Джанс думала о его словах, пока они проталкивались сквозь толпу в кафе. По пластиковым чашкам разливали смесь фруктовых соков, мэр ощущала и резкий запах самогона, но игнорировала его. Люди желали ей удачи, просили быть осторожной, обещали голосовать. Новость о ее путешествии растеклась быстрее приправленного алкоголем пунша, хотя она почти никому ничего не говорила. У большинства создалось впечатление, что это путешествие будет началом перевыборной кампании. Молодежь, помнившая из шерифов только Холстона, уже отдавала Марнсу честь и называла его новым шерифом. Те же, у кого вокруг глаз уже легли морщины, лучше понимали ситуацию. Они кивали, когда путники проходили через кафе, и по-иному желали им удачи. «Пусть все будет хорошо, — говорили их взгляды. — Сделайте все, чтобы наши дети прожили не меньше, чем мы. Не дайте всему рухнуть, только не сейчас».

Джанс жила под гнетом этого бремени, и от такой тяжести у нее подкашивались ноги. Она молчала, пока они шли к центральной лестнице. Кто-то стал кричать, чтобы она произнесла речь, но эти одиночные возгласы мало кто поддержал — к ее великому облегчению. Что бы она сказала? Что сама не знает, за счет чего все работает и не разваливается? Что она не понимает даже собственного вязания: как получается, что из петель в конечном итоге образуется некая вещь? Скажет, что достаточно лишь одного надреза, чтобы погубить всю работу? Один надрез — и можно вытягивать нить, превращая вещь в холмик пряжи. Неужели люди всерьез думают, будто она все знает, хотя она всего-навсего соблюдает правила и законы, и поэтому все каким-то образом продолжает работать год за годом?

Она не понимала, почему все не разваливается. И не понимала этого праздника. Люди пьют и кричат, потому что для них опасность миновала? Потому что судьба их пощадила и очистка обошла стороной? Люди радуются, в то время как хороший человек, ее друг, ее партнер, помогавший обеспечивать их благополучие, лежит мертвый на холме рядом со своей женой. Если бы она произнесла речь и если бы речь не оказалась полна запретных фраз, то это были бы такие слова: «Вот два лучших человека из всех, кто пошел на очистку по собственной воле, — и что это говорит о большинстве тех, кто остался?»

Но сейчас было не время для речей. И не время для возлияний. Или для веселья. Сейчас пришло время для спокойных размышлений, и это стало одной из причин, почему Джанс поняла: ей надо уйти. Все изменилось. Не за день, за долгие годы. Она знала лучше большинства остальных. Разве что еще старушка Макнил из отдела снабжения все понимала и видела грядущие перемены. Нужно прожить долго, чтобы знать такое наверняка, а ей было уже достаточно много лет. И пока время шло вперед, а мир двигался быстрее, Джанс все отчетливее понимала, что вскоре останется далеко позади. И больше всего она боялась — молча, но ежедневно, — что без нее этот их мир, возможно, изменится не так уж сильно.

9

Трость Джанс отчетливо звякала, опускаясь на очередную металлическую ступеньку. Вскоре эти постукивания стали метрономом, задающим ритм музыке лестницы, переполненной людьми и вибрирующей энергией после недавней очистки. Казалось, что, кроме них двоих, все движутся наверх. Выставив локти, они проталкивались навстречу этому потоку под возгласы «Привет, мэр!» и кивки Марнсу. Джанс видела на лицах желание назвать его шерифом, сдерживаемое лишь уважением к печальному поводу для его предполагаемого повышения.

— Сколько этажей вы решили пройти? — спросил Марнс.

— Что, уже устал? — Джанс обернулась, чтобы улыбнуться ему, и увидела, как его пышные усы приподнялись в ответной улыбке.

— Спускаться для меня не проблема. Возвращаться будет тяжело.

Их пальцы соприкоснулись на изогнутых перилах винтовой лестницы. Джанс хотелось сказать, что она совсем не устала, но вдруг она ощутила, что совершенно вымотана, и скорее морально, чем физически. Джанс совсем по-ребячески представила, что она снова молода, а Марнс подхватывает ее на руки и несет вниз по лестнице. Как приятно было бы избавиться от ответственности, довериться чьей-то силе. Это не было воспоминанием, это была мечта о будущем, которая так и не осуществилась. И Джанс почувствовала себя виноватой за подобные мысли. Она ощутила рядом мужа, его призрак, потревоженный ею…

— Мэр? Так сколько этажей?

Они остановились и взялись за перила, пропуская вверх носильщика. Джанс узнала парня: Коннер, еще подросток, но его спина уже была крепка, а походка уверенна. Он нес на плечах связку пакетов, и гримаса на его лице выражала не усталость или боль, а досаду. Что за толпа запрудила его лестницу? Откуда эти туристы? Джанс захотелось сказать что-нибудь ободряющее, хотя бы словами вознаградить тех, кто выполняет работу, на которую уже никогда не будут способны ее старческие руки и ноги, но парень уже умчался прочь, унося продукты и припасы с нижних этажей. Его движение замедлял лишь поток тех, кто медленно поднимался, чтобы увидеть внешний мир четко и полноцветно.

Они остановились между этажами отдышаться. Марнс протянул ей свою флягу, Джанс вежливо глотнула из нее, потом вернула.

— Я думала пройти сегодня половину, — ответила она наконец. — Но хочу сделать пару остановок по дороге.

Марнс глотнул из фляги и завинтил колпачок.

— Нанести визиты?

— Что-то вроде этого. Хочу заглянуть в роддом на Двадцатом.

— Поцеловать детишек? — рассмеялся Марнс. — Мэр, они не будут за вас голосовать. При вашей жизни — точно.

Джанс не засмеялась.

— Спасибо, — поблагодарила она, изобразив на лице обиду. — Нет, не целовать детишек. — Она повернулась и пошла дальше, Марнс последовал за ней. — Дело не в том, что я не доверяю твоему профессиональному мнению об этой Джулс. С тех пор, как я стала мэром, ты всегда выбирал только лучших.

— Даже?..

— Особенно его, — подтвердила Джанс, зная, о ком подумал Марнс. — Он был хорошим человеком, но с разбитым сердцем. А подобное губит даже лучших.

Марнс хмыкнул, соглашаясь.

— Так что мы будем проверять в роддоме? Насколько мне помнится, Джульетта родилась на не двадцатом…

— Верно, но сейчас там работает ее отец. Вот я и подумала: раз уж мы проходим мимо, можно и потолковать с ним, разузнать кое-что о дочери.

