Дэвид П.Чэндлер

БРАТ НОМЕР ОДИН

Тот, кто борется за коммунизм, должен уметь вести борьбу и прекращать ее, уметь говорить правду и умалчивать о ней, верно служить и отказываться от службы, выполнять и нарушать обещания, не сворачивать с опасного пути и избегать риска, быть известным и держаться в тени. Тот, кто борется за коммунизм, из всех добродетелей наделен лишь одной — он борется за коммунизм. Бертольд Брехт. Предпринятые меры (The Measures Taken)




Предисловие ко второму изданию

Я благодарен своим редакторам из издательства «Вествью Пресс», Робу Уильямсу и Кристине Милавек, зато, что они подтолкнули меня к подготовке второго издания этой книги. Обновляя свое исследование, приближая его к дате смерти Пол Пола — апрелю 1998 года, я прошелся по основному тексту и концевым сноскам, чтобы включить туда новые сведения и исправить незначительные ошибки, на которые указали мне журналисты и критики. Кроме того, я обновил и библиографический очерк, прилагающийся в конце книги. Обновленный текст также существенно выиграл от правки, проделанной Дженнифер Свеаринджен.

За время, прошедшее после появления первого издания этой книги и смерти Пол Пота шесть лет спустя, были выявлены некоторые новые интересные биографические данные. Произошло это во многом благодаря активному исследовательскому поиску, которым занимались Дэвид Эшли, Чханг Йоук, Стивен Гедер и Нейт Тейер. Я благодарен этим людям за предоставленные мне расшифровки или краткие изложения их интервью. Я также признателен Тейеру за то, что он прислал мне экземпляр чернового варианта истории «движения, осуществлявшего борьбу». Эту историю в 1997 году написал Нуон Чеа. В ходе моего собственного изучения архива S-21, которым я занимался в 1994–1998 годах, обнаружились некоторые новые сведения о вьетнамской военной базе, известной под названием «База 100», где в начале 1960-х годов Пол Пот и его соратники укрывались от полиции Сианука. Интервью, взятые мною у Лим Кёки и одного бывшего китайского дипломата, согласившегося беседовать со мной при условии сохранения анонимности, помогли лучше понять, соответственно, первые годы супружеской жизни Пол Пота и его дружеские отношения с печально известным китайским чиновником К’анг Шенгом. Свою пользу для пересмотра последней главы принесли мне беседы с Терри Мак-Карти, Сетом Мидансом и Нейтом Тейером. Новые данные изменили хронологические рамки жизни Пол Пота, продлив ее на четыре года, так что теперь я предпочитаю датировать его рождение 1925, а не 1928 годом.

Пол Пот хотел, чтобы его судила история, как это ясно вытекает из его интервью Нейту Тейеру в октябре 1997 года. Наверное, он выразил бы сожаление по поводу того, что материалы о его жизни, которые всплыли после 1992 года, не сделали его личность хотя бы сколько-нибудь доступней, а его карьеру — предметом восхищения.



Дэвид Чэндлер

Вашингтон, округ Колумбия


Выражение признательности

Я с удовольствием выражаю признательность за помощь и ободрение, которые я получил, работая над этой книгой. Мое исследование началось в 1987 году, когда Салли Фергесон, тогда работавшая в «Вествью Пресс», написала мне и предложила изложить биографию Пол Пота. Я сразу же принял вызов, однако в силу обстоятельств смог приступить к работе лишь в 1990 году. Я благодарен Сьюзан Мак-Ичерн, которая стала заниматься этим проектом после мисс Фергесон, за терпение и поддержку. Мисс Мак-Ичерн, вычитывая рукопись, высказала много дельных предложений. Дебора Лайнс, редактор книги, делала полезные комментарии на разных этапах работы. Книга очень выиграла от въедливой, внимательной правки Мишель Кендалл.

Щедрый, дважды продленный грант, предоставленный мне Австралийским научно-исследовательским советом, покрыл все издержки по исследованию и поездкам за границу. В различное время я также получал финансовую помощь от Йельского университета, Научно-исследовательского совета в области социологии (Нью-Йорк), Калифорнийского Государственного Университета в Лонг Бич, Института международных стратегических исследований и от Монашскогоуниверситета (Австралия) по программе зарубежных исследований.

Кейтфрисон, Кристофер Гоша, Стивен Гедер и Серж Тион ознакомились с рукописью и внесли в нее немало улучшений. Моя жена Сьюзан читала три последующих варианта. Без ее редакторского дара книга получилась бы сухой и скучной. За много лет мои сведения о Камбодже пополнились благодаря многочисленным дискуссиям с Наян Чанда, Джастином Корфилдом, Май Эбихара, Клодом Жаком, Беном Кирнаном, Джуди Леджервуд, Жаком Непотом, Лайонелом Байроном и Майклом Виккери. Некоторые из них великодушно обеспечили меня материалами из своих личных архивов, материалами, которые нигде больше не достать. То, что я обязан новаторской работе Гедера, Кирнана, Тиона и Вйккери по изучению камбоджийского радикализма, должно быть ясно из сносок. Когда эта книга была почти завершена, я извлек немало сведений из готовящегося исследования Дж. Томаса Энджелберта и Кристофера Гоша.

Собирать материал для этой книги мне пришлось в Камбодже, Канаде, Франции, Таиланде и Соединенных Штатах. За гостеприимство и помощь в организации интервью я особенно благодарен Лайонелу Вайрону, Джуди Леджервуд, Мике Левеск, Тому Сакара, Суон Касет Сокхо, Сержу Тиону, Хин Ситану, Чарльзу Ф. Кизу и Вора Гуи Кантулу.

В число других людей, помогавших мне перепиской, знакомствами, документами, беседами и радушием (в дополнение куже упомянутым), входят: Бенедикт Андерсон, Элиза Андерсон, Дэвид Эшли, Энтони Барнетт, Жак Бекаэр, Элизабет Беккер, Энн Блэр, Элен Блюменталь, Жорж Бударель, Пьер Брошо, Тери Каравей, Тимоти Карней, Чеа Самаун, Франс Доггетт, Морис Айзенбрух, Стивен Эрланджер, Грант Эванс, Дэвид Фейнголд, Дэвид Гарриох, Марвин Джелфанд, Джеймс Джерранд, Дэннис Грей, Дэвид Хоук, Мюррей Хиберт, Мэри С. Джексон, Сомсак Джимтеараскул, Хулио Джелдрес, Джастин Джорденс, Питер Джудц, Джордж Кахин, Ф. В. Кент, Форлик Ли, Дж. Д. Легг, Хонг Лим, Анри Локар, Мари-Кай Мажистад, Дэвид Марр, Мари-Э. Мартэн, Ангус Макинтайр, Шанталь Мерсье, Дэвид Монаган, Роджер Норманд, Фам ван Луу, Франсуа Поншо, Крейг Рейнольдс, Джон Рикард, Келвин Роули, Джим Скотт, Фрэнк Смит, Сок Пирун, Сок Сароён, Ричард Тэнтер, Кейт Тейлор, Тел Тонг, Уильям Терли, Эста Унгар и Карин фон Строкирш.

Без их помощи я никогда бы не написал эту книгу. А без их энтузиазма и доброты получил бы меньше удовольствия при ее создании.



Д. Ч.


Париж



Введение

17 апреля 1975 года в Камбодже закончились тяжелые пять лет вторжения, бомбежек и гражданской войны: столица Пномпень перешла в руки партизанских армий, известных как красные кхмеры, осаждавших городе начала года. К тому моменту в столице находилось свыше миллиона беженцев из сельских районов. Почти ничего не зная о красных кхмерах, городское население предполагало, что мир лучше войны и что, объединившись, камбоджийцы смогут восстановить свою страну.

То, что произошло потом, застигло врасплох всех, за исключением командиров красных кхмеров. Они за неделю согнали в деревни все население Пномпеня, Баттамбанга и других городов и велели людям приступить к сельскохозяйственным работам. Тысячи эвакуированных, в особенности маленькие дети и старики, вскоре умерли. Уцелевшие долго брели по дорогам, к родственникам в надежде, что те их приютят. «Почему нас ведут как пленников?» — спрашивали несчастные, указывая на шагающих рядом хорошо вооруженных молодых солдат. Им отвечали, что нужно подчиняться революционной организации, которая заменит семью. Эвакуированных называли «новыми людьми», или «людьми 17 апреля», потому что они с большим опозданием присоединились к революции. Жители сельской местности считались опорой строя, и с ними обращались не так сурово, как с остальными.

Опустошив города, революционная организация приступила к выполнению программы социальных преобразований, затрагивавшей все стороны камбоджийской жизни. Деньги, рынок и частная собственность были отменены, школы, университеты и буддийские монастыри — закрыты. Заниматься издательской деятельностью не разрешалось; прекратила действовать система почтовой связи; свобода передвижения, информационный обмен, возможности заботиться о своей внешности, а также и развлекаться были ограничены. За нарушение новых правил грозило суровое наказание, а за повторный проступок людей либо отправляли в тюрьму, где их ожидали ужасные условия, либо убивали. Всем камбоджийцам приказывалось выполнять рабочие нормы, установленные революционной организацией. Эти нормы редко учитывал и профессиональное обучение и навыки эвакуированных городских жителей: почти все горожане превратились в крестьян. Их заставили носить одинаковую черную одежду из хлопка.

Руководители движения и мотивы их действий держались в строгой тайне. Для внешнего мира Камбоджа по-прежнему оставалась якобы под властью правительства Единого Фронта, созданного в 1970 году в Пекине, после того как в результате бескровного переворота был свергнут глава государства принц Нородом Сианук. Вместо него Камбоджей стало управлять правительство, искавшее союза с Соединенными Штатами. Лишенный трона принц номинально возглавил сопротивление в Пекине. К 1972 году красные кхмеры уже контролировали это сопротивление, однако ради соблюдения международных приличий продолжали действовать под прикрытием коалиции Сианука.

Загадка оставалась неразгаданной вплоть до конца 1975 года. В январе 1976 года революционная организация распустила Единый Фронт, изменила название страны на Демократическую Кампучию (ДК) и провозгласила новую конституцию. В ней превозносились ценности коллективизма и их внедрение в жизнь Камбоджи. Конституция отождествляла цели революционной организации с интересами народа. Кстати, любопытный факт: в тексте нового основного закона страны ни разу не встречалось слово «социализм» или «коммунизм». Вскоре после введения новой конституции радиостанция «Пномпень» объявила о проведении выборов в национальное собрание и сообщило имена министров нового режима. Похоже, выборы проводились, главным образом, для мировой общественности. Большинство «новых людей» было лишено права голосовать, а опора строя голосовала за кого велено.

Большая часть прошедших на выборах кандидатов была неизвестна за пределами движения красных кхмеров, хотя некоторые из новых министров, например Иенг Сари, Кхьё Самфан и Ху Ним, были известными «левыми», присоединившимися к сопротивлению против власти Сианука в 1960-х годах. Остальные народные избранники рано или поздно были заявлены ветеранами революционного движения.

Личность премьер-министра, «работника с каучуковой плантации» по имени Пол Пот, установить было невозможно. В момент прихода к власти, как раз тогда, когда можно было ожидать его выхода на публику, он скрылся за революционным именем.

Кто же он такой?

На протяжении года он почти ничего не открыл о себе. Во время государственного визита в Китай, состоявшегося в сентябре 1977 года, Пол Пота сфотографировали. По фотографии специалисты-историки узнали в нем бывшего школьного учителя, пятидесятидвухлетнего Салот Сара, который с 1963 года являлся секретарем Центрального Комитета подпольной Коммунистической партии Кампучии (КПК). Впервые Пол Пот объявил о существовании КПК в своей триумфальной речи, записанной для радиостанции «Пномпень» перед визитом в Китай. Однако лишь немногие камбоджийцы знали, что Пол Пот — это Салот Сар. Он признался в этом лишь после того, как его свергли в 1979 году.

Таинственность все больше окутывала фигуру Пол Пота по мере того, как новости о происходящем в Камбодже в 1975–1978 годах (период Демократической Кампучии) просачивались во внешний мир. Большая часть сообщений ужасала. Беженцы рассказывали о принудительном труде, голоде, смертных казнях и о деспотичной анонимной «организации».

Что же было на уме у Пол Пота и его близких сторонников?

Горстка мужчин и женщин возглавила самое чистое и радикальное движение в духе марксизма-ленинизма. Ни один режим не пытался зайти так далеко. Ни один режим настолько не сокращал население страны.

С одной стороны, революция была смелой и изначально обреченной попыткой со стороны группы утопичных мыслителей вырваться из сетей мировой капиталистической системы, порвать с прошлым и переделать будущее. Многие радикалы из других стран именно так и оценили события, случившиеся в Камбодже. С другой стороны, революция объяснялась в корне неверным пониманием политических возможностей Камбоджи, свободы ее маневра по отношению к соседним государствам и интересам беднейших слоев крестьянства, от имени которых революция якобы проводилась. К тому же Пол Пот и его соратники продемонстрировали жажду власти и безграничное недоверие к окружающим. Считая, что враги со всех сторон, Пол Пот санкционировал пытки и смертную казнь более четырнадцати тысяч врагов (кхманг) в центре для проведения допросов, известном под кодовым названием S-21. Тысячи людей погибли в ходе региональных чисток, маховик которых был запущен Пол Потом в 1977 году. Большинство казненных в S-21 являлись верными членами партии. Остальные жертвы, похоже, были теми щепками, которые летят при рубке леса.

Каковы были источники революции и ее необычайной жестокости? В 1975–1979 годах те, кто стоял у власти в Пномпене, часто заявляли, что не следуют никаким заимствованным моделям и что камбоджийскую революцию нельзя ни с чем сравнивать. На самом деле, многие из лозунгов, имевших хождение в ДК, — наподобие «штурмовых атак», «скачков», «независимости-господства» и «трех тонн (риса) с гектара» — пришли из коммунистического Китая, хотя это и не признавалось. Накануне смерти Мао Цзэдуна (в сентябре 1976 года) режим в Китае проходил через особенно радикальную стадию.

Под независимостью камбоджийские лидеры по большей части понимали отличие от Вьетнама и превосходство над ним. Вьетнамское коммунистическое движение оформило революционное течение в Камбодже и многие годы направляло его. Руководство вьетнамцев стало раздражать Салот Сара и его соратников в 1960-х годах, когда вьетнамцы обращались с ними не как с революционерами, а как с помощниками в войне против Соединенных Штатов. Столкновения между Камбоджей и Вьетнамом начались в 1977 году и достигли кульминации два года спустя, когда в результате вьетнамского блицкрига режим Пол Пота был свергнут.

Ущерб, который Демократическая Кампучия причинила своему народу, побудил французского автора Жана Лакутюра придумать слово «самогеноцид», чтобы отличать события в Камбодже от уже имевших место в истории погромов, холокостов, чисток и вендетт. Ужас Лакутюра подтверждается фактами. Меньше чем за четыре года больше миллиона камбоджийцев, или каждый седьмой, умерли от недоедания, переутомления, а также от ошибочно поставленных диагнозов или от неправильного лечения. По меньшей мере сто тысяч человек, и не исключено, что еще больше, были казнены за совершение преступлений против государства. Десятки тысяч погибли в конфликте с Вьетнамом, почти наверняка развязанном красными кхмерами. Но вправду ли камбоджийский самогеноцид не имел доселе аналогов в истории? Отчетливые параллели и, вероятно, даже влияние можно обнаружить в китайском Большом скачке 1950-х годов и в советской коллективизации, проводившейся на Украине за двадцать лет до событий в Китае. Кроме того, возникают ассоциации с чистками, имевшими место и в СССР, и в КНР, входе которых уничтожались «элементы», которые, как считалось, представляли опасность для революционных вождей. В некотором смысле то, что случилось в Камбодже, хотя и в более интенсивной степени, было обычным делом для тех стран, политическими методами которых Пол Пот — или «Брат номер один» (как его звали подчиненные) — восхищался.

Катастрофа в Демократической Кампучии и ее последствия побуждают оценить политическую карьеру Пол Пота с целью выявления связей между этим человеком и событиями в Камбодже в 1975–1979 годах, равно как до и после данного периода. В основном о жизни Пол Пота стало известно уже в начале 1980-х благодаря работе австралийского ученого Бена Кирнана и нескольких других исследователей. Недавно были обнаружены новые источники, позволившие охватить карьеру Пол Пота более полно и подробно, чем это сделано в книге Кирнана, которая в основном освещает период до 1975 года.[1]

Большая часть того, что было написано о Пол Поте, когда он находился у власти, отличалась необдуманностью и резкостью. Это неудивительно с учетом сильного воздействия революции, однако такие определения, как «круглолицее чудовище», «маньяк, помешанный на геноциде» или «хуже Гитлера» (они взяты из журналистских статей), ничего не объясняют. Чтобы понять этого человека и случившееся в Демократической Кампучии, нам необходимо рассмотреть Пол Пота в родной стране и более обширном переплетении заграничных веяний.

В ходе исследования я побеседовал с несколькими людьми, которые в 1940-х годах учились в школе вместе с Салот Саром. Они виделись с ним в Париже или знали его как школьного учителя в Пномпене. Те, кто встречался с Пол Потом во время его пребывания у власти, были более осторожны, говоря о подробностях жизни кампучийского лидера. Однако благодаря этим источникам, а также опубликованным и архивным материалам мне удалось создать последовательную, хотя и не слишком объективную картину. Она была дополнена, но не углублена интервью, взятыми другими исследователями после 1992 года.[2]

Ни один из моих собеседников, включая тех, которые живут за тысячи миль от Камбоджи и чьи семьи пострадали от режима, не был готов связать образ знакомого им человека с ужасами 1970-х.

К примеру, в памяти своего брата и его жены Салот Сар остался уравновешенным ребенком с мягким, добрым характером. Однокашники запомнили его как посредственного, но способного составить приятную компанию студента, — это впечатление сохранилось у тех, кто знал его во Франции. Как учитель он запомнился спокойным, самоуверенным, дружелюбным (с\'аат с’ом), честным человеком, способным убеждать и даже завораживать, выступая перед небольшими группами людей. Судя по всему, в те годы он приобрел нравственный авторитет и соответствующее положение среди своих учеников и соратников по подпольному коммунистическому движению. Этот статус Пол Пот не утратил вплоть до 1997 года. Так, один человек, встретивший Пол Пота в конце 1950-х, сказал следующее: «Я сразу понял, что мог бы стать его другом на всю жизнь». Похожие признания звучали в S-21 и слышались от перебежавших в 1980-х и 1990-х за границу красных кхмеров, посещавших политические семинары Пол Пота в Таиланде и Камбодже. Ни один из этих перебежчиков, хотя они и были свободны сделать это (в отличие от тех, кого пытали в S-21), не назвали поведение Пол Пота в качестве причины, спровоцировавшей предательство партии или, как в 1980-х, в качестве повода для выхода из рядов коммунистического движения. Вместо этого большинство из них покинуло коммунистическую партию, сохранив воспоминания о человеке, который в их глазах выглядел святым.

Подобные свидетельства вместе с работами самого Пол Пота лишали меня возможности узнать, что скрывается за ярким фасадом, набором масок или умелой манипуляцией. Мне хотелось обнаружить за этим прикрытием более жесткого, бесчеловечного и, по общему мнению, более гениального Пол Пота. Похоже, на протяжении всей жизни этот человек подгонял свое поведение и действия под ожидания окружающих, превращаясь в эдакого «помешанного на геноциде маньяка», которого сложно распознать. Действительно, «зазор» между его благородной харизмой и списком погибших от его режима людей является одной из тайн, неотделимых от карьеры Пол Пота и серьезно затрудняющих попытки придать смысл его жизни.

Утаивание или отсутствие конфликта в личной жизни Пол Пота также препятствовало обобщающим либо убедительным психологическим выводам о нем. Был ли он на самом деле счастливым ребенком и вдохновенным преподавателем? Не притворялся ли? Кем являлся Пол Пот — циничным политическим животным,[3] правоверным коммунистом или и тем, и другим? Страдал ли он паранойей, порожденной ощущением предательства или преследования? Или он был утопистом, разочаровавшимся в своих идеалах? Есть ли здесь разница? Собственные сочинения Пол Пота и его выступления, в которых личные подробности опускались, несут в себе слишком мало информации, чтобы помочь нам ответить на любой из перечисленных вопросов. Даже в двухчасовом интервью, взятом Нейтом Тейером в 1997 году, Пол Пот игнорирует анализ.[4]

Жизнь Пол Пота пересекается с историей камбоджийской политики начиная со Второй мировой войны. Возглавляемое им революционное движение выиграло от поддержки Вьетнама в годы своего становления, а также во время войны Вьетнама с Соединенными Штатами. Без этой войны приход Пол Пота к власти, как и свержение Сианука, необъяснимы.[5]

Кроме того, Салот Сар / Пол Пот был продуктом камбоджийского общества XX столетия. В этом обществе, против которого Пол Пот боролся и из которого, по иронии судьбы, извлек выгоду, глубоко укоренилось чувство иерархичности. Нередко это чувство позволяло отдельному человеку, занимавшему подходящее положение, наделенному хорошими манерами и считавшемуся достойным, пользоваться огромной властью. Как и большинство кхмеров его поколения, Пол Пот не питал интереса к тому, что творилось за пределами Камбоджи. Он не доверял иностранцам и их намерениям касательно его страны. Из камбоджийского буддизма он взял идеи о дисциплинированной личной трансформации, возрождении и просветлении, обретаемом в привилегированных таинственных общинах монахов или коммунистов посредством обучения, «правильных поступков», самоотречения и медитации. Как педагог Пол Пот автоматически пользовался высоким социальным положением, что являлось еще одним наследием буддизма.[6]

Несмотря на всю склонность Пол Пота к интроспекции и его ксенофобию, его идеи и его карьера в значительной степени оформились под иностранным влиянием. Он получил образование во Франции и там выучил единственный иностранный язык, который он знал. Во Франции он познакомился с идеями прогресса и концепциями демократии, империализма и революционных изменений. В Париже усвоил идеи марксизма-ленинизма, что, возможно, подтолкнуло его к вступлению в ряды Коммунистической партии Франции (КПФ). Это случилось в 1952 году.

