— Джек?

— Джек Эдер.

— Чувствую я себя хорошо, благодарю вас, Джек.

— Это прекрасно. Тебе что-нибудь надо?

— Нет. Не думаю. А что?

— Келли шлет тебе свою любовь.

— Вы имеете в виде мистера Винса?

— Совершенно верно. Келли Винса.

— Мистер Винс такой забавный человек. Он приезжает увидеться со мной каждый месяц, как мне кажется. Порой он представляется Келли Винсом, а иногда совсем другим. Как-то сказал, что он киноактер, но я ему, конечно, не поверила. — Она улыбнулась. — Он такой забавный.

— У тебя бывают другие посетители?

— Случается, что приходят койоты. И олени. Они подходят почти к этому окну, но койоты стараются не приближаться.

Эдер кивнул, одобряя визиты представителей дикой природы.

— Тебя навещал или звонил тебе Вояка Слоан?

— Кто?

— Вояка П. Слоан.

— Что означает буква «П»?

— Першинг.

— Я его помню.

— Значит, он в самом деле навещал тебя.

— Он умер.

— Да, я знаю.

— До того, как я родилась.

— Кто умер?

— Джон Джозеф «Блекджек» Першинг. Родился в тысяча восемьсот шестидесятом. Умер в тысяча девятьсот сорок восьмом.

Даниель Эдер Винс неторопливо поднялась со стула, сплетя перед собой пальцы рук, и Эдер подумал, что внезапно она стала похожей на тринадцатилетнюю девочку, а не на женщину 35-ти лет. Откашлявшись, она чуть приподняла подбородок и завела речитативом:

— «У меня свиданье со смертью», сочинение Алана Сигера, родился в восемьсот восемьдесят восьмом, погиб в девятьсот шестнадцатом. — У меня свиданье со смертью, на чьей-то дальней баррикаде, когда в тенях и шорохах придет весна и аромат цветущих яблонь заполонит весь воздух… — Она застенчиво улыбнулась Эдеру. — Я знаю еще одно о войне, на которой дрался ваш друг генерал Першинг. Оно называется «На полях Фландрии».

— Думаю, что и я его знаю, — сказал Эдер. — Оно тоже очень хорошее. Весьма трогательное.

Сев на стул, она положила перед собой все так же сплетенные пальцы рук.

— Мистер Винс еще приедет повидаться со мной? — спросила она. — Он такой забавный человек.

— Не сомневаюсь, что приедет.

— И вы тоже приедете ко мне?

— Если хочешь.

— Я должна подумать на эту тему. Вы не такой забавный, как мистер Винс, но я все же должна подумать. И мне так жаль вашего друга.

— Какого?

— Того, кто умер. Генерала Першинга.

— Спасибо, Данни, — сказал Джек Эдер. — Это очень любезно с твоей стороны.



Главным психиатром был 43-летний доктор Дэвид Пиз, дважды разведенный поклонник Юнга, которому принадлежало двадцать процентов акций санатория «Алтоид». На нем был легкий зеленый костюм; голова имела остроконечную форму и была украшена вьющимися редкими волосами и парой непроглядно-черных глаз, которые мигали так редко, что Эдер был готов поверить, будто они нарисованы на лице.

— Доктор Алтоид по-прежнему работает с вами? — спросил он.

Дэвид Пиз пододвинул стул поближе к столу, не мигая, пожевал губами и ответил:

— Доктор Алтоид скончался семь лет назад.

— Готов ручаться, умер он богатым.

— Достаточно обеспеченным.

— Сколько еще месяцев, за каждый из которых я плачу по шесть тысяч долларов, моей дочери еще придется провести здесь?

— Мы не можем дать вам точное расписание, мистер Эдер.

— Хотя бы предположение… пусть самое неопределенное.

Доктор Пиз покачал головой, не спуская с лица Эдера немигающих глаз.

— Если я выскажу предположение, вы сочтете его за предсказание. А если я ошибусь, вы, что вполне вероятно, запишете его на мой счет.

— Она существует в своем мире, не так ли? Она плавает где-то в своей собственной вселенной.

