Она затянулась сигаретой. Покачала головой:
— Нет. Ничего.
— Ты уверена?
Она выдохнула дым.
— Абсолютно.
— Клер Дьемар любила классическую музыку?
— Я не понимаю…
Сервас повторил свой вопрос.
— Понятия не имею. Это важно?
— Ты не замечала ничего необычного в последнее время? — Сервас внезапно сменил тему. — Никто не бродил вокруг дома? Не следил за тобой на улице? Что-то — неважно что, — оставившее у тебя смутное ощущение дискомфорта?
Марианна ответила недоуменным взглядом.
— Мы говорим о Клер или обо мне?
— О тебе.
— Тогда нет. А должна была?
— Не знаю… Но если это случится, сразу сообщи мне.
Она помолчала, но взгляд не отвела.
— А ты… — начал он, — расскажи, как жила все эти годы.
— Ты спрашиваешь как легавый?
Он покачал головой:
— Нет.
— Что ты хочешь знать?
— Все… Двадцать минувших лет, Юго, как ты жила с тех пор, как…
Взгляд Марианны затуманился, померк в затухающем свете дня. Она задумалась, перебирая в уме воспоминания. Потом начала рассказывать. Произнесла несколько тщательно взвешенных фраз. Ничего мелодраматичного. Хотя драма имела место. Скрытая, глубинная. Она вышла замуж за Матье Бохановски, одного из членов их детской банды. «Боха…» — изумился Сервас. Тупица и увалень Боха. Боха — верный и чуточку надоедливый друг, бравировавший нескрываемым презрением к девчонкам, набитый всяческой романтической чушью. Боха — и Марианна, кто бы мог подумать… Против всех ожиданий, Боха оказался добрым, нежным и внимательным. «По-настоящему добрым, Мартен, — подчеркнула Марианна. — Он не притворялся». А еще у него было чувство юмора.
Сервас закурил, ожидая продолжения. Она была счастлива с мужем. Действительно счастлива. Добрый. Невероятно энергичный и простой Матье оказался способен свернуть горы. С его помощью она почти забыла о шрамах, оставленных на душе дуэтом Сервас/ван Акер. «Я любила вас. Вас обоих. Одному богу известно, как сильно я вас любила. Но вы были неприступны, Мартен: ты нес на плечах груз воспоминаний о матери и ненависти к отцу, гнев переполнял твою душу — он никуда не ушел и сегодня, — а Франсиса волновало только его эго». С Матье она обрела покой. Он давал, ничего не требуя взамен. Оказывался рядом всякий раз, когда она в нем нуждалась. Сервас слушал, как Марианна разматывает клубок прожитых лет, — конечно, что-то опуская, о чем-то умалчивая, приукрашивая, но разве не этим занимаемся все мы? В юности ни один из них — и Марианна первая — и сантима не поставил бы на будущее Матье. А он оказался на редкость талантливым в человеческих отношениях и проявил практическую сметку, чего не делал во времена, когда Франсис и Мартен тратили время на разговоры о книгах, музыке, кино и философии. Боха выучился на экономиста, открыл сеть магазинов по продаже компьютеров и довольно скоро и неожиданно для всех разбогател.
Потом родился Юго. Боха — посредственность, увалень, «шестерка» в их банде — получил все, чего может желать мужчина: деньги, признание, первую местную красавицу, семью и сына.
Счастье было слишком полным — так, во всяком случае, считала Марианна, и в памяти Серваса всплыло слово hybris — чрезмерность, которую древние греки считали самым страшным грехом. Вина грешника в том, что он хочет получить больше отпущенного ему свыше, за что и навлекает на себя гнев богов. Матье Бохановски погиб, разбился на машине, возвращаясь поздно вечером домой после открытия энного по счету магазина. По городу поползли слухи. Говорили, что уровень алкоголя в крови Матье зашкаливал, что в машине нашли следы кокаина, что он ехал не один, а с хорошенькой секретаршей, которая отделалась несколькими ушибами.
— Наветы, ложь, зависть, — свистящим шепотом произнесла Марианна.
Она сидела в кресле, как птица на ветке, обняв колени руками. Сервас не мог отвести взгляд от этих красивых загорелых ног с синей веной на сгибе.
— Кто-то пустил слух, что Матье разорился, но это неправда. Он вкладывал деньги в страхование жизни и ценные бумаги, но я пошла работать, чтобы не продавать дом. Я декорирую дома для тех, кто лишен вкуса, создаю интернет-сайты для промышленных предприятий и органов местного самоуправления… Не такая уж творческая работа, но все-таки… — Она замолчала, но Сервас понял, что она хотела сказать: «…но это все-таки лучше, чем быть полицейским». — Юго было одиннадцать, когда мы остались вдвоем, я воспитывала его и, по-моему, неплохо справилась, — заключила она, загасив очередную сигарету. — Юго невиновен, Мартен… Если ты не поможешь, в тюрьму отправится не просто мой сын, но человек, который не брал греха на душу.
Сервас понял намек. Она никогда его не простит.
— Это зависит не только от меня, — ответил он. — Решать будет судья.
— Но на основании твоих выводов.
— Вернемся к Клер. В Марсаке наверняка были люди, осуждавшие ее образ жизни…
Марианна кивнула:
— Конечно. Пересудов хватало. Обо мне тоже сплетничали после смерти Матье — особенно если я принимала у себя женатых мужчин.
