Мейв Бинчи

Холодный зной

Посвящается дорогому, благородному Гордону, grazie per tutto, со всей моей любовью.
Она сидела в библиотеке, просматривая книги в отделе итальянской литературы. В основном это были не разрекламированные издания, очевидно, купленные Эйданом Дьюном на свои деньги. Он такой добрый человек, энтузиаст, возможно, мог бы помочь ей. А она поможет ему. Впервые после возвращения в Ирландию Синьора почувствовала себя спокойно. Она потянулась и зевнула, подставив лицо под яркие лучи летнего солнца, светившего в окно.

Она собиралась преподавать итальянский и была настроена решительно. Синьора не вспоминала об Италии. Ее мысли обращены к Дублину: найдут ли они учеников для своего будущего класса — она и мистер Дьюн, она и Эйдан. Сейчас нужно быть серьезной, а не витать в облаках.

Эйдан

Это было давно, еще в 1970-м, когда они просто обожали отвечать на вопросы тестов.

Эйдан мог отыскать их, например, в воскресной газете. «Вы заботливый муж?», или «Что вам известно о шоу-бизнесе?», или «Вы легко сходитесь с людьми?» и «Насколько внимательны вы к своим друзьям?»

Но это было так давно.

Сейчас, если Нел или Эйдан Дьюн увидят список вопросов, они не побегут сломя голову отвечать на них, а потом с интересом смотреть, сколько баллов набрали. Теперь было бы слишком болезненно отвечать на вопросы типа «Как часто вы занимаетесь любовью?»: а) больше четырех раз в неделю, б) в среднем дважды в неделю, в) каждую субботу, г) значительно реже.

Если бы сейчас кто-то из них увидел вопрос: «Подходите ли вы друг другу?», то, несомненно, перелистнул бы страницу. И не было бы никакого скандала, никто бы не стал биться головой о стену. У Эйдана нет повода не доверять Нел. Он не сомневался в ее порядочности. Не слишком ли это самонадеянно — так доверять ей? Она была привлекательной женщиной, мужчины всегда оборачивались ей вслед.

Эйдан знал мужчин, которые были искренне ошеломлены, узнав, что их жены заводят романы на стороне. А они оказались настолько самодовольными и не хотели видеть дальше собственного носа. Но Эйдан слишком хорошо знает Нел и сразу поймет, если у нее кто-нибудь появится. Кстати, где бы она могла встречаться с ним? А если бы у нее был кто-то, она бы придумала, куда им пойти? Нет, это просто нелепая мысль.

Возможно, кому-то доводилось испытывать подобные сомнения. Однако об этом не станешь рассказывать первому встречному. Как не скажешь, например, о том, что тебя мучают боли в ногах после длительной прогулки, или о том, что в последнее время ты не понимаешь и слышать не можешь лирические попсовые песни. А может быть, ты просто-напросто перестал быть человеком, считающим себя центром вселенной.

Похоже, то же самое чувствовал любой мужчина сорока восьми лет, которому вот-вот исполнится сорок девять. Во всем мире найдутся мужчины, желающие, чтобы их жены стали непосредственнее и эмоциональнее. Это касается не только секса. Хотелось бы побольше рвения и энтузиазма и в других делах.

Сколько времени прошло с тех пор, как Нел в последний раз интересовалась его работой, спрашивала о его планах. А ведь было время, когда она знала имена всех школьных учителей и многих учеников и могла подолгу обсуждать программы уроков, экскурсий и познавательных игр и слушать о проектах Эйдана относительно стран «третьего мира».

Но сейчас она вряд ли знала, что происходит. Когда назначили нового министра образования, Нел только пожала плечами. «Надеюсь, она окажется не хуже своего предшественника», — это был единственный ее комментарий. Нел больше не интересовалась его работой. И Эйдан не винил ее.

Он научился примитивно просто объяснять все происходящее. Порой он даже слышал собственный голос, эхом отдающийся в ушах. Это было похоже на жужжание, и его дочери закатывали глаза к небу, желая знать, почему в свои двадцать один и девятнадцать лет они вынуждены выслушивать отцовские сентенции.

Эйдан пытался не докучать им. Учителя отзывались о них как о трудолюбивых и усердных девочках. Он приложил огромные усилия, чтобы подобрать ключики к их сердцам.

Нел никогда не рассказывала никаких историй и не обсуждала ресторан, в котором работала кассиром. «Ах, ради бога, Эйдан, это работа, — говорила она. — Я сижу, принимаю кредитные карты или чековые книжки, или наличные и отсчитываю сдачу. Потом вечером иду домой, а в конце недели получаю зарплату. И приблизительно так же существует девяносто процентов людей во всем мире. Мы не мечтаем ни о чем заоблачном; мы нормальные люди, вот и все». В ее словах не было намерения ранить или как-то унизить его, но все же это звучало как пощечина. Ему хотелось закрыться у себя в кабинете и обдумывать проблемы.

Дни шли, Нел с нетерпением ждала перемен в его карьере, искренне болела за него. В другой ситуации Эйдан был бы ей благодарен за солидарность. Возможно, когда он станет директором, он оценит ее поддержку.

А может, он ведет себя как дурак? Наверное, у него остался хоть какой-то интерес к собственной жене и двум дочерям. В последнее время он все чаще ощущал, что, находясь дома, он на все смотрит как будто со стороны, как будто он умер некоторое время назад, и все с облегчением вздохнули. Нел ходила на работу в ресторан, раз в неделю навещала свою маму, Эйдан не ходил с ней, она говорила, что они просто мило по-семейному болтают. Ее мама любила, когда все у них было в порядке.

— У тебя все хорошо? — спросил Эйдан взволнованно.

— Я смотрю, ты не проводишь факультативных занятий по философии для десятиклассников, — сказала Нел. — У меня все нормально, так же как и у всех, я полагаю. Не можешь же ты все это бросить?

Конечно, Эйдан не мог бросить. Он говорил ей, что это не просто дополнительные занятия по философии для продвинутых учеников. Это был вводный курс в философию и не для десятиклассников, а для выпускников. Ему никогда не забыть, каким взглядом Нел посмотрела на него. Она начала что-то говорить, но передумала. На ее лице появилось выражение жалости, которой она вовсе не чувствовала. Она смотрела на него, как могла смотреть на несчастного бродягу, сидящего на улице, одетого в пальто, подпоясанное веревкой, и пьющего горячительное из горла бутылки.

Отношения с дочерьми складывались не лучше. Гранья работала в банке, но мало что рассказывала об этом, во всяком случае своему отцу.