Вернувшись в Камбоджу в начале 1953 года, Салот Сар стал членом Коммунистической партии Индокитая (КПИ), находившейся под влиянием Вьетнама. В течение нескольких лет он работал на эту партию. От своих, обученных во Вьетнаме, наставников Пол Пот узнал о партийной дисциплине, организации и теории, а также о важности конспирации и подполья. В свою очередь, вьетнамцы, похоже, убедились в лояльности Пол Пота.

Вероятно, самое значительное из зарубежных влияний на Пол Пота оказал коммунистический Китай, который он впервые посетил в 1965–1966 годах. Из представлений Мао Цзэдуна об автономной революции, волюнтаризме и непрекращающейся классовой борьбе Пол Пот вывел вдохновляющую идеологию, освободившую его оттого, что он считал господством Вьетнама, и ставшую моделью преобразования Камбоджи. Благодаря высокопоставленному китайскому чиновнику К’анг Шенгу, относившемуся к нему по-дружески, Пол Пот понял значимость устранения тайных врагов в партии. Свою роль сыграло и время приобщения Пол Пота к идеям Мао. Будущий камбоджийский диктатор застал лишь канун Культурной революции в Китае и не видел, чем она обернулась. А к власти Пол Пот пришел в 1975 году, незадолго до смерти Мао, т. е. во время нового радикального витка в китайской политике.

Иностранное влияние и контакты важны для понимания политической карьеры Пол Пота. Но и после детального анализа этих фактов в личности Пол Пота все равно остается что-то неуловимое, что делает биографическое исследование неполным. Во время моих изысканий у меня не раз возникало тревожное ощущение, что Салот Cap/Пол Пот просто вышел за пределы моего видения и наблюдает за мной. Мое впечатление подтвердилось в 1997 году, когда в разговоре с Нейтом Тейером Пол Пот одобрительно высказался о первом издании этой книги, процитировав некоторые фразы. Эта незавершенность огорчает меня как биографа, но в то же время указывает на своеобразное ощущение того, что «инструмент истории» — как мог бы назвать себя Пол Пот — всегда предпочитал уходить, продолжая держать в секрете революционные задачи.

Глава 1

«Истинный кхмер», 1928–1949

Кто такой Пол Пот?

Человека, известного всему миру под именем Пол Пот, изначально звали Салот Сар. Пол Пот — это его революционный псевдоним. Объявляя его в 1976 году, Салот Сар следовал примеру нескольких коммунистических вождей, среди которых были Ленин, Сталин, Тито и Хо Ши Мин. Когда они находились в подполье, псевдоним нужен был для того, чтобы скрываться от полиции, а в некоторых случаях и вдохновлять последователей (к примеру, «Сталин» происходит от слова «сталь», «Хо Ши Мин» значит «просветленный»). Однако Пол Пот взял новое имя уже после того, как пришел к власти, скрыв свою личность от народа, которым он собирался править. Хотя выбранное им имя было довольно обычным для сельского населения Камбоджи (кхмеров), оно не несло в себе какого-то особого значения.

Совершая этот странный, затушевывающий жест, Салот Сар / Пол Пот оставался верен себе. Начиная с 1950-х он предпочитал секретную работу открытой жизни. Когда в 1976 году Пол Пот пришел к власти, аналитикам потребовалось больше года, чтобы с уверенностью опознать в нем бывшего школьного учителя по имени Салот Сар, который с 1963 года являлся секретарем Коммунистической партии Камбоджи. Пол Пот с легкостью вернулся к своему первоначальному имени в интервью 1979 года, несколько месяцев спустя после отстранения от власти.

За многие годы он скрыл, затуманил и исказил так много подробностей своей жизни, что даже некоторая путаница с датой рождения Пол Пота уже не кажется удивительной. В 1977 году (еще до того, как в Пол Поте узнали Салот Сара) северокорейская радиостанция объявила, что Пол Пот родился в 1925 году. Однако, согласно французским колониальным документам, составленным в Камбодже в 1950-х, день рождения Пол Пота приходится на 25 мая 1928 года. Вторая дата многим авторам казалась более правдоподобной, чем первая. Однако в последних интервью она была опровергнута братьями и сестрами Салот Сара. В своем интервью Нейту Тейеру в 1997 году Пол Пот настаивал на более ранней дате. По этим причинам предпочтение теперь отдается 1925 году.[7]

Родители Салот Сара были этническими кхмерами. Будущий Пол Пот родился в деревушке Прексбаув, находившейся меньше чем в двух милях к западу от города Компонгтом, столицы местной провинции, и примерно в девяноста милях от Пномпеня. Его отец, Пен Салот, был зажиточным крестьянином, имевшим девять гектаров земли, несколько голов тяглового скота и удобный дом под черепичной крышей. Мать Салот Сара, Сок Нем, пользовалась большим уважением в районе за набожность и трудолюбие. Сар был восьмым ребенком из девяти, двое из которых девочки. Пятеро из них дожили до 1990-х.[8]

Дворцовые связи

От всех остальных людей в регионе эту семью отличали ее связи с Королевским дворцом в Пномпене. В 1920-х годах, в последние годы правления короля Сисовата (1904–1927), двоюродная сестра Салот Сара — Меак — вошла в состав королевского балета. Вскоре она стала наложницей старшего сына короля, принца Сисовата Монивонга, и родила ему сына, Коссарака, незадолго до того, как в 1927 году принц взошел на престол. Она занимала привилегированное положение кхун преабме неанг, что в буквальном переводе означает «леди, ответственная за женщин». Эта деятельность позволяла Меак контролировать всех женщин во дворце. После смерти Монивонга пост был отменен, однако Меак продолжала жить рядом с Королевским дворцом и в качестве старшего преподавателя была связана с corps de ballet до начала 1970-х.

У семьи Салот Сара были и другие связи с королевским двором. В конце 1920-х годов один из старших братьев Салот Сара, Лот Суонг, отправился в Пномпень, чтобы устроиться во дворце служащим. Вскоре после этого их сестра Салот Роёнг (по прозвищу Сароён) начала танцевать в королевском балете и в 1930-х годах стала наложницей короля Монивонга. Суонг работал во дворце до 1975 года. В начале 1940-х он женился на танцовщице по имени Чеа Сами. Сароён, любимая наложница короля, возвратилась в Компонгтом после смерти Монивонга в 1941 году и потом вышла замуж за местного полицейского.[9]

В 1934 или 1935 году, когда Салот Сару было девять лет, родители отправили его вместе с одним из старших братьев — Чхаем — в Пномпень, к Меак и Суонгу. Возможно, Сар предпочел бы относительно беззаботное житье в Прексбауве, а не более требовательное воспитание у занятых родственников в чужом городе. Неофициальное усыновление обеспеченными родственниками — традиционная черта жизни в Камбодже, поэтому не следует рассматривать эту процедуру как признак отчуждения между детьми и их биологическими родителями. На самом деле, несмотря на то, что брат Сара и жена брата настаивают на том, что Сар ладил с родителями, неизвестно, чтобы он упоминал о них в разговорах с другими людьми. Впрочем, подобное молчание можно объяснить скорее намеренным утаиванием информации о себе, чем враждебностью. У нас нет доказательств того, что у Сара были конфликты с отцом наподобие тех, что сопровождали юношеские годы Сталина, Мао Цзэдуна и других выдающихся политических деятелей. И действительно, как рассказала сестра Сара в интервью 1997 года, Салот Сар приезжал в Прексбаув на похороны отца в конце 1950-х и дал часть денег на возведение мемориальной ступы. Впоследствии Сар никогда не распространялся об этом. Он скорее подчеркивал свои крестьянские корни.

Вскоре после приезда в столицу Салот Сар несколько месяцев прожил послушником в Ват Вотум Ваддей, буддийском монастыре неподалеку от Пномпеня, пользовавшимся покровительством королевской семьи. Возможно, суровая дисциплина монастыря психологически травмировала Сара, ведь он был еще ребенком, да еще и разлученным с родителями. Здесь не помогло даже то, что в монастыре находились и другие маленькие мальчики. В Ват Вотум Ваддей Сар изучил основы буддизма и кхмерский язык. Помимо прочего, его заставляли быть послушным. По иронии судьбы, для того, кто впоследствии стал ярым сторонником атеизма и ксенофобии, этот короткий период был единственным периодом в формальном образовании (которое продолжалось до 1952 года), когда обучение велось на кхмерском, а не на французском языке.[10]

Лот Суонг и Чеа Сами, присматривавшие за Салот Саром в 1940-х годах, утверждали, что он был уравновешенным, вежливым, ничем не примечательным ребенком. Как рассказала Сами австралийскому журналисту Джеймсу Джерранду, когда Сар стал учиться, «у него не возникало никаких проблем с другими учениками, никаких драк или ссор». Изучая детство и юность Салот Сара, я не обнаружил травмирующих событий и не услышал никаких подробностей, которые предвещали бы становление Пол Пота. Тем, кто встречался со взрослым Пол Потом, было сложно связать образ этого скромного человека с его зловещими деяниями в 1970-х. По словам Лот Суонга, «презренный Пот [по-кхмерски а-Пот] был милым ребенком».[11]

Пномпень в 1930-е годы

Во времена детства Сара Пномпень был сонным, залитым солнцем городом. Он был основан в 1866 году как столица французского протектората. Тогда его можно было принять за провинциальный французский городок. Те же здания, те же улицы, расходившиеся на север от скверов подобно ветвям дерева, и тенистые аллеи вдоль них. В 1936 году примерно половину стотысячного населения Пномпеня составляли иммигранты из Китая и Вьетнама, заправлявшие коммерческим сектором. Сорок пять тысяч камбоджийцев проживали возле дворца. Монахи селились в монастырях, а чиновники, крестьяне, ремесленники и мелкие торговцы обитали в южной и западной частях города. Здесь стояли дома из бамбука и дерева, возведенные на сваях и окруженные манговыми и банановыми Деревьями, тут же пасся скот, — словом, картина совсем деревенская. В ту пору большинство камбоджийцев сознательно избирало себе карьеру в правительственных структурах, сельском хозяйстве или в сфере религии, оставляя коммерческие дела китайцам и вьетнамцам. Иммиграция из Вьетнама в Камбоджу поощрялась французами, считавшими вьетнамцев более «энергичными» и лучше образованными (на самом деле, лучше знающими французский язык) по сравнению с кхмерами. Французы охотно приглашали вьетнамцев на должности среднего уровня в колониальной гражданской службе.[12]

В центре Пномпеня находился торговый квартал, где всегда царила деловая суета. Здесь размещались китайские магазины, товарные склады, стойла для кормления скота и рынки. В западном направлении, параллельно реке, пролегали тенистые улицы и бульвары, вдоль которых стояли белоснежные виллы французских чиновников, китайских дельцов и представителей камбоджийской знати, воспитанных во французских традициях. На северной окраине города находился небольшой холм (пном), от которого и произошло название города. На нем возвышался построенный в семнадцатом веке монастырь и стояли несколько буддийских гробниц (чеди). Французы разбили на этой территории двадцатипятиакровый парк с маленьким зоопарком, цветочными часами, статуями, эстрадой для оркестра и летними кафе.[13]

Где-то в полумиле к югу от пнома, у реки, располагался Королевский дворец. Его основные постройки были созданы французскими архитекторами в начале двадцатого века в тайско-камбоджийском стиле. Отделенные от берега аккуратно подстриженными лужайками белые и кремовые здания под сверкавшей на солнце зеленой и оранжевой черепицей напоминали разбросанные по всему городу буддийские храмы и вызывали у прохожих ощущение нереальности.

Этот неземной и сказочный мир рождался всякий раз, когда перед королем и его гостями выступал corps de ballet, в невероятно медленном ритме изображая сцены и истории, позаимствованные из индийской мифологии. Танец разворачивался под аккомпанемент ксилофонов, флейт и индийских струнных инструментов. Большая часть танцоров попала в труппу королевского балета в возрасте младше десяти лет; солистам было за двадцать. Отдельные представления устраивались в соответствии с буддийским календарем или брахманистскими церемониями, которые проводились во дворце. Другие постановки исполнялись в честь важных персон, приезжавших в Пномпень. Продолжавшиеся по несколько часов представления устраивались ночью, когда становилось прохладней. В них изображался раззолоченный мир принцев и принцесс, отшельников, демонов и волшебных животных. Как и кукольный театр на Яве, который тоже основывался на классических индуистских сказаниях, танец имел ярко выраженный религиозный подтекст. Благодаря определенным движениям танцоры получали доступ к сверхъестественным силам, определявшим человеческие жизни и, как считалось, управлявшим сельскохозяйственным годом.[14]

Легко представить себе, как в 1930-е годы Салот Сар во все глаза наблюдал за напудренными танцорами в масках, среди которых, возможно, находились его сестра и жена его брата. Место представления было залито светом сотен свечей (и луны). Всякий танец состоял из тысяч отдельных движений, каждое из которых было привязано к определенной истории и мифологическому персонажу. Танцоры не имели права на импровизацию, да никому из них это и в голову бы не пришло. Танцоры были средством выражения традиции, а отнюдь не ее толкователями. Сдерживание индивидуального творческого порыва при помощи запоминания материала, преподанного учителем, — это неотъемлемая часть традиционного обучения в индуистском и буддийском стилях, затрагивавшего самые различные области, включая танец и монастырскую жизнь. Точно так же Пол Пот обучал своих подчиненных в Коммунистической партии Камбоджи. Скромность Пол Пота, равно как и его манера обучения, вызывали восхищение у студентов. Возможно, отсутствие самовыражения в сочетании с нарядными костюмами, исполнением предписанной роли и могуществом, обретаемым в ходе представления, помогли Салот Сару придумать свой собственный имидж — на протяжении всей карьеры люди воспринимали его как «чистого и гладкого», словно танцора, скрывающего лицо маской.

Но у чарующего мира танцоров существовала и теневая сторона. Во время правления короля Монивонга женщины ютились в перенаселенной части королевского дворцового комплекса, заполненной хижинами и хибарами. Подобные условия вредили здоровью. Свободное время танцовщицы проводили, сплетничая и замышляя интриги, вспоминая свои успехи и играя в карты, рассказывая непристойные историйки и ожидая повышения, иначе говоря, растрачивая свою молодость. В этой ужасающей тесноте вместе с матерями жили малолетние дети. Ни одному мальчику старше двенадцати лет не позволялось проживать на территории дворцового комплекса, если только он не был королевским отпрыском. Некоторые танцовщицы, как, например, Меак, благодаря балетной карьере выбились в королевские фаворитки, обрели престиж и обрели финансовую независимость. Для тех же, кому повезло меньше, это было убогое, подрывающее здоровье, скучное существование. Жизнь танцора предполагала полную самоотдачу за мизерную плату и проходила в изоляции от внешнего мира. Похожий образ жизни вел Салот Сар, вернувшись из Франции в Камбоджу в 1953 году.[15]

Невозможно сказать, какие впечатления от дворца преобладали в воспоминаниях Салот Сара, когда он пришел к власти. В период существования ДК его политика, по-видимому, отражала глубокую обиду на несправедливость и эксплуатацию, с которыми ежедневно сталкивались многие камбоджийцы. Возможно, Салот Сар думал о танцорах или о крестьянах, с которыми встречался впоследствии. Может быть, он размышлял о своем собственном детстве в потенциально враждебном городе и о том, что его ребенком вырвали из привычной среды. В любом случае, похоже, что Салот Сар не ощущал необходимости в балете как в некоем культурном институте, считая его загнивающим, контрреволюционным элементом камбоджийской жизни, подобно деньгам, классовой социальной структуре и частной собственности. Когда коммунисты пришли к власти, королевский corps de ballet был распущен.

Наследие прошлого

К западу от дворца, недалеко от дома Меак, находился музей кхмерской археологии, построенный в камбоджийском стиле. Музей открыли в 1920 году. Здесь французы выставили образцы скульптуры, керамики и изделий из бронзы, собранные на месте сотен разрушенных индуистских и буддийских храмов, располагавшихся на территории будущей Камбоджи в VII–XV! веках н. э. Эта древняя цивилизация, «вновь открытая» французами, достигла апогея своего развития во времена Ангкорской империи, процветавшей на северо-западе Камбоджи с начала IX века и до 1400 года. На протяжении некоторого времени эта империя властвовала над большей частью современной южной части Лаоса, восточной части Таиланда, Камбоджи и южной частью Вьетнама. Вблизи Ангкора Французы обнаружили впечатляющие водные русла и остатки нескольких сотен храмов. В пору расцвета империи, около 1200 года, в Ангкорском регионе, охватывавшем около ста квадратных миль, проживало больше людей, чем во всей Камбодже в 1930-е годы. Ангкор-Ват, храм XII века, воздвигнутый в честь какого-то камбоджийского короля, является крупнейшим в мире религиозным сооружением, сохранившемся до наших дней.

В 1860 году некоторые из этих развалин увидел французский естествоиспытатель Анри Муо. Так возник роман между французскими учеными и камбоджийским средневековьем, продолжающийся и по сей день. Начиная с 1870-х годов, вскоре после установления протектората, французские исследователи расшифровали свыше тысячи древних надписей на кхмерском языке и санскрите и составили перечень камбоджийских королей, расположив их в хронологическом порядке. Несмотря на то, что Ангкор-Ват оставался буддийским святилищем в течение нескольких сотен лет, многие камбоджийцы верили, что эти храмы были построены сверхъестественными созданиями, а не древними кхмерами.

Исторические изыскания французов подарили камбоджийцам престижную историю страны, которую они, будучи колонизированным народом, оказались не готовы принять. Французы подчеркивали контраст между расцветом Ангкорской империи и тем, что, по их мнению, было ее упадком, случившимся в XIX–XX веках, между влиянием империи и колониальной зависимостью Камбоджи, между роскошью ангкорских королей и бессилием правителей вроде Монивонга, назначенных самими французами для управления колониальной Камбоджей. Эти противоречия в 1930-х и 1940-х годах спровоцировали кризис самоидентификации среди образованных кхмеров, что стало своеобразным катализатором камбоджийского национализма. Суверенитет был главной темой идеологии красных кхмеров и этим не отличался от предыдущих режимов. Считалось, что раз люди, создавшие Ангкор, были кхмерами, то их потомки обладают выдающимися талантами. «Если наш народ был способен построить Ангкор-Ват, — как сказал в 1977 году Пол Пот, — мы можем сделать все, что угодно». Начиная с 1940-х годов, изображение Ангкор-Вата стало появляться почти на всех камбоджийских флагах.[16]

В юности Салот Сар наверняка осознавал величие прошлого Камбоджи и оценку, данную ему французами. Не раз он проходил по залам археологического музея. Хотя, возможно, он и не бывал на самих руинах, но знал по жестам и костюмам королевских танцоров, что за фигуры и сцены были высечены на храмовых стенах. Такие индийские мифы, как «Рамаяна» и «Махабхарата», воспроизводившиеся в танцах, цитировались и исполнялись с ангкорских времен. Возмужав, Сар, наверное, тоже обращал внимание на явный контраст между величием Ангкор-Вата (и надписями на его стенах, раз уж на то пошло) и убогими, переполненными кварталами, в которых жили королевские танцоры, между «королями-богами» Ангкорской империи и современным камбоджийским монархом средних лет, часто надевавшим военный мундир французской армии и правившим лишь на нескольких акрах дворцового комплекса.

Пномпень был основан в XVI веке после того, как Ангкор был заброшен. Будучи перевалочным пунктом, город процветал до конца XVIII века, когда волнения во Вьетнаме, династическая неразбериха в Камбодже и набеги из Таиланда не разорили королевство. К тому времени город был отрезан от выхода к морю и зависел от вьетнамских торговых привилегий. Первая половина XIX столетия прошла в хаосе. В 1840-е Камбоджа как таковая почти исчезла с лица земли, поскольку тайские чиновники распоряжались большей частью страны к западу от Меконга, а вьетнамцы держали под контролем королевскую семью, столичный регион и восточную часть страны. Нелегкий мирный договор, заключенный между Таиландом и Вьетнамом в 1848 году, оставил большую часть территории Камбоджи под тайским протекторатом.

Французы обосновались в Камбодже в 1863 году, и на протяжении колониальной эпохи экономика Камбоджи была объединена с экономикой новой французской колонии в Южном Вьетнаме — Кохинхиной. Экспортом риса, кукурузы, сушеной рыбы, древесины и других продуктов заведовали китайские и вьетнамские предприниматели из Сайгона и его города-побратима Чолона, тогда как каучуковые плантации, освоенные на востоке Камбоджи в 1920-х годах, находились под контролем французов. Мелкие китайские торговцы скупали у кхмерских крестьян сельскохозяйственные продукты, в особенности рис. Китайцы обрабатывали камбоджийский рис и продавали за границу. Прибыли от этих сделок текли в карманы китайских и китайско-кхмерских дельцов в Пномпень и провинциальные города Камбоджи, а затем — во французские, китайские и китайско-вьетнамские экспортные торговые дома в Пномпене и Сайгоне. Французская администрация устанавливала экспортные пошлины на зерновые, а также вводила прочие налоги, взимавшиеся с крестьян, чьим трудом кормился не только дворец (так было во все времена), но и колониальный режим (штат которого, по большей части, составляли вьетнамцы). Много лет спустя представитель Демократической Кампучии сравнил крошечный класс камбоджийских капиталистов с колониальными властями, «жившими за счет гнувшего на них спину» сельского населения Камбоджи.

В 1870-х годах, когда возникли оковы экономической зависимости, французы оставили «ловушки суверенитета» дяде Монивонга, королю Нородому (1860–1904) и его советникам. В обмен неторговые привилегии французы прибрали к рукам внешнюю политику, финансы и оборону Камбоджи. В 1880-х, после антиколониального восстания, французы стали осуществлять более систематический контроль над Камбоджей, и королевская власть была ущемлена. Для того чтобы компенсировать затраты на протекторат, были введены новые налоги. В провинции направлялись французы, наблюдавшие за действиями кхмерских губернаторов. Королю было назначено фиксированное содержание, к тому же он лишился права назначать и увольнять чиновников. При такой системе, сходной с порядками в королевских штатах Индии или регентствах нидерландской Ост-Индии, король сохранял престиж и некую символическую ценность, однако лишался всякой политической власти.[17]

После смерти короля Нородома в 1904 году трон перешел к его брату Сисовату, который помог Франции подавить восстание кхмеров в 1880-х. К тому моменту Камбоджа оказалась в руках французов. Сисовату нравилось быть марионеточным правителем. От французов он получал денежное содержание. Кроме того, они обеспечивали короля высококачественным опиумом. Как «главы государства» Сисоват и его сын Монивонг являлись покровителями камбоджийского буддизма, принимали важных зарубежных гостей и устраивали выступления королевского балета. Несмотря на специальные обращения к королю, подчеркивавшие его почти сверхъестественную силу, оба монарха пользовались меньшей свободой, чем их советники, и куда меньшей властью, чем французы. Монивонга такая ситуация не устраивала, однако он не мог вырваться на свободу. Он предпочитал убегать от действительности, сочиняя стихи, уезжая в свое имение и наслаждаясь обществом свиты.

