Исраэль Левин
Ложный след. Шпионская сага. Книга 2
Глава 1
Тель-Авив
Явочная квартира Моссада
25 января 2005 г., 20:30
Рафи с нетерпением ожидал прибытия своего нового сотрудника с докладом о выполненном в Санкт-Петербурге задании. Само это задание стало проверкой готовности Марины к серьезной работе, и теперь ему важно было оценить все плюсы и минусы ее миссии до встречи с ней. Сотрудник прибыл, кратко охарактеризовал обстановку в Питере и отметил несколько наиболее интересных моментов с точки зрения работы спецслужб. Рафи усадил его за стол, а сам вышел в другую комнату. Ему нужно было оценить ситуацию и решить, что делать: он готовился к разговору с Мариной. Более двух лет назад он на свой страх и риск решил привлечь для активной работы в Моссаде Марину, женщину, без которой супер-агент Леонид Гардин не соглашался работать. А приказать ему никто не мог, даже Рафи. В принципе родилась очень красивая комбинация «семейных агентов» с неоспоримым лидерством Леонида. И вот сейчас настала минута, когда требовалось до последней точки проверить, как Марина работала, выслушать ее отчет о прошедшей на берегах Невы баталии, обсудить, если потребуется, возникшие сомнения и трудности. И наконец, самое главное: Рафи предстояло дать ответ самому себе – правильное ли решение он принял относительно Марины?На свое первое задание Марина отправилась в Россию для участия в совместной операции Моссада и ЦРУ. Ей поручили разработку заведующего лабораторией аномалий электромагнитных полей Санкт-Петербургского института физики, профессора Страхова. Дело в том, что во время наркодопроса, примененного к одному из ведущих сотрудников лаборатории Вышеву, в Моссаде узнали, что институт выполнял задание для Забайкальского военного округа. Что за аппарат был изготовлен для военных, Вышев не знал, но сразу понял, что необычная и абсолютно секретная работа велась в рамках поиска новой технологии торсионных полей, разработанной в институте. После анализа ситуации, проведенного специалистами Моссада и ЦРУ, стало ясно: у россиян появилось новое стратегическое оружие. Вот тогда-то и решили взять в разработку профессора Павла Страхова, руководившего проектом.Марина сумела сблизиться с профессором и раздобыла необходимую информацию, после чего ее вместе с Леонидом послали в Забайкалье, в дивизию специального назначения. Задание выполнял Леонид, но Марина жила там вместе с ним, и сам факт ее присутствия, хотя и в пассивной форме, тоже можно было считать победой. Потом в Москве Леонид полгода играл роль бизнесмена, и все это время они провели вместе. За прошедшие полтора года все задания Марина и Леонид выполнили на «отлично». И вот теперь решено было поручить ей абсолютно самостоятельную работу: с одной стороны, это очередное испытание, с другой – задание, требующее полной отдачи, как моральной, так и физической.Пока все складывалось достаточно удачно. Леонид ближайшие месяцы проведет в Москве: ему придется искать вход в лабораторию, где создали «электронную куклу», настоящее чудо связи и электронной войны. Похоже, наступило самое подходящее время дать девочке возможность проявить себя на очень ответственном задании в незнакомой стране. Россия для нее фактически дом родной, а вот Штаты – уже из другой оперы. Но аналитики сошлись во мнении: из Марины может получиться отличный агент, что станет совершенно очевидным после выполнения американского задания, ведь по всем меркам задачу перед нею ставят опасную и сложную.Пролетели уже два года после официального выхода Рафи на пенсию и почти столько же – с того дня, как он, оставив пост руководителя Моссада, поддался на уговоры адмирала Кея продолжить службу. Однако более благородную причину для получения согласия сотрудничать с ЦРУ придумать было сложно. И вот почти третий год он вылавливал агентов «Гальбы», проникших практически во все эшелоны власти и спецслужбы цивилизованного мира. Этот орден ярко выраженной нацистской ориентации не брезговал ничем, а цель его – господство над миром на основе разделения рас и террора. Изучив обширные материалы ЦРУ и ФБР на данную тему и поняв идеологию, методики работы и способы вербовки членов ордена, Рафи начал последовательно выявлять его представителей одного за другим. Конечно, Тайная Служба Хранителей предоставила в его распоряжение все, что знала о зловещей организации, и это были самые ценные сведения, собранные на протяжении веков. Все успехи и победы Рафи оставались глубоко засекреченными, ведь если бы руководство ордена узнало или догадалось о том, кто стоит за провалами его операций, то бывшего главу Моссада убрали бы немедленно. Уничтожать противников спецы «Гальбы» умели, поэтому все, кто вставал на их пути, погибали в автокатастрофах, кончали жизнь самоубийством или надолго попадали в тюрьму. Пока в «Гальбе» не догадывались, что кто-то очень сильный и прозорливый идет за ними след в след.Рафи еще раз бегло просмотрел бумаги, затем аккуратно сложил их и спрятал в папку. Некоторая нервозность, которую он почувствовал еще утром, улетучилась без следа. Его мысли вернулись в 2003-й год, когда все оказалось намного сложнее, чем планировалось. Тогда, во время наркодопроса, примененного к сотруднику Санкт-Петербургского НИИ Валентину Вышеву, обнаружилась информация о проекте, который возглавлял академик Павел Страхов, или Паша Бесполезный, как его звали в институте. Прозвище он получил за полнейшее равнодушие к любым проблемам, не относящимся к работе. Обращаться к нему действительно не имело смысла – чужие дела его не интересовали ни в малейшей степени, но ученым он был настоящим. Именно такие люди двигают науку.В своих работах Страхов доказал, что обработанный торсионным полем металл становится особо твердым, превосходя даже алмаз. Саму же теорию торсионных полей, как и физического вакуума, также разработал в лаборатории Страхова профессор Шляпов, ученик знаменитого Ландау. Но Шляпов тяготел к теории, поэтому вся практическая часть работы легла на плечи профессора Страхова и его сотрудников. Вначале в лаборатории создали машину «Крот», способную доставлять заряд, взрывчатку и любое оружие к точке назначения, но под землей. Особо твердая сталь благодаря обработке торсионным полем проходила сквозь землю, как нож сквозь масло. И это еще не все. Оказалось, что если тем же полем обработать медь, то она приобретает особые электропроводные свойства: электрический заряд проходит по медной проволоке почти без потери энергии и практически мгновенно. Из обработанной торсионкой меди изготавливают электрокабель для «Крота». А поскольку такие материалы почти не теряют энергии, «Крот» работает от обычного аккумулятора. Страхов также выдвинул еще одно предложение, да такое, что сведущие люди разом смекнули: его реализация гарантирует Нобелевку. Речь шла о строительстве небоскребов, где проблема лифтов, точнее, многотонных кабелей управления ими, остается одним из наиболее серьезных сдерживающих факторов их широкого строительства. А что, если обработать кабель торсионным полем, получив легкую и вполне подъемную систему автоматики? К началу 2003-го уже изготовили опытные экземпляры, но подробностей Вышев не знал. Впрочем, вскоре удалось установить, что после успешных испытаний новое оружие поступило в отдельную 12-ю дивизию специального назначения в Белогорске, городке неподалеку от границы с Китаем. Теперь требовалось узнать как можно больше подробностей, поскольку «Крот» – стратегическое оружие, дающее российским военным колоссальное преимущество перед любым недругом.Первую часть задания выполнил Леон. Подготовить и провести наркодопрос Валентина Вышева он сумел, но продолжать работать в институте, естественно, не мог, поскольку его все знали. Значит, требовался ввод нового оперативника. Но внедрить еще одного сотрудника в штат института, не вызывая подозрений у охраны, не представлялось возможным. И тогда решили разработать профессора на бытовом уровне, благо условия позволяли. Двумя годами раньше Страхов овдовел, жил один и в последние месяцы подыскивал помощницу по хозяйству, правда, ни на одной кандидатуре пока еще не остановился. Подходящая ситуация для начала работы нового оперативника. Им и стала Марина.Ей поручили разработать профессора Страхова, причем именно на личном уровне. Рафи уведомил Леона, что агент проходит последние этапы подготовки перед заданием и в скором времени будет переброшен в Санкт-Петербург. На Леона же возлагалась ответственность за всю операцию, за безопасность команды и обеспечение возвращения всех агентов домой.
Глава 2
Тель-Авив
Явочная квартира Моссада
27 января 2005 г., 20:00
Марина сидела, почти утонув в огромном кресле Рафи, и обдумывала предстоящий разговор с ним. Они не виделись больше двух долгих лет, да и раньше их общение сводилось только к отчетам о ее делах. Наверняка теперь он начнет расспрашивать ее о деталях питерского задания. Тогда, закончив работу со Страховым, она буквально через пару недель оказалась вместе с Леонидом в Белогорске. Ей даже не пришлось выезжать из России. В гарнизонном городке они провели четыре счастливых месяца. До сих пор им еще не доводилось побыть вдвоем хотя бы несколько недель подряд. А сейчас Леон был рядом, они жили как обычные семейные люди! В Белогорске Леонида отправили на задание, с которого из восьми человек вернулись двое, и именно из-за этого непонятного возвращения у Леона начались проблемы. Его заподозрили в измене и уволили из армии.Из гарнизона они отправились в Москву, где более или менее нормально прожили еще полгода, хотя Леон мотался по стране, пытаясь закупить то новые технологии, то патенты. Какие – Марина не знала. С самого начала они условились: чем меньше говорим о работе, тем лучше. И она всегда соблюдала этот договор, хотя ей очень хотелось знать, чем занят ее любимый.Марина потянулась в кресле. Мысли крутились в голове сами собой: «Когда Леон привел меня в школу Моссада по просьбе Рафи, мой куратор Йоси с первого дня постоянно твердил, что я должна успеть безупречно подготовиться к третьему этапу учебы – самостоятельному контрольному заданию. Причем кроме Йоси об этом задании никому знать не положено. Даже Леону. Ну, это понятно. Я таких разговоров не боялась, соглашалась, зная, что Леон так или иначе все узнает, почувствует, поймет и найдет способ помочь мне, даже если я и не узнаю об этом ничего. Ведь он постоянно помогал мне во время учебы…Сначала я мечтала о том, как блестяще справлюсь со своим первым заданием и как изумится Леон. Ведь он привык видеть во мне женщину-ребенка, дорогое и близкое существо, а не взрослую, не зависящую от него женщину. А тут пришло время проявить себя самостоятельным человеком, профессионально равным ему. Интересно, что делать-то придется? Ни одного объяснения о моей будущей роли ни от Йоси, ни от Рафи я не получила, хотя и догадывалась. А потом уже было не до выяснений. Столько всего произошло… Не стало отца. И все вокруг, точнее, во мне, сразу как-то изменилось. Я почувствовала свое сиротство, хотя по-настоящему осознала не сразу. Да и как я могла тогда смириться с мыслью о том, что теперь мне придется жить без отцовской любви и защиты, что на всей земле для меня останется только Леон? Это было особенно страшно. Я понимала, что если с ним что-нибудь случится – мне не жить. Причем, как говорится, в «медицинском смысле», то есть мое физическое существование прекратится одновременно с ним, и неважно, погибнет он или разлюбит меня. Все равно без него жизнь потеряет смысл.Выходит, я, во-первых, должна жить самостоятельно. Во-вторых, придется учиться нести ответственность за все свои поступки и решения. Это не «маленький бунт», который я устроила отцу в знак протеста против его бесконечных отъездов – нанялась работать официанткой в кафе. Его тогда чуть удар не хватил! Он ведь тоже воспринимал меня как маленькую принцессу, для которой главная проблема – в какой цвет покрасить волосы. Теперь все по-другому. Леон рядом, но у него своя работа, своя жизнь, куда мне нет доступа, причем для моей же безопасности, как он объяснил. И совсем скоро я поняла, что и у меня своя жизнь, где Леона рядом нет. Я не стала меньше любить его, но как-то перестроилась в душе. Моя первая, почти детская влюбленность в него и безоговорочная вера в его лидерство и непоколебимый авторитет стали более «умными», что ли… И потом, он – мужчина, а значит, другой. Всего ему не объяснишь. Ведь они нас, женщин, не понимают. Кстати, Леон почти и не заметил этих моих «дамских» переживаний. Оно и к лучшему. Ну что ж, пора разом повзрослеть. Вот это и есть, по большому счету, мое первое самостоятельное контрольное задание.