Иногда он разговаривал с ее друзьями, и тогда, казалось, она становилась оживленнее. То же самое происходило с Бриджит. В туристическом агентстве все просто замечательно, папа, и хватит уже об этом. Конечно, все замечательно, и отпуск два раза в году, и долгие перерывы на ленч, потому что их там работает целая рота.

Гранья не хотела говорить о банковской системе в целом. Не она придумала кабальную систему кредитов. На ее столе лежат бумаги, с которыми она работает каждый день. Вот и все. Чертовски просто. Бриджит не считала, что продает туристам некую мечту. «Пап, но если они не захотят поехать в отпуск, никто не станет скручивать им руки, насильно приводить в агентство и заставлять покупать тур».

Эйдан жалел, что не был более наблюдательным. Когда все это случилось… это растущее отчуждение? Было время, когда девочки, приняв ванну, чистенькие и сияющие, сидели рядом с ним в своих розовых халатиках, и он рассказывал им истории, а Нел посматривала на них с любовью. Но это происходило давно. Тогда были славные времена. Когда дочери сдавали экзамены, Эйдан раздобыл тесты, благодаря чему у них появилось преимущество. Девочки были в восторге. Он вспомнил, как они праздновали, когда Гранья получила сертификат об окончании школы, а потом устроилась на работу в банк. В обоих случаях они отмечали эти события в большом отельном ресторане, и официант сфотографировал их всех вместе. У Бриджит все было точно так же. Праздничный ужин и фотосессия. На тех фотографиях они выглядели абсолютно счастливой семьей. Неужели все это напускное?

Судя по всему, так оно и было, потому что с той поры прошло лишь несколько лет, а он не мог сесть и просто поговорить со своей женой и двумя дочками — с людьми, которых любил больше всего на свете, — поделиться с ними своими страхами, рассказать о том, что он, возможно, и не станет директором.

Он проводил столько времени в школе, так много работал во внеурочные часы и где-то в глубине души чувствовал, что никому, по большому счету, это не нужно.

А вот его коллега приблизительно одного с ним возраста, которого звали Тони О’Брайен, никогда не задерживался после уроков, чтобы поддержать футбольную команду, никогда не участвовал в преобразовании учебного плана, не интересовался жизнью школы. Тони О’Брайен курил в школьных коридорах, где курить категорически запрещалось, и заходил перекусить в паб. Все видели, что он выпивал пару кружек пива и съедал сандвич с сыром. Его, холостяка, часто видели в компании с девушкой вдвое моложе. Несмотря на все это, его кандидатура рассматривалась на роль директора школы.

За последние несколько лет мировоззрение Эйдана так изменилось, что многие вещи перестали возмущать его, однако такое поведение Тони переходило всякие границы. Эйдан запустил пальцы в волосы, которые сильно поредели в последнее время. Конечно, у Тони О’Брайена на голове была копна темных волос, закрывающих шею и постоянно попадающих в глаза. Хорошо, когда у тебя красивые волосы, а вот лысым быть никому не хочется… Эйдан ухмыльнулся. Если бы он мог посмеяться над своей паранойей, вероятно, мысли о жалости к самому себе ушли бы прочь. И он посмеется. Хоть кто-то из его окружения должен оставаться веселым.

В одном из воскресных выпусков газет он увидел тест: «Напряжены ли вы?». Эйдан правдиво ответил на все вопросы и в результате набрал семьдесят пять очков — наибольшее количество. Оказалось, что он не был готов к такому вердикту. Если вы набрали свыше семидесяти баллов, то находитесь на грани эмоционального срыва. Выпустите пар, иначе взрыв будет слишком оглушительным.

Всегда считалось, что подобные тесты не несли особого смысла. Вот почему Эйдан и Нел всегда относились к ним с иронией, но сейчас этот тест почему-то сильно расстроил его. Он сказал самому себе, что газетам нужно чем-то заполнять свои страницы, иначе на них будут оставаться пробелы.

Эйдан знал, что у него просто шалят нервы. Но эмоциональный взрыв?

Он записал ответы на вырванном из тетради листке бумаги, чтобы кто-нибудь из семьи не нашел и не прочитал о его проблемах.

Воскресенья стали для Эйдана просто невыносимы. В прошлом, когда они были настоящей семьей, счастливой, отправлялись на пикники летом, а когда погода становилась прохладнее, устраивали пешие прогулки, Эйдан хвастался, что его семья никогда не будет похожа на те дублинские семьи, которые сидят в своих домах и дальше собственных кварталов никуда не высовываются.

Однажды, в какой-нибудь из воскресных дней, он посадит своих девочек на поезд, идущий на юг, и они взберутся на Брэй Хэд и увидят оттуда соседний Виклоу, а в следующее воскресенье отправятся на север, чтобы посетить маленькие деревушки, расположенные на побережье, у каждой из которых свой неповторимый колорит. А потом он выберет день, и они поедут в Белфаст и увидят другую часть Ирландии.

Это было самое счастливое время. Эйдан удачно совмещал роли школьного учителя и отца, опытного преподавателя и старшего друга. Папочка знал ответы на все вопросы: как доехать до замка Карикфергус или до фольклорного музея Ольстера и где купить самые лучшие чипсы, перед тем как сесть на поезд и вернуться домой.

Эйдан вспомнил женщину, однажды ехавшую с ними в поезде, которая сказала Гранье и Бриджит, что этим малышкам очень повезло с папой, который так много знает и всему их учит. Они важно закивали в знак согласия, а Нел шепнула ему, что женщина, судя по всему, очарована Эйданом, но пусть даже не мечтает прибрать его к рукам. И Эйдан почувствовал себя на седьмом небе и самым важным человеком на земле.

Сейчас, в этот воскресный день, ему казалось, что его едва ли замечают в доме.

Их семью никогда нельзя было назвать традиционной в плане воскресных обедов: жареное мясо или ягненок или цыпленок с картошкой или овощами, как в других семьях. Из-за тяги к всевозможным приключениям воскресенье было необычным днем в их семье. Эйдан жалел, что все изменилось. Он примкнул к толпе. Нел иногда выходила с ним, но все чаще она наведывалась к своим сестрам или подругам с работы. А теперь еще и все магазины открыты в воскресенье, так что пойти можно куда угодно.

С девочками было бесполезно разговаривать. Он понял это, когда им исполнилось семнадцать лет. Они просыпались только к ленчу, готовили себе сандвичи, потом смотрели фильмы, вертелись у туалетного столика, мылись, стирали одежду, болтали с подружками по телефону, договариваясь выпить по чашке кофе.

Со своей мамой они явно находили общий язык. Деньги не экономили, почти все тратили. А в семейный бюджет, насколько ему было известно, они ничего не вкладывали.