— Рекомендация отца? — Марнс рассмеялся. — Вряд ли вы от него услышите что-либо непредвзятое.

— А я думаю, что ты будешь удивлен. Я попросила Элис немного копнуть, пока собиралась в дорогу. И она нашла кое-что интересное.

— Да?

— Наша Джульетта еще не потратила ни единого отпускного чита.

— Ну, в механическом это не редкость. Они часто работают сверхурочно.

— Она не только не брала отпуск, но к ней еще никто не приходил в гости.

— Все равно не понимаю, куда вы клоните.

Джанс подождала, пока мимо пройдет семья. Мальчик лет шести или семи ехал на плечах отца, пригнув голову, чтобы не задевать нижнюю поверхность лестницы. Мать шла сзади с сумкой на плече, неся закутанного в одеяльце малыша. «Идеальная семья, — подумала Джанс. — Возмещают то, что взяли. Два за два. Именно то, для чего проводится и что иногда обеспечивает лотерея».

— Я объясню, куда клоню, — ответила она Марнсу. — Я хочу отыскать отца этой девушки, посмотреть ему в глаза и спросить, почему за почти двадцать лет с тех пор, как его дочь перебралась к механикам, он ее не навестил. Ни разу.

Обернувшись к Марнсу, она увидела, что тот хмурится.

— И почему она ни разу не поднялась, чтобы с ним повидаться, — добавила Джанс.



Встречный поток стал меньше, когда они спустились ниже десятого этажа и миновали верхние жилые уровни. С каждым шагом Джанс со страхом представляла, как будет подниматься назад. «Это еще легкая часть пути», — говорила она себе. Спуск походил на раскручивание стальной пружины, которая подталкивала вниз. Это напомнило Джанс страшные сны, в которых она тонула. Глупые кошмары, если учесть, что она никогда не видела такого количества воды, чтобы можно было погрузиться в нее целиком и уж тем более — уйти с головой и захлебнуться. Эти сны были вроде кошмаров о падении с большой высоты, наследие каких-то других времен. Всплывая фрагментами в сознании спящих людей, они намекали: мы рождены не для того, чтобы жить как сейчас.

И поэтому спуск казался неумолимым и непреодолимым. Словно ее тянул на дно тяжкий груз, и она чувствовала, что уже никогда не сможет выкарабкаться наверх.

Они миновали этажи, где производили одежду, — страну разноцветных комбинезонов, где появились на свет клубки пряжи. Над лестничной площадкой здесь витали запахи красителей и других химикатов. За окошком, прорезанным в изогнутой шлакобетонной стене, располагался продуктовый магазинчик. Перед ним толпились люди — их предшественники, усталые туристы, появившиеся на лестнице после очистки, уже опустошили полки, сметая все подряд. Несколько тяжело нагруженных носильщиков поднимались снизу, стремясь удовлетворить спрос, и Джанс признала ужасную правду о вчерашней очистке: этот варварский обычай приносил не только психологическое облегчение и возможность ясно видеть внешний мир, но еще и укреплял экономику бункера. Внезапно появлялся повод для путешествия. Повод для торговли. Шел обмен слухами и новостями, родственники и старые друзья снова встречались впервые за несколько месяцев, а то и лет, — и все это добавляло жизнестойкости обществу. Как будто старик вставал, потягивался и разминал суставы, разгоняя кровь. Немощное существо опять становилось живым.

— Мэр!

Обернувшись, она увидела, что Марнс отстал почти на целый виток винтовой лестницы. Джанс остановилась, дожидаясь, пока он ее догонит; помощник шерифа спускался, внимательно глядя под ноги, чтобы в спешке не споткнуться.

— Полегче, — попросил он. — Я не смогу угнаться, если вы снова возьмете такой темп.

Джанс извинилась. Она даже не заметила, что стала двигаться быстрее.

Когда они достигли второго жилого яруса ниже шестнадцатого этажа, Джанс осознала, что на этой территории она не была почти год. Здесь с топотом носились по лестнице дети, иногда застревая среди медленно поднимающихся взрослых. Начальная школа для верхней трети бункера располагалась как раз над роддомом. Судя по беготне и визгу, занятия в школе были отменены. Очевидных причин для этого имелось две: учителя понимали, как мало детей придет на занятия (потому что родители наверняка прихватят их с собой наверх), а кроме того, многие учителя тоже хотели подняться и полюбоваться обновленным видом. Джанс и Марнс миновали лестничную площадку перед школой, где нарисованные мелом прямоугольники для игры в классики были почти стерты прошедшими здесь днем людьми, а дети сидели, обхватив перила, выставив тощие коленки и болтая ногами, и где крики и визги понижались до шепота, когда рядом появлялись взрослые.

— Рад, что мы уже почти пришли. Мне нужно отдохнуть, — сказал Марнс, когда они спустились еще на этаж и оказались у роддома. — Я надеюсь, что отец Джулс не занят и сможет с нами встретиться.

— Сможет. Элис послала ему сообщение из моего офиса. Он знает, что мы идем.

Они пересекли людской поток на площадке и перевели дух. Когда Марнс протянул флягу, Джанс сначала долго пила, а потом стала рассматривать свое отражение в изогнутой и поцарапанной поверхности: не растрепались ли волосы?

— Вы прекрасно выглядите, — сказал помощник шерифа.

— Как подобает мэру?

— И даже чуточку лучше, — рассмеялся он.

Когда он это сказал, Джанс почудилось, что в его стариковских карих глазах что-то блеснуло. Но, наверное, то был лишь свет, отразившийся от фляги в тот момент, когда он подносил ее к губам.

— Двадцать этажей всего за два часа с небольшим. Я не рекомендую и впредь поддерживать такой темп, но рад, что мы уже настолько далеко. — Он вытер усы и завел руку за спину, пытаясь уложить флягу обратно в рюкзак.

— Дай-ка, — сказала Джанс. Она взяла у него флягу и сунула в сетчатый кармашек на рюкзаке. — И здесь говорить буду я, — напомнила она.

Марнс поднял руки с раскрытыми ладонями, показывая, что ничего иного ему и в голову не приходило. Он потянул одну из створок тяжелой металлической двери, и та открылась безо всякого скрипа. Подобная тишина поразила Джанс. Она привыкла слышать скрежет открываемых и закрываемых дверей на всех этажах. Этот звук был в чем-то схож с криками животных, разводимых на фермах: всегда есть, всегда громко. Но здесь петли оказались смазаны, и было очевидно, что смазку постоянно обновляли. Плакаты на стенах в приемной тоже требовали соблюдать тишину. Крупные надписи сопровождались изображениями губ с прижатым к ним пальцем или кругами с перечеркнутыми открытыми ртами. Очевидно, здесь к тишине относились серьезно.

