Лен Дейтон

Только когда я смеюсь

У жителей Месопотамии существует древнее высказывание: «Между правдой и ложью расстояние всего лишь в четыре пальца». Приложив ладонь к лицу, вы обнаружите, что это расстояние между глазом и ухом.



В 1925 году некий чешский аристократ на простом бланке министерства почты и телеграфа Франции объявил торговцам металлоломом о продаже 7000 тонн металла, известных под названием Эйфелева башня. Его успех был настолько велик, что, поспешно покинув Париж, он вернулся месяцем позже и продал ее снова.



Не далее как в 1966 году Колизей поменял хозяина. Какой-то западный немец сдал древний памятник в аренду на десять лет за 20 000 000 лир в год (плата вперед и наличными) одному американскому туристу, который собирался открыть ресторан на верхней площадке исторических развалин.



В 1949 году южноафриканская компания приобрела в Англии целое летное поле за 250 000 фунтов стерлингов, заплатив задаток человеку в форме капитана военно-воздушных сил Великобритании.



В 1962 году предприимчивый поляк в Неаполе собрал 90 000 долларов задатка за корабли американской военной флотилии.



В 1963 году ирландец из Керри продал скандинавский рыболовецкий флот консорциуму английских бизнесменов, предварительно слетав с ними в Берген и продемонстрировав впечатляющую картину стоящих на рейде кораблей.



В 1965 году два бортпроводника английской авиакомпании взяли аванс в размере 20 000 долларов за не совсем новый Боинг, находящийся на трехдневной стоянке в Токио.



Именно этим людям – на суше, на море и в воздухе – посвящается настоящая книга.

Глава 1

Боб

На генеральное сражение мы прибыли за восемь с половиной минут до начала. На этот раз мы застряли в пробке на пересечении Лексингтона и Пятнадцатой стрит. Центр Манхэттена в пятницу после обеда не для тех, кто спешит. Я сунул водителю такси две долларовые бумажки, получил пятьдесят центов сдачи и дал ему две монетки на чай. Сайлас и Лиз выбрались из машины, и тут же Лиз, тихо чертыхнувшись, послюнявила палец и приложила его к стрелке на чулке.

Сайлас никого не ждал; с зонтом в одной руке и чемоданом в другой он проследовал в сверкающий вестибюль «Континуума». Не менее элегантная Лиз поспешила за ним. Я нацарапал в своей бухгалтерской книжке: 1,75 дол., запихнул ее в карман и побежал за ними. Улицы Нью-Йорка напоминают ярмарочную площадь: мерцающие огни, гудки автомашин, свистки полицейских и куча деловых людей в тонких белых рубашках с суровыми раскрасневшимися лицами, так спешащих в никуда, что их фланелевые костюмы провисают на коленях. Дело близилось к вечеру, и в «Континууме» было относительно спокойно. В тишине сверкающего вестибюля раздавались только наши шаги. В левой части фойе находились кафетерий и киоск, где продавали газеты и табак, в правой части открывался вход в банк. Там тоже было затишье, но на этот счет у нас имелись свои соображения.

На мне был рабочий комбинезон. Поставив на пол, я открыл стеклянную крышку, вынул вывеску «Сдается» и вместо нее поместил табличку со сверкающими белыми буквами «29-й этаж. Амальгамированные минералы». Хлоп. Я закрыл стеклянную дверцу и огляделся. Никто не обратил на меня внимания, и я поспешил за остальными в лифт. Мик нажал кнопку двадцать девятого этажа, Лиз украдкой взглянула на стрелку на чулке, Сайлас понюхал гвоздику в петлице. Вжик – помчался лифт.

– Опять двадцать девятый, – сказал Мик.

– Вот именно, – ответил я, незаметно для себя подхватив его протяжный акцент.

– Вы увидите большую заварушку.

– Увидим, – согласился я.

– Этот парняга никак не успокоится. – Мик покачал головой.

Сайлас с укором посмотрел на меня.

– Опять беспокоят близнецы О\'Райли? – спросил я Мика.

– Их Громила даже не появлялся, – сказал Мик. – Я знал, что мой брательник Пат все уладит в момент, но не хотелось беспокоить его по мелочам.

Сайлас оглядел нас обоих и неожиданно спросил Мика:

– И что же сделал твой братец Пат?

Мик подозрительно посмотрел на Сайласа, явно не одобряя его британское произношение. Лифт остановился. Мик наклонился к Сайласу и прошептал:

– Храни вас бог, сэр, он переломал им ноги.

Он помедлил мгновение, прежде чем нажать кнопку, и, когда дверь открылась с тихим шорохом, добавил:

– Переломал им задние ноги.

Мы вышли. Из своего тяжелого чемодана я достал табличку «Амальгамированные минералы. Приемная» и повесил ее возле лифта. Мы шли по коридору, и Сайлас включал по дороге свет.

– Кто это, черт возьми? – спросил Сайлас, поежившись.

– Мик, лифтер.

– А ты откуда знаешь о его друзьях и семье?

– Однажды слышал, как он разговаривал с кем-то. И теперь всегда говорю: «Опять беспокоят близнецы О\'Райли, Мик?», или «Как поживают близнецы О\'Райли?», или…

Сайлас фыркнул. Он шел по коридору, закрывая двери пустых комнат. Бенц, бенц, бенц.

Вслед за Сайласом и Лиз я вошел в офис, который оборудовал для нас привратник. Из-за стеклянных дверей донесся голос:

– Я уже почти закончил.

На подстеленную на пол газету упал последний кусок шпатлевки, и стеклянная панель с облупившейся надписью «Приемная генерального директора» плавно опустилась. Из-за нее показалось уродливое лицо привратника:

– Я прогнал всех уборщиков и обставил оба офиса мебелью, которую вы выбрали. Она такая тяжелая…

Практически не сбавляя хода, Сайлас сунул ему в зубы сотню долларов десятками. Эта пасть могла вместить еще тысяч пять.

