Фельштинский Ю. Г.
Архив Троцкого
(Том 1)
Материалы публикуются с любезного разрешения администрации Хогтонской библиотеки Гарвардского университета и Гуверовского института при Стенфордском университете.
Документы для публикации подобраны и подготовлены к печати д-ром ист. наук Ю.Г.Фелыштинским.
Редакционная коллегия:
— д-р ист. наук Юрий Георгиевич Фелыштинский (Бостон, США);
— д-р ист. наук, проф. Георгий Иосифович Чернявский (Балтимор, США);
— канд. ист. наук, доц. Михаил Георгиевич Станчев (Харьков, Украина);
— канд. ист. наук, доц. Владимир Михайлович Духопельников (Харьков, Украина);
— д-р ист. наук Валерий Васильевич Лантух (Харьков, Украина);
— д-р ист. наук, проф. Аркадий Исаакович Эпштейн (Харьков, Украина);
— д-р ист. наук, проф. Любомир Найдя (Гарвардский университет, США);
— канд. ист. наук, доц. Юрий Петрович Волосник (Харьков, Украина).
АРХИВ ТРОЦКОГО: Т. 1—3 / Научные редакторы тома Ю. Г. Фелыштинский, А 87 М. Г. Станчев.— Харьков: Око, 1999.— [Коммунистическая оппозиция в СССР].— ISBN 966—526—031—6. Т. 1.— 1999.— 456 с.— ISBN 966—526—054—5 (т.1) УДК 93/99
Предисловие
Вниманию читательской публики, интересующейся сложными и драматическими перипетиями истории советского общества, предлагается трехтомник документов из Архива Л. Д. Троцкого, хранящегося в Хогтонской библиотеке Гарвардского университета (США). В издание включены также несколько документов из Архива Гуверовского института войны, революции и мира (Пало-Альто, США), непосредственно относящиеся к его проблематике. Трехтомник представляет собой продолжение документальной серии «Коммунистическая оппозиция в СССР 1923-1927 гг.», изданной на русском языке в США и затем переизданной в Москве[1].
Волею судеб рукописное литературное наследие Л. Д. Троцкого вместе с его политическим архивом оказалось, и, видимо, навсегда, далеко от его родины. Этот архив включает множество ценнейших свидетельств гражданской войны в России и политики нэпа; внутренних конфликтов в высшем эшелоне советской компартии 20-х годов и деятельности в ней оппозиционных течений; неравной битвы между объединенной оппозицией 1926-1927 гг. и набравшим уже силу, приближавшимся к единовластию генсеком Сталиным; мощи сталинской бюрократическо-административной машины, буквально расплющившей оппозицию в конце 1927 г.; постепенного распада остатков оппозиции в 1928 г., завершившегося депортацией Троцкого из СССР в начале следующего года; его публицистической и организационной деятельности в изгнании (Турция, Франция, Норвегия, Мексика), попыток сплотить своих немногочисленных сторонников в «IV Интернационал» почти вплоть до злодейского удара ледорубом Р. Меркадеpa (удостоенного за этот «подвиг» звания героя Советского Союза) в августе 1940 г.
Значительная часть Архива Троцкого уже опубликована. Кроме названного четырехтомника, российские читатели имели возможность ознакомиться с его двухтомной биографией Сталина, мемуарными произведениями, сборниками писем и политических статей и очерков. В самое последнее время в свет вышли письма Троцкого из алмаатинской ссылки[2], документы Троцкого, связанные с VI конгрессом Коминтерна[3], публикация документов X. Г. Раковского, значительную часть которой составляют его письма Троцкому из ссылки в Астрахани в ссылку в Алма-Ату[4]. Документы, включенные в эти сборники, в данном трехтомнике не повторяются.
Настоящее издание, как мы надеемся, позволит существенно расширить представление о заключительном этапе открытой коммунистической оппозиционной деятельности в СССР. В первый его том вошли документы 1927 г., по соображениям объема не включенные в четырехтомник. Второй и третий тома содержат статьи, письма, телеграммы, заявления и другие материалы оппозиционеров за 1928 г., когда волею сталинского партийно-государственного руководства наиболее видные из них оказались в ссылке, а сотни других за тюремной решеткой. Публикуются также оказавшиеся у Троцкого иные письменно-печатные памятники — решения (или выдержки из решений) высшей партийной и советской иерархии, отрывки из стенограмм парторганов (в частности, июльского пленума ЦК и ЦКК ВКП(б) 1928 г.), секретные сводки о хозяйственном и политическом положении в стране, настроениях рядовых коммунистов и беспартийных рабочих и крестьян, степени влияния оппозиции и т. п. Включение этих материалов, казалось бы, не имевших прямого отношения к деятельности оппозиции, в данное издание, вызвано следующим. Во-первых, они расширяют представление о самой оппозиции, высвечивая ее в фокусе представлений разных групп властных структур в их секретных документах не столь лживо, как в предназначенных для печати, информируя об отношении партийного обывателя, рядового рабочего или малограмотного крестьянина к оппозиции в целом, к Троцкому и другим ее деятелям, в частности. Во-вторых, наличие этих в основном строго секретных бумаг (а гриф секретности ставился партийными чиновниками весьма щедро) в Архиве Троцкого показывает, что они каким-то образом были переданы в Алма-Ату или другие места ссылки. Стало быть, в иерархических кругах были тайные сторонники оппозиции или, по крайней мере, лица, готовые к негласному сотрудничеству с ней. Помимо идейных соображений, могли фигурировать и карьерные, хотя предположения о возможном возвращении Троцкого к активной руководящей политической деятельности постепенно улетучивались. Наконец, эти документы ценны и сами по себе — они являются важным источником изучения тех процессов, которые происходили в советском обществе и в правившей партии в конце 20-х годов.
Весной 1926 г. оппозиционная деятельность в ВКП(б), направленная в основном против формирования бюрократической системы и сталинского диктата, но в которой важным мотивом было стремление лидеров вернуть себе высшую власть в стране в качестве главных толкователей, продолжателей, преемников Ленина, достигла своей кульминации. Ей предшествовали выступление 46 партийных деятелей осенью 1923 г., а вслед за этим в 1924 г. так называемая «литературная дискуссия» в связи с появлением работы Л. Д. Троцкого «Уроки Октября», деятельность «новой оппозиции» в 1925 г., накануне XIV съезда партии. Эти фазы оппозиционной активности завершились сравнительно мирно. 5 декабря 1923 г. политбюро ЦК РКП(б) приняло компромиссную, антибюрократическую резолюцию, которую, правда, партиерархия выполнять не собиралась. И оппозиционеры 1923 г., и Троцкий, и лидеры «новой оппозиции» Г. Е. Зиновьев, и Л. Б. Каменев не смогли победить в тех политических играх, в которые они недостаточно осторожно вступили. Победа в этих предварительных боях укрепила власть Сталина, который решительно вводил в практику «жестокий нрав игры без правил» (В. Высоцкий). Оппозиционеры лишились части своих постов, хотя и остались на партийно-государственном Олимпе.
Ожесточенные взаимные нападки Л. Д. Троцкого, с одной стороны, Л. Б. Каменева и Г. Е. Зиновьева, с другой, в 1923-1924 гг. весьма затрудняли возможное объединение всех антисталинских сил. Сам же генсек умело играл на чувствах, жизненных устремлениях уставшего, изголодавшего и обветшавшего населения, которому давно надоели словеса о мировой революции и о необходимости во имя оной еще раз подтянуть пояса.
Очень ловко в этом смысле Сталин использовал сотворенную его аппаратом «теорию победы социализма в одной стране в условиях капиталистического окружения». Основанная на выхваченном из контекста случайном высказывании В. И. Ленина 1915 г., она, эта теория, играла весьма приземленную роль — означала не только продолжение нэпа, но и обещание сытой социалистической жизни не в отдаленном будущем, после победы мировой революции, а в самое близкое время. Она предусматривала более осторожную внешнюю политику взамен вспышкопускательских заявлений Зиновьева в качестве председателя Исполкома Коминтерна[5].
Объединенная оппозиция, сформировавшася весной 1926 г., была более значительной антисталинской группировкой, нежели группы 1923 и 1925 гг. Она действовала более решительно и наступательно, выдвинув сравнительно цельные, хотя и проникнутые внутренней противоречивостью программные установки. Троцкий был наиболее сильной личностью в этом объединении, генератором ее идей, в формирование которых вносили вклад также Е. А. Преображенский, X. Г. Раковский, К. Б. Радек и другие. Что же касается Г. Е. Зиновьева и Л. Б. Каменева, то их влияние было скорее тактическим, прагматическим.
Человек жестокого нрава, бескомпромиссный и принципиальный, Л. Д. Троцкий вступил в борьбу со Сталиным, которая была не только и не столько борьбой политических курсов, сколько борьбой личностей. Заявление Троцкого на заседании политбюро ЦК ВКП(б) 25 октября 1926 г. о том, что генеральный секретарь выдвигает свою кандидатуру на пост могильщика революции, положило, как считали некоторые современники и полагают исследователи в наши дни, конец любой возможности примирения. Г. Л. Пятаков в тот же день воскликнул: «Зачем он сказал это? Сталин никогда не простит ему! Он будет мстить ему и его детям и внукам до третьего и четвертого поколений!»[6] При этом роковой ошибкой была недооценка Троцким способностей и хитрости генсека. Все новые и новые данные свидетельствуют, что Сталин не был «гениальной посредственностью», как полагал лидер оппозиции, что он был скорее шахматным, нежели карточным игроком, что его расчетливость и умение планировать и предвидеть ходы на перспективу были столь же высоко развиты, как грубость, человеконенавистничество, самовлюбленность, склонность к предательству.
Оппозиция не была вполне единой. Требования и предложения, выдвигавшиеся ее участниками, носили подчас различный характер, что читатель увидит не только в материалах второго и третьего томов, относящихся к тому времени, когда начался распад оппозиционного блока, но и в документах первого тома, когда антисталинцы действовали более или менее слаженно. Сами участники оппозиции, а за ними и многие историки на Западе определяли ее как атаку левой группы на центристов во главе со Сталиным. Эта оценка верна лишь отчасти. Действительно, Сталин в 1926-1927 гг.. играл в центризм, проповедуя умеренность по ряду хозяйственных и политических вопросов, кроме, разумеется, тех, от которых зависело сохранение и укрепление его личной власти. Какой кровью обернется этот «центризм» уже в следующие годы, к каким десяткам миллионов жертв многострадальной страны приведет он в 30—40-е годы, хорошо известно. Действительно, во многих оппозиционных выступлениях, особенно исходивших от группы Зиновьева и Каменева, звучало революционное нетерпение, хотя авторы их и не помышляли о той «революции сверху», которая разразится через два-три года. Позитивная программа оппозиционеров включала требования повышения заработной платы рабочим, увеличения налогов на нэпманов и кулаков, сокращения косвенного налогообложения, поддержки производственных кооперативов на селе, ускорения темпов промышленного развития.
Подчас выношенными, но иногда спонтанными были некоторые установки, вызывавшие особенно хорошо срепетированную ярость группы, стоявшей у власти. К ним относится прежде всего положение о необходимости «первоначального социалистического накопления» (эксплуатации досоциалистических форм хозяйства) для получения источников промышленного развития. Выдвинутая Е. А. Преображенским, эта концепция весьма неточно преподносилась сталинцами как требование «дани», налагаемой на крестьянство, в том числе на его беднейшую часть[7].
Другая одиозная идея, непонятная населению, но в свою очередь удобно «подставлявшая» оппозиционеров под удары демагогии правившей группы, была высказана Троцким и подхвачена всей оппозицией — ее лидер заявил, в частности на заседании ЦКК ВКП(б) 24 июня 1927 г., о происходящем в партии термидорианском перерождении[8]. Сравнение проводилось с государственным переворотом 9 термидора (27 июля) 1794 г. во Франции, когда была свергнута якобинская диктатура, залившая страну кровью, и политический курс Французской революции начал возвращаться в русло конституционного развития. Это сравнение было крайне неточным, искусственным, не соответствовало реалиям обеих стран, не выходило за рамки хлесткого лозунга и в то же время требовало усиленных разъяснений даже для партийных функционеров, лишь понаслышке знавших о французских событиях почти полутораве-ковой давности. Оно лишь усиливало у не очень грамотных большевиков чувство раздражения в отношении «коминтел-лигентов», каковыми им представлялись Троцкий и близкие к нему деятели. Впрочем, сам Троцкий, как нам думается, не очень хорошо понимал, что же, собственно, произошло во Франции летом 1794 г. Он писал: «Что же такое Термидор? Спуск революции на одну ступеньку; сдвижок власти вправо в результате какого-то надлома или надрыва революции. Наверху, у руля как будто те же самые люди, те же самые речи и те же самые знамена...»[9] На деле же во французском Термидоре имел место не «сдвижок»: от власти была отстранена партия, казнены ее лидеры, изменился характер революции. Грозила ли такая опасность СССР со стороны Сталина и его группы? Совершенно очевидно, что Троцкий имел в виду совершенно другой ряд явлений советской действительности.
В противовес сталинской «теории победы социализма в одной стране» оппозиционеры, и Троцкий прежде всего, отстаивали мнение, что советскую экономику и политику надо рассматривать в контексте мирового развития. Теоретически это означало, что «полный социализм» может быть построен в СССР только при условии общемировой или, по крайней мере, европейской революции. Но, как видно из главных установок оппозиционеров, они не только не отрицали социалистической перспективы при долговременном сохранении существовавшей мировой расстановки сил, но настаивали на ускорении социалистического развития. Между тем, и абстрактную установку Троцкого на мировую революцию (которая, кстати, оставалась азбучной истиной в коммунистической парадигме и приверженность которой провозглашал Сталин) господствовавшая в ВКП(б) группа использовала для подрыва влияния оппозиции. Сделано это было путем нехитрой операции. Троцкому приписали авторство «теории перманентной революции», которую на самом деле выдвинул не он, а авантюристически настроенный социал-демократ Парвус еще в 1905 г. Кратковременная симпатия Троцкого к этой теории, весьма близкой к ленинской теории перерастания буржуазно-демократической революции в социалистическую (правда, при меньшем акцентировании роли крестьянства)[10] была теперь преподнесена как прочно сохранившаяся антиленинская установка, как курс на развязывание мировой революции в близкой перспективе при игнорировании интересов советского народа и особенно крестьянства. Никто из власть имущих, в том числе и признанный тогда главный теоретик партийного большинства Н. И. Бухарин, не мог объяснить, что же собой представляет эта теория применительно к 20-м годам. Сам Троцкий в октябре 1928 г., находясь в ссылке, в статье «Перманентная революция и линия Ленина» с достаточным основанием отмечал: «Кампания против старого «троцкизма» была на самом деле кампанией против октябрьских традиций, которые становились новой бюрократии все более стеснительными и невыносимыми. Троцкизмом стали называть все, от чего нужно было оттолкнуться»[11].
Но, конечно же, за авансценой теоретических споров по поводу «социализма в одной стране», «термидора», «первоначального социалистического накопления», «теории перманентной революции» на заднем плане маячили значительно более земные дела. Сами теоретические споры напоминали диспуты средневековых схоластов, ибо большевизм по существу дела был религиозным течением со своими богами (пока еще сохранялось многобожие, но скоро его сменит сталинский монотеизм), святыми, священным писанием, молитвами, клятвами и прочими атрибутами.
