Юстейн Гордер

Замок в Пиренеях

> I

>>>

Стейн, это я. Какое же это чудо — вновь с тобой увидеться! И к тому же здесь! Ты ведь и сам был так потрясен, что едва удержался на ногах! Нет-нет, это не «случайная встреча»… здесь замешаны мистические силы. Целых четыре часа мы были предоставлены сами себе. Как это прекрасно! Нильса Петера не очень-то все это обрадовало. Он и слова не произнес, пока мы не оказались в Фёрде[1].



Мы с тобой хотели одного — попасть в долину. И через полчаса вновь оказались возле березовой рощи…



Мы оба не произнесли за всю поездку ни единого слова. Я имею в виду об этом. Обо всем остальном мы говорили, но только не об этом. Как тогда…

Мы не в силах были заговорить о том, что случилось. Нас как будто под корень подкосили… Мы даже не пожелали друг другу спокойной ночи! Помню… в ту последнюю ночь я спала на диване. И помню запах табака, доносившийся из комнаты, где ты курил. Мне казалось, сквозь стену и закрытую дверь я вижу твой склоненный затылок. Ты сидел за письменным столом и курил. На следующий день я уехала из гостиницы, а потом мы больше тридцати лет не видели друг друга. В это невозможно поверить! И вот, будто оборвался долгий сон Спящей красавицы, мы внезапно, словно от звука волшебного будильника, пробуждаемся!.. И оба снова устремляемся туда, совершенно независимо друг от друга. В один и тот же день, Стейн, в новое столетие, в абсолютно новый мир… Привет! Так же как тогда, тридцать с лишним лет назад!

Только не говори, что это случайно! Не говори, что ни воли судьбы, ни провидения не существует!

Самое невероятное, что хозяйка гостиницы — та, что тогда была совсем юной, внезапно вышла на балкон. Для нее тоже прошло тридцать с лишним лет… Наверняка ей показалось, что это дежавю. Помнишь, что она сказала? «Как приятно видеть, что вы по-прежнему вместе!» Вот что она сказала… Жгучей болью, терзаниями веяло от этих слов! Но была в них и своя ирония — ведь мы не виделись с тех самых пор, как одним далеким утром в середине семидесятых годов присматривали за тремя ее маленькими девочками. Мы делали это в благодарность за то, что брали у хозяйки велосипеды и транзистор.



Меня уже зовут… Видишь ли, здесь, на свежем воздухе, на берегу пролива, мы собираемся устроить праздник в честь летних каникул. На гриле уже томится форель, а ко мне идет Нильс Петер со стопкой водки. Он дает мне пару минут, чтобы закончить письмо, а это мне просто необходимо, так как я хочу попросить тебя о чем-то очень-очень важном…

Давай договоримся, что будем стирать имейлы, которые посылаем друг другу, сразу как только прочитаем? Каждое письмо… Повторяю: сразу же, в ту же самую минуту, — так мы сможем избежать даже малейшей возможности, что эти письма смогут распечатать. Наше новое общение видится мне как стремительный поток обмена мыслями двух человеческих душ… Это гораздо больше, чем обычные письма, которые мы словно бы все время писали друг другу. Мы можем позволить себе писать обо всем.

К тому же есть ведь наши супруги и наши дети… Мне неприятно думать о том, что самое сокровенное мы доверим компьютеру.

Неизвестно, когда наша переписка прервется, но однажды мы покинем этот карнавал, снимем маски, сыграв свои роли, и лишь кое-что из бутафории останется после нас, но и это исчезнет вскоре с лица земли…

Мы уйдем… прочь из нашего времени, прочь из того, что мы называем «действительностью».



Годы ли тому виной, но я очень боюсь, что некогда произошедшее с нами может возникнуть снова. Порой кажется, что кто-то следует за мной по пятам, дышит мне в затылок…

Я не забываю «мигалки» в Лейкангере[2] и по-прежнему вздрагиваю, когда сзади появляется полицейская машина. Как-то, несколько лет тому назад, в нашу дверь позвонил полицейский. Кажется, он заметил, как я вздрогнула. Но он всего-навсего хотел узнать адрес по соседству.

Ты, наверное, думаешь, что напрасно я беспокоюсь, ведь у всякого преступления есть свой срок давности…

Но позор не устаревает…

Обещай мне, что будешь стирать все письма… не откажи мне в этой просьбе!..



Это произошло, когда мы уселись наверху возле полуразвалившейся деревянной хижины на сеттере[3], когда ты стал рассказывать… Ты пытался осознать, что сделал за эти тридцать лет, и посвятил меня в глобальный климатический проект, над которым работаешь. А после успел сказать несколько слов об одном сне, что приснился тебе накануне нашей встречи на балконе. «Космический сон», — так ты его назвал… Но больше ничего сказать не удалось, на лугу вдруг появилось стада телок, и нам пришлось спуститься с вершины вниз — на самое дно долины. Об этом сне ты больше ничего не говорил.

Тебе снятся космические сны… вот тебе и карты в руки… Тебе нагадали это на картах, когда раскладывали пасьянс… Помнишь, мы пытались хоть немного поспать. Но были, само собой, слишком возбуждены. И вместо сна шептались, лежа с закрытыми глазами. Шептались о звездах, галактиках и прочих высоких материях… О таком великом и далеком, о том, что возвышается над нами…

Трогательно думать об этом сегодня. Это было еще до того, как я чему-то поверила. Но это было так.

Меня снова зовут. Последний комментарий, прежде чем отослать письмо. То горное озеро называлось Эльдреваттнет[4]. Подходящее название для горных вод, что текут далеко-далеко от людей и животных. Было ли что-то еще древнее — там, наверху, меж голой скалой и округлой горной вершиной?

Когда мы как-то раз поехали туда с Нильсом Петером, я лишь сидела, неотрывно заглядывая в карту. Я не бывала там с тех самых времен и не в силах была смотреть вверх и даже находиться возле озера. Через несколько минут мы миновали еще одно место, то самое — на повороте у обрыва… Оставалась только самая болезненная, самая уязвимая точка…

Я не отрывала глаз от карты, пока мы поднимались из долины. Так я запомнила названия многих мест, которые зачитывала вслух Нильсу Петеру. Что-то же надо было делать! Я боялась, что не выдержу и ненароком поведаю ему абсолютно всё!

Потом мы добрались до новых туннелей. Я непременно хотела проехать по туннелю, а не мимо, и спуститься вниз по старой тропе вдоль реки. Я даже привела кое-какие доводы — мол, уже поздно и времени у нас мало.



Итак, Эльдреваттнет, «древние воды».

