Лиза Скоттолине

Убийца

Сокращение романов, вошедших в этот том, выполнено Ридерз Дайджест Ассосиэйшн, Инк. по особой договоренности с издателями, авторами и правообладателями. Все персонажи и события, описываемые в романах, вымышленные. Любое совпадение с реальными событиями и людьми — случайность.

Глава 1

Мэри Динунцио сидела напротив стариков и решала про себя, кого пристрелить первым. Естественно, отца — Матти Динунцио, самого упрямого. А потом — всех троих его друзей, одним скопом. Они сидели рядом с ним за столом — три Тони: Голубь-Тони Люция, Тони-с-квартала Ломонако и Тони-две-ноги Пенсьера, которого прозвали Ноги, — единственный человек в Южном Филли, чье прозвище было образовано от прозвища.

— Пап, подожди, подумай, — сказала Мэри, сдерживая раздражение, — не хочешь же ты подавать в суд, в самом-то деле. — Она встретила кроткий взгляд карих отцовских глаз, увеличенных бифокальными очками.

Перед ними стояла открытая коробочка ароматного печенья с кедровыми орешками. Мать не позволяла ему приходить к дочери на работу без съестных подарков. Кроме печенья в офисном холодильнике ее ждало целое блюдо аппетитной лазаньи.

— Хотим, моя дорогая. В клубе провели голосование. Мы хотим подать в суд. Защита чести и достоинства.

— Чести и достоинства? — Мэри старалась не повышать голос. Она очень любит отца, но когда он успел потерять рассудок? Всю жизнь он проработал укладчиком черепицы. Всегда он был человеком практичным, по крайней мере до этого дня. — Ты хочешь подать иск о защите своей чести?

— Нет, чести Дина.

— Ты имеешь в виду Дина Мартина?

— Да. Он был великим певцом и великим человеком.

— И великим игроком в гольф, — сказал Тони-с-квартала.

— И великим игроком в гольф, — повторил ее отец. — А Бернис проявила неуважение к нему. Публично.

— Но ведь Дина нет. — Мэри вовремя прикусила язык, едва не сказав: «Он умер». Или: «Ты в своем уме?»

Тони-с-квартала кивнул:

— Дин Мартин — его не настоящее имя. Настоящее — Дино Крочетти.

Мэри хорошо знала это. Дин Мартин, родился в Стюбенвилле, Огайо. Обожал свою мать Анджелу. Everybody Loves Somebody Sometime. Мэри ведь была истинной дочерью своего отца, а он, выйдя на пенсию, основал фан-клуб Дина Мартина в Южном Филли. И вот сейчас она смотрит на четырех его сопрезидентов. И не спрашивайте, почему сопрезидентов четверо.

— И каким образом его честь будет отомщена, если вы подадите в суд?

— Мар, — негодующе перебил Ноги, — Бернис оскорбила его. Она назвала его пьяницей!

Мэри поморщилась. Ее отец покачал головой. Тони-с-квартала потянулся за следующим печеньем с кедровыми орешками. Обвисшие щеки Тони-две-ноги вспыхнули от эмоций — никакая виагра не вызовет таких чувств!

— Мар, она поносила его, как торговка, перед всеми. Что за язык у женщины! И тогда Большой Джоуи ответил ей, а потом схватился за сердце и упал. Она довела его до сердечного приступа. — Ноги поправил на носу очки. — Это что, законно?

— Я смотрел «Юристы Бостона», это называется «причинение страданий». — Тони-с-квартала стряхнул крошки печенья с рыжей футболки в цвет волосам. Он опять остался один, вот о чем громче сирены кричали его ярко-рыжие нечесаные волосы. А также о том, что у него даже зеркала нет.

— Всегда они так, в этом клубе, — сказал отец. — Никак не могут заткнуться. Синатра то, Синатра сё. Они думают, что их Фрэнк лучше всех, но у Дина было телешоу. Они об этом забывают.

— Но, пап, — перебила его Мэри, — сейчас Большой Джоуи чувствует себя хорошо, и сердечный приступ у него был совсем не из-за Бернис. Он же весит три сотни фунтов! — Отсюда «Большой». — Если вы хотите обвинить ее в намеренном причинении страданий, то вы должны доказать, что ее действия причинили вред. А ее высказывание нельзя считать оскорбительным.