В политической борьбе на стороне Сталина было одно из решающих преимуществ по сравнению с Троцким: последний страстно верил в истинность догм и фанатично боролся за их осуществление, впрочем, не отказывая себе в жизненных радостях, отнюдь не будучи аскетом. Сталина же теория не волновала ни в малейшей мере — она была для генсека лишь удобным инструментом в борьбе за личную власть и ее укрепление. Интересное, хотя и не бесспорное сравнение Троцкого со Сталиным с точки зрения их борьбы за лидерство в партии дал Милован Джилас, в свое время один из лидеров югославских коммунистов, встречавшийся со Сталиным, а позже ставший социологом-диссидентом: «Троцкий был превосходным оратором; блестящим, искусным в полемике писателем; он был образован, у него был острый ум; ему не хватало только одного: чувства действительности. Он хотел оставаться революционером и возродить революционную партию в то самое время, когда она превращалась во что-то совершенно иное — в новый класс, не заботившийся о высоких идеалах и интересовавшийся только жизненными благами... Он ясно сознавал отрицательные стороны этого нового явления, происходившего на его глазах, но всего значения этих процессов он не понял... Сталин не оглядывался назад, но и не смотрел далеко вперед. Он стал во главе новой власти, которая зародилась в то время, — власти нового класса, политической бюрократии и бюрократизма и сделался ее вождем и организатором. Он не проповедовал; он принимал решения»[12]. Эту характеристику дополняют многие другие современные авторы. У. Лаккер, например, отмечает, что Троцкий был «блестящим оратором и писателем, но некомпетентным в тактике», что у него не было ни терпения, ни политического инстинкта в отношении создания базы власти; вместо этого он постоянно впутывался в идеологические и политические конфликты с другими лидерами, «будучи скорее дореволюционным лидером, чем послереволюционным государственным деятелем», что он не имел прагматического инстинкта, не мог понять, «что было возможно и что невозможно в данной ситуации»[13]. Лаккер с полным основанием оспорил мнение Д. А. Волкогонова, назвавшего Троцкого «мастером интриги»[14], — если бы это было так, Сталину не так просто было бы расправиться с оппозицией[15].
Сами понятия «троцкизм», «троцкисты», возникшие в ходе кампании против Троцкого в 1924 г., по наши дни повторяемые некоторыми исследователями, нельзя считать научными.
Взгляды самого Троцкого менялись в быстро эволюционировавших условиях, но во всех случаях они находились в одном русле с линией Ленина. Нельзя не учитывать и того, что состав оппозиции был гетерогенным, мотивы поддержки лидера различными (уверенность в его правоте, отсутствие убедительной альтернативной позиции, тактические соображения, личная приверженность и т. д.). Троцкий был прав, говоря на апрельском пленуме ЦК 1926 г.: «Призрак троцкизма нужен для поддержания аппаратного режима»[16].
В политической борьбе объединенной оппозиции против правившей группы весьма важное место занимали международные дела, к которым обе стороны были весьма чувствительны.
В 1927 г. особое внимание привлекали события в Китае -развертывавшаяся там национальная революция. Большую часть первого тома данного издания занимают документы, связанные с характером, конкретными перипетиями, перспективами китайской революции, места в ней компартии, курса Коминтерна в китайском вопросе. Немало документов о Китае — во втором и третьем томах. Если оппозиционеры брали курс на углубление китайской революции, далеко не полностью учитывая глубокую национальную специфику, преувеличивая сходство между Китаем и предреволюционной Россией, то сталинская группа занимала более осторожную позицию, стремясь обеспечить советское влияние в этой гигантской стране независимо от «классового характера» происходивших там потрясений.
А калейдоскоп китайских событий менялся с головокружительной быстротой.
В июле 1917 г. в Кантон (ныне Гуанчжоу) прибыл находившийся перед этим в эмиграции Сунь Ятсен — лидер национальных революционеров и их партии Гоминьдан. Здесь были образованы парламент и правительство, вскоре провозгласившие себя верховной властью Китая. Сунь Ятсен был избран президентом, затем отказался от этого поста, стал главнокомандующим. Он пытался опереться на прогрессивные круги западных держав, но вскоре разочаровался в Западе и стал присматриваться к северному соседу, в столице которого в свою очередь внимательно следили за событиями на юге Китая. В начале 1923 г. в Кантоне побывал с секретной миссией большевистский деятель А. А. Иоффе, обещавший советскую поддержку в создании объединенного, сильного и демократического Китая. Было договорено, что коммунистические идеи в Китае пропагандировать не следует, что они не соответствуют текущим нуждам страны. После этого Сунь Ятсен направил в Москву группу деятелей Гоминьдана во главе со своим молодым помощником Чан Кайши для получения из первых рук информации о советской военной и политической организации. По поводу одного из главных результатов этой поездки Чан Кайши исследователь пишет: «Его трехмесячные наблюдения в России в 1923 году позволили ему осознать советские методы и сделали подозрительным в отношении методов коммунистов»[17].
Вскоре в Кантон приехали советские политические и военные советники -политическую группу возглавлял М. М. Бородин, имевший опыт нелегальной деятельности за рубежом, военную — бывший полководец гражданской войны, а затем военный министр буферной Дальневосточной республики В. К. Блюхер (он работал в Китае под псевдонимом генерал Га-лен). Началась перестройка Гоминьдана в соответствии с организационными принципами большевиков -»демократическим» централизмом.
В 1924 г. было решено принимать в Гоминьдан коммунистов в качестве частных лиц. Но фактически компартия присоединилась к Гоминьдану как организованная сила. До поры до времени это терпели, но терпению были пределы. «Невозможно переоценить влияние Бородина и его помощников на молодых китайских революционеров. Они были закаленными и способными пролетарскими революционерами и принесли в Китай технику организации, агитации и пропаганды большевистской революции и гражданской войны»[18]. Началась реорганизация Гоминьдана в соответствии с уставом, написанным Бородиным, на базе партийных ячеек по производственно-территориальному признаку. Гоминьдан был принят в Коминтерн в качестве сочувствующей организации.
После смерти Сунь Ятсена в марте 1925 г. в Гоминьдане и кантонском правительстве развернулась борьба за власть, которая ярко окрашивалась в политические тона. Левым го-миньдановцам, коммунистам и сочувствовавшим им покрови
тельствовала группа Бородина. Им противостояла правая группировка, настаивавшая на объединении страны и наведении порядка, исключавшего происки коммунистов. Промежуточная группа Чан Кайши, командовавшего вооруженными силами Гоминьдана, маневрировала и колебалась. 20 марта 1926 г. под нажимом правых Чан Кайши ввел военное положение, посадил советских советников под домашний арест (Бородин в это время то ли уже находился в Москве, то ли выехал туда в последний момент), уволил в отставку левого деятеля Гоминьдана Ван Цзинвея — своего основного соперника. Но левые убедили Чан Кайши, что сведения о готовившемся коммунистическом перевороте ложны. Через две недели появился манифест о том, что альянс с Россией сердечен, как и ранее. Бородин возвратился в Кантон. С его ведома в апреле 1926 г. Центральный исполнительный комитет Гоминьдана принял решение о запрещении коммунистам занимать руководящие посты в партии и правительстве.
В июне 1926 г. национально-революционная армия Китая начала поход на север под командованием Чана. Города и провинции, находившиеся под властью коррумпированных генералов, творивших там суд и расправу и связанных с западным капиталом, легко оказывались в руках патриотических сил. В августе они достигли реки Янцзы, в октябре заняли г. Ханькоу и соседние города, составлявшие мегаполис Ухань, в марте 1927 г. — Нанкин. За два месяца перед этим революционное правительство перебралось из Кантона в Ханькоу.
Но в руководстве Гоминьдана вновь вызрел конфликт между левой группой, доминировавшей в правительстве, и Чан Кайши. В марте 1927 г. Чан отказался явиться на заседание ЦИК в Ханькоу, продемонстрировав этим пренебрежительное к нему отношение, был исключен из руководства Гоминьдана и снят с поста главнокомандующего. В ответ на это он 12 апреля устроил в Шанхае, только что взятом войсками, резню коммунистов и других левых. Оба крыла Гоминьдана заявили об исключении друг друга из партии. ЦИК отдал приказ об аресте Чана. Последний в свою очередь возложил ответственность за события на компартию, которая создала в Гоминьдане «царство террора», оторвала его от рабочих и крестьянских организаций, привела к созданию единого фронта империалистических держав против национально-патриотических сил. Чан образовал альтернативное правительство в Нанкине.
В этих условиях в конце мая 1927 г. последовало секретное распоряжение Сталина, весьма раздраженного тем, что ему не удалось использовать Чан Кайши, а затем выбросить его, как выжатый лимон (выражение генсека), чтобы компартия прекратила сотрудничество с Гоминьданом и его правительством, начала конфискацию земли и формирование независимой рабоче-крестьянской армии. Секретная инструкция попала в руки левых гоминьдановцев во главе с Ван Цзивеем. В результате коммунисты были изгнаны из правительства в Ханькоу, начались их аресты. Бородин и его группа были отозваны в СССР.
В сентябре несколько гоминьдановских групп объединились в новом правительстве, сформированном в Нанкине Чан Кайши. Он стал главой ЦИК Гоминьдана и главнокомандующим. Был предпринят поход на Пекин, который держал в своих руках Чжан Цзолин — руководитель северной и центральной группы милитаристов. Пекин был взят, советские советники заменены германскими офицерами. Началось постепенное примирение Гоминьдана с западными державами. Попытка коммунистического путча в Кантоне в декабре 1927 г. и создания совета в этом городе потерпела провал и завершилась новым кровопролитием.
В феврале 1928 г. Коминтерн возложил вину за собственные просчеты в китайском вопросе, а точнее за провалы сталинского курса, на компартию Китая, обвинив ее руководство в «правом оппортунизме». Генеральный секретарь партии Чен Дусю был снят со своего поста. Компартии было предложено начать создание «советских баз».
В критике курса Сталина и сталинского руководства Коминтерна со стороны Троцкого и других оппозиционеров было немало точных и тонких наблюдений. Соглашаясь на сотрудничество коммунистов с левыми гоминьдановцами, они предсказывали предательство Чана, понимали, что, содействуя превращению Гоминьдана в централизованную партию по советскому образцу в противовес парламентской западной модели, Бородин и его помощники сами куют поражение коммунистов. Троцкий призывал к созданию рабочих и крестьянских советов под коммунистическим руководством в Китае еще тогда, когда продолжался «медовый месяц» в отношениях между компартией и Чан Кайши. Впрочем, в отношении Китая многие полемистические материалы напоминали схоластические трактаты — таковыми, в частности, были дискуссии Радека—Бухарина о степени капиталистического развития Китая и сохранении в нем феодальных элементов (они основывались на эмоциях и в лучшем случае логических предположениях, а не не скрупулезном анализе фактов), о том, создавать ли советы в этой стране сразу или брать курс на их организацию при определенных условиях и т. п. «Доводы Троцкого... были сильнее, когда он высказывался за уменьшение зависимости коммунистов от Гоминьдана, как правого, так и левого, а, следовательно, за усиление их самостоятельности; однако и он впадал в абстракцию, когда в качестве панацеи предлагал создавать и распространять советы»[19].
Провал политики СССР и Коминтерна в Китае был не единственной их неудачей на международной арене. Приближалась к печальному концу история Англо-русского профсоюзного комитета — органа связи между ВЦСПС и Британским конгрессом тред-юнионов, который ставил своей целью преодоление раскола в мировом профсоюзном движении. Комитет был порождением тех сил в ВКП(б), которые чуть более по деловому относились к единству действий в рабочем движении, нежели, скажем, Зиновьев, рассматривавший лозунг единого фронта лишь как средство разоблачения реформистов, а рабоче-крестьянское правительство как символ пролетарской диктатуры, или переведенное на язык масс название пролетарской диктатуры. Видимо, наибольшая заслуга в создании комитета принадлежала Бухарину и близкому к нему председателю ВЦСПС М. П. Томскому. Сталин до поры до времени поддерживал его существование. Троцкий и его сторонники встретили создание комитета профсоюзного единства в штыки. Они не без основания отмечали верхушечный характер соглашения, участие в нем лишь небольшой группы британских лидеров, которые представляли в основном левое Движение меньшинства, тот факт, что левые тредюнионисты не смогли оказать влияния на ход всеобщей забастовки в Великобритании в начале мая 1926 г., завершившейся поражением рабочих. В то же время со свойственным ему догматизмом Троцкий толковал пороки Англо-русского комитета расширительно, в принципе выступил против соглашении с «оппортунистическими лидерами» западноевропейского рабочего движения.
В дискуссиях вспоминались и другие неудачи: провал коммунистических путчей в Германии и Болгарии в 1923 г., в Эстонии в 1924 г. Обе стороны — и оппозиционеры, и правившая группа — искали субъективные причины этих поражений. Оппозиционерам в этом смысле было легче — они обвиняли сталинско-бухаринское руководство Коминтерна (забывая, правда, что в 1923-1924 гг. во главе Коминтерна стоял один из лидеров теперешней оппозиции Зиновьев). Сталинцы-бу-харинцы находили виновников в компартиях, особенно в тех группах, которые поддерживали оппозицию в СССР или в какой-то мере сочувствовали ей. Обвинения в «правом оппортунизме», «ликвидаторстве» или же, наоборот, в «ультралевизне» сыпались, как из рога изобилия.
И правившая команда, и борцы против нее в равной мере необоснованно, спекулятивно твердили о непосредственной опасности военного нападения «империалистических держав» на СССР. «Военная тревога» стала особенно навязчивой после того, как в мае 1927 г. последовала серия международных инцидентов, из которых наиболее значительными были разрыв Великобританией дипломатических отношений с СССР (это произошло после того, как во время обыска в помещении Англо-русского кооперативного общества были обнаружены неопровержимые свидетельства советского шпионажа) и убийство советского полпреда в Польше П. Л. Войкова русским белоэмигрантом. Никакого «единого фронта империалистических держав против СССР», готовившего «новую интервенцию», на самом деле не существовало, и в советском истеблишменте прекрасно это сознавали. Как и прочие рычаги, резкое преувеличение военной угрозы играло на руку Сталину, использовавшему его против оппозиции, более того — заявившего о возникновении «единого фронта от Чемберле-на до Троцкого». О том, что это было именно так, свидетельствовал нарком иностранных дел Г. В. Чичерин, заявивший в 1929 г. американскому журналисту и будущему видному историку Луи Фишеру: «В июне 1927 г. я вернулся из Западной Европы. Все в Москве говорили о войне. Я старался разубедить их: «Никто не планирует нападения на нас». Я настаивал.
Тогда коллега меня просветил. Он сказал: «Мы это знаем. Но это нам нужно для борьбы с Троцким»[20]. Остается вновь и вновь поражаться, как такой опытный политик, каким был Троцкий, оказался на поводу мошеннической игры Сталина. Но ведь, вступим в спор с собою же, если бы лидер оппозиции пожертвовал своими догмами, начал по тактическим соображениям полемику со Сталиным, отрицая военную опасность, это был бы совершенно другой человек, не тот, чья позиция доминировала в оппозиционной среде.
Усвоив, что партийный аппарат полностью ее поддерживает, что основная масса рядовых коммунистов одурманена «антитроцкистскими» эскападами, что масса населения весьма чужда споров в партийных верхах, сталинская клика осенью—зимой 1927 г. завершила организационный разгром объединенной оппозиции. При этом сами оппозиционеры исправно попадали в капканы, которые для них расставлялись. Последовали «раскрытие тайной типографии», которую «помог» оборудовать тайный агент ОГПУ; разгон попыток альтернативных демонстраций 7 ноября 1927 г.; исключение Троцкого и Зиновьева вначале из ЦК, а затем из партии; наконец, изгнание из ВКП(б) всех активных оппозиционеров в декабре 1927 г. на XV съезде партии.
Съезд увенчался очередной политической игрой Сталина, когда он на пленуме ЦК 19 декабря, посвященном «избранию» высших партбоссов, лицемерно попросился в отставку. Сталин, разумеется, был убежден, что его «просьбу» отклонят. Тем более важно было ему зафиксировать в продолжавшихся по одной-две минуты двух выступлениях, что он стал генсеком по инициативе Ленине, что именно благодаря ему разбита оппозиция, что генсек в партии должен быть только один и что, стало быть, всяких «маленьких генсеков» — в республиках и губерниях — надо немедля устранить. Этот пленум, безусловно, был одной из главных вех на пути превращения Сталина в единоличного диктатора[21].
Буквально на следующий день после исключения активных деятелей оппозиции из ВКП(б) сама оппозиция раскололась. Каменев, Зиновьев и ряд других деятелей полностью капитулировали, заявив об идейном и организационном «разоружении», осуждении взглядов, которые они только что пропагандировали, обязались поддерживать и отстаивать все партийные решения. Их письмо появилось в «Правде» 27 декабря 1927 г. «...Мнимые величины выходят из игры, надо думать, выходят навсегда», — написал по этому поводу Троцкий[22].
К началу 1928 г. приблизительно полторы тысячи оппозиционеров были арестованы и находились в заключении. Но время для прямой физической расправы с диссидентской «головкой», по мнению сталинской клики, еще не наступило. 3 января 1928 г. политбюро ЦК ВКП(б) приняло решение отправить не капитулировавших лидеров оппозиции в ссылку в отдаленные районы страны. Это решение было задним числом продублировано постановлением Особого совещания ОГПУ от 31 декабря 1927 г.