Женщина-Брусничница была еще древнее. Во всяком случае так нам тогда показалось. «Пожилая женщина», — сказали мы. Пожилая женщина с шалью брусничного цвета на плечах. Нам необходимо было убедить себя в том, что мы видели ту же самую женщину, что и тогда. Она появилась, когда мы разговаривали друг с другом.

А правда заключалась в том, что ей было столько же лет, сколько мне сегодня. Так сказать, «женщина средних лет».

Ты вышел тогда на веранду, а я словно бы встретила в дверях саму себя. С тех пор как мы виделись в последний раз, прошло больше тридцати лет. Но и это не все. Мне казалось, будто я отчетливо вижу саму себя, извне, со стороны, под твоим углом зрения, твоим взглядом… Одно мгновение — и это уже я была женщиной с брусничной шалью на плечах. Такое вот тревожное предчувствие.



Меня снова зовут, уже в третий раз, так что я отправляю письмо и тут же его стираю.

Теплые слова от Сольрун.



Я едва удержалась, чтобы не написать: «Твоя Сольрун», ведь у нас никакого разрыва не было. Я взяла кое-что из моих вещей и в тот же день ушла. Но не вернулась. Только через год я написала из Бергена и попросила тебя собрать и отослать то немногое, что после меня осталось. И даже тогда не считала это разрывом. Просто так было практичнее, ведь я так долго пребывала по другую сторону гор. Прошло несколько лет, прежде чем я встретила Нильса Петера. И, стало быть, прошло десять лет, прежде чем ты и Берит нашли друг друга.

Ты был терпелив, да, терпелив! Ты не хотел признавать все это безнадежным! Даже мне порой казалось, что у меня два мужа.



Я никогда не забуду того, что случилось на горном перевале. Порой мне кажется, что и часа не проходит без мысли об этом…

Но потом кое-что изменилось, и это, собственно говоря, было удивительно и сулило нечто новое. Нынче я понимаю, что это дар.

Подумать только, мы сумели принять этот дар вместе! Но при этом насмерть перепугались! Сначала упал ты, пришлось тебя защищать. Потом ты внезапно поднялся и постарался убежать от этого…

Через несколько дней каждый из нас увидел свой путь. Мы утратили способность смотреть друг другу в глаза.

Мы оба, Стейн! В это невозможно было поверить!



>>>

Сольрун, Сольрун! Ты была прекрасна! Ты была великолепна, когда стояла на веранде в алом платье спиной к фьорду и роще, у белого парапета!

Я узнал тебя сразу, конечно же узнал! Или мне привиделось? Нет, это была ты, но словно появившаяся из совсем другой эпохи!

Поверь мне на слово: у меня не было никаких ассоциаций с Женщиной в алом, вернее, брусничного цвета платье, с Женщиной-Брусничницей!



Подумать только, ты пишешь мне! Я жил эти недели с надеждой, что ты это сделаешь! Ведь предложение обмениваться друг с другом имейлами исходило от меня! Но в самом конце — именно ты сказала, что при случае не против связаться со мной. И тем самым отобрала инициативу у меня.

Просто ошеломляющее ощущение от того, что нам суждено было снова встретиться в том же самом месте, что и в прошлый раз! Казалось, мы выполняли древний как мир договор воссоединиться именно там и именно тогда. Но ведь никакого договора не было! Была лишь невероятная случайная встреча!

Я вышел из ресторана с чашкой кофе в руках: в растерянности расплескав немного кофе, я обжег запястье. Ты права, написав, что это случилось оттого, что я еле-еле удержался на ногах; мне надо было спасать чашку, не дать ей упасть на пол.

Я поздоровался с твоим мужем, который внезапно заторопился — что-то забрать в автомобиле. Мы — ты и я — успели обменяться незначительными словами… и тут вышла хозяйка гостиницы, вероятно, она видела, как я проходил мимо стойки; по сути, она знала меня уже целых тридцать лет, с тех пор как гостиницей управляла еще ее матушка.

И вот мы стоим tête-à-tête[5], а хозяйка явно приняла нас за супружескую пару, которая когда-то, в незапамятные времена влюбленности, совершила путешествие к фьорду… Пару, что целую жизнь прожила вместе… Я попытался представить себе, увидеть все это… ведь мы оба, в приступе острой ностальгии, оказались среди декораций нашего юношеского приключения. Мы, само собой, не могли после завтрака не выйти на веранду; как люди, подвластные веяниям времени, мы оба бросили курить, так что только курева не хватало… Но посмотреть на пунцовый бук, на фьорд и горы было необходимо. Ведь в те времена мы этого не избегали…

В гостинице были новая стойка регистрации и новое кафе. Но деревья, фьорд и горы оставались прежними. Мебель в комнате с камином, картины на стенах, и даже бильярдный стол стоял точь-в-точь как раньше, и старое пианино вряд ли кто-нибудь настраивал. Ты играла на нем пьесы Дебюсси и ноктюрны Шопена. Никогда не забуду, как постояльцы гостиницы собирались вокруг пианино и щедро одаривали тебя аплодисментами.

Тридцать лет миновало, но время словно остановилось…



Теперь я стараюсь забыть то единственное, что действительно изменилось. Новыми были туннели! Мы въехали туда на лодке и на лодке оттуда выплыли. Другого выхода из туннеля не было.

Помнишь, как успокоило нас известие о том, что пришел последний паром? Так что поездка в поселок оказалась возможной, в нашем распоряжении были остаток вечера, ночь и следующее утро! Пока в полдень не выйдет из фьорда в море паром с новыми пассажирами. «Беспощадное время!» — говорили мы. Будь это сегодня, мы, пожалуй, весь вечер сидели бы на веранде и разглядывали выезжающие из туннеля автомобили. Все ли они покатят дальше, на запад, или один из них свернет у музея и подъедет к гостинице, чтобы забрать нас… чтобы забрать нас на хранение…

Вообще-то я забыл, как мы присматривали за дочками хозяйки, я помню не все, что было.



Я согласен удалять письма сразу же по прочтении — хотя бы потому, что на диске слишком много всего скапливается. Время от времени полезно освобождаться от мыслей и ассоциаций. В наши дни слишком много слов хранится в Интернете, в электронной памяти, на дисках. Итак, я стер посланное тобой письмо и сел поудобнее, чтобы ответить. Впрочем, у этого решения есть свои недостатки — я лишился возможности перечитывать твои письма. Придется вспоминать.



Ты намекаешь на то, что за нашей поразительной встречей на балконе стоят некие сверхъестественные силы. Когда речь идет о подобных вопросах, я надеюсь на твою особую чуткость — я собираюсь высказаться так же откровенно, как в тот раз. Для меня такого рода встречи — случайные происшествия, за которыми не скрывается ни чей-либо умысел, ни воля провидения. Это всего лишь случайность, тут нет ничего знаменательного. Вспомни все те дни, когда мы ничего подобного не переживаем.

