилворт». Наша улица упиралась прямо в центр Бродвея. Я исходил пешком весь город! Гайдай раньше был в Нью-Йорке. Он ходил со мной и показывал интересные места.
Съемок было сравнительно немного, а пробыли мы в Америке почти месяц. Часть съемок проходила на знаменитой Брайтон-Бич! Наши эмигранты очень тепло нас встретили. Наперебой угощали нас в разных ресторанах, даже устроили творческую встречу в кинотеатре «Родина».
После окончания съемок Келли Мак-Грил — наша героиня, устроила нам у себя дома прощальный банкет! У нее здоровенный трехэтажный дом под Нью-Йорком. Угощения были чисто американские — бигмаки, салаты, пудинги, сосиски в тесте, море пива, виски и всякая там кока-кола.
Фильм «На Дерибасовской хорошая погода, или на Брайтон-Бич опять идут дожди» имел грандиозный успех! Были громкие премьеры в Москве и Питере. Этот фильм зритель хорошо знает и помнит, тем более, что его часто показывают по телевидению.
Авторами сценария были Аркадий Инин и Владимир Волович. У них с Гайдаем был грандиозный план следующей комедии, тоже дорогой и сложной. Но, к сожалению, Леонид Иович до нового фильма не дожил.
Веселое.
Когда я снял свой первый фильм по сценарию Аркадия Инина «Русский бизнес», в котором был режиссером и продюсером, Гайдай сказал: «Миш, фильм — ничего! Есть смешные моменты… Но главное, чтобы Вас после этого фильма не посадили!»
Грустное.
Когда на экране идет какой-нибудь фильм Гайдая, я с грустью понимаю, что новых его искрометных комедий больше не будет.
Пуговкин
В Москве с Михаилом Ивановичем Пуговкиным мы были соседями, и, подружившись после «Спортлото-82», я часто ходил к нему в гости, в его небольшую квартирку на Олимпийском проспекте, где его жена — Александра Ивановна, угощала меня замечательным творогом собственного приготовления, с черносмородиновым вареньем. Александра Ивановна — бывшая певица-народница, была очень величественной женщиной со следами былой красоты и красивым голосом. Она опекала Михаила Ивановича как могла. Сопровождала во всех киноэкспедициях и называла его ласково — «Минечка».
Михаил Иванович — очень чистый человек, без всяких богемных налетов, звездности и прочих признаков кинотеатральной жизни. Он никогда не ходил на какие-либо премьеры или, как сейчас говорят, «тусовки», и, вообще, не извлек ни грамма пользы из своей популярности.
Пуговкин — на редкость дисциплинированный артист, таких и не встретишь! Всегда знал текст назубок и не отходил от камеры дальше пяти метров. Его никогда не нужно звать: «Михал Иваныч, Михал Иваныч! Где Михал Иваныч?» На съемках он всегда рядом с режиссером, готовый к бою!
После фильма «Спортлото-82» я снялся с ним в небольшой короткометражной ленте и двух фитилях у Леонида Гайдая, и уже через много-много лет в фильме «Болотная стрит». Михаил Иванович любил и любит ездить по стране с творческими встречами. У него веселая программа с фрагментами из многих замечательных фильмов и с веселыми рассказами.
Когда жена Михаила Ивановича — Александра Ивановна — умерла, он остался совсем один, а для такого неприспособленного семидесятилетнего человека, это было просто катастрофой!
Вообще-то Пуговкин всю жизнь мечтал жить в Крыму, а именно в Ялте. Поехав на очередные гастроли в Ялту, он познакомился со своей нынешней женой — Ириной Константиновной, теперь он крымчанин, почетный гражданин Ялты, получил украинское гражданство, короче говоря, уже пять лет как иностранец. Но, дружба наша продолжается. Я каждый год бываю в Ялте. Меня приглашает туда на гастроли жена Михаила Ивановича — она администратор местной филармонии. После работы мы сидим на его лоджии, почти на набережной, попиваем его любимый чаек с восточными сладостями.
В прошлом году Ялта широко отмечала семидесятипятилетний юбилей Пуговкина. Гостей из Москвы и других городов было море! Торжества проходили в ялтинском дворце «Юбилейный» — на две тысячи человек. В июле, в самый разгар курортного сезона.