— А ты их принимала?
— Все было совершенно невинно. У меня есть несколько друзей, думаю, Франсис тебе сказал. Они помогли мне справиться с горем. Раньше ты не вел себя как легавый…
Она загасила сигарету в пепельнице.
— Профессиональная испорченность, — пожал плечами Сервас.
Женщина встала.
— Тебе бы следовало хоть иногда переключаться.
Тон был резким, как удар хлыста, но она смягчила остроту ситуации, коснувшись рукой его плеча. Небо нахмурилось, и Марианна зажгла свет на террасе. Заклокотали-заквакали лягушки, вокруг лампы кружились бабочки и мошки, над поверхностью озера расползались языки тумана.
Марианна вернулась с новой бутылкой вина. Сервас не ощущал никакой неловкости, но не мог не думать о том, куда все это заведет их. Он вдруг понял, что неосознанно отслеживает каждое движение Марианны, завороженный ее способом существования в пространстве. Она открыла бутылку и наполнила его бокал. Они больше не нуждались в словах, но Марианна то и дело поглядывала на него из-под белокурой пряди. Сервас почувствовал, что им овладевает забытое чувство: он хотел эту женщину. Желание было неистовым, жгучим и не имело ничего общего с их прежней историей. Он хотел именно эту женщину, сегодняшнюю, сорокалетнюю Марианну.
Он вернулся домой в 1.10 утра, принял обжигающий душ, чтобы смыть усталость и расслабиться, сел в кресло в гостиной и поставил Четвертую симфонию Малера. Ему нужно было систематизировать и осмыслить полученные за сутки сведения. Сервас иногда спрашивал себя, почему так любит музыку Малера. Причина, скорее всего, в том, что его симфонии — это целые миры, где можно затеряться; в них есть жестокость, насилие, крики, страдания, хаос, бури и мрачные предвестья, с которыми человек сталкивается в реальном мире. Слушать Малера — все равно что следовать по дороге из тьмы к свету и обратно, переходить от безграничной радости к бурям и штормам, раскачивающим утлое суденышко человеческой жизни и жаждущим потопить его. Величайшие дирижеры стремились покорить этот Эверест симфонического искусства, и Сервас собирал исполнительские версии, как другие коллекционируют марки или ракушки: Бернстайн, Фишер-Дискау, Райнер, Кондрашин, Клемперер, Инбал…
Музыка не мешала ему размышлять. Напротив. Ему обязательно нужно было поспать часов пять-шесть, не больше, чтобы восстановить силы, — но мозг даст себе отдых только после того, как Сервас приведет в систему весь массив имеющейся информации и собственных ощущений и определит направление расследования на следующий день.
Завтра воскресенье, но выбора у него нет: нужно собрать группу — срок временного задержания Юго заканчивается через несколько часов. Сервас не сомневался, что судья по предварительному заключению примет во внимание обстоятельства дела и потребует ареста. Марианна будет в отчаянии. А мальчик расстанется в тюрьме с невинностью: несколько дней в крысятнике — и прежнее восприятие мира исчезнет навсегда. Цейтнот будоражил кровь. Мартен взял блокнот с записями и начал резюмировать факты:
1) Юго обнаружен сидящим на краю бассейна Клер Дьемар, убитой в собственной ванне.
2) Заявляет, что его накачали наркотиками и что он пришел в себя в гостиной жертвы.
3) Никаких следов присутствия другого человека.
4) Его друг Давид говорит, что он ушел из «Дублинцев» до начала матча Уругвай — Франция, значит, вполне успевал добраться до дома Клер и убить ее. Сказал также, что Юго плохо себя чувствовал: предлог или правда?
5) Действительно находился под действием наркотика в тот момент, когда появились жандармы. 2 вероятности: его накачали/он принял сам.
6) Окурки. За Клер следили. Юго или кто-то другой? По словам Марго и Марианны, Юго не курит.
7) Любимая музыка Гиртмана в плеере.
8) Кто стер сообщения на почте Клер? Зачем это было делать Юго, если свой телефон он оставил в кармане? Кто забрал телефон жертвы?
9) Фраза «Слово „друг“, порой лишено смысла, чего не скажешь о слове „враг“» указывает на Юго? Важна ли она?
10) Кто такой «Тома 999»?
Сервас подчеркнул два последних вопроса. Постучал карандашом по зубам и перечитал написанное. Эксперты скоро дадут ответ на вопрос № 10, и расследование продвинется. Он медленно перебрал факты, один за другим, и составил хронологию: Юго ушел из пивной незадолго до начала матча между Уругваем и Францией: примерно через полтора часа сосед увидел его сидящим на бортике бассейна Клер Дьемар, вскоре после этого его обнаружили жандармы, у него был блуждающий взгляд, судя по всему, он находился под воздействием какого-то наркотика и алкоголя, а молодая преподавательница лежала мертвой на дне ванны. Парнишка утверждал, что потерял сознание и очнулся в гостиной жертвы.
