Максим Шаттам

ХИЩНИКИ

Человек человеку волк. Плавт
Если к удовольствию от чтения вы хотели бы добавить музыкальную атмосферу, вот саундтреки, которые сопровождали написание этой книги:

— Красная линия Ханса Циммера;

— Молчание ягнят Говарда Шора;

— Мюнхен Джона Уильямса.

Добро пожаловать в мир этого повествования. Можете отправляться прямо сейчас… и выживать в ужасе этой войны.


Эджекомб, 2 января 2007
www.maximchattam.com


1

Небо цвета серого мундира удерживало солнечный свет, как полупрозрачная сетка, пропуская только тусклую блеклость.

Тысячи солдат ждали в своих палатках, кто-то играл в карты или в кости, сжимая в уголке рта окурок или зубочистку, другие разговаривали, сидя на деревянных ящиках.

Какие-то подразделения уже погрузились на судно и смотрели с борта на военные корабли, стоящие у набережной, ставшей теперь военным лагерем.

Ожидание изнуряло их.

Ожидание сигнала.

О том, что он прозвучал, сначала даст знать ропот, расползающийся от командного пункта или офицерской столовой. И спустя несколько минут тысячи сгрудившихся здесь людей придут в движение, подхватывая свое снаряжение.

Потом предстоит произвести построение. И двигаться на юг, где их в любом случае ожидает печальное будущее: или выжить под огнем, или погибнуть от него. Над портом нависало здание, в котором квартировали высшие офицерские чины: углы из красного кирпича, белые карнизы.

В большой комнате второго этажа лицом к окну стоял лейтенант Крэг Фревен и смотрел на массовое одноцветное сборище, полнившееся смехом, храпом, проклятиями, клубящееся вокруг деревянных бараков, над которыми весь день поднимался дымок от полевой кухни.

Фревен стоял, сцепив руки за спиной, его форменная рубашка едва не трещала на мощном мускулистом торсе. Это был внушительного вида офицер с пепельными волосами и широкими, литыми плечами. Грубость черт его лица с двухдневной щетиной смягчали тонкий нос и полные губы, придавая определенное очарование приближающемуся к своему сорокалетию мужчине. А искорки в ореховых глазах добавляли его внешности нечто незабываемое.

Он выслушивал начальника штаба Колина Тоддворса:

— Крэг, мы знакомы давно, будем же откровенны друг с другом: я знаю, что ты не в восторге от этого, однако у нас нет выбора. В Военной полиции недостаточно людей, поэтому каждый член твоей команды будет прикреплен к взводу или даже к роте.

Фревен, не шелохнувшись, ответил со свойственной ему невозмутимостью, скорее твердо, чем вежливо:

— Мы ничего не добьемся, Колин, если будем рассеяны по штурмовым взводам. Это заблуждение. Мы — следователи, а не солдаты.

Колин Тоддворс заговорил ровным тоном, чеканя слова:

— Я все понимаю. Только… времена меняются. Теперь ваше присутствие в группах поможет сохранить сплоченность, и это будет нелегко. Надо готовиться к кошмару. У кого-нибудь возникнут мысли о дезертирстве. И, если надо, вы должны будете помешать этому, станете вести жесткую борьбу по простым правилам. Как сотрудники Военной полиции вы имеете приоритет, но действуйте по согласованию с командованием соответствующего подразделения.

— Мое положение в ВП не предусматривает этого, — спокойно напомнил Фревен, — я не обязан быть сторожевым псом.

— К сожалению, это решаю не я. Но я позаботился о том, чтобы ты и твои люди, прикрепленные к взводам, высадились на берег не в первых рядах. К этому времени большие неприятности уже минуют…

— Короче, все уже решено, — холодно произнес лейтенант.

Прежде чем завершить беседу, начальник штаба разгладил усы:

— Ты будешь в роте Дрейка, в тыловом взводе. Вы пойдете на эсминце «Меч-рыба».

Фревен наконец повернулся лицом к своему командиру:

— Ты позволишь, чтобы я, по крайней мере, предупредил своих людей?

После десятисекундной паузы Тоддворс в знак согласия прикрыл веки. Глядя на этого здоровяка, он испытывал странное чувство — смесь отцовской любви и гипнотического воздействия. Фревен был единственным, у кого сохранялся интерес к расследованию. Большинству сотрудников Военной полиции нравилась роль, дающая им власть. А Фревен избегал подобных поручений, предпочитая расследования, какими бы неприятными они ни были. Он всегда добровольно отправлялся на осмотр трупа и бросался в погоню за преступником. Лейтенант практиковал свои, особые методы. Фревен единственный из военных обращался за разрешением на посещение занятий по психологии. Однажды Тоддворс понял, что тому нравится прикосновение к насильственной смерти. Не к той, что бывает на войне, которую он считал непристойной, но к смерти мрачной, сокровенной и таинственной. Тоддворс спросил Фревена о причине такого пристрастия и навсегда запомнил его ответ: «Потому что вся жизнь в итоге заключается в этом хрупком мгновении, когда одно существо решает предать смерти другое».