— Не припоминаю, что видел так много знаков, когда был здесь в последний раз, — прошептал Марнс.

— Наверное, слишком много болтал, потому и не заметил.

Через стеклянное окошко на них свирепо взглянула медсестра, и Джанс толкнула Марнса локтем.

— Мэр Джанс для встречи с Питером Николсом, — сказала она женщине.

Медсестра за окошком и глазом не моргнула:

— Я знаю, кто вы. Я за вас голосовала.

— О, конечно. Спасибо.

— Проходите.

Женщина нажала кнопку у себя на столе, дверь возле нее негромко зажужжала. Марнс толкнул створку, и Джанс вошла следом за ним.

— Наденьте это, пожалуйста.

Сестра — судя по сделанной от руки надписи на карточке, ее звали Маргарет — протянула два аккуратно сложенных белых халата. Джанс взяла оба и вручила один Марнсу.

— Вещи можете оставить у меня.

Спорить с Маргарет явно не следовало. Джанс сразу ощутила, что, пройдя через негромко жужжащую дверь, очутилась в мире этой гораздо более молодой женщины и стала ее подчиненной. Она прислонила трость к стене, сняла рюкзак, положила его на пол и надела халат. Марнс возился со своим халатом, пока Маргарет не помогла ему, придержав рукава. Надев халат поверх рубашки, он уставился на длинные концы пояса так, как будто понятия не имел, что с ним делать дальше. Посмотрев, как Джанс завязывает пояс, он кое-как справился со своим и закрепил полы халата.

— Ну что? — спросил он, заметив, что Джанс за ним наблюдает. — Вот потому я и хожу с наручниками. Да, я так и не научился завязывать узлы, и что с того?

— За шестьдесят-то лет, — протянула Джанс.

Маргарет нажала другую кнопку на столе и указала на коридор:

— Доктор Николс сейчас в детской. Я ему сообщу, что вы идете.

Джанс двинулась первой. Марнс пристроился следом и спросил:

— Неужели так трудно поверить?

— Вообще-то мне кажется, что это довольно мило.

Марнс фыркнул:

— Ужасное слово по отношению к мужчине в моем возрасте.

Джанс мысленно улыбнулась. В конце коридора она остановилась перед двойными дверями и чуть приоткрыла створку. В следующем помещении свет был приглушен. Джанс распахнула дверь шире, и они вошли в полупустую, но чистую комнату ожидания. Джанс вспомнила такую же комнату на средних этажах, где она ждала вместе с другом, пришедшим за своим ребенком. За стеклянной перегородкой находилось несколько колыбелей и кроватей. Джанс положила руку на бедро и нащупала твердую шишку бесполезного теперь имплантата, вживленного после рождения и никогда не извлекавшегося. Ни разу. Пребывание в этой детской напомнило ей обо всем, что она потеряла, чем пожертвовала ради работы. О ее призраках.

В полутемной детской невозможно было разглядеть, шевелится ли в какой-нибудь кроватке новорожденный. Разумеется, Джанс сообщали обо всех успешных родах. Как мэр, она подписывала поздравительные письма и свидетельства о рождении для каждого малыша, но их имена уносились из памяти в потоке дней. Она редко могла вспомнить, на каком этаже живут чьи-то родители и первый это у них ребенок или второй. Джанс с грустью признала, что свидетельства о рождении стали для нее всего лишь дополнительной бумажной работой, очередной механически выполняемой обязанностью.

Среди кроваток перемещался силуэт взрослого. Свет из комнаты ожидания поблескивал на зажиме его планшета с заметками и на металлической авторучке. Человек этот был высок и, судя по походке и телосложению, уже в возрасте. Он не торопясь склонился над кроватками и что-то разглядывал, после чего два металлических пятнышка соединялись над бумагой — он делал записи. Закончив работу, мужчина пересек комнату и вышел через широкую дверь к Марнсу и Джанс в комнату ожидания.

Джанс отметила, что Питер Николс смотрится импозантно. Высокий и худощавый, но не как Марнс, у которого при ходьбе ноги сгибались и разгибались с какой-то неловкостью. Питер имел худобу человека, привыкшего к физическим нагрузкам, вроде нескольких знакомых Джанс носильщиков, шагавших по лестнице через две ступеньки и смотревшихся так, словно для них подобная скорость была нормальной от рождения. Высокий рост придавал Николсу уверенности. Джанс почувствовала это, когда взяла его протянутую руку и ощутила пожатие.

— Вы пришли, — просто сказал доктор Николс. Это была холодная констатация факта, лишь с легким намеком на удивление. Он пожал руку Марнса, но его взгляд снова обратился Джанс. — Я объяснил вашему секретарю, что мало чем смогу помочь. Я не видел Джульетту с тех пор, как она стала «тенью» двадцать лет назад.

— Вообще-то именно об этом я и хотела поговорить. — Джанс взглянула на мягкие скамьи и легко представила на них взволнованных дедушек, бабушек, дядюшек и тетушек, с нетерпением ожидающих, пока родителям вручают новорожденных. — Мы можем присесть?

Николс кивнул и пригласил их к скамье.

— Я очень серьезно отношусь к каждому назначению на должность, — пояснила Джанс, присаживаясь рядом с доктором. — Я уже в таком возрасте, что большинство судей и представителей закона, которых я назначу, наверняка меня переживет, поэтому я выбираю тщательно.

— Но такое бывает не всегда, верно? — Николс склонил голову набок. Его худощавое и тщательно выбритое лицо осталось бесстрастным. — В смысле когда переживают вас.

Джанс сглотнула. Сидящий рядом Марнс шевельнулся.

— Семью надо ценить, — сменила тему Джанс, поняв, что услышала еще одну констатацию факта, без намерения причинить боль. — А Джульетта пробыла «тенью» весьма долго и выбрала очень ответственную работу.

Николс кивнул.

— Почему вы с Джульеттой никогда не навещали друг друга? То есть — ни разу за двадцать лет. Она же ваш единственный ребенок.

Николс слегка повернул голову, его взгляд переместился на стену. Джанс на мгновение отвлек силуэт за стеклом — медсестра, совершающая обход. За другими двойными дверями располагались, как она решила, родильные палаты, где, возможно, прямо сейчас какая-нибудь приходящая в себя после родов молодая мать ждала, когда ей вручат ее самое драгоценное сокровище.

