Лилобус
Нэнси
Нэнси пришла намного раньше – впрочем, как и всегда. Ей не хотелось быть замеченной: могут решить, что ей нечего делать, раз так не терпится уехать домой. Остальные бежали к остановке впопыхах, боясь, что уедут без них – ведь если кто не успевал, тот и впрямь опаздывал. Ровно в шесть сорок пять Том включал зажигание и «Лилобус» выруливал на шоссе; в результате он, как обещал, к десяти вечера доставлял всех домой. Том считал, что нет смысла возвращаться домой на выходные, если не поспеваешь в паб к десяти. Нэнси его точку зрения не разделяла - просто она всегда и везде приходила заранее. Так получалось само собой. Она зашла в магазин, в котором продавались журналы и открытки. Большинство открыток она знала наизусть, потому что изучала их каждую пятницу. На одной были нарисованы крупные капли слез: «Прости, забыл поздравить тебя с Днем рождения». На прилавке лежала и местная газета, но Нэнси ее не покупала никогда. Дома все равно будет свежий номер, вот и узнает последние новости.
Нэнси принялась разглядывать свою новую прическу в большом круглом зеркале. Точнее, это было не столько зеркало, сколько устройство для наблюдения за покупателями: оно висело высоко и под наклоном, от этого отражение искажалось – во всяком случае, Нэнси надеялась, что это так. Иначе можно было бы решить, что она выглядит очень странно. Она с тревогой смотрела на свое отражение; какой-то запуганный зверек с курчавой шерсткой и большими глазами – такой она видела себя в зеркале. Но ведь люди тут, внизу, видят что-то другое? В конце концов, там, в зеркале, все выглядят смешными. Она провела рукой по волосам и снова в ней шевельнулась подозрение: страшно похоже на старомодную завивку, которую делает мама в парикмахерской Ратдуна. Химия летом, химия под Рождество. Кудряшки, колечки, упругие локоны, которые со временем становятся похожи на торчащие провода. Да ты с ума сошла, сказали девушки в парикмахерской: это новая завивка, самая современная. А сколько бы это стоило, если бы пришлось платить! Нэнси мрачно улыбнулась. Платить! Такие деньги! Нэнси Моррис не заплатила бы за химию ни половины, ни даже четверти той суммы. Нэнси Моррис отправилась на другой конец Дублина и нашла салон, где приглашали добровольцев - их называли «моделями», но Нэнси смотрела на вещи трезво: парикмахерам требовались обросшие волосами головы - и смышленые люди, такие как Нэнси, выведывали, где находятся большие парикмахерские, в которых много учеников, и по каким дням у них занятия и показы. За все шесть лет в Дублине Нэнси платила парикмахеру только два раза. «Неплохой результат», – гордо улыбнулась она. Но, в любом случае, дело сделано – теперь без толку переживать и пялиться в зеркало. Пора идти к остановке и садиться в автобус. Кто-то наверняка уже там - на часах больше чем полшестого.
Том сидел за рулем и читал вечернюю газету. Он поднял голову, улыбнулся и произнес: «Привет, мисс Маус», - и одним легким движением поднял на крышу ее большой чемодан. Раздраженная, она села в автобус - Нэнси терпеть не могла, когда ее звали «мисс Маус». Впрочем, она сама была виновата: позвонив по телефону, чтобы забронировать место в мини-автобусе, она представилась как «мисс Моррис». Так ведь она привыкла к деловому тону – такая у нее работа, в конце-то концов. Откуда ей было знать, что сперва надо назвать имя. К тому же он ее фамилию не разобрал. Теперь Том упорно не желал звать ее «Нэнси», что ее очень злило, хотя старуху миссис Хикки он всегда звал «Джуди» - даром что та ему в матери годится.
«Легкий, надо же, а по виду не скажешь», - заметил он с улыбкой. Нэнси молча кивнула. Ей не хотелось сообщать, что других чемоданов у нее нет, а целых пять фунтов на какую-нибудь бесформенную сумку она тратить не намерена. И в любом случае, нужно что-то вместительное: все время приходится везти из дома в Дублин, к примеру, картошку, или другие овощи, или еще что подвернется. Однажды подруга ее мамы, миссис Кейзи, хотела выбросить шторы – так Нэнси забрала их: оказалось, они прекрасно смотрятся на окнах у них в квартире.
Она устроилась на одном из сидений в середине, расправила подол, чтобы не помять юбку, и достала леденцы без сахара. В больнице, где она работает, их навалом, и можно брать, сколько хочешь. Обычно она такие не ест, но в автобусе карамельки весьма кстати. Все покупают леденцы или конфеты, но зачем тратить деньги на сладости, если можно взять даром? Нэнси раскрыла газету, которую один из пациентов оставил в приемной. Ей все время что-то перепадает – в приемной врача люди нередко забывают газеты и журналы, так что почти каждый вечер ей было что почитать. И она находила, что разнообразие – это замечательно: как бы сюрприз каждый раз. А Мэйред этого не понимает. При мысли о Мэйред Нэнси нахмурилась. Надо будет разобраться. Что это на нее нашло. Ужасно нечестно так поступать.
Развернув перед носом газету – пусть Том думает, что она читает, - Нэнси принялась еще раз вспоминать все по порядку. Как Мэйред пришла домой в среду вечером и стала ходить по квартире, словно ей не сиделось на месте, то и дело брала что-то в руки, потом ставила на место. Даже вовсе непроницательный человек мог бы догадаться, что ее что-то гложет. Нэнси думала было, что она снова заговорит про телевизор. У них отличный черно-белый телевизор и, в основном, прекрасно показывает - только изредка изображение двоится и троится. И зачем, вообще, кучу денег платить за прокат цветного телевизора? И видео - Мэйред как-то предлагала купить видеомагнитофон, будто они миллионеры. Нэнси оторвала взгляд от телевизора, которому сегодня как раз нездоровилось, так что о происходящем на экране можно было догадываться только по звуку. Но у Мэйред на уме было нечто куда более важное.
- Нэнси, целую неделю я думала на работе, как тебе сказать, но ничего не придумала, поэтому просто скажу все, как есть. Я хочу, чтобы здесь жил кто-то другой, и мне придется попросить тебя съехать. Разумеется, когда найдешь квартиру – на улицу я тебя не выставляю… - Она нервно усмехнулась. Нэнси была так потрясена, что не могла ничего ответить. - Все-таки, - продолжала Мэйред, - мы не договаривались насовсем. Мы решили: посмотрим, как нам понравится…Так было дело. Такой был уговор… - Ее голос виновато оборвался.
- Но я живу тут уже три года, - сказала Нэнси.
- Знаю, - затравленно отозвалась Мэйред.
- Так в чем же дело? Я ведь плачу вовремя за квартиру и за электричество, разве нет? И привожу из дома продукты, и занавески на окна, и…
- Конечно, Нэнси, никто тебя не обвиняет.
- Тогда в чем дело?
- Просто… Да нет никакой нет причины. Давай разойдемся тихо и мирно, без ссор и вопросов. Ты просто найдешь другую квартиру, и мы будем видеться время от времени - ходить там в кино, и в гости друг к другу. Нэнси, будем вести себя как взрослые люди.
Нэнси кипела от возмущения. Мэйред, какая-то продавщица цветочного магазина, смеет ей объяснять, как ведут себя взрослые люди. Мэйред, у которой ни одной высшей отметки в аттестате зрелости, велит Нэнси убираться из квартиры. Из ее квартиры. Которую, впрочем, Мэйред и нашла - только потом мисс Кейзи, мамина подруга, предложила Нэнси заселиться во вторую комнату и разделить на двоих арендную плату. Но что взбрело Мэйред в голову – и главное, почему? И кого это Мэйред собралась подселить вместо нее?
Самое ужасное, что у Мэйред никого не было на примете, и ее это не заботило - она сказала, что ей просто хочется перемен. Тогда Нэнси выключила мерцающий экран телевизора и приготовилась выслушать задушевное, чистосердечное признание Мэйред в том, что ее посетила какая-то неземная любовь. Но нет. Мэйред сосредоточенно посмотрела на календарь. Скажем, через месяц, в середине октября? Наверняка за это время что-то найдется.
- Но с кем я сниму квартиру? – простонала Нэнси.
Мэйред пожала плечами. Это ее не волнует, можно снять однокомнатную. Нэнси почти не готовит, не устраивает вечеринок, так что однокомнатная – вполне подходящий вариант. Но придется платить безумные деньги! Мэйред опять пожала плечами, будто это ее не касается.
На следующее утро на кухне Нэнси пила чай – завтрак она никогда не готовила: зачем утруждать себя, если в больнице все равно покормят, и вообще, какой смысл работать секретаршей у всех этих врачей, если нельзя бесплатно поесть в столовой, или, скажем, набрать леденцов без сахара? Мэйред влетела в кухню – она, как всегда, торопилась, - и Нэнси спросила, прощена ли она.
- Прощена, Нэнси? За что? Господи, за что же?