Выделенная оппозиционерами комиссия в составе X. Г. Раковского, К. Б. Радека и В. Д. Каспаровой пыталась дискутировать с председателем ЦКК ВКП(б) Г. К. Орджоникидзе о месте и условиях ссылки. Последовала волна обмана и дезинформации: Орджоникидзе давал неопределенные обещания, в то время как ОГПУ приступило к осуществлению директивы политбюро, оформив меру наказания пресловутой статьей 58 (10) уголовного кодекса РСФСР, предусматривавшей кары вплоть до расстрела за контрреволюционную агитацию и пропаганду. Так Л. Д. Троцкий оказался в Алма-Ате, Радек, Смилга, Серебряков, Белобородов, Евдокимов, Сосновский, Раковский и многие другие оппозиционеры — в разных городах и поселках Сибири, Урала, Туркестана и иных дальних местах страны. Зарубежная печать и сами ссыльные стали называть эту пока еще бескровную расправу «сухой гильотиной»[23].
* * *
Документация второго-третьего томов настоящего издания отражает пребывание оппозиционных деятелей в ссылке, их занятия, их дискуссии, отношение к событиям, происходившим в партии и в стране.
Публикуемые во втором томе телеграммы свидетельствуют, как в начале 1928 г. происходило установление контактов между оппозиционерами в новых местах обитания. Затем они стали обмениваться деловыми письмами, носившими подчас характер объемистых политических трактатов, которые свидетельствуют, что ряд лидеров оппозиции (прежде всего, Троцкий, Раковский и Сосновский) сохранили приверженность своим взглядам, давая более или менее адекватную оценку ситуации в партии и в стране, насколько это позволяла оторванность от центра, и, главное, взгляды и характер мышления авторов.
В то же время поразительное впечатление производит наивность оппозиционеров — для некоторых, прежде всего, Троцкого, она, возможно, была показной, но для других, безусловно, искренней. Они не верили, что «повар, готовящий острые блюда» (приписываемая, а, может быть, и действительная оценка Сталина Лениным еще той поры, когда их отношения были деловыми и довольно близкими), полон решимости приготовить из них самое экзотичное восточное варево. Сосланные как контрреволюционеры, они надеялись, что ЦК разрешит им устроить своего рода всесоюзное совещание в Москве, Алма-Ате или другом месте для того, чтобы определить свое отношение к вроде бы намечавшемуся «левому повороту» официальной линии. Более того, в письмах подчас проскальзывает надежда, что партруководство пойдет на попятную и чуть ли не с извинениями позовет оппозиционеров назад, в свои ряды. Двойственную позицию занимал даже такой трезвый и решительный враг сталинщины, как Раковский. Он писал Троцкому: «Я считаю, конечно, что наше обращение за разрешением (совещания — авторы вступительной статьи) может быть на черной партбирже и использовано против нас, но я считал и считаю также, что две идеи для нас важны и обязательны: защищать свои взгляды и, когда случай представится, постучать в двери партии»[24].
Предположение, что примирение вполне возможно, стимулировалось, надо сказать, довольно либеральным режимом, на котором, во всяком случае вначале, находились ссыльные. Троцкий выполнял задания Института Маркса и Энгельса при ЦК ВКП(б), переводил сочинения Маркса, получая за это гонорары. Другим поступала литература из этого института.
Оптимистические надежды питали некоторые трансформации, происходившие в руководстве ВКП(б), зревший в политбюро раскол, признаки которого наблюдались воочию. Вслед за апрельским пленумом ЦК и ЦКК ВКП(б) 1928 г., материалы которого опубликованы не были, но решения были выдержаны в духе установок Бухарина, в печати появились два принципиально отличавшиеся друг от друга выступления о его итогах — Сталина в Москве и Бухарина в Ленинграде[25]. Сталин был бескомпромиссен и груб. Он произнес свои «исторические» слова о том, что «если критика содержит хотя бы 5-10 процентов правды, то и такую критику надо приветствовать» , которые освятили уже открытую дорогу клевете и будущему выявлению новых «врагов». О тех, кто рассчитывал на прекращение борьбы против кулачества, Сталин заявил, что «им не может быть места в нашей партии», что тот, кто думает понравиться «и богатым, и бедным, тот не марксист, а дурак». Не надо было иметь семь пядей во лбу, чтобы понять, что имелся в виду Бухарин, вроде бы восторжествовавший на только что завершившемся пленуме. «Не марксист, а дурак» же произнес доклад в совершенно ином тоне и впервые высказал беспокойство по поводу тенденции рассматривать чрезвычайные меры как что-то нормальное[26]. Давно ли он считал, что эти меры вполне нормальны в борьбе против оппозиции? Опытным политическим наблюдателям должно было быть ясно, что между Сталиным и Бухариным назревала конфронтация.
Противоречия всплыли на поверхность на следующем, июльском пленуме ЦК и ЦКК ВКП(б), оставившем «правых» в меньшинстве. Именно на этом пленуме Сталин выдвинул тезис о том, что «по мере нашего продвижения вперед сопротивление капиталистических элементов будет возрастать, классовая борьба будет обостряться»[27], послуживший обоснованием будущей кровавой бани.
Все эти сдвиги воспринимались оппозиционерами по-разному. С одной стороны, Бухарин попытался установить контакты с бывшими представителями оппозиции. 11 июля он встретился с Каменевым и вел с ним беседу о возможном сотрудничестве в борьбе против «Чингисхана»-Сталина[28]. За пределы взаимного прощупывания контакты «Колечки Ба-лаболкина» (Троцкий) не продвинулись. С другой стороны, Сталин сам стал инспирировать слухи, что он готов пойти на примирение с бывшими оппозиционерами. Надеждам на их достоверность способствовало появление выступлений с установками, напоминавшими идеи, выдвигавшиеся Троцким. «Незаметно Сталин присвоил себе одежду Троцкого», — писал биограф[29]. Аналогичного мнения придерживались наблюдатели эмигрантского Русского общевоинского союза.
«Разбить противника и присвоить себе его программу — традиция Сталина», — писал один из них[30]. Эти наблюдения были крайне неточными уже в то время, а в исторической перспективе — глубоко ошибочными. Верные марксистско-ленинской парадигме, Троцкий и его единомышленники были весьма далеки от назревавшей сталинской «революции сверху». Сам Троцкий скептически относился к происходившим сдвигам. Он писал Раковскому 13 июля, что Радек и Преображенский неправы, полагая, будто сталинская фракция имеет лишь «правый хвост» и ее надо уговорить избавиться от него. «Обезьяна, освобожденная от хвоста, еще не человек», — комментировал алмаатинский ссыльный[31].
И все же, объясняя и комментируя «левый» поворот, оппозиционеры, включая Троцкого, никак не могли предположить того, во что он обернется, — насильственной коллективизации сельского хозяйства, депортации и массового террора против крестьян, голода, людоедства, гибели миллионов людей. Авторы писем и заявлений уговаривали себя и своих коллег, что происходит тяга бедняков в колхозы, активность неимущего крестьянства возрастает и т. д. Поразительно, но ссылались они при этом на советскую печать, лживость которой должна была быть им хорошо известной. Ссыльные торжествовали по поводу того, что ЦК признал реальность «кулацкой опасности», и даже выражали тревогу в связи с хорошими видами на урожай 1928 г., так как это усилило бы кулака.
Вообще чувствуется, что оппозиционеры не верили в возможность быстрого подъема производительных сил страны. Да этим они, пожалуй, не очень и были обеспокоены. По поводу выступления М. И. Калинина на июльском пленуме, один из них возмущенно писал, что «всесоюзный староста» стал на точку зрения необходимости поощрять развитие производства даже тогда, «когда оно происходит в формах, классово чуждых пролетариату». Это антигуманное, дикарское по своему существу ослепление умных и образованных людей (по крайней мере, таковые преобладали среди лидеров оппозиции, и мы к этому еще возвратимся), вызванное не просто костылями «классового подхода», а его предельной догмати-зацией, проявлялось во всем.
Разоблачая бюрократическое перерождение партийной верхушки, ее отрыв от народа и даже (словами Радека) «переход» власти «от одного класса к другому», нарушения внутрипартийной демократии, оппозиционные деятели в некоторых вопросах проявляли единство взглядов с правившей группой, например, относительно неизбежности нападения «империалистических государств» на СССР, по поводу Шахтинского дела.
Вспомнив теперь о внутрипартийной демократии, которая их не волновала, скажем, на X партсъезде в 1921 г., запретившем фракции в партии, оппозиционеры никоим образом не покушались на восстановление демократии в обществе. И в ссылке они повторяли, что диктатура пролетариата — это власть, опирающаяся не на закон, а на силу. Как не вспомнить знаменитое изречение Оруэлла: «Все свиньи равны, но некоторые более равны, чем другие». Почему же эти рьяные защитники «пролетарской диктатуры» жаловались на примененное к ним насилие? Насилие видели даже в запрещении охотиться (на Троцкого оно не распространялось; он живописал свои охотничьи подвиги в Туркестане в ряде писем). Н. И. Муралов же возмущался: ведь ограничение права на охоту не предусмотрено 58-й статьей!
Исключенные из партии, официально признанные контрреволюционерами, негодовавшие по поводу арестов своих менее заметных единомышленников, лидеры оппозиции и в ссылке оставались не просто убежденными коммунистами, а страстными защитниками марксистско-ленинской теоретической и политической догматики. Те из них, кто теперь работал в госучреждениях, отдавали силы служению советской власти, а И. Я. Врачев даже выполнял поручения местных партор-ганов, создавая агитационно-пропагандистские материалы. Оппозиционеры продолжали придерживаться курса на единство ВКП(б) и других компартий, осуждая, например, тенденцию превращения германского Ленинбунда, созданного их единомышленниками, в альтернативную компартию.
Публикуемая документация отражает некоторые жизненные перипетии ссыльных, например, смерть дочери Троцкого Нины. Но, кажется, его фанатизм был таков, что известия о том, что дочь при смерти, а затем скончалась, волновали его менее, чем разного рода политические коллизии. Впрочем, судить об этом не легко, ибо вряд ли эпистолярный жанр может отразить всю гамму душевных переживаний.
Международная тематика во втором и третьем томах предлагаемой публикации связана в основном с VI конгрессом Коминтерна, который состоялся летом 1928 г., и оценкой принятой на нем программы Интернационала. В этой группе документов, однако, наибольший интерес представляют не диспуты по поводу программы, политики и тактики, а конкретные данные о кулуарах конгресса, записи разговоров его делегатов, в том числе таких правоверных сталинистов, какими были М. Торез или П. Тольятти, которые в неофициальной обстановке выражали глубокое разочарование тем, что происходило на мировом форуме коммунистов, сведения о конфликтах между его участниками, «идейном разброде» и «внутреннем кризисе». Встречаются точные и тонкие наблюдения ситуации в Интернационале, приводятся данные о том, что в последние годы «вожди ВКП произвольно подбирали руководство ИККИ и отдельных партий». В заявлениях, связанных с конгрессом, содержались утверждения об опасности «социал-демократического перерождения» Коминтерна. Действительно, некоторые положения доклада Бухарина и других выступлений давали основание для мнения, что в кругах Интернационала вызревают более или менее трезвые и умеренные настроения, связанные, по крайней мере, с признанием факта «частичной стабилизации капитализма». Но в выступлениях была масса левацкой риторики, и конгресс на деле предвещал дальнейший поворот Коминтерна к сектантской замкнутости, обрыву последних нитей, еще связывавших компартии с левой социал-демократией, к тому, чтобы под диктовку Сталина заклеймить социал-демократию как социал-фашизм.
Издевательски, но весьма точно звучала в одном из публикуемых документов оценка решения VI конгресса по поводу оппозиции в ВКП(б): «Авансом, в счет будущих бюджетных и внебюджетных поступлений, конгресс санкционировал все действия советских властей по отношению к оппозиции».
Что же касается программы Коминтерна, то критика ее шла либо по поводу мало связанных с жизнью абстрактных вопросов, например, чем «империализм» отличается от «свободного капитализма», либо касалась мелочей.
Лидеры оппозиции были в основном образованными и эрудированными людьми. Они цитировали Пушкина, Салтыкова-Щедрина, Гете. Раковский в одном из писем Троцкому упоминал имена неких Дарьи Михайловны и Ласунского. Контекст был таков, что, казалось, речь шла о хорошо знакомых обоим корреспондентам лицах, скорее всего общих знакомых. Готовя к печати письма Раковского, один из авторов этой статьи потратил немало сил и времени на поиск сведений о названных людях. Каково же было удивление, когда он узнал, что речь идет о тургеневских героях.
В данной публикации представлены работы, свидетельствующие о высокой экономической и философской квалификации некоторых авторов. Такова статья Е. А. Преображенского «Левый курс в деревне и перспективы», где при всей коммунистической догматичности встречаются глубокие суждения по поводу объективных трудностей, противоречий, тупиков, в которых оказывалась советская хозяйственная политика. Такова работа Л. Д. Троцкого «О философских тенденциях бюрократизма», свидетельствующая о силе ума автора, его умении достичь высокого уровня обобщения, знании не только Маркса и Энгельса, но и многих мыслителей, которых в ту пору в СССР клеймили как «буржуазных философов». Правда, Троцкий, упрекая Сталина и его придворных писак в том, что они подбирают цитаты так же, как «попы всех церквей подбирают тексты применительно обстоятельству», не замечал, что этот упрек может быть отнесен к нему самому, даже в этой статье. Но надо отдать должное, самостоятельный анализ у Троцкого, Преображенского, Раковского[32], разумеется, в пределах большевистской парадигмы, все же преобладал.
Что же касается других ссыльных, то их письма и статьи отличались поверхностными суждениями, обильно сдабриваемыми цитатами из Ленина, по поводу того, против кого направить основной удар — против правых, центра или же против буржуазии, кто побеждает и кто капитулирует в правившем блоке, произошел ли уже «термидор» или он только угрожает советской власти, куда -вправо или влево поворачивает центр и т. п. Все это «движенье направо», которое «начинается с левой ноги» (А. Галич) воспринималось оппозиционерами невероятно серьезно. Они штудировали, цитировали и комментировали «Священное писание» — все то, что было написано или сказано Лениным, ожесточенно и грубо спорили о смысле того или иного высказывания, не задумываясь не только над тем, что теория в целом была порочна, но и что конкретная мысль могла оказаться ошибочной, мимолетной, высказанной в пылу спора или раздражения, в результате недостаточной информации или плохого знания предмета, в состоянии размышления или же для того, чтобы по тактическим соображениям ввести кого-нибудь в заблуждение. Разумеется, никто из них не обращался к тем ленинским опусам, которые теперь представлялись ошибочными. Их сознательно игнорировали.
Особенно плодовитым был в ссылке К. Б. Радек. Обладавший хлестким пером, он, помимо массы политических писем, написал в Томске большую работу, посвященную проблемам революции: сущности ее демократического этапа, переходу от лозунга демократической диктатуры к лозунгу диктатуры пролетариата и т. д. Большую часть работы составляли цитаты из Ленина, собственный текст носил подчас характер связок. За многословием и кажущейся убедительностью построений скрывалась, однако, смысловая пустота — читатель обнаруживал, что красивый мыльный пузырь лопнул, не осталось почти никакого следа.
Недавняя капитуляция Каменева и Зиновьева дала теперь повод Радеку наброситься на их позиции в 1917 г., заявить об их «соглашательской мелкобуржуазной линии». Ссылки же некоторых, что Каменев, мол, защищал ленинские взгляды от самого Ленина, Радек пытался парировать с помощью вездесущей диалектики — «отсутствие диалектического понимания ленинской позиции могло привести к подобным ошибкам». Сам же Радек настолько усвоил ленинскую диалектику, что счел, по-видимому, похвалой, а не разоблачением своего идола собственное удивительное откровение, что Ленин «сгибает теорию в пользу своей практики, насилует ее»!
Готовясь к предстоящей капитуляции (она произойдет в следующем году), Радек уже в июле 1928 г. хитро обосновал свой будущий отказ от оппозиционной деятельности: Сталин и другие центристы — это «наш арьергард, руководимый товарищами, которые поддались влиянию враждебных классовых сил». Не удивительно, что многие ссыльные относились к Радеку с недоверием, а Муралов даже написал Троцкому по поводу одного из его выступлений: «Выскочило г... из ополонки» (т. е. проруби, на украинском).
