Бывший полицейский повернулся к своему бывшему другу. Было видно, как искренне он сожалеет о драке.

— Что в этом плохого?

— Иисус учил нас, что жестокость недопустима. «Но кто ударит тебя в правую щеку твою, обрати к нему и другую».

— Да уж. Если кто и повернул к врагу другую щеку, то это был я.

Дональд хмуро взглянул на Фина.

— А как же старое правило «око за око»?

Священник отхлебнул шоколад с виски:

— Как говорил Ганди, око за око — так все люди на Земле ослепнут.

— Ты что, правда во все это веришь?

— Да. И будет хорошо, если ты научишься это уважать.

— Я никогда не буду уважать то, во что ты веришь. Только твое право верить в это. А ты уважай мое право не верить.

Дональд наградил его долгим взглядом. Тлеющий торф освещал половину его бледного лица, вторая оставалась в тени.

— Ты сам решил не верить, Фин. Из-за того, что случилось с твоими родителями. Это не значит, что ты на самом деле не веришь.

— Я скажу тебе, во что я верю, Дональд. Я верю, что Бог Ветхого Завета и Бог Нового — это разные боги. Как примирить жестокость одного и проповеди другого о любви и мире? Надо выбирать то, что тебе подходит, и игнорировать то, что не нравится. Вот и все. Вот почему в христианстве так много течений. Католики, мормоны, баптисты, евангелисты, свидетели Иеговы… Только на одном нашем острове пять протестантских сект!

Дональд яростно потряс головой.

— Люди слабы, Фин. Они всегда будут спорить и ссориться. Вера — вот ключ ко всему.

— Вера — костыль для калеки. Вы с ее помощью маскируете противоречия. И даете легкие ответы на трудные вопросы, — Фин наклонился вперед. — Когда ты ударил меня, это шло от сердца, а не от веры. Это был настоящий ты, Дональд. Ты следовал инстинктам. Конечно, ты искренне хотел защитить свою дочь и внучку.

Священник с иронией хмыкнул.

— Мы поменялись ролями. Верующий бил, неверующий подставлял щеку. Тебе нравятся такие вещи, — голос его звучал горько. — Это было неправильно, Фин. Я не должен был так поступать. Это больше не повторится.

— Конечно, не повторится! Следующий раз я дам сдачи. Предупреждаю: я дерусь не по правилам!

Дональд не смог удержаться от улыбки. Он допил кружку и несколько секунд смотрел в нее, как будто там можно было найти ответы на все вопросы Вселенной.

— Хочешь еще?

— Шоколада или виски?

— Конечно, виски. У меня есть еще бутылка.

Фин протянул ему свою кружку:

— Можешь наливать, сколько хочешь!

Дональд разделил то, что оставалось в бутылке. Виски, выдержанный в бочках от шерри, легко скользил в горло и согревал изнутри.

— Что с нами случилось, Дональд? Мы же были друзьями. В школе все к тебе прислушивались. Ты был для нас героем, примером для подражания.

— Я был довольно плохим примером!

Фин покачал головой:

— Нет. Конечно, ты делал ошибки. А кто не делал? Но было в тебе что-то, чего не было у всех нас. Ты был внутренне свободен, и отношения с миром у тебя были особые. Бог изменил тебя, и изменил не к лучшему.

— Только не начинай!

— Я все надеюсь, что однажды ты повернешься ко мне со своей знаменитой широкой улыбкой и закричишь: «Это была шутка!».

Дональд рассмеялся.

— Бог и правда изменил меня, Фин. И изменил к лучшему. Научил меня контролировать низменные инстинкты. Я и правда стал лучше, чем был. Стал поступать с другими так, как я бы хотел, чтоб со мной поступали.

— Тогда почему ты так жесток к Фионлаху и Донне? Нельзя их разлучать. Ты думаешь, что защищаешь дочь. Но малышка — она же дочь Фионлаха! Как бы ты чувствовал себя на его месте?

— Я бы не стал заводить ребенка.

— Да ладно! Ты и не вспомнишь, сколько девушек оттрахал, когда тебе было столько, сколько ему. Тебе просто повезло, что никто не забеременел! — Он помолчал. — До Катрионы.

Дональд уставился на него из-под насупленных бровей.

— Иди к черту, Фин!

Тот расхохотался.

— Вот он, старый добрый Дональд!

Священник покачал головой, стараясь сдержать улыбку.

— Ты всегда плохо на меня влиял, — он поднялся, подошел к буфету, достал новую бутылку. Наполнил их кружки и снова плюхнулся в кресло. — И после всего, что было, у нас с тобой общая внучка, Фин Маклауд. Мы дедушки! — Он недоверчиво свистнул. — Когда ты узнал, что Фионлах твой сын?

— В прошлом году, когда расследовал убийство Ангела Макричи.

Дональд поднял брови:

— Об этом никто не знает, верно?

— Да.

Священник посмотрел на него с любопытством:

— Фин, что случилось в прошлом августе на Скерре?

Но Фин покачал головой.

— Это останется между мной и Создателем.

Дональд медленно кивнул.

— А то, почему ты вчера пришел в церковь — это тоже секрет?

Фин думал, глядя на тлеющий в очаге торф. В конце концов он решил, что священнику можно сказать правду.

— Ты слышал о теле, которое нашли в болоте в Сиадере пару недель назад?

Дональд кивнул.

— Тело молодого парня, семнадцать-восемнадцать лет. Его убили в конце пятидесятых.