Сайлас и Лиз торжественно проследовали во внутреннее помещение. Привратник установил новую стеклянную панель, на которой роскошными золотыми буквами было написано: «Амальгамированные минералы, Инкорпорейтед. Нью-Йорк. Вашингтон. Сиэтл. Лондон. Стокгольм. Приемная сэра Стивена Латимера, президента».

Вы же знаете, что все нью-йоркские служащие начинают с общей камеры. Затем они получают повышение и перебираются в комнату без окон, затем туда, где окна выходят в колодец, и если они действительно делают карьеру, то в конце концов получают офис с видом на улицу. Это было угловое помещение с тремя окнами. Привратник, должно быть, действительно обшарил все здание: ковры под плинтус, рабочие столы от Кнола, четыре телефона. Стулья от Ми ван дер Роу, высоченный книжный шкаф от Хеплвайта, забитый изданиями Нэшнл джиографикс. Я подошел к окну: вид был, как на рекламном плакате авиакомпании. На крыше здания Пан-Америкэн разогревался вертолет, собирающийся отправиться в аэропорт Кеннеди: тах-тах-тах, тах-тах-тах. Ярко-голубое небо, небоскребы и далеко внизу разноцветные машинки, прижимающиеся к тротуару, чтобы пропустить воющие пожарные машины, несущиеся к Уоллстрит.

Сайлас, кашлем напомнив о своем существовании, протянул мне широкополую шляпу, дал зонтик Лиз, и все это с таким видом, будто собирался обосноваться здесь на всю жизнь. У меня не было пальто, зато был комбинезон, его я и снял. Сайлас уселся за тиковый стол и пощупал кнопки. Лиз, вытащив электродрель и включив в розетку, нацелила на меня острие аппарата и сделала пробный пуск. Я отобрал у нее дрель и начал сверлить отверстия в тонкой перегородке. На репетициях мы отрабатывали несколько вариантов: использовали в качестве переборок фанеру, пробовали механическую пилу и разные дрели. Самым скоростным способом оказалось сверло диаметром три четверти дюйма, делающее двадцать два отверстия, плюс пила. Сайлас никогда не экономил на экспериментах, это его пунктик.

Лиз вынула из чемодана фотографии в рамочках – снимки карьеров или завода – и начала развешивать их на стенах. Под каждой фотографией красивыми тиснеными буквами выделялись надписи типа «Борке, Швеция. Комбинат по переработке руды. Амальгамированные минералы. Свенска АБ. Второй по величине в Скандинавии». Или: «Нефтяная скважина Манф. Ко, Иллинойс, собственность Амальгамирован. минералов, Инк., Нью-Йорк». Сайлас тщательно продумал надписи, и рамки были сделаны из светлого тика точно под цвет рабочего стола.

Когда я высверлил круглое отверстие в перегородке, Сайлас уже разложил на своем столе семейные фотографии: снимки его жены и членов семьи на фоне огромного загородного дома. На них неизменно присутствовал придурковатый мужик с большущими усами, которым, как утверждал Сайлас, был он сам несколько лет назад. Он помог установить в проделанное мной отверстие старомодный потайной сейф. Я сработал отверстие тютелька в тютельку, так что не пришлось пригонять сейф к стенной перегородке деревянными клиньями. Сайлас пощелкал цифрами и несколько раз открыл и закрыл сейф. Блямс. Дверца захлопнулась со щелчком. Да, очень убедительно. В конце концов, это же настоящий сейф, если не считать, что у него отсутствует задняя стенка. Это было просто труба, выходящая в соседнюю комнату, а кусок черного бархата создавал впечатление внутренней темноты.

– Два тридцать три, – сообщил Сайлас, взглянув на часы. – Этап номер один завершен.

До закрытия банка осталось двадцать семь минут.

– Этап номер один завершен, – повторила Лиз.

Она повесила фотографию на дверцу сейфа, замаскировав его, как показывают в кино.

– Этап номер один завершен, – доложил я. – Но мы просчитались на двадцать пять центов на такси.

Сайлас кивнул. Он знал, что я хотел поддеть его, но не прореагировал. Ну и зануда.

Лиз позвонила в банк, находящийся в вестибюле нашего здания, и сказала:

– Я миссис Амальгамин. Мне бы хотелось убедиться, что наш договор остается в силе. Через несколько минут я приеду забрать триста тысяч долларов наличными. Ну да, я знаю, что на моем счету только пятьсот пятьдесят семь долларов, но мы же обсудили это вчера. Компания «Фанфан Новелти» должна нам триста тысяч долларов, и они обещали сегодня выписать чек. Деньги нам нужны сейчас.

Последовала пауза, и Лиз продолжила:

– Не понимаю, какие могут быть сложности. «Фанфан Новелти» такие же ваши клиенты, как и мы. Вы обещали обслужить нас, и если возникнут проблемы, я вынуждена немедленно обратиться в центральное отделение вашего банка. Да, думаю, что так. Да, я же сказала вам, все улажено. Мой муж – мистер Амальгамин – ни за что не позволил бы мне нести такую сумму самой. Будет бронированный автомобиль, и я скоро прибуду с чеком компании «Фанфан», чтобы снять деньги со счета.

Она положила трубку.

– Фу, как я испугалась: они могли ведь и не согласиться.

– Угу, – кивнул я. – Теперь единственное, чего надо бояться, это чтобы никто из банковских не заметил кого-нибудь из наших фанфановских умников в холле и не начал болтать с ним.

– Не боись, детка, – усмехнулась Лиз. – Сайлас все сделает классно.

– Исчезни, – сказал ответил я и направился к двери, ведущей в соседний офис, чтобы проверить свое обмундирование. Это была форма охранника, а к ней белый пояс, кобура и фуражка, а также инкассаторский портфель, пристегивающийся к запястью наручником на металлической цепи. Не были также забыты портмоне из свиной кожи для документов и свежая газета Нассо, только что купленная на Таймс-сквер, где продается любая пресса всех стран мира. Я примерил фуражку. Фуражка была дурацкая. Я натянул ее на глаза. Из-под нее вылезли волосы. Я скорчил рожу в зеркало и попытался сдвинуть фуражку на затылок на щегольской манер.

