Ивана Трамп

Только про любовь

Памяти моего любимого отца Милоша, троим моим любимым детям, Донни, Иванке и Эрику, и моей дорогой матери Марии посвящаю эту книгу.
Выражения признательности: Я глубоко признательна моей подруге Камилле Марчетта за то, что она помогла мне рассказать историю Катринки. Я бы хотела поблагодарить Билла Гросса, Джека Романоса, Ирвина Эплбаума, Энн Мейтленд, Кару Уэлш, Барбару Бак и всех сотрудников издательства «Покет букс» за веру в меня и активную поддержку. Хотелось бы также поблагодарить Роберта Готлиба, Памелу Бернстайн и Нормана Брокау из литературного агентства Уильяма Морриса, которые от имени «Покет букс» обратились ко мне с четким предложением и контрактом. Я благодарю их за постоянную поддержку и дружбу. Огромное спасибо Норману Брокау за то, что два года назад он подсказал мне мысль написать эту книгу. Наконец, хочу поблагодарить моего друга и помощницу, человека, отвечающего за связи с общественностью, Лизу Каландру за преданность в годы нелегкой работы.


НАСТОЯЩЕЕ

1991

Глава 1

– Мы будем в Сан-Морице двадцать второго, – сказала Дэйзи, склонив элегантно причесанную голову в сторону Катринки и приготовившись выслушать отказ. Ей кажется, что Катринка последнее время ведет себя несколько странно. – Конечно, если ты хочешь приехать раньше, мы будем только рады. Только предупреди Мейерхофов, когда ты будешь.

Мейерхофы – супружеская пара, выполняющая обязанности дворецкого и домоправительницы. Под их началом шестнадцать человек, которые обслуживают многочисленных детей, внуков и просто гостей, приглашенных в шале на Рождество.

Дэйзи всегда была щедра на приглашения и обычно не обижалась, если кто-то не воспользовался ими. Однако что касается Катринки, то в этом году она явно вознамерилась проявить настойчивость.

«Она, конечно, беспокоится обо мне», – подумала Катринка, но все-таки покачала головой.

– Спасибо, Дэйзи, но в этом году никак, – произнесла она. В ее низком голосе улавливался легкий среднеевропейский акцент – не все согласные звучали правильно, а интонация порой казалась странноватой.

Подруги ждали, что она объяснит причину отказа, но пояснений не последовало, и Лючия спросила:

– Ты собираешься в Чехословакию? Катринка там была на прошлое Рождество.

– Вряд ли.

– В Аспен? – с надеждой спросила Александра.

– Я еще не решила, – ответила Катринка, стараясь не встречаться взглядом с подругами. Конечно, неприятно им так отвечать, но что поделаешь.

– А в чем дело? – спросила Жужка.

Она всегда говорит так быстро, будто слова вырываются у нее помимо воли. Жужка в Штатах только шесть лет, и акцент у нее намного сильнее, чем у Катринки. Они с Жужкой дружат еще с университета, и обе были в лыжной команде сборной Чехословакии.

– Ты не поедешь кататься на лыжах?

Катринка покачала головой, и Жужка помрачнела. Если уж она не хочет кататься, значит, ей еще хуже, чем может показаться.

– Не будешь же ты все Рождество сидеть одна в этой огромной квартире, – как всегда решительно заявила Марго, готовая взять ситуацию в свои руки. Она собиралась к Дэйзи в Сан-Мориц.

– Ты себя доведешь, – добавила Александра и пригласила Катринку отпраздновать Ханукки и Рождество в своем поместье в Паундридже, а потом новый год в Аспене.

– Вы зря беспокоитесь, – произнесла Катринка. – У меня все в порядке. Просто отлично.

И как это ни странно, но так оно и есть, хотя все подруги уверены, что улыбка все-таки фальшивая и на сердце у нее явная тревога. Конечно, хорошо бы их успокоить и открыть всю правду. Но это невозможно, по крайней мере в течение еще нескольких дней.

Катринка Грэхем, Жужка Гавличек, Дэйзи Эллиот, Марго Йенсен, Александра Оуджелви и Лючия ди Кампо часто обедают компанией в самых очаровательных, в самых лучших ресторанах того города, в котором оказываются вместе. Это может быть «Ле Сирк», как сегодня, или «Ла Гренуй», или «21», а может быть «Сан-Лоренцо» в Лондоне или «Максим» в Париже. На этих обедах присутствуют их мужья, сегодняшние любовники или просто кавалеры. Подруги не только обедают вместе, но и посещают вместе театр и оперу, ходят на вечеринки, особенно если это модно, даже отдыхают вместе. Они общаются так уже многие годы и поэтому знают друг о друге почти все, а чего не знают, выудят друг у друга за обедом. Поэтому Катринка очень удивилась тому, что они не почувствовали перемены, происшедшей в ней за эти несколько месяцев. Неужели эти женщины, ее давние и близкие подруги, не поняли, что ей наконец-то не надо прикидываться веселой, что она и вправду снова счастлива?

– Смотрите-ка, кто явился, – прошептала Дэйзи.

Дэйзи – старшая среди подруг, ей уже далеко за пятьдесят, но она миниатюрна и изящна. Она старается выглядеть молодой, а недавно ей в этом помог знаменитый лос-анджелесский хирург: подтянул лицо, живот и ягодицы, приподнял грудь как раз так, как надо.

Катринка оторвала глаза от своего цыпленка. Ее взгляд скользнул мимо зеркальных колонн и французских пасторальных картинок на стене, миновал украшенные маленькими букетами роз и орхидей столы и остановился там, где Бетси Блумингдейл беседовала с Келвином Клайном, а Эд Макмагон снимал пальто. Это их имела в виду Дэйзи.

– Сука, – прошипела Марго.

И тут Катринка тоже увидела ее. Сабрина, мерзкая Сабрина в сопровождении владельца ресторана Сирио Маччони шествовала по залу, иногда останавливаясь, чтобы обменяться приветствиями со знакомыми (у Сабрины нет друзей), чмокнуть в щеку одного, а другому пообещать обязательно пообедать вместе. Завидев шестерых подруг, она изобразила дежурную улыбку и кивнула им, в точности как английская королева на приеме, но не замедлила при этом шага. Все ждали этого момента; воротилы стерли со своих лиц ухмылки, а их матроны сдвинули головы, украшенные пышными налаченными прическами, чтобы пошептаться. Никто уже не помнил, как и почему это началось, но вражда Сабрины и Катринки Грэхем всегда вызывает живой интерес читателей «Кроникл».

– Сердце у нее, как чернослив, – сказала Жужка. – Засохший.