— Убили? — преподобный Мюррэй был шокирован.

— Да. А еще он родственник Тормода Макдональда. Который, оказывается, вовсе не Тормод Макдональд.

Дональд не донес до рта кружку.

— Что?..

Фин рассказал ему, как они с сержантом Ганном ездили на Харрис и что там узнали. Священник слушал и задумчиво потягивал виски.

— Проблема в том, что мы можем не узнать правду, — закончил он. — Тормод впал в маразм, ему с каждым днем все хуже. С ним стало трудно разговаривать. Маршели сегодня ездила к нему. Он говорил, что удобрял ворон водорослями!

Дональд пожал плечами:

— Ну, это не так глупо.

Фин заморгал:

— Правда?

— Фьянекен означает «вороны» на Льюисе и Харрисе. А на южных островах так называют ленивые грядки.

— Я вообще не понимаю, о чем ты.

Священник рассмеялся.

— Ты никогда не был на католическом юге, да, Фин? И я бы не был, если б не межконфессиональные встречи, — он подмигнул собеседнику. — Может, я не такой ограниченный, как тебе хочется думать?

— Так что такое ленивые грядки?

— Островитяне придумали их, чтобы выращивать овощи, в основном картошку, на бедных почвах. Так делают, например, на Южном Уисте или Эрискее.[19] На берегу срезают водоросли и используют их как удобрение. Раскладывают полосами в фут примерно шириной. Между ними оставляют фут земли, ее вскапывают и откидывают на водоросли. Так получаются дренажные каналы, а на полосах удобренной почвы между ними сажают картошку. И вот это называется «ленивые грядки», или фьянекен.

Фин глотнул виски.

— Значит, у слов «удобрять ворон» есть смысл?

— Конечно, — Дональд наклонился вперед, поставил локти на колени, глядя на тлеющий торф. Кружку он сжимал в ладонях. — Возможно, Фин, отец Маршели вовсе не с Харриса. Возможно, он приехал с юга. Южный Уист, Эрискей, Барра — кто знает?

Он помолчал, сделал глоток.

— И знаешь что?.. — он повернулся к Фину. — Он не смог бы получить свидетельство о браке, и мой отец не смог бы его поженить без свидетельства о рождении. Откуда он мог его взять?

— Не на Харрисе, это точно. Погибшего мальчика там знали.

— Вот именно. Значит, он был знаком с семьей, или был дальним родственником. А может, не он, а какой-то его друг. Свидетельство он либо украл, либо его ему отдали. Тебе надо только узнать, кто это сделал.

Фин неожиданно для себя улыбнулся. Потом взглянул на священника:

— Дональд, ты всегда был умнее нас всех! Но найти, кто мог такое сделать… Это все равно что искать пылинку в космосе!

Глава двадцать третья

Катриона дала Фину брюки и шерстяной свитер Дональда. Он надел их под комбинезон и теперь брел навстречу ветру, дующему над махером.

Мужчины пили почти до утра и ополовинили вторую бутылку виски. Фин заснул на кушетке и проснулся в восьмом часу утра. Из кухни доносился запах жареного бекона. Дональда нигде не было. Катриона поставила на стол тарелку яичницы с беконом, сосисок и жареного хлеба. Она ушла спать задолго до того, как мужчины закончили пить, и никак не комментировала количество выпитого. Ни она, ни Фин не испытывали желания поболтать. Катриона была недовольна им и всем тем, что произошло вечером. Это было понятно и без слов.

Ночью дождь прекратился, и погода уже успела перемениться. Южный ветер высушил траву, а солнце пыталось нагреть воздух. Фину нужно было подышать свежим воздухом, проветрить голову, тяжелую от виски и разговоров, которые они с Дональдом вели ночью. Он пока не готов был вернуться к своей палатке — боялся даже смотреть, в каком состоянии найдет ее после того, как оставил открытой под дождем. Возможно, ее вообще сдуло.

Случайно так вышло или это подсознание сыграло с ним шутку, но Фин оказался на дороге, ведущей к кладбищу Кробоста. Могильные камни там торчат из склона холма, как иглы у дикобраза. Все Маклауды, Макдональды, Макричи, Моррисоны и Макрэи, которые жили на этом острове, похоронены здесь. Люди крепче камня, обточенные ветром, морем и дождем. Здесь покоились и его родители. Фин пожалел, что не привез Робби сюда, чтобы похоронить среди его предков. Но Мона никогда бы этого не позволила.

Фин остановился у ворот. Именно здесь Артэр много лет назад сказал ему, что они с Маршели поженились. Часть его умерла в тот день, потеряв единственную женщину, которую он любил. Женщину, которую он сам выставил из своей жизни, потому что был беспечен и жесток. Сейчас он думал про нее, видел мысленным взором: кожа розовеет от ветра, волосы развеваются за спиной. Представлял, как ее голубые глаза пронзают все его защитные барьеры, как она разоружает остроумием, разбивает сердце своей улыбкой. И задумался: можно ли хоть что-то вернуть? Или он сказал Фионлаху правду: они не смогли быть вместе много лет назад, так почему что-то должно получиться сейчас? Пессимист в нем думал, что так оно и есть. Фин почти готов был с ним согласиться, но все же лелеял крошечную надежду на лучшее. Неужели он потому и вернулся — в погоне за этим шансом?

Ворота кладбища Фин открывать не стал. Он и так слишком часто возвращался в прошлое. Там его ждала только боль.