– Очаровашка, – сказала Лиз.

Я не знал, что она наблюдает за мной, и вздрогнул от неожиданности, но промолчал. Она подошла сзади, и мы посмотрели друг на друга в зеркало. Она… о, ну, просто куколка. И я не прочь был бы в любой момент познакомиться с ней поближе, но мне не хотелось, чтобы она чмокнула меня в ухо с этой своей снисходительной манерой «сделай мамочке ручкой».

– Исчезни, – рассердился я, и она, резко натянув фуражку мне на глаза, вышла из комнаты, прежде чем я успел что-нибудь сказать.

– Дрянь, – крикнул я в притворном гневе.

Она только рассмеялась.

Я посмотрел на себя в зеркало. Сказать по правде, не очень-то я походил на охранника: слишком длинные волосы, чересчур бледное лицо – ну, как всегда зимой, если не успею где-нибудь позагорать. Я всегда был тощим маленьким ублюдком. Сейчас мне двадцать шесть, и никогда еще я не был таким жилистым и крепким, даже в тюряге. Лиз и Сайлас правы, мне страшно повезло, что я встретил их, но они никогда не давали мне забыть, кто из нас младший партнер. Ей-богу, никогда.

Сайлас и Лиз были вместе уже тогда, когда я впервые познакомился с ними. Если бы я не видел их отношений, я бы мог подумать, что Сайлас голубой. В тюряге ко мне цеплялся один голубой. Питер-двоеженец его звали, и я чуть не поддался, прежде чем понял, откуда такое прозвище. В Сайласе не было ничего от гомика, но, сам не знаю почему, у меня сложилось было такое впечатление.

У Сайласа было все, чего не было у меня. У него было все, чего у меня никогда не будет. У Сайласа было все, что, положа руку на сердце, я не пожелал бы ему иметь. Он был изыскан – вы понимаете, что я имею в виду? Он мог носить вечерний костюм, как Фред Астер. В нем чувствовалась сила. Если я надевал белый халат, я был всего лишь маляром, если же Сайлас надевал его, он выглядел как хирург, вам знаком этот тип мужчин? И, конечно, женщины не могли устоять перед таким надменным самоуверенным натиском, все женщины с ума сходили по Сайласу. И Лиз тоже. Я только надеюсь, что когда доживу до его лет, на меня тоже будут клевать курочки вроде Лиз.

Это все война. Сайласу еще не было двадцати двух, когда он стал майором в танковой части и имел уже полдюжины медалей. Он заправлял сотней людей, а некоторые из них ему в отцы годились. И если только они пытались возражать, наверняка их расстреливали на месте или что-нибудь в этом роде. Думаю, такое случалось! Ну, я хочу сказать, что не удивительно, что он умеет командовать. Но он мне нравится, у него такой классный юмор, мы можем подкалывать друг друга, и ни один из нас бровью не поведет, это просто атас, но если разобраться, он холодная печенка. Это тоже все война, как я думаю. Я хочу сказать, что нельзя пять лет подряд только тем и заниматься, что убивать людей, оставаясь при этом доброжелательным филантропом. Спорим, что нельзя.

У него что-то вроде компьютера в мозгах. И ввести эмоции в расчеты – все равно, что запрограммировать ошибку. Он сам мне сказал. Он говорил мне это несколько раз. Просто не знаю, как Лиз может так долго любить его. Он вроде бы влюблен в Лиз, но он холодная печенка, и непременно настанет день, когда его компьютер выплюнет ее перфокарту. И, ручаюсь, он из тех, кто может бросить все на полпути и не оглянуться назад. Он жесток, и у него совершенно нет друзей. Сайлас говорит, что все они погибли во время войны. Да, ответил я, и хочешь, я угадаю, кто убил их? Лиз просто взбесилась, когда я сказал это, но я гарантирую, он страшная сволочь этот Сайлас, и пусть вас не обманывает его старорежимный галстук и аристократическое произношение.

Он презирает меня. Сайлас презирает меня, потому что у меня нет такого образования. И каждый раз, когда я пытаюсь узнать что-то новое, он не скрывает своего леденящего сарказма. Всякий раз, когда он застает меня за чтением книги, он добавляет к ее названию «для малышей» или «изложено для детей до пяти лет», ну чтобы я почувствовал себя совсем слабоумным. Я понимаю, куда он клонит. Он хотел бы, чтоб я перестал учиться. Он боится, что в один прекрасный день, я возьму все в свои руки. Все – и Лиз тоже. Временами я замечаю блеск страха в его глазах. Лиз намного моложе Сайласа. Ее семья знакома с ним уже много лет, и Сайлас давно заприметил ее, и все кончилось тем, что они сейчас вместе. Она говорит, что Сайлас предлагал ей выйти за него замуж, но она отказалась. Очень давно. Да уж. Сомневаюсь я в этом, очень сомневаюсь. С чего бы Сайлас предлагал такое? Его компьютер не принял бы эту идею и запищал бы в знак протеста. Здесь Сайлас ничего не выгадывал, а то, что не приносило Сайласу выгоды, Сайлас просто не делал.

Во всех этих делах не было изюминки, не было настоящего стиля – куража, как сказали бы французы. Сайлас всегда изображал из себя важную шишку, ходил позвякивая цепочкой своих часов, а мы с Лиз бегали как ошпаренные и все делали своими руками. Вот если бы Сайлас разрешил мне разработать план такой операции, все было бы по-другому. Я бы представил нас как команду пилотов-акробатов, желающих продать свои три самолета и переключиться на сверхзвуковые. Я рассказал Сайласу и Лиз об этой своей идее, но они и слушать не пожелали. Или, вот, у меня была еще мысль, будто мы экспедиция из трех человек, отправляющаяся на поиски исчезнувших сокровищ Вавилона. В этом случае я мог бы воспользоваться своей книгой по археологии. Потом еще я мог выступать финансовым гением, с которым все хотели бы наладить контакт. Что-то вроде скрытого рычага европейской финансовой политики, который росчерком пера вершит судьбы правительств. А тебя, кореш, к черту.

