Адриана Триджани

КОРОЛЕВА ВЕЛИКОГО ВРЕМЕНИ





Часть первая

1924–1927

Глава первая

Сегодня мисс Стоддард придет для разговора с моими родителями. Она прислала письмо, где сообщила, что хочет обсудить вопрос дальнейшего обучения Неллы Кастеллуки. Письмо было очень официальное: напечатано на машинке, на нем стояли дата — 1 октября 1924 года — и подпись, а на самом верху красовалась золотая печать: «Департамент образования, штат Пенсильвания». Ничего подобного по почте к нам никогда не приходило — наши итальянские родственники шлют обычные, написанные от руки письма. Письмо и конверт от мисс Стоддард мама хранит в шкатулке с важными бумагами.

Надеюсь, родители согласятся отправить меня в школу в Розето. В нашей школе в Делаболе можно закончить только семь классов, и я уже два года отсидела в седьмом, чтобы только не бросать учебу. Сегодня мисс Стоддард скажет моим родителям, что меня надо отправить в город.

В нашей семье пятеро детей — все девочки, я третья, и меня никогда ни в чем не выделяли. С тех пор как пришло письмо, я совсем перестала спать. Если только родители позволят мне учиться в городе, у меня изменится вся жизнь. Мои старшие сестры — Ассунта и Елена — окончили по семь классов и остались на ферме. Работы здесь всегда много, поэтому не было и речи об их дальнейшем образовании.

Я стою, прислонившись к старому вязу у ворот, и смотрю вверх: лучи вечернего солнца играют в листве и золотым дождем падают на землю. Наш дом на холме, выкрашенный в светло-серый цвет, кажется похожим на тучку, которая зачем-то спустилась на землю.

Даже ручеек, бегущий у моих ног, выглядит волшебным: камешки под водой похожи на серебряные доллары. Как жаль, что это не настоящие монетки! Я бы собрала их и принесла маме, чтобы она купила себе все, что захочет. У нее была бы красивая посуда, мягкие ковры, сверкающие кольца — она этого заслуживает! Но всего этого у нас нет. Единственное украшение, какое есть у мамы, — это медальон, подаренный папой в день свадьбы. Папа смеется, когда я рассказываю ему о своих мечтах, но мне кажется, ему тоже жаль, что он не может подарить маме все эти красивые вещи.

— Нелла! — кричит мама с крыльца. — Иди сюда!

Она машет мне и возвращается в дом.

Я аккуратно кладу закладку в книгу — это «Джейн Эйр», которую читаю уже в третий раз, — и бегу к дому. Наш дом никогда не будет таким красивым, как городские дома с их уютными садиками.

Розето находится всего в четырех километрах от нас, но для меня он как будто на краю света. Когда трамваи не ходят, мы отправляемся туда пешком.

Папа знает, что мне нравится ездить в город, хотя бы для того, чтобы просто посмотреть на дома. Розето расположен на холме, и здания стоят очень близко друг к другу, чуть не стена к стене. Когда смотришь вдоль главной улицы, Гарибальди-авеню, и видишь сменяющие друг друга фасады, одни — красные, кирпичные, другие — обшитые белыми досками, третьи — сложенные из серого плитняка, то кажется, что она застроена пряничными домиками.

Перед каждым домом разбит палисадник. Сине-зеленый камень окаймляет дорожки к парадным дверям. В Розето все кажется сказочным: от длинных ветвей фиговых деревьев до виноградников, усыпанных белыми цветами весной и увешанных ароматными гроздьями летом. И даже история о том, как появился Розето, похожа на сказку.

Папа помнит то время, когда на месте Розето был лагерь итальянских эмигрантов, которые приехали работать в каменоломнях. Это были апулейцы, и они не смогли найти работу ни в Нью-Йорке, ни в Нью-Джерси из-за того, что тамошние итальянцы не понимали их диалект. Один из папиных друзей увидел в газете объявление: в Пенсильвании требуются шахтеры. Они сели на поезд и поехали в Бангор, находившийся в ста сорока километрах от Нью-Йорка. Сначала и тут не хотели нанимать итальянцев, но потом, когда хозяева поняли, как хорошо те работают, то заявили, что готовы взять еще. Тогда эти итальянцы позвали своих друзей, те прибыли с семьями, и образовалось итальянское поселение. Они назвали его Розето в честь своего родного города. В переводе с итальянского это значит «холм, покрытый розами». Папа говорит, что, когда здесь начали строить дома, их расположили точно так же, как в Италии. Так что те, кто были соседями в Розето-Вальфорторе, стали соседями и в новом Розето.