Прикрепленные к королевскому дворцу в 1930-х и 1940-х годах камбоджийцы, наподобие Салот Сара и его родственников, были отгорожены от китайского и китайско-кхмерского коммерческого сектора в Пномпене, от охватившей весь мир экономической депрессии и от необходимости добывать себе пропитание. Салот Сар жил в продуманном, безопасном, полностью камбоджийском мире в течение многих лет. Было бы ошибкой считать, будто будущего Пол Пота тяготило подобное положение и что именно поэтому он увлекся радикальными идеями. Возможно, время, проведенное во дворце и его окрестностях, усилило у Салот Сара ощущение принадлежности к кхмерам, не привязанным к китайцам и вьетнамцам, сделавшим из протектората коммерчески успешный проект. Вероятно, он перенял антифранцузские настроения, получившие широкое распространение у камбоджийских чиновников. Эта позиция могла укрепиться по мере того, как Салот Сар встречался все с большим числом французов, китайцев и вьетнамцев по сравнению стем, что ему довелось видеть в Прексбауве. Еще важнее то, что его любящая семья, упорядоченная домашняя жизнь, отсутствие борьбы за кусок хлеба, могли способствовать формированию обманчиво ровного психологического облика и невозмутимости, впечатлявшей наблюдателей до самого конца его карьеры.

Пока Салот Сар подрастал, в Камбодже почти не происходило никаких заметных политических событий. Активное сопротивление французскому режиму перестало существовать после 1880-х. А в сельской местности, где сосредоточилась основная часть населения страны, людей больше занимала забота о семье и пропитании, чем колониальная несправедливость. Для этих камбоджийцев столица и король были столь же далеки, как боги. Они воспринимали королевскую власть как жизненную данность, такую же, как смена времен года или эксплуатация (камбоджийский глагол «эксплуатировать», чи-чо’ан, в буквальном переводе означает «угнетать и попирать»), Кое-кто из французских наблюдателей ошибочно принимал покорность камбоджийцев за привязанность, а их учтивость — за проявление уважения. Другие французы были более осторожны и указывали на скрытую в психологии камбоджийцев склонность к насилию, аргументируя это фактами из сельской жизни. В деревушках действительно получил широкое распространение бандитизм, а ограбления зачастую сопровождались изнасилованиями, поджогами и убийствами. Однако в общем и целом, Камбоджа была просто находкой для французов, обеспечивая им высокие экономические достижения при низкой политической цене.

Для крестьян-кхмеров 1930-е годы были трудным временем. Возможно, именно экономические трудности заставили отца Салот Сара отправить двоих младших сыновей в Пномпень. Цены на камбоджийские продукты на мировом рынке падали, тогда как французские налоги — самые высокие в Индокитае на душу населения — оставались практически неизменными. В некоторых районах страны недоедание и неполная занятость стали весьма ощутимы, однако камбоджийцы открыто не жаловались и не брались за оружие.

С другой стороны, во Вьетнаме экономические затруднения и традиции сопротивления иностранному владычеству привели в 1930–1931 годах к разрозненным выступлениям, убийствам французских чиновников и нескольким восстаниям, которые были жестоко подавлены. Одно из них, состоявшееся в Центральном Вьетнаме, охватило десятки тысяч крестьян. К бунту их призывала недавно организованная Коммунистическая партия Индокитая (КПИ). До Второй мировой войны она насчитывала чрезвычайно малое количество камбоджийцев. И хотя французы искали доказательств того, что они называли «вирусом» социализма, Камбоджа, похоже, не заразилась этой болезнью.

Всплески национализма

В конце 1930-х, когда к власти во Франции пришло более толерантное правительство, Камбоджа почувствовала первые проявления «воображаемой общности», как назвал ее Бенедикт Андерсон. Этим понятием характеризуются националистические движения. Андерсон доказал, что данное явление почти всегда связано с развитием печатных средств массовой информации и повышением образовательного уровня, подчеркивающего индивидуальность общности, что частично выражается в изложении прошлого этой общности. В случае с Камбоджей доводы Андерсона оказываются справедливыми.[18]

Когда Салот Сар начал учиться в начальной школе, три молодых камбоджийца, связанные с Институтом буддизма в Пномпене, получили от французов разрешение издавать газету на кхмерском языке под названием «Нагара Ватта»(«Ангкор-Ват»), Это была первая такого рода газета в камбоджийской истории. Двое из этих людей, Сон Нгок Тань и Сим Вар, впоследствии сыграли заметную роль в политике Камбоджи. Третий, Пач Чхоён, занимал министерские посты в 1940-х и 1950-х годах. В «Нагара Ватта» сообщалось о деятельности камбоджийской элиты, перепечатывались тексты постановлений и декретов. Редакторские статьи убеждали камбоджийцев «пробудиться» и разобраться с китайцами и вьетнамцами, захватившими коммерческую сферу Камбоджи. Тираж газеты превышал пять тысяч экземпляров. Но еженедельная читательская аудитория газеты, вероятнее всего, была гораздо больше, особенно среди буддийских монахов, передававших газету из рук в руки.

Французы основали Институт буддизма в 1930 году. Такони пытались изолировать камбоджийских буддистов от потенциально подрывных влияний из Таиланда. Вместо этого интеллигенты в Пномпене ощущали на себе воздействие отдельных политических течений, затрагивавших монахов из кхмерского меньшинства на территории Южного Вьетнама. Институт служил местом проверки и хранения камбоджийских религиозных и литературных текстов, а также когда-то центром встречи буддийской интеллигенции (большинство этих людей было монахами или носило буддистское монашеское одеяние). Кроме того, институт координировал высшие ступени монастырского образования. В издаваемом им журнале «Камбуджа Суря» («Солнце Камбоджи») публиковались стихи, романы, поговорки, хроники, народные сказки и религиозные тексты.[19]

Основав «Нагара Ватта», редакторы этой газеты попытались добиться королевского покровительства, однако получили резкий отказ от старшего сына Монивонга, принца Сисовата Монирета. В довольно грубой форме он сказал им, что, на его взгляд, образование — лишь пустая трата времени, поскольку более образованными кхмерами будет «трудно управлять». Тогда редакторы обратились к зятю Монирета, принцу Нородому Сурамариту. Тот согласился стать патроном газеты. В течение многих лет он оставался близким другом Таня, Вара и Чхоёна, особенно после того, как его сын, Нородом Сианук, в 1941 году унаследовал трон.

Институт буддизма находился всего лишь в нескольких сотнях ярдов от Королевского дворца, поэтому не исключено, что Меак, Сами и Суонг знали редакторов «Нагара Ватта» в лицо, подписывались на газету и одобряли ее умеренно националистическую позицию. Другие читатели сосредоточились в буддийской сангхье (монашеской общине) и среди выпускников единственной в Камбодже средней школы, Лицее Сисовата в Пномпене. В конце 1930-х в Лицее училось несколько будущих премьер-министров Камбоджи и одна серьезная девушка по имени Кхьё Поннари, которая была на восемь лет старше Салот Сара. Она стала первой камбоджийской женщиной, получившей степень бакалавра. В 1956 году Кхьё Поннари и Салот Сар поженились.[20]

В 1936–1942 годах — когда выходила газета «Нагара Ватта» — Салот Сар посещал католическую начальную школу, Эколь Мише, находившуюся около дворца. Обучение мальчика оплачивала Меак. Среди его одноклассников преобладали дети французских чиновников и вьетнамцев-католиков. Один из них, чье детство прошло вблизи дворца, запомнил Сара «очень обаятельным, как и его [приемная] мать». Подробности этого периода жизни Салот Сара до нас не дошли. За это время он изучил французский язык, ознакомился с христианской доктриной и получил основы классического образования. Однако в последние годы обучения Сара в католической школе произошло несколько событий, изменивших ход истории Камбоджи и повлиявших на карьеру самого Салот Сара.

Началась франко-тайская война 1940–1941 годов, за которой последовало завоевание Франции немецкой армией. В результате Таиланд аннексировал северо-западные провинции Камбоджи — Баттамбанг и Сиемреап. Утрата такой большой части территории привела Монивонга в ярость, и он удалился в свое имение в Компонгчхнанге. Вскоре король серьезно заболел и в последние месяцы жизни наотрез отказывался говорить по-французски. Младшая сестра Салот Сара, Сароён, находилась у постели короля, когда тот умер. Это произошло в апреле 1941 года, как раз тогда, когда японцы, жаждавшие продвинуться в южную часть Юго-Восточной Азии, увеличивали военное давление на французов в Индокитае.

И вот в такой пугающей атмосфере, отрезанный от новостей с родины, генерал-губернатор французского Индокитая адмирал Жан Деку, выбирая наследника Монивонга, обошел принца Монирета и оторвал позднего внука короля, девятнадцатилетнего Нородома Сианука, от учебы в Сайгоне, чтобы возвести его на трон.[21]

Переезд в Компонгчам

В течение нескольких лет молодой король был послушным инструментом французской колониальной политики. Французы беспокоились о том, как бы им повысить престиж традиционных правителей в Индокитае, не расширяя реальной политической власти короля. В качестве элемента этой кампании они решили основать неполную среднюю школу (коллеж) в третьем по величине камбоджийском городе Компонгчаме и назвать ее в честь короля. Новая школа заменила коллеж в Баттамбанге, которым управляли тайцы. Баттамбанг был вторым по величине городом в Камбодже и самой процветающей провинцией страны, однако Компонгчам почти ничем ему не уступал. В 1920-х годах французы организовали в провинции Компонгчам каучуковые плантации, а местные крестьяне занялись прибыльным огородничеством и разведением тутового шелкопряда вдоль Меконга. Небольшие производства региона давали шелк, табак, пиломатериалы и хлопчатобумажную ткань. Обладая динамично развивавшейся экономикой, находившейся в руках представителей таких национальных меньшинств, как чамы, вьетнамцы и китайцы, Компонгчам, помимо всего прочего, был самой космополитичной провинцией в королевстве.

Двадцать мальчиков из различных провинций Камбоджи поступили в первый класс Коллежа Нородома Сианука в 1942 году. Всем им предстояло стать пансионерами. Салот Сар был одним из представителей Компонгтома в коллеже. К сожалению, дата его переезда в Компонгчам неизвестна, поэтому невозможно сказать, видел ли он анти-французскую демонстрацию в Пномпене, состоявшуюся 20 июля 1942 года и сразу же вошедшую в националистическую мифологию Камбоджи. Эта демонстрация стала важнейшим политическим событием в Камбодже начала 1940-х годов и первым массовым выступлением против французов за последние двадцать лет.

В сентябре 1941 года, как раз перед коронацией Сианука, адмирал Деку согласился разрешить японским войскам разместиться в Индокитае; взамен Япония должна была позволить Франции сохранить административный контроль над регионом. Вдохновленные триумфальной оккупацией большей части Юго-Восточной Азии, которую японцы провернули в первые четыре месяца 1942 года, и, возможно, получавшие психологическую и финансовую поддержку тайной полиции Японии, некоторые камбоджийцы увидели в сложившейся ситуации возможность вынудить Францию пойти на политические уступки. В июле 1942 года французы арестовали двух камбоджийских монахов зато, что они читали проповеди анти-французской направленности местным милиционерам. Французы пытались как можно скорее передать пропагандистов в руки правосудия, однако им не удалось выдворить монахов из сангхьи. Это святотатство несказанно возмутило буддистов Пномпеня. 20 июля Сон Нгок Тань и Пач Чхоён организовали демонстрацию, в которой приняло участие свыше пятисот монахов и, вероятно, большое количество горожан. Возглавляемая Чхоёном группа демонстрантов промаршировала к офису главного французского управляющего. Тысячи людей, включая французскую полицию, следили за демонстрацией с тротуаров главного городского бульвара. К огорчению Тана, японцы ничем не поддержали демонстрацию. Когда Чхоён представил петицию французским властям, его арестовали и бросили в тюрьму. В течение следующих нескольких дней поймали горстку соратников. Тань ушел в подполье и вскоре бежал в Баттамбанг, откуда обратился к японскому императору с просьбой дозволить ему жить в Японии. Разрешение пришло несколько месяцев спустя, и оставшиеся два года войны Тань провел в Токио под вымышленным именем.

Независимо оттого, видел ли Салот Сар эту демонстрацию или нет, он должен был слышать о ней от современников и родственников, хотя политика еще не занимала ни его самого, ни его однокашников. Все занятия в школе велись на французском языке, и студентам не разрешалось разговаривать на кхмерском даже между собой. Они изучали литературу, историю, географию, математику, естественные науки и философию, играли в футбол и баскетбол, учились исполнять различные пьесы на музыкальных инструментах (Салот Сар выбрал скрипку) и устраивали сценические постановки. Один из выпускников коллежа вспомнил спектакль «Мещанин во дворянстве» Мольера, главную роль в котором играл студент по имени Ху Ним. Впоследствии он вступит в Коммунистическую партию и станет министром информации. В том же коллеже, но классом младше учился старший сын судьи из Компонгчама Кхьё Самфан. Современники описывали его как умного, амбициозного и замкнутого молодого человека. После обучения во Франции, где он примкнул к коммунистам, Самфан номинально возглавил Демократическую Кампучию. В 1977 году он начал контролировать работу Центрального Комитета Коммунистической партии. К тому моменту он верой и правдой служил коммунистическому движению уже двадцать лет. Среди тех, кто учился с Салот Саром и позже стал коммунистом, были Хоу Йоун и Кхьё Комар.[22]

Любимым преподавателем учеников в те годы был Кхван Сифан, который пришел к ним в 1945 году преподавать математику, физику и философию. Несколько бывших выпускников коллежа запомнили Сифана, которому тогда было за двадцать, как «честного и вдохновенного» человека и выделяли его среди других за преподавательский талант, доброе отношение к ученикам и порядочность. «Он был честным, добрым и всегда приходил на помощь», — так описывает его один из выпускников. Эти черты резко контрастировали с деспотической манерой поведения французских учителей, чьих имен выпускники не смогли запомнить. В свете последующих успехов Салот Сара на преподавательском поприще и его репутации справедливого человека весьма соблазнительно рассматривать Кхван Сифана в качестве первой из нескольких ролевых моделей, которым подражал Салот Сар.[23]

Эти молодые люди не могли не заметить резкого контраста между блеском и великолепием истории Франции, как она преподносилась в коллеже, и затравленными французами начала 1940-х годов. Когда ученикам рассказывали о «цивилизаторской миссии» Франции, они прекрасно знали, что Франция оккупирована Германией, что Баттамбанг и Сиемреап захвачены Таиландом и что японские войска расположились в Компонгчаме. Когда-то всесильная Франция теперь лишилась почти всей своей власти.

Современникам в Компонгчаме Салот Сар запомнился заурядным учеником. «Он был откровенным, приятным и очень честным», — сказал один из них. Другой вспомнил, что Сар «много думал, но очень мало говорил», тогда как третий отметил, что большую часть своего свободного времени Сар проводил за игрой в баскетбол и в футбол: «Он был весьма неплохим, но не выдающимся игроком». Похоже, у Салот Сара не было явных амбиций. Ему нравилось плыть по течению, наслаждаясь компанией своих товарищей, но не производя на них сильного впечатления, чувствуя себя в безопасности, зная, что он находится среди друзей и его всегда хорошо примут в Пномпене и Прексбауве.

По иронии судьбы — если посмотреть на их дальнейшие пути — ближайшим другом Салот Сара в школе был Лон Нон, сын одного компонгчамского чиновника. Его старший брат, Лон Нол, в 1970 году станет президентом Кхмерской республики и приведет свою страну к поражению от камбоджийских коммунистов, которых возглавит Сар, и коммунистов из Вьетнама. Доказательств того, что дружба с Лон Ноном продолжилась и в 1950-е годы, в то время, когда Сар набирал политический вес, нет. В период Кхмерской республики Нон помогал своему недалекому брату разрешать политические затруднения. Когда в 1975 году перед республикой замаячило поражение, Лон Нон, дослужившийся к тому моменту до генерала, понадеялся сыграть на своей дружбе с коммунистами, которые ходили с ним в одну школу в Компонгчаме. Он остался в Пномпене после захвата города, уверенный в том, что старые друзья помнят его и он сможет с ними договориться. Его казнили через сорок восемь часов.[24]

В конце 1944 года война в Тихоокеанском регионе бушевала вовсю, и студенты в Компонгчаме ощутили на себе некоторые из последствий активных военных действий. В феврале 1945 года самолеты союзников бомбили Пномпень, а американские бомбардировки, поражавшие каботажные суда, отрезали южную часть Вьетнама от менее удачливого севера, где страшный голод унес жизни десятков тысяч человек. Партизанские отряды коммунистов, называвшие себя Вьетминем, начали атаковать отдельные японские позиции на севере Вьетнама. Тайское правительство стало склоняться к лагерю союзников. Большая часть Франции была освобождена от немецкого контроля, и новое французское правительство во главе с генералом Шарлем де Голлем обязалось помогать Великобритании и Соединенным Штатам в войне с Японией. Де Голль также пообещал восстановить правление Франции в Индокитае. Предчувствуя приближающиеся изменения в политической обстановке, некоторые французские офицеры и гражданские чиновники тайком стали работать на де Голля.

Ответ японцев был быстрым и неожиданным. 9 марта 1945 года они совершили coup de force[25] в Индокитае, бросив французских служащих и военных в тюрьму, а других французских граждан поместили под домашний арест. Вскоре после этого потребовали у правителей Вьетнама, Лаоса и Камбоджи объявить их королевства независимыми. Король Сианук исполнил это требование 11 марта. Французский протекторат, который почти каждый камбоджиец считал данностью жизни, был запросто сметен.[26]

Для студентов Компонгчама остаток года был отмечен послаблением дисциплины, поскольку французские преподаватели содержались под стражей, а их место заняли менее опытные кхмерские учителя наподобие Кхван Сифана. Мальчиков взволновали пришедшие из Пномпеня новости о майском возвращении из Японии Сон Нгок Таня и о проведении третьей годовщины монашеской демонстрации. Она была отмечена парадом, в котором участвовало свыше десяти тысяч человек. Они прошествовали мимо Королевского дворца. К тому моменту Тань стал министром иностранных дел Камбоджи.

В последние месяцы 1945 года существовало много возможностей, грозивших ликвидировать политические изменения в Камбодже. Вьетминь вербовал своих сторонников среди вьетнамских рабочих на каучуковых плантациях Компонгчама и вдоль границы с Вьетнамом, распространял оружие и вел пропаганду. Не существует доказательств того, что Салот Сар обратил на эти события особое внимание, однако, подобно другим ученикам, он наверняка знал о них.

В августе, незадолго до капитуляции Японии, Сон Нгок Тань стал премьер-министром Камбоджи. Два месяца он боролся за сохранение независимости королевства. В сентябре французские военные части снова захватили Камбоджу, освободили арестованных в марте должностных лиц и постепенно восстановили прежний контроль. В октябре они арестовали Таня, которого обвинили в предательстве. Его судили в Сайгоне в 1946 году и затем выслали во Францию. Столкнувшись с нарастающим насилием в Кохинхине и опасаясь возникновения подобной проблемы в Камбодже, французы выразили готовность вести с ней дела напрямую, а не через простое восстановление протектората. После переговоров с принцем Мониретом, заменившим Сон Нгок Таня, в начале 1946 года французы предложили даровать Камбодже конституцию и разрешить формирование политических партий. Король Сианук, пользовавшийся независимостью, пока существовала такая возможность, согласился.

Возвращение в Пномпень

Мы не знаем, чем занимался Салот Сар в 1946 году. По-видимому, он покинул стены Коллежа Сианука в 1947 году, потому что в следующем году поступил в Техническую школу на обучение плотничному делу. Это заведение находилось в Руссейкео, северном пригороде Пномпеня. Несколько его однокашников из Компонгчама, включая Хоу Йоуна, Ху Нима и Кхьё Самфана, поступили в более престижный Лицей Сисовата. Не ясно, действительно Салот Сар хотел получить техническое образование или же, как он признался в 1978 году, он не сумел сдать экзамены, которые позволили бы ему претендовать на получение степени бакалавра. Нам известно, что в августе 1948 году Сар на самом деле сдавал экзамены, так что последнее объяснение кажется более вероятным.[27]

На занятиях в Технической школе Салот Сар познакомился с менее привилегированными молодыми людьми, многие из которых отвернулись от французов и от традиционной элиты страны. Оставив свое французское образование и дворцовые связи, Сар не перестал принадлежать к привилегированному меньшинству. К 1947 году лишь несколько тысяч камбоджийцев получили столь же серьезное образование, как он. В 1948 году Сар был в числе семидесяти семи студентов протектората, сдававших вступительные экзамены в лицей. Через год он попадет в первую сотню мужчин и женщин, отправленных во Францию по правительственной стипендии. Приобщение Салот Сара к активной политической деятельности и социалистическим идеям произойдет вопреки его привилегированному положению и до того, как он начнет зарабатывать себе на жизнь.

Многие из современников Салот Сара пошли тем же путем, что и он. Однако большинство из них получили, по крайней мере, по одному диплому, выросли не в таких тепличных условиях и оказали большее впечатление на окружающих, чем Сар. Ни один из людей, с которыми я встретился во время своих исследований, знавших Салот Сара до 1952 года, не признался, что тогда разглядел в нем потенциального лидера или удачливого профессионала. Вновь перед нами встает вопрос о личности Сара. Намеренно ли он держался в тени, действительно ли не обладал выдающимися способностями или он не ставил себе цели оказать сильное впечатление на других людей, вообще не заботясь об этом?

