Возможно, позже, когда я немного приду в себя…

— Итак, в квартире, которую она снимала, ее не оказалось. А что вы делали в оставшуюся часть вечера?

— Пытался найти ее. — Он нахмурился. — Хотя не особенно надеялся на успех, поскольку понятия не имел, где она может быть. Квартира была единственным местом, через которое мы с ней поддерживали связь. Я туда зашел, подождал немного на всякий случай. Потом мотался по всему городу, тоже надеясь на одно лишь везение. Где только не побывал! Часа полтора даже провел на набережной неподалеку от Чаринг-Кросс. Местечко не слабое, не так ли? Дичайшие мысли в тот момент лезли мне в голову. Я бы даже не особенно удивился, обнаружив ее под одной из картонных коробок с бутылкой пива в руке. Бедное дитя!

Какое-то время он молчал, будто старался изгнать из своего сознания образ бездомной беременной женщины. Хорошо еще так, мог бы и вообще повернуться и уйти. Потом он заговорил снова:

— Вы знаете, Ханна, в чем настоящий трагизм этой истории? У нее не было никакой необходимости убивать себя. Он ни за что не стал бы принуждать ее вернуться, хотя и пригрозил ей этим. Я понимаю, теперь уже ничего не исправить, но каковы бы ни были грехи Жюля Бельмона, он и вправду замечательный человек.

— И старый герой войны, которому должно быть позволено оставить этот мир достойно, вы это хотели сказать?

— Нечто вроде этого. — Даниель улыбнулся и выдержал небольшую паузу. — Но я, в любом случае, далеко не единственный, кто готов просить вас о милосердии. Делайте, что считаете нужным. Мы все вас поймем. Просто я надеюсь, что вы примете правильное решение. Bon voyage[38].

Он протянул мне руку. Я колебалась, затем протянула ему свою. И в момент рукопожатия вновь вспыхнуло во мне прежнее пламя, сладостный маленький огонек в недрах моего живота.

Я отняла руку первая. Он медленно отнял свою.

— Как я уже говорил вам, Ханна, не все тут было обманом. При иных обстоятельствах…

— Да нет уж, работа прежде удовольствий. Теперь, кажется, все европейцы помешались на этом.

— А может, через какое-то время, когда я буду в Лондоне?..

Но кому хочется быть лишь одним из имен на последних страницах записной книжки? Частный детектив должен иметь свою гордость.

— Да, возможно…

Тут появился Морис, сел за руль и сразу же включил зажигание. Пора трогаться в путь. Я нажала кнопку, и стекло бесшумно поднялось. Пока мы не отъехали, я тупо смотрела в затылок Мориса. Но потом все же обернулась, чтобы кинуть последний взор на подъездную аллею. Но Даниель Дэвю уже исчез, видно, поспешил присоединиться к семейству и потрепанному жизнью старику, шаркающей походкой бредущему к смерти. А я тем временем нахожусь en route[39] к Англии и к той бездетной леди, которая двигалась к смерти тем же путем, что и старый бездетный француз, хотя, возможно, с большей грацией.

В конце концов я все же воспользовалась предложением довезти меня до аэропорта. Потраченное время и расходы на транспорт пожрут еще больше старушкиных денег, а так я просто забегу в отель за своими пожитками и сразу же отправлюсь в аэропорт Шарля де Голля. И вот, ожидая в накопителе, пока самолеты неуклюже расползутся по своим местам, я обратила внимание на нескольких французских бизнесменов и вовлекла их в любезную болтовню. Исподволь навела разговор на Бельмона и услышала то же самое, что уже знала от его племянника: чудесный человек, сочетающий в себе массу добродетелей с силой и властностью, человек, который заботится о росте валового национального продукта так же добросовестно, как и о своем собственном банковском счете. Полное единодушие. Неужели человеку так важно иметь хоть что-то, схожее с идеалом? Я начала удивляться собственному цинизму.

Мы вылетели при свете солнца, а приземлились в пасмурном и мрачном Лондоне. Возвратившись домой, я поняла, что в мое отсутствие меня не забывали. Фрэнк звонил дважды, и мать оставила на автоответчике напоминание, что день рождения отца будет… вчера. Прекрасно! Надеюсь, Кэт догадалась прибавить мое имя к их подарку. Но первым делом — работа! Я дозвонилась до Хитроу. Всегда надо ставить точки над i, Ханна. Удивительно, как много можно порой выяснить, пойдя по незначительному следу. На это, правда, ушло больше времени, чем я думала. Сведения о частных рейсах не получишь в справочной аэропорта. «Британские авиалинии» соединили меня с «Эр Франс», а те, в свою очередь, связали с Оперативным центром и, наконец, с дежурным менеджером Оперативного центра, который в конце концов нашел то, что мне требовалось. Суббота, 18 января, приземление в 8.40 вечера. Информация была не совсем открытой, а потому доступа к списку пассажиров я не получила, однако дежурный подтвердил, что пилотом действительно был Даниель Дэвю. Не так много, как я ожидала, но хотя бы время его прилета подтвердилось.

Сев за стол, я стала думать, что делать дальше. За окном шел затяжной мелкий дождь. Вдруг я ощутила страшный голод, а это, как подсказывал опыт, верный признак окончания работы. Да и что тут еще раскопаешь? Сделано все, за что мне заплачено: провал в жизни Кэролайн Гамильтон теперь заполнен, но я так долго занималась этим, что уже истратила весь аванс. Если даже и не вся правда выяснена, пусть клиент сам решает, нужна ли она ему вся и стоит ли тратить деньги на то, чтобы я продолжала копать дальше. Приготовив себе большую чашку черного кофе, я достала фотографии Кэролайн, расставила их перед собою и села писать отчет для мисс Патрик.

Отчеты частного сыщика напоминают школьные сочинения, а в данном случае, скорее, игру в последовательность: Кэролайн Гамильтон встретилась с Жюлем Бельмоном зимой, во французском особняке. Он сказал ей… Она ему ответила… Они договорились о том-то и о том-то. Потом произошло то-то… Вследствие чего… Словом, закончила я в полночь. Старалась писать как можно более выразительно, чтобы отчет не был банальным набором казенных слов. Но не так-то это легко. За последние несколько недель кое-что изменилось. Рыжеволосая незнакомка Кэролайн Гамильтон исчезла, и проявился другой, более отчетливый портрет. Так проступает в растворе химикалий фотография. Пытаясь осмыслить это, раздвинув снимки веером, как раздвигают в руке игральные карты, я неожиданно обнаружила, что перед моим мысленным взором не один образ, а два, нечто вроде двойной экспозиции. Первый образ был достаточно прост: юная девушка, вскормленная мечтами и ожиданиями опекунши, очнувшись, оказалась лицом к лицу с тем фактом, что даже талант не способен защитить от неудач. И тогда начинается долгий путь вниз, от близкого, уже почти достигнутого успеха до студии «Херувим», потом объявление в газете и отсюда, неумолимо, к трагедии. Я вспомнила слова Даниеля, что она всегда немного смущалась его, поскольку не была уверена в том, что правильно распоряжается своей жизнью, и не понимает, во что дала себя вовлечь. Итак, попытавшись выкарабкаться из одной запутанной и неприятной ситуации, Кэролайн угодила в другую, только на этот раз она ступила на путь, откуда не возвращаются. Какая душераздирающая повесть: жизнь как зыбучий песок, одно неверное движение, и вас засасывает в темные губительные недра. И вот еще что не давало мне покоя, когда я писала отчет: неужели трагедия была так неизбежна? И действительно ли Кэролайн была столь беспомощна? Проще всего, конечно, возложить всю вину на мертвых. Они прекрасно подходят на роль виновных. Итак, она была молода и разочарована жизнью. Это все, что мы знаем. Так в чем же ее вина? Вторая Кэролайн, хоть и четче очерченная, оставалась самой собой. Она была здорова, красива, сообразительна, любила жизнь и заботилась о своей индивидуальности, что очаровало миссис Сангер и заставило ее написать о девушке прекрасный отзыв. А та и вправду оказалась достаточно сообразительной, чтобы на протяжении шести месяцев успешно вести двойную жизнь, фабрикуя для мисс Патрик одну реальность, в то время как сама она жила в другой. Но есть еще одно: Скотт Рассел, молодой человек с длинными ресницами, довольно долго работал рядом с этой девушкой. Я вспомнила его грустное остроумие, и гнев, которым он поддерживал себя в те минуты, когда иссякал оптимизм. Это был совсем не того сорта паренек, чтобы общаться с занудами и неудачниками. А может, Кэролайн и вообще не была неудачницей? В таком случае история, которую я написала для мисс Патрик, все еще не имеет удовлетворительного конца.