Шествие Сабрины завершилось у стола, где уже расположилась Каролина Эррера, напротив которой – к немалому удивлению собравшихся – Сирио и усадил ее. Судя по всему, именно с ней Сабрина и обедает. Это была странная пара: известный модельер с безупречно уложенными белокурыми волосами, в элегантном клетчатом костюме, сшитом по собственной выкройке, и ведущая колонку газетной светской хроники журналистка, лицо которой обрамляли неопрятные висюльки мышиного цвета, а платье от Оскара де ла Рента, хоть и новое, выглядело так, будто только что извлечено из мусорного ящика. Маленькие глазки делали ее лицо похожим на блин с изюминками, прибавьте к этому отвислый нос да еще кривой рот, полный противных желтых зубов. Все поражались, как ей удалось обрести такую власть. При этом никто не пропускал ее колонок, а когда попадал в такие места, где нельзя достать газеты ван Холлена, то требовал прислать их по факсу.

– Господи, ну и внешность, – брезгливо прошептала Александра, – она мне всегда напоминает пудинги, которые подавали на десерт в Фармингтоне.

Высокую, с роскошными рыжими волосами, прекрасным лицом и стройным телом, Александру, как почти всех красивых женщин, выводили из себя те, кому повезло в этом отношении меньше – как будто уродливая внешность не причуда природы, а нравственный порок.

– Могла бы поднапрячься, – осуждающе произнесла Марго. От природы некрасивая, она тем не менее сумела найти свой стиль и победно убедить всех сомневающихся, что именно такое бледное лицо, с безупречной кожей и глубоко посаженными дымчатыми глазами, такой нос, с горбинкой, полные губы, всегда ярко накрашенные красной помадой, – и все это в обрамлении черных как смоль мелко вьющихся волос делает внешность женщины сверхпривлекательной. Из Скарсдейла она попала в колледж Сары Лоуренс, а оттуда – на должность секретаря в одном женском журнале. Потом она постепенно завоевывала Манхэттен, добившись одной из высших должностей в журнале «Шик». С этого престола она до недавнего времени правила в мире нью-йоркской моды и вкуса: она создавала в них новые течения, была способна создать кому-либо репутацию настоящего модельера или фотомодели и разрушить чей-либо уже сложившийся имидж, могла быть верным другом или смертельным врагом. Чуть ли не с первой их встречи она стала одной из лучших подруг Катринки.

– Вот чем плох этот ресторан, – сказала Александра. – Не знаешь, с кем встретишься.

– Вот уж не скажи, – возразила Дэйзи, которая никого и ничего не боялась.

Дэйзи – аристократка с головы до пят, начиная с прически от Кеннета до туфель от Маноло Блахника. Предки Дэйзи были первыми колонистами. И если она не самая богатая из подруг, зато ее положение в обществе почти недосягаемо: ведь деньги ее сделаны давным-давно и, стало быть, поскольку время стирает память о прошлых грехах, самые чистые. Ее предки – янки заработали их торговлей в 90-х годах, как-никак позапрошлого века, а не алчным корпоративным грабежом в 1980-х годах.

– Я ни за что не перестану сюда ходить. Не могу отказаться от этого хлеба, – сказала Марго, которая только что покончила с булочкой и теперь с выражением почти экстаза на лице впилась зубами в буханочку черного хлеба, избыточно намазанную маслом.

– Марго, масло! – воскликнула в ужасе Александра. – И как Марго сохраняет свой шестой размер при таком аппетите?

– Мой единственный порок, – подчеркнула Марго. – Во всяком случае, в том, что касается еды.

– А я все ем, – сказала Жужка. Самая крупная из подруг и все же носившая только восьмой размер. Жужка высокого роста, у нее грива золотых волос, большие карие глаза, чистая кожа, на лице тончайший слой грима. Она обладала природной красотой, у нее внешность спортсменки, полной здоровья, хотя последний раз она занималась серьезно спортом лет двадцать назад.

– Я тоже раньше все ела без разбора, а теперь боюсь, – вступила Лючия. Ее большие каштановые глаза вожделенно взирают на хлеб. Несколько лет назад она поправилась сразу на два размера и потратила столько сил, чтобы вернуть своей фигуре стройность, что теперь не поддается ни на какие уговоры. Впрочем, у нее нет повода волноваться. Правда, прошло уже несколько месяцев, как она закончила последний проект яхты, а если учесть состояние экономики на декабрь 1991 года, то потрясений ожидать не следует. Сбережения и семейные деньги обеспечат ей безбедную жизнь, пока какой-нибудь миллиардер не захочет ради нее швырнуть деньгами. Сегодня у Лючии есть прекрасный дом, прекрасная дочь, красивый возлюбленный. Правда, последнее, быть может, и есть повод для беспокойства, учитывая то, что Лючия почему-то всегда привлекает мужчин, чья внешность – их единственное достоинство.

Дэйзи почти не обращала внимания на еду, рассеянно перемешивая по лиможской тарелке куриный салат.

– Не понимаю, почему Марк ван Холлен ее держит, – наконец произнесла она.

– Она обеспечивает успех его газете, – заметила Катринка, которой за последние годы больше всех доставалось от едкого пера Сабрины.

– Я не спорю, иногда бывает интересно читать, – нехотя согласилась Дэйзи. – Но куда подевались хороший вкус и журналистская этика?

– Они не столь важны, как прибыль, – улыбнулась Катринка. Именно благодаря своим журналистам, одним из которых была Сабрина, «Кроникл», скорее всего, переживет экономический спад, в отличие от некоторых других бульварных газет Нью-Йорка.

– Как можно защищать Марка или ее после сегодняшней статьи? – возмутилась Александра, поймав в поддержку своих слов выразительные взгляды Дэйзи и Марго. В статье было несколько строчек о Натали Бувье. Еще недавно она была бы седьмой за этим столом, сегодня же никто из присутствующих не разговаривал с ней – во всяком случае, без крайней на то нужды.

– Дерьмо, – процедила Жужка, имея в виду то ли статью, то ли Натали.

Сама по себе статья эта была ничем не примечательна и касалась лишь потрясающего, невзирая на спад, успеха бутиков Натали на Западном побережье. Яд статьи – в завуалированном обвинении Катринки, которая будто бы использовала свое влияние, чтобы отговорить крупного французского торговца недвижимостью Жан-Клода Жиллета от покупки магазинов Натали, лишив ее тем самым миллионных прибылей.

– Ты разве не читала ее? – настойчиво допытывалась Александра.

Катринка кивнула:

– Сегодня к восьми утра пришло пять факсов. «Друзья» постарались.

Впрочем, Катринка не считала этих людей особенно злыми. Обычно любители сплетен, которые не могут удержаться, чтобы не распространять их, забывая о возможных последствиях.

Особых последствий, правда, на этот раз не было. За многие годы кожа Катринки сделалась менее чувствительной к уколам Сабрины. Теперь если Сабрина и жалила, то уже не до крови. Конечно, неприятно, что кто-то посчитает Катринку мелочной, мстительной и жадной, готовой поставить ножку подруге.