Алкоголь еще не окончательно выветрился. Бывший полицейский направился в сторону дома. Миновал школу, куда ходил вместе с Артэром и Маршели. Школа почти не изменилась, как не изменилась и длинная прямая дорога до магазина Кробоста. Чуть подальше виднелась церковь на холме, ниже стояли дома, открытые всем ветрам. Здесь ничего не росло, кроме самых живучих кустов. Только человек и дома, которые он построил, могли выдержать гнев ветра, задувающего с Атлантического океана. Но и дома не могут стоять вечно. Кладбище на холме и развалины старых «черных домов» не давали это забыть.

Машина Фионлаха все еще стояла на парковке у магазина, где ее бросили вчера вечером. Ключ зажигания валялся где-то в болоте. Фионлах вернется днем, чтобы завести ее без ключа и вернуть домой. А вот машина Фина гордо красовалась на вершине холма, открытая всем ветрам. Она стояла там, где начиналась дорога к бунгало Маршели. Бывший полицейский отдал сыну ключи и велел отвезти Донну с ребенком к себе домой. Сам Фин поехал домой к Дональду на его машине.

Он постучал в дверь кухни и вошел. Донна обернулась к нему от стола, на котором стояла миска хлопьев. На лице девушки застыла маска страха. Увидев, что пришел Фин, она расслабилась, но только чуть-чуть. Лицо Донны было бледным, полностью лишенным красок; под глазами залегли тени. Она испуганно заглянула Фину за спину, как будто ждала, что он придет не один.

— Где мой отец?

— Отсыпается после попойки.

— Вы серьезно? — она состроила недоверчивую гримасу.

Фин понял: Донна знает только одного Дональда — самоуверенного, богобоязненного, гремящего цитатами из библии. Образцового священника. Она понятия не имеет, что под броней религиозности скрывается другой, уязвимый Дональд Мюррэй. Тот, которого Фин знал ребенком. Тот, кого он снова увидел сегодня ночью, когда виски ослабил его защиту.

— А где Фионлах?

Донна кивнула в сторону гостиной:

— Кормит Эйлид.

Фин нахмурился.

— Эйлид?..

— Малышку.

Он понял, что впервые услышал имя своей внучки. До этого все говорили о ней «малышка» или «ребенок». А он сам не спрашивал, как ее зовут. Фин почувствовал: Донна смотрит на него так, словно с легкостью читает все его мысли. Он понял, что краснеет.

Фионлах сидел в кресле в гостиной. Левой рукой он обнимал малышку, правой держал у ее губ бутылочку. Круглые глаза на крохотном лице смотрели на отца с абсолютным доверием. Фионлах, казалось, был смущен тем, что отец застал его в такой ситуации. Но сдвинуться с места он не мог. Фин сел в кресло напротив. Воцарилась напряженная тишина.

— Мою мать звали Эйлид, — сообщил он наконец.

— Я знаю, — кивнул Фионлах. — Мы назвали дочь в честь бабушки.

Фину пришлось поморгать — глаза внезапно заволокло влагой.

— Она была бы рада.

На лице юноши возникла тень улыбки.

— Спасибо, кстати.

— За что?

— Вчера ты вступился за нас. Не знаю, чем бы все кончилось, если бы ты не приехал.

— Бегство — это не выход, Фионлах.

— А где он — выход? — спросил юноша с негодованием. — Мы не сможем так жить.

— Не сможете. Но и выбрасывать жизнь на помойку нельзя. Вы сможете позаботиться о ребенке, только если вначале позаботитесь о себе.

— И как нам это сделать?

— Для начала тебе надо помириться с Дональдом.

Фионлах резко втянул воздух, отвернулся.

— Ты считаешь его чудовищем, но это не так. Он просто думает, что защищает свою дочь и внучку.

Юноша начал было спорить, но Фин поднял руку, прося его замолчать.

— Поговори с ним, Фионлах. Расскажи, что хочешь сделать в жизни и как намерен этого добиться. Скажи, что начнешь обеспечивать Донну и Эйлид, как только получится, и возьмешь его дочь в жены, когда сможешь предложить ей будущее.

— Но я не знаю, что хочу сделать в жизни! — голос юноши дрожал.

— В твоем возрасте почти никто не знает. Но ты умный парень, Фионлах. Тебе нужно закончить школу, потом — университет. И Донне тоже, если она этого хочет.

— А что нам делать до этого?

— Оставаться здесь, всем троим.

— Преподобный Мюррэй этого не позволит!

— Ты не можешь знать, что он позволит, пока не поговоришь с ним. У вас больше общего, чем ты думаешь. Он хочет для Донны и Эйлид только хорошего, и ты тоже. Тебе просто надо его в этом убедить.

Фионлах закрыл глаза, глубоко вздохнул.

— Это проще сказать, чем сделать.

Соска от бутылочки выскользнула изо рта Эйлид. Она протестующе забулькала, и юноша быстро поднес соску к перепачканным молоком губам. Машина Дональда стояла там, где обычно парковался Фин — на изгибе дороги над старой фермой и его открытой всем ветрам палаткой. Тяжелые низкие облака шли над самой землей, готовые пролиться дождем. Впрочем, пока они держали его в себе, как будто понимали: земля внизу не сможет впитать еще больше влаги. Фин подошел к машине и огляделся. Дональда нигде не было. По крайней мере, палатка оказалась на месте. Помятая, заляпанная дождем, с болтающимися шнурами, зато колышки прочно держались в земле. Бывший полицейский осторожно спустился к ней по мокрому склону и через распахнутый полог увидел, что внутри кто-то есть. Он встал на колени, забрался в палатку и обнаружил там взъерошенного Дональда. Тот сидел, скрестив ноги, на спальном мешке. На коленях его лежала папка с материалами о наезде на Робби.