— Ее состояние значительно улучшилось.

— Она не узнает даже родного отца.

— Должно быть, у нее есть на то свои причины.

— И своего мужа.

— Она опознает мистера Винса. Но не как своего мужа. Она воспринимает его как безобидного эксцентричного человека, который посещает ее раз в месяц.

— Вы можете вылечить ее?

— Мы можем помочь ей. И мы уже, вне всякого сомнения, помогаем.

— Что, если кончатся деньги?

Эти слова заставили доктора Пиза мигнуть.

— Это возможно?

— Так как ее отец только что вышел из тюрьмы, ее муж отлучен от работы, а брат погиб, можете считать это вполне реальной возможностью.

— А что относительно ее матери?

— Ее мать не может позволить себе выкладывать семьдесят две тысячи в год.

— Конечно, мы будем держать Даниель столько, сколько сможем себе позволить. И если выяснится, что у нас больше нет такой возможности, мы постараемся, если будет на то ваше желание, чтобы она продолжала лечение в одном из лучших медицинских учреждений штата.

— Я не знаю, где имеются такие учреждения штата.

— В некоторых уход лучше, чем в других… как и всюду.

— Как долго штат сможет заботиться о ней?

— До тех пор, пока не станет ясно, что она больше не представляет опасности ни для себя, ни для окружающих.

— То есть, это может выясниться через неделю или дней через десять, не так ли?

— Мне бы хотелось, чтобы вы не ловили меня на слове, мистер Эдер.

Эдер встал.

— Пятнадцатого числа, как обычно, я или Винс прибудем сюда с деньгами.

Доктор Пиз тоже поднялся во весь рост, который, даже при его сутулости, составлял больше шести футов.

— Все до последнего цента служит к ее вящей пользе, мистер Эдер.

Несколько секунд Джек Эдер разглядывал немигающую физиономию Пиза, затем кивнул и сказал:

— Думаю, никто из нас не хотел бы растить своих дочерей, чтобы их по горло пичкали таблетками, не так ли?



Эдер ждал Мерримена Дорра в приемной санатория, которая напоминала холл очень дорогой загородной гостиницы. Откинувшись в глубоком удобном кресле, Эдер с горечью думал о своей дочери; он мечтал пропустить глоток виски и непрестанно размышлял об отрывочных буквах из записки Слоана: «П ДЭ О ВС ДВ». Но в голову ему не приходило ничего лучше первоначальной расшифровки: «Поговорить с Джеком Эдером в одиночку относительно Даниелы Винс».

Точно в восемь часов он вышел из парадных дверей санатория и увидел подкативший «Лендровер». Сев рядом с водителем, Эдер повернулся, чтобы взять что-то с заднего сидения, и Дорр спросил:

— Ну, как?

— Паршиво, — ответил Эдер, занимая прежнее положение; на этот раз он держал в руках черную тросточку.

— То есть, мы не остаемся на ночь?

— Нет, — сказал Эдер, вращая ручку тросточки справа налево. — Мы возвращаемся.

Не скрывая удивления, Дорр наблюдал, как Эдер свинтил ручку, снял серебряный колпачок, поднес к губам стеклянную емкость и сделал глоток. Когда в воздухе разнесся аромат виски, Эдер предложил тросточку Дорру, который отрицательно покачал головой.

— Только не когда я в воздухе.

— Отлично, — и Эдер сделал еще один глоток.

После того, как они миновали каменные въездные ворота в конце дорожки, Мерримен Дорр приостановил «Лендровер», оглядел дорогу в оба конца и спросил:

— Не хотите ли продать мне эту штуку?

— Тросточку?

— Тросточку.

— Она уже обещана кое-кому.

— Кому?

— Сиду Форку.

— Вот дерьмо, — ругнулся Дорр, нажимая на акселератор, и, набирая скорость, двинулся вниз по узкой асфальтовой дороге без обочины.

Глава двадцать девятая

Поскольку он приостановился, чтобы открыть банку «Будвайзера», третью за последние три часа, Айви Сеттлс чуть не упустил из виду розовый фургон, который, проскочив по Проезду Нобеля, двинулся к восточной границе Дюранго, где, скорее всего, его ждал выезд на дорогу США номер 101.