— Мар, — встрял Тони-с-квартала, — у Дина в телешоу пили не по-настоящему. Они наливали в бокалы яблочный сок вместо выпивки. Это шоу-бизнес.

Лицо у Тони-две-ноги продолжало пылать.

— Да. Они городят всю эту чепуху, чтобы очернить Дина. Они все время портят ему репутацию. И за это мы можем подать на них в суд.

Мэри вздохнула:

— Подождите, джентльмены. Подать в суд стоит денег. Даже если я с вас денег не возьму, придется оплатить регистрационный сбор, сервисный сбор и массу других пошлин.

— У нас есть деньги, — сказал Ноги.

— Не важно даже, если мы проиграем, — сказал Тони-с-квартала. — Важен принцип. Это надо как-то прекратить.

— Правильно! — Отец Мэри шарахнул по столу мясистым кулаком. Он и три Тони были настроены решительно, их суровые лица — просто-таки итальянский вариант мемориала горы Рашмор.

— Но, джентльмены, на что же это будет похоже, если вы подадите в суд? — Мэри боролась с желанием посмотреть на часы. У нее еще столько дел! Она хотела бы побыстрей с этим покончить. — Ваш клуб по преимуществу мужской, правильно?

— Да, — пожал пухлыми плечами ее отец. — К чему это ты клонишь? Дин был всем мужчинам мужчина.

— А клуб Синатры по преимуществу женский.

— Это не настоящий клуб, не как у нас, — перебил Ноги. — Они называют себя Общество друзей Синатры. У них даже устава нет, одни вечеринки.

На лице ее отца мелькнуло сожаление. Он понял, к чему она клонит.

— Пап, предположим, что вы подадите в суд на клуб Синатры и выиграете. И на что это будет похоже? Мужчины наголову разбили женщин. Вы этого хотите?

Отец растерянно заморгал. Тони переглянулись.

Мэри поднажала:

— Думаете, Дину это понравилось бы?

— Нет, ему бы это не понравилось, — заключил отец.

— Но мы хотим открыто слушать записи, — сказал Тони-с-квартала, и Мэри наконец поняла, в чем же было дело.

— Вот что я вам скажу. Давайте я попрошу Бернис извиниться.

— Бернис Фолья ни за что не извинится, — сказал Тони-с-квартала. — Она двух мужей похоронила, и оба умерли от инфаркта.

— Давайте я попробую.

Мэри нужно было побыстрее с этим разделаться. Ее ждут еще триста дел. Ее тоненький «Блэкберри» лежал на столе с темным экраном.

Через четверть часа она их наконец проводила: каждого обняла, из переговорной довела до холла, вызвала лифт и, когда триумвират Тони вошел туда, на прощание еще раз поцеловала отца, вдохнув знакомый запах камфары и лосьона после бритья, и шепнула ему в ухо: «Я тебя люблю, пап», неожиданно ощутив страх и тоску. Паранойя, конечно, но она все время боялась, как бы вот эта самая встреча с ним не оказалась последней. Отец совершенно здоров, но она не могла отогнать эту мысль, побороть этот навязчивый детский страх — пусть даже ей за тридцать и нет никаких причин для беспокойства. Врожденная тяга к мелодраме.

— Я тоже тебя люблю, милая. — Отец потрепал ее по плечу и зашел в кабину лифта. — Я так горжусь тобой…

Стальные полированные двери закрылись.

— Мар?

Она обернулась. Ее окликнула Маршалл Трау, секретарша из приемной. В синем хлопковом платье спортивного покроя и желто-коричневых эспадрильях, она деловито вышла в холл, ее карие глаза были полны тревоги.

— Я проводила твою подругу к тебе в кабинет, не хотела прерывать встречу.

— Хорошо. — Мэри включила «Блэкберри», и на экран посыпались сообщения. — Какую подругу?

— Триш Гамбони.

Триш Гамбони пришла?!

— Ты ведь знаешь ее, да? — растерянно уточнила Маршалл.

— Конечно, знаю, со школы. Она здесь? — Мэри ничего не понимала.

Триш Гамбони — живое воплощение пренебрежения и даже презрения, от которого Мэри так страдала в школе Святой Марии Горетти. Мэри была близорукой отличницей и президентом Общества доверия, а Гамбони в те же самые четыре года, завалив религию и испанский и, не выпуская сигареты изо рта, царствовала как Самая-трудная-девочка.

— Она сказала, что должна с тобой встретиться и что это конфиденциально. Она плакала.