Я понимаю, что лью воду на мельницу твоей склонности к сверхъестественному, и все-таки кое-что тебе доверю. Когда я вышел из автобуса, на котором приехал по туннелю, и оказался на округлой вершине Бергсховден, фьорд был весь в тумане, я ничего под собой не видел. Вершины-то я еще различал, а вот фьорд и долины были будто стерты с лица земли. Правда, был еще туннель, и, выйдя из него, я очутился под завесой туч.

Я подумал вдруг: «А она здесь? Она тоже явится?»

И ты явилась; наутро ты стояла на балконе, в почти девичьем платье, когда я, неловко балансируя, вышел из ресторана с полной до краев чашкой кофе.

Ощущение было такое, будто это я создал тебя, будто это я сочинил тебя, снова поселив в старинной деревянной гостинице[6]. Как будто бы ты воплотилась там, на веранде, из моих воспоминаний, из моих горестных утрат.

Но вряд ли стоит удивляться, что ты завладела моими мыслями тогда, когда я снова вернулся в края, которые мы называли когда-то любовным захолустьем. Хотя мы и появились одновременно, это, конечно же, было чистым совпадением.



Я завтракал и, попивая апельсиновый сок и разбивая яйцо, думал о тебе. Я был целиком захвачен мыслями о тебе. Так что, взяв с собой чашку кофе, я вышел на веранду. И вдруг…. там стоишь ты!

Мне было жаль твоего мужа. Я очень сочувствовал ему, когда мы через час у него на глазах удрали вдвоем в горы.

Сам этот наш уход и то, как мы начали болтать друг с другом, казалось забавной имитацией того, что происходило в прошлый раз, когда мы были здесь — совсем юные. Долина была та же, и я сказал тебе: «Ты выглядишь такой молодой!»

Однако я не верю в судьбу, Сольрун! Я в самом деле в это не верю!



Ты упоминаешь Женщину-Брусничницу и невольно касаешься того необычайного, что я пережил. Ведь я не забыл ее, да и вообще ее не отрицаю. Но подожди чуть-чуть! Кое-чему я оказался свидетелем по пути домой.

Когда вы уехали, я остался, так как назавтра открывался новый Центр по изучению климата. Я рассказывал тебе, что должен в связи с этим произнести на ланче небольшую речь. В пятницу утром я срочно выехал из Балестранна во Флом, через несколько часов отправился поездом в Мюрдаль, а оттуда по Бергенской железной дороге в Осло.

Как раз перед тем как прибыть в Мюрдаль, поезд остановился у могучего водопада, который называется Кьосфоссен. Туристы высыпали из вагонов. Всем хотелось сфотографировать водопад или хотя бы бросить взгляд на его белый как мел поток. Пока мы стояли на перроне, на склоне, справа от водопада, вдруг появилась хюльдер[7]. Эта обольстительница явилась в один миг, словно ниоткуда. И так же внезапно, буквально в мгновение ока, исчезла. Какая-то доля секунды — и она появилась в пятидесяти метрах оттуда! И так повторилось несколько раз! Что ты скажешь! Этот народец, обитающий в горах и на холмах, кажется, не подчиняется законам природы?

Но на стоит делать слишком поспешных выводов. Не было ли это обманом зрения или видением? Там находилось несколько сотен человек, видевших то же самое, что и я. Но оказались ли мы свидетелями чего-то сверхъестественного — духа природы, привидения? Нет, нет! Все просто подстроено для туристов, и единственное, чего я не смог выяснить, — сколько платят этой девочке… Не упустил ли я чего-нибудь? Да, она с быстротой молнии перепрыгивала с одного места на другое. Но это был трюк, обман! Сколько таких обольстительниц было у водопада, даже не знаю. Наверное, две или три.

Я пришел к выводу, что, возможно, это было нечто, о чем мы в тот раз не подумали, но что не поздно еще обсудить сейчас. Ведь и Брусничница наверняка появилась не просто так. Она играла какую-то роль, хотела разыграть нас, и я не уверен, что мы были ее единственными жертвами. Повсюду имеются такие местные оригиналы…

Все ли я вспомнил? Ну да… Ведь она явилась словно из ниоткуда, из ничего. А потом, сыграв свою роль, словно сквозь землю провалилась! Именно так и было! Возможно, эта шутница спрыгнула в старую охотничью яму или спряталась за кучей мусора, откуда нам знать? Мы ведь с тобой тогда не задумались об этом толком, а сломя голову понеслись из долины вверх, словно сам леший гнался за нами по пятам.

Иногда мы говорим: «Поверю, если сам увижу!» Но не так уж обязательно вообще во что-то верить. Надо протереть как следует глаза, прежде чем произнести приговор. Мы должны спросить себя, как нас сумели обвести вокруг пальца. В тот раз мы этого не сделали. Мы были насмерть перепуганы!

Только не думай, что я пытаюсь от всего этого отгородиться. Я был рад снова тебя увидеть. Я часто брожу и улыбаюсь. Ты наверняка меня понимаешь. Подобные моменты захватывают целиком и накладывают свой отпечаток… Кроме того, они могут стать толчком к будущим событиям.

Из всех мест на земле это единственное, где нам суждено было вновь соединиться. Мы вновь поднялись на высокогорный сеттер! Кто бы мог подумать, что это когда-нибудь повторится?



Четырехчасовая прогулка длится недолго, если тебя обычно кто-то сопровождает в этих походах, скажем, раз или два в год… Но поскольку после нашей последней встречи прошли десятилетия, четыре часа казались бесконечными. Между ними — той первой встречей и ошеломляющей второй — огромная разница.



>>>

Все в порядке, Стейн! Так приятно тебя услышать! Хотя я ведь только и размышляю о том, почему мы с тобой расстались! Причина в том, что мы и тогда, и теперь слишком по-разному истолковываем пережитые нами события. Еще одна причина — ты слишком снисходителен к моим толкованиям…

И все же очень приятно тебя услышать! Мне так тебя не хватает! Дай мне немного времени, и я, когда буду в хорошем настроении, отвечу тебе.



>>>

Я думаю, ты преувеличиваешь, говоря о моей снисходительности, но я уже не помню точно, что говорил и писал в прошлый раз. Разве я не писал, что брожу по дому и тихонько смеюсь от радости, что мы снова встретились?