Наш папа родился в крестьянской семье, поэтому как только он заработал в шахте достаточно денег, то арендовал землю и построил ферму. Он и сейчас иногда подрабатывает в каменоломне, но в основном мы живем на доход от фермы. У нас три коровы, десять кур и двенадцать свиней.

— Мама все так замечательно прибрала, — говорит мне Елена, подметая крыльцо.

Ей шестнадцать — она на два года старше меня. Елена помогает на ферме и присматривает за двумя младшими девочками. Она худенькая и симпатичная, со светлой кожей и темно-карими глазами.

— Спасибо, что подметаешь, — говорю я.

— Я хочу, чтобы мисс Стоддард увидела, как у нас хорошо и чисто, — с улыбкой поясняет она.

Нет приятнее запахов на ферме, чем ароматы крепкого свежесваренного кофе и только что испеченного маминого бисквита.

— Ну, как я выгляжу? — спрашивает мама и медленно поворачивается.

Она надела свое праздничное платье: темно-синее, креповое, с черными пуговками. Ее темно-каштановые волосы заплетены в косу, туго скрученную на затылке.

— Просто красавица!

Мама смеется:

— Нелла, вечно ты обманываешь, лишь бы сделать мне приятное. Ну да ничего. Ты добрая девочка.

Мама берет длинный нож и, придерживая бисквит сверху, разрезает его так, чтобы получилось два коржа. Затем достает ложкой из банки малиновое варенье, намазывает его ровным слоем на один корж и тут же прикрывает другим. Потом посыпает торт сахарной пудрой.

— Как думаешь, понравится твоей учительнице? — спрашивает мама, выкладывая торт на самое красивое блюдо в доме.

— Конечно! Он у тебя лучше, чем в магазине!

Я уверена: мама знает, что я снова говорю неправду. Мамин торт, конечно, вкусный, но как бы мне хотелось, чтобы мы могли подать на стол пирожные из кондитерской «Марчелла». Папа покупает там эклеры на наши дни рождения — это традиция семьи Кастеллука.

— Что, пришла твоя учительница? — раздается папин бас. Он входит в дом, и дверь за ним хлопает.

— Нет еще. — Я рада, что мисс Стоддард не пришла и не слышит, как по-фермерски орет мой отец.

Папа проходит на кухню, обхватывает маму сзади и целует. Он высокого роста, волосы у него черные, только на висках пробивается седина. Усы широкие, тоже черные, аккуратно подстриженные. А кожа, и без того смуглая, стала совсем темной от постоянной работы на солнце.

— Отстань. Некогда сейчас дурачиться, — говорит мама, убирая папины руки со своей талии.

В кухню вбегают Рома и Диана. Елена хватает их и тащит к раковине мыть руки.

— А я помогала папе кормить лошадь, — объявляет Рома.

Ей восемь. Пухленькая и добродушная, она похожа на круглую булочку из кондитерской.

— Вот умница, — хвалит ее мама. — А ты, Диана, что делала?

— Смотрела. — Диана пожимает плечами.

Она худенькая и шустрая, но помогать не любит, так что от ее ловкости пользы никакой нет. Диана любит мечтать. Она у нас самая красивая — у нее длинные каштановые волосы с золотистым отливом, а глаза голубые. У Дианы с Ромой всего год разницы, они самые младшие, и для нас они как близняшки.

— Все просто прекрасно! — Я обнимаю маму.

— Столько шуму. Подумаешь, мисс Стоддард придет!

Это Ассунта, самая старшая. Длинная и бледная, черные волосы, уголки глаз опущены. Между бровями у нее складка, оттого что она все время думает, к чему бы придраться.

— А мне нравится мисс Стоддард, — тихо говорит Елена.

— Тоже мне важная птица! — бросает Ассунта.

Ей только что исполнилось девятнадцать, и она помолвлена с молодым человеком из Италии, из маминого родного города. О браке договорились давным-давно. Ассунта и этот молодой человек, Алессандро Паджано, писали друг другу с детских лет. Мы видели его фотографию, и нам всем не терпится посмотреть на него вживую. Он красивый и вроде бы высокий, хотя по фотографии наверняка не скажешь. Мы с Еленой считаем: это очень хорошо, что ее уже сговорили, — из здешних на ней бы никто никогда не женился.