Когда в военной среде совершалось преступление, молча прибегал Фревен с горящими пытливыми глазами.

И теперь, стоя напротив своего лейтенанта, Тоддворс ощутил странное чувство, похожее на страх. Поступки этого человека с могучим телом определял слишком сложный характер.

Уже на пороге Фревен обернулся и спросил:

— Когда это предстоит?

Старший офицер покачал головой:

— Это решит штаб. Сейчас в море не те условия. Но… отплытие очень скоро, вот все, что я могу сказать тебе.



Крэг Фревен двигался, переступая через петли корабельных снастей, обходя группки ожидающих приказа солдат, сопровождаемый звуками губной гармошки и диссонировавшими с ними разнообразными возгласами. Люди убивали время. Он подошел к своей палатке, окруженной палатками своей команды. Маттерс, его молодой помощник с бугристым лицом — следствие угревой сыпи — и с такими длинными руками, что он не знал, куда их девать, сидел в стороне на складном табурете, листая журнал комиксов. Он был внимательным и преданным сержантом Фревена. Те, кого прозвали Близнецами, два покрытых веснушками рыжих парня, которых роднила только внешность, переговаривались, разглядывая стопку фотографий женщин, вырезанных из журналов сомнительного содержания.

Кевин Маттерс поднял глаза, провожая взглядом своего командира и ожидая, что тот к нему обратится. Но Фревен, ничего ему не сказав, исчез под навесом палатки, затянув веревкой служивший дверью полог. Лейтенанту требовалось поразмышлять, отступить, чтобы переварить информацию. Никогда не разговаривать с людьми в состоянии гнева — этому правилу он следовал неукоснительно.

Через брезентовую ткань внутрь палатки просачивался бледный свет, но его было недостаточно, чтобы заняться делом. Фревен зажег масляную лампу и опустился на складной стул лицом к столу, служившему ему бюро. Он взял ручку, открыл блокнот и быстро написал: «Моя нежная Патти, я возвращаюсь к тебе…» Опустил голову на ладонь и некоторое время пытался совладать с мыслями, которые теснились в его голове. Зачеркнул написанное, затем внезапно вырвал из блокнота и смял лист. И на чистом листе заново, уже не прерываясь, написал:


Сладкая моя, ты помнишь настенные часы в нашей комнате в доме твоей мамы? Навязчивый стук их маятника, напоминающий о времени, исчезающем при бессоннице, о которой ты так часто говорила мне? Шум жизни в лагере отдается у меня в ушах с таким же неотвязным упорством. Почти с тревогой. Здесь всех одолевает животный страх.
Мы ждем приказа о великом отплытии к земле, где ожидается самая головокружительная коммерческая операция: обмен наших жизней. Взять чьи-то жизни для того, чтобы спасти наши. Для того чтобы навязать свободу. Мы прокляты, дорогая! Зло, которое мы совершаем, так велико, что я задаюсь вопросом, не перейдет ли это проклятие на грядущие поколения.
В прошлое воскресенье, сопровождая груз продовольствия из офицерской столовой в деревню, я встретил двух ребятишек. Мне было стыдно на них смотреть. Стыдно за нас. За историю, которую мы вдалбливаем в их головы. Вся эта цивилизация, весь этот прогресс, эти обещания прибыть к ним для разрешения наших дрязг с помощью бойни. Знаешь ли ты, что большая часть наших людей даже не знает, зачем мы отправляемся на войну. Я уверен, что в той стороне, куда стреляют наши пушки, дело обстоит, точно так же!
Прости меня. Сегодня мне не удается написать то, что следует, чувства слишком обострены, и я прошу извинить меня. Постараюсь написать сегодня вечером или завтра утром. Мне не хватает тебя.
Но ты и сама это знаешь.
Твой Крэг.


Фревен отложил ручку, сложил исписанный лист втрое, проверив перед этим, не пачкают ли чернила пальцы. Затем он вложил письмо в конверт и написал на нем имя: «Патти Фревен», не добавив, однако, адреса. После этого открыл металлический чемоданчик зеленого цвета. Внутри, под защитой толстого покрывала, хранилось почти шесть десятков таких же конвертов: с указанием того же адресата, но без его адреса. Бумага некоторых пожелтела, похоже, они пролежали в чемоданчике многие месяцы. И это письмо добавилось к остальным.

2

Пробуждение ото сна походило на выныривание из воды после долгой задержки дыхания. Энн Доусон выплыла из своих сновидений, обретая дыхание: никаких чувств и ориентиров. Она увидела стены, а потолок встал на место.

Она находилась в… в…

В своей комнате, в санчасти.

Она уснула в кровати, съев суп, с романом в руке. Горел свет… Нет, не на столике у изголовья. Она не помнила, когда его погасила. Лампочка в коридоре освещала вход в комнату. Здесь кто-то есть, голос вытаскивал ее из ночи.

Рука, еще лежавшая у нее на плече, скользнула на спину.

Лицо, шепот.

— Энн… Энн, проснись.

