Мейв Бинчи
НЕДЕЛЯ ЗИМЫ
Дорогому, щедрейшему Гордону, который делает жизнь прекрасной день за днем
Чикки
На ферме Райанов в Стоунбридже у всех были свои обязанности. Мальчики помогали отцу в поле, чинили изгороди, пригоняли коров на дойку и копали картофель; Мэри кормила телят, Кэтлин пекла хлеб, а Джеральдина занималась курами.
К Джеральдине никогда не обращались по имени: сколько она себя помнила, ее всегда звали Чикки — серьезную малышку, которая сыпала зерно цыплятам и собирала только что снесенные яйца, приговаривая «чикки-чикки-чикки» и поглаживая взъерошенные перышки. Всем своим подопечным она придумывала имена; никто из домашних не решался сообщить ей, когда одна из кур отправлялась на кухню, чтобы стать главным блюдом на субботнем обеде. Они утверждали, что курицу купили в магазине, но Чикки прекрасно все понимала.
Летом Стоунбридж на западе Ирландии был настоящим раем для ребятишек, но лето пролетало незаметно, а в остальное время Атлантическое побережье казалось диким и безлюдным. Однако оставались пещеры, которые можно было исследовать, скалы, чтобы на них взбираться, птичьи гнезда и дикие бараны с витыми рогами — объект неиссякаемого интереса. Иногда три мисс Шиди, преклонного возраста сестры, владевшие домом на отшибе, приглашали ее поиграть и позволяли наряжаться в свои старые платья.
Чикки наблюдала за тем, как Кэтлин садилась в поезд, уезжая в Уэльс, чтобы работать медсестрой в тамошнем госпитале; Мэри к тому времени получила должность в страховой компании. Ни одна из этих профессий не казалась Чикки привлекательной, однако ей тоже предстояло найти себе занятие. Земля не могла прокормить всю семью Райанов. Двое мальчиков уже покинули родительский дом и пробивали себе дорогу в больших городах на Западе. Только Брайан остался на ферме и помогал отцу.
Мать Чикки всегда выглядела усталой, а отец — встревоженным. Оба они испытали облегчение, когда Чикки получила работу на трикотажной фабрике. И не просто рабочей или надомной вязальщицей, а в конторе управляющего. Ее обязанностью было отправлять заказчикам готовые изделия и вести учетные книги. Конечно, такую должность нельзя было назвать престижной, но по крайней мере Чикки могла жить дома, а ей только этого и хотелось. В Стоунбридже у нее было много друзей, и каждое лето она влюблялась в следующего из сыновей О’Хара, однако из этого так ничего и не вышло.
А потом в один прекрасный день Уолтер Старр, молодой американец, явился на фабрику, чтобы купить узорчатый свитер. Чикки попросили объяснить ему, что фабрика — это не магазин и что свитера здесь вяжут для дальнейшей отправки на продажу.
«Тогда вы много теряете, — ответил Уолтер. — Люди приезжают в этакую глушь и хотят купить у вас свитер — прямо здесь, а не в каких-то других местах».
Уолтер был очень привлекателен; Чикки он напомнил Джека и Бобби Кеннеди в юности, с такой же широкой улыбкой и великолепными зубами. Он был загорелым и сильно отличался от ее приятелей из Стоунбриджа. Ей хотелось, чтобы он задержался на фабрике подольше, и сам он тоже не спешил уходить.
Чикки вспомнила, что у них остался один свитер, который снимали для рекламы. Может быть, Уолтер захочет его купить — свитер практически новый.
Уолтер ответил, что это его вполне устроит.
Он пригласил ее прогуляться по пляжу и сказал, что это одно из самых прекрасных мест на земле.
Только представьте себе: он побывал в Калифорнии, даже в Италии, и все равно находил Стоунбридж красивым. И Чикки тоже. Он сказал, что она очень хорошенькая со своими темными кудряшками и большими голубыми глазами. Они использовали любую возможность для встреч. Уолтер собирался провести в Стоунбридже всего день или два, но теперь ему не хотелось никуда уезжать. Если только она не поедет с ним.
Поначалу сама мысль о том, чтобы бросить работу и сообщить родителям, что она пускается в путешествие по Ирландии с первым встречным американцем, казалась Чикки просто смехотворной. Да это же все равно что объявить всем, будто она летит на Луну!
Уолтеру ее сопротивление показалось трогательным и очаровательным.
«У нас всего одна жизнь, Чикки. Родители не могут прожить ее за нас. Надо жить своим умом. Ты думаешь, моя семья одобряет, что я путешествую и наслаждаюсь жизнью? Нет, конечно! Они мечтают, чтобы я вступил в загородный клуб и играл в теннис с дочками их знакомых, но, как видишь, вот он я — там, где мне хочется быть. Проще некуда».
В мире, где жил Уолтер Старр, все было просто. Они любят друг друга, так почему же не заняться любовью? Это ведь совершенно естественно. Они оба знают, что правы, так зачем усложнять себе жизнь, задумываясь над тем, что скажут или подумают другие люди? Господь добр, он всегда на стороне влюбленных. Отец Джонсон, принявший обет никогда не влюбляться, — против них. Им не нужны никакие дурацкие бумажки и церемонии, так ведь?
Через шесть упоительных недель, когда Уолтер стал подумывать о возвращении в Штаты, Чикки была готова ехать с ним. Ее решение вызвало целую бурю сплетен и донельзя расстроило всех членов семьи Райан. Однако Уолтер об этом ничего не знал.
Отец Чикки рвал и метал: вся округа станет болтать о том, что в его доме выросла шлюха.
Мать выглядела еще более усталой и расстроенной, чем обычно: одному Господу и Пресвятой Деве известно, что она делала неправильно, раз вырастила дочь, которая собирается навлечь на них такой позор.
Кэтлин сказала, что ее помолвка случилась очень вовремя: после такого скандала ни один мужчина не захотел бы жениться на ней, зная, из какой она семьи.
Мэри, которая работала в страховой компании и встречалась с одним из сыновей О’Хара, заявила, что дни ее романа сочтены, — все из-за Чикки. О’Хара — уважаемая семья, они наверняка не одобрят такого поведения.