Вряд ли за одной партой с Салот Саром в Технической школе сидели крестьяне. Тем не менее это были выходцы из более низких слоев камбоджийского общества, чем студенты в Компонгчаме или в Эколь Мише. Один из них, Сок Кнол, сын мелкого чиновника, впоследствии стал заметной фигурой в коммунистическом движении, попав в чистку 1978 года. Таких сокурсников вежливые, спокойные манеры Сара наверняка не коробили, и он вполне мог счесть их интересы менее опасными для себя, чем интересы своих академически одаренных друзей в Компонгчаме. К сожалению, никаких подробностей о пребывании Сара в Технической школе не обнаружилось. Неизвестна дата его зачисления, хотя Лот Суонг и Чеа Сами несколько раз заявляли, что Сар поступил туда сразу после приезда из Компонгчама.

В то время Салот Сар подружился с Иенг Сари, студентом Лицея Сисовата. Познакомились они в 1947 году. Сар получит правительственную стипендию в 1949, а Сари — в 1951 году. Они вместе приехали в Париж, там вступили в Коммунистическую партию Франции, женились на сестрах и, по возвращении Сари в Камбоджу в 1957 году, стали активными участниками коммунистического движения в Пномпене. В 1963 году они вместе покинули столицу и ушли к партизанам. Друзья руководили камбоджийской революцией и делами Коммунистической партии Кампучии, пока она находилась у власти.

Иенг Сари родился и вырос среди немногочисленных камбоджийцев, проживавших в Кохинхине. Его отец Ким Реам был зажиточным землевладельцем. После смерти отца маленького Сари отправили жить к родственникам в провинцию Прейвенг. Ему дали имя Иенг Сари, звучавшее более по-кхмерски, чем данное ему при рождении имя Ким Транг. Кроме того, ему изменили и дату рождения, чтобы подогнать возраст для поступления в начальную школу. Продемонстрировав чрезвычайно хорошие способности, в 1942 или 1943 году Сари приезжаете Пномпень, чтобы продолжить образование. В 1945 году его награждают стипендией в Лицее Сисовата. Вскоре он обратил на себя внимание благодаря уму и интересу к политическим действиям. В бурные 1945–1946 годы, еще до встречи с Саром, Сари становится политиком. Как и многие из близких соратников Сара, Иенг Сари оказал более сильное впечатление на окружающих, чем Салот Сар. Он был более общительным по сравнению с Саром и легче заводил друзей. Поскольку Сари был более резким человеком, чем Сар, у него было и больше врагов.[28]

Работа на демократов

По соглашению, достигнутому Мониретом и французами в начале 1946 года, вскоре в Камбодже появилось несколько политических партий. Лишь Демократическая партия (Канакпакпрочеанеатипдей) предлагала передовую программу и опиралась на националистические традиции «Нагара Ватта» и демонстрацию буддийского монашества. Партия пользовалась поддержкой монахов и бывших монахов, учителей, молодых чиновников и большинства выпускников и студентов старших курсов Лицея Сисовата (поддерживал ее, к примеру, Иенг Сари). Партия стала первой политической организацией в Камбодже, ориентированной на смену строя. В то время появились и другие, более консервативные партии. Одна из них тайно финансировалась французами. Однако они получили гораздо меньшую поддержку населения, чем Демократическая партия.

Предводитель демократов, принц Сисоват Ютевонг, только что возвратился домой после пятнадцатилетнего пребывания во Франции. Он привлекал к себе и вдохновлял почти каждого, кто встречался с ним. У него была докторская степень по математике и докторская степень по астрономии, а вдобавок — связи с Французской социалистической партией. Больше того, его долгое отсутствие на родине и непричастность к дворцовым интригам означали, что в отличие от огромного числа своих королевских родственников он не был опутан сетями патронажа, дворцового протокола и обязательств. В робкую и вялую камбоджийскую политику Ютевонг в 1946 году привнес новые представления и надежду.[29] Первое подтверждение популярности демократов было получено в сентябре 1946 года. Тогда Демократическая партия выставила своих кандидатов на выборы в консультативное собрание, которое должно было одобрить конституцию, находившуюся в стадии разработки. Демократы получили пятьдесят мест из шестидесяти семи, либералы, которых субсидировали французы, — четырнадцать, а оставшиеся три кресла достались независимым кандидатам.

Принц Ютевонг и его сторонники переделывали проект конституции, где проскальзывали роялистские настроения, до тех пор, пока она не стала напоминать конституцию Франции. Новый вариант предоставлял основную полноту власти избираемому Национальному Собранию, а не формальному главе государства. Несмотря на неожиданную смерть Ютевонга в июле 1947 года, демократы победили на выборах, которые состоялись позже в этом же году, получив пятьдесят четыре места из девяноста. Согласно сведениям Кенга Ваннсака, знавшего Салот Сара и Иенга Сари еще в Париже, оба молодых человека во время предвыборной кампании работали на Демократическую партию.[30]

В период между выборами и отправкой во Францию по стипендии, Салот Сар посещал Техническую школу и готовился к вступительным экзаменам в лицей, на которых, вероятно, провалился в августе 1948 года. В этот период политическая жизнь Камбоджи набирала обороты. В 1947–1949 годах Сианук и французы все больше разочаровывались в демократах. Они не без основания подозревали, что партия желала управлять Камбоджей без их контроля или совета. В 1947 году перед выборами в Национальное Собрание, французы арестовали нескольких членов консультативного собрания по ложным обвинениям. Этих людей держали в тюрьме несколько месяцев без суда и следствия, кого-то даже пытали, но в конце концов, освобождали. После скандалов с членами собрания Сианук распустил его и начал править на основе чрезвычайных полномочий, прислушиваясь к советам партийных диссидентов и членов партий, которые провалились на выборах 1947 года.

Тем временем в селах разворачивалось вооруженное сопротивление французам. Некоторые объединения повстанцев были основаны тайцами и называли себя Кхмер Иссарак («Освобожденные кхмеры»); в состав других входили бывшие бандиты и лица, скрывавшиеся от французской полиции. На границе с Вьетнамом сопротивление координировалось Коммунистической партией Индокитая, в которой преобладали вьетнамцы. Хотя в 1946 году партия была якобы распущена в рамках стратегии единого фронта, нацеленной на сопротивление французам, она продолжала тайно существовать. По мере разрастания борьбы в Индокитае коммунисты стремились привлекать новых членов из Лаоса, Камбоджи и Вьетнама. Двое самых видных камбоджийских членов партии, вступивших в нее во время Второй мировой войны, в прошлом были монахами, взявшими революционные псевдонимы — Сон Нгок Минь (Акар Меан) и Ту Самут. Оба выросли в южном Вьетнаме и бегло говорили по-вьетнамски. К 1949 году Самут уже играл главную роль в сопротивлении и стал наставником Салот Сара, когда тот активно включился в коммунистическое движение. Впрочем, в то время лояльных представителей образованной камбоджийской элиты, включая Салот Сара, больше привлекали демократы и политическая деятельность, а не Коммунистическая партия Индокитая и вооруженная борьба.[31]

Не ясно, по каким причинам Салот Сар с его непримечательной учебной репутацией в 1949 году был награжден стипендией для продолжения обучения во Франции. В каком-то интервью один из старших братьев Сара отрицал, что к получению стипендии имели отношения дворцовые связи. Более вероятным кажется то, что после сотрудничества с Иенг Сари на Салот Сара обратили благосклонное внимание такие демократы, как Чхеам Ван, новый премьер-министр Камбоджи и бывший директор Лицея Сисовата, а также Иё Коёсс, одержавший полную победу на выборах в качестве кандидата от Демократической партии в Пномпене. Под контролем демократов находилось Министерство образования, которое выдавало стипендии, и многие из направленных во Францию были связаны с Демократической партией. Один из получивших стипендию студентов, Мей Манн, именно так прокомментировал эту ситуацию в интервью, которое взял у него в 1997 году Стив Гедер. Существует еще одно объяснение тому, что выбор демократов пал в том числе и на Салот Сара. Причина скрывалась в политике Демократической партии, унаследованной от «Нагара Ватта». Она поощряла стремление камбоджийцев получать профессии радиоэлектронщиков, плотников и портных, а также фотографов, поскольку эти сферы были монополизированы вьетнамским меньшинством. Как студент Технической школы, хорошо знавший французский язык, Салот Сар явился идеальной кандидатурой.[32]

Получив стипендию, Салот Сар вновь вошел в элиту, как получалось каждый раз, когда он попадал в какое-то образовательное учреждение. С 1946 года лишь сто камбоджийских студентов были награждены стипендиями для получения высшего образования во Франции. В 1949 году большинство из них продолжало находиться в метрополии. В их число входили члены наиболее знаменитых семей Камбоджи, а также несколько человек, которые впоследствии сыграют важную роль в политической жизни страны.[33]

Неизвестно, благодаря чему Салот Сар получил свою стипендию, да это не так уж и важно. Как бы там ни было, в августе 1949 года партия демократов организовала званый обед в честь студентов, которым предстояло через два месяца отплыть во Францию. Обед состоялся за десять дней до того, как Салот Сар вместе с двадцатью своими товарищами должен был взойти на борт парохода «Ямайка» в Сайгоне. Их ожидало месячное путешествие по океанским просторам. Соблазнительно представить себе шумный китайский ресторан с потолочными вентиляторами, разгонявшими горячий воздух, где представители Министерства образования пили за этих молодых людей и девушек как за надежду Камбоджи, а Салот Сар робко улыбался в ответ. Он снова оказался в авангарде, не приложив для этого больших усилий. Возможно, он не думал о дальнейшем обучении, но его, без сомнения, радовала возможность сменить обстановку.[34]

Глава 2

Превращение в коммуниста, 1949–1953

Первый год в Париже

Почти целый месяц «Ямайка» шла на запад по волнам Индийского океана и Красного моря. Из двадцати одного камбоджийского студента, находившихся на борту парохода, лишь трое были старше двадцати трех, остальным не исполнилось и двадцати. Никто из этих стипендиатов, за исключением одного-двух, детство которых прошло в Кохинхине, еще не бывал за границей. Пятеро из них — Чау Сенг, Мей Манн, Мей Фат, Салот Сар и Ух Вен — впоследствии стали известными деятелями коммунистической Камбоджи. Они вступили в партию, когда это было модно, — в начале 1950-х годов, во времена нестабильной Четвертой республики, когда находившееся под контролем коммунистов сопротивление отважно противостояло французским колониальным властям. Это была лучшая пора Коммунистической партии Франции. Пребывание кхмерских студентов в Париже совпало с последними годами жизни Сталина и апофеозом культа его личности. Коммунистическая партия, одна из самых сильных во Франции, рассматривалась как наиболее просталинская за пределами Восточной Европы.

Кроме того, 1949–1953 годы были отмечены победой коммунизма в Китае и конфронтацией между армиями коммунистов и антикоммунистов во времена Корейской войны. Многим молодым кхмерам и миллионам молодых людей во Франции коммунизм казался той силой, за которой будущее.[35]

Однако вряд ли во время морского путешествия молодые камбоджийцы много размышляли о политике. Вероятно, большая часть стипендиатов у себя на родине поддерживала демократов, и, возможно, в их политических взглядах преклонение перед Сон Нгок Таном смешивалось со смутными надеждами на независимость Камбоджи. Молодых людей занимало их собственное будущее, а не судьба Камбоджи. «Какая она, Франция?» — спрашивали они друг у друга. Что с нами произойдет? В отличие от своих новых знакомых Салот Сар с малых лет переезжал с места на место, поэтому не исключено, что он держался спокойнее, увереннее своих спутников и меньше тосковал по дому.

Их корабль прибыл в Марсель в конце сентября, после чего камбоджийские стипендиаты разъехались по разным местам, заранее назначенным Министерством образования Камбоджи. Большинство из них уезжало из Марселя на поезде. Чтобы добраться из порта на вокзал, следовало подняться по широкой лестнице, украшенной гигантскими статуями, аллегорически изображавшими заморские владения Франции. Они и поныне там. Одна, под названием «Наши азиатские владения», изображает девочку-подростка в ангкорском домашнем платье (символ Камбоджи). Обнаженные до пояса девочки помладше (Лаос и Вьетнам) протягивают ей статуэтку Будды и фрукты. В этой композиции нашли отражение три стандартных представления французов о камбоджийцах и жителях Индокитая: они как дети, экзотичны и сексуально раскованны. Обучаясь во французской школе, Салот Сар и его друзья на себе познали действие этих стереотипов. Вдыхая холодный марсельский воздух, они быстро прошли мимо статуй, чтобы успеть на поезда.[36]

Прибыв в Париж, Салот Сар, как и многие камбоджийские студенты, начал с того, что получил комнату в индокитайском корпусе университетского городка, на территории которого проживали французские и иностранные студенты. «В первый год, — как вспоминал Пол Пот в 1978 году, — я довольно много работал. Я действительно был хорошим студентом». За исключением коротких каникул он провел в Париже больше трех лет. Нам известно, что Сар записался на курсы, связанные с радиоэлектроникой. Мы также знаем, где он жил в 1951 и 1952 годах. Мы располагаем разрозненными и противоречивыми свидетельствами камбоджийцев, знавших Салот Сара в это время. Ученая карьера мало заботила его, если он вообще о ней думал. Он не сдавал экзаменов и в результате лишился стипендии. К моменту отбытия на родину в декабре 1952 года он не получил формальной степени.[37]

Важнейшим событием этого периода, сточки зрения биографии Салот Сара, стало его вступление в Коммунистическую партию Франции. Этот шаг он совершил, вероятно, в 1952 году. По возвращении в Камбоджу он присоединился к коммунистическому сопротивлению, лидирующие позиции в котором занимали вьетнамцы, и стал членом Коммунистической партии Индокитая, поскольку самостоятельной камбоджийской партии еще не существовало. Эти политические связи и запутанные отношения с Вьетнамом повлияли на всю жизнь Салот Сара.

Общение и дружба Сара с другими камбоджийцами, учившимися в Париже, также воздействовали на его карьеру. Наибольшее значение имели его отношения с радикалами Тиоунн Муммом и Кенг Ваннсаком, появившимися в Париже в 1946 году, и с Иенг Сари. Последний прибыл во Францию в конце 1950 года.

Тиоунн Мумм принадлежал к самой могущественной пномпеньской семье некоролевского происхождения. Его дед, известный как просто Тиун, нажил состояние, будучи министром дворцовых дел при королях Нородоме, Сисовате и Монивонге. Отец Мумма, Тиоунн Хол, стал первым камбоджийцем, получившим лицейское и университетское образование во Франции. Мумм, который был старше Салот Сара на несколько лет, до 1945 года учился в Ханойском университете, а потом поспешно вернулся в Пномпень. В 1946 году он попал в число первых камбоджийских студентов, отправленных на учебу во Францию. Тиоунн Мумм специализировался на прикладной науке и впоследствии сделал заметную академическую карьеру. В 1951 году он, по-видимому, вступил в ряды Коммунистической партии Франции. Вероятно, именно Мумм в 1952 году привлек Сара в эту партию.[38]

Кенг Ваннсак происходил из менее знатной семьи, чем Тиоунн Мумм, хотя у него и были кое-какие связи с королевской семьей. Во время Второй мировой войны он посещал Лицей Сисовата, где преуспел в занятиях литературой и сошелся с талантливым молодым радикалом Иенг Сари. Ваннсак отправился во Францию изучать камбоджийскую лингвистику. Несмотря на тягу к «левым», он так никогда и не стал коммунистом. Как пламенному националисту с антироялистским уклоном, Ваннсаку был ближе Салот Сар, чем Тиоунн Мумм, так что он помог Сару сформировать некоторые политические идеи.[39]

Больше века «город света» сохранял репутацию центра активной интеллектуальной жизни. В 1949 году художники, политики, писатели, философы и музыканты принадлежали к различным соперничающим направлениям, увлекаясь экзистенциализмом, постимпрессионизмом, феноменологией, голлизмом и коммунизмом; и это далеко не все. Новые достижения в этих и многих других культурных и политических течениях превратили Париж в упоительное место для молодежи, получающей высшее образование. Свою лепту сюда вносили и традиции свободы и революционной мысли, которыми отличался город. Политические партии и связанные с ними газеты процветали, порождая живые и острые дебаты. Для студентов того поколения, к которому принадлежал Салот Сар, конец 1940-х и начало 1950-х годов были наполнены горячими спорами о политике, искусстве и философии, близкой дружбой и ночными посиделками, ощущением принадлежности к возрожденному миру, лечащему раны, нанесенные войной. Чтобы понять «обращение» Салот Сара в коммуниста, мы должны увидеть его среди покрытых сажей домов, усыпанных листьями улиц и задымленных кафе Латинского квартала — среди тысяч молодых людей и девушек, принимавших похожие решения. В отличие от многих современников он никогда не отречется от коммунизма, не пожалеет о своем решении и на всю жизнь сохранит верность своим идеалам.

Для понимания националистического пыла, привнесенного Салот Саром в представления о коммунизме, мы должны представить себе, насколько он был далек от своего окружения. Ведь Франция не была его домом. На холодных переполненных улицах и в тесных студенческих кварталах он, должно быть, часто ощущал себя одиноким и потерянным. Хотя Салот Сар бегло говорил и читал по-французски, у него не было духовной связи с этой страной. В отличие от Мумма и Ваннсака, женившихся на француженках, Сар почти ничего не делал для того, чтобы освоиться во Франции. По-видимому, среди его друзей преобладали кхмеры. Возможно, именно здесь он осознал себя настоящим камбоджийцем.

Однако первый известный поступок, совершенный Салот Саром в Париже, был на удивление рискованным. На летних каникулах в 1950 году он и еще семнадцать других камбоджийцев вместе с французскими студентами добровольно записались в рабочий батальон, направлявшийся в изменническую коммунистическую Югославию, два года назад разорвавшую соглашение с Советским Союзом. Решение Сара указывает на то, что в тот момент он еще не являлся членом Коммунистической партии Франции, поскольку члены партии, ездившие в Югославию в июле 1950 года, были без промедления изгнаны из ее рядов. Однако этот поступок Сара мог иметь лишь косвенное отношение к политике. Поездка в Югославию могла быть способом бесплатно отдохнуть. И действительно — в интервью Нейту Тейеру в 1997 году Пол Пот сказал следующее: «Я поехал в [Югославию], потому что начались каникулы, а у меня не было денег., мы поехали просто ради удовольствия».

Чем бы на самом деле ни руководствовался Сар, факт остается фактом: целый месяц он работал на Коммунистическую партию Югославии в самый захватывающий момент ее становления. Во главе страны стоял тогда герой сопротивления Иосип Броз Тито. Разорвав отношения с Советами, он вызвал шквал злобных атак со стороны СССР и коммунистических партий Европы. Начиная с 1948 и до конца 1950 года титовская Югославия находилась в одиночестве, ожидая вторжения советских войск. Чтобы мобилизовать свой народ, Тито вовлек его в грандиозное строительство. Этот возведенный на национальной основе коммунизм стал публичным оскорблением, брошенным в лицо Сталину. Тито взывал о помощи к антикоммунистически настроенной интеллигенции Франции, включая членов Социалистической партии, испуганных раболепием французских коммунистов перед Советским Союзом. Как вспоминает Пьер Брошо, в 1949–1950 годах парижские лицеи превратились в настоящее поле битвы: здесь столкнулись социалисты, пытавшиеся привлечь студентов к работе в Югославии, и коммунисты, стремившиеся удержать их дома. Возможно, Сар угодил в эту кампанию по вербовке добровольцев.[40] Двадцать восемь лет спустя он сообщил югославским журналистам, что провел «больше месяца», вкалывая в Загребе. «Я имел возможность встречаться с югославами и посетил фольклорное представление, которое устроили югославы», — сказал он с улыбкой.[41]

Заманчиво поразмышлять о том, что поразило Салот Сара в Югославии. Несомненно, до этого ему еще не приходилось наблюдать социальной мобилизации или общественных работ в таком масштабе, да и заниматься таким тяжелым физическим трудом в команде — тоже. В то лето Югославия страдала от сильной засухи, голода и голодных бунтов. Агрессия СССР была не надуманной, а вполне реальной возможностью. На этот вызов Югославия ответила во многом так, как Советский Союз в период «военного коммунизма», — мобилизовала революционный энтузиазм народа. Придя к власти, Сар последовал ее же примеру.

Реакция Салот Сара на Югославию, вероятно, была схожей с впечатлениями Иё Янга, одного из поехавших туда камбоджийцев. Янг написал благодарственное письмо югославским властям, где он в пылких выражениях описал свои ощущения. В письме использовались фразы, предвещавшие некоторые хвалебные выражения, которые будут звучать во время правления Пол Пота через двадцать пять лет. «Повсюду, — писал Янг, — Народная Федеративная Республика Югославия напоминает огромную стройку, где мостят дороги, возводят фабрики, железнодорожные пути и гидравлические центры. Эти усилия достойны похвалы, потому что народ, объединившийся вокруг вождей, сможет одержать победу, ибо знает, что это — вопрос национального выживания».[42] Когда Сар вернулся в Париж, занятия радиоэлектроникой показались ему скучными и пресными.