— Да я в жизни не видела учительницы лучше, чем мисс Стоддард, — говорю я.

— Конечно, ведь ты только ее одну и видела.

Она права. Я ходила только в нашу школу в Делаболе. Весь год я помогала мисс Стоддард учить малышей читать, а когда начались каникулы, мы с ней занимались по программе восьмого класса.

Облокотившись на стол, Ассунта рассматривает торт. Мама отвернулась к раковине, папа пошел в кладовую. Ассунта решила воспользоваться моментом и указательным пальцем потянулась к торту.

— Не надо! — Я отдергиваю от нее блюдо.

— Думаешь удивить свою мисс Стоддард бисквитом с вареньем? — прищурившись, спрашивает она. — Вот дурочка!

То ли оттого, что я испугалась за торт, то ли просто от злости, накопившейся за четырнадцать лет, я отвешиваю ей подзатыльник. Ассунта бьет меня в ответ и вонзает ногти мне в руку.

Мама растаскивает нас. Вечно Ассунта мне все портит, но сегодня я ей этого не позволю.

— Что происходит? — спрашивает мама, удерживая меня за руку.

— Она хотела испортить торт.

Елена, которая терпеть не может, когда люди ссорятся, опустила голову и заплакала. Рома и Диана переглянулись и выбежали из кухни.

— Пожалуй, я скажу твоей учительнице, чтобы она шла домой, — говорит папа.

Ассунта за его спиной самодовольно улыбается. Она сообщила папе, что я первая начала, поэтому меня и следует наказать.

— Папа, папа, не надо! Не говори ей, — прошу я, уже жалея, что попалась. Ассунта явно дразнила меня, и теперь вся моя жизнь пойдет прахом из-за этой несдержанности. — Прости меня, Ассунта.

— Пора бы уже научиться себя вести. Дикарка! — говорит Ассунта и убегает вверх по лестнице.

— Ну почему ты никогда не держишь себя в руках? — мягко спрашивает папа.

— Прости, — тихо повторяю я.

— У тебя кровь, — Елена взяла тряпочку с раковины, — вот здесь, возле глаза, — и прикладывает ее к моему лицу.

Мама уносит торт в гостиную.

Папа уходит умываться. Елена разглаживает руками скатерть.

— Не волнуйся, все будет хорошо, — утешает она.

— Пойду на крыльцо ждать мисс Стоддард, — говорю я маме. Выхожу и сажусь на ступеньки.

— Нелла! Мисс Стоддард идет! — кричит Диана, вылетая из-за сарая.

За ней мчится Рома. Я гляжу на дорожку и вижу, как от трамвайной остановки идет моя учительница. Мисс Стоддард — красавица. У нее рыжие волосы и ореховые глаза. Рома и Диана бросаются к ней — хотят проводить до крыльца. Втроем — мисс Стоддард посередине и держит их обеих за руки — они подходят к дому.

— Здравствуй, Нелла, — говорит мне мисс Стоддард с улыбкой.

Дверь со скрипом открывается.

— Проходите, мисс Стоддард. — Мама приглашает ее в гостиную. — Садитесь, пожалуйста.

Мисс Стоддард садится на диван, и мама наливает ей кофе в нашу самую красивую чашку.

— Не вставайте, — гудит папа, входя в комнату.

Я киваю Диане и Роме на дверь, но они не понимают намека, и Елене приходится их выпроводить.

Мама очень прямо сидит на диване. Мисс Стоддард откусывает кусочек торта и, похвалив маму, отпивает кофе.

— Как я вам писала, — начинает она, — я считаю Неллу девочкой исключительно способной. Она читает книги, которые относятся к программе более старших классов. Я не имею права и дальше держать ее в нашей школе, она и так уже два года провела в седьмом классе. Но будет жаль, если Нелла бросит учиться. — Мисс Стоддард глядит на меня и улыбается. — Я написала в школу в Розето, и они согласились ее принять. Там она может окончить все двенадцать классов.

— Ей придется ездить в город?

— Ну конечно, папа, школа-то в городе! — Я очень обрадовалась.