Острый гнев пронзил Фина, и он выхватил у Дональда папку.

— Ты какого черта делаешь?

Священник вздрогнул. Ему явно было неловко.

— Прости, Фин. Я не хотел тут шпионить. Приехал к тебе, а тебя нет, палатка открыта и листы из папки разлетелись. Я их просто собрал, и… — он помолчал. — Я не мог не понять, что это такое.

Фин опустил глаза.

— Я ничего не знал.

Он забросил папку в дальний угол палатки.

— Это было давно.

Фин вылез из палатки и встал в полный рост. Гряда огромных туч шла, казалось, прямо над его головой. На лицо брызнуло — вот-вот мог начаться дождь. Дональд вылез из палатки вслед за ним, и двое мужчин встали бок о бок, глядя вниз на заброшенный огород, скалы и пляж. Через несколько минут Фин заговорил.

— Дональд, ты когда-нибудь терял ребенка?

— Никогда.

— Это ужасное чувство. В твоей жизни не остается смысла. Хочется лечь и умереть, — он взглянул в лицо священнику. — И не надо говорить мне о Боге и высшей цели. Я буду зол на него еще больше, чем сейчас.

— Хочешь рассказать мне, как все было?

Фин пожал плечами, засунул руки в карманы комбинезона и направился вниз, к скалам. Дональд быстро догнал его.

— Ему было всего восемь лет. У нас с Моной был не самый лучший брак, зато от него родился Робби. И это оправдывало все.

Внизу море накатывалось на берег медленными волнами. Они разбивались о камни, превращались в белую пену.

— Однажды Мона с Робби ходили за покупками. Мона несла сумки в одной руке, другой держала Робби за руку. Они подошли к переходу, где пешеход нажимает кнопку и потом переходит. Они дождались зеленого и пошли. И вдруг на «красный» выскочила машина и сбила их. Мону подбросило в воздух, Робби попал под колеса. Она выжила, он — нет, — Фин ненадолго прикрыл глаза. — Вместе с ним умерли и мы. Наш брак. Мы были вместе только из-за Робби. Когда его не стало, мы разошлись.

Они дошли до скал. Здесь почва из-за эрозии грозила осыпаться, и дальше идти было опасно. Фин внезапно присел, сорвал мокрую белую головку пушицы, покатал в пальцах. Дональд опустился на корточки рядом с ним. Океанские волны под ними шипели, как будто надеялись стащить людей со скалы, утянуть на глубину. В лицо летели пенные брызги.

— А что с водителем?

— Ничего. Он не остановился. И его пока не нашли.

— А найдут, как ты думаешь?

Фин повернулся к священнику:

— Пока его не найдут, я не смогу нормально жить дальше.

— А если найдут, что тогда?

— Я убью его.

Фин смял цветок, выбросил.

— Ты этого не сделаешь.

— Поверь мне, Дональд: будет возможность — сделаю.

Священник покачал головой:

— Не сделаешь, Фин. Ты ничего о нем не знаешь. Не знаешь, кто он, почему не остановился, в каком аду живет с тех пор.

— Мне наплевать на все это, — Фин поднялся. — Я видел тебя вчера вечером. Видел твой взгляд, когда ты решил, что теряешь свою дочь. А она просто хотела сесть на паром. Представь, что бы ты почувствовал, если бы ее схватили, искалечили, убили! Ты бы не стал подставлять другую щеку. Было бы как положено — око за око, и плевать, что там говорил Ганди.

Дональд тоже встал.

— Нет, Фин. Я думаю, я бы чувствовал и боль, и ярость, и хотел бы отомстить. Но я бы не стал этого делать. Господь — наш судия. И я бы верил, что справедливость восторжествует, пусть даже после нашей смерти.

Фин долго смотрел на него, глубоко задумавшись. Потом сказал:

— Иногда я хотел бы верить так, как ты.

— Значит, есть еще надежда, — улыбнулся Дональд.

Фин рассмеялся.

— Никаких шансов! Моя душа потеряна, поверь мне, — он отвернулся и начал спускаться. — Идем! Я знаю, как спуститься к берегу.

Фин двинулся вдоль скал, Дональд — за ним. Священнику казалось, что он держится слишком близко к обрыву. Ярдов через пятьдесят земля начинала опускаться, под ногами появились сланец и крошащийся торф. Камни, наваленные на берегу, защищали это место от ярости океанских волн. Неровная тропинка опускалась на галечный пляж, прикрытый со всех сторон. Всего в нескольких футах океан вымещал свою ярость на каменистом мелководье. Его шум не оглушал только потому, что между людьми и стихией стояли каменные насыпи. В углублениях между камнями собиралась чистейшая вода. Брызги взлетали высоко над головой.

— В детстве это было мое тайное место, — сказал Фин. — Я приходил сюда, когда ни с кем не хотел разговаривать. С тех пор как родители погибли и я переехал к тетке, я сюда не возвращался.

Дональд осмотрелся. Они стояли в центре островка спокойствия. Звук моря эхом отдавался вокруг, но в то же время казался далеким. Даже ветер почти не задувал сюда.