Политические события в Камбодже, 1950–1951

Салот Сар и другие камбоджийские студенты, находившиеся во Франции, следили за политическими событиями на родине так пристально, как только могли. В 1950–1951 годах политическая жизнь в Камбодже в основном сводилась к интригам политических партий в Пномпене и постепенному отдалению короля Сианука от самой успешной из них — от демократов. Враждебность Сианука и потускневший авторитет демократов сузили политические возможности для многих кхмерских студентов в Париже. А затем произошло драматическое событие, поколебавшее их веру в мирные методы политической борьбы: в январе 1950 года был убит лидер Демократической партии — Иё Коёсс. Заказчиков убийства так и не нашли, но подозрения пали на французов, короля и премьер-министра Йем Самбаура, которому смерть вождя демократов была особенно выгодна. Он занял этот пост за несколько месяцев до описанных событий, когда Сианук распустил Национальное Собрание, где демократы имели большинство мест. На похороны Коёсса сошлись огромные толпы людей. Такое паломничество говорило о том, что демократы в Камбодже по-прежнему весьма влиятельны.[43]

Ободренная недавней победой коммунистов в Китае, Коммунистическая партия Индокитая на секретном заседании Центрального Комитета в феврале 1950 года призвала к «активному созданию независимых армий Лаоса и Камбоджи… мобилизующих массы… для участия в освобождении». Это решение подготовило почву для организации коммунистических ячеек в обеих странах и ненамеренно заложило основы для долгой карьеры Салот Сара. Все три партии должны были тайно контролироваться Коммунистической партией Индокитая, в которой ведущие должности занимали исключительно вьетнамцы. Вряд ли камбоджийский коммунизм (или выдвижение Салот Сара внутри коммунистического движения) был бы успешным без этого решения.[44]

Следующим этапом после принятия февральского решения Коммунистической партией Индокитая была десятидневная учебно-подготовительная встреча. Она состоялась в марте в южновьетнамском городе Хатьен и собрала вместе партийные кадры, уже заинтересованные в камбоджийских делах. Впоследствии мартовское совещание станут называть встречей, на которой было сформировано временное революционное правительство Камбоджи. Кульминацией совещания стало длинное выступление Нгуйен Тань Сона, деятеля среднего звена из компартии Индокитая. Под его командованием войска вьетнамского сопротивления вошли в Камбоджу. Кроме того, он больше года занимался вербовкой камбоджийских партизан. Текст этого выступления попал в руки французов; в переводе он занял больше пятидесяти страниц. В выступлении Нгуйен Тань Сона впервые содержалось подробное обсуждение перспектив революции в Камбодже, предложенное прозорливым аналитиком камбоджийской ситуации. В этой речи он обращал внимание на те затруднения, с которыми впоследствии столкнутся камбоджийские коммунисты, такие как Салот Сар. Самым неприятным из них было господство вьетнамцев, хотя Сон считал это обстоятельство преимуществом.[45]

Сон начал с обвинения камбоджийских политических партий в низкопоклонстве перед французами. Сон сказал, что Ютевонг и Коёсс («последний радикальный элемент в партии») были убиты по приказу французов. Главными характерными чертами способа производства в Камбодже, продолжил Сон, оставались «автаркия и семейная ориентированность»; вдобавок он нашел, что камбоджийцы «честны, искренни и нередко импульсивны».

Большинство из них было крестьянами, жившими «в самой безнадежной нищете. Они пробуждаются медленно, но верно и составляют главную силу кхмерской революции». Начало революционного движения в Камбодже Сон связал с сопротивлением колониальному режиму в XIX веке, которое возглавлялось «феодалами или образованными людьми», а не крестьянами и рабочими. С приходом революционной партии к власти в Камбодже проблемы усугублялись тем, что лишь единицы имели представление о марксизме-ленинизме. «Теория Карла Маркса-Ленина [sic], — подчеркнул Сон, — должна в первую очередь распространяться среди наиболее развитых элементов Камбоджи, чей культурный, социальный и экономический статус в целом оставляет желать лучшего».

Нгуйен Тань Сон верил во всемирную революцию, которую возглавит Советский Союз, и в индокитайскую революцию под руководством Вьетнама. По причине отсутствия прогрессивных институтов в Камбодже Сон предложил, чтобы ключевую роль сыграли местные вьетнамские институты, численно превосходившие кхмерские в семь раз. «Они могут придать кхмерской революции тот же самый порыв, что и вьетнамской, — заявил Сон. — Они являются движущей силой, которая запустит… революционное движение». Коммунистическая партия Индокитая в Камбодже «уже состояла, по большей части, из вьетнамцев и еще не укоренилась среди кхмеров».

Сон не уклонялся от оказания поддержки революции в Камбодже, даже несмотря на то, что условия для нее были весьма посредственными. Он считал камбоджийское крестьянство, от которого зависел успех революции, неразвитым, склонным к автаркии, неорганизованным и апатичным. Другие социальные группы, куда могли проникнуть коммунисты или кого они могли привлечь на свою сторону, — буржуазия, буддистская сангхья и невьетнамские этнические меньшинства — отличались еще большим консерватизмом. Возможно, Сон рассчитывал на то, что ненависть камбоджийцев к французам (на самом деле не слишком яростная) и активное недовольство угнетением вовлечет их в вооруженную борьбу, от которой выиграют и международное коммунистическое движение, и коммунистическое движение во Вьетнаме. Ожидалось, что кхмеры, обладавшие образовательным уровнем, достаточным для усвоения «Маркса-Ленина», согласятся с руководством и контролем вьетнамцев. Именно это три года спустя, сделал Салот Сар, вернувшись из Франции.

В начале 1951 года, через год после выступления Сона, Коммунистическая партия Индокитая тайно распалась натри. Старшим товарищем коммунистической организации была Вьетнамская Рабочая партия, созданная в то время на легальной основе. Коммунистическая партия Индокитая и зачаточные партии, основанные в Лаосе и Камбодже (они назывались Народно-революционными, что отражало их более низкий статус), оставались в подполье. Камбоджийская группировка, похоже, формально возникла в июне 1951 года. Ее уставные документы были написаны на вьетнамском языке и затем переведены на кхмерский. В отличие от устава Вьетнамской рабочей партии, в уставе камбоджийской не упоминались ни Маркс, ни Ленин. Во временный Центральный Комитет камбоджийской партии вошло несколько вьетнамцев. Возглавил его Сон Нгок Минь (этот псевдоним взял себе активный деятель революционного движения Ахар Меан, чтобы вызвать у людей ассоциации с Сон Нгок Танем). Камбоджийцам, присоединившимся к этой нелегальной группе, вероятно, сказали, что ее цель — выдворить французов из Индокитая и сотрудничать с вьетнамцами. Долгосрочная коммунистическая программа движения отошла на задний план.

Бросая взгляд в прошлое, легко объявить мнение Нгуйен Тань Сона о Камбодже противоречивым и уничижительным и рассматривать Кхмерскую Народно-революционную партию в качестве прислужницы вьетнамской. Однако с учетом отказа Франции предоставить независимость Индокитаю и принимая во внимание победы коммунистов в Китае и Восточной Европе, вооруженная борьба рассматривалась как необходимость, а всемирная победа коммунизма считалась делом времени. Таким образом, предложения Сона казались его слушателям привлекательными и выполнимыми. В 1950–1951 годах сотни камбоджийцев вступили в Кхмерскую Народно-революционную партию, а позже, после всестороннего обучения, горстка из них стала членами Коммунистической партии Индокитая.

Крен влево

Тем временем к Салот Сару в Париже присоединился Иенг Сари. Сари оказался замешан в студенческой забастовке в Лицее Сисовата, названной запаниковавшими французами «коммунистической». Забастовка прошла уже после отъезда Сара во Францию. За выступление против французов чиновники-демократы из Министерства образования наградили Сари и еще одного зачинщика, Рат Самоёна, стипендией для обучения во Франции. Прибыв в Париж, Сари первым делом разыскал своего наставника Кенг Ваннсака, который помог ему устроиться в незнакомом городе. Вскоре после этого Сари представил Ваннсака Салот Сару. Вначале 1951 года Ваннсак нашел Сару меблированную комнату на улице Летелльер через дорогу от своей квартиры в пятнадцатом округе. Сар жил здесь вплоть до своего отъезда в Камбоджу. Ваннсак, немало наблюдавший за ним, вспоминает, что Салот Сар «проводил большую часть времени за чтением». Другой знакомый Сара, Мей Манн, замечал, что Сару было «интересно ходить в кино». Пол Пот подтвердил воспоминания Ваннсака в интервью Нейту Тейеру:

«Я искал подержанные книги, продававшиеся у букинистов на берегу Сены, старые книги, которые любил читать. Получая деньги по стипендии, я тратил их на оплату жилья и еду, так что для себя у меня оставалось всего лишь 20–25 франков. Но все равно у меня было много книг, которые я мог читать. К примеру, «Великая французская революция». Я ничего не понимал там, но все равно читал… Я начал как националист и патриот, а потом читал прогрессивные книги».[46]

Должно быть, Салот Сар изрядно поднаторел во французской литературе. Преподавая в конце 1950-х годов в Пномпене, он покорял студентов тем, что с легкостью цитировал наизусть стихотворения французских поэтов XIX века. Одним из его любимых авторов был Жан-Жак Руссо. Было бы любопытно узнать, какие еще писатели повлияли на образ мышления Сара, однако он никогда не говорил о них, за исключением беглого упоминания работ Мао Цзэдуна после смерти последнего. К 1952 году Сар большую часть новостей узнавал из газет, издававшихся Коммунистической партией Франции, — «Юманите», «Тетради по коммунизму» («Les Cahiers de Сотти-nisme») и т. п. Он также наверняка был знаком с работами Сталина, особенно с его широко разошедшейся «Историей Коммунистической партии Советского Союза».[47] В этой книге излагалась советская история и подчеркивалась важная роль Сталина, управлявшего партией и народом, но редко имевшего дело с простыми людьми. Занятно представить себе Салот Сара, продирающегося через напыщенные фразы при тусклом освещении и перенимающего взгляд на мир, в котором делался упор на конспирацию, силу, бдительность и секретность. Впрочем, было бы неверно на этом этапе усматривать в его деятельности предвестие будущего правления.

В 1951 году Салот Сар познакомился со своей первой женой Кхьё Поннари. Она приехала во Францию вместе с младшей сестрой Кхьё Тирит. Она собиралась изучать в Париже кхмерскую лингвистику, а ее сестра — английскую литературу. Во время Второй мировой войны их отец, судья, сбежал из Баттамбанга с одной камбоджийской принцессой, бросив жену, которой пришлось поднимать детей в одиночку. Предательство отца поселило в сердцах сестер непримиримую ненависть к распущенной камбоджийской знати. В любом случае обе они получили степень бакалавров в Лицее Сисовата. Для камбоджийской женщины того времени это было редкое достижение. Еще до прибытия в Париж Поннари начала преподавать и добилась заметных успехов в карьере. Тирит обручилась с Иенг Сари, когда оба еще учились в Камбодже; свадьба состоялась летом 1951 года в мэрии пятнадцатого округа. Есть соблазн датировать начало романа между Саром и Поннари временем их пребывания в Париже, однако это невозможно подтвердить.[48]

Вскоре после приезда во Францию Иенг Сари и Рат Самоён растормошили Ваннсака и других камбоджийцев и привлекли их в формирующиеся политические группировки. К началу 1951 года несколько молодых кхмеров начали встречаться на квартире Ваннсака для обсуждения марксистских работ. Какое-то время этими дискуссиями руководили Сари либо Самоён. Кто-то из участников обсуждений являлся членом Коммунистической партии Франции, кто-то влился в ее ряды позднее. Остальные участники — наподобие Ваннсака и Салот Сара — приходили сюда потому, что дружили с радикалами. Время от времени на эти встречи заглядывали и другие студенты. Пьер Брошо, являвшийся членом КПФ в 1950-е годы и знавший многих камбоджийцев из университетского городка, назвал эти дискуссионные группы «внешним кругом» коммунистической деятельности — то есть деятельности, одобренной партией и находившейся под ее надзором, но доступной для тех, кто не был членом самой партии. По мнению Мей Манна, принимавшего участие в этих дискуссиях, «Марксистский кружок тайно контролировал студенческое движение изнутри. Но и сам изнутри находился под надзором… членов Коммунистической партии. Они скрывали свою принадлежность к КП, чтобы защититься от преследований камбоджийского правительства, а также для соблюдения партийной традиции».[49]

Среди посещавших квартирные собрания были Сьен Ан, Юн Соёрн, Хоу Йоун, Чи Ким Ан, Тиоунн Мумм и Туч Фоён. Все они уже тогда либо впоследствии стали членами Коммунистической партии Франции. Все они, за исключением Тиоунн Мумма и Мей Манна, во времена Демократической Кампучии будут казнены как предатели. Ваннсак вспомнил обсуждение таких работ, как «Национальный вопрос» Сталина, «Об империализме» Ленина и «Капитал» Маркса. Сами произведения или отрывки из них читались на французском языке. В процессе дискуссий французский смешивался с кхмерским, когда молодые люди изо всех сил старались найти аналоги европейским политическим терминам в своем родном языке.[50]

Непонятно, кем задавались темы для обсуждения — КПФ либо членами группы. Многих иностранных коммунистов и сочувствующих коммунизму, проживавших во Франции, партия разделила на языковые группы, которые можно было привлекать к демонстрациям и прикреплять к небольшим дискуссионным кружкам. Члены партии, в свою очередь, были разбиты на ячейки по три человека в каждой для участия в дискуссиях, демонстрациях, подписания петиций, продажи партийной литературы и т. п. «Индокитайская» группа в основном состояла из студентов, квартировавших в индокитайском корпусе университетского городка. Обычно они говорили по-французски. Несмотря на то, что в ячейки Коммунистической партии могли входить и вьетнамцы, и камбоджийцы, дискуссионные группы на квартире Ваннсака ограничивались кхмерами.

Воспоминания о поведении Салот Сара на этих собраниях противоречивы. В нескольких интервью, записанных в 1980-х годах, когда в Пол Поте узнали Салот Сара, Кенг Ваннсак говорил, что Сар посещал собрания нерегулярно, держался в тени и мало чем впечатлил своих товарищей. Однако в 1975–1976 годах, до того, как было установлено, что Пол Пот — это Салот Сар, какой-то не назвавший своего имени человек побеседовал с журналистом Франсуа Дебре. Он утверждал, что Салот Сар «был самым умным, самым убежденным, самым непримиримым. Именно он оживлял споры и оказывал наибольшее влияние на новичков». Аноним даже процитировал Салот Сара: «Без сплоченной и управляемой твердой рукой Партии невозможно применить никакую теорию, и враги социализма воспользуются этой возможностью, чтобы захватить руководство». Подобную идею Сар вполне мог вычитать в сталинской «Истории КПСС». По словам собеседника Дебре, Сар якобы закончил свое высказывание следующим образом: «Я буду руководить революционной организацией; я стану ее генеральным секретарем, у меня на руках будут досье, я стану контролировать министров и смотреть, чтобы они не отходили от линии, установленной центральным комитетом в интересах народа».[51]

Когда Дебре писал свою книгу, ни он, ни его информатор еще не знали, кто скрывался под именем Пол Пота. Неизвестный считал Пол Пота Рат Самоёном. Учитывая, что все предсказания Сара сбылись и принимая во внимание сохранившуюся у него на всю жизнь любовь к маскировке, последняя цитата, если она точна, оказывается необычайно разоблачительной. Слова, брошенные сгоряча в пылу спора помогают объяснить довольно длительную пассивность Сара, равно как и большую часть его поступков в апреле 1976 года, когда он стал премьер-министром Демократической Кампучии. Хотя в его выдвижении не было ничего неизбежного, записанные Дебре свидетельства предполагают, что все совершенное Саром было продумано еще в начале 1950-х. Кроме того, Сар рассматривал коммунизм как набор методов, которые позволят членам партии добиться независимости для страны.

В 1951–1952 годах на камбоджийских радикалов в Париже оказывали влияние события во Франции, Камбодже, Вьетнаме, Китае и Корее. В Камбодже демократы готовились к избирательной кампании. Сон Нгок Тань по-прежнему жил в ссылке в провинциальном городе Пуатье, и многие камбоджийские студенты в Париже надеялись на то, что он сможет вернуться домой и привести демократов к победе. Молодежь также взволновал нараставший внутри заграничной камбоджийской общины разлад между радикалами и консерваторами. К середине 1951 года Тиоунн Мумм и многие другие кхмеры стали коммунистами и пришли к тому, что начали рассматривать борьбу за независимость Камбоджи в свете идей марксизма-ленинизма. В августе 1951 года Мумм и больше десяти других студентов из группы по изучению марксизма съездили в Восточный Берлин на Международный конгресс молодежи, организованный при поддержке Советского Союза. Конгресс посетило более ста тысяч делегатов со всего мира. В возбуждающей и тщательно срежиссированной атмосфере Конгресса камбоджийцы впервые узнали о сопротивлении кхмерских коммунистов и недавно созданной Кхмерской Народно-революционной партии. Взволнованный Тиоунн Мумм вернулся в Париж со знаменем камбоджийских коммунистов (пять желтых цветов на красном поле). Этот флаг камбоджийским студентам передала на Конгрессе делегация Вьетминя.[52]

В это время Тиоунн Мумм с друзьями спорили по поводу грядущих выборов в Камбодже. Мумм утверждал, что формирование в Национальном Собрании Камбоджи «однородного меньшинства», состоящего из преданных, ответственных радикалов, важнее, чем победа на выборах. Он действовал в соответствии с политикой французских коммунистов, ценивших верность партии превыше всего.

В 1951–1952 годах Коммунистическая партия Франции переживала кризис самоидентификации. В конце 1950 года генеральный секретарь партии Морис Торез перенес инсульт и отправился на лечение в СССР. Во время его отсутствия, которое длилось до начала 1953 года, различные личности и выделившиеся внутри партии фракции боролись за власть, не стесняясь в средствах. Некоторые высокопоставленные члены партии подверглись бескровной чистке. В довершение ко всему партию затронула набиравшая обороты антикоммунистическая кампания, начатая французским правительством. Вождей коммунистов объединяло почтение, которое они питали к Сталину, находившемуся в преклонном возрасте, а также признание главенствующей роли Советского Союза. Французские коммунисты поддерживали показательные судебные процессы в Чехословакии, где нескольких видных политических лидеров вынуждали сознаться в предательстве, которого те не совершали. Кроме того, коммунисты выступали против военных действий американцев в Европе и в Корее, а также против франко-американского союза (американские деньги, французские войска), формировавшегося для борьбы с коммунистическим сопротивлением в Индокитае.

Подстрекаемые французами американцы стали рассматривать войну в Индокитае как часть коммунистического заговора против так называемого Свободного Мира. В ответ на это молодые камбоджийцы, вроде Тиоунн Мумма и Салот Сара, а также тысячи молодых людей из других стран начинали воспринимать себя как часть революционного авангарда, всемирного братства, которому суждено бороться с Соединенными Штатами и сокрушить их. В 1988 году в беседе со мной бывший коммунист назвал 1950-е годы «юностью народа». Эти юноши и — реже — девушки присоединялись к манифестациям, организованным коммунистами в Париже. Самая масштабная из этих демонстраций состоялась в мае 1952 года в знак протеста против применения американцами бактериологического оружия в Корее. В демонстрации приняли участие десятки тысяч человек, несколько сотен из которых было арестовано. Толчок, который дала война в Индокитае, и братство, предписанное коммунистической партией, подтолкнули многих кхмеров к дружбе с радикальными студентами из Вьетнама и других государств. По воспоминаниям Пьера Брошо, члены партии из стран Индокитая часто встречались в одном из кафе на улице Жиле-Кёр на левом берегу Сены.[53]

Кхмерские студенты продолжали внимательно следить за событиями в Камбодже. До середины 1952 года многие из них возлагали надежды на возвращение к власти Сон Нгок Таня. Еще с 1945 года Тань запомнился им как настоящий патриот, несправедливо заточенный в тюрьму. В действительности же с 1947 года он проживал в провинциальном городке Пуатье под мягким домашним арестом. Время от времени молодые камбоджийцы навещали Таня, чтобы выразить ему уважение. Среди тех, кто приходил к нему, были Хоу Йоун, Эа Шичау, Кенг Ваннсак, Салот Сар и Тиоунн Мумм. Тань любезно принимал их, но не давал никаких обещаний. Продолжавшим радикально «леветь» студентам вроде Мумма казалось, что у Таня мало вразумительных политических идей. Как-то раз, навестив его в 1951 году, Мумм заметил на полке французские издания Маркса и Энгельса. Взяв в руки один из томов, Мумм увидел, что страницы в книге не были разрезаны.[54]

Несколько раз в 1950–1951 годах Сианук при случае обращался к французам с просьбой позволить Таню вернуться на родину. В конце 1951 года, после того, как на выборах в Национальное Собрание одержали победу камбоджийские демократы, французы уступили, и Тань возвратился в Пномпень. Его встречали громадные толпы людей. Возможно, Сианук просил за Таня под давлением демократов, однако не исключено, что, добиваясь возвращения Таня в Камбоджу, король также надеялся на то, что оно приведет к расколу Демократической партии. Сианука расстроила теплота, с которой был встречен Тань. Эту поддержку он мудро воспринял как неодобрение его собственного альянса с французами.