Из видных оппозиционных деятелей, находившихся в ссылке в 1928 г., с покаянным заявлением выступил только Г. Л. Пятаков. Но тенденция к примирению с правящей группой становилась все более ощутимой, раскол оппозиции продолжал углубляться. Л. П. Серебряков сообщил своим товарищам в середине июля, что сейчас не время становиться в позу и надо подумать о возвращении в партию[33]. Радек по существу дела солидаризовался с политическим курсом Сталина, заявив, что от генсека его отделяют только мелкие разногласия.
Приводимые в третьем томе документы убеждают, что оппозиционеры все более теряли ту небольшую поддержку в партийной и рабочей среде, которой они еще недавно обладали. Этому способствовала новая волна арестов осенью 1928 г. в Москве, Ленинграде, Харькове и других городах. В Бутырской тюрьме в Москвве их содержали вместе с уголовниками, в камерах, кишащих паразитами, бесцеремонно отправляли в карцеры. Аналогичным было положение и в других городах. Истерическое обращение московских соратников Троцкого с призывом к рабочим требовать возвращения его из ссылки впечатления на «сознательный пролетариат» не произвело. Никаких сведений об откликах на него в Архиве Троцкого нет. Как видно из официальной справки, выступления оппозиционеров во время демонстрации 7 ноября 1928 г. в Москве ограничились лишь разбрасыванием небольшого количества листовок. Это было, пожалуй, последнее открытое антисталинское выступление при жизни советского диктатора.
К концу 1928 г. относятся и последние статьи Л. Д. Троцкого, написанные в СССР, которые отложились в его архиве. Видимо, Троцкий писал и в начале 1929 г., вплоть до депортации из СССР (он был доставлен в Турцию 12 февраля 1929 г.), но уже с конца октября предыдущего года переписка лидера оппозиции с единомышленниками была полностью блокирована властями[34].
После высылки руководителя распад оппозиции быстро завершился: в 1929 г. большинство ее деятелей выступили с покаянными заявлениями, были возвращены в столицу, восстановлены в партии. Жить им, как правило, оставалось менее десяти лет — до «большого террора».
* * *
Нет возможности во вступительной статье остановиться на всех сюжетах, темах, проблематике, которые связаны с публикуемыми документами. Исследователи, как мы надеемся, найдут в них разнообразную информацию и стимулы для анализа и рассуждений.
Материалы публикуются с любезного разрешения администрации Хогтонской библиотеки Гарвардского университета и Гуверовского института при Стенфордском университете.
Подавляющая часть документов публикуется впервые, абсолютно все — впервые на русском языке. В оглавлении первого тома в квадратных скобках указаны архивные номера фонда bMs. Russ 1ST (Архива Л. Д. Троцкого). Документы, заимствованные из коллекции Б. И. Николаевского в Архиве Гуверовского института, отмечены в оглавлении особо. Документы расположены в хронологическом порядке. Даты написания документов, определенные составителем, даны в косых скобках. Примечания авторов публикуемых документов оговариваются. Все разъяснения, касающиеся событий и имен, терминов и т. д., отнесены в комментарий, публикуемый после документов.
Тексты документов публикуются в соответствии с современными орфографией и пунктуацией. Фамилии, насколько это было возможно, даны в используемой ныне транскрипции. Стилистические архаизмы, стилистические неточности и другие особенности текста полностью сохранены. В тексте документов авторские скобки переданы в виде круглых скобок, фрагменты, зачеркнутые авторами, взяты в квадратные скобки, восполненные фрагменты — в прямые скобки.
Документы для публикации подобраны и подготовлены к печати доктором исторических наук Ю. Г. Фельштинским. Вступительная статья и примечания написаны доктором исторических наук Ю. Г. Фельштинским, доктором исторических наук Г. И. Чернявским и кандидатом исторических наук М. Г. Станчевым.
Примечания к предисловию.
[1] Коммунистическая оппозиция в СССР 1923-1927. Benson, Vermont, Chalidze Publications, 1988, тт. 1—4; Коммунистическая оппозиция в СССР 1923-1927. М., Терра, 1990, тт. 1-4.
[2] Троцкий Л. Письма из ссылки. 1928. М., изд-во гуманитарной литературы, 1995.
[3] Троцкий Л. Коммунистический Интернационал после Ленина. Великий организатор поражений. Спартаковец-Принтима, М. [1993].
[4] Чернявский Г. И., Станчев М. Г. Фарс на крови: X. Г. Раковский. Документальные узлы. Харьков, Око, 1997, с. 287.
[5] См., например: Dziewan№vski М. К. A History of Soviet Russia. Englewood Cliffs, 1989, p. 171.
[6] Payne R. The Life and Death of Trotsky. New York, McGrow-Hill Book Company, 1977, p. 284.
[7] См., например: Преображенский Е. Новая экономика. М., Госиздат, 1926, с. 101-102.
[8] Правда, 1927, 26 июня.
[9] Российский центр хранения и изучения документов новейшей истории (далее - РЦХИДНИ), ф. 325, оп. 1, ед. хр. 372, л. 1.
[10] В этом смысле недалек от истины М. К. Дзевановский, который пишет о теории перманентной революции Троцкого-Ленина (Dziewa№vski М. К. Op. cit., p. 167).
[11] РЦХИДНИ, ф. 325, оп. 1, ед. хр. 362, л. 2.
[12] Джилас М. Новый класс. Анализ коммунистической системы. New York, E A. Praeger, 1958, с. 69.
[13] Laqueur W. Stalin: The Glas№st Revelations. New York, N. Y Charles Scrimber\'s Sons, 1990, p. 10, 46, 47.
[14] Правда, 1988, 9 сентября.
[15] Laqueur W. Op. cit., p. 53.
[16] Коммунистическая оппозиция в СССР 1923-1927. Benson, Vermont, Chalidze Publications, 1988, т. 1, с. 211.
[17] FairbankJ. К. China. A New History. Cambridge, Mass., The Balkan Press of Harvard University Press, 1992, p. 283.
[18] Harrison J. A. China since 1800. New York, An Original Harbinger Book, 1967, p. 131.
[19] Боффа Д. История Советского Союза. М., Международные отношения, 1994, т. 1, с. 290.
[20] См.: Tucker R. С. The Emergency of Stalin\'s Foreign Policy. — Slavic Review, 1977, Vol. 36, № 4, p. 567.
[21] Чернявский Г. И. Самоотвод: Как Сталин сам себя с генсека снимал. - Родина, 1994, № 1, с. 67-69.
[22] Троцкий Л. Дневники и письма. М., изд-во гуманитарной лите ратуры, 1994, с. 25.
[23] Социалистический вестник, 1928, № 1, с. 3.
[24] Harvard University. Haughton Library, bMs, Russ 1ST, T-1765, л. 1.
[25] Правда, 1928, 18 апреля; Бухарин Н. Уроки хлебозаготовок, шахтинского дела и задачи партии. М., 1928.
[26] См. анализ в кн.: Коен С. Бухарин. Политическая биография. 1888-1938. М., Прогресс, 1988, с. 343-344.
[27] Сталин И. Сочинения. М., Госполитиздат, 1949, т. 11, с. 171.
[28] Фельштинский Ю. Г. Разговоры с Бухариным: Комментарий к воспоминаниям А. М. Лариной (Бухариной) «Незабываемое» с приложениями. М., изд-во гуманитарной литературы, 1993, с. 30—37.
[29] Deutscher I. The Prophet Unarmed: Trotsky 1921-1929. London, Oxford University Press, 1959, p. 454.
[30] Центральный государственный архив Российской Федерации, ф. 5826, оп. 1, ед. хр. 172, л. 121.
[31] Дейчер И. Троцкий в изгнании. М., Политиздат, 1991, с. 56.
[32] Его знаменитое «Письмо тов. В.» в данное издание не включено, так как оно опубликовано многократно (см. научную публикацию В. П. Данилова в журнале «Вопросы истории», 1989, № 12, с. 68—83). Анализ письма дан в кн.: Чернявский Г. И., Станчев М. Г. В борьбе против самовластия: X. Г. Раковский в 1927-1941 гг. Харьков, 1993, с. 172-183.
[33] РЦХИДНИ, ф. 326, оп. 1, ед. хр. 111, лл. 11-12.
[34] Троцкий Л. Дневники и письма, с. 39.
Л. Троцкий:
Схема будущей схемы[1]
Коммунистический Интернационал[2] как мировая партия пролетариата, возникшая в новую историческую эпоху.
Подготовка новой эпохи.
Краткое изображение этапов развития капитализма (сокращенное изложение старой программы в соответственной ее части).
Империализм.
Противопоставление новой эпохи и старой, довоенной: в технике, в экономике, в политике.
Социал-демократия как переродившееся отражение старой эпохи (национальный реформизм).
Коммунизм как выражение новой эпохи (международная революция).
Ни одна национальная секция пролетарской партии не может более строить свою политику, исходя из условий и тенденций национального развития.
Время национальных программ прошло.
Интернациональная партия пролетариата выдвигает свою интернациональную программу.
Интернациональная коммунистическая программа не есть сумма национальных программ или сумма их общих черт.
Интернациональная программа исходит непосредственно из анализа условий и тенденций мирового хозяйственного и политического развития, взятого в целом.
В нынешнюю эпоху в неизмеримо большей степени, чем в прошлую, национальная ориентировка пролетариата вытекает из мировой ориентировки, а не наоборот.
Картина мирового хозяйства как целого.
Европа и Америка.
Мировая роль Соединенных Штатов.
Старые капиталистические страны и молодые.
Колониальные и полуколониальные народы; разные стадии их развития.
Мировое хозяйство, связывающее страны и континенты, стоящие на разных ступенях развития, системой взаимозависимостей и противоречий.
Мировое хозяйство есть могущественная реальность, господствующая над хозяйством стран и континентов.
Этот основной факт придает высшую реальность мировой коммунистической программе.
СССР как антагонист капиталистического хозяйства и в то же время как составная часть мирового хозяйства.
Вытекающие отсюда непримиримые противоречия и их динамическое разрешение.
Революционная эпоха и стабилизация.
Соотношение экономики и политики в революционную эпоху.
Внутренняя и внешняя политика империализма.
Роль и характер современного капиталистического государства.
Демократия на основах империализма.
Социал-демократия и фашизм.
Роль пролетарской партии (Коминтерн) в революционную эпоху.
Крутые переломы обстановки в рамках революционной эпохи.
Борьба за массы и борьба за власть.
Необходимость этапных боевых лозунгов, вытекающих из условий переходной эпохи. Невозможность устойчивой «минимальной» программы, которая по смыслу своему рассчитана на длительную эпоху органического развития.
Этапные боевые требования имеют своей целью классовое самосохранение пролетариата в условиях империализма и мобилизацию сил пролетариата для борьбы за власть.
В колониальных странах переходные лозунги служат борьбе против иностранного империализма и внутренних сил, служащих империализму — в тесной связи с борьбой мирового пролетариата.
Задачи и лозунги переходного периода.
Мировое картелирование и борьба за централизацию и интернационализацию профессиональных союзов.
Борьба за влияние на крестьян.
Борьба против упадочного парламентаризма, дополняемого фашизмом, под лозунгом рабочего (или рабоче-крестьянского) правительства.
Борьба против европейских национально-государственных антагонизмов, чересполосицы, таможенных перегородок, тяжести милитаризма и опасности войн — под лозунгом Соединенных Рабоче-Крестьянских Штатов Европы.
И пр.
Борьба за власть.
Диктатура пролетариата.
Советская система.
Роль партии в диктатуре пролетариата.
Нэп как система переходного периода.
Международные черты нэпа и ее национальные особенности.
Неразрывная связь перспектив нэпа с перспективами мировой революции.
Социализм как система хозяйства, общественных отношений и культуры.
Коммунизм как увенчание социализма.
Л. Троцкий
26 января 1927 г.
Л. Троцкий:
Вопросы коминтерна (Что дальше? )
Коминтерну нужна программа[3]. Необходимость создания ее созрела в такой мере, что дальнейшее промедление в выработке ее грозит сделать Коминтерн безоружным перед лицом предстоящих запросов борьбы. Перед Четвертым конгрессом[4] ЦК партии под руководством Ленина[5] поставил задачу выработки программы. Т. Бухарин[6] написал проект вводной части. Но уже на Четвертом Конгрессе выявились разногласия в самом существенном вопросе, а именно, должна ли программа отвечать только на общие вопросы эпохи (характеристика империалистской эпохи, необходимость создания диктатуры пролетариата в форме советской власти и пр.), или же она должна дать и ответ на вопрос о тех путях, на которых коммунистическая партия может собрать в эту эпоху рабочие массы для борьбы за диктатуру. На вопрос о переходных лозунгах в эпоху между двумя революциями или эпоху предреволюционную (первое положение — в Германии, второе, скажем, в Англии) Бухарин ответил отрицательно, отсылая к программе-максимум, не меняющейся в зависимости от ситуации. Эта точка зрения была отклонена в Политбюро, и, по настоянию Ленина, т. Бухарин был обязан сделать соответствующее заявление на пленуме Конгресса. [Четвертый Конгресс не был в состоянии выполнить стоявшие перед ним задачи. Они были отложены до Пятого конгресса[7]. Пятый конгресс не только не взялся за выполнение этих задач, но не был в состоянии взяться за них при том общем политическом курсе, который нашел свое выражение в его решениях.] Дискуссия о программных вопросах, постановленная особым решением Четвертого конгресса, не состоялась и не могла состояться в обстановке, сложившейся после Пятого конгресса. Выработку программы надо начать немедленно, если Шестой конгресс[8] должен решать вопрос о ней.
Предметом дискуссии не являются вопросы, касающиеся характера мировой революции, диктатуры пролетариата, советской власти. Здесь нет необходимости каких-либо изменений к тому, что дано на этот счет в сочинениях основоположников коммунизма, Маркса[9], Энгельса[10] и Ленина. Нужно, однако, заранее определить характер программы в целом. Коминтерн является организацией пролетарских партий не только тех стран, которые движутся к социалистической революции — стран старого капитализма, но и стран, в которых предстоят национально-буржуазные революции или в которых пролетариат борется за примитивнейшие политические права. Причем революционная борьба во всех этих странах взаимно связана и взаимно обусловлена. Необходима не голая схема развития — от товарного хозяйства к коммунистической революции — как ее дает Бухарин, а картина тенденций мирового развития в целом, картина всего международного переплета сил, сквозь который прокладывает себе путь мировая революция.
Второй вопрос — его мы считаем одним из важнейших — есть вопрос об отличиях путей революции в России и на Западе, о причинах, которые делают путь коммунистических партий стран старого капитализма более длинным и более трудным. Длина этого пути предрешает то, что в целом ряде стран коммунистические партии должны занять позицию по отношению к ряду явлений империалистического мира, которые возникли уже перед войной, но которые теперь получают обостренное значение. Это вопросы: а) монополистической организации капиталистического хозяйства, б) вопросы власти, как они ставятся еще на почве парламентского государства и в) вопросы межгосударственных отношений.
Без ясного отношения к процессу трестирования и картелирования промышленности невозможна теперь ни правильная борьба профсоюзов, ни правильная политика в отношении мелкой буржуазии. Идущий после войны во всем мире процесс трестирования, процесс сокращения тяжелой промышленности при одновременной ее концентрации и рационализации, растущая на этой почве безработица, коренным образом отличающаяся от «нормальной» капиталистической безработицы при циклическом характере экономического развития, требуют активного к себе отношения в данных, т. е. переходных условиях, что предполагает переходные лозунги для периода мобилизации масс, предшествующего непосредственной борьбе за власть. Лозунг государственных синдикатов с контролем над промышленностью со стороны фабзавкомов и профсоюзов, встречавший ранее отпор, ныне формально установлен германской коммунистической партией. Но этого совершенно не достаточно. Лозунг этот, как и весь вопрос, должен быть продуман и проработан Коминтерном в свете международного опыта, иначе он останется мертвой буквой или может даже привести к оппортунистическим ошибкам. [Ленин высказывался за этот лозунг по двум соображениям. В странах, которые находятся непосредственно в периоде перед боями за власть, этот лозунг представляет собою непосредственный переход к дальнейшему лозунгу социализации. Но и в странах, в которых предстоит еще известный процесс капиталистического развития, всякий шаг на пути огосударствления синдикатов ухудшит материальные условия после социализации. Мы считаем эту аргументацию верной, но вопрос надо продумать во всех его последствиях.] Лозунг государственных синдикатов требует увязки с требованиями профсоюзов в области заработной платы и рабочего дня, а также выработки программы рабочего контроля (отношения фабзавкомов и профсоюзов), метода организации фабзав-комов и их взаимной связи в общегосударственном масштабе. Только решение этих вопросов позволит связать нашу политику борьбы за повышение заработной платы и сокращение рабочего дня с политикой защиты интересов пролетаризированной мелкой буржуазии города и деревни, ибо только лозунг государственных синдикатов и рабочего контроля, параллельно понижающих цены и повышающих заработную плату по мере рационализации производства, сможет смягчить противоречия между рабочим классом, с одной стороны, крестьянством и мелкой буржуазией, с другой стороны, видящих в высокой заработной плате причину роста цен. [Но этот лозунг ставит вопрос о государственных формах в эту переходную эпоху. Волна фашизма, волна опасностей капиталистической реставрации принуждает нас во многих странах выдвигать лозунги защиты демократии против монархических, реставрационных и фашистских тенденций. Но эти лозунги есть лозунги, пассивно отвечающие раздробленному состоянию пролетариата. Они вызывают недоверие в массах, которым только что привили недоверие к буржуазной демократии.] Вопросы переходной организации хозяйства еще на базе капитализма выдвигают вопрос о том, какую пользу будет иметь пролетариат от государственных синдикатов, пока у власти остается буржуазия? Возможно ли само осуществление этого лозунга при господстве буржуазии? Мы отвечаем на этот вопрос лозунгом рабоче-крестьянского правительства, который в таких странах, как Англия, где отсутствует широкий слой крестьянства[11], заменяется лозунгом попросту рабочего правительства. Необходимо более конкретное уяснение смысла и реальных возможностей этого переходного политического лозунга, в частности в свете британского опыта и британской перспективы. [Этот лозунг поднимает вопрос о том, возможно ли правительство, на деле служащее интересам пролетариата, без предварительной революции. Пятый конгресс отклонил эту возможность, выдвигая идею, что лозунг рабоче-крестьянского правительства есть только агитационный лозунг, что рабочее правительство может быть только псевдонимом или синонимом диктатуры пролетариата, которая, понятно, невозможна без предварительной революции, ибо только революция научит пролетариат беспощадно и без всякой оглядки проводить политику диктатуры. Эта постановка не учитывает факта существования в странах старого капиталистического развития громадного слоя пролетариата, идущего за социал-демократией, пропитанного традициями демократии, который будет освобожден от этих традиций не нашей пропагандой, каким бы большим не было ее влияние, а уроками невозможности решительной защиты интересов рабочего класса, вместо того, чтобы разбить рамки демократии. Несостоятельность этого лозунга выявилась очень ярко в связи с забастовкой английских углекопов[12]. В Англии пролетариат может демократическим путем завоевать большинство. Поэтому когда мы говорим о рабочем правительстве в Англии, то это является для широчайших масс не агитационным только лозунгом, а чтобы предостеречь массы против рабочего правительства соглашателей, которое, даже имея большинство в парламенте, боялось бы тронуть основные интересы буржуазии. Мы говорили о необходимости не маргаринового рабочего правительства. Это означало для масс рабочее правительство не Макдональда[13] — Томаса[14], а рабочее правительство Кука[15] — Перселя[16] и др. левых вождей. Возможно ли было такое рабочее правительство без революции? Если бы забастовка углекопов не была сорвана, если бы правительство Болдуина[17] принуждено было уступить, если бы рабочая партия завоевала большинство в парламенте, при устранении социальных конфликтов в процессе борьбы при полевении масс левое рабочее правительство не исключено. Было ли бы оно синонимом диктатуры пролетариата? Ибо диктатура пролетариата возможна лишь на основе уже разрушенного старого аппарата власти. Но на такую победу пролетариата, которой явилось бы левое рабочее правительство, буржуазия ответила бы, после короткой попытки разложения его изнутри, саботажем и гражданской войной. Правительство либо капитулировало бы, либо представляло бы собою переход от демократии к диктатуре — позицию для организации борьбы за диктатуру. Лозунг такого рабочего правительства является дополнением к лозунгу национализации (государственные синдикаты с рабочим контролем) основных отраслей промышленности.]
Третий вопрос, на который программа должна дать ответ — это вопрос об организации междугосударственных отношений, прежде всего для Европы. [Существование Лиги Наций[18] является доказательством того, что капиталистический мир может уже обойтись без междугосударственных организаций.] Лига Наций, расчетная палата для выравнения платежей по мелким государственным конфликтам, является одновременно организацией для защиты европейского капитализма против СССР и — возможно, что эта тенденция будет расти — для согласования политики европейских держав против Соединенных Штатов Америки. Значительные рабочие массы видят в Лиге Наций средство избежания международных войн, каковым она ни в коем случае не является. Против этой иллюзии недостаточно, однако, одной пропаганды. Надо выдвинуть лозунг, противопоставленный Лиге Наций, лозунг преодоления балканизации Европы[19] и американской опасности, лозунг новой связи с борющимися колониальными народами [и лозунг, прикрывающий тыл будущему рабоче-крестьянскому правительству в Европе.] Таков лозунг Соединенных Штатов рабоче-крестьянских республик Европы при условии объединения раздробленного пока европейского материка и как залог полного освобождения колониальных народов. Эти три лозунга — рабочего контроля, рабоче-крестьянского правительства и Соединенных Штатов — должны представлять стержень нашей боевой программы на ближайший период. Эта программа должна определять собою рамки для переходных программ всех национальных партий Коминтерна. [От ВКП, осуществляющей диктатуру пролетариата, до японской партии, которая находится в периоде борьбы за примитивнейшие политические права пролетариата.]
Ясная и отчетливая постановка программно-тактических вопросов [на основе тенденции исторического развития] позволит Коминтерну собрать и проанализировать весь проделанный им опыт побед и поражений. Коминтерн чрезвычайно недостаточно изучал собственные ошибки и совершенно не исчерпал науку великих боев, начиная с боев русского пролетариата и кончая сражениями английского рабочего класса. Отсутствие изучения русской гражданской войны, великих битв немецкого пролетариата[20], уроков итальянских событий 1920 года[21], «черной пятницы» 1921 года в Англии[22], восстаний в Болгарии[23] и Эстонии[24] не позволяет партиям Коминтерна в необходимой степени овладеть собственным опытом и избежать ошибок, однажды уже совершенных. Практика резкой смены руководящих групп, особенно тех, что стояли во главе партий во время поражений, не дает возможности сложиться опытному руководству, научившемуся многому на своих ошибках.
История десяти лет, лежащих позади нас, охватывающих и первые шаги рабочих в колониальных и полуколониальных странах, их отношение к национальной борьбе, их попытки создания первых самостоятельных пролетарских организаций, и опыт коммунистических партий в странах со старым социал-демократическим движением, но не знающих еще революционных потрясений, и в странах, где существо социал-демократии проверялось в огне гражданской войны, и опыт гражданской войны в странах капитализма, и опыт гражданской войны после победы пролетариата, — история этого десятилетия дает возможность создания действительно всеобъемлющего учения о стратегии и тактике пролетариата в эпоху мировой революции. Резолюции пяти конгрессов Коминтерна, постановления национальных конгрессов[25], тщательно изученные, развернут перед глазами коммунистических масс важнейшие типические положения, через которые уже проходил рабочий класс и его авангард, и позволят партиям ориентироваться в новых сложных положениях, которые, не будучи никогда простым повторением старых ситуаций, все-таки не будут застигать врасплох партии, помнящие свое прошлое. [Последние годы не давали партиям возможности изучить свои большие ошибки и поражения. Они взваливали ответственность за эти поражения на ту или другую группу, не исчерпывая того богатого опыта, который дала история пролетариату на полях сражений.] Изучение всего этого материала и систематизация его будет иметь громадное практическое значение. Они покажут прежде всего, что коммунистическая программа и коммунистическая тактика были и остаются в основе своей незыблемыми. Изучение истории Коминтерна повысит теоретический интерес в рядах коммунистических партий и заставит каждую из них относиться вдумчивее к своим задачам. Оно создаст ту непрерывную тактическую традицию, без которой немыслим и Коминтерн. Оно создаст базу для фактического взаимодействия партий друг на друга [друг с другом?] и не только поможет компартиям Запада учиться на опыте ВКП, но обогатит пониманием политики иностранных партий и членов ВКП, поставит отношение их к проблемам Коминтерна на твердую базу.
Вся эта работа над выработкой твердой, ясной, уверенной идеологии и тактики коминтерновских партий требует соответственного изменения организационной политики Коминтерна. В период 1919—20 гг., в период самого острого послевоенного кризиса, бурного революционного прибоя и создания коммунистических партий, Коминтерн, считаясь с возможностью решающих революционных боев в ближайшее [же?] время, вынужден был вести такую организационную политику, которая во многих случаях далеко опережала действительный организационный рост, неизбежно отстававший от роста влияния коммунистических идей на массы пролетариата. Создавалась большая пресса, независимо от ресурсов коммунистических партий, строился большой аппарат, являвшийся не столько костяком молодой партии, насчитывавшей [в лучшем случае] несколько десятков тысяч членов, сколько системой воздействия на значительно более широкие массы, взбудораженные войной и революцией. Это создало громадный партийный бюрократический аппарат, в условиях временного отлива не соответствующий силам организованных коммунистических партий и в значительной мере независимый от них. Одновременно возможность скорых решающих боев за власть принуждала, при неопытности руководства партий, посылать на место представителей Исполкома Коминтерна, которые должны были опытом и авторитетом русской революции помочь партиям решать неотложные вопросы [, неверное решение которых могло привести к большим поражениям] . Система комиссаров Исполкома Коминтерна полностью потеряла ныне свое значение и из средства помощи партиям сделалась средством, задерживающим развитие партий. [Замедление хода революционного движения позволяет партиям исправлять сделанные ошибки без большого ущерба для дела.] Комиссарская система мешает воспитанию и отбору руководства, снимая нередко с Центр/альных/ Комитетов ответственность за их решения. Фракционная борьба последних лет уменьшила в значительной мере кадр квалифицированных представителей, которыми располагал Исполком, и создала положение, при котором политику партий решали нередко товарищи, недостаточно квалифицированные для такой ответственной работы. Между тем, нынешнее фракционное руководство[26], /.../ несмотря на резолюцию Четырнадцатого съезда ВКП[27], доводит комиссарскую систему до крайнего, хотя слегка и замаскированного выражения. Равным образом отжила свой век политика создавания руководства партией не путем внутрипартийного отбора, а путем беспрерывного вмешательства Исполкома. Партии должны учиться на своих ошибках и сами создавать свое руководство. Это ни в коем случае не означает политики «невмешательства» со стороны Коминтерна. Коминтерн обязан высказывать свое мнение об ошибочных шагах руководства и доводить его до сведения членов партии. Этим последним должно быть, однако, предоставлено, за исключением крайних случаев, право организационных выводов после зрелого обсуждения политики партии. Как показывает, однако, свежий опыт Германии, Польши и других стран, /.../ фракционный метод руководства означает фактическое назначение Центральных Комитетов сверху. [Финансовая поддержка коммунистических партий была безусловной необходимостью в момент, когда они создавались, оставляя в руках социал-демократических организаций все материальные ресурсы, накопленные долголетней борьбой. Эта финансовая поддержка необходима и впредь для нелегальных партий. Она необходима и для легальных в специальных случаях больших боев, кампаний и для других целей, где дело идет о вложении значительных средств, которые не скоро могут дать массовый эффект (издание серьезной пропагандистской литературы). Но финансирование массовых легальных партий становится с каждым годом средством коррумпирования их. Разбухший аппарат, черпающий свои силы не из партии, а из средств Исполкома, боящийся за свое существование, является послушным орудием всякого, кто держит в руках финансы Коминтерна. Те же самые организаторы переходят с одной точки зрения на другую в зависимости от решений Москвы (хотя бы эти решения упали им так же неожиданно на голову, как открытое письмо к германской компартии[28]).] Материальная поддержка отдельных партий со стороны Коминтерна должна быть введена в рамки строгой необходимости и отделена от идейно-политического руководства. Нужно решительно покончить с таким положением, когда партийный аппарат перестает отражать развитие партийной массы и становится средством навязывания ей решений, которых она не продумала, или — еще хуже — становится вспомогательным средством фракционной борьбы внутри ВКП и механически поворачивает партию против каждого, на которого указано из Москвы. Радикальная реформа всей этой системы невозможна, пока партийный аппарат не будет зависеть от массы членов партии, т. е. пока провозглашение партийной демократии в Коминтерне остается простой фразой.
Организационная реформа Коминтерна требует учета изменившейся политической обстановки. Не в назначении руководств коммунистических партий и не в намечении только общей тактической линии является задача Исполкома Коминтерна. Центр тяжести работы переходит к идейной помощи в области ориентации партии по ряду центральных экономических и политических вопросов, поставленных развитием перед пролетариатом. Ни одна партия не имеет аграрной программы. Ни одна партия не имеет выработанного отношения к таможенной политике. Ни одна партия не имеет выработанного отношения к милитаризму, развивающемуся в разных странах по-разному. Создание научной комиссии из лучших сил Коминтерна, их научная работа над подготовкой решений партий по этим конкретным вопросам, политическое руководство этой работой — вот новая задача, стоящая перед Коминтерном, не менее важная, чем общее политическое и тактическое руководство.
[Только возникновение новой революционной ситуации передвинет снова центр внимания к непосредственному руководству коминтерновских партий Исполкомом Коминтерна. Но сам Исполком Коминтерна должен быть коренным образом изменен. ВКП не может больше одна руководить Коминтерном. С каждым днем становится все более необходимым собрать в Исполкоме Коминтерна наиболее опытных и самостоятельных представителей коммунистических партий. Разбухший Исполком ничем не руководит. Он является на деле чистой декорацией. Президиум Коминтерна чересчур многочисленен, работает в присутствии большого количества агентов и чиновников Коминтерна, никого не представляющих, которые своим настроением давят на членов Президиума. Необходим Президиум в составе из нескольких лиц. Исполком должен собираться для действительной работы три-четыре раза в году. Заседания Исполкома должны быть предварительно тщательно подготовлены. Его работа должна быть сжата несколькими днями. Заседания, продолжающиеся недели, являются местом фракционных торгов, которые коренным образом изменяют положение в партии, независимо от рабочей массы членов партии, и ставят партию перед свершившимся фактом.]
Особого внимания заслуживает вопрос о поднятии теоретического уровня кадров коммунистических партий. [В течении двух лет после смерти Ленина не изданы даже избранные его сочинения на других языках, кроме немецкого. И на немецком языке имеется один скудный том, изданный без комментария, позволяющего рабочему уяснить развитие ленинской мысли. Частная группа японских коммунистов взялась за издание сочинений Ленина и уже опубликовала два тома. Коминтерн, располагающий громадными средствами, не смог этого сделать, несмотря на весь крик о большевизации.] Издание серьезной марксистской литературы, посвященной и общим вопросам теории и конкретным вопросам жизни отдельных стран, требует особой заботы Коминтерна. Создание научной комиссии при Исполкоме, разрабатывающей главные вопросы экономики и политики, трудно разрешимо без того, чтобы ВКП не поставила себе задачей [Института Красной Профессуры[29]] подготовление специального кадра русских работников-международников, что явилось бы одновременно и средством против роста национальной ограниченности ВКП, являющейся результатом не только ухода нашей партии в экономическое строительство, но и иссяканием того международного знания, которое было истрачено передовыми рядами большевистской эмиграции.
Исполком Коминтерна, работающий в Москве, не может действовать в обстановке недостаточной информации о делах коммунистических партий в русской партийной печати — не говоря уже о язве дезинформации, крайне обострившейся за последний период. Без создания широкого обмена мыслей вокруг дел Коминтерна общественное мнение ВКП является глухонемым зрителем развития важнейших процессов мирового рабочего движения. Скрывание поражений Коминтерна, скрывание или искажение идейной борьбы, происходящей в рядах Коминтерна, создают почву для растущего недоверия к силам Коминтерна в рядах самой ВКП. Борьба против этих язв является частью борьбы за внутрипартийную демократию в ВКП и частью той помощи, которую ВКП должна оказывать братским партиям [на основе массовой борьбы, которую пролетариат принужден вести даже против всех тягостей, взваливаемых на его плечи стабилизацией капитализма]. Развитие массовых коммунистических партий вполне возможно, даже если бы ближайшие, скажем, два-три года не принесли решающих революционных боев. Обостряющаяся классовая борьба во всех странах ведется ныне на почве, неизмеримо более интернациональной, чем это было перед войной. Международное картелирование, международные сделки капиталистов против рабочего класса, существование Лиги Наций, международные подготовления против СССР, опасность войн из-за развития колониальных революций — все это окончательно выбивает почву из-под национальной замкнутости рабочего движения. Налицо все условия, чтобы Коминтерн рос и креп. И он будет расти и крепнуть, если удастся провести в жизнь намеченные выше меры, необходимость которых ощущается теперь все более многочисленными кадрами коммунистических партий, независимо от фракционной ориентировки в прошлом. [Но если ВКП, если коммунистические партии Запада не найдут в себе достаточно сил, чтобы порвать с организационной политикой, которая проводится теперь более, чем когда-либо, чтобы найти решение программных вопросов, чтобы сделать ясной и недвусмысленной тактику Коминтерна, то совсем не исключено, что, вопреки объективным условиям, возьмут верх тенденции разочарования, тенденции спасания каждой партии особо, одним словом, тенденции распада Коминтерна.] На ВКП, основательнице Коминтерна, лежит в данный момент величайшая историческая ответственность за [излечение] дальнейшие судьбы Коминтерна [от ран, нанесенных ему в последние годы].
Л. Троцкий /Январь 1927 г./
Л. Троцкий:
Классовые отношения китайской революции[30]
В № 11 «Коммунистического Интернационала»[31] (18 марта 1927 года) напечатана в качестве передовой статья о V съезде коммунистической партии Китая и Гоминьдане[32], представляющая собою совершенно исключительное издевательство над основными элементами марксистской теории и большевистской политики. Статью эту нельзя охарактеризовать иначе как словами: худшее выражение правого меньшевизма[33] в вопросах революции.
Статья исходит из того, что «проблемой проблем китайской революции в настоящий момент является положение Гоминьдана, дальнейшее развитие Гоминьдана как партии, возглавляющей южнокитайское государство» (стр. 4). Проблемой проблем является, таким образом, не пробуждение и объединение миллионов рабочих под руководством профессиональных союзов и коммунистической партии, не вовлечение в русло движения крестьянской и ремесленной бедноты; не углубление борьбы компартии за пролетариат, борьбы пролетариата за влияние на миллионные массы обездоленных — нет, «проблемой проблем» (!) является положение Гоминьдана, т. е. партийной организации, которая, по официальной статистике, охватывает 300 000 человек студентов, интеллигентов вообще, либеральных купцов, отчасти рабочих и крестьян. 300 000 членов, — говорит статья, — это «довольно значительное количество для политической партии». Жалкая парламентская оценка! Если бы эти 300 000 вышли из опыта предшествовавшей классовой борьбы, из опыта руководства пролетарскими стачками и крестьянскими движениями, тогда, разумеется, и меньшее число членов могло бы с успехом руководить революцией на новом ее, более массовом, этапе. Но эти 300 000 представляют собою в большинстве результат индивидуального, верхушечного рекрутирования. Мы имеем здесь объединение национал-либералов, или кадетов[34], с правыми эсерами[35], с примесью молодых коммунистов, обреченных в период своей политической учебы подчиняться дисциплине и даже идеологии буржуазно-национальной организации.
«Развитие Гоминьдана, — продолжает статья, — обнаруживает тревожные (!) симптомы с точки зрения интересов китайской революции» (стр. 4). В чем же состоят эти «тревожные» симптомы? В том, оказывается, что власть принадлежит центру Гоминьдана, а «центр последнее время в большинстве случаев тяготеет определенно вправо». Надо сказать, что все политические определения статьи имеют формальный, парламентарный, этикетный характер, совершенно опустошенный от классового содержания. Что это значит — тяготеет вправо? Что это за «центр» Гоминьдана? Это верхи мелкобуржуазной интеллигенции, среднее чиновничество и пр. Как всякая мелкая буржуазия этот центр не способен к самостоятельной политике, особенно в эпоху, когда на сцену выступили миллионы рабочих и крестьян. Этот мелкобуржуазный центр может выделить из себя союзника пролетариату при условии, если пролетариат ведет самостоятельную политику. Но о такой политике в Китае не может быть и речи за отсутствием там самостоятельной классовой партии.
Коммунисты не просто «входят» в Гоминьдан, но подчиняются его дисциплине и даже обязуются не подвергать критике суньятценизм[36]. В этих условиях мелкобуржуазный интеллигентский «центр» может идти только за национально-либеральной буржуазией, которая незаметными переходами связана с компрадорской, т. е. явно империалистской буржуазией и, по мере обострения борьбы масс, будет открыто переходить на ее сторону. Гоминьдан является, таким образом, партийным аппаратом, приспособленным для политического подчинения движения масс через верхушечный интеллигентский центр почвенно-правому т. е. определенно буржуазному руководству, которое при этих условиях неизбежно подчиняет себе и будет себе подчинять национальное правительство. Статья ссылается на то, что и на конференциях, и на съездах, и в Исполкоме Гоминьдана преобладают «левые», но что это утешительное обстоятельство «не отражается на составе и политике национального правительства». Удивительное дело! Но ведь левые мелкие буржуа для того и существуют, чтобы проявлять свою левизну в статейках, на конференциях и банкетах, а власть передавать средним и крупным буржуа.
Таким образом, «тревожные» симптомы в Гоминьдане состоят в том, что Гоминьдан не воплощает чистую идею национально-освободительной революции, высосанную из пальца автором статьи, но отражает классовую механику китайской революции. «Тревожным» является для автора тот факт, что история китайского народа развертывается в форме классовой борьбы, не составляя в этом исключения из истории всего человечества. Статья сообщает далее, что «Гоминьдан и национальное правительство серьезно озабочены (замечательное словечко! Л. Т.) ростом рабочего движения». Что это значит? Это значит лишь то, что интеллигентские мелкие буржуа испугались испуга буржуазии перед пробуждением народных масс. По мере того, как революция раздвигает и углубляет свою базу, радикализирует свои методы, заостряет свои лозунги, сверху от нее неизбежно откалываются группы и прослойки имущих и связанного с ними интеллигентского мещанства. Национальное правительство, в одной своей части кровно связанное с буржуазией, в другой своей части боящееся разрыва с ней, «озабочено» ростом рабочего движения и стремится его обуздать. Этим деликатным словом «озабочены», как ранее словами «тревожные симптомы», статья говорит об обострении классовых взаимоотношений и о стремлении национально-либеральной буржуазии, пользующейся Гоминьданом как орудием и командующей через него национальным правительством, надеть намордник на пролетариат. Где и когда у нас классовые отношения оценивались так, как делает передовая статья «Коммунистического Интернационала»? Откуда идут эти идеи? Из какого источника?
Какие же методы предлагает статья для преодоления «тревожных симптомов»? Статья полемизирует по этим вопросам с прошлогодним июньским Пленумом ЦК китайской компартии, который признал необходимым для коммунистической партии в качестве самостоятельной организации заключить с Гоминьданом блок. Эту мысль статья отвергает. Она отвергает также и предложение организовать в Гоминьдане левую фракцию как союзника коммунистической партии. Нет, поучает она, задача состоит в том, чтобы «обеспечить всему Гоминьдану твердое левое направление». Вопрос разрешается просто. Нужно на новой стадии развития, когда рабочие ведут стачки против капиталистов, крестьяне, при противодействии национального правительства, пытаются изгонять помещиков — нужно на этой новой стадии обеспечить «твердое левое направление» Гоминьдану, который представляет собою объединение части буржуазии, страдающей от стачек, части помещичьей интеллигенции, страдающей от аграрного движения, мелкобуржуазной городской интеллигенции, боящейся оттолкнуть буржуазию на сторону реакции, и, наконец, связанной по рукам и по ногам коммунистической партии.
Вот этому Гоминьдану надо усвоить «твердое левое направление». Какую классовую линию должно выражать это «твердое левое направление» — никому неизвестно. И как его достигнуть? Очень просто: нужно «насытить его (Гоминьдан) революционными рабочими и крестьянскими элементами» (стр. 6). Насытить Гоминьдан рабочими и крестьянами? Но вся беда в том, что рабочие и крестьяне, не знакомые с чистой идеей национальной революции, пытаются воспользоваться революцией, чтобы немного насытиться самим, прежде чем насыщать собою Гоминьдан. С этой целью они устраивают стачки и аграрные восстания. А эти неприятные явления классовой механики мешают Гоминьдану усвоить «твердое левое направление».
Звать рабочего стачечника в Гоминьдан значит натолкнуться на возражение: зачем я пойду в партию, которая через поставленное ею правительство подавляет стачки? Хитроумный автор статьи, вероятно, ответит ему: войдя в общую с буржуазией партию, ты будешь подталкивать ее влево, будешь устранять «тревожные симптомы» и будешь разгонять тучи ее «озабоченности». В ответ на это шанхайский стачечник скажет, что давление свое на государственную власть и даже изменение государственной власти рабочий может осуществить не через индивидуальное воздействие на буржуев в рамках обшей партии, а через самостоятельную классовую партию. Может быть, впрочем, шанхайский стачечник, обнаруживший уже довольно большую зрелость, вообще не станет дальше разговаривать, а безнадежно махнет на собеседника рукой.
Статья цитирует дальше одного из руководящих коммунистов, который сказал на партийной конференции в декабре 1926 года, что Гоминьдан умер и загнил и что коммунистам незачем держать в руках гнилой труп. По этому поводу статья говорит: «Этот товарищ, очевидно (!!), имел в виду, что в последнее время национальное правительство и в особенности провинциальные органы власти сделали ряд выступлений, направленных против развертывания революционной борьбы рабочего класса и крестьянства» (стр. 7).
Догадливость автора статьи прямо-таки поразительна. Когда китайский коммунист говорит, что буржуазно-национальные верхи умерли для революции, то он, «очевидно», имеет в виду то, что национальное правительство понемножку расстреливает рабочих-стачечников. «Очевидно»! Конечно, «тревожные симптомы» имеются, «но эту опасность можно предотвратить, если не смотреть на Гоминьдан как на гнилой труп» (стр. 7). Все дело, оказывается, состоит в том, как смотреть на Гоминьдан. Классы и их партии зависят от того, как мы на них глядим. Гоминьдан не труп, он только болен. Чем? Недостатком революционной рабоче-крестьянской крови. Нужно, чтобы коммунистическая партия оказала «содействие притоку этой крови» и т. д. Словом, нужно произвести очень популярную за последнее время операцию переливания крови, но уже не в индивидуальном, а в классовом масштабе.
Но суть ведь в том, что буржуазия начала уже переливать кровь на свой манер, расстреливая или помогая расстреливать[37], или терпя расстрелы стачечников и революционных крестьян[38]. Словом, в выполнении великолепного рецепта мы наталкиваемся все на то же затруднение, т. е. на классовую борьбу. Вся суть статьи в том, что она хочет направить китайскую революцию в обход классовой борьбы, экономным, разумным, целесообразным путем. Словом, по методу меньшевиков, притом в периоды их наибольшего упадка. И эта статья печатается в теоретическом органе Коммунистического Интернационала, который был создан путем непримиримого разрыва со Вторым Интернационалом[39].
Статья укоряет китайских коммунистов в том, что они не участвуют в национальном правительстве и его органах на местах. Они могли бы там изнутри толкать правительство влево, ограждать его от ошибочных действий по отношению к массам и пр. и пр. Весь прошлый опыт и прежде всего опыт российской революции идет на смарку. Авторитет руководства революцией целиком идет Гоминьдану, ответственность за насилия над рабочими должна лечь на коммунистов. Связанные по рукам и по ногам внутри Гоминьдана коммунисты бессильны предъявить многомиллионным массам самостоятельную линию в области внутренней и внешней политики. Но рабочие вправе предъявить коммунистам, особенно в случае их участия в национальном правительстве, обвинение в соучастии во всех противопролетарских и противонарод-ных действиях национальной буржуазии. Весь опыт нашей революции идет на смарку.
Если коммунисты, несмотря на массовое рабочее движение, на мощно развивающиеся профессиональные союзы, на аграрно-революционное движение деревни, должны составлять по-прежнему подчиненную часть буржуазной партии и в качестве бессильного придатка входить в создаваемое этой буржуазной партией национальное правительство, тогда надо бы прямо сказать: для коммунистической партии в Китае время еще не настало. Ибо лучше совсем не создавать коммунистической партии, чем компрометировать ее в эпоху революции, т. е. тогда именно, когда кровью закрепляются связи партии с рабочими массами и когда создаются великие традиции, действующие в течение десятилетий.
Развив блистательную программу в духе правого меньшевизма периода его упадка, статья подновляет ее в самоновейшем духе, утешая Китай тем, что у него есть объективные предпосылки для того, чтобы «перешагнуть через капиталистическую стадию развития». При этом ни словом не говорится о том, что антикапиталистическая перспектива развития Китая находится в безусловной и непосредственной зависимости от общего хода мировой пролетарской революции. Лишь пролетариат наиболее передовых капиталистических стран -при организующем содействии китайского пролетариата — мог бы взять на буксир четырехсотмиллионную глыбу распыленного, пауперизированного, отсталого крестьянского хозяйства и через ряд промежуточных ступеней привести его к социализму на основах широко поставленного мирового товарообмена и прямой технически-организаторской помощи извне. Думать, что без победы пролетариата наиболее передовых капиталистических стран и до этой победы Китай способен собственными силами «перешагнуть через капиталистическую стадию развития», значило бы попирать ногами азбуку марксизма. Нашего автора это не касается. Он просто обещает Китаю некапиталистический путь — очевидно, в воздаяние за переносимые им обиды, а также за несамостоятельный характер пролетарского движения и, в особенности, за униженное, бесправное положение китайской компартии.
Как же на деле может и должен быть поставлен вопрос о капиталистических и социалистических путях развития Китая?
Прежде всего нужно разъяснить авангарду китайского пролетариата, что экономически Китай не имеет никаких предпосылок для самостоятельного перехода к социализму; что ныне развивающаяся под руководством Гоминьдана революция есть революция национально-буржуазная; что последствием ее, даже в случае полной победы, может быть только дальнейшее развитие производительных сил на основах капитализма.
Но нужно с не меньшей силой развернуть перед китайским пролетариатом и другую сторону вопроса: запоздалая национально-буржуазная революция развивается в Китае в условиях империалистского загнивания капитализма. Как показал уже русский опыт — по сравнению, скажем, с английским — политика вовсе не развивается равномерно с экономикой. Дальнейшее развитие Китая надо брать в международной перспективе. Несмотря на отсталость китайской экономики, а отчасти именно вследствие этой отсталости, китайская революция вполне может привести к политическому господству союза рабочих и крестьян под руководством пролетариата. Этот режим станет политической связью Китая с мировой революцией. В течение переходной эпохи китайская революция будет иметь подлинно демократический, рабоче-крестьянский характер. В ее экономике будут неизбежно преобладать товарно-капиталистические отношения. Политический режим будет направлен прежде всего на то, чтобы обеспечить массам возможно более высокую долю участия в плодах развития производительных сил и одновременно в политическом и культурном использовании ресурсов государства.
Дальнейшее развитие этой перспективы — возможность перерастания демократической революции в социалистическую — целиком и полностью зависит от хода мировой революции и от хозяйственно-политических успехов Советского Союза, как составной части этой мировой революции. Если бы китайская революция победила под нынешним своим национально-буржуазным руководством, она очень быстро поправела бы, доказала бы свою благонадежность капиталистическим странам, скоро добилась бы признания себя с их стороны, предоставила бы концессии на новых основах, добилась бы займов, словом, вошла бы в систему капиталистических государств менее униженной, менее колониальной, но все же глубоко зависимой величиной. При этом Китайская республика заняла бы по отношению к Советскому Союзу в лучшем случае такую же позицию, как нынешняя Турецкая республика[40].
Другой путь развития может открыться только через руководящую роль пролетариата в национально-демократической революции. Но первейшей, элементарнейшей предпосылкой этого является полная самостоятельность коммунистической партии и ее открытая борьба под развернутыми знаменами за руководство рабочим классом и за гегемонию в революции. Без этого разговоры о некапиталистических путях развития являются прикрыванием правой меньшевистской политики левоэсеровской дореволюционной фразеологией — а это есть наиболее отвратительная комбинация из всех, какие только можно себе представить.
Программа содействия «приливу рабоче-крестьянской крови к Гоминьдану» (что за пошлая фразеология!) ничего не дает и ничего не означает. Рабоче-крестьянская кровь тоже бывает разная. Та кровь, которую проливают рабочие Китая, не есть кровь, проливаемая за осознанные классовые задачи. Рабочие, входящие в Гоминьдан, будут становиться гоминьда-новцами, т. е. пролетарское сырье будет перерабатываться в мелкобуржуазном, суньятсеновском духе. Для того чтобы это было не так, рабочие должны воспитываться коммунистической партией. А для этого коммунистическая партия при сохранении необходимого сотрудничества с Гоминьданом до тех пор, пока Гоминьдан не заменен другими организациями, более отвечающими нынешней стадии революции, должна иметь полную, ничем внешним не ограниченную, возможность руководства рабочими в их борьбе и противопоставлении ленинизма суньятсенизму.
Может быть, однако, автору статьи рисуется следующая перспектива в древнем, истинно мартыновском стиле[41]: сперва национальная буржуазия через посредство Гоминьдана, который с помощью китайских меньшевиков насыщается рабоче-крестьянской кровью, доводит национально-буржуазную революцию до конца. После этой, так сказать, меньшевистской стадии национальной революции наступает очередь для большевистской: коммунистическая партия выходит из Гоминьдана, пролетариат отделяется от буржуазии, отвоевывает у нее крестьянство и приводит страну к «демократической диктатуре рабочих и крестьян».
Очень возможно, что автором руководила концепция, состоящая из двух непереваренных наслоений — меньшевистского и большевистского — эпохи 1905 года. Такая перспектива должна быть, однако, объявлена педантским вздором. Нельзя совершить национально-демократическую революцию дважды: один раз в буржуазном, а затем в пролетарском духе. Разумеется, если бы мы помешали пролетарскому авангарду отделиться от буржуазии своевременно и использовать революционную обстановку, чтобы на неповторяющихся событиях величайшей борьбы показать массам свою энергию и беззаветную преданность делу трудящихся; если бы мы достигли этой цели при помощи дальнейшего закабаления коммунистической партии Гоминьдану, то наступил бы все же, раньше или позже, момент, когда пролетарский авангард с запозданием и, по всей вероятности, не под знаменем коммунизма стал бы отделяться от буржуазии, а может быть, отрекаться и от политики вообще. Прошлое европейского рабочего движения доставило бы революционным пролетариям Китая соответственную идеологию, в виде синдикализма, анархизма и пр. В этих условиях китайское национально-демократическое государство очень легко пришло бы к методам фашизма и полуфашизма. Мы это видели на примере Польши. Давно ли Пилсудский[42] был одним из вождей мелкобуржуазной революционной организации ППС[43]? Давно ли он сидел в Петропавловской крепости? Все его прошлое давало ему вес и авторитет в мелкобуржуазных кругах и в армии, а этот авторитет он использовал для фашистского переворота, целиком направленного против пролетариата. Хочет ли кто-либо сказать, что в составе Гоминьдана не найдется своих Пилсудских? Найдется. Кандидатов можно наметить уже сейчас. Если польскому Пилсудскому для завершения его эволюции понадобилось три десятка лет, то китайский Пилсудский потребует для перехода от национальной революции к национальному фашизму гораздо более короткий срок.
Мы живем в империалистскую эпоху, когда темп всего развития крайне ускорен, потрясения следуют за потрясениями, и одна страна учится на опыте другой. Политика несамостоятельной коммунистической партии, являющейся поставщицей рабочих для Гоминьдана, есть подготовка условий для наиболее успешного и победоносного установления фашистской диктатуры в Китае к тому не столь отдаленному моменту, когда пролетариат, несмотря на все, вынужден будет отшатнуться от Гоминьдана.
Меньшевизм, даже в пору своего революционного «цветения», хотел быть не классовой партией пролетариата, поднимающегося до общенациональных, а затем и мировых задач (большевизм), а инспекцией над национальным развитием, в котором партии пролетариата заранее отводилось подчиненное место (содействовать, подталкивать, переливать кровь и пр.). Но претензия на такое лжемарксистское инспектирование истории всегда на деле оказывалось педантской глупостью. Меньшевики обнаружили это полностью уже в 1905 году[44], Каутский[45] несколько позже, но не менее основательно.
Национальная революция, в смысле борьбы с национальной зависимостью, совершается при помощи механики классов. Китайские милитаристы представляют собой классовую организацию. Компрадорская буржуазия представляет собою наиболее «зрелый» отряд китайской буржуазии, не желающей китайского февраля, чтобы не прийти к китайскому октябрю или хотя бы к полуоктябрю. Та часть китайской буржуазии, которая еще входит в Гоминьдан, образуя в нем внутренний тормоз и являясь вспомогательным отрядом компрадорской буржуазии и иностранных империалистов, завтра же захочет опереться на разгром Нанкина[46], чтобы нажать на революционные низы и прежде всего надеть узду на пролетариат. А это невозможно до тех пор, пока коммунистическая партия подчинена Гоминьдану, во главе которого стоит вспомогательный отряд компрадорской буржуазии и иностранных империалистов. Поистине совестно разъяснять это в 1927 году, вдвойне совестно направлять эти мысли против передовой статьи органа Коминтерна!
Географическое расширение китайской революции идет одновременно с ее социальным углублением. Шанхай и Ханькоу — два важнейшие промышленные центра, насчитывающие совместно около трех четвертей миллиона рабочих -находятся в руках национального правительства. Нанкин подвергся артиллерийскому разгрому со стороны империалистов. Борьба сразу перешла в более высокую стадию. Овладев Ханькоу и Шанхаем, революция ввела тем самым в свой состав наиболее развитые классовые противоречия в Китае. Уже нельзя будет равнять политику по ремесленно-торгово-крестьянскому югу. Необходимо ориентироваться либо на пролетариат, либо на буржуазию. Пролетариату необходимо ориентироваться на многомиллионные низы — в борьбе с буржуазией. Это — с одной стороны, а с другой — империалисты показывают своим нанкинским палачеством, что шутить не собираются. Надеются ли они таким путем устрашить китайских рабочих или остановить аграрное движение? Вряд ли. Во всяком случае, не в этом их непосредственная цель. Они хотят, прежде всего, заставить буржуазные верхи национального движения понять, что пришла пора рвать с низами, если не хочешь попасть под пушки мирового империализма. Разгром Нанкина есть пропаганда идей компрадор-ства, т. е. спасительности связи с мировым капиталом, который могуч, который объединен, который вооружен, который может дать не только барыши, но и военную помощь против собственных рабочих и крестьян.
Было бы легкомыслием утверждать, что разгром Нанкина сплотит весь китайский народ как один человек и пр. и пр. Такая декламация к лицу мещанским демократам. Революция поднялась на новую ступень, и более глубокая дифференциация национального лагеря, его разделение на революционный и реформистски-компрадорский, вытекает из всей обстановки с железной необходимостью. Британские пушки после первой волны «всеобщего» возмущения только ускорят этот процесс. Гнать после этого рабочих и крестьян в политический лагерь буржуазии и сохранять компартию в качестве заложницы в составе Гоминьдана значило бы вести политику, которая по объективному своему смыслу равносильна измене.
Должны ли представители компартии входить в национальное правительство? В такое правительство, которое отвечало бы новой фазе революции, в революционное рабоче-крестьянское правительство они безусловно должны войти; в нынешнее национальное правительство — ни в каком случае. Но, прежде чем ставить вопрос о представительстве коммунистов в революционной власти, нужно поставить вопрос о самой коммунистической партии. [Она могла входить в состав Гоминьдана, пока не было налицо массового рабочего движения, пока дело шло о подготовке элементов будущей рабочей партии в составе неоформленной национально-революционной организации. За последние два года положение в корне изменилось.] [47] Старые политические отношения становятся уже абсолютно невыносимыми после того, как революция овладела Шанхаем. Нужно признать безусловно правильным то постановление июньского пленума ЦК китайской компартии, которое требует выхода партии из Гоминьдана и заключения ею блока с этой организацией через ее левое крыло.
Отрицать необходимость организации в Гоминьдане левой фракции и рекомендовать вместо этого придать левый курс Гоминьдану в целом, как делает передовая статья «Коммунистического Интернационала», значит просто заниматься болтовней. Как же можно придать левый курс политической организации, если не собрать внутри ее сторонников этого курса и не противопоставить их противникам? Гоминьдан будет, разумеется, против этого. Весьма возможно, что он станет ссылаться на резолюцию X съезда нашей партии против фракций[48]. Такого рода маскировку мы видели уже в вопросе о единой партии: на безусловную необходимость ее указывают архиправые гоминьдановцы, ссылаясь на пример ВКП. Точно так же они будут указывать, что единая партия, осуществляющая революционную диктатуру, не может терпеть фракций в своей среде. Но это значит лишь, что правое крыло национального лагеря, пришедшее к власти через посредство Гоминьдана, хочет таким образом запретить самостоятельную партию рабочего класса и не дать возможности радикальным элементам мелкой буржуазии получить внутри партии настоящее влияние на ее руководство.
Автор разобранной нами выше статьи идет в этих вопросах, как и во всех других, целиком навстречу буржуазному крылу Гоминьдана. Нужно ясно понять, что китайская буржуазия пока что пытается прикрыться авторитетом русской революции и, в частности, обкрадывает будущие формы диктатуры китайского пролетариата для укрепления своей диктатуры против пролетариата. Вот почему сейчас в высшей степени важно не допускать никакой путаницы в определении этого этапа, через который проходит китайская революция. Дело идет не о социалистической революции, а о буржуазно-демократической. И внутри этой последней дело идет о борьбе между двумя методами: буржуазно-соглашательским и рабоче-крестьянским.
Как и при каких условиях национально-демократическая революция может подняться до социалистической, с перерывом или без перерыва, с долгим перерывом или с коротким — на этот счет сейчас возможны только предположения. Дальнейший ход вещей внесет необходимую ясность. Но смазывать общими соображениями о некапиталистическом развитии вопрос о буржуазном характере данной революции значит сбивать с толку коммунистическую партии и разоружать пролетариат. [То, против чего Ленин боролся в теории перманентной революции[49], это недостаточная ясность в разграничении ее этапов или, вернее, двух революций, разных по своему классовому содержанию: буржуазно-демократической и пролетарской. Но эта ошибка помножается на сто, если не на тысячу, теми, которые, разглагольствуя о переходе к некапиталистическим путям развития, в то же время закабаляют пролетарский авангард Гоминьдану, запрещая строить в нем даже фракции.] [50] Как бы мы еще не дожили до того, что международная ЦКК привлечет к ответственности китайских коммунистов за попытки строительства левой фракции в Гоминьдане.
С точки зрения классовых интересов пролетариата — а они являются нашим критерием — задача буржуазной революции состоит в том, чтобы обеспечить максимальную свободу борьбы рабочих против буржуазии. С этой точки зрения философия руководителей Гоминьдана о единой централизованной партии, не допускающей ни других партий, ни фракций внутри себя, есть враждебная пролетариату контрреволюционная философия, которая залагает идейные основы для завтрашнего китайского фашизма. Вздор, будто выход китайской компартии из Гоминьдана означает разрыв сотрудничества: это — прекращение прислужничества, а не сотрудничества. Политическое сотрудничество предполагает равноправие сторон и соглашение между ними. Этого в Китае нет. Пролетариат не заключает соглашения с мелкой буржуазией, а в замаскированном виде подчиняется ее руководству, закрепленному организационным путем. Гоминьдан в нынешнем своем виде есть воплощенный «неравноправный договор» буржуазии с пролетариатом. Если китайская революция в целом требует упразднения неравноправных договоров с империалистскими державами, то китайский пролетариат должен ликвидировать неравноправный договор со своей собственной буржуазией.
Надо призвать китайских рабочих к созданию Советов. Пролетариат Гонконга во время всеобщей стачки[51] создал организацию, очень близкую по строению и функциям к первоначальному типу рабочего Совета. Опираясь на этот опыт, надо идти дальше. Шанхайский пролетариат владеет уже неоценимым опытом борьбы и вполне способен создать Совет рабочих депутатов, который станет образцом для всего Китая и, тем самым, центром притяжения всех подлинно революционных организаций.
Л. Троцкий /3 апреля 1927 г./
Л. Троцкий:
Наброски к статье о китайской революции
5 апреля 1927 г.
Обосновать нынешнюю официальную тактическую линию в отношении китайской революции можно, только обходя классовую постановку вопроса, т. е. по существу, отказавшись от марксизма. Мы это видели на примере подробно нами разобранной передовой статьи «Коммунистического Интернационала». Ошибочно было бы думать, что эта статья представляет исключение. К несчастью, это не так. Чем больше революция приходит в противоречие с официально проводимой линией, тем более чудовищные натяжки приходится делать для ее оправдания.
В речи на собрании рабочих трамвайного парка тов. Рудзутак заявил, «что революционное правительство имеет за собой все классы Китая» (Правда[53], 9 марта 1927 г.). До сих пор мы считали, что правительство классового общества является аппаратом угнетения, что внеклассового, надклассового, бесклассового правительства нет и быть не может. Маркс некогда это твердо установил. Ленин посвятил этому вопросу одну из наиболее выдающихся своих работ («Государство и революция»), в которой, как, впрочем, и в бесчисленном ряде статей и речей, разъясняет, повторяет, что самое революционное правительство самой демократической республики является орудием грабежа, насилия, эксплуатации имущих по отношению к трудящимся. Теперь оказывается, что этот основной закон классового общества нашел первое в истории исключение: революционное правительство Китая имеет за собой все классы. Может быть, речь тов. Рудзутака передана неправильно? Но почему же не обратили на это внимания ни редакция, ни сам автор?
Тов. Рудзутак, однако, не один. За три дня до него тов. Калинин[54] говорил рабочим фабрики Госзнак: «Все классы Китая, начиная с пролетариата и кончая буржуазией, ненавидят китайских милитаристов как ставленников иностранного капитала; все классы Китая одинаково считают кантонское правительство национальным правительством Китая» (Известия[55], 6 марта 1927 г., курсив мой). Мы видим, таким образом, что московским рабочим преподносятся самые вульгарные демократические иллюзии. Подумать только, «все (!) классы Китая одинаково (!) считают кантонское правительство своим».
Прежде всего это неверно в отношении Чжан Цзолина[56], У Пейфу[57] и других милитаристов. Может быть, они не представляют классов? Но разве компрадорская буржуазия не класс? Разве это не самая сильная и влиятельная часть китайской буржуазии? Разве помещики, которым угрожает крестьянское движение, не поддерживают больших и малых милитаристов? Разве они не организуют, вместе с деревенскими кулаками и ростовщиками, контрреволюционные банды, подвергающие разгрому крестьянские союзы? Эти классы играют не малую роль в экономике и политике Китая, и они, во всяком случае, не считают кантонское правительство своим, так как находятся с ним в состоянии гражданской войны. Абстрактного национального гнета, который «одинаково» давит все классы населения, не существует. Гнет иностранного капитализма теснейшим образом сочетается с классовыми отношениями самого китайского народа. Борьба против национального гнета принимает форму гражданской войны.
Но, может быть, все остальные классы, за вычетом такой мелочи как компрадорская буржуазия, помещики, верхи бюрократии и деревенские кулаки — действительно считают кантонское правительство своим? Это утверждение правильно примерно в такой же мере, в какой после Февральской революции[58] можно было бы сказать, что все классы России считают Временное правительство[59] своим. Поскольку рабочие считали Керенского[60] своим, это объяснялось их отсталостью, политической неразвитостью, слабостью партии большевиков, а отнюдь не тем, что правительство Керенского выражало классовые интересы рабочих. Поскольку рабочие Шанхая считают национальное правительство своим — это объясняется не тем, что китайские национал-либералы выражают интересы всех классов, а тем, что китайский пролетариат в массе своей еще не уяснил себе своих основных классовых интересов революции. Отсюда вытекает лишь, что нужно коммунистическую партию как можно скорее освободить из гоминьдановского плена и помочь ей наверстать упущенное драгоценнейшее время.
Но, может быть, самым поразительным документом отречения от марксизма является передовая статья в «Правде» от 16 марта «Революция в Китае и Гоминьдан». Статья эта набрасывается на «критиков», «ликвидаторов», которые утверждают, что правые господствуют над революцией, что революция «переродилась» (!!), что компартии нужно выходить из Гоминьдана и пр. Приводим основное место целиком:
«Раз правые господствуют, раз революция переродилась, ей надо петь отходную, китайским коммунистам уйти «в себя», отказаться от «больших дел» и больших планов — такова слезливая и нехитрая логика тех, кто подпевает буржуазии о правом «засилье» в китайской революции. Предлагают компартии выйти из Гоминьдана, тем самым пособничая правым гоминьдановцам. Не понимают, что вне сотрудничества компартии с Гоминьданом невозможна руководящая роль пролетариата в революции, и тем самым обречена на провал китайская революция. Ликвидаторы наших дней не «замечают», что их проповедь выхода из Гоминьдана есть проповедь ликвидации китайской революции.»
На то, чтобы распутать клубок путаницы, заключающийся в пятнадцати газетных строках, понадобилась бы целая газетная статья, если бы предшествующий разбор передовицы «Коммунистического Интернационала» не облегчил нашу задачу. Мы слышим, прежде всего, что те, которые говорят о правом засилье в китайской революции, подпевают буржуазии. Хочет ли «Правда» сказать, что национальное правительство находится в руках левых, или она отрицает засилье национального правительства в революции? Но если бы мы даже ничего не знали о Китае, кроме того, что сказано в передовой статье «Коммунистического Интернационала», мы и тогда не могли бы отрицать, что «в национальном правительстве власть принадлежит уже центру, а центр последнее время в большинстве случаев тяготеет определенно вправо» (стр. 4). Это сказано очень мягко и слащаво. Хочет ли «Правда» сказать, что даже и злополучный передовик «Коммунистического Интернационала» подпевает буржуазии? Для зашиты ложной политики «Правда» вынуждена уже грубо подкрашивать состав и политическую линию национального правительства.
Далее мы слышим: «Раз правые господствуют, раз революция переродилась, ей надо петь отходную». Почему господство правых обозначает, что революция переродилась? В первый период нашей Февральской революции господствовали князь Львов[61], Милюков[62] и Гучков[63]. Означало ли это, что революция переродилась? Нет, это означало лишь, что она еще не развернулась. Раз правые господствуют — рассуждает «Правда» — китайским коммунистам остается лишь «уйти в себя, отказаться от больших дел и от больших планов». Что сей сон значит? Так как буржуазия еще господствует в революции, так как рабочие массы, несмотря на свой героизм, еще не заняли в революции должного места, то коммунистам нужно... отказаться от больших дел. Такова убийственная логика тех, которые думают, что коммунисты могут делать «большие дела», только оставаясь внутри Гоминьдана, подчиняясь его дисциплине и отрекаясь от критики суньятсенизма. Мы же думаем, что только самостоятельная партия может задаваться большими планами. Но те, кто предлагают коммунистам выйти из Гоминьдана, «тем самым пособничают правым гоминьда-новцам».
И это не ново. Мартыновы и Даны[64] всегда обвиняли большевиков в том, что, ведя самостоятельную классовую линию, они тем самым пособничают реакции. На этом мотиве построено три четверти полемики между меньшевиками и большевиками[65] за время с 1904 года (земская кампания Аксельрода[66]) до 1917 года. Статья «Правды» тут ничего нового не выдумала. «Не понимают, — продолжает она, — что вне сотрудничества компартии с Гоминьданом невозможна руководящая роль пролетариата в революции». Здесь вхождение в Гоминьдан незаметно подменено сотрудничеством. Хочет ли редакция сказать, что сотрудничество компартии с Гоминьданом мыслимо только в форме подчинения компартии Гоминьдану? Такова точка зрения Чан Кайши[67], который заявил, что признает коммунистов лишь как дисциплинированных членов Гоминьдана.
Софистически отождествляя сотрудничество с подчинением, «Правда» кует оружие для правых гоминьдановцев против коммунистов, руководящий центр которых высказался, как мы знаем, 15 июня прошлого года за необходимость выхода из Гоминьдана. И до какой же степени нужно выхолостить все основные понятия большевизма, чтобы заявлять, будто «руководящая роль пролетариата в революции» невозможна без подчинения пролетарской партии дисциплине партии буржуазной. В чем же тогда различие между ролью руководителя и ролью руководимого?
Но и насчет сотрудничества как такового «Правда» грубо хватила через край. Выходит так, что китайская революция клином сошлась на нынешнем Гоминьдане. На самом деле, руководящая роль пролетариата невозможна вне сотрудничества его с трудящимися и эксплуатируемыми низами городского и деревенского населения. С того момента, как Гоминьдан мешает пролетариату развернуть такого рода сотрудничество, преступлением является оставаться в Гоминьдане. Наиболее надежной, правильной, глубокой, исчерпывающей формой сотрудничества пролетарского авангарда с угнетенными массами могут быть и должны быть Советы. Сотрудничество с Гоминьданом нужно переносить на почву Советов, т. е. организации миллионов. В агитации за Советы, в разъяснении их смысла, в создании первых образцовых Советов в промышленных центрах Китая компартия должна занять руководящее положение. Нужно заставить Гоминьдан равняться по Советам. Нужно помочь тем элементам, которые хотят этого, открыто перебраться в лагерь реакции. «Правда» считает это пособничеством правым. На самом деле это есть борьба за революцию. Мы станем десятикратно и стократно сильнее в массах, когда выкинем вспомогательный отряд империалистов из руководящих организаций революции. Неужели же мы разучились и это понимать? Вздор, жалкий, пошлый вздор, будто выход из Гоминьдана есть ликвидация революции! Вздор, будто революция клином сошлась на Гоминьдане, в котором правые командуют, а коммунисты ходят с кляпом во рту.
Вся статья «Правды» построена на этих мотивах. По основной своей тенденции она целиком совпадает со статьей «Коммунистического Интернационала» и с поистине программными заявлениями Калинина и Рудзутака. На этом пути сказано почти все. С этого пути давно пора свернуть.
5 апреля 1927 г.
Одними рабочими ограничиться, разумеется, нельзя. Национальная армия играет сейчас гигантскую роль в развитии революции. Эта армия не однородна. Внутренней гарантии ее революционности совершенно недостаточно. Бонапартистские[68] и фашистские тенденции внутри армии неизбежно будут развиваться по мере обострения классовой борьбы, и темп этого процесса может оказаться чрезвычайно быстрым. Где же искать гарантии революционности? Ответ ясен: в низах, в китайских массах, в их политической организованности, в их действительном сотрудничестве с рабочими. Как это сотрудничество организовать? Историческая форма уже подсказана нашей революцией: в форме солдатских Советов, связанных с рабочими Советами. Начинать надо с гарнизонов крупнейших промышленных центров. Солдаты должны мыслить и чувствовать заодно с рабочими Шанхая, Ханькоу и пр. Совет рабочих и солдатских депутатов Шанхая должен получить, по крайней мере, такое же значение в развитии жизни страны, какое Петербургский совет рабочих депутатов 1905 года.
Но и армией нельзя ограничиваться. Нужно, по возможности, вовлечь в советскую систему полупролетарские низы городского населения, преодолев, по возможности, их распыленность.
Одновременно с этим нужно переносить Советы на деревню, пользуясь для этого наличными крестьянскими организациями, углубляя и обостряя их борьбу с помещичье-кулацкими вооруженными отрядами.
Но в каком же отношении будут эти Советы к национальному правительству? Ведь Советы представляют собою органы борьбы за власть, или органы власти. Между тем, в Китае существует власть, назначенная Гоминьданом. Не выйдет ли из этого двоевластия[69]? Не окажется ли это двоевластие «пособничеством реакции»?
Тот, кто рассуждает так, не понимает, что китайская революция неизбежно должна пройти через период двоевластия, т. е. через такой период, когда пробуждающиеся и организующиеся под руководством пролетарского авангарда массы будут оспаривать власть у нынешнего правительства. Двоевластие есть неизбежный этап и по отношению к нынешнему состоянию прогрессивного этапа революции.
Но ведь большевики были против двоевластия. Да, большевики тянули революцию от двоевластия на более высокую стадию — к единовластию Совета. Сейчас в Китае задача так еще не стоит. Прежде всего нужно создать Советы, т. е. организовать массу для революционного действия, и дать сотрудничество пролетариата с крестьянством не верхушечной — и сейчас уже глубоко реакционной — формой вхождения в Гоминьдан, а на широком поприще Советов. Было бы нелепо выдвигать лозунг «вся власть Советам», когда в Китае нет Советов и подавляющее большинство трудящихся не знает Советов. Надо начинать с создания Советов, которые в данных условиях откроют эпоху двоевластия. Только на основах этого двоевластия можно будет — и должно будет — повести работу под лозунгом «вся власть Советам рабочих и крестьянских депутатов».
6 апреля 1927 г.
Ленин очень резко противопоставлял страны отсталые и угнетенные передовым и угнетательским капиталистическим странам. Но это вовсе не означало, что для первых отменяются законы классовой борьбы. Для отсталых и угнетенных стран, как Китай, их демократическая революция сливается с национально-освободительной войной. В этой войне пролетариат выступает не пораженцем, а защитником отечества, хотя это еще и не социалистическое отечество. Почему? По той же самой причине, по которой пролетариат выступает за демократическую революцию, несмотря на ее буржуазное содержание. Если не делать этого противопоставления, то неизбежно идти к плоско пацифистскому нейтралитету по отношению к обеим воюющим сторонам — и к Кантону, и к Англии. Такова, по-существу, позиция Второго Интернационала.
Но воевать за национальную независимость можно по-разному. Война есть одна из форм классовой политики. Буржуазия, даже если она в той или другой своей части втягивается в революцию или в революционную войну, стремится вести ее за счет трудящихся масс и как можно скорее прийти к соглашению с силами контрреволюции, в данном случае — иностранного империализма, опять-таки за счет собственных трудящихся масс. К национально-освободительной войне применимы поэтому все основные правила революционной стратегии пролетариата в буржуазно-демократической революции. Есть два пути национально-демократического объединения Китая, как и два метода революционной войны: один под гегемонией буржуазии, другой под гегемонией пролетариата.
В своем докладе по колониальному вопросу на II конгрессе Коминтерна[70] Ленин не только резко противопоставлял освободительно-колониальные войны грабительски-империалистским, требуя поддержки первых и борьбы против вторых, но и с не меньшей настойчивостью напоминал, что национально-освободительное движении колоний есть буржуазно-демократическое движение. В резолюции ни словом не говорится об обязанности пролетариата вступать в борьбу под политическим руководством буржуазии, а тем более об обязанности компартии входить в руководящую буржуазную организацию. Наоборот, резолюция требует противопоставления пролетариата руководящей национальной буржуазии[71].
12 апреля 1927 г.
В последней статье в «Правде» (10 апреля) Мартынов обосновывает нынешнюю политику в Китае «особенностями китайской революции». Состоят эти неведомые нам особенности в том, что над Китаем нависает гнет иностранного империализма, задерживающего развитие производительных сил Китая, а, следовательно, и развитие китайской буржуазии. Вот почему она, хоть и против воли, идет в общем фронте с другими революционными классами, вот почему клевещут те, которые говорят, что национальное правительство есть буржуазное правительство. Нет, это «правительство блока четырех классов». Кто не понимает всего этого, тот неизбежно приходит «и теоретически и практически к совершенно ложным выводам».
Первая «особенность», на которую мы хотели бы обратить внимание, такова: Мартынов здесь слово в слово, буква в букву защищает по отношению к Китаю ту самую политику, которую он в эпоху 1905 года и после него защищал по отношению к России. Там только речь шла не об иностранном империализме, а о самодержавно-крепостнической реакции, которая задерживает рост производительных сил, мешает развитию буржуазии и тем самым вынуждает ее, «вопреки ее воле», идти в общем революционном фронте и т. д. Отсюда вытекала тогда необходимость мудро подталкивать буржуазию влево, а не отбрасывать ее в лагерь реакции. Теперь, спустя 10 с лишним лет, понадобились все особенности китайской революции для того, чтобы оживить мартыновскую теорию, «особенности» которой, казалось бы, не нуждаются в рекомендации.
Однако мы клевещем на Мартынова. В его построениях есть и новое слово. Сохранив в силе все свое старое построение и заменив только самодержавно-крепостническую реакцию иностранным империализмом, Мартынов увенчал дело в полном соответствии с духом эпохи: он признал, что если китайцы будут следовать его старым рецептам, то «завершение буржуазно-демократической революции, поскольку оно связано будет с национализацией иностранных предприятий, означало бы уже начало перехода на социалистические рельсы».
В этом своем виде мартыновская теория получает высшую убедительность. Буржуазия вместе с крестьянством, мелкой буржуазией и пролетариатом образуют «блок четырех классов». Они создают правительство — не буржуазное, а правительство четырех классов. Буржуазия удерживается в блоке тем обстоятельством, что империализм препятствует развитию национального капитализма в Китае. С другой стороны, Мартынов великодушно разъясняет китайской буржуазии, что блок четырех классов непосредственно ведет к началу социалистической революции, каковая перспектива должна еще более скрепить национально-революционный блок: кто же не знает, что буржуазия предпочитает быть обезглавленной собственным пролетариатом, чем сотрудничать с иностранными хищниками.
Мы видим, что вся эта теория представляет собою просто скверный анекдот. Мартынов пользуется несомненными и всем нам хорошо известными особенностями китайского развития для того, чтобы импортировать в Китай давно уже созданную и давно всем ходом развития раздавленную теорию и политику. При этом он сразу же становится, по примеру прошлого, на путь самой вульгарной буржуазной апологетики. Китайское национальное правительство оказывается у него лишенным классового характера: это правительство блока. Замечательное социальное определение! Поразительная марксистская глубина! Да каждое правительство в мире является правительством блока классов. Даже во время гражданской войны борется не класс против класса, а блок против блока. Но это не исключает, а предполагает, что в каждом блоке есть ведущий и ведомые, эксплуатирующий и эксплуатируемые. Для кого служит китайский блок четырех классов опорой? Для национально-либеральной буржуазии. Кого он поддерживает у власти? Буржуазию. Вся статья Мартынова направлена к замазыванию и подкрашиванию этого факта. Она насквозь проникнута буржуазной апологетикой.
Но ведь китайская буржуазия участвует в революционной войне против иностранных империалистов. Да, она еще участвует; мы уже знаем как: в качестве внутреннего тормоза. Она еще участвует не благодаря тому, что китайская компартия проводит мудрую мартыновскую политику, а вследствие того, что политика компартии еще вообще не чувствуется.
Гоминьдан связывает классовую борьбу, подчиняет себе компартию, ограждает буржуазию от двоевластия и этим дает ей возможность возглавлять освободительное движение в его военно-государственной форме. Мы знаем, что в национально-освободительной борьбе такую роль играли не только буржуазные классы, но и феодальные, и династии. Каждый из этих классов по-своему и для своих целей нуждался в объединенном отечестве, свободном от внешнего гнета. Китайская буржуазия великодушно усыновила армию и великодушно приняла из рук революции власть. Гоминьдан помогает ей в революционном хаосе орудовать этими немаловажными инструментами. Но то, что составляет сущность революционного движения: пробуждение рабочих, их стачки, их объединение в союзы, пробуждение крестьян, аграрные восстания — все это совершается не только не под руководством буржуазии, а в непосредственной борьбе с нею и с аппаратом ее власти. В низах, в толщах народных масс, в городах и деревнях никакого блока четырех классов нет, а есть жестокая классовая борьба, переходящая в гражданскую войну, с расстрелами рабочих, убийствами штрейкбрехеров, разгромом крестьянских организаций, поджогом помещиков и пр. Но эта борьба миллионных масс не имеет обобщенной программы и руководящей организации.
У китайского пролетариата нет самостоятельной партии. Коммунистическая секция Гоминьдана есть только один из его вербовочных аппаратов. В этих условиях китайская буржуазия питает надежды довести объединение республики до конца под своим руководством. Ни о какой конфискации иностранных концессий при этом, разумеется, не могло бы быть и речи. Буржуазия пришла бы к соглашению с иностранными владельцами, т. е. с большими барышами для себя учла бы кровь гонконгских, шанхайских и нанкинских пролетариев. Такова ее перспектива. И эта перспектива куда реальнее мартыновской.
Л. Троцкий