Перечитав отчет, я подумала, что изобразила девушку слишком пассивной, слишком уж часто подчинявшейся жизненным обстоятельствам. И хотя мисс Патрик не вызывала во мне особых симпатий, я огорчилась бы, узнав, что причинила ей больше страданий, чем она причинила себе сама. Но пусть все останется как есть. Согласно договоренности, мне теперь предстояло позвонить адвокату и сказать ему, что отчет готов. Он пришлет кого-нибудь, кто заберет отчет для передачи ей. Дело закрыто. Я рассчитывала получить остаток причитающейся мне суммы. Но что-то во мне противилось тому, чтобы передача произошла именно таким способом. У нее могут возникнуть вопросы, на которые я попытаюсь ответить. Кроме того, я могла бы описать ей людей, с которыми познакомилась в ходе следствия, попытаться передать ощущения, которые испытала. Мне хотелось бы сделать это, если не для старухи, то хотя бы ради Кэролайн. Итак, я решила нарушить договоренность.

Глава 15

Я полагала, что если позвоню ей, дабы сообщить о своем решении, она может отказаться от встречи. Был почти полдень, когда я добралась до цели. Помня, как долго идти до коттеджа, я взяла такси, естественно, за свой счет. Мы подъехали к началу подъездной аллеи. Почти два месяца прошло с тех пор, как я была здесь. Эти два месяца теперь казались мне двумя годами. Я представила себе Роуз-коттедж в весеннем цвету, когда он полностью будет соответствовать своему названию. Масса диких красных роз, обступивших веранду, заглядывает в окна, а в комнате, попивая свой чай, сидит старуха с такой удивительно прямой спиной, которую и весь мир со своей тяжестью не может согнуть. Но весна на Север приходит позже. На розовых кустах только-только еще начинали формироваться почки, и когда мисс Патрик открыла дверь, стало ясно, что у нее на душе царит зима. Все та же царственная осанка, тот же мягкий пергамент кожи, но что-то переменилось: взгляд ее стал резче, и даже одежда выглядела как-то уныло, будто ей не для кого и не для чего стало теперь наряжаться. Она сразу же узнала меня, но, как видно, не очень мне обрадовалась.

— Мисс Патрик, прошу извинить меня за беспокойство. Я понимаю, вы вряд ли захотите говорить со мной, но я выяснила некоторые вещи, которые, как мне кажется, вы предпочли бы услышать лично. Надеюсь, что это так.

Она удивленно воззрилась на меня, затем, чуть отступив назад, позволила войти в дом.

Гостиная была холоднее, чем в первое мое посещение, и тонкий фарфор оставался в буфете, ожидая более дорогих гостей. Я расположилась на диване, она села напротив. С крышки пианино исчезла фотография юной балерины. Когда что-то причиняет слишком много боли, вам, возможно, не хочется видеть то, что об этом напоминает. Особенно если в несчастье немалая толика вашей вины. Я вытащила из сумочки свой отчет.

— Вот, решила сама прийти к вам, поскольку подумала, что вы первой должны прочитать это, и еще потому, что вам наверняка захочется задать мне какие-то вопросы.

Она посмотрела на папку.

— Что это?

— Мой отчет. Тут все, что мне удалось разузнать о Кэролайн с момента ее исчезновения и до дня смерти. Я выяснила, кто был отцом ребенка, почему она перестала писать вам и почему не могла сообщить, что беременна.

Я скорее почувствовала, чем услышала, скорбный вздох, исторгнутый из глубины ее существа. Она сидела очень тихо, разве что руки слегка дрожали. Должно было пройти несколько томительных минут, чтобы я поняла, что она так и будет сидеть, не шелохнувшись. Тогда я взяла тонкую папочку со своим отчетом и положила ей на колени. Опустив взор, она с минуту смотрела на нее, затем покачала головой.

— Я не хочу ничего этого знать.

— Но…

— Мне уже достаточно известно о случившемся.

Я перевела дыхание.

— Нет, мисс Патрик, простите, но вы не… Закрыв глаза от пароксизма захлестнувшей ее боли или просто от нетерпеливого раздражения, она перебила меня:

— Мисс Вульф, это не обсуждается. Кэролайн мертва. Ваш отчет ничего не изменит. Это было талантливое юное существо с блистательным будущим, но она предпочла отринуть его. Мне менее чем кому бы то ни было хотелось бы погружаться в изучение этих фактов. Я старая женщина с массой других забот… Вы, очевидно, решили, что не в полной мере отработали полученный гонорар, вот и продолжили поиски, несмотря на все трудности, с которыми это сопряжено. Уж вы меня извините, но мне это не нужно. Сам факт ее смерти успокоил меня, если можно так выразиться, навеки. И я вполне, кажется, заслужила этот покой. Я и прежде вам говорила, что вы отработали свое вознаграждение и что более знать мне ничего не требуется.

Иногда я тупею и сама это чувствую. Не каждый способен быстро соображать. Но обычно я успеваю довольно быстро прийти в себя. Обычно… А теперь?

— Мисс Патрик, я чего-то не понимаю. Разве не вы поручили своему адвокату, мистеру Гревиллу, нанять меня для продолжения расследования?

— Нет, мисс Вульф, ничего подобного я никому не поручала. И ни о каком мистере Гревилле не слышала. Моего адвоката зовут Стрит, Эдмонд Стрит. Он живет в Ньюкасле и, не считая обсуждения некоторых вопросов, связанных с опекунством, у нас не было с ним никаких переговоров со дня ее смерти.

Нечто вроде землетрясения, которого никто, кроме тебя, не заметил. Меня потряс, в буквальном смысле потряс шок, будто я воочию увидела, как разверзается под ногами земля и я теряю равновесие от накатившей на меня волны отвращения. Далее будто закачало, так что хотелось схватиться за что-нибудь, дабы не упасть. Я восстановила в памяти слова адвоката: «Мой клиент, конечно, глубоко страдает от своей потери. Полагаю, правильнее будет сказать, что они чувствуют себя в какой-то мере ответственными за случившееся… Но есть еще нечто, что ей необходимо знать…»

Ей необходимо… Ей! Мистер Гревилл— или кто бы он там ни был— точно знал, какую именно подсказку мне подбросить. Его оговорка, наверняка намеренная, направила меня по ложному следу. Я была не просто обманута, кто-то и зачем-то использовал меня. Но если не мисс Патрик, то кто же, в таком случае нанял меня? Какому черту это понадобилось? А главное, зачем?

— Мисс Вульф, вы, кажется, в некотором затруднении? Не могу ли я вам чем-то помочь?

О да, пожалуйста! Сознайтесь только, что это вы наняли меня, прочтите мой отчет и отпустите меня на все четыре стороны, чтобы я завтра же могла вернуться к работе детектива в универмаге. Какое-то безумие… Встав, я почувствовала, что колени мои подгибаются.

— Я… Мне нужно позвонить… Если вы не возражаете.

Она провела меня в кабинет. Я стояла, уставясь в стену, на которой было развешано не меньше дюжины дипломов полувековой давности, ожидая ответа лондонской телефонной справочной. Нет нужды говорить, что когда я дозвонилась, девица на том конце провода никак не могла найти в надлежащем списке адвокатскую контору «Стэнхоуп и Питерс», во всяком случае, в файлах ее лондонского компьютера такой конторы не значилось. До обидного банальная и смешная история. Мне позвонил некто, сослался на мифическую фирму, и этого для меня оказалось достаточным, чтобы выйти из дому и встретиться с ним в кафе. Я никогда не видела его офиса, никогда не говорила с его секретарем. В обмен на пару сотен фунтов я пообещала ему, при соблюдении полной секретности, продолжить расследование дела до той стадии, которую сочту окончательной. На руках у меня был всего лишь один телефонный номер, который он мне оставил. Уж и не знаю, что на свете старее этого трюка, а я вот на него купилась. Я почти физически слышала, как Фрэнк хохочет, глядя на меня.