Толстые щеки, широкие брови, жесткие длинные волосы. Короткая тень из китайского театра. Кларисса. На ней была белая форма с красным крестом. Энн силилась собраться с мыслями. Сколько все-таки времени? Ей казалось, что она поспала не больше двух часов.

— Там внизу какая-то суета, — сообщила Кларисса. — Что-то произошло.

— Что же? — произнесла Энн сонным голосом.

— Не знаю, поднялась Военная полиция, лагерь еще спит.

Энн размяла затекшую от усталости шею и всмотрелась в стрелки будильника. Половина второго ночи.

— Только что пришли предупредить нас, им не нужен врач, а только носильщик-санитар, это не к добру.

Энн откинула одеяло, обнажив изящные бедра, дрожащие от холода.

— Извини, что бужу так рано, — проговорила Кларисса. — Но ты просила предупредить, если Военная полиция отправится на свое жуткое дело. Я думаю, что это тот самый случай.

Энн кивнула:

— Я знаю. Спасибо…

Она встала и прошла в угол, желая освежить лицо над фаянсовым тазиком. Вдоль нижнего края зеркала была приклеена строка, вырезанная из книги: «Нет ничего неизменного. По крайней мере, человек сам себе хозяин». Энн перечитала эти слова в тысячный раз и подула на руки, чтобы блестящие брызги попали на зеркало.

Она на мгновение взглянула на себя, массируя свое тонкое, а сейчас опухшее от усталости и недосыпания лицо. Ее светлые волосы вились возле висков, опускаясь ниже плеч.

— Где это происходит? — поинтересовалась она.

— На крейсере «Чайка», — ответила Кларисса.

— А кто приходил сюда, ты его знаешь?

— Нет, но, кажется, это серьезно. Солдат, который приходил сюда, был бледен, как полотно. И он просил, чтобы все осталось в тайне.

Энн облизнула губы. Серьезно, подумала она. Нельзя терять время. Она схватила свою белую блузу, форменную юбку и быстро оделась.

— Спасибо, Кларисса, можешь идти вниз. Дай мне четверть часа на сборы санитаров. И, пожалуйста, никому ни слова обо всем этом.



Энн вышла из здания и двинулась через палаточный лагерь, ориентируясь по фонарям. В плотном тумане, опустившемся на базу, огни окружал размытый ореол. Медсестра дошла до набережной, на которой громоздились тюки со снаряжением, продовольствие и боеприпасы в ящиках. Бараки выстроились наподобие ларьков с картошкой фри, которые стоят летом на пляже, с той лишь разницей, что вместо запаха горелого масла здесь царил запах страха. Гнетущего страха, который стискивал внутренности солдат, вызывая у них рвоту, из-за чего над портом висело омерзительное зловоние.

Туман постепенно рассеивался над подернутой рябью водной поверхностью в нескольких метрах внизу.

Стали видны массивные трубы, тросы, вымпелы, орудийные башни, стволы пушек, внушительные конструкции морских гигантов, уходящие ввысь над корпусами кораблей.

Энн различила трап, ведущий на «Чайку», благодаря группе людей, которые держали в руках масляные лампы и электрические фонарики. Приблизившись, она разглядела силуэт офицера ВП на первых ступеньках трапа: короткие взъерошенные волосы, квадратный подбородок, мощные плечи, фигура богатыря. Он увлеченно беседовал с двумя вооруженными часовыми и морским офицером. Рыжий солдат с повязкой ВП на руке держался поодаль вместе с очень молодым сержантом, также надевающим полицейскую повязку.

Энн отдышалась, выпрямилась и уверенным шагом вышла из тени.

— Добрый вечер, — тихо сказала она.

Сержант вздрогнул и тотчас же пристально посмотрел на нее.

— Мне сказали, что я нужна вам, — прибавила медсестра.

Офицер Военной полиции прервал разговор и повернулся к ней.

— Что вы здесь делаете?

Энн подняла брови, и лицо ее приняло удивленный вид.

— Я все время работала в санчасти, и мне приказали срочно прийти сюда.

Офицер внезапно показался ей уставшим. Кивая, он быстро сказал:

— Мне нужны носилки и двое мужчин, чтобы их нести! Но не медсестра!

Между тем Энн прочитала имя на его куртке цвета хаки. «К. Фревен». Она захлопала глазами. Лейтенант Фревен. Тот самый, который арестовал более тридцати убийц. Никто по-настоящему не интересовался его подвигами. Кроме Энн. Как случилось, что она его не узнала? Она много слышала о нем, о том, какие методы расследования он использовал. Его называли тщеславным, своенравным, замкнутым и отважным. Теперь представилась прекрасная возможность самой убедиться, так ли это на самом деле. И она не могла ее упустить.

— Что-то я не так поняла, — проговорила она, стоя на месте.

Но она чувствовала, что лейтенант не намерен пускать ее на корабль. Кларисса не преувеличила: кажется, дело действительно серьезное. И, оказавшись в затруднении, Энн решила разыграть новую карту.