Вообще-то я еще очень многое должен тебе рассказать. Мы выплыли из фьорда с тем же названием, что и его рукав. Сперва причалили у Хеллы, где оставили на время взятую напрокат старую машину… Но прежде чем повернуть и зайти в гавань Балестранн, пересекли Согне-фьорд по направлению к Вангснесу. Я ходил взад-вперед у гостиницы в ожидании парохода до Бергена. Он пришел, задержавшись на полчаса, и когда я поднялся на борт, то обнаружил, что называется он «Солуннир».

Я вздрогнул. Естественно, я подумал о тебе. С тех пор как два дня назад мы помахали друг другу на прощание со старой пристани, я не мог думать ни о ком, кроме тебя. Но тут меня захватили мысли о том лете, когда мы были на островах в Солунне[8] и навестили твою бабушку. Кажется, ее звали Ранни? Ранни Йённевог?



Меня не просто захватили эти мысли, я бы назвал это состоянием аффекта… На меня вдруг нахлынула волна воспоминаний. Ожившие картины и впечатления той поры, когда мы были здесь, в устье фьорда… Парочка двадцатилетних. Будто эпизоды из фильма, который я не припоминаю, чтобы снимал. Этот фильм не был немым — казалось, я слышу твой голос, твой смех, твой разговор со мной. Я слышал слабый шелест ветра, крики птиц и словно бы вдыхал запах твоих длинных темных волос. То был запах моря и морских водорослей. Это не было причудой ума, это обрушилось, словно гейзер, нахлынуло как вспышка, как яркий кадр из прошлого, некогда принадлежавшего нам.

Сначала я встречаю тебя в старинной деревянной гостинице через тридцать с лишним лет после того, как мы были здесь в последний раз. Потом уплываю отсюда на корабле, названном по имени маленького озерного поселка Солунн, откуда родом твоя мать! Разве ты не говорила в тот раз, что тебя именно поэтому назвали Сольрун? Вообще-то мы чаще говорили о Ютре-Сола — так назывался самый крайний остров, где жила твоя бабушка. Но Сольрун и Солуннир… Было от чего вздрогнуть!

И все-таки не надо впадать в искушение и делать поспешные выводы из этих случайных совпадений. Название корабля просто заимствовано у одной из местных береговых общин. Я успокоился, но еще долго стоял на палубе и улыбался.

А что думаешь ты?



>>>

Я уже не в Солунне. Сижу в старом доме и смотрю на скалы и шхеры. Единственное, что слегка загораживает вид, — это пара мужских ног. Нильс Петер стоит снаружи на металлической стремянке и красит оконные рамы на втором этаже.



Когда ты и я спустились в ту среду с высокогорного пастбища, оказалось, что планы у мужа немного изменились, он хотел как можно скорее уехать домой, в Берген, до выпуска вечерних новостей.

Мы проехали долину Бёйадаль и туннель у ледника; было около трех часов, когда мы выехали из туннеля и увидели, что туман рассеялся — пока мы двигались вдоль вод уезда Иёльстер, сквозь облака пробилось солнце. Это событие было единственным, что прокомментировал Нильс Петер прежде, чем мы миновали Фёрде. «Проясняется!» — сказал он. Это случилось, когда мы проезжали Скей. Я попыталась его разговорить, но большего выжать не удалось, тут мне пришло в голову, что единственная реплика, которую он подал, относилась вовсе не к погоде, а, пожалуй, была отражением его настроения. Когда мы отъехали к югу от Фёрде, он, повернувшись ко мне, сказал: «Слишком много спусков и подъемов за один день, давай переночуем в доме твоей матери». Мы называем его летним домом. Поначалу Нильс Петер хотел ехать прямо к нам домой, у него были кое-какие планы на завтрашний день, и это его предложение означало шаг к примирению. Отчасти из-за того, что он был так упрям и строптив, когда я настаивала на том, что отправлюсь с тобой на прогулку… через тридцать с лишним лет, Стейн! А еще из-за того, что потом он так долго молчал в автомобиле. Так мы и сделали. Мы переправились через фьорд из залива Рюсидаль в долину Рутледаль, а оттуда к островам в Солунне. И пока ты открывал свой новый Климатический центр, мы провели изумительный день в устье фьорда! Все ясно… я посылала тебе свои мысли… Вернее, воспоминания и картины тех мгновений, которые мы вместе в тот раз пережили. Я продолжала это делать и в последующие дни: то были яркие воспоминания, некоторые из них, стало быть, дошли до тебя, словно кадры фильмов, которые ты никогда не снимал.

До вечера четверга мы оставались в Бергене, а утром в пятницу я отправилась на набережную Страннкайен, чтобы увидеть, как отчаливает паром «Солуннир». Он отходит из Бергена в восемь часов утра. Я знала, что ты должен покинуть Балестранн до полудня; ты ведь рассказывал… А так как я с раннего утра была на ногах, я совершила утреннюю прогулку от Скансена[9] через Фискеторьет к Страннкайен, чтобы пожелать тебе счастливого пути, Стейн, чтобы проститься снова. Вряд ли это было разумно, но я поняла, что очень этого хочу. Мне показалось забавным, что ты поплывешь на «Солуннире», и я подумала, что ты, наверное, вспоминаешь меня и наши летние приключения в здешних краях.

Паром назван не в мою честь, ты прав, он получил свое название от островной общины близ устья Согне-фьорда, где я провела почти целый день и где сейчас пишу, глядя на море.



«Солуннир», строго говоря, древненорвежская форма множественного числа от «Солунн» (Solund), так здесь называются сотни островов. Sol означает — растение, a -und — «снабженный», «обеспеченный». На островах в Солунне множество растений. Довольно точное описание здешнего ландшафта.

Ты наверняка помнишь, как мы бегали и играли в прятки среди причудливых каменных отростков и горных пород. И, конечно, не забыл, как часами бродили, собирая камни… Ты мрамор, я какие-то красные плитки. Они по-прежнему здесь, и твои, и мои. Я украшаю ими клумбы.



Бабушку мою, конечно же, зовут Ранни, ты не мог этого забыть, вы оба так понравились друг другу! Помню, как ты сказал однажды, что бабушка — самый добрый и самый прекрасный человек из всех, кого ты знал. И она все время ходила по садику и напевала себе под нос: «Ах, Стейн!» Было что-то особенное в этом: «Ах, Стейн!» Такого видного парня бабушка еще не встречала.

Мама тоже выросла в здешних краях, ты ведь знаешь… сейчас здесь самое западное поселение в Норвегии. Ее девичья фамилия была Йённевог, ты и это помнишь…

Мы уже снова дома, все четверо, впереди учеба, через несколько дней будни вступят в свои права! Моя дочь Ингрид стала студенткой. Здесь, в устье фьорда, царит полное безветрие. Вчера — единственный раз — мы сидели в садике и готовили ужин на гриле.



Стейн, мир вовсе не мозаика, не сплетение случайностей! Все в нем взаимосвязано!



