Мейв Бинчи

Серебряная свадьба

1. АННА

Анна понимала, что он изо всех сил старается выглядеть заинтересованным. Ей было хорошо знакомо это выражение его лица. То самое выражение, которое появлялось, когда они встречались в клубе со старыми актерами и вынуждены были выслушивать их бесконечные истории о делах давно минувших дней. Тогда Джо тоже старался казаться искренне заинтересованным; у него был такой приветливый, вежливый, внимательный вид, будто он надеялся, что чем неподдельнее будет выглядеть его интерес к собеседнику, тем быстрее удастся от него отделаться.

— Извини, я заканчиваю, — сказала она. И скорчила, обернувшись, забавную рожицу. Она сидела напротив, на другом краю кровати, одетая в одну из его рубашек, а между ними валялись воскресные газеты и примостился на подносе завтрак.

Джо улыбнулся в ответ; на этот раз вполне искренне.

— Да нет, это даже мило, что ты так беспокоишься; хорошо, что тебя заботят семейные дела.

Она знала, что в глубине души он и в самом деле думает, что заботиться о семье или о застрявших на дереве котятах, о великолепных закатах или больших собаках колли — это хорошо. В принципе, Джо одобряет заботу о ближних. Но это совершенно не относится к его собственным родственникам. Наверное, он даже не знает, сколько лет были женаты его родители. Весьма возможно, что он и понятия не имеет, сколько лет женат он сам. Какие-то там серебряные свадьбы нимало не заботили Джо Эша.

Анна посмотрела на него со смешанным чувством нежности и страха. Страстно и нежно: он казался ей таким родным, когда лежал, раскинувшись здесь между подушек; его мягкие волосы легко и спокойно ниспадали на худые, загорелые плечи. Она боялась потерять его, боялась, что он так же спокойно, тихо уйдет из ее жизни, как когда-то вошел в нее.

Джо Эш никогда не тратил времени и сил на борьбу с другими людьми. Улыбаясь своей широкой мальчишеской улыбкой, он говорил Анне, что жизнь слишком коротка, чтобы растрачивать ее на сражения. И он прав.

Он только пожимал плечами, когда что-нибудь случалось или когда приходило очередное дурное известие.

Как, например, было с его женой Дженет. Он просто собрал вещи и ушел.

Анна боялась, что однажды он вот так же соберет вещи и уйдет из этого дома. Однажды Дженет пришла к ней и предложила денег, чтобы Анна исчезла из жизни Джо. Она рыдала и рассказывала, как хорошо было им вместе, показывала фотографии двоих их детей. И уверяла, что у них все снова будет хорошо, как только Анна куда-нибудь испарится.

— Но ведь он ушел от вас не ко мне. Он целый год жил один, пока не встретил меня, — пыталась объяснить Анна.

— Да, но все это время я надеялась, что он ко мне вернется.

Анне неприятно было вспоминать лицо Дженет — в красных пятнах и мокрое от слез, вспоминать, как она готовила для нее чай, и особенно неприятно было думать о том, что, может быть, когда-нибудь и у нее лицо будет таким же мокрым и в таких же пятнах. Ее передернуло, когда она бросила взгляд на этого красивого мальчика, валявшегося теперь на ее постели. Потому что, несмотря на свои 28 лет, он был все еще мальчик. Красивый, жестокий мальчишка.

— О чем ты думаешь? — спросил он.

Правды она не скажет. Она никогда не говорила ему, как много о нем думает и как боится, что он когда-нибудь ее бросит.

— Я думаю, что с тех пор, как вышли на экран новые «Ромео и Джульетта» с твоим участием, стало просто несправедливо лишать мир возможности любоваться твоей красотой, — рассмеялась она.

Он поставил поднос с завтраком на пол. Воскресные газеты полетели следом.

— Иди сюда, — пародируя ирландский акцент, сказал Джо, — представь, я думал совершенно о том же.

— Как у тебя здорово получается, — заученно пробормотала Анна, прижимаясь всем телом к Джо. — Не удивительно, что ты — лучший актер на всем белом свете с этой своей коллекцией акцентов.

Она разнежилась в его объятиях и опять ничего не сказала о том, как беспокоит ее эта серебряная свадьба. По лицу Джо она видела, что мысли его где-то уже очень далеко.

Даже через тысячу лет Джо вряд ли будет способен понять, что значит эта годовщина для ее семьи. Четверть века совместной жизни родителей. В семье Дойлов отмечали все семейные праздники. Там годами хранились коробочки с сувенирами и альбомы с записями о прошедших годовщинах. На стене гостиной в их доме была целая галерея Великих Празднований. День свадьбы, крестины, шестидесятилетие бабушки О\'Хаган, поездка дедушки Дойла в Лондон. Он был сфотографирован в форме гвардейца в медвежьей шапке позади Букингемского дворца.

Три первых причастия, три конфирмации, небольшой уголок, посвященный спортивным победам Брендана. Он был тогда в старших классах школы. Небольшой академический уголок с портретом самой Анны в момент получения диплома; на этом фото она держит его перед собой с таким видом, будто он весит целую тонну.

Мать с отцом всегда шутили по поводу своей галереи, что это — самая лучшая выставка в мире. На что им нужны старые мастера и всякие там знаменитые картины, если у них есть эта увешанная фотографиями стена, готовая рассказать всему миру об этапах жизни и заслугах их семьи?

Анна вздрагивала, когда родители говорили гостям о своей галерее. Вздрогнула она и теперь, когда ей пришлось солгать Джо.

— Из-за чего это ты дрожишь: из-за отвращения ко мне или от страсти? — спросил Джо.

— О, это необузданная страсть! — ответила Анна, удивляясь тому, как легко ей удается лгать самому привлекательному мужчине во всем Лондоне и думать при этом не о нем, а о стене в гостиной родительского дома.