- Должно быть, я как-то провиниась, если ты просишь съехать с нашей квартиры.
- Квартира моя, и давай прекратим этот цирк. Нэнси, я тебе не жена. Ты подселилась, чтобы разделить со мной арендную плату – чтоб ты платила половину, и я половину - но теперь говорю: спасибо, мне больше это не нужно. Так? Вот и все, и нечего тут обсуждать. – Она поглощала хлопья с молоком, одновременно пытаясь натянуть ботинки. Мэйред от этих ботинок была без ума, а Нэнси они приводили в ужас: какая-то жалкая обувь стоила столько, сколько она получала за неделю.
А что я скажу в Ратдуне? – серьезно спросила Нэнси.
Мэйред изумилась.
- На тему?
- На тему того, почему мы поссорились.
- Да кому какое дело? Кто вообще знает, что мы живем вместе?
- Все: твоя мама, моя мама, твоя тетя миссис Кейзи – все знают.
- Ну и зачем им что-то говорить? – Мэйред искренне недоумевала.
- А твоя мама что подумает? Что я ей скажу?
И вдруг Мэйред вскипела. Нэнси не могла даже вспомнить об этом без дрожи.
- Моя мама – нормальный человек, такой же, как и все матери, как и твоя мать. Она ничего не думает. Ей только надо знать, что я не беременна, не колюсь и все еще хожу на мессу. Помилуйте, вот эти три пункта – единственное, что волнует любую мать. В Индии, в России - где угодно… ну, может, у них там не месса, а что-то другое. И всяких там матерей не волнует, с кем их дочери снимают квартиру, уживаются ли они, или доводят друг друга до ручки, как в нашем случае. Их волнует только самое главное.
- Мы не доводим друг друга до ручки, - тихо сказала Нэнси.
- Я хотела сказать, «раздражают друг друга». Какая разница? Зачем морочить себе голову, объяснять, рассказывать, докладывать? Это всем совершенно до лампочки.
- Я тебя раздражаю?
- Раздражаешь.
- Почему?
- Нэнси, я тебя умоляю, – обиженно произнесла Мэйред. – Ведь мы вчера договорились, что будем вести себя как взрослые люди, обойдемся без глупых ссор и выяснения отношений. Договорились. И вот ты опять начинаешь. Само собой, люди друг друга раздражают. И я, наверное, довожу тебя до ручки. Ну все, мне пора.
День сложился крайне неудачно: Нэнси выяснила, какова арендная плата за однокомнатные квартиры и отдельные комнаты, и оказалось, что цены заоблачные. Конечно, чем дальше от центра, тем дешевле, но ей хотелось поселиться в том районе, откуда можно добираться до больницы на велосипеде. Не хватало еще выкладывать свои кровные за проездной на автобус. Она все думала о том, что сказала Мэйред. Уму непостижимо, почему она ее раздражает. Нэнси не курит, не водит шумных компаний – не то что Мэйред, ее гости приносят каждый по бутылке вина, и потом еще идут в ресторан за курицей и жареной картошкой. Она не включает громко музыку – у нее вообще нет пластинок. И старается изо всех сил быть полезной. Часто вырезает из газет купоны со специальными предложениями и собирает ваучеры на еду или моющие средства. Она подала Мэйред идею ездить в Ратдун, потому что так выходит дешевле – на выходных в Дублине можно спустить целое состояние, а дома живешь бесплатно. И почему она ее раздражает?
Сегодня утром она снова спросила, окончательно ли Мэйред приняла решение, и та беззвучно кивнула. Нэнси предложила обдумать все еще раз на выходных, но та спокойным, тихим голосом (не то, что утром накануне) ответила, что думать нечего, и она надеется, что Нэнси проявит понимание и начнет подыскивать жилье, не откладывая дела в долгий ящик.
От шума голосов она подняла голову. Появилась Ди Берк – на шее у нее красовался шарф колледжа, который она закончила еще два года назад. Она сама закинула на крышу свою большую сумку. Том засмеялся:
- Смотри, станешь чемпионкой по метанию диска.
- Пусть все знают, что мы женщины независимые – так вот. Да там и вещей почти нет, только пара трусов и учебники, я их как будто читаю.
Нэнси не поверила своим ушам: Ди, дочь доктора Берка из большого, увитого плющом дома – и так запросто беседует о трусах с Томом Фицджеральдом. И даже грубым это не показалось. Впрочем, Ди живет только по своим правилам, и она была такая всегда. Можно подумать, что у такой девушки, как она, должна быть своя машина - но Ди говорит, что при зарплате помощника нотариуса денег на машину не скопишь. И все-таки, по мнению Нэнси, автобус был ниже достоинства кого-то из Берков. В Ратдуне у них такое положение - наверное, им странно, что их дочь ездит с кем попало. Но Ди, похоже, это не заботило. Она по-дружески относилась ко всем: к подозрительному типу, Кеву Кеннеди, завидев которого на улице, Нэнси тут же перешла бы на другую сторону; к зануде Мики Бернсу, который всех замучил скабрезными шуточками. Ди была особенно внимательна к Нэнси; она зашла в салон, села рядом с ней, и, как это часто бывало, принялась расспрашивать ее о работе.
Удивительно, как Ди удавалось держать в уме имена всех врачей, секретарем которых работала Нэнси, и помнить, что один – окулист, другой – хирург-ортопед, а третий – ухогорлонос, что их зовут мистер Барри, мистер Уайт и мистер Чарльз. Даже мама Нэнси не могла всех запомнить, а что до Мэйред - та забывала, как зовут ее собственных начальников, не то что Нэнсиных.
С другой стороны, Ди - добрая, прекрасно воспитанная девушка. Люди ее круга всегда учтивы, думала Нэнси, из вежливости интересуются другими людьми.
Следующим в салон зашел Руперт Грин - в модной куртке.
- Боже мой, Руперт, она итальянская? Фирменная? – спросила Ди, ощупывая рукав, пока Руперт пробирался на место.
- Ага, фирменная, - бледное лицо Руперта зарумянилось от удовольствия. – А как ты догадалась?
- Еще бы не догадаться! Сама такую хочу не могу, в журналах видела. Шикарная штука.
- Наверное, это сэконд-хэнд, или модель устаревшая. Не знаю, в общем, один друг для меня раздобыл. – Руперт был очень доволен, что обновка произвела такой всплеск эмоций.
- Да уж, не иначе сэконд или что-то подобное, иначе твоему отцу пришлось бы продать свою фирму, чтобы ты мог за нее расплатиться, - рассмеялась Ди. Отец Руперта нотариус, и благодаря его связям она получила работу в Дублине. Нэнси глядела на них с завистью. Должно быть, здорово, когда можешь так запросто болтать со всеми подряд. Будто у них свой особый язык, думала она, в таких семьях все легко болтают друг с другом. Внутри ее что-то кольнуло: жаль, что ее отец, уже давно оставивший этот мир, был не юристом, а простым почтальоном. И тут же ей стало стыдно: отец работал много лет, не жалея сил, и радовался, что дети хорошо выучились и смогли стать секретарями или служащими.
Руперт устроился на заднем сиденье, и почти сразу вслед за ним появилась миссис Хикки. Даже зимой с нее не сходил загар; казалось, она была полна здоровья и сил, так что возраст ее угадать было непросто. Нэнси знала, что ей уже под шестьдесят, но такой вывод она сделала, прислушиваясь к разговорам. Джуди Хикки работала в какой-то экзотической лавке, где продавали лечебные травы, зерно и орехи, и кое-что она даже выращивала у себя. Потому и ездила домой на выходные: собрать растения для магазинчика в Дублине. Нэнси там ни разу не была, хотя Ди говорила, что это чудесное место и всем надо увидеть его своими глазами. Но Нэнси осознавала свою ответственность, как секретаря трех ведущих врачей Дублина. Разве ей пристало навещать лавку каких-то шарлатанов?
Джуди села сзади рядом с Рупертом, а на переднее сиденье стал протискиваться Мики Бернс. Смеясь и потирая руки, он рассказал анекдот про волосатые теннисные мячики. Все улыбнулись, и Мики, сказав непристойность, похоже, счел возможным успокоиться. Он с любопытством выглянул в окно.
- Может, мне сегодня повезет и рядом сядет прелестная Силия? Или мне достанется мистер Кеннеди? Ну вот, как всегда – идет мистер Кеннеди. Не везет тебе, Мики.
Оглядываясь через плечо, Кев прокрался в автобус, будто ждал, что полицейский вот-вот схватит его за рукав и, как в кино, скажет: «Можно вас на минутку?» Нэнси не видала еще человека, у которого был бы настолько затравленный вид. Если к Кеву Кеннеди кто обращался, он подпрыгивал на целый фут, и всегда был скуп на слова, так что его лишний раз и не трогали.