Возвращаясь в гостиную, я остановилась в дверях. Как видно, я отсутствовала дольше, чем мне казалось. Старуха сидела, склонившись над папкой, раскрытой у нее на коленях, и последняя страница все еще подрагивала в ее руке. Лицо ее было каменным. Но ужас, обуявший душу моей несчастной бывшей клиентки, наполнял, казалось, всю комнату.

— Мисс Патрик?

Она даже не посмотрела на меня. Нужно бы хоть чем-то смягчить ее скорбь, но чем? Я подошла к ней, ибо, несмотря на ее упрямство, чувствовала, что ей хотелось узнать всю правду. К тому же в этой истории было нечто, способное хоть немного ее утешить. Например, то, что к обману Кэролайн принудило тайное соглашение с французскими богатеями, а вовсе не желание досадить своей приемной матери. И что в конце концов виной всему жажда свободы и денег, только вот ее любимая маленькая танцовщица слишком уж глубоко нырнула за тем и другим. Но все это, похоже, послужит для старой леди слабым утешением. Когда Кэролайн стало по-настоящему плохо, она ни у кого не попросила помощи, а ведь ей стоило лишь поднять телефонную трубку и позвонить женщине, которая посвятила ей чуть не двадцать лет жизни. Но, увы, приемная дочь так давно лгала мисс Патрик, что когда ей действительно стало худо, правды старушке сказать она не решилась. Я вспомнила о лаконичных открытках, заполненных лишь сообщениями о спектаклях и погоде, и вдруг, именно сейчас, они показались мне очень трогательными. В них, вопреки всему, содержалась нежная забота о душевном спокойствии старой женщины, хотя та и была особой довольно резкой и неприятной. Эта мысль впервые поразила меня. И сейчас, в растерянности и недоумении стоя перед мисс Патрик, я вдруг предположила, что она предчувствовала печальный конец этой прекрасной сказочки. Похоже, она и действительно задолго до нашей встречи звонила в студию «Херувим» и разговаривала с розовой владелицей этой второразрядной танцевальной школы. И Фрэнку она звонила задолго до нашей с ней встречи. Господи, скольких трудностей я избежала бы, если бы она с самого начала сказала мне всю правду! Впрочем, нет, едва ли это особо помогло бы мне. К тому времени история имела слишком много узелков, чтобы ее так легко было распутать. Кроме того, старуха ни в чем не была уверена. Да и сейчас не особенно хочет знать все до конца. Нет, как видно, я ошибалась. Мой отчет нимало не помог ей сбросить с души тяжкое бремя скорби. Казалось даже, что она со своей болью и не желала расстаться. Сидеть и сидеть до конца своих дней на берегу залива скорби и вины…

— Простите, мисс Патрик, но мне нужно задать вам несколько вопросов.

По ее виду было непонятно, слышит ли она меня.

— Скажите, кроме вас и Фрэнка Комфорта, кто-нибудь еще знал о том, что вы меня наняли?

Мисс Патрик отрицательно покачала головой.

— А как насчет матери Кэролайн?

— Вы, кажется, забыли, — тихо проговорила она, — что она моя дочь. Во всем, кроме имени.

Еще одна суррогатная мать, вот чем объяснялись все эти прискорбные обстоятельства. Женщины, не способные иметь того, чего им хочется больше всего в жизни, используют других, стараясь с их помощью добыть желаемое. Ну хорошо, значит, они вышли на меня не через мисс Патрик. Да и не это сейчас важно. Если полиция почти сразу же умудрилась выследить меня, значит, кто-то еще мог сделать то же самое. Кто? Что бы там ни было, но мне надо выяснить это как можно скорее. Старая леди, сидящая сейчас передо мной в тупом оцепенении, вряд ли еще раз примет меня. Но я не могла забыть о паре балетных туфелек, завернутых в тонкую бумагу и уложенных в коробку вместе со счетами. Причина и следствие.

— Прошу вас, мисс Патрик, не вставайте. Я сама выйду.

Викторианский папаша старушки глянул на меня с пианино с явным неодобрением. Родители и дети. Становится не по себе, когда думаешь о той боли, которую они причиняют друг другу.

Добираясь до станции, я основательно вымокла, здорово заляпалась грязью, зато мозг мой будто очнулся. Телефонный номер Гамильтонов все еще находился в моей записной книжке. И сейчас, как и в прошлый раз, ответил отец семейства. И сейчас, как и в прошлый раз, наш с ним разговор не стоил затраченных денег. На этот раз я назвала свое настоящее имя, но это, очевидно, не произвело на него никакого впечатления. После смерти дочери он ни с кем не контактировал, а супруги его нет в наличии, так что поговорить с ней нельзя. Что?.. Да нет, просто она сейчас живет у своей сестры, выздоравливая. Три недели назад ей сделали сложную операцию, ну, по женской части… Конечно, не мешало бы ей посоветоваться с адвокатом, но она из тех женщин, которые полагают, что надежнее держаться за мужниной спиной… Он еще что-то плел, но мне уже было ясно, что этот папаша даже не понимает, о чем я толкую. Положив трубку, я отправилась восвояси.

Добравшись до Кингс-Кросс, я воспользовалась тем, что имела — телефонным номером Гревилла. Трубку взял он сам, сказал, что ему очень приятно меня слышать, а уж когда я сообщила, что работа моя завершена, то просто замурлыкал.

— Великолепно. Так быстро сработано. Я прямо сейчас подошлю своего человечка на велосипеде. Вы звоните из дома?

— Нет, я возле метро, на станции Кинге-Кросс. И никакому вашему велосипедисту материал не отдам. Я хочу встретиться с самим клиентом.

— Ох, боюсь, что это даже не обсуждается. Как вы помните…

— Я помню. Но решение свое изменила. Если заказчики хотят ознакомиться с моим отчетом, то должны прийти и взять его у меня сами.

— Мисс Вульф, вы, кажется, чего-то недопоняли. Я должен напомнить вам, о чем мы условились при встрече. Вы ведь получаете достаточно большой гонорар.

— Не такой уж большой. И если я не услышу ответа в течение двух дней, то просто возвращу вам чек на сумму аванса.

Пауза на том конце провода явно подзатяну-лась, я будто слышала, как он шевелит своими заскорузлыми извилинами.

— Я… э-э… Я вот так сразу не смогу… э-э… вам ответить. Но должен признаться, что воспринимаю это как весьма непорядочное с вашей стороны поведение. Однако… Вы будете дома?

— Буду. А не я, так автоответчик. Он там всегда сидит.

После этого разговора я почувствовала себя гораздо лучше, хотя и понимала, что это, по сути, пиррова победа. Пока не узнаю, кто за этим стоит— лицо, известное мне, или кто-то, кого я никогда не видела прежде, — я все еще буду уязвима. И все же, кто, кроме мисс Патрик и родной матери Кэролайн, нуждался в сведениях так сильно, чтобы нанять детектива? Мистер Гревилл проговорился, сказав: «ей». Случайная ли это оговорка или намеренная попытка сбить меня с толку, но за этим «она» может скрываться и «он». И кто же этот он? Список действующих лиц у меня не так уж велик, чтобы было из чего выбирать. Реснитчатый? Да нет, едва ли… Откуда у него столько денег, чтобы нанять детектива? Один из maison[40] Бельмона? Мысль вообще-то восхитительная, весьма богатая возможностями, но наверняка ведущая в тупик. Но кому в самом деле понадобилось действовать через подставное лицо и, таясь от меня, затевать столь сложные игры? Да перестань, Ханна! Не терзай себя вопросами, на которые у тебя нет ответа. Время само найдет и подскажет ответ. Иди домой и жди звонка.

Но никто не позвонил. Ни днем, ни вечером, ни на следующий день. К вечеру второго дня мне надоело ждать. Что может быть хуже бесплодных ожиданий? Разве что иссякшее воодушевление. Возможно, я зря психую, и мой телефон как тот самый чайник, на который чем больше смотришь, тем медленнее он закипает. Вот именно, я слишком напряженно жду звонка. Что сейчас действительно нужно, так это проветриться.