В любом случае, казалось, что победа демократов на выборах, триумфальное возвращение Таня и случившееся позже убийство французского верховного комиссара в Пномпене, Жана де Реймона, совершенное вьетнамским мальчиком-слугой, в совокупности означали усиление антиколониальной борьбы. Многие камбоджийские студенты в Париже думали, что Тань добьется у французов независимости для Камбоджи. Их ожидания не оправдались. За несколько месяцев бывший премьер-министр мало что сделал. Он отказался войти в правительство демократов и ограничился спокойными поездками по провинциям и изданием националистической газеты «Кхмеркраук!» («Пробудитесь, кхмеры!»). Редакторские статьи в ней писались в соответствии с политической линией демократов.[55]

В марте 1952 года события приняли такой оборот, какого никто не ожидал. На седьмую годовщину японского coup de force Сон Нгок Тань покинул Пномпень якобы для того, чтобы сопровождать своего товарища в поездке в Сиемреап, однако исчез, не добравшись до места. Вскоре стало ясно, что он присоединился к антифранцузски настроенным партизанам, действовавшим в том регионе. Коммунистами они не являлись. В лесах Сиемреапа Тань создал базу в надежде объединить коммунистические и некоммунистические силы Сопротивления. Этот шаг ошеломил и его соратников, и противников. Горстка молодых людей, многие из которых были выпускниками Лицея Сисовата, вскоре последовали за ним в леса, однако после нескольких переговоров с Танем коммунистическое сопротивление, в котором главенствовали вьетнамцы, отказалось с ним сотрудничать. К концу 1952 года Тань вышел из игры.[56]

Сианук и его французские руководители были встревожены отступничеством Таня и собрались уничтожить демократов, которых ошибочно подозревали в сочувствии Таню. В нападении на Демократическую партию короля поддержали консерваторы, потерпевшие поражение на выборах 1951 года, например Йем Самбаур и Лон Нол. С молчаливого одобрения французов, по просьбе короля направивших в Пномпень из Сайгона дополнительные войска, в июне 1952 года Сианук распустил правительство демократов и Национальное Собрание и стал править на основе чрезвычайных полномочий. Король пообещал добиться независимости затри года (впоследствии эта программа будет названа «королевским крестовым походом за независимость»). Этот дерзкий поступок обозначил выход Сианука на политическую арену. Он также показал, что демократы больше не принимают участия в управлении страной, ускорил падение авторитета Сон Нгок Таня и подвел черту под недолгим периодом политического плюрализма, начавшегося с выборов 1946 и 1947 годов. Абсолютная монархия, с которой французы встретились в Камбодже в 1863 году и которую держали в узде девяносто лет, начала возрождаться. По иронии судьбы, французы по-прежнему считали, что Сианук продолжает действовать в их интересах. На самом деле он начал кампанию, нацеленную на получение независимости. Сианук все отлично рассчитал. Однако многим его патриотизм казался запоздалым и оппортунистическим.[57]

Превращение в коммуниста

Организованный Сиануком переворот вдохновил Салот Сара на написание первого известного нам политического сочинения. Его восьмистраничная статья под заголовком «Монархия или демократия?» была опубликована в специальном выпуске журнала кхмерских студентов «Кхмер нисут» под псевдонимом Кхмер даом («Истинный кхмер»). Французские этнографы связывали последнее понятие с самрами и поррами, населявшими отдельные районы родной провинции Салот Сара, Компонгтом. Кенг Ваннсак поторопился опубликовать этот специальный выпуск в знак протеста против действий Сианука в Пномпене.[58] Рукописная статья Кхмер даома начиналась с утверждения о том, что лишь Национальное Собрание и демократические права «дали камбоджийскому народу вздохнуть свободно, как это было, к примеру, при принце Ютевонге». Кхмер даом обвинял Сианука в том, что тот стал абсолютным монархом, и определял монархию как «систему, при которой власть попадает в руки небольшой группы тунеядцев, получающих возможность эксплуатировать народ. Монархия является несправедливой системой, зловонной гноящейся раной, которую должен уничтожить именно народ».[59]

Заманчиво связать свирепость этого высказывания с детством Салот Сара, прошедшим среди дворцовых танцоров, эксплуатируемых королем и, вероятно, страдавших венерическими болезнями. Продолжая говорить о монархии, Сар пишет, что монархия по-дружески относилась к империализму, но была враждебна по отношению к народу, буддизму и знанию. Подкрепляя эти обвинения, Сар указал на то, что последние камбоджийские короли назначались французами, тогда как на протяжении всей истории Камбоджи люди были «подобны животным, их держали за солдат (пол) или рабов (кнджом ке), заставляли работать днем и ночью, чтобы прокормить короля и его двор» — именно в таких условиях окажется народ, когда Салот Сар придет к власти. Чтобы доказать враждебное отношение монархии к буддизму, Сар написал, что камбоджийские короли всегда ставили себя выше религии. Однако, добавил он — «просвещенные монахи» сочинили сказку, в которой Тмень Чей, «дитя народа», обманывает короля. Тот же самый дух просвещения (просветления) и ненависть к творимой отцом несправедливости заставили Будду покинуть свою знатную семью, добавил Сар, так что Будда смог стать «другом каждому человеку и научить людей любить друг друга». Здесь Сар проводит параллель с принцем Ютевонгом, отдалившимся от королевской семьи, что позволило ему «вселить мечту о демократии в сердце кхмерского народа».[60]

Переходя к обсуждению демократии, Салот Сар приводит примеры революций во Франции, России и Китае, в ходе которых была упразднена монархия. Эти революции возглавлялись, заметил Сар, Робеспьером и Дантоном, Сталиным и Лениным, Сунь Ят Сеном (что любопытно, не Мао Цзэдуном). Во Франции, Китае и Советском Союзе демократия, заменившая правление королей, представляла собой систему, которой следовали «люди во всем мире; она ни с чем не сравнима и дороже всех сокровищ». Двадцать четыре года спустя, когда Салот Сар стал премьер-министром Демократической Кампучии, его своеобразное видение демократии осталось непоколебимым.

Статья «Монархия или демократия?» — как и последующие работы и выступления Сара — написана в разговорном стиле, насыщена пылкими призывами, и предпринятая в ней попытка охватить исторический контекст сомнительна. К примеру, в статье не приводится никаких доказательств того, что «просвещенные монахи» придумали «Тмень Чея» или что Будда ушел из дома из-за обиды на отца, хотя, возможно, эти истории действительно рассказывались монахами с антимонархическими взглядами и часто звучали среди либерально настроенных кхмеров. Вдобавок эта статья не проводит различий между «демократическими» режимами в Китае, во Франции и в СССР, подчеркивая лишь то, что все три страны отказались от монархии как от института. Более того, автору статьи не удается разобраться в индокитайском конфликте. Автор не сумел выдвинуть никаких предложений относительно того, как демократия могла бы удержаться в Камбодже, хотя ссылки на революционных лидеров (однако не на партии и не на политические группировки) косвенно наводят на мысль о том, что кто-то, достигший такого же уровня просвещения (просветления), как Ютевонг, Будда, Тмень Чей или Робеспьер, в конце концов мог бы взять власть в свои руки.

В августе 1952 года в Париж приехал советник Сианука Пенн Нут. Ему было приказано лишить стипендии студентов, связанных с выпуском оскорбительного номера «Кхмер нисута» и с другими выступлениями, случившимися после переворота в Камбодже. Кенг Ваннсак не попал под репрессивные меры, потому что имел тесные связи с министром образования Камбоджи. Ему было велено отправляться домой до окончания работы над диссертацией. Он вернулся в Пномпень только в октябре 1952 года.

К моменту написания статьи «Монархия или демократия?» Салот Сар уже перестал числиться студентом. Как он сам сказал в 1978 году: «Я пренебрегал занятиями, и у меня отобрали стипендию». В правительственной учетной книге, подтверждающей это высказывание, нет упоминания о политической деятельности Сара и других студентов. Студенты, лишенные стипендии по политическим мотивам, нередко задерживались во Франции, кое-как перебиваясь и увязая в долгах. Среди них были Иенг Сари, Хоу Йоун и Сон Сен. По словам Кенга Ваннсака, Сар рвался вернуться в Камбоджу, чтобы вступить в антиколониальную борьбу. Его взгляды разделяло еще несколько студентов, включая Сьен Ана, Рат Самоёна, Мей Манна и Юн Соёрна. Много лет спустя воспоминания Ваннсака были подкреплены Мей Манном, который сказал Стиву Гедеру следующее:

«Поскольку мы жаждали информации, в 1952 году Иенг Сари, Рат Самоён и Тиоунн Мумм решили, что некоторые из нас вернутся в Камбоджу, чтобы побольше узнать о том, что же происходит на самом деле… Салот Сар был среди тех, кому предстояло уехать… Мы поговорили между собой, и нас попросили решить и объявить, готовы ли мы посвятить всю свою жизнь революции. Салот Сар был единственным, кто сказал, что готов это сделать».[61]

После выхода статьи Сар провел во Франции еще пять месяцев, прежде нем вернулся домой. После отъезда Ваннсака из Парижа студенческая группа по изучению марксизма перебралась из его квартиры в гостиничный номер Сари на улице Сент-Андре-дезарт. Весьма вероятно, что Сар вступил в Коммунистическую партию Франции именно в это время, возможно, как кандидат в члены, с целью подготовки для работы в рядах сопротивления в Камбодже. Может быть, его продвигал Тиоунн Мумм, самый известный кхмерский коммунист, однако это невозможно подтвердить.[62]

И вновь, как часто бывало в жизни Салот Сара, тайна окутывает один из ключевых моментов и скрывает важное решение — сточки зрения его биографии, наверное, самое важное решение в его жизни. Несколько интересных вопросов так и остаются без ответа. Когда именно Сар стал коммунистом? До или после фестиваля в Восточном Берлине? До или после переворота, организованного Сиануком? И кто был его покровителем в партии? Кем были его непосредственные начальники? Посещал ли он собрания партийной ячейки? Какие партийные обязанности на него возлагались?[63]

Другой вопрос необходимо связать с мотивами, побудившими Салот Сара вступить в коммунистическую партию. Как мы уже видели, он вел довольно легкомысленную жизнь и вряд ли был способен долгое время придерживаться одних взглядов. Его статья в «Кхмер нисут» свидетельствует о несистематическом чтении работ по марксизму-ленинизму, и в отличие от многих товарищей, Сар не имел влияния в студенческих кругах. Нельзя сказать, было ли его решение стать коммунистом внезапным или он принял его после долгих раздумий. При этом здесь невозможно определить относительную значимость амбиций, идеалов, давления группы или вдохновителей. Похоже, Сара в партии привлекла организационная структура и возможность выдвинуться. Несмотря на то, что партии, к которым он принадлежал, сменили названия или «исчезли», до конца своей жизни Салот Сар оставался верным коммунистом и партийным функционером.[64]

Люди, знавшие Сара как партийного товарища и давшие интервью в 1980-х годах после того, как средства массовой информации сделали из него дьявола, неохотно рассказывали об этом периоде его жизни. Единственный ключ к разгадке дает книга Дебре о камбоджийском коммунизме, опубликованная в ноябре 1976 года. В ней содержатся уже цитированные высказывания об убежденности Сара и его амбициях. За исключением рассказа о вспышке, который приводит Дебре, Салот Сар был скрытен. Он признавался Нейту Тейеру: «Я никогда не говорил о себе. Я был молчаливым».[65]

Кажущееся отсутствие личных амбиций — как у Сталина и Хо Ши Мина в отличие от Ленина и Мао — способствовало его целям и согласовывалось с невозмутимостью, которую он всегда демонстрировал. Сар хотел, чтобы его взлет считался ответом на исторические императивы, патриотизм и желания других людей, а не стратегическим планом или заранее рассчитанными действиями с его стороны.

15 декабря 1952 года Салот Сар вновь приехал в Марсель и взошел на борт «Ямайки» — на этот раз для того, чтобы вернуться домой. Как же он оценивал сорок месяцев, проведенные во Франции? Никаких академических степеней он не получил. Это его не расстраивало. Судя по поведению Сара после прибытия в Камбоджу, вместо того чтобы делать карьеру или содержать семью, он посвятил себя политике. Для него как для коммуниста это означало подчиниться партийной дисциплине и готовить себя и своих товарищей к возможному захвату власти. Более конкретно это означало участие в вооруженной борьбе с французами. Эта деятельность должна была держаться в секрете. Шансы на успех были чрезвычайно малы, но Салот Сар был готов пойти на риск. Дело того стоило. После почти двадцати скучных лет учебы Салот Сару было приятно сменить направление деятельности.

Глава 3

Смена масок, 1953–1963

Присоединение к Вьетминю

Когда в январе 1953 года Салот Сар вернулся в Камбоджу, какое-то время он жил у своего брата Лот Суонга в Пномпене. Суонг отметил, что Сар начал интересоваться политикой. «Я думаю о народе», — говорил Сар брату. Кроме того, он «превозносил Советский Союз, расхваливал его на все лады и говорил о своей работе в Югославии». Сар рассказал Суонгу, как много он узнал от своего «учителя» в Париже — от Тиоунн Мумма.[66] Меньше чем через месяц он покинул дом Суонга, чтобы присоединиться к Сопротивлению. Время от времени он возвращался в Пномпень и рассказывал брату о своих попытках войти в контакт с антифранцузскими некоммунистическими партизанскими отрядами под командованием принца Нородома Чантараингсея в соседней провинции Компонгспы или с теми, которыми командовал Сон Нгок Тань на северо-западе. Брат Сара Салот Чхай был связан с обеими партизанскими группами. Действительно, в интервью Стиву Гедеру в 1975 году Салот Чхай вспомнил, как он уговаривал своего брата сотрудничать с Чантараингсеем. Салот Сар ответил ему, что, на его взгляд, Чантараингсей был «феодалом» и намекал на присоединение к «тем, кто вовлечен в вооруженную борьбу» — другими словами, к движению Кхмер Иссарак, в котором первую скрипку играли вьетнамцы. Скрывая свои намерения от обоих братьев, Салот Сар выказал заинтересованность в том, чтобы встать на сторону «самых искренних сторонников демократии».[67]

Во время одного из визитов в столицу, Салот Сар установил контакт с Фам Ван Ба, местным представителем Коммунистической партии Индокитая, и попросил, чтобы его приняли в партию на основе членства в Коммунистической партии Франции. В интервью 1981 года Ба рассказал, что он проверил мандат Сара, связавшись с Парижем через Ханой. Эта процедура заняла пару недель. Затем Ба ввел Сара в КПИ, ведшей свою игру с Кхмерской Народно-революционной партией. (Стив Гедер метко называет это зачаточное кхмерское образование «партией тайного единого фронта», что является семантически противоречивым понятием). Предположительно, членство Сара во Французской коммунистической партии дало ему право вступить в Коммунистическую партию Индокитая, существование которой хранилось в секрете от непосвященных, не являвшихся коммунистами.

Вступление Сара в партию состоялось в Восточной Камбодже, куда он прибыл в августе 1953 года. Так или иначе, вскоре он присоединился к сопротивлению, которым руководил Вьетминь. Сар работал в штабной ячейке. Она наполовину состояла из кхмеров, наполовину — из вьетнамцев. По словам Фам Ва Ба, Сар был «молодым человеком средних способностей, но с амбициями и жаждой власти». Он пошел работать в отдел массовой пропаганды и позднее стал посещать школу для партийных кадров.[68]

Много лет спустя, после того как вьетнамцы отправили Пол Пота в ссылку, его сторонники пожаловались, что в 1953 году таким образованным людям, как Сар, «давали задания, не имевшие никакого отношения к их навыкам; среди прочего им поручалась рутинная работа и организация перевозок органических удобрений на поля». Возможно, подобные поручения могли задеть самолюбие Сара, однако он никогда не питал неприязни к партийной дисциплине. Сар должен был ясно понимать, что вьетнамцы и их камбоджийские товарищи записали его в актив. Чтобы как-то проиллюстрировать это, Фам Ван Ба вспомнил,[69] как он контролировал политическое обучение Сара. Благодаря своему происхождению Сар идеально подходил для работы в интересах Коммунистической партии Индокитая, нацеленной на преодоление разрыва между различными диссидентскими группами. Сара, не имевшего боевого опыта и не знавшего вьетнамского языка, определили в штаб коммунистов, располагавшийся рядом с границей, а не в менее престижную и более уязвимую точку. Он вновь без особых усилий занял привилегированное положение. Похоже, вьетнамцы и их камбоджийские соратники берегли Сара для важной работы. Работа в штабе, на передовой двух национально-освободительных движений, была своеобразным вступительным экзаменом.

Ценность Салот Сара в глазах вьетнамцев в значительной степени объяснялась его связями с городской камбоджийской элитой, демократами и французскими коммунистами. Его скромные, без претензий, манеры, европейское образование, готовность и желание учиться компенсировали невыразительные достижения в учебе, дворцовые связи и поверхностное знакомство с марксизмом-ленинизмом. Придя на вьетнамскую границу и предложив свои услуги, он перебежал дорогу своим более компетентным товарищам во Франции, таким, как Иенг Сари, Хоу Йоуну и Тиоунн Мумму, а также радикалам из Пномпеня, которые все еще колебались в своем отношении к коммунизму либо не хотели рисковать.

Сведения о том, как Сар относился к месяцам, проведенным в сопротивлении, не сохранились. Возможно, он рассматривал царившую в штабе грубоватую атмосферу как продолжение парижской вольницы, и приятное погружение в рабоче-крестьянскую среду напоминало поездку в Югославию. Он был польщен тем, что его выделили Фам Ван Ба и Ту Самут. Быть может, Сар чувствовал, что его жизнь начала набирать скорость.

Жизни Салот Сара мало что угрожало. К середине 1953 года Первая индокитайская война уже затихала, по крайней мере, в южных районах Индокитая. Французы были готовы предоставить независимость некоммунистическим элементам федерации, одновременно продолжая войну с коммунистами, главным образом, в Северном Вьетнаме. В ноябре 1953 года под давлением Сианука Франция даровала Камбодже независимость. Это позволило правителю утверждать, что его «королевский крестовый поход», начатый годом ранее, удачно завершился. Вскоре после получения независимости борьба между французами и силами сопротивления прекратилась. В течение нескольких следующих месяцев многие некоммунистические отряды сопротивления объединились с кабинетом Сианука. Силы, находившиеся под командованием вьетнамцев, ожидали дальнейшего развития событий.

Оставаясь на границе, Салот Сар продолжал свое политическое образование. Его наставником стал Ту Самут, «состоятельный кхмер из Кохинхины», почти на десять лет старше Салот Сара. Во время Второй мировой войны Самут был монахом, связанным с Институтом буддизма. В 1945 году он сложил с себя сан, чтобы вести пропаганду для Вьетминя в Восточной Камбодже и среди кхмерского меньшинства во Вьетнаме. В ряды Коммунистической партии Индокитая он вступил в 1946 году. Самут был искусным и вдохновляющим оратором. Впоследствии один из его бывших студентов сказал, что по «учтивости, скромности и легкости характера его можно было сравнить с Хо Ши Мином».[70]

Ту Самуга можно поставить в один ряд с другими людьми от Кван Сифана в 1940-х годах до Иенг Сари, Кенг Ваннсака, Тиоунн Мумма и Кхьё Поннари в 1950-е. Подобно им, Самут был идеалистом, охваченным страстью учить и вызывавшим привязанность и уважение к себе. Единственное, что отличало его от остальных, — буддистское, а не французское образование. Возможно, это притягивало Сара, поскольку он испытывал явное желание быть больше кхмером, чем французом. Более цинично было бы думать, что Сар втерся в доверие к Самуту, усматривая в этом способ выдвинуться вперед. С другой стороны, красноречие и патриотизм Ту Самута, его преданность делу привлекли молодого человека. Они работали вместе на протяжении девяти лет.[71]

В мае 1954 года прибыл на границу и начал сотрудничать с Салот Саром двадцатипятилетний революционер Сок Туок. Это закончилось в 1978 году, когда Туок, ставший к тому моменту заместителем премьер-министра и известный под именем Ворн Вет, по распоряжению Пол Пота был вычищен из партии за «провьетнамские» взгляды. В своем признании Вет вспомнил о встрече «братьев из Франции» в Восточной Камбодже, а также свое политическое обучение под руководством Ту Самута. Его восторженное отношение к Самуту предваряет высказывания многих студентов, учившихся у Салот Сара/Пол Пота: «Он сделал меня таким счастливым, и я верил в него (чхоеу чо’т). Когда он начал читать курс, я изо всех сил пытался понять его, а когда приступил к пропагандистской миссии, я отправился вслед за ним. Это заставило меня осознать ясные реалии революции».[72]

Женева и выборы 1955 года

К середине 1954 года Вьетминь и камбоджийские товарищи находились в подвешенном, хотя и в оживленном состоянии, ожидая результатов международной конференции, проводившейся в Женеве. Участники конференции должны были оформить завершение Первой индокитайской войны. Рассчитанная на несколько месяцев конференция была созвана вскоре после того, как французская армия потерпела унизительное поражение при Дьен Бьен Фу в Северном Вьетнаме. Советский Союз и Великобритания были приглашены как члены Совета безопасности ООН. Обе державы стремились урегулировать конфликт. В число участников конференции входили Франция, Соединенные Штаты (их антикоммунистический настрой был непоколебим), Китайская Народная Республика (недавно ввязавшаяся в войну с США в Корее) и представители правящих структур Индокитая.

Подписанное в июле Женевское соглашение предусматривало разделение Вьетнама по семнадцатой параллели до проведения всенародных выборов, а также выделение в Лаосе районов для перегруппировки бойцов лаосского сопротивления. Те, кто сражался с Вьетминем в Южном Вьетнаме, могли либо сложить оружие и вернуться к гражданской жизни, либо отойти к северу. Для камбоджийских участников сопротивления не было выделено никакой зоны внутри Камбоджи. Не было предусмотрено для них и условий на какой-либо другой территории. Большинство камбоджийских бойцов приветствовало независимость и решило вернуться домой. Однако более тысячи остальных камбоджийцев было эвакуировано в Северный Вьетнам. Среди эвакуированных были такие кхмерские коммунисты, как Кео Мони, Сьё Хенг и Ту Самут, а также трое парижских друзей Сара — Сьен Ан, Рат Самоён и Юн Соёрн. Несколько из них, включая Ту Самута и Сьё Хенга, вернулись на родину в 1955–1956 годах. Остальные кхмеры остались во Вьетнаме. Других бывших партизан, в число которых попали Сок Кнол и Салот Сар, направили в Пномпень для работы в Коммунистической партии Индокитая. Сок Туок приехал в столицу в октябре 1954 года, уже после Салот Сара.[73]

Согласно условиям Женевских соглашений относительно Камбоджи, выборы в Национальное Собрание страны должны были состояться в 1955 году. Они должны были проходить под наблюдением международной контрольной группы, состоящей из польских, индийских и канадских делегатов. Выражалась надежда на то, что бывшие участники сопротивления будут интегрированы в общество, присоединившись к политическим партиям либо соревнуясь с ними за голоса избирателей.

В отличие от своих вьетнамских и лаосских «коллег» король Сианук стал важным политическим деятелем. Он считал, что добился независимости для Камбоджи в одиночку, без чьей-либо помощи. Сианук хотел играть в Камбодже более значимую роль, чем это было предусмотрено конституцией. И поскольку он никогда не питал особого уважения к Национальному Собранию, теперь ему хотелось управлять страной без всякой оппозиции. Сего точки зрения, оговоренные в Женеве выборы представляли собой, с одной стороны, помеху, а с другой — удобную лазейку.

Демократы, по-прежнему пользовавшиеся широкой поддержкой народа, рвались участвовать в предвыборной кампании. Еще до Женевской конференции Кенг Ваннсак, Эа Шичау и несколько других членов партии прилагали усилия, чтобы перевести Демократическую партию на более радикальную, антиамериканскую позицию. Усвоив антиамериканские настроения во Франции, эти люди опасались, что американские «империалисты» придут на смену французам и что Сианук будет искать союза с американцами или присоединится к Организации договора Юго-Восточной Азии (СЕАТО), созданной по настоянию США после Женевской конференции.