— У меня был еще и сын, — сообщил Николс.

Джанс потянулась было к сумке, чтобы достать папку с информацией о Джульетте, но вспомнила, что сумки сейчас у нее нет. Брат. Эту деталь она упустила.

— Вы не могли об этом знать, — пояснил Николс, увидев удивление на лице мэра. — Он не выжил. Говоря технически, он даже не родился. А лотерея продолжилась без нас.

— Мне очень жаль…

Она с трудом подавила желание взять Марнса за руку. Десятилетия прошли с тех пор, как их руки намеренно соприкасались, но внезапная печаль, наполнившая комнату, заставила забыть об этой многолетней пустоте.

— Мы хотели назвать его Николас, в честь моего деда. Он родился преждевременно. Один фунт и восемь унций.[1]

Точность, с которой он вспомнил детали, в каком-то смысле показалась более печальной, чем если бы он дал волю эмоциям.

— Его интубировали, поместили в инкубатор, но возникли… осложнения. — Николс уставился на свои руки. — Джульетте тогда исполнилось тринадцать лет. Она испытывала такой же восторг, как и мы. Сами можете представить — у нее вот-вот должен был появиться младший братишка. Ей оставался всего год до начала ученичества у матери, акушерки. — Николс поднял взгляд. — Заметьте, не здесь, в этом роддоме, а на средних этажах, где мы вместе работали. Я тогда был еще интерном.

— И Джульетта?.. — Джанс пока не могла понять, в чем тут связь.

— В инкубаторе возникла неисправность. Когда Николас… — Доктор отвернулся и потянулся рукой к глазам, но справился с эмоциями. — Извините. Я все еще называю его по имени.

— Все в порядке.

Джанс держала Марнса за руку. Она сама не понимала, когда и как это произошло. Похоже, доктор не заметил. Или же, скорее, ему было все равно.

— Бедная Джульетта. — Он покачал головой. — Она обезумела от горя. Сперва она во всем обвинила Роду — опытную акушерку, которая буквально сотворила чудо, подарив нашему мальчику хотя бы слабый шанс. Я все объяснил Джульетте. Правда, думаю, она и так это понимала. Ей просто нужно было кого-то ненавидеть. — Он кивнул Джанс. — Девочки в таком возрасте… сами знаете.

— Можете мне не верить, но я помню. — Джанс вымученно улыбнулась, доктор Николс ответил тем же. Она почувствовала, как Марнс сжал ее руку.

— И лишь когда ее мать умерла, она стала винить во всем отказавший инкубатор. Точнее, не сам инкубатор, а то состояние, в котором он находился. Там все было старое и держалось на честном слове.

— Ваша жена умерла от послеродовых осложнений? — Джанс решила, что это еще одна деталь в деле Джульетты, которую она, наверное, пропустила.

— Моя жена покончила с собой неделю спустя.

Опять все та же отстраненность профессионального врача. Джанс не могла понять: то ли причиной стал защитный механизм, включившийся после всего происшедшего, то ли это была врожденная черта характера.

— Кажется, я припоминаю ту историю, — произнес Марнс. Это были его первые слова за все время посещения.

— Я сам выписывал свидетельство о смерти. Поэтому мог указать любую причину, какую хотел…

— И вы признаётесь в подобном? — Марнс попытался встать. Джанс не могла предположить, для чего именно, и потому сжала ему руку, чтобы он оставался на месте.

— Неофициально? Конечно. Признаюсь. Так или иначе, ложь оказалась бесполезной. Джульетта была умна даже в том возрасте. Она все узнала. И это подтолкнуло ее…

— Подтолкнуло к чему? — спросила Джанс. — К душевному расстройству?

— Нет. Я собирался сказать другое. Это подтолкнуло ее уйти. Она подала заявление о смене специализации. Потребовала перевести ее вниз, в механический, чтобы стать там ученицей, чьей-то «тенью». Она была на год моложе, чем требовалось для такого перевода, но я дал согласие. Подписал ее заявление. Думал, что она попадет туда, подышит воздухом «глубины» и вернется. Я был наивен. Решил, что свобода пойдет ей на пользу.

— И с тех пор вы ее не видели?

— Только раз. Несколько дней спустя, на похоронах ее матери. Она поднялась самостоятельно, пришла на похороны, обняла меня, а потом ушла обратно. Как мне потом сказали, проделала спуск без единой остановки. Я стараюсь быть в курсе того, что с ней происходит. У меня есть коллега в нижнем роддоме, и он мне время от времени посылает весточки о ней. Она вся в делах, вся в делах…

Николс помолчал, затем рассмеялся:

— Знаете, когда она была маленькая, я видел в ней только копию матери. Но она выросла и стала больше похожа на меня.

— Вам известно о ней что-либо, что могло бы помешать ей стать шерифом бункера или сделало бы ее неподходящей кандидатурой для такой должности? Вы ведь понимаете, что требуется для этой работы и с чем она связана?

— Понимаю. — Николс окинул взглядом Марнса, от медного значка, видневшегося в просвете кое-как завязанного халата, до выпирающего на боку холмика кобуры. — Всем работникам правопорядка в бункере нужен человек наверху, отдающий команды, верно?

— Более или менее, — подтвердила Джанс.

— Почему она?

Марнс кашлянул:

— Однажды она помогла нам в расследовании…

— Джулс? Она поднималась наверх?

— Нет. Это мы спускались.

— Ее никто такому не учил.

— И никого из нас не учили, — заметил Марнс. — Это, скорее… политическая должность. Гражданский пост.

— Она не согласится.

— Почему? — спросила Джанс.

Николс пожал плечами.

— Полагаю, сами увидите. — Он встал. — Хотел бы я уделить вам больше времени, но мне действительно пора возвращаться. — Он посмотрел на двойные двери. — Я скоро запущу внутрь семью…

— Понимаю. — Джанс встала и пожала ему руку. — Спасибо, что согласились поговорить с нами.

Он рассмеялся:

— А у меня был выбор?

— Конечно.

— Что ж, жаль, что я не знал об этом раньше.

Он улыбнулся, и Джанс поняла, что он шутит или старается шутить. Когда они расстались с Николсом и двинулись обратно по коридору, чтобы вернуть халаты и забрать свои вещи, Джанс осознала, что ее все больше интригует кандидатка Марнса. Это было не в его стиле — женщина с самых нижних этажей. Личность с багажом. Может, у него были какие-то другие причины? И когда Марнс услужливо придержал дверь, ведущую в главную приемную, мэр задумалась: не пошла ли она с ним потому, что у нее тоже были другие причины?