— Школа совсем близко от главной улицы, и до трамвайной остановки всего полквартала, — объясняет мисс Стоддард.

— Но не может же Нелла ездить одна, — говорит папа.

— Я могу ездить с ней, — вдруг спасает меня Елена.

— У нас нет денег на две поездки в трамвае в день, тем более для двоих. Об этом не может быть и речи.

— Я могу ходить пешком. Не так ведь и далеко.

Папа уже начинает сердиться, но Елена снова приходит мне на помощь:

— А я могу ходить с ней.

— Спасибо тебе, Елена. — Я от души ей благодарна.

— Девочки, я хочу поговорить с мисс Стоддард наедине.

— Папа. — В комнату входит Ассунта. Она явно подслушивала за дверью. — Я буду водить ее в город.

Мы с Еленой переглянулись. Что это с ней? Ассунта ни разу в жизни ничего для меня не сделала. А теперь почему-то готова помочь мне.

— Спасибо, — говорит папа Ассунте и смотрит на меня, как будто хочет сказать: вот видишь, как твоя сестра о тебе заботится. Но я не верю, что на Ассунту вдруг нашел прилив сестринской любви. У нее явно есть какой-то свой интерес.

— Со следующего месяца я буду работать в Розето, — говорит Ассунта мисс Стоддард. Мы с Еленой удивленно смотрим друг на друга: первый раз об этом слышим. — Я буду работать на текстильной фабрике. Туда надо приходить к семи.

— Занятия начинаются в восемь, — говорит мисс Стоддард.

— Нелла, оставь нас.

Я понимаю, что папино терпение заканчивается, и мы с Еленой поднимаемся на второй этаж в нашу комнату.

— Поверить не могу! Я пойду в школу!

— Ты это заслужила. Ты ведь так старалась.

— Но и ты тоже старалась.

— Да, но я не такая умная. — В голосе Елены нет ни нотки самоуничижения. — А ты станешь учительницей.

— Как бы мне этого хотелось! Учить малышей читать…

Тут к нам входит Ассунта.

— Давно ты решила работать на фабрике? — спрашивает ее Елена.

— Как только поняла, какое маленькое у меня приданое. Не хочу, чтобы Алессандро подумал, что женится на какой-то нищенке с фермы.

— Я уверена, Алессандро не думает, что ты… — начинает Елена, но Ассунта тут же обрывает ее:

— Откуда ты знаешь, что он думает, а чего не думает?

Дело в том, что я читала все письма Алессандро к Ассунте (она их прячет в шкафу), и там, насколько я помню, не было ни слова о приданом. Но сейчас лучше не вмешиваться. Если она узнает, что я читала эти письма, мне не поздоровится.

— Спасибо тебе, — говорю я Ассунте, — за то, что предложила водить меня в школу. Я этого никогда не забуду.

— Конечно, не забудешь. Еще отработаешь. — Скрестив руки на груди, как генерал, Ассунта смотрит на меня сверху вниз. — Ты должна будешь сшить все белье для моего приданого. А когда я выберу в городе дом, где мы с Алессандро поселимся, будешь помогать мне по дому. Понятно?

Так вот в чем дело! Ассунте нужна служанка. Я уже хотела сказать ей, что ни за что не стану убираться у нее в доме, ни за что не стану шить для нее и готовить, потому что я всю жизнь ее ненавидела. Но я хочу стать учительницей и выдержу все, что угодно, лишь бы достичь своей цели.

— Договорились, — отвечаю я.

Ассунта ухмыляется и уходит.

— Да она должна водить тебя в школу просто так, потому что ты ее сестра! Как она смеет что-то за это требовать! — возмущается Елена.

Но она, так же как и я, отлично знает, что в этом доме Ассунта — королева и все мы — ее подданные. Даже если мне придется тысячу раз вылизать пол, чтобы пойти в школу, я готова: оно того стоит.



Каждый год в одну из суббот ноября папа забивает свиней. Сегодня рано утром папа и его друзья из Розето забивали свиней и теперь разделывают туши. Когда они закончат, мясо поделят между всеми.

Мы с сестрами помогаем маме и женам папиных друзей готовить праздничный ужин. После тяжелого дня всех ждет настоящий пир под открытым небом — копченый окорок, жареный батат, салат из красного перца, пудинг, свежеиспеченный хлеб. На сладкое приготовили разные пироги: малиновый, тыквенный, из тапиоки и мой любимый — с ревенем, мама специально сделала два таких.

