Наталья Валерьевна Иртенина

КУЛЬТУРНЫЙ
СЛОЙ

повесть

 

 

 

Мы всю жизнь летаем над помойкой…

Ю. Поляков

 

I.

 

За пределами культурного ареала
я никогда не был. Для любого нормального человека это совершенно естественное
состояние. Для меня оно естественно по кардинально иным причинам.

Во внекультурье рвутся в
основном психи и герои. Первые – чтоб себя показать, вторые – чтоб себе
доказать. Честно скажу, к психам я не отношусь. С другой стороны, вычеркивать
себя напрочь из героев не хочется. Не то чтобы во мне совсем не было этой самой
героики, разной там тяги к терниям. Как раз наоборот. Суть в том, что мне про
меня все давным-давно известно. Вдоль и поперек, что называется. Например, я
знаю: посылать меня в экспедицию искать внекультурный разум бесполезно. Я его
не найду. Даже если он там есть и я несколько раз мимо него пройду, носом
тыкаясь. Ну не нужен он мне, этот братский разум, и все тут. От меня он
дождется ноль внимания, кило презрения. И, прошу учесть, без всяких зловредных
умыслов, совершенно чистосердечно.

Я всегда иду в
другом направлении. А если в том же самом, то в стороне или сильно сзади. Мой
стиль жизни – прийти, увидеть и сделать все наоборот.

Почему большинство населения ареала так озабочено
поиском иных форм разума? Причем именно теперь, а не века назад? Если бы меня
спросили, я бы ответил. Проще простого – потребность в самоидентификации.
Раньше все идентифицировались по принадлежности к племени, нации и тэ дэ. Свой
– чужой. Сейчас в пределах ареала чужих нет. Ксенофобия и фундаментализм, разные
там кровь и почва  – отмирающие реликты. Все друг другу в равной степени волк,
товарищ и брат. А хочется чем-то, ну хоть чем-то отличаться. Поэтому заговорили
об иноземлянах. От них отличаться можно. Они чужие. Даже если гуманоиды, все
равно какие-нибудь квадратноголовые и восьмипалые. К тому же однополые и с
шерстью. Дружить у нас с ними вряд ли получится. Рано или поздно начнется
междурасовое мочилово. Интерес в драчке будет один, зато универсальный: кто
круче. Чья идентификация сильнее. Это не для меня. Убого.

Религиозным,
верующим разным в этом плане проще. У них такой внешней опорой для
самоидентификации служит некое запредельное нечто. Оно подкидывает им время от
времени плюхи и внезапные кульки с конфетами. И тем придает смысл жизни.
Красиво, но тоже не для меня.

Я
всегда подозревал, что мне предназначен исключительно сухой остаток. После
выжимки всех мокрых жидкостей, усушки и утруски. А именно: гордыня неуемная.
Это мое собственное некое нечто. Догадываюсь, что когда-нибудь оно тоже
подкинет мне очень крупную плюху.

А иные формы
разума я и в ареале каждодневно вижу. Вот посмотришь на какого-нибудь – и сразу
становится ясно, что хоть с виду и гуманоид, голова у него точно квадратная.
Глаза выдвижные, чтоб зреть на триста шестьдесят градусов, и рук не две, а
минимум шесть – так и шарят вокруг, так и гребут. В общем, та еще сволочь. Или
братья наши по разуму, меньшие. Консервами их не корми, дай только
почувствовать вкус жизни и расслабиться. Причем навсегда. Этих намного больше,
чем квадратноголовых уродов. Есть и совсем неизученные виды. Это я про тех, кто
в Крепости живет. Время от времени оттуда приходят батюшки. И время от времени
туда уходят наши. Насовсем. Часть наших тоже становится батюшками, некоторых
видели на территории. Часть просто остается жить в Крепости. Ни те, ни другие
доверия мне не внушают. Абсолютно закрытое мышление, непредсказуемое поведение,
бессмысленные действия.

Утром я опять
видел одного из них.