>>>

Как приятно, что ты отвечаешь! К счастью, понадобилось совсем немного времени, чтобы у тебя изменилось настроение.

Подумать только, ты сейчас там! В таком случае и я тоже, ведь мы посылаем друг другу электронные письма. Кажется, я впервые понял, что два человека могут быть близки, даже если расстояние между ними огромно. С этой точки зрения я согласен, что все в мире взаимосвязано. Как трогательно, что ты спустилась вниз на Страннкайен, чтобы послать мне с паромом привет. Я вижу, как ты бежишь из Скансена вниз по ступенькам, и это зрелище вызывает в памяти один испанский фильм. Могу засвидетельствовать, что если не тогда, то сейчас твой привет до меня дошел.



Как-то по пути в горы через долину Мундаль ты сказал, что отвергаешь все так называемые сверхъестественные феномены, и уточнил, что не веришь ни в телепатию, ни в ясновидение, ни в чтение мыслей. В ответ я привела тебе несколько убедительных примеров таких происшествий. С твоей стороны речь, пожалуй, идет о том, что ты не используешь присущее тебе чутье и порой принимаешь в штыки свои собственные мысли и озарения.

Стейн, в этом ты не одинок. Наше время — это время духовной слепоты и нищеты.

Сама я иной раз, по наивности, тоже готова счесть простой случайностью то, что нам суждено было оказаться вместе на веранде гостиницы. А ведь наверняка эта сцена была отрежиссирована. Только не спрашивай — кто и как это сделал, я и вправду не знаю. Но одно дело не знать и совсем другое — закрывать на это глаза. Царь Эдип не ведал, какие нити судьбы переплелись вокруг него, а когда это открылось ему, почувствовал себя опозоренным за то, что все время был слеп.



>>>

У нас с тобой получается что-то похожее на игру в пинг-понг: давай обменяемся письмами после полудня? Я вернусь к Солунну, в тот летний день. Ладно?



>>>

Хорошо, только пара слов. У меня пока каникулы, а в нашем доме существует неписаное правило в выходной день делать все «по своему желанию». Единственное ограничение — общая трапеза, не считая завтрака: каждый завтракает сам в зависимости от того, когда встает. Недавно закончился ланч, теперь до обеда вечером[10] у меня нет никаких обязательств. Если не будет ветра, сегодня мы снова будем готовить на гриле.

А что у тебя? Я напишу тебе в полдень.



>>>

Я сижу в скучной университетской конторе в Блиндерне[11] и останусь здесь до встречи с Берит в семь часов вечера. Мы поедем в Бэрум[12] — навестить ее старого отца, он интеллектуал и человек высокой нравственности. Если поторопимся, то проведем с ним несколько часов.



>>>

Не забывай, что я целых пять лет, когда была студенткой, прожила в Блиндерне! Эти годы, Стейн… сплошной праздник… Иногда я мечтаю снова туда вернуться.

То, что тебе предстояло стать профессором в Осло, — ты на этот счет не обманывался. Ты ведь стремился к научной работе?



>>>

Когда ты уехала, у меня появилось слишком много свободного времени, я занял его докторской диссертацией, а потом научно-исследовательской работой. Но давай не будем пока говорить о «тех днях». Мне любопытно узнать: кто ты сейчас!



>>>

Я стала преподавателем и не раскаиваюсь в этом. Я восприняла это как привилегию — каждый день общаться с молодежью и с коллегами по профессии, которой я увлечена. Поверь мне, это не просто клише: «Учат до тех пор, пока есть ученики». В каждом классе, где я преподавала, всегда находился светловолосый кудрявый паренек, пробуждавший воспоминания о тебе и о нас обоих… А один был и впрямь похож на тебя; даже голос у него был твой.

Но сейчас слово предоставляется тебе. A-то я ненароком опять напишу о том, что вовсе не считаю случайной встречей то, что мы оказались вместе на той веранде…



>>>

Да, мы с тобой там оказались. Но такие слова, как «встреча» или даже «случайная встреча», подразумевают нечто правдоподобное, ожидаемое. Я однажды подсчитал, что вероятность того, что при игре в кости выпадет двенадцать шестерок подряд — не больше одного случая из двух миллиардов. Это, безусловно, не означает, что такого никогда не случится. Кто-то, исключительно по воле случая, может выбросить двенадцать шестерок подряд, но это простая случайность — ведь на земле обитает несколько миллиардов человек и повсюду играют в кости. Это ловушка, выпадет — не выпадет, чет — нечет, случайность в астрономических масштабах, этакая «бомба случайности». В таких ситуациях остается только истерически засмеяться, потому что можно бросать игральные кости тысячу лет подряд, чтобы получить шанс выбросить серию из двенадцати шестерок, а можно — в течение нескольких секунд. Разве не абсурдно думать иначе?



Во всяком случае столкнуться с тобой на балконе — это была настоящая бомба. Невероятно! Я готов назвать эту встречу счастливой. Но сверхъестественной она не была.



>>>

Ты в этом уверен?



>>>

Почти абсолютно! Таковы мои чувства… К тому же я убежден, что не существует никакой судьбы, никакой воли или психической силы, которая в состоянии воздействовать на исход, к примеру, игры в кости. Можно халтурить и жульничать, можно, конечно, ошибаться, делать неправильные выводы, но реальные события фактически не подчиняются ни судьбе, ни божественному промыслу, ни так называемому «психокинезу».

Ты когда-нибудь слышала о человеке, который выиграл в рулетку несметное богатство благодаря тому, что мог силой мысли управлять шариком или точно предсказывать, в каком секторе он окажется? Ведь если обладать способностью что-либо предвидеть, то в одну секунду можно обеспечить себя миллионным состоянием. Но людей, обладающих подобными способностями, не существует! Их нет! Поэтому, вероятно, на зданиях казино и нет объявлений, где предупреждали бы, что ясновидящим туда доступа нет.



Когда речь идет об азартных играх или банальных жизненных ситуациях, в их банальности нам следует учитывать самые разные обстоятельства. Ошеломляющая случайная встреча становится со временем воспоминанием, частью нашей душевной биографии и очередным анекдотом о невероятных событиях. И неопытный взгляд охотно это принимает, полагая, что мир вокруг пронизан некими «силами», которые то и дело вмешиваются в нашу жизнь.

Таков, по моему мнению, этот механизм. Сама ситуация выигрыша в азартной игре и то, что победителем становится далеко не каждый, наводит на мысль о дарвиновском естественном отборе. Разница только в том, что в нашем случае имеет место выбор не естественный, а искусственный. Таким образом, к сожалению, легко возникают искусственные представления.