— С тех пор как я приехал, я пару раз сюда приходил, — Фин грустно улыбнулся. — Наверное, надеялся найти здесь прежнего себя. Призрака давно ушедшей эпохи невинности. Но тут только крабы, галька и очень слабое эхо прошлого. Да и оно не звучит больше в моей голове, — он ухмыльнулся, поставил ногу на каменный уступ. — Ладно, зачем ты приехал?

— Я проснулся и стал думать о Тормоде и его поддельной личности, — тут Дональд рассмеялся. — Правда, вначале я выпил пинту воды и две таблетки парацетамола. Давно я не пил столько виски!

— Катриона меня больше на порог не пустит.

— Она так и сказала, — усмехнулся Дональд.

Фин рассмеялся. Было так хорошо спустя столько лет снова смеяться вместе с Дональдом.

— И что ты надумал про Тормода?

— Пару месяцев назад в «Газетт» была статья про центр генеалогии на южной оконечности Харриса. Он называется «Шелам». Это хобби одного человека, которое стало его страстью. Там хранится, наверное, самый полный архив генеалогических деревьев на Внешних Гебридских островах. Там больше данных, чем в церковных и государственных архивах. Хозяин архива проследил десятки тысяч семейных линий, от наших островов до Австралии и Северной Америки. Если кто-то что-то знает про семью Макдональдов, про ее разные ветви, то это он, — Дональд поднял брови. — Что скажешь?

Фин задумчиво кивнул.

— Я думаю, туда стоит съездить.

Глава двадцать четвертая

Фин снова ехал мимо Ласкентайра и Скаристы. День назад он уже проезжал здесь в обществе Джорджа Ганна. Через два часа пути впереди показались зеленые холмы Южного Харриса. В горных расщелинах блестели небольшие озера, за их берега крепко цеплялись крохотные поселки.

Центр «Шелам» располагался в одноэтажном здании с крутой крышей. Позади него по склонам холма конической формы вниз стекало облако кремового цвета. Выглядело это как извержение вулкана. Ветер неожиданно стих, и долину заполнила тишина пополам с туманом. Деревня Норстон, или Таоб Туа на гэльском, состояла из нескольких домов. Среди них росли карликовые сосны, а вдоль дороги цвели желтые ирисы и розовые азалии — яркие пятна на фоне однотонного ландшафта. Среди цветов стоял знак: «Шелам! Выставки, генеалогия, чай и кофе».

Фин остановил машину на гравийной площадке на дальнем берегу ручья, который бежал между холмами. Неровная тропинка, деревянный мостик — и вот он уже у дверей центра. Высокий мужчина с лысиной, обрамленной белыми пушистыми волосами, представился как Билл Лоусон, консультант по генеалогии. Он поправил огромные очки-«капельки», модные еще в семидесятых годах, и признался, что в «Сторновей Газетт» писали о нем. Это из его увлечения вырос центр. Лоусон с готовностью показал Фину карты Северной Америки и Австралии, каждая размером со стену. Они составляли часть экспозиции «Шелама». Скопления булавок обозначали поселения, где обосновались семьи с Гебридских островов. Калифорния, Восточное побережье США, Новая Шотландия, Юго-Восточная Австралия…

— Вы ищете что-то конкретное? — спросил Лоусон Фина.

— Да, одну семью. Это Макдональды из Силбоста, Мёрдо и Пегги. У них был сын Тормод. Он утонул, катаясь на лодке, в пятьдесят восьмом году. Макдональды бросили ферму в начале шестидесятых и могли уехать за границу. Сейчас ферма заброшена.

— Это будет несложно, — сказал консультант по генеалогии. Фин прошел за ним в небольшой зал, где полки стонали под тяжестью огромных томов и туристических путеводителей по островам. Билл Лоусон наклонился и достал что-то из кучи желтоватых листов с нижней полки.

— Это записи о фермах Харриса, — сказал он. — Мы ведем их по деревням и фермам. Фиксируем, кто и когда жил на ферме, куда потом уехал. Все меняется, а земля остается, — он принялся листать книгу, собранную на пружине, — регистрацию населения начали в тысяча восемьсот пятьдесят пятом году. До этого времени данных по земле мало. К тому же, записи велись на чужом языке — по-английски, — он улыбнулся. — Чиновники записывали имена так, как считали правильным. Часто ошибались. А иногда им было просто наплевать. С церковными записями та же история. Одни настоятели вели их правильно, другим это было не нужно. Мы используем в работе и официальные данные, и устные свидетельства. Так получается довольно надежный результат.

— Значит, вы сможете сказать, что случилось с Макдональдами?

— Конечно, — усмехнулся Лоусон. — Мы храним данные практически по каждой семье Западных Островов за последние двести лет. Почти двадцать восемь тысяч генеалогических деревьев.

Поиск в книгах записей и компьютерной базе данных занял примерно четверть часа. Удалось найти и ферму, и ее историю, и родословные всех тех, кто возделывал ее несколько поколений.

— Вот оно, — Билл Лоусон ткнул пальцем в записи. — Мёрдо и Пегги Макдональд эмигрировали в Канаду в шестьдесят втором году. Нью-Глазго, Новая Шотландия.

— А кто-нибудь из родственников остался на островах?

— Сейчас посмотрим, — он провел пальцем по списку имен. — Есть еще кузина Пегги, Марион. Она вышла замуж за католика прямо перед войной. Его звали Дональд Ангус О’Хенли, — Лоусон хохотнул. — Вот был скандал, наверное!