Конечно, я удивилась, когда позвонил Йоси и вместо занятий пригласил меня в кафе. Поначалу было не очень привычно, что все наиболее важные и секретные разговоры со мной он вел не в своем кабинете, а в городе. В кафе, парках, ресторанах… Потом я перестала обращать внимание на такие мелочи, но тогда, в первый раз, растерялась и насторожилась: что-то будет…И действительно: как только мы уселись за столик полупустого кафе, Йоси объявил, что хочет обсудить мое контрольное задание. Меня бросило в жар, в горле застрял ком, даже низ живота заныл.– Сначала я рассказываю тебе все, что считаю нужным, а ты меня не перебиваешь, не падаешь в обморок, не делаешь испуганных глаз, а продолжаешь улыбаться и есть мороженое. Это тоже часть тренинга, поняла?Я часто закивала: поняла.– Значит, так. В России ты давно не была… поедешь, посмотришь, как она теперь поживает и выглядит.Йоси улыбнулся, а я почувствовала, что мне хочется сжаться и закрыть глаза. Россия! Я ведь там теперь совсем чужая! Руки похолодели, ноги словно вросли в землю так, словно мне придется просидеть в этом кафе остаток жизни. Да уж, ничего не скажешь – беззаботно улыбаться стало гораздо сложнее, Йоси не зря предупреждал. Все-таки сложно воспринимать такие неожиданные новости легко и равнодушно.– Там проходит одна наша очень сложная операция. Оперативник не может самостоятельно справиться с заданием. Есть человек, до которого ему не добраться. А тот – ключевая фигура, его необходимо приручить, обработать до полного доверия. Чтобы бежал к тебе советоваться по любому поводу. Понятно?– Почти.– Ну, это уже хорошо. Ты получишь все инструкции и дополнительный тренинг в школе. С завтрашнего дня тебе поменяют программу подготовки. Главное, чтобы ты поняла: любыми средствами нужно привязать его к себе.– Совсем любыми?– Совсем.– И никто не узнает?– Никто.– А Леон?– Это зависит от тебя.– Как это?– Дело в том, что этот оперативник и есть Леон. Он ничего не узнает о твоем участии до самого конца операции. Будешь работать одна, но потом он вывезет тебя из страны. И запомни: ты нам нужна только как пара Леона. Пока самостоятельного значения ты не имеешь. Поэтому свою связь с ним ты обязана сохранить. Понятно? Отвечай, ты все поняла? И улыбайся!– Да.– Что – да?– Не кричи! Понятно.– Мариш, что ты! Я же шепотом с тобой разговариваю.– Нет, ты орешь на весь свет. У меня от твоего крика в ушах звенит!– У тебя в ушах звенит от того, что ты сейчас позеленела, как лягушка, и собираешься хлопнуться в обморок. Пей кофе! Девочка, ты же помнишь, как в нашу первую встречу я несколько раз настойчиво спрашивал, согласна ли ты до конца довериться моим приказам и инструкциям без колебаний и рассуждений. Тогда от твоего ответа зависело решение вопроса о твоей профессиональной пригодности, и если бы ты сразу сказала «да», то я бы тебя не взял. Но ты долго думала, что сказать. Вот тогда я и убедился в том, что ты годишься для нашей работы. А теперь последний и очень важный совет: идя на первое задание, не думай о том, приходилось ли Леону выполнять нечто подобное. Ты должна знать: конечно, приходилось, но для ваших отношений это не имеет никакого значения. Если ты не справишься с собой, вашей любви и взаимному доверию суждено погибнуть. А Леон не вынесет этого. Он живет тобой. Ты – самое важное, что у него есть. Он тоже мой ученик, и я знаю, что у него очень хорошая голова, широкая душа, сердце, полное любви к тебе. Ты не имеешь права предать его и вашу любовь. Что бы ни происходило за порогом вашего дома, вы – пара, вы вместе навечно. Так вы воспринимаетесь в нашей организации. Правильно?– Да, правильно, Йоси.– Ну, слава богу, почти улыбнулась! Сколько можно хлебать этот кофе? Пошли, пора на работу!Таким был мой первый инструктаж по заданию в России. Затем бывали другие, и немало. Меня готовили серьезно, и я поняла, что не имею права на провал. Я не могу провалиться, что бы ни случилось! А понимание того, что моя работа помогает Леону и его успеху, очень сильно подхлестывало мою решимость и усердие. В общем, Йоси знал, чем и как меня мотивировать.Так прошли следующие три месяца. Я изучала объект своей разработки, все его привычки, интересы, вкусы до мельчайших подробностей, затем проходила специальный целевой тренинг, о подробностях которого мне было приказано забыть. Меня учили разрабатывать объект, и не просто учили, а в деталях объясняли, обучали светским манерам, флирту, искусству соблазнения… Даже технике секса! То, к чему меня готовили, не оставляло никаких сомнений: на профессиональном сленге это называется «медовая ловушка». Такой ловушкой я и стану для моего объекта разработки. После окончания последнего дня тренировки я сказала себе:– Если ты будешь все это переживать и оценивать, а не работать, ты рехнешься. Вспоминай и думай только о том, что нужно делать в данную минуту. И все. Живи моментом!Отбросить в сторону сантименты оказалось непросто, но со временем все обошлось, нашлись более серьезные темы для размышлений. Сама логика будущей операции приводила меня в ужас. Значит, я знаю, что участвую в ней с Леоном, а он – нет. Кроме того, меня направляют как бы ему в помощь, и моя часть работы, ее цели и задачи, естественно, ему понятны, хоть он и не знает исполнителя. Ну а если я не справлюсь, то беспокоиться о дальнейшем бессмысленно, его просто не будет. А вот когда я выполню свое задание, то сдам тем самым Йоси и его руководству экзамен на пригодность для дальнейшей работы. Но если я раню Леона, этот гордый человек не простит себя за то, что втянул меня в такие непростые дела… Сознание собственной вины и горечь будут подтачивать его изнутри до тех пор, пока он не возненавидит себя и меня. Да, легко сказать: «оставь все за порогом дома»! Господи, не дай случиться беде!А затем подошел день моей отправки на задание».
Глава 3
Санкт-Петербург
Квартира проф. П.И. Страхова, исполняющего обязанности директора Санкт-Петербургского НИИ физики, заведующего лабораторией изучения аномалий электромагнитных полей
20 марта 2004 г., 22:00
Долгое время Павел Ильич не замечал огромных нагрузок, без которых, впрочем, его жизнь была бы бессмысленной и неинтересной. Работа в институте, Президиуме Академии наук, Библиотеке Академии наук, занятия с аспирантами и молодыми учеными, подготовка статей и докладов… Изо дня в день он начинал работать засветло, заканчивая, когда петухи собирались петь. И ничего, выдюживал. Но в последнее время профессора стали одолевать желания, как говорится, совсем не к месту и не ко времени: он почувствовал новую хворь – потребность в ведении дневника. Захотелось описать все, чем занимался в науке, что пережил, с чем довелось столкнуться в своей достаточно долгой и небезуспешной карьере. Правда, записи приходилось делать с величайшей осторожностью, ведь Павел Ильич полжизни имел дело со сверхсекретными вещами, о которых не следовало говорить вслух, а тем более писать. С карьерой возникли некоторые проблемы, причем не такие уж и маленькие. Его руководитель считался таковым лишь формально – академик Монос, былая гордость и слава советской науки, не первый год тяжело болел. Фактически вся его работа на посту директора НИИ сводилась к ежемесячному подписанию финансовых документов, а остальное за него делал Страхов. Чтобы не нарушать законодательства, Павла Ильича раз в три месяца назначали директором института, присовокупляя «и. о.». Честно говоря, это всем порядком осточертело, но что поделаешь, когда в дело вступает «сильная рука» из министерства, поддерживающая угасающее, но все еще действующее светило советской науки, пускай даже и прошлых лет. Товарищи наверху недвусмысленно дали понять: пока жив, трогать не будем. Значит, его заместителю остается терпение и еще раз терпение! К Павлу Ильичу, талантливому ученому, обращались за консультацией и советом специалисты разных областей. Кстати, его самолюбие отнюдь не страдало, если к нему за помощью приходили инженеры и рабочие (разумеется, не посторонние, а с предприятий-смежников или разработчики). Недавно случилась совсем анекдотичная история: пришел на прием слесарь-сборщик, самый-самый лучший, даже на Госпремию выдвигавшийся. Так вот у этого Иван Иваныча конфуз вышел: поехали с женой в ЦПКиО, нагулялись, на лодке покатались, он пива выпил, расслабился, погода отличная… И повалил жену под кустиком, благо никого вокруг не наблюдалось. Недремлющий милиционер в самый интересный момент оказался рядом и отчаянным свистом прервал удовольствие супругов. Иван Иваныч пытался ему что-то втолковать – да где там: отволокли в дежурку, а там чин по чину составили акт и прислали на работу. 213-я статья Уголовного кодекса, между прочим, не шутки… Секретарь директора посоветовала ему пойти к Страхову; хотя его и звали Пашей Бесполезным, специалистов он ценить умел.Академик принял несчастного Иваныча без обычных проволочек.– Что же это вам приспичило в парке? До дому дотерпеть не могли?– Пал Ильич, а что же мне было делать, если он встал, окаянный? В нашем возрасте такое нечасто случается…Посмеялся Страхов, посочувствовал рабочему и отправил в милицию бумагу: мол, отчитали нарушителя общественного спокойствия на собрании, больше не повторится. Инцидент замяли.Все же нельзя было назвать академика Страхова сухарем, преданным только науке. Его немногочисленные друзья знали, что Павел Ильич – настоящий шестидесятник, ставший таковым еще во времена «физиков и лириков». Он обожал стихи Рождественского, Евтушенко и Самойлова, боготворил Визбора и Окуджаву, мог без конца слушать Клячкина и Берковского, завидовал академику Городницкому, умеющему сочетать занятия наукой с поэзией и песенным творчеством.И вдруг все в одночасье рухнуло. Не стало той, которая составляла большую часть его жизни, той, которая превратила его из шестидесятника Поля в солидного импозантного мужчину, сохранившего в душе романтику прошедших лет. Они прожили вместе душа в душу более тридцати лет. Детей у них не случилось, и все эти годы он оставался для жены мужем и обожаемым ребенком, требующим непрестанной заботы и внимания.Четыре года, как ее нет… И теперь профессор Страхов жил, не понимая, зачем это нужно и как ему жить дальше. Он очень изменился: вместо ухоженного, подтянутого мужчины средних лет – почти старик с сероватой кожей, кругами под глазами и погасшим взглядом. Да еще проблемы с зубами появились…Тридцать лет жизни с любимой женщиной – не шутка, такая привязанность бесследно не уходит, и теперь Павел Ильич входил в свой опустевший дом и не знал, куда себя девать, – слишком сильно все вокруг напоминало о жене. Он пытался сохранять заведенный ею порядок и уют в доме – но куда там! Оказалось, что горячие завтраки, отутюженные сорочки и костюмы, сверкающая чистотой кухня и отсутствие пыли в кабинете требуют массы времени! И где его взять? Одни походы по магазинам сколько сил отнимают, а коммунальные платежи вообще оказались загадкой: он, ученый, едва справлялся с заполнением этих по-идиотски составленных бумажек. Воз, который он тянул на службе, никто облегчать не собирался, а домашние заботы вообще казались Монбланом, способным погрести под собой несчастного профессора. Значит, придется искать помощницу по хозяйству.Подходящая нашлась не сразу. Павел Ильич с содроганием вспоминал вереницу женщин, с которыми агентство по найму домработниц устраивало ему встречи. Ему было неловко общаться с этими вполне интеллигентными дамами, тихими, напряженными, с тревожным взглядом – ведь им так нужна работа! Накатывалась смертельная тоска: непростые времена выбили почву из-под ног тысяч женщин, отобрали у них работу, профессию, гордость… Нет, выбирать вот так, словно на невольничьем рынке, нельзя! Это позор, это неприлично и невозможно! Уж лучше как-то самому справляться или знакомых поспрашивать… Может, кто-нибудь присоветует?Проблема решилась неожиданно просто: позвонила Лариса, подруга умершей жены. Ее давняя приятельница, бывшая одноклассница, посетовала на то, что ее одинокая родственница никак не может найти работу. Та полжизни провела с мужем в гарнизонах, а теперь осталась одна. Муж, закончив службу в армии, решил начать новую жизнь и начал, как это нередко бывает, с двух вещей: выпивки и развода. Вот его-то жену Лариса и решила порекомендовать Страхову, тем более что подруга поклялась: Наталье тактичности и умения вести домашнее хозяйство не занимать. К счастью, бывшая офицерская жена вызвала симпатию профессора сразу же.Много ли нужно для счастья мужчине, измученному борьбой с одиноким существованием? Рюмка – не спасение, а вот заботы ему не хватает, впрочем, как и всем одиноким людям.