Карло молчал, стараясь понять, что за этим скрывается.

— Что же это такое, чего я не знаю?

Лгать было бесполезно.

— Много всего.

Карло сел. Спросил тихо:

— Она созналась в убийстве?

Бессмысленный разговор, подумал Пэйджит: убийство Марка Ренсома никак не влияло на отношения между ним и матерью Карло.

— Она убила его, — ответил Пэйджит. — Вопрос был в том, убила ли она его в целях самозащиты.

— «Был»… Значит, ты уже не думаешь, что она невиновна?

Вопросы раздражали Пэйджита — его больше не занимало, сам ли Марк Ренсом виноват в своей смерти. Но была лишь одна возможность объяснить это Карло — сказать правду: твоя мать лгала сенату. Она лгала и на этом процессе. Я покрыл ее ложь пятнадцать лет назад и завтра — если все еще буду ее адвокатом — снова буду покрывать ее ложь. И, кстати, ты не мой сын. И вообще я считаю, что она слишком много лжет.

— Я не думаю, что она планировала убийство, — устало произнес Пэйджит. — Дело в другом — сомневаюсь, что смогу хорошо защищать ее. Она тоже так считает.

— Из-за истории с этим психиатром?

— Нет. Из-за нас самих.

— Из-за нас, — повторил Карло. — О чем-нибудь она тебя когда-нибудь просила? Ты вот сидишь, рассказываешь мне, какой она всегда была для тебя обузой, но ведь ее никогда и близко возле нас не было. А теперь, когда она попала в такую беду и действительно нуждается в твоей помощи, ты говоришь, какая она плохая.

Пэйджит встал:

— Черт возьми, я не собираюсь обсуждать это.

— Мы будем обсуждать это. — Карло поднял к нему лицо, его голос дрожал. — Ты прогнал ее, так? Она всегда была здесь нежеланной гостьей.

— Прекрати, Карло. Сейчас же прекрати.

— У меня никогда не было мамы, потому что ты не хотел, чтобы она у меня была. Ты хотел, чтобы я принадлежал только тебе. Теперь, когда я снова могу потерять ее, ты и пальцем не хочешь пошевелить. — Карло помолчал, вздохнул и заговорил медленнее. — Я всегда уважал тебя. Но теперь вижу, какой ты эгоист. Ты говоришь, что тебя тошнит от мамы? Так вот, меня тошнит от тебя.

Пэйджит сжал кулаки, окаменев от обиды и ярости.

— Ты не имеешь права так говорить, Карло! Ты и представить не можешь, как мало у тебя на это прав!

Лицо Карло исказилось от гнева:

— Не кричи на меня. Кто ты такой, чтобы так разговаривать со мной?

Резким движением Пэйджит схватил бокал с вином. Бледное лицо мальчика было в трех футах от него. Неожиданно Пэйджит повернулся и швырнул бокал в пальму за окном.

Когда зазвенело разбитое окно, Карло вздрогнул, но не пошевелился.

— Тогда не разговаривай, — тихо бросил Пэйджит и ушел из дома.



– А что ты стал бы делать с моим трупом, Рома, ты не думал?

Фары автомобиля Терезы Перальты прорезали тьму.

Мордовин споткнулся, но продолжал идти на сыщика. Бабкин осторожно пятился, отступая к навесу.

Пляж был пустынен. Полная луна отдавала океану чуточку своего света — серебро на обсидиане, — мерцающего на некрутой волне. Но песок был беспросветно черным, словно пропитанным нефтью. На кромке пляжа, ярдах[41] в ста от себя, Терри увидела фигуру человека, устремившего взгляд в океан.

– Сто тридцать кило. В дом ты меня не затащишь. Яму подходящего размера придется рыть три дня. А тут везде люди, окна…

Машин поблизости не было. Она остановила свой автомобиль там, где кончалась дорога, вышла. Человек оглянулся на звук хлопнувшей дверцы.

Бабкин кивнул в сторону соседнего дома. Мордовин не купился. Он не сводил с сыщика глаз и, когда Сергей замедлил шаг, прыгнул вперед, размахнулся и ударил, целясь ему в висок.

Она пошла к нему. Песок податливо расступался под подошвами. Ночь была тепла, она ощущала лицом легкое касание бриза. С тихим шорохом набегали на берег волны.

Мужчина стоял, выжидал, как будто не зная, кто она. Руки он держал в карманах и выглядел на фоне лунного света очень юным и одиноким. Подойдя ближе, она увидела, что он не переоделся после процесса — рукава рубашки были закатаны, узел галстука ослаблен, воротник расстегнут. Он казался слишком молодым для той жизни, которую уже прожил, и для тех переживаний, которые жизнь ему уготовила. Единственное, чего ей хотелось сейчас, — поддержать его.

Когда враг с легкостью увернулся, у Мордовина вытянулось лицо. Сила инерции заставила его податься за своим оружием. Как только он раскрылся, Бабкин без замаха ткнул его под ребра.

Она остановилась в двух футах от него, глядя снизу вверх.

Мордовину показалось, что на него обрушилась кувалда. Он выронил молоток и повалился на землю, хватая воздух.