Снимая свой фильм «Русский бизнес», я пригласил Михаила Ивановича на одну из главных ролей, которую потом сыграл Савелий Крамаров. А Михаил Иванович подумал-подумал и сказал, что мотаться ему поездом тяжело. Дело было зимой. А самолетом он никогда не летал и не летает. Когда я его спрашивал: «Михал Иванович, Вы что самолетом-то не летаете?», он всегда морщился, смотрел в небо и говорил: «Ненадежная конструкция!»
Совсем недавно мы устраивали концерт, посвященный 8 марта, и Пуговкин на этом концерте был главным. А сейчас он снимается у Александра Абдулова в фильме «Бременские музыканты», играет царя, говорят, что очень смешно. А Михаил Иванович по-другому и не умеет! Природа наделила его замечательной внешностью. Такое простое грубоватое лицо с хитрющими, въедливыми глазами, обворожительной улыбкой и неповторимой пластикой.
Пуговкина знают все — от мала до велика. И на том ялтинском юбилее Михаил Иванович был официально признан королем российской комедии. В Ялте, да и не только, все ему раскланиваются при встрече. Он ходит в шляпе, с «бабочкой» и тросточкой — это его стиль. Он — артист с большой буквы, и этим все сказано!
Веселое.
У Михаила Ивановича никогда не было машины, он всегда ездил на такси или на леваках. И когда водители говорили: «Как Вы похожи на Пуговкина!», он говорил: «Обознался, дружок. Он, небось, на Мерседесе катается!?»
Грустное.
Жаль, конечно, что такой замечательный актер, вдруг стал иностранцем. Скольких мы уже теряли! Но потеря Пуговкина невосполнима!
Только сейчас узнал я, что Пуговкин, возвращается в Москву! Правительство Москвы выделило ему двухкомнатную квартиру в центре столицы. Говорят, что квартиру ему пробил Александр Абдулов. Ура! Пуговкин опять в Москве!
Апельсинчики, витаминчики…
Дорогой читатель! Не подумай, что я только сидел и ждал фильмов Леонида Гайдая. Нет, я в это время снимался у разных и очень интересных режиссеров. Снимался у замечательного режиссера европейского уровня — Глеба Панфилова в фильме «В огне брода нет». Этот фильм снимался в городе Муроме. Моими партнерами были Инна Чурикова и Михаил Кононов. Картина получила всеобщее признание, завоевала массу призов на различных фестивалях.
После этого я пробовался еще в трех фильмах Глеба Панфилова — «Начало», «Васса», «Мать», но не снимался, только пробовался.
Я снимался несколько раз у режиссера Владимира Александровича Назарова. Снялся в фильме «Хозяин тайги» с Владимиром Высоцким! Все происходило в Красноярском крае на реке Мана. Песни Высоцкого уже неслись из всех магнитофонов, а самого Володю еще никто не знал в лицо. Я помню он давал концерт в Дивногорске во дворце культуры. Народу собралось — тысячи три. В проходах стояли.
А пел он часа три, без перерыва, без всяких там фанер!
Также, у Назарова, я снялся в телевизионных фильмах — «О друзьях-товарищах» и «Инженер Прончатов». А лет через десять, мы с ним опять встретились на фильме «Здесь, на своей земле».
Я периодически снимался в любимых мною журналах — «Фитиль» и «Ералаш». В «Ералаше» я был даже автором нескольких сюжетов!
А как можно забыть работу с Сергеем Федоровичем Бондарчуком? Я снимался в фильме «Степь». Сергей Бондарчук — культовая фигура российского кино. Он был добрейшим человеком. Знал всех в группе по именам, был ко всем предельно ласков и внимателен. Это единственный режиссер, как мне кажется, который интересовался бытом артистов и часто помогал решать всякие проблемы. Съемочная группа его боготворила, но боялась. По первому требованию все неслись выполнять указания по работе. Ну, а артисты его обожали. С ним можно было поговорить «за жизнь».
А как не вспомнить яркий фильм Александра Митты — «Сказ про то, как царь Петр арапа женил». Самый сложный постановочный фильм, в котором мне приходилось сниматься. Партнером по фильму был опять Владимир Высоцкий — уже в зените славы, но все такой же простой и доброжелательный.
Фильм снимался долго — в Москве, Риге и под Москвой. Костюмы, парики, корабли, оружие — чего только там не было! В этой картине блестяще сыграл Петра I — Александр Петренко.
А сколько еще я снимался в Минске, в Одессе, Алма-Ате и Киеве на национальных киностудиях. Чего только стоили съёмки фильма «Дума о Ковпаке» у Тимофея Левчука.