— Мужчинам, которые вам нужны, я велела принести одеяла, чтобы прикрыть тело, или этого не надо?

На этот раз Фревен спустился на одну ступеньку вниз.

— Кто вам сказал про тело? — забеспокоился он.

Энн не мигая смотрела на него, мысленно оценивая, хорошо ли она держится и уверена ли в себе.

Он любит логические умозаключения и аргументацию. И что особенно важно — он любит окружать себя медиками! В своих расследованиях он пользуется разнообразными знаниями!

— Военная полиция в два часа ночи приказала мне привести санитаров с носилками, и именно вы, лейтенант, сейчас находитесь здесь. Сомневаюсь, что человека будят в такой час, если речь идет о пьяном солдате или о часовом, сломавшем лодыжку при патрулировании. Я ошибаюсь?

Молчаливое замешательство, последовавшее за этим, подтвердило, что она попала в точку.

— Маттерс, — обратился к сержанту Фревен, — идите и найдите мне эти проклятые носилки. — Потом он снова повернулся лицом к медсестре. — Пойдемте, может быть, вы сможете прояснить что-нибудь насчет того, что ждет нас внизу.

Энн с трудом сдержала радость. Ей удалось. Маттерс вздохнул у нее за спиной.

— Начиная с этого мгновения, то, что вы увидите или услышите, должно остаться в тайне, — предупредил Фревен. — Вам ясно?

— Конечно, ясно.

Движением головы он пригласил ее следовать за ним, и они стали подниматься, миновав несколько уровней, пока не ступили на верхнюю палубу крейсера.

— Как вас зовут? — осведомился лейтенант.

— Энн Доусон.

В тумане порта ударил колокол.

Энн никак не могла прийти в себя.

Теперь надо сконцентрироваться, быть точной, четкой. А главное — внимательно относиться к тому, что она сама собирается сказать. Не идти слишком быстро. Быть сдержанной. Но крайне деловой! Что может быть такого серьезного на этом корабле?

И только на борту «Чайки» она заметила, насколько бледен сопровождающий их морской офицер.

А когда внимательно пригляделась, поняла: он дрожал.

Далекий колокол ударил еще раз. И люк за ними закрылся.

3

Лестница, которая вела в чрево крейсера, оказалась крутой, металлические ступени усиливали эхо шагов, ступенька за ступенькой, все ниже и ниже.

Крэг Фревен прошел через металлическую дверь, повернул в лабиринт узких ходов, освещенных бледными фонарями, ни на метр не отставая от офицера, который быстро шел впереди.

На судне было тихо, ни шепота, ни гудения двигателя, ничего не отдавалось в коридорах с тянущимися над головой трубами.

Фревен почти двадцать лет служил в армии, в ВП. Его логический ум и честолюбие позволили ему быстро подняться по служебной лестнице и возглавить собственную команду. Он занимался в основном неприятными, скверными делами: драками между солдатами. Иногда нападениями. И время от времени убийствами. Он знал свою работу. Знал армию и ее особенности, ее суровость. Все было функционально, организованно. В своих расследованиях он использовал очень много средств. Большинство раскрытых им преступлений объяснялось одним и тем же — намерением применить силу, переросшим в насилие. Реже случались изнасилования, повлекшие за собой убийства. Что до гомосексуальности, она вызывала искры в армии. Преобладание мужчин и культ мужественности были здесь единственной религией, допустимой и поощряемой.

На этот раз свидетель — дежурный офицер, который обнаружил тело, — был насмерть перепуган. Он потерял самообладание и убежал, охваченный безумием, описывая получеловека, полузверя, вопя, что на борту дьявол. Старший офицер сразу же отправил его в судовой медпункт, не думая о соблюдении тайны. Но среди охраны поползли слухи. И тогда офицер решил сам доложить о случившемся. Он так и не обрел равновесия.

Он предупредил Фревена: «Приготовьтесь: то, что вы увидите внизу, — это… невероятно. Это… дьявольщина! Надо найти виновных, и побыстрее!»

Фревен вспоминал эти слова, пока они все ниже опускались в глубины крейсера. Офицер упорно повторял слово дьявольщина, у него было время, чтобы выбрать именно его. Он говорил о виновных во множественном числе… Что же все-таки может ждать их внизу?

Офицер Кулидж замедлил шаг посреди длинного коридора и остановился перед закрытой дверью. Ее очертания едва угадывались в темном пятне между двумя удаленными одна от другой лампочками.

Кулидж повернулся и, положив руку на холодную ручку двери, ждал, пока подойдут Фревен, Энн Доусон и Клаувиц.

— Мадемуазель, вам бы следовало подождать…

— У меня крепкие нервы, — твердо сказала Энн, заметив капли пота на лбу офицера.

Кулидж не стал настаивать и только поджал губы. Он повернул ручку и толкнул дверь.

Взглянув на своего солдата, Фревен ему приказал:

— Вы останетесь здесь, чтобы никто не вошел, кроме Маттерса.

К большому удивлению Фревена, внутри было темно. Ни малейшего источника света.