Теперь утро Павла Ильича начиналось с изумительного запаха свежесваренного кофе, красиво сервированного вместе с аппетитным горячим завтраком. Наталья каким-то непостижимым образом умела угадывать его вкусы, даже омлет готовила, как профессор любил, – по-кайзеровски, и кофе варила именно такой, как ему нравилось – с щепоткой кардамона и шапочкой густой пены.Павел Ильич не понимал, как это удалось Наталье, но немногословная женщина со странно притягательным взглядом зеленых глаз вернула в опустевший дом Страхова уют и тепло. Она не заводила долгих бесед, не приставала к профессору с расспросами насчет его пожеланий, привычек или планов, а просто молча делала свое дело. И вскоре дом вновь засиял чистотой, наполнился ароматами свежести и вкусной еды, а одежда и вещи Павла Ильича вновь обрели лоск и ухоженность.Профессор полюбил неспешные беседы с Натальей за вечерним чаем и буквально за пару месяцев стал выглядеть моложавее и энергичнее. Он заметно посвежел, все чаще улыбался, а иногда даже чуть слышно напевал что-то себе под нос, повергая в изумление сотрудников института, привыкших к бесстрастности педантичного Паши Бесполезного.– Наташенька, вы не обидитесь, если я стану вас так называть? – сказал он как-то за ставшим уже привычным вечерним чаем. – Вы так много для меня делаете и готовите настолько вкусно, что простыми словами мою благодарность не высказать… У меня завтра напряженный день, я вернусь поздно и не уверен, что смогу позвонить домой (он поймал себя на мысли, что разговаривает с посторонней, по сути, женщиной, как с близким человеком). – Если возникнет что-то очень срочное, то позвоните по этому номеру, хорошо?Вечером следующего дня, вернувшись с работы, он понял, что Наташа в его отсутствие предприняла грандиозную уборку – не только окна и люстры, но даже фужеры в серванте сверкали словно новенькие, ковры вновь обрели цвет, а с кухни тянуло ароматом только что испеченных булочек. В такой дом не стыдно и короля пригласить!– Наташенька, вы просто чудеса творите! В доме настоящий праздник! Но вы устали, должно быть? Может, отдохнете?– Нет-нет, все в порядке, просто сегодня вы мне дали побольше времени на домашние дела! – Она смущенно улыбнулась. – Я рада, что вы заметили…Но Павел Ильич улыбался еще и по совсем другой причине. Не в силах скрыть своего радостного возбуждения, он поделился с Натальей:– Сегодня мы согнули-таки эти чертовы торсионные поля! Повернули в нужную сторону!– А что это такое? Мне даже слышать не доводилось…– Если вам интересно, то с удовольствием объясню!Сказав это, Павел Ильич удивился про себя: жена никогда не интересовалась его работой, и за годы супружества он привык ничего ей не рассказывать.– Не знаю, как вам фраза – «торсионное поле переносит информацию без переноса энергии»?– Я ничего подобного ни в школе, ни в вузе не слышала.– Когда я писал диссертацию, тоже не имел об этом понятия. Скажите-ка, а у вас случайно ничего не болит?– С чего бы это? Хотя нет, сегодня коленкой стукнулась. Немножко побаливает.– Тогда, если позволите, я подарю вам небольшую часть торсионного поля, а вы полечите коленку…– Загадками говорите, Павел Ильич!– Называйте меня, пожалуйста, Полем! Это имя прилипло ко мне еще в шестидесятые, годы духовные и вольготные, и оно всегда приносило мне удачу. И друзья меня так зовут. Договорились?– Так что с торсионным полем, Поль?Павел Ильич достал из портфеля листок, расчерченный квадратиками со странными узорами, и подошел к Наталье.– Какое колено пострадало?Наталья показала на левое колено, а Павел Ильич, отрывая пленки с квадратиками, сказал:– Все на свете состоит из информационных частиц, мы с вами тоже. Болезнь, переломы, ушибы дают искажение или искривление торсионного поля. Попытка излечения в вашем случае гарантирована, она заключается в нанесении напротив пораженного участка эталонного поля, что мы и делаем, наклеивая квадратик. Он излучает идеальное поле, корректируя болезненную область. Тонкостей не объясняю, но на другое колено наклеиваем точно такой же квадратик.– Поль, а вы не волшебник, случайно? Коленка болеть перестала.– Вот видите, как хорошо! Хотя я и не сомневался в результате. Я хочу преподнести вам небольшой презент. Комплект матрицы здоровья, и пусть вас не смутит его название – « AIRES -графитовый». Листы состоят из прозрачных отрывных матриц-торсионов, которыми мы вылечили колено. Вот вы сразу и овладели профессией домашнего врача: теперь чуть что не так – наклеивайте матрицу!– Но если это поле так действует, почему его не используют в медицине или на войне?– Правильно вопросы задаете, Наташенька! Я вот на работе своих оболтусов никак не могу научить задавать вопросы. Скажу вам прямо, торсионные поля ставят больше вопросов, чем дают ответов. Всякие ретрограды и околонаучные деятели называют их лженаукой и ставят нам палки в колеса. А мы потихоньку делаем то, что никому и во сне не приснится.– А что еще оно лечит?– Да все что угодно. Были бы вера, время и терпение.– Так вы на работе лечите людей? Как интересно! – Наталья даже зааплодировала.
– Да, мы лечим металлы, превращая их в нечто большее по крепости, чем алмазы.
– Здо-о-о-рово! – протянула восхищенная Наташа. – А что же с такими металлами делать – в космос отправлять?
– Это лишнее, есть и земные проблемы похлеще космоса. Вы мне, словно ангел с небес, явились: сегодня, наконец мои многолетние усилия увенчались успехом, и я получил патент на своего «Крота».
– Так вы и животных лечите?
Павел Ильич давно так не смеялся. Пододвинувшись поближе к Наташе, он легонько похлопал ее по колену.
– Кроты живут под землей, и мой тоже. Только он металлический, обработанный торсионным полем, а значит, прогрызает камни с той же легкостью, как нож пронзает масло. Недаром все наши военпреды забегали как тараканы – почувствовали, чем это для них пахнет.
– Ой, Поль, вы такие страсти порассказали, просто жуть берет! Как же вы терпите около себя предателей, да еще военных?
Глаза ее были полны удивления. С минуту Страхов непонимающе смотрел на Наталью, а потом от души рассмеялся:
– Наташенька, речь не о том. Военпреды – это представители Министерства обороны, работающие на предприятиях, связанных с военной промышленностью.
Позднее, за ужином и вечерним чаем, стоило Наталье только сказать «Крот», как оба они заливались беспечным смехом – не сведущая в физике домработница и убеленный сединами профессор.
С того вечера она стали подолгу разговаривать. Живопись, архитектура, музыка, русская и зарубежная культура – Павел Ильич знал так много и рассказывал столь увлекательно, что им нельзя было не восхищаться. Настоящий петербуржский интеллигент, он устраивал для нее прогулки по вечернему городу, увлекая за собой в мир Бенуа и Росси, знакомил с дворцовыми интригами времен Александра Второго и водил «в гости» к Пушкину и Блоку. Профессор Страхов открыл Наталье целый мир, где властвовала жизнь духа и вечных ценностей, а она, в свою очередь, умела слушать, и Павел Ильич видел, что ей действительно интересно все то, чем он делился с нею. Похоже, Наталью интересовало все: одинаково внимательно она слушала историю императорского фарфора или биографию Нобеля, подробно расспрашивала Поля о лессировке «малых голландцев» или об открытии нейтрино, и неудивительно, что сближение двух увлеченных друг другом людей не заставило себя долго ждать.
Однажды Поль попросил ее приготовить праздничный ужин.
– Сегодня особый день. Мы закончили основную испытательную часть проекта, и наше детище отправлено на оперативную службу. Мои коллеги – друзья, соавторы и исполнители этого изобретения – придут отпраздновать нашу победу. Я хочу сегодня вечером познакомить тебя с ними, так сказать, официально, что ли.
– В качестве кого?
– В качестве будущей молодой жены дряхлого супруга.
– Поль, пожалуйста, не надо этого!
– Почему? Ты стесняешься меня? Не хочешь связываться со стариком?
– Ты же знаешь, что дело не в этом. Просто я не хочу никаких официальных оповещений, штампов и всего такого прочего. Мы просто вместе. Это главное. Подожди немного, не торопи меня! Я все приготовлю и уйду, мне нужно к родственникам. Я их совсем забросила, а завтра у нас семейная дата. Не сердись, ладно? Ты ведь знаешь, что я очень рада за тебя!
Она готовила этот парадный ужин и прощалась с профессором навсегда. Он не старик, нет! Скорее, высокий худощавый подросток с улыбающимися глазами, почему-то седой бородой и бровями, как у Деда Мороза. Поль, который за такое короткое время научил ее понимать музыку, книги и картины, который доверчиво рассказывал ей о самом главном в его жизни – о своей работе, своих проектах и планах… С Натальей он был откровенен полностью, ведь в его жизни она очень быстро заняла важное место. У нее же были свои планы.
И звали ее не Натальей, а Мариной.
Узнав все, что необходимо, Марина фактически выполнила задание. Выполнила блестяще, в полном объеме и за очень короткое время. Всего за четыре месяца она закончила работу: сведения были получены.
Приготовив праздничный ужин и накрыв стол, Марина тихо закрыла за собой дверь. Все ее вещи остались на месте, а ребята из команды Леона уже подготовили «несчастный случай» на дороге.
Отстраненность…как трудно ее добиться… Она ощутила боль, но не свою, а Поля. Ведь он искренне полюбил ее, а она всего лишь выполняла задание…
* * *
Агент сработал безупречно. Всего за четыре месяца мы узнали все, что было необходимо для выполнения следующего задания по раскрытию технологии. Неожиданно агент попросил о срочном вывозе. Значит, операция закончилась. Мы ждали в условленном месте с билетами на ближайший самолет в Москву. Когда я понял, что агент – Марина, было уже поздно. Мне осталось только поздороваться с ней и отвести к машине. Ребятам не следовало знать, кто она такая. Все правильно, все логично… Вот только впервые она не бросилась мне на шею при встрече… Ах, Рафи, что же ты с нами делаешь!
В Тель-Авиве операцию расценили как удачную, а потом меня послали в качестве российского офицера (есть у меня и такая отработанная легенда) в дивизию особого назначения Забайкальского военного округа, располагавшуюся на границе с Китаем, чтобы вытащить максимум информации об этой новой, совершенно секретной машине – «Кроте», которая успешно закончила испытания и была поставлена на оперативную работу. Помимо всего, мне было необходимо достать образец или кусочек стали, из которой эта машина изготовлена.
* * *
Санкт-Петербург
Квартира проф. П.И. Страхова, исполняющего обязанности директора Санкт-Петербургского НИИ физики, заведующего лабораторией изучения аномалий электромагнитных полей
25 июля 2004 г., 22:00
Профессор сидел у телевизора, глядя мимо экрана. Сердце щемило, тело болело, душа рвалась наружу. Жить не хотелось… Полчаса назад, буквально через несколько минут после ухода последнего гостя, ему сообщили, что его домработница погибла в автокатастрофе. Сначала он решил поехать к месту аварии, надеясь увидеть там кого-то другого, только не Наталью. Всего четыре месяца они провели вместе! Но это, пожалуй, были самые его счастливые месяцы после смерти супруги. Да, похоже, и самые счастливые за последние десять лет. Эта девчонка сумела вернуть ему вкус жизни, он снова начал активно работать, у него все получалось. И даже должность директора института оказалось очень близкой – приказ о назначении готовится со дня на день. Наталья принесла ему счастье! Когда он понял, что влюбился, то вначале даже рассмеялся: какая тут любовь, если разница в возрасте больше тридцати лет. Павел Ильич считал, что пожилой мужчина, влюбившийся в молодую женщину, смешон, но все-таки сделал ей предложение, и она не отказала… Говорят, овдовевшие люди, счастливые в браке, обязательно обзаводятся семьей. Те же, у кого семейные отношения не складывались, предпочитают оставаться одинокими. Страхов был счастлив со своей женой и сам удивился, поняв, что снова хочет жениться.А теперь ему остались одни воспоминания. Какая жестокая штука жизнь! Ведь еще сегодня он чувствовал себя счастливым, обдумывал, какой подарок приготовит Наталье на свадьбу, и вот теперь такое… Он весь сжался, ужас и боль пронизывали тело, дыхание перехватило…Профессор Страхов собрался было поехать на опознание тела – ему очень хотелось увидеть любимую хотя бы еще раз. Но голос в телефонной трубке казался казенным и безжалостным: сразу после аварии машина загорелась, и от тел пострадавших ничего не осталось.Слезы текли по тщательно выбритым щекам профессора, а глаза выражали невыносимую боль.