Наконец, появилась Силия. Высокая и можно сказать, что красивая - хотя подобная внешность у Нэнси не вызывала восхищения. Силия носила пояса - в больнице положено носить халаты с поясом - наверное, вошло в привычку. В результате фигура казалась очень рельефной. Не то чтобы привлекательной, но в верхней части отчетливо просматривалась выпуклость спереди, а в нижней - большая выпуклость сзади. Ей стоило бы носить одежду попросторней, подумала Нэнси.
Силия примостилась рядом с Томом: тот, кто приходил последним, всегда садился рядом с водителем. Времени было только без двадцати семь, и они тронулись раньше на пять минут.
- Как вы у меня по струнке ходите, - засмеялся Том, и автобус нырнул в гущу машин, в запрудивших в пятничный вечер улицы Дублина.
- Да уж, твоя правда, - сказал Мики. - И никаких остановок на пи-пи до самого Шеннона. – Он оглянулся в надежде встретить одобрение других пассажиров, но все молчали, и он повторил еще раз. Некоторые улыбнулись ему в ответ.
Нэнси поведала Ди о том, что мистер Чарльз, мистер Уайт и мистер Барри принимают пациентов по определенным дням недели, а она ведет книгу приемов, и если ее просят, записывает людей на более удобное время, они потом благодарят ее и дарят на Рождество сувениры. Ди поинтересовалась, какая репутация у докторов, и хвалят ли их люди. Нэнси попыталась припомнить хоть что-нибудь на эту тему, но безуспешно. Ее дело – секретарское, твердила она. Ди спросила, встречаются ли они в неформальной обстановке, и Нэнси стало смешно – придет же такое в голову. Хорошо быть дочкой доктора – невдомек, что на свете есть классовые различия. Само собой, в нерабочее время они вовсе не пересекаются. У мистера Барри жена, родом из Канады, и двое детей; жена мистера Уайта учительница и у них четверо детей, а у мистера и миссис Чарльз детей нету. Да, иногда она беседует с их женами по телефону. Они очень вежливые, все помнят, как ее зовут, говорят: «Здравствуйте, мисс Моррис».
Нэнси принялась рассказывать про больничный телефонный узел: он устаревший, и каждому доктору никак не выделят по отдельной линии, но скоро на телефонной станции поставят новое оборудование, и тогда, может быть, дело сдвинется с мертвой точки – и тут она заметила, что Ди спит. Нэнси это несколько озадачило. Она, кажется, заговорилась. Наверное, она слишком много болтает о пустяках, и поэтому раздражает людей. Даже мама посреди разговора иногда встает и уходит спать. Наверное, Мэйред права. Но нет, исключено, Ди явно интересуется ее работой, просто забрасывает ее вопросами. Нэнси нельзя назвать занудой. По крайней мере, в этом случае. Она вздохнула, и стала смотреть на проплывавшие за окном поля.
Вскоре и она начала клевать носом. Джуди Хикки и Руперт Грин за ее спиной обсуждали какого-то своего знакомого, который уехал в Индию и поселился в ашраме, где все носят желтые или оранжевые одежды. Напротив нее Кев Кеннеди в пол-уха слушал Мики Бернса: тот объяснял ему фокус с колодой карт и стаканом воды. Мики говорил: лучше, конечно, показывать, но если слушать внимательно, то и со слов можно понять, как это делается.
Водитель Том что-то сообщал Силии; та согласно кивала, хотя о чем они там беседовали было не разобрать. Ей стало тепло и уютно, и ничего, что она слегка наклонилась и придавила Ди. Она бы не позволила себе задремать, сидя рядом с кем-то из мужчин. Или с Джуди Хикки - она какая-то странная.
Нэнси уснула.
Она вошла в дом; мама сидела на кухне за столом и писала письмо дочке в Америку.
- А, добралась-таки, - сказала она.
- Собственной персоной, - ответила Нэнси.
Не сказать, что радушный прием, если учесть, что она проехала пол-страны. Но у них в семье не было принято выставлять чувства напоказ: обниматься, целоваться, держаться за руки.
- Как доехала? – спросила мама.
- Как обычно. Немножко поспала, теперь шея болит, - Нэнси потерла ее задумчиво.
- Хорошо тебе, можешь спокойно спать, когда все гоняют, как сумасшедшие.
- Вовсе нет, не гоняют.
Нэнси осмотрелась.
- Ну, что новенького?
Из мамы не так-то просто было выудить новости. Нэнси хотелось, чтобы она встала, заварила чаю, вернулась бы к ней и рассказала все-все в малейших подробностях: что случилось за неделю, кто гостил, от кого какие вести, какие тайны и слухи. Но почему-то все вечно выходило по-другому.
- А что может случиться? Ты и сама все знаешь, всего ничего тебя не было.
Мама снова обратилась к письму и вздохнула.
- Хоть раз написала бы Дидре. Имела бы совесть, твоя родная сестра живет в Америке, и ей, знаешь ли, интересны любые новости.
- И мне тоже. Но мне ты никогда ничего не рассказываешь! – обиженно вскричала Нэнси.
- Не говори глупостей. Ты и так тут живешь, верно? В Дублин уезжаешь на каких-то пару дней. А бедная Дидра живет на другом берегу Атлантического океана.
- У бедной Дидры муж и трое детей, и еще холодильник, морозильник, и поливалка в саду. Вот уж действительно, бедная Дидра.
- А ты сама разве не можешь все это себе позволить? Было бы желание! Хватит завидовать родной сестре. Будь умницей.
- Я и так умница… – у Нэнси дрожали губы.
- Ну, тогда не рассказывай мне про Дидру, лучше возьми лист бумаги, вложим твое письмо в конверт. Сэкономишь на марках.
Мама подвинула блокнот на другой конец стола. Нэнси даже присесть не успела. Большой чемодан с металлическими уголками стоял на полу посреди комнаты. Она понимала, что теплой встречу не назовешь, но все-таки здраво рассудила, что если сейчас накарябает страничку Дидре, значит, не придется это делать потом; к тому же мама останется довольна, и, может, пойдет и принесет печенья или кусок пирога с яблоками. Нэнси написала несколько строк, в которых выражала надежду, что Дидра, Шон, Шейн, Эйприл и Эрин живы и здоровы, и сообщала, что она была бы рада всех навестить, но цены на билеты просто заоблачные, и куда проще им самим приехать погостить, ведь сейчас выгодней менять доллары на фунты, чем наоборот. Она поведала Дидре, что у мистера Уайта новая машина, что мистер Чарльз решил провести отпуск в России, и что жена мистера Барри купила сумочку из кожи детенышей крокодила, которая стоит просто безумных денег. Она добавила, что здорово проводить выходные в Ратдуне, потому что… Тут она задумалась. В Ратдуне здорово, потому что… Она взглянула на маму на другом конце стола – та, хмурясь, дописывала письмо. Нет, не поэтому она едет домой. Маме почти все равно, если нет Нэнси – есть телевизор, или миссис Кейзи, или игра в бинго, или другие развлечения. Летом бывало, что Нэнси приезжала в десять вечера, а мамы еще не было дома. Она не ходит на танцы, как Силия, Мики и Кев. И близких друзей в Ратдуне у нее нет.
Она закончила письмо: «Здорово бывать на выходных дома, потому что билет на «Лилобус» обходится сравнительно недорого, а в Дублине за субботу и воскресенье можно спустить кругленькую сумму, так что и сам не поймешь, как это вышло».
Мама собралась ложиться спать. Ни чая, ни яблочного пирога.
- Я, наверное, сделаю себе бутерброд, - сказала Нэнси.
- Ты чай еще не пила? Какая ты безалаберная, а еще секретарша. И за что тебе столько платят? - И мама ушла спать, даже не пожелав ей доброй ночи.
Субботнее утро выдалось ясным и солнечным. Туристов почти не было, но город, как обычно, наводнили любители гольфа. Нэнси гуляла без особой цели. Она могла бы купить газету и пойти в гостиницу, в баре заказать себе кофе, но даже если забыть про деньги, зачем строить из себя состоятельную, делать вид, будто ты из их круга? Какая-то женщина мыла ступеньки паба - Нэнси узнала маму Силии: она сильно постарела, лицо покрыли морщины, как у цыганистой Джуди Хикки. Нэнси поздоровалась, но та продолжала молча орудовать тряпкой. Нэнси подумала: интересно, Силия еще спит, или уже наводит в пабе чистоту? Она работает по выходным, потому и приезжает домой. Должно быть, мама платит ей как следует: все-таки тяжело еще субботу и воскресенье провести за стойкой бара, намаявшись на неделе в больнице. Но такая скрытная эта Силия: из нее не вытянешь даже который час. Странно, что вчера в автобусе они с Томом болтали; обычно она просто с безразличным видом глядит в окно. Не то что Ди – такая живая, всем интересуется. Нэнси порой становилось жаль, что она не может зайти в гости к Ди, предложить ей сходить куда-нибудь вместе. Но заявиться к Беркам она в жизни не посмеет. Даже близко к дому не подойдет. Хирурги – это другой мир, и ничего тут не попишешь.