— Как все перемешалось, — сказал Кристофер Пэйджит.

Руки ему скрутили за спиной и защелкнули на запястьях наручники, а когда Мордовин попытался, несмотря на боль, извернуться и лягнуть урода в харю, тот без труда перехватил его за лодыжку и дернул.

Терри кивнула. После многочасовой бесцельной езды по автомобильным дорогам он позвонил ей из машины якобы для того, чтобы объяснить, почему долго не давал о себе знать. По его скупым словам, сказанным равнодушным тоном, она поняла, что Пэйджит чувствует себя совершенно потерянным.

– Ноги у тебя лишние, что ли? – спросил он.

— На этот пляж я приезжаю, — заметила она, — когда становится невмоготу. Но ни разу не была здесь ночью.

Мордовин оказался в унизительном положении. Его держали почти вертикально, головой вниз, так что лицом он уткнулся в мерзлую траву. Вокруг лодыжки как будто сомкнулись челюсти.

Пэйджит смотрел на нее.

– Отпусти! – прохрипел он.

— Были проблемы с Ричи?

В следующую секунду его потащили. В ноздри Мордовину набилась земля, он заорал и забился, как рыба. Не обращая внимания на его крики, урод втащил его на крыльцо с такой легкостью, словно Мордовин был сыровяленым окороком, а не целым человеком. Как Мордовин ни изворачивался, он пересчитал головой все ступеньки. Перед дверью урод остановился.

Терри задумалась. Это она, не Пэйджит, предложила встретиться; но не время сейчас рассказывать о ее отношениях с мужем, и, возможно, никогда такое время не наступит. Лучше всего сказать просто, что тот не очень возражал, не объясняя причину: Ричи начал беспощадную кампанию, чтобы удержать ее. Цитирует всякую нравоучительную литературу, взывает к ее семейному чувству, убеждает, что семейный корабль можно подлатать, если она будет стараться так же, как старается он. Это порождало в ней ощущение усталости и вины за умершие чувства. Она поняла, что, выйдя из-под влияния Ричи, заставила его изменить позицию. Теперь уже он добивался второго шанса, который Терри вовсе не спешила ему предоставить. То, что он отпустил ее без возражений, было его новой тактикой: Терри чувствовала, что когда он снова привяжет ее к семье — он добивался второго ребенка, — Кристофер Пэйджит станет мощным оружием в его руках.

– Можешь зайти своими ногами. Могу внести, – предложил он, глядя на Мордовина сверху вниз.

— Ричи все правильно понимает, — отозвалась она. — Он знает, что у нас много работы.

– Своими, – выдавил Роман.

Она помолчала, заглянула Пэйджиту в глаза:

Его дернули за шкирку, едва не вытряхнув из рубахи. Мордовин зашел в дом, прихрамывая.

— Ведь у нас много работы?

От толчка в спину он пролетел через всю комнату и упал на диван. Урод придвинул табурет.

Он устало пожал плечами:

– Кто еще есть в доме?

— Не знаю.

Мордовин молчал, пытаясь сообразить, какой ответ ему выгоднее. Скажет, что никого, – прирежут сразу. Соврет, что кто-то есть…

— Что случилось, Крис?

– Долго думаешь.

Пэйджит не ответил. Отвернулся, руки по-прежнему в карманах, пошел вдоль кромки воды. Терри поняла, что ей нужно идти с ним; они шли молча, где-то, у самых их ног, плескалась вода, за спиной оставался мост Золотых Ворот с одинокими огоньками автомобилей, двигавшихся по нему. Слева был скалистый склон холма, еще выше сбегали к воде украшенные лепниной дома — именно такими представляла Терри города на холмах Италии. Пэйджит, казалось, ничего не замечал, он был погружен в молчание; начав говорить, смотрел на полоску песка перед собой.

Урод встал, заткнул Роману рот подолом его же рубахи. Затем вытащил из джинсов тонкий ремень. Мордовин даже замычать не успел, как петля захлестнула ему шею. Он чуть не обделался при мысли, что его удавят. Но урод всего лишь закрутил ремень вокруг светильника на стене и вышел.

Говорил он около часа.

Бабкин осмотрел дом и убедился, что Мордовин живет один. Не было никаких следов мальчишки-подростка. Женских шмоток тоже: ни юбок в шкафу, ни косметики в ванной. «Вот и славно».

Рассказал ей все — монотонным голосом, не щадя ни себя, ни других. Когда закончил и они повернули назад, к Золотым Воротам, Терри почувствовала себя обессиленной.

Он вернулся к пленнику, развязал ремень, выдернул импровизированный кляп и уселся напротив.

— Что вы собираетесь делать?

– Тебе конец, – сипло сказал Мордовин. – Ты не знаешь, с кем связался.

— Не знаю. Как будто что-то рухнуло. Не знаю даже, с чего начать.

– Где мальчик?

Мгновение Терри смотрела на него.

Мордовин непонимающе уставился на него.

— Это несправедливо, Крис. По отношению к вам.

– Мальчик? – переспросил он. В глазах отразилась работа мысли.

— Вы имеете в виду Карло?

