Оглашению подлежит — СССР-Германия 1939–1941 (Документы и материалы)

Юрий Фельштинский. ОТ СОСТАВИТЕЛЯ

В предлагаемом читателю сборнике публикуются наиболее важные документы и материалы, касающиеся советско-германских отношений апреля 1939 — июня 1941 года. В основу сборника положены два вида источников. Первым являются дипломатические документы германского министерства иностранных дел. В 1948 году они были изданы на немецком и английском языках государственным департаментом США.[1] Все дипломатические документы, используемые в данном сборнике, заимствованы из этой публикации американского правительства. В дополнение к этому в сборник включены некоторые материалы, опубликованные в газете «Правда». Они, с одной стороны, иллюстрируют открыто пронацистскую политику, которую вело в тот период Советское правительство, а с другой — раскрывают принципы работы советской пропагандистской машины и советской тайной дипломатии. Дипломатические документы, включенные в сборник, печатаются без каких-либо сокращений. О сокращениях, сделанных составителем сборника в материалах, заимствованных из «Правды», указано в каждом отдельном случае. Переводы всех документов сделаны составителем. Примечания, сделанные составителем, помечены сокращением «Примеч. сост.», в то время как примечания, сделанные редакторами сборника «Национал-социалистическая Германия и Советский Союз. 1939–1941» на немецком языке, помечены сокращением «Прим. ред. нем. изд.», а идентичного сборника на английском языке — сокращением «Примеч. ред. амер. изд.». Ряд сокращений, встречающихся в немецком оригинале документов, при переводе расшифрованы и даны полностью. Документы сборника «Нацистско-советские отно-шения. 1939–1941» помечены порядковыми номерами.

Юрий Фельштинский доктор исторических наук

Вячеслав Дашичев. РОКОВОЕ РЕШЕНИЕ СТАЛИНА

Почти полстолетия советских людей держали в неведении и преднамеренно вводили в заблуждение относительно того, как два величайших диктатора в мировой истории — Гитлер и Сталин — разыгрывали за спиной у народов игру вокруг заключения пакта о ненападении. Пакта, сыгравшего зловещую роль в развязывании второй мировой войны, пагубные последствия которого до сего времени лихорадят мировое сообщество. Тщательно скрывался от общественности и тайный сговор диктаторов о перекройке карты Европы и разделе между ними сфер влияния на огромных территориях между Балтийским и Черным морями.

Факты скрывались и искажались, несмотря на то, что еще на Нюрнбергском процессе, а также в опубликованном на Западе в 1948 году сборнике «Национал-социалистическая Германия и Советский Союз. 1939–1941» были обнародованы немецкие и советские документы из архива министерства иностранных дел фашистской Германии, сорвавшие покров тайны с того, что скрывалось за пактом 23 августа 1939 года. С тех пор эти свидетельства прочно вошли в историческую литературу и публицистику, в политический обиход стран Запада. Только рядовой советский человек до последнего времени ничего не знал о них и был лишен возможности составить правильное суждение о событиях кануна мировой войны и последующих лет. Монополизированная пропаганда и «командно-административная» историография, полностью подчиненные интересам восхваления и оправдания деяний и злодеяний Сталина и партийной олигархии, из года в год уродовали общественное сознание, создавали в нем ложные представления о подлинном смысле и последствиях безрассудных шагов сталинской политики.

Но и после смерти тирана в силе оставался запрет на правду о пакте 1939 года и советско-германском сотрудничестве в 1939–1941 годах. На виду у всего мира высокопоставленные представители официальной политики, нисколько не смущаясь, выставляли себя лжецами, пороча авторитет страны и вызывая со всех сторон недоверие к ней. Это продолжалось даже и после того, как в Польше в начале 80-х годов, а затем и в советских Прибалтийских республиках были перепечатаны давно известные на Западе документы из гитлеровских архивов. Для сокрытия истины не было уже никаких видимых оправданий. Теперь эти фальсификаторы истории превратились просто в посмешище в глазах мировой общественности.

Все это нанесло громадный политический и моральный ущерб стране: сохранялись завалы в советско-польских отношениях; в Прибалтийских республиках возбуждался ажиотаж вокруг событий 1939–1940 годов, быстро росли сепаратистские настроения; многие советские руководители, такие, как Брежнев, Суслов, Громыко и иже с ними, воспринимались на Западе, да и среди народов Восточной Европы, Прибалтики как опасные хранители и продолжатели сталинского имперского мышления и экспансионизма.

Лишь после первого Съезда народных депутатов СССР, на котором была создана комиссия народных депутатов по политической и правовой оценке советско-германского договора о ненападении от 1939 года, начался поворот к правде, процесс постижения истины. Этот процесс протекает мучительно и медленно, в остром противоборстве демократических и консервативных сил, преодолевая страшную инерцию имперского мышления, извращенных или просто невежественных представлений, личных интересов тех, кто в прошлом создавал мифы вокруг пакта 1939 года, кто в силу своих великодержавных амбиций до сих пор считает, что оправдание сталинской политики 1939–1940 годов отвечает «государственному резону». Очень показательно в этом отношении, как на протяжении последних трех-четырех лет изменялась официальная трактовка вопроса о секретном дополнительном протоколе к пакту 1939 года. Сначала в строгом соответствии со сталинскими аргументами утверждалось, что этого протокола не существует в природе, что его «выдумала буржуазная пропаганда». Затем была пущена в ход версия, будто он не найден в советских архивах. Потом было сделано допущение, что, возможно, между Сталиным и Гитлером была достигнута устная договоренность о разделе сфер влияния в Европе и это нашло отражение в многочисленных косвенных документальных и прочих свидетельствах. Затем было признано, что, скорей всего, протокол был все же подписан, но после войны его по указанию Сталина или Молотова уничтожили. Наконец, на втором Съезде народных депутатов СССР в декабре 1989 года был признан, хоть и не без возражений многих депутатов, неоспоримый факт подписания Молотовым и Риббентропом 23 августа 1939 года секретного протокола о разделе сфер влияния между гитлеровским и сталинским руководством. Оказалось, что в архивах МИД СССР хранится датированный апрелем 1946 года акт о передаче подлинника этого протокола на русском и немецком языках, подписанный сотрудниками аппарата Молотова.

Восторжествовала правда. «…Переговоры с Германией по секретным протоколам, — говорится в постановлении Съезда народных депутатов СССР от 24 декабря 1989 года, — велись Сталиным и Молотовым втайне от советского народа, ЦК ВКП (б) и всей партии, Верховного Совета и Правительства СССР. Эти протоколы были изъяты из процедур ратификации. Таким образом, решение об их подписании было по существу и по форме актом личной власти и никак не отражало волю советского народа, который не несет ответственности за этот сговор».[2] Съезд осудил факт подписания секретного дополнительного протокола от 23 августа 1939 года, других секретных договоренностей с Германией и признал их юридически несостоятельными и недействительными с момента их подписания.

Раздел сфер влияния между Гитлером и Сталиным был коварным заговором против народов Финляндии, Эстонии, Латвии, Литвы, Польши и Румынии. Гитлер предоставил эти страны частично или полностью в распоряжение Сталина в обмен на согласие последнего дать фашистской Германии свободу рук в войне против Польши, Франции и других стран Западной Европы. Поэтому сам по себе раздел является частью более важной и широкой проблемы, связанной с преступной игрой диктаторов с огнем и заведомым курсом на развязывание европейского и мирового военного конфликта. Разница между ними в данном случае состояла в том, что Гитлер и его клика планомерно готовили грабительские походы против народов Европы с целью их закабаления, а Сталин и его подручные стремились использовать агрессивные замыслы Гитлера в своих «классовых» интересах, неразрывно слившихся с великодержавными амбициями, для ослабления и подрыва мощи капиталистического Запада в целом. Гитлеровская военная машина застыла в конце августа 1939 года у светофора на польских границах в ожидании зеленого сигнала, чтобы ринуться вперед по дороге войны. Сталин, подписав пакт о ненападении с Гитлером, дал зеленый свет агрессии.

Мог бы вермахт двинуться вперед, если бы Сталин сказал: «Нет, я не стану заключать пакт о ненападении с фашистской Германией и не дам германским войскам свободу рук против Польши и Франции. Не пытайтесь меня обмануть: если Россия не свяжет Германию на востоке, то вермахт, обрушившись всей мощью на Францию, быстро расправится с ней, а затем, обеспечив свой тыл, повернет против России. И тогда ей плохо придется. Ведь весь стратегический опыт первой мировой войны говорит о том, что Советский Союз не должен подвергать себя такой смертельной угрозе. Его безопасность неразрывно связана с безопасностью Франции». Не исключено, что и в этом случае авантюрист Гитлер развязал бы войну. Но она развивалась бы в очень неблагоприятных для Германии условиях и неизбежно привела бы к образованию против нее коалиции из СССР, Англии, Франции и США. Существовавшие между ними противоречия отступили бы на задний план перед лицом угрожавшей им всем нацистской опасности, как это случилось с большим опозданием позже, после 22 июня 1941 года. К этому с неумолимой логикой обязывали геополитические особенности расстановки сил между главными актерами на европейской политической и стратегической сцене. Сталин этого не понял. Не понял, очевидно, в силу отсутствия у него достаточных внешнеполитических знаний и опыта, а также вследствие извращенности его мышления, отягощенного классово-идеологическими догмами и предрассудками. Этим очень ловко воспользовался Гитлер для осуществления своих планов поочередного разгрома в «блицкригах» главных европейских держав, стоявших на пути к установлению германского господства над Европой. В этом, собственно, и состоял трагизм самоубийственной и антинациональной по своей сути внешней политики Сталина в самый ответственный период европейской истории, когда решались судьбы войны и мира. Последующий ход событий продемонстрировал это со всей очевидностью. Не подлежит никакому сомнению, что между договором от 23 августа 1939 года и нападением фашистской Германии на Советский Союз 22 июня 1941 года имеется самая непосредственная связь. Этот пакт подготовил почву для агрессии против СССР и поставил нашу страну в критический момент в отчаянное положение международной изоляции.