Брайан только ниже опустил голову и не произнес ни слова. Когда Чикки спросила, что он думает, брат ответил, что у него нет времени думать. Ему надо работать.
Подруги Чикки — Пегги, работавшая с ней на трикотажной фабрике, и Нуэла, служившая у трех мисс Шиди, — считали, что это самое удивительное и волнующее приключение, о каком им когда-либо доводилось слышать; как удачно, что у нее уже есть паспорт — благодаря школьной поездке в Лурдес.
Уолтер Старр собирался поселиться у друзей в Нью-Йорке. Учебу он бросит: юриспруденция совсем не его призвание. Будь у него несколько жизней, тогда ладно, но тратить свою единственную жизнь на бессмысленную зубрежку он не станет.
Вечером накануне отъезда Чикки попыталась поговорить с родителями по душам. Ей двадцать лет, вся жизнь впереди, она очень любит свою семью и хочет, чтобы и они любили ее, несмотря на принесенное разочарование.
Лицо отца осталось мрачным и суровым. Она никогда не переступит порог дома, на который навлекла такой позор.
Мать была в отчаянии. Она повторяла, что Чикки совершает ужасную глупость. Их отношения не продлятся долго — не могут продлиться. Это не любовь, а просто увлечение. Если бы Уолтер любил ее по-настоящему, то согласился бы подождать, дал бы ей дом и свое имя, обеспечил бы будущее — вместо романтических бредней.
Атмосфера в доме Райанов накалилась до предела.
Поддержки сестер Чикки так и не дождалась. Однако она была непреклонна. Они понятия не имеют, что такое настоящая любовь. Она не изменит своих планов. У нее есть паспорт. Она уезжает в Америку.
«Пожелайте мне счастливого пути», — умоляла она родителей перед отъездом, однако они отвернулись от нее.
«Не будьте так жестоки ко мне, чтобы у меня остались хорошие воспоминания!» Горькие слезы катились у Чикки по лицу.
Мать тяжело вздохнула: «Жестоко было бы сказать езжай и наслаждайся жизнью. Мы желаем тебе только добра. Хотим, чтобы ты была счастлива. Это не любовь, а какое-то безумие. И не жди нашего благословения — мы против твоего отъезда и не собираемся притворяться».
Не дождавшись благословения, Чикки уехала без него.
В аэропорту Шэннон родители провожали детей, отправлявшихся в Америку, в новую жизнь. Чикки никто не провожал, но им с Уолтером было все равно. Перед ними лежала целая жизнь.
Ни правил, ни обязательств, никаких соседей и родственников, перед которыми надо держать лицо. Полная свобода — свобода работать, где хочется, и жить на свои средства. Свобода от родительских ожиданий: что она выйдет за богатого фермера, а Уолтер — как надеялась его семья — станет преуспевающим адвокатом.
Друзья Уолтера, обитавшие в огромной квартире в Бруклине, встретили их весьма радушно. Все они были молодые, общительные, жизнерадостные. Одни работали в книжных магазинах или барах, другие были музыкантами. Они приходили и уходили когда вздумается. Это было так непохоже на Стоунбридж. Влюбленная пара вернулась с побережья, в дальней комнате поселилась девушка, писавшая стихи. Один парень, мексиканец, играл на гитаре в местном баре.
Все жили мирно и беззаботно — Чикки это казалось удивительным. Никто ничего не требовал. По вечерам они собирались на кухне и совместными усилиями готовили на ужин большую кастрюлю чили. Никаких обязанностей, никаких понуканий.
Иногда кто-нибудь вздыхал по своей семье, не проявлявшей должного понимания, но тут же забывал о ней. Постепенно стали меркнуть и воспоминания о Стоунбридже. Тем не менее Чикки каждую неделю писала домой, с самого начала решив не поддаваться враждебным настроениям.
Если одна сторона станет вести себя, будто ничего не случилось, вскоре и вторая ответит тем же.
Она переписывалась с подругами, через которых получала вести из дома. Пегги и Нуэла рассказывали о том, как течет жизнь в Стоунбридже, — собственно, там ничего не изменилось. Благодаря им она сумела поздравить Кэтлин с грядущей свадьбой — сестра выходила за Майки, но промолчала о другой новости: роману Мэри с Сонни О’Хара настал конец.
Мать в ответ присылала коротенькие записки, спрашивая, назначена ли дата свадьбы и есть ли в ее приходе ирландский священник.
Чикки ничего не рассказывала о жизни в чужой большой квартире в окружении разношерстной компании, о постоянных отъездах и приездах, бренчании на гитаре. Ее родным никогда этого не понять.
В письмах она рассказывала о художественных выставках и театральных премьерах. Чикки читала о них в газетах; иногда они и правда ходили на утренники или покупали дешевые билеты на прогоны через друзей, которым было поручено заполнить зал.
У Уолтера появилась работа: он помогал составить каталог библиотеки, принадлежавшей пожилой чете, знакомым его отца. Семья надеялась таким образом вернуть блудного сына — по выражению самого Уолтера — «в академическую среду»; собственно, занятие было совсем неплохое. Родные оставили его в покое и больше не докучали своими проповедями. Чего еще можно желать от жизни?
Чикки быстро поняла, чего именно желал от жизни Уолтер. Она не наседала на него с вопросами о том, когда он познакомит ее с родителями, когда они снимут свою квартиру и вообще, что будут делать дальше. Они были вместе, в Нью-Йорке. Разве этого недостаточно? Собственно, в каком-то смысле этого и правда было достаточно.
Она нашла себе работу в кафе. График оказался подходящим: Чикки вставала чуть свет и уходила из дома, пока все еще спали. Она являлась к открытию, отрабатывала свою смену, подавала завтрак и возвращалась домой, когда остальные только поднимались с кроватей. Чикки приносила молоко и булочки, оставшиеся после завтрака в кафе. Обитатели квартиры привыкли к тому, что она бесплатно доставляет припасы.