Бабкин объяснял себе нападение тем, что Егор Забелин оказался пленником у Мордовина и тот с ним что-то сотворил. Убил или изнасиловал. Да, следов Сергей не обнаружил, но поверхностного осмотра могло быть недостаточно.

— Все.

Увидев во дворе незнакомого человека, который к тому же бесцеремонно заглядывал в окна, убийца решил, что его раскрыли, перестал соображать от ужаса и напал на Бабкина с молотком.

Пэйджит устало пожал плечами:

Но сейчас, глядя на вытянувшееся лицо Мордовина, Сергей понял, что ошибся. Молоток появился по другой причине, никак не связанной с Егором.

— Карло ничего не знает. И если я захочу сочувствия и справедливости, то искать ее надо теперь в другом месте. Это теперь территория Марии.

– Ну, заходил он… – вдруг медленно проговорил Мордовин. – Опоздал ты малость.

Терри пошла с ним рядом.

На лице Бабкина ничего не отразилось.

— Она — его мать, Крис. Когда нет одного из родителей, ребенок привязывается к тому, кто позволяет ему забыть об этом. Видимо, так и у Карло.

– Когда?

Пэйджит снова пожал плечами, как бы сбрасывая с себя эту неприятность:

– Вчера днем. Что, свалил он от вас? Сообразительный пацан. А ты, значит, хотел через него прищучить Юрку? Кто тут боевиков пересмотрел, это еще вопрос…

— Ростом Господь большим наделил, а разумом — малым. В таком случае, почему бы и не Мария?

Бабкин ничего не понял из этой речи. Он по-прежнему без выражения смотрел на Мордовина, прикидывая, в какую сторону лучше повести разговор.

Он хотел казаться фаталистом, но в голосе его звучали усталость и горечь. Она ждала, что́ он скажет еще.

Его явно приняли за кого-то другого. Однако Егор все же приходил сюда, если только «Юрка» относилось к Юрию Забелину. Сергей взвешивал, с чего начать разговор так, чтобы не выдать своей неосведомленности.

— Восемь лет расспросов, — произнес он наконец. — Но по-настоящему мы ни разу не говорили о его матери или о том, почему он живет со мной. И сегодня прорвало. — Он помолчал и закончил, понизив голос, как будто выносил приговор самому себе: — Боже мой, какой же я был дурак.

Под этим непроницаемым тяжелым взглядом Мордовин занервничал. Он думал, что его будут только убивать. Но сейчас ему впервые пришло в голову, что для того, чтобы выяснить, где деньги, его могут и пытать.

Терри придвинулась к нему.

– Учти, все у Забелина, – выдавил он наконец. – У меня искать бесполезно.

— Вы ничего не можете сделать, чтобы изменить прошлое, — сказала она успокаивающим голосом. — Теперь мне бы очень хотелось, чтобы я никогда не находила эти кассеты, но уже ничего не сделаешь. Так и вы ничего уже не можете изменить в том, что ждет нас завтра.

– Ну-ну, – сказал Бабкин, не представляющий, что еще можно сказать в этой ситуации.

Пэйджит смотрел в сторону.

– Он все деньги забрал себе! Нам бросил по одной пачке, просто чтоб молчали!

— Боже, как бы мне хотелось это сделать.

– Нам, значит, – по-прежнему без всякого выражения повторил Сергей.

— Но это невозможно. Вам придется иметь дело и с Карло, и с Марией. Но вначале надо примириться с собой. И все, что бы вы завтра ни сделали, послужит этому.

Мордовин прикусил губу.

Он отвернулся от нее, обратив лицо к океану. Не отстранял ее — обращался к своим мыслям. Терри смотрела на него, на его фигуру на фоне лунного света и черной воды. Почувствовав подходящий момент, подошла к нему.

– Я тебе говорю, кто еще участвовал, и ты меня отпускаешь, – решился он.

— Вы почти двадцать лет были адвокатом. Адвокаты — это те, кто защищает своих клиентов.

Сергей усмехнулся:

Пэйджит не обернулся.

– Это ты не со мной будешь обсуждать. – Он выдержал долгую паузу, чтобы Мордовин успел вложить в его слова побольше собственных смыслов. – Зачем сюда приходил Егор Забелин?

— Я не был ее адвокатом, — ответил он, — когда лгал сенату.

– Э-э-э… – Мордовин, как раз обдумывавший, куда его повезут, сбился с мысли. – Вроде мать искал.

— Но вы теперь ее адвокат, Крис. Да, Мария не говорит Кэролайн правды, но то, что она рассказывает, по крайней мере, не дальше от правды, чем версия Марни. — Она помолчала. — То, что Мария сделала с Ренсомом, не было убийством. Она была избита, унижена и очень сильно напугана — возможно, близка к тому, чтобы сломаться. То, что сделала она, находится где-то между непредумышленным убийством и самозащитой, и сомневаюсь, что даже Мария может с этим точно определиться.

Бабкин снова замолчал, теперь от удивления. Как Нина могла оказаться у этого хорька? У них что, был роман?

Она заговорила убежденней:

– Почему именно здесь? – наконец сформулировал он.