Я накрываю на стол, поднимаю голову и вижу, что в темнеющем небе нет ни облачка. Сумерки сгущаются, Елена зажигает фонари. Я ставлю на стол последнюю тарелку.

— Ты что, так в этом и останешься? — спрашивает Елена, оглядывая мое старое и грязное платье. Она уже переоделась. На ней ее лучшая юбка-солнце, шерстяная, светло-голубого цвета, и свитер, который ей связала мама. — Иди переоденься, я тут за тебя закончу.

Пробегая мимо открытой двери в кухню, я вижу маму и других женщин. Они говорят по-итальянски, мама закидывает голову и смеется. Она редко так смеется. Как бы я хотела, чтобы папа решил переехать в город. Там у мамы были бы подруги.

Я иду в свою комнату, достаю из шкафа бордовую плисовую юбку и розовую ситцевую блузку. Мама связала мне бордовый свитер, так что все отлично подходит.

Дверь открывается.

— Чего ради ты так наряжаешься? — спрашивает Ассунта.

Я застегиваю блузку и поправляю воротник:

— Мама сказала, что за ужином мы должны выглядеть как можно лучше.

— Смотри не пролей чего-нибудь на юбку.

Ассунта достает из шкафа свое обычное зеленое шерстяное платье. Я гляжусь в зеркало: жаль, что у меня нет ни пудры, ни помады. Вид у меня не так чтобы очень привлекательный.

— Ты совсем не красивая, — замечает Ассунта, натягивая чулки. Она как будто прочитала мои мысли. — Но ты не расстраивайся. Тут ничего не поделаешь. — Ассунта надевает платье и велит мне застегнуть ей молнию на спине. — Зато ты не слишком тощая и не слишком толстая. Хотя в этом, конечно, тоже нет ничего особенного.

Ассунта рассуждает о моих недостатках, а я чувствую, как моя уверенность в себе с каждой секундой тает, как воск. В душе я понимаю, что Ассунта права: я некрасивая.

— И нечего тут плакать, — сухо говорит Ассунта. — Ничего не поделаешь. Одни девушки красивые, другие — нет, вот и все.

— Я знаю, что я некрасивая.

Она смотрит на меня с удивлением: она не ожидала, что я с ней соглашусь.

— Но есть и другие качества, которые тоже важны. Ум, например. И доброта. Тебе эти качества, конечно, незнакомы, но зато они не исчезают со временем, как красота.

Вместо того чтобы ответить что-нибудь едкое, Ассунта говорит:

— Странная ты… — берет кофту и уходит. Я слышу звук ее шагов на лестнице.

Глядя в зеркало, я, вместо того чтобы плакать, улыбаюсь. Да, я курносая и у меня все лицо в веснушках, зато глаза у меня красивые, зубы ровные и овал лица четкий. «Не такая уж я и страшная», — говорю я себе, спускаясь по лестнице.

Когда вхожу в кухню, Елена от радости хлопает в ладоши.

— Какая ты красавица! Погоди… — Она вытаскивает из своих волос розовую ленточку и вплетает в мои. — Вот так.

— Спасибо, Елена.

Мама выстраивает нас и объясняет, как прислуживать за столом. Мы должны наливать гостям вино и подавать то, что понадобится. Но кроме того, возле основного стола устроен буфет, и надо следить, чтобы тарелки там не были пустыми.

Папа вместе со своими друзьями выходит из сарая. Довольные собой, все смеются — они сегодня хорошо поработали. Они идут к столу и садятся на длинные скамьи.

Папа приглашает всех к буфету. Не прекращая разговаривать, мужчины выстраиваются со своими тарелками в очередь. Потом возвращаются к столу, болтая на смеси итальянского с английским. Мы с Дианой стоим, готовые подавать хлеб.

Папа нам подмигивает: пора! Мы начинаем с мужчины, сидящего справа от папы. У него огромные усы и крупные руки. Диана держит корзинку, а я достаю булочку и кладу на край тарелки.

— Bellissima! — восклицает он, глядя на Диану.

Потом смотрит на меня и вежливо улыбается. Я думаю о том, как, наверное, хорошо быть такой красавицей, что мужчина, увидев тебя, не может удержаться от восхищения.