«Вождь народов» не мог в силу своей необразованности понять, что английская политика всегда руководствовалась принципом: «у нас нет друзей и врагов, у нас есть лишь национальные интересы». Он судил об английской, как, впрочем, и о французской политике по «мюнхенцам» — Чемберлену и Даладье и не хотел замечать, что после захвата Германией Чехословакии в марте 1939 года в политике Англии и Франции наступил резкий поворот в сторону сближения с СССР на антигерманской основе. Верные шансы создать совместно с западными державами антигитлеровскую коалицию были упущены. Сталин предпочел договориться с Гитлером против Англии и Франции. Второй роковой просчет Сталин совершил, продолжив свою ориентацию на сотрудничество с Гитлером, после того как в мае 1940 года Франция была разгромлена и Черчилль — сторонник решительной борьбы с гитлеровской Германией и союза с СССР — сменил Чемберлена на посту английского премьера. Даже неискушенному было ясно, что, освободившись на Западе, Гитлер обрушит очередной удар на Советский Союз. Надо было срочно менять всю политику и идти на сближение с Англией и США, тем более что последние протягивали Москве руку. Вместо этого Сталин продолжал снабжать Германию стратегическим сырьем для ведения войны и в ноябре 1940 года послал Молотова в Берлин на переговоры, где речь шла о присоединении Советского Союза к Антикоминтернов-скому пакту. Более абсурдное решение трудно себе представить.

Сталин, а затем и его последователи постарались сделать все, чтобы оправдать перед историей решение о заключении пакта с Гитлером и сотрудничестве с фашистской Германией. Основные их аргументы в пользу этого решения, на десятилетия определившие направленность советской пропаганды, историографии и публикаций по этому вопросу, заключаются в следующем:

правящие круги Англии, Франции и США стремились в 1938–1939 годах направить гитлеровскую агрессию против Советского Союза, и, если бы не пакт 1939 года, возник бы единый фронт западных держав и Германии против первого социалистического государства;

после разгрома Польши Гитлер мог бы при попустительстве западных держав напасть на Советский Союз, но пакт 1939 года предотвратил такое развитие событий;

гитлеровская агрессия против СССР сопровождалась бы образованием второго антисоветского фронта на Дальнем Востоке в лице Японии;

советско-германский пакт был необходим, поскольку Англия и Франция не желали союза с СССР и сорвали переговоры в Москве в августе 1939 года;

договор 1939 года позволил Советскому Союзу отсрочить войну и укрепить свою оборону;

с 1 сентября 1939 года по 22 июня 1941 года вторая мировая война носила империалистический характер с обеих сторон, и благодаря пакту 1939 года Советский Союз смог стоять в стороне от империалистической бойни.

Эти аргументы в защиту договора 1939 года не выдерживают критики, если внимательно проанализировать факты, документы и действительный ход событий в их совокупности. Ложен в своей основе главный аргумент, что Советскому Союзу угрожал в 1939 году единый фронт западных держав и Германии и что с Англией и Францией невозможно было добиться соглашения об объединении усилий против гитлеровской агрессии. Пересмотреть сложившиеся стереотипы в трактовке событий 1939–1941 годов оказалось не просто даже в последнее время. Это показала дискуссия на втором Съезде народных депутатов СССР вокруг решения комиссии по политической и правовой оценке советско-германского договора 1939 года. В решении комиссии констатировалось: «Истекшие полвека дают возможность критически осмыслить каждый эпизод перехода Европы от мира к войне, тщательно выверить всю совокупность фактов до и после августа 1939 года. К такому прочтению истории нас обязывает память о бесчисленных жертвах и горе, не обошедших ни одну советскую семью от Балтики до Камчатки. В этой переоценке ценностей не может быть ни запретных тем, ни поставленных выше правды личностей».[3]

Вся правда о внешней политике Сталина в 1939–1941 годах еще не сказана. Чтобы ее раскрыть, необходимы не только немецкие, но и советские архивные документы. Именно последних не хватает для углубленного и взвешенного исследования одного из самых драматических периодов истории Европы. То обстоятельство, что эти документы более 50 лет хранятся под спудом и к ним до сего времени нет доступа, говорит о глубоком неуважении к народу тех, в чьем распоряжении они находились и находятся. Такая позиция власть имущих обеднила наше общество, нашу историческую науку и политику.

Исследователям предстоит еще пролить свет на многие оставшиеся неясными и спорными вопросы. Среди них можно было бы назвать такие: когда у Сталина возникло решение заключить договор с Гитлером — в середине августа, как официально утверждается, или намного раньше, как свидетельствует, например, его выступление на XVIII съезде ВКП(б) в марте 1939 года; от кого исходила инициатива заключения договора — от Сталина или от Гитлера; каковы были подлинные намерения и мотивы Сталина при заключении договора; почему Сталин предпочел договор с Гитлером поискам соглашения с Англией и Францией; как Сталин оценивал общую политическую и стратегическую ситуацию в Европе в 1939 году и после; какова была позиция и влияние других советских политических и военных деятелей по германскому вопросу в 1938–1939 годах — Молотова, Жданова, Ворошилова, Литвинова и других. Все эти вопросы ждут своего решения,

* * *

Предлагаемый вниманию читателей сборник основан, с некоторыми дополнениями, на подготовленной департаментом США публикации 1948 года «Национал-социалистическая Германия и Советский Союз. 1939–1941. Документы из архива германского министерства иностранных дел». В том же году публикация была переведена во многих странах Западной Европы и стала одним из основных документальных источников для изучения предыстории второй мировой войны и советско-германских отношений.

Конечно, это далеко не все документы и материалы, относящиеся к данной теме. Не говоря уже о документах из советских архивов, они могли бы быть дополнены интересными документами, опубликованными в официальном 42-томном издании протоколов и документов Нюрнбергского суда, в многотомном совместном издании США, Англии, Франции и ФРГ «Документы германской внешней политики. 1918–1945» и др.[4] В совокупности с мемуарами и дневниками Риббентропа, Вайцзекера, Хильгера, Геббельса, Гальдера и других деятелей «третьей империи» можно составить весьма полную картину того, как планировалась и осуществлялась германская политика в 1939–1941 годах.

Немецкие документальные и мемуарные свидетельства проливают свет и на советскую политику. Так, например, из публикуемых в настоящем сборнике документов видно, что именно советские политики выступили весной 1939 года инициаторами советско-германского сближения и упорно добивались его. В меморандуме статс-секретаря МИД Германии от 17 апреля 1939 года излагается его беседа с советским послом в Берлине Мерека-ловым. Вайцзекер приводит, в частности, его слова о том, что «Советская Россия не использовала против нас существующих между Германией и западными державами трений и не намерена их использовать. С точки зрения России нет причин, могущих помешать нормальным взаимоотношениям с нами. А начиная с нормальных, отношения могут становиться все лучше и лучше». В последующие месяцы временный поверенный в делах Астахов давал понять германской стороне, что смещение Литвинова означает поворот в советской политике, что в англо-советских переговорах Англия вряд ли получит желательные для нее результаты. 5 июня посол Германии в Москве Шуленбург докладывал в Берлин: «…фактом является то, что господин Молотов почти что призывал нас к политическому диалогу. Наше предложение о проведении только экономических переговоров не удовлетворило его».

Читателю интересно будет узнать из документов о закулисных сторонах сталинской внешней политики и советско-германских отношений в 1939–1941 годах.

Вячеслав Дашичев,

доктор исторических наук,

профессор

И. В. СТАЛИН: ИЗ ОТЧЕТНОГО ДОКЛАДА 10 МАРТА 1939 ГОДА НА XVIII СЪЕЗДЕ ВКП(б)

…В наше время не так-то легко сорваться сразу с цепи и ринуться прямо в войну, не считаясь с разного рода договорами, не считаясь с общественным мнением. Буржуазным политикам известно это достаточно хорошо. Известно это также фашистским заправилам. Поэтому фашистские заправилы, раньше чем ринуться в войну, решили известным образом обработать общественное мнение, т. е. ввести его в заблуждение, обмануть его.

Военный блок Германии и Италии против интересов Англии и Франции в Европе? Помилуйте, какой же это блок! «У нас» нет никакого военного блока. «У нас» всего-навсего безобидная «ось Берлин — Рим», т. е. некоторая геометрическая формула насчет оси. (Смех.)

Военный блок Германии, Италии и Японии против интересов США, Англии и Франции на Дальнем Востоке? Ничего подобного! «У нас» нет никакого военного блока. «У нас» всего-навсего безобидный «треугольник Берлин — Рим — Токио», т. е. маленькое увлечение геометрией. (Общий смех.)

Война против интересов Англии, Франции, США? Пустяки! «Мы» ведем войну против Коминтерна, а не против этих государств. Если не верите, читайте «анти-коминтерновский пакт», заключенный между Италией, Германией и Японией.

Так думали обработать общественное мнение господа агрессоры, хотя не трудно было понять, что вся эта неуклюжая игра в маскировку шита белыми нитками, ибо смешно искать «очаги» Коминтерна в пустынях Монголии, в горах Абиссинии, в дебрях испанского Марокко. (Смех.)

Но война неумолима. Ее нельзя скрыть никакими покровами. Ибо никакими «осями», «треугольниками» и «антикоминтерновскими пактами» невозможно скрыть тот факт, что Япония захватила за это время громадную территорию Китая, Италия — Абиссинию, Германия — Австрию и Судетскую область, Германия и Италия вместе — Испанию, — все это вопреки интересам неагрессивных государств. Война так и осталась войной, военный блок агрессоров — военным блоком, а агрессоры — агрессорами.