10

Наступило время обеда, но они не очень проголодались. Джанс грызла сладкую плитку зернового концентрата, втайне гордясь, что ест на ходу, как носильщик. Они постоянно мелькали мимо, и уважение Джанс к их профессии все росло и росло. Она ощущала какую-то странную вину за то, что идет вниз со столь легкой ношей, в то время как эти мужчины и женщины нагружены так тяжело. И двигаются так быстро. Они с Марнсом прижались к перилам, когда мимо, извинившись, протопал спускавшийся носильщик. Его «тень», девушка лет пятнадцати-шестнадцати в шортах, шла за ним по пятам с мешками, судя по всему, набитыми мусором для центра утилизации. Джанс долго смотрела девушке вслед, на ее длинные, гладкие и мускулистые ноги, и неожиданно ощутила себя очень старой и очень уставшей.

У путников постепенно выработался определенный ритм, но в районе тридцатого этажа у Джанс зародилось сомнение. То, что на рассвете казалось отличным приключением, теперь выглядело серьезным испытанием. Джанс отлично понимала, каких усилий потребует подъем на обратном пути.

Они миновали верхнюю станцию обработки воды на тридцать втором, и Джанс поняла, что видит практически новые для себя части бункера. Стыдно было признать, но так глубоко она не спускалась уже очень давно. И за это время тут произошли изменения. Даже стены оказались иного цвета, чем ей помнилось. Впрочем, трудно было доверять своей памяти.

По мере приближения к этажам компьютерщиков поток людей на лестнице заметно поредел. Здесь находились самые малозаселенные уровни бункера, где около двух десятков человек — в основном мужчин — работали в собственном маленьком царстве. Серверы бункера занимали почти целый этаж, и на них теперь медленно восстанавливалась недавняя история, полностью стертая во время восстания. Доступ к ним сейчас строго ограничили. Проходя мимо лестничной площадки на тридцать третьем, Джанс готова была поклясться, что слышит мощное гудение поглощаемого серверами электричества. Чем бы когда-то ни являлся бункер и для чего бы изначально ни предназначался, Джанс, даже не спрашивая, знала, что эти странные машины были неким основанием для превосходства. Их энергопотребление служило постоянной причиной споров во время совещаний по бюджету. Но необходимость очистки, боязнь даже заговорить о внешнем мире и все связанные с этим табу давали компьютерщикам невероятную свободу действий. Именно в Ай-Ти находилась лаборатория, где изготавливались комбинезоны для чистильщиков — специально под человека, ожидающего в камере, и уже одно это делало Ай-Ти отдел особенным.

«Нет, — решила Джанс, — причина тут не только в табу, чреватых очисткой, и в боязни внешнего мира. Причина также и в надежде. В каждом обитателе бункера жила эта невысказанная, смертельно опасная надежда, глупая и фантастическая. Надежда на то, что пусть не для них, так для их детей или внуков жизнь во внешнем мире вновь станет возможной. И что это окажется заслугой Ай-Ти, а мешковатые комбинезоны, изготавливаемые в их лабораториях, сделают мечту — реальностью».

От одной только подобной мысли Джанс ощутила дрожь. Жить снаружи. Ну нет… Внушенные с детства страхи оказались сильнее. А вдруг Боженька услышит и выдаст ее? Она представила себя в комбинезоне чистильщика, что оказалось совсем нетрудно. Представила, как облачается в этот подвижный гроб, к которому она приговорила столь многих.

На тридцать четвертом этаже она свернула на площадку. Марнс присоединился к ней, уже с флягой в руке. Джанс сообразила, что весь день пьет из его фляги, а ее собственная так и осталась пристегнутой к рюкзаку. Было в этом нечто трогательное и романтичное, но одновременно и нечто практичное. Гораздо труднее доставать сзади свою флягу, чем извлечь ее из рюкзака спутника.

— Нужно отдохнуть? — Марнс передал флягу, в которой осталось два глотка. Джанс сделала один.

— Здесь наша следующая остановка, — сказала она.

Марнс посмотрел на выцветший номер, нанесенный на дверь по трафарету. Он наверняка знал, на каком они сейчас этаже, но повел себя так, словно ему требовалось это перепроверить.

Джанс вернула флягу.

— Прежде я всегда посылала им сообщение, чтобы получить их согласие на очередную кандидатуру. Так делал мэр Хамфри до меня и мэр Джефферс до него. — Она пожала плечами. — Таков обычай.

— А я и не знал, что они должны одобрить кандидата. — Марнс допил воду и похлопал Джанс по спине. Затем покрутил пальцем, показывая, что она должна повернуться.

— Ну, они никогда не отвергали ни одну из моих кандидатур. — Джанс почувствовала, как он достает из ее рюкзака флягу и засовывает вместо нее свою. Рюкзак стал чуточку легче. Она поняла, что Марнс хочет нести ее воду и делиться ею, пока и вторая фляга не опустеет. — Думаю, неписаное правило здесь таково: мы должны тщательно рассматривать кандидатуры всех судей и работников правопорядка, зная, что существует некий неформальный надзор.

— Значит, теперь вы делаете это лично.

Джанс повернулась к Марнсу:

— Я подумала, что раз мы проходим мимо… — Она сделала паузу, дожидаясь, пока молодая парочка торопливо пройдет вверх, держась за руки и шагая через две ступеньки. — И что будет еще подозрительнее, если мы не остановимся и не зайдем.

— Зайдем, — процедил Марнс.

Джанс не удивилась бы, если бы он плюнул через перила — его тон предполагал такое. Она вдруг ощутила, что обнажилось еще одно из ее слабых мест.

— Считай это актом «доброй воли», — сказала она, поворачиваясь к двери.

— Нет, я буду считать это вылазкой на разведку, — проговорил Марнс, следуя за ней.



Джанс поняла, что, в отличие от роддома, в компьютерном отделе их не пропустят в таинственные глубины. Пока они ждали, она увидела, что даже одного из здешних работников — это было ясно по его красному комбинезону — тщательно обыскали перед тем, как выпустить на лестницу. Похоже, в обязанности человека с дубинкой — сотрудника отряда внутренней безопасности Ай-Ти — входила проверка всех проходящих через металлические ворота. Впрочем, дежурная по другую сторону ворот оказалась достаточно почтительна и вроде бы даже рада тому, что мэр нанесла им визит. Она выразила им соболезнования по поводу недавней очистки, что было странно, — но Джанс не отказалась бы слышать подобное чаще. Их провели в небольшой зал для совещаний, примыкающий к главному холлу, и мэр предположила, что здесь удобно собирать представителей разных отделов, не докучая им необходимостью преодолевать заслон из сотрудников службы безопасности.