Она подошла к коттеджу Джуди Хикки и увидела, что на заднем дворике кипит работа. Кругом валялись большие коробки, а Джуди в старых штанах и с платком на голове трудилась в саду. Дом обветшал и краска на стенах облупилась, но сад был в идеальном состоянии. Нэнси подумала: странно, столько народу по просьбе миссис Хикки поливают растения, пропалывают грядки и отгоняют птиц – кто бы мог подумать, что такие люди кому-то нравятся. Она ходит на мессу раз в месяц, и то в лучшем случае. И ни слова о муже и детях. Они уехали много лет назад, ее сын был тогда совсем малышом; Нэнси почти не помнила то время, когда в доме жили дети. Миссис Хикки не пыталась вернуть детей через суд: поговаривали, что ей было что скрывать, иначе она непременно прибегла бы к силе закона. К тому же, она много лет работает в лавке, где продаются всякие восточные штучки и подозрительные снадобья вроде жень-шеня. И несмотря ни на что, у Джуди немало друзей. Вот и сейчас у нее трудятся два брата Кева Кеннеди, а на прошлой неделе с лопатой в руках наведывался Мики Бернс. Юный Руперт, наверное, тоже был бы рад составить им компанию, но его отец очень болен – из-за отца он и ездит на выходные домой.
Нэнси вздохнула и двинулась дальше. Тень мысли предложить свою помощь исчезла, едва появившись. Разве она бесплатная рабочая сила – делать ей больше нечего, как только землю копать и возиться в саду Джуди Хикки. Но вернувшись домой, она нашла записку в кухне на столе и задумалась, а какие у нее дела. Мама едва разборчиво написала, что миссис Кейзи заехала за ней и уговорила прокатиться. Миссис Кейзи на старости лет научилась водить машину, и купила себе не внушавшую доверия развалюху, в которой, однако, души не чаяла, и которая стала отрадой для многих людей, включая маму Нэнси. Миссис Кейзи и миссис Моррис даже хотели доехать на ней до самого Дублина. Переночевать собирались у нее в гостях. Все-таки миссис Кейзи - тетя Мэйред. А теперь – ни квартиры, ни Мэйред. При мысли об этом у Нэнси екнуло сердце.
И на ланч ничего, и ни слова о том, когда вернутся, и ничего съестного ни в буфете, ни в маленьком холодильнике. Нэнси выбрала две картошки, поставила их вариться, и отправилась в магазин Кеннеди через дорогу от дома.
- Мне два ломтика ветчины, пожалуйста.
- Два фунта, так? – отец Кева Кеннеди редко слушал людей, он лишь радио слушал, которое работало в магазине.
- Нет, только два ломтика.
- Хм, - сказал он, отделив и взвесив два ломтика.
- Просто мама еще не ходила за покупками, а я не знаю, что надо купить.
- Понимаю, от двух-то ломтиков вреда не будет, - мистер Кеннеди кивнул, угрюмо завернул их в жиронепроницаемую бумагу и сунул в пакет. – Никто не скажет, что из-за тебя семья по уши в долгах.
Она услышала чей-то смех и к своему неудовольствию заметила в магазине Тома Фицджеральда. Почему-то ей не хотелось, чтобы он слышал, как над ней смеются.
- О расточительстве мисс Маус ходят легенды, - сказал он.
Нэнси вымучила улыбку и вышла.
День казался нескончаемым. По радио не передавали ничего интересного, и читать было нечего. Она выстирала две своих блузки и повесила их сушиться. И с тревогой осознала, что никто, даже мама, ничего не сказал про химию. И зачем было завиваться, если люди не замечают? Платить большие деньги за модную завивку. Ну, если бы пришлось платить – к счастью, не пришлось. В шесть вечера она услышала, как хлопают двери в машине. Раздались голоса.
- А, Нэнси, ты здесь, - мама, казалось, постоянно не ждала ее увидеть. – Мы с миссис Кейзи славно покатались.
- Здравствуйте, миссис Кейзи. Очень за вас рада, - сказала она уязвленно.
- Ты приготовила нам ужин? – спросила мама с надеждой.
Нэнси смутилась:
- Нет. Ты ведь не просила. И в холодильнике пусто.
- Мора, ладно, она так шутит. Нэнси, ты ведь приготовила маме ужин, правда?
Нэнси ужасно раздражал высокий голос миссис Кейзи: она говорила с ней как с глупой девочкой пяти лет.
- Нет, и с какой стати? Еды не было. Я подумала, мама что-то купит.
Повисла тишина.
- И на ланч ничего не было, - обиженно заметила она. – Пришлось сходить в магазин Кеннеди, купить ветчины.
- Отлично, - просияла миссис Кейзи, - съедим на ужин ветчинки.
- Я уже все съела, - сказала Нэнси.
- Как, все? – изумилась миссис Кейзи.
- Я купила только два ломтика.
Снова повисла тишина.
- Так, теперь все ясно, - произнесла миссис Кейзи. – Я уговаривала твою маму поехать ко мне, но она сказала: нет, наверное Нэнси приготовила нам чай, не хочу ее подводить. Я говорила ей, что на это мало надежды, если верить тому, что я слышала. Но она заупрямилась: надо вернуться и все, не переубедишь. – Миссис Кейзи направилась к двери. – Пойдем, Мора, оставим молодежь в покое… Им недосуг готовить чай для таких, как мы с тобой, у них есть дела поважнее.
Нэнси взглянула на маму – ее лицо словно окаменело от огорчения и стыда.
- В таком случае, Нэнси, желаю приятно провести вечер, - сказала она.
И они уехали. Машина подскочила, подпрыгнула, и все-таки завелась.
Что такое слышала миссис Кейзи? Что она хотела сказать? Что-то наговорить про нее могли только Мэйред или ее мама. Что они могли ей сообщить – что Нэнси доводит всех до ручки? В этом все дело?
Ей не хотелось оказаться дома, когда они вернутся, но куда пойти? Нэнси ни с кем не договаривалась, например, поехать на танцы. Она скорей удавилась бы, чем вышла в одиночестве на дорогу, чтобы поймать машину и добраться до ночного клуба, тем более что подобные заведения ей не доставляют никакого удовольствия. Она подумала: а почему бы не пойти в «Райанс». В пабе наверняка встретятся какие-нибудь знакомые - это ее родной город, ей уже двадцать пять, и она имеет право делать все, что хочется. Нэнси надела одну из свежевыстиранных блузок, отутюжив ее как следует. Она пришла к выводу, что завивка несомненно хороша, побрызгала себя духами, которые подарила маме на прошлое Рождество, и отправилась в паб.
Оказалось, там не так уж плохо. Какие-то любители гольфа то и дело покупали друг другу напитки и кричали из-за стойки: «С чем ты водку хотел, Брайан? Дерек, «Пауэрс» тебе с водой?» Силия за стойкой бара помогала матери.
- Какие люди! - удивилась Силия.
- Мы, кажется, в свободной стране живем, и двадцать один год мне давным-давно исполнился, - огрызнулась Нэнси.
- Брось ты, не бери в голову. Еще не вечер, рано ссориться.
В пабе стояла телефонная кабинка, и Нэнси увидела, что Ди Берк кому-то звонит: телефон, что ли, дома не работает? Нэнси помахала рукой, но Ди ее не заметила. Бидди Брейди, с которой они училась когда-то в одной школе (Бидди была младше на два года), отмечала с подругами свою помолвку. Все передавали друг другу кольцо и восхищались. Она помахала Нэнси и позвала к ним в компанию, чтобы та не грустила в одиночестве.
- Мы все кладем денежки в кубышку и покупаем напитки, пока деньги не кончатся, - подсказала одна из девушек.
- Я вряд ли надолго, - поспешно ответила Нэнси и заметила, как девушки обменялись многозначительными взглядами.
Она помахала Мики Бернсу, который пробирался мимо них с двумя напитками в руках.
- Расскажи что-нибудь веселенькое, – попросила Нэнси в надежде, что он задержится на минутку и развлечет их.
- В другой раз, Нэнси, - ответил он, и даже не остановился. И это Мики - который готов на что угодно ради внимания публики! Он направился к столику в углу; там, низко опустив голову, сидела какая-то женщина – кажется, жена Билли Бернса. Люди говорят, что Билли, брату Мики, досталось все: и красота, и ум, и удача.
Возле кассы кто-то поднял шум, и миссис Райан стала кричать на дочь. Всех быстро утихомирили, но Силия, похоже, сильно о чем-то забеспокоилась. Один из братьев Кеннеди встал за стойку бара и принялся помогать ей мыть стаканы.
У Нэнси слегка кружилась голова. Она выпила двойной джин с апельсиновым соком, который купила сама, и еще порцию вместе с подружками Бидди, и ничего не ела с самого ланча. Она решила выйти на свежий воздух и раздобыть жареной картошки – сначала воздух, потом картошка. Вернуться можно в любое время.