— Думайте о ней как о клиентке, если сможете. Что должна вытерпеть женщина перед тем, как убить мужчину в целях самообороны? Должна ли она знать наверняка, что он убьет ее? Я считаю: того, что он сделал, и того, что он намеревался сделать, более чем достаточно.

– Я откуда знаю? Без понятия.

— Она лгала, Терри. Как всегда.

– Во сколько он приходил?

Терри ответила не сразу.

– Ну, около двенадцати, может.

— А как вы думаете: лжет она Кэролайн или вам? Потому что, если ее грех лишь в том, что она лжет, защищая себя в суде, вы первый должны знать: клиенты всегда так делают. И это только ваш грех, если вы в этом соучаствуете.

– А ушел?..

— Вы знаете, что это не так.

– Минут через сорок, может, чуть поменьше. – Разговор свернул на безобидную тему, и Мордовин выдохнул.

— В таком случае, этической проблемы не существует. Значит, можно приводить свои доказательства либо доказывать их отсутствие у Шарп.

– О чем вы с ним разговаривали столько времени?

— И снова покрыть ложь Марии.

– Вообще почти не разговаривали.

— Вы можете избежать этого, Крис, выйдя из игры. Вы имеете на это право. Но, если вы так поступите, она проиграла не только эти слушания. Присяжные подумают: вы устранились из-за того, что она действительно виновна в убийстве. И как бы она ни была неприятна мне, я не думаю, что это так и есть.

– Сорок минут не разговаривали? – усмехнулся Сергей. – В гляделки играли?

— Мне просто трудно браться за это.

– Ко мне люди пришли. По делам.

Терри задумалась.

– Каким делам? Я что, клещами из тебя все вытягивать должен?

— Она по-своему пыталась защитить вас. По крайней мере, от Ренсома. — Она пристально посмотрела на Пэйджита. — Думаю, большинство людей, которых вам пришлось защищать, были гораздо больше виновны, чем Мария. Если вы откажетесь от ее защиты, значит, вы примете сторону обвинения. Этого вы хотите?

Мордовин воспринял эти слова буквально и сглотнул. Его яростный запал давно исчез; маниакальная убежденность, будто достаточно убить одного бандита – и проблема решена, можно успеть сбежать куда угодно, хоть за границу, – сменилась пониманием, что он совершил чудовищную ошибку и теперь не выйдет отсюда живым. Нужно было просто отсидеться в доме! Бандит не стал бы ломать двери среди дня. Что он наделал…

Пэйджит молча нагнулся и поднял с песка деревяшку. Повертел ее в руках. Потом, как бы пробуя ее способность к полету, медленно развернулся и забросил в море.

– Машина, – торопливо сказал Роман. – Я тачку продаю, покупатели приходят, смотрят. Когда пацан был здесь, как раз явились по объявлению. Не разговаривали мы с ним. Я чаю предложил, он обматерил меня и ушел.

— Я не за Марию беспокоюсь, — тихо вымолвила Терри. — За вас.

– За что обматерил? – рассеянно спросил Бабкин, только что сообразивший, что про гараж он забыл.

Он обернулся и посмотрел на нее. В полутьме женщина не видела выражения его лица.

– Не знаю я. Он был взвинченный какой-то, злющий.

— Сегодня вечер четверга, — продолжала она. — В пятницу утром вы проснетесь, и начнется ваша жизнь с тем, что вы узнали. Но жить придется и с тем, что вы сделаете. И вам надо будет смотреть в глаза и Марии, и Карло.

Бабкин на всякий случай снова привязал Мордовина, нашел в ящике ключи от машины и спустился в гараж. Увидев там «Кадиллак», он присвистнул.

— Не знаю, что делать. — Его голос был ровен и спокоен. — Действительно не знаю.

Салон оказался пуст, багажник тоже. Бабкин, до последнего боявшийся, что увидит внутри тело Егора, облегченно выдохнул.

Она придвинулась к нему, коснулась его рубашки кончиками пальцев.

– Рассказывай все с самого начала, – велел он, вернувшись. – Тебе же лучше будет.

— Вы можете быть там не ради Карло. Каково вам будет потом, если вы откажете Марии в защите? А если вам и Карло захочется быть вместе, после того как вы бросите Марию, это будет очень трудно. Или просто невозможно.

– Типа, ты меня отпустишь после этого? – скривился Мордовин.

— Ах, Терри…

– Зависит от степени твоей искренности. Постарайся меня убедить.

Голос Пэйджита, тихий и отчаянный, смолк. В лунном свете лицо его казалось невыразимо печальным.

– Юрка тогда утром позвонил, – сказал Мордовин после недолгого молчания. Он обмяк, щеки у него обвисли. Трудно было поверить, что это тот же самый человек, который недавно напал на сыщика с молотком. – Страшно нервничал. Его машину запер какой-то придурок, надо ехать, а не на чем. Не на трамвае же такие деньги везти… Я бы на его месте вызвал такси, а он запаниковал. Решил: вдруг это все подстроено, таксист будет подосланный… Параноечка, в общем, нагрянула. Я всегда с машиной под задницей, Юрка знает: тачки – моя любовь. Так что я сказал: не проблема, подвезу. Вот и вся история.

