Бинчи Мейв

Самый лучший папа

Дорогому доброму Гордону, который наполняет смыслом каждый день моей жизни
Глава первая

Близился к завершению очередной тяжелый день хозяйки парикмахерского салона Кэти Финглас. Самое плохое, что могло случиться, произошло сегодня. Одна из клиенток не предупредила о том, что страдает аллергией, и в результате весь ее лоб покрылся красной сыпью и буграми. Мать невесты, увидев свою прическу, закатила истерику и заявила, что станет настоящим посмешищем для гостей. А клиента, который попросил осветлить несколько прядей, чуть не хватил удар, когда в середине покраски он решил поинтересоваться стоимостью услуги и получил ответ на свой вопрос согласно прейскуранту. В довершение ко всему Гарри, муж Кэти, не имея в голове совершенно ничего дурного, по-дружески положил руки на плечи одной из клиенток — с виду лет шестидесяти, — которая пригрозила затаскать его по судам за сексуальные домогательства.

Кэти смотрела на стоящего перед ней мужчину — это был высокий крупный священник с рыжеватыми волосами, местами тронутыми сединой.

— Это вы Кэти Финглас? Насколько я понимаю, вы хозяйка данного заведения? — спросил священник, нервно и презрительно осматривая салон, будто это был бордель.

— Совершенно верно, святой отец, — сказала Кэти с тяжелым вздохом. Ну? И что еще ее ожидает?

— Я недавно разговаривал на пристани с девушками, которые работают здесь, и они мне сказали…

Кэти почувствовала себя очень утомленной. Недавно она взяла на работу парочку школьниц выпускного класса, исправно платила им, обучала тонкостям мастерства. Чем они могли быть недовольны? О чем могли пожаловаться священнику?

— Я вас слушаю, отец. Так в чем проблема? — поинтересовалась она.

— Да есть небольшая проблемка. Я подумал, что стоит перейти к делу без обиняков. — Священник мялся, словно чувствовал неловкость.

— Я слушаю вас, говорите, — сказала Кэти.

— Речь идет об этой женщине, Стелле Диксон. Дело в том, что она лежит в больнице…

— В больнице?

Голова Кэти пошла кругом. Что бы это все значило? Неужели какая-то клиентка обнюхалась перекиси?

— Очень жаль, — сказала Кэти, стараясь не выдать волнения.

— Она хочет сделать укладку.

— Вы хотите сказать, что она снова готова довериться нам? Да, порой жизнь непредсказуема.

— Нет, не думаю, она не бывала у вас ранее… — озадаченно возразил священник.

— А какова ваша роль в этом деле, святой отец?

— Меня зовут Брайан Флинн. Я временно исполняю обязанности капеллана при больнице Святой Бригитты, пока постоянный капеллан отправился в паломничество в Рим. Эта женщина попросила меня привести парикмахера — вполне приличная просьба, если не считать, что она же заказала мне выпивку и сигареты.

— Так вы хотите, чтобы я отправилась в больницу и сделала ей укладку там?

— Дело в том, что она серьезно больна. Она умирает, понимаете? Я подумал, что будет лучше, если с ней поговорит кто-то постарше. Нет, я, конечно, не хочу сказать, что вы выглядите старой — вы еще так молоды, — пролепетал священник.

— О Господи! Как много потеряли женщины Ирландии, когда вы отреклись от мира и пошли в священники! — сказала Кэти. — Давайте мне координаты. Я захвачу волшебный чемоданчик с инструментами и навещу ее в больнице.

— Спасибо вам большое, мисс Финглас. Вот — здесь все написано. — И отец Флинн протянул ей листик с адресом.

К ним с нервно-озабоченным видом подошла женщина средних лет в очках, спустившихся на самый кончик носа.

— Это вы обучаете людей парикмахерским хитростям? — спросила она.

— Да. Точнее сказать, мы обучаем парикмахерскому искусству, — поправила Кэти.

— К нам из Америки на несколько недель приезжает родственница. Она говорит, что в США во многих парикмахерских можно сделать прическу за сущие копейки, если ты позволишь мастеру тренироваться на своих волосах.

— У нас тоже есть подобная практика. Каждый вторник по вечерам мы приглашаем студентов. Они приходят со своими полотенцами, мы делаем им укладку, а они делают благотворительный взнос в размере пяти евро.

— Так ведь сегодня вторник! — радостно закричала женщина.

— Совершенно верно, — выдавила Кэти сквозь зубы.

— Вы можете меня записать? Меня зовут Джози Линч.

— Хорошо, миссис Линч. Приходите после семи часов, — пробормотала Кэти, записывая фамилию клиентки.

Она бросила быстрый взгляд на священника — в глазах мужчины читалось сочувствие и понимание.

Держать парикмахерский салон — дело не из легких.



Джози и Чарльз Линч вот уже тридцать два года жили в доме номер 23 на Сент-Иарлаф-Крещент — с тех самых пор, как поженились. За это время многое изменилось в их районе. Магазинчик на углу превратился в мини-маркет; старая прачечная, где раньше самостоятельно стирали, гладили и складывали в стопки простыни и пододеяльники, теперь была оборудована большими стиральными машинами — клиенты оставляли хозяйке прачечной мешки с грязным бельем и потом уже забирали его чистым.

Кроме того, теперь их район мог похвастаться небольшой больницей с четырьмя врачами, а ведь раньше на всю округу был только один старый доктор Джиллеспи, который сначала помогал людям приходить в этот мир, а потом провожал в мир иной. На пике экономического бума недвижимость на улице Святого Иарлафа продавалась за баснословные суммы. Конечно, наибольшим спросом пользовались небольшие домики с садиками недалеко от центра города. Но времена изменились, кризис всех уравнял, и все же за последние три десятка лет люди здесь стали более зажиточными, состоятельными. Взять хотя бы Молли и Пэдди Кэрролл и их сына Деклана — он сейчас врач, причем высококвалифицированный! Или посмотреть на Кейси, дочь Матти и Лиззи Скарлетт, — она управляет кейтеринговой компанией и обслуживает торжества высокого уровня.

И все же во многом стало хуже. Местные жители перестали общаться. Не было больше торжественных шествий в праздник тела Господня, как тридцать лет назад. Джози и Чарльзу Линчам казалось, что они одни во всем мире — ну уж точно на всей улице — каждую ночь молятся на коленях, перебирая четки. Так у них было заведено.

Поженившись, они взяли за правило молиться вместе, искренне полагая, что семья, которая так поступает, остается нерушимой. Они планировали завести восемь-девять детей, ибо Господь Бог не оставляет чад своих без хлеба. Но их планам не суждено было сбыться. После рождения Ноэля врачи сказали Джози, что теперь она не сможет иметь детей. Это известие обрушилось на чету тяжелым ударом. Оба супруга происходили из больших семей, их братья и сестры тоже обзавелись многочисленными потомками. Но, видимо, такова судьба. Родители надеялись, что Ноэль со временем примет сан. Как только мальчику исполнилось три года, они начали копить средства, чтобы выучить его на священника. Джози регулярно откладывала деньги из зарплаты, которую ей исправно платили на бисквитной фабрике. Кроме того она каждую неделю вносила небольшую сумму в сберкассу при почтовом отделении, и каждую пятницу так же поступал Чарльз, получая в конверте свою зарплату в гостинице, где он работал швейцаром. Поэтому к тому времени, когда Ноэль вырастет, должна была скопиться приличная сумма, достаточная, чтобы мальчик получил духовное образование.