Все эти последние три часа Сеттлс провел, курсируя по улицам Дюранго в своей машине и за счет своего личного времени. Он разыскивал розовый фургон водопроводчика, безуспешно рассчитывая, что удача позволит ему отделаться от чувства унижения и ярости, которые затопили его чуть ли не с головой после убийства Вояки Слоана.

Пятидесятиоднолетний детектив почти убедил себя, что смерть Слоана — результат его ошибки. И рассудительность Сеттлса, которая, как и у большинства полицейских, была выше всякой критики, покидала его, когда в памяти у него всплывал тот маленький толстенький липовый водопроводчик Френсис. Ты дал ему уйти, Айви, говорил он себе. Ты, и никто иной. И тем самым вписал свое имя в историю этого городка. Айви Сеттлс? Он самый. Тот, кого Сид Форк выставил, потому что он годен только морковку дергать.

Эти мрачные мысли, наконец, заставили Сеттлса наорать на свою 37-летнюю новобрачную, на которой он женился полгода назад, выскочить из их двухспального дома на Двенадцатой Норс, залезть в «Хонду» четырехлетнего выпуска, остановиться у магазина напитков, прихватить с собой полдюжины банок пива «Будвайзер» и три часа мотаться по Дюранго, дожидаясь, пока ярость утихомирится и чувство унижения покинет его.

Он начал поиски розового фургона в 6.03 пополудни, оказавшись поблизости от Южнотихоокеанской. Начав отсюда, он перешерстил весь город вплоть до его восточной границы, объезжая каждый квартал и не обходя вниманием ни одной улицы. В 7.15 он оказался на границе города, где открыл еще одну банку с пивом и снова принялся за поиск, теперь уже с востока на запад.

В 9.02 он снова оказался у восточной границы города и решил, что пришло время для третьей банки пива. В 9.03 он только вскрыл очередную банку, когда на глаза ему попался розовый фургон, который миновав пересечение с 25-й стрит, ехал по Проезду Нобеля.

Сеттлс выкинул через окно полную банку с пивом, включил первую скорость и погнал «Хонду» вслед за фургоном. Переключая на вторую скорость, он открыл бардачок и вытащил оттуда свой «38-й спешиал». Сеттлс таскал с собой револьвер двадцать один год, но сейчас в первый раз поверил, что ему в самом деле придется стрелять в обыкновенного человека — в данном случае, в толстого вруна-водопроводчика. Мысль эта заставила утихнуть чувствам ярости и унижения и подняла его настроение до опасного предела возбуждения.

У его «Хонды» не было сирены, но Сеттлс обзавелся красной мигалкой, и, врубая третью скорость, подключил ее к гнезду для зажигалки. Оказавшись от фургона не дальше чем в полуквартале, он включил красную мигалку и заметил, что они два квартала назад выскочили за восточную границу города. Здесь лежали заброшенные пустоши, где когда-то предполагалось разбить парк развлечений. Из остатков его теперь представляла интерес лишь гоночная трасса для гокартов, которая тоже оказалась в запустении, когда парк потерпел банкротство.

Когда мигалка была пущена в ход, розовый фургон сбросил скорость, подрулил к обочине и остановился. Сеттлс притормозил машину в двадцати футах сзади и осторожно вылез из «Хонды», держа в правой руке револьвер, а в левой фонарик в фут длиной. Подходя к фургону со стороны водителя, он заметил, что буквы, магнитные присоски которых изображали «Френсис, водопроводчик», исчезли, так он и ожидал.

Он был искренне удивлен, обнаружив, что водителем фургона оказалась темноволосая женщина лет 27 или 28; она смотрела на него широко открытыми глазами, которые сузились, когда в них ударил луч фонарика.

— Поднимите руки над головой, чтобы я видел их и выходите, — приказал Сеттлс.

Кивнув, женщина подняла руки так, чтобы они были у него на виду, и сказала:

— Как я открою дверь, если я держу руки над головой, чтобы вы их видели?