Да что угодно, только не эти выкрутасы в поганых офисах. Представьте себе старых зануд, просиживающих штаны на этих жестких креслах, день за днем с девяти до пяти. Представьте, как они тарабанят по пишущей машинке, отвечают на телефон, прогибаются перед боссом до тех пор, пока их не выпрут на пенсию. И все это за какую-нибудь сотню в неделю, ну еще можешь тащить домой всякие там карандашики. Тьфу. Не для меня все это. Не для меня, парень. Я создан для открытых просторов, сверхзвуковых полетов, для Канн, Ниццы, Монте-Карло. Там, где богатая добыча и легкая жизнь, где навалом простофиль и крупные бабки, – вот там бы я получил гран-при. Я не похож на охранника. Скорее, на водителя. На гонщика – вот на кого я похож. Вот он входит в вираж – вжих, вжих, вжих – и набирает скорость, он справляется с виражом – любо-дорого смотреть! Вжих-вжих. Выскочил на тротуар. Вот две машины идут рядом, колеса в миллиметре друг от друга, он обгоняет фон Тирпица, несется вниз по склону, и тут начинается дуэль! Вжих-вжих. Невероятно, они устанавливают новый рекорд! Монте еще никогда не видел ничего подобного, толпа неистовствует, я отвечаю, толпа сходит с ума.

– Ради бога, прекрати этот шум, – сказала Лиз, просунув голову в дверь. – Они скоро будут здесь.

Я плотнее нахлобучил фуражку охранника.

– И не вздумай закурить, – приказала Лиз. – Ты знаешь, как это раздражает Сайласа. На тебе конфетку. – Она положила леденец на стол.

– Вжих, – сказал я. – Вжих, вжих, вжих.

Я попытался обнять ее, но она увернулась и вышла из комнаты, закрыв за собой дверь. Я до смерти – хочу курить, но не закуриваю. Сайлас не разрешает курить на посту, конечно, если это не входит в роль. И я никогда не огорчаю его – по-настоящему, я хочу сказать, то есть когда мы на деле. А в остальном я довольно часто огорчаю его.

Глава 2

Лиз

Я не назвала бы это благоприятным началом. Сайлас и Боб кланялись друг другу, как парочка японских генералов, и твердили: «Этап номер один завершен». Я развесила картинки в рамочках на нашем фальшивом сейфе и позвонила в банк, чтобы предупредить, что мы выезжаем за деньгами. Затем Боб удалился в соседнюю комнату, и я поняла, что он сейчас будет примерять свою форменную фуражку и пялиться в зеркало. Хорошо бы он догадался не закурить сигарету, потому что Сайлас обязательно учует запах и закатит одну из своих истерик. Наши два простака должны были явиться с минуты на минуту, а я все никак не могла решить, стоит ли переодевать чулки – на одном пошла петля, другой вытянулся на колене. На столе Сайлас небрежно раскидал карты геологоразведочных работ. Лицо его было сосредоточенно, губы напряжены, как и нервы. Мне хотелось подойти к нему и положить ладонь ему на руку, чтобы он взглянул на меня, расслабился на мгновение и улыбнулся, но прежде чем я успела шевельнуться, он сказал: «Два тридцать пять. Водитель скоро доставит их к парадному входу. Займи свое рабочее место, дорогая». Он выглядел безупречно: черный пиджак, брюки в тонкую белую полоску, золотая цепочка часов и эти нелепые очки с оправой до половины, поверх которой он бросал отсутствующие взгляды. Как я люблю его. Я улыбнулась, и он ответил легкой усмешкой, будто боялся, что я восприму это как поощрение и потрачу драгоценное время на всякие нежности.

Мы еще не получали фальшивого телетайпного сообщения. Я бегом спустилась в вестибюль, где пустовала телетайпная. В наше субботнее посещение привратник показал мне, где она расположена. Я переключила аппарат на режим местной передачи, так что связь прекратилась, и набрала настоящий номер багамского телетайпа и обратный код Амальгамин. Внизу я напечатала подставное послание из Нассо и снова переключила аппарат на нормальный режим работы. Оторвав лист, я оставила его возле формы Боба. На том же листе было несколько настоящих сообщений. Я сняла сережки и бусы и попыталась пригладить волосы. Бесполезно, без парикмахерской не обойтись. Тут я услышала голос Сайласа:

– Спускайся вниз, гусеничка. Эти два идиота должны пробыть здесь не более пяти минут. Иди задержи их.

– Иду, дорогой.

Я надела на шею цепочку с тяжелыми, очень ученого вида очками и схватила блокнот. Хорошо, что я поспешила, потому что заказанный нами «линкольн», который мы послали за этими простофилями, подъехал к зданию как раз в тот момент, когда я вошла в вестибюль.

Я поприветствовала наших дурачков и шепотом перебросилась парочкой слов с водителем.

– Вы должны взять итальянца – мистера Сальвадора Ломбарде – здесь, у этого здания, в три часа шесть минут, минута в минуту. Ясно? Подождите?

– Может быть, да, леди, а может, и нет, – ответил водитель. – Но если вокруг меня начнут собираться лягавые, я выкачусь за угол, а в нужное время снова подъеду к этому месту. Так что, если меня не будет, скажите, пусть не трогается с места. Итальянец, говорите, а?

– Белая фетровая шляпа, темные очки и темно-коричневое пальто, – сказала я.

– Ишь ты, Аль Капоне, значит, – сказал шофер и рассмеялся.

Я наклонилась к нему.

– Только попробуй так подколоть Сала, – я оскалила зубы, – и мигом очутишься в реке.

И поспешила вслед за двумя простаками, уже ждавшими в вестибюле.

– Сегодня не обычный наш водитель, – объяснила я. – У нас сейчас так много водителей, что они вечно забывают, что им приказано делать.

Два простака кивнули. Один из них – Джонни Джонс, толстяк в районе сорока – в своем пушистом пальто напоминал симпатичного игрушечного медвежонка. Второй – Карл Постер – был высоким, представительного вида, с серыми глазами и точеным носом, он разглядывал меня, как с колокольни. Таких обычно снимают в амплуа неверных мужей в итальянских фильмах, которые то и дело запрещает Лига нравов.