Для родителей стало большим разочарованием и сюрпризом, когда выяснилось, что их спокойный сын совершенно не проявляет никакого интереса к религии. Святые отцы заявили, что у мальчика не наблюдается наклонностей, чтобы стать служителем Господа. Когда же Ноэлю в возрасте четырнадцати лет родители сообщили о возможных перспективах продвижения на церковном поприще, он заявил, что даже если это будет единственная работа на земле, он не станет ею заниматься.

В этом Ноэль был убежден.

Единственное, в чем он не был уверен, — какая профессия его на самом деле интересует. Ноэль не имел об этом четкого представления, и когда его спрашивали, он говорил, что хотел быть управлять какой-нибудь конторкой. Именно управлять — а не работать. Он не проявлял интереса к занятиям по менеджменту или бухгалтерии либо к другим областям знаний, связанным с управленческим учетом и ведением бизнеса. Он говорил, что ему нравится искусство, но не испытывал ни малейшего желания рисовать. Когда ему намекали активнее развивать навыки в рисовании, он говорил, что ему больше нравится созерцать картины и размышлять над ними. А рисовал он неплохо. С ним всегда были тетрадка и карандаш — он часто забивался в какой-нибудь угол и делал наброски людей или животных. Но он совсем не мечтал о карьере художника.

Он всегда делал домашние задания за кухонным столом без особого энтузиазма и воодушевления. На родительских собраниях Джози и Чарльз всегда расспрашивали учителей, интересуется ли Ноэль чем-то, увлекается ли хоть каким-то предметом. Этот вопрос ставил преподавателей в тупик. С подростками четырнадцати — пятнадцати лет всегда было сложно, но, как правило, к этому возрасту они уже определялись с выбором профессии. Но Ноэль Линч в юношеские годы лишь стал еще более спокойным и отрешенным, чем ранее.

Джози и Чарльз не раз задавались вопросом — нормально ли это? Конечно, Ноэль был спокойным мальчиком, и родители только радовались, что он не водил в дом толпы молодых парней и не сотрясал жилище безумными вечеринками. Но поначалу чета думала, что мальчик ведет духовно насыщенную жизнь и готовится стать священником. Но, как выяснилось впоследствии, они ошибались.

Тогда Джози предположила, что Ноэль просто не хочет быть священником, а подумывает стать иезуитом или проповедником. Но, вероятно, и это ее предположение было неверным.



Когда Ноэлю исполнилось пятнадцать, он заявил, что больше не хочет читать вместе с семьей молитвы Розария[1] и что это — бессмысленный ритуал с никому не нужным набором повторяющихся слов. Он не отказывался делать добро людям, помогая обездоленным, но вряд ли Господу Богу были угодны эти пятнадцать минут бесполезного монотонного жужжания.

Когда Ноэлю было шестнадцать, родители поняли, что он перестал посещать воскресную мессу. Соседи видели его праздно шатающимся у канала в то время, когда он должен был присутствовать в церкви. Тогда он заявил родителям, что не видит смысла оставаться в школе, поскольку там он уже вряд ли научится чему-нибудь новому. В конторе «Холлз» как раз набирали клерков, и там он сможет научиться основам офисной работы. Он сможет работать, чтобы не тратить время впустую.

Братья и учителя не приветствовали ситуацию, когда кто-то уходил из школы работать не по специальности, но в случае с Ноэлем все сходились на том, что заинтересовать парня чем-либо крайне сложно. Казалось, он не мог дождаться, когда закончится очередной школьный день. Может, оно и к лучшему, если он покинет школу сейчас. Пойдет работать в «Холлз» — большую торгово-строительную компанию, с еженедельным окладом, и там, возможно, определится сфера его интересов.

Джози и Чарльз с грустью думали о сбережениях, годами копившихся на счету почтовой сберкассы. Эти деньги никогда не будут потрачены на то, чтобы сделать из Ноэля священника. Один из братьев предложил Джози и Чарльзу потратить их на хороший отпуск, но чету это предложение несколько шокировало. Эти средства они копили для добрых деяний, для служения Господу — и они будут потрачены во имя Господа.

Ноэль нанялся на работу в «Холлз». Он знакомился со своими новыми коллегами без всякого энтузиазма и интереса. Так же, как и в приходской школе, среди работников офиса он не заводил друзей или приятелей. Нет, не то чтобы он осознанно хотел одиночества — просто так было проще.

С годами Ноэль перестал трапезничать с семьей — он договорился об этом с матерью, чтобы та не обижалась. Днем, во время перерыва, он обедал вне дома, а вечером ужинал сам. Таким образом, он пропускал обязательное чтение молитв Розария, избегал общения с благочестивыми соседями и расспросов о том, чем он занимался в течение дня, — обязательных ритуалов, которые сопровождали обеды и ужины в семье Линчей.

Ноэль стал приходить домой все позже и позже. По дороге с работы он чаще стал захаживать в паб Кейси — это место больше походило на хлев, но там молодой человек чувствовал себя спокойно и по крайней мере там его никто не доставал, он мог оставаться самим собой. И в то же время все его там знали.

— Сейчас я принесу меню, — говорил ему наглого вида официант, когда Ноэль появлялся на пороге заведения.

Старик Кейси, молчаливый хозяин паба, всегда бдительно следил за всем происходящим в пивной поверх очков, натирая при этом пивные бокалы чистой льняной салфеткой.

— Привет, Ноэль, — говорил он тоном, в котором дивным образом сочетались любезность хозяина пивной и порицание пожилого человека. Дело в том, что Кейси был хорошо знаком с отцом Ноэля. Конечно, владелец заведения был рад, что молодой человек именно в его пабе оставляет деньги за пиво, но, с другой стороны, казалось, он осуждает Ноэля за то, что тот не нашел более достойного способа тратить их. И тем не менее, Ноэлю нравилось это место. Оно не было модным или вычурным, как другие пабы. Зато отличалось умеренными ценами и отсутствием жеманных девушек, которые безудержно хохочут, пристают к мужчинам и мешают выпивать. Здесь ему никто не докучал — а это дорогого стоило.



Когда Ноэль вернулся домой, он заметил, что мать изменилась и выглядит как-то необычно. Причина такой перемены была непонятна. На ней был красный вязаный костюм, который она надевала лишь в особых случаях. На бисквитной фабрике она носила форменную одежду и была этим очень довольна, поскольку ее вещи таким образом меньше изнашивались. Косметикой она не пользовалась. Наконец молодой клерк понял, что изменилось, — прическа. Она побывала в салоне красоты.

— Мам, у тебя новая прическа! — сказал он.

Джози Линч с довольным видом поправила волосы:

— Они неплохо постарались — что скажешь? — она говорила кокетливо, словно дама, которая регулярно посещает салоны красоты.

— Мне очень нравится, — ответил Ноэль.

— Хочешь чаю? Пойду поставлю чайник.

— Нет, мам. Не нужно.

Ему хотелось поскорее уединиться в своей комнате. Тут Ноэль вспомнил, что завтра из Америки должна прилететь его двоюродная сестра Эмили. Наверное, мать приготовилась к ее приезду. Эта Эмили, похоже, намеревается оставаться у них несколько недель, сколько точно, пока не решили.

Ноэль не слишком готовился к этому визиту. Он лишь делал то, что должен был делать в подобном случае: помог отцу обновить стены в ее комнате, очистить кладовку, обложить в ней стены плиткой и повесить новый душ. Он мало что знал о кузине — лишь то, что она была лет пятидесяти и являлась единственной дочерью Мартина, старшего брата отца. Она преподавала искусство, но по каким-то причинам ей пришлось оставить работу. У нее имелись некоторые сбережения, и она решила посмотреть мир, начав с Дублина, где много лет назад жил ее родной отец до того, как отправился в Америку на заработки.