— Я сам открою, — и Сеттлс, сунув фонарик под правую подмышку, взялся за ручку двери, повернул ее, приоткрыв на пару дюймов, и отступил на четыре фута, держа дверь в луче света и под прицелом револьвера.

Женщина медленно вышла из кабины, держа руки над головой ладонями наружу. На ней были джинсы и темно-красная рубашка с открытым воротом, через грудь которой шли белые буквы: «Снимаю всех и вся». На ногах у нее были серо-синие кроссовки без носков. Ее темно-каштановые волосы были коротко подстрижены и ростом она была почти с Сеттлса, пять футов и девять дюймов. Глаза ее, он отметил, были того цвета, которые он всегда называл «коровьи карие». Он также отметил, что, не будь она так перепугана, ее можно было бы счесть довольно привлекательной, почти хорошенькой.

— Повернитесь налево и идите к задней части фургона, — сказал Сеттлс.

По-прежнему держа руки над головой, она повернулась и сделала три шага, когда Сеттлс показал ей остановиться.

— Повернитесь к фургону. — Когда она исполнила его указание, он заставил ее прислониться к нему. Когда она возразила, что борт слишком далеко, он цыкнул, что пусть она облокачивается любым образом. Она чуть не упала, но, придержавшись руками, застыла под углом чуть ли не в 60 градусов.

Снова засунув фонарик подмышку, Сеттлс обыскал женщину с головы до ног, не обойдя вниманием ни ее грудь, ни бедра. Но делал он это быстро и бесстрастно, и женщина не дернулась, не возразила.

— О‘кей, можешь выпрямиться.

Женщина послушалась.

— Могу повернуться?

— Поворачивайся.

Луч фонарика опять ударил ей в глаза. Моргнув, она прищурилась.

— Как твое имя? — спросил Сеттлс.

— Терри, — ответила она. — Терри Кэндлс.

— Терри с «и»?

— С «и».

— Чем ты занимаешься, Терри?

— Я фотограф.

— Какого рода?

— По свободному найму.

— Как написано у тебя на рубашке, ты щелкаешь всех и вся.

Она кивнула.

— Где ты живешь, Терри?

— В Санта-Барбаре.

— Что делала в Дюранго?

— Вроде бы скорости я не превышала.

— Я спросил, что ты делала в Дюранго, Терри.

— Выполняла заказ.

— Для кого… для водопроводчика?

— Какого водопроводчика?

— Кого ты фотографировала в Дюранго, Терри?

— Пару ребятишек. Я хорошо снимаю детей.

— Где твое водительское удостоверение?

— В машине. Хотите, чтобы я достала его?

— Попозже. А теперь открой-ка заднюю дверь.

— Она закрыта. Мне надо взять ключ.

Подумав несколько секунд, Сеттлс покачал головой.

— Давай посмотрим в самом ли деле она закрыта. — Он сделал ей знак фонариком, чтобы она подошла к тыльной стенке фургона.

Ручка одностворчатой двери фургона располагалась слева. Сеттлс остановился в шести футах.

— Открывай двери и если там кто-то есть, скажи, чтобы выходил.

— Там внутри никого нет и дверь закрыта.

— В любом случае потяни-ка дверь, Терри.

Ее рука поднялась было к ручке и упала вниз.

— В общем-то она не закрыта, — сказала Терри.

— Медленно распахни ее настежь, — скомандовал Сеттлс.

Вместо этого она распахнула ее рывком, вместе с дверцей переместившись направо. В луче света блеснули два ствола дробовика и безобразная физиономия Френсиса-водопроводчика, который стоял, согнувшись и придерживая дробовик у бедра. Айви Сеттлс замешкался лишь на десятую долю секунды, прежде чем нажать курок своего револьвера. Но к тому времени правый ствол дробовика выплюнул клуб пламени и заряд дроби опрокинул Сеттлса на спину. Когда он падал, его «спешиал» выстрелил в небо, где висела полная луна. Заряд дроби вырвал почти всю левую сторону его груди, и он умер прежде, чем тело опустилось на землю.