Но, несмотря на то, что в этих фильмах у меня были хорошие роли и фильмы имели большой успех — зритель меня больше всего знает как «Степу» из «Спортлото-82». «Апельсинчики-витаминчики» — прилипли ко мне на всю жизнь!
Веселое.
Однажды я ехал в очередную киноэкспедицию и со страшной силой работал локтями у окошка кассы, чтобы достать авиабилет. Народ возмущался, мол, такой здоровый, и так толкается! А один мужчина заметил: «Не трогайте его, он в образе!»
Грустное.
Раньше я снимался в трех-четырех фильмах в год, а однажды даже снялся в семи! Теперь, если даже удается сняться в одном, то уже считаешь это большой удачей.
Тимофей Левчук
Легендарный украинский режиссер — Тимофей Левчук — начальник всех начальников украинского кино, пригласил меня сниматься в киноэпопее «Дума о Ковпаке». Она состояла из трех фильмов по две серии. Снимался я в этом фильме четыре года! Не подумайте, что каждый день или каждый месяц. Так, месяца по два, по три в год. Но все равно — дело не легкое, когда в любое время года — ты в сапогах, с автоматом, по сугробам, от зари до зари. Я играл минера — Устюжанина.
Тимофей Левчук собрал в этот фильм актеров всех национальностей, со всего Союза, как полагается в эпопее про Отечественную войну. Там снимались замечательные украинские артисты — Костя Степанков, Валя Гаврилюк, Михаил Голубович и другие. А также мы — «москали» — Евгений Жариков и Наталья Гвоздикова, там они, кстати, и познакомились, Юрий Саранцев и Юрий Демич, Николай Мерзликин и я. У нас сложилось замечательное актерское братство, и все мы стали большими друзьями.
Съёмки были тяжелейшие. То мы форсировали Днепр, то мы штурмовали, ползая на пузе по снегу, какой-то перевал в Закарпатье. В общем, условия были приближены к боевым. Выручал нас только юмор. Мы называли нашу эпопею — опупеей, даже сложили такой стишок на эту тему: «Мы снимаем опупею — опупею без конца, до потери выраженья опупевшего лица».
Тимофей Левчук, хоть и был суровый и грозный режиссер, все равно очень любил артистов. Сам любил и послушать, и потравить всякие байки про кино и про жизнь. Он был мастерский рассказчик всяких «солёных» баек, которые рассказывал на смеси украинского и русского языков громовым голосом, сам хохотал и заражал этим смехом всех.
Когда однажды я опаздывал на съёмки и меня искали по всей стране (я тогда снимался в четырех фильмах), Левчук громогласно рассуждал в микрофон: «Артист должен сниматься в одном фильме; ну, в крайнем случае, взять второй для души; ну, ладно — третий — на пропой, но четыре! Одновременно! Здесь уже проглядывает лицо хапуги».
Вообще он знал все про артистов и про любого члена группы: кто с кем пьет, у кого с кем роман, кто что-либо сказал, кто куда уехал. Ну, в общем, все!
Нас — москалей — он любил. Передавал приветы всем режиссерам, с которыми мы работали в это время. Со своими артистами из киностудии им. Довженко, Левчук был ласково-суров. Если кто запивал, грозился его героя в этой серии убить! А это была настоящая смерть для артиста, потому что такие многосерийные многолетние фильмы были единственным средством существования некоторых артистов. Левчук давал подрабатывать артистам своего поколения, своим знакомым и друзьям. Помню на одну съёмку он вызвал двадцать с лишним пожилых актеров из разных городов Украины. Все они были народными артистами, лауреатами многократных премий, потому что все они в своих городах играли одну роль — Ленина. И всех этих стариканов он поставил в одну цепь с автоматами и кричал в микрофон: «Ильичи, на Вас смотрит мировой капитализм и содрагается!»
Вообще с именем Левчука было связано столько веселых историй, переходивших из уст в уста! Их рассказывали в Москве и Минске, в Тбилиси и других городах, там, откуда в фильме снимались актеры. Но Левчук, одновременно, был очень авторитетной фигурой на Украине, и всегда помогал своим актерам и с квартирой, и с телефоном, и в любых других сложных вопросах.
После окончания фильма, мы с ним встречались на съезде кинематографистов или на кинофестивале. Он всегда сидел или в жюри, или в президиуме.
Когда он меня видел, всегда говорил: «Ну, что? Готовься!» Что это означало — я не знаю. Сейчас, когда Украина стала заграницей, и Т. Е. Левчука уже давно нет — я всегда с тоской вспоминаю то время, те трудные и одновременно легкие съёмки, своих украинских товарищей-актеров, с которыми, к сожалению, теперь никогда не встречаюсь.