— Из этой семьи кто-то остался в живых?

Сверившись с записями, пожилой консультант покачал головой.

— Дональд Ангус погиб во время войны. Детей у них не было. Марион умерла в девяносто первом.

Фин выдохнул сквозь зубы. Похоже, его поездка была напрасной.

— Вряд ли остались соседи, которые могли помнить Макдональдов.

— Чтобы это узнать, вам надо съездить на Эрискей.

— На Эрискей?..

— Ну да. Дональд Ангус — он оттуда. Католик ни за что не поселился бы на Харрисе, среди суровых пресвитериан! — Лоусон посмеялся собственной шутке. — Когда они поженились, Марион переехала на ферму Хаунн, принадлежавшую семье ее мужа. Это на острове Эрискей.



Небольшой рыбацкий порт переименовали в Левербург сразу после Первой Мировой войны. Это сделал Уильям Хескет Левер, позднее — лорд Леверхульм, когда купил город вместе с солидным куском Южного Харриса. Сейчас почти не осталось свидетельств того, что он вложил в Левербург полмиллиона фунтов. А тогда город начали превращать в большой рыбацкий порт, чтобы Левер мог снабжать больше четырех сотен своих рыбных магазинов по всей Британии. Были построены пирсы, ангары для засолки, коптильни. Появился даже план проделать с помощью взрывов канал до озера, чтобы получить гавань на двести судов. Но всем известно, что происходит с благими намерениями. Леверхульм умер от пневмонии в 1924 году; его имущество было распродано, а планы забыты. Сейчас население Левербурга составляло немногим более двух тысяч человек и постоянно уменьшалось. Жилые дома были разбросаны вокруг пирса и бетонного ската для автомобильных паромов. Паромы соединяли острова, расположенные между Южным Харрисом и Северным Уистом. Мечта о большом рыболовецком порту затерялась в тумане.

Фин встал в очередь за двумя рядами машин, ожидавших прибытия парома. У пристани валялись кучи брошенных вершей, паслись овцы. За всем этим виднелись дома в окружении зелени и холмы, спускающиеся к берегу. Ветер затих, и вода отражала камни в пятнах бурых водорослей. В Заливе Харриса из серой дымки показался паром. Он бесшумно, как привидение, плыл между тенями островов — Энсей, Киллегрэй, Лангай, Гродай. Фин сидел и смотрел, как паром приближается к гавани. Уже можно было услышать стук его двигателей. Дорога займет час, возможно, полтора. Впереди Уисты — Северный и Южный, лунный пейзаж Бенбекулы, Залив Эрискея, а затем — и сам остров на южной оконечности архипелага. Это последняя остановка перед Баррой.

Фина привели сюда косвенные улики. Кузина покойной матери Тормода, что поселилась на острове. Фьянекен, «ленивые грядки» Эрискея, о которых говорил отец Маршели. Была еще церковь на холме, с которого открывался вид на кладбище и серебряные пески. Это могла бы быть церковь Скаристы; только в ней не было лодки, и песок на том побережье был золотистым, а не серебристым. Бывший полицейский верил, что воспоминания старика не отступали от правды. Просто они касались не острова Харрис, на котором жил и умер настоящий Тормод Макдональд. Это были картины из другого времени и места. Возможно, даже с Эрискея.

Зазвучали сирены: паром «Лох-Портейн» вошел в гавань и начал опускать сходни. Из его чрева выкатилось несколько легковых машин и грузовиков. Затем стоявшие в очереди машины начали по одной заезжать в трюм. Путешествие от Харриса до Бернерея заняло час и прошло как во сне. Паром скользил по зеркальной воде залива, оставляя позади крошечные островки и скалы, выступавшие из серебристой дымки, как призраки. Фин стоял на баке, держась за поручни, и смотрел на облака, проявляющиеся как мазки краски на бледно-сером небе. Он редко видел острова в объятиях настолько полного покоя. Они казались таинственными, эфемерными. Легко было представить, что здесь никогда не ступала нога человека.

Наконец из дымки выплыли темные очертания острова Бернерэй. Фин вернулся к машине, съехал с парома и начал долгое путешествие на юг. Когда-то это скопище островов ошибочно называли Лонг-Айленд, Длинный Остров. Сейчас почти все отдельные острова соединялись дамбами, а раньше машины могли проехать между ними только по бродам во время отлива. Паромное сообщение сохранилось только между Харрисом и островом Бернерей, а также Эрискеем и Баррой.

На Северном Уисте преобладал темный, первобытный ландшафт. По склонам гор спускались облака, от них к болотам тянулись щупальца тумана. Скелеты давно брошенных домов чернели на фоне пасмурного неба. Кругом негостеприимный болотный пейзаж, иногда встречаются озера и бухточки с изрезанными краями. Везде видны следы неудавшихся попыток людей покорить враждебную природу. Немногочисленное население ютится в небольших городках.

Дальше на юг, за дамбами, лежал остров Бенбекула, плоский и ничем не примечательный. Затем пейзаж снова изменился, и перед Фином предстал Южный Уист: по левую руку — горы, по правую — плодородный махер до самого моря. Мрачное настроение начало рассеиваться. Да и облачность стала выше, через нее местами прорывался солнечный свет, разливаясь по земле внизу. Желтые и фиолетовые цветы клонились под ветром. Фин миновал поворот на паромный порт Лохбосдейл на восточном берегу. К западу виднелись заброшенные ангары старой фабрики по обработке водорослей в Орасай, а перед ними — обнесенное стеной протестантское кладбище. Даже в смерти протестанты и католики оставались порознь.