Глава 4
Вена
Явочная квартира Тайной Службы Хранителей
25 декабря 2005 г., 20:00
Согласно договоренности на последней встрече мы поменяли метод связи, и в Вену меня вызвали простым письмом, конечно, закодированным. Прошло почти четыре месяца после моего последнего задания, на котором я был с Мариной. Всего четыре месяца – а ощущение такое, что минула целая вечность. Я так и не смог до конца понять, чего же хотел от меня руководитель северной ветви ордена Хранителей Ганс фон Альвенслебен. Несколько лет назад я выявил его по заданию израильского Моссада, действовавшего тогда по просьбе ЦРУ. Этот странный орден, представлявший собой секретную часть ордена тамплиеров, создали в XI веке французские рыцари-христиане. Их духовным учителем стал один из самых значительных за всю историю существования иудеев главный каббалист тех времен – раввин Раши. Орден объявил своей целью сохранение и преумножение древних знаний человечества – каббалистическое учение, которые никогда не должны быть использованы во вред народам, населяющим нашу планету. А поскольку иудеи и выступали носителями этого учения, орден должен был их охранять и способствовать возвращению на Святую землю. Еще одна важная задача стояла перед орденом: рыцари поклялись найти древнее страшное оружие, разработанное основателями Каббалы, предназначавшееся для защиты от врагов «избранного народа» и тайно схороненное под обломками Великого Храма в Иерусалиме. Считалось, что это оружие может быть использовано не только для защиты мира, оно же способно его и уничтожить. Обо всем этом мне рассказал Альвенслебен. Я догадывался, что именно мне уготована роль главного искателя этого странного оружия, которое до сих пор неизвестно современной науке, хотя у Хранителей есть его описания, сделанные на древнеарамейском языке с широким использованием каббалистических символов и понятий.Правда, сегодня от арамейского языка, одним из диалектов которого владел Иисус Христос, почти ничего не осталось. В Турции и на севере Ирака проживают около 20 тысяч сирийских православных христиан, да в самой Сирии сохранился западноарамейский язык, на котором говорят около 10 тысяч человек. Скорее всего, этот язык обречен на вымирание, хотя ученые прилагают огромные усилия, чтобы его сохранить. Альвенслебен считал, что оружие может найти только тот, кто изучил Каббалу. А тот, кто Каббалу познал, этим оружием может пользоваться. Видимо, меня и выбрали из-за моего интереса к Каббале. Но это полная ерунда! Такой, как я, знать Каббалу не может, ее изучение – это и образ жизни, и путь в жизнь, точнее – сама жизнь. Люди полностью посвящают себя изучению великой науки и только после долгих лет учебы имеют право называть себя каббалистами. В книгах написано, что результата можно добиться после трех-пяти серьезных занятий, однако из бесед с рабби я знал, что еще никому не удалось достичь духовных вершин раньше чем через семь лет. Я же дилетант, который только ради любопытства решил изучить Каббалу, и конечно, древнее учение сильно повлияло на меня.Что же это за особое предназначение, о котором так серьезно говорил Ганс фон Альвенслебен? По-моему, Хранителям я нужен просто как активный опытный агент, способный разрешать самые запутанные ситуации. Но сам старик вызывал у меня откровенную симпатию, чего я не скрывал.Вот и сегодня, когда мы встретились, Альвенслебен был приветлив и радушен. Усадив меня в удобное кресло, он устроился напротив и как обычно начал философствовать. На этот раз мы говорили о том, что такое душа, о том, как важно ее очищать, то есть постоянно исправлять, изменяя ощущения плохого на хорошее, эгоистические желания – на альтруистические. «Интересно его слушать: о душе говорит как о чем-то живом и осязаемом», – думал я.На подобные темы я всегда беседовал с удовольствием, но в то, что Альвенслебен вызвал меня порассуждать о спасении души, не верилось. Видно, старик, как и мой босс из Моссада Рафи, придумал для меня что-то новенькое. Я решил не тянуть кота за хвост и спросил напрямик:– Почему именно я? Почему меня раз за разом бросают на задания, из которых не все возвращаются? Что это за неизвестное оружие, которое я призван найти?Ведь это от него самого, от Альвенслебена, я не раз слышал: «Понимание проблемы – половина ее решения». Мне же никто не удосужился объяснить, чем я должен заниматься, а почему – не могу понять. И даже не догадываюсь.Альвенслебен слегка опешил от моего напора, но медлить не стал – не в его это характере. Он помолчал несколько секунд, видимо, решая, как приступить к делу, а затем начал посвящать меня в свои тайны. А то, что это было именно посвящение, я чувствовал.– Хорошо. – Его голос звучал ровно и четко. – Я думаю, нам известно, в чем заключается тайна этого древнего секретного оружия и почему для его поиска выбрали именно тебя. Ты все поймешь.Тут мой старикан опять умолк, огляделся по сторонам, словно проверяя, нет ли еще кого-нибудь в комнате. Затем посмотрел на экран настольного сканера: этот постоянный участник наших бесед оказался включенным. С такой «игрушкой» при нашем разговоре не сможет присутствовать ни одна живая душа.– Так вот, – продолжил он, – древнеиудейская армия обладала оружием, позволявшим ей побеждать практически всех своих врагов. Это мы знаем из святых книг, сохранившихся до наших дней. Но затем, когда иудеи перестали выполнять волю Божию, Он забрал у них это оружие, и враждебно настроенные племена захватили Палестину. Потом Святую землю поработили римляне, персы, турки… Да кого только там не перебывало! Считается, что описание оружия содержалось в манускриптах, которые спрятали в глиняные горшки и закопали где-то на месте Второго Храма в Иерусалиме. Только особо посвященные каббалисты знали о месте тайника. Когда основатель Тайной Службы Хранителей, а затем ордена тамплиеров граф Гуго Шампанский со своими вассалами начал изучать Каббалу, рабби Раши настолько высоко оценил успехи своих учеников, что через несколько лет занятий открыл им тайну захоронения древних рукописей. Мы знаем, что девять первых лет с момента создания ордена тамплиеров в 1121 году девять его первых членов во главе с графом Гуго де Пейном вели раскопки на Храмовой горе в Иерусалиме. Именно на том месте, где стоял Второй Храм, рыцари нашли то, что искали, и привезли рукописи в Европу. Помимо манускриптов, в тайнике хранилось много золота и драгоценных камней. Именно эти сокровища и послужили материальной основой создания ордена тамплиеров. Часть из этих камней – сапфиры и изумруды – ты видел, когда мы с тобой открыли сейф в банке в Зальцбурге. Только через несколько лет ведущие монархи Европы стали поддерживать орден финансово.Я покраснел, вспомнив, как бесцеремонно обращался с Альвенслебеном, считая его финансистом террористов. Ведь я тогда, чтобы надавить на старика и ускорить ход событий, похитил его жену и дочек. Хорошо, что эта история в прошлом, а то ведь и вспоминать неприятно – вел себя, как Стивен Сигал какой-то, только дурно воспитанный. Я с трудом подавил чувство вины и полностью обратился в слух. Альвенслебен же продолжал как ни в чем не бывало:– Посвященные ордена тамплиеров прочитали эти манускрипты, а затем опять их спрятали. Ведь эта тайна силы, которую можно использовать как для хороших дел, так и для плохих. В святых каббалистических книгах написано, что Каббалу и связанные с нею теории нужно будет распространять, начиная с 1995 года. Только с этого года в мире будет насчитываться достаточно людей, способных воспринять эти древние тайны и использовать их на благо человечества, что и было заложено в инструкциях по раскрытию тайника. Но в 1944 году хранители тайника погибли. Вместе с ними кануло в неизвестность и его расположение. Мы собрали все, что можно было узнать, но пока ничем похвастаться не можем. Мы также выяснили всю мало-мальски известную информацию о том, что же это было за оружие, но и тут ничего конкретного… Хотя мы думаем, что знаем, о чем идет речь.«Это уже интересно!» – Я немного поерзал в кресле, но слушал по-прежнему внимательно.Старик же, явно воодушевившись моей реакцией на услышанное, с энтузиазмом продолжил:– Известно, что древние израильтяне умели пользоваться самой сильной частью человеческого организма – мозгом, ведь не секрет, что все в человеке начинается и заканчивается работой центральной нервной системы. Но мозг современного Homo Sapiens использует только 1 % своих возможностей. На основании имеющихся у нас данных мы считаем, что древнее оружие представляет собой некий активатор действия мозга. И активация эта серьезна до такой степени, что человеческий мозг становится оружием. Кстати, в практической Каббале употребляются некоторые техники, которые оттачивают работу мозга. Возьми, например, раввинов. Их учат около двадцати лет, и это с четырехлетнего возраста. К двадцати пяти годам они уже знают об окружающих практически все. Почему? Да потому, что их научили создавать гармоническое соотношение бета-, альфа-, тета– и дельта-волн работы мозга. Такое состояние описывается как лежащее вне обычного медитативного, что характерно для сильно развитых созерцателей, достигших в своей практике высоких уровней просветления. Но и это не все. Среди отобранных для обучения раввинов есть особенные, способные реально ощущать пульс или базовую частоту колебания Земли, часто называемую резонансом Шумана, или режимом резонанса стоячих волн в земной ионосфере. Это низкие частоты (и высокая интенсивность) в режиме резонанса Шумана зарегистрированы на частоте около 7,8 Гц. Такие люди, пройдя специальное обучение, умеют проводить мониторинг глобальных изменений температуры, точно предсказывать погоду и краткосрочно прогнозировать землетрясения. Люди, способные ощущать «Шуман-резонансы», вышли за пределы физики, вторглись в доселе неизвестные области медицины, проявили повышенный интерес к художникам и музыкантам, чье творчество носило неземной характер. Конечно, такие уникумы знают все и обо всем. Окружающие очень удивляются, а в действительности все довольно просто. Есть еще очень много примеров того, как можно воздействовать на других людей именно работой мозга. Немало интересных открытий на эту тему сделал американский ученый Стефан Гроф. Обязательно прочти его работы.Старик помолчал, а затем завершил свою речь:– Теперь ты понимаешь, почему мы выбрали для выполнения этого задания тебя, а не кого-то еще? Именно из-за твоего увлечения Каббалой. Если документы о секретном оружии попадут к тебе в руки, ты сразу поймешь, с чем имеешь дело.Тут уж я решился на вопрос:– Но зачем мне искать «Крота»? Непонятно, как эта задача вписывается в общую картину?– Еще как вписывается! – Альвенслебен, похоже, ничуть не удивился моему вопросу. – Все эти игрушки изготовлены на основании теории торсионных полей. И нам очень важно знать, до какого уровня развития дошли ученые, занимающиеся этими вопросами. Но это не основное препятствие. Главное состоит в том, что в «Гальбе» тоже знают о древнем оружии, и они так же, как и мы, пытаются завладеть всем новым, что появляется в оборонной промышленности мира. И цель у них та же: выйти на это оружие. Они считают, что ученые, разрабатывая новые технологии, каким-то образом выступают носителями древних каббалистических тайн. Теперь все понятно?Да уж, теперь точно все понятно.Затем он попросил меня рассказать о моем последнем задании, которое я выполнял вместе с Мариной. Задания, с которого я еле ноги унес.У Альвенслебена всегда так. Все наши встречи начинаются с философских бесед, затем он просит меня в мельчайших подробностях рассказать о последнем задании, и только потом выясняется, что у него есть еще что-то. Я удобно уселся в кресло и начал свое повествование, стараясь не упустить ни малейшей детали.Вначале я рассказал ему о подготовительной части, когда Марине удалось добыть необходимые сведения о секретном российском проекте «Крот» – новом оружии, сконструированном на базе торсионных технологий. Подробностей задания Марины я не знал, но догадывался. Главное заключалось в том, что мы точно понимали, что ищем, и продолжать выполнять задание по раскрытию «Крота» нас послали уже вместе. Замечательно: мы вдвоем!