— Серьезно? — Сердце Мэри учащенно забилось.

Маршалл протянула ей пачку телефонных сообщений.

— Это все тебе. Почту я оставила на твоем столе. И не забудь, что через пятнадцать минут придут Корадино.

— Ладно. Спасибо. Принимай мои звонки, пожалуйста.

Мэри, миновав золотую табличку «Розато и товарищи» на двери кабинета босса, поспешила к кабинету своей лучшей подруги Джуди Кэриер, которая, выглянув в коридор, звала ее к себе.

— Мэри! — Лимонно-желтые волосы, огромные небесно-голубые глаза и широкая улыбка на все тридцать два зуба — самое лучшее на круглом, как тарелка, лице Джуди. — А поздороваться? Пора отчитаться о том, как прошли выходные.

Мэри просто-таки жгла новость.

— Угадай, кто вот прямо в эту минуту сидит у меня в кабинете?

— Кто? — Джуди была в истошно-розовой футболке, желтых брюках-карго и ярко-зеленых сабо. В общем, одета как дальтоник.

— Триш Гамбони.

— Эта сволочь? — Глаза Джуди распахнулись от удивления.

— Собственной персоной.

Мэри оценила, что Джуди отреагировала на новость с совершенно правильной ненавистью, при том что даже ни разу не встречалась с Триш. Только истинная подруга возненавидит незнакомого человека исключительно по рассказам подруги.

— Вот дрянь! — с чувством сказала Джуди. — Чего хочет?

— Понятия не имею. Маршалл сказала, что она плачет.

— Славно! — Джуди захлопала в ладоши. — Что, у нее нелады с законом?

— Можно только надеяться, — весело ответила Мэри и одернула себя. — Постой, я не права. Я думала, я лучше и выше этого, а оказалось — нет.

— Такова человеческая натура: приятно, когда твоему врагу больно. У немцев есть даже специальное слово для этого: Schadenfreude.

— У католиков тоже есть. «Грех».

— Быть человеком — не грех, — с улыбкой сказала Джуди.

Мэри не стала спорить. Разумеется, грех. Кстати, она отказывается спасать и душу Джуди. Одна только одежда приведет ее прямиком в ад!

— Не думаю, что Триш нужна моя помощь. И что мне делать?

— Чувствую я, для нее настал час расплаты.

А Мэри чувствовала, что для нее настал час головной боли. Триш и другие Трудные-девочки изводили ее за ланчем, на собраниях, на мессах — всегда и всюду, лишь бы заставить ее почувствовать себя еще мельче, еще уродливее, еще очкастее. Неужели она одна заработала в школе синдром посттравматического стресса?

Мэри снова прошла мимо кабинета Бенни Розато и порадовалась, что он пуст — на этой неделе Бенни была на процессе, в суде. Она не хотела, чтобы начальница видела ее темную сторону, о которой она и сама не подозревала до сей минуты. Говорят, пообщаться — значит помириться. Но разве такое возможно?

«Чувствую я, для нее настал час расплаты».

Мэри дошла до своей двери с табличкой: «Без рубашки не входить». У нее было столько клиентов из Южной Филадельфии, что пришлось повесить такую надпись. Наверняка ни в одной юридической фирме нет ничего подобного.

Когда она открывала дверь, руки у нее дрожали.



В кабинете стоял крепкий запах духов и табачного дыма. Триш Гамбони сидела в кресле лицом к столу, спиной к двери. Густые черные кудри ниспадали на кричаще-рыжий жакет. Брючины черного комбинезона «кэтсьют» были заправлены в черные полусапожки на шпильках, которые заслуживали юридической дефиниции как смертельно опасное оружие.

— Триш? — Мэри закрыла за собой дверь.

— Привет, Мар.

Триш крутанулась в кресле и посмотрела на нее сквозь слезы. Триш всегда походила на Софи Лорен, как бы ее дворовый вариант, но сейчас прелестные черты лица были искажены страданием, а безупречная кожа покрылась пятнами. Она промокнула бумажным носовым платком темно-карие, цвета эспрессо глаза — сейчас они были красными от слез.

— С тобой все в порядке? — тихо спросила Мэри.

— А ты как думаешь? — взорвалась Триш. Говорила она гундосо.