Женщина, которая представилась под именем Терри Кэндлс, появилась из-за открытой двери фургона и снизу вверх посмотрела на толстого некрасивого человека, который порой выступал в роли ложного священника, а порой становился фальшивым водопроводчиком.

— Я хорошо сработала, милый? — спросила она.

— Сработала ты превосходно, — сказал человек, нажимая на курок, который выплюнул заряд из второго ствола дробовика.

Глава тридцатая

Тридцатидвухлетний биржевой маклер из Вентуры, направляясь на своем БМВ-325 в Дюранго, где предполагал более чем раскованно повеселиться в конце недели, говорил по сотовому телефону с одной из дам, которая должна была составить ему компанию, когда мимо, держа курс на восток, пролетел розовый фургон со скоростью никак не меньше 80 миль в час.

Биржевой маклер не обратил на него внимания, продолжая говорить с женщиной, но через несколько минут, а точнее, в 9.11 вечера, он увидел два тела, мужчины и женщины, которые лежали на левой обочине Проезда Нобеля, на самом краю несостоявшегося парка развлечений. Неподалеку стояла «Хонда» с включенными фарами.

Притормозив, чтобы присмотреться к двум телам, маклер бросил в трубку, поняв, что об уик-энде придется забыть, и помчался на полной скорости, пока не оказался у первой бензозаправки Дюранго. Тут он бросил четвертак в платный таксофон, набрал 911 и, отказавшись назвать себя, рассказал тому, кто ответил, об обнаруженных им двух телах, «Хонде» и пролетевшем мимо него на скорости розовом фургоне.

Брокер мог связаться и по своему сотовому телефону, но он смутно припомнил — кто-то предупреждал его, что все звонки по номеру 911 немедленно фиксируются и отслеживаются или что-то такое. И поскольку он уже выполнил свою гражданскую обязанность, сообщив полиции о трупах, маклер не видел основания и дальше иметь отношение к этой истории в Дюранго, где он даже не проживал.

Он двинулся на восток по Проезду Нобеля, держа путь к 101-й трассе; проезжая мимо тел, он бросил на них беглый взгляд. Когда они остались в миле позади, маклер еще раз по сотовому телефону связался с женщиной в Санта-Барбаре, упомянув, что скоро он предполагает оказаться по соседству с ней и не составит ли она ему компанию выпить и, может быть, что-нибудь перекусить. Женщина, не утруждаясь объяснениями или извинениями, сказала, что нет, спасибо, не составит.

По пути домой в Вентуру, маклер слушал запись Линды Рондштатдт, исполнявшей песню Нельсона Риддла, ощущая не столько свою ущербность, сколько добродетельность.



Шеф полиции Сид Форк сидел на крайнем стуле у стойки бара в «Синем Орле», поглощая чизбургер и запивая его дешевым пивом, когда Вирджиния Трис придвинула к нему телефонный аппарат. Форк взглянул на часы над стойкой. Они показывали 9.23 вечера.

Услышав приветствие Форка, детектив Уэйд Брайант, непомерно выросший гном, представился и доложил:

— Айви уложили из дробовика на Проезде, в двух кварталах за границей города. Вместе с ним ухлопали и какую-то женщину лет под тридцать. Она мертва. Вот такие дела. На месте осталась «Хонда» с включенными фарами.

— На какой стороне дороги?

— На южной. Шериф переговорил с каким-то анонимом по 911 и вызвонил нас. Парень, который звонил ему, рассказал о трупах и о розовом фургоне, который промчался мимо него к востоку, словно за ним черти гнались.

— Что за женщина?

— Удостоверения личности при ней нет. Но ей примерно лет двадцать семь-двадцать восемь, короткие каштановые волосы, карие глаза, рост пять-девять или десять, и на ней рубашка с надписью «Снимаю всех и вся». Выше пояса огромная дыра, все вырвано.

— Вы сейчас на месте?

— Мы с Джоем Хаффом. — Брайант помолчал. — И знаешь, что Сид? Я в первый раз увидел, как Джоя вырвало.

— Я сейчас буду на месте.

Положив трубку, Форк пододвинул телефон обратно к Вирджинии, которая спросила:

— Что на этот раз случилось?

— Айви Сеттлс.