* * *
Белогорск
26 км от границы России с Китаем
1 февраля 2004 г., 11:00
В дивизию войск специального назначения из Подмосковного военного округа для дальнейшего прохождения службы прибыл майор В.Н. Груздев. На КП его встретил начальник караула, попросивший предъявить документы. Он довольно долго сличал фотографию на удостоверении личности с оригиналом и на удивленный взгляд Груздева ответил:– Извините, товарищ майор, объект наш режимный, секретный, и мы обязаны тщательно проверять всех вновь прибывших.– Не обращайте внимания, сержант, делайте, что положено!– Есть, товарищ майор! Я должен доложить дежурному по части о вашем прибытии.– Выполняйте!Дежурный позвонил по внутреннему телефону и приказал проводить майора Груздева в штаб.После пяти минут небыстрой ходьбы солдат остановился около одноэтажного здания с постовым у входа.– Штаб, товарищ майор!– Спасибо, боец!Я глубоко вздохнул и вошел в штаб части.У кабинета начальника штаба в конце длинного коридора я увидел знамя части, остановился рядом и отдал честь. Затем постучал в дверь кабинета и, не дождавшись ответа, открыл ее.– Разрешите войти, товарищ полковник?– Входи, майор, входи!Полковник застегнул верхнюю пуговицу кителя и пошел навстречу мне.– Гвардии майор Груздев прибыл для дальнейшего прохождения службы!– Молодец, по уставу представляешься… Проходи, садись, майор. Давай знакомиться, не особо соблюдая форму – все же мы спецназ и живем в захолустье! – Лицо полковника расплылось в широкой улыбке.Я уселся за стол напротив хозяина кабинета.– Как добрался, как семья?– Все в порядке, товарищ полковник.– Ну-ну, майор, мы не на плацу, одни сидим. Нам вместе служить и одну лямку тянуть, так что нужно общаться по-человечески. Дети-то есть у тебя? А чем жена занимается?– Извините, товарищ полковник, за все время службы не слыхал таких вопросов, оттого и тяну с ответом, не знаю, как сказать. Детей у нас нет, пока мотаемся из гарнизона в гарнизон. Люся, жена моя, – филолог, преподаватель.– Вот и прекрасно, детишек в нашей школе будет учить. А чем увлекаешься, майор?– Трудно сказать, товарищ полковник! При нашей службе забыл, когда последний раз на рыбалке был.– Да ты рыбак? Дорогой ты мой! А говоришь, что не о чем, кроме службы, разговаривать. И на что любишь ловить, кого вытаскивать доводилось?– Я же на реке вырос, так что рыбачу с детства. Больше удочку люблю, внахлыст, а спиннингом только балуюсь. Не так давно с друзьями ловил карпов, так даже местных удивил: с первого заброса вытащил пузатого самца аж на семь с половиной кило.– Не врешь? Карпа на семь с половиной? Где ж тебя так угораздило?– Под Ростовом ловили, в лимане Азовского моря… Раз пять ездил, меньше двадцати кило не привозил. Не верите – могу фотографии принести.– Ну, майор, – ты человек свой. Как говорится, рыбак рыбака… А у нас здесь дурила один есть. Увидишь его вскорости, вольнонаемным в части работает. Пошел как-то ловить на живца, хотя это и небезопасно в наших краях – хищная рыба здесь водится, довольно крупная попадается. Погода была – не пойми что, вот он и вырядился: надел ватник под плащ-накидку да пошел на каменную гряду. Ветер-то порывистый, а он, закинув живца подальше, защелкнул дужку и в ту же секунду почувствовал удар, да такой силы, что мигом сообразил – не вытащит. Скорее всего, схватил на лету здоровенного тайменя, с которым так просто не справиться. Ну, он и отшвырнул от себя спиннинг, а понимаешь, майор, катушка-то здоровая, морская. Вот он спиннинг-то отшвырнул, а ручка зацепилась за плащ. Не будь он в этом чертовом ватнике, скинул бы его и остался целым, но куда там! Дернула его рыбища так, что он и пошел мордой по камням за ней следом. Орет, отцепиться пытается, уже почти сознание потерял, перевернулся на спину, а она тащит… Повезло, правда, мужики крики услышали. Прибежали, спасли. А потом приволокли ему в больницу спиннинг, точнее, все, что от него осталось: немного лески, разбитую о камни катушку и сломанное пополам удилище. Во какие страсти у нас на Амуре бывают! В общем, увидишь мужика со срезанной мордой – не пугайся!! Наш он, рыбак… Так что порыбалим… Надеюсь, ты не против?Полковник задумчиво посмотрел на разложенную на столе карту, потом свернул ее и поднял глаза на Груздева.– Тут вот какое дело, майор: пока решено назначить тебя на должность инструктора по диверсионно-боевой подготовке. Что думаешь?– С радостью приму любую должность, товарищ полковник!– Насчет радости – это я понимаю и хвалю. Но ты все же боевой офицер, за плечами несколько таких операций, что дай бог каждому. Не закиснешь в учебке? Говори, не стесняйся.– Имея выбор, я, конечно, предпочел бы оперативную диверсионную деятельность, – я смотрел полковнику прямо в глаза, пытаясь уловить возможный подвох, – но в данной ситуации, когда решение уже принято, принимаю то, что есть.– Возможно, и будет выбор, очень возможно, – хитровато прищурившись, заключил полковник.Так я начал службу инструктора по диверсионно-боевой подготовке в дивизии особого назначения.А вечером в нашей офицерской квартирке меня ждала Марина.
* * *
Белогорск
26 км от границы России с Китаем
Квартира майора Груздева
1 февраля 2004 г. 19:00
– Как прошел день, Леня? – Нежные губы коснулись моей щеки. – Ты жена боевого офицера Владимира Груздева, и при чем тут какой-то Леня?– Не дурачься! Я так волнуюсь за тебя, ты не представляешь! Пока ты дома – еще ничего, но как только ты уходишь, я себе места не нахожу от волнения.– Это недопустимо, ты должна уметь держать себя в руках.– Ты же знаешь, что при необходимости я умею себя контролировать.– Вот и молодец! Зачем тревожиться попусту? Давай лучше ужинать! Надеюсь, салат с трюфелями и пармская ветчина еще не потеряли свежести?Но Марину мои шутки и беспечный тон обмануть не могли.– Ты слишком задумчив сегодня. Или мне кажется?– Да нет, наверное, не кажется…– Что случилось?– Ничего не случилось, кроме того, что предстоит выход на задание.– О, господи! Ты же инструктор, какое еще задание?– Помнишь, я тебе рассказывал про начальника штаба? Когда мы еще только познакомились, он намекнул на что-то непонятное, а теперь стало ясно: он дал мне некоторое время на знакомство с людьми, для того чтобы я сам выбрал членов своей группы.Марина снова встревожилась:– И что теперь будет?– Ничего особенного – боевой выход боевого офицера.– Прошу тебя, не шути…– Я и не шучу. Этого следовало ожидать. Должность инструктора не могли дать надолго, мы ведь говорили с тобой…– Только я начала успокаиваться, и вот, пожалуйста…– Честно говоря, больше всего меня тревожит то, как ты справишься с ролью жены майора Груздева. Правда, здешний гарнизон особой спаянностью не отличается – слишком большая текучесть кадров, – но твоя необщительность и нежелание с кем-либо сближаться могут вызвать ненужные толки.– Не переживай за меня, я справлюсь.
Глава 5
Белогорск
Кабинет начальника штаба отдельной 12-й дивизии специального назначения
5 февраля 2004 г., 11:00
В своем невообразимо прокуренном кабинете полковник навис над лежащей на столе раскрытой картой. «Интересно, он когда-нибудь садится?» – подумал я, хотя помнил известную истину: инструктировать нужно стоя, так лучше воспримут твои слова. – Проходи майор, садись. – Не отрываясь, словно на фотографию любимой, полковник глядел на карту. – Как служба на новом месте?– Нормально, товарищ полковник! Личный состав демонстрирует высокие боевые показатели.– Ну-ну… Подобрал бойцов для выполнения предстоящего задания?– Так точно, подобрал!– Каков состав?– Три сержанта, прошедшие диверсионный курс, и четыре лейтенанта. Трое из них имеют выходы. Один пока что не обстрелян.– Кто?– Лейтенант Канищев.– Ты в нем уверен?– Уверен, товарищ полковник…– Не забыл, что выполнение практически целиком ложится на офицеров, а сержанты подключаются на всякий случай, как тягловая сила?– Помню, товарищ полковник…– Ну, добре, давай тогда к делу… – Полковник выдвинул карту на середину стола. – Иди сюда поближе, вверх тормашками не много разглядишь. – Он затянулся папиросой и продолжил: – Тебе предстоит отправиться вот сюда, – корявый палец очертил на карте небольшой круг, – в район китайского городка Хайлар. Догадываешься теперь, почему выбор пал на тебя?– Могу предположить, что возникла необходимость временно возвратиться в места, которые я уже навещал.– Почти… Только на прогулку твой выход вряд ли будет похож… – Полковник помолчал. – Комдив, кстати, не очень хотел, чтобы ты шел: он считает, что надо пообвыкнуться, притереться немного. Но ты же знаешь, у нас нет ничего постоянного: люди приходят, уходят… Это тебе не учебная часть какая-нибудь, здесь сближаются в ходе операции. Я вообще-то считаю, что знание местности в предполагаемом районе – преимущество перед всяким другим. Батька наш в конце концов тоже согласился. Тебе, кстати, район этот хорошо знаком? Бывал, наверно?– Как не бывать, хожено-перехожено… – Я быстро взглянул на полковника, пытаясь понять, честен он со мной или нет. – Не именно в этом квадрате, но бывать приходилось.– Так вот, в районе стыковки нашей и китайской границ, – карандаш уткнулся в точку скрещения трех пограничных линий, – спецы испытывали новый вид оружия. Его пока еще нет ни в одной армии мира.Я удивленно поднял брови; тема, что и говорить, меня очень интересовала.– Да-да, есть такая штуковина, которая, как крот, ползает под землей в заданном направлении.– Никогда не слышал…– Да никто не слышал, и я бы знать не знал, если бы не пришлось столкнуться с особым случаем. Испытатели запустили ее с базы примерно вот здесь, километрах в десяти от границы.– Это что, ракета подземная?– Да не ракета, а аппарат, сделанный из особо прочной стали, которая разгрызает любую, даже особо плотную породу. Ну конечно, можно назвать его и ракетой, но уж очень условно. По целевому назначению действительно сходство есть: речь идет о доставке боевого заряда в заданную точку. Пока, разумеется, теоретически и на небольшие расстояния… Что же до названия, то есть несколько вариантов. Мы с тобой будем величать его «Кротом». До сих пор понятно?– Понятно… – Мой голос прозвучал глухо и несколько неуверенно.– Так вот, «Крот» этот успешно продвинулся более чем на две тысячи метров в глубину нашей территории и остановился, но не вышел, как было запланировано, на поверхность. Начальник группы испытателей посовещался со своими хлопцами, и кто-то из них надоумил вместо выхода на поверхность дать «Кроту» команду на продолжение движения под землей. С пульта дали радиокоманду, и «Крот» пополз, а потом неизвестно почему вдруг стал менять направление и, преодолев по дуге значительное расстояние, оказался в конечном счете на территории Китая в районе Хайлара.Полковник уставился на карту и на несколько секунд вновь погрузился в размышления.– Почти сразу после испытаний была послана группа из пяти человек, из которой, судя по косвенным данным, ни один уже не вернется. Командир группы успел передать по рации, что место выхода аппарата они нашли, черный ящик с него сняли. Слышимость во время сеанса связи была очень слабой; он несколько раз пытался передать какую-то дополнительную информацию, но радисты принять ее не сумели. Был запущен кодовый сигнал перехода на запасную волну, но на связь больше никто не вышел.А теперь слушай условия боевой задачи. Тебе предстоит в кратчайший срок прочесать большой участок территории, чтобы обнаружить место выхода аппарата на поверхность. Он скорее всего взорван… но если хлопцы не успели, его необходимо взорвать. В окрестностях ты почти наверняка обнаружишь трупы наших, и у кого-то из них, по моим предположениям, под одеждой или в рюкзаке должен быть спрятан черный ящик. Его ты обязан доставить целости и сохранности. Только проверив данные, записанные прибором, мы сможем узнать, что же там случилось. Иначе все испытания придется начинать сначала. Понятно?– Понятно, товарищ полковник.– Параллельно с главным заданием тебе предстоят еще одно: перетащить на нашу территорию всех погибших. Ребят надо похоронить как следует. Как это сделать, сориентируешься на месте. Возможно, примешь решение вначале перейти границу с черным ящиком, а затем по уже проверенному маршруту выносить тела. Только прямо тебе скажу: такой вариант наименее желателен. Каждый день прибавляет шанс на обнаружение. Китайцы, как ты понимаешь, не должны знать о существовании аппарата и об испытаниях ничего, абсолютно ничего! Каждый обнаруженный ими осколок взорванного «Крота» или труп – повод к ненужным догадкам и разного рода поискам. Вот и думай…Полковник вновь опустил глаза на карту, постучал по ней карандашом и спросил:– Это все. Вопросы есть?– Какова приблизительная глубина проникновения на территорию условного противника?– От одного километра до семи-восьми…– Очень большой разброс…– Согласен… Оценка крайне затруднена из-за множества факторов: тут и энергетические возможности аппарата, и специфика грунта на разных глубинах, и еще много такого, чего сами спецы в толк взять не могут. Так что принимай данные, какие есть.– Когда выход?– Через трое суток. – Полковник посмотрел на меня испытующе. – Выполнишь задание – вторая звездочка на погоны и орден. Само собой, получишь батальон… Ну иди, подробности у полковника Векшина, зама по оперативной работе. У него же получишь все необходимые средства связи. На сей раз это не обычная рация… В общем, сам увидишь.
* * *
В вертолете стоял такой гул, что даже бойцы слегка ошалели. Они молча сидели на жестких скамейках вдоль вытянутой, как сигара, утробы боевой машины. Говорить совсем не хотелось, да и вряд ли удалось бы перекричать грохот лопастей. Моим же мыслям никакой шум не мешал.
Я сидел, ни на кого не обращая внимания. Ведь это суперудача! Цель моего пребывания здесь – «Крот», именно его мне поручили найти. А тут само, точнее, сам в руки идет. Да и группу мне дали подобрать самостоятельно. За недолгое время знакомства офицеры и солдаты, отобранные для выполнения сложного задания без всякого давления сверху, успели оценить и понять главное: командир строг, справедлив и немногословен. Любое действие или даже высказывание оценивается с точки зрения дела, находящегося в данную минуту на повестке дня. Неточность или небрежность в исполнении караются беспощадно, и такая суровая требовательность – не декларация, а закон повседневной жизни, точнее работы. Таким я пытался выглядеть в их глазах.