Нэнси устроилась на стене возле магазина и принялась медленно поедать картошку. Весь город отсюда был виден как на ладони. Дом Берков, и окна, вокруг которых аккуратно выстригли плющ. Ей показалось, что в одном из окон появилась Ди с сигаретой в руках – но уже порядком стемнело, может, померещилось. Рядом виднелся магазин тканей, который держит семья Фицджеральдов. Там работает и отец, и два брата Тома, и даже их жены. К магазину пристроили ремесленную мастерскую, где посетители самолично могут увидеть, как шьются юбки из ирландского твида. Миссис Кейзи живет в миле от города, поэтому Нэнси не могла посмотреть на окно ее дома, но представляла, как мама ест жаркое и смотрит телевизор, и как они с миссис Кейзи ждут, что вот-вот начнется «Программа для полуночников», которой не было в эфире целое лето. Затевая поездку в Дублин, они попросили Мэйред и Нэнси добыть им билеты на передачу, и Мэйред даже написала на телевидение чтобы выяснить, есть ли такая возможность. Нэнси сочла затею совершенно безумной.
На улице стало зябко, картошка закончилась. Она побрела назад к пабу, завернула к боковому входу, чтобы зайти сперва в дамскую комнату, и чуть не налетела на сидящую на ступеньке миссис Райан.
- О, это же мисс Моррис, - сказала та с презрительной усмешкой.
- Добрый вечер, миссис Райан, - ответила Нэнси. Ей стало почему-то не по себе.
- О мисс Моррис, мисс Скупердяйка Моррис. Скупая как черт, так про тебя люди говорят.
Не похоже, чтобы она была пьяна. Слова звучали отчетливо и бесстрастно.
- Кто так говорит? – спросила Нэнси столь же равнодушно.
- Все, кого ни возьми. Всякий, кто про тебя вспоминает. Вот хотя бы подружки бедной Бидди Брэйди. Подсела, угостилась за чужой счет, и прощайте. Это высший класс, мисс Моррис: много мужчин мечтало об этом подвиге, и ни один не посмел его совершить.
- Почему вы зовете меня «мисс Моррис»?
- Ты сама себя так зовешь, так себя видишь, и Бог свидетель, такой ты и останешься: ни один мужчина не возьмет тебя в жены. Мисс Моррис, скупая жена – это хуже, чем зануда и потаскуха в одном флаконе…
- Я, пожалуй, пойду, миссис Райан.
- Да, пожалуй, мисс Моррис: твои подруги уже порядком напились, и если ты вернулась не для того, чтобы положить в кубышку фунтов десять, тебе и правда лучше убраться как можно дальше.
- Что положить в кубышку? – Нэнси испытала потрясение.
- Мисс Моррис, проваливай, очень тебя прошу.
Но в ней все просто кипело от возмущения. Она оттеснила женщину и вошла в душный накуренный зал.
- Извини, Бидди, - громко сказала она, - я ходила домой за деньгами, при себе не было. Вот, положи в кубышку, и когда снова будем заказывать, возьмите мне джин с апельсиновым соком.
Девушки смотрели с изумлением и немного виновато. Те, кто возмущался ее поведением громче всех, были посрамлены.
- Большую порцию джина с апельсиновым соком для Нэнси! – раздались возгласы; и Силия, управлявшаяся теперь одна (за стойкой ей помогал только Барт Кеннеди), удивленно подняла брови. Большую порцию Нэнси Моррис?
- Нэнси, по нашим временам это дорогое удовольствие, – заметила она.
- Бога ради, Силия, я хотела выпить, а не лекцию слушать, – ответила Нэнси, и все рассмеялись.
Все распевали «By the River of Babylon, Where I Sat Down», но Нэнси только шевелила ртом.
Скупая, скупая, скупая. Вот что думала Мэйред, вот что она сказала своей маме и тете, и вот почему хотела, чтобы Нэнси съехала; на это намекала и миссис Кейзи, и мама так считала, и вот почему ее подкалывал в магазине Кеннеди-старший. Вот что имела в виду Силия, намекая на цену напитка. И миссис Райан, сидящая на ступеньках бокового входа в свой собственный паб, которая сегодня, кажется, совсем сошла с ума.
Скупая.
Но она не скупая, нет. Просто предусмотрительная, разумная. Она не сорит деньгами. Хочет их потратить на что-нибудь нужное. То есть… то есть… Ну, пока еще не определилась. Только не на одежду, не на отдых, и не на машину. И не на дорогие безделушки для дома - квартира все равно не своя; не на танцы и дискотеки, или отели, где цены просто безумные. И не на модные прически, или итальянские туфли, или деликатесы, или стереоприемник с наушниками.
Теперь девушки пели «Sailing», взявшись за руки и раскачиваясь из стороны в сторону. Миссис Райан вернулась в паб и подключилась к веселью: она даже встала в круг и принялась изображать из себя Рода Стюарта, держа в руках чью-то клюшку для гольфа, словно микрофон.
Силия по-прежнему наливала в стаканы пиво; на свою мать она смотрела без гордости, но и без смущения – будто миссис Райан обычный посетитель, как и все. Том Фицджеральд шептался с ней у барной стойки. Эти двое прямо не разлей вода. Нэнси вспомнила снова слова миссис Райан, и слезы навернулись ей на глаза. Скупердяйка. Вовсе она не скупая. Но если люди так думают, значит, в этом есть доля правды?
Дидра как-то упрекала ее, что она не любит раскошеливаться, но Нэнси решила, что Дидра просто совсем испортилась там в Америке и перестала думать, что говорит. Брат, который живет в Корке, однажды сказал, что наверное, Нэнси уже скупила пол-Дублина, ведь у нее хороший заработок, а тратиться особенно не на что, разве что на оплату квартиры и «Лилобус». Она ответила, что смешно даже говорить об этом: житье в Дублине обходится страшно дорого. А он поинтересовался, на что уходят деньги, если она ездит на велосипеде, и в больнице бесплатно питается три раза в день. Разговор, подумала она, закончился очень неприятным образом. Теперь до нее дошло, что он имел в виду: она скупая. Скупая.
Допустим, люди и правда думают, что она скупая. Надо ли объяснять, что это не так, что она просто не хочет бросать денег на ветер? Нет, похоже, в этом случае объяснить ничего нельзя. Человек либо видит, либо нет. И теперь, пусть это несправедливо, придется потратиться, чтобы людей переубедить.
Завтра надо будет пригласить маму на завтрак в отеле, угостить за свой счет. С Мэйред, конечно, уже ничего не поделаешь – нельзя дать обещание стать щедрой, более расточительной, или чего там от нее хотят. Можно еще раздобыть пару карт Ирландии и отправить их детям Дидры. «С днем рождения Шейн, или Эйприл, или Эрин – ваша тетя Нэнси с Изумрудного острова». И в Корк молчаливому брату послать какую-нибудь книгу о рыбалке с приглашением обязательно погостить у нее, когда приедет на Весеннюю выставку.
Тогда наверняка все наладится. Взять хотя бы подруг Бидди – теперь они от нее в полном восторге. Еще бы, она ведь кинула в тарелку на столе целую десятку. И это, похоже, им очень понравилось, и они хитро ей подмигивают, поднимают стаканы, зовут ее Нэнси Виски и говорят столько лестного, чего иначе нипочем не сказали бы.
Миссис Райан нигде не видать – она опять куда-то вышла, исполнив свой сольный номер. Нэнси подумала, что могла бы поблагодарить ее. Потому что теперь многих проблем как не бывало. И самое замечательное, действительно замечательное, в том, что на все это не надо тратить много денег. На самом деле, если подумать, можно не тратить почти ничего. Например, если положить в красивую коробку леденцов без сахара и как-нибудь на выходных подарить маме. И можно всем дарить пресс-папье, которые оставляют представители разных фармацевтических фирм – рекламу лекарств на них иной раз и не разглядишь. И очень хорошо, что она никому еще не сказала про прибавку к зарплате. Она все обдумала сама, так что никому об этом знать и не надо.
Ди
Они часто по пятницам заглядывали в паб неподалеку от офиса. Всего только на полчаса – Ди понимала, что «Лилобус» ее дожидаться на станет. И еще она понимала: на работе многие удивляются, что она все время на выходные уезжает домой. Путь неблизкий, а в Дублине столько развлечений. «Какая ты молодец, не забываешь о родителях». Что вы, нет, отрицала она: это банальный эгоизм. Дома тихо и спокойно, можно сосредоточиться и позаниматься. Но учебники по юриспруденции, которые путешествовали вместе с ней в сумке через всю Ирландию, она, как правило, даже не открывала. Почти все выходные Ди Берк сидела на подоконнике у себя в спальне и глядела на Ратдун до самого вечера воскресенья, когда приходило время ехать обратно в Дублин.
И родители, разумеется, были ей рады. Том высаживал ее на углу, и она, направляясь к воротам гольф-клуба, улыбалась и махала рукой «Лилобусу», который катил дальше в город. Сколько она себя помнила, мистер и миссис Берк в пятницу вечером всегда отдыхали в гольф-клубе, и если случалось кому родиться или умереть, или происходило еще какое местное потрясение, все знали, что надо звонить в клуб, и доктор примет вызов.