До нее по-прежнему доходили новости из дома, но со временем он становился все более и более далеким.
Кэтлин вышла за Майки и теперь ждала первенца; Мэри встречалась с Джеем-Пи, фермером, над которым они еще совсем недавно посмеивались, считая унылым стариком. У Брайана начинался роман с одной из дочерей О’Хара — семья Чикки его всецело одобряла, однако О’Хара были настроены куда менее восторженно. На одной из проповедей отец Джонсон сказал, что Пресвятая Дева проливает слезы при любом упоминании об ирландском референдуме по разводам, но часть прихожан возмутилась, считая, что он зашел слишком далеко.
Всего через несколько коротких месяцев Стоунбридж стал для Чикки совсем далеким, почти нереальным.
Такой же нереальной была их жизнь в большой квартире, где все постоянно приезжали и уезжали, где то и дело говорили о друзьях, перебравшихся в Грецию или Италию, или игравших ночи напролет в подвальных барах Чикаго. Ее реальностью стал вымышленный мирок, в котором они существовали посреди делового, оживленного, процветающего Манхэттена.
Жители Стоунбриджа не ездили в Нью-Йорк — над ней не висела угроза разоблачения и нового разочарования. Чикки никак не могла сообщить родителям правду: что Уолтер бросил работу и больше не составляет каталог библиотеки. Ему наскучили постоянные напоминания стариков о том, что пора бы съездить на выходные домой, повидаться с родителями.
Чикки была отнюдь не против такого визита, однако, видя настроение Уолтера, поддержала его решение отказаться от работы и взяла дополнительную смену в кафе, чтобы они могли оплачивать квартиру.
В последнее время Уолтер не находил себе места, раздражаясь по малейшему поводу. Он хотел видеть рядом с собой прежнюю Чикки — влюбленную и радостную. Такой она и старалась быть. На самом деле Чикки ужасно устала и постоянно волновалась, однако Уолтер не должен был этого видеть.
Каждую неделю она писала домой и сама начинала верить в свою вымышленную историю. Ей приходилось записывать подробности в тетрадке — Чикки боялась, что случайная ошибка может выдать ее.
Чтобы немного утешиться, она сообщила родным, что они с Уолтером поженились. Скромная гражданская церемония. Их благословил францисканский священник. Новобрачные уверены, что для обеих семей это очень радостное событие. Чикки написала, что родители Уолтера не смогли присутствовать на церемонии, так как находились за границей, но благословили их брак.
В какой-то момент она даже поверила, что пишет чистую правду. Это оказалось легче, чем поверить в то, что Уолтер уходит от нее.
Разрыв их отношений произошел очень быстро; оказалось, все вокруг считали его неизбежным. «Это было прекрасно, но всему приходит конец», — мягко сказал ей Уолтер.
Подвернулась интересная возможность: знакомый предложил Уолтеру работу у себя в баре. Смена обстановки. Свежие впечатления. Другой город. Он уезжает в конце недели.
Чикки не сразу поняла, о чем он говорит.
Сначала она решила, что все это шутка. Или какая-то проверка. В груди у нее была пустота, провал, ширившийся с каждой минутой.
Это не может закончиться. Только не их любовь. Она плакала, умоляла; пускай он только скажет, что не так, — она готова все изменить.
Заботливо и терпеливо он раз за разом объяснял ей, что тут нет ничьей вины. Конечно, это очень грустно, но что поделать. Они обязательно останутся друзьями и сохранят теплые воспоминания о времени, прожитом вместе.
Ей ничего не оставалось, кроме как вернуться в Стоунбридж, бродить по диким берегам, где они когда-то гуляли вместе, и предаваться воспоминаниям об утраченной любви.
Но Чикки не вернулась домой.
Обратной дороги нет — то был факт, незыблемый и неизменный среди зыбучих песков, в которые превратилась ее жизнь. Она не могла дальше жить в той же квартире, хотя остальные ее обитатели очень на это надеялись. Кроме них, она не завела себе друзей; Чикки была слишком сдержанная, у нее не было в запасе любопытных историй или необычных воззрений, чтобы ими делиться. Теперь ей нужно было найти новых знакомых, которые не задавали бы вопросов и не строили предположений.
А еще ей нужно было найти работу.
Чикки решила уйти из кафе. Хозяин уговаривал ее остаться, но после разрыва с Уолтером она не хотела больше показываться там, где жила прежде.
Неважно, что это будет за работа. Ей все равно. Надо просто найти заработок, который позволит ей продержаться, пока она опять не встанет на ноги.
После ухода Уолтера Чикки перестала спать.
Она пыталась, но сон к ней не шел. Она усаживалась в кресло в комнате, которую делила с Уолтером эти пять месяцев счастья — и три месяца тревоги.
Он сказал, что до этого ни разу не жил на одном месте так долго. Сказал, что не хотел причинить ей боль. Уговаривал Чикки вернуться в Ирландию, где они познакомились.
Она лишь улыбалась ему сквозь слезы.
Ей понадобилось четыре дня, чтобы найти себе новое жилье и работу. Один из рабочих, трудившихся на стройке рядом с кафе, упал с лесов и его принесли к ним, чтобы оказать первую помощь.
— Прошу, не надо везти меня в больницу, — повторял он. — Позвоните миссис Кэссиди, она знает, что делать.
— Кто такая миссис Кэссиди? — спросила Чикки у строителя; он говорил с ярко выраженным ирландским акцентом и до смерти боялся лишиться работы.
— Хозяйка моего пансиона, — ответил тот. — Очень хорошая женщина. Всегда полагается только на себя. Прошу, позвоните ей поскорее.
Он оказался прав. Миссис Кэссиди взяла все в свои руки.
Она оказалась невысокой, очень деловитой, с зорким взглядом и волосами, стянутыми в тугой узел на затылке. Не из тех, кто впустую растрачивает время.
Чикки смотрела на нее с восхищением.
Миссис Кэссиди договорилась, чтобы пострадавшего перевезли к ней в пансион. Она сказала, что ее соседка — медсестра, поэтому при необходимости они смогут быстро доставить мужчину в госпиталь.