— Мертв?

Форк кивнул.

От этого известия морщинки на лице Вирджинии Трис углубились. Глаза наполнились слезами. Нижняя губа задрожала. Всхлипнув, она сказала:

— Это не… неправильно.

— Знаю, — сказал Форк. — Дай-ка мне ключ от твоего дома.

— Зачем?

— Затем, что мне нужно найти Винса, а если его нет дома, я предпочел бы ждать его внутри, а не в машине.

— Он имеет какое-то отношение к Айви?

— Какое-то. Но не то, что ты думаешь.



Сид Форк догадывался, что ждет его, когда он увидел «Астон-Мартин», припаркованный перед освещенным викторианским фасадом. Вздохнув, он пристроил свою машину перед «Астон-Мартином», вылез, едва ли не кивнув знакомому синему «Мерседесу» Келли Винса, и двинулся по извилистой, выложенной кирпичом дорожке к парадным дверям.

Чтобы войти в старый дом, он воспользовался ключом, врученным ему Вирджинией Трис. Внизу горело несколько светильников, быстро оглядев прихожую и кухню — всюду было пусто, Форк поднялся по дубовой лестнице на второй этаж и, миновав холл, оказался у дверей, из-под которых пробивалась полоска света.

Он было поднял кулак, чтобы стукнуть в филенку, но передумал и четко постучал четыре раза, как и подобает полицейскому. Через секунду свет в комнате потух.

— Черт возьми, да это я — Сид.

Свет снова вспыхнул, и на пороге появилась Дикси Мансур, на который, насколько Форк успел заметить, не было ничего, кроме небрежно застегнутой мужской рубашки.

— А мы-то думали, что явился Парвис с нравоучениями, — ухмыльнулась Дикси.

— Еще бы.

— Что случилось?

— Я должен переговорить с Винсом.

— Зачем?

Прежде, чем Форк смог придумать ответ, в полуоткрытых дверях показался Винс в одних лишь трусах.

— О чем переговорить?

— Нам стоит кое-куда подъехать.

— Куда?

— Когда вы там окажетесь, узнаете, о чем пойдет речь.

Лицо Винса застыло, стянув складкой рот и почти все остальные черты, кроме глаз, в которых появилось подозрительное выражение; в его вопросе скользнула тревожная нотка:

— Это Эдер, не так ли? С ним что-то случилось.

— Не Эдер.

Сначала расправилось лицо Винса, потом он сам, и он чуть ли не улыбнулся.

— Я только оденусь. — Он отошел от полуоткрытой двери, и Дикси Мансур протянула ему рубашку.

Поблагодарив, Винс взял рубашку и из-за плеча посмотрел на Форка, который, прислонившись к косяку, рассматривал теперь совершенно голую Дикси с насмешкой и вожделением, и, как показалось Винсу, отчасти покровительственно.

— Мы двинемся все вместе, Дикси. Так что накинь на себя что-нибудь, — сказал Форк.

— Почему вместе?

— Потому что, если ты тут останешься, то обязательно включишь сигнал тревоги, и копы будут тут через четыре, может, пять минут и арестуют тебя за проникновение со взломом или за грабеж, а Парвису придется ехать из Санта-Барбары, вносить за тебя залог и, если у него хватит сообразительности, учить тебя уму-разуму.

— Что за сигнал тревоги? — спросила она.

— Если ты не пользуешься ключом, чтобы входить или выходить, то незаметно для себя включишь сигнал тревоги.

— Все не могу понять, что за спешка, — сказала она, поднимая с пола свой синий вязаный свитер и натягивая его через голову.

— Спешка потому, что я тороплюсь, — бросил Форк.

— Будет куда цивилизованнее, — проворчала Дикси, влезая в белые штаны, — если первым делом мы что-нибудь выпьем.

Форк не стал утруждаться ответом. Келли Винс, на котором уже были брюки, рубашка и башмаки, сказал, что он готов ехать.

— Секундочку, — остановила их Дикси и, встав на колени рядом с кроватью, достала из-под нее свои белые трусики-бикини, скомкав, сунула их в сумочку и, поднявшись, сказала: — О‘кей. Двинулись.