А заработок был невелик, как рассказывал Чарльз. Его старший брат работал в баре, где сам же был лучшим клиентом. Он никогда не поддерживал связей с родственниками из Дублина. Все рождественские открытки приходили от имени этой самой Эмили. Она же сообщила Линчам сначала о смерти отца, а потом и матери. У нее во всем был деловой подход. Она заявила, что будет вносить свою лепту в общий семейный котел во время своего пребывания в Дублине, мол так будет справедливо, тем более что она сдала свою маленькую квартирку в Нью-Йорке на время своего отсутствия. Джози и Чарльз обрадовались — гостья из Америки показалась им благоразумной, она обещала не нарушать их привычный тихий семейный уклад и не требовала развлечений. Эмили предупредила, что найдет, чем заняться.

Ноэль тяжело вздохнул.

Его ожидало еще одно в целом обыденное событие, из которого родители определенно сделают целую драму. Не успеет гостья ступить на порог, как ей прожужжат все уши о великом будущем Ноэля в компании «Холлз», важной работе матери на бисквитной фабрике и об очень крупной гостинице, где его отец занимает серьезную должность старшего привратника. Ей расскажут о полном моральном упадке в обществе Ирландии, о том, что люди перестали посещать воскресную мессу и что приемные отделения больниц переполнены пострадавшими от пьяных кутежей. После этого Эмили пригласят присоединиться к чтению молитв Розария.

Мать Ноэля долго решала и спорила со всеми, какое изображение повесить в свежевыкрашенной комнате, отведенной американской гостье, — образ Пресвятого Сердца Иисуса или образ Пресвятой Девы Марии Заступницы. Чтобы остановить эти болезненно-жаркие дебаты, Ноэль предложил дождаться приезда кузины.

— Мам, она ведь преподавала живопись в колледже, поэтому, возможно, привезет свои собственные картины, — сказал он, и мать неожиданно быстро согласилась с сыном.

— Пожалуй, ты прав, Ноэль. Я всегда принимаю решения сама. Неплохо, если на этот раз мне поможет наша гостья.

Ноэль надеялся, что мать окажется права и эта женщина не станет нарушать привычное течение их размеренной жизни. Но как бы там ни было, время перемен в их семейном укладе приближалось. Через годик-два отец собирался уходить на пенсию. Матери еще можно поработать несколько лет на бисквитной фабрике, но она подумывала стать пенсионеркой вместе с отцом, чтобы скрасить его домашние будни и вместе заняться какой-нибудь благотворительной работой. Ноэль надеялся, что приезд Эмили не осложнит их жизнь. Но он особо и не размышлял о предстоящем визите. Он вообще старался не сильно зацикливаться на чем-либо: ни на своей бесперспективной работе в строительной компании, ни на времени и деньгах, впустую потраченных в пабе старика Кейси, ни на религиозном фанатизме своих родителей, которые считают, что чтение Розария — спасение от всех мировых проблем. Не беспокоил Ноэля и вопрос о том, что у него не было постоянной девушки. Просто никто хороший не встречался. Также не переживал молодой человек по поводу отсутствия друзей. Компания, в которой он работал, не относилась к числу мест, где можно было найти хороших друзей. Ноэль решил для себя, что лучший способ не воспринимать близко к сердцу грустную реальность — просто не задумываться над ней. До сих пор этот метод работал.

Зачем пытаться чинить то, что пока не сломалось?

В этот день Чарльз Линч был полностью погружен в свои мысли. Он не заметил новой прически у жены. Не догадался, что сын выпил четыре кружки пива по дороге домой. И ему было вовсе не до предстоящего приезда американской племянницы Эмили. Конечно, родственница все эти годы любезно поддерживала с ними связь по переписке, и даже предложила оплатить свое пребывание у них в гостях. Это было очень кстати. Но Чарльз Линч был обеспокоен другим вопросом — этим утром ему сообщили, что гостиница больше не нуждается в его услугах. Его и еще одного пожилого привратника увольняют в конце месяца. Чарльз думал, как сказать об этом Джози, но не мог подобрать подходящих слов.

Конечно, он мог воспроизвести текст молодого отельного менеджера, прослушанный сегодня утром: сухой набор фраз о том, что да, он был лояльным работником гостиницы, но речь не об этом. В своей чистой блестящей униформе, знакомой всем с незапамятных времен, он олицетворял собой прошлое. А новые владельцы хотят освежить имидж гостиницы — ну кто же осмелится стать на пути у прогрессивных начинаний?

Чарльз надеялся состариться на своей работе; представлял, что однажды для него устроят прощальный ужин, куда он придет с Джози; на супруге будет вечернее платье; ему подарят позолоченные настенные часы… Но всему этому не суждено случиться. Через две с половиной недели он окажется на улице.

У шестидесятилетнего мужчины, который с шестнадцати лет проработал на одном месте в одной гостинице, шансы отыскать работу были невелики. Чарльз хотел было поговорить об этом с сыном, но понял, что он не общался с ним по душам уже много лет. Да что там — на подобные серьезные темы они вообще никогда не беседовали. Мальчик всегда спешил уединиться у себя в комнате и избегал любых расспросов или обсуждений. Возложить на него сейчас материальную ответственность за семью будет несправедливо. Чарльзу не с кем было поделиться своим горем, не у кого спросить совета. Он просто расскажет все Джози и будет жить с оглядкой на новые обстоятельства. Но Джози слишком возбуждена и нервничает по поводу приезда этой родственницы из Америки. Лучше отложить разговор на пару дней. Как это все не вовремя, думал Чарльз.


«Кому: Эмили
От: Бетси
Очень жаль, что ты решила ехать в Ирландию. Я буду по тебе сильно скучать.
Я бы хотела приехать к тебе, чтобы проводить в дорогу, но ты всегда принимала быстрые, импульсивные решения. Вряд ли станешь менять что-то ради меня.
Знаю, я должна пожелать, чтобы ты нашла счастье в Дублине, но, по правде говоря, мне бы не хотелось этого. Я хочу, чтобы ты сказала, что эти шесть недель в Ирландии были прекрасны, но ты все равно возвращаешься домой. Без тебя здесь все будет по-другому. У нас поблизости открывается выставка, но я не могу себе даже представить, что пойду туда без тебя. Без тебя я не буду ходить так часто на дневные спектакли, как это было раньше. Обещаю, что каждую пятницу буду забирать арендную плату у студентки, которой ты сдала квартиру. Я буду следить, чтобы она не выращивала никаких галлюциногенов на твоем подоконнике. Ты должна написать мне все о месте, в котором собираешься жить, в мельчайших подробностях. Я так рада, что ты взяла ноутбук. Теперь отговорки не принимаются — тебе придется писать мне. Я буду рассказывать все, что узнаю об Эрике, продавце дорожных сумок. Ты можешь не верить, но он запал на тебя.
Надеюсь, ты уже хватаешь свой ноутбук под мышку и убегаешь и скоро мне напишешь, как ты добралась в Страну трилистника.
С любовью,
твоя одинокая подруга Бетси».



«Кому: Бетси
От: Эмили
Неужели ты решила, что я буду дожидаться приземления в Ирландии, чтобы получить от тебя весточку? Я сейчас в аэропорту Дж. Ф. К., мой компьютер работает. Все это чепуха — ты не будешь скучать по мне, ни ты, ни твое воспаленное воображение. Ты большая фантазерка. Эрика я вообще не интересую, тем более на расстоянии. Этот парень очень немногословен. Он разговаривает с тобой обо мне, потому что слишком робок, чтобы спросить тебя о чем-то. Для него это повод заговорить с тобой. И не притворяйся, что не знаешь об этом.
Я тоже буду по тебе скучать, Бетс. Но я должна сделать это. Клянусь, буду оставаться на связи. Буду строчить тебе двадцатистраничные письма — смотри, еще пожалеешь, что просила меня писать.
С любовью,
Эмили».