— Карло любит вас. Он ждет от вас действий. Плохо это или хорошо, но вы из тех, от кого ждут действий. — Она задумалась, подыскивая убедительные слова. — Это, наверное, несправедливо, Крис, но Карло сказал вам правду, как он ее понимает. Хуже того, что вы оставите его мать без помощи, может быть только одно: вы расскажете ему все, чтобы оправдать себя в его глазах.

– Серьезно? – недоверчиво переспросил Бабкин, настроившийся выслушать долгое признание. – Прямо-таки вся?

Пэйджит не ответил. Терри потянулась к нему, коснулась его лица.

– Ну да. Мы подъехали…

— С этим надо покончить, Крис. — Голос ее был тих, но ясен. — Еще один день побудьте самим собой, а потом выбирайте, каким вам быть.

– Мы – это кто?

– Я, Забелин, Паша, – уныло перечислил Мордовин.

– Колодаев, – кивнул Сергей, помнивший, как зовут третьего приятеля.

Мордовин сник окончательно, решив, что его собеседнику все известно и допрашивают его для проформы.

5

– Да… Паша Колодаев. Мы подъехали, а того уже выводят. Ну и решили…

На следующее утро Пэйджит и Карло молча ехали во Дворец правосудия.

– Решили присвоить чужое. – Бабкин по-прежнему не понимал, о чем идет речь, но уловил основной сюжет.

Пэйджит не спал всю ночь. Солнце било ему в глаза, он выключил радио, чтобы не слышать этих бодрых утренних голосов. За безмолвием Карло — Пэйджиту было больно от того, что он уже больше не мог думать о нем, как о сыне, — угадывались напряжение и раздраженность. Пэйджит не сумел бы сказать, был ли Карло расстроен их ссорой и своей ролью в ней, или он просто боялся, что этот разговор укрепит желание Пэйджита отказаться от защиты его матери, либо это был у него определенный поведенческий рефлекс. Не спросил Карло и о том, что Пэйджит собирается делать.

Мордовин поднял на него отчаянный взгляд:

Да Пэйджит и не знал бы, что ответить ему. В перепадах настроения наступил отлив, он не был уверен в себе, и ему вряд ли удалось бы внушить уверенность другому. Никогда прежде не было у него этого чувства потери.

– Забелин все забрал себе! Это он тебе нужен! Я ни при чем, богом клянусь! Извозчиком поработал, моя вина, каюсь! Оплатили мне извоз, швырнули в лицо три копейки!

Бабкин покивал и задумчиво сказал:

Когда они подъехали ко Дворцу правосудия, он взглянул на профиль сидящего рядом с ним мальчика. Тонкое лицо Карло с годами становилось все более красивым, но смотрел он мрачно — окидывал взглядом магазины, автостоянки и тротуары, как будто искал что-то, но не находил. Такое знакомое лицо, подумал Пэйджит, и уже такое чужое.

– Давай-ка вернемся к Егору Забелину…

Это было похоже на смерть одного из родителей. Когда умерла его мать, а спустя некоторое время — отец, Пэйджит почувствовал: мир изменился, но ни понять суть этого изменения, ни вернуть мир в прежнее состояние не мог. Они оставили ему немного денег, научили здраво мыслить, и именно они определили его жизненные критерии, потому что были первыми людьми, которых он старался любить и любил всю их жизнь, именно они заставили его особенно глубоко задуматься о природе любви, о пределах понимания, о проклятье смертности.



Полчаса спустя он вышел на крыльцо и закрыл за собой дверь, оставив в комнате растерянного Мордовина.

Теперь у него был Карло. Он был уверен в себе и Карло больше, чем в своих родителях, у него была та уверенность взрослого, который сделался отцом, хорошо усвоив уроки, полученные им, когда он был сыном. Он и Карло как бы возвращали долг его, Пэйджита, прежней семье, путем, который представлялся ему таинственным: его отцовство было знаком понимания, который он посылал своим родителям, когда ничего иного для них уже не мог сделать. Но тогда он верил, что его родители и Карло — родственники.

Итак, Егор Забелин побывал здесь. Похоже, произошло недоразумение, как и с Бабкиным. Мальчик спрашивал о своей матери… Нет, не так! Он был уверен, что Мордовин знает об исчезновении его матери. Роман ничего ему не сказал, и паренек отправился к Колодаеву.

Было невероятно трудно, почти невозможно, смириться с тем, что последний из рода Пэйджитов теперь он сам. Или с тем, что его попытка воздать должное прошлому и самые сокровенные надежды на будущее — его самые тщеславные надежды — связывались с сыном Джека Вудса и Марии Карелли.

По-хорошему, следовало бы оставить Мордовина связанным, чтобы тот не успел предупредить своего товарища. Но Бабкин и так нарушил пару статей и не хотел прибавлять к ним еще одну.

И все же Карло был здесь, сидел рядом с Пэйджитом, как все последние восемь лет.

Он так и не смог понять, кого обокрал Забелин с приятелями, но убедился в одном: к исчезновению Егора эта давняя история не имела отношения.

Карло смотрел на улицу, как на окопы передовой, слишком изрытые бомбежкой, чтобы оставалась хоть какая-то надежда. Мария прибыла одна; когда они припарковались и вышли из машины, Пэйджит понял, что мальчик ищет мать.