– Можно подумать, что ты способна на такое, – сказала Дэйзи, будто читая мысли Катринки.

– Если уж на то пошло, вряд ли Жан-Клод прислушается к твоему мнению, если оно касается Натали, – заметила практичная Марго.

– А почему она про это не написала? – спросила Александра. Она имела в виду всем известный роман Катринки с Жан-Клодом, к настоящему времени перешедший в дружбу. – Если уж она такая любительница копаться в грязном белье.

– Надеюсь, у Марка ван Холлена хватило совести, чтобы извиниться.

– Он извинился, – ответила Катринка, – но я сказала ему, что в этом нет необходимости.

Он первый рассказал ей о статье, тем самым подготовив ее к сегодняшним факсам.

– Мне очень жаль, – сказал он, – но я ничего не могу сделать. Я не вмешиваюсь в творчество своих журналистов.

Это было не совсем так. Почему-то имя самого ван Холлена, в какие бы дела он ни ввязывался, крайне редко упоминалось в его собственных газетах. Когда Катринка как-то обратила его внимание на это, ван Холлен стал уверять ее, что это всецело на совести его старших редакторов и что сам он никогда прямо не вмешивается в подготовку номера. Катринка подумала тогда, что у них разные понятия о вмешательстве.

– Но знаешь, – вступила Лючия, – если здраво поразмыслить, то стоит только поползти слуху о том, что у вас роман, и неприятностей не оберешься.

– У кого у вас? – растерялась Катринка.

– Ну, у тебя с Жан-Клодом, – нетерпеливо пояснила Марго.

– А разве нет? – спросила Дэйзи.

– Чушь какая-то, – сказала Катринка, начиная раздражаться. – Абсолютная чушь.

– Да кто тебя осудит? – примирительно заговорила Жужка. – Никто. Ты его достойна.

– Да вы что, и впрямь считаете меня сумасшедшей? – засмеялась Катринка. – Пиратствующий бизнесмен без принципов и морали изменяет и жене, и любовнице. Что я, ненормальная?

– Сама знаешь, о чем я говорю, – заулыбалась Жужка.

– Ну ладно, будет тебе, – начала оправдываться Дэйзи. – Ты какая-то странная последнее время, Катринка, не пойму, что с тобой.

– Я перестала убиваться, вот что, – ответила Катринка. – Вот уж скука так скука.

Подруги засмеялись, а Катринка снова ощутила легкий укол совести. Надо было сказать им правду. Ну да ладно, скажет через несколько дней.

Официант убрал со стола тарелки и вскоре появился с подносом, уставленным десертом: шоколадное суфле под сахарной решеткой, фруктовое печенье, крем-брюле, клубничный торт.

– Лично от шеф-кондитера с наилучшими пожеланиями, – торжественно произнес он, зная, что иначе от десерта все откажутся.

По краю одной тарелки шоколадным кремом было выведено имя Катринки. Катринка понимала, что этот десерт лишний, но в последнее время ей стало очень трудно отказывать себе в еде.

– Ай-ай-ай, – пробормотала она, принимаясь за суфле. – Плохи мои дела, а?

– Смерть, – с чувством произнесла Жужка, во рту которой в этот момент исчезал внушительный кусок клубничного торта.

– Мне больше нельзя, – с сожалением произнесла Марго, созерцая крем-брюле. – Я и так уже переела.

– Сегодня никакого ужина, – добавила Александра, надкусывая яблочное печенье. – Хорошо еще, что Нейла дома нет.

Лючия неохотно отодвинула свою тарелку, подумав, что хорошо бы вывалить в нее содержимое солонки – лучший способ победить соблазн, а Дэйзи заявила:

– Можете обижаться, но я не съем больше ни кусочка.

В это время в зале обозначилось какое-то движение и наступила тишина, как в театре, когда медленно гаснут огни и поднимается занавес. Все взгляды обратились ко входу. Там, не обращая ни на кого внимания, стоял Адам Грэхем, не спеша освобождаясь от черного кашемирового пальто и беседуя со своим адвокатом Сэмом Ловенталем и щеголеватым владельцем «Ле Сирка» Сирио Маччони. Но вскоре все вернулись к своим разговорам, не забывая при этом поглядывать по сторонам и ожидании, что же будет дальше. Оба Грэхемы, Катринка и Адам, вызывали постоянный интерес для публики, даже такой – равной им по богатству. У Грэхемов было больше, чем деньги, – у них был шик, и, где бы они пи появлялись, они всегда доставляли удовольствие окружающим.

– Прекрасно смотрится, – отметила Дэйзи.

– Сама знаешь поговорку: как действуешь, так и выглядишь, – откликнулась Александра.

– Вот сукин сын, – пробормотала Марго. – Ты знала, что он тут обедает?

Катринка кивнула:

– Секретарша звонила утром.

– Ну и выдержка, – одобрила Марго.

– Что поделаешь? – ответила Катринка. Ее акцент стал заметнее, чем обычно. Это подтверждало, что она не так уж спокойна, как хотела казаться.

Катринка наблюдала, как ее муж направляется к ним через зал. Ростом он выше шести футов, тело у него стройное, хорошо тренированное. Волосы – короткие, что называется, соль с перцем, нос большой, лицо продолговатое и худое, портрет завершали близко посаженные большие карие глаза. Не красавец, но черты его лица кажутся женщинам чрезвычайно привлекательными. Дэйзи права, согласилась Катринка, он и впрямь отлично выглядит. Но при взгляде на него сердце ее уже начинает учащенно биться.

Адам остановился у их стола, поздоровался со всеми и слегка поцеловал Катринку в губы. Сабрина посадила на своего «де ла Рента» еще одно пятно.

– Не знал, что ты здесь, – соврал он без всякого стеснения.

– Ну, конечно же, твоя секретарша все-таки забыла тебе передать, – нежно отозвалась Катринка.

Адам улыбнулся:

– Прямо не знаю, что с ней делать.

– Что вы хотите, такие нагрузки на работе, – произнесла Марго. – Тут никакие мозги не выдержат.

Она извлекла из сумочки позолоченную пудреницу и губную помаду и принялась тщательно красить губы.

Пока Адам несколько секунд разглядывал Марго, он успел подумать о том, сколько удовольствия мог бы доставить ему ее рот и толстый розовый язык, если бы удалось увлечь их хозяйку в маленькую интрижку. Затем он перенес свое внимание на Катринку.