Я старался вселить в людей ощущение уверенности и надежности, и судя по всему, они относились ко мне с уважением и понимали необходимость беспрекословного подчинения. Единственное, что не нравилось моим бойцам и даже вызывало молчаливое раздражение, – это отсутствие похвалы. Сухарь я, сухарь! Мне об этом говорил замкомдив, он ведь тоже инструктировал группу и с каждым беседовал по отдельности. Вот они ему и изложили свои впечатления обо мне. Излишнюю мою суровость отметили и во время учебных занятий, и позднее, когда формировалась группа. В такие моменты люди обычно устанавливают не только профессиональные, но и человеческие контакты, я же оставался сух и официален. И делал это специально.
Раздумывая о предстоящем задании, я чувствовал, что владею не всей информацией. Еще в кабинете у начштаба мне показалось, что упоминание о предыдущей группе было излишне коротким, а полковник чего-то недоговаривает. Это непонятное, неуловимое «что-то», а также не совсем ясно очерченная цель вызывали сильное беспокойство. Однако обдумывание позавчерашнего разговора ничего нового не приносило, а опасность от моих догадок ничуть не уменьшалась – ведь моей группе предстояло прочесать огромную, покрытую глубоким снегом территорию. Прогноз безоблачной погоды не обещал, так что в предстоящих условиях связь между участниками похода окажется, скорее всего, весьма ненадежной. Если поиск не увенчается быстрым успехом, не менее остро может встать и вопрос питания: с учетом необходимого запаса взрывчатки и личных боекомплектов больше пятидневного запаса сухарей и сала взять с собой мы не могли. А «гулять», может быть, придется не меньше восьми-десяти дней, и это еще при нормальной погоде. Остается надеяться на быстрое обнаружение следов пребывания предшественников да на группы поддержки, курсирующие около границы, хотя этот вариант нежелателен.
Возможная засада с противоположной стороны также не предвещала ничего хорошего. Период враждебных отношений с «большим братом» в общем-то позади, но это совершенно не означает, что в случае столкновения вылазка на чужую территорию будет расценена как дружеская шалость. Азиат – он и есть азиат… Что коммунисты, что капиталисты – невелика разница, когда речь идет о вековых традициях отношения к противнику: после перестрелки захватят и будут потешаться всласть до той поры, пока пытки, на которые они великие мастера, не превратят человека в животное.
Я прошел в кабину вертолета и некоторое время молча смотрел на вихрь снежинок за бортом.
– Что, майор, не терпится?
– Как вы ориентируетесь в этом снежном крошеве? Ничего же не видно.
– А нам и ни к чему, приборы все показывают. – Командир экипажа добродушно улыбнулся.
– Да тут, пожалуй, академиком надо быть, чтобы в цифрах и стрелках ваших разобраться.
– Это только кажется, на самом деле достаточно будет и кандидатской, – пробасил летчик.
Минуту спустя пилоты подали друг другу какой-то знак глазами, понятный только им обоим.
– Отчего тряска появилась? Идем на снижение?
– Буря мглою небо кроет… Ты догадлив, командир, мы уже совсем близко. Предупреди людей, чтобы приготовились. Осталось всего ничего…
Вертолет накренил нос и завис над заснеженной полянкой. Через некоторое время его полозковые шасси коснулись снежного покрова, словно проверяя гостеприимность сурового края. Следующим движением махина грузно опустила заднюю часть и окончательно села на поверхность. Пропеллер сбавил обороты, и вскоре открылась тяжелая дверь салона. Лихо спрыгнув вниз, я обратился к встречающему.
– Майор Груздев!
– Старший лейтенант Сорокин!
– Машина готова?
– Можно сказать, готова, только вот… не заправлена.
– Что? Что значит – не заправлена? Вы понимаете, что говорите?
– Товарищ майор, послушайте…
– Я не собираюсь слушать никаких оправданий! Я не прокурор и не психиатр – объяснения нужны им, а не мне! В течение нескольких минут, пока люди разгружаются, вы обязаны решить все проблемы!
– Напрасно вы так…
– Не заправлена, это надо же!.. – Повернувшись к старлею спиной, я сделал несколько шагов в сторону вертолета, не переставая возмущаться.
В душе я себя осуждал. Ну чего я сержусь: на этом свете происходит только то, что должно происходить. На уроках рабби всегда описывал форму поведения, которую я сейчас демонстрировал (а большинство людей считает нормальной) как неприемлемую.
Ведь что в действительности происходит? Что-то или кто-то раздражает нас, мы в ответ сердимся, возмущаемся, кричим, вызывая тем самым еще более сильную отрицательную реакцию. Это называется реактивное поведение. На самом деле огрызаться и кипятиться в ответ не следует, а нужно понимать: раз так происходит, значит, так нужно. Ведь все в этом мире взаимосвязано, и ничего не происходит зря. Задержали нас – значит, так нужно. Прими ситуацию, согласись с происходящим и не психуй! Каббалисты называют такое поведение проактивным. Ведь любое событие направлено сверху и всегда предназначено для нашего очищения. Поэтому не нужно сопротивляться, следует принимать все как есть. Каббала тоже представляет собой причинно-следственный порядок нисхождения высших сил, подчиненным постоянным и абсолютным законам, связанным между собой и направленным на то, чтобы раскрыть человеку в этом мире Высшую управляемую силу, которую мы именуем Творцом.
Подумав так, я тут же успокоился. Все вдруг показалось мне идущим по намеченному плану. Великое дело – знание.
Разгрузившиеся бойцы нетерпеливо переглядывались в ожидании решительного слова своего командира.
– Товарищ майор, давайте проедем в часть! Я вам по дороге расскажу, что да как, и вы поймете, что в сложившихся обстоятельствах виновного нет, просто досадная случайность…
– В том, что виновного нет, можно не сомневаться. – Я попытался оценить ситуацию трезво. – Сколько бензина в баке?
– Со слов водителя, примерно на двадцать пять-тридцать километров.
– Это значит, что нужно еще примерно две канистры.
– Где-то так…
– Мы не можем появляться в расположении части, попытайтесь это понять.
– Так как же быть?
– Сколько займет путь туда и обратно?
– Не менее часа…
– Если вы сейчас отправитесь в часть, можно оставаться уверенным, что с заправкой будет все в порядке?
– Если честно – не очень. Для ускорения дела желательно ваше присутствие…
Меня захлестывало чувство досады и стыда перед своими людьми: на первом же шагу смертельно опасной операции вышла такая осечка. О какой дисциплине внутри отряда может идти речь при таком наплевательстве со стороны поддерживающих служб?
– Хорошо, мы поедем, – довольно зло сказал я, – но из машины выходить не будем: необходимо сделать так, чтобы никто не обратил внимания на появление в расположении части новых людей. По имеющимся у меня данным, почти десять процентов населения на пограничных с Китаем территориях составляют те же китайцы, которые упорно, день за днем, с истинно азиатским упорством и терпением продолжают переходить границу в сторону России и в большинстве своем остаются. Понятно, что часть из них информирует о происходящем вокруг свое начальство.
– Да у нас народ к гостям привычный…
– Еще раз повторяю: чтобы не обратили внимания…
История с заправкой задержала нас почти на час. Выгрузка в запланированном месте проходила в молчании, сосредоточенно и деловито.
– Ну, старлей, пожелай нам ни пуха ни пера, и заранее посылаем тебя к черту!
– Ни пуха ни пера, и чтобы все было как надо. Ты, майор, извини за задержку…
– Оставь, сейчас уже неважно… А на добром слове спасибо! Будь здоров!
ГАЗ-66 немного постоял, урча мотором, затем плавно откатился назад и отправился в часть, где было тепло, ждала нормальная еда и мягкая постель. А что ожидало впереди маленькую группу из восьми человек? Чем менее различимым становился силуэт машины, тем яснее ощущалась неизбежность опасного противостояния слабых людей и природной стихии, жестокий нрав которой не знает ни жалости, ни пощады.Одетые в теплые куртки и унты, бойцы стояли молча, разглядывая ненадолго прояснившееся небо. Упрятанное в упаковку защитного цвета оборудование и боеприпасы лежали на снегу большой бесформенной кучей.Я подошел ближе и просто, как на рядовых учениях, объявил:– До наступления темноты нам предстоит пройти до границы около пятнадцати километров. Там заночуем… Сейчас перекур десять минут.Солнце уже пошло к закату, когда прозвучала команда: «Строиться!»Выстроившиеся в линию семь человек вполне сошли бы за спортсменов-лыжников, если бы не военное обмундирование и снаряжение.– Лейтенант Конин!– Я!– Лейтенант Одегов!– Я!– Лейтенант Сагдеев!– Я!– Лейтенант Канищев!– Я!– Старший сержант Баталин!– Я!– Сержант Калужный!– Я!– Сержант Соскачев!– Я!– Это наш первый и последний привал на своей территории, завтра переходим границу дружественного Китая. – Я почему-то использовал некогда стандартную формулировку.– До того дружественная граница, что переходить нужно втихаря. – Слова записного шутника Одегова вызвали дружный смех.– Граница сама по себе, может, и ничего, да только вот пограничники с той стороны чужаков не любят. Прошу это не забывать.Я молча смотрел на своих людей, после чего продолжил:– Сегодня мы еще можем позволить себе шалаши. Завтра ни о чем подобном даже мечтать не придется.– Ой, Конин, я хочу с тобой в шалаш, тепла набраться, чтоб на пару дней хватило. – краснощекий Сергей Одегов, как обычно, шутил.– Ну уж нет, ты же храпишь, как медведь в берлоге! На кой ты мне сдался?– Знаешь ты, как медведь храпит! Вот на берлогу напорешься, тогда посмотрим.– Про китайского не знаю, я же про русского говорил.– Сержанты, – я смотрел на команду, как на расшалившихся щенят, – вперед на заготовку веток! Лейтенантам попарно плести шалаши.Ложе из тонких сосновых веток получилось действительно царским. Сильный мороз не позволял ощутить аромата хвои, но время от времени нас окутывало этим волшебным, почти забытым запахом, напоминающим о новогоднем празднике.Нескончаемый вой ветра усиливал ощущение тревоги. Немного привыкнув к нему, я уловил некий внутренний ритм, управляющий столкновениями огромных воздушных масс. Этот ритм убаюкивал, и мой сосед по шалашу, заместитель командира отряда лейтенант Конин, уже поддался воздействию колыбельной ветра: его громкое сопение то затихало, то вступало в соревнование со звуками природы. Мне же не спалось…Переход границы был запланирован на три часа: в это время пограничники спят, а если и бодрствуют, то их внимание сейчас минимально. К тому же буря до рассвета заметет все следы. Я посмотрел на циферблат командирских часов: десяти еще нет, времени вполне достаточно, чтобы выспаться.Я снова вспомнил чувство сродни эйфории, охватившее меня при получении задании, сменившееся безнадежностью в последние дни подготовки. Я даже не пытался избавиться от него, хотя и знал, что мыслям всегда нужен положительный настрой. Отрицательные мысли парализуют волю, уменьшают физические возможности организма. Более того, оказалось, что люди, испытывающие такие разрушительные чувства, как ненависть и злоба, живут намного меньше, причем, как правило, страдают от массы болезней. На курсах Моссада нам все это объясняли, учили справляться с такими ненужными чувствами и мыслями. Но мне все равно не удавалось забыть о возможной неудаче. Что-то не то было заложено в саму ситуацию и очень мешало, но я не мог понять, что именно. Исподволь все равно чувствовал тревогу и опасался неудачи, а ведь в данном случае неудача означает смерть…Я никогда не считал себя фаталистом, но сейчас отчетливо понимал, что события развиваются словно по заранее намеченному плану. Ощущение неизбежного конца раз за разом возвращало меня к сравнению с бомбой, снабженной часовым механизмом, на циферблате которого оставалось до обидного мало времени, и с этим чувством я ничего не мог поделать. На сей раз все попытки избавиться от тревог были безуспешны.Даже воспоминания о лихо проведенных когда-то операциях, всегда служившие мне внутренней опорой в минуты серьезных сомнений, не помогали. Тогда у меня было больше дерзости, мальчишеского запала, желания во что бы то ни стало доказать свой профессионализм. Сегодня я несравненно лучше подготовлен, но былого куража уже нет. Старость? Все чаще я вспоминал деда, его слова: «Ну а дальше, Леня, сам разберешься». Трудно, дед, разобраться, ох, как трудно! А каково было деду в лагере – десять лет под дулом автомата в тайге, за колючей проволокой? Интересно, что его держало в жизни, что позволяло надеяться на лучшее будущее?..