Глава тридцать первая

Шеф полиции и его два детектива, которые когда-то расследовали убийства в Детройте и Чикаго, не сводили глаз с Винса, пока он рассматривал тело женщины в темно-красной рубашке с белыми буквами: «Снимаю всех и вся».

— Знаете ее? — спросил Форк.

— Не уверен, — сказал Винс, не отводя глаз от женщины.

— Что значит «не уверен»?

Винс глянул на Форка.

— Это значит, что я видел ее лишь один раз. В Ломпоке. Она была той, что распахнула заднюю дверь розового фургона и сфотографировала меня и Эдера.

Форк понимающе кивнул, словно слова Винса служили подтверждением его собственной версии, повернулся к Брайанту и спросил:

— Что ты обо всем этом думаешь, Брайант?

Тот задумчиво дернул мочку правого уха, покачал головой и сказал:

— Я думаю, что мы слишком наехали на Айви сегодня днем в гостинице. Вроде бы обвинили его в недостатке преданности. Я думаю, это так на него подействовало, что он забрался в свою машину, купил полдюжины пива и отправился в одиночку искать розовый фургон, который, в конце концов, и обнаружил. Думаю, что с помощью фонарика, проводка от которого все еще подключена к его машине, он решил глянуть, что там внутри фургона. Думаю, что вела его девушка. Думаю, Айви заставил ее открыть задние двери. И думаю, что там сидел тот самый водопроводчик с дробовиком наизготовку. Я знаю, что Айви получил заряд в грудь, но не знаю, удалось ли ему кого-то подстрелить. Думаю, что водопроводчик то же самое сделал с девушкой, выпалив в нее из второго ствола, может, лишь для того, чтобы она молчала. — Брайант нахмурился и сказал: — Вот что я думаю.

Форк повернулся к лысому черному детективу.

— Джой?

— То же самое… если не считать, что меня вывернуло.

Кивнув, Форк дал понять, что он может продолжать.

— И сравнить нельзя с тем, что видишь иной раз в Чикаго. Меня замутило от того, что я понял — если найду этого гребаного подонка, даже не буду стараться его задерживать.

— Просто размажешь его по стенке? — предположил Форк.

— Сам понимаешь. Дело в том, что я никогда раньше не сталкивался с таким бредом, почему меня и затошнило. Но когда я выблевал за «Хондой» Айви, я все равно почувствовал себя рехнувшимся, да и сейчас у меня такое же ощущение.

— А у кого его нет? — Форк перевел взгляд на убитую женщину и снова на Хаффа. — Выясни, сможешь ли узнать, кто она такая.

Когда Хафф на корточках присел у тела, и на лице его появилось рассеянное выражение, как у служителя морга, Форк услышал глухое урчание мотора «Астон-Мартина», едущего на второй скорости. Повернувшись, он увидел одного из полицейских в форме, который, пригнувшись, всматривался в кабину английской машины. Резко выпрямившись, как чертик, выскакивающий из коробочки, он сделал ей рукой знак остановиться.

«Астон-Мартин» оказался по соседству с «Хондой» Айви, огни которой еще горели. С водительского места вылезла Дикси Мансур, а с места пассажира показалась мэр Б.Д. Хаскинс. На Дикси по-прежнему были синий свитер и белые брюки. На мэре темно-синий костюм, который был бы как нельзя кстати на поминках или похоронах.

Форк отметил, что полные губы Хаскинс — на этот раз совершенно не тронутые губной помадой — стянулись в узкую мрачную линию. Но выражение ее лица меньше всего говорило о потрясении или сочувствии. Он увидел на нем то озверение, с которым она воспринимала грязные лужи, выжженные лесные пустоши, выбоины на асфальте и политическое предательство.

Уэйд Брайант и Джой Хафф тоже увидели и узнали этот взгляд; пробормотав Форку, что они должны выяснить, не нашел ли полицейский чего-то толкового, они растворились в ночи. Сиду Форку не осталось ничего иного, как принять на себя обвинение мэра.

— Я снова забыл тебе позвонить, Б.Д., и я ужасно извиняюсь.