— Это вы погасили свет? — сразу спросил он.

— Нет, все было точно так же, когда его нашли. — Дрожащий голос морского офицера отдавался эхом в большом помещении. — Я нажал выключатель и, уходя, выключил свет.

Фревен переступил порог и сделал несколько шагов, прежде чем остановиться.

Тут зажглись тусклые лампочки.

Появились скамьи и столы, этажерка со столовыми приборами и длинная стойка. Столовая, понял Фревен. В которой одновременно могут обедать человек сто.

Посредине зала покачивались четыре конечности. Человеческое тело в мундире цвета хаки, на котором выделялись зловещие пятна. С головой чудовища. Два больших черных глаза, изогнутые рога, влажная морда. С оторванными губами, чтобы была видна устрашающая челюсть. Казалось, что этот минотавр плавает в воздухе.

Энн подавила крик, закрыв рот руками.

Труп удерживался на двух подвешенных на металлических балках крюках для мясных туш, вонзенных в его плечи.

Фревен медленно приблизился, не веря своим глазам.

— Осторожно, смотрите под ноги! — вскрикнул Кулидж.

Лейтенант опустил глаза и вовремя увидел лужу крови. Он задержал шаг, проклиная себя. Это было непохоже на него, обычно очень педантичного. Его внимание вернулось к человеку-зверю. Никогда Фревен не видел ничего подобного. Жертву обезглавили; голова какого-то животного была плотно и точно пригнана к шее. В этом месте кровь залила всю кожу. Весь верх мундира был ею пропитан.

— Я предупреждал вас, — сказал Кулидж с чуть большей уверенностью, как будто тревога других прибавила ему бодрости. — Надо скорее арестовать этих свиней.

Фревен нахмурился.

— Почему вы решили, что это дело рук нескольких человек? — спросил он.

— Ну… Кража тела требует организации, я не представляю, чтобы один человек был способен…

— Украсть тело? — повторил Фревен. — Я вас не понял.

— Да это же очевидно! — Кулидж указал на труп. — Эта кража совершена в морге, весьма сомнительная шутка.

Энн наблюдала за реакцией следователя, удивившись такой теории. Фревен посмотрел на морского офицера.

— Хотел бы я согласиться с вашими оптимистическими рассуждениями, — медленно проговорил он, — но речь придется вести не о краже трупа. Боюсь, что это убийство.

На лице Кулиджа появилась судорожная улыбка.

— Нет, конечно, нет, наконец, это… нет. Кто смог бы совершить… подобное? Мы здесь на военном судне, а не в психушке! Смотрите! Это голова… козла! Это творение группы весельчаков с сомнительным чувством юмора, и знаете почему? Потому что убийца не сделал бы этого! Ну это же очевидно! Голова козла, это смешно!

— Барана, я думаю, — тихо сказала Энн. — Это голова барана.

Не глядя на нее, Фревен обошел вокруг трупа, не обращая внимания на Кулиджа. В стороне, между двумя столами, застыла большая лужа крови. Многочисленные ярко-красные потеки и капли на полу давали понять, как жизнь покидала это тело вместе с кровью, выходящей под напором из вскрытых вен и артерий. Обходя труп, лейтенант рассматривал и запоминал детали. На его лице не дрогнул ни один мускул, однако его левая рука нервно сжималась в кулак и разжималась.

После кругового осмотра Фревен сел за стол, чтобы рассмотреть кровавую картину целиком.

Крюки были вставлены под лопатки.

— Ночью дверь закрывается на ключ? — спросил он, не отворачиваясь от трупа.

— Нет, здесь нечего бояться, ведь все спят, — ответил Кулидж. — У меня четверо часовых, несущих караул на палубе, это правило введено нашим капитаном во время войны, но внутри только двое, больше нет необходимости. В данное время на борту находятся три роты, это почти на шестьсот человек больше обычной численности экипажа, конечно, дьявольское количество, но с ними их офицеры. И если бы была потасовка, они бы услышали.

Фревен указал на руки жертвы, вымазанные кровью:

— Вы хотите сказать, что они не смогли бы драться, не обнаружив себя?

— Ну… поблизости нет кают, по крайней мере, это не могло бы продолжаться долго. Часовой проходит по этому коридору примерно каждые пятнадцать или двадцать минут. — Кулидж заколебался, а затем с сожалением добавил: — Вы убеждены, что это убийство, не так ли? Что же это, по-вашему, за такая извращенная ссора?

Фревен быстро взглянул на офицера. Тот был все-таки не в своей тарелке, разрываемый между строгими военными принципами и безумной гипотезой, которую ему хотят навязать. Любой ценой он хотел рационально объяснить этот ужасный спектакль. Фревен решил больше его не щадить.

— Вам приходилось когда-нибудь видеть двух дерущихся мужчин, один из которых водружает баранью голову на тело другого, побежденного?

Кулидж не ответил. Энн отошла назад, чтобы лучше рассмотреть общий вид. Она засунула руки в карманы своей блузы, прижав их к телу, как будто ей было холодно.