Майор откинулся назад и задумался. Существовало явное противоречие между спонтанным и случайным характером преступления и тщательно организованной мизансценой. Сыщик вспомнил опутанную веревкой Клер Дьемар в ванне, фонарик у нее в глотке — и ясно осознал: тот, кто это сотворил, не новичок. И явный психопат. То, как все было организовано, напоминает ритуал. А ритуал почти всегда указывает на психопатический склад серийного преступника… «Будущего или состоявшегося?» — спросил себя Сервас. Эта мысль уже приходила ему в голову, когда он увидел труп, но Мартен отмахнулся от нее, ведь серийные убийцы — редкость. Реальная жизнь — это не кино и не триллер, поэтому сотрудники криминальной полиции думают о них в последнюю очередь. Большинство полицейских никогда в глаза не видели серийного убийцу. Гиртман? Нет, невозможно. Тем не менее вопрос № 7 тревожил его сильнее всего. Сервас никак не мог поверить, что швейцарец замешан в деле, это было бы слишком невероятно и означало бы, что Гиртман отлично осведомлен о его жизни и его прошлом. В памяти всплыли слова, сказанные утром парижским собеседником о мотоциклисте на автобане… Ему и в это трудно было поверить. Возможно, члены группы, занимающейся поимкой швейцарца и фактически гоняющейся за призраком, начали выдавать желаемое за действительное?
Сервас обошел кухонную стойку, достал из холодильника бутылку пива и открыл балконную дверь. Подошел ближе и посмотрел вниз, на улицу, как будто швейцарец мог стоять где-то там, под дождем, подкарауливая его. Мартен вздрогнул. Улица была пустынна, но сыщик знал, что города по ночам спят вполглаза. В подтверждение его мыслей но улице проехала полицейская машина — тра-ла, тра-ла, тра-ла, — пробираясь между стоящими нос к носу автомобилями. Голос сирены затих, растворившись в неумолкаемом городском гуле.
Сервас вернулся в комнату и включил компьютер, чтобы, как всегда делал перед сном, проверить почту. Реклама предлагала ему поездку на поезде по минимальной в Европе цене, дешевые приморские гостиницы, виллы в Испании, встречи для холостяков…
Неожиданно он наткнулся взглядом на сообщение, озаглавленное «Приветствия». У Серваса кровь застыла в жилах. Мейл был от некоего Теодора Адорно.
Сыщик взялся за мышь и открыл письмо:
От: teodor.adorno@hotmail.com
Кому: martin.servaz@infomail.fr
Дата: 12 июня
Тема: Приветствия
Вы помните I часть Симфонии № 4 Малера, майор? Bedächtig… Nicht eilen… Recht gemächlich… Отрывок, что звучал, когда вы вошли в мою «комнату» в тот памятный декабрьский день? Я давно собирался написать вам. Удивлены? Вы, без сомнения, поверите, если я скажу, что был очень занят в последнее время. Свободу, как и здоровье, начинаешь ценить, только если был долго лишен ее.
Не стану дольше докучать вам, Мартен (вы позволите называть вас по имени?) — я и сам терпеть не могу навязчивых людей, — но скоро снова свяжусь с вами и сообщу, какие у меня новости. Не думаю, что они вам понравятся, но уж точно заинтересуют.
Дружески ваш, Ю. Г.
16
Ночь
Луна на миг показала лицо — и тут же снова скрылась за тучами. Дождь глухо стучал по черепичной крыше, влажный воздух просачивался в комнату через открытое окно и лип к коже, как мокрая простыня, капли тяжело ударялись о землю, но Марго стояла и курила. Ей всегда было душно в этой маленькой мансарде под крышей.
Курение в кампусе было строго запрещено, но Марго видала все запреты в гробу. Ей было жарко даже в майке без рукавов, пот тек по спине между лопатками и под мышками. Она взглянула на часы. Десять минут первого. Соседка по комнате давно крепко спит. И похрапывает. Как всегда.
Марго ухмыльнулась: интересно, от кого больше шума — от дождя или от этой милой застенчивой толстушки, чьи ночные рулады ужасно мешали ей спать? К счастью, есть iPod, в уши льется «Welcome to the Black Parade» группы «Му Chemical Romance». От усталости у нее разболелась голова, стучало в висках: еще полчаса назад они корпели над работами по философии.
Девушка высунулась в окно и бросила взгляд на старую круглую башню с островерхой крышей на стыке двух зданий, обвитую плющом. Ливень умыл и освежил ей лицо, ручейки потекли по плечам. В кабинете директора, на самом верху башни, снова горел свет. Марго улыбнулась. Толстый Свинтус смотрит порнушку, пока его благоверная спит и видит сны.
Она не раз замечала, как он заглядывается на ножки студенток, и не сомневалась, что мысли у него самые что ни на есть грязные.
Очередная молния чиркнула по небу, Марго перевела взгляд на парк и заметила вспышку света. Одна. Две… ага, понятно.
«Черт, Элиас, ты вправду псих!»
Марго щелчком выбросила окурок, и он описал в воздухе огненную дугу. Она закрыла окно и захлопнула стоявший на кровати ноутбук. Натянула шорты защитного цвета, застегнула ремень с заклепками на тяжелую серебристую пряжку и обула на босу ногу флуоресцирующие кроссовки.
На стене над ее кроватью висели три постера из фильмов ужасов: 1) главный герой «Хеллоуина» Майкла Майерса, 2) Пинхед — киномонстр с головой, утыканной иголками, из «Восставшего из ада», 3) Фредди Крюгер, страшилище с обожженным лицом, являвшийся в кошмарах подросткам с улицы Вязов. Она обожала фильмы ужасов, хэви-метал, романы Энн Райс, Поппи З. Брайт и Клайва Баркера.