Переходя от одного гостя к другому, разнося хлеб, мы дошли до конца стола, и я собираюсь идти в кухню.

— Много работаете? — спрашивает сидящий с краю.

— Тут все много работают.

Я смотрю на него и понимаю, что раньше его не видела. Он не похож на других папиных гостей. Большинство из них — папины ровесники, а этот совсем молодой. Да ему лет двадцать! У него светло-каштановые волосы, открытая улыбка, ровные зубы. Он кажется высоким, плечи у него широкие, но руки не такие, как у других. Пальцы длинные и ровные. Ни мозолей, ни порезов, как у папы.

— Как тебя зовут? — ласково спрашивает он.

— Нелла.

— Рифмуется с bella.

— Ну, у нас в семье меня не считают красавицей.

Он смеется.

— У вас просто неправильно считают. — Он улыбается так замечательно, что я заглядываю ему в глаза — синие-синие, как сапфир в мамином медальоне. — Учишься в школе?

— Да, в Делаболе. Но там только семь классов, а мне уже четырнадцать — я два года отсидела в седьмом. Моя учительница посылает меня в школу в Розето.

— Ты, должно быть, умная девочка.

— Я отличница.

— Я тоже окончил школу в Розето.

Я была права: не меньше восемнадцати.

— И как там?

— Меня отлично подготовили к колледжу.

— Ты в колледже? Вот здорово! Я тоже когда-нибудь пойду в колледж.

— А кем ты хочешь стать?

— Учительницей. А ты?

Мой вопрос его удивляет.

— Не знаю пока.

— Как это?

— Меня многое интересует, — пожимает он плечами.

— Ешь, а то остынет, — говорю я. Мне так грустно оттого, что мне всего четырнадцать и этот молодой человек никогда не станет для меня тем, кем мне хотелось бы.

— Нелла! Налей, пожалуйста, папе кофе, — вежливо просит Ассунта. Я рада, что она сказала только это и не стала говорить про меня гадости перед молодым человеком с красивыми руками.

— Сейчас, — говорю я и иду на кухню, чувствуя, что он смотрит мне вслед. Мое сердце бешено колотится.

— Что с тобой? — спрашивает Елена. — Ты вся красная.

— От ветра, — вру я. — Сделай милость: там папа просит кофе, отнесешь за меня?

— Отнесу. Только скажи, что с тобой. Со мной-то ты можешь поделиться, — просит Елена, надевая фланелевую рукавицу и снимая с плиты кофейник.

— Там на дальнем конце стола сидит парень… Можешь узнать, как его зовут?

— Шейх? — со смехом спрашивает Елена.

— Нет… то есть да… — Мы с Еленой посмотрели в кино «Шейха» с Рудольфом Валентино, и теперь она дразнит меня: мол, я с тех пор сама не своя. — В смысле он ничего, — говорю я, и мои щеки становятся такого же цвета, как папин красный носовой платок.

— Видимо, он не просто ничего… Ты прямо дрожишь.

— Это все его голос. Такой глубокий, нежный и… даже не знаю, как сказать… такой волнующий.

— Пойду попытаюсь что-нибудь узнать, — обещает Елена и уходит.

Из кладовой выходят две женщины. Они несут мамины пироги с ревенем, но, как бы мне ни хотелось получить кусочек, я ни за что не выйду к гостям. Я боюсь, что если еще раз гляну на того синеглазого парня, то просто разрыдаюсь. Я встретила мужчину своей мечты, но у нас ничего не получится. Он слишком взрослый и не станет меня дожидаться. Ведь ему придется ждать по меньшей мере четыре года — тогда мне будет восемнадцать. Четыре года! Целая вечность.

Я стою и недоумеваю, как Елена к нему подберется. Кажется, что прошло несколько часов, прежде чем хлопнула дверь и раздался голос Елены:

— Нелла!

— Я здесь, — шепотом отозвалась я.

— Незачем прятаться. — Она входит в кладовую. — Его зовут Ренато Ланзара. И ему двадцать один.

— Двадцать один! — У меня упало сердце.

— Зато… да послушай: он живет в городе. Его отец — парикмахер.

— Почему я его раньше не видела? — думаю я.

— Нелла, он на семь лет тебя старше. Это немало.

Мне расхотелось идти на улицу. У меня нет сил с ним разговаривать. Я хочу только одного — побыть в одиночестве.