Мэри сжалась, словно Триш взмахнула мачете и перерубила ее самооценку. Сразу вспомнилось прошлое: обе они в белых блузках с отложными воротничками, синих джемперах, в белых носочках и бело-синих туфлях.

— Ты так интеллигентно выглядишь. — Триш постаралась сгладить ситуацию. — Гораздо лучше, чем в школе.

— Спасибо.

Мэри напомнила себе, что ей не пятнадцать лет и что не существует мачете, разрубающего самооценку. Она знала, что выглядит лучше, чем в школе: теперь у нее милая улыбка, а не брекеты. Ее муж всегда говорил, что она очень эффектна. Она заменила очки контактными линзами и открыла миру свои большие карие глаза. Ее густые темно-русые волосы были длиной до плеч. Ростом она была невелика, но сложена замечательно.

— Так что случилось? — Мэри обошла свой стол и села.

— Мне нужна помощь. Мне угрожает опасность. — Триш закусила прелестные пухлые губки. Она всегда была самой сексуальной девочкой в классе. Темная подводка подчеркивала выразительность ее глаз, а носик был маленький, точеный, как говорят, итало-американский.

— Ладно, введи меня в курс дела, — сказала Мэри.

— Прежде всего, я не прошу тебя ни о чем таком, за что не могла бы заплатить. — Триш вытерла глаза и подалась вперед. Рыжий жакет распахнулся, открыв убийственное тело: крутые бедра, тоненькую талию и тяжелую грудь. — Я не прошу тебя делать что-либо бесплатно, только потому, что мы из одной школы.

Не волноваться!

— Хорошо.

— У «Пьера и Магды» я лучше всех крашу волосы. Я нормально зарабатываю. Я знаю, что адвокаты дороги, но я могу платить в рассрочку. — Триш вытащила из большой черной сумки от Гуччи еще одну упаковку бумажных носовых платков. — Речь идет о моем бойфренде. Я должна от него уйти. Я больше не могу. Я его ненавижу. Я просто его ненавижу.

— Это ужасно, — сказала Мэри.

— Он меня оскорбляет.

Значит, ты знаешь, каково это!

— Мама раскусила его с первого же дня, «потому что отец ее поколачивал». Моим подругам он тоже не понравился, но я их не слушала. Да ты их помнишь — Джулия, Мисси и Йоланда.

— Конечно. — Честно говоря, Мэри не хотелось вспоминать этих Трудных-девочек. Джулия Палаццоло, Мисси Тухи и Йоланда Варлецки.

— Они его возненавидели инстинктивно. Они мне говорили, что надо от него уйти, но они не знают всего. Началось с того, что он стал на меня кричать. Он безумно ревнивый, и, хотя я ему не изменяю, он звонит мне на мобильный по тридцать раз в день. — Лицо Триш исказила боль. — И чем больше он пьет, тем становится хуже. Он называет меня свиньей, потаскухой и все такое.

Мэри почувствовала укол сострадания, а совсем не злорадства.

— Он не выпускает меня из дома никуда, только на работу. В доме все должно быть безукоризненно, обед на столе, его одежда в полном порядке. — Триш возбужденно выкрикивала слова, акцент, характерный для Южного Филли, становился слышнее. — А в прошлом году он меня ударил, и потом ему было стыдно. А теперь бьет все время.

— Бьет? — Мэри забыла о часе расплаты.

— Бьет, но так, чтобы не видно было. В живот, по спине. Маме и подругам я сказала, что он немного груб со мной, но на самом деле все гораздо серьезнее. На прошлой неделе он напился и вот что сделал. — Триш расстегнула ворот комбинезона. Над пышной грудью багровел страшный синяк. — Видишь? А во время секса он кусается. Это его заводит.

Мэри все это было глубоко отвратительно. Она не знала, куда деваться.

Триш застегнулась.

— На прошлой неделе он сказал, что убьет меня. — Голос Триш дрогнул, и она всхлипнула, прижав к носу платок.

У Мэри сердце выпрыгивало из груди.

— Ты фотографировала следы побоев?

— Да. И дневник вела.

— Хорошо. — Мэри уже набрасывала в уме план действий. — Ты обращалась в больницу или к частному врачу?

— Нет. Он сказал, что убьет меня, если я это сделаю.

— Когда он кричит, соседи, должно быть, слышат? — Мэри думала о потенциальных свидетелях.

— Наш дом рядом с магазином Филантонио на углу, только теперь это корейская бакалейная лавка, а корейцы плохо говорят по-английски. Помнишь, в школе это было мое место.