Разбудили меня
крысы. Вообще-то я с ними борюсь. Отраву разную химичу и по углам рассыпаю,
капканы делаю и на ночь ставлю. Тут главное – утром спросонья помнить про то,
что расставил. Но эти твари слишком хитрые. Так что капканы все равно ловят
исключительно меня. А крысы в них не только у меня, у других тоже не попадают,
и отраву не жрут. Никто никогда не видел дохлой крысы, я специально проверял,
спрашивал. Не помню, когда они появились в ареале – при мне или еще раньше.
Кажется, что они были всегда. Увидеть на улице кошку – большая редкость, крысы
их атакуют стаями, почти всех извели. Поэтому обычный мой день начинается с
того, что я беру сковородку и совершаю дикий обряд изгнания тварей из моей
малогабаритки. Капканы летают по воздуху и стукаются в стенки. Слабонервным
смотреть не рекомендуется.

А в это утро
крысы подняли оглушительный писк и куда-то дружно свинтили. Я успел заметить
хвост последней, исчезающий за порогом. Аномальное явление так меня поразило,
даже спросонья, что я надел ботинки и пошел за ними. И еще подумал: животные
чуют опасность заранее. Не исключено, что на мой дом упадет метеорит, всякое 
бывает. Но в небе никаких летающих булыжников я не обнаружил. Зато еще издали
заметил батюшку в черном балахоне. Он медленно двигал по улице, спозаранку
пустынной, и махал рукой. Я сразу забыл о крысах и стал наблюдать за ним.

В принципе я
не люблю мешать другим жить так, как им вздумается. За собой оставляю только
право на личное мнение. Насчет батюшек мое мнение сводилось к тому, что они мне
непонятны, а временами тяжело-неприятны. К тому же у меня к ним был личный счет.
Я, конечно, не собирался предъявлять свой счет этому попу. Но заимел желание
показать ему, что на меня их штучки не действуют. Что меня они не получат.
Гипнозу я не поддаюсь, слабаком никогда не был. А если они смогли отнять у меня
Марку, то это только потому, что я повел себя как идиот и поставил ее перед
выбором: или-или. Она выбрала Крепость. Так я усвоил лучезарную истину:
загонять ближнего в ловушку раздвоенного выбора не только бессмысленно, но и
опасно. И сам стараюсь не попадать в такие развилки.

Когда поп
оказался ближе, я увидел, чем он занят: макал что-то вроде кисти в кувшин с
водой и обрызгивал улицу и дома. При этом что-то говорил. О попах-кропильщиках
я, конечно, слышал, но сам до этого не видел ни одного. Поэтому сразу ощутил
прилив разных несерьезных эмоций и забыл о том, что хотел чего-то там
демонстрировать своим суровым, непроницаемым видом. Обалдело моргал, пока он
проходил мимо. Только дернулся от неожиданности, когда поп, поглядев, и меня
окатил водой со своей брызгалки. На шее у него висела цепь с металлическим
крестом.

Я вытер лицо и
с позором скрылся в своей малогабаритке. Убрал капканы, налил воду в
умывальник, почистил зубы. Потом достал завтрак.

Квартирка у
меня хоть и тесноватая, но с удобствами, прочно утоплена в культурном слое. А
слой в нашем районе больше полуметра, хороший слой, старый, слежавшийся.
Отработанный еще в прошлом веке. Снаружи достает почти до окон дома. Перед
входом спускается к порогу вроде овражка. Я даже ступеньки сделал. Сливное очко
у меня за перегородкой, а гуано я не сушу – сдаю в заготовительную контору. Так
даже выгоднее. Дом у меня теплый, фанерные ящики, из которых стены сделаны,
набиты бумагой и тряпьем. Крыша тоже из фанеры с дерном поверху и двойным слоем
полиэтилена от дождя. Поэтому топить печку я обычно начинаю не раньше октября.
Тогда приходится покупать топливо. Как постоянному гуановому донору мне
положена приличная скидка. Так что килограмм сушеного дерьма обходится мне
дешевле, чем заготконторе, которая покупает у меня свежее. И запах в летнюю
жару не лезет в нос. Разве что от соседской кладовки долетит. Они-то свое
дерьмо сушат на зиму.