Кулидж нахмурился, все еще сомневаясь.

— Так вы… действительно думаете, что это убийство? — проговорил он, не успокаиваясь.

Немного подумав, Фревен ответил:

— На полу очень много крови. И брызги. Это говорит о том, что сердце еще билось, когда были вскрыты артерии и вены. И это, простите, не труп, похищенный из морга.

Кулидж замолчал, перебирая факты и никак не желая согласиться с ними.

— Хуже того, это преднамеренное убийство, — прибавил Фревен.

— Как?.. — пробормотал морской офицер.

— У вас на борту есть бараны? Поскольку голова свежая, это очевидно. Подойдите.

Стоявший у входа в столовую Кулидж выпрямился и, не двигаясь, положил руки на пояс. Не став настаивать, Фревен продолжил развивать свою мысль:

— Ночной дежурный при каждом проходе заглядывает в этот зал?

— Нет… Они всегда патрулируют только коридоры, разные уровни, помещения, но столовую проверяют только в начале, в середине и в конце дежурства. Я расспросил двух матросов, которые патрулировали судно сегодня ночью. Один из них проверял столовую в двадцать два часа, а потом только в час ночи.

— Это дает нам три часа. Тип, который совершил это, хорошо знал распорядок, действующий на вашем судне.

Лейтенант скрестил руки на груди, размышляя над тем, что видел.

— Вы действительно уверены, что он был жив? — с сомнением сказал Кулидж.

— Посмотрите на удаленность от трупа брызг на полу. Добрых полтора метра, а то и два. Сердце билось, оно проталкивало кровь в тело, которому были нанесены глубокие раны. Сердце продолжало биться, качая всю эту кровь и выбрасывая ее…

Фревен встал из-за стола и, отступив на три шага назад, указал на большую красную лужу недалеко от входа.

— Жертва была застигнута здесь, между столами.

Энн внезапно приблизилась и присела на корточки, желая рассмотреть то, что она только что заметила.

— Здесь какие-то буквы, — проговорила она.

Фревен наклонился, чтобы их разглядеть. За большой лужей следовал ряд маленьких лужиц и полосы, тянувшиеся до места, где висело мертвое тело. Его волокли или неумело несли. Энн показала пальцем на два кровавых развода:





— ОТ… — громко произнесла она. — Это начало слова?

— Или инициалы, — заметил Фревен.

Энн втянула носом воздух, это помогало ей сохранять спокойствие. В начале своей деятельности в качестве медсестры она думала, что привыкнет к виду крови. Она ошибалась. Она научилась стойкости, развившейся при работе с открытыми ранами, но поняла, что на самом деле так и не привыкла к виду крови. И приняла это как должное. Некоторые из ее коллег не испытывали никаких чувств при виде крови, Энн их жалела. Они определенным образом дистанцировались от того, что видели или делали, забывая о самом главном — о жизни. Когда из тела вытекает кровь, это уходит жизнь, в чистом виде кровь — это основа души, и каждая капля сверкает, как знамя жизни. Энн развила в себе особое отношение к крови. Каждое столкновение с ней было работой над другими и работой над собой. А так как такая борьба происходила постоянно, ее восприятие крови не менялось, Энн считала: что касается профессии, она на своем месте.

— Он хотел оставить сообщение, чтобы обнаружили его убийцу? — спросила она.

Фревен молчал.

— Вы не верите? — удивилась она. — У него руки в крови и кончики пальцев тоже.

Лейтенант покачал головой.

— Мисс Доусон, — мрачным тоном заговорил он, — в таких случаях человек паникует, ужас раздирает его так же, как нож, вонзаемый в тело, разрывает кожу, мускулы, вены, артерии, голосовые связки. Кровь начинает стекать внутрь, в трахею, и вытекает наружу. Человек ощущает как боль, так и ужас, открывая дорогу смерти, которая рассекает его пополам. В подобном случае никто бы даже не подумал оставить указание на своего убийцу. Поверьте мне, никто. Так случается только в романах. А на самом деле есть только бульканье, страдание и неимоверный страх.

— Тогда что это такое? Вы же видите, что это не случайные метки!

Он открыл перед ней ладони, как бы констатируя очевидное.

— Это написал сам убийца.

Энн нахмурилась.

— Почему же он сделал это? — Она повернулась и указала на пол. — Надпись почти скрыта под скамьей.

— Я не знаю. Это случайность, вот и все.

Последнюю фразу лейтенант произнес рассеянно, его внимание уже переключилось на что-то другое. Он направился к стене и показал на ночник. Лампочка была разбита, и на полу блестели осколки стекла.

— Это здесь они, должно быть, дрались? — подал голос Кулидж.

— Нет, здесь нет крови, — возразил Фревен. — И я не думаю, что они дрались. Мне кажется, что жертва пришла сюда ночью с определенной целью. Было совершенно темно, так как ночник оказался разбит. Почему он не зажег большие лампы? Чтобы его не обнаружил патруль?

Кулидж сделал знак, что он не согласен.