Купив пакет воздушной кукурузы и бутылку кока-колы, я устроилась во втором ряду, в том самом ряду, про который моя матушка всегда говорила, что, сидя на нем, непременно испортишь глаза. Лента была воистину голливудской: у хорошо одетых и не страдающих переизбытком ума героев все идет из рук вон плохо, но в последние минуты все наилучшим образом устраивается, а растревоженный зритель заслуженно наслаждается счастливым концом. Я представила на экране Кэролайн, вот она стоит на мокрой траве у реки, вся ее поза говорит о стремлении к смерти, на заднем плане струнный оркестр тихонько наигрывает грустную мелодию, под звуки которой к девушке, не замечая дождя, бежит Бельмон. «Вы не должны делать этого! — взволнованно восклицает он. — Я не собираюсь преследовать вас, потому что… ну хорошо, лучше вам узнать всю правду. Это вообще не мой младенец. Они там перепутали пробирки со спермой. На самом деле отец вашего ребенка…» Но мое воображение отказывается изобрести продолжение, и наступает томительно долгое, замедленное съемкой, падение девушки в темную воду. При этом ни один скрипач, ни один виолончелист не отложил свой инструмент, дабы спасти утопающую. Выродки.

Выйдя из кинотеатра, я зашла в ночной магазин и последнюю пару сотен ярдов до дома проделала пешком, неся в руках большую коробку, на крышке которой было написано: «Четыре сезона». Можно подумать, что этой пиццей они хотели кормить меня целый год. Чувствовала я себя, несмотря ни на что, превосходно. Вот что значит развлечься. Подчас просто необходимо передохнуть от серой действительности. Хорошее настроение не покидало меня до самого дома.

А вот придя домой… Сколько уж времени миновало, а я до сих пор не пойму, как они справились с замком парадной двери. Исходя из собственного профессионального опыта, я, поразмыслив, поняла, что им пришлось-таки изрядно с этим повозиться. Всем сыщикам известно, что если заходить с тыла, то проще всего высадить окно туалета. Девушки, чье детство прошло в сельских домах, всю жизнь проводят в страхе нападения. А потому или затыкают в своем доме каждую щелку, через которую может проникнуть свет, или просто молятся, чтобы взломщики пришли тогда, когда никого не будет дома. Кроме того, прячут все свои ценности там, где, как им кажется, их никогда не найдут, поскольку свято уверены, что под какой-нибудь выдвижной ящик заглянуть никто не догадается. До сих пор мне везло, взломщики на мой дом не покушались. Но на этот раз удача, кажется, изменила мне. И эти черным ходом пренебрегли, вторгшись через парадный подъезд. Я оставила коробку с пиццей на пороге и вошла, — на всякий случай медленно, очень медленно. Воздух просто вонял вторжением, но все говорило за то, что сейчас здесь никого не было. Включив свет в гостиной, я первым делом отметила, что пропал телевизор и видео. Каждый домушник, в конце концов, лезет лишь за тем, за чем он лезет. Я прошла в спальню. Отчет был спрятан в кипе налоговых квитанций и страховых полисов, и он все еще находился там, в нижнем ящике моего стола. Я села на пол, взяла его на руки и прижала к груди. Ну прямо-таки Ханна с ее чудом уцелевшим младенцем. Кэт назвала бы это спасенной беременностью. Когда радость облегчения улеглась, мозг заработал опять. Я включила автоответчик. Ничего. Затем я вернулась в спальню. При близком рассмотрении стало очевидно, что к столу никто даже не прикасался. В нем, по-видимому, не могло быть ничего, что заинтересовало бы вора, так что он и времени не стал тратить на его осмотр. Так что же, это чисто случайное стечение обстоятельств? Как вы думаете?

Глава 16

Полицейские протоптались у меня все следующее утро, прихватив и часть дня. Все это время я торчала у окна, тупо глядя на поток дорожного движения. Одно можно было сказать, оттуда, из этого моря машин, никто не ответил мне взглядом. Кроме, пожалуй, кого-то незримого, кто накануне наблюдал за моей квартирой, ожидая, пока я, закрыв дверь, не выйду проветриться и не исчезну в конце улицы. Интересно, проследил ли этот некто меня от станции метро или приметил уже в электричке, когда я возвращалась от мисс Патрик? Я, правда, никого не заметила, поскольку не ожидала, что за мной может кто-то следить. А, выходит, нужно было вести себя поосторожнее. И не из-за банальных квартирных воров, а из-за того, что у меня имелось нечто такое, что могло заинтересовать противную сторону. Дождавшись слесаря, который привел в порядок мой замок, и, проводив его, я направилась в местное почтовое отделение. На полпути к почте я увидела человека, вышедшего из машины и последовавшего за мной. Когда я входила в здание, он прошел мимо. Однако, выйдя, я обнаружила его на углу рассматривающим какую-то витрину. Впрочем, это ровным счетом ничего не значило. На почте я сняла копию со своего отчета, оригинал отослав на свое имя в контору Фрэнка, а копию отправив на домашний адрес Кэт. По пути я запомнила номер машины, стоявшей все там же, и раньше чем через час вернулась домой. Увидев огонек автоответчика, я радостно подмигнула самой себе и нажала клавишу, после чего зазвучал вежливенький голосок Гревилла:

— Мисс Вульф, простите, что не сразу вам позвонил. Я советовался относительно ваших условий со своими клиентами, и они сообщили, что подумают и дадут мне знать о своем решении. Точно не скажу, когда это произойдет, но к вам просьба: приберите свой отчет куда-нибудь в безопасное место, пока мы не обсудим, как действовать дальше.

Автоответчики! Вот уж воистину великое изобретение! Но все, что вам на них наговорят, почему-то кажется лживым, — что-то не ладится у нас со всеми нашими попытками объясниться с магнитофонной лентой. Я позвонила по номеру, оставшемуся на табло. Там тоже отозвался автоответчик, попросивший оставить свое сообщение. Я положила трубку.

Вечер прошел без происшествий. Звонила Кэт, обрадовалась, что застала меня дома, и сообщила, что папе ко дню его рождения отправила от моего имени симпатичный кашемировый шарфик.

Я подумала, что с радостью отослала бы отцу и второй подарок. Поблагодарив сестрицу, я позволила себе пошутить, что, мол, она теперь играет роль моей мамочки, приглядывая за мной, как за несмышленым младенцем.

— У тебя все хорошо?

— Да уж, просто прекрасно.

— Ладно, детка, не напрягайся, я ведь просто так спросила. Ты не хочешь разделить с нами воскресный ланч? Колин в отъезде. И, если не будет дождя, мы устроим небольшой пикничок, а потом сводим детей в зоопарк.

— Звучит соблазнительно. Сто лет не была в зоопарке. Но не знаю, как будут складываться дела. Я еще позвоню тебе.

Положив трубку, я тотчас вспомнила о конверте, который наутро она достанет из своего почтового ящика. Если перезвонить сейчас, у нее возникнет масса вопросов. Лучше позвоню ей завтра. Я прошла в спальню, захватив из кухни баночку с мускатным орехом, хотелось заглушить запах вторжения, хотя он и был скорее всего воображаемым. Надо хоть немного успокоиться, чтобы переночевать в помещении, где побывал взломщик. Но выспалась я хорошо. На следующее утро, проснувшись, я поняла, что, невзирая на это происшествие, я должна обрести ледяное спокойствие, поскольку, пока Его Светлость клиент или Ее Светлость клиентка не соизволят позвонить, делать мне практически нечего. Смотри-ка, судьба не упустит случая лишний раз доказать тебе, какое ты, в сущности, ничтожество.