На следующий день Чикки позвонила в пансион.
Сначала она поинтересовалась здоровьем мужчины, которого принесли со стройки в кафе. Потом попросила принять ее на работу.
— Почему вы решили обратиться ко мне? — спросила миссис Кэссиди.
— Мне сказали, что вы всегда полагаетесь только на себя. И не обсуждаете других.
— У меня нет на это времени.
— Я могу заниматься уборкой. Я сильная и совсем не устаю.
— Сколько вам лет? — спросила миссис Кэссиди.
— Завтра исполняется двадцать один.
Годы, проведенные в трудах и наблюдении за другими людьми, научили миссис Кэссиди быстро принимать решения.
— С днем рождения, — сказала она. — Собирайтесь и сегодня же переезжайте в пансион.
На сборы ушло совсем немного времени: Чикки сложила вещи в небольшую сумку и покинула просторную квартиру и ее многочисленных обитателей, с которыми жила бок о бок вместе с Уолтером, пока он не уехал из города, оставив ее одну.
Так началась ее новая жизнь. Крошечная, похожая на монашескую келью спальня под самой крышей, ранние пробуждения, чтобы успеть начистить кастрюли, вымыть лестницу и приготовить завтрак.
В пансионе миссис Кэссиди было восемь постояльцев, все ирландцы. Они не привыкли по утрам питаться хлопьями с молоком. Мужчинам, работавшим на стройке или в метро, требовалась сытная яичница с беконом, чтобы не проголодаться раньше времени; на ланч Чикки готовила им сандвичи с ветчиной, которые заворачивала в вощеную бумагу и выдавала с собой, когда жильцы расходились из пансиона.
После этого надо было стелить постели, мыть окна, прибирать в гостиной; потом Чикки вместе с миссис Кэссиди ходила за покупками. Та научила ее, как вкусно приготовить недорогое мясо: его надо предварительно замариновать; как сделать самое простое блюдо красивым и аппетитным. На столе у них всегда стоял букет цветов или растение в горшке.
Миссис Кэссиди обязательно переодевалась к ужину, и жильцы быстро переняли у нее эту привычку. Все они надевали чистые рубашки перед тем, как сесть за стол. Стань образцом хороших манер, и другие охотно последуют за тобой.
Чикки всегда называла свою хозяйку миссис Кэссиди. Она не знала ее имени, биографии, не знала, что случилось с мистером Кэссиди, да и был ли он вообще.
Та в ответ точно так же не задавала ей никаких вопросов.
Такие отношения полностью устраивали обеих женщин.
Миссис Кэссиди настояла на том, чтобы Чикки получила вид на жительство и зарегистрировалась в городском совете; так у нее появилась возможность голосовать за представителей ирландской общины, которых пока что было маловато в составе городских властей. Она объяснила Чикки, как завести на почте абонентский ящик, позволявший вести переписку, сохраняя в тайне свое место жительства и род занятий.
Она пыталась уговорить ее вести не такой замкнутый образ жизни. Чикки — молодая женщина, а город, в котором она живет, полон восхитительных возможностей. Но тут Чикки воспротивилась. Нет, нет и нет. Ей не нужны ни пабы, ни ирландские клубы, ни разговоры о том, каким отличным мужем мог бы стать тот или другой постоялец. Миссис Кэссиди больше не настаивала.
Тем не менее она рассказала Чикки о курсах для взрослых. Чикки выучилась на кондитера и делала большие успехи. Однако она и думать не хотела о том, чтобы покинуть пансион, и отказалась даже от предложения местной кондитерской, куда ее были готовы нанять на полный день.
Чикки почти ничего не тратила; у нее появились кое-какие сбережения. Если у нее выдавалось время, свободное от работы в пансионе, она брала частные заказы. Чикки готовила еду для парадных обедов по поводу крестин, первого причастия или выхода на пенсию.
Каждый вечер они с миссис Кэссиди сидели во главе стола в пансионе.
Чикки по-прежнему ничего не знала о жизни хозяйки пансиона, а та не задавала вопросов ей. Поэтому она ужасно удивилась, когда миссис Кэссиди внезапно сказала, что Чикки надо бы съездить в Стоунбридж повидать родных.
— Езжай сейчас, пока прошло не так много времени. Позже вернуться будет куда трудней. Если ты поедешь в этом году, пускай ненадолго, все пройдет гораздо легче.
Все действительно оказалось легче, чем она себе представляла.
Чикки написала в Стоунбридж о том, что Уолтеру пришлось на неделю поехать в Лос-Анджелес по делам, а она решила использовать это время, чтобы проведать семью в Ирландии. Она ждет не дождется этой поездки и надеется, что и родные хотят повидаться с ней тоже.
Пять лет прошло с тех пор, как ее отец сказал, что она больше не переступит порог родительского дома. За это время многое изменилось.
Отец стал совсем другим человеком. Несколько шрамов на сердце заставили его понять, что не он правит миром, — собственно, ему неподвластна даже собственная судьба.
Ее мать уже не так опасалась того, что скажут или подумают соседи.
Ее сестра Кэтлин, теперь уже жена Майки и мать Орлы и Рори, забыла о брошенных в запальчивости словах о позоре, который Чикки навлекла на всю семью.
Мэри вышла замуж за Джея-Пи, чудаковатого фермера с дальнего холма, и тоже заметно смягчилась.
Брайан, до глубины души уязвленный тем, что О’Хара сочли его неподходящим женихом для своей дочери, с головой ушел в работу и практически не обратил внимания на то, что сестра вернулась домой.
Визит прошел на удивление гладко, и с тех пор каждое лето Чикки возвращалась на родительскую ферму, где ее принимали с распростертыми объятиями.
В Стоунбридже она каждый день проходила по много миль пешком и беседовала со знакомыми, которым рассказывала подробности своей вымышленной жизни по другую сторону Атлантики. Люди из этих краев никогда не бывали в США, так что ей не приходилось опасаться нежданных гостей. Ей не грозило разоблачение со стороны земляка, свалившегося как снег на голову в ее несуществующую квартиру.