Недавно он вновь начал присматриваться к ней и признал, что Катринка великолепно выглядит. На ней костюм от Диора – Адам купил его в Париже два или три года назад. Глубокий синий цвет костюма удачно оттеняет внешность Катринки – светлые синие глаза, нежную белую кожу, переливающиеся прямые темные волосы. В ушах у нее поблескивают сапфиры и бриллианты, подаренные Адамом в позапрошлом году. А вот брошку на лацкане он не узнает – леопард с рубиновыми глазами, украшенный бриллиантами и сапфирами. У него мелькнула мысль поручить бухгалтеру выяснить, когда и как она покупает украшения. На руках Катринки нет колец. Адам вдруг подумал, что к ней больше всего подходит слово «сияющая».

– Я, пожалуй, пойду, – кивнул он на столик в углу, за которым восседала упитанная фигура адвоката в сером костюме. – А то ведь Сэм дерет с меня деньги даже тогда, когда я плачу за обед.

Улыбка Адама, облегченно подумала Катринка, не заставила, как бывало раньше, чаще биться ее сердце.

– Ты потом дома?

– После четырех, – ответила Катринка.

– Я позвоню тебе, – пообещал Адам. – Надо поговорить.

Катринка, глядя на его удаляющуюся фигуру, подумала, зачем говорить – уже поздно. Она не ожидала, что ее охватит такая жалость.

– Ты чего? – поинтересовался Сэм, когда Адам уселся за стол.

– Ничего, просто поболтали.

– Это ни к чему. Она еще решит, что можно поднять ставку.

– Нет, – ответил Адам. На лице его расцвела самоуверенная улыбка создателя империи. Его всегда поражало, как люди, особенно такие многоопытные, как Сэм, не понимают основы искусства вести переговоры.

– Люди повышают ставку только тогда, когда злятся.

Глава 2

Выйдя из «Ле Сирка» под пасмурное нью-йоркское небо, Дэйзи повернулась к Катринке и кивнула на серый «мерседес»-седан, возле которого стоял шофер в серой фуражке с высокой тульей:

– Тебя подвезти?

Когда подруги бывали в Нью-Йорке, они снимали квартиры рядом, на расстоянии нескольких кварталов друг от друга. У Жужки и Лючии, которые проводят в городе мало времени, квартирки были в начале Восточных Пятидесятых улиц, у Дэйзи квартира на углу Пятой авеню и Шестьдесят третьей улицы, хотя живет она теперь больше в Италии; Марго живет там же; у Катринки двойной пентхаус немного подальше на север; особняк Александры расположен на Шестьдесят шестой улице между Мэдисон и Парк-авеню.

– Да нет, спасибо, – отказалась Катринка, – мне в «Прагу», это рядом.

– Смотри, замерзнешь, – Марго показала глазами на короткую, до колен, широкую шубу, которая оставляла не защищенными ноги Катринки в туфлях на высоких каблуках. Все вокруг кутались в меха.

– Ничего, – отозвалась Катринка и со смехом обратилась к Жужке:

– Сразу видно, что они не бывали на утренней тренировке в Высоких Татрах. Разве это холодно!

Жужка собиралась уехать из города на следующий день. Обнимая Катринку, она промолвила:

– Если бы я могла остаться… Но ты сама знаешь, как бывает, когда влюбишься.

Катринка обняла ее в ответ:

– Конечно, знаю, и не волнуйся. Я отлично себя чувствую, правда.

Все еще сомневаясь, Жужка собралась было остановить такси, но тут заговорила Александра и предложила подвезти ее и Лючию.

– Вот спасибо, – обрадовалась Лючия и, расцеловавшись с подругами, уселась рядом с Жужкой в черный «мерседес» Александры. – Увидимся на следующей неделе, – помахала она на прощание рукой.

На следующей неделе Катринка собиралась устроить небольшую вечеринку, и все, кроме Жужки, там могли увидеться. Впрочем, они могли встретиться и раньше на обеде или ужине.

Марго, само собой, ехала с Дэйзи, которая успела вырвать у Катринки обещание:

– Обещай, что подумаешь насчет Сан-Морица.

– Обещаю, – неохотно ответила Катринка, не успев придумать причину для вежливого отказа.

Сегодня это последняя встреча Катринки. Своего шофера она отпустила домой. Пусть отдохнет – ведь он вечно ждет допоздна, когда она будет возвращаться из театра, ресторана или с дискотеки. Хотя в дискотеки она теперь ходила реже, но, пожалуй, нет лучшего способа развеяться и снять напряжение – кроме лыж, конечно.

День выдался пасмурный, серый туман размыл очертания города. Воздух сырой и немного колючий, к вечеру обещали снег. В сопровождении телохранителя Катринка быстро шла по улице, опустив голову, чтобы никто из прохожих не узнал ее по фотографиям из газет и журналов. Слишком часто они там появляются. Когда люди узнают Катринку, они обычно лишь улыбаются ей, но бывает, что с ней пытаются заговорить, и тогда ей становится очень неловко, а иногда просто страшно. Всего несколько месяцев назад в «Блумингдейле» к Катринке пристал какой-то тип, одетый в плащ поверх рубашки с галстуком и явно одуревший от наркотиков. Он наговорил ей тогда каких-то гадостей, схватил за руку, да так крепко, что остался синяк. К счастью, шофер Катринки Лютер был неподалеку. Разумеется, этот мерзавец скрылся до того, как появилась полиция. Правда, это к лучшему, не нужна ей такая реклама. На следующее же утро Катринка обратилась в охранную фирму, и теперь днем и ночью рядом с ней телохранитель.

Дойдя до угла Шестьдесят пятой улицы и Мэдисон-авеню, Катринка остановилась на переходе напротив «Праги». Как всегда, ее залила теплая волна гордости и радости при виде роскошного барочного фасада. Сейчас он в отличном состоянии и сверкает свежей краской. Это первый отель, приобретенный Катринкой в Нью-Йорке. «Прага» – ее гордость, жемчужина ее короны. Он был построен в 1922 году Шульцем и Унвером, в нем шестьдесят четыре комнаты. Катринка влюбилась в него с первого взгляда, потому что он вызывал в ней воспоминания о юности, о тех зданиях, которые она знала и любила там, в Праге. Она купила его, когда он был не столь хорош. Понадобились многие месяцы напряженной работы. Зато теперь, уже пятый год подряд, «Прага» имеет репутацию шикарного и лучшего из маленьких отелей Северной Америки.

На светофоре красный сменился зеленым, и Катринка перешла дорогу, улыбнувшись седой женщине, которой удалось-таки поймать ее взгляд. Швейцар поздоровался с ней по имени, и она в ответ спросила:

– Как дела, Луис?