— Может, надо встретить ее в аэропорту? — уже в пятый раз спрашивала мужа Джози Линч.

— Она же сказала, что сама доберется, — ответил Чарльз, произнося эту фразу уже четвертый раз. Ноэль отхлебнул утреннего чаю и не стал вмешиваться в разговор.

— Она написала, что самолет может прилететь раньше, если будет попутный ветер, — сказала Джози с видом знатока, как будто ей самой часто приходилось летать.

— Она может приехать с минуты на минуту, — сообщил Чарльз.

Он был расстроен. Сегодня как никогда ему не хотелось отправляться в гостиницу, зная, что его дни там сочтены. Как только гостья обоснуется у них, он скажет Джози. Подумать только — дочь Мартина! Только бы она не унаследовала от своего отца неуемную жажду к выпивке.

В дверь позвонили. Джози переполошилась. Она выхватила у Ноэля чашку и молниеносно убрала со стола грязную тарелку Чарльза. Поправляя новую прическу, женщина заговорила напряженным неестественным голосом.

— Ноэль, будь добр, открой дверь — это, должно быть, твоя кузина Эмили.



Ноэль повиновался. На пороге замерла маленькая хрупкая женщина лет сорока с лишним, с вьющимися волосами. На ней был плащ кремового цвета. Рядом стояли два аккуратных красных чемодана на колесах. Всем своим видом гостья излучала безоговорочную уверенность. Прилетев в чужую страну первый раз в жизни, она, похоже, без труда нашла Сент-Иарлаф-Крещент.

— А вы, наверное, Ноэль. Надеюсь, я прибыла не слишком рано и не разбудила вас.

— Нет, что вы. Мы все давно на ногах. Как раз собираемся на работу. Кстати, добро пожаловать.

— Благодарю. Можно войти, чтобы поздороваться и попрощаться со всеми перед работой?

Ноэль только сейчас понял, что заставляет гостью торчать в дверях. Он до сих пор до конца не проснулся. Вчера он еле дотянул до одиннадцати, чтобы принять свою первую порцию водки с кока-колой. После этого день начал налаживаться. Ноэль был уверен, что в конторе никто не подозревает о том, что он выпивает по утрам, а в середине дня еще подкрепляется дополнительной дозой алкоголя. Он тщательно это скрывал и всегда специально высовывал из своей шерстяной сумки баночку с диетической колой. Оставаясь наедине с собой, он подливал туда водки и выпивал.

Молодой человек провел маленькую американку на кухню, где родители встретили племянницу дружескими поцелуями в щеку и добрыми словами о том, как замечательно видеть на земле предков родную дочь Мартина Линча.

— Увидимся вечером, Ноэль, — крикнула американка.

— Да, конечно. Хотя я могу немного припоздать. Много дел накопилось. Вы пока располагайтесь…

— Хорошо. Спасибо, что согласились приютить меня в своем доме.



На этом Ноэль удалился. Закрывая дверь, он услышал гордый и довольный голос матери. Джози показывала гостье отведенную ей обновленную комнату. За сим последовал восторженный ответ кузины Эмили.

Ноэль вдруг подумал, что вчера и сегодня отец ведет себя как-то загадочно — молчит, погруженный в свои мысли. Хотя, возможно, молодому клерку показалось. Отцу, как правило, не было дела до того, что происходит в мире. Его занимали собственные ценности, ему была важна работа в отеле, уверенность в том, что каждый вечер семья соберется на чтение молитв Розария, что раз в год они отправятся во Францию, в храм Нотр-Дам де Лурд, и в очередной раз обсудят, что неплохо бы съездить куда-нибудь еще за границу — в Рим или на Святую Землю. Чарльза Линча можно было считать счастливчиком: он умел радоваться тому, что имел. Ему не нужно было заливать мертвую рутину обыденной жизни несколькими кружками пива в пабе старика Кейси.

Ноэль направлялся к автобусной остановке. Обычный утренний ритуал. Автоматически кивал в знак приветствия прохожим, не различая лиц и не замечая окружающей суеты. Сейчас он думал о том, как изменится их жизнь с приездом этой деловитой американки. Возможно, она продержится неделю и потом умчится в полном разочаровании.

Джози возбужденно рассказала своим приятельницам на бисквитной фабрике о приезде Эмили, которая сама нашла дорогу на Сент-Иарлаф-Крещент, как будто родилась здесь. Джози добавила, что гостья оказалась чрезвычайно милой особой. Гостья предложила приготовить сегодня вечером ужин на всех. Нужно было лишь рассказать о предпочтениях семейства в еде и показать дорогу на рынок. Племянница отказалась от отдыха и сна, очевидно, хорошо отоспавшись во время перелета через океан. Она восхищалась домом и отметила, что любит заниматься садом, поэтому, когда она отправится за покупками, постарается присмотреть пару-тройку растений, разумеется, если хозяева дома не возражают.



Одна из товарок Джози заявила, что Линчам повезло, — эта американка могла оказаться очень тяжелой особой.

На работе в гостинице Чарльз держался молодцом, улыбался и вежливо отвечал всем знакомым. Он исправно заносил чемоданы из такси в холл, показывал туристам дорогу к достопримечательностям Дублина, проверял расписание театральных постановок, сочувственно заглядывал в грустные глаза маленького толстенького кинг-чарльз-спаниеля, привязанного к перилам гостиничного крыльца. Чарльз знал эту собаку по кличке Цезарь. Его хозяйкой была миссис Монти — эксцентричная старушка, которая постоянно носила огромную широкополую шляпу, три нитки жемчуга на шее и меховую шубу — другой одежды и аксессуаров на ней никогда не наблюдалось. Если кто-либо выводил ее из себя, она распахивала шубу, лишая тем самым окружающих дара речи.

Если собака привязана у гостиницы, это означало, что хозяйку, скорее всего, отвезли в психиатрическую клинику. Принимая во внимание прежние похождения миссис Монти в заведении для душевнобольных, старушка покинет стены желтого дома дня через три и придет забрать Цезаря в свою непредсказуемую сумасшедшую жизнь.

Чарльз тяжело вздохнул.

Прошлый раз ему удалось спрятать собаку в гостинице, пока не явилась миссис Монти, но теперь ситуация изменилась. Придется в обед отвести пса домой. Конечно, Джози не будет в восторге. Да что там — прямо скажем, ей это совсем не понравится. В конце концов, святой Франциск, покровитель животных, оставил после себя молитвы и труды, посвященные доброму обращению с животными. Если дело дойдет до скандала, Джози не станет перечить святому Франциску. Чарльз также надеялся, что у дочери брата нет аллергии или предубеждений против собак. Она производит впечатление абсолютно нормального человека.

Свое утро Эмили посвятила покупкам. Когда Чарльз вернулся домой, на кухне повсюду лежали продукты. Не успел он глазом моргнуть, как Эмили поставила перед ним чашку чая и положила бутерброд с сыром.

Чарльз поблагодарил. Он уже думал, что не успеет к обеду. Старый привратник представил Цезаря племяннице и поведал историю появления четвероногого существа на Сент-Иарлаф-Крещент. Эмили Линч отреагировала так, как будто не произошло ничего сверхъестественного.

— Если бы я знала, что вы его приведете, я бы купила ему кость, — сказала она. — Кстати, я успела познакомиться с вашим соседом мистером Кэрроллом, мясником, — он оказался очень милым. Может, у него можно раздобыть пару косточек для этого лохматого милашки.