Как могло случиться, что неагрессивные страны, располагающие громадными возможностями, так легко и без отпора отказались от своих позиций и своих обязательств в угоду агрессорам?

Не объясняется ли это слабостью неагрессивных государств? Конечно, нет! Неагрессивные, демократические государства, взятые вместе, бесспорно сильнее фашистских государств и в экономическом, и в военном отношении.

Чем же объяснить в таком случае систематические уступки этих государств агрессорам?

Это можно было бы объяснить, например, чувством боязни перед революцией, которая может разыграться, если неагрессивные государства вступят в войну и война примет мировой характер. Буржуазные политики, конечно, знают, что первая мировая империалистическая война дала победу революции в одной из самых больших стран. Они боятся, что вторая мировая империалистическая война может повести также к победе революции в одной или в нескольких странах.

Но это сейчас не единственная и даже не главная причина. Главная причина состоит в отказе большинства неагрессивных стран, и прежде всего Англии и Франции, от политики коллективной безопасности, от политики коллективного отпора агрессорам, в переходе их на позицию невмешательства, на позицию «нейтралитета».

Формально политику невмешательства можно было бы охарактеризовать таким образом: «пусть каждая страна защищается от агрессоров, как хочет и как может, наше дело сторона, мы будем торговать и с агрессорами, и с их жертвами». На деле, однако, политика невмешательства означает попустительство агрессии, развязывание войны, — следовательно, превращение ее в мировую войну. В политике невмешательства сквозит стремление, желание — не мешать агрессорам творить свое черное дело, не мешать, скажем, Японии впутаться в войну с Китаем, а еще лучше с Советским Союзом, не мешать, скажем, Германии увязнуть в европейских делах, впутаться в войну с Советским Союзом, дать всем участникам войны увязнуть глубоко в тину войны, поощрять их в этом втихомолку, дать им ослабить и истощить друг друга, а потом, когда они достаточно ослабнут, — выступить на сцену со свежими силами, выступить, конечно, «в интересах мира», и продиктовать ослабевшим участникам войны свои условия. И дешево, и мило!

Характерен шум, который подняла англо-французская и североамериканская пресса по поводу Советской Украины. Деятели этой прессы до хрипоты кричали, что немцы идут на Советскую Украину, что они имеют теперь в руках так называемую Карпатскую Украину, насчитывающую около 700 тысяч населения, что немцы не далее как весной этого года присоединят Советскую Украину, имеющую более 30 миллионов населения, к так называемой Карпатской Украине. Похоже на то, что этот подозрительный шум имел своей целью поднять ярость Советского Союза против Германии, отравить атмосферу и спровоцировать конфликт с Германией без видимых на то оснований.

Еще более характерно, что некоторые политики и деятели прессы Европы и США, потеряв терпение в ожидании «похода на Советскую Украину», сами начинают разоблачать действительную подоплеку политики невмешательства. Они прямо говорят и пишут черным по белому, что немцы жестоко их «разочаровали», так как, вместо того, чтобы двинуться дальше на восток, против Советского Союза, они, видите ли, повернули на запад и требуют себе колоний. Можно подумать, что немцам отдали районы Чехословакии как цену за обязательство начать войну с Советским Союзом, а немцы отказываются теперь платить по векселю, посылая их куда-то подаль-ше.

Я далек от того, чтобы морализировать по поводу политики невмешательства, говорить об измене, о предательстве и т. п. Наивно читать морали людям, не признающим человеческой морали. Политика есть политика, как говорят старые, прожженные буржуазные дипломаты. Необходимо, однако, заметить, что большая и опасная политическая игра, начатая сторонниками политики невмешательства, может окончиться для них серьезным провалом.

Таково действительное лицо господствующей ныне политики невмешательства…[5]

1. МЕМОРАНДУМ СТАТС-СЕКРЕТАРЯ МИД ГЕРМАНИИ

Берлин, 17 апреля 1939 г. Статс-секретарь № 339

Русский посол — в первый раз с тех пор, как он получил здесь свой пост,[6] — посетил меня для беседы, касавшейся ряда практических вопросов. Он подробно остановился на вопросе, который, как он сказал, кажется ему особенно важным, а именно — о выполнении заводами «Шкода» определенных контрактов на поставку военных материалов.[7] Хотя сами товары, о которых идет речь, явно не представляют собой особой ценности, посол рассматривает выполнение обязательств как проверку того, действительно ли мы желаем в соответствии с недавним заявлением, сделанным ему (Мерекалову) начальником отдела министерства Вилем, поощрять и расширять наши экономические отношения с Россией. Вопрос об этих контрактовых поставках будет далее рассмотрен в другой инстанции.

В конце разговора я намекнул полпреду на то, что сообщения о русско-англо-французском военно-воздушном пакте и т. п. в настоящий момент явно не способствуют проявлению доброй воли с нашей стороны и созданию атмосферы для доставки военных материалов в Советскую Россию. Господин Мерекалов воспользовался этими словами для поднятия ряда политических вопросов. Он выспрашивал, какого мнения придерживаются здесь о настоящем положении дел в Центральной Европе. Когда я сказал ему, что, насколько мне известно, Германия является единственной страной, которая в настоящее время не бряцает оружием в Европе, он спросил меня о наших отношениях с Польшей и о якобы происходящих на германо-польской границе вооруженных столкновениях. После того как я опроверг последнее утверждение и сделал некоторые сдержанные комментарии относительно германо-польских отношений, русский посол спросил меня, что я действительно думаю о германо-русских отношениях.

Я ответил господину Мерекалову, что мы, как все знают, всегда хотели иметь с Россией торговые отношения, удовлетворяющие взаимным интересам. Мне кажется, что в последнее время русская пресса не присоединяется к антигерманскому тону американских и некоторых британских газет. Что касается германской прессы, то господин Мерекалов мог выработать свою собственную точку зрения, поскольку он конечно же следит за ней очень внимательно.

Посол в этой связи заявил примерно следующее:

Политика России всегда прямолинейна. Идеологические расхождения вряд ли влияли на русско-итальянские отношения, и они также не должны стать камнем преткновения в отношении Германии. Советская Россия не использовала против нас существующих между Германией и западными державами трений и не намерена их использовать. С точки зрения России, нет причин, могущих помешать нормальным взаимоотношениям с нами. А начиная с нормальных, отношения могут становиться все лучше и лучше.

Этим замечанием, к которому Мерекалов подвел разговор, он и закончил встречу. Через несколько дней он намерен посетить Москву.

Вейцзекер[8]

2. ГЕРМАНСКИЙ ПОВЕРЕННЫЙ В ДЕЛАХ В МОСКВЕ — В МИД ГЕРМАНИИ Телеграмма

Москва, 4 мая 1939 — 20 час. 45 мин. Получена 4 мая 1939 — 22 час. 00 мин.

Телеграмма № 61 от 4 мая

Указ Президиума Верховного Совета СССР от 3 мая о назначении Молотова наркомом иностранных дел с одновременным оставлением за ним поста председателя Совета Народных Комиссаров публикуется советской прессой под фанфары. О смещении Литвинова сообщает маленькая заметка, опубликованная на последней странице под рубрикой «Хроника». Неожиданная замена вызвала здесь большое удивление, так как Литвинов был в центре переговоров с английской делегацией, на первомайском параде еще появился на трибуне рядом со Сталиным[9] и не было никаких новейших указаний на шаткость его позиции. В советской прессе комментариев нет. Наркомат иностранных дел не дает представителям прессы никаких объяснений.

Поскольку Литвинов еще 2 мая принимал британского посла, а вчера его имя было указано прессой среди почетных гостей, присутствовавших на параде, его смещение кажется результатом неожиданного решения Сталина. Это решение, видимо, связано с тем, что в Кремле появились разногласия относительно проводимых Литвиновым переговоров. Причина разногласий предположительно лежит в глубокой подозрительности Сталина, питающего недоверие и злобу ко всему окружающему его капиталистическому миру. На последнем партийном съезде Сталин настаивал на осторожности, чтобы Советский Союз не был вовлечен в конфликт. Молотов (не еврей) считается «наиболее близким другом и ближайшим соратником» Сталина. Его назначение, несомненно, гарантирует, что внешняя политика будет проводиться в строгом соответствии с идеями Сталина.

Типпельскирх

3. МЕМОРАНДУМ МИД ГЕРМАНИИ

Сегодня днем я просил советского поверенного в делах советника посольства Астахова прийти ко мне и сообщил ему, что мы согласны, в соответствии с запросом его полпреда от 17 апреля, соблюдать советские контракты с заводами «Шкода» о поставках. Соответствующие инструкции уже были даны. Я просил его информировать об этом свое правительство.

Советник посольства Астахов был заметно удовлетворен этим заявлением и подчеркнул тот факт, что для советского правительства материальная сторона вопроса не имела такой большой важности, как принципиальная. Он допытывался, не будут ли вскоре возобновлены переговоры, прерванные в феврале. На это я ответил, что еще не могу дать какого-либо ответа, так как рассмотрение многочисленных проблем, содержащихся в последнем русском ответе,[10] еще не закончено.

Затем Астахов коснулся смещения Литвинова и попытался, не задавая прямых вопросов, узнать, приведет ли это событие к изменению нашей позиции в отношении Советского Союза. Он особенно подчеркивал большое значение личности Молотова, который ни в коем случае не является специалистом по внешней политике, но который тем не менее будет оказывать большое влияние на будущую советскую внешнюю политику.

Шнурре Берлин, 5 мая 1939 г.