— Посмотрите на все это пространство, — прошептал Марнс, едва они оказались в зале вдвоем. — Видели, какого размера здесь холл?

Джанс кивнула. Она обвела взглядом стены и потолки, высматривая глазки или нечто иное, подтверждающее жутковатое ощущение, что за ними наблюдают. Положив рюкзак и трость, она устало вытянулась в одном из роскошных кресел. Когда оно сдвинулось, мэр поняла, что кресло на колесиках. На отлично смазанных колесиках.

— Всегда хотел сюда заглянуть, — признался Марнс, разглядывая холл через застекленное окно. — Каждый раз, когда проходил мимо — а случалось это всего раз десять, — мне было любопытно посмотреть, что тут внутри.

Джанс едва не попросила его замолчать, но побоялась, что это заденет его чувства.

— Ух ты, а он сюда торопится. Наверное, из-за вас.

Повернув голову, Джанс увидела через окно идущего к ним Бернарда Холланда. На какой-то момент он скрылся из виду, затем дверная ручка опустилась, и он вошел в комнату — невысокий мужчина, в чьи обязанности входило поддерживать бесперебойную работу компьютерного отдела.

— Мэр.

Бернард широко улыбнулся. Передние зубы у него оказались кривые. Редкие обвислые усы не могли скрыть этого недостатка. Низкорослый и полный, с очками на маленьком носу, он выглядел образцом технического специалиста. Кроме того — во всяком случае, для Джанс, — он выглядел умным.

Бернард протянул руку мэру, когда та встала с кресла. Проклятая штуковина едва не укатилась из-под нее, когда она оперлась о подлокотники.

— Осторожно, — предупредил Бернард, подхватывая мэра под локоть. — Помощник. — Он кивнул Марнсу, пока Джанс восстанавливала равновесие. — Для меня честь видеть вас здесь. Я знаю, что вы редко отправляетесь в такие путешествия.

— Спасибо, что сразу согласились с нами встретиться, — сказала Джанс.

— Конечно. Пожалуйста, располагайтесь поудобнее.

Он указал на полированный стол для совещаний. Тот смотрелся лучше, чем стол в кабинете мэра, но Джанс успокоила себя, предположив, что здешний стол блестит, потому что им меньше пользуются. Она осторожно уселась в кресло, потом сунула руку в рюкзак и достала несколько папок.

— Сразу к делу, как и всегда, — заметил Бернард, присаживаясь рядом с ней. Сдвинув маленькие круглые очки к основанию носа, он поерзал в кресле, и его пухлый животик уперся в стол. — Всегда ценил в вас это качество. А мы, как вы можете представить, после печальных вчерашних событий заняты. Нужно обработать много информации.

— И как там обстановка? — осведомилась Джанс, раскладывая перед собой папки.

— Есть плюсы и минусы, как всегда. Показания некоторых датчиков свидетельствуют об улучшении. Концентрации восьми известных токсинов в атмосфере снизились, хотя и незначительно. Доля двух повысилась. Большинство показателей осталось без изменений. — Он помахал рукой. — Много скучных технических подробностей, но все они будут изложены в моем отчете. Я отправлю его с носильщиком наверх еще до того, как вы вернетесь в офис.

— Это будет замечательно, — сказала Джанс.

Ей хотелось что-нибудь добавить, признать заслуги напряженно работающих сотрудников его отдела, сообщить, что еще одна очистка стала успешной. Однако выполнил эту очистку Холстон — единственный, кто был близок к тому, чтобы стать ее «тенью», и кого Джанс видела кандидатом на свое место, когда она умрет и будет питать корни фруктовых деревьев. Потому говорить об очистке было тяжело и уж тем более не хотелось ей аплодировать.

— Обычно я телеграфирую вам подобную информацию, — начала она, — но раз уж мы проходим мимо, а вы не подниметесь на очередное заседание комитета еще… сколько, три месяца?

— Время летит быстро, — проговорил Бернард.

— Вот я и решила, что мы можем неформально прийти к соглашению сейчас, чтобы я смогла предложить работу нашему лучшему кандидату. — Она взглянула на Марнса. — Как только она согласится, мы сможем оформить назначение на обратном пути, если вы не возражаете.

Она подтолкнула папку к Бернарду и удивилась, когда тот достал собственную папку.

— Что ж, давайте это рассмотрим, — согласился Бернард. Он открыл свою папку, лизнул палец и перелистал несколько страниц высококачественной бумаги. — Нам телеграфировали о вашем визите, но ваш список кандидатов попал ко мне на стол только сегодня утром. Иначе я попытался бы избавить вас от этого путешествия вниз и обратно. — Он достал лист без единой складочки. Бумага даже не выглядела отбеленной. Джанс задумалась, где Ай-Ти берет такую новенькую бумагу, в то время как в ее офисе трясутся над каждым листком. — По моему мнению, из трех имен в этом списке лучший кандидат — Биллингс.

— Мы можем обсудить его следующим… — начал было Марнс.

— А я считаю, его следует обсудить первым.

Он подтолкнул документ к Джанс. Это оказался договор о согласии на должность с несколькими подписями внизу. Одна строка оставалась пустой, под ней было аккуратно напечатано имя мэра.

У Джанс перехватило дыхание.

— Вы уже связывались с Питером Биллингсом по этому поводу?

— Он согласился. Судейская мантия становится ему тесновата, ведь он так молод и полон энергии. Думаю, он был отличным кандидатом на роль судьи, а сейчас стал еще более подходящим претендентом на должность шерифа.

Джанс вспомнила процесс выдвижения Питера на должность судьи. В тот раз она согласилась с предложением Бернарда, чтобы в следующий раз он пошел ей навстречу. Она рассмотрела подпись — почерк Питера был ей хорошо знаком по его многочисленным сообщениям, отправленным наверх от лица судьи Уилсона, у которого Питер в настоящее время стажировался. Она подумала, что один из носильщиков, с извинениями обогнавший их сегодня, мчался вниз по лестнице как раз с этим листком бумаги.

— К сожалению, Питер сейчас третий в нашем списке, — сказала наконец Джанс. В ее голосе неожиданно послышалась усталость. Он звучал тихо и слабо в огромном пространстве этого редко используемого и чрезмерно большого помещения.

Мэр взглянула на Марнса — тот испепелял договор взглядом, стиснув челюсти.