На завтрак я
обычно открываю банку рыбных консервов и завариваю чай на таганке. К чаю –
сгущенка и галеты. Все припасы, кроме консервов конечно, приходится хранить  в
металлическом ящике под замком. Железо всеядные крысюки пока еще жрать не
научились.

А квартирка
хоть и хорошая, но я уже подумываю о том, чтобы продать ее. Надо переезжать в
другой район, посолиднее. Мелким предпринимателем я был несколько лет назад.
Сейчас я  уже крепкий мидл-класс, и бизнес требует расширения. К тому же зоны
добычи за последние годы отодвинулись на приличное расстояние. Приходится по
нескольку часов топать туда, потом столько же обратно с тележкой, груженой
книгами. Да, надо переселяться в новострой.

До открытия
книжной лавки оставался еще час. Я растянулся на постели и покрутил настройки
моего престарелого приемника. В квартиру ворвался бодрый голос нашего
всенародно избранного. Петрович, как обычно, шпарил нечто высоконравственное и
либерально-патриотичное. Из-за слабых батареек речь то и дело умирала под
оркестр шипящих помех. А хорошие батарейки вообще жуткая редкость. «…Человек –
духовно неисчерпаем, и для удовлетворения его духовных потребностей… шишшш…
культурный слой, существующий по твердым, объективным законам нравственного
характера… шишшшш… растет и утолщается, когда общество становится демократичным
и свободным… шишшшш… сокращается, когда в обществе усиливаются
антидемократические, тоталитарные тенденции… шишшшш… мы должны и дальше
развивать… шишшшш… преодолевая  последствия… пшшшшш…»

Нашего
президента я уважал. В чем-то мы были похожи. Как и я, он умел обходить
выставленные со всех сторон рогатки выбора, на полном ходу лавировать между
политическими развилками. Поле выбора оставалось за ним, но сам он не делал с
него ни шага ни в какую сторону. Только профессионально, технично создавал
иллюзию, что куда-то он все-таки идет. За это Петровича любили. На него
одинаково делали ставки те, кто обычно без ненависти не мог смотреть друг на
друга. А Харитон прозвал его Топтыгиным, но я с ним не согласен.

После
Петровича начались новости. Опять сообщали, что готовится третья совместная
экспедиция во внекультурье. Предполагалось, она продвинется еще дальше на юг,
чем предыдущие. Первые две, много лет назад, обнаружили за пределами ареала
большое разнообразие неразумных и несколько условно-гуманоидных биологических
форм. Эти условные были покрыты шерстью и лазали по деревьям. Некоторые, самые
крупные, проявляли агрессивность. В общем-то эти открытия не стали сенсацией. В
ареале всегда водились животные, в основном собаки и крысы. А собака, между
прочим, если хотите знать, тоже условно-гуманоидный вид. С перепугу да с
перепою крупного пса очень даже можно принять в темноте за дикого человека.
Этого йети какие-то энтузиасты видели несколько раз возле границ ареала. Но я
думаю, оная неприятность случилась с ними по причине слишком большого
энтузиазма, соответствующим образом подогретого. Как бы то ни было, третья
экспедиция собиралась искать как раз дикого человека. Они там твердо намерены 
воткнуть йети на место отсутствующего звена в эволюционной цепочке. Старик
Дарвин твердо вбил им в мозги, что люди произошли от высших форм собак с
начатками интеллекта,  окультурившихся в ареале. А собаки еще раньше произошли
от волков.

В общем, не
сочувствую я этим ребятам.

Я вырубил
приемник и пошел в лавку. Открываюсь я в девять. Книжный салон «Экслибрис»,
обслуживание индивидуальное. В том смысле, что ни один клиент от меня без
покупки не уходит.