Наконец Фин свернул на восток, по дороге на Лудаг. Теперь за сверкающей на солнце водой Бухты Эрискея виден был сам остров. Он казался меньше, чем Фин ожидал, возможно, по контрасту с Баррой и окружающим ее кольцом островков, темнеющих на фоне моря. В устье залива в воду уходил каменный пирс. На холме окнами на юг стояло несколько домов. Наступил отлив, и лодки, стоявшие на якоре в бухте, сейчас лежали перевернутыми на песке. Бетонные опоры старого пирса тянулись в воду, за эллинг, к которому когда-то причаливал грузопассажирский паром.

Фин остановил машину на пирсе и вышел прямо в объятия крепчающего южного ветра. Он вдохнул теплый, пахнущий морем воздух. Заслонил глаза ладонью от солнца и взглянул на Эрискей. Он сам не смог бы сказать почему, но в этот момент его охватило очень странное чувство. Чувство, что он идет прямиком на встречу с судьбой.

На берегу пожилой мужчина в джинсах и вязаном свитере чинил корпус перевернутой лодки. Под растрепанными седыми волосами виднелось лицо цвета выдубленной кожи. Увидев незнакомца, он кивнул ему. Фин сказал:

— Я думал, на Эрискей ведет дамба.

— Так и есть, — мужчина встал и указал на восток. — Поезжайте дальше по дороге, вон дотуда.

Фин прищурился против света и, наконец, разглядел на горизонте ведущую через залив дамбу.

— Спасибо!

Бывший полицейский сел за руль и двинулся по дороге дальше, до изгиба. Миновал решетчатое ограждение для скота и увидел перед собой длинный прямой участок дороги, проложенный по дамбе из огромных валунов.

По мере приближения остров Эрискей занимал все поле зрения. Суровый, лишенный деревьев, состоящий как будто из одной горы. Дорога поднялась между холмами и вывела с дамбы на остров. На Т-образном перекрестке Фин свернул налево, на узкую гудронную дорогу, ведущую к старой гавани и Хаунну. Билл Лоусон говорил, что именно там находится семейная ферма О’Хенли.

Старый, полуразрушенный каменный пирс тянулся в узкую, прикрытую со всех сторон бухту. На дальней ее стороне виднелся такой же старый бетонный причал. Возле него среди камней стояло несколько брошенных домов. Вокруг бухты были и другие дома — и обжитые, и брошенные. Фин остановил машину у края старого пирса, прошел мимо разложенных на просушку сетей и наваленных кучами корзин для рыбы. Встал у начала бетонного ската и взглянул через залив на Южный Уист.

— Сюда приходил автомобильный паром, — рядом остановился пожилой мужчина в стеганой куртке и матерчатой кепке. Его жесткошерстный фокстерьер нетерпеливо тянул длинный поводок. — Старый пассажирский паром заходил в другую бухту, — он усмехнулся. — Автомобильный паром был никому не нужен, пока не построили дороги. А это сделали только в пятидесятых. И даже тогда машин тут было мало.

— А вы, значит, из местных? — уточнил Фин.

— Местный до мозга костей! А вот вы на гэльском не по-местному говорите.

— Я лиоассах — уроженец Льюиса. Из Кробоста, что в Нессе.

— Никогда не был так далеко на севере, — сказал пожилой человек. — И что привело вас сюда?

— Ищу старую ферму О’Хенли.

— Вы ее почти нашли. Идемте со мной.

Он повернулся и направился обратно к пирсу. Его фокстерьер бежал впереди, скакал из стороны в сторону и пытался лаять на ветер. Мужчина остановился у причала, откуда была видна вся бухта.

— Видите желтое здание слева? Вон то, без крыши? Это был деревенский магазин и почта. Его держал парень по фамилии Николсон… Да, вроде так. Единственный протестант на острове, — старик усмехнулся. — Представляете?

Фин не представлял.

— За этим зданием, справа, развалины каменного дома. От них мало что осталось. Тут и была ферма О’Хенли. Но хозяйка давно умерла. Она, кстати, рано овдовела. С ней жила какая-то девчушка. Кейт ее звали — так, по-моему. Но я не уверен, что это была ее дочь.

— А что с ней стало?

— Да кто ж ее знает! Уехала отсюда, задолго до смерти О’Хенли. Как и вся молодежь. Их хлебом не корми — дай уехать с острова! — старик грустно улыбнулся. — Что тогда, что сейчас.

Фин смотрел на развалины и большой белый дом на скалах за ними. Вверх по холму вела новая подъездная дорога. В конце ее виднелся сад перед домом, дальше — деревянная веранда, на которую выходили стеклянные двери. Над ними — застекленный балкон, а еще выше на стене — неоновая звезда.

— А кто живет в большом белом доме? — спросил Фин.

Старик усмехнулся.

— Это дом Мораг Мак-Эван. Она родилась у нас на острове и вернулась на него почти через шестьдесят лет. Я ее совсем не помню, но это еще та дамочка! Да вы, может, ее знаете.

— Я?! — удивился Фин.

— Ну да. Если телевизор смотрите. Она играла главную роль в одном сериале. Денег у нее, как говорится, куры не клюют. Рождественские гирлянды горят на доме круглый год, и ездит она на розовом кабриолете «Мерседес», — пожилой человек рассмеялся. — Говорят, что внутри ее дом — как пещера Аладдина. Хотя сам я там не был, сказать не могу.