Глава вторая

Я шагаю за Ассунтой по Делабол-роуд. Солнце еще не встало, и Ассунта несет фонарь. Странно начинать в темноте свой первый день в новой школе.

— Пошевеливайся, — торопит Ассунта.

— Хорошо, — говорю я и прибавляю шаг, — жаль, что мы не можем поехать на трамвае.

Ассунта останавливается и сердито смотрит на меня:

— Спустись с облаков. Мы не можем себе позволить ездить на трамвае. И никогда не сможем.

Я молча иду за Ассунтой.

— Это Дивижн-стрит, — говорит она как бы между прочим.

— Она отделяет Розето от Бангора. В Бангоре живут англосаксы, и итальянцев они не любят.

Над пиками Голубых гор показывается солнце, и Гарибальди-авеню оживает. Мы шагаем по широкой улице, проходим мимо домов, из которых доносится детский смех и раздается запах еды: матери готовят завтрак, а дети с ними болтают.

Перед кондитерской «Марчелла» Ассунта останавливается.

— Подожди здесь, — бросает она мне и исчезает внутри.

Я разглядываю в витрине свадебный торт: идеально круглые коржи лежат один на другом, поддерживаемые сахарными колоннами. Колокольчик над дверью звякнул — вышла Ассунта.

— Держи. — Она протягивает мне небольшую коробку. — Папа велел купить тебе эклер. Съешь в обед.

— Спасибо, — говорю я и осторожно пристраиваю коробку в корзинку с завтраком. Милый папа! Он хотел, чтобы мой первый день в школе был особенным. Мне становится грустно оттого, что у нас, видимо, не хватило денег, чтобы купить эклер и Ассунте — в честь ее первого дня на фабрике. — Гляди, какой торт! У вас с Алессандро тоже такой будет?

Ассунта улыбается:

— Может, и будет.

Она довела меня до самой школы, огромного здания из красного кирпича, неподалеку от Гарибальди-авеню.

— Подожди внутри до звонка. Наверное, нескоро еще кто-нибудь подойдет — до занятий еще час. Пойдешь в канцелярию и представишься. Про тебя уже знают. Там тебе скажут, в какой класс попадешь. Фабрика в самом конце Фронт-стрит — чтоб ты знала, где меня искать, если что-то понадобится. Я заберу тебя в три пятнадцать. Уроки закончатся в три, так что тебе придется немного подождать.

— Подожду.

Я смотрю вслед Ассунте. Как только она скрывается из виду, захожу в школу. Иду по главному коридору мимо классов и заглядываю в каждую открытую дверь — чистые доски, ровные ряды парт.

— Что-то ищешь? — раздается у меня над ухом низкий мужской голос.

Я подскакиваю от неожиданности.

— Канцелярию, — неуверенно отвечаю я и оборачиваюсь. Тут я понимаю, что передо мной стоит один из папиных друзей. Я узнала его по огромным усам. Он был у нас на ферме, когда резали свиней. — Мистер Риччи?

— А, ты Кастеллука! — Он явно удивился.

— Да, сэр. Я Нелла.

— А я тут привратник. На трамвае приехала?

— Нет, мы пешком пришли. Моя сестра Ассунта работает на текстильной фабрике.

— До звонка еще долго. Идем со мной.

Мистер Риччи отвел меня в котельную. Тут стоят маленький стол и стулья. Он налил мне горячего молока из одного термоса и добавил туда немного кофе из другого. Потом и себе налил то же самое, только кофе побольше. Я достала из корзинки коробку с эклером.

— Это от моего папы, — говорю я, протягивая ему коробку.

— Он был бы рад поблагодарить вас за то, что вы обо мне позаботились.

Мистер Риччи открыл коробку и улыбнулся.

— Напополам, — говорит он и разрезает эклер на две части: большую отдает мне. — У меня тут в школе дочка примерно твоих лет — Кончетта. Мы зовем ее Четти. Она тебе все покажет. Думаю, вы с ней подружитесь.

Мистер Риччи допил кофе, доел эклер и пошел работать. Когда прозвенел звонок, я отправилась в канцелярию, и меня внесли в списки. Я оказалась в классе мисс Чилиберти. Я зашла в кабинет и протянула учительнице конверт из канцелярии.

— Нелла Кастеллука? — улыбнулась мисс Чилиберти.