А ведь перед серебряной свадьбой надо еще украсить дом. Наверное, будет много картонных колокольчиков и серебряной мишуры. Будут раскрашенные серебряной краской цветы. Будет звучать пленка с записью «Свадебного вальса». Будут подоконники, заваленные поздравительными открытками, которых наверняка будет так много, что их придется склеивать в ленты, как на Рождество. Будет торт с традиционными украшениями и пригласительные билеты с серебряным обрезом. Все это кружилось в голове Анны. Родители рассчитывают на своих детей — на Анну, Хелен и Брендана.

Но прежде всего на Анну.

И это должна будет сделать она.

Анна повернулась к Джо и поцеловала его. Больше она могла не думать о предстоящей годовщине. Она будет думать о ней завтра, на работе, в книжном магазине.

Она просто не могла больше думать об этом, ведь рядом находился гораздо более приятный предмет для размышлений.

— Так-то лучше, а то я уже решил, что ты собираешься заснуть, — сказал Джо Эш и привлек Анну к себе.

Анна Дойл работала в маленьком книжном магазинчике «Книги для всех», которому весьма благоволили многие авторы, издатели и средства массовой информации. Все они не уставали повторять, что это особый книжный магазин, ничуть не похожий на все эти громадные бездушные книжные супермаркеты. Втайне Анна не вполне была согласна с ними. Слишком уж часто в течение рабочего дня приходилось ей отказывать людям, которые заходили приобрести новейший бестселлер, расписание электричек или поваренную книгу. И каждый раз Анне приходилось направлять их в другой магазин. Анна понимала, что, несмотря на название, ее магазин специализировался вовсе не на общедоступных, пользующихся широким спросом книгах, а на изданиях, посвященных скачкам, профессиональной психологии, стихах, путеводителях, социологических брошюрах и политических памфлетах.

Год назад она попыталась уйти, но как раз в это время познакомилась с Джо. А когда Джо решил, что останется с ней, пришлось считаться с тем, что работы у него тогда не было.

Джо что-то делал там, что-то здесь и всегда был при деньгах. Во всяком случае, их было достаточно, чтобы купить Анне какую-нибудь премиленькую индийскую шаль, очаровательный бумажный цветок или разыскать самое модное грибное блюдо среди всех деликатесов Сохо.

Зато не было денег, чтобы заплатить за квартиру, телевизор, телефон или электричество. Со стороны Анны было бы слишком большой глупостью бросить в такой момент привычную, приносящую стабильный доход работу, не имея в запасе лучшего варианта. И Анна осталась в «Книгах для всех», несмотря на свою ненависть к этому названию, решив для себя, что большинство покупателей книг к категории «все», так или иначе, не принадлежит. Ее коллеги были людьми, приятными во всех отношениях, но при этом Анна никогда не встречалась с ними вне службы, за исключением отдельных случаев вроде поэтических встреч или благотворительных вечеров наподобие того, с вином и сыром, организованного в поддержку актеров соседнего театра, на котором она и познакомилась с Джо Эшем.

Рано утром в понедельник Анна была на работе. Самое подходящее время, чтобы поразмыслить о чем-то своем или ответить на письма. В магазине работало всего несколько человек, и у каждого был свой ключ. Анна отключила сигнализацию, подобрала с коврика перед дверью пачку бумаг. Всего лишь реклама. Почтальон еще не приходил. Включив кофеварку, она бросила взгляд в висевшее на стене зеркало. Собственные глаза показались ей громадными и встревоженными. Анна задумчиво смотрела на свое изображение. Она выглядела бледной, а под карими глазами совершенно определенно проступали тени. Волосы схвачены широкой розовой лентой, в точности подходившей под цвет блузки. Она подумала, что если не будет делать легкий макияж, то скоро начнет пугать своим видом окружающих.

Было время, Анна собиралась обрезать волосы. Она уже договорилась, что ей сделают прическу в неком шикарном заведении, обслуживавшем даже членов королевской семьи. Одна из девушек, работавшая в этом салоне стилисткой, приходила к ним в магазин. Она обещала, что сделает Анне скидку. Но как раз в тот вечер Анна познакомилась с Джо, а он сказал, что у нее чудесные волосы, и она решила, что ни за что не будет стричься.

Как и теперь, он спросил ее тогда, о чем она думает. Но тогда она сказала ему правду. О том, что собиралась на следующий день постричься.

— Даже и не думай, — возразил Джо, и они договорились пойти вместе в греческий ресторан, чтобы обсудить эту тему подробно.

И вот они сидели вдвоем посреди теплой весенней ночи, он рассказывал ей о своих актерских работах, а она ему — о своей семье. О том, что живет на квартире, отдельно от родителей, потому что почувствовала, что стала слишком зависимой от них, слишком втянутой во все, что происходит с семьей. Но по воскресеньям, а то и среди недели, она обязательно появляется в родительском доме.

Джо с интересом смотрел на нее. Он никогда не встречался прежде со взрослыми людьми, которые по два раза в неделю возвращаются в семейное гнездо.

Сначала они встречались у него на квартире, потом — у нее, потому что в ее квартире им было гораздо удобнее. Он коротко и сухо рассказал ей о Дженет и двух мальчиках. Анна же рассказала Джо о преподавателе из колледжа, в которого она была когда-то безумно влюблена, и о том, что любовь эта свелась всего-навсего к получению диплома без отличий и к огромному чувству утраты.

Джо очень удивился, что она рассказала ему эту историю. Ведь дело не дошло здесь до совместного имущества или общих детей. О Дженет же он сообщил Анне только потому, что формально до сих пор был на ней женат. Анне хотелось бы рассказать ему обо всем, но Джо отнюдь не намерен был все это выслушивать.

Было бы вполне логично, если бы они стали, в конце концов, жить вместе. Но Джо не настаивал на этом, а Анна просто не могла себе представить, что бы она ответила, предложи ей Джо переселиться к нему. Было бы так сложно объяснить это матери и отцу. Но однажды, после приятно проведенных вдвоем выходных, она решила спросить у Джо, как он отнесется к тому, чтобы перебраться в ее маленькую квартирку на первом этаже дома в Шепердс-Буш.