Веселое.
Директором картины «Дума о Ковпаке» был Василий Чужой. Он все время куда-то пропадал, что-то путал, но тем не менее Левчук его любил и говорил: «Вы не думайте, что он правда «чужой» — он свой!»
Грустное.
Эпопея «Дума о Ковпаке» — собственность Украины и никогда не идет на российских экранах. А жаль! Хотелось бы посмотреть и вспомнить то время и своих товарищей.
Театр Киноактера
Поработав несколько лет в театре Миниатюр, я опять стал зашиваться в работе. Съёмки отнимали почти все время! В театре я появлялся наскоком, и после долгих раздумий, перешел в московский театр Киноактера при киностудии Мосфильм.
Я пришел в театр, когда в нем работали — Борис Андреев и Николай Крючков, Эраст Гарин и Лидия Смирнова, Алла Ларионова и Николай Рыбников. А какими актерами было представлено молодое поколение театра! Владимир Ивашов, Лариса Лужина, Леонид Куравлев, Жанна Прохоренко, Галина Польских и многие-многие другие — всего двести человек.
В театре был разнообразный репертуар и большая концертная программа. Кто-то работал в театре, кто-то ездил с концертами, а кто-то снимался в кино. В театре была диспетчерская, в которой были все сведения о занятости актера — где и когда снимается. Многие актеры, которые работали в других театрах и много снимались, так же как мы, перешли в театр Киноактера.
Бытовало такое мнение, что этот театр — «братская могила». В нем актер погибает… Неправда! Наоборот, руководство театра делало все, чтобы актеры снимались. Я, много лет работая в Киноактере, ухитрялся сниматься сразу в нескольких фильмах, ездил с гастролями театра и всюду успевал!
Сейчас, конечно, театр не тот. Из двухсот человек осталось сорок. И как может быть иначе? Фильмы на государственном уровне не снимаются. А ведь основной финансовой подпиткой театра были те отчисления, которые поступали за снимающихся актеров.
Здание театра стоит. Каждую субботу и воскресенье мы играем концерты. И, может быть, наступит то время, когда театр возродится!
Между прочим, театры Киноактера раньше существовали при всех национальных киностудиях. И это очень правильно! Жизнь киноактеров очень сложна. У нас же нет системы Голливуда с ее менеджерами, профсоюзами, агентами. У нас — каждый сам за себя! Иногда наступает такой день, когда по обстоятельствам, по ряду причин — возраст, мода да и просто случай — тебя перестают снимать. А в театре Киноактера ты можешь «отсидеться», поиграть в спектаклях или концертах, и, таким образом, сохранить свою актерскую форму. А можно было, если ты совсем надорвался, вообще ничего не делать, но получать при этом простойную ставку, кажется сорок процентов от основной. Многие артисты считают, что эта система порочна. Она, мол, развращает актера. Но я считаю, что это не так! Наоборот она гуманна и рациональна.
В чем же эта система порочна, если в концертах по сегодняшний день работают Георгий Вицин, Лидия Смирнова, Алла Ларионова и другие? В чем же эта система порочна, если артисты театра Киноактера представляли Москву на всех кинофестивалях и снимались на всех киностудиях страны? Я также работаю в родном помещении театра в концертах. На стенах висят наши портреты. Театр живет своей жизнью.
Веселое.
Иногда московские театральные артисты называли наш театр — театр «Киновахтера». Мол сорок человек снимаются, а остальные сидят и ждут.
Грустное.
Одно время, была мысль — сделать лестницу «звезд» на ступенях нашего театра. Ведь сколько их прошло по ней. Но, к сожалению, «звезды» уходят и память о них стирается.
Савелий Крамаров
Первым, кого я увидел, придя работать в театр Киноактера, был Савелий Крамаров. «О!» — воскликнул он, — «Вот и опять потрудимся в одном трудовом коллективе». До этого мы вместе работали в театре Миниатюр. Мы с Савой очень подружились. Особенно нас сблизил спорт — плавание и футбол. Ходили мы, в свободное от съемок время, в бассейн «Чайка», что у Крымского моста. Другого такого бассейна в Москве нет. И тренажерный зал, и теннисные корты, и сауна, и площадка для футбола. Как туда с утра зайдешь, так только вечером и выйдешь. А самая благодать — находится в центре Москвы.