– Я собиралась угостить вас кофе, – сказала я. – но как назло, наша кофеварка наверху что-то барахлит сегодня.

Карл не спеша оглядел меня, как покупатель на рынке рабов.

– Почему бы нам не выпить чашечку кофе здесь, сейчас? – произнес он и посмотрел на часы. – Мы пришли на пять минут раньше.

– Прекрасно, – согласилась я и повернулась к лифту.

– Выпейте кофе с нами, – предложил Карл, положив руку мне на плечо. Жест был достаточно настойчивым для приглашения, но не настолько нахальным, чтобы заставить девушку звать на помощь полицейского.

В полупустом кафетерии мы заняли уютное местечко в углу, и они заставили меня взять пирожные тоже. Пирожные с шоколадной начинкой внутри были еще посыпаны сахаром.

– Гулять так гулять, – пояснил Джонни, тот, что пониже ростом. – И не вздумайте возражать, сегодня у нас великий день. Правда, Карл?

Карл взглянул на него, раздраженный, казалось, наивным признанием Джонни.

– Карл никогда не признает этого. А, Карл? – Он хлопнул Карла по плечу. – Но сегодня великий день для нас обоих. Улыбнись же, Карл.

Карл неохотно изобразил улыбку. Джонни повернулся ко мне:

– Вы давно работаете в этой компании?

– Четыре года, – ответила я. – В феврале будет пять.

Я знала свою легенду назубок. Простаки часто задают подобные вопросы. Сколько вы работаете со своим боссом? Какой марки самолет компании? Или другие заковыристые вопросы для проверки информации, которую давал им Сайлас, типа: давно ли ваш шеф начал носить очки или какую машину он водит.

Иногда я задавала себе вопрос, почему мне не жалко дураков. Боб говорит, что он иногда испытывает к ним что-то вроде жалости, но я лично никогда не принимала их близко к сердцу. Это будто ты читаешь о жертвах автомобильных катастроф, и если это не кто-то из твоих знакомых, просто невозможно расстраиваться по этому поводу, правда? Это как жалость к убитому ягненку, когда вы едите его великолепное филе с соусом. Я просто хочу сказать, ягненку ведь не станет легче, если я не съем мясо, а только соскребу с него соус. Именно так я и отношусь к дуракам: если я не съем их, это сделает кто-то другой, они жертвы от природы. Вот как я это понимаю.

– Вы любите детей? – спросил Джонни-коротышка.

– У моей сестры трое, – подхватила я. – Мальчики-близнецы, им уже почти пять, и трехлетняя девочка.

– А у меня сын, ему скоро шесть, – сказал Джонни. Он с такой гордостью объявил возраст ребенка, словно это был козырь и будто лучше шестилетнего сына может быть только семилетний. – Хотите взглянуть на его фото?

– Она не хочет смотреть никаких фотографий, – объявил Карл.

Джонни, по всей видимости, это задело. Карл поспешил смягчить свое замечание:

– Ни твоих детей, ни моих, – продолжил он. – Она на работе, на что они ей?

В его последней фразе прозвучала извиняющаяся нотка.

– Я бы с удовольствием посмотрела на них. Действительно, – ответила я. – Я люблю детей.

Джонни вытащил свой бумажник. Из прозрачного окошка выглядывало лицо женщины. Старомодная прическа, выцветшие от времени тона. На лице женщины застыла нелепая натянутая улыбка, будто она заранее знала, что ее ждет шестилетнее заключение внутри сафьянового переплета бумажника.

– Это Этель, моя жена, – объяснил простак. – Она работала с нами, пока не родился ребенок. Она была мозговым центром всей компании, правда, Карл?

Карл кивнул.

– Это она перевела нас от мягкой игрушки к механике и пластику. Этель вытолкнула нас на поверхность. Именно она подписала наш первый контракт с крупными оптовиками запада. Мы ведь долгое время работали в Денвере. Манхэттен казался нам несбыточной мечтой, когда там, в Денвере, нас было всего четверо. Этель помогала мне в отделе дизайна, а Карл вел всю бухгалтерию и ведал рекламой. Мы работали не покладая рук.

– Ей неинтересно слушать про Денвер, – сказал Карл.

– Почему нет? – удивился толстяк. – Это целая история, – спокойно продолжал он. – У нас на всех было только девятьсот долларов, когда мы начинали. – Он принялся тыкать в снимки своими короткими пухлыми пальцами. – Это моя жена в саду, Билли тогда было три годика, четвертый шел.

– А сегодня? – сказала я. – Сколько у вас сегодня?

– Теперь мы крупная компания. Если бы мы решили продать все сегодня, мы получили бы пять миллионов, а если немного подождать, так можно взять все шесть. Это мой дом, моя жена, но здесь она пошевелилась. Негатив был четкий, а вот снимок не очень удался.

– Пять миллионов – просто семечки для такой огромной компании, как эта, – сказал Карл.

– Огромная фирма, но кому она принадлежит? – спросил Джонни. – Вот наша компания – это плоть и кровь. Это кусок твоей жизни и моей тоже. Разве я не прав?

Я кивнула, но Карл и не думал соглашаться.

– И десять миллионов для них не деньги. Такая компания имеет собственность по всему миру, у них одних телефонных счетов, наверное, больше чем на миллион в год.

– Фирму нельзя оценить в долларах, – возразил Джонни-толстяк. – К этому нужно подходить по-другому. На нее нужно смотреть, как на живой организм, как на что-то, что растет. Мы бы ни за что не продали ее неизвестно кому.

– Ни за что?

– Клянусь богом, ни за что, – подтвердил он. – Это как будто продаешь свою собаку. Всегда хочешь убедиться, что она попала в хорошие руки.

– Таким компаниям, как эта, вовсе ни к чему думать о подобных вещах, – сказал Карл. – Они работают по накатанной. Юристы, знай себе подсчитывают приходы да расходы.

Толстяк улыбнулся:

– Ну, наверное, так надо. В конце концов, у них есть акционеры, Карл.