— Пожалуй, если это доставит тебе удовольствие, — ответил Джо, польщенный, но не удивленный, согласный, но отнюдь не горящий желанием. Он съездил к себе, уладил дело с квартплатой и переехал к Анне Дойл с двумя саквояжами в руках и кожаным пиджаком на плечах.

А Анна Дойл должна была хранить его переезд в тайне от своих родителей, обитавших в пригородном местечке Пиннер и при этом в совсем ином мире, где дочери никогда не позволяют женатым мужчинам проводить вечера с ними наедине.

С того апрельского понедельника они прожили вместе уже целый год. Теперь был май 1985-го, и Анне приходилось прилагать немалые усилия, чтобы совершенно разделить миры Пиннера и Шепердс-Буш, со все возрастающим чувством вины маневрируя между ними.

Матери Джо было 56 лет, но выглядела она гораздо моложе. Она работала за стойкой в актерском баре и сталкивалась там с сыном два или три раза в неделю. Когда Анна бывала в баре вместе с Джо, его мать запросто приветствовала их взмахом руки, словно они были всего лишь обычными завсегдатаями. Целых шесть месяцев она даже и не догадывалась, что Джо и Анна живут вместе. Джо просто не позаботился сообщить ей. Когда же, наконец, она узнала, то просто сказала Анне: «Прекрасно, дорогая», — тем же тоном, каким общалась с абсолютно незнакомыми людьми, заказывавшими кусок телятины или пирожок с мясом.

Анна подумала, что нужно бы пригласить ее в гости.

— Зачем? — искренне удивился Джо.

В следующий раз, когда они были в баре, Анна направилась к стойке и обратилась к матери Джо:

— Не хотели бы вы как-нибудь навестить нас?

— Зачем? — спросила та с неподдельным интересом.

— Не знаю. Может быть, просто чтобы выпить с нами по рюмочке, — нашлась Анна.

— О Боже, моя дорогая, ведь я никогда не пью. Я каждый день вижу здесь столько пьяных, что у меня навсегда отшибло охоту даже думать о выпивке.

— Ну тогда чтобы повидаться с сыном.

— Так ведь я вижусь с ним здесь, не правда ли? Он уже взрослый, моя дорогая, и ему совсем не понравится, если его старая мама будет навязывать ему свое общество изо дня в день.

Анна наблюдала за отношениями сына и матери с восхищением, к которому примешивались и ужас, и зависть. Эти двое жили рядом, в одном городе, и вполне довольствовались парой фраз во время случайной встречи.

О других членах семьи они не говорили никогда. Ни о сестре Джо, которая обреталась в каком-то центре по реабилитации наркоманов, ни о его старшем брате, который служил наемником где-то в Африке, ни о младшем брате, работавшем оператором на телевидении.

Внуками мать Джо никогда не интересовалась. Джо рассказывал, что Дженет изредка привозила их в бар, чтобы те могли пообщаться с бабушкой, а иногда он водил детей в парк по соседству с домом матери, и та выходила на них посмотреть. К ней в дом он не приводил детей никогда.

— Наверное, она завела себе мужика. Какого-нибудь молодого парня. И, понятное дело, вовсе не хочет, чтобы к ней в дом тащили внуков. — Для Джо все было просто и ясно.

А Анне казалось, что речь идет о каких-то инопланетянах.

Появись внуки в Пиннере, в доме ее родителей, они бы непременно стали центром Вселенной, той точкой, вокруг которой вращается дом, как в течение целой четверти века он вращался вокруг нее, ее сестры и брата. Анна вздохнула, подумав о приближавшемся серебряном юбилее и ее собственной роли в нем, притом, что у нее своих забот хватало.

Совершенно бессмысленно сидеть с чашкой кофе в руках в пустом книжном магазине и размышлять о проблемах, которые для Джо, как и для всякого занятого собой мужчины, ровным счетом ничего не значат. Она поняла это уже в первый вечер, который они провели вместе.

Сейчас Анне следовало сосредоточиться на подготовке серебряной свадьбы, которую всем им предстоит отпраздновать в октябре.

Конечно, от Хелен пользы не будет никакой. Единственное, на что она способна — это прислать цветастую поздравительную открытку с подписями всех монашек их монастыря или организовать для отца с матерью какую-нибудь особую мессу и пригласить на нее всех прихожан их прихода. Она возьмет выходной и приедет в Пиннер в своем линялом сером свитере и такой же юбке, с тусклыми, безжизненными волосами и большим крестом на цепочке вокруг шеи. Хелен выглядит даже не как монахиня, но как слегка тронувшаяся, плохо одетая особа, прячущаяся за этим крестом от остального мира. Да, наверное, так оно и есть на самом деле. Если все пройдет как надо, Хелен уедет вполне довольная и увезет с собой в холщовом мешочке кое-что из остатков угощенья. Потому что одна из сестер в монастыре любит пряники, а другая питает слабость к лососине.

С отчаянием смотрела Анна на ближайшее будущее младшей сестры. Хелен входила в состав одной из католических конгрегации Южного Лондона и вынуждена бороться за свое место в ней.

Но Хелен, во всяком случае, хоть постарается приехать. А Брендан, появится ли он вообще? Вот это проблема, и Анна старалась до поры до времени не думать об этом. Если Брендан Дойл не сядет на поезд, а потом на корабль, а потом снова на поезд, чтобы попасть в Пиннер на двадцатипятилетие свадьбы своих родителей, все будет впустую. Отец с матерью никогда им этого не простят.

Фотография семьи на стене гостиной будет неполной.

Наверное, придется лгать, придумывать, будто он не смог отлучиться со своей фермы в Ирландии: уборка урожая, или что там люди делают на фермах в октябре.