Эйдану было интересно узнать, как Тони О’Брайен проводит выходные. Он был уверен, что Тони конечно же не посещает мессу. Однажды ученики спросили его: «Сэр, вы ходите на церковную службу по воскресеньям?»

Тони ответил: «Иногда хожу, когда у меня есть настроение поговорить с Богом». Эйдан знал об этом, потому что ему с ликованием по секрету доложили девчонки и мальчишки.

Он очень умен, очень, подумал Эйдан. Он не отрицал существования Бога, наоборот, представил все так, что они с Богом друзья и он может прийти в церковь и поболтать с Ним по-свойски, когда будет в хорошем расположении.

В воскресенье Тони, скорее всего, просыпается поздно. Он живет в доме, какие сегодня называют «таунхаусами», — то же самое, что и квартира, только одна большая гостиная и кухня расположены внизу, а большая спальня и ванная комната — наверху. Входная дверь открывается прямо на улицу. По утрам молодые женщины составляют ему компанию.

А что, интересно, Тони О’Брайен делает сейчас, в два часа тридцать минут, в это дождливое воскресенье? Возможно, собирается на ленч к кому-нибудь из коллег учителей.

Эйдан Дьюн был честным человеком. Он признавал, что в таких вопросах люди имеют право выбора. Тони О’Брайен не тащил этих женщин за волосы в свой дом. Не существовало закона, который бы гласил, что он должен обязательно жениться и воспитывать двух взрослых дочерей, как это делал Эйдан. Но, кстати, он не ханжа и поэтому не станет осуждать образ жизни Тони. Просто все так сильно изменилось. Как будто кто-то поменял жизненные приоритеты. И с ним, Эйданом, не посоветовался.

А как Тони проведет остаток дня? Естественно, он не вернется в постель после обеда. Возможно, пойдет прогуляться, или к нему в гости наведается подружка, и они будут слушать музыку. Тони часто рассказывал о своих CD-дисках. Когда он выиграл в «Лотто» триста пятьдесят долларов, то нанял плотника, который работал на школьной территории, и заплатил ему, чтобы тот установил полку для хранения пятисот дисков. Тогда все были под впечатлением. У Эйдана появилась некая зависть. Откуда у Тони столько денег, чтобы тратить их на такое количество дисков? Он знал, что Тони покупал около трех штук каждую неделю. Где найти столько времени, чтобы слушать их? А потом сидеть в пабе с друзьями, или идти в кинотеатр смотреть иностранный фильм с субтитрами, или проводить время в джаз-клубе.

Возможно, именно такой жизнью и надо жить.

Никому не интересно то, как он, Эйдан Дьюн, проводит выходные.

Когда он возвращался со службы около часа дня и спрашивал, хочет ли кто-нибудь яичницу с беконом, то слышал в ответ хор раздраженных голосов своих дочерей: «Боже, нет, папа!» или «Папочка, пожалуйста, даже не произноси этих слов и, если будешь готовить, закрой кухонную дверь поплотнее». Если Нел была дома, она могла оторвать взгляд от книги и спросить: «Зачем?» Ее тон никогда не был враждебным, лишь немного изумленным, как будто он сделал ей какое-то непристойное предложение. Позже она могла приготовить что-то для себя, вроде салата или сандвича.

Эйдан с грустью вспомнил посиделки за столом в доме своей матери — без веской причины никто не мог встать и уйти. Откуда же ему было знать, что в его семье настанут времена, когда каждый будет брать себе еду, разогревать ее в микроволновке и уходить в гостиную, чтобы посмотреть какую-нибудь дурацкую программу, или в спальню, где когда-то — как же давно это было! — они с женой занимались любовью.

В доме же была настоящая столовая с массивной темной мебелью, к которой все четверо долго привыкали, когда купили дом. Даже если бы они по-прежнему оставались интересными друг другу, все равно этого было мало. Однажды или пару раз Нел осторожно предложила, чтобы Эйдан поел в кабинете. Но он отказался, потому что там рабочая обстановка, как будто он и не выходил из школы, а потом, пойдя у жены на поводу, он мог потерять положение главы семьи, отца, добытчика и человека, который когда-то верил, что его дом является центром вселенной. Так же он боялся, что если уступит ей, то следующим шагом будет то, что и спать ему придется там же, в кабинете. А еще внизу дома находится подсобка. Вполне вероятно, что со временем ему предложат переселиться в нее, предоставив трем женщинам возможность занять верхний этаж.

Он не должен допускать этого, надо бороться за свое место в семье, так же как каждый раз доказывать своим коллегам на работе, что не зря отдал школе столько лет.

Его мама никогда не понимала, почему колледж не назвали в честь какого-нибудь святого. Ведь многие школы называли. Ей было трудно объяснить, что теперь многое по-другому, смена поколений и так далее. Но Эйдан заверял мать, что в штате есть и священник, и монахиня. Они не принимали решений, но их мнение обязательно учитывалось с точки зрения религиозного воспитания подростков, которое играло важнейшую роль в ирландском образовании на протяжении многих и многих лет.

На эти слова мать Эйдана фыркнула. До чего же мы докатились, если священники и монахини радуются, что для них нашлось место в штате школы. Эйдан терпеливо пытался объяснить, что в девяностые годы религия занимает не главное место даже в средних школах. Для духовных наставников там просто не было вакансий.

Нел однажды слышала, как он спорил на эту тему со своей мамой, так что у него даже перехватывало дыхание. «Скажи ей, что они активно участвуют в школьной жизни, и всем станет легче». Эйдан ужасно раздражался, когда Нел говорила так. У нее не было причин бояться власти католической церкви. Она посещала службы все реже и практически отстранилась от веры. Но он не возражал. Вел себя спокойно и принимал это как данность. У жены не находилось времени на общение с его мамой; нет, никакой враждебности, просто Нел было совсем неинтересно.

Иногда мама интересовалась, когда они пригласят ее на обед, и Эйдан обычно отвечал, что скоро…

Он говорил ей это больше полугода. И тут совершенно не было вины Нел. Не было ее вины, даже если бы она постоянно приглашала свою маму, а его маму — нет. Конечно же его мама не скучала и всегда ходила на праздники в знакомые семьи. Но это было не то же самое. А как же давно они ничего не отмечали, не считая, естественно, того, что иногда поднимали тост за то, чтобы Эйдан стал директором.



— Ты хорошо провел выходные? — спросил Тони О’Брайен в учительской.

Эйдан удивленно взглянул на него. Давно ему не задавали подобного вопроса.

— Ты знаешь, вполне, — ответил Эйдан.

— Ну хорошо, удачи тебе. Вчера ночью я был на вечеринке и сейчас чувствую себя ужасно. Спал всего три часа, — простонал он.