– У них мозги по-другому устроены, – заявил Карл.

– Не уверена, что мы такие, – ответила я.

– Нет, – холодно сказал Карл. – Но, по крайней мере, вы так выглядите.

– Ну, полноте, Карл, – прервал Джонни. – У вас есть с собой снимки деток вашей сестры? – Он изо всех сил старался сгладить впечатление от грубых слов Карла.

– Нет, – сказала я.

– Как их зовут?

– Близнецы – Роджер и Родни, а девочка – Розалинда.

Джонни расплылся в улыбке:

– Некоторые специально так делают, правда? Подбирают имена на одну и ту же букву.

– Да, конечно, – подтвердила я. – Но не так уж много девичьих имен на «р».

– Розмари, – подсказал Карл. – Рена.

– Руфь, – продолжил Джонни, – Розалинда.

– У них уже есть Розалинда, – поправил Карл.

– И, правда, есть, – сказал Джонни. – Ну, должно же быть что-то еще. Послушайте, если мне придет в голову что-то стоящее, я пришлю вам список сюда, в офис. Идет?

– Спасибо, – сказала я.

– Родни, – задумчиво произнес Джонни. – Послушайте, вы ведь англичанка, не так ли?

– Да, – сказала я. – Я родилась в Глочестере.

– У нас дома есть коллекция английского фарфора, – произнес Джонни. – И собака английской породы тоже есть. Ее зовут Питер.

– Ради бога, – остановил его Карл.

Джонни смущенно улыбнулся:

– Пойду куплю сигарет. – Он направился к автомату.

– Нервничает, – пояснил Карл, когда его друг удалился на безопасное расстояние. – Сейчас действительно решающий для нас момент. Мы своими руками создали эту фабрику. Джонни очень умен, чертовски умен. Просто сейчас он нервничает. Теперь он не так уж много работает на фабрике, но без его знаний в области механики нам бы ни за что не стать на ноги.

– Через приемную президента проходит много людей, – ответила я. – И те, кто вот-вот получит огромное состояние, и те, кому грозит потерять работу. Мне известны все признаки нервозности. Я всего навидалась.

– Но, скажу вам, никто еще не трясся больше, чем я сегодня.

– Но вы выглядите таким спокойным, – приободрила я его.

– Не верьте первому впечатлению. Джонни принимает все решения по закупке оборудования, штатам, помещениям, но внешние вопросы – ответственные финансовые решения – он оставляет мне. Он делает все, что я говорю.

– Прекрасно, – сказала я.

– Это все равно, что не иметь партнера вовсе. Если сегодня я приму неправильное решение, мы разоримся. У нас обоих есть жены и детишки, и мы оба уже слишком стары для того, чтобы подыскивать себе работу.

Я ответила:

– Можно подумать, что вы находитесь в вестибюле федерального суда, а не готовитесь заключить сделку с одной из крупнейших американских корпораций. Еще не было случая, когда эта корпорация проигрывала. Думаю, вам никогда не придется оглядываться на прошлое.

– Почему вы упомянули федеральный суд?

– Просто так, – ответила я.

– Мне это здание снится в самых кошмарных снах.

– Интересно. – Я бросила быстрый взгляд на часы.

– Я никому еще об этом не рассказывал, – начал он. – Но будучи мальчишкой, я иногда помогал отцу в его магазине по воскресеньям. Однажды я украл из кассы три доллара и повел своего маленького братишку в кино. По дороге домой он все время угрожал мне, что расскажет предкам, а потом показал снимок здания федерального суда и сказал, что именно туда отправляют детей, которые воруют деньги у родителей. Он сказал, что детей заставляют прыгать с крыши этого здания и что если ребенок не виновен, он спокойно спускается на землю, а те, кто виноват, падают и разбиваются. Я просто двинулся. Я стал просыпаться среди ночи от ощущения, что я падаю. Вам знакомо такое чувство?

– Говорят, в это мгновение останавливается сердце, а после прыжка оно снова начинает биться.

– Я раньше вскакивал каждую ночь напролет: повторялся кошмарный сон про падение с крыши федерального суда. Я даже потел от страха. Как я мучился! Но это меня кое-чему научило: я никогда больше не крал, ни цента.

Тут вернулся Джонни от сигаретного автомата.

– Не лучше ли нам подняться? – спросил он и озадаченно поглядел на нас. – О чем вы только что говорили?

Карл ответил:

– Я рассказывал один из своих снов.

– Никогда не делай этого, – сказал Джонни. – Никогда не рассказывай своих снов или фильмов, которые ты смотрел. Это утомляет окружающих.

Карл улыбнулся мне. Наверное, он редко улыбался, но вынашивал свою улыбку очень долго. Вы видели, как он готовится и вдруг открывает рот и выпускает ее на волю – широкую белозубую улыбку, которую он задерживал на лице несколько мгновений крепко сцепленными зубами. Она морщинками собирала уголки его горящих глаз, пока он разворачивался ко мне в профиль, чтобы продемонстрировать вид сбоку. Ба, что за улыбка! Бьюсь об заклад, деревенские девушки сломя голову мчались вслед за ней.

Я повела их наверх, где ждал нас Сайлас.

– Рад познакомиться. Как я понимаю, вы – Джонни, а вы – Карл, – сказал Сайлас, пройдя через всю комнату и пожав им руки, потом жестом пригласил садиться, одновременно обращая их внимание на роскошный вид из окна. Затем достал серебряный графин и бокалы. – Выпьем?

Правило номер четыре: никакого спиртного на работе. Если это так уж необходимо, хорошенько разбавляй, сошлись на рекомендацию доктора. Можете себе представить, как я удивилась, когда Сайлас наполнил три больших бокала и начал пить, едва успев произнести тост?

Сайлас расслабился, когда увидел, что дело пошло. Гости потягивали свое виски.

– Особый вкус, – прокомментировал Сайлас. – Мы владеем одним островом, на котором располагается одно из лучших шотландских предприятий по производству виски.