Она здесь без году неделя — а уже успела познакомиться с соседями! Чарльз смотрел на нее с восхищением.

— Послушайте, Эмили, откуда в вас столько энергии? — сказал он. — Мне кажется, вы слишком рано ушли на пенсию.

— Что вы, я не уходила на пенсию, — ответила Эмили, отщипывая кусочек пирога. — Я не хотела уходить. Мне нравилась моя работа. От меня просто захотели избавиться. Мне так и сказали — вы должны уйти.

— Но почему? Зачем они так поступили с вами? — спросил удивленно Чарльз.

— Мне сказали, что я слишком стара и осторожна и не привношу в работу ничего нового. Чересчур старомодна. Старая кляча, одним словом. Я водила детские экскурсии по галереям и выставкам. Выдавала каждому лист бумаги с двадцатью вопросами — во время экскурсии они должны были найти ответы на эти вопросы. Так они учились смотреть и видеть, изучать картину или скульптуру. Во всяком случае, так думала я. Но потом пришел новый директор — он сам как ребенок. Он считал, что в основе изучения искусства лежит свобода самовыражения. Ему нужны были выпускники вузов, которые знали, что это такое. Я не знала — поэтому мне пришлось уйти.

— Но ведь нельзя уволить человека за то, что он опытен? — с нотками сочувствия в голосе произнес Чарльз.

Его случай несколько отличался. Он был лицом отеля, как ему сказали, а сегодня лицо отеля должно быть молодым. Что ж, логично, хотя и жестоко. Но Эмили не была похожа на старушку консервативных взглядов. Ей даже пятидесяти не исполнилось. В Америке наверняка существуют законы против подобной возрастной дискриминации.

— Нет, меня не уволили. Просто засадили за рутинную работу — заставили рыться в архивах, не давали группы, не пускали в рабочую студию. Это стало невыносимо, поэтому я ушла. Но меня вынудили.

— Вы очень расстроились? — продолжил Чарльз сочувственным голосом.

— О да. Вначале очень. Мне показалось, что я потратила все свое время на этой работе впустую. Я привыкла встречать в галереях людей, которые часто говорили мне: мисс Линч, с ваших лекций началась моя любовь к искусству. Поэтому когда меня фактически заставили уйти, показалось, что все хорошее перечеркнули одним махом. Меня списали. Мне будто сказали, что все эти годы моя работа была бесполезной и никому не нужной.

Чарльзу показалось, что она вот-вот заплачет. Она словно описывала его собственную историю службы в отеле. Он тоже чувствовал себя списанным, отработанным материалом.

Но Эмили тут же спохватилась и взяла себя в руки. Она поправила кусок съехавшей хрустящей корочки на пироге и быстро смела крошки со стола.

— Моя подруга Бетси поддержала меня, сказала, что нельзя распускать нюни и упиваться собственным горем. Нужно немедленно уволиться и заняться тем, чего мне всегда хотелось больше всего. Цитирую ее: тебе надо наслаждаться остатком жизни.

— И как? У вас получилось? — спросил Чарльз.

Разве Америка не прекрасное место! Вот он, живя здесь, никогда не смог бы себе такого позволить.

— Да, мне кажется, получилось. Я составила список того, что мне хочется сделать. Бетси была права. Если бы я работала в какой-то другой школе, возможно, все закончилось бы так же. У меня был счет и имелись некоторые сбережения, на которые я могла себе позволить жить какое-то время. Но проблема в том, что я не знала, чего точно хочу, поэтому я занялась несколькими вещами. Сначала закончила кулинарные курсы. И вуаля! Я умею быстро готовить пирог с курицей. Потом записалась на компьютерные курсы по ускоренному изучению работы с ПК и в Интернете, поэтому при желании могу устроиться на любую офисную работу. Потом записалась в оранжерею на курсы по выращиванию растений в кадках. А потом, запасшись всеми полученными знаниями, решила посмотреть мир.

— А Бетси? Она тоже обучалась всему этому с вами?

— Нет. Она и так умеет работать в Интернете, а готовить она не хочет, потому что постоянно сидит на диетах. А вот мое пристрастие к цветоводству она разделила.

— А если бы вас попросили вернуться на работу — вы бы согласились?

— Нет. Теперь я не могу, даже если бы меня умоляли. Нет уж, сейчас я слишком занята, — сказала Эмили.

— Ясно, — кивнул Чарльз, хотел было что-то добавить, но не стал. Он немного замешкался и протянул руку к молочнику, чтобы подлить молока в чай.

Эмили почувствовала, что он хочет что-то сказать. Она умела слушать и ждать и потому не торопила и не расспрашивала.

— Дело в том, — медленно начал Чарльз с болью в голосе, — что новая метла метет-то по-новому, но вместе с пылью и паутиной она сметает на своем пути важные и ценные вещи…

Эмили догадалась, что за мысли беспокоят Чарльза. Нужно поддержать хозяина дома.

Она посмотрела на него, стараясь подбодрить.

— Выпейте еще чашечку, дядюшка Чарльз.

— Нет, спасибо. Мне пора возвращаться, — ответил он.

— А стоит ли? Подумайте об этом, дядя Чарльз. Стоит ли возвращаться? Что еще они могут сделать для вас? Сделать то, чего еще не сделали?

Он не ответил — лишь спокойно посмотрел на нее.

Она все поняла.

Эта женщина, которую он встретил сегодня утром первый раз, поняла без слов, что происходило в душе Чарльза Линча. Она поняла то, что жена и родной сын никогда не понимали, о чем никогда не задумывались.



Вечером вся семья с удовольствием уничтожала пирог с курицей, к которому Эмили приготовила еще и салат. За столом велась непринужденная беседа, и Эмили, улучив момент, заговорила о своем уходе на пенсию.

— Удивительно, как то, чего ты боишься больше всего, может стать настоящим облегчением — и даже счастьем. Я осознала это, лишь когда ушла с работы. Сколько лет я потратила впустую на переезды в поездах и междугородних автобусах. Неудивительно, что у меня не оставалось времени, чтобы научиться пользоваться Интернетом или выращивать цветы.

Чарльз с восхищением наблюдал за племянницей. Насколько эта женщина облегчила его участь. Он собирался поведать Джози о своем увольнении завтра, но, может, стоит сказать прямо сейчас?

Это оказалось легко — он даже представить себе не мог. Он начал медленно. Сообщил, что давно подумывал оставить работу. На днях подвернулся удобный случай и он заговорил об этом, и, как выяснилось, администрация гостиницы не возражала, если он уйдет, так что все свершится по обоюдному согласию сторон. Теперь нужно подумать о приемлемой компенсации. В конце своей речи он заявил, что полдня ломал голову над тем, чем заняться на пенсии.

Джози застыла с ошеломленным видом. Она обеспокоенно смотрела на Чарльза, пытаясь понять, насколько искренне он говорит, — возможно, он просто решил держать марку, а внутри его терзают муки и страх? Но, глядя на него, она не находила подтверждения своим догадкам. Похоже, он говорил совершенно серьезно.

— Наверное, такова воля Господня, — смиренно промолвила она.

— Да, и я принимаю ее с большой благодарностью, — сказал Чарльз Линч.

Эти слова прозвучали абсолютно искренне. Он давно не испытывал такого облегчения. После сегодняшнего обеденного разговора с племянницей он вдруг почувствовал, что вокруг забурлила жизнь.