Мы с Савелием начинали с тренажерного зала, потом ныряли в бассейн, потом немножко загорали на трибунах, потом гоняли до изнеможения в футбол и все оканчивалось опять бассейном. В общем — полный рабочий день! Савелий мне говорил: «Ну, Мишань, по спорту мы план выполнили!»
А в кино нас судьба разводила. Ни разу в одном фильме мы так и не снялись. Нет, один раз все-таки снялись у Гайдая в фильме «Не может быть», но в разных новеллах.
Савелий уже имел дикую популярность, но не очень ею пользовался. Я помню, когда мы ездили с театром Киноактера и программой «Поет товарищ Кино», в финале все прожекторы концертных залов были направлены на Савелия и, весь зал скандировал: «Кра-ма-ров! Кра-ма-ров!» Савелий переживал за это, думая, что старшие товарищи на него из-за этого обижаются и со скандалом ушел из программы.
Конечно, популярность часто утомляла Савелия. Я помню, на гастролях, в городе Коломне, за ним на пляже увязались мальчишки — человек 100–150, и мы с трудом сбежали в гостиницу.
Савелий был очень разборчив в еде. Кушал только, как он говорил, первичные продукты — творог, орехи, мед, икру, каши. А всякие там котлеты и супы — не признавал. Когда он приходил ко мне в гости, и моя мама начинала его чем-нибудь угощать, он ей говорил: «Галина Васильевна, я же очень выгодный гость! Я ничего не ем и не пью. Я могу только хлебнуть жидкого чайку с конфеткой». Он был сластена.
Хождение на рынок для Савелия было ритуалом. Ходил он с корзиной, любил выбирать самые красивые яблоки, груши, сливы, виноград. Сто раз пробовал творог и мед, но продавцы на него не ругались. Они его знали и часто делали подарки. У него дома холодильник был забит фруктами и все это он называл «дефицитом». Так и говорил: «Достал дефицит, поел дефицит, спрятал дефицит, дефицит кончился». Да, тогда было время дефицита!
Вот от этой популярности и от этого дефицита Савелий и рванул в 1981 году в эмиграцию. Пришел в театр, написал заявление по-собственному желанию и больше его никто не видел. Он даже никому не позвонил! Боялся наверное подставить и доставить неприятности.
Позже я увидел Савелия в нескольких американских фильмах, в том числе в большой роли в фильме «Москва на Гудзоне». А потом у нас в России началась перестройка, и в 1992 году Савелий приехал в Москву в гости. Он у кого-то достал мой новый телефон, позвонил и пришел ко мне домой. Мы, с моей женой Леной, зная его гастрономические вкусы, встречали его икрой, фруктами, орехами, чем он был приятно удивлен. Мы долго болтали, вспоминали его московскую жизнь. Он рассказывал о своей американской. А потом случайно вышли на деловую тему. Я в то время готовился к съёмкам фильма «Русский бизнес» и искал актера на роль дяди Вани. Перепробовали много разных артистов и все не находили подходящего. А тут я вижу, что передо мной уже сидит дядя Ваня — простой русский мужичок с грустными глазами и добрейшей улыбкой — тот же Савелий Крамаров, только с американским паспортом. Я предложил эту роль ему. Он быстро пробежал глазами сценарий, одобрительно посмеиваясь. А я тут же позвонил продюсеру, и вопрос был решен. Так Савелий Крамаров снялся в своем последнем российском фильме «Русский бизнес». Правда времени на съемки он дал мало — всего восемь дней. Так что приходилось работать по десять часов, снимая только его сцены. Потом Савелий улетел в Америку и вернулся только через два месяца на озвучание. А по окончании работы мы с ним договорились встретится в новом фильме «Русское чудо». Но Савелий уехал и пропал, а фильм нужно было запускать, и я поехал искать его в Америку. Нашел по телефону. Он обещал приехать, но какие-то дела задерживали его. Он был какой-то нервный. Я подождал два месяца и заменил его на Семена Фараду. Через полгода мы узнали, что Савелий тяжело заболел и лежит в клинике Сан-Франциско, а вскоре узнали, что его не стало. Он похоронен в американской земле, далеко от России, где его очень любили.
Веселое.
Мне кажется, что Савелий — один из первых советских артистов, который заимел «иномарку». У него был «Фольксваген-жук». Он им очень гордился. Но потом у него в этой машине что-то забарахлило. Запчастей тогда не было. И он приобрел себе «Жигули» четвертой модели. Эта машина у него все время ломалась. Он чертыхался и называл ее — «Русская самоделка имени Кулибина».
Грустное.