Фойе «Праги» – небольшое и роскошное, мебель в стиле барокко, но ее мало, чтобы не загромождать пространство. Катринка замедлила шаги в фойе, наслаждаясь неожиданным приливом тепла, каждой деталью со вкусом отделанного интерьера: позолоченный диван, обитый голубым Дамаском, на котором так уютно сидеть; в тон ему – портьеры; две вышитые пасторали; резные деревянные столы, мейсенские лампы, обюссонский копер, французские пейзажи на обитой шелком стене. Между диваном и стойкой консьержа – бюро времен Людовика XIV, а на нем ваза баккара. В вазе букет крупных красных роз, составленный Салу, одним из лучших мастеров Нью-Йорка. Напротив стола – комната для VIP, альков, украшенный голубыми дамасковыми занавесями с золотой бахромой. Рядом кресла – тоже времен Людовика XIV – и секретер, на котором еще один букет Салу – из орхидей, но немного поменьше; на стене копия картины Ватто «Отплытие на Киферу». В глубине алькова – лифт. Часть мебели – настоящий антик-вариант, остальное – очень хорошие копии. Ресторан слева и столовая на втором этаже оформлены в более воздушном стиле Людовика XV.

– Добрый день, миссис Грэхем, – приветствовал Катринку консьерж, темноволосый мужчина лет тридцати.

– Здравствуйте, Ринальдо. Прошу вас, сообщите горничным, что на ковре перед диваном пятно.

– Они уже в курсе, миссис Грэхем. Сейчас кто-нибудь придет.

Довольная Катринка улыбнулась.

– Отлично, – сказала она.

И она, и Ринальдо понимали, что именно благодаря ему и таким же служащим отеля «Прага» в состоянии поддерживать тот уровень роскоши и комфорта, который широко известен и привлекает самую престижную клиентуру, от звезд рока и кино до европейских аристократов, которые не любят быть на виду.

Нельзя сказать, что Катринка скромничала относительно своего вклада в успех дела. Ибо считала ложную скромность такой же глупостью, разве что менее опасной, как и тот безудержный эгоизм, который заставляет людей забыть, кто помогал им взбираться наверх по лестнице успеха, и не пускать никого в свет юпитеров. Катринка хорошо осознавала свой собственный вклад в «Прагу» и в другие отели супругов Грэхем, в Нью-Йорке и Лондоне. Все они всегда входили в число лучших отелей своего класса. Катринка не только лично наблюдала за реставрацией и ремонтом, она проявила хватку и энергию и наняла хороших менеджеров. При этом она умела держать их на цыпочках, но давала им достаточно свободы, чтобы они могли обеспечить эффективную работу отелей. Кроме того, Катринка потратила массу сил на рекламу, так что вряд ли на просторах от Бразилии до Токио остались путешественники, которые не знали названия и репутации, по меньшей мере, одного из отелей Катринки и Адама Грэхем.

Кабинеты администрации находились на втором этаже, напротив «Коруны», одного из двух (менее дорогого) ресторанов отеля. Ресторан предлагал клиентам завтрак, обед, чай и легкий ужин, который подавался на веджвудском фарфоре в небольшом очаровательном зале в стиле рококо, персиково-белой гаммы. В ресторане как раз накрывали к чаю, и Катринка остановилась узнать у старшей официантки, как идут дела на этой неделе. Что ж, неплохо, учитывая нынешнее состояние экономики.

Проходя через приемную в кабинет, Катринка поздоровалась с секретарем. Тот поздоровался в ответ, испытывая, непонятно почему, легкий трепет. Катринка всегда относилась к нему подчеркнуто хорошо.

Офис ее совсем не похож на остальной отель и являл собой гимн высокой технологии. Многочисленные секретари и помощники восседали за компьютерами – их рабочие места оборудованы с учетом всех требований эффективности и удобства. Каждый терминал соединен с главным лазерным принтером и имеет выход на четыре как минимум телефонные линии. В углу – телефакс, а в двух кабинетах начальства имелись телемониторы и видеомагнитофоны. Сбоку кухонька с кофеваркой, электрическим чайником, мини-холодильником и микроволновой печью. Кроме Катринки, в офисе работали генеральный директор отеля Майкл Ферранте, их секретари, помощница Катринки и референт.

Кабинет Катринки, оформленный в мягких персиковых тонах, выглядел более традиционно. В нем старинный письменный стол, кресла эпохи королевы Анны, а в сторонке два дивана и итальянский стеклянный стол.

«О чем же он хочет поговорить?» – гадала Катринка, вспоминая последние слова Адама. Что бы там ни было, пообещала она себе, ничто не сломит ее.

– Катринка? Все хорошо?

Рядом стояла Робин Догерти, помощница Катринки, неслышно вошедшая с папкой документов в руках.

– Да, все нормально, – ответила Катринка, вздрогнув от неожиданности.

– У тебя было такое странное выражение лица, – обеспокоенно продолжала Робин.

Робин не было еще тридцати, хорошенькая, рыжеволосая, с россыпью веснушек на вздернутом носике. Она уже семь лет работала у Катринки, знала почти все про ее жизнь и была предана ей. Недавно, к ужасу своих родственников – благочестивых ирландских католиков, – Робин переехала жить к своему другу в Бруклин – чтобы сократить расходы, так она заявила. Они собирались пожениться, как только накопят денег на первый взнос за дом. Что ж, это если и не очень романтично, зато практично. Сама Катринка изо всех сил старалась следовать примеру Робин и не позволять сердцу победить рассудок. Но это ей плохо удавалось.

– Я немного устала, – Катринка вдруг почувствовала, что действительно совсем обессилела.

Последнее время на нее слишком часто накатывали эти приступы усталости, и хотя беспокоиться не о чем, они раздражали ее. Катринка взяла у Робин папку и принялась просматривать почту – по большей части приглашения участвовать в различных мероприятиях или председательствовать на них. От всех она, конечно же, вежливо откажется, сославшись на занятость и взятые обязательства. Она пока не знала, что будет делать в ближайшие месяцы, и поэтому никому ничего не обещала. Многие из тех, кто привык всегда рассчитывать на Катринку Грэхем, наверное, удивятся и будут гадать, в чем дело. Но не догадаются.

Единственное приглашение, которое она велела Робин принять, было от журнала «Таун энд кантри» – приглашение сняться для фоторепортажа. Это будет хорошая реклама, и хотя дела сейчас идут получше, чем в начале года (тогда шла война в Персидском заливе), но все же не так, как хотелось бы. Хорошо бы удалось убедить редактора поместить фото, на котором Катринка занимается гимнастикой в специально оборудованных залах «Праги» и «Грэхем» (ее отель на Семьдесят третьей улице между Мэдисон и Парк-авеню); если эти фотографии появятся в мартовском номере, в апреле и мае будет значительно больше постояльцев. Только надо поспешить, а то будет поздно.

– Если «Таун энд кантри» не захочет, – сказала она Робин, – то позвони Элис Зукер в «Шик». Она ухватится обеими руками за эту идею.

Элис Зукер сменила Марго на посту редактора отдела мод в «Шике» и очень старалась подружиться с Катринкой. Но Катринка и Марго с самого начала стали друг для друга больше, чем деловыми партнерами, – они стали подругами, хотя в Нью-Йорке всегда бывает трудно провести границу между дружбой и делом.