4. ПАМЯТНАЯ ЗАПИСКА МИД ГЕРМАНИИ

Советский поверенный в делах советник посольства Астахов вызвал меня сегодня для того, чтобы поговорить о правовом статусе советского торгового представительства в Праге, учрежденного согласно советско-чехословацкому торговому договору 1935 года.[11] Советский Союз хочет оставить торговое представительство в Праге в качестве филиала советского торгового представительства в Берлине и просит, чтобы ему временно был дан тот же официальный статус, который существовал в соответствии с советско-чехословацким торговым договором. Господин Астахов сослался на германское заявление, согласно которому настоящие чехословацкие торговые соглашения будут продолжать действовать в отношении протектората Богемии и Моравии[12] до тех пор, пока не будут заменены новыми.

Я принял это заявление к сведению и обещал вскоре ответить. Я высказал ему свое личное мнение о том, что вряд ли предвидятся какие-либо возражения против советской просьбы.

Во время последующей беседы Астахов снова, как и две недели назад, подробно говорил о развитии германо-советских отношений. Он отметил, что тон германской прессы за последние недели совершенно изменился. Нет направленных против Советского Союза выпадов, сообщения объективны; в одной промышленной газете Рейнского района он даже видел фотографии нескольких советских сооружений. Конечно, Советы не могут судить о том, является ли это лишь временной переменой, вызванной тактическими соображениями, или нет. Но есть надежда на то, что подобное положение дел станет явлением постоянным. Астахов подробно объяснил, что в вопросах международной политики у Германии и Советской России нет противоречий и поэтому нет никаких причин для трений между двумя странами. Правдой является то, что Советский Союз ясно чувствовал угрозу со стороны Германии. Но нет никаких сомнений, что удастся подавить это ощущение угрозы и недоверие Москвы. Во время этой беседы он снова упомянул Рапалльский договор.[13] В ответе на мой случайный вопрос он коснулся англо-советских переговоров в том смысле, что при нынешних условиях желательные для Англии результаты вряд ли будут достигнуты.

В подтверждение своего мнения относительно возможности изменения советско-германских отношений Астахов неоднократно ссылался на Италию и подчеркивал, что дуче уже после образования Оси[14] высказал предположение о том, что препятствий для нормального развития политических и экономических отношений между Советским Союзом и Италией не существует.

В своих ответах я был сдержан и вызывал Астахова на разговор только путем случайных замечаний, без дальнейшего уточнения его точки зрения.

Шнурре Берлин, 17 мая 1939 г.

5. ПИСЬМО ПОСЛА ШУЛЕНБУРГА СТАТС-СЕКРЕТАРЮ МИД ГЕРМАНИИ

Москва, 5 июня 1939 г.

Дорогой господин фон Вейцзекер!

Разрешите мне поблагодарить Вас за Ваше любезное и очень интересное письмо от 27-го того месяца.[15]

Ясно, что Япония не хотела бы видеть и малейшего согласия между нами и Советским Союзом. Чем меньше становится наше давление на западные границы России, тем увереннее будет чувствовать себя Советский Союз в Восточной Азии. Итальянцы действительно должны приветствовать германо-русское соглашение, они сами всегда избегали столкновений с Москвой; и германское государство может занять более твердую позицию по отношению к Франции, если Советский Союз будет держать на прицеле Польшу, уменьшая давление на нашу восточную границу. Если итальянцы тем не менее «очаровательно сдержанны», причина, возможно, лежит в том, что в рамках Оси они недовольны усилением влияния Германии за счет улучшения германо-советских отношений, результатом чего является автоматическое укрепление нашей власти.

Мне показалось, что в Берлине создалось впечатление, что господин Молотов в беседе со мною отклонил германо-советское урегулирование. Я еще раз перечитал все свои телеграммы и сравнил их со своим письмом к Вам и с моим меморандумом. Я не могу понять, что привело Берлин к подобному выводу. На самом деле фактом является то, что господин Молотов почти что призывал нас к политическому диалогу. Наше предложение о проведении только экономических переговоров не удовлетворило его. Конечно, была и есть опасность того, что советское правительство использует германские предложения для давления на англичан и французов. Господин Молотов как-то в своей речи тактически использовал наше предложение начать экономические переговоры. Поэтому осторожность с нашей стороны была и остается необходимой, но мне кажется очевидным, что дверь не захлопнута и что путь для дальнейших переговоров открыт.

Мы слышали и читали с очень большим интересом о Вашей беседе с господином Астаховым. Совершенно случайно через несколько дней после отправления Вам моего последнего письма мне представился случай снова поговорить с господином Потемкиным о советско-германских отношениях. Я сказал ему, что я постоянно думаю о поисках позитивных шагов, которые следует предпринять для реализации предложений Молотова. Трений и спорных вопросов между Германией и Советским Союзом нет. Мы не должны решать вопросы о пограничных столкновениях или спорах. Мы ничего не просим у Советского Союза, а Советский Союз — у нас. Я спросил господина Потемкина, с которым — частным образом — я могу говорить более откровенно, может ли он сказать мне что-нибудь об имевшихся у Молотова идеях. Господин Потемкин ответил отрицательно; к сожалению, он ничего не мог добавить к заявлению Молотова, который говорил от имени советского правительства.

Мне интересно, поможет ли в этом деле Ваша беседа с Астаховым. Господин Типпельскирх, по-моему, был прав, когда обратил внимание на тот факт, что благодаря нашим пактам о ненападении с прибалтийскими государствами Россия получила от нас бесплатно большую безопасность, как бы являющуюся первым политическим взносом Германии.

Мне бы хотелось обратить внимание на тот факт, что господин Молотов упомянул в своей речи три условия, которые должны быть реализованы для создания англо-французско-советского блока. Ни в одном из этих трех пунктов не указано, что требования Советского Союза относятся только к Европе. Дальний Восток не назван, но, будьте уверены, он также и не исключен. Насколько мне известно, однако, Великобритания хочет принять на себя новые обязательства только в Европе. Если будут даны гарантии прибалтийским государствам, это может привести к новым противоречиям. Советы нам не доверяют, но они также не слишком доверяют демократическим державам. Недоверие возникает здесь очень легко, и после того, как оно возникло, преодолеть его можно только с очень большим трудом.

Примечательно, что Молотов, говоря об отношениях с Англией, не упомянул о приглашениях, сделанных британским правительством Микояну, а недавно еще и Ворошилову, вослед визиту господина Хадсона в Москву.

Мне стало известно из в общем достоверного источника, что господин Потемкин был срочно послан в Анкару для предотвращения подписания Турцией договора с англичанами. Господин Потемкин предотвратил подписание договора, но не «декларации». Советское правительство заявило, что в принципе оно не против англо-турецкого соглашения, но при этом отметило, что считает важным, чтобы Турция не забегала вперед, а действовала в то же время и тем же путем, что и Советский Союз.

Последние пограничные столкновения на монголо-маньчжурской границе, кажется, довольно серьезны. Согласно японским сообщениям, «монголы»[16] 28 мая использовали сто самолетов, сорок два из которых, по заявлению японцев, были сбиты. Они заявляют, что ранее сбили семнадцать самолетов. Я думаю, что за эти серьезные инциденты ответствен Советский Союз. Он предоставляет помощь Китаю; он удерживает японцев от перебросок их очень сильных воинских контингентов из Маньчжурии в Китай.

С самыми теплыми пожеланиями Вам остаюсь, мой дорогой господин фон Вейцзекер,

глубоко уважающий Вас Шуленбург Хайль Гитлер!

6. МЕМОРАНДУМ МИД ГЕРМАНИИ

В канцелярию министра Секретно

С связи с телеграммой графа Шуленбурга относительно беседы между Хильгером и Микояном[17] фюрер решил следующее:

Русские должны быть информированы о том, что из их позиции мы сделали вывод, что они ставят вопрос о продолжении будущих переговоров в зависимость от принятия нами основ наших с ними экономических обсуждений в том их виде, как они были сформулированы в январе. Поскольку эта основа для нас является неприемлемой, мы в настоящее время не заинтересованы в возобновлении экономических переговоров с Россией.

Фюрер согласен с тем, чтобы этот ответ был задержан на несколько дней.

Я уведомил об этом имперского министра иностранных дел по телефону и передаю этот меморандум только как руководство к встрече компетентных официальных лиц с министром.

Хевель Берхтесгаден, 29 июня 1939 г.

7. СТАТС-СЕКРЕТАРЬ МИД ГЕРМАНИИ — ПОСЛУ ШУЛЕНБУРГУ Телеграмма

Москва

Телеграмма № 134 Берлин, 30 июня 1939 г.

На Вашу телеграмму 115.[18]

Имперский министр иностранных дел взял на заметку Ваше телеграфное сообщение о беседе с Молотовым.

Он придерживается того мнения, что в политической области до получения дальнейших инструкций, можно считать, было сказано достаточно и что в данный момент мы не должны поднимать эти вопросы.

Относительно возможных экономических переговоров с русским правительством здесь еще не закончено обсуждение. В связи с этим также просим не проявлять дальнейшей инициативы, а ожидать инструкций.

Вейцзекер

8. ПОСОЛ ШУЛЕНБУРГ — В МИД ГЕРМАНИИ Телеграмма

Москва, 22 июля 1939-13 час. 07 мин. Получена 22 июля 1939-13 час. 35 мин.

Срочно!