[26] Марго знала, что ее музыкальный вкус, литературные и киношные пристрастия чужды вкусам большинства в Марсакском лицее и что многие из ее любимых авторов никогда не попадут в программу курса современной литературы. Протестовала даже Люси, которой ужасно хотелось понравиться Марго: она всячески ей угождала, но не очень хотела таращиться перед сном на жутких монстров. Протестовала она и против курения в комнате — даже при открытом окне.
Девушка умылась холодной водой, ополоснула подмышки и посмотрелась в зеркало. Два рубина, один — под бровью, другой — под нижней губой, посверкивали алыми звездочками в свете неоновой лампы. Смуглая, стройная, с каштановыми волосами до плеч, Марго была совсем не похожа на других студенток и очень этим гордилась.
Дверь шкафа скрипнула, когда она доставала свою ветровку K-Way, и Люси что-то недовольно пробормотала во сне.
В коридоре было пусто и темно, свет пробивался только из-под дверей подготовишек, учеников математического класса. Некоторые из них улягутся спать не раньше трех утра. Марго дошла до лестницы, ощущая на плечах тяжесть души трехсотлетнего дома.
Она начала спускаться по ступенькам и с детской радостью выбежала в грозу, под теплый дождь. Вода стекала по капюшону, пока она шла по дорожке вдоль стены старинных конюшен, а потом по мокрой траве до первой изгороди, стараясь держаться в тени. Она остановилась между изгородью, вишневым деревом и высокой статуей на постаменте, подняла голову. Встретилась взглядом с пустыми глазами каменной фигуры.
— Привет, — произнесла она. — Мерзкая погодка — даже для тебя, верно?
Мокрые листья стряхивали тяжелые капли ей на плечи, и она пошла дальше, к входу в лабиринт. Руководство лицея много раз собиралось закрыть его и даже снести, чтобы старшекурсники перестали устраивать новичкам злые розыгрыши и «заниматься черт знает чем» со студентками. Лабиринту «повезло» — он входил в Реестр исторических памятников, как и главное здание. Дирекции пришлось удовольствоваться формальной мерой — цепью с табличкой «ЧАСТНАЯ ТЕРРИТОРИЯ. УЧАЩИМСЯ ВХОД ВОСПРЕЩЕН», что останавливало только самых послушных лицеистов. Марго к их числу, конечно, не относилась. Она нагнулась и пролезла под цепью.
В этот поздний час залитый дождем лабиринт был не самым веселым местом в мире. Марго вздрогнула и мысленно обругала Элиаса.
— Где ты? — крикнула она.
— Здесь!
Голос прозвучал прямо перед ней, по другую сторону высокой живой изгороди, преграждавшей ей путь. Первая аллея лабиринта доходила до угла и разветвлялась вправо и влево.
— Ладно. Быстро говори, куда поворачивать, или я ухожу.
— Налево.
Она сделала несколько шагов и услышала его смех.
— Нет, направо.
— Элиас!
— Направо-направо…
Марго вернулась, шурша мокрым плащом. Ей казалось, что она попала внутрь большого пузыря. На пересечении нескольких аллей, где можно было пойти прямо, направо или налево, она снова спросила:
— Теперь куда?
— Налево.
Она подчинилась и наконец увидела Элиаса: он сидел на каменной, поросшей мхом скамье, вытянув перед собой длиннющие ноги. Капюшон он не надел, мокрые волосы прилипли к черепу.
— Ты больной на всю голову, Элиас!
— Знаю.
Марго смахнула дождевые капли с кончика носа.
— Если нас увидят, примут за психов, сбежавших из дурдома!
— Не волнуйся, подруга, никто сюда не придет.
— Не уверена!
Элиас и Марго учились в одном классе. Вначале она не обратила особого внимания на худого, как жердь, высокого парня, которому было явно неуютно в собственном теле, а лицо он прятал за волосами, как за занавеской. В перерывах между занятиями он не смешивался с остальными — курил и читал, сидя где-нибудь в углу двора. Элиас крайне редко общался с соучениками, его считали мизантропом, смотрели на него косо, отпускали в его адрес хлесткие шуточки, давали обидные прозвища: «псих», «задавака» и «девственник». Но Элиасу не было дела до мнения других о себе, что в конце концов и заставило Марго заняться тощим верзилой. Она чувствовала на себе взгляды окружающих, когда шла по двору к Элиасу, но ее это не заботило. Кроме того, Марго была хитрюгой и успела обзавестись друзьями.
— Осторожно, — с ходу бросил он, — можешь заразиться, если подойдешь слишком близко.
— Чем болеешь?
— Одиночеством.
— Твоя мизантропическая ипостась меня не впечатляет.
— Так что ты тут делаешь?
— Хочу понять.
— Что именно?
— Гений ты, полный кретин или притворщик.
— Ты ошиблась адресом, красотка. Я не буду тратить время на твою дешевую психологию.
Вот так все начиналось. Физически Элиас Марго не привлекал, но ей нравилось, как легко, не комплексуя, он несет бремя своей непохожести на других. Марго подняла голову. Луна мелькнула в разрыве между тучами и снова исчезла. Элиас протянул подруге пачку, и она взяла сигарету.
— Ты в курсе насчет Юго?
— Еще бы. Все только об этом и говорят.