«Главное – чтобы Колодаев не убил мальчишку. Надеюсь, ему хватит ума понять, что подросток не может быть ни в чем замешан. Но все-таки любопытно, во что эти трое влезли…»

Поднимаясь по лестнице, Пэйджит и Карло протискивались сквозь толпу журналистов. Репортеры теснились, суетились неимоверно, их открытые рты и бесцеремонные вопросы напоминали Пэйджиту пьяных в баре, требующих к себе внимания, пренебрегающих вашим желанием побыть в одиночестве. Как и вчера, вопросы касались в основном доктора Бэса и намерений Пэйджита. Как и вчера, Пэйджит не отвечал. Они его больше не заботили.



Он замечал только одного человека — Карло.

Дом был обнесен сплошным двухметровым забором. Сергей позвонил в дверной звонок и принялся ждать, прикидывая, чем встретит его Колодаев.

– Кто там? – раздался женский голос из коробочки домофона.

Мальчик молчал, иногда поглядывая на него, когда они продирались сквозь толпу. На этот раз он ничего не сказал журналистам в защиту своей матери. Пэйджит понял, что Карло просто страшно протискиваться сквозь репортерский заслон. Его расстроила пришедшая в голову мысль: последние восемь лет его жизни были посвящены тому, чтобы помочь Карло обрести доверие к жизни и чувство безопасности в ней. Заставлять мальчика тревожиться и беспокоиться означало для него извращать свой самый глубинный инстинкт; он почувствовал себя виноватым, потом разозлился на Марию.

Зачем он здесь?

– Здравствуйте! Я по поводу исчезновения Егора Забелина. Меня зовут Сергей, я помогаю искать его.

Недели, что прошли после смерти Ренсома, изменили его. Они ждали лифт, и он вспоминал, как ехал в лифте с Марией в тот вечер, когда полицейские привезли ее сюда, потом вспомнил их встречу с журналистами, бывшую, казалось, всего лишь несколько мгновений назад. Теперь он чувствовал себя другим человеком: когда они шли по коридору, он вспоминал о своем первом появлении здесь, в тот день, когда требовал этих слушаний, и воспоминание это было уже как сон. Входя в зал суда, он жалел о том, что ему приходилось бывать здесь раньше.

После недолгого молчания что-то щелкнуло, дверь открылась. Бабкин прошел внутрь.

Все уже были на месте. Репортеры, лица которых примелькались ему за прошедшие недели, Терри, спокойно сидевшая со своим блокнотом, как будто и не было их вчерашнего разговора на пляже. Вчера вечером она пыталась помочь ему, обращаясь к его сердцу, сегодня она будет помогать ему в адвокатских делах.

Колодаев ждал его на крыльце, кутаясь в огромный махровый халат. При виде сыщика он вздрогнул и сделал шаг к двери. На лице его так явственно отразился испуг, что Сергей остановился.

Рядом с ней была Мария.

– Здравствуйте, Павел, – сказал он, не делая попытки подняться. – Спасибо, что согласились поговорить. Мы опрашиваем всех, кто имеет отношение к семье Забелиных.

Они ни разу не разговаривали с тех пор, как он ушел из ее номера. Она обернулась — смотрела, как он подходит. Лицо Марии выражало спокойствие, но за спокойствием угадывалась настороженность, и Пэйджит вспомнил: так она смотрела, когда он входил в зал сенатских слушаний, и она не знала, что он будет говорить и делать. Однако, приблизившись, Пэйджит увидел и разницу — в ее лице читалась какая-то покорность судьбе. Она едва заметно пожала плечами, как бы показывая, что готова ко всему и что ее теперь все это мало волнует.

Колодаев оставался на крыльце и смотрел на него сверху вниз.

Он сел рядом с ней, не говоря ни слова. Она отвернулась. Словно давая ему сосредоточиться. Но он почувствовал, что в глубине ее души — и затаенный стыд, и робкая просьба о прощении.

– Будет неточностью сказать, что я имею отношение к Забелиным, – заявил он, и Бабкин узнал этот высокий женский голос. – Мы довольно давно прекратили общаться с Юрием и его семьей. А вы сказали, Егор исчез? Боже мой, что случилось?

С минуты на минуту должна была выйти Кэролайн Мастерс, все ждали ее появления.

Сергей не смог удержать усмешки. Это запоздалое наигранное удивление выдало Колодаева с потрохами.

Сидевшая за столом обвинения Шарп застыла в боевой готовности. Чувствовалось, что она перед самым важным в ее практике делом; странно, подумал Пэйджит, не ощутив в себе той же готовности, — прошедшие двадцать четыре часа совершенно изменили его. Он больше не чувствовал себя ни адвокатом, ни даже самим собой.

– Егор здесь был, – сказал Бабкин, констатируя факт.

Позади Шарп он увидел Маккинли Брукса.

– С чего вы взяли?!

– Что ему было нужно? – спросил Сергей, игнорируя его возмущение. Он уже догадывался об ответе.