— Помню. — Мэри не болталась на улице, она учила латинские склонения. Но к делу. — Как ты думаешь, они там в магазине слышали, как он кричит?

— Нет, он кричит по ночам, когда магазин закрыт. У него есть пистолет. «Глок». Он с ним не расстается. — Триш подавила рыдания. — Он целится мне в лицо. Прикладывает к виску. Вчера вставил дуло мне в рот.

Мэри ахнула.

— Не волнуйся, у меня тоже есть пистолет, «беретта». Я его давно купила, для защиты. Вот только он знает, как стрелять, а я — нет. И помочь мне могут только Розовые сестры. — Печальная улыбка Триш как просвет в грозовых тучах озарила ее мрачное лицо.

Мэри тоже постаралась улыбнуться. Розовые сестры — это монахини из Фермонта, которые молятся за всех, кто просовывает листочек с просьбой под главные ворота монастыря. Их молитвами Мэри сдала экзамен на право заниматься адвокатской практикой, их молитвы поддерживали ее в день свадьбы и в день похорон мужа.

Триш в волнении наморщила лоб:

— Мар, это ужас. Я все время словно хожу по острию ножа. Вчера он сказал, что приготовил мне на день рождения большой сюрприз. Это сегодня.

Опаньки!

— С днем рождения!

Нижняя губа Триш задрожала, но она удержалась от слез.

— Вот почему я к тебе пришла. Я буквально схожу с ума. Я думаю, сюрприз — это предложение руки и сердца. А если я отвечу «нет», то он убьет меня. Сегодня вечером.

Мэри услышала достаточно.

— Триш, ты ни минуты дольше не должна так жить. Мы хоть сейчас можем получить ордер на арест. Для суда требуется обоснованный страх неминуемой опасности, мы можем пойти в суд…

— Нет, я не пойду в суд. — В глазах Триш сверкнул не страх — паника.

— Почему?

— Он связан с…

— С кем? С чем?

Триш презрительно фыркнула:

— Где ты выросла, а?

Ох! Мэри поняла. В Южном Филли каждый имел какие-либо отношения с местной мафией. Кто-то любил мафиози, в основном матери и девушки, но большинство ненавидели их. Мэри ненавидела мафию и… боялась.

— Он торгует наркотиками. Еще и отщипывает от пирога.

— Что это значит?

— Утаивает деньги. Если они узнают, то он труп. Я уже спать не могу. Все кажется, что они взломают дверь и застрелят нас обоих. И защитить нас некому. Он мне всю жизнь изгадил! Если не он меня убьет, то они! Я не знаю, что делать! — От страха голос Триш становился все тише и тише. — Я умираю. Что мне делать? Ты поняла, в чем моя проблема?

— Да. Как порвать с мафиозо.

Триш зарыдала. Мэри старалась хоть что-то придумать.

— Подожди. А как насчет того, чтобы пойти к копам? Я уверена, что у тебя есть информация, которой они могли бы воспользоваться, и мы тебя включим в программу защиты свидетелей…

— Ты с ума сошла? — закричала Триш. — Он меня убьет. Они меня убьют!

— Совершенно не обязательно.

— Обязательно, уж поверь. Ты что, дура?

Мэри не стала обращать внимания на «дуру». Ведь должно быть какое-то решение!

— Ты уверена, что не хочешь обратиться в суд? Мы можем выдать ордер на защиту и…

— Этот ордер не стоит бумаги, на которой напечатан.

— Но, может быть, он образумится, понимая, что ты собираешься привлечь его к суду. Ведь он, конечно, не захочет огласки.

— Да он убьет меня раньше, чем я что-либо сделаю, пойми ты! Ты не можешь помочь! — Триш буквально выла от горя.

— Успокойся. Мы что-нибудь придумаем. А если ты уедешь из города? Прямо сейчас.

— И что? Брошу мать, друзей, работу… Да у меня годы ушли на то, чтобы утвердиться на этой работе. Я не хочу расставаться со своей жизнью.

— Твоя жизнь продолжается, Триш.

— Это не пройдет, как ни крути. Он меня из-под земли достанет. Не успокоится, пока не достанет. — Триш подалась вперед. — Мар, как ты не понимаешь? Ничего из того, что ты тут наговорила, не пройдет. Этот мужик — зверь, а ты говоришь — суд!