После завтрака прибыла почта. Поскольку мне приходится подчас отсутствовать длительное время, я сняла внутренний ящик, так что почта свободно ссыпалась на пол. Из целой кучи непотребной рекламной требухи — всяких листовок, каталогов электроосветительных приборов и предложений немедленно выиграть двести тысяч фунтов — я сразу же вытащила конверт. Судя по штемпелю, отправлен он был сутки назад из западной части Лондона. Вскрыв его, я обнаружила два сложенных двойных листа бумаги, ксерокопии каких-то бланков с датами и комментариями на французском языке. Я постаралась унять дрожь в руках. В общем — безуспешно. Записи страшно неразборчивы, хотя подчас и казалось, что из некоторых букв образуются определенные слова, но понять все равно ничего нельзя. Что это, жаргон? Какая-то специальная техническая терминология? Хорошо еще, что даты вполне читабельны. Начинаются записи в мае и заканчиваются январем… Нет, не техническая терминология. Медицинская? Врачебный отчет? Кроме дат, выделялся еще одна цифра: 130/90. Что это могло быть, кроме кровяного давления? Я присела к столу. То, что лежало передо мной, было копией медицинской карты Кэролайн Гамильтон за период ее беременности, которую кто-то прислал мне по почте из лондонского Уэст-Энда. Отчет, который, если верить Бельмону, был им уничтожен. Так что же случилось? Он что, изменил свое решение? Или это кто-то другой послал мне своего рода billet doux[41]. В таком случае — кто? Но отправитель пожелал остаться неизвестным, и мне вряд ли удастся сейчас разгадать сию тайну.

Раз болит, зови доктора. Жена доктора дала мне номер его служебного телефона. Когда я дозвонилась, секретарша сказала, что он занят. Еще бы он не был занят! Через какое-то время он перезвонил и сказал, что сумеет найти для меня время. Еще бы не сумел! Договорились, что через полтора часа он будет ждать меня в своем кабинете. Ох, как бы половчее убить время? Решила позвонить Фрэнку. Странно, я совсем не уверена, что очень уж люблю его, а все же чуть что— набираю его номер. Может ли это объяснить мои отношения с мужчинами? Кэт, похоже, придется провести пикник без меня. Что касается Фрэнка, то он вряд ли готов был выразить мне сочувствие.

— Видишь, что получается, когда ты не докладываешь доброму дяде, чем занимаешься. А теперь я смогу встретиться с тобой разве что при свете луны.

— Перестань, Фрэнк. Я ведь звонила тебе, забыл?

— Да уж, но ты, надеюсь, не станешь отрицать, что получила эту работу через меня. Так что мне причитаются комиссионные.

— Опять ты за свое! Хорошо, плачу тебе десять процентов, но и десять процентов работы тогда ложится на тебя.

— Ну что ж… Догадываюсь, что тебе нужно. В успехе, правда, не уверен. Разве что этот твой подозрительный малый уже имеет преступное прошлое.

— Пожалуйста!

— Да ладно уж, ладно. Но потребуется часов двенадцать, не меньше. Ты знаешь, как зовут этого типа? Впрочем, молчи, я и сам догадываюсь, что у тебя нет ничего, кроме номера его машины.

Когда я вышла, машина стояла все там же. Парень в фуражке торчал на углу, всматриваясь в магазинную витрину. Вновь я увидела его в метро. На станции Гудж-стрит он поднимался по эскалатору, а я шла по лестнице и, когда выбралась наверх, он исчез и на глаза мне больше не попадался. Правда, еще не закончился час «пик», так что он прекрасно мог затеряться в толпе. Я решила плюнуть и забыть о нем.

Входя в гинекологическую клинику, я вспоминала былое. Хью Гелтон… Не столько врач, сколько прежняя, не до конца угасшая привязанность. Это было довольно давно, но мне нравилось думать, что именно я подтолкнула его к выбору специальности, гинекологии. Бывший любовник… Связывало нас тогда скорее физическое влечение, нежели подлинно глубокие чувства. Уж слишком мы были молоды и слишком еще похотливы для истинной любви. Когда мы с ним сошлись, в этом не было ничего необычного. Доктора, профессионально совокупляясь с медсестрами, производят на свет выводки анатомически совершенных детей и вскоре начинают консультировать в одной из лучших учебных клиник Лондона, педагогами возвращаясь туда, где недавно были студентами. Но для меня то время всегда ассоциировалось с сексом. Вечные, не очень законные удаления в спальню, больше напоминавшую монашескую келью, где мы жались друг к другу на узкой односпальной коечке, пока прерывистый звуковой сигнал не разлучал нас. Я оставалась греть простыни, а он мчался воскрешать очередного покойника. Секс в то время был нашим образом жизни. Мы никак не могли им насытиться.

По виду его не скажешь, что он оставил это занятие. Или это его детки не дали ему выспаться? Мне было приятно встретиться с ним снова. С годами мы постепенно утратили связь, и не в том дело, что перестали поздравлять друг друга с Рождеством, выбирая самые симпатичные открытки, просто что-то угасало в наших воспоминаниях. Я все еще считала его привлекательным, но у меня было такое впечатление, что он сам об этом забыл. Кажется, он малость смутился, вспомнив незаконное прошлое в этом самом здании, где теперь проходит его официальное настоящее.

— Итак, Ханна, чем могу тебе помочь?

Я улыбнулась. Вечная игра доктора с пациентом. С каких это пор, голубь мой, мы стали играть с тобой в эти игры?

— Требуется твоя консультация, док. Хочу показать тебе кое-какие медицинские записи, касающиеся одной пациентки, в которых мне самой не разобраться.

Я вынула из сумки конверт и передала ему. Он вытащил бумаги, рассмотрел их и вернул мне.

— Тут же по-французски.

— Да уж, по-французски. Но, насколько мне помнится, ты в свое время неплохо владел им.

— Ну, сколько времени прошло…— Он снова взял бумаги и всмотрелся в записи. — Хм-м… Могу я спросить, где ты взяла их?

— Кто-то прислал по почте.

— А что ты можешь сказать о пациентке?

— Эта девушка исчезла, и меня наняли для ее поисков. Теперь, увы, ее уже нет в живых.

— Понятно.

— Она умерла через несколько дней после своего последнего визита к врачу, у нее была восьмимесячная беременность. Мне хотелось бы выяснить, могли ли существовать какие-то чисто медицинские причины для того, чтобы покончить с собой. — Я помолчала, затем продолжила:— Надеюсь, я не прошу тебя сделать нечто противозаконное?

— Да нет, — ответил он, взглянув на меня и снова уткнувшись в бумаги.

Я ожидала. На его столе красовалась фотография в рамочке— три маленькие девчушки, обнявшись, стояли на берегу какого-то водоема. Они тоже выглядели весьма привлекательными, но на отца похожи не были. А он тем временем, изучив последний лист, вернулся к началу. Я почувствовала, что ладони мои становятся липкими. Наконец он заговорил:

— Теперь я знаю, какие чувства испытывает моя секретарша, пытаясь разобрать мою писанину. Не позавидуешь. — Он покачал головой. — В том, что я смог разобрать, — а это, честно говоря, не так уж много, — я не увидел чего-то слишком уж серьезного. Хотя ее кровяное давление имело склонность все более повышаться. Как она умерла?

— Упала в Темзу. Полагают, что она почувствовала себя плохо, потеряла равновесие и упала. То, куда она упала, оказалось рекой.

— Эклампсия?[42]

— Он призадумался. — С ходу ведь и не скажешь, так ли это или тут что другое. Кровяное давление могло повыситься, но должны быть и другие симптомы. Тут имеется несколько результатов анализов мочи. Но нужно все это перевести на английский… Не пойму, правильно ли я определил наличие белка. Знаешь, ведь симптомы, которые могут предвещать эклампсию, достаточно выразительны. Большинство врачей обнаруживают это задолго до того, как наступает тяжелая стадия, предпринимая все, что может облегчить состояние пациентки, даже, при необходимости, помещая ее в больницу.

— Да, хорошо, но в этом случае медики должны были действовать активнее, а судя по последнему отчету, пациентка просто не прислушалась к их рекомендациям.

— Глупая девочка. Хм-м… Эклампсия? Ну, раз ты пришла ко мне, значит, те, что составляли заключение о смерти, ничего этого не обнаружили.

— Вот именно. Но у них не было ее медицинской карты.

— Карты медицинской не было, но зато был труп. Признаки хронической эклампсии патологоанатом наверняка обнаружил бы, хотя бы по результатам исследования утробного плода. Думаю, это зависит от того, насколько серьезно они проводили исследование.

— Вероятно, недостаточно серьезно. Она оставила посмертную записку.