Вскоре все привыкли к ее ежегодным наездам домой.
Она обязательно виделась со своей подругой Пегги, которая рассказывала ей о последних событиях на трикотажной фабрике. Нуэла давным-давно уехала из Стоунбриджа и поселилась в Дублине; они ничего о ней не слышали.
«Мы точно знаем, что наступил июль, раз Чикки опять бродит по берегу», — говорили сестры Шиди.
На лице у нее всегда была счастливая улыбка; она всем дарила свою теплоту и говорила, что ни один уголок мира, сколько бы там ни было красот, не сравнится с их Стоунбриджем.
Людям это очень нравилось.
Приятно было слышать, что они поступили мудро, оставшись там, где и были, — в Стоунбридже.
Члены семьи расспрашивали об Уолтере и с удовольствием выслушивали рассказы о его успехах и достижениях. Они сожалели о том, что недооценили его, хотя и не говорили этого вслух.
Однако вдруг все переменилось.
Старшей из ее племянниц, Орле, исполнилось шестнадцать. На следующий год они с Бриджит О’Хара собираются в Америку. Не могли бы тетушка Чикки и дядюшка Уолтер приютить их ненадолго? Они не причинят никаких неудобств.
Ни один мускул не дрогнул у нее на лице.
Конечно же, Орла и Бриджит могут остановиться у них; она ждет не дождется их приезда. Какие могут быть неудобства! В голове у нее царила полная неразбериха, но никто не должен был этого заметить. Ей надо сохранять спокойствие. Она должна делать вид, что ей не терпится принять у себя племянницу с подругой, и радоваться предстоящему визиту.
Орла спросила, чем они займутся в Нью-Йорке.
— Дядя Уолтер встретит вас в аэропорту Кеннеди, вы приедете домой и немного передохнете с дороги, а потом я отвезу вас на прогулку на катере вокруг Манхэттена, чтобы вы полюбовались видами. На следующий день поедем на Эллис-Айленд и в Чайна-таун. Мы отлично проведем время.
Хлопая в ладоши и рассказывая о предстоящих развлечениях, Чикки сама верила в правдивость своих слов. Она так и видела, как добродушный, снисходительный дядюшка Уолтер с легким сожалением говорит о том, что у них нет собственных дочерей, — чтобы баловать и ублажать их. Это тот самый Уолтер, который бросил ее после нескольких совместно прожитых месяцев в Нью-Йорке и направился куда-то на запад, через весь необъятный североамериканский континент!
Потрясение к тому времени давным-давно прошло, воспоминания о нем мало-помалу становились все более размытыми. Даже в мыслях она редко обращалась к их счастливым денькам. Зато вымышленная жизнь, ее фантастическое существование постепенно выкристаллизовывались, становясь все яснее и четче.
Это было то, благодаря чему ей удалось выжить. Сознание того, что все они в Стоунбридже оказались неправы, а она, Чикки, в свои двадцать лет приняла верное решение. У нее счастливый брак, успешная, деятельная жизнь в Нью-Йорке. Все лишилось бы смысла, поведай Чикки о том, что Уолтер ее бросил, а она вынуждена скрести полы, драить ванны и подавать еду постояльцам миссис Кэссиди, экономить каждую копейку, чтобы раз в год на неделю приехать в Ирландию.
Вымышленная жизнь была ей наградой.
Но что же делать с Орлой и Бриджит? Неужели после стольких лет ее обман раскроется? Она не должна беспокоиться об этом сейчас. Нельзя портить себе отдых. У нее еще будет время что-нибудь придумать.
Однако и после возвращения в Нью-Йорк никакого подходящего решения Чикки придумать не смогла. Вряд ли кто-нибудь в Стоунбридже мечтал о такой жизни, которую она вела. Чикки не представляла, что сказать Орле и Бриджит, одной из представительниц многочисленного рыжеволосого племени О’Хара. Почему они не выбрали Австралию, как многие другие ирландские подростки? Неужели им обязательно ехать к ней в Нью-Йорк?
Впервые за много лет, прожитых под одной крышей с миссис Кэссиди, Чикки нарушила негласный уговор, который до этого обе неуклонно соблюдали.
— У меня неприятности, — просто сказала она.
— Поговорим об этом после ужина, — ответила миссис Кэссиди.
Миссис Кэссиди налила им по рюмке портвейна, и Чикки выложила ей все, о чем так долго молчала. С самого начала. Она словно снимала шелуху с луковицы, слой за слоем, объясняя, как получилось так, что вся ее родня поверила в существование дяди Уолтера, который только того и ждет, чтобы познакомиться с ними поближе.
— Боюсь, Уолтер погиб, — медленно произнесла миссис Кэссиди.
— Что?
— В автокатастрофе на Лонг-Айленде. Столкнулось несколько машин. Тела были сильно изуродованы, их даже с трудом опознали.
— Мне никто не поверит.
— Такое происходит каждый день.
Как всегда, миссис Кэссиди оказалась права.
Все прошло как по маслу.
Скоропостижная кончина, ужасная трагедия, автокатастрофа. Семья в Стоунбридже шлет ей свои соболезнования. Родные собрались было приехать на похороны, но она сказала, что церемония пройдет в узком кругу. Уолтер хотел бы именно так.
Мать плакала по телефону:
— Чикки, мы ужасно с ним обошлись! Бог нас никогда не простит!
— О, я уверена, что он давно вас простил, — спокойно отвечала она.
— Мы действовали в твоих же интересах, — говорил отец. — Нам казалось, мы разбираемся в людях. Теперь, конечно, слишком поздно, чтобы признать, что мы были неправы.
— Поверь мне, он это знал.
— Может, нам написать его родителям?
— Я уже передала им ваши соболезнования, папа.
— Бедняги! Сердце у них наверняка разбито.
— Они держатся молодцом. Говорят, он прожил достойную жизнь.
— Стоит, наверное, поместить объявление в газете?
Нет, это лишнее. Чикки сказала, что для того, чтобы справиться с горем, ей надо начать новую жизнь. Лучшее, что они могут сделать, это вспоминать об Уолтере с теплотой и оставить ее наедине с собой до тех пор, пока рана не заживет. Следующим летом она навестит их как обычно.