Телеграмма № 136 от 22 июля

Вся советская пресса сегодня опубликовала следующее сообщение под заголовком «В Наркомате внешней торговли»:

«На днях возобновились переговоры о торговле и кредите между германской и советской сторонами. От Наркомата внешней торговли переговоры ведет зам. торгпреда в Берлине т. Бабарин, от германской стороны — г. Шнурре».[19]

Шуленбург

9. МЕМОРАНДУМ МИД ГЕРМАНИИ

Берлин, 27 июля 1939 г. Секретно

Меморандум

В соответствии с данными мне инструкциями я прошлым вечером пригласил советского поверенного в делах Астахова и главу советского торгового представительства здесь Бабарина на обед в Эвест. Русские пробыли до примерно половины первого ночи. Они начали говорить об интересующих нас экономических и политических проблемах в очень живой и интересной форме, поэтому стало возможным неофициальное и всестороннее обсуждение отдельных вопросов, упоминавшихся имперским министром иностранных дел. Особо интересным в разговоре было нижеследующее:

1. На замечание Астахова о тесном сотрудничестве и общности интересов внешней политики, которые ранее существовали между Германией и Россией, я ответил, что возобновление подобного сотрудничества представляется мне сейчас вполне возможным, если советское правительство находит его желательным. Я мог бы мысленно представить себе три этапа:

Первый этап: восстановление сотрудничества в экономической области с помощью кредитного и торгового договора, который будет заключен.

Второй этап: нормализация и улучшение политических отношений. Это включает в себя, среди прочего, уважение интересов другой стороны в прессе и общественном мнении, уважение к научным и культурным мероприятиям другой стороны. Официальное участие Астахова в германском Дне искусства в Мюнхене или приглашение германской делегации на Сельскохозяйственную выставку в Москве может, как это было предложено мне статс-секретарем, быть включено сюда же.

Третьим этапом будет восстановление хороших политических отношений: или возвращение к тому, что было раньше (Берлинский договор[20]), или же новое соглашение, которое примет во внимание жизненные политические интересы обеих сторон. Этот третий этап как мне кажется, вполне достижим, так как во всем районе от Балтийского моря до Черного моря и Дальнего Востока нет, по моему мнению, неразрешимых внешнеполитических проблем между нашими странами. В дополнение к этому, несмотря на все различия в мировоззрении, есть один общий элемент в идеологии Германии, Италии и Советского Союза: противостояние капиталистическим демократиям. Ни мы, ни Италия не имеем ничего общего с капиталистическим Западом. Поэтому нам кажется довольно противоестественным, чтобы социалистическое государство вставало на сторону западных демократий.

В полном согласии с Бабариным Астахов назвал путь сближения с Германией соответствующим интересам обеих стран. Однако он отметил, что, вероятно, темп должен быть медленным и постепенным. Советский Союз усматривает серьезную для себя угрозу во внешней политике национал-социализма. Мы с полным основанием говорили о нашей нынешней политической ситуации как об окружении. Именно этим словом и характеризует Советский Союз свою политическую ситуацию после известных сентябрьских событий прошлого года.[21] Астахов имел в виду Антикоминтерновский пакт,[22] наши отношения с Японией, Мюнхен, свободу рук в Восточной Европе, которую мы там получили, и политические последствия всего этого для Советского Союза. Наша теория о том, что прибалтийские госу дарства, Финляндия, а также Румыния входят в нашу сферу влияния, окончательно убедила советское прави тельство в том, что ему угрожают. Москва не совсем верит в изменение германской политики в отношении Советского Союза. Ждать можно лишь постепенного изменения.

В своем ответе я подчеркнул, что в настоящее время германская политика на Востоке берет абсолютно иной курс. С нашей стороны не может быть и речи об угрозе Советскому Союзу. Наша цель лежит в совер шенно другом направлении. Молотов сам в своей послед ней речи назвал Антикоминтерновский пакт маскировкой союза, направленного против западных демократий.

Он осведомлен о данцигской проблеме и о связанном с нею польском вопросе. Я вижу в этом все что угодно, кроме столкновений интересов Германии и Советского Союза. То, что мы намерены уважать целостность прибалтийских государств и Финляндии, стало совершен но ясно благодаря нашим пактам о ненападении и нашим неагрессивным предложениям. Наши отношения с Японией строятся на основе прочной дружбы, которая, однако, не нацелена против России. Германская политика направлена против Англии. Это решающий фактор. Как я уже заявлял ранее, я вполне могу представить себе далеко идущее соглашение о соблюдении взаимных интересов вместе с рассмотрением проблем, являющихся жизненно важными для России. В данный момент, однако, этому препятствует Советский Союз, подписывающий с Англией договор, направленный против Германии. Советский Союз в этом случае сделает свой выбор и встанет, вместе с Англией, в оппозиционный Германии лагерь. Только по этой причине я возражаю против медленных поисков пути к достижению возможного взаимопонимания между Германией и Советским Союзом. Сейчас время еще дает нам возможность, которой не будет после заключения договора с Лондоном. Это должно быть принято в Москве во внимание. Что может Англия предложить России? Самое большее — участие в европейской войне, вражду с Германией, но ни одной устраивающей Россию цели. С другой стороны, что можем предложить мы? Нейтралитет и невовлечение в возможный европейский конфликт и, если Москва этого пожелает, германо-русское понимание относительно взаимных интересов, благодаря которому, как и в былые времена, обе страны получат выгоду.

4. Во время последующей беседы Астахов снова вернулся к вопросу о прибалтийских государствах и спросил, есть ли у нас кроме планов экономического проникновения далеко идущие политические намерения. Он также очень серьезно отнесся к румынскому вопросу. Что касается Польши, то он заявил, что так или иначе Данциг будет возвращен Германскому государству и вопрос о Коридоре[23] должен быть каким-либо образом разрешен в пользу Германского государства. Он спросил, не склоняется ли также на сторону Германии население территорий, когда-то принадлежавших Австрии, в частности Галиции и украинских территорий. Описав наши торговые отношения с прибалтийскими государствами, я ограничил себя заявлением о том, что интересы Германии и России не придут в столкновение по этим вопросам. Более того, урегулирование украинского вопроса[24] показало, что мы не ставим своей целью что-либо, что может быть опасно для советских интересов.

Довольно широкая дискуссия велась по вопросу о том, почему национал-социализм считает внешнюю политику Советского Союза враждебной. В Москве никогда не могли этого понять, хотя там всегда понимали противостояние национал-социализма коммунизму внутри [Германии]. Я воспользовался этим удобным случаем для подробного изложения нашего мнения от носительно изменений, происшедших в русском большевизме за последние годы. Антагонизм к национал-социализму явился естественным результатом его [на ционал-социализма] борьбы с коммунистической партией Германии, зависимой от Москвы и являвшейся лишь орудием Коминтерна. Борьба против германской коммунистической партии уже давно закончилась. Коммунизм в Германии искоренен. Коминтерн же уже заменен Политбюро, которое следует теперь совершенно другой политике, чем та, которая проводилась, когда доминировал Коминтерн. Слияние большевизма с национальной историей России, выражающееся в прославлении великих русских людей и подвигов (празднование годовщин Полтавской битвы, Петра Первого, битвы на Чудском озере, Александра Невского), изменило интернациональный характер большевизма, как нам это видится, особенно с тех пор, как Сталин отложил на неопределенный срок мировую революцию. При таком положении дел мы сегодня видим возможности, которых не видели ранее, так как удостоверились, что не делается попыток распространять в какой-либо форме коммунистическую пропаганду в Германии.

Под конец Астахов подчеркнул, что этот разговор был для него очень важен. Он сообщит о нем в Москву, и он надеется, что все это отразится заметным образом на ходе будущих событий. Вопрос о торговле и кредитном соглашении обсуждался в деталях.

После заявлений русских у меня создалось впечатление, что Москва еще не решила, что она хочет делать. Русские умолчали о состоянии переговоров о пакте с Великобританией и о шансах на его заключение. Учитывая все это, можно заключить, что в течение определенного времени Москва решила следовать как в отношении нас, так и в отношении англичан политике затягивания и отсрочек для того, чтобы отложить принятие решений, важность которых она ясно понимает. Отсюда гибкая позиция русских в ходе многочисленных бесед, такова, в частности, позиция Молотова; отсюда и затягивание экономических переговоров, на которых русские крайне сдержанны в темпе; отсюда, скорее всего, также и задержка в Москве посла Мерекалова.[25] А в общем — большое недоверие не только к нам, но и к Англии. С нашей точки зрения, можно рассматривать как заметный успех то, что Москва после месяцев переговоров с англичанами все еще неясно представляет себе, что ей следует в конце концов делать.

Шнурре

10. СТАТС-СЕКРЕТАРЬ МИД ГЕРМАНИИ — ПОСЛУ ШУЛЕНБУРГУ Инструкция

Берлин, 29 июля 1939 г.[26] Секретно!

Вечером 26-го этого месяца у Шнурре с Астаховым и Бабариным состоялся подробный разговор, содержание которого сообщено в приложенном меморандуме.[27]

Ответ Астахова показывает, что подробный его отчет уже находится в распоряжении Москвы. Под конец Астахов спросил, будем ли мы придерживаться аналогичного мнения, если высокопоставленный советский представитель будет обсуждать эти вопросы с высокопоставленным представителем Германии. Шнурре ответил на этот вопрос, по существу, утвердительно.

Нам было бы важно знать, есть ли в Москве какая-нибудь реакция на заявления, сделанные Астаховым и Бабариным. Если у Вас появится возможность назначить новую встречу с Молотовым, я предписываю Вам высказаться ему в этом духе и, если представится случай, придерживаться направления мыслей меморандума. Если все разовьется так, что Молотов оставит свою сдержанность, которую он пока что проявляет, Вы можете сделать еще один шаг в Вашем заявлении и сказать что-нибудь более определенное, чем то, что в общих чертах было высказано в меморандуме. Это особенно касается польского вопроса. При любом развитии польского вопроса, мирным ли путем, как мы хотим этого, или любым другим путем, т. е. с применением нами силы, мы будем готовы гарантировать все советские интересы и достигнуть понимания с московским правительством. Если беседа будет протекать положительно и в отношении прибалтийского вопроса, то должна быть высказана мысль о том, что наша позиция в отношении Прибалтики будет откорректирована таким образом, чтобы принять во внимание жизненные интересы Советов на Балтике.