— Да, мэм.

— Значит, ты пропускаешь восьмой класс и идешь сразу в девятый?

— Да, мэм. Мне четырнадцать лет. И я прочитала все книжки, какие читают в восьмом.

— Вот и хорошо. Посмотрим, как у тебя пойдут дела. Садись за последнюю парту во втором ряду.

Два ряда парт занимают девочки, один — мальчики. Всего человек тридцать. Как только я села, мне по плечу постучала круглолицая девочка с черными вьющимися волосами.

— Я Четти. Папа сказал, тебе нужно тут все показать.

Я благодарно ей кивнула. Оглядев класс, я поняла, что большинство детей одеты лучше, чем я. На одной девочке был даже пиджак из шотландки. Я надела свою лучшую юбку и белую блузку, но теперь, глядя на других, увидела, что одета неважно. Только у меня одной была корзинка с завтраком — я поспешно затолкала ее под стул.

Мисс Чилиберти начала с математики. Это не самый мой любимый предмет, но я старалась не отставать. Когда она отпустила нас на обед, я облегченно вздохнула. Тут гораздо труднее, чем в Делаболе, и мисс Чилиберти очень нетерпелива. Если ученик сразу не отвечает, она спрашивает следующего.

— Ты где будешь есть? — спрашивает Четти.

— Да где угодно. Во дворе, наверное.

— Во дворе? Но никто не ест во дворе.

— А где тогда?

— Дома.

— Дома? Мне слишком далеко до дома.

— Хочешь пойдем ко мне?

— С удовольствием. А завтрак у меня есть. — Я показала корзинку.

— Мой папа с такой же ходит в шахту. Он там все лето работает, пока в школе каникулы.

— И мой папа, когда работает в каменоломне, берет завтрак в этой корзинке. Вообще-то он фермер, но, когда не хватает денег, отправляется в шахту.

Мы идем к дому Четти. На Дьюи-стрит у одного из домов она резко останавливается:

— Всё, пришли. Это и есть палаццо Риччи.

Она открывает дверь, заходит и зовет маму — та что-то кричит в ответ с кухни.

— Иди сюда, Нелла! — приглашает меня Четти.

Я прохожу по коридору, оказываюсь в залитой солнцем кухне и вижу столько детей, что сразу не сосчитать.

— Я самая старшая из шести, — поясняет Четти, хватая со стола хлеб с колбасой. Затем садится и помогает маме кормить младших.

— Мне с ними служанка нужна, — горестно объявляет миссис Риччи.

— Давайте помогу. — Я ставлю на пол корзинку с завтраком и подсаживаюсь к маленькому мальчику. — Вот… — Я набираю в ложку пастину и отправляю ему в рот.

— Оресте терпеть не может есть, — предупреждает меня Четти.

— Неужели? — спрашиваю я его. Он улыбается. — Давай. Ложечку за меня. Я твоя новая подруга Нелла.

— Ней-ней, — говорит он.

— Ну хорошо, зови меня Ней-ней.

— Гляди, мам! Он ест! — показывает Четти на Оресте.

— Ну надо же?! Вот это чудо. Спасибо тебе, Нелла. Добро пожаловать к нам в дом.

Когда Ассунта пришла за мной, я попыталась рассказать ей о школе и своей новой подруге Четти, но она перебила меня:

— Когда Алессандро приедет, мы будем жить в доме на Дьюи-стрит. Для начала можно купить половину дома — он на две семьи. Из красного кирпича, очень красивый. — У нее на губах появляется мягкая улыбка, что бывает редко. — Мне кажется, я там буду счастлива.



Путь домой кажется короче, чем в город. А по дороге я поняла, что не единственная из семьи Кастеллука мечтаю жить в городе.

— В какую церковь вы ходите? — спросила меня Четти, когда мы возвращались в школу после завтрака. Вот уже месяц я прихожу к ним и помогаю с малышами, ее мама так мне благодарна, что кормит завтраком — больше не приходится таскать с собой корзинку. — Разве вы не католики?

— Католики, — подтвердила я и покраснела. Наша семья выбирается в церковь только на Рождество и Пасху. Мы не можем позволить себе каждую неделю ездить всей семьей в город, к тому же по воскресеньям мы работаем.

— Но надо же ходить в церковь! Почему бы тебе не ходить со мной туда?