Тихая наша
улочка уже шебуршилась утренней жизнью. У соседей напротив опять верещал
младенец. Тыкля выполз докрашивать свою хибару в омерзительно морковный цвет.
Несколько дней назад хвастался, что по дешевке отхватил почти полную банку
краски. Зря он это, конечно. Не подумал мужик. Хата у него из разглаженного
листового железа, коричневая ржа смотрелась благороднее этого морковного
поноса. Мимо пропылила с работы старушка Шапокляк в юбочке до пупка. По походке
понятно, что клиенты отодрали ее сегодня вусмерть. Поперек улицы ковылял
Галоша. Он готовился к войне, запасался продуктами и вещами, чтобы в голодное
время обменивать на еду. От его хибары всегда несло тухлым.

Через три дома
Харитон возле своей двери нагружал тележку произведениями творчества. Расписные
шкатулки из картонных пакетов и вазы из пластиковых бутылок составляли предмет
брезгливого негодования его супруги. И единственный, между прочим, источник
семейного дохода. «Привет, Мох». Харитон помахал мне рукой. Вокруг тележки
скакали  его отпрыски, Никитос и Костыль. Я махнул в ответ и снял засов с 
лавки.

Мой книжный
салон располагался в пристройке к дому. Правда, стенки были не из утепленных
ящиков, а из металлических кроватных секций. Изнутри я их завесил синими
гардинами, снаружи укрепил каркасными матрасами. Денег это стоило задушевных.
Зато и салоном назвать не стыдно.

Я расшторил
окна, зажег ароматические палочки. Почти сразу закурчавился приятный глазу и
нюху дымок.

Лавка – это
мой второй дом. Здесь я провожу примерно треть жизни. Вторую треть, с равным
удовлетворением, трачу на прочесывание зон добычи. Обычно на это уходят
выходные и иногда праздники. Средний мой улов за день – полтора-два десятка
томов в переплете или мягкой обложке, некоторое количество тонких книжечек и
ворох иной бумажной продукции, вроде буклетов, открыток, календарей,
вывалившихся откуда-то страниц, которые я нарезаю на оракульские билетики.

Между прочим,
Мох – это мое имя. Но к корпорации «Моховые ковры» я никакого отношения не
имею. И к топливной компании «Моховид», добывающей  моховидную плесень, тоже.
Просто родители назвали ребенка Тимохой, а он, бездельник лобастый, подросши,
сократил себя до трех букв. Не его вина, что эти буквы обозначают известные
отечественные бренды. И если брендам это не нравится, тем хуже для них.

Кстати, была у
меня когда-то мысль разориться на выращивание зеленого мохового ковра в лавке.
Чтоб клиенты разувались у входа, млели от ласковой бархатистости под ногами и
не торопились уходить, испытывая желание накормить мою кассу некоторым
количеством денег. По здравом размышлении я отказался от идеи. Потому как после
оплаты счетов оным клиентам нечем бы стало любоваться в лавке, кроме самого
зеленого коврика. Стены и те пришлось бы продать. Ну а моховидку простой народ,
вроде меня, вообще в глаза никогда не видит. Ею обогревается исключительно
малое число наших олигархов. Из нее же в основном состоит многострадальный
отечественный экспорт.