Закончив с почтой, Катринка занялась генеральным соглашением, которое она подготовила вместе с главным управляющим судоходной компании Адама. По сути, оно такое же, как и другие соглашения между двумя компаниями, которые сотрудничают уже не один год. Катринке оно нравится, но, может быть, Адам хотел что-то обсудить в нем. Хотя у Катринки за последние несколько месяцев развился прямо-таки дар ясновидения в отношении возможных возражений Адама, никаких зацепок для него она не смогла найти в этом документе. Отодвинув бумаги, она начала звонить по списку, ставя в нем галочку после каждого звонка и соблюдая строгую очередность. Катринка никогда не уходила из офиса, не ответив на все звонки. Дойдя до свекрови, она застонала. Честно говоря, она не в настроении общаться с ней сегодня, как, впрочем, и всегда. Тем не менее Катринка честно набрала ньюпортский номер, ощущая под ложечкой противный комок. Только Нине Грэхем удавалось заставить ее так нервничать. Ну что ей еще надо, думала Катринка. Она с облегчением услышала от дворецкого, что старшей миссис Грэхем нет дома, и велела ему обязательно передать миссис Грэхем, что звонила. При этом она, конечно же, не сообщила ничего о том, где ее можно будет найти.

– Занята?

В дверях появился Майкл Ферранте. Майкл – симпатичный мужчина лет под пятьдесят, кареглазый, с большим ртом и прямым длинным носом. Лучшие парикмахеры Нью-Йорка напрасно бились над его темными курчавыми волосами – они все равно отказывались покорно лежать. Однако это нисколько не портило его лица, даже наоборот, в сочетании с безупречным костюмом в полоску и сияющими туфлями от Лорэна придавало ему своеобразное очарование. Раньше он работал помощником управляющего в «Карлайле», а затем перешел к Катринке в «Прагу». Каким-то образом ей удалось убедить его в том, что непривлекательная груда камней однажды станет первоклассным отелем. Его жена считала сумасшествием браться за это дело. Ей уже мерещилось, как они лишатся новенького дома в Тинеке, а их дочери останутся без образования. Что хорошего в прибавлении жалованья, если до этого ты вынужден будешь целый год сидеть без работы. К счастью, она ошиблась.

– Майкл никогда не слушает меня, – часто сокрушалась она, а потом со смехом добавляла: – И слава Богу!

Катринка пригласила его войти, и Майкл опустился на один из стульев эпохи королевы Анны напротив нее.

– Проблемы? – спросила она.

– НП, – ответил он, что могло означать либо «немецкий принц», либо «немецкий прокол», в зависимости от того, кто участвовал в разговоре. Но и то, и другое удачно характеризовали лицо, о котором шла речь.

– Он до сих пор не оплатил счет? – Он даже не извинился.

Обычно вопросы неуплаты не занимали руководство отеля, тем более что этот молодой член королевской семьи Германии был если уж не другом Грэхемов, то, по меньшей мере, их близким знакомым. Они вращались в одних и тех же кругах, посещали одни и те же приемы.

– Он что, разорен? – поинтересовался Майкл.

– Нет, – ответила Катринка. – Он сделал большие деньги. Миллионы. Сколько он должен?

– Он снимал пентхаус больше недели. Плюс еда, напитки, – Майкл сверился с записями. – Девятнадцать тысяч шестьсот.

– И нет никакой возможности списать это со счета? Минуту она сидела, задумавшись, потом улыбнулась:

– Я знаю, что нам делать. Мы проговоримся об этой истории Сабрине.

– Каким образом? Она этого не напечатает.

– Не беспокойся. Я найду способ.

Может быть, Марк окажет ей эту любезность? В конце концов, он ей должен за услугу. Затем она передумала. Кому нужна Сабрина? Рик Колинз ей поможет. Ее друг Рик, свободный журналист и ведущий шоу на кабельном телевидении – шоу из сплетен и интервью, которое смотрят все.

– Не вижу, чем он может помочь нам, даже если использует нашу информацию.

– Все просто. Когда она пройдет по телевидению, я позвоню НП и принесу свои извинения. Скажу, что не знаю, как эта история вышла наружу. Он попросит меня дать опровержение. Я, конечно же, соглашусь. Гарантирую, что оплаченный чек придет «Федеральным экспрессом».

– Ты уверена?

– Я знаю его. Он большой эгоист и не любит быть в щекотливом положении.

Майкл засмеялся:

– Ну, ты хитра!

– Если же у него нет денег, то разговор будет иной. Катринка не способна настойчиво требовать уплаты долга, если у кого-то действительно финансовые трудности, но презирала тех, кто уклонялся от ответственности, был ленив, боялся трудностей, не хотел проявить максимум энергии и был невнимателен к другим. Люди должны делать то, что они обещают, и платить, когда должны. Она много лет прожила в Нью-Йорке, но не переставала удивляться тому, что не все так думают и поступают.

Обсудив с Майклом все дела, она поговорила несколько минут с управляющим отелем «Грэхем» и покинула офис. Она шла пешком до своей квартиры на Пятой авеню в сопровождении телохранителя. Они о чем-то беседовали, но Катринка не улавливала сути разговора. Наступили сумерки, похолодало. Внезапно она почувствовала озноб, и грудь ее сдавил страх. Страх? Но почему? Кого она боится? Не Адама же. Тогда кого же? Никого, но кто-то все-таки может жестоко и навсегда лишить ее счастья.

Глава 3

– Приготовь чай, Анна, – попросила Катринка свою домоправительницу, когда та помогала ей снять пальто.

– Ромашковый, пожалуйста. Скверная погода. Я продрогла до костей.

– Звонил мистер Грэхем. Передал, что позвонит позже, – сообщила Анна бесстрастным голосом. Она недолюбливала Адама, но никогда не выказывала свою неприязнь. Катринка посмотрела на часы. Было начало пятого. Звонить точно – это новая линия поведения Адама.

– Я буду в библиотеке.

– Хорошо, миссис Грэхем.

Анна Бубеник – полная, миловидная, седовласая вдова с двумя дочерьми – в 1948 году, после того как в Чехословакии к власти пришли коммунисты, эмигрировала вместе с мужем в Соединенные Штаты. Она появилась в доме Грэхемов вскоре после их женитьбы и очень привязалась к Катринке, заботилась о ней, как о своих собственных детях. Аккуратно сложив пальто и перекинув его через высокую спинку старинного кресла в холле – она повесит его позже, после того как подаст Катринке чай, – Анна наблюдала, как Катринка быстро прошла через гостиную в библиотеку. Бедняжка выглядит сегодня измученной, подумала она, и поторопилась на кухню поставить чайник. Слишком много работы, слишком много путешествий, слишком много бессонных ночей – в этом все дело.