Черновик подписал фон Вейцзекер

11. СТАТС-СЕКРЕТАРЬ МИД ГЕРМАНИИ — ПОСЛУ ШУЛЕНБУРГУ Телеграмма

Отправлена из Берлина 3 августа 1939-13 час. 47 мин. Получена в Москве 3 августа 1939-18 час. 00 мин.

Москва

Телеграмма № 164 от 3 августа

Очень срочно

Секретно. Информация для господина посла

К сегодняшней телеграфной инструкции.[28] В соответствии с политической ситуацией и в интересах быстроты мы побеспокоимся, безотносительно к Вашей беседе с Молотовым, назначенной на сегодня, о продолжении в Берлине выяснения условий согласования германо-советских интересов. В связи с этим Шнурре примет Астахова сегодня и скажет ему, что мы будем готовы к более конкретным обсуждениям, если советское правительство также желает этого. Мы предложим в этом случае Астахову получить инструкции из Москвы. Мы будем затем готовы говорить довольно конкретно о проблемах, представляющих для Советского Союза возможный интерес.

Вейцзекер

12. ИМПЕРСКИЙ МИНИСТР ИНОСТРАННЫХ ДЕЛ — ПОСЛУ ШУЛЕНБУРГУ Телеграмма

Отправлена из Берлина 3 августа 1939-15 час. 47 мин. Получена в Москве 4 августа 1939-4 час. 30 мин.

Москва

Телеграмма № 166 от 3 августа

Очень срочно!

Господину послу лично!

Прошлым вечером я принял русского поверенного в делах, который ранее звонил мне в канцелярию по другому вопросу. Я намеревался продолжить беседы, с содержанием которых Вы уже знакомы и которые ранее велись между Астаховым и членами Министерства иностранных дел с моего разрешения. Я упомянул переговоры о торговом соглашении, которые в настоящее время продвигаются вперед удовлетворительно, и назвал такое торговое соглашение важным шагом на пути к нормализации германо-русских отношений, если она желательна. Хорошо известно, что тон нашей прессы в отношении России вот уже полгода совершенно другой. Мне кажется, что пока что русская сторона хочет построить наши отношения по возможности на двух условиях:

а) невмешательство во внутренние дела другой страны (господин Астахов уверен, что он может пообещать мне это тотчас);

б) прекращение политики, направленной против жизненных интересов друг друга. На это Астахов не смог дать какого-либо четкого ответа, но он считает, что его правительство намерено следовать в отношениях с Германией политике взаимопонимания.

Я продолжил, что наша политика прямолинейна и долгосрочна; мы не торопимся. Мы благожелательно расположены к Москве. Поэтому вопрос в том, какое направление захотят выбрать [советские] лидеры. Если Москва займет отрицательную позицию, мы будем знать, что происходит и как нам действовать. Если случится обратное, то от Балтийского до Черного моря не будет проблем, которые мы совместно не сможем разрешить между собой. Я сказал, что на Балтике нам двоим хватит места и что русские интересы там ни в коем случае не придут в столкновение с нашими. Что касается Польши, то за развивающимися событиями мы следим внимательно и хладнокровно. В случае провокации со стороны Польши мы урегулируем вопрос с Польшей в течение недели. На случай этого я сделал тонкий намек на возможность заключения с Россией соглашения о судьбе Польши. Я описал германо-японские отношения как хорошие и дружественные. Эти отношения прочные. Однако что касается русско-японских отношений у меня есть свои собственные соображения (под которыми я понимаю долгосрочный modus vivendi[29] между двумя странами).

Я провел всю беседу бесстрастным тоном, а в заключение снова дал понять поверенному в делах, что в международной политике мы не следуем тактике демократических держав. Мы привыкли строить на солидном фундаменте, не должны платить дань неустойчивому общественному мнению и не хотим никаких сенсаций. Если беседы, подобные нашей, не будут вестись с той степенью секретности, которой они заслуживают, они будут прекращены. Мы не стремимся привлечь к ним внимание. Выбор, как уже говорилось, у Москвы есть. Если в Москве заинтересованы в наших идеях, почему бы тогда господину Молотову не подхватить сразу же эту нить в беседах с Шуленбургом (об этом в телеграмме № 164 2). Завершение беседы.

Приписка для графа Шуленбурга:

Я вел беседу, не показывая, что мы торопимся. Поверенный в делах, который, казалось, был заинтересован, несколько раз пытался повернуть беседу в сторону более конкретных вопросов, вследствие чего я дал ему понять, что я буду готов к уточнениям сразу же после того, как советское правительство официально уведомит нас о том, что оно в принципе желает новых отношений. Если Астахов будет инструктирован в этом духе, мы, со своей стороны, будем заинтересованы в скорейшем ясном урегулировании. Это исключительно для Вашего личного сведения.

Риббентроп

13. МИД ГЕРМАНИИ — ПОСЛУ ШУЛЕНБУРГУ Телеграмма

Отправлена из Берлина 14 августа 1939-13 час. 52 мин. Получена в Москве 14 августа 1939-17 час. 00 мин.

Москва

№ 171 от 14 августа

К сведению господина посла. Информация

Астахов вызвал меня в субботу, чтобы передать мне следующее:

Он получил от Молотова инструкции заявить здесь, что Советы заинтересованы в обсуждении отдельных групп вопросов из числа тех, которые уже были подняты. Среди прочего и кроме находящихся на рассмотрении проблем экономических переговоров Астахов причислил к этим вопросам вопросы о прессе, культурном сотрудничестве, польский вопрос, проблемы прежних германо-советских политических соглашений. Подобное обсуждение, однако, может происходить только постепенно или, как мы это выразили, поэтапно. Советское правительство предложило местом этих обсуждений Москву, поскольку для советского правительства было бы намного легче продолжать там переговоры. В своей беседе Астахов оставил открытым вопрос о том, кому мы предлагаем поручить ведение переговоров, послу или другому лицу, которое должно быть прислано.

На мой вопрос, каким по очереди Советы считают польский вопрос, Астахов ответил, что он не получил никаких особых инструкций относительно последовательности, но что главный упор в его инструкциях сделан на слове «постепенно».

Это сообщение Астахова было, вероятно, расширенной инструкцией поверенному в делах, о которой Вы нас уведомляли.[30]

Является предметом дальнейших инструкций.

Шнурре

14. РИББЕНТРОП — ПОСЛУ ШУЛЕНБУРГУ Телеграмма

Очень срочно

Отправлена из Берлина 14 августа 1939-22 час. 53 мин.

Получена в Москве 15 августа 1939-4 час. 40 мин.

Москва

Телеграмма № 173 от 14 августа

Лично послу

Я прошу Вас лично связаться с господином Молотовым и передать ему следующее:

Идеологические расхождения между национал социалистической Германией и Советским Союзом были единственной причиной, по которой в предшеству ющие годы Германия и СССР разделились на два враждебных, противостоящих друг другу лагеря. События последнего периода, кажется, показали, что разница в мировоззрениях не препятствует деловым отношениям двух государств и установлению нового и дружественного сотрудничества. Период противостояния во внешней политике может закончиться раз и навсегда; дорога в новое будущее открыта обеим странам.

В действительности интересы Германии и СССР нигде не сталкиваются. Жизненные пространства Германии и СССР прилегают друг к другу, но в столкновениях нет естественной потребности. Таким образом, причины для агрессивного поведения одной страны по отношению к другой отсутствуют. У Германии нет агрессивных намерений в отношении СССР. Имперское правительство придерживается того мнения, что между Балтийским и Черным морями не существует вопросов, которые не могли бы быть урегулированы к полному удовлетворе нию обоих государств. Среди этих вопросов есть и такие, которые связаны с Балтийским морем, Прибалтикой, Польшей, юго-восточным районом и т. д. В подобных вопросах политическое сотрудничество между двумя странами может иметь только положительный результат. То же самое относится к германской и советской экономике, сотрудничество которых может расширяться в любом направлении.

Нет никакого сомнения, что сегодня германо-советские отношения пришли к поворотному пункту своей истории. Решения, которые будут приняты в ближайшем будущем в Берлине и Москве по вопросу этих отношений, будут в течение поколений иметь решающее значение для германского и советского народов. От этих решений будет зависеть, придется ли когда-нибудь двум народам снова, без возникновения каких-либо действительно непреодолимых обстоятельств, выступить друг против друга с оружием в руках или же снова наступят дружеские отношения. Прежде, когда они были друзьями, это было выгодно обеим странам, и все стало плохо, когда они стали врагами.

Верно, что Германия и Советский Союз, в результате многолетней вражды их мировоззрений, сегодня относятся друг к другу с недоверием. Должно быть счищено много накопившегося мусора. Нужно сказать, однако, что даже в этот период естественные симпатии немцев и русских друг к другу никогда не исчезали. На этой базе заново может быть построена политика двух государств.

Имперское правительство и советское правительство должны на основании всего своего опыта считаться с тем фактом, что капиталистические демократии Запада являются неумолимыми врагами как национал-социалистической Германии, так и Советского Союза.

Сегодня, заключив военный союз, они снова пытаются втянуть СССР в войну против Германии. В 1914 году эта политика имела для России катастрофические последствия. В общих интересах обеих стран избежать на все будущие времена разрушения Германии и СССР, что было бы выгодно лишь западным демократиям.