— Нет, дверь запирается плотно, и свет через нее не проходит, он мог спокойно включить освещение, не опасаясь, что его заметят.

Фревен принялся размышлять вслух:

— Тем не менее жертва вошла в полной темноте и осталась здесь. Она даже прошла несколько метров вперед, вот сюда. — Он указал пальцем на лужицу и капли крови. — Либо этот парень хотел остаться в темноте, либо он не знал, где находится выключатель.

— Чужой человек на корабле?

Фревен медленно кивнул и продолжил:

— Убийца появился у него за спиной внезапно. Все капли примерно в одном месте, это произошло довольно быстро, жертва не сопротивлялась, она была застигнута врасплох.

— Ему подстроили ловушку… — вставила Энн.

— Может быть. Он пришел сюда, потому что его позвали. Убийца подготовил свое нападение, разбив лампочку.

Вмешался Кулидж, уверенно сказав:

— Убийца погасил свет, когда уходил отсюда!

Фревен обвел глазами столовую.

— В помещении нет ни одного укромного уголка, даже под столами все хорошо просматривается, так что здесь никто не мог спрятаться, его было бы видно даже от входа.

— В конце концов, я не понимаю вашего упорства, лейтенант! Свет все-таки мог здесь гореть! — гнул свое Кулидж. — Если это действительно убийство, то, наверное, двое мужчин, которые, конечно, знали друг друга, что-то не поделили между собой, и когда один из них повернулся на мгновение к другому спиной, все и произошло!

Фревен указал подбородком на осколки ночника:

— Почему же тогда разбита лампочка? Это сделали для того, чтобы в столовой была полная темнота. Чтобы его не смогли увидеть, надеясь броситься на беднягу, который осмелился прийти сюда, и вонзить нож ему в шею. И тот, кто разбил лампочку, знал, что жертва войдет и не зажжет свет. Не знаю почему, но он это знал!

Открылась дверь, и на пороге появился Маттерс.

— Лейтенант, носилки уже здесь…

Он осекся, увидев труп с головой зверя.

— Входите, Маттерс! — приказал Фревен.

Молодой сержант подчинился, стараясь не смотреть на висящее на крюках «существо».

— Маттерс, помогите мне осмотреть помещение, я хочу убедиться, что здесь ничего не осталось незамеченным. Энн! — Медсестра резко поднялась и повернула к нему голову. — Присоединяйтесь к нам, посмотрите под столами.

Они приступили к осмотру. Удивившись, что ее выбрали, Энн испытала определенное облегчение. Это позволило ей перевести дух и направить мысли с трупа на что-то другое.

Везде было чисто, все тщательно привели в порядок. Дверь вела в соседнее помещение — огромную кухню и подсобки. Они не нашли там ничего примечательного. Фревен не скрывал разочарования.

— Маттерс, скажите Клаувицу, чтобы он разбудил в лагере Форрела, и вместе как следует обследуйте кухню. Переверните все, проверьте стенные шкафы, мебель, не забудьте мусорные баки. Этот тип, конечно, не мог обезглавить человека, не имея инструментов, а затем он от них избавился.

Маттерс кивнул и вышел в коридор.

— Если он заранее замыслил нападение, может быть, он принес с собой оружие, — предположила Энн.

В осмотре трупа для нее не было ничего отталкивающего, напротив, это могло освободить ее от тревоги. От страдания, связанного с убийством. Ничего общего с ранами войны. В данном случае каждая капля крови напоминала о своевольном действии, доставлявшем определенное удовольствие. Вплоть до замены человеческой головы бараньей.

— Если он готовил свое действие именно в этом месте, мисс Доусон, это вызвало бы массу хлопот. Пойдемте со мной, я хотел бы, чтобы вы осмотрели труп поближе и поделились со мной вашим профессиональным мнением.

Она сделала глубокий вдох и пошла за ним уверенной, как ей казалось, походкой.

Фревен поднялся на скамью, стоявшую рядом с ногами висящего человека, и предложил медсестре встать на скамью напротив. Сантиметрах в десяти от мертвого тела.

— Посмотрите на шею, — попросил Фревен, — кожа разрезана в нескольких местах. Создается впечатление, что рука дрогнула и отклонилась в сторону.

Энн обратила внимание на жировую складку кожи. Кровавые комки свисали по краям. Кожа была искромсана ударами, свидетельствующими о жестокости нападения. Ни одного аккуратного и точного движения, но лишь последовательность плохо исполненных надрезов для медленного убийства с причинением диких страданий. Энн привыкла к виду жутких ран, это ее профессия. Однако ей не удавалось отделаться от мысли об обстоятельствах этой смерти, от мысли о мучениях.

И она хорошо знала почему.

Она пришла сюда не случайно. Она долго ждала этого момента. Столкновения с… убийцей.

— Голова барана не должна держаться сама по себе, — сказала она, наклоняясь, чтобы осмотреть затылок. — Я вижу металлический предмет, может быть, нож или вилку, помещенную сюда, чтобы скрепить две части. Я…

Она прикрыла веки, чтобы сосредоточиться. Ее сердце билось быстрее, чем обычно.