Брякнул
колокольчик. В лавку втиснулся мой постоянный клиент. Появляется у меня раз в
неделю, всегда по понедельникам. Не знаю, как его по-настоящему зовут, он живет
в другом квартале. Я дал ему имя Ухогорлонос из-за свороченной на сторону
правой половины лица. Нос, рот и правое ухо у него  будто стремились
воссоединиться в одной точке. «Добрый день». – «День добрый». – «Что-нибудь
подсказать?» – «Есть  ли новые поступления?» Показываю ему все, чем затарился в
последние выходные, и провожу ненавязчивый промоушн. Но это скорее по привычке
– Ухогорлонос и так метет чуть не все подряд. Болезнь у старикана такая –
библиомания. Для родственников, наверное, страшная беда. «Вот Донцова, совсем
свежая». Демонстрирую Донцову – книжка и правда в хорошем состоянии, только
обложка немного примята, угол чем-то облит, но это несущественно. Клиент
чуть-чуть морщится. Лицевые выпуклости от этого еще больше начинают стремиться
к воссоединению. «Не употребляю», – говорит он и с достоинством отвергает
Донцову. Раскладываю на прилавке на выбор – Акунина, Никитина, Сорокина,
«Гармонию секса», воспоминания президента Уша, толстенную футурологическую
брехню «Будущее: глобальное слияние». Рассматривая книги, мужик запускает
пробную реплику для вежливой беседы интеллигентных людей: «Все-таки растет наш
культурный слой». И удовлетворенно шлепает губами. Я киваю с самым глубокомысленным
видом. Поддержание вежливых бесед с клиентом входит в сервис. За счет заведения
– мне не жалко. «Общество становится все более свободомыслящим и гуманным.
Слышали о решении присяжных? Они вынесли оправдательный вердикт! Это настоящий
прорыв». Старичок в молодости, кажется, был диссидентом и до сих пор, наверное,
числил себя в гвардии правозащитников. Я сразу догадался, о чем он.

Недавно у нас
поймали каннибала. Правда, он никого не убил, а поедал свежих покойников с
кладбища. По ночам их откапывал и временно поселял у себя дома. До полного
освобождения скелета от мяса. Дело было шумное, подробности по радио со вкусом
расписывали. Оказалось, у этого людоеда метаболизм неправильный, любое другое
мясо, кроме человечины, для него отрава сущая. А вегетарианцем стать ему не
захотелось. Наоборот, он на почве своего людоедства еще религиозную систему
себе придумал. Мол, бог присутствует в каждом, и, поедая умершего, мы через это
освящаемся. А для меня все равно – что религия, что метаболизм. Людоед он и есть
людоед. Должен сидеть за решеткой, грызть морковку в принудительном порядке.
Ухогорлоносу я так и сказал. Отрубил невежливо.

Он на меня
воззрился обиженно (лицевые характерности сделались устрашающе характерными) и
выдал тираду из правозащитного репертуара. Я даже поразился звонкой четкости
формулировки. «Если человек, непохожий на вас, совершает аморальные, с вашей
точки зрения, поступки и тем  вызывает у вас отрицательные эмоции, изъян надо
искать не в нем, а в вас. В вашем уродливом, закомплексованном негативном
мышлении. Мышление обязано быть позитивным. Это фундамент истинно свободного
общества». И, не делая паузы, старикан сердито уткнул нос в Сорокина.

Я осторожно
перевел дух. Старая гвардия она и есть старая гвардия. Умеет гвозди кувалдой
заколачивать.

Уткнутый в
Сорокина нос начал подергиваться. Это был тонкий момент, и я заранее заготовил
объяснительную концепцию, чтобы обойти его. Когда я нашел эту книжку, она
сверху была измазана в дерьме. Какой-то урод поленился сдать свое гуано в
заготконтору. Я по возможности отмыл ее, просушил, но вонь все равно отбить не
смог. К счастью, старикан был слишком возмущен моей непозитивной
безответственностью, концепция не потребовалась. Сорокина он пододвинул к кассе
и взялся за футурологическую брехню. Мысль его  вильнула, и вежливая  беседа, к
моему огорчению,  перекинулась на интеллигентное злословие в адрес Крепости.
Ухогорлонос тоже не питал особой любви к чернорясникам и тоже, оказывается,
видел на рассвете того попа. «Эти бездельники просто ненавидят все здоровое и
свободное, – пыхтел старикан. – Культурный слой невежественно считают
источником заразы. Просто смех, как они пытаются его дезинфицировать святой
водицей». И еще много чего я от него наслушался про тех, которые живут в
Крепости. Аж страшно стало.