— Я же юрист, — в замешательстве ответила Мэри.

— Закон здесь не поможет. Ты же умная, придумай что-нибудь!

— Ладно, подожди. — Мэри помолчала. — Если ты не хочешь обращаться к закону, то я скажу, что бы я сделала на твоем месте. Уезжай подальше. Хочешь, я одолжу тебе денег?

— И это все, что ты можешь придумать? Эйнштейн! — Внезапно Триш вскочила на ноги.

— Я говорю, уехать на время, на месяц-другой. — Мэри встала из-за стола, стараясь говорить мягче. Она никогда не видела Триш в таком состоянии: ей не свойственно было сомневаться в себе даже секунду. — А когда ты вернешься, он остынет и…

— Не пройдет. Он меня любит. Он одержим. Он этого так не оставит. — Триш покачала головой и закрыла лицо руками. — Я просто не верю, что все так получилось.

— Спокойно, Триш…

— Мы всегда думали, что поженимся. И все так думали. — Триш отняла руки от покрасневшего лица, ее глаза горели безумием. — Как я во все это влипла? Помнишь, какой он был милый? Какой добрый?

— Я же его не знаю.

— Знаешь. Он учился в Ньюманне.

Отлично. Ньюманн, школа-побратим Горетти, оказывается, выпускает мафиози.

Триш провела наманикюренными ногтями по густым волосам.

— Я считала, что мне повезло. Мы так любили друг друга. — И тут Триш назвала его имя.

Боже мой! У Мэри перехватило дыхание.

Триш продолжала:

— Мы встречались еще в школе, помнишь?

Мы тоже.

— Я порвала с ним, но потом вернулась. Это было ошибкой. Но даже после этого он безумно любил меня. Я думала, он романтик. А теперь поняла, он сумасшедший. — Триш будто вернулась из грез в реальность. — Так что мне делать, Мар?

Мэри была сыта по горло.

— Ну, если ты не хочешь ни обратиться в суд, ни уехать…

— Я не могу! Он убьет меня! Сегодня! — выкрикнула Триш. Ее отчаяние превратилось в ярость. — А тебе все равно! Мне нужна помощь! Помоги мне!

— Я пытаюсь, но…

— А иди ты, Святая Мария! — взорвалась Триш. — Знаешь, как мы тебя называли? Святая Мария! Маленькая-мисс-совершенство. Спасибо, но не за что! — Она резко повернулась, схватила сумку, распахнула дверь и выскочила прочь.

— Триш, подожди! — Мэри устремилась за ней. Триш была уже в приемной. — Подожди, пожалуйста!

Мэри почти настигла ее, но остановилась, увидев в приемной удивленные лица клиентов, ее клиентов. Мэри взяла себя в руки и изобразила кривую улыбку.



Мэри и Джуди пробирались в толпе, запрудившей тротуары в обеденный перерыв. Светило солнце, на хилых городских деревьях распускались нежные листочки, и все, кроме Мэри, наслаждались прекрасным свежим мартовским днем.

— Тебе не в чем себя упрекнуть, — успокаивала ее Джуди. — Ты ведь старалась помочь, несмотря на все, что она тебе сделала.

— Но это было в школе. — Мэри шла, понурив голову, и чувствовала себя совсем коротышкой по сравнению с Джуди. Ее подруга-калифорнийка, на добрый фут выше, была как ходячая секвойя. — Она не заслуживает того, что с ней случилось.

— О\'кей, здесь я с тобой согласна.

Мэри никак не могла отогнать дурное предчувствие. Триш не выходила у нее из головы, она не могла сосредоточиться ни на встречах, ни на телефонных переговорах.

— А что, если Триш права? Что, если вечером он ее убьет?

— Но если она не принимает помощи, ты ничего не можешь поделать, — решительно сказала Джуди.

— Я позвонила в салон, но она туда не приходила, а ее домашнего номера нет в телефонном справочнике.

Джуди похлопала Мэри по плечу:

— Не волнуйся. Судя по всему, он буян, но не убийца.

— Надеюсь, ты права. — Мэри-то не верила ни в то, ни в другое — насколько она его помнила. — Но я действительно за нее боюсь. И чувствую себя виноватой.

— Ты всегда чувствуешь себя виноватой, такой уж ты родилась.

Мэри улыбнулась:

— Но я не бросила Триш в беде?

— Нет. Она сама виновата. Как можно влюбиться в такое чудовище?