Оба наших простачка отхлебнули виски, и Джонни-коротышка сказал:

– «Джампинг Джеософат», Стиви, очень мягкое.

– Мы приобрели его в 1959 году, – продолжил Сайлас. – Получили пять положительных результатов по минеральным анализам, да так с тех пор и занялись ими. – Он взглянул на свое виски. – Нужно иметь чувство меры, верно?

Я прервала их дружный смех:

– У вас в три часа наверху встреча с управляющим нашего отделения «Стокгольм Кемикалз», сэр Стивен.

– Сэр Стивен?! – взвился тот, что поосторожнее. – Сэр Стивен? Вы лорд, Стиви?

– Просто баронет, – пробормотал Сайлас.

Наш бдительный дуралей оглянулся на дверь, толкнул локтем своего напарника и кивнул в том направлении. Толстяк чуть заметно моргнул в знак одобрения. Сайлас недаром утверждал, что золотая надпись на двери окупится с лихвой.

Сайлас скромно отмахнулся от всяких проявлений восхищения.

– Да они там в Англии раздают титулы вместе с пакетиками чая. Все наши ребята, которые были во время войны в научно-консультативном совете при Черчилле, получили титулы. Одному богу известно, за что. Наверное, чтобы мы не писали мемуаров.

– Не совсем понимаю, о чем вы говорите, сэр Латимер.

– Просто сэр Стивен. Ну, видите ли, никто из нас, кто был действительно близок к Уинни, по-настоящему близок, не чувствует потребности в написании мемуаров. Когда человек близок вам… – Он повел плечами. – Ну, по крайней мере, никто из нас не занимался писаниной. Оставим это генералам и тем, кто не принимал участия в настоящих боях.

Наши простофили обменялись улыбками.

– Кстати, – сказал вдруг Сайлас. – Наш главный представитель в Скандинавии сегодня находится в Нью-Йорке проездом. Я поручил одному из наших самых способных вице-президентов развлечь гостя. У него выдержки побольше, чем у меня.

Сайлас недвусмысленно подмигнул. Бдительный дурак краем глаза наблюдал за мной.

– Но, – продолжал Сайлас, – где-то через полчаса мне нужно будет подняться наверх, в наши апартаменты поприветствовать его.

– Мы могли бы… – начал было толстяк, елозя задом по сиденью.

– Вы остаетесь здесь, – твердо заявил Сайлас. – Именно поэтому я принял вас в офисе, а не в наших апартаментах для неофициальных приемов, несмотря на то, что здесь мы не держим льда и содовой.

– Миллион раз бывал в этом здании, – удивился Карл, – и ни разу не замечал здесь и намека на частные апартаменты. Мне казалось, что верхний этаж занимает радиостанция.

– Мы купили это помещение в 1948 году, – ответил Сайлас. – Они там занимали слишком много места, и мы пустили немного деньжат на переговоры. Теперь вход в наши владения через приемную радиостанции. – Сайлас провел пальцем по носу. – И, как вы заметили, ни малейшего намека. Отличная маскировка, верно? можете как-нибудь этим воспользоваться. Может быть, организуем вечеринку на следующей неделе? У моего вице-президента по развлечениям припасено кое-что интересное. – Он помолчал. – А впрочем, я, может, чуточку старомоден.

Я поняла, что Сайлас увлекся, поэтому вышла в соседнюю комнату и вызвала его по интеркому.

– Мистер Гловер младший, сэр Стивен. Прилетел из Нассо нашим самолетом. Говорит, что-то срочное.

– Впустите его, – скомандовал Сайлас.

Боб ждал возле двери. Меховое пальто Сайласа было ему великовато, и он просто накинул его на плечи. Чисто выбритый, волосы расчесаны на аккуратный пробор, костюм я ему выгладила идеально, плюс золотые запонки да неброский галстук – он выглядел серьезным, взрослым и довольно привлекательным. Раньше я этого как-то не замечала.

– Не вздумай заикаться, – предупредила я его. – Ты же знаешь, что из этого выходит: ты забываешь о нем на полдороге.

– С дороги, принцесса, – заявил Боб и фамильярно обнял меня за плечи.

Однажды Сайлас застанет его за этим и скажет, что я его поощряю. Никогда я не поощряла таких вещей. В моей жизни есть только один мужчина – Сайлас. Я должна иметь только самое лучшее, но Боб все-таки ничего.

Он со стуком распахнул дверь в офис.

– Да? – произнес Сайлас с неподдельным раздражением.

– Мистер Г… – начал Боб, явно перестаравшись со своим наигранным заиканием. – Кинг Грэхем послал меня, – наконец закончил он фразу.

Сайлас кивнул и пояснил для наших дураков:

– Это Отис Гловер из нашего офиса в Нассо. Что у вас там? – обратился он к Бобу.

– Мистер Кинг обеспокоен по поводу канди…

– Кандидатов, – подсказал Сайлас.

Боб кивнул.

– Нечего о них беспокоиться, – сказал Сайлас, весь светясь доброжелательностью. – Вот они. – Он сделал широкий жест в сторону простофиль, будто только что материализовал их.

– Кинг волнуется по этому поводу, – настаивал Боб. – Он сказал, что мы их не знаем.

– Мы?

– «Амальгамированные минералы. Б… б… багама лимитид», – сказал Боб, явно переигрывая в заикании.

Сайлас представил этих идиотов Бобу. Я не очень-то их запоминаю. Передо мной прошло так много лиц, что все они сливаются в одно – доверчивое, с вытаращенными глазами, жадное. Сайлас всегда запоминает их. До мельчайших подробностей – города, откуда они родом, компании, которыми они владеют, их болезни, машины, идолы, даже имена их жен и детей.

– Теперь вы их знаете, – сказал Сайлас. – Значит, проблема решена.

– Н… Н… Н… нет, сэр, – возразил Боб. – Нам нужна какая-то гарантия, если мы собираемся сделать ставку в два миллиона долларов из средств корпорации.

Сайлас, сняв очки в полуоправе, кивком указал Бобу на кресло, приглашая его сесть?