Эмили сновала туда-сюда, убирая грязную посуду со стола, подавая десерт, и между делом вклинивалась в разговор. Когда дядюшка Чарльз напомнил, что ему придется выгуливать собаку миссис Монти, пока ту не выпустят, Эмили сказала, что Чарльз также мог бы присматривать за собаками соседей.

— У этого милого Пэдди Кэрролла, мясника, огромный пес по кличке Димплз. Животному не мешало бы сбросить четыре-пять килограммов, — задорно выпалила Эмили.

— Я не смогу брать с Пэдди деньги, — запротестовал Чарльз.

Джози согласилась с супругом.

— Понимаете, Эмили, Пэдди и Молли наши соседи. Будет неловко брать с них плату за то, что Чарльз станет выгуливать этого огромного глупого пса. Нас назовут меркантильными.

— Конечно, я понимаю. Но за это он мог бы иногда снабжать вас вырезкой или говяжьим фаршем.

Эмили считала бартер великим делом и, похоже, Чарльз вполне готов был принять такую форму расчета.

— Да, Эмили, но сможет ли Чарльз отыскать настоящую работу, профессию — такую, как в отеле, например? Там, где его ценили?

— Конечно, я не смогу жить за счет одного выгула собак, но, возможно, я смогу устроиться работать в собачий питомник. Это место мне бы понравилось, — сказал Чарльз.

— А есть ли что-нибудь такое, чем бы вы оба хотели заниматься? — мягким вкрадчивым голосом спросила Эмили. — Например, мне так нравилось изучать свое фамильное дерево, отслеживать корни предков… Ну конечно, вам я это не предлагаю…

— А знаете, что мы всегда хотели сделать? — несмело начала Джози.

— Что же? — Эмили интересовало все, поэтому с ней было легко общаться.

— Нам всегда было обидно, что в нашем районе не отмечают день святого Иарлафа. Ведь наша улица названа в честь него, но у кого ни спроси — о нем ничего не знают. Мы как-то думали с Чарльзом, что неплохо было бы собрать деньги и поставить ему памятник.

— Памятник святому Иарлафу! Подумать только! — удивилась Эмили. Наверное, она погорячилась, когда подтолкнула их фантазию. — Он ведь давно умер? — она постаралась смягчить свое удивление и не ставить крест на мечтаниях Джози, особенно когда увидела, что Чарльз тоже загорелся этой идеей.

Джози сразу же возразила.

— О, это не проблема. Когда речь идет о святом, неважно, когда он умер — несколько лет назад или в шестом веке, — сказала она.

— В шестом веке?.. — даже хуже, чем подозревала Эмили.

— Да, он умер около 520 года и день его почитания — 6 июня.

— Кстати, лето — подходящее время, чтобы организовать небольшую процессию к его гробнице, — добавил Чарльз, продолжая развивать тему.

— А он родом из этих мест? — спросила Эмили.

Видимо, нет. Иарлаф был родом из другой части страны, он родился где-то на атлантическом побережье, основал первое аббатство в Туаме, обучал священнослужителей и даже других святых: святого Брендана из Клонферта и святого Колмана из Койна. И все это в разных городах, далеко отсюда.

— Но ему всегда поклонялись именно в наших местах, — пояснил Чарльз.

— Иначе зачем было называть улицу в его честь? — сказала Джози.

Эмили задумалась: каким бы был ее отец, Мартин Линч, останься он здесь? Может, таким же простым, довольным, непритязательным человеком, как Чарльз и Джози? И не превратился бы в неудовлетворенного жизнью пьяницу, которым стал в Нью-Йорке.

Нет, наверное, это шутка — памятник какому-то святому, который умер за сотни миль отсюда сотни лет назад.

— Да, похоже, будет проблематично собирать деньги на памятник и одновременно зарабатывать на жизнь, — сказала Эмили.

Но, как оказалось, совсем не шутка. Чета годами копила, чтобы Ноэль выучился на священника, чтобы отдать сына на служение Богу. Но мечты не были реализованы. Они планировали потратить эти средства в угоду Господу — и теперь у них будет прекрасная возможность это сделать.

Эмили Линч сказала себе: не стоит пытаться изменить мир. Сейчас не время перечислять добрые дела, на которые можно было потратить эти деньги, — кстати, многие из вариантов были связаны с католической церковью. Эмили хотела, чтобы Джози и Чарльз потратили средства на себя, чтобы они получили хотя бы небольшое вознаграждение за долгие годы тяжелой работы. Им нужно пережить то, что они воспринимали как трагедию, — отказ сына от духовного звания. Но побороть какие-то внутренние непреодолимые силы с помощью логики и прагматизма невозможно. Эмили была уверена в этом.



У Ноэля выдался долгий тяжелый день. Мистер Холл уже дважды спрашивал, все ли с ним в порядке. И в этом вопросе Ноэль почувствовал некий подвох, скрытую угрозу. И когда мистер Холл задал тот же вопрос в третий раз, Ноэль вежливо поинтересовался, почему он спрашивает.

— Я нашел пустую бутылку, в которой, судя по запаху, находился джин до того, как ее опустошили, — сказал мистер Холл.

— А какое отношение это имеет ко мне и к тому, как я себя чувствую? — спросил Ноэль. Он говорил уверенно, даже с нотками дерзости в голосе.

Мистер Холл одарил его долгим суровым взглядом из-под густых бровей.

— Это я так, на всякий случай спрашиваю, Ноэль. Поверь, что многие готовы сесть в самолет, чтобы прилететь в другую часть мира и выполнять работу, которую должен выполнять ты.

Он продолжил, и Ноэль заметил, как сослуживцы отворачиваются, делая вид, что ничего не происходит.

Ноэль никогда до этого момента не видел мистера Холла таким. Обычно он делал легкое замечание или подбадривал и говорил, что кто-то должен сверять накладные с квитанциями, проверять записи в главной книге и в счетах и делать другую примитивную работу обычного клерка.

Мистер Холл считал Ноэля способным и не раз подсказывал ему решение и оказывал помощь. Тогда у Ноэля появлялась какая-то надежда. Но сейчас все было иначе. Это даже не выговор — это было предупреждение. Ноэль до вечера не мог прийти в себя. По дороге домой он почувствовал, как ноги сами несут его в большой уютный и приветливый паб Кейси. Он вспомнил, что в прошлый раз перебрал здесь лишнего, и все-таки недолго колебался, прежде чем войти. Мосси, сын старины Кейси, заметно нервничал.

— А, сам Ноэль к нам пожаловал.

— Мосси, принеси, пожалуйста, пинту пива.

— Ты знаешь, Ноэль, не думаю, что это хорошая идея. Ты ведь знаешь — тебе запретили наливать. Отец сказал…

— Твой отец многое говорит сгоряча. Этот запрет уже давно снят.

— Нет, Ноэль. Извини, дружище, не снят.

Ноэль почувствовал, как в виски ударила кровь. Нужно взять себя в руки.

— Это его решение — и твое. Я бросил пить и на самом деле просил пинту лимонада.

Мосси удивлено уставился на Ноэля — чтобы этот парень завязал с выпивкой? Свежо предание, да верится с трудом…

— Но если мне отказывают наливать в пабе Кейси, я, пожалуй, пойду, поищу другое заведение. Мои наилучшие пожелания отцу.

Ноэль развернулся, чтобы уходить.

— Когда ты завязал? — спросил Мосси.

— Брось, Мосси, — теперь тебя это не касается. Иди разноси выпивку народу. Разве я мешаю тебе? По-моему, нет.

— Погоди, Ноэль, — не отставал Мосси.

Ноэль ответил, что ему очень жаль, но надо идти. И он гордо, с высоко поднятой головой, покинул паб — заведение, где он привык проводить свободное время.