Сперва, в начале лета, все удивились, когда она стала приезжать на выходные домой. Удивились и обрадовались. Чем больше народу в доме, тем веселей, а Ди всегда была в семье главной затейницей. Родители радостно вскакивали со стульев, когда она, приоткрыв дверь, заглядывала в клубный бар. Когда она подходила к стойке бара, отец обнимал ее за плечи и угощал горячим бутербродом. Мама, сидя за столиком, улыбалась, глядя на них. Они были в восторге, что Ди снова дома. Иногда у нее сжималось сердце при мысли о том, до чего они простодушны, как искренне ей рады. Она подумала: интересно, а как живут люди, которые не могут уехать к Беркам? Сходят с ума? Идут на дискотеку? Умнеют? Берут себя в руки? Хотя, какая разница - кого это волнует.
А Том Фицджеральд приятный парень. Ди это заметила сегодня вечером, когда закинула свою сумку на крышу автобуса, и он засмеялся. У него добрая улыбка. Странный парень – ни на один вопрос не вытянешь прямой ответ. Она ничего о нем не знает, ровным счетом ничего - хотя дом, в котором она выросла, находится в полусотне метров от дома Фицджеральдов. Она даже не знает, чем он зарабатывает на жизнь. Как-то она поинтересовалась об этом у мамы.
- Кто из нас проезжает с ним вместе едва ли не полстраны? Почему бы тебе самой не спросить? – резонно заметила мама.
- Он такой человек, так просто не спросишь, – ответила Ди.
- Что же, тогда оставайся с носом, - рассмеялась мама. – Я уже не в том возрасте, чтобы бегать в магазин Фицджеральдов и выспрашивать, чем занимается их сын.
В автобусе сидела Нэнси Моррис – она, как обычно, пришла раньше всех. Что-то в ней изменилось. Новая блузка? Другая прическа? Что именно, Ди так и не поняла, а спрашивать не хотелось: вдруг Нэнси снова примется причитать, до чего все дорого. Хотя Сэм говорил, что у нее приличная зарплата - гораздо выше, чем у клерков и секретарей в нотариальной конторе. «Может, не садиться рядом с ней?» – подумала Ди. Но она знала, что все равно сядет. Ведь Нэнси видит Сэма каждый день - кто, как не она, может рассказать о его жизни. Как это чудесно - каждый раз ехать домой вместе с его секретаршей. Как будто рядом частичка Сэма. Когда она просто говорила о нем, ей было уже не так одиноко. Хотя приходилось быть осторожной, и обсуждать скучнейших мистера Уайта и мистера Чарльза в придачу. Потому что Нэнси ни в коем случае не должна догадаться, что ее волнует один только мистер Сэм Барри.
Нэнси болтала без умолку о распорядке, о всевозможных трудностях, с которыми сталкиваются врачи: что в больнице не хватает коек, что добровольное медицинское страхование для многих - темный лес, и люди даже не знают, как правильно заполнять бланки. Но о том, что делают врачи в нерабочее время, она не могла сказать ничего. За исключением того, что слышала от медсестр – а это совсем немного.
- А их жены хоть иногда звонят на работу? – поинтересовалась Ди. Хотя понимала, что зря спросила об этом: не надо щупать больной зуб.
- Конечно, звонят. – Какая она зануда, с ума можно сойти.
- И что говорят?
- Они все очень вежливые, обращаются ко мне по имени.
Ди удивилась: Нэнси такая деловая, отстраненная, неужели с ней кто-то запросто может болтать.
- Да, говорят: «Здравствуйте, мисс Моррис». Все говорят: и миссис Уайт, и миссис Чарльз, и миссис Барри.
Так вот что значит «зовут по имени»!
- А у миссис Барри очень сильный канадский акцент?
- Ну и ну, Ди, у тебя и правда отличная память – как ты все запоминаешь! Какие у тебя способности - неудивительно, что ты учишься на юриста. Надо же, ты еще помнишь, что она из Канады. Нет, акцент не очень сильный, но все равно понятно, что она из Америки.
«Как это я помню, что она из Канады? Да разве я могу об этом забыть! Она тут почти никого не знает, она оторвана от дома, где выросла, и где у нее остались друзья. Нужно время, чтоб она тут обжилась; нужно подождать, пока все устроится».
Ди никак не могла понять, где тут логика. Если они будут ждать, пока Кенди Барри обживется в Ирландии, проблем станет еще больше. Почему бы не отправить ее обратно в Канаду, пока она не оторвалась окончательно от своих корней. Почему? А как же дети, два маленьких Барри, копии папочки – пять и семь лет. Неужели он отпустит их за четыре с половиной тысячи миль, разве смирится с тем, что они будут видеться только раз в год?
А как же дети, которые родятся у них с Ди? Тут все будет иначе. Чудесно – но по-другому. Нельзя ведь усылать за моря двух славных ребят, даже если собираешься создать семью с другой женщиной. Ни в коем случае. Ди ведет себя как ребенок.
От этих слов ей становилось очень обидно. Он говорил, что возраст тут не при чем: и те, кто моложе Ди, бывает, ведут себя как взрослые, а люди старше их обоих порой ведут себя как дети. Но ей это выражение не нравилось: казалось, его смысл менялся в зависимости от того, как удобней Сэму. Так, например, в покере, когда двойка козырная, она может быть любой картой, какой захочешь.
Ди и сама не понимала, зачем расспрашивает Нэнси о его работе. Ничего нового она узнать не могла. Но это все равно, что разглядывать фотографии знакомого пейзажа: интересно посмотреть на него по-новому. Только не надо было спрашивать, звонят ли им их жены. Потому что ей теперь стало тревожно.
Сэм говорил, что Кенди никогда не звонит ему на работу, а вот Нэнси утверждает, что звонит. Наверное, хочет похвалиться, как близко со всеми общается. Подумаешь. Потом она с возмущением стала вещать о проблемах с телефонной сетью. У Ди слипались глаза. Она уснула, и ей приснилось, что председатель Верховного суда вручает ей диплом, а Сэм поздравляет ее, и фотограф из «Ивнинг Пресс» просит всех троих встать рядом и записывает в блокнот их имена.
Ди часто снилось, что Сэм участвует в ее повседневной жизни. Возможно, полагала она, это означает, что ее не гложет чувство вины, и что между ними все честно, законно, и они ни от кого не прячутся. Не то чтобы совсем ни от кого - но и нельзя сказать, что они встречаются тайком в темном углу. Например, Эйдин, ее подруга, с которой она снимает квартиру, все о них знает и болтает с Сэмом, когда он к ним заходит. И друг Сэма Том тоже знает; иногда он даже ходит с ними в ресторан. Так что не так уж они прячутся, как можно подумать. Сэм спрашивал, почему родители за ней не следят, и Ди ответила: им это и в голову им не придет; и потом, она усыпляет их бдительность - говорит, что пока еще ни с кем не встречается, но в ближайшем будущем обязательно влюбится в какого-нибудь недотепу, – при этих словах Ди расхохоталась от души, а Сэм поник. Она перестала смеяться, а он все молчал.
- Не факт, что будущее окажется идеальным, - наконец, сказал он. – Я говорю о нас. Наверное, не стоит надеяться на что-то особенное.
- Будущее далеко не у всех идеальное, - сказала она бодро. – Но надо надеяться, иначе какой во всем смысл?
От этих слов он, вроде, воспрял немного, но все равно был менее разговорчив, чем обычно.
Ди не могла толком объяснить, зачем она так часто стала ездить домой. Эйдин тоже не совсем понимала.
- Разумеется, вы с ним тут не увидитесь. Но сюда он может хотя бы позвонить, если будет свободная минутка.
И то верно. Однако, свободные минутки у него выдавались все реже. Приехали из Торонто родители Кенди, им надо показать Дублин. Один из мальчиков упал с велосипеда и расшиб лоб: его пришлось навещать в больнице, а когда выписали - сидеть с ним.
Потом они всей семьей отправились на теплоходе по реке Шеннон, и он впопыхах звонил из таксофонов, когда якобы покупал напитки или отлучался в туалет.
А в последнее время многие свои исчезновения он вообще никак не объяснял, и при этом свободных минут, похоже, не было вовсе. Лучше быть здесь, в Ратдуне – сюда он не может ей позвонить, даже если захочет. Он представится, отец его узнает. Телефон стоит в прихожей - это гиблое дело. Может, поэтому она и уезжает: все лучше, чем быть там, куда он ей мог позвонить, но не звонил.