Начать новую жизнь.
Для родных, читавших ее письма, это прозвучало странно. Может, она немного не в себе от горя? Конечно, они здорово ошибались насчет Уолтера Старра. Пожалуй, надо выполнить ее просьбу, хотя бы из уважения к нему. Друзья поняли ее желание побыть в одиночестве. Она надеется, что и семья тоже ее поймет.
Орла и Бриджит, которые спали и видели, как явятся в роскошную квартиру на Седьмой авеню, были в отчаянии.
Мало того, что добродушный дядюшка Уолтер не встретит их в аэропорту, — поездка вообще отменяется. Тетушка Чикки не сможет прокатить их на катере вокруг Манхэттена. Она, видите ли, собирается начать новую жизнь.
О путешествии в Америку больше никто не заговаривал. «До чего же не вовремя все произошло!» — вздыхали они.
Чикки поддерживала переписку с семьей и была в курсе местных новостей. О’Хара словно взбесились: они скупали недвижимость в окрестностях Стоунбриджа и строили коттеджи для отдыхающих. Две из трех старых мисс Шиди зимой умерли от пневмонии. «Добрый друг стариков» — так называли эту болезнь, которая уносила жизни тихо и незаметно.
Мисс Куини Шиди была все еще жива, хотя, конечно, стала немного странной и совсем погрузилась в себя. Стоун-хаус постепенно приходил в упадок. Поговаривали, что у нее не осталось денег на оплату счетов. Похоже, вскоре ей придется продать большой дом на холме.
Чикки казалось, что эти новости доходят до нее словно с другой планеты. Тем не менее на следующее лето она купила билет в Ирландию. На этот раз она захватила больше темных вещей. Никакого официального траура, который пришелся бы по душе ее родным, но все-таки меньше ярко-желтых и красных юбок и блузок, больше серого и темно-синего. И обязательно удобные туфли.
Она проходила по двадцать километров в день по берегу и утесам близ Стоунбриджа, по лесам и мимо строительных площадок, на которых рабочие, нанятые О’Хара, возводили летние коттеджи в испанском стиле, с черными коваными решетками и открытыми террасами, гораздо более уместными в жарком средиземноморском климате, чем на продуваемом всеми ветрами Атлантическом побережье Ирландии.
Во время одной из таких прогулок она повстречала мисс Куини Шиди, которая показалась ей ужасно одинокой и беззащитной. Обе выразили друг другу свои соболезнования по поводу перенесенной утраты.
— Ты собираешься вернуться домой, когда твой муж отправился на небеса? — спросила мисс Куини.
— Не думаю, мисс Куини. Я уехала слишком давно. К тому же, я уже немолода и отвыкла жить с родителями.
— Я понимаю, моя дорогая, что ты этого не планировала, так ведь? Но я всегда надеялась, что ты вернешься и будешь жить в нашем доме. Это была моя мечта.
Так все началось.
Мисс Куини предложила ей купить большой дом на холме. Стоун-хаус, в саду которого она играла ребенком, на который смотрела, купаясь в море, в котором ее подруга Нуэла работала прислугой у чудесных сестер Шиди.
Это могло стать реальностью. Уолтер всегда говорил, что человек сам определяет свою судьбу.
Миссис Кэссиди говорила: «Если могут другие, почему я не смогу?»
Мисс Куини утверждала, что идея просто гениальная.
— Но я не смогу заплатить вам столько, сколько предлагают другие, — ответила Чикки.
— Ну и зачем мне в таком возрасте нужны деньги? — спросила мисс Куини в ответ.
— Я слишком долго жила вдалеке отсюда, — сказала Чикки.
— Значит, пора вернуться — ты же любишь приезжать в наши края, ты черпаешь здесь силу, к тому же, тут столько света и небо все время выглядит по-разному. Тебе будет очень одиноко в Нью-Йорке без мужа, с которым вы прожили столько лет; вряд ли ты захочешь остаться там, где все напоминает тебе о нем. Переезжай прямо сейчас, а я займу «утреннюю гостиную» на первом этаже. Мне уже тяжело подниматься по нашей старой лестнице.
— То, что вы говорите, просто смешно, мисс Куини. Это ваш дом. Я не собираюсь отнимать его у вас. Да и что мне делать с таким большим домом одной?
— Устроить в нем отель, что же еще? — для мисс Куини это было очевидно. — Семейка О’Хара уже много лет уговаривает меня продать дом. Они хотят его снести. А мне этого совсем не хочется. Я помогу тебе превратить его в отель.
— Отель? Вы серьезно? Мне управлять отелем?
— Он будет совершенно особенным. Для таких людей, как ты.
— Боюсь, таких чудаков найдется немного.
— Ты удивишься, но на свете их сколько угодно, Чикки. В любом случае я вряд ли протяну еще долго; очень скоро я окажусь рядом с сестрами, на церковном кладбище. Поэтому решайся и возьмемся за дело сейчас. Вместе спланируем, как вернуть Стоун-хаусу былую красоту.
Ошарашенная, Чикки не знала, что ответить.
— Видишь ли, я была бы очень рада, если бы ты переехала до того, как я умру. Мне ужасно хочется поучаствовать в обустройстве, — умоляющим тоном сказала Куини.
И они вдвоем уселись за стол на кухне Стоун-хауса, чтобы все обсудить всерьез.
В Нью-Йорке миссис Кэссиди выслушала новости, одобрительно кивая в ответ.
— Вы правда считаете, что это мне по силам?
— Я буду скучать, но ты и сама понимаешь, что это огромный шаг вперед.
— А вы приедете меня проведать? Погостите в моем отеле?
— О да, непременно приеду. Как-нибудь зимой на недельку. Мне нравится Ирландия зимой — в сезон там ужасно шумно и повсюду снуют туристы.
Миссис Кэссиди никогда не ездила в отпуск, тем более удивительными были ее слова.
— Думаю, я должна переехать, пока Куини еще жива.