На улице дул холодный пронизывающий ветер. Ноэль прислонился к стене паба и снова прокрутил в голове все, что наговорил там, внутри. Он сказал это, чтобы поддразнить мямлю и дурачка Мосси, во всем подчинявшегося отцу. И придется держать марку. Впредь он не сможет выпивать в пабе Кейси. Теперь он вынужден ходить в это ужасное место, где среди завсегдатаев числился отец Деклана Кэрролла со своей огромной, как медведь, собакой. Там не было «друзей», «приятелей» или «народа». Там все называли друг друга «товарищами». Матти Скарлетт всегда спорил там с «товарищами» по поводу исхода скачек или футбольного матча. Ноэлю никогда не нравилось это место.

Может, и вправду отказаться от алкоголя? И тогда пусть мистер Холл находит какие угодно бутылки. Мистер Кейси станет кусать локти и сожалеть о своем отказе — вот было бы приятно посмотреть. А у самого Ноэля наконец появится время, чтобы заняться вещами, о которых он давно мечтал. Он продолжит учиться, получит диплом и сможет претендовать на повышение.

Возможно, ему даже удастся уехать из Сент-Иарлаф-Крещент.

Погруженный в глубокие раздумья, Ноэль долго гулял по улицам Дублина, вдоль канала, по Георгианскому кварталу. Он заглядывал в окна ресторанов, где молодые люди его возраста сидели за столиками с милыми девушками. Ноэль не принадлежал к отбросам общества — просто он жил в собственном мире, где не было подобных симпатичных женщин. А почему? Потому что Ноэль по уши погряз в повседневной рутине.

Больше этого не будет. Он подарит себе лучшее, что могут предложить трезвость и время — еще больше времени. Он подарит себе лучшее, что можно получить от трезвого образа жизни — время в невероятном количестве.

Прежде чем войти в дом номер 23 по улице Сент-Иарлаф-Крещент, он взглянул на часы. Наверняка все уже спят. Он принял серьезное решение и не хотел, чтобы сейчас кто-то испортил ему настроение пустой болтовней.

Но он ошибался. Никто не спал — семья сидела за кухонным столом. Из обрывков беседы он заключил, что отец уходит из отеля, в котором проработал всю жизнь. Также Ноэль понял, что у них теперь будет жить собака по кличке Цезарь — чудесное лохматое существо с огромными доверчивыми глазами. Мать собиралась сократить часы работы на бисквитной фабрике. Его двоюродная сестра Эмили познакомилась со всеми соседями и даже успела подружиться с ними. Но самой страшной новостью стало решение собирать пожертвования на памятник какому-то святому, который даже если и жил когда-то на самом деле, умер пятнадцать столетий назад. Когда он утром уходил из дома, родители вроде были в полном здравии и ясном уме. Что же произошло за день?

Похоже, ему не удастся незаметно проскользнуть в свою комнату и привычно достать бутылку из коробки с надписью «Рисование» — в ней он хранил новые кисти и бутылки с вином и джином.

Нет, пить он не станет. Его одолевали мрачные мысли. Он пытался понять, что за странные перемены происходят в доме. Сегодня не будет убаюкивающего забвения — наоборот, его ожидает ночь терзаний, героические попытки удержаться подальше от коробки с кисточками или вылить содержимое бутылок в раковину.

Он ломал голову над словами отца: выгуливать собак, ухаживать за животными, собирать деньги, поставить памятник святому Иарлафу. За все годы тихого и тайного пьянствования Ноэль не переживал таких сюрреалистичных и странных видений, как сейчас наяву.

А ведь он абсолютно трезв.

Ноэль немного поерзал на стуле и попытался поймать взгляд Эмили. Наверняка все эти неожиданные перемены — ее рук дело. Это она заразила всех мыслью о том, что сегодня — первый день новой жизни каждого из них. Сумасшедший, опасный переворот в доме, который десятилетиями жил рутиной.

Среди ночи Ноэль проснулся с мыслью о том, что бросать пить следует не по воле случая, а запланировано. Он откажется от выпивки на следующей неделе, когда все утихомирится. Но, вытянув из коробки бутылку, он вдруг ясно осознал, что следующая неделя никогда не наступит. Он выплеснул в раковину две бутылки джина. Туда же отправились и две бутылки красного вина.

Ноэль вернулся в кровать и отчаянно ворочался под одеялом, пока не услышал привычный утренний звук будильника.

Оказавшись в своей комнате, Эмили открыла ноутбук и написала Бетси письмо следующего содержания:


«У меня такое впечатление, будто я жила здесь целую вечность, хотя прошел всего лишь день.
Мой приезд пришелся на время удивительных перемен в этой семье. Каждый в этом доме находится в начале нового пути. Дядю уволили — он работал швейцаром в местной гостинице. Теперь он собирается зарабатывать на жизнь, выгуливая собак. Его жена планирует меньше работать и посвятить свободное время сбору средств на памятник святому, который умер — только представь себе — пятнадцать веков назад!
Их сын, который ведет затворнический образ жизни, кажется, решился расстаться со своей единственной любовью — выпивкой. Я слышу через стену, как он выливает содержимое бутылок в раковину у себя в комнате.
Отчего я решила, будто здесь будет тихо и спокойно, Бетси?
Стала ли я что-то понимать в этой жизни, или я обречена на вечные скитания по земле в поисках гармонии с миром и тщетных попытках осмыслить его?
Не отвечай на этот вопрос. Это даже не вопрос — просто размышления вслух. Скучаю по тебе.
С любовью,
Эмили».


Глава вторая

Отец Брайан Флинн никак не мог уснуть в своей маленькой квартирке в центре Дублина. Сегодня хозяин квартиры дал ему три недели на поиски нового жилья. Вещей у него было не много, поэтому переезд не грозил кошмаром, но и денег не было тоже. Он не сможет позволить себе квартиру в хорошем удобном месте.

От одной мысли, что придется съехать с этой маленькой квартиры, отцу Флинну становилось плохо. Это жилье для него нашел приятель Джонни — оно находилось всего в нескольких минутах ходьбы от иммиграционного центра, где Брайан работал, и в нескольких секундах ходьбы от одного из лучших пабов в Ирландии. Он знал всех в этом районе. Переезжать совсем не хотелось.

— Неужели архиепископ не может подсобить тебе?

У Джонни не было проблемы с квартирой. Сам он собирался переехать к своей девушке. Но для католического священника средних лет такой вариант устранения бытовых проблем был маловероятен. Джонни любил говорить, что по нынешним временам только безнадежный безумец в таком возрасте может быть священником и что архиепископ Дублина мог, как минимум, обеспечить жильем тех идиотов, которые отказались от всех жизненных благ и удовольствий, чтобы денно и нощно нести добро и слово Божье людям.

— Ну что ты, архиепископу не до того. У него куча других более важных дел, — отвечал Брайан Флинн. — Думаю, без труда смогу найти другое место.

Хотя на самом деле понимал, что это будет проблематично.

А у него всего двадцать дней в запасе.

Брайан Флинн не верил своим ушам, когда слышал о суммах, которые называли в качестве арендной платы. Неужели и правда кто-то соглашается платить такие деньги? Да еще и во времена кризиса.

Не давали ему заснуть и другие мысли. Этот ужасный священник умудрился грохнуться на Испанской лестнице в Риме и сломать ногу, он до сих пор находится в итальянской больнице и, небось, спокойно уминает сочный виноград. А это означает, что отец Флинн по-прежнему исполняет вместо него обязанности капеллана при больнице Святой Бригитты. А в жизни Брайана и без этого хватает проблем и осложнений. Он до сих пор исповедует свою старую паству в Россморе. Его мать — в доме престарелых, у нее слегка помутился разум, и она заявила, что ей было видение. Но, как выяснилось, это было не видение, а картинка в телевизоре. Сей факт поверг в полное разочарование всех стариков и старушек.