— Ну, я думаю, запаса жизненных сил тебе хватит, чтобы дождаться окончания рабочего дня. — Эйдан надеялся, что его слова прозвучали не очень язвительно и критично.

— Уж не знаю. Вот видишь, что бывает, когда нет жены и семьи, которые могли бы утешить в трудную минуту. — Тони доброжелательно улыбнулся.

«Если бы вы не знали его и его образ жизни, то решили бы, что перед вами мудрейший человек», — подумал Эйдан.

Они шли вместе по коридорам колледжа Маунтинвью, того самого, который бы его мама назвала в честь святого Кевина или, что наиболее вероятно, святого Антония. Этого святого она, чем старше становилась, тем больше почитала. Именно с его помощью она находила свои очки по двенадцать раз в день. А еще жила надеждой, что с его помощью Эйдан станет… директором.

Мимо них пробежали дети, хором прокричав «доброе утро». Эйдан Дьюн прекрасно знал их всех и их родителей. И хорошо помнил их старших братьев и сестер, учившихся в той же школе. Тони же едва помнил… Это было так несправедливо.

— Вчера ночью я познакомился кое с кем, кого ты знаешь, — неожиданно сказал Тони.

— На вечеринке? Сомневаюсь, — улыбнулся Эйдан.

— Я тебе говорю! Когда я разговаривал с ней, то обмолвился, что преподаю здесь, и она спросила, знаю ли я тебя.

— И кто же она? — поинтересовался Эйдан против своей воли.

— Я так и не спросил ее имени. Милая девушка.

— Возможно, бывшая ученица?

— Нет, тогда она знала бы и меня.

— Как все таинственно, — сказал Эйдан вслед заходившему в класс Тони.

В классе повисла тишина. За что дети так уважали его, боялись слово произнести в его присутствии? Ради бога, Тони О’Брайен даже понятия не имел, как их зовут. Он сухо отрабатывал свои часы, и ему и в голову не приходило засидеться допоздна, проверяя домашние задания. В целом он не слишком-то переживал о школьниках. А они искали его одобрения. Эйдан не понимал этого.

Наверняка вы слышали, что женщины любят мужчин, которые обращаются с ними грубо. Он ощутил небольшое облегчение оттого, что Нел никогда не пересекалась с Тони. А потом что-то кольнуло у него внутри, какое-то знакомое ощущение, похожее на то, когда Нел давным-давно оставила его.

Эйдан Дьюн вошел в свой класс и стоял у двери минуты три, пока ученики наконец заметили его и перестали галдеть.

Он подумал, что мистер Уолш, директор, много лет работавший в колледже, мог пройти по коридору. Он вообразил себе это. Вам всегда кажется, что директор проходит мимо вашей двери как раз в тот момент, когда в классе стоит шум и гам. Хотя Эйдану нечего было волноваться. Он был одним из самых уважаемых преподавателей в школе, на хорошем счету, и каждый знал об этом.



В полдень мистер Уолш вызвал Эйдана Дьюна в свой кабинет. Обычно разговор с ним длился не более пяти минут, но сегодня все вышло иначе.

— Мы с вами одинаково смотрим на многие вещи, Эйдан, — начал директор.

— Я надеюсь, мистер Уолш.

— Да, мы смотрим на мир приблизительно одинаково. Но этого недостаточно.

— Я не совсем понимаю, о чем вы говорите? — Эйдан сразу решил спросить прямо. Будет ли это философская беседа? Или предупредительная? Или ему объявят выговор?

— Это система, понимаете? Директор не имеет права голоса. Сидит здесь как индюк, и что в итоге?

— Права голоса? — Эйдану показалось, что он понимает, к чему клонит Уолш, но решил притвориться, что находится в полном неведении.

Его решение было неверным и только расстроило директора.

— Ну же, вы знаете, о чем я говорю. О работе, друг мой, о работе.

— Ну да… — Сейчас Эйдан чувствовал себя дураком.

— Мое мнение совершенно не учитывается. Мне просто затыкают рот. Если я решусь, то вы будете на этом месте уже в сентябре. Я дам вам несколько дельных советов, как вести себя с этими грубиянами из девятого класса. Но все же думаю, что вы человек с богатым опытом и чувствуете, что хорошо для школы.

— Благодарю, мистер Уолш, очень приятно это слышать.

— Друг мой, выслушайте меня, прежде чем говорить «спасибо», и вы поймете… что благодарить меня не за что. Я не могу сделать ничего для вас, вот почему пытаюсь поговорить с вами, Эйдан. — Пожилой человек смотрел на него так, как будто Эйдан был отстающим учеником, не имевшим никакой надежды перейти в следующий класс. Именно таким взглядом иногда смотрела на него Нел. Эйдан с грустью осознал вот что: он учил детей с тех пор, как ему исполнилось двадцать два года, уже более двадцати шести лет, но так и не знал, что можно ответить человеку, пытающемуся насильно помочь ему.

Директор посмотрел на него пристально, и Эйдан подумал, что тот может прочитать его мысли.

— Ну, давайте, соберитесь! Не надо смотреть с таким вызовом. Я могу быть и не прав. Я уже старая лошадка и потому просто подумал о подходящей замене. Но я не предполагал, что мои слова могут прийтись вам не по душе.

Эйдан видел, что директор сильно сожалеет, что затеял этот разговор.

— Нет-нет, я просто думаю о том, что вы сказали, я имею в виду, что очень хорошо, что вы поделились своими эмоциями… Я имею в виду… — Голос Эйдана дрогнул.

— Ну, вы знаете, это еще не конец света…

— Конечно же, конечно.

— Я хочу сказать, что вы семейный человек, у вас много преимуществ. Большую часть жизни мы проводим дома, и хорошо, когда есть с кем перекинуться хоть словом. — Мистер Уолш уже много лет как овдовел, а единственный его сын навещал отца очень редко.

— Вы абсолютно верно все говорите, — собрался с духом Эйдан.

— Но? — Директор смотрел на него располагающим взглядом.

Эйдан заговорил медленно:

— Вы правы, это еще не конец света, но я полагаю, я подумал… что, возможно, такой поворот мог бы привнести что-то новое в мою жизнь. Я не имею в виду, что взвалил бы на себя лишние часы, потому что и так провожу в школе достаточно времени. Кстати, я, так же как и вы, влюблен в Маунтинвью.

— Я знаю, знаю, — произнес мистер Уолш мягко.

— Для меня одинаково равны и первоклашки, и выпускники. Это такое счастье — давать им новые знания, видеть, как они взрослеют на твоих глазах. И родительские собрания я тоже люблю проводить, хотя все остальные коллеги терпеть этого не могут, потому что у меня всегда есть что сказать про каждого ребенка и… — Эйдан неожиданно прервался.