Остановившись в ярде от Форка, мэр первым делом внимательно осмотрела его с головы до ног, а затем холодным вежливым тоном произнесла:

— Все в порядке, шеф Форк. Позвонили другие. Среди них ЮПИ, «Ассошиэйтид Пресс» и «Рейтер». Похоже, им очень хочется узнать о наших четырех убийствах за два дня. Кроме того звонила миссис Айви Сеттлс, услышав об убийстве своего мужа, и с радио Лос-Анжелеса. Она ужасно… как бы это выразиться?.. расстроена. Но к тому времени я уже могла ответить хоть на часть ее вопросов, потому что меня более-менее ввел в курс дела шериф Коутс. Ты же знаешь, какой он дотошный, Чарли Коутс.

Шеф полиции не без оснований решил, что самым умным с его стороны будет только кивнуть.

— Шериф Коутс интересуется, не послать ли ему нам в помощь группу, которую он называет отрядом особого назначения, — продолжила Хаскинс. — Похоже, он считает, что наш департамент полиции не справляется со своими обязанностями или, как он выразился, «у него кишка тонка справиться с четырьмя убийствами за два дня». Шериф Коутс считает, что если и дальше в Дюранго дела пойдут таким образом, я скоро окажусь в пятичасовой сводке новостей Си-Эн-Эн, распятая между разборками банд в Лос-Анжелесе и стычками палестинцев с израильтянами. И шериф Коутс отнюдь не уверен, что Дюранго нужна такая слава. Что ты думаешь, шеф Форк? Так приглашать отряд особого назначения?

По всей видимости, не сомневаясь в ответе Сида Форка, Б.Д. Хаскинс, миновав его, подошла к телу Айви Сеттлса. Несколько секунд она, закусив нижнюю губу, смотрела на него, а затем, отмерив еще пять или шесть футов, уставилась на мертвую женщину.

— Кто она, Сид?

Форк посмотрел на Келли Винса.

— Расскажите ей, — попросил он и, подойдя, к «Хонде», просунул руку в открытое окно, чтобы выключить фары.

— Вы знали ее? — спросила мэр Хаскинс Винса.

Винс покачал головой.

— Это та, что сфотографировала меня с Эдером в Ломпоке… и, скорее всего, вас с Форком.

— Тот самый таинственный фотограф. — Она снова посмотрела на убитую женщину. — Известно, кто убил ее?

— Они думают, что невысокий толстенький человечек, который был священником, когда убил Норма Триса, водопроводчиком, когда заколол Вояку Слоана, и Бог знает, кем еще, когда пристрелил этих двух.

— Тедди, — сказала она.

— Тедди Смит. Или Джонс. Как бы он себя ни называл.

Мэр перевела взгляд на пустошь, прикрыла глаза, набрала в грудь воздуха, слегка шевельнула губами, выпустила из груди воздух и сказала:

— Я только что подсчитала похороны, на которых мне придется присутствовать на следующей неделе — спасибо Тедди.

— Три. — Бросив на тело женщины беглый взгляд, Винс добавил: — Может, даже четыре.

— Я прикидываю, сколько сюда слетится репортеров?

— Как всегда, с избытком.

— А они нам меньше всего нужны… с их вынюхиванием.

Присмотревшись к мэру, Винс пришел к определенному заключению и спросил:

— Дикси вам еще не рассказывала? В противном случае, мы бы с вами говорили не о реакции прессы.

— Что она мне не рассказывала?

— Парвис Мансур установил контакт.

Мэр стремительно повернулась и едва ли ни гаркнула на свою сестру, которая, стоя рядом с «Хондой», непринужденно болтала с насупленным Сидом Форком. Медленно повернувшись, Дикси Мансур, сопровождаемая Форком, двинулась по направлению к Хаскинс и Винсу, бросив на мертвого Айви Сеттлса равнодушный взгляд и почти не обратив внимания на труп женщины-фотографа.

— Мистер Винс сказал мне, что Парвис установил контакт, — сказала мэр.

Ее сестра кивнула.

— Ты забыла сказать мне. Или Сиду.