Мэри не собиралась рассказывать Джуди, что и сама с ним встречалась и что он был самым популярным мальчиком в их классе, футболистом. И когда он подошел к Мэри, она была уверена, что ему нужна только помощь в уроках.

— Вот уж эти Плохие-парни!

— Он не был плохим, — буркнула Мэри.

— Ты его знала?

— Не слишком хорошо. В юности, еще до мафии.

— Ну так что ж? Послушай, ты не могла сделать большего. Если Триш отказывается уехать, отказывается подать в суд и отказывается обратиться в полицию, ты ничего не можешь сделать. Ты юрист, ты действуешь в пределах закона. Ладно, Мэри, хватит о Триш. У меня важные новости. — Джуди даже остановилась посреди тротуара. — В эти выходные мне позвонила Маршалл, она не могла разобраться в выплатах. Поэтому я приехала ей помочь и видела все счета и кто сколько заработал. Ты, я, Бенни, Энн.

— Разве это не закрытая информация?

— Когда Маршалл просит ей помочь, информация перестает быть закрытой. И я узнала удивительную вещь. — Голубые глаза Джуди блеснули. — Ты приносишь фирме больше дохода, чем Бенни.

— Что? — Мэри показалось, она ослышалась.

— У тебя оплаченных клиентами часов больше, чем у нас у всех. Почти двести пятнадцать в месяц. Ты, моя дорогая, выставила больше счетов, чем Бенни. Она насчитала тебе по двести пятьдесят долларов за час, а платит только сто двадцать пять, так же, как мне и Энн. Но мы-то работаем с ее людьми, а у тебя собственные клиенты.

— Ну и что? — растерялась Мэри.

— Ты приносишь огромный доход. Огромный!

— Не может быть. Все мои счета не выше пяти тысяч долларов. Все эти протекающие крыши, неисправные оконные рамы, заедающие гаражные двери. Сегодня утром, например, я была арбитром в диспуте, кто лучше: Дин Мартин или Фрэнк Синатра.

— Какая разница, платят-то они вовремя.

— Ну, это правда.

Клиенты Мэри, в основном дети иммигрантов, были как ее родители; они оплачивали счета заблаговременно, в наивной надежде, что это поддержит их репутацию в глазах американцев.

— Сейчас, да и почти целый год до этого, у тебя гонораров больше, чем у Бенни. У нее сложные случаи, следствия, суды, а они оплачиваются раз в два года. Гражданские процессы и разбирательства с полицией оплачиваются только после того, как суд утвердит представление на гонорар. Понимаешь, что это значит?

— Нет.

— Ты должна просить Бенни сделать тебя партнером.

— Что? — Мэри нервно оглянулась. Такие речи она считала мятежными и изменническими. — Это нехорошо.

— Хорошо. — Джуди засмеялась. — Ты будешь партнером.

— Но мы сотрудники.

Джуди покачала головой:

— Энн и я — да, но не ты. Ты — Добрая-волшебница-Южной-Филадельфии. Подумай только: «Розато и Динунцио». Серьезно, ты должна поговорить с Бенни.

— Это все равно как если бы Плутон просил равных прав с Солнцем, а Плутон уже даже и не планета. Понижен в должности, как и святой Кристофер, которого я всегда любила.

Джуди посмотрела на нее как на ненормальную.

— Мэри, разве ты не хочешь зарабатывать больше денег?

— Я зарабатываю достаточно, — ответила Мэри. — И я не хочу больше денег, если надо отнимать их у Бенни.

— Пока что она отнимает их у тебя. Ты их заработала.

— Но я работаю на нее.

Мэри никогда не думала иначе. Она — прирожденная подчиненная. Ведь все могло быть гораздо хуже. Она могла быть связана с мафией.

Глава 2

Мэри шла на последнюю в тот день встречу по тротуарам сорока кварталов, что определяли всю ее жизнь. Южный Филли — это такой городок в огромном городе, где все всех знают, где в каждом доме живут родственники или однокашники. Спускались сумерки, медно-красное солнце, уже не гревшее, садилось за плоские серые крыши. На темнеющем небе вырисовывались силуэты спутниковых тарелок и петли телевизионных антенн. По обеим сторонам узких улиц стояли старые простые кирпичные дома, у тротуаров — старые машины.

«Мар, как ты не понимаешь? Ничего из того, что ты тут наговорила, не пройдет».