Но чувства чувствами, а усталость все равно победила. Я заснул, но тревога не покидала – мне снились кошмары.Проснувшись, я не сразу понял, что нахожусь в шалаше и пока ничего плохого не случилось. В прошлом ночные ужасы меня тоже посещали, причем несколько раз, и в настолько непростые периоды жизни, что даже приходилось идти к рабби за советом. Мой улыбчивый рабби объяснил, что, во-первых, сны – это всегда хорошо. Считается, что с человеком, не видящим снов, наверху не хотят разговаривать. Во-вторых, Бог возвращает наши души в этот грешный мир на исправление. Если мы что-либо натворили в предыдущей жизни, то здесь обязаны расплатиться за свои деяния, ведь в духовном мире подобное притягивает подобное: обидел кого-то раньше – тебя обидят тут, убил кого-то – убьют тебя. Другими словами, в земном мире мы обязаны прочувствовать все то, что натворили в прошлой жизни. Но Бог любит некоторых людей. Во сне за ними гоняются, их калечат, даже убивают, с ними случаются разные неприятные вещи. Человек просыпается в холодном поту, что в действительности хорошо: прочувствовав и пережив ужас, очищаешься. Каждый такой сон Каббала считает отработкой греха, совершенного в прошлом или даже в предыдущей жизни. Однако не стоит забывать и высказывание Талмуда: «Сон – одна шестидесятая часть смерти». Каким же образом сон связан со смертью? Когда мы спим, бо´льшая часть души покидает тело, и оно в малой дозе принимает нечистоту смерти. А когда просыпаемся, то душа возвращается в тело и «дух нечистоты» удерживается лишь в кончиках пальцев. Вот почему существует древний обычай «нейгл васер» (вода для ногтей): сразу после пробуждения, не опуская ног на пол, следует омывать руки водой, с вечера оставленной возле кровати. Таким образом, сон может быть, с одной стороны, частью смерти, но с другой – малым пророчеством!Стряхнув остатки неприятных видений, я привстал, насколько позволяла высота шалаша, и сделал несколько шагов к выходу, обнаружить который в полной темноте было совсем непросто. Все, чего бы ни касалась рука, отдавало ледяным холодом и влагой.«Неужели за несколько часов нас занесло снегом? Как же Конин выбрался наружу? Ведь последний час дежурил он». Я нащупал в нагрудном кармане миниатюрный фонарик и в ту же секунду услышал звук разгребаемого снега.– Товарищ майор, подъем! Вы меня слышите?– Слышу, Толя, слышу. Ты сам-то как вышел?– Да точно так же, не без дружеской помощи.Меньше чем через пять минут бойцы, облаченные в белую маскировочную одежду, стояли в строю.В нескольких словах, не останавливаясь на подробностях, я разъяснил суть задания, о котором никто из участников похода до сих пор практически ничего не знал.– Десять минут на завтрак, пять – на уничтожение следов привала. Сейчас, – я поднес руку к глазам, – два тридцать пять. В два пятьдесят переходим границу.Четыре лейтенанта шли мерным спортивным шагом друг за другом на расстоянии метров в пятьдесят-шестьдесят. За ними двигался я, замыкали цепь сержанты. Снежная буря, плясавшая в первой половине ночи по ту сторону границы, наконец-то стихла, и дикий лес встретил нас почти абсолютной тишиной, в которой слышалось лишь поскрипывание лыжных полозьев и частое дыхание лыжников.Несмотря на темноту, прощупывание территории фактически началось. Я включил сканер – небольшой аппарат, на экране которого высвечивались координаты места, где концентрация металла превышала десять килограммов. Каждые несколько секунд смотрел на экран. Постоянно осматриваясь, я не забывал следить за временем: ровно через час после старта нужно собрать всех для обмена информацией и пятиминутного перерыва, что и было сделано. Затем – опять в путь. Но сначала я достал карту и маленький фонарик, сверил по компасу направление и рассчитал примерно пройденное расстояние, после чего едва заметной карандашной точкой отметил предполагаемое месторасположение отряда.Густой мрак ночи еще не рассеялся, но опытный глаз уже различал признаки рассвета: восточная кромка горизонта начинала еле заметно светлеть. Легкий скрип широких полозьев почти не нарушал девственной тишины леса. Шапки снега, падавшие иногда с высоких сосен, заставляли нас вздрагивать, что вызывало невольные улыбки на лицах бойцов, раскрасневшихся от холода и лыжной ходьбы.Старшего сержанта Баталина я выделил в учебке одним из первых. Рослый, сильный, немного нагловатый – такие делали погоду в своих подразделениях. Поручения и учебные задания он выполнял с подчеркнутой легкостью, но словно бы нехотя. За нарочито демонстрируемыми способностями скрывалось явное желание всегда и во всем оставаться лидером, поддерживать свой высокий авторитет.Склонность сержанта при малейшей возможности игнорировать приказы я тоже отметил, но с подобной чертой характера вполне можно справиться. Для работы с таким, как он, нужны истинные командирские качества, а ими я обладал в полной мере. В самых сложных, специально подобранных для тестирования ситуациях, Баталин не терялся и не раскисал, а, как и подобает настоящему десантнику, концентрировался и находил решение. Это качество, одно из самых драгоценных для солдата спецназа, выгодно выделяло его среди многих других. Именно поэтому я выбрал его одним из первых.Мы перешли границу ровно в 2:50 и продолжили быстро двигаться в сторону Хайлара.Прошли первые часы на чужой территории. Относительно равнинная часть закончилась, впереди хорошо просматривались сизо-серые сопки. На очередной пятиминутке я провел общую проверку амуниции, после чего объявил:– Условия похода усложняются. Впереди – беспорядочная гряда сопок. Отряд делится на две группы: со мной пойдут Одегов, Канищев и Баталин. Остальные – под команду Конина. Вопросы?– Товарищ майор, вы планируете огибать каждую сопку с двух сторон? – Обращение обычно молчаливого Канищева прозвучало несколько неожиданно.– Именно так… У тебя есть другие соображения?– Да все просто: если вы решили огибать сопки, значит, мы по-прежнему углубляемся. Но можно ведь и иначе решить задачу, по крайней мере на данном этапе.– Слушаю тебя внимательно. – Я невольно улыбнулся.– По-моему, логичнее не углубляться по максимуму, а обследовать предгорную часть приграничной полосы. Во-первых, «Крот» с большей вероятностью выйдет на плоском участке, а не на холмистом…– Верно…– А во-вторых, маневры между сопками займут больше времени, чем поиски на равнинном участке.– Я бы мог с тобой согласиться, если бы не одно «но». – Я смотрел на самого молодого и самого скромного из лейтенантов с нескрываемой симпатией. – Во-первых, мы хоть и углубляемся, но не по прямой, а зигзагами. Объяснять причину, я думаю, нет надобности.– Понятно-понятно! – загалдели бойцы.– Во-вторых, именно потому, что поиск между сопками тяжелее, мы должны пройти их, пока есть запас сил. Важно учесть не только нагрузку, но и необходимость постоянного поддержания связи. – Я молча смотрел на людей, пытаясь оценить, понимают ли они меня. – Сколько дней, по-твоему, понадобится, чтобы перекрыть заданную территорию?Я спрашивал Канищева, но вопрос был обращен фактически ко всем. В ответ лейтенант пожал плечами.– Вот то-то и оно…После короткого завтрака и отдыха я достал аппарат оперативной радиосвязи:– Всем приготовиться к проверке кодов.Конин, его заместитель Сагдеев и мой временный заместитель Одегов достали мини-рации. Заранее заготовленные и выученные назубок коды позывных в особой проверке не нуждались, но соблюдение инструкции, тем более в полевых условиях, представляет собой неписаный закон. После проверки я снова напомнил:– Связь каждые полчаса, каждый час – пятиминутный отдых. Все, пошли…Помахав друг другу лыжными палками, две маленькие цепочки разошлись у северной оконечности сопки, чтобы через какое-то, пока не определенное время встретиться в ее южной части.На левом фланге вплотную к подножию сопки шел неунывающий Одегов. Уверенным, размашистым шагом он пробирался сквозь мелколесье, насвистывая себе под нос какой-то мотивчик. Его уверенный вид и энергичные движения демонстрировали: идет лидер, волею обстоятельств вынужденный быть ведомым. Иногда он прибавлял шаг и уходил немного вперед. Правее следовал сосредоточенный Канищев, далее – я, немного позади – Баталин.Настало время связи, и я дал сигнал короткой остановки. На посланный запрос ответ не пришел, на повторный – тоже… Выругавшись, я стал повторять команду раз за разом. Наконец пришел ответ – «штатная ситуация» – и группа продолжила движение.После четырех сеансов связи и более двух часов пути группы соединились.– Толя, что со связью, почему на первый вызов не отвечал больше минуты?– Не знаю, у меня все в порядке: получил запрос, дал ответ. – От Конина шел пар. – Я думал, вы там замешкались.– А может, эта горка железная? – Одегов обрадовался возможности поучаствовать в разговоре.– Ну и что? – Канищев непонимающе смотрел на него.– А то, что глотает радиоволны… Мы что-то такое учили… Ну не горка, конечно, а аппарат такой. Это из практики ведения электронных войн.– Прямо все так и глотает, и нашим антеннам ничего не остается?Я не стал поддерживать обсуждение, хотя об аппаратах этих знал немало. Может, Одегов и прав, но я снова обратился к Конину:– Попалось что-нибудь интересное?– Все по-прежнему, товарищ майор, признаков искомых объектов не обнаружено. – Он обтер влажный лоб. – Как, впрочем, и следов присутствия хозяев.– Да, ты прав, мы тоже обратили внимание: лес абсолютно девственный, словно ни одного человека здесь сроду не было.– Куда дальше, товарищ майор?– Дальше? Тем же курсом, между сопок. Но прежде всего – привал: располагаемся на полчаса.Бойцы быстро и с нескрываемым удовольствием скинули лыжи, размяли уставшие ноги и принялись за сухой паек. Хруст сухарей казался единственным звуком, нарушающим тишину леса.Конин, не дожидаясь разрешения и даже не взглянув в сторону командира, закурил. Я ничего не сказал ему. Ничего не поделаешь, люди не курили несколько часов. Примеру Конина последовали все остальные, не дымил только Сагдеев.– Слышь, Керим, может, развяжешь? И охота тебе себя мучить? – Одегов смотрел озорно, с некоторым вызовом. – Я вообще не понимаю, как нормальный мужик может после сытного обеда обойтись без сигареты!На упоминание о сытном обеде команда отреагировала дружным смехом, но оборвался он буквально через секунду: в полной тишине послышался посторонний шум, и мы затихли, пытаясь понять, откуда он доносится. Вскоре в небе появился контур маленького аэроплана, смахивающего на знаменитый когда-то «кукурузник». «Возможно, разведчик, хотя для подобных целей лучше подходит вертолет», – размышлял я.
– Убрать легко обнаруживаемые предметы, всем под прикрытие! – Моя команда прозвучала негромко, но отчетливо.
Пока люди спешно растаскивали и забрасывали снегом все, что выделялось на фоне белого поля, я разглядывал в бинокль неуклюжего авиадинозавра, парившего на небольшой высоте. Я уже собрался было опустить бинокль, как вдруг от самолетика отделилось странное облачко, походившее на скопление мошкары. Еле различимое, оно медленно опускалось, постепенно разрастаясь в воздухе. Я всмотрелся в это облачко как можно внимательнее, но ничего понять не смог. Что бы это могло быть? На противопехотные мины не похоже, на что-либо другое из привычного военного арсенала – тоже… Наверное, все-таки показалось. Я еще раз вскинул бинокль, но кроме полоски ясного неба ничего разглядеть не сумел. Облачко исчезло… Страшная догадка пронзила мозг, заставив вздрогнуть. Думать об этом не хотелось, но я знал, что обязан верить в то, что все происходит не просто так, а для какой-то цели. И все, что с нами случается, случается для нашего же блага.
Когда по всем признакам до наступления темноты оставалось совсем немного, я объявил:
– Устраиваемся на ночлег. Распорядок дежурств прежний.
Молча, без лишней суеты, каждый из бойцов подыскивал себе надежный толстый ствол, чтобы устроить возле него снежное укрытие. Подготовленные в ходе специальных тренировок ко сну даже стоя, они не думали о создании минимальных удобств: присутствие на чужой территории обязывает уничтожать следы ночлега, а времени на это, как всегда, в обрез.