Анна достала из горки изящную чашку с блюдцем, положила пакетик ромашкового чая в фарфоровый чайник, залила его кипящей водой и, поставив все это на серебряный поднос, со вздохом подняла его. Надо бы Катринке позаботиться о себе, особенно теперь. Она вошла в библиотеку. Катринка сидела перед столом и невидящим взглядом смотрела через окно на Центральный парк и на пруд, едва различимый в тумане. Лишь уличные фонари, которые только что зажглись, своим слабым светом немного разгоняли темноту.

– Ваш чай, миссис Грэхем.

– Спасибо, Анна, – сказала Катринка, отворачиваясь от окна. Она встала, включила еще одну лампу и опустилась на стеганую бежевую банкетку, которая стояла у стены под китайским панно.

– Вы сегодня ужинаете дома?

– Да. И кроме меня, никого не будет.

– Хотите меч-рыбу?

– Прекрасно, на гриле, пожалуйста. И какие-нибудь овощи.

Катринка не держала повара. Прежней прислуге из пяти человек она предпочла одну Анну. Ежедневно приходила горничная, а два раза в неделю – прачка. Когда к обеду бывали гости, Катринка пользовалась услугами ресторанов. А швея, которая работает для Катринки уже много лет, всегда готова заняться починкой и переделкой одежды, когда это требуется.

– Да, миссис Грэхем, – вспомнила Анна, – на письменном столе вас ждет почта. И письмо, которое пришло около часа назад «Федеральным экспрессом».

– Спасибо, – ответила Катринка.

Оставшись одна, она пила чай, перелистывая последний номер журнала «Женщина». Ежедневно она читала несколько газет – «Нью-Йорк таймс», «Уолл-стрит джорнэл», «Кроникл», – а также просматривала «Дейли ньюс», «Пост», «Ньюдей» и другую периодику по мере их поступления. Если она что-либо упускала, друзья неизменно присылали ей факсы; в свою очередь она сама посылала им копии статей, которые могли бы их заинтересовать. Книги она читала вечерами, дома или на отдыхе. Обычно – развлекательную беллетристику, биографии и время от времени «Замок» Кафки. Это была одна из любимых книг ее матери. И, перечитывая ее, Катринка чувствовала себя ближе к ней. Она также не пропускала ни одной новой книги Кундеры.

Катринка допила чай и отложила газету. Она почувствовала себя лучше. Озноб прошел, как и та странная вспышка страха. Отставив поднос, она прошла по коридору в свой кабинет, чтобы просмотреть почту.

Ее квартира занимала два этажа. На втором располагались шесть спален, гостиная, библиотека, столовая, на нижнем – кухня, буфетная, пять комнат для прислуги и прачечная. Квартира казалась необыкновенно просторной: все комнаты, кроме библиотеки, были большие, с высокими потолками, а весь верхний этаж к тому же опоясывала терраса.

Отделывая квартиру, Катринка стремилась угодить Адаму. Ей хотелось смягчить господствовавший в его холостяцком жилье минималистский стиль «высокой технологии». И вычурный стиль его родительского дома в Ньюпорте ей тоже не нравился. В результате совместных усилий с молодым дизайнером Карлосом Мадиной ей удалось создать современный интерьер, отмеченный изяществом и простотой. В квартире преобладали нейтральные тона и ценные породы дерева, удачно сочетались разнородные элементы: обилие мягкой мебели, антиквариат, бидермайеровский комод, консоль эпохи Карла X, в углу – бронзовая модель скульптуры Дега. Адам обожал эту квартиру. Впрочем, тогда Адаму нравилось все, что делала Катринка.

Катринка включила в кабинете свет, прошла к столу и взяла верхнее письмо, не обращая пока внимания на остальное. В том числе и на факсы. Она прочитала имя отправителя и почувствовала, как у нее засосало под ложечкой. Агентство «Цейс».

Сколько уже было таких конвертов от Цейса, и всегда одна и та же неутешительная фраза в конце их послания: «Мы глубоко сожалеем, что наши усилия, предпринятые в Ваших интересах, до сих пор пока не увенчались успехом…» И это, наверное, такое же.

Разрезав двойной конверт, она извлекла содержимое и начала читать.

– О Боже! – слабо прошептала она, дочитав до конца. Она опустилась в кресло у письменного стола и, включив лампу, прочитала письмо еще раз, чтобы убедиться, что все поняла правильно.

Ее душили набежавшие слезы. Все-таки это случилось, хотя прошло столько лет. Невероятно, это – тупик, ужас. Это изменит всю ее жизнь. Всю.

ПРОШЛОЕ

1953–1971

Глава 4

Катринке было четыре года. Она съезжала на лыжах с крутой горы, подножия которой она не могла разглядеть. Первый свой урок стоять на лыжах она получила в начале октября и уже привыкла к ним. Но и теперь, месяц спустя, она не всегда могла заставить лыжи делать то, что хотела.

– Вес на левую ногу, – услышала она голос отца. Он ехал впереди и следил, чтобы с ней ничего не случилось.

Она перенесла вес на левую ногу и повернула направо, пересекая склон.

– Хорошо, – отметил отец. – И помни, что лыжи нужно держать параллельно.

Легко сказать. Она морщилась, пытаясь поставить прямо правую лыжу, которая почему-то вставала на ребро.

– Теперь вес на правую ногу, – вновь услышала она голос отца.

Следуя его указаниям, Катринка переносила вес с лыжи на лыжу и пересекала склон, чувствуя все большую уверенность в себе. Мать считала, что этот склон слишком сложен для нее, и пыталась отговорить отца от этих занятий. Но Катринка была уверена в себе, а мама никогда не занималась спортом.

Раннее утро было прозрачным, холодным, людей на склонах – очень мало.

Катринка была счастлива: все лыжники, которые проносились мимо, оставляя за собой снежные струи, были намного старше ее. Маленькие дети выйдут позже и будут кататься у подножия горы на широких и пологих склонах. До нынешнего утра Катринка тоже каталась там.

– Катринка, поставь прямо левую лыжу, – крикнул отец.

Лыжа ее опять была на ребре.

– Глупая лыжа, – раздраженно пробормотала она. Вдруг, вместо того чтобы повернуть, она помчалась с горы по прямой. Сердце Катринки сильно забилось от волнения. Ее охватил восторг. Ей казалось, что она летит. Хотелось смеяться. Это продолжалось мгновение, но тут она поняла, что не сможет остановиться, и восторг сменился ужасом.

– Папа, – громко закричала она.

Иржка Коваш оглянулся. Похожая на маленький мячик, его четырехлетняя дочь в пушистом красном лыжном костюме с развевающейся темной косой неслась за ним по ледяному склону с нарастающей скоростью. Первой его реакцией был страх, но большой опасности не было. Он быстро прикинул, где лучше всего перехватить ее, если она не сможет остановиться сама.