Осознанно или нет мы соединяем обстоятельства, не имеющие между собой ничего общего. Это, как мне кажется, свойство, присущее человеку. В отличие от животного, мы часто ищем скрытые за этими обстоятельствами причины — судьбу, рок или предначертание даже там, где найти ничего подобного невозможно.

Итак, я полагаю, что в тот летний день мы встретились друг с другом абсолютно случайно. Вероятность того, что это случится, была ничтожной — никто из нас с тех пор ни разу в тех местах не был, но если вероятность события ничтожна, это вовсе не значит, что оно не может произойти.

Если мы решим свести воедино все самые удивительные примеры случайных выигрышей в какой-нибудь толстой книге, нам придется освободить место для многих тысяч миллиардов томов, поскольку надо будет учитывать и все, без исключения, проигрыши в игре. Но для такого количества книг на Земле просто не найдется деревьев!

И кстати, еще один момент, о проигрыше, я хочу тебя спросить: читала ли ты когда-нибудь интервью с тем, кто никогда не выигрывал в лотерею?



>>>

Стейн, ты совершенно не изменился!

И это прекрасно. В твоих суждениях есть что-то свежее и мальчишеское.

А возможно, ты просто слеп. Возможно, твои взгляды мелочны и ограниченны.



Помнишь ли ты картину Магритта[13], где изображена каменная глыба, парящая в вольном полете над ландшафтом? С маленьким замком на вершине? Эту картину забыть невозможно.

Но если бы ты оказался свидетелем чего-то похожего, ты наверняка постарался бы это опровергнуть. Сказал бы, что это тебе померещилось. Что глыба пустая или наполнена гелием. Или держится наверху благодаря хитроумному приспособлению, сплетению невидимых бечевок.

Моя душа гораздо проще. Я, пожалуй, лишь простерла бы руки к скалистой глыбе и спела «аллилуйю».

В своем первом письме ты пишешь: «Иногда мы говорим: поверю, если сам увижу! Но не так уж обязательно вообще во что-то верить…»

Должна признаться, что это высказывание заставляет меня задуматься. Для меня оно звучит вовсе не эмпирически, это какая-то казуистика в духе Средних веков.

Если чувства поведали нам нечто, не соответствующее Аристотелю, это были ошибочные чувства. Когда наблюдения за движениями небесных светил не совпали с геоцентрической картиной мира, придумали такой фокус-покус, который нарекли «эпициклом»[14], чтобы объяснить фактически видимое. Служители церкви и инквизиции практиковали к тому же самоцензуру и отказывались смотреть на небесные тела в телескоп Галилея, как и верить его открытиям. Они утверждали, что это иллюзия или наваждение. Но тебе и без меня это известно.

Ты думал следующее: мы оба видели нечто подобное этой каменной глыбе, вольно парящей над мхом и вереском. Чудо! Верно? Чудо над этим миром! Позволь только добавить: мы видели одно и то же, в этом мы были абсолютно едины.

Именно так. Но возвращаясь к нашей встрече: мы можем оставить в стороне все неизбежное и необъяснимое…



>>>

Так что ты об этом думаешь?



>>>

Возможно, наша «случайная встреча» обязана столь банальному явлению, как телепатия. Хотя это ничего для тебя не значит — ни за, ни против, поскольку ты уже решил, что не веришь в передачу мыслей на расстоянии.

Ты веришь в силу тяжести. А сможешь объяснить что это такое?



Быть может, ты дашь мне шанс посмотреть в телескоп Галилея?



>>>

Что такое сила тяжести, я объяснить не могу. Она существует — и всё. Само собой, я одолжу тебе свой глаз, чтобы посмотреть в телескоп. Если бы у тебя была целая дюжина телескопов, я смотрел бы во все разом. Для начала заглянем хотя бы в один!



>>>

Для нас с Нильсом Петером это была непростая поездка, и я точно помню: это я предложила заехать на один день во Фьёре, чтобы посетить книжную лавку и Музей ледников.

Собственно, мы возвращались из Эстланна[15] в Берген, и тут я подумала: прошло уже столько лет, почему бы не прогуляться там снова, даже если это наверняка причинит мне боль. Это было как внезапное озарение. Честное слово. Совершенно неожиданно оно возникло во мне.

Что касается тебя, то у тебя планов было куда больше, так что отправителем наверняка был ты, а получателем — я. Это не стоило бы внимания, если бы ты впервые с тех пор, как мы жили вдвоем в этой старой деревянной гостинице, не послал мне мысленно идею снова побывать здесь. Загвоздка только в том, что не знаешь, что нужно делать, дабы послать мысль, и что — чтобы ее принять. Ты ведь ничего не ощущаешь у себя в голове, когда думаешь… Ты можешь думать о чем-то трагическом, горьком или печальном, но при этом не чувствуешь, как в голове твоей потрескивает, звенит или поскрипывает. Ведь мысли чаще всего не имеют ничего общего с телом и с физическими процессами в нем.



Итак, самое простое объяснение того, что нам суждено было появиться в одно и то же время в этих краях, некогда бывших прекраснейшим и горчайшим местом нашей жизни, с моей точки зрения — телепатия. Твои объяснения или попытки оправдания более сложны и напоминают мне утомительные статистические выкладки. Исходя из расчета математической вероятности наше повторное свидание на старой веранде было таким-то… Словно каждый из нас стоял на своем берегу фьорда и посылал другому ружейную пулю, которые, столкнувшись посреди фьорда, пошли, как два физических тела, ко дну. Возможно, именно это было сверхъестественным! Во всяком случае куда легче понять, что две некогда близкие души способны сообщаться между собой по глубоко значимым для обоих вопросам. Ты послал мне сигнал, что тебе снова необходимо попасть сюда, я этот сигнал приняла и тоже приехала!

Стало быть, телепатия! Это хорошо известное явление я предлагаю как здравое, вполне вероятное объяснение того, что ты с презрением отвергаешь как «невероятную случайную встречу» и что многие люди экспериментально исследовали во многих университетах мира. Среди пионеров — супружеская пара Рине из университета Дьюка в Северной Каролине, которая занималась этим уже в тридцатые годы ХIX века. Если хочешь, я пришлю тебе несколько ссылок, в моем распоряжении целая библиография.



Разве это не похоже на то, что показала нам квантовая механика? Что всё в мире, во Вселенной, включая самую крошечную элементарную частицу, взаимосвязано?

В последнее время благодаря коллегам я много читала по квантовой физике. Здесь, в школе, у нас целый год проходил довольно любопытный семинар. Здешний клуб мы называем «In vino veritas»[16], и эти слова, возможно, наводят на мысль о богеме, но, проведя несколько вечеров с физиками и естествоиспытателями, я убедилась в том, что современная физика не сделала мир менее таинственным, чем это было в эпоху Платона. Стейн, пожалуйста, поправь меня, ты ведь знаешь это лучше, чем я.