Эйдин считала, что Ди надо быть решительней, надо бороться за него, заставить бросить эту Кенди. Когда все начиналось, он просто голову потерял - он решился бы ради нее на что угодно; а теперь она дала ему понять, что можно сидеть на двух стульях. Но Ди не могла сказать с уверенностью, что это ее не устраивает. Ей не был нужен громкий скандал, из-за которого придется прервать стажировку и остаться ни с чем, не получив ни образования, ни мужа, опозорив свою семью и разрушив чужую. Эйдин возразила: все это чушь. Если родители спокойно относятся к тому, что ее брат живет вместе с девушкой, почему бы им не смириться и с тем, что задумала Ди? По мнению Ди, разница тут огромная: всем известно, что Фергал с той девушкой скоро поженятся, а она собиралась создавать семью с известным дублинским врачом, которой ради нее будет вынужден бросить жену с двумя детьми. Это совсем другая история. Но Эйдин сказала: чушь. И то, и другое - Грех, и то и другое Не Принято. Так почему бы не рассказать?
Почему? На самом деле, теперь от нее мало что зависит: Сэм от любви уже отнюдь не пылает. Пару раз он даже объяснял, что занят, в точности теми же словами, которые говорил год назад Кенди. «Милая, прости: ничего не получается. Я сделал все, что мог, но тут совещание, всех только в это время и можно собрать. В прошлый раз я отпрашивался, будет нехорошо, если снова исчезну». Очень знакомо. Страшно знакомо. Сочиняет небылицы для юной любовницы, чтобы побыть со своей не столь юной канадкой-женой? Или у него появилась еще одна молодая любовница? Которой меньше, чем двадцать три года? Которая не вздыхает и не ноет, когда он отменяет свидание? Которая не предлагает услать Кенди обратно в Торонто?
К мысли о возможной сопернице Ди отнеслась на удивление спокойно. Нельзя думать об этом всерьез. Он действительно очень занят, много сил отдает работе, и все больше пациентов стремятся попасть к нему на прием. У него едва хватает времени на один роман, не говоря уже о двух. Думать о трех просто смешно. Никто не мог бы жонглировать таким количеством романов и обязательств и нежных слов. Никто.
Автобус остановился, и Ди с удовольствием вышла поразмяться. Том сказал, что у них на посещение паба есть десять минут и ни минутой больше, и уехал на заправку где-то по соседству. Мужчины, как правило, покупали стакан пива, а Ди брала иногда джин с апельсиновым соком для Нэнси и бутылку «Гиннесса» для Силии. Когда у нее желудок болел от переживаний, она и себе покупала рюмку брэнди. Но сегодня она спокойна: Сэм уехал на конференцию.
Он звонил ей из аэропорта попрощаться. Сказал, что любит, и что приедет к ней вечером в понедельник, как вернется из Лондона. Кенди он скажет, что конференция продлится до вторника. Отлично, он уже сто лет не оставался на всю ночь, и теперь она постарается, чтобы обошлось без скандалов и сцен. Как все и было в самом начале.
Они стали снова рассаживаться в автобусе по местам. Бедняга Мики Бернс, который работает швейцаром в банке – славный парень, если не брать в расчет его грязные шуточки – сообщил, что чувствует себя значительно лучше после того, как поручкался с лучшим другом своей жены. Он повторил это дважды, на всякий случай – если кто не уловил юмора. Кев Кеннеди все равно не уловил.
- Ты ведь не женат, Мики, - заметил он.
От чего Мики совсем упал духом.
Ди сказала Нэнси, что не стоит спать слишком долго в сидячем положении, потому что от этого затекают плечи. Нэнси ответила, что знает способ, как избавиться от напряжения в области шеи: нужно опустить голову, будто она страшно тяжелая, и покачать ею из стороны в сторону. Неожиданно к разговору присоединилась Джуди Хикки: она сообщила, что это один из элементов йоги – она явно относилась к нему очень одобрительно. А Нэнси, как показалось Ди, это вывело из равновесия: она ни коим образом не собиралась советовать йогу.
Должно быть, он уже в Лондоне. Снял номер в том огромном шикарном отеле возле Американского посольства, где однажды они вместе провели выходные как мистер и миссис Барри. Они двигались перебежками, Ди все время боялась, что встретит кого-то из дому – хотя едва ли кто-то из Ратдуна мог оказаться в таком месте. Он рассказывал, что на полдевятого назначен прием, и все наденут бэджи с именами. Прием, наверное, уже начался. Она вдруг почувствовала, что ей просто необходимо поговорить о нем еще раз. В последний раз, ведь дома упоминать о нем будет нельзя.
- Наверное, они часто бывают на конференциях, на разных симпозиумах, - обратилась она Нэнси.
- Бывают, - Нэнси задумалась. – Но не часто. Разумеется, в августе они все берут отпуск. Ты не представляешь, как трудно порой объяснить это людям, которые хотят записаться на прием: они не понимают, что врачам тоже нужен отдых, как и всем остальным. И даже больше, чем всем остальным, - добавила она с чувством собственной правоты.
Но Ди не собиралась испытывать свое терпение – она хотела услышать, что мистера Барри пригласили на очень престижную Лондонскую конференцию, что он сказал, когда получил приглашение, и что вернется во вторник, и когда Нэнси сообщит об этом, она сохранит в душе их маленькую тайну.
- Ты вроде говорила, что у кого-то из них в эти выходные конференция? – спросила она.
- Нет, - озадачилась Нэнси. – Точно нет.
- А бывает, что тебя не предупреждают? – сердце Ди забилось в очень неприятном ритме.
- Вряд ли. – Нэнси была преисполнена сознанием собственной значимости. – В любом случае, не на этих выходных: я точно знаю, куда они собираются. Мистер и миссис Барри – та, которая из Канады – отмечают завтра десятилетие со дня свадьбы, и они позвали кучу гостей на барбекю. Мистер Барри просил меня особенно молиться о том, чтоб не пошел дождь.
Всю остальную дорогу она не слышала больше ни слова. Но должно быть, умудрялась кивать и улыбаться, потому что не заметила, чтобы Нэнси глядела на нее как-то озадаченно. Ей казалось, что в горло влили стакан ледяной воды, и она остановилась где-то под золотым кулоном в виде подковы, который он купил ей тогда в Лондоне. Вода опять леденела. Зачем? Вот и все, что она хотела знать. Зачем такая изощренная ложь? Все эти подробности – бэджи с именами, фамилии американцев, французов и немцев, с которыми он будет встречаться. Это, вообще, реальные люди, или, может, он вычитал имена в телефонном справочнике или в каком-нибудь романе? Зачем? Если у него с женой все так замечательно, что они будут публично праздновать десятилетие семейного счастья, устроив шикарное, банальное барбекю… то зачем ему вообще нужна Ди?
Она стала вспоминать обо всем с самого начала, с того дня, когда они встретились на вечеринке в день финала Кубка Мира по регби – на ланче перед матчем, где им так понравилось, что они, как и многие, остались смотреть матч по телевизору. Ди стало совестно при мысли о том, сколько ребят мечтало попасть на матч, и как бы они хотели оказаться на их месте, и Сэм собрал полдюжины билетов, выбежал на улицу и раздал их первым встречным болельщикам. Они стояли у окна и смеялись, видя как ребята им машут и бегут со всех ног к Лэнсдаун Роуд. В тот день они с Сэмом часто смеялись. Кенди была на другом конце зала, болтала с кем-то о кулинарии. Сэм потребовал: «Мы должны увидеться снова», - и она звонко рассмеялась от счастья, и сказала, что это чистой воды Голливуд.
«А я и сам чистой воды Голливуд», - произнес Сэм доверительно, будто они сто лет были знакомы. Он записал ее рабочий и домашний телефоны, и позвонил на следующий день. Он ее добивался – именно так, не скажешь, что слово слишком сильное. Добивался. Она говорила ему, что не хочет связываться с женатым мужчиной, а он отвечал, что понимает: все это чистой воды Голливуд, все это банально, и так говорят все женатые мужчины, но от его семейной жизни на самом деле остался лишь фасад, брак его был огромной ошибкой, женился он зря - просто он был в Канаде один и без друзей, вдалеке от дома; и даже если бы он не повстречал Ди, их пути с Кенди все равно разошлись бы – их держат только дети, они еще маленькие и не поймут; он обещал, что будет нежным и заботливым и всегда будет любить ее. Ну, и зачем тогда так поступать? Если ты любишь кого-то, если она юная, цветущая и сводит тебя с ума, тогда зачем закатывать приемы, держаться за руки, и вообще сидеть в этом болоте с другой женщиной? Какой тут смысл? Или предположим, ты любишь эту женщину, вы прожили вместе десять лет и тебя все устраивает, ты обожаешь своих мальчиков и т.п., зачем тогда врать кому-то еще, что она юная и притягательная, и плести ей сказки про конференцию в Лондоне и про бэджи с именами? Этого понять Ди была не в силах, и она чувствовала, что в ее голове вот-вот что-то сломается. Она подалась вперед. Том увидел в зеркале, что она наклонилась.
- Все в порядке, Ди? – окликнул он ее.
- Нормально, - пробормотала она.
- Держись, твой поворот через пять минут, - сказал он. Наверное, решил, что ее укачало.