– Плугом, – крикнул он хладнокровно. – Носки вместе, концы врозь. Сбрось скорость.

Катринка попыталась, но не смогла этого сделать и неслась вперед быстрее и быстрее. После поворота она пролетит мимо отца и понесется к обрыву.

– Папа, – опять закричала она.

– Все в порядке, – уверенно ответил он. – Плугом, Катринка.

А она что делает? Что она, виновата, что противные лыжи не слушаются? Она вспомнила, чему ее учили на первом уроке. Шлепнулась в снег, проехала, замедляя движение, несколько футов и остановилась.

– Катринка, все в порядке? – Теперь только в отцовском голосе послышалось беспокойство.

Упав, она ударилась головой. В первый момент Катринка хотела заплакать, но потом передумала. Вдруг отец запретит ей кататься на лыжах! А если мама узнает, что она сильно ушиблась? Она села и потянулась за красной шерстяной шапочкой, которая слетела с головы.

– Да, – сказала она, натягивая ее на уши.

Отец начал утомительный подъем в сторону яркого красного пятна на белом склоне. Иржка увидел, что его друг Ота Черни кинулся вниз и притормозил около Катринки.

– Я упала, – сказала она.

– Я вижу, – ответил он. Это был симпатичный мужчина, ростом выше ее отца, со светлыми волосами, карими глазами и с постоянным загаром спортсмена.

– Ты можешь подняться? – спросил он.

– Да, – твердо сказала она, желая показать свое умение. Страх был полностью забыт.

Иржка видел, как его дочь ловко встала. Он с гордостью подумал, что она умеет держать себя в руках.

– Очень хорошо, – нежно улыбнулся ей Ота.

– Вчера я все время падала, – призналась она. – А сегодня уже лучше. Я никогда не плачу, – добавила она.

Он подъехал и слегка подергал ее за темную косу. Когда Ота видел Катринку, то всегда жалел, что у них с Ольгой нет детей.

– Готова, Катринка? – крикнул Иржка.

– Еду, папа, – ответила она, занимая нужную позицию: наклон вперед, колени расслаблены, ноги под углом. Она оттолкнулась палками.

– До свидания, – крикнула она Оте.

В следующий момент Ота оттолкнулся и понесся вниз. Обгоняя девочку и ее отца, он поприветствовал их поднятием палок.

– До скорой встречи, – попрощался он.

Подражая ему, Катринка подняла палку и тут же потеряла контроль над лыжами. Ее правая лыжа повернулась внутрь, и она подумала, что снова упадет.

– Сосредоточься, – заметил отец.

Пытаясь удержаться, Катринка насупила от усилия брови, выровняла лыжи и развернулась на склоне, приходя в себя и готовясь к следующему повороту.

– Молодец, – похвалил ее Иржка. Оглянувшись на нее, Ота улыбнулся.



Коваши и Черни дружили домами, несмотря на то что у их жен было мало общего. Как и ее муж, Ольга Черни была спортсменкой. Когда-то она мечтала об участии в Олимпийских играх, но мечты эти разрушила война.

Милена Коваш спортсменкой не была, скорее, совсем наоборот. Окружающие считали ее интеллектуал кой, хотя она-то знала, что это не так. Великие мысли и оригинальные идеи не посещали ее. Она любила читать Кафку и Гашека, а еще Богумила Ригу и Яна Отченашека – популярных романистов, которые сумели обойти цензурные рогатки. До рождения Катринки она работала библиотекарем и собиралась вернуться на работу, как только Катринка пойдет в школу.

Коваши и Черни были родом из Свитова, который до прихода коммунистов в 1948 году к власти назывался как-то иначе. Но изменилось все, и названия тоже. Этот город в Моравии был одним из крупнейших производителей хрусталя в мире. В Моравии выращивались лучшие фрукты и овощи, были лучшие вина, во всяком случае так думали местные жители. Иржка Коваш был помощником директора городского спортивного комплекса, а Ота Черни преподавал физкультуру в техническом колледже и тренировал местную команду лыжников. Зимой эта работа отнимала у него почти все выходные. Оба они зарабатывали достаточно, чтобы позволить себе такую роскошь, как недорогой отпуск. У Черни, кроме того, была машина, небольшая «шкода». Ольга преподавала в гимназии иностранные языки: русский, который должен был знать каждый чешский школьник, и французский – один Бог знает зачем. Визу во Францию не мог получить никто, кроме разве что дипломатов.

В эти выходные обе семьи приехали на машине Черни в Новы Смоковец, курорт в Высоких Татрах. Они остановились в «Аполлоне», маленькой гостинице из тринадцати комнат, с видом на заснеженные горы, покрытые пятнами густых сосновых лесов. Гостиница была далеко не роскошная, но поразительно чистая и удобная. В номерах стояла простая сосновая мебель, и на каждом этаже был санузел. В холле вокруг огромного камина, где ярко пылал огонь, стояли потертые диваны и кресла. В столовой, обшитой панелями, по вечерам горел камин еще больших размеров. Простые деревянные столы были покрыты тщательно отутюженными льняными скатертями.

– Пойдем завтра с нами, – настаивал Иржка, которому хотелось заинтересовать жену своим увлечением.

Милена покачала рыжей головой и засмеялась:

– Ну уж нет. Мне здесь тепло и уютно, и я счастлива. Так что спасибо большое.

Она не возражала, когда ее оставляли одну. Ей нравилось часами без перерыва читать, вышивать по канве, вязать. С детства она умела наслаждаться одиночеством, никогда не скучала, всегда находила, чем заняться.

– Знаешь, как там весело, мама, – сказала Катринка, – если только не падаешь. – Взрослые засмеялись, а Катринка улыбнулась, не понимая, что могло их так рассмешить.

Они только что поужинали. Был картофельный суп, который Катринка не любила, затем мясной пирог, который любила, и на десерт ее любимые палачинки – малиновые слоенки, покрытые горячим шоколадом, миндалем и взбитыми сливками. Взрослые пили крепкий турецкий кофе. Катринка старалась не зевать, чтобы ее не отправили спать в комнату родителей.

– Пойдем спать, ангелочек? – спросила ее мать, гася сигарету.

Катринка покачала головой.

– Нам рано вставать, – сказал Иржка, который предпочитал уговаривать, а не приказывать.

– Ты ее портишь, – заметила ему Ольга.

Ольга – невысокого роста и некрасива. Во время войны она была влюблена в юношу, который участвовал в чешском Сопротивлении и погиб от пули нацистов. Ей было тогда шестнадцать, и она была беременна. Опустошенная этим известием, она решила не оставлять ребенка. После войны Ольга встретила Оту: на Кубке мира в 1947 году. Жизнь давала ей второй шанс. Через год после женитьбы выяснилось, что она никогда больше не сможет иметь детей.