А огорчился я
потому, что не выношу, когда при мне в категорической форме высказывают то, о
чем я и сам примерно так же думаю. Во мне моментально просыпается дух
противоречия и нагло разевает варежку. В большинстве случаев приходится
вставлять в эту варежку кляп. Что вовсе не мешает моему духу противоречия
буянить молча. В особо тяжелых случаях он таки вынуждает меня радикально
изменять мнение. От ругани Ухогорлоноса я чуть было не испытал симпатии к 
батюшкам. Но вспомнил Марку и вежливо спросил старикана, закончил ли он
выбирать книги. Жеваный крендель поперхнулся, сложил отобранное на кассу и
полез в кошелек. К Сорокину и футурологической брехне он добавил еще
воспоминания президента Уша. Президенту не повезло, у него отсутствовал первый
десяток страниц, такой товар идет по уцененке. Я назвал стоимость:
«Девятнадцать маркированных, восемь простых». Пересчитал выложенные стариканом
крышки, наметанным глазом  проверил на каждой перфорацию. Одна простая
оказалась  фальшивой – перфорация косила и торчали заусеницы, явно кустарная
работа. Ухогорлонос перечить не стал и заменил другой. Хотел забрать фальшивую,
но я не дал. По закону обнаруженные  подделки полагается сдавать в местное
отделение центрального банка.

Колокольчик
снова забултыхался, и я подумал, что эту неблагозвучную железку надо убрать к
чертям. А все потому, что я, кажется, лишился постоянного клиента. Впрочем,
куда он денется. Моя лавка единственная в округе.

Я поменял
догоревшую ароматическую палочку на новую. Потом вытащил из-под прилавка то,
что не рискнул показать бывшему матерому диссиденту. Эту томину он бы вырвал у
меня с руками вместе. А я сначала сам хотел почитать. Устроившись на стульчике,
я любовно погладил название книжки: «Флормазоны. Прошлое и настоящее». Я еще не
знал, какую цену заломлю за эту библиографическую редкость. А может, вообще не
буду продавать. Устрою, например, секцию книжного проката. Надо вообще-то
обдумать идею.

 Весь изюм тут
был в слове «настоящее». Многие не верят, что флормазоны дожили до наших
светлых, ароматных, прогрессивных времен. Потому что, дескать, в наших светлых,
ароматных, прогрессивных временах им попросту нечем заняться. Мавр сделал свое
дело, мавр может уйти.

А вот шиш вам.
Не ушли они никуда. Доказательство у меня в руках.

Между прочим,
мало кто знает, что ароматические палочки, которые сейчас у нас везде, – это их
изобретение. Флормазон в переводе означает «вольный цветочник». Или «садовник».
Кроме того, сказала мне книжка, у слова есть дополнительный смысл, который сами
флормазоны считают главным и сакральным. «Лучшая часть, цвет человечества». Я
подумал, что это забавно, и стал просвещаться  дальше. Целью братства является
тайное содействие процветанию мира. Тайное потому, что обывательская толпа сама
не понимает своего блага и стихийно прет  куда не надо. Флормазоны дают клятву
бороться со смерденьем мира с божественной помощью ароматов. Это их гнозис, 
высшее знание. Их великие посвященные познали глубинную суть смерденья и
благоуханья, которые находятся в таинственной мистической взаимосвязи и
зависимости друг от друга. Символическое изображение этой взаимосвязи – тайный
знак флормазонов. Такой треугольничек, состоящий из трех гнутых стрелок, в
книжке был рисунок. Я заинтересовался еще больше. Этот значок мне часто
попадался. Хотя почему только мне. Он чуть ли не на всякой товарной упаковке
проставлен. О чем это говорило? О том, что вольные садовники среди нас давно,
прочно и надолго. Я даже вздрогнул, когда по ушам ударил вдруг колокольчик.

Этот тип мне
сразу не понравился, еще до того как он рот раскрыл. Несло от него парфюмом на 
сотню условных забугорных единиц, астральные жабры раздувались, того и гляди
хлопать начнут. Костюмчик на нем был такой, что я рядом с ним ощутил себя
бомжом помоечным. Чуть-чуть только помят, две пуговицы неродные пришиты, ну,
пятнышко на лацкане. Легенда, а не костюмчик.