Мистер Уолш слушал молча.

За дверью послышался шум голосов. Уже половина пятого, а значит, закончились уроки. Вдалеке раздавались звон сигналящих велосипедов, хлопанье дверей, крики школьников, разбегающихся в разных направлениях к ждущим их автобусам. Скоро в коридорах появятся уборщицы со щетками и корзинками для мусора и начнут подметать полы. А потом раздастся гул моющей машины. Такой знакомый, успокаивающий звук.

— Полагаю, это Тони О’Брайен, — произнес директор немного огорченно. — Похоже, именно его они хотят видеть на этой должности. Но пока ничего определенного, до следующей недели точно. Но вообще они считают его самым вероятным кандидатом.

— Почему вы так думаете? — Эйдан почувствовал легкое головокружение, вызванное ревностью и смущением.

— Я знаю, Эйдан. Но его даже католиком не назовешь. А что за моральные принципы у этого человека! У него нет любви к школе, но они считают, что это человек, проверенный временем. Хотя, если копнуть, в его педагогической практике можно найти множество проблем.

— Когда он ударил восемнадцатилетнего подростка? — уточнил Эйдан.

— Ну, все считают, что парень распространял наркотики, и потому ему нечего делать возле школы.

— Вы не можете просто так оставить ваше место, — произнес Эйдан.

— И я не могу, и вы не можете, но наши дни сочтены.

— Вам шестьдесят пять, мистер Уолш, мне же только сорок восемь, и я никогда не задумывался о том, чтобы сменить должность.

— И правильно делали, Эйдан. Вот о чем я и говорю. У вас есть любимая жена и дочери, жизнь вне школы. Вам нужно держаться за семью и не допускать, чтобы школа заняла место любовницы.

— Вы очень добры, и я ценю ваши слова. И это не лукавство. По правде говоря, благодаря вашим предостережениям я буду выглядеть не так глупо.



Вернувшись домой, Эйдан увидел Нел в черном платье. На шее у нее был повязан желтый платок. В этой униформе она всегда ходила на работу в ресторан.

— Но ты же не работаешь вечером по понедельникам, — прокричал он неожиданно для самого себя.

— У них не хватает сотрудников, и я подумала, почему бы мне не выйти… Сегодня все равно нет ничего хорошего по телевизору, — ответила она и только потом обратила внимание на его лицо. — Там в морозилке возьми кусок мяса, а на гарнир… посмотри, вроде осталась субботняя картошка… жаренная с луком. Хорошо?

— Хорошо, — ответил он. Он не станет ничего говорить ей. Возможно, это даже лучше, что Нел уходит. — А девочки дома?

— Гранья, видимо, переехала в ванную. Очевидно, сегодня тяжелый день.

— Кто-то, кого мы знаем? — Он сам не понял, почему это сказал, и заметил раздражение на ее лице.

— О чем ты говоришь?

— Помнишь, когда они были совсем маленькими, мы знали всех их друзей? — спросил Эйдан.

— Да, а как они будили нас, когда ни свет ни заря начинали кричать и играть в мяч… Ладно, мне пора идти.

— Отлично, удачи. — Его голос прозвучал совершенно бесстрастно.

— У тебя все в порядке, Эйдан?

— Как будто тебе не все равно, в порядке я или нет?

— Что это за ответ? Я задала тебе самый обыкновенный вопрос.

— А я и отвечаю. Тебе это важно?

— Уж не собираешься ли ты вызвать к себе жалость? Всем тяжело, Эйдан. Мы все устали. Никому не живется легко. Почему ты считаешь, что только у тебя проблемы?

— А что, у тебя есть проблемы? Ты никогда мне ничего не говорила.

— А какого черта я должна тебе сейчас что-то рассказывать, за три минуты до автобуса?

И она ушла.

Он заварил растворимого кофе и сел с чашкой за кухонный стол. Вошла Бриджит. У нее были темные волосы и веснушки, как у него, но, к счастью, не такие крупные. Старшая сестра была в мать — блондинка.

— Папа, это нечестно, она заняла ванную почти на час. Она пришла домой в половине шестого, в шесть часов зашла туда, а сейчас почти семь. Папа, скажи ей, чтобы выходила, мне тоже нужно.

— Нет, — быстро ответил он.

— Что значит «нет»? — Бриджит сильно удивилась.

Как он обычно поступал в такой ситуации? Попытался бы разрешить ее мирным путем, напомнив, что душ есть и на нижнем этаже. Но сегодня у него не было сил на то, чтобы разряжать обстановку. Пусть хоть подерутся, он и пальцем не пошевельнет, чтобы успокоить дочерей.

— Вы уже взрослые женщины, разберитесь уж как-нибудь. — И вышел в столовую, прихватив чашку с кофе и закрыв дверь.

Какое-то время он сидел, глядя перед собой. Казалось, жизнь складывается неправильно. Нет счастливых семейных обедов за большим столом, бесполезно стоящим в столовой.

Ни семья, ни друзья никогда не садятся на эти темные стулья, чтобы поговорить по душам.

Когда Гранья и Бриджит приводили подружек домой, они приглашали их в свои спальни или хихикали вместе с Нел на кухне. Эйдан оставался в гостиной и смотрел по телевизору передачи, которые ему совсем не хотелось смотреть. А не лучше ли было, если бы он имел свой укромный уголок, где мог бы спокойно отдыхать?

Вдруг в памяти возник стол, какой он видел в магазине секонд-хенд, такой замечательный стол с выдвигающейся крышкой. И в его комнате непременно стояли бы свежие цветы, потому что он любил их красоту и аромат и не забывал бы менять воду каждый день, что Нел считала скучным занятием. Днем в окно проникали бы мягкие лучи солнца. Возможно, он поставил бы у окна кресло или диван и повесил тяжелые шторы. Он мог бы там читать и приглашать друзей, да и не только, потому что теперь знал наверняка — у него больше не будет семейной жизни. Он должен осознать это и перестать надеяться на какие-либо изменения.

Он мог бы целую стену завесить полками с книгами, а возможно, приобрести CD-плеер. А может быть, наоборот, он никогда бы не стал покупать его, потому что не собирается соревноваться с Тони О’Брайеном. Можно ведь и завесить все стены картинами или фресками, привезенными из Флоренции. И Эйдан читал бы статьи в журналах о великих операх. Мистер Уолш думал, что у него есть семейная жизнь. Она действительно была раньше. Но теперь закончилась. Но он не станет посвящать себя школе.

Эйдан сидел, грея руки о чашку с кофе. Эта комната слабо отапливается, и темновато здесь. Нужно вкрутить еще лампочки, чтобы на стены не падали тени.