— А сколько людей сейчас живет на Эрискее?

— Немного. Человек сто тридцать, наверное. В моем детстве было человек пятьсот. Понимаете, остров всего две с половиной мили в длину и полторы в ширину. Жить тут особо не на что. Земля не кормит, да и море теперь тоже.

Фин оглядел пустынные, каменистые склоны окружающих холмов и задумался о том, как люди вообще смогли здесь выжить. Вдруг его взгляд остановился на темном здании на холме по правую руку. Оно было выше всех окрестных строений.

Пожилой человек проследил за его взглядом.

— Это церковь, — сказал он. — Церковь Святого Михаила.



Фин поехал вверх по холму, к маленькому поселку Руба Бан. Он был построен вокруг начальной школы и медицинского центра. Указатель «Церковь Святого Михаила» повел его вверх по узкой тропке к каменному зданию с остроконечной крышей и высокими окнами с белыми переплетами. Над аркой дверей виднелся белый крест и надпись на латыни: «Quis ut Deus?» — «Кто подобен Господу?». Снаружи на постаменте стоял корабельный колокол. Фин задумался: не он ли здесь созывает верующих на службы? На колоколе белым было выведено название корабля: «Дерффингер». Фин поставил машину на парковку и посмотрел вниз, на пирс в бухте Хаунн, залив и Южный Уист. Море шевелилось как живое, сверкало и переливалось. Солнечный свет заливал холмы, по ним быстро пролетали тени облаков. Вверху, на холме, ветер был очень сильный: он надувал куртку Фина, трепал тугие завитки его волос, как будто хотел распрямить их.

В вестибюле церкви очень пожилая женщина в красном кардигане и темно-серой юбке мыла пол. На ней были зеленые резиновые перчатки до локтей. Она плескала на пол мыльную воду из ярко-красного ведра. Пушистые седые волосы старушки укрывал шелковый шарф. Она кивнула Фину и посторонилась, давая ему пройти.

На мгновение время для него остановилось. Через арочные окна в церковь лился свет. Ярко раскрашенные статуи Девы Марии с младенцем Иисусом и молящихся ангелов бросали длинные тени на узкие деревянные скамьи. Купол над алтарем был разрисован под небесный свод с ярко блестящими звездами. А сам укутанный белым алтарь покоился на корпусе небольшой лодки.

Волосы у Фина встали дыбом. Это та самая церковь с лодкой внутри, о которой говорил Тормод! Бывший полицейский вернулся ко входу.

— Простите…

Пожилая леди отвлеклась от уборки: — Да?

— Почему под алтарем стоит лодка, вы не знаете?

Старушка заложила руки за спину, прогнулась.

— Знаю, — сообщила она. — Это прекрасная история. Понимаете, церковь построили прихожане. Они добывали и обрабатывали камень, носили на холм песок и другие материалы. Вот это были набожные люди! Сейчас они все наверняка на небесах, — старушка поставила швабру в ведро, схватилась за ручку. — Но заплатили за все рыбаки. Они решили отдать стоимость одного улова на строительство церкви. В тот вечер все молились, и рыбаки привезли небывалый улов. За него выручили целых двести фунтов! В те времена это были огромные деньги. Так что лодка — это дань памяти храбрецам, которые вступили в схватку с морской стихией во имя Господа.

По гравийной дорожке Фин обошел здание церкви с запада. Он увидел, как дорога спускается к берегу. Дома на холмах, могильные камни на махере внизу, а дальше — серебристый песок пляжа и мелкая бирюзовая вода бухты. Все, как говорил Тормод.

Фин вспомнил абзац из отчета о вскрытии, который читал только вчера у себя в палатке, при свете флюоресцентного фонаря:

«В нижней части правой надколенной области — овальной формы натертая травма, черно-коричневая, размером 5 на 2,5 сантиметра. Поверхностный слой кожи поврежден, в нем присутствуют мелкие серебристые песчинки». Патологоанатом нашел следы серебристого песка во всех травмах и открытых ранах на теле. Не золотой песок пляжей Харриса. Серебристый, как на здешнем побережье, которое Тормод почему-то называл «Пляж Чарли».

Фин еще раз взглянул на полумесяц песчаного пляжа, уводивший к новому волнорезу в южном конце бухты. Интересно, почему же все-таки «Пляж Чарли»?

Глава двадцать пятая

— Кто это?

— Я ваш внук, мистер Макдональд. Фионлах.

Он мне совсем не знаком. Мои соседи сидят в своих креслах, как кучка снобов, и рассматривают парня, который ко мне пришел. Волосы у него на голове торчат во все стороны, как иголки. Всем интересно: как он заставляет волосы так стоять? И зачем?

Медсестра пододвигает стул, парень садится рядом со мной. Ему явно неловко. И я по-прежнему не понимаю, кто он!

— Я тебя не знаю, — сообщаю я ему. Откуда у меня внук? Я едва дорос до того, чтобы стать отцом! — Что тебе нужно?

— Я сын Маршели, — говорит парень, и у меня замирает сердце.

— Маршели? Она здесь?

— Она поехала в Глазго, дедушка, сдавать экзамены. Приедет через пару дней.

У меня возникает чувство, будто меня ударили.

— Она обещала забрать меня домой. Мне надоела эта гостиница!