Окружной прокурор сидел со скромным видом. Пэйджит не видел его с той поры, как Мария отвергла предложение о соглашении между нею и прокуратурой, — исключение составлял лишь день, когда мисс Линтон давала показания. Пэйджит знал, какой расчет привел Брукса сюда: прочувствовать настроение зала, настроение судьи Мастерс и суммировать это с тем, что он узнал о настроении начальства округа, о настроении в других округах. Брукс сидел, сложив руки на животе, непостижимый, как Будда; поймав взгляд Пэйджита, улыбнулся ему, но глаза его не улыбались… Ставки слишком высоки, подумал Пэйджит, чтобы рассчитывать на симпатию Брукса.

Колодаев неожиданно подергал носом по-звериному влево-право и сделал шаг вниз на ступеньку.

— Всем встать, — крикнул помощник судьи, и Кэролайн Мастерс заняла свое место за столом.

– Я настаивал бы, чтобы это было отмечено в протоколе как помощь следствию, – визгливо сказал он, явно нервничая.

Она тоже изменилась. В начале слушаний Кэролайн Мастерс начинала день с оживленным видом, ее взгляд выражал внутреннее довольство и интерес к жизни, она была в расцвете своих сил и возможностей, но теперь, кажется, эти возможности и силы были уже на исходе. Она как-то замкнулась в себе: лицо стало угрюмым, выражение его выдавало внутреннюю сосредоточенность. Пэйджит уже не мог читать ее мысли, как читал мысли Маккинли Брукса.

– В протоколе?

Он ожидал от судьи Мастерс вводного слова, в котором она, со свойственной ей язвительностью и склонностью к сдержанному юмору, сказала бы о том, какую аргументацию ждет от сторон. Но она не сделала этого. Кивнула Шарп, потом Пэйджиту, сказала просто:

– В нашем мире самой большой ценностью является информация. Я предоставляю вам некоторые сведения, но это никак не может быть осуществлено на безвозмездной основе…

— Дело чрезвычайно ответственное. Рассчитываю, что вы сделаете все, чтобы помочь мне.

Бабкин молча смотрел на него.

И это было даже лучше длинного вступительного слова. Взойдя на подиум, Шарп выражала своим видом почтительность, говорила тихим голосом:

– Это было бы глубоко неверно… неправильно! Я, знаете, тоже не на помойке себя нашел! – пронзительно выкрикнул Колодаев.

— В окружной прокуратуре это дело рассматривается как весьма ответственное, оно вызвало у нас глубокие раздумья. Мы отнеслись к проблемам, с ним связанным, вдумчиво, с высокой ответственностью, достаточную меру ответственности мы намерены проявить и здесь, сегодня.

Бабкину это все осточертело. Один придурок лупил своего сына и довел его до побега; второй пытался убить Сергея, не успев и имени его узнать; третий требовал денег за то, чтобы сообщить какие-то сведения о сбежавшем подростке. Сергея охватил гнев. В памяти встал старый алкаш из Красных Холмов, то небрежное движение, которым он потянул к себе фотографию Егора. Чертовы уроды! Его собственному ребенку предстоит расти в мире этих взрослых – распущенных, равнодушных, злобных и попросту тупых!

Пэйджит отметил про себя, что первые фразы Шарп произведут должный эффект — она уловила настроение судьи и не стала подчеркивать бесспорность своих позиций. Он убедился, что изменилась не только Кэролайн Мастерс.

Сергей Бабкин не отличался богатством воображения. Тем сильнее оказался удар, когда на него обрушилось видение: его сын, подросток возраста Егора, покачиваясь, стоит в круге между Забелиным, Мордовиным и Колодаевым, а те со смешками толкают его друг к другу.

— Мария Карелли, — тем же тихим голосом произнесла Шарп, — убила Марка Ренсома. Она давно признала это. Пока она не может доказать, что это убийство совершено в целях самозащиты, его следует рассматривать как уголовное преступление.

Колодаев чувствовал себя королем положения. За спиной спасительная дверь, его с этим неприятным человеком разделяет пять метров, к тому же высокие ступеньки, которые в два шага не преодолеешь… Когда Бабкин именно что в два шага поднялся на крыльцо, взял Павла под локоть и тихо сказал: «Лучше нам поговорить в доме», Колодаев оцепенел. Его глупое самодовольство сменилось ужасом. Он наконец-то не просто понял, а всей шкурой ощутил, что этот огромный мужик в ярости. С приглушенным писком он попытался вырваться, но его руку сжали в тисках.

Странно, подумал Пэйджит: именно это он говорил Карло в начале их ужасного — возможно, рокового — спора. Обернувшись, он увидел боль, запечатлевшуюся на лице мальчика, как будто тот слышал целый хор обвинителей, выстроившихся напротив его матери.

– Я сказал – в дом! – прорычал Бабкин.

— Как известно, — продолжала Шарп, — мотив не является элементом преступления. Но известно также, что наличие мотива у мисс Карелли сомнений не вызывает. — Она сделала паузу. — Это — кассета, которая могла погубить ее жизнь.

Колодаев, едва передвигая ноги, зашел внутрь.

А вот Пэйджиту довелось послушать и такую кассету, которую никто из присутствующих здесь не слышал.

Сергей толкнул его на стул.