— Надо все организовать и открыть отель как можно скорее. — Миссис Кэссиди терпеть не могла всяких проволочек.
— Но как я это объясню… другим людям?
— О, они нуждаются в объяснениях гораздо меньше, чем тебе кажется. Просто скажи, что купила дом на деньги, которые оставил тебе Уолтер. В конце концов, это почти правда.
— Правда?
— Ну да. Из-за Уолтера ты оказалась в Нью-Йорке. Он тебя бросил, ты пошла работать и сумела накопить нужную сумму. В каком-то смысле он действительно оставил их тебе. Не вижу в этом никакой лжи.
По решительному выражению лица миссис Кэссиди Чикки поняла, что она больше не намерена возвращаться к этой теме.
В следующие несколько недель Чикки перевела свои сбережения в ирландский банк. Начались бесконечные переговоры с банками и адвокатами. Надо было все как следует спланировать, договориться со строителями, урегулировать вопросы с государственными органами и налоговой инспекцией. Она и не представляла, сколько всего ей предстоит решить, прежде чем можно будет широко объявить о сделке. Пока что они с мисс Куини держали ее в секрете.
Наконец бумаги были готовы.
— Дальше откладывать нельзя, — сказала Чикки миссис Кэссиди, убирая со стола посуду после ужина.
— Жаль будет расстаться с тобой, но ты должна ехать. Прямо завтра.
— Завтра?
— Мисс Куини не может ждать долго, да и тебе пора бы уведомить семью. Надо сделать это, пока они не услышали новости от кого-нибудь другого. Так будет лучше.
— Но как же я соберусь за один день? Мне же нужно уложить вещи, со всеми попрощаться…
— Вещи ты можешь сложить за двадцать минут. У тебя их почти нет. Жильцы этого дома не сильны в торжественных речах и пышных проводах с цветами, да и я тоже.
— У меня сердце разбивается от того, что я вас покидаю, миссис Кэссиди.
— Нет, Чикки, оно разобьется, если ты не уедешь. Ты всегда умела пользоваться случаем.
— Возможно, мне было бы лучше, если бы я не сбежала из дома с Уолтером Старром, — безжалостно сказала Чикки.
— Серьезно? Ты предпочла бы получить повышение на трикотажной фабрике? Выйти за чудаковатого фермера и родить шестерых детей, а потом сходить с ума, подыскивая им работу? Нет, думаю, ты поступила правильно. Ты приняла решение, обратилась ко мне в поисках работы и она устраивала тебя в течение двадцати лет. Ты правильно сделала, что приехала в Нью-Йорк, а теперь ты возвращаешься на родину и покупаешь самый большой дом в округе. По-моему, это просто великолепная карьера.
— Я люблю вас, миссис Кэссиди, — сказала Чикки.
— Лучше уж возвращайся к своим туманам и сумеркам из кельтских сказок, чем говорить такое, — ответила миссис Кэссиди, но взгляд у нее был куда мягче, чем обычно.
Семья Райан была потрясена новостью, преподнесенной им Чикки.
Она возвращается в Ирландию навсегда? Покупает дом Шиди? Открывает отель, который будет работать круглый год? Их первой реакцией было изумленное недоверие.
Единственным, кого рассказ Чикки порадовал, был ее брат Брайан.
— Неплохой щелчок по носу этим О’Хара, — сказал он, ухмыляясь. — Они столько лет мечтали его купить. Хотели снести дом и построить на его месте шесть роскошных коттеджей на продажу.
— Как раз этого мисс Куини опасается больше всего, — ответила Чикки.
— Вот бы увидеть их лица, когда им сообщат твою новость, — сказал Брайан.
Он так и не смирился с тем фактом, что О’Хара не сочли его достойным руки их дочери. Зато ее нынешний муж успешно просаживал деньги О’Хара на скачках, о чем Брайан частенько с удовлетворением упоминал.
Мать никак не могла согласиться с тем, что Чикки уже на следующий день переедет к мисс Куини.
— Видишь ли, мне надо постоянно находиться на месте, — объяснила та. — К тому же, будет очень неплохо, если кто-нибудь сможет время от времени наливать мисс Куини чашку чая.
— А еще варить кашу и угощать ее печеньем, — добавила Кэтлин. — Майки недавно видел, как она собирала ежевику возле леса. Она сказала, что ягоды бесплатные.
— Но ты уверена, что дом принадлежит тебе, Чикки? — отец, как всегда, был встревожен. — Она не позвала тебя работать служанкой, как Нуэлу, в обмен на обещание завещать его тебе?
Чикки успокоила родных, заверив их, что дом действительно ее.
Мало-помалу они начали осознавать, что Чикки говорит серьезно. Какие бы аргументы семья ни выдвигала, у нее на все был ответ. За годы, прожитые в Нью-Йорке, Чикки стала неплохим бизнесменом. Прошлый опыт подсказывал им, что ее не стоит недооценивать. Они не собирались во второй раз совершить ту же ошибку.
Семья заказала еще одну заупокойную мессу в память об Уолтере, так как Чикки не присутствовала на первой. Она сидела в крошечной церкви в Стоунбридже и гадала, слышит ли их сейчас Господь.
Почему-то это казалось ей маловероятным.
Однако все были убеждены в обратном. Весь приход собрался, чтобы помолиться за упокой души Уолтера Старра. Интересно, как отреагировал бы сам Уолтер, узнай он об этом? Рассмеялся? Или был бы шокирован косностью обитателей маленького городка на побережье Ирландии, где у него когда-то случился курортный роман?
Теперь когда она вернулась домой, Чикки понимала, что должна будет снова ходить в церковь. Ей это было не в тягость — миссис Кэссиди в Нью-Йорке каждое воскресенье посещала утреннюю мессу. Это была еще одна тема, которой они никогда не касались.
Чикки обводила взглядом церковь, в которой ее крестили, где она прошла конфирмацию и первое причастие, где венчались ее сестры и где в данный момент возносили молитвы за упокой души человека, который и не думал умирать. Все это было очень странно.
И все же она надеялась, что кому-то где-то их молитвы пойдут на пользу.