Наблюдая, как уходят из жизни люди в больнице Святой Бригитты, отец Флинн стал слишком часто задумываться над смыслом бытия. Одна из пациенток, бедняжка Стелла, молодая девушка, была ему так благодарна, когда он договорился с парикмахером, чтобы тот пришел в больницу сделать ей укладку. Беременная Стелла была при смерти. У нее была короткая, безрадостная жизнь. Как у всех. Но она ни на секунду не задумывалась, как подготовиться к встрече с Создателем. А отец Флинн никогда не заговаривал об этом первым — только если пациент сам решится. В конце концов, все знали, кто он и что входит в обязанности капеллана при больнице. Если пациент попросит прочесть молитву или отпустить грехи, конечно, он сделает это, но никогда не начнет беседу о приготовлениях к смерти.

Они часто беседовали со Стеллой о виски, четвертьфинальных играх чемпионата мира по футболу, неравном распределении богатства в мире. Как-то она сказала, что перед уходом в мир иной ей хочется кое-что сделать. Одно последнее дело. И не мог бы отец Флинн попросить эту милую парикмахершу снова прийти к ней. Девушка для этого дела хотела выглядеть красиво.

На стенах своей крохотной комнатки отец Флинн когда-то развесил футбольные плакаты, которые должны были закрывать серые пятна от сырости. Может, спросить у Стеллы насчет жилья? Возможно, это будет не совсем тактично, поскольку он собирался жить, а она умирала. Но в конце концов это лучше, чем смотреть в опустошенное лицо девушки, в ее лишенные надежды глаза и делать вид, что все в порядке.

А в это время Джози и Чарльз Линч лежали счастливые в своей кровати на Сент-Иарлаф-Крещент и воодушевленно шептались о будущем. Подумать только — они недавно познакомились с Эмили, но благодаря ей их жизнь уже получила толчок. У них была собака, Эмили снимала у них комнату, и впервые в жизни их сын Ноэль присоединился к ним за ужином и поговорил с родителями. Они строили планы по сбору средств, чтобы восстановить справедливую память о святом Иарлафе. На всех фронтах подул ветер перемен — и подул по направлению к лучшему.

К счастью для них, везение продолжало сопутствовать их семье. В гостиницу пришло письмо из психиатрической клиники, в котором говорилось, что хозяйку Цезаря, почтенную, пусть и эксцентричную леди, удерживают в клинике на неопределенное время; и она надеется, что за Цезарем кто-то будет достойно присматривать. Это письмо очень озадачило менеджера отеля, который с облегчением узнал, что собака уже находится в надежных руках. И как же он удивился, узнав, что эти надежные руки принадлежали тому самому пожилому швейцару, которому он недавно сообщил об увольнении. Похоже, Чарльз Линч не держал на него зла и обмолвился, что надеется на какую-то прощальную вечеринку. Менеджер записал в блокнот, что нужно попросить кого-то заняться этим вопросом.



На бисквитной фабрике все с удивлением отнеслись к решению Джози сократить часы работы и заняться сбором средств на памятник святому Иарлафу. Большинство ее коллег держались за свою работу руками и ногами.

— Нам придется устроить большие проводы, когда ты наконец решишься уйти на пенсию, Джози, — сказала одна из работниц.

— Вместо вечеринки я бы предпочла взнос в фонд святого Иарлафа, — улыбнулась Джози. Ответом стала гробовая тишина непонимания.



Ноэль Линч ежедневно считал часы в офисе компании «Холлз». Утро казалось невыносимым без порции крепкого алкоголя, который он обычно вливал в себя в мужском туалете. Никакого дурманящего опьянения днем. Вместо этого — дотошная сверка приходных накладных с товарными чеками. Теперь, чтобы получить хоть какое-то удовлетворение на работе, он оставлял на своем столе стакан с минеральной водой и наблюдал исподтишка, как мистер Холл нюхает его или пробует на вкус.

Ноэль прекрасно понимал, что его работу может без труда выполнять двенадцатилетний мальчишка без особых способностей. Интересно, как компании так долго удается держаться на плаву. Но, несмотря ни на что, он прилип к этой работе и вот уже целую неделю обходится без алкоголя.

В доме номер 23 дела шли хорошо не без помощи Эмили. Каждый вечер в семь часов домочадцев ждал вкусный ужин. Поскольку Ноэль больше не коротал вечера в пабе Кейси, он стал ужинать дома за общим столом, вместе с родителями и двоюродной сестрой.

В их семье завелись новые порядки: Джози накрывала на стол и готовила овощи, Чарльз разжигал камин, помогал Ноэлю мыть посуду. Эмили даже убедила супругов отказаться от чтения молитв Розария за столом, мотивируя это тем, что время совместного ужина нужно использовать для планирования различных мероприятий. Следует, например, обсудить стратегию сбора средств на памятник святому Иарлафу; подумать, чем Эмили станет зарабатывать себе на жизнь; определить, как подыскивать клиентов, владельцев собак, которые согласятся на выгул своих животных; решить, стоит ли Ноэлю ходить на вечерние курсы по предпринимательству или бухгалтерскому учету, чтобы получить продвижение по службе в конторе «Холлз».

Всего за одну неделю Эмили умудрилась вытащить из Ноэля столько информации о роде его занятий, сколько его родителям не удавалось узнать годами. Она даже собрала рекламные брошюры и просматривала их вместе с Ноэлем. Один курс был хорош, но слишком общий, другой казался более специализированным, но вряд ли подходил для работы в «Холлз».

Понемногу она выясняла, какой конкретно рутинной работой занимался Ноэль изо дня в день в своей компании — сверял счета, делал платежи поставщикам, делал сводный отчет о расходах разных отделов в конце каждого месяца.

Эмили теперь была в курсе того, что в компании много молодых людей со специальностями, некоторые даже со степенями и дипломами, — и все они стараются взобраться по жалкому подобию корпоративной лестницы в этой старомодной торгово-строительной компании под названием «Холлз».

Эмили не говорила слов сожаления об утраченном времени, или о неверных решениях, или о том, что Ноэль оставил школу и не стал учиться на священника. Оставаясь с Ноэлем наедине, она часто говорила, что избавиться от алкогольной зависимости легко, если тебя кто-то поддерживает.

— Я говорил, что пытался бороться со своей зависимостью? — однажды спросил Ноэль.

— Я и так знаю, Ноэль. Я ведь дочка пьяницы. Я много знаю об алкоголизме. Твой дядюшка Мартин думал, что сможет справиться сам. Это мы проходили.

— Может, он не решался идти в общество анонимных алкоголиков. Может, он был необщительным. Наверное, он был похож на меня в том, что не хотел подпускать к себе близко чужих людей, — сказал Ноэль, защищая своего покойного родственника.

— Он был хуже тебя, Ноэль. Он был очень замкнутый, все время в себе.

— Я тоже такой.

— Нет. Ты примешь помощь, если она тебе понадобится. Я уверена в этом.

— Просто мне недостаточно этого: я Ноэль, и я алкоголик. И вся группа говорит: привет, Ноэль. И должно стать легче.

— Поверь, многим это помогает, — мягко возразила Эмили. — У общества анонимных алкоголиков очень высокий рейтинг избавления от зависимости.

— Там все рассматривается в плоскости «я и моя болезнь». Они делают из этого целую драму, а сами представляют себя героями некого действа, которое разыгрывается на сцене.