Но Анна с тошнотворной ясностью чувствовала, что это будет никудышное оправдание. И шаферу, и подружке невесты, и родственникам, и соседям, и священнику — всем будет ясно, что причина в обыкновенном равнодушии Брендана к семейным делам.

И серебро поблекнет…

Как заманить — вот проблема. И проблема ли? Может, в самом деле, не стоит его тащить?

Когда Брендан учился в школе, он был очень спокойным мальчиком. Кто бы мог предположить, что у него вдруг возникнет странная потребность уехать от семьи черт знает куда? Анна была просто шокирована, когда он сообщил ей об этом. Абсолютно прямо и без малейшей мысли о том, каково это будет для других членов семьи.

— Я не вернусь в школу в сентябре, и переубеждать меня совершенно бесполезно. Выпускные экзамены я все равно сдать не смогу, да это мне и ни к чему. Я поеду к Винсенту. В Ирландию. И уеду так скоро, как только смогу.

Его бранили, упрашивали. Все было бесполезно. Он так решил, и все.

— Что ты с нами делаешь? — плакала мать.

— Ничего такого я с вами не делаю, — Брендан был спокоен, — я делаю это ради себя самого, и вам это ничего не будет стоить. Я думал, вы будете рады, ведь отец вырос на этой ферме.

— Не воображай, что ферма автоматически перейдет к тебе, — брызгал слюной отец, — этот старый отшельник согласится уехать оттуда разве что в какую-нибудь миссию. Запросто может оказаться, что тебе там ничего не выгорит.

— Послушай, папа, я вовсе не думаю о чьей-то смерти, последней воле, завещаниях и всяком таком. Я думаю о том, как мне жить. В прошлом я был там счастлив, а Винсенту не помешает пара лишних рабочих рук.

— Да уж, при таком образе жизни нет ничего удивительного в том, что он так и не женился, должен обеспечивать себя сам всем необходимым и не приглашает в помощь посторонних.

— Никакой я не посторонний. Ведь я его родной племянник!

Это был кошмар.

С тех пор общение с Бренданом свелось к открыткам по случаю дней рождения или Рождества. Ну, может, еще годовщин… Этого Анна не помнит. Годовщины. Как же собрать всю эту команду ради какого-то юбилея?

Подружкой невесты, как они до сих пор ее называли, была Морин Бэрри. Она и в самом деле была лучшей подругой матери. Еще в Ирландии они вместе учились в школе. Морин никогда не была замужем, как и матери, ей было сорок шесть лет, хотя выглядела она моложе. В Дублине у нее было два магазина одежды — она отказывалась называть их бутиками. Наверное, Анна могла бы переговорить с ней, а там будет видно. Но тревожный колокол уже вовсю бил у нее в голове, предупреждая об опасности. Для мамы главное было не выносить сор из избы.

У нее всегда были секреты от Морин.

Например, когда отец потерял работу, Морин нельзя было об этом знать.

Или когда Хелен сбежала из дому в четырнадцать лет. Это тоже держали в секрете от Морин. Мама говорила, что все, что имеет хоть какое-нибудь значение для семьи, должно быть тщательно отсортировано и отфильтровано прежде, чем станет предметом обсуждения для друзей и знакомых. Это помогало сохранить достоинство и душевный комфорт, когда дела в семье шли неважно. И Дойлы всегда следовали этому правилу.

Казалось бы, что мешает Анне позвонить Морин Бэрри и попросить у нее, у лучшей маминой подруги, совета относительно Брендана и предстоящей годовщины вообще.

Но если мама вдруг узнает, она будет потрясена, с ней может даже удар случиться при мысли о том, что кто-то из ее близких вынес семейные тайны на всеобщее обозрение. А натянутость отношений с Бренданом была как раз одной из таких тайн.

И некому было стать в этой ситуации посредником между ними.

Так как же организовать торжество? Это будет суббота, время ланча. Вокруг Пиннера, Харроу, Нортвуда разбросано немало ресторанов, отелей и тому подобных мест. Пожалуй, лучше всего подошел бы отель.

Распорядитель позаботится о бутербродах, пирожных и фотографиях.

Это избавило бы всех от многомесячного вылизывания дома и стрижки палисадника.

Но многолетний опыт старшей из отпрысков Дойлов подсказывал Анне, что отель не годится. В прошлом уже прозвучало столько негодующих высказываний об отелях, язвительных и критических замечаний о семье, которая не может раз в несколько лет целиком собраться в собственном доме, о семье, которая способна только на то, чтобы пригласить гостей в какой-то там отель, безличное, никчемное место. Нет уж, спасибо!

Придется все делать дома. Отпечатанные серебром приглашения будут звать гостей в Солтхилл, 26-й дом по Розмари-драйв, Пиннер. Вообще-то, Солтхиллом назывался морской курорт, расположенный где-то на западе Ирландии, на котором отдыхали в юности мама и Морин Бэрри. Впечатления от этого отдыха у них остались самые приятные. Отец там никогда не бывал — говорили, что в дни его молодости у него не было времени разъезжать по курортам.

Нехотя взялась Анна за составление меню. С учетом приглашенных ирландцев оно получалось одним и совсем другим без них. Один вариант — легкие закуски и другой — ланч по всем правилам.

И кто будет за все платить?

Она знала, что обычно в таких случаях платят дети. Но Хелен дала обет бедности, да у нее и в самом деле ничего нет. Брендан, даже если и явится, а это еще бабушка надвое сказала, сможет похвастаться только зарплатой сельскохозяйственного рабочего. У Анны денег тоже было совсем немного, во всяком случае — для такого мероприятия.