Кризис в германо-польских отношениях, спровоцированный политикой Англии, а также британская военная пропаганда и связанные с этим попытки создания [антигерманского] блока делают желательным скорейшее выяснение германо-русских отношений. В противном случае, независимо от действий Германии, дела могут принять такой оборот, что оба правительства лишатся возможности восстановить германо-советскую дружбу и совместно разрешить территориальные вопросы, связанные с Восточной Европой. Поэтому руководителям обоих государств следует не пускать события на самотек, а действовать в подходящее время. Будет губительно, если из-за отсутствия взаимопонимания по отношению к взглядам и намерениям друг друга на ши народы окончательно разойдутся в разные сто роны.

Насколько нам известно, советское правительство также желает внести ясность в германо-советские отношения. Поскольку, однако, судя по предшествующему опыту, такое выяснение отношений может протекать лишь постепенно и через обычные дипломатические каналы, имперский министр иностранных дел фон Риббентроп готов прибыть в Москву с краткосрочным визитом, чтобы от имени фюрера изложить взгляды фюрера господину Сталину. Только такое непосредственное обсуждение может, по мнению господина фон Риббентропа, привести к изменениям; и, таким образом, закладка фундамента для некоторого улучшения германо-русских отношений уже не будет казаться невозможной.

Приложение: Я прошу Вас не вручать этих инструкций господину Молотову в письменном виде, а зачитать их ему. Я считаю важным, чтобы они дошли до господина Сталина в как можно более точном виде, и я уполномачиваю Вас в то же самое время просить от моего имени господина Молотова об аудиенции у господина Сталина, чтобы Вы могли передать это важное сообщение еще и непосредственно ему. В дополнение к беседе с Молотовым условием моего визита являются широкие переговоры со Сталиным.

Риббентроп

15. ПОСОЛ ШУЛЕНБУРГ — В МИД ГЕРМАНИИ Телеграмма

Отправлена из Москвы 15 августа 1939

Получена в Берлине 16 августа 1939-2 час. 30 мин.

Берлин

Спешно

Телеграмма № 175 от 15 августа

На Вашу телеграмму № 173 от 14 августа

Секретно!

Молотов с величайшим интересом выслушал информацию, которую мне было поручено передать, назвал ее крайне важной и заявил, что он сразу же передаст ее своему правительству и в течение короткого времени даст мне ответ. Он может заявить уже сейчас, что советское правительство тепло приветствует германские намерения улучшить отношения с Советским Союзом и теперь, принимая во внимание мое сегодняшнее сообщение, верит в искренность этих намерений.

В связи с идеей приезда сюда имперского министра иностранных дел он хочет высказать свое личное мнение о том, что подобная поездка требует соответствующих приготовлений для того, чтобы обмен мнениями дал какие-либо результаты.

В этой связи его интересует вопрос о том, как германское правительство относится к идее заключения пакта о ненападении с Советским Союзом, а также готово ли германское правительство повлиять на Японию с целью улучшения советско-японских отношений и урегулирования пограничных конфликтов и намеревается ли Германия дать возможные совместные гарантии прибалтийским государствам.

Касательно поисков путей расширения экономических связей Молотов признал, что переговоры в Берлине развиваются успешно и приближаются к благоприятному исходу.

Молотов повторил, что, если мое сегодняшнее сообщение включает в себя идею пакта о ненападении или что-то похожее, вопрос должен быть обсужден более конкретно, чтобы в случае прибытия сюда имперского министра иностранных дел вопрос не свелся к обмену мнениями, а были приняты конкретные решения.

Молотов признал, что быстрота нужна для того, чтобы не быть поставленными перед совершившимися фактами, но отметил, что необходима соответствующая подготовка упомянутых им вопросов.

Подробный меморандум[31] о ходе беседы будет послан самолетом в четверг, специальным курьером.

Шуленбург

16. МЕМОРАНДУМ ГЕРМАНСКОГО ПОСЛА В МОСКВЕ

Секретно

Меморандум

Я начал беседу с Молотовым около 20 часов 15 августа заявлением, что в соответствии с информацией, которая дошла до нас, советское правительство заинтересовано в продолжении политических переговоров, но что оно предпочитает, чтобы они происходили в Москве.

Молотов ответил, что это так.

Тогда я зачитал господину Молотову содержание инструкции, которая мне была прислана, причем немецкий текст переводился на русский сразу же, параграф за параграфом Я также информировал Молотова о содержании приложения к инструкции, которую я получил. Молотов принял к сведению мое сообщение о том, что согласно инструкции имперского министра иностранных дел я прошу аудиенции у господина Сталина, а также мое заявление, что в дополнение к беседе с Молотовым условием предполагаемого визита имперского министра иностранных дел ставятся широкие переговоры с господином Сталиным. Молотов ответил жестом согласия на пожелание имперского министра иностранных дел о том, чтобы содержание инструкции было передано господину Сталину в возможно более точном виде.

Молотов выслушал зачитываемую инструкцию с напряженным вниманием и дал своему секретарю указание записывать как можно более полно и точно.

Молотов затем заявил, что ввиду важности моего сообщения он не может дать мне ответ сразу же, но должен сначала представить доклад своему правительству. Он может, однако, сообщить уже сейчас, что советское правительство тепло приветствует выраженное германской стороной намерение улучшить отношения с Советским Союзом. Сейчас, перед тем как он, вскоре после получения инструкций своего правительства, выскажет мне дальнейшие соображения, он хочет выразить свою собственную точку зрения относительно предложений германского правительства.

Поездка имперского министра иностранных дел в Москву потребует обширных приготовлений, чтобы предполагаемый обмен взглядами принес какие-нибудь результаты. В связи с этим он просит меня сообщить ему, соответствуют ли фактам следующие сообщения.

В конце июня этого года советское правительство получило от своего поверенного в делах в Риме телеграфное сообщение о беседе последнего с министром иностранных дел Италии Чиано. В этой беседе Чиано заявил, что Германия разрабатывает план, целью которого является существенное улучшение германо-советских отношений. В этой связи Чиано указал на следующие пункты плана:

1. Германия не относится с неприязнью к идее использования своего влияния на Японию с целью улучшения ее отношений с Советским Союзом и прекращения пограничных споров.

2. Далее предусматривается возможность заключения с Советским Союзом пакта о ненападении и совместное гарантирование безопасности прибалтийских государств.

3. Германия готова заключить с Советским Союзом торговый договор на широкой основе.

Содержание вышеперечисленных пунктов вызвало со стороны советского правительства большой интерес, и он, Молотов, очень хотел бы знать, в какой степени план, сформулированный Чиано в только что упомянутой форме советскому поверенному в делах, соответствует действительности.

Я ответил, что заявление Чиано, очевидно, основано на известном нам сообщении здешнего итальянского посла Россо. Содержание сообщения Россо в целом основано на его собственных выводах.

На вставленный Молотовым вопрос, была ли эта информация выдумана Россо, я ответил, что она правильна лишь частично. Как знает Молотов, мы хотим улучшить германо-советские отношения и, естественно, обсуждаем вопрос о том, может ли произойти это улучшение и в какой степени. Результат этих обсуждений содержался в моих сообщениях, которые известны Молотову, и в заявлениях имперского министра иностранных дел и господина Шнурре господину Астахову.

Молотов ответил, что вопрос о том, информировал ли Россо правильно свое правительство, его более не интересует. Советское правительство в настоящий момент заинтересовано, кроме всего прочего, в получении информации о том, существуют ли на практике планы, подобные тем, которые содержались в сообщении Россо, или что-нибудь похожее, и придерживается ли все еще германское правительство этой линии. Он, Молотов, услышав сообщение из Рима, не увидел в нем ничего невероятного. В течение всех последних лет советскому правительству казалось, что правительство Германии не желает идти на улучшение отношений с Советским Союзом. Теперь ситуация изменилась. На основании бесед, которые имели место в течение нескольких последних недель, советское правительство вынесло впечатление, что германское правительство действительно искренне в своих намерениях внести изменения в отношения с Советским Союзом. Он считает заявление, сделанное сегодня, решающим в том смысле, что в нем эти намерения были выражены особенно полно и ясно. Что касается советского правительства, то оно всегда занимало доброжелательную позицию в вопросе об установлении хороших отношений с Германией, и оно радо, что и германская сторона теперь занимает такую же позицию. Не такую уж огромную важность представляет собой вопрос о том, действительно ли соответствовали германским намерениям пункты, содержащиеся в сообщении Россо. У него, Молотова, создалось впечатление, что в них было много правды, так как эти мысли соответствовали тем, которые выдвигались германской стороной в течение нескольких последних месяцев. В связи с этим он выразил удовлетворение по поводу того, что экономические переговоры в Берлине продолжаются и несомненно обещают хорошие результаты.

Я заметил, что ход экономических переговоров удовлетворяет также и нас, и спросил, как он представляет себе modus procedenti[32] в дальнейших политических переговорах.

Молотов повторил, что, кроме всего прочего, он заинтересован в получении ответа на вопрос о том, имеется ли со стороны Германии желание уточнить более конкретно пункты, выделенные в сообщении Россо. Так, например, советское правительство хотело бы знать, видит ли Германия какую-нибудь реальную возможность повлиять на Японию с целью улучшения ее отношений с Советским Союзом. «А еще, как обстоят дела с идеей о заключении пакта о ненападении? Относится ли германское правительство к этой мысли с симпатией или этот вопрос подробно еще не рассматривался?» — таковы точные слова Молотова.

Я ответил, что что касается отношений с Японией, то имперский министр иностранных дел уже говорил господину Астахову, что у него на этот счет есть свое собственное мнение. Таким образом, можно предположить, что имперского министра иностранных дел может заинтересовать и этот вопрос, тем более что его влияние на японское правительство определенно не маленькое.

Молотов заявил, что это его очень интересует, и в связи с этим он заметил, что Чиано сказал советскому поверенному в делах, что идеи, содержащиеся в сообщении Россо, он поддерживает полностью. Он [Молотов] продолжил, что в связи с предстоящей поездкой в Москву имперского министра иностранных дел советскому правительству было бы очень важно получить ответ на вопрос о том, готово ли германское правительство заключить с Советским Союзом пакт о ненападении или что-нибудь в этом роде. Ранее упоминалась возможность «восстановления и обновления прежних договоров».