— Тогда ты знаешь, что его нашли обдолбанным на бортике бассейна мадемуазель Дьемар, — продолжил Элиас.
— Ну и?..
— Я слышал, что расследование ведет твой отец…
Она перестала щелкать зажигалкой, которая так и не пожелала зажечься.
— Кто тебе сказал? Я думала, ты ни с кем, кроме меня, не общаешься.
— Утром две девицы обсуждали это рядом со мной… Новости здесь быстро распространяются, нужно только правильно настроить антеннки, — пояснил он, растопырив пальцы над макушкой.
— О’кей. К чему ты ведешь?
— Я был в «Дублинцах» вчера вечером, до того как все случилось… Видел там Юго и Давида.
— Что с того? Говорят, в бар набилось полно народу — из-за матча… Уругвай — Франция…
— Юго ушел до начала. Где-то за час до убийства мадемуазель Дьемар.
— Да кто же этого не знает, слухи быстро распространяются, — передразнила друга Марго.
— Это не слухи. Я там был. Никто на него не смотрел, народ ждал начала дурацкой игры. Все — кроме меня.
Марго подумала об отце и невольно улыбнулась.
— Не любишь спорт, да, Элиас? Тогда что ты там делал? Наблюдал? Подглядывал? Дрыхнул? Или читал «Братьев Карамазовых»?
— Может, поговорим о том, что действительно важно? — оборвал ее Элиас.
Марго с трудом удержалась от колкой реплики.
— А что важно?
— Давид тоже ушел из паба…
На сей раз ему удалось привлечь ее внимание. Тучи разъехались, как молния на куртке, показав белую грудь луны, и снова сомкнули ряды.
— Что?
— Да-да, через несколько секунд.
— Хочешь сказать…
— …что Давид тоже не смотрел матч, но никому не было до него дела, разве что Саре.
— Сара была с ними?
— Да, сидела за столиком — и никуда не уходила. Позже Давид вернулся, а Юго — нет, как ты знаешь.
Марго насторожилась.
— Сколько он отсутствовал?
— Не знаю, не засекал. Сама понимаешь, я тогда и представить не мог, что происходит. Заметил, что Давид вернулся, только и всего.
Сара училась на подготовительном отделении, как Давид и Юго, и была самой красивой девушкой лицея. Она коротко стригла свои белокурые волосы и обожала маленькие задорные шляпки. Сара, Давид, Юго и еще одна девушка — Виржини, темноволосая коротышка в очках, со стальным характером, — были неразлучны.
— Зачем ты все это рассказываешь? Хочешь, чтобы я навела отца на мысль о допросе Сары?
Элиас улыбнулся.
— А ты сама не хочешь разузнать подробности?
— В каком смысле?
— Ну, ты ведь дочь своего отца, так? Кому, как не нам, провести небольшое расследование внутри лицея?
— Ты это несерьезно.
Элиас встал. Он был выше Марго на целую голову.
— Еще как серьезно.
— Ты рехнулся, Элиас!
— Итак, что мы имеем на данный момент: Юго обвинен в убийстве, его нашли на месте преступления. Давид покинул бар почти сразу вслед за ним, Сара все видела, но молчит; четверо лучших второкурсников — то есть четверо самых блистательных молодых умов на десятки километров вокруг — составляют неразлучную компанию. Признай, что под этим углом события и факты выглядят совсем иначе, так? Что-то не сходится.
— И ты хочешь в это влезть? Зачем?
— Пораскинь мозгами. Кто стоит вровень с четверкой — по мозгам?
Она покачала головой.
— Положим, я соглашусь… Что мы предпримем?
Юноша одарил ее широкой улыбкой.
— Если один из них как-то замешан в деле, он будет опасаться твоего отца, легавых, преподов — всех, кроме других учеников. Это наш шанс. Мы будем за ними следить и посмотрим, что выйдет. Тот, кто это сделал, рано или поздно выдаст себя.
— Я и не представляла, что ты настолько чокнутый.
— Задумайся, Марго Сервас. Тебе не кажется странным, что Юго — он ведь такой крутой — попался, как лох?
— Зачем мне тебе помогать?
— А затем, что я знаю, как ты его любишь, — ответил Элиас, понизив голос и глядя в землю. — Кроме того, ни одна невинная душа не должна ночевать в тюряге, — добавил он непривычно серьезным тоном.
— Туше́… — Марго с тревогой взглянула на заросли лабиринта.
Молния разорвала завесу ночного неба, на мгновение осветив ровные ряды изгородей, а Марго посетило пугающее озарение.
— Ты хорошо понимаешь, что это означает? — спросила она изменившимся голосом.
Элиас взглянул на нее, и она увидела в его глазах сомнение и страх.
— Если это не Юго, значит, поблизости бродит больной ублюдок.
Воскресенье
17
«Юбик Кафе»
— С кофеином, — сказал Сервас.
— Мне тоже, — произнес Пюжоль.
— Аналогично, — поддержал Эсперандье.
— А я, пожалуй, выпью… чаю, — объявила Самира Чэн и вышла из совещательной комнаты, чтобы «обслужиться» в автомате с горячими напитками, стоявшем у лифтов.
Венсан включил кофеварку.