Денег у нее действительно было мало. Путем жесткой экономии, отказа от ланча и благодаря редким и благоразумным покупкам в Оксфэме она накопила 132 фунта. Через кассу взаимопомощи она надеялась получить еще 200 фунтов. Затем, когда Джо тоже скопит 200 фунтов, они собирались поехать в Грецию. У Джо было только 11 фунтов, так что ему еще предстоял долгий путь экономии. При этом он был уверен, что ему не о чем беспокоиться. Его агент сообщал о многочисленных заманчивых предложениях, и каждый день Джо был готов приступить к работе. Во всяком случае, Анна очень на это надеялась. Только бы он получил какую-нибудь стоящую роль, что-нибудь такое, что позволило бы ему раскрыться, что-нибудь стабильное… Тогда он сможет отремонтировать квартиру своих сыновей, подбросит что-нибудь Дженет, чтобы она могла почувствовать себя независимой, а тогда уж можно будет подумать и о разводе. После этого Анна, наконец-то, сможет уйти из «Книг для всех» и подыскать для себя магазин посолиднее. У нее уже будет опыт работы в книготорговле, и она без труда сможет получить хорошее место в большом магазине. Ее обязательно оценят.

Время тянулось в размышлениях, и вот послышался скрип ключа, поворачивающегося в дверном замке. Скоро пришли все сотрудники. Затем дверь открыли для покупателей. Строить планы было уже некогда.

В обеденный перерыв Анна решилась. Сегодня вечером она поедет в Пиннер и серьезно поговорит с родителями о предстоящем юбилее. Конечно, было бы лучше, если бы она могла сообщить родителям, что все уже на мази. Но, увы, все далеко не просто. Поэтому она решилась на серьезный разговор.

Анна позвонила родителям и сказала, что скоро будет у них. Мама явно обрадовалась:

— Замечательно, Анна, а то мы не видели тебя уже тысячу лет, и я буквально пять минут назад говорила отцу, что очень надеюсь, у девочки все в порядке.

Анна скрипнула зубами:

— А почему у меня должно что-то быть не в порядке?

— Ну… просто мы очень давно ничего о тебе не слышали.

— Но, мама, ведь прошло всего восемь дней… Я была у вас в прошлые выходные.

— Да, но с тех пор…

— Я звоню вам почти каждый день, и ты прекрасно знаешь, как обстоят мои дела и чем я занята. И если ты хочешь, чтобы я к вам заехала, тебе надо просто подойти к телефону и снять трубку. Вот такие у меня дела. Примерно такие же, как и у миллионов других обитателей Лондона. — Голос ее дрожал от гнева и обиды.

Ответ был неожиданно спокойным:

— Отчего ты все время сердишься на меня, доченька? Я только сказала, что буду очень рада видеть тебя сегодня у нас, а твой отец, тот будет просто счастлив. Ты ничего не имеешь против жареного мяса с грибами? Чтобы как-то отметить твой визит. Да, я спущусь к мяснику и куплю все необходимое… Это просто великолепно, что ты собираешься заехать к нам. Не могу дождаться, чтобы сообщить об этом отцу, сейчас я позвоню ему на работу и обо всем расскажу.

— Мама, не надо… Я думаю… я хотела сказать…

— Конечно же я позвоню ему. Ведь надо его хоть немного порадовать.

Анна повесила трубку и какое-то время неподвижно стояла у аппарата, положив руку на телефон и вспоминая тот единственный случай, когда она решилась привести Джо на завтрак в родительский дом. Она пригласила его в качестве «друга» и по пути потратила немало сил, пытаясь внушить ему, чтобы он ни в коем случае не проболтался родителям, что на самом деле давно живет с ней и при этом женат на другой женщине.

— А насчет чего опаснее проговориться — первого или второго? — подшучивал над ней Джо.

— И то и другое одинаково опасно, — отвечала Анна с видом настолько серьезным, что он наклонился к ней и поцеловал ее в нос прямо в поезде, на глазах у всего вагона.

Как представлялось Анне, визит протекал довольно удачно, мать и отец были безупречно вежливы с Джо, интересовались его работой и знаменитыми актерами и актрисами, с которыми он был знаком.

На кухне мама спросила Анну, в каких они отношениях.

— Просто друзья.

По дороге домой Анна поинтересовалась, какое впечатление произвели на Джо ее родители.

— Очень милые люди, но какие-то чересчур зажатые, — сказал он.

Зажатые? Мама и папа? Анне никогда такое не приходило в голову. Но, пожалуй, дело обстоит именно так.

Правда, Джо не знает, каковы они, когда в доме нет посторонних. Мама, которая звонит в монастырь Хелен и удивляется, что та не может вырваться к родителям пару раз в неделю. Или отец, расхаживающий по саду, сшибая головки цветов и твердя, что Брендан просто непутевый мальчишка, который не придумал ничего лучшего, как отправиться работать на ферму в той единственной во всей Ирландии деревне, где знают Дойлов и где живет тот единственный Дойл, по которому можно составить самое невыгодное впечатление о семействе — Винсент Дойл, его родной брат и родной дядя Брендана. И все ради того, чтобы унаследовать эту жалкую ферму!

Ни о чем подобном Джо не имел ни малейшего представления, а потому вполне мог счесть ее родителей «зажатыми».

— Пусть их, — сказал он ей, улыбаясь, чтобы она не чувствовала себя задетой. — Многие люди так устроили свою жизнь, что о чем-то с ними можно разговаривать, а о чем-то — нет, и они постоянно озабочены, чтобы не сказать чего-нибудь лишнего. Это способ существования, при котором все происходящее воспринимается как спектакль, игра… Собственно, меня это не касается, пусть живут, как хотят. Лично мне это все не по душе, но они придумали для себя правила и теперь вынуждены следовать им…

— Мы, значит, не такие, как ты, — съязвила Анна.

— Любимая, у меня нет ни малейшего намерения тебя обидеть. Я просто говорю, что думаю… Каждый день я вижу на улице кришнаитов, которые бреют себе головы, танцуют и звонят в колокольчики. И точно так же я наблюдаю за тобой и за твоей семьей. Но я не позволю никаким кришнаитам навязывать мне свои игры. Так же, как и твоим родителям. — Он победоносно усмехнулся ей в лицо.