Разделявший подобные взгляды Тиоунн Мумм вернулся в Камбоджу в июле 1954 года и начал тесно сотрудничать с Ваннсаком и Шичау. Кроме того, он возобновил отношения с Салот Саром, который жил в южной части города под вымышленным — первым из многих — именем. В январе 1955 года Мумм, Шичау и Ваннсак совершили бескровный переворот в Демократической партии, отстранив от руководства нескольких членов партии, входивших в число ее основателей и захватив власть в исполнительном комитете. Салот Сар продолжал действовать за кулисами. Без сомнения, больше никто не предпринял такой меры предосторожности, как изменение имени. Любопытно, что спустя год кое-кто знал Сара под именем «Пол». Этим псевдонимом он пользовался в Париже, по крайней мере, один раз. Возможно, он использовал это имя знакомясь с Тиоунн Муммом.[74]

Ни один из тех, кто вспомнил Сара в этот период, не знал, чем он занимался или кто платил ему, ибо видимых источников материальной поддержки у него не наблюдалось. Как это часто случалось, Сар наслаждался разнообразием ролей. В его обязанности входило установление связи с радикальными демократами в Пномпене от имени Коммунистической партии Индокитая (без подтверждения его собственного членства в партии) и подготовка выборов 1955 года. Весьма вероятно, что в столицу его направили Ту Самут и Фам Ван Ба, чтобы он, используя свои знакомства с демократами, подтолкнул партию влево, одновременно продвигая дело группы Прачеачон, объединения-прикрытия, черпавшего силу в бывших партизанах и намеревавшегося принять участие в выборах. Несколько месяцев перед выборами Сар, вероятно, писал для радикальной газеты «Саммаки» («Солидарность»), редактором которой был его брат Салот Чхай.

Кроме того, Мумм и Сар разделяли собственно коммунистическую программу. Они надеялись подготовить почву для того, чтобы взять контроль над Камбоджей в свои руки. Не исключено, что это должно было совпасть со всенародными выборами во Вьетнаме, назначенными на 1956 год. Многие, включая американцев, ожидали, что на этих выборах победят коммунисты. В то время и Мумм, и Сар согласились с вьетнамским руководством недавно образовавшейся камбоджийской партией во многом так же, как их французские коллеги принимали рекомендации от Советского Союза. Члены группы Прачеачон также действовали в соответствии с руководящими указаниями Коммунистической партии Индокитая. Правда, в отличие от Салот Сара и Тиоунн Мумма эти люди происходили из рабоче-крестьянской среды, обладали боевым опытом и не имели никаких дипломов и связей с камбоджийской элитой.[75]

Бывший одноклассник Салот Сара, Чхай Ят, вспомнил свою встречу с ним в Пномпене в 1954 году. Ят работал с фракцией Таня в Демократической партии и надеялся на то, что такие же сторонники Таня, как и он сам, могли бы кое-что сделать для будущего Камбоджи. Чхай Ята подозревали в коммунистическом уклоне, так что Салот Сар попытался убедить его, сказав, что «колесо истории» велело камбоджийцам дружелюбно относиться к вьетнамцам, «которые настолько сильнее». Кроме того, Сар продвигал идею Индокитайской федерации, одобрительно сравнивая ее с Советским Союзом и его сателлитами и даже с Соединенными Штатами. «Разве эти государства истребляют друг друга?» — задавал риторический вопрос Сар.[76]

Кенг Ваннсак также встречался с Салот Саром несколько раз в 1954–1955 годах. Он был поражен «сдержанностью и умом» своего бывшего протеже, его серьезностью и политической активностью. Всего этого он не заметил в Париже. Ваннсак и Сар трудились вместе: им нужно было усилить радикальные тенденции в партийной политике демократов и повысить образовательный уровень электората. Под этим подразумевалось объединение различных течений, находившихся в оппозиции французам, — тех, кто хотел сотрудничать с вьетнамцами, и тех, кто не доверял им; тех, кто был готов продолжать вооруженную борьбу, и тех, кто не желал этого делать; тех, кто хотел реформировать камбоджийское правительство, и тех, кто мечтал свергнуть его. В этом им стала помогать Кхьё Поннари, которая после возвращения из Парижа в 1951 году начала преподавать камбоджийскую литературу в одном из коллежей в Такео.[77]

Во время предвыборной кампании 1955 года камбоджийским избирателям впервые стал доступен широкий спектр политических мнений. Такой ситуации в стране больше не возникало вплоть до выборов 1993 года, прошедших при поддержке ООН. На левом фланге находились законспирированная Коммунистическая партия Индокитая, ее авангардная группа Прачеачон и радикальные демократы, возглавляемые Тиоунн Муммом и Кенг Ваннсаком. Центральную позицию занимали сторонники Таня и другие члены Демократической партии, напуганные радикальными тенденциями. Справа располагались те, кто был связан с Либеральной партией и с антидемократическими группировками, сформировавшимися в начале 1950-х. Лучше всего была организована партия демократов, хотя в некоторых сельских районах, особенно на востоке и на юго-западе, унаследовав популярность вооруженного сопротивления, быстро пустил глубокие корни Прачеачон.

Большинство наблюдателей считало, что появились условия для новой победы демократов на выборах. Подобная перспектива воодушевляла Ваннсака и его друзей, однако огорчала представителей более консервативно настроенной камбоджийской элиты, которые к этому моменту связывали свои политические успехи с королем. У этих людей отсутствовала цельная идеология; они рассчитывали на харизму Сианука, его враждебность по отношению к демократам и на то, что их поддержка приведет короля к власти. Они пришли из партий, никогда не получавших представительства в Национальном Собрании, и возмущались «монополией» демократов на власть. В декабре 1954 года они объединили свои силы для создания «неполитической» группировки, обещавшей хранить верность королю. В число известных участников этого объединения входили Нхек Тиулонг, Сам Сари, Лон Нол и Сисоват Сирик Матак.[78]

Все кандидаты, принимавшие участие в выборах, были настроены оптимистично, но лишь у Сианука имелся доступ к государственному аппарату принуждения. В сочетании с популярностью в сельских районах и его новым политическим мастерством это преимущество было решающим. В конечном счете, Сианук уничтожил всякую возможность политического плюрализма, вынудил своих противников уйти в подполье и способствовал выживанию камбоджийского коммунистического движения, единственной политической группировки, готовой действовать в условиях секретности.

Действия Сианука в предвыборной кампании 1955 года предвещали методы, которыми он будет пользоваться, управляя Камбоджей на протяжении последующих пятнадцати лет. В феврале при его поддержке был проведен референдум. Избирателей просили одобрить Королевский крестовый поход за независимость. Голосование проходило открыто, и те, кто был против короля, просто выбрасывали бюллетень с изображением Сианука, тем самым нанося оскорбление монарху, которое могло послужить основанием для ареста. После того как 95 % электората проголосовало в соответствии с его ожиданиями, Сианук решил выйти на политическую арену. Королевская власть в Камбодже была чисто формальной, ограниченной конституцией. Понимая это, Сианук отрекся от престола в пользу своего отца и начал свою кампанию в качестве «обычного гражданина».

Его действия стали для всех неожиданностью. Превратившись в частное лицо, Сианук надеялся столкнуть политические партии между собой и навязать Камбодже бонапартистский консенсус. Для достижения этих целей он частично солидаризовался с демократами и Прачеачоном во взглядах на внешнюю политику. В апреле 1955 года Сианук посетил конференцию в индонезийском городе Бандунге, в которой принимали участие бывшие колонии, недавно добившиеся независимости. Вернувшись, Сианук объявил, что во внешней политике будет придерживаться позиции «неприсоединения», как того требовали демократы. Чтобы нейтрализовать консервативную оппозицию, принц также подписал с Соединенными Штатами соглашение о военной помощи.

Затем Сианук создал национальное политическое движение под названием «Сангкум Реастр Ниюм» («Народная социалистическая община»), участникам которого не разрешалось вступать ни в какие другие политические партии. Чиновники стали массово присоединяться к нему. Сотни демократов, трудившихся в правительстве и отказавшихся присоединиться к Сангкуму, лишились своих постов, а те, кто работал на другие политические партии, преследовались и подвергались арестам. Радикальные газеты были закрыты, а их редакторы отправлены на несколько месяцев в тюрьму.

Кампания набирала обороты, и Сианук время от времени обвинял своих противников в сочувствии коммунизму, т. е. системе, которая, по его мнению, была чужда большинству кхмеров. После того как Сангкум одержал решительную победу на выборах, его газета расписала, какой стала бы жизнь в Камбодже, если бы к власти когда-нибудь пришли коммунисты: «Не останется ни одного счастливого. Все станут работать на правительство. Никто не будет ездить на машинах или велосипедах; людям запретят носить красивую одежду, все будут одинаково одеты в черное. Нельзя будет наслаждаться вкусной едой. Если вдруг вы съедите больше положенного, а правительство узнает об этом, вас схватят и расстреляют».[79] Это удивительное пророчество о практике социализма, написанное с определенной целью, начало сбываться в апреле 1975 года, когда отряды коммунистов освободили Пномпень и эвакуировали его население.

Для многих камбоджийцев демократы по-прежнему предлагали реальную альтернативу, с одной стороны, Сиануку, а с другой — коммунистическому сопротивлению под руководством вьетнамцев. Когда предвыборная кампания набрала обороты, Кенг Ваннсак и другие демократы высказались против кумовства и коррупции, предупредив избирателей об опасностях союза с Соединенными Штатами. Кроме того, Ваннсак критиковал доколониальную традицию абсолютизма в Камбодже. Толпы людей аплодировали ему. Кандидаты от Прачеачона были более сдержаны, однако делали упор на схожие проблемы и пользовались широкой поддержкой нескольких провинций.

Поскольку большинство кандидатов от Сангкума не были выдающимися личностями, Сианук понял, что победу никто не гарантирует. Поэтому он поручил своим людям арестовать Кенг Ваннсака и нескольких других политических лидеров накануне выборов. Ваннсака держали без суда и следствия несколько месяцев. Объединения Демократов были развалены, их кандидаты побеждены; некоторые устроители избирательной кампании убиты. Под угрозой ареста Тиоунн Мумм поспешно бежал во Францию. На Салот Сара никто не обратил внимания.[80]

Без использования подобной тактики кандидаты Сангкума получили бы, вероятно, лишь две трети мест в Национальном Собрании. Однако Сангкум заявил, что получил девяносто одно кресло и голоса 630 000 избирателей — больше 80 % проголосовавших. По официальным данным, за демократов проголосовало 90 000, а за Прачеачон — 30 000 человек. Эти цифры убедили Сианука в том, что теперь в Камбодже можно хозяйничать как в собственном поместье. Выборы ознаменовали собой окончание плюрализма в Камбодже и начало пятнадцатилетнего единоличного правления Сианука.[81]

В сентябре 1977 года, выступая с речью, в которой говорилось о победе камбоджийского коммунистического движения, Пол Пот взглянул на эти выборы с другой точки зрения, отметив, что «народные силы по всей стране поддерживали революцию и прогрессивную позицию против реакционеров и американского империализма. Однако люди не могли голосовать за прогрессивных представителей, потому что правящий класс прибегнул к своему обычному оружию — судам, законам, тюрьмам и прочим средствам подавления».[82]

За несколько последующих лет движение Сангкум и переменчивый Сианук, любивший быть в центре внимания, монополизировали политическую сферу в Камбодже. Как многие другие, Салот Сар воздерживался от подражания стилю Сианука. Действительно, стремление Сара не быть на виду, его нейтральное поведение и соблюдение партийной дисциплины были отчасти реакцией на пышность режима Сианука.

Превращение в учителя

После выборов Салот Сар остался без дела. Лот Суонг и Чеа Сами беспокоились по поводу того, что у него нет работы. Дружба Сара с Кхьё Поннари во время избирательной кампании окрепла и превратилась в любовь: они поженились. Скромная церемония бракосочетания состоялась в июле 1956 года. К этому времени Поннари было уже за тридцать, она несколько лет работала учительницей. Ученики ее уважали, но некоторые современники не одобряли увлеченность карьерой, участие в политике и аскетизм. Поннари была маленького роста, изящной, даже элегантной женщиной, однако не носила украшений и не пользовалась косметикой. Она носила стрижку в «старомодном китайском стиле» и предпочитала одежду темных цветов. За глаза ее называли «старой девой». Лим Кёки, один из учеников Поннари в Лицее Сисовата в 1956 году, вспоминает, что за несколько месяцев до свадьбы «старая дева» начала «красить губы и носить кое-какие украшения». Какое-то время казалось, что она оттаяла и стала более понятной, контактной. «Она казалась такой счастливой, — говорил Лим, — и мы радовались за нее».

Нам ничего не известно о том, что привлекло Сара и Поннари друг к другу. По-видимому, их свадьба изрядно удивила общих знакомых. Немногие камбоджийские мужчины женились на женщинах старше себя, а женщины с таким социальным статусом, как у Поннари, по крайней мере, в 1950-х, редко выходили замуж за мужчин с настолько невзрачными перспективами и низким уровнем образованности. Возможно, Поннари и Салот Сара сблизила свойственная им обоим приверженность к утопичной политике и идея нелегальной деятельности, направленной на преобразование страны. Не исключено, что они надеялись работать в одной команде с Кхьё Тирит и ее мужем Иенг Сари, которые в скором времени должны были вернуться из Франции. В качестве более прозаического объяснения можно предположить, что Поннари, как и многие другие люди до и после нее, попала под обаяние Салот Сара и согласилась связать свою судьбу с тем, кто готов был отдать жизнь ради великой идеи. В свою очередь, Сара привлекли незаурядный ум и изысканные манеры Поннари. По воспоминаниям Чеа Сами, известие о свадьбе привело ее в восторг; она надеялась, что брак заставит Салот Сара остепениться и обустроиться.[83]

В то время Поннари преподавала камбоджийскую литературу в Лицее Сисовата. Примерно в это время Салот Сар начинает преподавать французский язык, историю, географию и право в недавно созданном частном коллеже Чамраон Вичеа («Прогрессивное знание») в Пномпене. Это последние известные нам сведения о том, что происходило с Саром вплоть до 1975 года, когда в партийных документах и признаниях неожиданно обнаружились восторженные и благоговейные отзывы о нем. Интригует то, что во всех наблюдениях появляется схожий образ сдержанного, располагающего к себе учителя, любящего своих студентов, умеющего красиво, но просто говорить, честного, человечного, контактного и легко вызывавшего уважение к себе. Был ли этот образ естественным? Или же являлся просто маской? Или же и тем и другим? Сколько в нем было от воспитания Сара, его предпочтений и коммунистической подготовки? Эти вопросы стали ключевыми для понимания Салот Сара/ Пол Пота. В то же время на них невозможно ответить. Вероятно, Сар был умелым манипулятором, но этого уже не докажешь.

Многие воспоминания о Салот Саре связаны с его профессиональными качествами. Выбрав себе роль педагога, Сар воспользовался почитанием, которым исконно пользовались у камбоджийцев учителя. Это уважение вырабатывалось долгими столетиями, когда образование в Камбодже находилось в руках индуистских брахманов и буддийских монахов. Во времена Французской третьей республики (а именно тогда и рос Салот Сар) учителя занимали достаточно высокое положение в обществе. Бывший инженер сказал мне, что «в камбоджийской системе даже учитель математики преподает этику». По традиции студенты почитали учителей, равно как и старших родственников, получая взамен наставления. Старшие братья (бонг) и преподаватели, отвечавшие на это теплотой и добротой, встречались редко и уважались вдвойне. Салот Сару не удалось привлечь к себе внимание в качестве студента, но он добился быстрого успеха, став преподавателем «прогрессивного знания».

В 1959 году один из студентов Поннари, Йу Самбо, решил навестить ее с несколькими своими друзьями. К тому времени Поннари и Салот Сар проживали в южной части города неподалеку от Чамраон Вичеа. Самбо обнаружил, что в комнатах царила безупречная чистота. Мебели немного, зато вся она блестит. Книг тоже мало, а на стенах висело несколько «картин, изображающих сценки из китайской жизни». В тот день Самбо впервые встретился с Салот Саром. Он нашел, что Сар «хорошо выглядит с’аатс’ом,)… весьма дружелюбен… я смог почувствовать исходящее от него его добродушие (чет л’оо)… Я сразу же проникся его обаянием (кхоондж куо ои сроланх) и понял, что хотел бы стать его другом на всю оставшуюся жизнь». Гладкое лицо Сара, его низкий голос и спокойные жесты обладали завораживающим действием. Он казался человеком, способным «объяснять вещи так, что ты начинал мечтать о справедливости и всей душой ненавидеть коррупцию». Позже Самбо принимал участие в неформальных семинарах, на которых молодые люди — младшие офицеры, учителя и студенты — обсуждали Камбоджу и свою роль в истории страны. По воспоминаниям Самбо, Сар руководил дискуссиями, не раскрывая своей политической принадлежности и яростно критикуя нечестность, процветавшую в правительственных кругах.[84]

Чамраон Вичеа обеспечил Салот Сара сценой для раскрытия его политических талантов и условиями для его подпольной партийной работы. Еще один частный коллеж, Камбудж’бот, в 1950–1960-х годах почти полностью укомплектованный коммунистами, был создан демократами в 1952 году после совершенного Сиануком переворота. Название коллежа в переводе означает «сын Кампучии». Этим псевдонимом пользовался принц Ютевонг, когда писал статьи для демократической прессы. Обе школы удовлетворяли потребности студентов, не сдавших экзамены в рамках государственной системы коллежей, унаследованной от колониальных времен. Тем учащимся, которым удавалось сдать экзамены по окончании обучения в коллеже (те самые, которые Салот Сар завалил в 1948 году), разрешалось поступать в лицей. Многие родители охотно платили небольшое ежегодное вознаграждение, надеясь обеспечить своим детям должности в государственном аппарате, которые обычно доставались выпускникам лицеев. Четырехгодичный курс обучения в Чамраон Вичеа заканчивало около трехсот студентов.[85]

Как появился коллеж — не известно. По словам Чхай Ята, в него вложили средства Лон Нол, принц Нородом Чантараингсей и другие личности, рассматривавшие подобное учебное заведение как способ помещения капитала и уравновешивания влияния демократов в Камбудж’боте. Возможно, Сар получил должность в коллеже благодаря школьной дружбе с братом Лон Нола Лон Ноном и связям своей семьи с Чантараингсеем. Никто посторонний не знал о работе Сара с коммунистами. Но даже если бы о них стало кому-то известно, их бы не восприняли всерьез. Тем не менее коллеж Чамраон Вичеа, как и Камбудж’бот, вскоре превратился в пристанище для радикалов, тех, у кого недоставало квалификации для преподавания в более престижной государственной системе, где к тому же больше платили.[86]

Вполне понятно, почему Сар решил стать учителем. Его всегда влекло к профессии, позволявшей играть разнообразные роли и скрывать политические симпатии за склонностью к нравоучениям, а амбиции — под маской молчаливого и скромного человека. Сложно представить себе другое занятие, которое он мог бы выбрать, преследуя такие цели. Сару не хватало образования, чтобы преподавать в государственной образовательной системе. С другой стороны, он не желал продолжать учебу и не думал о том, чтобы стать рабочим, бизнесменом или чиновником. Без земли и капитала ему трудно было бы податься в помещики или предприниматели. Карьера в области леворадикальной журналистики грозила разоблачением и была чревата слишком многими опасностями. А вот преподавательская деятельность была подходящим выходом из положения. К тому же она обеспечивала прикрытие, необходимое Салот Сару для продолжения партийной работы и вовлечения молодежи в коммунистическое движение.

Он был талантливым, популярным педагогом, постепенно завоевавшим репутацию, которой пользовались его собственные наставники Кван Сифан и Ту Самут. Красочный портрет Салот Сара того времени представляет нам писатель-романист Сот Полин. В 1959 году он изучал у Сара французскую литературу.

«Я все еще помню, как Пол Пот преподавал на французском, — его речь была спокойной и музыкальной. У него имелась очевидная тяга к французской литературе в целом и к французской поэзии — в частности: Рэмбо, Верлен, де Виньи. Много лет спустя, находясь в Париже, я видел его выступление по телевизору и слышал, как он говорил по-камбоджийски. Несомненно, это тот же человек — его смех, его манера подбирать слова, его искренность… Он говорил быстро, не пользуясь записями, иногда подыскивая слова, но всегда без запинки, с полузакрытыми глазами, вдохновленный собственным же лиризмом… Студенты были покорены этим приветливым преподавателем, неизменно одетым в белую рубашку с короткими рукавами и темно-синие брюки».[87]

Другой студент, которому в 1962 году Сар преподавал историю вспоминал, что Сар преподносил предмет так, как требовал бы Сианук, отдавая принцу должное за то, что тот добился независимости для Камбоджи. Данный подход приветствовался на вступительных экзаменах в лицеи, которые студенты планировали сдавать в будущем. По воспоминаниям этого студента, Салот Сар говорил «мягко, медленно и понятно и на правильном французском». Он старался упростить свой синтаксис, чтобы студенты могли понять и точно воспроизвести его формулировки на экзаменах. «Он пользовался популярностью у студентов, считался хорошим и очень корректным в своих методах учителем».

Третьему студенту, Ом Наронгу, Сар преподавал французскую литературу в 1959 году. По воспоминаниям Наронга, Сар «учил, потому что хотел, чтобы мы это знали». В памяти студента сохранились частые улыбки Сара и его неизменная, непритязательная одежда: «Он всегда носил белую рубашку с короткими рукавами, доходившими до локтей, и темно-синие брюки… Все знали, что он был коммунистом». Однако это не огорчало студентов, связывавших коммунизм с порядочной, антимонархической точкой зрения. Так или иначе Сар никогда не вводил радикальные идеи в процесс преподавания, приберегая их для групп, куда входили только посвященные. По-видимому, в 1950-е годы понятие «коммунист» в Камбодже зачастую ассоциировалось с людьми, имевшими простые вкусы, приличное образование и ненавидевшими коррупцию. По словам Наронга, «они были единственными, кто заботился о бедных».[88]

Партийный боец

К 1956 году Сар ловко оперировал уже несколькими масками. Он был известен членам Прачеачена как «Пол» и, возможно, под некоторыми другими именами и как «Салот Сар» — друзьям за пределами коммунистического движения. Он также работал с товарищами из Коммунистической партии Индокитая. Эта группа людей была гораздо меньше. Они охраняли своих камбоджийских лидеров Ту Самута и Сьё Хенга и закладывали основы для расширения Коммунистической партии Камбоджи и улучшения ее организации, ожидая на это разрешения от Вьетнама. Неизвестно, продолжала ли существовать под своим названием созданная в 1951 году Кхмерская Народно-революционная партия — это тоже одна из тайн, окутывающих историю коммунистического движения в Камбодже. Мей Манн, бывший член КПК, в 1997 году сказал Стиву Гедеру, что в 1950-х годах у партии «не было названия». Похоже на то, что ее роль взял на себя Прачеачон. Те, кому была известна вся правда о Саре, сами работали в условиях строгой секретности. Их мир псевдонимов, тайных встреч, пронумерованных баз и явочных квартир наводит на мысль о том, что быть коммунистом в Пномпене — захватывающее занятие, особенно для таких, как Салот Сар, связанных с элитой и защищенных от преследований полиции.[89]

После свадьбы Салот Сар отделился от своего брата и невестки, воспитавших его, хотя каждый год прилежно посещал буддийские церемонии почитания умерших, проводившиеся в родном Прексбауве. Последний раз он побывал там в 1959 году на похоронах отца. Он мало виделся и с Кенг Ваннсаком. Частично его отчужденность можно объяснить приездом из Парижа Кхьё Тирит и Иенг Сари в начале 1957 года. Какое-то время Салот Сар и его жена жили вместе с ними и их маленькой дочерью Ванни.