Если две частицы, например два фотона, рождаются вместе и затем с огромной скоростью разлетаются, то они продолжают вести себя как единое целое.

Они летят каждая в своем направлении, расстояние между ними измеряется световыми годами, и тем не менее они остаются связанными. Каждая из частиц обладает информацией о свойствах другой, и на каждую из «частиц-близнецов» распространяется то, что совершается с другой. Само собой разумеется, речь идет не о коммуникации, а о взаимосвязи или о так называемом «нелокальном взаимодействии». На уровне квантовой механики мир не локален. Это удивительно и, возможно, так же непонятно, как сила тяжести, и Эйнштейн оспаривал это свойство, считая его абсурдным; однако после Эйнштейна оно было подтверждено экспериментально.

Мы говорим сейчас не о телепатии, а о телефизике. Духовный контакт на огромных расстояниях, по-моему, гораздо важнее, чем квантовая механика. Откровенно говоря, это мы представляем на Земле разум. Взгляни на звезды, на галактики. Посмотри на странствующие кометы и астероиды и позволь себе посмеяться. Могучим небесным телам вопреки — являемся мы — живущие в этом мире души. Что могут кометы и астероиды? Что они в состоянии воспринять из всего сущего? Каким самосознанием они обладают?

Можно ли слепо поверить в то, что фотоны обладают сознанием и что они способны общаться, передавая мысли на очень далекие расстояния? Я в это не верю. Я верю в то, что мы — люди — находимся в особом положении. Мы — ум, интеллект в театре под названием Вселенная!

Стейн! Пока ты читаешь это письмо, несколько миллиардов нейтрино пролетают сквозь твой мозг и твое тело, они исходят от поверхности Солнца, от других звезд Млечного Пути, из других галактик. Они также по-своему осуществляют «нелокальное взаимодействие».

Другой парадокс — квантовые частицы ведут себя то как волны, то как частицы. Эксперименты показали, что электрон, эта мельчайшая частица, способен одновременно пройти через разные щели. Это так же невероятно, как мысль о том, что теннисный мяч может одновременно пробить две разные дыры в ограде теннисного корта.

Ты можешь понять или объяснить мне, как нечто может быть сразу волной и частицей, то одним, то другим? Прошу тебя об одном: склонись перед этой Вселенной, перед тем, как она устроена. Если физические законы кажутся нам загадочными, пусть они такими и остаются. Можно, конечно, пожалеть о том, что мы не в силах объяснить всё между небом и землей; для поэтов это могло бы послужить хорошей утренней разминкой… Я имею в виду элегическое покачивание головой и размышления о том, сколь мало мы понимаем в этой таинственной Вселенной, в которой обитаем; а ведь это то, перед чем мы должны склониться.

То, что ты можешь послать мне мысль, которую я способна уловить, вполне возможно. Даже если мы не в состоянии дать этому математическое или физическое объяснение…

Разве не так?

Английский астроном Джеймс Джинс[17] сказал однажды: «Вселенная становится больше похожей на великую мысль, чем на огромную машину».



>>>

Я получил новую сводку прогнозов, она еще тревожнее, чем ожидалось, и должен встретиться с несколькими журналистами, которые кровь из носу жаждут получить от меня комментарии. Это часть истерии, созданной СМИ вокруг всех этих вопросов. Поэтому я вынужден ненадолго оторваться от нашей беседы, но в полдень уже вернусь обратно. Смею заверить тебя в том, что испытываю уважение к твоим взглядам и убеждениям… К каким бы «-измам» мы с тобой ни примыкали, я чрезвычайно высоко ценю тебя как человека. Позволь же и мне в свою очередь не верить в так называемые сверхъестественные явления.



>>>

Хорошо, хорошо! Но в тебе множество самых разных настроений, мальчик мой… Некогда я знала тебя… а теперь я напишу несколько слов о Женщине-Брусничнице. Чувствую, как ты сопротивляешься, как будто вижу тебя сквозь дверь и стены, как в ту ночь, когда ты сидел и курил… Но сейчас ты должен меня выслушать.

В тот раз ты плакал, всхлипывал, как ребенок, и мне пришлось тебя успокаивать. А что случилось через тридцать лет, когда мы снова оказались наверху?

Ты пишешь, что не веришь в неведомые силы, вторгающиеся в нашу жизнь. Но там, наверху, ты весь дрожал, когда мы остановились у березовой рощи.

А ведь тело не лжет… Когда мы подошли туда, ты внезапно взял меня за руку.

В те далекие времена мы часто ходили рука в руке. Но то, что ты снова взял меня за руку, было почти невероятно! Хотя я понимала, что это должно было случиться, потому что мы снова оказались у этой рощи и ты нуждался в моей поддержке. Ты боялся! Там, на поросшем березами склоне, ты вовсе не был могучим парнем! Ты испытывал страх перед тем, что принадлежит не этому миру.

Рука у тебя сильная, Стейн! Но она дрожала!



Серьезность того часа захватила и меня. Но я была осмотрительнее, чем ты, чувствовала себя увереннее — возможно, потому, что у меня уже давно сложился свой взгляд на потустороннее… Для меня «аномальное» — нормально. Я была готова к тому, что тот феномен может снова «материализоваться». Хотя «материализоваться» — вводящее в заблуждение обозначение, потому что то, что мы некогда видели, вовсе не было материально. Возможно, это никогда нельзя было как-то зафиксировать, сфотографировать. Это была так называемая «видимость». История полна сообщений о подобных явлениях — рассказов о человеке, который представал перед душой другого человека, хотя в реальном мире они находились на расстоянии многих миль друг от друга.

И литература богата рассказами о людях, которые получали весть от того, кто недавно… кто не мертв, но восстал из мертвых. Самый известный пример, разумеется, Иисус. Между тем нас окружает материалистическая культура, почти полностью закрытая для контакта с духовным миром, не говоря уже о сверхъестественном. Но… почитай Шекспира, почитай исландские саги, снова открой Библию и Гомера, послушай, что в различных культурах рассказывают о шаманах и предках.



По-моему, случившееся в тот раз могло бы послужить для нас утешением. Потому как есть нечто в том, что ты называешь его словом «скетч», «представление», о чем я думала потом бесчисленное множество раз. Женщина-Брусничница смотрела на нас не с упреком или ненавистью. Она смотрела с нежностью, она улыбалась. Потом ее улыбка исчезла, но ненависти не было. Там, где не замешаны материальные интересы, нет и ненависти…

В тот раз тем не менее мы оба пережили потрясение, я тоже; мы были насмерть перепуганы, но это творилось с нами уже целую неделю. Появись она снова, я приняла бы ее с распростертыми объятьями.