Она тоже усмехнулась ему в ответ, но решила, испытывая какую-то сосущую пустоту внутри, никогда больше не обсуждать родителей с Джо.



День подходил к концу. Перед закрытием магазина к Анне подошел молодой симпатичный представитель одного из издательств и предложил выпить с ним по рюмочке.

— Мне надо в Пиннер, — сказала Анна, — и поскорее.

— А я как раз еду в ту сторону и не вижу причин, почему бы нам куда-нибудь не заехать по дороге.

— Пиннер лежит в стороне от всех человеческих дорог, — рассмеялась Анна.

— Ты же знаешь, у меня нет сейчас подружки, а стало быть, и причины ехать в другую сторону. Но, быть может, подружка появится у меня по дороге в Пиннер, — поддразнивал он ее.

— Но мы ведь не будем говорить об этом на Розмари-драйв? — продолжала шутить Анна.

— Давай садись! Машина стоит возле двойной желтой полосы.

Это был Кен Грин, Анна несколько раз разговаривала с ним в магазине. Кена и Анну приняли на работу в один день, что как-то их сблизило.

Он, как и Анна, мечтал теперь бросить магазин и подыскать что-нибудь более подходящее, но оба так и не отважились до сих пор на этот решительный шаг.

— Думаешь, мы с тобой просто трусы? — спрашивала она, в то время как он пробивал путь в потоке машин, неимоверно разросшемся в час пик.

— Да нет, просто всегда находятся какие-нибудь причины. Тебя, наверное, удерживает от решительного шага эта добродетельная публика с Розмари-драйв?

— С чего ты взял, что мои родители — такие уж добродетельные люди? — удивилась Анна.

— Как, ты ведь только что сказала, что при них нельзя говорить о подружках? — сказал Кен.

— Да уж, они были бы очень разочарованы, если бы узнали, что я — чья-то подружка, — ответила Анна.

— И я тоже. — Казалось, Кен говорил серьезно.

— О, давай без этого, — засмеялась Анна. — Всегда так легко расточать комплименты, если заранее знаешь, что человек связан по рукам и ногам. Но если б я вдруг сказала тебе, что свободна, ты бы тут же убежал за тысячу миль вместо того, чтобы так безрассудно приглашать меня куда-то.

— Вовсе нет. Я специально оставил твой магазин напоследок и весь день думал, как здорово было бы встретить тебя там. Ты что, думаешь, я не способен на поступок?

Она дружески похлопала его по коленке:

— Да нет, просто я тебя недооценивала.

Анна глубоко вздохнула. С Кеном было легко и просто, не приходилось постоянно следить за собой, чтобы не сказать что-нибудь не то. Как придется следить за собой на Розмари-драйв. Или потом, когда она вернется домой, к Джо.

— Надеюсь, это был вздох удовлетворения? — спросил Кен.

При разговоре с Джо или родителями ей пришлось бы это подтвердить.

— Это был вздох усталости. Я так устала от всей этой лжи, — сказала она, — очень устала.

— Но ты ведь уже большая девочка и вовсе не обязана лгать кому бы то ни было про свою жизнь или докладывать, как и с кем живешь.

Анна мрачно кивнула в ответ:

— Ну да, конечно, не обязана.

— Может быть, ты только думаешь, что не обязана?

— Да нет. Это как с телефоном. Дома я всем сказала, что у меня больше нет телефона, чтобы они ненароком мне не позвонили. И все потому, что автоответчик записан на Джо Эша. Пришлось это сделать, потому что он — актер и не может оставаться без телефона.

— Само собой, — сказал Кен.

— И я не хочу, чтобы мама звонила мне и слышала на другом конце провода мужской голос. И еще больше не хочу, чтобы потом отец расспрашивал меня, что делает этот молодой человек в моей квартире.

— Конечно, он может позвонить и поинтересоваться, почему у этого молодого человека нет собственного телефонного номера и собственного автоответчика, — сурово произнес Кен.

— Ив результате я все время должна помнить о том, чтобы не проболтаться случайно о неоплаченных телефонных счетах. Ведь у меня же нет телефона! И это только один случай из тысячи, когда мне поневоле приходится лгать.

— Ладно, но ведь тебе, надеюсь, не приходится лгать при этом еще и твоему актеру? — Казалось, Кен был искренне озабочен.

— Лгать? Вовсе нет! О чем я должна ему лгать?

— Я не знаю, ведь это ты сказала, что тебе всюду приходится лгать. Вдруг он ужасный ревнивец, и ты даже не сможешь ему признаться, что заходила по дороге выпить пару рюмок со мной. Если, конечно, мы найдем для этого подходящее местечко. — И Кен с безнадежным видом оглянулся по сторонам.

— Нет-нет, ты не понял. Джо будет только рад, если узнает, что я зашла куда-нибудь выпить с другом. Вот только… — она замялась. Что только? Только, все равно, ей без конца приходится притворяться. Притворяться, что она понимает эти его невозможные отношения с матерью, с женой, с детьми. Притворяться, что ей нравятся все эти захолустные театрики, где он играет какие-то крошечные роли. Притворяться, что ей нравится постоянно заниматься любовью. Притворяться, что ее совершенно не заботят дела ее семьи.

— Я не лгу Джо, — сказала она словно самой себе, — я просто немного играю.

В машине повисла тишина.

— Ну да, понятно, ведь он — актер, — сказал наконец Кен, пытаясь возобновить разговор.

Но это как раз было не так. Джо — актер, который в жизни никогда не играет и никогда не пытается развлечь кого-нибудь еще, кроме себя самого. Вся игра выпадала на долю его подружки. Как странно, что раньше она никогда не задумывалась об этом.

Они поболтали еще немного, пока, наконец, им не попался какой-то кабачок.

— Может, позвонишь домой и скажешь, что слегка задержишься? — предложил Кен.

Она посмотрела на него, немного удивленная его вниманием к ее личным проблемам.

— Ведь они, наверное, уже закупили бифштексы и прочее… — сказал он.