Они вчетвером снимали дом к западу от дворца, принадлежавший семье сестер. Соседи были удивлены тем, что они отказались нанимать домашних слуг по идеологическим соображениям. Вскоре Сари начал преподавать в Камбудж’боте и с головой окунулся в тайную политическую деятельность.[90]

Сложно сказать, что повлекла за собой эта политическая работа, насколько важные позиции занимал Салот Сар и входил ли он в руководство коммунистического движения. Его имя никогда не фигурировало в связи с упоминанием Прачеанона. Хотя Сар был широко известен как человек прогрессивных взглядов, очевидно, им никогда не интересовалась полиция. В американском посольстве не было его биографических данных, хотя там хранились досье сотен людей, подозревавшихся в принадлежности к коммунистическому движению. В отличие от активистов других стран Сар не провел ни одной ночи в тюрьме.

Начиная с 1955 года Сар начинает делить большую часть своей тайной жизни с Нуон Чеа, коммунистом примерно одного с ним возраста. Наряду с Салот Саром/Пол Потом он удерживал важные позиции в коммунистическом движении вплоть до 1990-х годов. Нуон Чеа был выходцем из Баттамбанга китайско-кхмерского происхождения. Он родился в 1927 году в обеспеченной семье и получил имя Лау Бен Кон. Во время Второй мировой войны, когда Баттамбанг попал под контроль Таиланда, он приехал в Бангкок, где закончил среднюю школу под именем Лонг Руот. В 1945 году он поступил на юридический факультет Таммасатского университета в Бангкоке. Там он получал стипендию. Вскоре он стал членом Коммунистической партии Таиланда, не уведомив об этом свою семью. Возможно, на этот шаг его вдохновил двоюродный брат Сьё Хенг. Он тоже провел часть военного времени в Бангкоке и вступил в Коммунистическую партию в Баттамбанге в 1945 году. С того момента и до конца 1950-х годов Сьё Хенг был одним из лидеров коммунистического движения в Камбодже. Много лет спустя, уже после выхода из партии, в каком-то интервью он обмолвился, что в 1940-е годы восхищался коммунистами, покоренный их «безупречными аргументами» и считая, что вьетнамцы могли помочь освободить Камбоджу от французского гнета. Его молодого кузена привлекли к коммунизму похожие идеи, а также расцвет радикальных политических течений в Бангкоке после Второй мировой войны.[91]

В 1951 году Нуон Чеа присоединился к поддерживаемому вьетнамцами сопротивлению в Баттамбанге и стал членом Коммунистической партии Индокитая. На протяжении нескольких лет он скрывал от семьи свои политические связи, говоря близким, что просто участвует в борьбе против французов. В 1952 году он предпринял поездку во Вьетнам и прошел там какую-то политическую подготовку. В апреле 1955 года, вернувшись в Пномпень, подобно Сару, он взял себе новое имя и «занялся секретной политической деятельностью».

Можно допустить, что Чеа и Сар начали думать о будущем партии и их собственном будущем еще тогда, когда они работали вместе. В то время достижения Чеа были напрямую связаны с Сьё Хенгом, а успехи Сара — с Ту Самутом. Самут отвечал за работу в городах, а Сьё Хенг — за сельский сектор. Логично предположить, что Чеа занимался делами на селе, а Сар действовал в городской среде, и что они поддерживали связь между различными зонами (Сар — с восточной, а Чеа — с северо-западной), где во время войны действовали их руководители. И действительно, в конце 1950-х Чеа провел какое-то время в Компонгчхнанге, где и познакомился со своей будущей женой, дочерью неграмотных крестьян.[92]

Дружба Сара с Чеа напоминала в своем развитии отношения Сара с Кенг Ваннсаком, Ту Самутом и Кхьё Поннари. Каждый из этих друзей был старше Сара. Всех их можно было бы назвать «интеллигентами», словом, которое Салот Сар, вероятно, не мог употребить по отношению к себе. Многие вспоминают Сари, Ваннсака и Нуон Чеа как влиятельных, резких людей. Ни одно из этих определений не удержалось за Саром. И все же именно Салот Сар стал «Братом номер один» в камбоджийском коммунистическом движении. Сар напоминал Хо Ши Мина и других коммунистических лидеров — безыскусностью и доброжелательностью, с одной стороны, и прагматизмом, притворством и амбициозностью — с другой. Он напоминал тех, о ком говорят: в тихом омуте черти водятся. Или романтика-радикала, получающего удовольствие от маскировки, неистово преданного партии, выдвинувшегося скорее благодаря верности и манерам, чем способностям. Третья возможность, прекрасно сочетающаяся с другими, заключалась в том, что в 1950-х годах вьетнамские наставники Сара и Ту Самут сочли его понятливым учеником, с которым было легче работать, чем с другими молодыми кхмерами, такими, как Иенг Сари.

Сплочение партии

Партийная работа в 1950-е годы заключалась в организации сети активистов и подборе потенциальных кадров, не имевших мандата на революционную деятельность. Сеть старательно создавалась при помощи убеждения и образовательной работы. В Пномпене также предпринимались спорадические попытки мобилизовать малочисленный камбоджийский пролетариат, в который входили железнодорожники и портовые рабочие. На протяжении всей истории партии камбоджийские коммунисты настаивали на том, что пролетариат составляет авангард революции. Это мнение соответствовало марксистско-ленинскому учению. Однако вскоре стало ясно, что рабочих в стране недостаточно, чтобы возглавить революцию, так что вместо них авангардом стали члены коммунистической партии.

Кроме того, коммунисты в Камбодже прибегали к тактике единого фронта, когда это было нужно. Основная идея заключалась в том, чтобы временно объединиться с наибольшим количеством союзников, тем самым изолируя врагов. А получив власть, коммунисты могли разорвать отношения с союзниками. Главным врагом Камбоджи считались Соединенные Штаты, так что газеты Прачеачона, в которых Сианук не видел большой угрозы, поддерживали принца в его антиамериканских настроениях. Некоторые коммунисты открыто выступали как сторонники Сианука. Среди них были Кхьё Самфан, Хоу Йоун и Ху Ним, все — выпускники Коллежа Сианука в Компонгчаме, а также Чау Сенг, камбоджиец из Кохинхины, ездивший во Францию вместе с Салот Саром. Другие законспирированные члены партии, например сестры Кхьё и Сон Сен, делали карьеру в государственной системе образования.

Прачеачон сохранял легальный статус до 1962 года, однако существование Коммунистической партии Индокитая, якобы распущенной в 1945 году, по-прежнему держалось в тайне. Полиция Сианука сосредоточилась на преследовании членов Прачеачонской группы. Для коммунистов и сочувствующих часто проводились занятия в явочных домах Пномпеня и сельской местности.

В сельских районах, где во время Первой индокитайской войны движение достигло наибольшего размаха, камбоджийцы Коммунистической партии Индокитая пытались сохранить верность тем, кто боролся с французами. На селе успехи были неважными, поскольку в конце 1950-х Сьё Хенг утратил свой радикальный пыл. В 1956 году, устав от коммунизма, он вернулся из Вьетнама, однако продолжал оставаться лидером еще года два или три, выполняя приказы вьетнамцев. Это был период, когда вьетнамские коммунисты убеждали своих камбоджийских товарищей включиться в «политическую борьбу», что способствовало массовым арестам. Многие бывшие бойцы сопротивления, включая Сьё Хенга, не видели смысла в безоружных нападениях на правительство Сианука и не слишком верили в то, что свержение принца как-то повлияет на ситуацию в стране.

Большинство новичков, привлеченных к движению в этот период, — а таковых было немного — являлись выходцами из образованных слоев населения. Приходили студенты коллежей и лицеев, преподаватели, городские рабочие и молодые камбоджийцы, проникшиеся радикализмом за время обучения за границей. Этих людей побудили присоединиться к коммунистическому движению такие учителя, как Салот Сар, Хоу Йоун и Иенг Сари. Молодежь оскорбляла авторитарная манера правления Сианука и несправедливости, творившиеся в камбоджийском обществе; некоторые из них восхищались Китайской революцией. Они считали, что Камбодже требовалось не освобождение от иностранного господства и американских «марионеток», а уничтожение существующего социального порядка и полное его обновление. Соединенные Штаты были для революции «врагом номер один», однако в Камбодже эта враждебность распространялась на Сианука и все, за что он стоял.

Социальный состав новичков порывал с сельскими традициями, однако в то же время позволял камбоджийской революции идти своим собственным путем, а не отвечать на военные трудности вьетнамцев, как это имело место в начале 1950-х, когда сельские районы Камбоджи ограничивались лишь борьбой с французами. Теперь камбоджийское движение могло развиваться подобно другим революциям, включая и вьетнамскую. Недавно образовавшаяся партия могла сосредоточиться на пропаганде среди городской интеллигенции, привлекая в свои ряды учителей, буддийских монахов и студентов лицеев. Такая работа идеально подходила Салот Сару. В 1977 году, когда партия полностью возродила ориентацию на сельское население, Пол Пот пожаловался, что около «девяноста процентов революционных сил на селе» дезертировали, были арестованы или убиты в 1959 году. Нет доказательств того, что лидеры партии, в большинстве своем устроившиеся в городах, сожалели об этом. Пока не пришло время отказаться от тактики единого фронта и заняться вооруженной борьбой, Пномпень оставался местом, где свершались и выигрывались революционные битвы. Кроме того, Пномпень дал Сару шанс выдвинуться.[93]

В свете этих фактов об отступничестве Сьё Хенга можно было сказать: нет худа без добра. После возвращения из Ханоя он уже не занимался активной деятельностью. Какое-то время Сьё Хенг и Ту Самут жили в соседних домах в Пномпене под охраной молодых членов движения. У картежника и бонвивана Сьё Хенга эти условия вызывали недовольство; однако ввиду того, что ханойские руководители движения сделали из него лидера, Самут и его товарищи не могли заменить Сьё Хенга. Его ренегатство решило дело. В скором времени он возвратился в Баттамбанг и занялся мелкой торговлей. В течение, по крайней мере, двух лет Сьё Хенг вел политику вразрез с мнением своих бывших соратников в Пномпене, и сельский сектор движения, которому не придавалось особого значения, переживал спад. В истории партии варианта 1973 года отмечалось, что «комитет, ответственный за городское движение [группа, возглавляемая Ту Самутом при помощи Салот Сара] был переименован в комитет, ответственный за общее состояние дел в стране». В истории партии, появившейся в 1997 году, Нуон Чеа написал, что после дезертирства Хенга «партия лишилась секретаря, однако оставшиеся продолжали работать, стараясь пробудить массы».[94]

Во время избирательной кампании 1958 года Сианук разразился тирадами, обличающими коммунизм. Они постепенно прекратились в 1959 году, когда принце головой ушел в раскрытие заговоров, затевавшихся против него в Южном Вьетнаме и Таиланде с молчаливого согласия Соединенных Штатов, которым было все известно. Эти заговоры разъярили принца, и без того возмущавшегося поддержкой, оказываемой тайцами и Южным Вьетнамом Сон Нгок Таню. Бывший премьер-министр жил в изгнании в обеих странах с 1955 года и с одобрения Соединенных Штатов, недовольных «прокоммунистической» ориентацией принца, создал антисианукское военизированное объединение. Антиамериканские настроения Сианука и сильный гнев, который вызывали у него соседние режимы, обеспечили Салот Сару и его товарищам еще одну возможность сформировать единый фронт и действовать под покровительством Сианука.

Одним из следствий этого союза стало то, что «левые» газеты в Пномпене не только выступили с поддержкой внешней политики Сианука, но и поддержали просианукскую линию в вопросах политики внутренней. «Левые» интеллигенты наподобие Хоу Йоуна, Чау Сенга и Кхьё Самфана получили от принца благодарность за патриотизм и честность. Хоу Йоун был введен в правительство в качестве младшего министра, а в сентябре 1959 года начала издаваться «левая» газета Кхьё Самфана L’Observateur («Наблюдатель»), Коммунистам казалось, что подобная атмосфера благоприятствует созданию единого фронта.[95]

К тому моменту в Ханое дважды собирались съезды Вьетнамской рабочей партии для обсуждения просьб коммунистов Южного Вьетнама разрешить им начать вооруженную борьбу с проамериканским режимом Нго Динь Дьема. По предложению Ханоя южновьетнамские коммунисты еще раньше начали политическую борьбу, которая привела к тысячным арестам, тюремному заключению и смертным казням. Вьетнамская Рабочая партия осторожно одобрила эти просьбы, равно как и другие, полученные из Лаоса, где было сформировано прозападное правительство, пользовавшееся помощью США. Однако на данном этапе Ханой не был готов поддержать полномасштабное вооруженное сопротивление где бы то ни было, и нет доказательств того, что камбоджийское движение обращалось к Ханою с просьбой разрешить самостоятельные выступления. В то же время начало вооруженной борьбы в Южном Вьетнаме навело коммунистов в Ханое на мысль о том, что можно было бы возобновить старые связи с камбоджийскими коммунистами с целью поддержать войну.[96]

Отношения Сианука с левыми зависели от его изменчивого настроения и тактики стравливания радикалов и консерваторов. После смерти своего отца, во второй половине 1960 года, Сианук захотел стать главой государства. Этот процесс завершился к концу года. Принимая антиконституционные решения, Сианук понимал, что следовало бы нейтрализовать «левую» прессу. Когда начались споры о том, сколько часов следует выделять в камбоджийских школах на изучение французского языка, — Сианук, несогласный с позицией Кхьё Самфана, выступил против «левых». Через несколько дней Самфан был избит на улице полицейским, переодетым в гражданскую одежду. В своей газете L’Observateurон описал этот инцидент как «очевидно фашистский с империалистическим подтекстом». В августе, после демонстраций, организованных с одобрения Сианука и порицавших «левую» прессу, принц закрыл газеты и отправил в тюрьму редакторов. В число арестованных попал и Кхьё Самфан. Подозреваемых не выпускали в течение месяца. Разумеется, оставшиеся на свободе товарищи-коммунисты понятия не имели, как долго это будет продолжаться.

Камбоджийские коммунисты испытывали давление и со стороны Ханоя, чья поддержка вооруженной борьбы в Южном Вьетнаме означала возобновление там тактики единого фронта, сочетание вооруженных действий и методов политической борьбы, а также восстановление партий, существовавших в Лаосе и Камбодже во времена Первой индокитайской войны. На этот раз тактика вьетнамцев усложнилась по двум причинам. Во-первых, борьба теперь разворачивалась на юге, а не на севере Вьетнама. Во-вторых, Кхмерскую Народно-революционную партию необходимо было восстанавливать, учитывая неформальный союз Ханоя с Сиануком. Другими словами, партию нужно было возродить к жизни, поощрять к расширению, однако соблюдать секретность и не вступать в вооруженную борьбу. Камбоджийцы столкнулись с проблемой: возможность выбора между руководством Вьетнама и конфронтацией с вероятностью уничтожения. Унизительные аспекты первой альтернативы в 1960-х годах склонили камбоджийских коммунистов ко второй, грозившей гибельными последствиями. После 1960 года, когда Салот Сар вступил в недавно созданный Центральный Комитет Коммунистической партии Камбоджи, гнет этих обстоятельств лег на его плечи. Они досаждали ему до самого конца карьеры.

Камбоджийская партия обретает форму

В начале сентября 1960 года Вьетнамская Рабочая партия провела съезд в Ханое. Съезд постановил «освободить Юг от… американских империалистов и их приспешников». Для достижения этой цели предполагалось основать национальный фронт в Южном Вьетнаме и в то же время начать вооруженную борьбу в сельской местности.

Вступая во Вторую Индокитайскую войну, вьетнамцы хотели восстановить условия 1950 года, когда в помощь себе они создали коммунистические партии в Лаосе и Камбодже.

По словам Пол Пота и Нуон Чеа, через две недели после съезда камбоджийские радикалы — двадцать один человек — провели секретное заседание неподалеку от пномпеньского вокзала. Брат Тиоунн Мумма, Тиоунн Празит, занимавшийся активной пропагандой среди железнодорожников, добился разрешения воспользоваться небольшим зданием для проведения собрания. В 1977 году Пол Пот так описал этот «Партийный съезд»:

«Среди участников съезда были четырнадцать представителей крестьянства, ответственных за работу в различных сельских районах, и семь представителей городов, всего — двадцать один делегат… Участие двадцати одного представителя в Партийном съезде было вопросом жизни и смерти. Если бы враг раскрыл место проведения съезда, то все руководство Партии было бы уничтожено, революция подверглась бы серьезной опасности и ее будущее оказалось бы под угрозой».[97]

Вокруг этого заседания велись жаркие споры. После 1975 года представитель красных кхмеров объявил его Первым съездом Коммунистической партии Кампучии, однако в других документах оно названо вторым съездом — после первого, состоявшегося в 1951 году. Предпринятые впоследствии усилия умалить значение заседания 1951 года означали попытку отделить камбоджийское движение от его вьетнамского прошлого. Однако ни один из документов не говорит о том, что кажется очевидным случайному наблюдателю, а именно — что заседание 1960 года, как и другое, проведенное девятью годами ранее, были созваны по распоряжению Ханоя. Это подтверждается тем, что заседание состоялось вскоре после съезда в Ханое, равно как и тем, что в состав нового Центрального Комитета, объявленного на заседании в Камбодже, вошел Сон Нгок Минь, инкогнито посетивший вьетнамский съезд. Кроме того, в Комитет вошли Ту Самут, новый секретарь партии (переименованной в Рабочую партию Кампучии), «помощник» Самута Салот Сар и заместитель Самута Нуон Чеа, который на должностной лестнице стоял выше Сара. Эти четверо, как и должностные лица комитета Кео Меас и Сао Фим, уже являлись членами Коммунистической партии Индокитая. Единственным членом комитета, не входившим в партию, был Иенг Сари.[98]

В истории партии 1973 года утверждается, что этот съезд «одобрил политическую линию, стратегию, военные хитрости и марксистско-ленинские уставные документы для партии». Члены комитета были наделены региональными полномочиями. Существование партии и ее новое название по-прежнему держались в секрете. Название камбоджийской партии и ее действия на протяжении последующих двенадцати лет указывают на то, что она по-прежнему находилась под контролем вьетнамцев и подчинялась их распоряжениям. Впоследствии вьетнамцы, конечно, это отрицали, однако до конца 1960-х и, возможно, до 1972–1973 годов Коммунистическая партия Камбоджи никогда не проводила независимую линию.[99]

Должно быть, у Салот Сара, Иенг Сари и Нуон Чеа, которым было чуть за тридцать, дух захватывало оттого, что они заняли столь важные посты. Назначение Сон Нгок Таня в комитет носило символический характер; у Ханоя же не было возможностей следить за деятельностью новой партии. Более того, эти младшие товарищи несколько лет тесно сотрудничали с Ту Самутом и другими членами комитета. Тем временем давление на радикалов прекратилось, поскольку Сианук умерил свою антикоммунистическую кампанию, сделав несколько дружественных жестов в сторону «левых» интеллигентов. В 1962 году принц невольно попал в такт партийной политике единого фронта, пригласив нескольких коммунистов, включая Кхьё Самфана, баллотироваться в Национальное Собрание.[100]

Гибель Ту Самута

Заручившись поддержкой «левых» интеллигентов, Сианук провел первую половину 1962 года в нападках на коммунистов — особенно на группу Прачеачон, которая проигнорировала его приказ самораспуститься. Существование этой группы мешало его стремлению к абсолютной власти. В январе были арестованы представитель Прачеачона Нон Суон и четырнадцать активистов движения, работавших на селе. Их задержали без предъявления обвинений. Через две недели был арестован Чоу Чет, редактор газеты «Прачеачон». С тех пор она больше никогда не выпускалась. В мае состоялся суд над Нон Суоном и арестованными вместе с ним участниками группы. Их приговорили к смерти. Позже смертные приговоры были заменены длительными сроками тюремного заключения. Прачеачонская группа распалась, чего добивался Сианук. Ту Самут и его сторонники лишились своей организации-прикрытия, однако они уже не были обязаны сохранять связь с открытым коммунистическим движением. Сложившаяся ситуация отвечала их склонности к нелегальной деятельности. Единственными кандидатами на выборах в июне 1962 года оказались представители от Сангкума.

Хотя по Прачеачонской группе был нанесен сокрушительный удар, Рабочая партия Кампучии по-прежнему оставалась в тени. Ее вожди опасались репрессий Сианука. В 1978 году министр иностранных дел Вьетнама Нгуйен Ко Тач в одном из интервью сказал, что в 1960–1962 годах Коммунистическая партия Камбоджи была «парализована недоверием и беспорядком». Отчасти эту беспомощность можно отнести за счет совета вьетнамцев продолжать политическую борьбу — это было равносильно самоубийству. Подобные инструкции и непредсказуемое поведение Сианука выбили у камбоджийской партии почву из-под ног.

Ситуация осложнялась тем, что в июле 1962 года исчез секретарь партии Ту Самут. Члены партии предполагали, что он был убит полицейскими Сианука. Если агенты Лон Нола действительно арестовали Самута, вероятно, они не поняли, что он за птица. В любом случае, от него они ничего не узнали о Рабочей партии, ибо после исчезновения Самута никаких арестов не последовало. Однако у товарищей не было возможности узнать о его судьбе. На их взгляд, исчезновение Самута грозило бедой. Годы спустя Нуон Чеа написал: «Ночь, когда исчез Ту Самут, ужаснула меня», а Ворн Вет признался: «Когда дедушку Ту схватили… Братья [лидеры партии] отступили и ушли в подполье (доокчулсомнгат), перестали показываться, прекратили работать открыто».[101]