В окнах красовались пластмассовые цветы, изображения Девы Марии и флажки — итальянские и американские. Новые иммигранты — вьетнамские, корейские и мексиканские семьи — тоже выставляли на подоконниках разные предметы, поддерживая негласные, но общие для всех правила.

«Этот мужик — зверь, а ты говоришь — суд!»

Каблучки Мэри стучали по мостовой в такт ее мыслям. Дозвониться до Триш ей не удалось, и она молила Бога, чтобы сегодня с ней ничего не случилось.

Вдруг одна из дверей открылась, и в ней показалась седая голова Эльвиры Ротуньо. Кругленькая старушка в цветастом платье и переднике вышла на крыльцо. Она тоже была клиенткой Мэри.

— Мар, ты к Рите? — окликнула ее Эльвира.

— Да. — Мэри остановилась у крыльца. — Вы же знаете, ее зовут Амрита, а не Рита. Она индианка, а не итальянка.

— Знаю, ну и что? Ты опоздала на полчаса, но Рита ничего не скажет. Я ей объяснила, что ты лучше Мэтлока. — Эльвира подняла вверх узловатый указательный палец. — Видела мой новый тент? Прекрасный тент! Ты сэкономила мне тыщу двести баксов!

— Спасибо, Эльвира, — улыбнулась Мэри.

— Мар, может, зайдешь на обратном пути. Ник сегодня вечером не работает, угощу тебя тирамису.

— Спасибо, но никак не получится.

Мэри пошла к соседнему дому. Вот только не надо ее снова ни с кем сводить, и особенно с Ником Ротуньо, который до сих пор живет с мамой и с третьего класса уже надоел.

Она подошла к дому Амриты, поднялась по ступенькам и позвонила в колокольчик. Дверь открылась, и Амрита, слегка улыбнувшись, пригласила ее войти. Она была зубным техником и еще, видимо, не успела переодеться. На ней была форма с изображениями милых улыбающихся зубиков в красных башмаках.

— Простите за опоздание, — сказала Мэри.

— Ничего, я сама только что вошла, — с англо-индийской певучестью ответила Амрита. Они с мужем-программистом переехали из Лондона — муж нашел здесь работу.

— Как Дайрен? — спросила Мэри.

Амрита, закрывая за ней дверь, молча показала на мальчика. В полосатой футболке и светло-коричневых шортах он лежал на диване, вытянув ноги и склонив кудрявую голову над «Геймбоем». Ему было девять лет, и он ходил в четвертый класс обычной школы, но ему это было явно не по силам.

— Дайрен, поздоровайся с мисс Динунцио, — сказала ему Амрита.

— Здравствуйте, мисс Динунцио, — с приятным акцентом отозвался Дайрен, не отрываясь от игрушки.

Амрита провела Мэри на уютную кухоньку, где пахло жареной рыбой. Мэри вытащила из-под стола деревянную табуретку.

— Чаю?

— Да, спасибо. — Мэри достала из портфеля папку. — Мы все еще не получили ответа от районного управления школ.

— Я так и предполагала. — Амрита наполнила водой кувшин, поставила его в микроволновку и нажала кнопку. — Они берут измором. Такая у них стратегия.

— Со мной это не пройдет. — Мэри спать не давал этот случай.

— Не знаю, зачем так усложнять. Ребенок не может читать.

— Я понимаю, но его должны протестировать. По закону они обязаны определить его уровень.

— Достаточно просто дать ему книгу и понаблюдать, с каким трудом ему дается чтение. — Амрита открыла микроволновку. — Мои родители давно уже говорят, что у него дислексия, а они в этом разбираются, они оба врачи. — Ее голос дрожал от гнева.

— Требуются результаты тестов на умственное развитие, обучаемость, успеваемость. — Закон о специальном образовании Мэри вызубрила наизусть. — И если обнаруживается значительное несоответствие, то принимается решение о том, что ему необходимо специальное образование. Тогда государственные органы находят соответствующую школу ребенку и платят за нее.

Амрита нахмурилась:

— Но показатель его умственного развития высокий, я же вам говорила. Он должен читать лучше. И писать. Но невозможно понять, что он пишет.

— Я знаю. — Мэри смотрела тетради Дайрена, где слова были написаны задом наперед или вообще была какая-то каша из букв. — В любом случае без тестов ему не дадут направление в специальную школу.