Я подтвердил господину Молотову, что мы действительно обсуждаем новый порядок вещей, основанный или на том, что было, или на принципиально новых отношениях. Я затем спросил его, могу ли я сделать вывод, что вопросы, поднятые им передо мной, заключают в себе существо возможной беседы с имперским министром иностранных дел в Москве и что он [Молотов] сообщил их мне только для того, чтобы я мог подготовить к этим вопросам имперского министра иностранных дел.

Молотов ответил, что он все еще не готов делать мне дальнейшие заявления по вопросу о визите сюда имперского министра иностранных дел. Ему кажется, однако, что для подобной поездки необходимо предварительное выяснение и подготовка определенных вопросов, чтобы все не ограничилось просто беседами, проведенными в Москве, а были бы приняты конкретные решения. Он искренне присоединяется к моему заявлению о том, что желательно скорейшее урегулирование отношений. Он также придерживается мнения, что желательно поторопиться, чтобы ход событий не поставил нас перед совершившимися фактами. Он должен поэтому повторить, что, если германское правительство настроено благожелательно к идее заключения пакта о ненападении и если мое сегодняшнее сообщение содержит эту или похожую идею, более подробное обсуждение этих вопросов состоится немедленно. Он попросил меня представить моему правительству информацию в этом духе.

Граф фон Шуленбург Москва, 16 августа 1939 г.

17. ПОСОЛ ШУЛЕНБУРГ — СТАТС-СЕКРЕТАРЮ МИД ГЕРМАНИИ

Письмо

Москва, 16 августа 1939 г.

Многоуважаемый господин статс-секретарь!

В связи с моим вчерашним разговором с господином Молотовым я хотел бы немедленно обратить Ваше внимание на следующее:

Довольно неожиданно господин Молотов оказался угодлив и откровенен. У меня создалось впечатление, что предложение о визите имперского министра очень польстило лично господину Молотову и что он рассматривает это как действительное доказательство наших добрых намерений. (Я напоминаю, что, согласно газетным сообщениям, Москва просила, чтобы Англия и Франция прислали сюда министра, и что вместо этого прибыл только господин Стрэнг, так как Лондон и Париж были разгневаны тем, что господину Ворошилову не разрешили принять приглашение на британские маневры, что, на самом деле, совершенно другой вопрос, поскольку высокопоставленные советские русские никогда не ездят за границу.)

Во вчерашнем заявлении господина Молотова должна быть также по достоинству отмечена умеренность его требований по отношению к нам. Он ни разу не использовал слов «антикоминтерновский пакт» и не требовал от нас, как он делал это в предыдущей беседе, «отказа» от поддержки японской агрессии. Он ограничил себя высказыванием соображения о том, что мы могли бы способствовать урегулированию советско-японских отношений.

Более существенным является его совершенно ясно выраженное желание заключить с нами пакт о ненападении.

Несмотря на все попытки, мы так и не смогли выяснить абсолютно точно, каковы пожелания господина Молотова в вопросе о прибалтийских государствах. Похоже, что он упомянул о совместных гарантиях прибалтийским государствам как об одном из пунктов сообщения господина Россо, но он не потребовал от нас определенно дать такие гарантии. Мне кажется,

что подобные совместные гарантии находятся в противоречии с линией поведения советского правительства на англо-французских переговорах.

Все это в действительности похоже на то, что в переговорах здесь в данный момент мы как будто бы достигли желаемых результатов.

С сердечным приветом остаюсь, господин статс-секретарь, всегда преданный Вам

граф фон Шуленбург. Хайль Гитлер!

18. РИББЕНТРОП — ПОСЛУ ШУЛЕНБУРГУ Телеграмма

Отправлена из Берлина 16 августа 1939 — 16 час. 15 мин. Получена в Москве 17 августа 1939 — 1 час. 00 мин.

Москва

Телеграмма № 179 от 16 августа

Срочно

Лично господину послу

Я прошу Вас снова связаться с господином Молотовым и заявить ему, что в дополнение к вчерашнему посланию для господина Сталина Вы должны передать ему нижеследующую инструкцию, только что полученную из Берлина, которая касается вопросов, поднятых господином Молотовым. После этого, пожалуйста, сообщите господину Молотову следующее:

Вопросы, поднятые господином Молотовым, соот ветствуют германским пожеланиям, а именно: Германия готова заключить с Советским Союзом пакт о ненападении, если желает советское правительство, не подлежащий изменению в течение 25 лет. Далее, Германия готова совместно с Советским Союзом гарантировать безопасность прибалтийских государств. Наконец, Германия готова, и это полностью соответствует позиции Германии, попытаться повлиять на улучшение и укрепление русско-японских отношений.

Фюрер считает, что, принимая во внимание на стоящую ситуацию и каждодневную возможность возникновения серьезных инцидентов (в этом месте, пожалуйста, объясните господину Молотову, что Германия полна решимости не терпеть бесконечно польские провокации), желательно общее и быстрое выяснение германо-русских отношений и взаимное урегулирование актуальных вопросов. По этим причинам имперский министр иностранных дел заявляет, что начиная с пятницы 18 августа он готов в любое время прибыть самолетом в Москву, имея от фюрера полномочия на решение всего комплекса германо-русских вопросов, а если представится возможность, то и для подписания соответствующего договора.

Приложение: Я просил бы Вас зачитать эти инструкции господину Молотову и запросить мнение советского правительства и господина Сталина. Абсолютно конфиденциально для Вашего сведения добавляется, что мы особенно заинтересованы в том, чтобы моя поездка в Москву могла состояться в конце этой или в начале следующей недели.

Риббентроп

19. ШУЛЕНБУРГ — В МИД ГЕРМАНИИ Телеграмма

Москва, 18 августа 1939 — 5 час. 30 мин.

Вне очереди

Берлин

Секретно!

Телеграмма № 182 от 17 августа

На Вашу телеграмму № 179 от 16 августа

Срочно

После того как я зачитал Молотову дополнительные инструкции, Молотов, не вдаваясь подробно в их содержание, заявил, что сегодня он может дать мне ответ советского правительства на мое сообщение от 15 августа. Сталин с большим интересом наблюдает за переговорами, он информируется о всех деталях, и с Молотовым он в полном согласии.

Господин Молотов зачитал ответ советского правительства, в котором, согласно данному мне тексту, сказано следующее:

«Советское правительство принимает к сведению заявление германского правительства о его действительном желании улучшить политические отношения между Германией и СССР, переданное графом Шуленбургом 15 августа.

Из-за нередко носивших недружественный и даже враждебный по отношению к СССР характер заявлений отдельных официальных представителей германского правительства у советского правительства до самого недавнего времени создавалось впечатление, что германское правительство готовит почву для оправдания столкновения с СССР, готовит себя к подобному столкновению и основывает необходимость постоянного увеличения своего вооружения на неизбежности такого столкновения. Не будем напоминать, что германское правительство пыталось посредством так называемого „антикомин-терновского пакта“ создать против СССР объединенный фронт ряда государств и с особым упорством старалось втянуть в него Японию.

Понятно, что такая политика германского правительства заставила СССР провести серьезные мероприятия по усилению своей обороноспособности на случай возможной агрессии Германии против СССР, а также принять участие в организации оборонительного фронта группы государств, направленного против такой агрессии.

Однако, когда сейчас германское правительство меняет свою прежнюю политику в отношении СССР в сторону искреннего улучшения политических отношений с Советским Союзом, советское правительство смотрит на такие изменения с удовлетворением и готово, со своей стороны, направить свою политику по пути заметного улучшения отношений с Германией.

Если к этому добавить, что советское правительство никогда не имело и не собирается иметь каких-либо агрессивных намерений в отношении Германии, что теперь, как и прежде, советское правительство считает абсолютно возможным мирное разрешение вопросов, касающихся германо-советских отношений, и что принцип мирного сосуществования различных политических систем является давно установившимся принципом советской внешней политики, можно прийти к выводу, что для установления новых и лучших политических отношений между двумя странами сейчас существуют не только реальная база, но и действительные предпосылки для принятия серьезных и практических шагов в этом направлении.

Правительство СССР считает, что первым шагом к подобному улучшению отношений между СССР и Германией может быть заключение торгового и кредитного соглашения.

Правительство СССР считает, что вторым шагом, который должен быть сделан вскоре после первого, может быть заключение пакта о ненападении или подтверждение договора о нейтралитете от 1926 года, с одновременным подписанием специального протокола, который определит интересы подписывающихся сторон в том или ином вопросе внешней политики и который явится неотъемлемой частью пакта».

Затем Молотов сообщил следующую дополнительную информацию:

Сначала должно быть заключено экономическое соглашение. То, что начато, должно быть доведено до конца.

Затем, через короткий промежуток времени, по усмотрению Германии, последует либо заключение пакта о ненападении, либо подтверждение договора о нейтралитете от 1926 года. В любом случае оно должно сопровождаться заключением протокола, в который среди прочих вопросов будут включены германские заявления от 15 августа.

Относительно предполагаемого визита в Москву имперского министра иностранных дел Молотов заявил, что советское правительство очень удовлетворено этим предложением, поскольку посылка такого выдающегося общественного и государственного деятеля подчеркивает искренность намерений германского правительства. Это выглядит особенно контрастно в сравнении с Англией, которая послала в Москву в лице Стрэнга второсортного чиновника. Поездка имперского министра иностранных дел, однако, требует тщательной подготовки. Советскому правительству не нравится гласность, сопровождающая подобный визит. Оно предпочитает, чтобы практическая работа была закончена без подобного церемониала.