В дверь постучали. На пороге стояла Гранья, нарядно одетая.

— У тебя все хорошо, папа? — поинтересовалась она. — Бриджит сказала, что ты немного странный, вот я и подумала, не заболел ли ты?

— Нет, со мной все в порядке, — ответил он, но казалось, его голос звучит как-то отрешенно.

Если так показалось ему, то как же он прозвучал для Граньи? Эйдан попытался изобразить улыбку.

— Ты такая нарядная, куда-то идешь? — спросил он.

Дочь почувствовала облегчение, увидев прежнего отца.

— Я не знаю, я познакомилась с потрясающим парнем, как-нибудь расскажу тебе.

— Расскажи сейчас, — сказал он.

Гранья хмыкнула:

— Нет, пока не могу, я должна посмотреть, как у нас все пойдет. Если будет что рассказать, ты первый обо всем узнаешь.

Он ощутил невыразимую печаль. Девочка, которую он так долго не спускал с рук, которая смеялась над его шутками и считала его самым умным на свете, сейчас едва ли могла дождаться, чтобы убежать от его расспросов.

— Ладно, хорошо, — сказал он.

— Не сиди здесь, папа. Тут холодно и одиноко.

Эйдан хотел сказать, что в этом доме везде холодно и одиноко, но не стал.

— Веселого тебе вечера, дочка…



Он пошел в гостиную и сел перед телевизором.

— Что ты смотришь? — спросил он у Бриджит.

— А что бы ты хотел посмотреть?

Ее равнодушный ответ огорчил его еще больше, чем он мог ожидать.

Он посмотрел на свою младшую дочь, на ее веснушчатое лицо и большие карие глаза, такие дорогие и любимые. Обычно такая непосредственная в общении с ним, сегодня она посмотрела на него таким взглядом, как будто он лежал в больничном коридоре на каталке.

Они просидели рядом до половины двенадцатого, смотря передачи, которые им обоим совершенно не нравились.

Эйдан уже лежал в постели, когда Нел в час ночи вернулась домой. Свет был выключен, но Эйдан не спал. Он слышал, как к дверям дома подкатило такси; жене всегда оплачивали такси, когда она работала допоздна.

Она тихо вошла в комнату, и он почувствовал запах зубной пасты и шампуня, потому что она уже успела принять душ. Она включила настольную лампу на своем прикроватном столике, как делала всегда, чтобы почитать перед сном. Она никогда не обсуждала с ним книги, которые читала, да в последнее время он и не интересовался. Они вообще мало разговаривали.

Даже сегодня, когда ему так хотелось обнять ее, уткнуться в ее мягкую кожу и рассказать о Тони, который может стать директором школы, потому что он более пронырливый, не мог решиться излить ей свою душу. Эйдану хотелось сказать, что он переживает из-за того, что Нел приходится ходить в свой ресторан и наблюдать там за богатыми людьми, жующими и пьющими. Но он лежал и слушал, как вдалеке бьют городские часы.

В два часа Нел отложила книгу и приготовилась спать, лежа на своей стороне так далеко от него, как будто спала в соседней комнате. Когда часы на городской башне пробили четыре утра, Эйдан понял, что Гранье осталось спать три часа, до того как она встанет на работу.

Но он ничего не мог ни сказать, ни сделать. Было совершенно понятно, что девочки жили своей собственной жизнью, и он не мог учинять им допрос. Ему были неприятны эти мысли, но их семью уже нельзя было назвать полноценной. Они возвращались домой, когда хотели, а если не возвращались, то звонили в восемь часов утра во время завтрака — сказать, что с ними все в порядке и что они ночевали у подружки. Но Нел поощряла такое поведение, предпочитая, чтобы девочки остались у кого-то из своих подруг, чем в подвыпившем состоянии возвращались домой или, не поймав такси, под утро шли пешком.

Эйдан почувствовал облегчение, когда услышал щелчок дверного замка и быстрые шажки по ступенькам. В ее возрасте Гранье вполне хватало и трех часов, чтобы выспаться.

В его голове роились глупые планы. Он мог уйти из школы в знак протеста. Несомненно, он бы без труда устроился в частный колледж, например, где всегда требовались учителя. Эйдан как преподаватель латыни всегда будет востребован. Он мог бы занять должность завуча, предоставив список своих заслуг, ведь он перерабатывал много часов, повышал свою квалификацию и проводил с ребятами факультативные занятия.

По сравнению с Тони О’Брайеном он был просто образцовым учителем. Взять хотя бы тот факт насилия над бывшим учеником. Тони не имел права так поступать, и это должно было стать сигналом для тех, кто выдвигал его на пост директора школы. А может, стоит написать анонимное письмо священнику и монахине, входящим в состав школьного менеджмента, и открыто рассказать о моральном облике Тони? Возможно, кто-нибудь из родителей соберет инициативную группу? Ведь существовало множество различных вариантов. Или вот еще, он мог принять точку зрения мистера Уолша и вообще отстраниться от школы, заняться, наконец, ремонтом столовой, побыть какое-то время дома. Голова гудела, как будто ее сжали тисками, — последствия бессонной ночи.

Эйдан брился очень осторожно, он не должен появляться в школе с порезами на лице. Потом обвел взглядом ванную комнату, будто раньше никогда не видел ее. Все стены были завешаны репродукциями, привезенными из Венеции. Когда дети были маленькими, они хотели, чтобы у них была не ванная комната, а венецианская.

Он дотронулся до иллюстраций и подумал, попадет ли снова туда когда-нибудь. Он побывал там дважды — первый раз в юности, а потом они с Нел проводили медовый месяц в Италии, и он показывал молодой жене Венецию, Рим, Флоренцию, Сиену. Это было чудное время, но больше они никогда не возвращались туда. Когда дети были маленькие, не хватало денег или времени, а потом… ну… кто бы поехал с ним? Скорее всего, ему пришлось бы ехать одному. И, возможно, он еще съездит, потому что его душа еще не совсем очерствела, чтобы не испытывать восторга от красоты Италии.



Как-то так получилось, что они будто договорились не разговаривать за завтраком. Так и повелось. Кофе был сварен к восьми утра, и в это же время включалось радио. Отдаленно напоминавшее итальянское, блюдо из грейпфрутов стояло на столе. Каждый сам себе готовил и сам себе накладывал еду. Хлебница и электрический тостер стояли на подносе с изображением фонтана Треви. Его подарили Нел на сорокалетие. В двадцать минут девятого Эйдан и девочки поднимались из-за стола, чтобы каждый за собой вымыл посуду.