Трубку взяла мама:

— Это очень мило с твоей стороны, дорогая. Отец уже начал беспокоиться. Он сказал, что пойдет встречать тебя на станцию.

— Не надо, меня сегодня подвезут.

— Это Джо? Джо Эш, актер?

— Да нет, мама. Это Кен Грин, мой приятель по работе.

— Не уверена, что мне хватит мяса…

— Он вовсе не собирается у нас обедать. Просто предложил меня подвезти.

— Может, стоит пригласить его, как ты думаешь? Мы всегда рады видеть твоих друзей. Отец и я, мы оба хотели бы, чтобы ты почаще приводила сюда друзей. — Ее голос казался грустным, как будто она смотрела на фотографии на своей знаменитой стене, но не получала от них помощи и поддержки.

— Сейчас я спрошу его, — сказала Анна.

— Не мог бы ты сегодня выдержать обед с моими родителями? — спросила она у Кена.

— Что ж, эта идея мне даже нравится, могу выступить в роли громоотвода.

— Что ты несешь?

— Разве ты не читаешь эти ваши дурацкие журнальчики? Тебе совершенно необходим кто-то, кто отвлек бы внимание окружающих от твоего настоящего возлюбленного. Положим, твои родители готовы принять такого честного парня, как я, но, наверное, на дух не переносят всяких противных самовлюбленных актеров, присоединяющих к твоему телефону свои автоответчики.

— Ой, заткнись, — засмеялась она. Смех получился искренним.

Они выпили еще. Она поведала Кену Грину о предстоящей годовщине. Вкратце рассказала, что ее сестра — монашка, а брат сбежал из дому и уехал на ферму к старшему брату отца Винсенту, который живет в маленьком, Богом забытом местечке на западном побережье Ирландии. Уже почувствовав себя немного лучше, объяснила Кену, зачем ей нужен сегодня этот обед у родителей. Впервые за долгое время она решилась откровенно спросить у них, чего они, собственно, ждут от этого юбилея. Рассказать о трудностях. Решить какие-то проблемы.

— Пожалуй, тебе лучше делать акцент не на трудностях, а на праздничной стороне дела, — посоветовал он.

— У твоих родителей уже была серебряная свадьба?

— Два года тому назад.

— И как все прошло?

— Не очень…

— Н-да…

— Когда мы познакомимся получше, я расскажу тебе.

— Я думала, мы уже неплохо знаем друг друга. — Анна была слегка разочарована.

— Еще не совсем. Одной совместной выпивки недостаточно, чтобы я мог поведать тебе историю своей жизни.

Внезапно Анна пожалела, что рассказала ему про Джо и про то, что должна была бы хранить в тайне.

— По-моему, я наболтала много лишнего, — сказала она сокрушенно.

— Да нет, просто ты более открытый человек. А я — застегнутый на все пуговицы, — сказал Кен. — Давай допивай скорее. И вперед, в Солтмайнс.[1]

— Куда-куда?

— Разве не так называется твой дом?

Анна рассмеялась и стукнула Кена сумочкой. Благодаря ему она опять чувствовала себя хорошо. Как чувствовала себя прежде, очень давно, когда считала, что принадлежать к семье Дойлов это так замечательно! А в последнее время ей все чаще кажется, что она пробирается по минному полю.



Мама ждала их на пороге.

— Я вышла, чтобы у вас не было сложностей с парковкой, — объяснила она.

— Спасибо, но нам повезло, и здесь достаточно свободного места, — откликнулся Кен.

— Вы знаете, Анна не особенно распространялась здесь про вас, так что ваш визит к нам — приятный сюрприз.

— Для меня это тоже сюрприз. Я не очень близко знаком с Анной, мы только болтаем с ней изредка, когда я оказываюсь по делам в ее магазине. Сегодня вечером я пригласил ее зайти в паб и выпить по рюмочке, но она собралась в Пиннер, и тогда я предложил подвезти ее.

Анна подумала, что не зря Кен Грин считается отличным специалистом. Он сделал своим ремеслом торговлю книгами, научился всучивать владельцам магазинов гораздо больше, чем те собирались заказать. Он принуждал их оформлять красочные рекламные витрины и уговаривал заказать ему организацию презентаций. Ну а уж самого себя он всегда мог подать в самом выгодном свете.

Отцу он тоже понравился.

Кен умел задавать правильные вопросы. Без особого нажима он поинтересовался сферой деятельности мистера Дойла. На лице отца появилось обычное выражение упрямства и обороны, а голос принял хорошо известный Анне тон, возникавший, когда отец говорил о своей работе и о сокращениях.

Слушатели готовы были прослезиться, когда Десмонд Дойл пускался в ставшее уже привычным трагическое повествование о компании, которая была ему так обязана, пока из-за этой проклятой рационализации производства не сократили многие замечательные должности. Да, теперь работа мистера Дойла изменилась. Все стало совершенно иным. И совершенно иными стали нынешние деловые люди.

Господи, как надоело! Она уже слышала эту сказку тысячу раз. Истина заключалась в том, что отца уволили с работы из-за того, что мама называла межличностными конфликтами. Но это была тайна. Большая тайна, о существовании которой никто не должен знать. В школе говорить об этом было нельзя. Тогда-то и возникли у Анны первые навыки конспирации. Возможно, впрочем, и вся конспирация в их семье пошла с того самого времени. Потому что год спустя отец снова работал в той же фирме на том же самом месте. Тема эта никогда в семье не обсуждалась.

Но Кен Грин продолжал задавать вопросы.

— Как же вам удалось удержаться на работе? — с участием и заинтересованностью спрашивал Кен. — Наверное, вы занимали какой-нибудь особенно важный пост?

Анна поднесла палец к губам. Никто не осмеливался до сих пор подходить так близко к щекотливой теме. Мама переводила встревоженный взгляд с мужа на Кена. Повисла короткая пауза.