— Понятно. Хотя, честно говоря, не очень. Нелепость на нелепости, ты не находишь? Могу сказать только, что если все дело было в эклампсии, то это наверняка проявилось бы. Давай посмотрим. Вроде бы все выглядит нормально. Кроме, пожалуй, крови. У нее был отрицательный резус-фактор?

— Отрицательный резус-фактор? Что это значит?

— Да, ничего страшного, в общем-то. Дело обычное. Это не такая уж редкость, процентов пятнадцать народонаселения имеет отрицательный резус-фактор. Но при определенных обстоятельствах, если у отца, к примеру, резус-фактор положительный… Тебе как, поосновательнее объяснять или изложить вкратце?

— Давай сначала попробуем вкратце.

— В основном, это может быть источником трудностей для младенца. Если плод будет иметь положительный резус-фактор, как у отца, то вырабатываемые в крови женщины антитела начнут проникать в кровь плода. В прежние дни в крайних случаях младенец мог умереть in utero[43] от erythroblastosis foetalis— прости, от анемии и сердечной недостаточности. Если ребенок рождался живым, ему грозила желтуха, и требовалось провести немедленное переливание крови, чтобы вывести антитела из его кровеносной системы. Пятьдесят лет назад, до того, как это было должным образом понято, резус-болезнь была убийцей. Но теперь смерть в таких случаях большая редкость. Здесь, в Британии, большинство женщин с отрицательным резус-фактором получают инъекцию препарата, предотвращающего появление в их крови антител. А если антитела все же появляются, то мы можем оздоровить кровь плода переливаниями его in utero после двадцати двух—двадцати трех недель беременности.

Я, честно говоря, не очень хорошо поняла эти долгие объяснения.

— А что можно сказать о Кэролайн?

— Ну, как я уже говорил, ее случай не кажется особо серьезным. Судя по всему, это было не смертельно. Молодая женщина. Если это первая беременность, то весьма вероятно, что она и вообще не вырабатывала антитела. А если и вырабатывала, то врачи постоянно наблюдали ее и могли своевременно с этим справиться. Но все это лишь умозрительные рассуждения, ты же понимаешь. Если хочешь получить более определенный ответ, дай мне немного времени, я получше изучу эти записи, сверюсь с медицинскими справочниками, и тогда…

— Еще один вопрос, Хью, Имеет ли какое-то значение, что зачатие было произведено лабораторно?

— Вообще-то нет. Правда, поскольку там соблюдается анонимность, то они могли и не знать группы крови отца…

— Но в этом случае отец не был анонимным. Она знала его.

— В самом деле? Ну, тогда, возможно, где-то здесь мы и найдем и его группу крови. Из пробирки, но не анонимно. Каково!

— Да уж.

— Могу я спросить, что это вообще за история такая? — Он улыбнулся. — Насколько я помню, ты всегда рвалась обличать социальные язвы. Как там— «Общественность имеет право знать» и все такое?.. Хотя, наверное, твое отношение к некоторым вещам могло со временем претерпеть изменения.

— Ох, и не говори! Ты же понимаешь, старость накатывается.

Он покачал головой.

— Считай, что я этого не слышал.

Я всегда ценила его чувство юмора. Это весьма привлекало меня в нем. Как и прикосновение его горячего тела в холодные предрассветные часы. Бывший любовник улыбнулся мне через стол той самой кривоватой улыбкой, которую я неоднократно с нежностью вспоминала. Годы прошли с тех пор, как мы расстались, но я лелеяла фантастическую мысль, что не все еще между нами кончено, и когда-нибудь мы еще сумеем улучить момент для эротических забав, достаточно будет одному из нас просто прилечь на кушетку. Но сексуальные воспоминания странно воздействуют на психику и, как это нередко бывает, в предвкушении часто и заключается самое большое наслаждение. Когда мы любили друг друга, нам было не более двадцати двух лет. Никогда потом я не чувствовала себя такой неуязвимой и защищенной, как тогда с ним, и никогда, увы, больше не была так неотразима. Но лирический момент, накативший на меня, прошел. Не знаю даже, заметил ли он это или нет. Он сидел, склонившись над бумагами и продолжая изучать их.

— Должен огорчить тебя, Ханна, но у меня жесткий график, и через десять минут я должен буду читать лекцию второкурсникам.

Он встал, чтобы проводить меня до дверей. Я протянула руку к бумагам, но Хью отодвинул их.

— Оставь пока мне. Сегодня попозже я буду на Хаммерсмит. Там есть консультант, он пару лет проработал в Париже, да и жена у него француженка. Посоветуюсь с ним, посмотрю, что он скажет. Может, ему, с помощью жены, удастся больше вытянуть из этих бумажек.

Выйдя на улицу, я вспомнила название паба, в котором частенько сиживал Фрэнк. Его, правда, там не было, но и времени-то всего четверть двенадцатого. У стойки бара сидел молодой человек в форменном пиджаке врача-стажера, неспешно потягивая пивко и небрежно покуривая сигарету. Все трудности его были впереди, вечером и ближе к ночи. Бедные труженики! Не удивительно, что медсестрички так заботливо опекают их. Я заказала «Кровавую Мэри» и бутерброд с сыром. Легкий, так сказать, завтрак. Фрэнк мог бы гордиться мной. Еще бы— водка в одиннадцать часов утра! Недавно он радостно сообщил мне, что новые лицензионные законы дают частному детективу Британии кое-какие права и возможности. В былые дни, когда вы что-нибудь обсуждали, то шли в кафе и сидели там над чашкой остывшего чая и окаменевшим пирожным. Я отпила глоток коктейля. Слишком много вустерширского соуса и не хватает лимона. Надо оставить это пойло для Фрэнка, он таких мелочей просто не замечает.

Он позвонил примерно через час. Наступало время ланча, и в пабе уже было довольно много народу, так что я с трудом пробилась к телефону. Барменша просила меня не занимать его надолго.

— Знаешь, Фрэнк, иногда мне кажется, что ты лишь плод моего воображения.

— Послушай, я не успеваю прийти. Мне оказали кое-какие услуги, но если не появиться там, где назначено, другого шанса у меня может и не оказаться. Так что давай ограничимся телефонным разговором. Скажи мне хотя бы вкратце, что там у тебя выяснилось?

Так я и сделала. Вкратце. Он меня внимательно выслушал, немного помолчал и спросил:

— И где этот отчет теперь?

— Оригинал я послала тебе, а копию — Кэт.

— Хорошо. А медицинская карта?

— Копия у меня, копия у Хью.

— Ты думаешь, он там нароет что-нибудь?

— Не знаю. Может, что и нароет. Но вряд ли, конечно, ответит на вопрос, кто и почему послал мне эти бумаги.

— Не сам ли Бельмон выискивает способ убедить тебя, что он со своей стороны выполнил условия сделки? Вот и послал эту пару страниц, которые доказывают его заботу о беременной и хорошее отношение к ней. Тем более что это ничем ему не повредит.

— Так чего ж было не отдать мне их сразу? Зачем все эти сложности с пересылкой по почте через три дня после моего отъезда в Лондон?

— Может, он просто долго думал? А когда ты уехала, огорчился, решив, что не все до конца объяснил, вот и послал вдогонку дополнительные материалы.

— Да, но почему анонимно? И потом, это все же не объясняет, кто мой клиент. И кто два дня назад забрался в мой дом.

— Да-а… Ну, здесь тебе надо просто определиться, что это было — ограбление с большой буквы или ограбление с маленькой… То есть не совпадение ли это?

— В каком смысле?

— В том смысле, что ты вечно все усложняешь, даже в тех случаях, на которые другой и плюнуть-то поленился бы. Я иной раз просто плачу, глядя на то, как ты колотишься зазря о кирпичные стенки. Вспомни хотя бы то дело с поляками.

— Знаешь, Фрэнк, я уже вся промокла от твоих слез. Ну ладно, давай о деле. Я все еще думаю, что та машина могла принадлежать его жене.