Эйдан считал, что был хорошим мужем. Он всегда сдерживал свои обещания. Возможно, их дом недостаточно элегантен, но он оборудован кондиционерами и всей современной техникой, и трижды в год он оплачивал мытье окон, а два раза в год — чистку ковров и мягкой мебели. Каждые три года красили фасад.

«Перестань так мелочно рассуждать», — разозлился сам на себя Эйдан и натянуто улыбнулся.

— Как прошла вечеринка, Гранья? — спросил он.

— Отлично, — ответила дочь.

— Вчера в ресторане было много народу? — спросил он у Нел.

— Прилично для понедельника, ты знаешь, а вообще все как обычно, — сказала она. Нел отвечала подчеркнуто вежливо, как будто разговаривала с незнакомцем на автобусной остановке.

Эйдан взял портфель и отправился в школу. К своей верной и преданной утешительнице.

Что за мысли лезут в голову.

На какой-то момент он остановился в воротах школьного двора, представив отвратительную сцену драки между Тони О’Брайеном и тем мальчишкой, которому он пересчитал ребра и разбил нижнюю губу. Школьный двор был не убран, и порывы ветра подхватывали мусор. Ангар для велосипедов нуждался в покраске. Автобусная остановка, находившаяся сразу за школьным забором, была открытой настолько, что со всех сторон продувалась ветром. Если автобусная фирма «Эрмен» не в состоянии залатать дыры, создав комфортные условия для детей, ждущих автобус, значит, Комитет профессионального образования должен позаботиться об этом и найти деньги на ремонт. Именно с этого собирался начать Эйдан Дьюн, когда станет директором. А до того момента, похоже, никто так и не займется этой проблемой.

Он сухо кивнул детям, поприветствовавшим его, вместо того чтобы поздороваться с каждым из них по имени, как он обычно делал, и прошел в учительскую, где Тони О’Брайен размешивал в стакане таблетку, снимающую похмельный синдром.

— Я слишком стар, чтобы так буйно проводить ночи, — пожаловался он.

Эйдану очень хотелось спросить, почему бы ему просто не изменить образ жизни, но он не хотел показаться бестактным.

— Думаю, что сорок пять — тот возраст, когда стоит призадуматься. Это половина от девяноста, скажу я тебе. — Он поднял стакан и скривил губы.

— И стоило оно того, я имею в виду прошлую ночь? — спросил Эйдан.

— Кто ж знал, что потом будет так плохо… Я подцепил молодую красотку, и вот видишь, какие последствия бывают в нашем возрасте. — Он замотал головой, как собака, которая отряхивается от воды, выходя из реки.

И этот человек собирался возглавить Маунтинвью на ближайшие двадцать лет, а бедный старый мистер Дьюн будет сидеть и спокойно наблюдать за происходящим.

Тони О’Брайен тяжело шлепнул его по плечу:

— Ave atque vale — как вы, латинисты, говорите… Боже, нельзя так напиваться в нашем возрасте да еще спать четыре часа в сутки.

Эйдан не думал, что Тони может знать хоть что-нибудь по-латыни. Он сам никогда не произносил латинских фраз в учительской, подразумевая, что многие из его коллег могут не знать их перевода, и потому ему не хотелось выпячиваться перед ними. Но теперь было ясно, что мы зачастую недооцениваем своего врага.

День прошел как обычно — Тони продолжал мучиться от похмелья, а у Эйдана было все так же тяжело на сердце. В его голове продолжали крутиться разные мысли, но никакого конкретного плана действий не возникало. Он никак не мог найти подходящего момента рассказать дома, что его надежды стать директором провалились. В действительности он считал, что, пока не объявят решение, лучше вообще ничего не говорить, пусть это будет сюрпризом для всех.

И он не забывал о своих планах насчет отдельной комнаты для себя. Продал обеденный стол и стулья и купил маленький письменный стол. Пока его жена работала в ресторане, а дочери бегали на свидания, он сидел и думал об этом. Постепенно осуществлял свою мечту: старые рамки для фотографий, низкий стол рядом с окном, большой диван, который как раз умещался в отведенном ему пространстве. И однажды он сменит ковры желто-золотого цвета на один квадратный — в совершенно иной цветовой гамме. На новом ковре будут изображены какие-нибудь оранжевые и фиолетовые цветы, несущие жизнь и энергию.

Дома он не рассказывал о своих планах, потому что ими все равно никто не интересовался.



— Что там нового в школе? — неожиданно спросила Нел как-то вечером, когда они все вчетвером сидели за кухонным столом.

Он ощутил, как его сердце сжалось.

— Точно известно, что на следующей неделе они голосуют. — С виду Эйдан казался спокойным и невозмутимым.

— У тебя есть шанс. Старый Уолш поддерживает тебя, — сказала Нел.

— Так получилось, что он не будет участвовать в голосовании, так что мне это не поможет. — Эйдан нервно усмехнулся.

— Но, папа, ведь ты выиграешь эти выборы? — спросила Бриджит.

— Неизвестно, что люди хотят увидеть в новом директоре. В некотором роде я строг и рассудителен, но эти качества могут оказаться совсем ненужными в наши дни. — Он сделал жест руками, показывая, что обстоятельства могут быть сильнее его.

— Но кого выберут, если не тебя? — хотела знать Гранья.

— Если бы я занимался составлением гороскопов, я бы знал ответ на этот вопрос. Возможно, того, на кого и не подумаешь… Но главное, чтобы это был достойный человек, неважно, мужчина или женщина.

— Но ты же не думаешь, что они выкинут твою кандидатуру? — спросила Нел.

В ее тоне было что-то, что ужасно его взбесило. «Выкинут твою кандидатуру» прозвучало так резко, так неприязненно. Она не знала, даже не догадывалась, что это уже произошло.

Эйдан вымучил улыбку, чтобы скрыть свои чувства.

— Выкинут? Меня? Да никогда! — закричал он.

— Похоже на то, папа, — сказала Гранья и стала подниматься по лестнице, чтобы зайти в ванную, где она, возможно, никогда не обращала внимания на красивые фотографии с изображением Венеции, а видела в зеркале лишь свое лицо, и все ее мысли были лишь о предстоящей вечеринке.

Это было их шестое свидание, и Гранья точно знала, что он не женат. Она задала ему достаточно провокационные вопросы, но ни разу не застала его врасплох. Каждый вечер он приглашал ее к себе выпить кофе, и каждый раз она говорила «нет». Но сегодня все могло измениться. Он ей по-настоящему нравился. Он знал так много всего, и с ним было намного интереснее, чем с ее сверстниками. Он не был одним из тех парней среднего возраста, которые притворяются и ведут себя так, будто они на двадцать лет моложе.