— Когда это случилось, я не сумел удержаться, — проговорил Десмонд Дойл, — целый год был безработным. Но потом они снова пригласили меня.

Казалось, палец намертво прирос к губам Анны. Впервые отец признавался, что год не работал. Она даже испугалась, увидев, как восприняла это мама.

Кен понимающе кивнул:

— Такое часто случается. Но в конце концов все возвращается на круги своя? — И Кен ободряюще улыбнулся.

Анна смотрела на Кена Грина так, будто видела его впервые. Что делает он в этой комнате и зачем пристает к отцу с запрещенными вопросами? А вдруг родители решат, что она обсуждала с ним тайные семейные дела?

К счастью, отец не воспринял это отрицательно; он с увлечением рассказывал Кену о том, что уволенные служащие оказались, конечно же, вовсе не там, где им следовало быть. Он сам должен был занять должность исполнительного менеджера, а вместо этого ему пришлось довольствоваться какими-то там Специальными Проектами. Специальные Проекты могут значить или слишком много, или слишком мало. В его случае они фактически означают неработу.

— И все же вам предоставляется возможность сделать из этой неработы то, что вам нужно. Впрочем, наверное, у всех нас дела обстоят схожим образом. У меня одна неработа, у Анны — другая, и оба мы каждый по-своему пытаемся сделать что-то полезное.

— У меня не какая-то там неработа, — возмутилась Анна.

— А как еще назвать то, чем ты занимаешься? Настоящей свою работу можешь сделать лишь ты сама. Ведь ты интересуешься, какие книги выходят в свет, читаешь каталоги, стараешься понять, почему издатели выпустили именно эту книгу и кто может стать ее будущим читателем. Ты же не могла бы просто стоять и раскрашивать себе ногти, как эта твоя коллега с рыжими волосами.

Мать Анны нервно засмеялась.

— Конечно, вы правы, Кен, потому что молоды, а у молодежи всегда есть шанс придумать что-нибудь новое, но когда вам уже много лет…

— Однако вы в отличной форме. — Кен был весьма галантен.

— Что вы, что вы, не надо мне льстить!

— Нисколько. — По лицу Кена было видно, что у него и в мыслях нет ничего такого, — ведь вам наверняка не больше 46 лет, скорее всего — 46 или 47?

Анна уже жалела, что привела в дом этого бестактного типа.

— Правильно, скоро будет 47,— воскликнул отец.

— Отлично, ведь это вовсе не означает: «много лет»! Во всяком случае, вам еще очень далеко до тех, кому исполнилось 58 или 62.

— Дейрдра, мы можем разрезать кусок мяса на четыре части? Этот молодой человек мне понравился и должен остаться на ужин.

Анне кровь бросилась в голову. Если он согласится, она никогда ему этого не простит.

— Нет, благодарю вас, мистер Дойл, и вас, миссис Дойл. Я, конечно, очень признателен и с благодарностью принял бы ваше приглашение, но не сегодня. Спасибо еще раз. Я только допью свой бокал и вынужден буду откланяться.

— Но нам не доставит никакого беспокойства, наоборот, будет даже приятно, если вы составите нам компанию…

— Как-нибудь в другой раз. Я знаю, Анна собиралась с вами поговорить.

— Конечно, если так… — Мать Анны с недоумением переводила взгляд с дочери на этого представительного молодого человека с черными волосами и карими глазами. Вряд ли Анна привела его к ним случайно…

Кен сам вывел ее из состояния недоумения:

— Нет-нет, ко мне это никакого отношения не имеет. Это ваши семейные дела; она хочет поговорить о вашей серебряной свадьбе и о том, как ее лучше организовать.

Десмонд Дойл был крайне разочарован тем, что Кен собрался уходить:

— Но ведь этот разговор вполне мог бы и подождать.

— Как бы там ни было, вам надо все обсудить и прийти к решению, которое устроило бы всех. А поскольку я знаю, что Анна специально приехала сюда сегодня ради этого разговора, мне ничего не остается, как откланяться.

Он ушел. Были рукопожатия со всеми по кругу. В знак признательности Анна незаметно крепко сжала его другую руку.

Они смотрели, как Кен выруливал обратно на дорогу, а он еще посигналил им на прощание.

Трое представителей семейства Дойлов молча стояли у входа в Солтхилл, дом № 26 по Розмари-драйв.

— Я только сказала ему мимоходом, что нам надо кое-что обсудить. Не знаю, почему он отнесся к этому так серьезно, — оправдывалась Анна.

Казалось, ни мать, ни отец ее не слышат.

— Но это вовсе не единственная причина, заставившая меня приехать сюда. Просто я хотела повидаться с вами обоими.

Тишина продолжала висеть в воздухе.

— Я знаю, вы не поверите, но я просто сказала ему… надо же мне было с ним о чем-то говорить.

— Очень приятный молодой человек, — сказал Десмонд Дойл.

— И красивый, — добавила Дейрдра. — И хорошо одет. Волна негодования захлестнула Анну. Они уже готовы были предпочесть его Джо Эшу, ее Джо, которого она любила всем сердцем и всей душой.

— Да, — сказала она вяло.

— Ты не рассказывала о нем раньше.

— Я знаю, мама, ты выложила ему это через две секунды после вашего знакомства.

— Не груби матери, — автоматически произнес Десмонд Дойл.

— Боже мой, мне уже 23 года, а вы все еще разговариваете со мной, как с ребенком, — чуть не прокричала в ответ Анна.

— Не понимаю, что ты так вскинулась, — сказала мама, — мы приготовили для тебя отличный ужин, а потом задали простой маленький вопрос, заметив при этом, что у тебя очень приятный друг, и получили в ответ настоящую оплеуху.

— Извини, мама. — Это снова была прежняя Анна.

— Ну ладно, ты просто устала после тяжелого дня. Может быть, вино было лишним для тебя.

Анна молча сжала кулаки.

Они вернулись в дом и остановилась в гостиной, у стены с фотографиями.