— Еще бы! Такая же длинная, как «сьерра», и такая же широкая, как «ситроен». Сколько уж раз я твердил тебе, основывайся только на фактах. У меня уж язык отсох, а ты все свое… Исходить надо исключительно из того, что твой клиент пожелал остаться неизвестным. Почему? Очевидно, потому, что он (или она) чувствуют себя плохо из-за того, что он (или она) сделали (или не сделали) то, что хотели сделать. Я говорил тебе, куда бы пошел. К родной матери. К женщине, парализованной виной и горем после пятнадцати лет пренебрежения собственным ребенком. Не исключено, что она, доведенная до отчаяния, захотела выяснить, что же случилось с ее дочерью. Чего же еще ты хочешь от меня услышать?

— Фрэнк, окажи любезность. Не внушай мне версий, навеянных тебе, грешному, статейками желтой прессы.

— Кстати, и в желтой прессе, моя милая леди, попадаются иногда исключительно правдивые истории.

— И все же я утверждаю, что это не она. Она лежала в больнице.

— Не доказано. Ты же ее там не видела. Послушай, я и не говорю, что это обязательно она. Я просто расставляю акценты. Твой анонимный клиент, к слову сказать, может вообще не иметь никакого отношения к присылке медкарты.

— Или к взлому моей квартиры?

— Да что эти взломщики у тебя взяли? Телевизор и видео. А что они оставили? Твой отчет.

— Послушай, Фрэнк, если ты еще об этом не слышал, то я тебе скажу. Сейчас изобрели такую штуковину, как фильмокопирование, — сказала я, сама удивившись тому, что это впервые пришло мне в голову.

— Знаешь, Ханна, поучи свою бабушку, с какой стороны яйцо колупать. Фильмокопирование — одна из моих любимейших игрушек. Но если Гревилл уже имеет отчет, почему он до сих пор тебе не позвонил?

— Так что же я? Все сейчас брошу и буду ломать себе голову над тем, почему он до сих пор не звонит?

Хоть я и хотела сказать это порезче, но получилось слабо.

— Хм-м… А как насчет того малого с машиной? Ты уверена, что тебе это не показалось?

— Нет, конечно, ни в чем я не уверена. И там, в метро, это мог быть совсем другой человек, просто похож, но кто знает, вдруг их там целая армия. — Я окинула взглядом помещение паба. Здесь никого подозрительного вроде не видно. — Господи, Фрэнк, разве ты всегда точно знаешь, есть за тобой хвост или нет?

— Да, всегда! Потому-то на дверной табличке моей конторы накарябано мое имя, а не твое. Не говоря уже обо всем прочем. Слушай, хочешь, дам совет? Ты просто покрепче стой на своем и жди, а господин Случай сам все положит тебе в руки.

— Прекрасно. Ну, Фрэнк, премного благодарна за бесплатный совет.

— Постой. Я еще не договорил. У тебя дома включен автоответчик?

— Да.

— Так вот, держись-ка подальше от дома. Потрать немного времени и денег и купи себе все необходимое. Ну, что там?.. Зубную щетку, ночную рубашку. Заодно, шастая по магазинам, может, и заприметишь кого, хвост, я имею в виду. Потом оторвись от них— магазин в таких делах просто чудо — и устройся где-нибудь на ночь, на две. Оттуда ты, в случае чего, и телефон свой можешь проверить.

— В случае чего?

— Да в случае того, допустим, что совпадение окажется вовсе не совпадением. И вот еще что. Ты все еще не оставила надежды разорить меня, назаказав там кучу всякой дорогой и пошлой еды, дабы потешить свой неуемный желудок?

— Нет, Фрэнк. Спасибо. Отложим твое разорение на другой раз.

— Отлично. Мне нужно будет кое-что обмозговать, а потом я свяжусь с тобой. Скажи мне номер, по которому я смогу найти тебя… Ох да! Ханна! Чуть не забыл!

— Что такое, Фрэнк?

— Надеюсь, ты помнишь про десять процентов?

Я решила прислушаться к мнению специалиста. А пускай они, в самом деле, полазают теперь за мной по магазинам, если им делать больше нечего. А избавиться от хвоста — дело нехитрое. Если бы это не было связано с работой, то от прогулки вдоль прилавков я получила бы гораздо больше удовольствия, ведь надо же иногда и порадовать себя, разглядывая и перебирая разные корсеты и фантастической красоты бюстгальтеры. Девушка, соседка по примерочной, на моих глазах истратила на все эти штучки-дрючки сто, если не сто двадцать фунтов. Наверняка у нее есть малый, которому она сегодня же вечером намерена все это продемонстрировать. После третьего магазина я уже точно знала, что оторвалась. Я одна. Если и были хвосты, то они потерялись. Иной, может, и до сих пор сидит возле одной из примерочных. Ой, спасибо тебе, Фрэнк! Потом я мысленно перебрала всех, у кого смогла бы переночевать. Выбор-то, в сущности, небогат.

Даже совсем, можно сказать, нет выбора. Все упиралось в Кэт. Когда я возникла у нее на пороге, там как раз происходило чаепитие. Шесть мамочек и целый взвод ребятишек, которых, казалось, валандается тут по всему дому штук двадцать шесть, если не двадцать семь. Да и кто их считал! У меня просто в глазах зарябило. Кухня была изгваздана апельсиновым соком и следами шоколадных чипсов, которыми детки обстреливали друг друга. Причем Бенджамин был главным артиллеристом, в то время как Эми не то подавала снаряды, не то реквизировала их. А какой-то кучерявый малец, обделенный боезапасом, пытался наехать на всех сразу огромным заводным трактором. Кэт сидела и прихлебывала свой чай, взирая на арену боя с изумительным спокойствием. Если что ее и вывело из равновесия, так это мое появление. Но на то она и Кэт, чтобы не подавать виду. Она просто усадила меня на свободный стул и налила чашку чая, шепнув между делом, что все они скоро уйдут.

Все они скоро ушли. Причем Эми удалилась с ними, повесив на плечо сумочку со спальными принадлежностями и на прощание послав нам — маме и тете— множество воздушных поцелуев. Вернувшись в кухню, Кэт вытащила из буфета бутылку джина, пару рюмок и налила нам по порции, добавив туда тоника.

Но тут Бенджамин, возясь у моих ног, поднял страшный шум. Господи, чего оно хочет, это невинное дитя? Он тыкался мне в колени и теребил за юбку, сопровождая все это дикими, непереводимыми ни на один язык требованиями. Кэт, выглянув из-за дверцы холодильника, в котором она что-то искала, меланхолично проговорила:

— Да ты возьми его на руки. Иначе он не заткнется.

Я наклонилась, взяла племянника и посадила его на колени. Вопли и непонятные высказывания прекратились. Зато он тотчас встал на ноги и принялся топотать ими по моим бедрам, будто по крутящемуся барабану. Щеки его были красны, как помидорчики, подбородок безмятежен, как у Будды, а пахло от него скисшим молоком и детской присыпкой, Я даже не поняла, приятно это мне или противно. Сначала он потыкал липким пальчиком мне в глаз, а потом одним движением соскользнул вниз и ловко оседлал мое колено. Придерживая его, дабы он не свалился, я размышляла обо всех тех женщинах, которые так и не заимели младенцев. Словом, я думала о тех обиженных судьбой, что завидовали всякой простолюдинке и беднячке, у которой этого добра не переводится.

Неужели бездетные так сильно страдают именно из-за отсутствия этого запаха скисшего молока и младенческой плоти, припудренной детской присыпкой?

Кэт поставила передо мной стакан с выпивкой, а малышу ловко сунула бутылочку с молочной смесью. Он схватил ее и принялся сосать, сразу впав в блаженное состояние. Ох, не взрослей, племянничек! Там, снаружи, холодно и темно, и там, снаружи, нет этой соски, которая здесь всегда к твоим услугам. Я отхлебнула джина. Оказалось покрепче, чем я думала. Но что бы там ни было, а пить мне сейчас не стоит.

— Ну, и что случилось, Ханна, что ты оказала мне такую честь?

— О, я просто шла мимо и зашла.

— Просто шла мимо?

— Да. А куда это отправилась Эми?

— К Полли. Она останется у них на ночь.

— Прекрасно. Да, кстати, спасибо, что послала папе подарок от меня. Я оставлю тебе чек. Как он ему понравился?