– Послушайте, Гловер, сегодня эти джентльмены полетят с вами самолетом компании…

Боб прервал его:

– Меня отправили сюда, чтобы поставить вас в известность: если кандидаты вкладывают средства от своего имени, должны быть соблюдены некоторые условия.

– Условия? – переспросил Сайлас. – Но джентльмены мои друзья. Им полагается что-то за лишнее беспокойство.

– Что-то они и получат, – сказал Боб. – Сейчас заканчивается подготовка виллы на Рок Саунд…

– Рок Саунд прекрасен, – прокомментировал Сайлас дуралеям. – Там самые лучшие виллы всех шишек. Рыбная ловля, плавание, солнечные ванны. Завидую вам, честное слово.

Боб подхватил:

– Яхта готова к выходу в море, прислуга получила приказ обеспечить все для двух пар.

– Но нас только двое, – неуверенно сказал Джонни.

– Еще не вечер, – парировал Сайлас. – Сегодня будет прием в вашу честь – музыка, танцы, изысканные угощения, выпивка и много красивых девочек.

– О, – промямлил простак и украдкой посмотрел на меня, я не подала виду.

Боб продолжил:

– Все, что от них требуется, – подписать парочку бумаг и подколоть к ним чек. Кандидатские ставки очень просты, обычно мы обращаемся к кому-то из наших приятелей с Бей-стрит.

– Ваше дело, к кому обращаться, когда речь идет о местных сделках, но там, где замешан Нью-Йорк, кандидатов выбираю я сам, – сказал Сайлас.

– Я просто выполняю поручение, – ответил Боб. – Мистер Грэхем Кинг пришлет вам телекс по этому поводу.

– Мисс Гримдайк, посмотрите, есть ли телексы из Нассо.

Я принесла фальшивый телекс, который сама передала по местной линии. Когда я вошла, Сайлас и Боб закончили свое заранее отрепетированное препирательство. Я переводила взгляд с одного на другого, притворяясь, что не понимаю значения напряженного молчания. Сайлас вырвал бумагу у меня из рук.


АМАЛЬГАМИРОВАННЫЕ МИНЕРАЛЫ НЬЮ ЙОРК
АМАЛЬГАМИН НАССО БАГАМЫ СЭРУ СТИВЕНУ ЛАТИМЕРУ
ОТ ГРЭХЕМА КИНГА

МОИ КОЛЛЕГИ ДИРЕКТОРА ВСЕ ЕДИНОГЛАСНО ПРОТИВ ВАШЕГО ПЛАНА ПРИВЛЕЧЬ ПОСТОРОННИЕ ДЕНЬГИ НО НЕСМОТРЯ НА ЭТО Я БЫ СОГЛАСИЛСЯ ЕСЛИ ВЫ ПОДТВЕРДИТЕ ЧТО ДЕНЬГИ КАНДИДАТОВ УЖЕ НА ВАШЕМ СЧЕТУ ТЧК
ГЛОВЕР ВЫЛЕТАЕТ САМОЛЕТОМ КОМПАНИИ И БУДЕТ У ВАС С МИНУТЫ НА МИНУТУ ТЧК ВИЛЛЫ ГОТОВЫ БУДЕМ ЛИ МЫ ДЕЛАТЬ НЕОФИЦИАЛЬНЫЙ ПРИЕМ СЕГОДНЯ? ЖДУ ТЕЛЕТАЙПА В СЛУЧАЕ ВОЗНИКНОВЕНИЯ ПРОБЛЕМ ГЛОВЕР ВЫСТУПАЕТ ОТ МОЕГО ИМЕНИ
ГРЭХЕМ
АМАЛЬГАМИРОВАННЫЕ МИНЕРАЛЫ НЬЮ ЙОРК


Сайлас передал текст в руки этих дураков. Боб притворился, что ищет сигарету, и, как бы нечаянно, уронил на стол утреннюю газету из Нассо.

– Чего я никак не пойму, – сказал Боб, – так это зачем нам вообще посторонние деньги. Почему акционеры не могут дать денег? В конце концов, отчет обещает прибыль в размере семьдесят восемь процентов от капиталовложений.

– Ха-ха-ха – расхохотался Сайлас. Простаки рассмеялись тоже, хотя их, по всей видимости, не меньше Боба волновал ответ на вопрос. Джонни-коротышка взял газету из Нассо и засунул ее в карман. – Простой вопрос недалекого ума, – заявил Сайлас. – Ну, попытаюсь дать не менее простой ответ.

Джонни снова хихикнул, но довольно тихо, чтобы расслышать ответ. Сайлас сказал:

– Я ценю вашу преданность компании, Гловер, не говоря уж о вашей заботе об акционерах, но сразу же просочится информация о строительстве новой гавани. Ведь я даже не уведомил наших вице-президентов. Вы сами узнали об этом только вчера, Гловер, не так ли?

– Д…д…да.

– Это тайна, совершенно секретная космическая информация, как мы говорили на войне.

– Можно спросить? – начал простак Джонни.

– Спрашивайте, – сказал Сайлас.

– После заключения сделки и перепродажи ненужных «Амальгамированным минералам» земель кто выплатит нам наши деньги?

– Я знаю, о чем вы подумали, – рассмеялся Сайлас. – Конечно, возьмите свои семьдесят восемь процентов и заткните их куда-нибудь на старые добрые Багамы, подальше от налогов. Никто ничего не узнает. Для американской налоговой инспекции вы заплатили «Амальгамированным минералам», Нью-Йорк, какую-то сумму денег и получили ту же сумму обратно. Ради бога, купите на вырученные деньги небольшую гостиницу и имейте постоянный доход там, на солнышке.

– Это было бы изумительно, – проговорил Джонни.

– Крупные компании всегда так и поступают, – сказал Сайлас. – Почему бы парочке молодых людей вроде вас не отдохнуть время от времени.

Простаки, которых у Сайласа хватило смелости назвать молодыми людьми, закивали в знак одобрения. Сайлас налил всем еще виски и неспешно пригубил свой бокал. Затем он извинился и покинул комнату.

Боб предложил всем сигареты, дал Джонни прикурить и спросил: