Нет, Алена не попала ни в секту, ни в сатанинскую компанию. Ирина Евгеньевна напрасно беспокоится. А странное поведение, в принципе, объяснить можно.
Скорее всего, это личные переживания, с которыми девушка никем не делится. Не все же могут это пережить быстро, особенно юнцы и подростки. Я даже больше скажу: и не все взрослые.
Я знала женщину, которая год убивалась после расставания с мужем, а она-то была постарше Алены. Вполне вероятно, что девчонка до сих пор переживает расставание с этим Димой-Вадимом, только виду не подает. Даже подружкам наплела, что он ей надоел. А все эти странные фразы, отлучки и молчаливость — следствие девчачьих страданий. Уходит неизвестно куда, потому что хочет побыть одна.
Молчание — желание, чтобы не приставали. Мрачные реплики — в глубине души надеется на какой-то отклик и сочувствие.
Видать, не сильно отзывчивые люди попадались Алене, раз она даже от матери скрытничает, а уж мама, как известно, самый близкий человек. Для большинства людей, по крайней мере.
«Ох, дорогуша, ну ты прям подростковый психолог. Если твоя практика внезапно полетит к чертям собачьим, можешь смело идти работать в школу, вправлять мозги на место малолетним раздолбаям и романтичным девочкам».
Мне казалось, что дело можно уже заканчивать. Позвонить Ирине Евгеньевне, рассказать ей все, так сказать, отчитаться о проделанной работе. Я уже даже взяла телефон, но, покрутив в руке, положила обратно на журнальный столик.
Даже к отчету надо подготовиться. Ведь волей-неволей придется вывалить на Рахимову мои предположения о депрессии и прочих психологических проблемах ее старшей дочери.
Тут нужно правильно подобрать слова. А я на всякий случай еще завтра понаблюдаю за сестрицей Аленушкой и, если ничего выходящего за рамки не случится, вызову Ирину Евгеньевну в свой офис и выложу ей все как на духу.
Вот так, все просто и понятно.
Только одна мысль неотвязно крутилась в моей голове: тут все-таки есть какой-то подводный камень. Я это учуяла, еще когда в первый вечер занялась делом Алены. Но до сих пор не могла понять, какой.
Может, все-таки стоило поговорить с самой Аленой? Хотя вряд ли бы это что-то дало. Если она не делится сокровенным с близкими людьми, то со мной, посторонним человеком, и подавно не станет. Конечно, есть такие, кто перед родными молчит, как партизан на допросе, а перед едва знакомым человеком может вывернуть душу наизнанку. Но вряд ли Алена является таковой.
«Ладно, милочка, твое дело сделано и не ломай голову над высокими материями. Лучше подготовься, у тебя завтра рандеву с философом Максимом в одиннадцать утра».
Кстати, надо бы посмотреть, нет ли от него сообщений.
Я залезла в соцсеть, и результат не заставил меня ждать.
«Добрый вечер, Таня. У нас завтра все в силе?»
Вспомни солнышко — оно и появится.
Скарпетта отходит от ванн и идет к анатомическому отделению, мимо небольшой комнаты, где занимались бальзамированием. В свете фонарика тускло блестит стальной стол, привинченный к толстым трубам на полу, стальная раковина, шкафы… У стены – каталка, накрытая пластиковой накидкой. Слева темнеет ниша со встроенной печью. В круге света широкая металлическая дверь. Скарпетта помнит пылающее за ней пламя, помнит тяжелые стальные поддоны, въезжавшие в огненный зев с телами и выезжавшие с горсткой пепла и кусками костей. Помнит и бейсбольные биты, которыми разбивали эти куски. Она помнит все, и ей стыдно за биты.
«Добрый вечер, Максим. Да, все в силе. В одиннадцать, у кофейни».
Луч скользит по полу, покрытому белой пылью и костной крошкой, которая хрустит под ногами, как мел. Джо за ней не идет. Оставшись у ниши, он помогает ей – светит по углам, водит лучом по полу, – и на стене появляется огромная черная тень. Желтый круг смешается и замирает… На бежевой шлакоблочной стене черной краской нарисован глаз. Большой черный глазе черными ресницами.
Вот так-то. Дело почти сделано, почему бы и не отдохнуть?
– Это еще что за чертовщина? – вопрошает Джо. – Боже мой. Что это?
Скарпетта молчит. Ее луч пробегает по стене, к углу, туда, где когда-то стояли бейсбольные биты. Сейчас там пусто, только пыль да осколки костей. Она видит аэрозольный баллончик с черной краской и две бутылки из-под эмали, красную и голубую. Скарпетта кладет бутылки в один пластиковый пакет, баллончик в другой. Рядом с бутылками несколько старых коробок из-под сигар. Тут же валяются сигарные окурки и смятый бумажный мешок. Скарпетта подбирает мешок, разворачивает и светит внутрь. Бумага хрустит. С первого взгляда видно, что пролежал он здесь не восемь лет, а намного меньше. Может быть, даже меньше года.
Мешок пахнет сигарами, но это не запах выкуренных сигар, а запах табака. На донышке труха, табачные крошки и кассовый чек. Джо подходит ближе и тоже наводит луч на находку. Скарпетта смотрит на бумажку, и ее охватывает чувство нереальности: четырнадцатого сентября Эдгар Аллан Поуг – в том, что это он, у нее сомнений нет – потратил больше сотни долларов на десяток сигар «Ромео и Джульетта» в табачной лавке на Джеймс-сентр.
Глава 4
Глава 55
Бабье лето в этом году определенно радует. У меня даже сложилось впечатление, что календарное лето плавно перешло в бабье. Постоянно солнышко, тепло. Дожди были от силы пару, может, тройку раз, но погоду они не испортили.
Джеймс-сентр не то место, куда Марино в бытность ричмондским полицейским приводили служебные обязанности. И уж тем более он никогда бы не стал покупать свой «Мальборо» в модной табачной лавке.
Сегодня я не стала маскироваться под местный интерьер. Как-никак на свидание иду. А за Аленой слежу последний день.
Сигары Марино вообще не покупал никогда, потому что даже дешевая сигара стоит кучу денег, а выкуривать ее приходится за один раз. К тому же он привык затягиваться, а не дымить. Сейчас, когда Марино практически не курит, он может в этом признаться: да, он не отказался бы от хорошей сигары. Кругом стекло, свет, зелень; плещется вода в фонтанах, журчат водопады. Марино торопливо минует атриум и заворачивает в табачную лавку, где Эдгар Аллан Поуг менее чем за три месяца до убийства Джилли купил десяток сигар.
Я уже мысленно подготовила слова для ее матери. Сегодня вечером позвоню Ирине Евгеньевне и приглашу ее в свой кабинет. Зря она только деньги потратила. Лучше бы раскошелилась на хорошего психолога для своей старшей дочки.
Время раннее, и в магазинчике лишь несколько человек. Мужчины в стильных деловых костюмах покупают кофе и держатся так, словно их ждут важные дела, а их жизнь исполнена важности и смысла. Марино таких не переносит, а потому и Джеймс-сентр ему не по душе. Он знает этот тип. Знает его с детства. Люди этого типа не знают людей типа Марино и не пытаются их узнать. Злой на них, на себя и на весь мир, он направляется к прилавку и, когда мимо, не замечая и как будто не видя его, проходит мужчина в черном, в мелкую полоску, костюме, думает: «Ты ни хрена не знаешь и ни хрена не понимаешь».
Ровно в одиннадцать я стояла возле кофейни и увидела идущего мне навстречу Максима. Он сегодня тоже приоделся: стильная рубашечка, брючки, пиджачок. Этакая смесь преподавателя и стиляги. Но смотрелось это очень гармонично.
— Здравствуйте, Таня. — Философ улыбнулся.
Воздух в лавке пропитан стойким сладковатым ароматом, симфонией табачных запахов, пробуждающих в нем острое, ностальгическое желание, которое Марино не понимает, но объясняет отказом от курения. Ему чертовски хочется курить, и это печалит его и огорчает. От этого ноет сердце и болит душа. Никогда больше он не сможет покурить так, как курил когда-то. Он обманывал себя, говорил, что ничто не помешает при желании побаловаться сигареткой. Он убаюкивал себя мифом, что надежда еще есть. Оказалось, надежды нет. Нет и не было. Его страстная, отчаянная любовь к табаку безнадежна. Никогда больше он не сможет чиркнуть спичкой, прикурить, глубоко, всласть затянуться и испытать при этом ничем не замутненную радость, ощутить кайф, почувствовать ни с чем не сравнимое облегчение – все то, жаждой чего наполнена каждая минута жизни. С этой жаждой он просыпается утром и ложится спать. Эта жажда мучит его во сне и терзает, когда он бодрствует. Взглянув на часы, Марино думает о Кей. Улетела она, или рейс задержан? В последние дни их только и задерживают.
— Здравствуйте, Максим, — улыбнулась я в ответ. — Видите, я хоть и женщина, но не опоздала.
Врач сказал, что если он не бросит курить, то к пятидесяти годам будет носить кислородный баллон и в конце концов умрет от нехватки воздуха, задыхаясь, как бедняжка Джилли, которая билась и извивалась под навалившимся на нее уродом. Каждая ее клеточка требовала воздуха, и рот пытался позвать на помощь маму и папу, но она так и не смогла издать ни звука. Чем заслужила девочка такую смерть? Ничем. Думая о Джилли, Марино окидывает взглядом коробки с сигарами на темных деревянных полках. Скарпетта, наверное, уже идет на посадку. Взгляд на секунду останавливается на коробке с сигарами «Ромео и Джульетта». Если рейс не задержали, то она уже на борту и летит в Денвер. Марино ощущает неприятную пустоту вокруг сердца и стыд в каком-то потаенном уголке души, а потом все заслоняет злость.
«Эх, лапуля, кто тебя вечно за язык тянет? Пришла на свидание, а все равно язвишь».
— Даже если бы и опоздали, я бы вас подождал, — не смутился Максим. — Тем более что это всего лишь стереотип. Прошу! — Он открыл дверь кофейни, пропуская меня внутрь.
– Дайте знать, если потребуется помощь, – говорит мужчина в сером свитере с У-образным вырезом и коричневых вельветовых брюках. И цвет одежды, и седые волосы напоминают Марино о табаке и дыме. Мужчина, работая в табачной лавке, приобрел цвет дыма. Может быть, приходя в конце дня домой, он вдыхает любой дым, какой только пожелает, тогда как Марино, вернувшись домой или в номер отеля, не может не то что затянуться, а и просто понюхать дым. Теперь правда открылась ему. Сделать уже ничего нельзя. С курением покончено. Он только обманывал себя тщетными надеждами. Вместе с осознанием истины приходят стыд и скорбь.
Помещение оказалось небольшим и почти пустым. Мы прошли и заняли столик возле окна.
Марино опускает руку в карман куртки и достает кассовый чек, который Скарпетта нашла на полу в бывшем анатомическом отделении старого корпуса. Чек лежит в прозрачном пластиковом пакетике, и Марино кладет его на прилавок.
— Таня, вы какой кофе предпочитаете?
– Давно здесь работаете? – спрашивает он.
— Любой, лишь бы он был сварен хорошо, — ответила я, усаживаясь на мягкий диванчик.
– Двенадцатый год пошел, – отвечает мужчина за прилавком и улыбается, но в серых глазах клубится страх, рассеивать который Марино не собирается.
— Здесь весь кофе варят хорошо.
– Тогда вы знаете Эдгара Аллана Поуга. Приходил сюда четырнадцатого сентября. Купил вот эти сигары.
— Тогда на ваш выбор. Вы ведь тут не первый раз, верно?
Серый мужчина хмурится и наклоняется, чтобы посмотреть на чек.
— Верно. Тогда сейчас закажу капучино. Не пожалеете.
– Да, это наш чек.
Так и быть, доверимся брату-кофеману.
– Неужели, Шерлок? Я говорю о невысоком толстом парне с рыжими волосами. Ему за тридцать. Одно время работал в здешнем морге. – Марино кивает в сторону Четырнадцатой улицы. – Возможно, вел себя немного странно.
Максим подошел к стойке, сделал заказ и вернулся, сев напротив меня.
Человек цвета дыма то и дело посматривает на бейсболку на голове посетителя и все заметнее бледнеет и нервничает.
— Долго ждать не придется, — заверил он.
– Мы не продаем кубинские сигары.
— Это хорошо.
– Что?
— Как ваше расследование?
— Близится к завершению.
– Если дело в этом, то… Да, он спрашивал, но мы их не продаем.
— А можете рассказать? Если это, конечно, не секрет.
– Он заходил сюда спросить насчет кубинских сигар?
— Не секрет. Но это не такое уж заковыристое дело. Ко мне обратилась женщина с подозрениями, что ее дочь попала в секту. Я проверила. Никакой сектой там и не пахнет.
– Да. И был очень настойчив. Особенно в последний раз. Но мы не продаем кубинские сигары. Мы вообще не продаем ничего незаконного.
— А что же? Плохая компания?
– Я ни в чем вас не обвиняю. И я не ATO, не ФБР, не министерство здравоохранения и даже не пасхальный кролик, чтоб ему. Мне начхать, продаете вы кубинские сигары или нет.
— Тоже нет. Девчонка в депрессии, предположительно из-за ссоры с близким человеком или неудачного романа, и переживает все в себе. А со стороны можно подумать, будто она — помешанная.
– Мы не продаем. Клянусь…
— Нередкий случай, — вздохнул Максим. — Я за свою преподавательскую практику встречал таких. И, что примечательно, не только девушек, но и парней.
– Мне нужен Поуг. Так что рассказывайте.
— Интересно. А из-за чего больше переживают парни?
– Я его помню. – Лицо человека за прилавком становится серее дыма. – Да, он спрашивал у меня кубинские сигары. Не доминиканские, они у нас есть, а именно кубинские. Я сказал, что мы не торгуем кубинскими. Они запрещены. Вы ведь нездешний, да?
— По разным причинам. Чаще всего — ссоры с родителями. Бывает, что из-за девушек.
– Нездешний, это уж точно, – отвечает Марино. – Что еще сказал Поуг? И когда это было? Когда он приходил сюда в последний раз?
— Даже так? Мне казалось, что мужчины не так склонны к переживаниям, как женщины.
Продавец смотрит на чек.
— Поверьте, Таня, очень даже склонны. Просто большинство из них этого не показывает.
– После вот этого он заходил еще однажды. Наверно, в октябре. Да, последний раз в октябре. Появлялся тут примерно раз в месяц. Странный покупатель. Очень странный.
Нам принесли кофе. Я сразу учуяла непередаваемый аромат.
– В октябре? Ладно. Что еще он говорил?
Что ж, неплохо. Проверим на вкус. Бесподобно. А философ-то знает толк в кофе не хуже меня.
– Хотел купить кубинские сигары. Говорил, что заплатит любые деньги. Я сказал, что у нас их нет. Он сказал, что знает. Он и раньше их у меня спрашивал, но не так настойчиво, как в последний раз. Странный такой. Все твердил, что кубинский табак хорош для легких и тому подобное. Что, мол, кубинские сигары можно курить сколько хочешь и вреда от них никакого нет, что даже наоборот, они полезные. Чистые, без добавок и полезны для легких. Мол, имеют какие-то медицинские свойства. В общем, нес чушь.
— Таня, если не возражаете, можем перейти на «ты». Мы вроде ровесники.
– Что вы ему сказали? Только не надо врать. Мне плевать, продаете вы из-под полы кубинские сигары или нет. Мне нужно найти его. Если парень думает, что кубинский табак полезен для его гребаных легких, значит, достанет его в другом месте. Если кто на чем зациклился, он свое получит.
— Почти, — улыбнулась я. — Ты чуть старше.
Максим рассмеялся.
– Да, в последний раз он был очень настойчив. Чем ему остальные не угодили, не знаю, так что не спрашивайте. У нас много хороших сигар. Почему они должны быть обязательно кубинскими? Точно зациклился. Как больной, который требует волшебной травы или марихуаны. Или вот еще некоторые, у кого артрит, думают, что их спасут инъекции золота. Предрассудок, вот и все. Да, странный тип. Я отправил его в другой магазин. Сказал, что у нас кубинских не бывает.
— Думаю, это не так уж важно, — заметил он.
– В какой магазин?
В общем-то, верно.
– Ну, вообще-то это ресторан. Говорят, у них там можно кое-что купить или узнать, куда обратиться. Это у них в баре. Вроде как – у нас есть все, что пожелаешь. Сам я туда не хожу, но люди говорят. Я к этому никакого отношения не имею.
— Максим, а как твои преподавательские дела?
– Где?
— Потихоньку. Читаю лекции, веду семинары. Слава богу, что в этом году нам учебную программу не кроили.
– На Слипе. В нескольких кварталах отсюда.
— А такое часто бывает?
– Вы знаете места в южной Флориде, где продают кубинские? Может, вы порекомендовали ему какое-то заведение в южной Флориде?
— Почти каждый год. То часы сократят или, наоборот, растянут, то одни дисциплины уберут, другие поставят. То методички с учебниками поменяют. Притом иногда могут это сделать и в середине курса.
– Нет. – Продавец качает головой. – Я ничего такого не знаю. Спросите на Слипе. Может, они подскажут.
— Это, наверно, тяжело?
– Ладно. И вот вам вопрос на миллион долларов. – Марино засовывает пакет с чеком в карман брюк. – Вы сказали Поугу, что в том заведении на Слипе можно купить кубинские?
— Поначалу — да. А потом как-то втягиваешься, привыкаешь.
– Я сказал, что кое-кто покупает в тамошнем баре сигары.
— Наверно, так в любой работе. Даже в той, которая тебе очень нравится.
– Как оно называется, это место?
— Соглашусь. Тань, можно идиотский вопрос?
— Ну валяй, — удивилась я.
– «Страйпс». Бар называется «Страйпс». Это на Кэрри-стрит. Я потому сказал, что не хотел, чтобы он возвращался. Странный он. Очень странный. Я всегда так думал. Он сюда несколько лет приходит, каждые два или три месяца. Говорит мало. Но в последний раз, в октябре, вел себя уж совсем странно. Принес с собой бейсбольную биту. Я спросил зачем, но он так и не ответил. Все требовал кубинские. Дайте, говорил, мне «Кохибас». Только их и хотел.
— А ты читать любишь?
– Бита была красно-бело-голубая? – спрашивает Марино, думая о Скарпетте, дробилках, костной пыли и всем остальном, о чем она рассказала.
— Смотря что. Ты, случайно, не о философии?
– Может быть, – отвечает странный мужчина за прилавком. – А в чем вообще дело?
— Нет, — рассмеялся Максим. — О художественной литературе.
— А… — Я тоже почему-то хихикнула.
Глава 56
«Смех без причины — признак дурачины, да, лапуля?»
Вокруг серо-белых тополей залегли густые стылые тени. Голые деревья жмутся друг к другу. Чтобы пробраться под ними, Люси и Генри приходится нырять под припорошенные снежком ветки. Снегоступы не мешают им проваливаться по колено, а вокруг, куда ни посмотри, ровная, не помеченная человеческими следами белая гладь.
— Люблю. Правда удается не так часто, как хотелось бы, — честно призналась я.
– Глупее не придумаешь, – говорит Генри, выдыхая белые клубки пара. – Зачем ты меня сюда притащила?
— Я тоже. А что читаешь?
— По-разному.
– Нельзя же вечно сидеть в четырех стенах, – отвечает Люси и со следующим шагом проваливается чуть ли не по пояс. – Ты только посмотри вокруг! Какая красота! Даже не верится.
— Детективы?
– Не стоило тебе сюда приезжать. – Генри останавливается у тополя, в густой тени которого снег выглядит синюшным. – Мне здесь делать больше нечего. Все, хватит. Возвращаюсь в Лос-Анджелес.
— Нет. — Я улыбнулась. — В школе я, конечно, их читала. Мне нравилось.
– Тебе виднее.
— Про Шерлока Холмса? Или про Эркюля Пуаро?
– Врешь и не краснеешь.
— И про того, и про другого. Кстати, мне всегда казалось, что они очень похожи.
– Давай пройдем немного дальше. – Люси осторожно, убедившись, что не хлестнет идущую следом Генри по лицу, отпускает ветку. Хотя, может быть, Генри и заслуживает небольшого наказания. – Если не ошибаюсь, впереди поваленное дерево. Я заметила его с тропинки, когда шла к тебе, так что сможем отряхнуться от снега и посидеть.
— Интересно. — Максим откинулся на спинку диванчика. — А в чем, как ты считаешь?
– Околеем. – Изо рта у Генри вырывается облако пара.
— Ну, во-первых, постоянно пользовались логикой. С легкостью щелкали все эти криминальные задачки, пользуясь дедукцией. Во-вторых, были очень наблюдательны. Замечали даже мелочи. В-третьих, оба были… — Я пощелкала пальцами, подбирая нужные слова. — Благородные, что ли. Не как чекисты из «Зеленого фургона». И в-четвертых, оба были одиночки. Но работали с напарниками.
– Ты ведь еще не замерзла?
— В целом, Таня, я с тобой соглашусь. Но, на мой взгляд, различий у них было гораздо больше. И я тут не беру их национальности или внешность. Холмс знал наизусть весь Лондон. Если вспомнить его способности, то он бы вполне мог стать вторым профессором Мориарти. А вот Пуаро бы не смог. И не только потому, что изначально работал в официальной полиции. Он — человек, не склонный к криминалу. Не тот типаж.
– Мне жарко.
— Интересная точка зрения. А еще?
– Если будем замерзать, встанем и пойдем обратно.
— Еще? — Максим хитро улыбнулся.
Кажется, он вошел во вкус беседы и из мужчины, который сидит в кофейне на свидании с женщиной, стал превращаться в университетского преподавателя.
Генри не отвечает. Болезнь и последующие события не лучшим образом сказались на ее физической форме. В Лос-Анджелесе, где Люси увидела ее в первый раз, она выглядела прекрасно – изящная, почти миниатюрная, но сильная. В положении лежа Генри выжимала собственный вес, без посторонней помощи делала десять переворотов на турнике и пробегала милю меньше чем за семь минут. Сейчас она с трудом проходит милю пешком. Всего лишь за месяц Генри растеряла всю свою выносливость, и каждый новый день отбирает у нее все новые и новые силы, потому что она потеряла что-то еще, что-то более важное, чем физическая форма. Она потеряла цель. А может быть, думает Люси, у нее никогда и не было никакой цели, а было только тщеславие, которое быстро вспыхивает и так же быстро выгорает.
— Ладненько, вот еще примерчик. Шерлок Холмс — человек-хамелеон. Помнишь, сколько раз он перевоплощался то в бродягу, то в наркомана из притона, то в торговца книгами? За Пуаро я такого не замечал.
– Туда. – Люси вытягивает руку. – Я уже вижу его. Вон то громадное бревно. За ним озерцо, а еще дальше оздоровительный клуб. – Она поднимает палку. – Идеальным вариантом было бы закончить прогулку в спортзале, а потом посидеть в парилке.
— А еще?
– Я уже не могу дышать. Такое ощущение, будто легкие после болезни ссохлись и стали раза в два меньше.
— А еще… — Философ сделал хитрое лицо. — Это два абсолютно разных человека.
– У тебя была пневмония, – напоминает Люси. – Хотя ты, возможно, уже не помнишь. Провести неделю на антибиотиках. Ты же еще принимала их, когда это случилось.
После этих слов мы дружно рассмеялись.
– Да. Когда это случилось. Это. Это. Все только вокруг этого и крутится. Мы уже разговариваем эвфемизмами. – Генри старается идти след в след, потому что вспотела и едва передвигает ноги. – Легкие горят.
Мы болтали о том о сем. Темы нашей беседы плавно менялись.
– А что бы ты хотела услышать? – Люси подходит к упавшему дереву, когда-то бывшему большим и крепким, а теперь превратившемуся в развалину, напоминающую остов выброшенного на берег корабля, и сметает с него снег. – Как бы ты назвала то, что произошло?
Я поймала себя на том, что чувствую некую эйфорию от общения с Максимом. С ним было легко. Мы пили кофе, говорили, шутили, смеялись. Время летело незаметно.
– Не знаю, но я едва не умерла.
— Ох ты! — Максим глянул на часы, потом виновато посмотрел на меня.
– Ну вот. Садись. – Люси садится и приглашающе похлопывает по очищенному от снега участку. – Как хорошо дать ногам отдохнуть. – Дыхание уходит вверх белыми хлопьями, а лицо замерзло так, что она почти не чувствует его. – Ты говоришь: «Я едва не умерла», чтобы не говорить: «Меня едва не убили»?
— Опаздываешь?
— Пока что нет, но минут через двадцать у меня начинаются занятия.
– Какая разница. – Генри останавливается, но садиться не спешит и сначала оглядывается – вокруг снег, молчаливые деревья и неподвижные тени. Сквозь темные замерзшие ветки видны желтоватые огоньки окон оздоровительного клуба, из труб курится дымок.
— Можем продолжить нашу беседу в другой раз, — предложила я.
– Я бы сказала, что разница есть. – Глядя на нее, Люси замечает, как она осунулась и похудела. Замечает она и что-то еще, чего не замечала раньше. Это что-то в глазах Генри. – Первый вариант более отстраненный. В нем нет настоящих чувств.
— Согласен.
– Давай не будем искать то, чего не существует. – Генри опускается на дерево подальше от Люси.
— Тогда место встречи выбираю я.
– Ты не искала его, а он тебя нашел. – Люси смотрит прямо перед собой.
— Желание дамы — закон, — улыбнулся философ.
– Ну и что. Психи не дают покоя половине Голливуда. Вот и я, можно сказать, вступила в клуб. – Генри говорит об этом с некоторой даже гордостью, словно встала в один ряд со звездами первой величины.
— Договорились. Тогда спишемся «ВКонтакте», хорошо?
– Я тоже так думала до последнего времени. – Люси зачерпывает пригоршню снега и смотрит на него. – Ты дала одно интервью, в котором рассказала, что поступила ко мне на работу. Мне ты о нем не сообщила.
— Как скажешь, Таня.
– Какое интервью?
Мы вышли из кофейни и распрощались, еще раз договорившись о следующей встрече. Максим пошел к своим студентам, а я направилась на любимую аллейку караулить Алену. Впечатление от встречи еще будоражило.
– «Голливуд рипортер». Там приводятся твои слова.
«Так-так, милочка, теперь ты точно должна признать, что Максим тебе жуть как нравится. Да, так и есть, — подумала я. — Зачем городить многоэтажные теории, писать трактаты в энном количестве томов? Тут ведь все до смешного просто. Человек либо нравится, либо нет. Этот милый философ мне нравился. И как человек, и как мужчина».
– Мало ли что они написали. Такое и раньше случалось, – злится Генри. – Я ничего такого не говорила.
Возле корпуса химфака уже кучковались студенты. Вон и Юленька со своим вызывающим макияжем.
– Дело не в том, что ты говорила, а в том, что ты дала интервью. Думаю, с этим ты спорить не будешь. В интервью упоминается название фирмы, «Последняя инстанция». Ее существование не такой уж большой секрет, но вот тот факт, что я перенесла штаб-квартиру во Флориду, определенно секрет. В первую очередь из-за тренировочного лагеря. Теперь это в газете, а то, что попало в газету, забыть не дадут.
А сестрицы Аленушки пока не видать. Впрочем, она приходит где-то минут за десять-пятнадцать до начала пары. Так что вот-вот должна объявиться.
– Ты просто не понимаешь, какая это все чушь, – отвечает Генри, и Люси не смотрит на нее. – Никто не придает этому никакого значения. Ты бы и сама знала, если бы поработала в кинобизнесе.
Однако прошло и пять, и десять, и пятнадцать минут, но девушки так и не было. Студенты уже начали заходить внутрь.
– Я все понимаю. Например, то, что Эдгар Аллан Поуг каким-то образом узнал, что моя тетя работает на меня в моем новом офисе во Флориде. Отгадай, что он сделал. – Она наклоняется и зачерпывает еще пригоршню снега. – Он приехал в Голливуд. Чтобы найти меня.
Юля подзадержалась — она уже второй раз пыталась кому-то дозвониться. Но и сейчас абонент не удостоил ее ответом. Поэтому девушка пожала плечами и тоже скрылась за дверями корпуса.
– Ему нужна не ты, – говорит Генри холодным, как снег, тоном. На руке у Люси перчатка, и она не чувствует холода снега, но чувствует холодность Генри.
Алене, что ли, звонила? Может, она опаздывает. Проспала или попала в пробку. Даже с отличниками такое бывает. Как говорят, редко да метко.
– Боюсь, ты ошибаешься. За «феррари» легко проследить, но определить, кто за рулем, трудно, для этого нужно подойти поближе и присмотреться. Руди прав. Поуг как-то меня нашел. Может быть, разузнал насчет лагеря, а потом проследил за «феррари» до дома. Может быть, за черным «феррари». Не знаю. – Снег просыпается между пальцев, и Люси подбирает еще. На Генри она по-прежнему не смотрит. – Так или иначе, черный «феррари» он нашел и нацарапал на нем глаз. А ведь я не разрешала тебе брать эту машину. Может быть, именно тогда он и проследил за тобой и узнал, где я живу. Не знаю. Но охотился он не за тобой.
Я осталась на аллейке. Вдруг Алена действительно опаздывает и в ближайшее время должна появиться?
– Ты такая эгоистка.
Все полтора часа я просидела на скамейке, делая вид, что активно лазаю в телефоне. Но моя студенточка так и не соизволила объявиться. Уж не заболела ли? Тоже может быть, но почему-то подобная версия казалась мне неубедительной. Что-то тут не так.
– Знаешь, Генри, – Люси пересыпает снег с ладони на ладонь, – перед тем, как принять тебя, мы провели очень тщательную проверку. Просмотрели все заметки и статьи, где упоминалось твое имя. К сожалению, их оказалось не так уж много. Пожалуй, тебе пора остановиться и забыть про то, что ты звезда. Перестать думать, что на тебя напали из-за того, что ты такая знаменитая. Это уже утомляет.
Неужели я ошиблась и Алена все-таки втянулась в какую-то сомнительную компанию? Может, съездить к ней домой? Или, на крайний случай, позвонить Кире?
– Я возвращаюсь. – Генри поднимается и едва не падает. – Устала.
Ладно, посижу до конца занятий. Если девушка так и не появится, съезжу в Садовый поселок.
– Он хотел убить тебя, чтобы отомстить мне за что-то, что случилось давно, много лет назад. У таких психов собственная логика. Дело в том, что я совсем его не помню. А он скорее всего не помнит тебя. Каждый из нас становится порой всего лишь средством для достижения цели.
Студенты дружной гурьбой высыпали на улицу. Судя по тому, что они начали прощаться друг с другом и расходиться в разные стороны, со второй пары их отпустили.
– Жаль, что я с тобой познакомилась. Ты испортила мне жизнь.
Юля стояла в курилке и снова пыталась дозвониться. О, а вот и Вероника пожаловала.
Слезы щиплют глаза, и Люси сидит не шевелясь, словно примерзла к дереву.
Девушки принялись что-то живо обсуждать. Юля показывала на телефон, Вероника кивала и тоже что-то говорила. Похоже, она тоже не в курсе, где их приятельница. Уж не случилось ли с ней чего-нибудь?
– Все равно меня всегда тянуло к мужчинам, – говорит Генри, становясь в оставленный ими же след. – Сама не знаю, что на меня нашло. Иногда что-то делаешь просто из любопытства. С тобой, конечно, можно развлечься. В том мире, откуда я пришла, такие эксперименты обычное дело. Но только никто не придает этому большого значения.
«Милочка, неужели тебе на расстоянии передалось их беспокойство за приятельницу?»
– Откуда у тебя синяки? – спрашивает Люси, глядя в спину Генри, которая успела сделать лишь несколько шагов, но уже начала задыхаться. – Я знаю, ты помнишь. Ты все помнишь.
Я решительно встала и направилась к своей машине, чтобы съездить домой к Алене. Но не успела я сделать и двух шагов, как мой телефон зазвонил. Номер был незнакомый.
– А, синяки… Те, которые ты сфотографировала. – Генри зло втыкает палку в снег.
— Алло, — ответила я.
– Я знаю, что ты помнишь, – повторяет Люси. В глазах дрожат слезы, но голос звучит ровно и спокойно.
— Татьяна Александровна? — женский голос доносился как-то приглушенно и будто бы издалека.
— Да, слушаю вас.
– Он сел на меня. – Генри вонзает в снег вторую палку и поднимает ногу. – Этот псих с длинными курчавыми волосами. Сначала я приняла его за ту женщину, что чистит бассейн. Он уже и раньше крутился возле дома, когда я лежала. Я еще подумала, кто эта толстуха возле бассейна, а потом решила, что твоя прежняя уборщица заболела, и вместо нее прислали другую. И вот еще любопытный фактик. – Генри оборачивается, и Люси видит лицо, совсем не похожее на привычное. Сейчас оно другое. – Эта твоя гребаная соседка, алкоголичка, снимала через стекло. Она вообще фотографирует все, что у тебя происходит.
— Это Ирина Евгеньевна Рахимова.
– Спасибо за информацию. Думаю, ты не сообщила об этом Бентону, хотя он и потратил столько времени, пытаясь тебе помочь? Хорошо, что предупредила насчет фотографий.
— Здравствуйте, Ирина Евгеньевна. А я сегодня хотела вам позвонить.
– Больше я ничего и не помню. Только то, что он сел на меня. Я не хотела рассказывать. – Генри делает еще несколько шагов, останавливается, оборачивается. Лицо у нее белое и алое. – Знаешь, стыдно было признаться. Надо же, оказалась в постели с каким-то жирным психом. Мало того, он только посидел на тебе, и ничего больше.
— Татьяна Александровна, я хочу вам сказать, что вы можете прекратить свое расследование.
– Спасибо за информацию. Ты настоящий сыщик.
Я слегка растерялась. Неожиданно, однако.
– Уже нет. Хватит. Я ухожу. Улетаю. – Генри едва дышит. – В Лос-Анджелес.
— А почему?
Люси сидит на поваленном дереве, пересыпает снег с ладони на ладонь и смотрит на свои черные перчатки.
— Я сама во всем разобралась. Тут не было никакой секты. Насчет гонорара не беспокойтесь: переведу вам сегодня вечером.
– Ты не можешь уйти. Потому что уволена.
— Ирина Евгеньевна…
Генри не слышит.
— Всего доброго, — попрощалась женщина и отключилась.
– Ты уволена, – повторяет Люси.
Я стояла посреди аллеи и пялилась на телефон как баран на новые ворота. Да уж, судьба порой подкидывает неожиданные сюрпризы.
Генри вытаскивает ногу из снега и опирается на палку. Следы уходят в лес.
Естественно, о поездке в Садовый поселок речи уже не шло. С одной стороны, баба с возу — кобыле легче. Но с другой стороны — меня это насторожило не меньше, чем исчезновение Алены.
Ладно, отправлюсь в свой офис, а вечером все хорошенько обдумаю.
Глава 57
Эдгар Аллан Поуг неспешно прохаживается между прилавками, рассматривает выставленные образцы, снимает с крючка кобуру, читает надпись на упаковочном пакете и возвращает на место. Пальцы нащупывают патроны в правом кармане брюк. Кобура ему сегодня не нужна. Что дальше? Он не знает. Дни проходят, не оставляя ничего, кроме неясных воспоминаний о меняющемся за окном небе, то темном, то светлом. Он никуда не выходил, ничего не делал, только сидел в кресле, потел и смотрел на большой глаз, равнодушно взирающий на него со стены.
* * *
Сидя на диване и потягивая кофе, я размышляла о том, что произошло сегодня. Неожиданный и странный звонок Рахимовой не сказать что застал меня врасплох, но сильно удивил.
Приступы кашля, сухого и глубокого, повторяются все чаще, отнимая последние силы. Слезятся глаза, течет нос, ноют суставы. Поуг знает, что это все означает. У доктора Филпотта не хватило для него вакцины. Доктор Филпотт не оставил для него лекарства. О других подумал, а вот о нем, о том, кому оно действительно нужно, забыл. Выразил сожаление, посочувствовал, но вакцины не оставил. Никому в этом городе нет до него никакого дела. Доктор посоветовал заглянуть через неделю, но сказал, что ничего не обещает.
Да, я сама собиралась ей сегодня позвонить и сказать, что подозрения насчет секты совершенно беспочвенны.
«Может быть, во Флориде положение лучше?» – спросил Поуг. «Сомневаюсь – ответил доктор Филпотт, занимаясь своими делами и уже не слушая Поуга. – Вакцины нет нигде, а если вы ее где-то найдете, считайте, что вам крупно повезло, и тогда вам впору покупать лотерейные билеты. Лекарственный кризис общенационального масштаба. Запасы исчерпаны, и на ликвидацию дефицита уйдет три-четыре месяца. Проблема в том, что можно сделать прививку от одного штамма гриппа, но заболеть другим. Так что избегайте контакта с больными и заботьтесь о своем здоровье сами. Не летайте самолетами, воздержитесь от посешения спортзалов. В спортзалах много чего можно подхватить».
Может, Ирина Евгеньевна сама пришла к такому же выводу? Поговорила все-таки со старшей дочерью, вызвала на откровенность и решила свою проблему. Поэтому подумала, что не стоит больше напрягать частного детектива. Вариант, но что-то тут меня настораживало. Эффект неожиданности, что ли?
«Да, сэр», – ответил Поуг, хотя он никогда не летал самолетами и ни разу со школьных лет не был в спортзале.
Я еще раз прокрутила в голове разговор с клиенткой и поняла, что не дает мне покоя.
Приступ кашля настигает его с новой силой. На глаза наворачиваются слезы. Эдгар Аллан Поуг останавливается у полки с бутылочками, щеточками и прочими аксессуарами для чистки оружия. Нет, сегодня он ничего чистить не будет. Поуг идет по проходу, присматриваясь к посетителям. Выждав момент, когда в магазине никого больше нет, он приближается к прилавку, за которым верзила в черном готовится заменить образец на витрине.
Ее голос. Он звучал как-то… Механически, что ли. Безжизненно. Как у робота.
– Чем могу помочь? – Мужчине в черном за пятьдесят, у него бритая голова и вид человека, которого лучше не обижать.
Видать, у них в семье случилось что-то. А если так, то могли и всплыть причины странного поведения Алены. Как в той пословице: нет худа без добра.
– Слышал, вы продаете сигары, – выдавливает Поуг, сопротивляясь приступу кашля.
Если что-то серьезное, то общее, так сказать, горе могло и сблизить. И девчонка открылась матери. Тоже, в принципе, подходящее объяснение. Но все равно, что-то тут не так.
– Ха! – Верзила смотрит на него пристально, потом переводит взгляд на парик и снова буравит глазами. – Вот как? И где же вы это слышали?
Зазвонил лежащий на столе телефон.
– Слышал. – Что-то тянет его от прилавка, дергает за плечо, но тут кашель прорывается, и на глаза выступают слезы.
Я глянула на экран. О, это Киря. Только сегодня про него вспоминала.
— Привет, Киря.
– А вот курить вам, похоже, и не стоит. – За ремнем у продавца черная бейсболка, и на ней что-то написано, но что именно – не разобрать.
— Привет. Не отвлекаю?
– Это уж мне самому решать, – отвечает Поуг, пытаясь продышаться. – Я бы взял «Кохибас». Шесть штук. По двадцатке за каждую.
— Нет.
– «Кохибас»? Это что, винтовка такая? – невозмутимо спрашивает мужчина в черном.
— Тань, тебе знакома гражданка Рахимова Ирина Евгеньевна?
– Двадцать пять.
Я оторопела. Неожиданный поворот, однако.
– Понятия не имею, о чем вы.
— Да, это моя клиентка. А что?
– Тридцать, – говорит Поуг. – Больше не могу. Но мне нужны кубинские. Я их сразу определю. И еще я хотел бы посмотреть «смит-и-вессон». Вон тот. – Он указывает на образец. – Покажите его мне. «Кохибас» и револьвер.
— Ты сейчас дома? — вместо ответа спросил Кирьянов.
– Слышу. – Мужчина в черном смотрит мимо Поуга, как будто видит что-то у него за спиной, и тон его меняется. У Поуга снова возникает ощущение, что кто-то трогает его за плечо, настойчиво, требовательно.
— Да, дома.
— Через тридцать минут подъеду.
Он оборачивается, но за спиной никого нет – только стойки с оружием, полки с аксессуарами, боеприпасами и камуфляжным обмундированием. Поуг нащупывает в кармане патроны, думает, что было бы неплохо застрелить этого верзилу в черном, и поворачивается. Дуло пистолета смотрит ему в переносицу. – Как дела, Эдгар Аллан? – говорит продавец. – Я – Марино.
— Володь, да что случилось-то?
Глава 58
Но Киря уже повесил трубку.