Как вошел, он
сразу на меня нацелился. Книжки мои ему до фонаря. Я флормазонов под прилавок и
спрашиваю – чем могу. «Вы владелец этой торговой точки?» Так и сказал,
мерзавец, – «торговой точки». Вроде как – «сливным очком» невежливо будет,
пойдем на компромисс. Ну, я лицом молча ему показал, кто владелец этой «точки».
Жабродышащий на мимику никак не отреагировал, заявил: «В таком случае сразу
перейдем к делу». И назвался юридическим представителем книготоргового холдинга
«Авалон».

Про «Авалон»
я, конечно, знал, пару раз к ним захаживал и считал, что смертельную
конкуренцию они мне составить не могут. Во-первых, их «торговая точка»  слишком
далеко отсюда, во-вторых, цены там – поднебесные.

На мою беду,
«Авалон» затеял расширяться, организуя сеть отделений, и я встал у них на пути.

Жабродышащий
господин, несмотря на свое заявление, к делу переходить не торопился. Долго
сыпал разной умной терминологией – «эффективность», «конкуренция», «свободный
рынок». Я слушал и мысленно составлял его рыночный портрет. В этом смысле мужик
был безупречен. Он все делал правильно. Казалось, он даже спит на
витаминизированном матрасе и носит биологически активную одежду. Короче,
фундаменталист, истово верующий в бога-Рынок. Я к таким всегда с опаской
относился и стороной обходил. Слишком честный у них взгляд. Посмотришь в эти
бескорыстные глаза и понимаешь, что они до тысячной доли могут на месте
вычислить процент твоей собственной эффективности и конкурентоспособности. А я
не был уверен, что этот процент достаточен для моего успешного естественного
отбора.

Мои знакомые
иногда говорят, что я добрый. Я делаю вид, что мне приятно, но на самом деле  в
этот момент внутренне каменею. Потому как все время кажется, что они говорят
это из жалости. Ведь они не могут, не соврав, сказать про меня, что я,
например, удачлив, успешен, на худой конец просто везуч. Что еще им остается?
Только сочувствовать мне.

Холеное мурло
наконец закруглилось и вывело итог: мне предлагали продаться «Авалону». Я не
стал вселять в жабродышащего напрасные надежды и прямо ему сказал: «Видите ли,
я люблю свое дело». – «Наша фирма предоставит вам возможность продолжать любить
вашу работу». И смотрит на меня глазами-счетчиками. «А я не нуждаюсь в том,
чтобы мне это предоставляли. Я сам себе предоставляю».

Жабродышащий
начал чего-то соображать. Я догадался, что мой отказ в его планы и даже просто
мысли не входил. Глаза-калькуляторы съехали с меня на прилавок, потом за
прилавок. «Что это у вас там?» На столике у стенки лежали мои инструменты,
пачка картона, полоски ткани, клей. «Переплетные материалы». Он явно не понял.
Объясняю: «Я переплетаю книги, которые в этом нуждаются». Изумление на грани
вялой истерики. Жабры обвисли и не дергаются. «Вы. Переплетаете. Книги?» Сухо
интересуюсь: «Это противозаконно?» Он не ответил, но я по глазам понял, что не
прошел тест. Теперь это мурло и его фирма будут вытирать об меня ноги, потому
что я заведомо неэффективен.

«Впрочем, вы
поразмыслите недельку», – сказал он мне на прощанье. Через недельку пообещал
прийти за окончательным ответом.

Я закрыл лавку
и ушел обедать.

II.