— Что ж, полагаю, мы все знаем, что имя Мерфи попало в список из вежливости. Он слишком стар для такой работы…

— Он моложе меня, — оборвала его Джанс. — А я справляюсь прекрасно.

Бернард наклонил голову:

— Да, но… боюсь, ваш первый кандидат просто не подойдет.

— Это еще почему? — спросила Джанс.

— Не знаю, насколько… тщательно вы ее проверяли, но у нас хватало проблем с этой кандидаткой, и я не могу на нее согласиться. Пусть даже она из отдела техобслуживания.

Последнее слово Бернард произнес так, точно оно было пропитано ядом.

— Какого рода проблем? — осведомился Марнс.

Джанс бросила на него предупреждающий взгляд.

— Ничего такого, о чем мы захотели бы сообщить. — Бернард повернулся к Марнсу. Теперь яд источали глаза коротышки — неприкрытую ненависть к Марнсу или, возможно, к звезде на его груди. — Ничего достойного внимания закона. Но были кое-какие… реквизиции из ее офиса, перенаправления материалов в обход нас, необоснованные заявки о приоритетности и тому подобное. — Бернард глубоко вздохнул и сложил руки на лежащей перед ним папке. — Я не стану заходить настолько далеко, чтобы называть произошедшее кражей, но мы посылали жалобы Дигану Ноксу как начальнику механического отдела, чтобы проинформировать его об этих… нарушениях.

— И это все? — прорычал Марнс. — Реквизиции?

Бернард нахмурился и накрыл ладонями папку:

— Все? Вы меня вообще слушали? Она практически крала вещи, перенаправляя то, что заказывал мой отдел. И не факт, что они использовались для нужд бункера. Она вполне могла их присвоить. Господь свидетель — эта женщина потребляла гораздо больше электричества, чем ей было положено по нормам. Может, она продавала его за читы…

— Это официальное обвинение? — осведомился Марнс, демонстративно доставая из кармана блокнот и щелкая механической ручкой.

— Э-э… нет. Повторю — мы не хотели беспокоить вас. Но вы сами видите, что она не из тех, кто достоин начать карьеру по охране закона. От механика я ожидаю честности. И боюсь, этой кандидатке следует остаться там, где она есть, «на глубине».

Бернард похлопал по папке, как бы подводя итог.

— Таково ваше предложение, — уточнила Джанс.

— Да. И я думаю, поскольку у нас есть наготове прекрасный кандидат, желающий служить и уже живущий на верхних этажах…

— Я приму ваше предложение к сведению.

Джанс взяла со стола новенький листок с договором и намеренно сложила его пополам, а затем прогладила сгиб ногтем по всей длине. Потом сунула листок в одну из папок, пока Бернард с ужасом наблюдал за этой процедурой.

— И поскольку у вас нет формальных жалоб против нашей первой кандидатки, приму это за ваше молчаливое согласие на разговор с ней по поводу работы. — Джанс встала и подхватила свой рюкзак. Сунув папки в наружный карман, она застегнула клапан и взяла прислоненную к столу трость. — Спасибо, что встретились с нами.

— Да, но…

Бернард выскочил из-за стола и догнал направившуюся к выходу Джанс. Марнс встал и последовал за ними, ухмыляясь.

— Что я скажу Питеру? Он ведь уверен, что в любой момент может приступить к работе!

— А не надо было ничего ему говорить, — отрезала Джанс. Остановившись в холле, она пронзила Бернарда взглядом. — Я послала вам свой список не для разглашения. А вы все разболтали. Поймите, я ценю все, что вы делаете для бункера. Мы с вами уже давно и мирно работаем вместе, наблюдая процветание, какого, возможно, у наших людей никогда еще не было…

— Именно потому… — начал Бернард.

— Именно потому я вам прощаю нынешнее злоупотребление. Это моя работа. Мои люди. Они доверили мне принимать подобные решения. Вот почему мы с помощником и решили спуститься. Мы дадим нашему главному кандидату возможность ответить на все вопросы. И я обязательно зайду к вам на обратном пути, если понадобится что-либо подписать.

Бернард развел руками, признавая поражение:

— Ну, хорошо. Извиняюсь. Я лишь надеялся ускорить процесс. А теперь прошу вас, отдохните немного. Вы мои гости. Позвольте принести вам еды, может быть, фруктов?

— Мы пойдем дальше, — сказала Джанс.

— Хорошо. — Он кивнул. — Но хотя бы воды? Наполнить ваши фляги?

Джанс вспомнила, что одна из фляг уже пуста, а им нужно пройти еще несколько этажей.

— Это будет очень любезно, — согласилась Джанс.

Она подала знак Марнсу, и тот повернулся, чтобы она смогла достать его флягу из рюкзака. Затем сама повернулась к нему спиной, подставляя свою флягу. Бернард махнул одному из своих работников, чтобы тот взял и наполнил фляги, сам же все это время не сводил с путников глаз.

11

Они спустились почти до пятидесятых этажей, прежде чем к Джанс вернулась ясность мыслей. Ей все казалось, что она ощущает в рюкзаке тяжесть контракта с Питером Биллингсом. Отставший на пару ступеней Марнс что-то бормотал себе под нос, ругая Бернарда и едва за ней поспевая. Джанс поняла, что зациклилась. Усталость в ногах смешалась с нарастающим ощущением, что их путешествие может оказаться напрасным. Сперва отец предупредил, что его дочь не согласится. Потом на нее стали давить в Ай-Ти, чтобы она остановилась на другом кандидате. И теперь каждый шаг вниз она делала со страхом и одновременно с новой уверенностью, что именно Джульетта — правильный выбор. Им нужно будет уговорить эту женщину из механического согласиться на пост шерифа — хотя бы ради того, чтобы утереть нос Бернарду и сделать тяжелое путешествие ненапрасным.

Джанс была стара, она являлась мэром уже давно — отчасти потому, что хорошо выполняла свою работу, отчасти потому, что ей удавалось предотвращать многие неприятности, но в основном благодаря тому, что она редко поднимала шум. У нее крепло чувство, что сейчас самое подходящее время поднять шум — именно сейчас, когда она достаточно стара, чтобы не обращать внимания на последствия. Оглянувшись на Марнса, она поняла, что это справедливо и для него. Их время почти вышло. Лучшее и самое важное, что они еще могут сделать для бункера, — обеспечить, чтобы их старания не пропали даром. Никаких восстаний. Никакого злоупотребления властью. Именно поэтому ее кандидатура была единственной на нескольких последних выборах мэра. Но теперь Джанс ощущала, что приближается к финишу, а молодые и крепкие бегуны готовятся ее обогнать. Сколько уже судей она утвердила по просьбе Бернарда? А теперь еще и шерифа? И долго ли ждать, пока сам Бернард станет мэром? Или, что еще хуже, — хозяином марионеток, протянувшим веревочки по всему бункеру.