Воскресенье, 13 июня. 9 часов утра. Сервас украдкой разглядывал своих помощников. На Эсперандье были футболка Kaporal в обтяжку — она подчеркивала, что подчиненный майора холит и лелеет свою мускулатуру, — и джинсы с заплатками на коленях. Мартен не сразу привык (да и привык ли вообще?) к такой манере одеваться, но, когда в отдел пришла Самира Чэн, модные пристрастия Венсана неожиданно показались ему почти… обоснованными. Этим июньским утром наряд Самиры выглядел вполне умеренным: расшитая монетками жилетка поверх футболки с надписью «DO NOT DISTURB, I\'M PLAYING VIDEO GAMES», джинсовая мини-юбка на ремне с большущей пряжкой и коричневые ковбойские сапоги. Мозги сотрудников всегда интересовали Серваса гораздо больше их внешнего вида, а после прихода Венсана и Самиры показатели раскрываемости по Отделу криминальных расследований у его группы стали лучшими. Ни для кого не было секретом, что за официальным фасадом розового города, кичащегося уровнем жизни, культурным наследием и динамичным развитием, скрывается уровень преступности, намного превышающий средний по стране.
«Оставьте старушонку с сумочкой на ночной улице, — любил говорить Сервас, — и половина подонков-скутеристов слетится, чтобы ограбить ее. Возможно, они даже перебьют друг друга за добычу». Впрочем, ждать ночи нужды не было: в жилах Тулузы безостановочно гуляла отрава городской преступности. Офицеры Управления по борьбе с организованной преступностью имели дело с волной преступлений против личности, вооруженными ограблениями и ростом незаконного оборота наркотиков. Организованная преступность, как и другие секторы экономики, руководствовалась простой и понятной идеей: рост и удовлетворение пожеланий «акционеров». Чиновники мэрии и члены преступного сообщества одинаково серьезно относились к статистическим данным, но в условиях кризиса у бандитов показатели были явно выше, чем в легальном секторе экономики.
Городские власти, само собой разумеется, хотели обуздать преступность, и кому-то из чиновников пришла в голову «блестящая» идея, доказывающая полное непонимание природы преступности. Мэрия создала Управление покоя. Странно, что не Управление сексуальной свободы для борьбы с насильниками или Управление здорового образа жизни — ради пресечения торговли наркотиками. Например, на площади по соседству с комиссариатом, где сыщики и таможенники проводили регулярные рейды, разгоняя — на несколько часов, не больше — наркодилеров и торговцев контрабандными сигаретами (потом они возвращались на насиженные места, как муравьи из разворошенного муравейника).
«Закон природы», — подумал Сервас, вставая. Выживает сильнейший. Адаптация. Социальный дарвинизм. Сыщик прошел по коридору в мужской туалет, чтобы умыться. Отражение в зеркале не слишком его порадовало: покрасневшие веки, синяки под глазами — чистой воды зомби. Мартен освежился холодной водой. Он почти не спал после того, как получил сообщение, его тошнило от выпитых литров кофе. Дождь прекратился. Солнце проникало в помещение через маленькие окошки, пылинки танцевали в воздухе, перегретый воздух отдавал чистящим средством. «Неужели команда уборщиков работает даже по воскресеньям?» — удивился Сервас. Ему было неуютно: пугало пустое пространство за спиной. Страх вернулся. Он затылком чувствовал его электризующую «ласку».
Вернувшись в комнату, Сервас застал Самиру и Венсана за ноутбуками, у девушки на шее висели наушники. «Интересно, когда у нее начнутся проблемы со слухом?» — подумал майор. Он вздохнул, вспомнив, что даже Пюжоль купил смартфон, и достал блокнот и остро заточенный карандаш.
Ветеран группы сорокадевятилетний Пюжоль был полицейским старой школы, упрямым, своевольным, сторонником «жестких» методов. Этот крепыш всегда ерошил свои густые седеющие волосы, когда о чем-то размышлял, что, по мнению Серваса, случалось недостаточно часто. Пюжоль был опытным и полезным сотрудником, но некоторые черты его характера не нравились Мартену: расистские шуточки, поведение «на грани фола» с молодыми выпускницами полицейской школы, мачизм и скрытая гомофобия. Два последних недостатка расцвели пышным цветом после прихода в отдел Эсперандье и Самиры Чэн. Пюжоль и несколько других сыщиков подкалывали и унижали новичков, пока не вмешался Сервас, прибегнув к методам, которые и сам не одобрял. Майор нажил новых врагов, но заработал вечную признательность молодых подчиненных.
Кофеварка забулькала, и Венсан разлил кофе, пока другие изучали электронную почту.
— Теодор Адорно, это имя что-нибудь говорит вам, патрон? — спросила Самира.
— Теодор Адорно — немецкий философ и музыковед, великий знаток творчества Малера, — сообщил Сервас.
— Любимого композитора Юлиана Гиртмана… и твоего тоже, — прокомментировал Эсперандье.
Сервас помрачнел.
— Музыкой Малера восхищаются миллионы людей.
— Откуда нам знать, что это не шутка? — поинтересовалась Самира. — После побега Гиртмана мы получили десятки идиотских звонков, электронную почту уголовного розыска забросали кучей писем с фантастическими предположениями.
— Но этот пришел на персональный компьютер, — уточнил Эсперандье.
— В котором часу?
— Около шести вечера, — ответил Сервас.
— Время отправления вот здесь, — пояснил Эсперандье, держа в одной руке листок, а в другой — стаканчик с кофе.