- Да ну? Мы уже дома? – она искренне изумилась. Ей казалось, что до Ратдуна еще миль семьдесят. – Ты не пробовал водить «Конкорды»? – попыталась пошутить она.
- Еще нет. Но думаю, теперь это мне раз плюнуть, - ухмыльнулся Том ей в ответ.
Она подумала, не поехать ли сразу домой. Может, не стоит выходить около гольф-клуба? Но так еще хуже – вернуться совсем одной в пустой дом. Нет, лучше побыть в компании людей, которые болтают и смеются, и обрадуются ей.
Перед тем, как войти в клуб, она открыла сумку и достала зеркало. Выглядела она, что удивительно, совсем неплохо – загорелое лицо (не зря столько выходных провела дома), волосы прямые до плеч – Сэм говорил, что она будто из рекламы шампуня, для него это высокая похвала. Глаза: взгляд обычный, не безумный. Нет, родителей и их друзей она не испугает. Итак, вперед, и когда ее спросят, чем ее угостить, она ответит: у меня чего-то с желудком, возьмите мне брэнди с портвейном. Кто-то сказал ей однажды, что это отличное лекарство от любой хвори - или почти от любой.
Родители как всегда были ей очень рады, и к тому же им не терпелось поведать новость, взять в руки бокал и сказать тост. Звонил Фергал, – и представь себе, они с Кейт купили кольца и собираются пожениться незадолго до Рождества - чудесно, правда? Родители Кейт тоже звонили и сказали: как все здорово сладилось, может, нынешняя молодежь мудрей своих родителей, что не кидаются в омут с головой. Ди подняла бокал брэнди с портвейном и выпила за здоровье своего брата Фергала и своей будущей невестки Кейт, и принялась обсуждать с мамой, что надеть на свадьбу. Спиртное полилось туда, где была ледяная вода, и словно огонь растопил ее и снял боль; Ди подумала, что лекарство, пожалуй, действительно отличное.
Но уснуть оно не помогло. А двигаться надо было тихо, или не шевелиться вовсе, иначе на весь большой дом раздались бы скрип и стуки. Отправиться ночью в туалет значило перебудить всех, поэтому свой организм следовало приучить к тому, чтобы ночью никуда ходить не хотелось. Родители на кухне внизу еще долго разговаривали. Ди вдруг осознала, что они женаты уже тридцать лет. И вроде ни разу юбилеев не праздновали, и когда маме в прошлом году исполнилось пятьдесят, это как бы не заметили. Обошлись без игры на публику и без барбекю.
Но какая разница. Что ей теперь делать? Притвориться, что она ничего не знает - пусть сочиняет про Лондон? Но это значит совершенно погрязнуть во лжи. Однако, разве не готов был Сэм ради нее притворяться? Какое-то время. И ради Кенди – какое-то время. Кристальную честность он не очень-то ценил. Разве не понимал, что Нэнси проболтается? Ди ведь рассказывала, что ездит домой в одном автобусе с его секретаршей. Но Сэм не знает, что она расспрашивает Нэнси о врачах, и ему вряд ли пришло бы в голову, что Нэнси заговорит о какой-то вечеринке с человеком, с которым едва знакома. Может, позвонить ему домой и заставить сказать правду? А какой от этого толк? Никакого.
Надо успокоиться и дождаться утра. Что там делают, когда болят шея и плечи? Она попыталась вспомнить, что ей показывали, и повторить, но стало только хуже.
Через час она поняла, что такое бессонница. А когда-то она удивлялась: почему, если кому-то не спится, нельзя просто включить свет и почитать.
Еще через час она мрачно рассмеялась в душе от того, что у нее нет снотворного. У дочери одного врача и любовницы другого, у самой нет ни единой таблеточки. Потом она разревелась, и плакала, пока не уснула – без двадцати восемь, как раз когда мама спустилась по скрипучей лестнице в кухню варить кофе.
Она проснулась после часа дня: мама стояла у постели.
- Как живот? Прошел?
Ди уже успела забыть о якобы проблемах с желудком, из-за которых она пила брэнди с портвейном.
- Да, пожалуй, - удивленно ответила она.
- Раз тебе уже лучше, можно кое о чем тебя попросить? Снова звонил Фергал. – Мама замолчала, словно ждала от нее какой-то реакции.
- Свадьба отменяется? – спросила Ди, протирая глаза.
- Какие глупости - нет. Они придут сегодня в гости, в шесть часов. Нужно кое-что купить, подбрось меня до города, – имелся ввиду большой город в семнадцати милях от Ратдуна.
- А зачем ехать в город?
- Тут ничего такого особенного не купишь.
- Мамочка, но придет просто Фергал! Зачем ему что-то такое особенное?
- Но с ним будет Кейт.
- Так они с Кейт живут вместе уже целый год! Ты часом не повредилась ли в уме, зачем ей что-то такое особенное? Можно просто пойти в магазин Кеннеди и купить там ветчины или баранины и еще чего-нибудь вкусного.
- Если не хочешь меня везти, так и скажи. Я уверена, что твой отец не откажется быстренько съездить со мной в город. - Мама, похоже, огорчилась и обиделась.
- Ты прекрасно понимаешь, что быстренько не получится, до города семнадцать миль. Дорога плохая, и в субботу всегда пробки – все ломятся за покупками; и будет просто чудо, если найдем, где припарковаться. На все уйдет часа три, не меньше.
- А временем вы, юная леди, заметно, что очень дорожите: уже за полдень, а вы еще в постели. Вижу, вы так заняты, у вас столько дел. Что же, может, ваш отец пропустит разок игру в гольф и меня подвезет.
Ди выбралась из постели и взяла халат.
- Сперва я приму ванну, а потом поедем. Только предупреждаю: тебе явно грозит опасность потерять рассудок. Так ты и мне скоро надумаешь покупать что-то особенное.
- Если приведешь в дом жениха - с удовольствием, - ответила мама. – Кстати, ты надевала бы хоть пижаму, или ночную рубашку, или хоть что-нибудь. Как-то странно спать совсем неодетой.
- Мамочка, это очень странно – если кто узнает, меня отправят лечиться.
- Как я люблю, когда умничают. Моя родная дочь умничает! - сказала мама, и с довольным видом отправилась вниз составлять список покупок.
Миссис Берк приобрела набор из скатерти и шести салфеток. Ди так часто закатывала глаза, что мама в конце концов попросила ее не заходить с ней в магазин, чтобы люди на нее не пялились. Три раза ее отгоняли от входа полицейские – взмыленные, издерганные мужики, которые, наверное, совсем не так представляли себе службу в полиции. Она видела, как одна мамаша отлупила трехлетнего малыша по ногам – тот заревел от испуга; а отец семейства решил, что это слишком, и пихнул жену. «Вот она, семейная жизнь, - подумала Ди. - Семейные узы. А мы к ним стремимся, как полчища леммингов. Если бы за нами наблюдали марсиане, они решили бы, что все мы свихнулись. И ведь каждый об этом мечтает: куда ни глянь - кругом книжки о любви, «Даллас» по телеку. И жизнь никого ничему не учит».
Мама, нагруженная покупками, вышла как раз в тот момент, когда к Ди в очередной раз подходил полицейский; маму с пакетами она быстро потащила к машине.
- Ди, ты становишься очень грубой и невежливой, - обиженно заметила мама.
- Вот что бывает, когда спишь голышом, - сказала Ди, широко улыбаясь полицейскому. – Явно в этом все дело.
По дороге домой Ди осенило: она поняла, что случилось. Эта дура Нэнси все напутала! Сэм ведь говорил, что на следующих выходных будет по уши в семейных делах. Надо же, так слепо верить Нэнси Моррис. У нее и правда что-то с головой - у нее, а не у мамы. Ну конечно, просто Нэнси была слишком занята – ей ведь надо записать столько народу на прием и еще пожаловаться, как все дорого стоит; поэтому она слов его не разобрала.
У нее словно гора с плеч свалилась: будто сдал экзамен или сходил на исповедь – впрочем, не сказать, что с ней в последнее время это часто случалось. Ей стало так легко, будто она снова сдала экзамен на права.
Она рассмеялась от счастья, и мама с тревогой взглянула на дочь.
- Мам, мне вспомнилось, как я сдавала на права, - начала она.
- Не уверена, что сейчас ты сдала бы, - сказала мама. – Надо же так гонять по ухабам. Если папа узнает, как ты издеваешься над его машиной, спасибо не скажет.
- Ерунда. Я просто вспомнила, как мне сообщили, что я сдала, и как мне легко стало. Мам, хочешь научу тебя водить машину? Нет, правда?
- Нет, не надо, - ответила мама. – И вообще, я вряд ли еще хоть раз сяду с тобой в машину. Ди, смотри-ка на дорогу!
- Предложение остается в силе. Один урок в субботу, один в воскресение – и ты повезешь нас к Фергалу на свадьбу.
Ее душа пела от счастья. Если бы ей сейчас встретилась эта тупица Мисс Маус, как звал ее Том, она бы ее придушила.