Была лишь единственная проблема. Тони работал в школе с ее отцом. Она расспросила его обо всем еще в первый вечер их знакомства, уточнив, знает ли он Эйдана Дьюна, но не сказала, что он ее отец. В дальнейшем общении не было поводов упоминать отца, по крайней мере пока их отношения только развиваются. А если вдруг кто-нибудь из общих знакомых расскажет ему — Гранья состроила глупое лицо, глядя на свое отражение, — то, возможно, Тони будет относиться к ней еще лучше, узнав, что она дочь человека, который скоро станет директором в его школе.



Тони сидел в баре, глубоко затягиваясь сигаретой. Когда он станет директором, то первым делом бросит курить. Это уж точно. И возможно, меньше пить пива за ленчем. Что делать, тяжело, но его новая должность стоит того. А о личной жизни никто не станет спрашивать.

К тому же его новая знакомая действительно нравится ему, и кто знает, может, их отношения продлятся дольше, чем несколько недель. Эту веселую девушку зовут Гранья, она работает в банке. Несмотря на серьезную профессию, ему она казалась мягкой и спокойной. Ей было всего двадцать один, и это конечно же проблема. Вдвое моложе его. Но так же будет не всегда. Когда ему исполнится шестьдесят, ей стукнет тридцать пять, и если подумать, то это половина от семидесяти. Тоже не слишком-то молода.

Она не соглашалась прийти к нему в гости, но не потому, что он ей не нравился, просто боялась секса, была еще не готова к этому, вот и все. Если они станут проводить больше времени вместе, то все придет само собой, а пока они должны уважать друг друга. Он соглашался с ней, потому что это было абсолютно честно. Обычно он вел себя по-другому, но только не с Граньей. Он был готов ждать. И она заверила его, что не собирается играть с ним.

Когда он увидел ее входящей в бар, то ощутил тепло на душе и почувствовал себя счастливым. И он тоже не собирался играть с ней.

— Ты выглядишь великолепно, — сказал он, — спасибо, что нарядилась специально для меня, я это оценил.

— Ты этого достоин, — просто ответила она.

Они выпивали вместе как люди, сто лет знакомые, переговариваясь, смеясь, слушая друг друга.

— Мы могли бы сделать столько всего за этот вечер, — сказал Тони О’Брайен. — Например, в Новом Орлеане — ты знаешь, креольская кухня и джаз в одном из отелей, или это было в том фильме, о котором мы болтали вчера вечером… Или я мог бы приготовить что-нибудь для тебя у себя дома. Покажу тебе, какой я великолепный повар.

Гранья засмеялась:

— Я уверена, что ты разогреешь для меня пекинскую утку. Видишь, я помню, ты рассказывал мне о китайском ресторане, который находится неподалеку от твоего дома.

— Нет, если ты пойдешь ко мне в гости, я сам приготовлю для тебя. Покажу, как много это для меня значит. Вот увидишь, тебе понравится. — Тони уже очень давно ни с кем не разговаривал так открыто.

— Я с удовольствием пойду с тобой, Тони, — произнесла Гранья очень просто, без всякого лукавства.



Эйдан спал как убитый, а незадолго до рассвета проснулся и ощутил, что его голова работает абсолютно четко. Все неприятные и пугающие мысли о должности директора рассеялись. Выборы еще не состоялись, значит, не было повода впадать в депрессию, не надо было предпринимать никаких резких движений, считать свою карьеру несостоявшейся. Сегодня будет отличный день, и все прояснится. Нужно поговорить с мистером Уолшем, нынешним директором, и прямо спросить его, были ли его высказывания обоснованными или лишь предположениями. Однако раз он не голосует, то, может, и нет смысла слушать его. Эйдан с облегчением вздохнул и даже начал насвистывать, хотя у него не особо получалось. На кухне Бриджит и Нел обменялись удивленными взглядами, когда услышали посвистывание Эйдана.

Ровно в восемь зазвонил телефон.

— Угадайте с трех попыток, — сказала Бриджит, потянувшись за новым тостом.

— Она заслуживает доверия, вы обе очень правильные, — произнесла Нел и пошла к телефону.

Эйдану хотелось знать, нормально ли то, что одна из его дочерей проводит ночь с мужчиной, о котором он ничего не знает. Она же познакомилась с ним только неделю назад, и действительно ли он был так надежен… Эйдан посмотрел на Нел, стоявшую возле телефона.

— Уверена… Отлично… Хорошо… У тебя есть с собой одежда, чтобы пойти в банк, или ты зайдешь переодеться?.. О, ты купила свитер, как мило. Молодец, любимая, увидимся вечером.

— И как ты на все это смотришь? — спросил Эйдан.

— Только не сейчас, прошу тебя. Не начинай. Мы же уже говорили, что намного спокойнее, если Гранья останется в городе у Фионы, чем будет ночью возвращаться домой.

Он кивнул. Никто из них не думал в тот момент, что Гранья ночевала у Фионы.



— Значит, никаких проблем? — спросил Тони.

— Нет, я же говорю тебе… они воспринимают меня как взрослого человека.

— А вот я отношусь по-другому, — он потянулся к ней, когда она сидела на краю кровати.

— Нет, Тони, я не могу. Нам нужно идти на работу. Мне пора в банк, а тебе в Маунтинвью.

Ему очень понравилось, что она помнила название школы, где он работал.

— Нет-нет, нам позволяют приходить на работу, когда вздумается.

Она рассмеялась над его словами.

— Нет, это неправда, здесь нет ни капли правды. Вставай и иди в душ, а я пока сварю кофе. Где кофеварка?

— Боюсь, у меня только растворимый.

— О, меня это ничуть не пугает, мистер О’Брайен. Когда я приду в следующий раз, думаю, ты купишь кофеварку.

— Я надеюсь, ты придешь ко мне сегодня вечером, — сказал он.

Их глаза встретились, в его взгляде не было и намека на шутку.

— Да, если ты угостишь меня настоящим кофе, — лукаво произнесла она.

— Идет, — ответил он.

Гранья съела один тост, а Тони лишь выкурил две сигареты.

— Тебе и вправду надо бросать. У тебя все хрипит внутри, я слышала ночью.

— Это была страсть.

— Нет, сигареты, — твердо ответила девушка.

Возможно, ради этой белокурой красотки он смог бы бросить курить. Было не очень хорошо, что он настолько старше ее, а эти ночные хрипы вообще могли выдать его за старика.

— Ты знаешь, — произнес он серьезно, — в моей жизни может многое измениться, в первую очередь это касается работы. Но наиболее важно для меня знакомство с тобой, и я думаю, ради этого стоит избавиться от некоторых вредных привычек.