Чья-то рука коснулась ее локтя. Она тотчас же открыла глаза. Это был Фревен.

— Хватит, спускайтесь.

— Нет, я хочу…

— Не упорствуйте, Энн, спускайтесь.

Он дал знак вернувшемуся Маттерсу подойти и помочь медсестре. Затем лейтенант снова поднялся на скамью и осмотрел мертвеца. Он заметил под мундиром цепочку.

— На них обычно носят жетоны, — пояснил он, осторожно вытаскивая ее, чтобы прочитать идентификационные данные. — Его зовут… Фергюс Росдейл… двадцать пять лет.

Фревен спустился и встретил разочарованный взгляд медсестры. Она хотела быть еще полезной, доказать свою значимость.

— Пусть внесут носилки, — обратился он к своему сержанту. — И проводите мисс Доусон в санчасть. Она достаточно насмотрелась. Телом займемся позже.

Энн разомкнула губы, намереваясь протестовать, но прочитала решимость на лице Фревена. Приказ лейтенанта не допускал никаких возражений.

Щелкнув языком в знак того, что он все принял к сведению, Маттерс помедлил, прежде чем удалиться.

Фревен все еще смотрел на качающийся труп.

— Все… нормально, лейтенант? — осмелился спросить сержант.

— Да, — ответил Фревен, едва двинув уголками губ.

Маттерс засомневался, не поверив ему на слово. Он хорошо видел: у лейтенанта что-то не складывалось. Он и сам был не в своей тарелке. Сержант поднял глаза к человеку с головой барана.

Красные десны блестели при резком свете. Маттерс почувствовал, как сердце сжимается в его груди. Появилась мысль, вызвавшая дурноту: если у жертвы вид монстра, на кого же тогда похож убийца?

4

Улей — так они называли свой штаб. Везде, где они появлялись, первостепенной задачей для Фревена и его людей было найти идеальное место для собраний Улья. Как только начиналось расследование, в этом месте слышался постоянный гул голосов: там оценивалась и сортировалась информация, разрабатывались направления поиска, на стендах из пробкового дерева и на досках представлялись данные — и все это в теплой атмосфере с ароматом кофе.

Улей составляли большая, главная, палатка площадью примерно пятьдесят квадратных метров и четыре палатки меньшего размера, соединенные с нею брезентовыми переходами и служившие то ли офисами, то ли дополнительными спальнями. Допросы, по требованию Фревена, проводились снаружи. В самый первый раз он объяснил Маттерсу, что порой бывает полезно вывести солдата из равновесия, особенно ребят не робкого десятка, — увести их в лес, подальше от взглядов товарищей. И там, изолированный от всех, в ожидании самого худшего, человек теряет самообладание.

Продолжалась ночь, горели фонари, подвешенные на металлическом каркасе Улья, и впечатляющая тень Фревена ложилась на пол сумрачным зеленоватым ковром.

На складных табуретах сидели семь сотрудников Военной полиции, и среди них Клаувиц и Форрел, рыжие парни крепкого сложения. Маттерс стоял, готовый в любой момент ассистировать командиру.

Лейтенант Фревен взял мел и на одной из досок написал имя жертвы.

— Фергюс Росдейл, — заговорил он. — Он числился в роте Голда, во втором взводе. Обычный солдат. Найден мертвым в час ночи. Ему перерезали горло и отсекли голову. Уточняю: голова не найдена.

Без лишних подробностей он описал баранью голову, затем остановился на уликах, найденных на месте преступления.

— Теперь, когда известно, кто он, мы знаем, что Фергюсу Росдейлу нечего было делать на «Чайке», он и не должен был подниматься на борт этого судна. Либо он воспользовался помощью патруля, либо он знал часового, а может быть, подкупил его. Вы можете ответить на вопрос, — Фревен написал на доске: «Каким образом Росдейл оказался на борту „Чайки“»? — Я думаю, что убийца ждал его в темноте. Он перерезал ему горло сразу же, как только солдат вошел в столовую. Он не поленился разбить лампочку, чтобы Росдейл оказался в полной темноте, значит, убийца знал, что солдат, войдя, не станет зажигать свет. Почему?

Фил Конрад, самый старший член команды — ему было под пятьдесят — подался вперед на своем табурете.

— Может быть, у них была встреча.

— Почему в темноте? — прибавил Бейкер, мускулистый брюнет.

— Это было любовное свидание, — заметил Донован, новичок ВП.

— На корабле? — удивился Конрад, почесывая седой висок.

— Кто знает? Росдейл прятался, может быть, он ждал… мужчину?

— Может быть, его привели неблаговидные намерения, — предположил Ларссон, еще один гигант в команде. — Встреча для получения наркотиков или чего-то еще. Он мог быть на корабле не первый раз!

Фревен свистнул, чтобы умерить энтузиазм своих людей. Он подождал несколько секунд, чтобы добиться их внимания, а затем написал: «Как убийце удалось заманить Росдейла туда, где он его поджидал? Каким образом он смог убить его в темноте?»