— Не торопитесь, — попросил Марнс, отдуваясь.

Джанс осознала, что идет слишком быстро, и пошла медленнее.

— Этот ублюдок вас разозлил, — сказал он.

— Ты тоже лучше помалкивай, — прошипела она в ответ.

— Вы проходите мимо садов.

Джанс взглянула на номер площадки и увидела, что Марнс прав. Если бы она обращала внимание на окружающее, то почувствовала бы и запах. Когда двери на следующей площадке распахнулись, из них вышел носильщик с мешками фруктов на плечах, выпустив на лестницу ошеломляющий запах пышной влажной растительности.

Время стояло послеобеденное, и этот аромат опьянял. Носильщик, хотя и был сильно нагружен, все же увидел, что они выходят с лестницы на площадку, и придержал для них дверь ногой, потому что руки у него были заняты большими мешками.

— Мэр, — поприветствовал он Джанс, наклонив голову, потом кивнул и Марнсу.

Джанс поблагодарила его. Большинство носильщиков были ей внешне знакомы — она неоднократно видела, как они доставляли грузы по всему бункеру. Но они никогда не задерживались на одном месте достаточно долго, чтобы она успела их о чем-нибудь спросить и запомнить, как их зовут, а память на имена у нее была отменная. Входя вместе с Марнсом на гидропонную ферму, Джанс задумалась: успевают ли носильщики каждый вечер вернуться домой, к семьям? И есть ли у них вообще семьи? Может, они в этом смысле живут как священники? Она была слишком стара и слишком любопытна, чтобы не знать о таких вещах. Но возможно, нужно провести целый день на лестнице, чтобы оценить работу носильщиков. Они были подобны воздуху, которым она дышала, — всегда на месте, всегда за работой, настолько необходимые, что стали вездесущими и воспринимались как нечто само собой разумеющееся.

— Только понюхайте, как пахнут эти апельсины, — сказал Марнс, вырвав Джанс из задумчивости.

Он полной грудью втянул воздух, когда они прошли сквозь низкие ворота сада. Работник в зеленом комбинезоне махнул им.

— Рюкзаки сюда, мэр, — произнес он, указывая на стену с ячейками, хаотично заполненными сумками и пакетами.

Джанс исполнила просьбу, оставив рюкзак в одной из ячеек. Марнс затолкал его поглубже и сунул в эту же ячейку свой рюкзак. То ли он думал сэкономить место, то ли привычно хотел ее защитить, но Джанс сочла его поступок таким же приятным, как и воздух в садах.

— У нас зарезервировано на вечер, — сказала Джанс работнику.

Тот кивнул:

— Комнаты на этаж ниже. Думаю, ваши все еще готовят. Вы сюда просто с визитом или еще и поесть?

— И то и другое.

Молодой мужчина улыбнулся:

— Ну, пока вы будете ужинать, ваши комнаты точно подготовят.

«Комнаты», — отметила Джанс. Она поблагодарила работника и пошла следом за Марнсом через садовый лабиринт.

— Давно ты здесь был в последний раз?

— Угу, давно. Года четыре назад, верно?

— Верно, — рассмеялась Джанс. — И как я могла забыть? Преступление века.

— Рад, что вы считаете это забавным, — отметил Марнс.

В конце коридора начинался извилистый лабиринт гидропонных садов. Главный туннель змеился через два этажа бункера до самых дальних бетонных стен. Постоянный звук от сочащихся из труб и падающих вниз капель был удивительно успокаивающим, и легкие всплески эхом отражались от низкого потолка. Из туннеля с обеих сторон открывался вид на зелень кустов и невысоких деревьев, растущих среди переплетения белых пластиковых труб. Натянутые повсюду бечевки давали опору вьющимся побегам и стеблям. Сопровождаемые учениками мужчины и женщины в зеленых комбинезонах ухаживали за растениями. На шеях у них висели мешки, постепенно разбухавшие от сегодняшнего урожая, а садовые ножницы щелкали так ловко, будто руки работников оканчивались естественными клешнями. Обрезка проводилась с завораживающей легкостью — такое умение приобретается только после ежедневной практики в течение многих лет.

— Кажется, именно ты предположил, что ворует кто-то из своих? — спросила Джанс, все еще мысленно посмеиваясь.

Они с Марнсом следовали указателям, обозначающим направление к дегустационному и обеденному залам.

— Мы что, будем говорить об этом?

— Не знаю, что тебя смущает. Ты должен смеяться, вспоминая ту историю.

— Со временем, может, и буду.

Марнс остановился и уставился сквозь проволочную сетку на кусты томатов. От мощного запаха спелых плодов у Джанс заурчало в животе.

— Мы тогда буквально на уши встали, лишь бы арестовать гада, — негромко сказал Марнс. — Все это время Холстон себе места не находил. Каждый вечер слал мне сообщения, требовал новостей. Никогда еще не видел, чтобы ему так сильно хотелось кого-то арестовать. Словно ему это позарез требовалось, понимаете? — Он сжал пальцы на прутьях защитной решетки и уставился мимо томатов куда-то в прошлое. — Я вот сейчас вспоминаю, и получается, что он тогда уже был почти уверен, что с Эллисон что-то происходит. Будто он видел, как ею овладевает безумие. — Он повернулся к Джанс. — А вы помните, какая напряженность ощущалась в бункере до того, как Эллисон вышла на очистку? К тому моменту очистки не было уже очень давно. Все были на грани.

Джанс больше не улыбалась. Она подошла ближе к Марнсу. Тот снова повернулся к растениям и стал смотреть, как работница срывает помидоры и кладет их в корзинку.

— Думаю, Холстон хотел сбросить эту напряженность, понимаете? Наверное, ему хотелось самому спуститься и расследовать те кражи. Каждый день он требовал от меня отчеты, как будто от них зависела его жизнь.

— Извини, что заговорила об этом, — сказала Джанс и положила ладонь ему на плечо.

Марнс повернул голову и посмотрел на ее руку. Под усами виднелась его нижняя губа. Джанс представила, как он целует ей руку, и убрала ее.

— Ничего, — ответил он. — Если позабыть обо всем прочем, то это, пожалуй, очень даже забавно. — Он повернулся и пошел дальше по коридору.

— А вы узнали, как он сюда попал?