— Единственный способ для мисс Карелли избавиться от обвинения в убийстве, — сказала Шарп, — доказать, что она действовала, защищая себя.

– Вспоминай про Егора. Во сколько он пришел?

Тишина была полной. Шарп овладела вниманием публики, у нее был более эффективный способ, чем повышение голоса.

Перепугавшийся Колодаев, забыв о наставлениях Мордовина, выложил все как на духу.

— Мисс Карелли говорила о самообороне. Но все ее попытки доказать это доказали лишь одно: ее слова не заслуживают доверия. С точки зрения формальной дело может быть названо «народ против Карелли». Но его правильнее назвать «Карелли против фактов». Единственное, чем мисс Карелли может подтвердить свою версию, — слово самой мисс Карелли. Поэтому необходимо убедиться, что слову ее можно верить.

– Кулон на шее? – переспросил Сергей. Он не помнил у Нины никакого кулона.

Пэйджит подумал, что он лучше Шарп знает цену слову Марии. Но даже на его взгляд, взгляд субъективный, аргумент Шарп показался весомым. Не умея доказать, что Мария — убийца, Шарп сможет доказать, что она — лгунья. Люди — и судьи в том числе — лгунов не жалуют.

– Да. Серебряный. Так сказал мальчик.

Надо же, Егор заявился к нему с миноискателем! Где он его раздобыл, интересно…

— Мария Карелли просит судью поверить ей, точно так же она просила окружного прокурора поверить ей до того, как мы выдвинули обвинение. Поэтому мы просим судью изучить те данные, которыми мы располагаем; их источник — мисс Карелли. — Шарп помолчала. — Мы изучали эти данные до тех пор, пока нам не осталось ничего другого, как обвинить мисс Карелли в убийстве.

– А теперь излагай, что вы сделали вместе с Мордовиным и Забелиным.

Кэролайн Мастерс, нахмурившись, следила за ходом мыслей Шарп. Она не смотрела на Марию Карелли, Мария не смотрела на нее.

Колодаев отпрянул, затрепыхался, как бабочка, и хотел вскочить. Бабкин взглядом пришпилил его к стулу.

А Марни Шарп между тем продолжала:

– Рассказывай!

– Я не понимаю, о чем, собственно…

— Один из выводов, который мы сделали, — Марии Карелли нельзя верить. Она говорила о том, что пришла в номер Марка Ренсома, поскольку у того была кассета — кассета столь разоблачительного содержания, что адвокат мисс Карелли настаивает: она должна быть изъята. Но пока мы не нашли кассету в доме Марка Ренсома, мисс Карелли ни разу даже не упомянула о ней. Зато она тщательно разработала легенду, по которой единственная цель ее визита к Марку Ренсому — кассета Лауры Чейз. — Шарп понизила голос. — В течение часа после убийства Марка Ренсома она обдумывала свою историю, стараясь сделать ее как можно правдоподобнее.

– Юрий утром позвонил, потому что его машину запер какой-то придурок, – начал Бабкин, дословно повторяя то, что сказал Мордовин. – Вы с Мордовиным согласились его подвезти.

По залу прошел приглушенный шепот. Марни Шарп придала своему аргументу новое звучание — главным был не сам факт, главным было лишить Марию и как женщину, и как жертву симпатий публики. И, видимо, это ей в какой-то степени удалось добиться.

Колодаев стал мучнистого цвета. Еле шевеля губами, он пробормотал:

— Когда мы нашли кассету, — говорила Шарп, — все тайное в истории мисс Карелли стало явным. Мы обнаружили, что Мария Карелли купила пистолет после первого звонка Марка Ренсома. Она объяснила покупку пистолета какими-то угрожающими телефонными звонками. Нас удивило, что ее так напугали эти звонки и в то же время она никому не сказала о них. Но, найдя кассету, мы нашли и ответ: Мария Карелли купила пистолет, чтобы убить Марка Ренсома. Поскольку у него была эта запись.

– Вы же и сами все знаете…

Шарп снова помолчала. И паузы ее, и ее речь укладывались в какой-то единый ритм. Пэйджит чувствовал: версия Марии рушится, как карточный домик.

– Хочу заполнить кое-какие лакуны.

— После того как Мария Карелли принесла пистолет в номер Марка Ренсома и убила его, она заявила нам, что он пытался ее изнасиловать. Нам показалось странным, что на его члене не было выделений.



…Сергей сел на водительское место, захлопнул дверь. Но не стал заводить машину, а некоторое время сидел, глядя перед собой.

Выделений не было, неожиданно понял Пэйджит, из-за того, что, боясь за свою жизнь, Мария Карелли сосала член Марка Ренсома, пока член не стал мягким.

История, рассказанная Колодаевым, его поразила. «Можно было привыкнуть за столько лет, что люди идиоты…» Он выкинул идиотов из головы и стал думать о Егоре Забелине.

Все угрюмей смотрела судья Мастерс. У приободрившейся Шарп прибавилось сарказма в голосе.

По какой-то причине Егор решил, что десять лет назад отец с приятелями убил его мать. Раздобыв миноискатель, парнишка заявился сначала к Мордовину, а потом к Колодаеву.