Но больше она не появилась…



Никакой смерти нет, Стейн! И мертвых нет.

> II

Ну вот, я вернулся. Ты по-прежнему сидишь за компьютером?



>>>

Брожу вокруг него! Что поведала новая сводка прогнозов о состоянии климата?



>>>

Она вселяет тревогу и наводит на мысль о том, что на климатическом фронте ООН уже долгие годы проводила слишком консервативную политику. В недостаточной степени обращалось внимание на так называемые механизмы обратной связи. В виде резюме сводка сообщает о том, что чем теплее становится, тем становится теплее. Когда снег и лед в Арктике тают, солнечные лучи отражаются меньше и Земля в целом согревается гораздо сильнее. Это приводит к тому, что при таянии вечной мерзлоты высвобождаются газы, в том числе метан, которые влияют на климат. Существует и множество других подобного рода самоусиливающихся механизмов. Возможно, мы приближаемся к фатальной точке неустойчивого равновесия. После него обратного пути от глобальной катастрофы нет. Еще недавно мы полагали, что, несмотря на все, пройдет не менее полувека, прежде чем морской лед в Арктике будет весь таять летом, а сейчас видим, что этот процесс протекает гораздо быстрее. Похоже, речь идет всего о двух десятилетиях! Исчезновение льда на севере способствует таянию ледников в горах Азии, Африки и Южной Америки, а с уменьшением этих водонапорных башен русла многих рек на большую часть года будут пересыхать. Из-за этих процессов с недостатком питьевой воды столкнутся миллионы людей. И не только людей. Кризис затронет почти половину земных растений и животных. Что мы творим с нашей планетой? У нас она одна, и мы обязаны делить ее с теми, кто придет после нас!



А теперь наша беседа. Мне продолжать?



>>>

Продолжай! Я пойду в комнату и приведу в порядок кое-какие газеты и журналы, но сразу же вернусь, как только компьютер сообщит о твоем новом письме.



>>>

У меня свежо воспоминание о Магритте. Репродукция его картины висит у нас в спальне, а теперь я нашел ее в Интернете. Картина называется «Le Château de Pyrénées»[18], на ней изображен мир, парящий в вольном полете. Во всяком случае мы с тобой так ее толковали. Мы были агностиками. Мы охотно принимали рассуждение древних о том, что у мира должна быть первопричина, то есть должен существовать «Бог», который его создал. Мы спорили о некоей творческой инстанции, породившей Вселенную, но не верили в какую-либо форму «откровения» высших сил. Вместо этого мы не переставали изумляться существованию мира и нас самих.

Сольрун, я сейчас воспринимаю мир примерно так же и не перестаю удивляться тому, что он существует. То, что произошло в березовой роще, для меня гораздо меньшее чудо… Никаким цирковым трюкам, никакому театру варьете не удастся заворожить меня с такой силой, как это удается степям и тропическим лесам, миллиардам космических галактик и миллиардам световых лет между ними.

Как и ты, я скорее занят тем, что мир — это загадка, чем тем, что я — одна из его загадок. Я больше занят природой, чем своей собственной «сверхъестественностью». И меня куда больше удивляет наш непостижимый мозг, нежели все пустые рассказы о «сверхъестественном» и «сверхчувственном».

Я вообще не думаю, что допустимо переносить парадоксы физики на такие феномены, как обмен мыслей между высокоразвитыми млекопитающими. Но то, что существуют высокоразвитые млекопитающие и что я нахожусь среди них, это меня завораживает. Тебе долго пришлось бы искать человека, который был бы так озадачен собственным существованием, как я. Рискованное утверждение, но я осмеливаюсь это заявить. Поэтому-то меня и не задело обвинение в том, что я прагматичен.



Но что стало с тобой? К чему пришла ты?



Ты пишешь, что убеждена теперь в существовании потустороннего мира и в том, что смерти нет. Надеюсь, ты сохранила при этом свою способность радоваться каждой секунде жизни здесь и сейчас? Или твоя склонность к потустороннему постепенно вытеснит земное?

Способна ли ты по-прежнему испытывать «безграничное горе» из-за того, что жизнь «так коротка, так коротка»? Это твои слова. Выступают ли еще у тебя слезы на глазах при мысли о таких словах, как «старость» и «срок жизни»? Случается ли тебе прослезиться на закате солнца? Можешь ли ты вдруг сделать огромные глаза и произнести ужасные слова: «Стейн, однажды мы исчезнем!» или: «Когда-нибудь нас не будет!».

Двадцатилетние не способны представить себе свое несуществование, во всяком случае не так ярко, как когда-то представляла его ты. Но мы жили с этим как с повседневной данностью. Не потому ли, что постоянно бросались в самые дерзкие авантюры? После каждой из них мне не нужно было спрашивать, почему ты ударялась в слезы. Я знал почему, а ты знала, что я знал. Тогда я предлагал отправиться в лес или в горы. Таких успокаивающих прогулок на природу было множество. Ты любила их. Свою любовь к этому ты не один раз называла «всеобщей природой», и это чувство каким-то образом напоминало несчастную влюбленность, потому что ты знала: однажды ты изменишь всему тому, что так страстно любила, и в конце концов предашь саму себя.

Ты постоянно металась между смехом и слезами и под тонким слоем наигранной радости, как и я, носила горечь. Мы были вдвоем. Но думаю, что твоя горечь была глубже моей. Твое воодушевление, восхищение, восторг — тоже!



Но Брусничница! Я не буду уклоняться от разговора о ней и признаюсь, что в тот раз я и впрямь приуныл. Совпадение было поразительным! Не понимаю, как ее угораздило явиться снова?

Но когда моя рука дрожала, то была сама дрожащая, трепещущая жизнь. Прошло тридцать лет, и теперь, когда мы вдвоем вновь там оказались, предо мной так живо предстало… какими мы были неподдельно юными и как все это произошло с нами. Там на вершине, на поросшем березами склоне, случилось нечто такое, из-за чего мы вскоре оторвались друг от друга.

Возможно, потому, что я позволил себе вольность и взял твою руку в знак того, что мы вновь минуем эту березовую рощу. Я вспомнил, какое потрясение вызвало это у нас тридцать лет тому назад, какой страх нас охватил. Я этого не отрицал, потому что и теперь ощутил холодное дыхание чего-то жуткого. Но этот страх не был вызван тем, что нам вновь может явиться это видение. К тому же человек может бояться, как бы его не захватило собственное безумие. Или безумие ближнего. Страх бывает заразительным. Безумие — тоже.