— И что это доказывает? У Гиртмана был адрес? Вы ему его давали, патрон? — спросила Самира.
— Конечно, нет.
— Значит, это ничего не доказывает.
— То есть мы вернулись в исходную точку? — поинтересовался Пюжоль, откидываясь назад, чтобы потянуться и похрустеть пальцами.
— Компьютерщики корпят над ним, — сообщил Эсперандье.
— Сколько времени это займет? — спросил Сервас.
— А бог его знает. Во-первых, сегодня воскресенье, но мы вызвали эксперта. Во-вторых, он поупирался и заявил, что у него уже есть занятие — жесткий диск Клер Дьемар — и пусть уж ему скажут, что важнее. И, в-третьих, у них сейчас другое задание, и оно имеет приоритет над всеми остальными. Жандармерия и Центральная дирекция общественной безопасности разрабатывают педофильскую сеть, члены которой обмениваются фотографиями и видео не только в нашей провинции, но и во всей Франции и даже в Европе. Необходимо проверить сотни почтовых адресов.
— А я наивно полагал, что приоритет — гуляющий на свободе серийный убийца, который вот-вот возьмется за старое.
Замечание Мартена разрядило обстановку в комнате. Самира отглотнула чай, и вкус показался ей горьким.
— Конечно, шеф, — примиряющим тоном произнесла она. — Но речь ведь идет о детях…
Сервас покраснел.
— Ладно, сдаюсь, — буркнул он.
— Может, это вовсе не Гиртман, — высказался Пюжоль.
— То есть как? — напрягся Сервас.
— Я согласен с Самирой, — пояснил Пюжоль, удивив присутствующих. — Это сообщение ничего не доказывает. Многие могут достать твой адрес. Конфиденциальности в Сети не существует. Моему парню тринадцать, а он раз в десять подкованней меня. Хакеры и компьютерные гении обожают такие шуточки.
— Сколько людей знали, какой именно музыкальный отрывок звучал в камере Гиртмана в тот день, когда я был там?
— Ты совершенно уверен, что об этом не пронюхал ни один журналюга? Что такая информация нигде не проходила? Они тогда повсюду шныряли, подкатывали ко всем участникам этой истории. Возможно, кто-то проболтался. Ты читал все публикации?
«Конечно, не все!» — хотел рявкнуть Сервас. Свет увидели десятки материалов, он сознательно не читал их, о чем Пюжоль прекрасно знал.
— Пюжоль прав, — поддержала коллегу Чэн. — Гиртман — на редкость умная и везучая сволочь, ни разу не засветился после побега. Он скрывается уже полтора года, так с чего бы ему всплывать именно сейчас?
— Хороший вопрос. У меня есть еще один: чем он был занят все это время? — бросил Эсперандье, и все поежились.
— Что делают такие, как он, вырвавшись на свободу, как вы думаете? — спросил Сервас.
— Ладно, кто считает, что это он? — спросил Сервас и первым поднял руку, подавая пример остальным. Он видел, что Эсперандье колеблется, но повлиять на него не смог.
— А кто уверен в обратном?
Пюжоль и Самира — ей явно было неловко — подняли руки.
— А я — неприсоединившийся, — объявил Венсан в ответ на вопрошающие взгляды коллег.
Мартен почувствовал злость. Они записали его в параноики. Может, он и впрямь сбрендил? Глупости. Майор оглядел подчиненных и знаком попросил их замолчать.
— В стереосистеме Клер Дьемар был диск. Малер, — начал он. — Информация, само собой разумеется, не должна выйти за пределы этой комнаты и уж тем более попасть в прессу…
Члены группы не сумели скрыть удивления.
— Кроме того, я связался с парижской группой.
Сервас пересказал содержание разговора, и на несколько минут в комнате установилась тишина. Все размышляли, переваривая услышанное.
— Диск вполне может быть совпадением. — Самира явно не собиралась сдаваться. — А уж история о мотоциклисте на шоссе — и вовсе наглое вранье. Парням в парижской группе нужно как-то оправдывать существование своей группы, только и всего. Они напоминают уфологов: если завтра кто-нибудь докажет, что неопознанные летающие объекты — это метеозонды, беспилотники и военные прототипы, им незачем станет жить.
Майор готов был взорваться. Они напоминали ему исследователей, которые анализируют результаты опытов, заведомо решив, что́ хотят найти. Они не желали, чтобы Гиртман был замешан в деле, и не намерены были ничего слушать. Подчиненные Серваса убедили себя, что любая информация о швейцарце — выдумка и ее можно не принимать во внимание. Такую предубежденность оправдывал вал ложных и не поддающихся проверке письменных сообщений и телефонных звонков. Создавалось впечатление, что Гиртман исчез с лица земли. Кое-кто склонялся к версии о самоубийстве, но Сервас в нее не верил: бывший прокурор мог свести счеты с жизнью в Институте Варнье, если бы и впрямь этого хотел. По мнению сыщика, Гиртман жаждал двух вещей: вернуться на свободу и взяться за старое.
— Я все-таки позвоню в Париж и перешлю им письмо по мейлу, — сказал майор.
Он собирался продолжить, но тут из соседней комнаты раздался крик:
— Есть! Он попался!
Сервас поднял глаза от блокнота. Все узнали голос эксперта из киберотдела. Высокий худой парень, похожий одновременно на Билла Гейтса и Стива Джобса с его очками и джинсами, ворвался в помещение, торжествующе потрясая зажатым в руке листком бумаги.