— Ну, позвони ему сама и спроси. — Она права, я до сих пор ему не позвонила. Надо будет написать, что ли. — Ладно, Ханна, а теперь попробуем с начала. Итак, что случилось?

— Ничего.

— Прекрасно. Ты пришла добровольно, без всякой цели, просто попить чайку. И вот сидишь здесь среди дюжины ребятишек, их мамочек и нянюшек, и говоришь, что ничего не случилось?

И правда, смешно. Я не смогла удержаться от улыбки.

— Собиралась позвонить тебе, но хорошо, что сама оказалась рядом.

— Да, интересно…

— Знаешь, я кое-что отправила тебе по почте. Большой коричневый конверт. Если ты еще не получила его, он придет завтра утром.

— Ну и? Ты сейчас заговоришь, или я должна ждать до завтрашнего утра?

Я покачала головой.

— Конверт адресован мне, и ты его лучше не вскрывай. Это связано с работой. Просто мне нужно кое-что для сохранности припрятать.

Кэт нахмурилась.

— Могу я спросить, от кого?

— Извини, но большего сказать не могу.

— Ладно, не говори. Я запихну твой конверт в ящик с грязным бельем, под все эти слюнявчики, салфетки и полотенца. Этого будет достаточно для его сохранности?

— Думаю, да. Большое спасибо.

Блаженная сытость привела Бенджамина, сидевшего у меня на коленях, в дремотное состояние, и хотя глазки его все еще были открыты, но сознание уже заторможено. Зимние сумерки за окнами медленно, но неуклонно переходили в темноту. День вскоре заметно увеличится, а там, глядишь, и лето настанет. Люди начнут выбираться в сады и палисадники и посиживать там, отдаваясь приятному покою.

Я представила себе Колина с кружкой пива в одной руке и порцией барбекю в другой, пока Кэт наполняет горячей водой детскую ванночку. Мне припомнились наши девчоночьи игры в дочки-матери. Существуют и худшие способы провести лето.

— Послушай, Ханна, я хочу спросить тебя кое о чем.

Ну да, конечно, без этого никак не обойтись. Это нужно было предвидеть. Возникло то легкое напряжение, которое возникает иногда между сестрами перед тем, как штормовые облака рассеются.

— Спроси, Кэтти, спроси.

— Что тебя понесло во Францию? И что ты там делала?

— Во Франции-то? Да ничего особенного.

— Но это связано с работой? С этой твоей балериной, да?

— Да.

— И как? Ты разыскала папашу?

— Ну… Вроде того.

— Ох, перестань, Ханна! Я, конечно, со своим куцым воображением, ограниченным рамками семейной жизни, каких-то вещей могу не понимать, хотя бы того, к примеру, почему ты считаешь, что детей лучше не заводить, но все же не стоит обращаться со мной как с умственно отсталым существом. Ты приходишь без предупреждения, полчаса сидишь, почти ничего не говоря, затем просишь спрятать нечто, о содержании чего мне лучше не знать, и мне, честно говоря, все это немного обидно. Если ты не доверяешь мне своих тайн, почему бы тебе не хранить их у Фрэнка?

Характер Кэт редкое и удивительное явление, сдобренное теперь взрослым юморком, если не сказать— ехидством, но все еще пленяющее своей детской непосредственностью. Я прикрыла глаза.

— Не беспокойся, Кэт, ему я тоже послала конвертик. И не сердись, я помалкиваю не оттого, что пренебрегаю твоим мнением, вовсе нет. Просто это долгая история. И я все еще не уверена, что до конца разобралась с ней.

— Прекрасно, — сказала она, но больше ничего не добавила.

— Теперь мне известно, кто отец ребенка. Но чего я все еще не знаю, так это почему младенца Кэролайн обрекли на гибель. У меня на руках оказались кое-какие медицинские записи. Я надеюсь, что с их помощью удастся что-то прояснить.

Она кивнула.

— И что, в этом конверте и находятся эти записи?

Нет, не по силам мне, в самом деле, пускаться сейчас в объяснения.

— Да, считай, что так. Ну и еще кое-что.

— Но ты предпочитаешь, чтобы я всего этого не читала?

— Да.

— И все дело только в твоей работе?

— Что ты хочешь сказать?

— Я хочу сказать, что ты выглядишь взволнованной, что-то тебя тревожит. Я это сразу почувствовала, как только ты позвонила мне, вернувшись из Франции. Мне показалось, там у тебя еще что-то было, не только работа.

— Да что там могло быть?

Она колебалась. Затем все же решила высказаться до конца.

— Я бы не удивилась, если бы оказалось, что тут замешан мужчина.

Наступил мой черед обижаться и возмущаться.

— Господи, Кэт! Стоит мне ненадолго отлучиться, как ты сразу же воображаешь себе, что здесь любовная история.

— Нет, — тихо ответила она. — Ничего я не воображаю. Я просто как-то чувствую это.

Я встряхнула головой.

— Честно говоря, кое-что было, но совершенно ничего серьезного. Знаешь, Кэт, я страшно устала и потому все время раздражаюсь. Не принимай это на свой счет, хорошо?

Она кивнула. Я посмотрела на Бенджамина. Вот о ком надо поговорить. Я собралась было перевести разговор на другую тему, но она сделала это за меня. Отчасти потому, что и детская тема не вызывала у меня особой приязни.

— Знаешь, Ханна, Колин считает, что ты боишься мужчин.

Еще этот Колин! Тоже мне Мистер Психоаналитик. Ох, близкие вы мои и родные, дайте же мне передышку!

— Ты хочешь сказать, что он считает меня лесбиянкой?

На этот раз она рассмеялась.

— Ох, сестричка, что ж ты его за такого идиота держишь!

— Да нет, — грустно произнесла я. — Ни за кого я его не держу. Просто мне интересно, что он еще думает?

— Ну, что он думает… Что ты любила Джошуа больше, чем хотела признать, и что ты своей работой отгораживаешься от любой возможности наладить личную жизнь.

— Поня-атно. Да-а… Ну а что ты думаешь? Она помолчала, будто подыскивая слова.

— Уфф… Ну, я полагаю, что он и вправду не так уж глуп и кое в чем, вероятно, прав.

Великолепно. Но если ты не доверяешь своей родной сестре, то кому же вообще остается доверять? Впрочем, кто, кроме сестры, скажет тебе правду? Мы какое-то время посидели молча, потом она спросила:

— У тебя, кажется, какие-то трудности?

— Не знаю… Возможно, так оно и есть.

— Могу ли я чем-то помочь?

Я подумала, что стоит, пожалуй, попросить о помощи.

— Да, Кэт, — можешь. Мне нужно где-то переночевать.

С минуту она смотрела на меня, и мне показалось, что в глазах ее промелькнул страх. Еще бы! Раз дошло до того, что человек опасается ночевать у себя дома… Но она сразу овладела собой.

— Конечно, Ханна. О чем тут говорить? Гостевая комната всегда в твоем распоряжении.

Она встала и повернулась к раковине, возможно, лишь затем, чтобы я не заметила, как ее страх постепенно преображается в гнев.

— Это даже хорошо, потому что Колин через пару часов заявится, а мне еще нужно сходить в магазин, купить кое-что на ужин, и это просто счастье, что не надо будет тащить с собой Бенджамина.

Малыш все еще пребывал в промежуточном состоянии, сонно помаргивая глазками и все еще почмокивая, воображая, видно, что сосет божественную материнскую грудь.

Занятно, что люди, вырастая, частенько пьют на ночь молоко, зная по опыту, что оно помогает им заснуть, но с материнской грудью это никак не связывают.

— Конечно. Я посижу с ним сколько нужно. Знаешь, Кэт, а давай-ка я поработаю у вас сегодня приходящей нянькой. Вы с Колином развеетесь, сходите куда-нибудь. У вас ведь почти нет такой возможности. Посмотрите кинцо какое, где-нибудь поужинаете и все такое прочее в этом духе…— Было заметно, что мое предложение пришлось ей по вкусу, а потому я продолжила: — В самом деле! Что я, не сумею сменить подгузник и подогреть ему бутылочку молока?

— Да, но если он проснется раньше?..

— Ну, покачаю его, спою ему песенку. Он у меня заснет как миленький. Ведь по ночам он у тебя не буянит?