Подготовка к открытию отеля напоминала ходьбу по минному полю. Чикки должна была убедить многочисленных домовладельцев, сдававших отпускникам комнаты или летние коттеджи, что не собирается отбирать у них хлеб. Она повела искусную дипломатическую кампанию, объясняя им, что планирует создать нечто совершенно новое, а не еще один пансион, который лишит их доходов.
Она посещала многочисленные пабы в округе и рассказывала владельцам о своих планах. Ее гостям захочется осмотреть холмы и утесы в окрестностях Стоунбриджа. Она будет рассказывать им, где они смогут увидеть настоящую Ирландию; станет рекомендовать традиционные пабы и бары. Так что, если там ее постояльцам подадут суп и другие простые блюда, она с удовольствием направит их в эти заведения.
Строителей она наняла из другой части страны, так как не хотела делать выбор между О’Хара и их основными конкурентами в строительном бизнесе. Так было гораздо проще. То же самое касалось закупок. Окажи она предпочтение какому-нибудь одному поставщику, и остальные начали бы роптать.
Чикки стремилась к тому, чтобы как можно больше местных жителей получили пользу от ее проекта. Она всегда была прекрасным организатором.
Ее первоочередной задачей был выбор архитектора и строительной команды. Позднее ей понадобится управляющий — пока время для этого не пришло. Надо будет найти кого-нибудь, кто смог бы жить в отеле и помогать ей с готовкой, но и это тоже потом.
Чикки прочила на эту должность Орлу, свою племянницу. Девушка оказалась деловой и сообразительной. Она любила Стоунбридж и образ жизни, который вели его обитатели. Энергичная, спортивная, Орла обожала виндсерфинг и занималась альпинизмом. Она окончила в Дублине компьютерные курсы и получила диплом по маркетингу.
Чикки могла бы обучить ее готовить. Племянница показалась ей очень живой и доброжелательной к людям. Стоун-хаус — идеальное место для такого человека. К сожалению, Орла, похоже, собиралась поехать в Лондон, чтобы поступить на еще какие-то курсы. Она не вдавалась в объяснения — просто сообщила, что уезжает. «В ее время все было совсем по-другому», — думала Чикки. Орла не нуждалась в разрешении или благословении семьи. Предполагалось, что она уже взрослая, и родные не имеют права вмешиваться в ее жизнь.
Планы постепенно оформлялись в чертежи. В доме будет девять спален и одна большая кухня со столовой, где гости смогут поужинать за общим столом. Чикки отыскала гигантский старомодный стол, который надо было скоблить ножом каждое утро — но он был подлинный. Ей ни к чему фальшивое красное дерево, подставки под тарелки или толстые ирландские льняные скатерти. Все должно быть настоящим.
У местного столяра она заказала четырнадцать стульев; краснодеревщику поручила отреставрировать старинный буфет, чтобы хранить в нем фарфор. Вместе с мисс Куини они объезжали многочисленные аукционы и распродажи по всей округе, покупая нужные бокалы, блюда и тарелки.
Им посчастливилось найти мастеров, которые согласились починить старые ковры из дома Шиди и заменить растрескавшуюся кожу на антикварных столиках.
Эта часть подготовки нравилась мисс Куини больше всего. Она все время повторяла, как чудесно, что их семейные сокровища получат новую жизнь. Ее сестры наверняка бы очень обрадовались, знай они об этом. Мисс Куини верила, что они смотрят на Стоун-хаус с небес и шлют им свое благословение. Она так и видела, как сестры, счастливые, дожидаются, пока откроется отель, и следят за всеми преобразованиями.
Единственное, что слегка раздражало Чикки, были частые упоминания мисс Куини об Уолтере Старре. Она утверждала, что тот вместе с двумя покойными мисс Шиди с одобрением наблюдает за своей мужественной и стойкой вдовой.
Чикки держала членов своей семьи в курсе событий, чтобы они заранее знали о ее планах. Внезапно Райаны оказались на привилегированном положении в Стоунбридже: они могли вскользь упомянуть о том, что власти одобрили проект перепланировки, что возле дома вскоре появится огород, а в комнатах — центральное отопление, поскольку Чикки собирается установить там масляный котел.
Чикки подумала, что им, пожалуй, потребуется профессиональный дизайнер. Хотя им с мисс Куини и кажется, что они знают, как должен выглядеть дом, рисковать нельзя: они собираются зарабатывать серьезные деньги, поэтому интерьер отеля должен быть подобающим. Возможно, представления Чикки об элегантности далеки от идеала; что, если другим ее идеи покажутся устаревшими?
Хотя она и пересмотрела все журналы об интерьере загородных домов и отелей, практического опыта в дизайне у нее нет. Пансион миссис Кэссиди, надо признать, не был образчиком стиля.
Ей предстоит масса работы: надо создать веб-сайт, чтобы принимать бронирование он-лайн — эти слова звучали для нее, словно иностранные. Задача как раз для ее племянницы Орлы — не задумай та ехать в Лондон. Чикки дважды разговаривала с девушкой по телефону, но та не проявила никакого энтузиазма. Сестра Чикки Кэтлин сказала, что у Орлы отвратительный характер и с ней ни о чем невозможно говорить.
— Она еще упрямей, чем была ты, — со вздохом сказала Кэтлин, — а это что-то да значит.
— Однако посмотри, какой трезвой и практичной я стала теперь, — рассмеялась Чикки в ответ.
— Не забывай, что отель еще не начал работать, — тон сестры явственно выдавал дурные предчувствия. — Посмотрим, останешься ли ты такой практичной и трезвой, когда прибудут первые постояльцы.
Только миссис Кэссиди у себя в Нью-Йорке и мисс Куини верили, что отель откроется и будет иметь успех. Все остальные добродушно поддразнивали Чикки и желали ей удачи, однако ясно было, что их пожелания сродни надеждам на долгое жаркое лето или на победу ирландской футбольной команды на мировом чемпионате.
Иногда по вечерам Чикки выходила на берег и смотрела на океан. Это придавало ей сил.