— У нас новости! Я нашел отправителя.
Мартен незаметно оглядел своих сотрудников. Все смотрели на компьютерщика, атмосфера стала нервной и сверхвозбужденной.
— Говори…
— Сообщение ушло отсюда. Из интернет-кафе. Здесь, в Тулузе…
Фасад «Юбик Кафе» на улице Сен-Ром был зажат закусочной-бутербродной и магазином женского готового платья. Сервас вспомнил, что в годы его учебы здесь был книжный магазин. Пещера Али-Бабы, где пахло бумагой и чернилами, пылью и неиссякающими тайнами печатного слова. От прошлого остались две аркады, в которые вписывалась витрина кафе, и фасад из розового кирпича. Сыщик взглянул на часы работы: по понедельникам заведение не работало, но было открыто по утрам в воскресенье.
Невидимая граница делила зал надвое: слева — бистро со стойкой и столиками, справа — мультимедийное пространство, похожее на парикмахерский салон с рядом кресел. Двое посетителей сидели у экранов в наушниках и что-то бормотали в микрофоны. Сервас вгляделся в их лица, как будто надеялся обнаружить в кафе Гиртмана. Женщина за стойкой — Фанни, если верить бейджику у нее на груди, — завлекала клиентов скупой улыбкой и более чем откровенным вырезом. Эсперандье показал удостоверение и спросил, была ли Фанни на рабочем месте прошлым вечером в районе 18.00. Она отвернулась и позвала: «Патрик!» Тот в ответ что-то пробурчал из задней комнаты и появился не сразу. Патрик оказался крупным тридцатилетним мужиком в черных брюках и белой рубашке с закатанными рукавами. Поймав недоверчивый взгляд из-за стекол очков, Сервас занес его в категорию «не склонных к сотрудничеству». Глаза у Патрика были светлые, холодные и упрямые.
— Что надо? — спросил он.
Эсперандье шагнул в его сторону и снова показал удостоверение. Сервас решил пока не вступать в игру: лейтенант был гиком
[27] — компьютерная вселенная была его миром, а майора выводили из себя мобильные телефоны, социальные сети и электронные записные книжки. Кроме того, Эсперандье не напоминал легавого.
— Вы хозяин?
— Управляющий, — осторожно уточнил Патрик.
— Вчера около шести вечера из вашего кафе было отправлено сообщение. Возможно, вы запомнили, кто это сделал.
Управляющий вздернул брови и ответил красноречивым взглядом, означавшим: «Мол, а ты как думаешь, старик?»
— Сюда каждый вечер приходит человек пятьдесят, не меньше. Полагаете, я стою за плечом у всех и каждого и смотрю, что они там сочиняют?
У сыщиков была с собой фотография швейцарца, но они решили ее не показывать: если Патрик узнает серийного убийцу, о котором годом раньше все газеты писали на первых полосах, он не станет молчать, и тогда информация о том, что Гиртман в Тулузе и шлет мейлы полицейским, попадет в прессу быстрее, чем Усейн Болт пробежит стометровку.
— Высокий, худой, — продолжил Эсперандье, — около сорока… Мог быть в парике. Мог привлечь ваше внимание несколько… странным поведением. Мог говорить с легким акцентом.
Управляющий переводил взгляд с одного сыщика на другого, как болельщик на стадионе Ролан-Гаррос, и явно принимал их за болванов. Он пожал плечами.
— Тип в парике с иностранным акцентом? Это что, шутка? Многовато «может быть», вам так не кажется? Никого похожего я не заметил.
Он замолчал, а потом вдруг что-то вспомнил.
— Подождите…
Он поймал их взгляды и тут же снова замолчал. Его маленькие бледно-голубые глазки хищно блеснули, и Сервас догадался, что Патрик упивается их нетерпеливым интересом.
— Кое-кто приходил, да, теперь я вспомнил…
Он улыбнулся. Сделал вид, что задумался. Подождал их реакции. Сервас почувствовал, что теряет терпение.
— Отличное заведение, — сказал Эсперандье, как будто продолжение рассказа перестало его интересовать. — Ваша внутренняя сеть работает по WiFi?
Управляющий выглядел обескураженным и в то же время польщенным интересом к своему кафе.
— Э-э-э… нет, я сохранил кабель… у нас тридцать машин, и даже лучший роутер WiFi не решает проблемы. Из-за видеоигр.
Венсан понимающе кивнул.
— Угу… Ну да, конечно. Значит, кто-то приходил?
Управляющий решил продолжать игру.
— Да. Но не тип, которого вы описали. Женщина…
Сыщики изобразили безразличие.
— А как она связана с человеком, которого мы ищем?
Патрик улыбнулся.
— Она меня предупредила… Сказала, что придут люди и будут задавать вопросы о сообщении, которое она отправила; правда, не уточнила, что заявятся полицейские.
Очко в пользу Патрика. Он снова привлек их внимание. Сервас и Эсперандье смотрели на него во все глаза.
— И это еще не все…
«Вот ведь говнюк…» — выругался про себя Сервас. Еще секунда — и он схватит Патрика за воротник и заставит съесть оранжевый бейджик.
— Она оставила это…
Он прошел за стойку, наклонился и достал из ящика…
Конверт.
Сервас не смог унять дрожь.