На всякий
случай я решил посоветоваться с экстрасенсом. Вообще-то я и сам немножко умел
экстрасенсорить. Энергетическая подпитка организма после хорошей расслабухи,
ауральный массаж для снятия стресса или головной боли, релаксация в мелком
астрале. Но зарываться я себе не позволял, потому как уровень все же
дилетантский, на серьезную квалификацию силенок не хватало. А против холеного
мурла требовалось что-нибудь потяжелее. Я раздобыл адрес практикующей бабы-яги
и пошел.

Однако не
дошел. Многие боятся крыс инстинктивно. А у меня инстинкт слабее брезгливости.
Прикосновения этих тварей я терплю только до тех пор, пока они не превышают
предельно допустимую концентрацию. Когда крысюки табунами под ногами бегают и
под штаны норовят вползти, я становлюсь нервным и опасным для окружающих.

Улица на
окраине, где обитала ворожилка, была оккупирована крысами. Серые откормленные
тушки сыпались из окон, с крыш, просто с неба, выпрыгивали из-под  культурного
слоя, казалось бы, хорошо утрамбованного, средь бела дня жрали стены домов. И
чем ближе к адресу, тем ситуация напряженней. Последней каплей стала тварь,
повисшая у меня на рукаве. Ласточкой взлетела и вцепилась зубами на уровне
локтя. Может, они тут свои Олимпийские игры устроили, а эта была чемпионкой по
прыжкам в высоту, только мне от этого не легче. Наоборот, мне сильно поплохело
от такой наглости. С придушенным ревом (это я потом уже  вспомнил, звук был
совершенно первобытный и в тот момент мной не осознавался) я крутнулся вокруг
своей оси, точь-в-точь  толкатель ядра, и стряхнул крысюка прямиком кому-то в
раскрытое окно.

Развернулся и
со злой физиономией потопал обратно. Больше я  туда не ходил.

А на нашей
улице, кстати говоря, после того утреннего драпа крысы три дня не появлялись…

Возвращать
себе стойкость духа я направился в баню. От моего бунгало это через несколько
кварталов. В принципе душ можно принять и дома. Если не лень воды натаскать и
подогреть или не жалко денег на доставку канистры из магазина. Мне обычно и
лень и жалко. Баня стоит в девять раз дешевле и воды там хоть залейся. Да хоть
утопись. Компания опять же бывает теплая. И пиво в бане, пусть дерьмовое, зато
бесплатное. Две кружки на рыло.

Некоторые
считают бани пережитком нецивилизованной, дорыночной эпохи и говорят, что их
нужно отменить. Тому, кто это скажет при мне, я могу без предупреждения
отдавить ногу. Или, к примеру, прохудить нос. Потому что баня самое
цивилизованное изобретение человечества из всех возможных. Ну, еще разве что
ароматизаторы на одном уровне с ней.

Баня у нас
большая, вмещает одновременно полсотни человек обоего пола, с  перегородкой,
конечно. Речка наша мутная, Тихоня, в этом месте мелеет, в тридцати метрах от
берега воды только по грудь. А дно чистое, один песок, никаких камней. От
остальной реки баня отгорожена мелкоячеистой сетью, так что коряг, плавающего
дерьма или лягушек можно не опасаться. Только радужные пятна просачиваются и 
водоросли внутри растут, но они удовольствию не мешают, даже наоборот.
Некоторые умники делают себе из водорослей мочалки и уверяют, что они полезны
для кожи. Я не пробовал, не знаю. Если вам охота, рискните здоровьем.

За отдельные
деньги можно заказать джакузи. Но тогда лишаешься компании. Просто сидишь в
кабинке по шею в воде, а снизу на тебя еще струи из шлангов хлещут.

Зимой тут,
конечно, декорации другие. Никаких теплых компаний, одна голая
функциональность. И только для экстремалов.

Я нашел
незанятую скамейку, вода здесь была по колено. Они все на разной глубине
установлены, некоторые посуху, а на некоторые сядешь, одни глаза на поверхности
останутся. Это для баскетболистов. Правда, намыливаться в таком положении не
слишком удобно.

Кроме пива, в
сервис входят одноразовая мочалка из дерюжки, обмылок,  полотенце и один прыск