Глава 6
Китайская территория на границе с Белогорском
7 февраля 2004 г., 05:00
Ночь прошла без приключений. С рассветом я вышел из снежного укрытия, чтобы немного размяться: одеревеневшие за ночь суставы неохотно обретали привычную гибкость. За моими упражнениями наблюдал дежурный Сагдеев. – Доброе утро, лейтенант!– Здравия желаю, товарищ майор! – то ли в шутку, то ли всерьез ответил Сагдеев.– Все тихо?– Так точно! – Черные с хитринкой глаза выражали абсолютную лояльность по отношению к командиру. – Кроме редких лесных шорохов не отмечено ничего постороннего.– Буди снежных людей!Сагдеев улыбнулся в ответ на мою шутку, редкую для такого строгого командира, как я.Менее чем через полчаса группы продолжили прочесывать нескончаемую гряду: сопка за сопкой, встретились – разошлись… Второй день не принес результатов. Уже перевалило далеко за полдень, когда шедший впереди Канищев замедлил ход и приостановился.– А это что за хреновина? – Он указал наверх, на крону небольшой сосны. – Прямо елочная игрушка.За край пушистой заснеженной ветки зацепилась покрытая тонкой ледяной коркой лиловая тряпка. Стропы, соединявшие ее с маленьким грушевидным предметом, который покачивался под порывами ветра, ясно указывали на то, что на сосне висел маленький парашют.Быстро подскочивший Одегов не мог смириться с тем, что находку отнесут не на его счет.– Отойди-ка, Витек, а то сейчас, не приведи господи, как бабахнет. – Он протянул лыжную палку к обледеневшему парашютику.– Всем укрыться за деревьями! – Команда была подана негромко, но все услышали. Одегов замешкался. – Я сказал: всем!Подойдя к сосне, я начал аккуратно отделять от ветки примерзшую тряпицу.– Сейчас как рванет!.. – прошептал Баталин.Остальные молчали, хотя нервозность в воздухе повисла почти ощутимая, как сгустившийся туман.В принципе мне было понятно, с чем я имею дело, и все-таки полной уверенности не возникло: я серьезно сомневался в том, что подобная техника существует в арсенале вооружения китайской армии. Сняв парашютик, я аккуратно положил его на снег и отошел за ближайшее дерево.– Команды выхода из укрытия не было!На меня смотрели три пары широко раскрытых глаз. Всем хотелось понять, что происходит, но еще больше – поучаствовать в операции по обезвреживанию.Я вытащил из нагрудной кобуры «Макаров», навинтил на него глушитель и дослал патрон в ствол.– Всем укрыться!Через секунду я выстрелил. Пуля с характерным едва слышным воющим звуком вошла в ткань грушевидной колобашки и распорола ее. Бойцы сразу же сбежались посмотреть на диковинную штуку.– Эх, майор, лишил нас представления… – с сожалением протянул Одегов.– А ты говорил – бабахнет. – Обращение Баталина прозвучало безадресно.Я поднял остатки маленького, развороченного пулей предмета и высыпал его содержимое на подставленные ладони бойцов. В осколках черной пластмассы поблескивали железные хвостики.– Прошу познакомиться: микропередатчик со встроенным микрофоном.– Вот это да!.. – Одегов не смог сдержать удивления.– Зачем?.. И откуда он здесь? – Канищеву обязательно требовалось разобраться в происходящем до конца.– Скорее всего, сброшен вчера с самолета, что кружил недалеко от нас.– Это который на «кукурузник» похож? – Одегов застыл с раскрытым ртом.– Он самый…– Вы же нам ничего не сказали!– Прежде чем что-либо говорить, надо знать, о чем. – Голос мой звучал назидательно, но потом я продолжил несколько мягче: – Я действительно видел нечто, отделившееся от самолета… Но поди догадайся, что их армия оснащена такими штуками!– И что все это означает? Нас пасут?– Может быть, нас, а может, и кого другого, и тогда мы имеем дело с обычным совпадением. – Я ненадолго задумался. – Если штуковина пришла по наши души, то значит, мы где-то наследили. Или наблюдение ведется с самых первых шагов… В общем, оба варианта плохие.Все замолкли, не глядя друг на друга. Первым прервал молчание Одегов:– Но откуда у них такие игрушки? Армия-то не из самых передовых!– Идея принадлежит американцам, которые апробировали прибор во Вьетнаме, – пояснил я. – А китайцы, получив трофей, вероятно, умудрились наладить производство. Они на это мастера. Сами знаете, сколько подделок производится в Китае, процентов восемьдесят, причем в мировом масштабе. В общем, Малая Арнаутская…На мою шутку не отреагировал никто, даже Одегов.– И на каком расстоянии такая хреновина действует?– Где-то поблизости наверняка есть ретранслятор. Не исключено, что мы на него натолкнемся.– Майор, а ведь во время выстрела кому-то из «узкоглазых» здорово долбануло по ушам!– Тебе его жалко?– Жалко, что в этот момент не видел его рожу.Да, кто-то получил мощный звуковой удар, но гораздо важнее другое. Если бы я заметил парашютик первым, то прошел бы мимо, стараясь не показать противнику, что понял его замысел. Громкий вопрос Канищева и последующая возня такую возможность исключили. Впрочем, если не этот, то другой из подобных парашютиков все равно кто-нибудь да нашел бы, так что все равно ничего не изменилось бы.Почувствовав всеобщий упадок настроения, я решил быстро переключить ребят – в наших условиях это послужит самой удачной корректировкой, времени на психологические экзерсисы и обсуждения у нас нет.– Давайте прибавим ходу, чтобы побыстрее состыковаться с группой Конина. Нужно предупредить их по поводу лишнего шума в пути.– Можно ведь сообщить по рации!– Само собой, – я посмотрел на часы, – но до сеанса еще семь минут. Да и по кодовой связи не все объяснишь. Так что наляжем…Поставленная задача, конечно, не могла послужить серьезным стимулом, но свою минимальную роль сыграла: бойцы встряхнулись, прибавили шагу и, судя по всему, справились с растерянностью. Все оставшееся до встречи с группой Конина время я не мог отогнать от себя мрачные мысли. Очень уж хотелось поверить в собственную выдумку про возможное совпадение, но я понимал, чьи голоса и звуки должен фиксировать обнаруженный микропередатчик. Нам сели на хвост, и теперь любое передвижение под контролем. Вопрос в одном – когда это сделали? И почему за нами только следят, а не берут сразу?Если отвлеченно попытаться сформулировать проблему выживания, то, как это ни покажется парадоксальным, лучше вообще не находить места выхода «Крота», а пока не поздно, дать деру назад. Но попробуй объяснить это подчиненным! Реакция может оказаться совершенно непредсказуемой: от полной апатии до яростного взрыва эмоций вплоть до попытки пришить командира за предательство. Хотя вообще-то все это ненужные фантазии. В реальности предстоит борьба за выживание, а шансы выполнить задание и выйти к своим очень незначительны. Тут же вспомнилась средневековая молитва, о которой я прочел в одной из святых книг: «Боже, не рассказывай мне, почему я должен страдать, только скажи мне, что я страдаю для твоего блага». Вот такие соображения вертелись тогда у меня в голове…Ночь и половина следующего дня прошли без происшествий. Погода испортилась сразу после полудня. Ярко-синий небосвод быстро затягивался плотными облаками, превратившись вскоре в мутно-серое полотно. Поземка, кружившая вначале легкими летучими спиралями, стала усиливаться, и вскоре порывы ветра сбивали путников с ног. Видимость резко ухудшилась, и я, не думая о повышенном риске, во все горло кричал, чтобы идущие впереди лейтенанты сократили дистанцию между собой. Увы, меня не слышали, а только с трудом пытались разобраться, кто где идет…Я с тревогой посматривал на часы, думая о реальной опасности заблудиться в пурге. Ровно в час пополудни я остановился, привалившись к стволу старого кедра. Следом, тяжело переступая на утопающих в снегу лыжах, подошел измученный Баталин. Я хотел спросить его о двух лейтенантах, которых не было видно в слепящей белой круговерти, но снежный вихрь быстро забил мне рот белой холодной кашей. С трудом откашлявшись, я уже не пытался заговорить. Лицо сержанта Баталина не выражало ничего кроме смертельной усталости: сейчас, похоже, ему было все равно, что дальше.Подошло время сеанса связи. Как ни пытался я плотнее прижаться к дереву, целый рой снега ворвался под куртку, покрыв свитер плотным белым слоем. На вызов ответ не пришел… Я повторил запрос еще раз, затем еще раз и еще… Сеанс связи не состоялся.Я почувствовал, что, как и Баталин, страшно устал. Ноги, всегда послушные и тренированные, вдруг стали ватными, почти чужими. Колючие уколы врезавшихся в лицо снежинок стали нестерпимо болезненными. Мне захотелось спрятаться от них, укрыться, но, кроме деревьев, никакого убежища не было, да и быть не могло. Через несколько секунд я развернулся к Баталину: мы укрывали и поддерживали друг друга, пытаясь выстоять под натиском не на шутку разошедшейся стихии.Буря улеглась так же неожиданно, как и началась. Еще выясняли между собой отношения темные злобные тучи, а на земле все стало успокаиваться и стихать. В чувство меня привело неприятное ощущение ледяной влаги в голенях и затылке. Почему-то я не мог вспомнить, когда опустился на колени, но понял, что не смогу встать, если не стряхну толстый, утрамбованный ветром сугроб, севший на спину. Пришедший в себя Баталин заработал руками, и вскоре мы с трудом выбрались из-под снежной шапки.– Ну и дела, майор! Что же это было?– С тобой все в порядке? Идти сможешь?– Смогу, только куда?– Ясно куда: искать своих. Надеюсь, что они где-то поблизости…– Понятно…– Давай-ка по сухарику – и вперед…Баталин с трудом вытащил из рюкзака пакет с сухарями:– Товарищ майор, а сухарики-то того, подмокли…– М-м-да… Как же влага через упаковку просочилась? – Я мог бы сказать Баталину что-нибудь типа «Вот результат твоей беспечности», но дисциплинарное выяснение, затеянное в такой момент, выглядело бы неприличным. – Ну ладно, давай что есть…Беспорядочные завалы, причудливые сугробы встречались нам на каждом шагу. Мне показалось, что небольшая снежная гора, видневшаяся невдалеке, странно шевельнулась. Пока я прибавлял шаг, из-под снега показалось пятно капюшона. Издалека лицо Одегова выглядело растерянным. Увидев меня, он энергично заработал руками и вскоре высвободился из-под сугроба.– Чуть живьем не схоронило, а?– Как самочувствие, Одегов?– Как в той сказке про Снежную королеву. – Он продолжал стряхивать слежавшийся снег.– Где Канищев?– Мы шли с постоянной дистанцией. – Привычная улыбка сменилась полной серьезностью. – Так что если он остановился вместе со мной, то должен быть поблизости.Мы двинулись на поиски и вскоре обнаружили развороченный снежный завал.– Эх, паря, не дождался… – Одегов растер замерзшее ухо. – А следов-то лыжных не видать, товарищ майор… Это как понимать?– Так и понимать, что он ушел еще до того, как буря успокоилась.Я внимательно вгляделся в гладкий снег.– Одегов, идите сюда. Видите едва заметные углубления? Я думаю, от лыж.– Чтоб мне пусто было, если я что-нибудь вижу… Хотя вообще-то есть немного… Издалека оно как-то понятнее… Послушайте, майор, – он словно проснулся, – а что с группой Конина?– Все целы, несколько минут назад была связь… Баталин, – я развернулся в сторону сержанта, – остаетесь здесь до нашего прибытия.Сержант раскрыл рот, чтобы возразить, но не успел ничего сказать.– Приказ ясен?– Так точно!Канищева мы нашли примерно через полкилометра. Он неподвижно лежал на правом боку. Нелепо задравшийся конец левой лыжи не предвещал ничего хорошего.– Витек, очнись! Витек!..Одегов энергично растирал снегом щеки товарища, всматриваясь в его бледное лицо. Кровь постепенно прибывала, на правой щеке Канищева обозначилось белое пятно. Обморожение…– Это ты, Серега?.. – Голос звучал очень слабо.Я достал флягу со спиртом. Без лишних слов Одегов схватил ее и поднес к бескровным губам Канищева.– Глотни-ка… Ничего, боец. – Одегов утешал друга, как младшего брата. – Это только на пользу…Примерно через час группы сошлись у подножия сопки. Бурная радость, объятия, похлопывания по плечам вызывали ассоциации с документальными кадрами времен войны. «Воссоединение двух фронтов», никак не меньше. Я постоял немного в стороне, а когда приветствия и объятия поутихли, обратился к бойцам:– Как вы прошли эту трепку, Конин? Глядя на вас, можно подумать, что никакой бури и не было.– Ого!.. Еще какая!.. Как увидел, что задувать начинает, собрал всех вместе. Так мы и согревали друг друга.«Молодец парень, вовремя сообразил… Почему же я не догадался? Ведь все решали считаные минуты…»– Ну что ж, подведем итоги.– За трудовой день, что ли? – В присутствии зрителей Одегов не мог лишить себя удовольствия подурачиться.– И за день, и в целом… Запаса еды хватит еще на два дня. Каких-либо следов «Крота» или тел наших предшественников не обнаружено. Сегодня мы должны были закончить прочесывание горной части, но по известным причинам не успели.– Да уж, причины известны… – начал было Одегов, но шутку никто не поддержал.Объективности ради следовало бы отметить «гостеприимство» хозяев, никак себя до сих пор не проявивших, но я не стал этого делать: напоминание о том, что каждый наш шаг, скорее всего, отслеживается, могло вызвать уныние, а нам и так досталось от бурана. Кроме того, план дальнейших действий у меня потихоньку созревал, оставалось только детали додумать.– Сейчас идем к северной оконечности следующей большой сопки и устраиваемся на ночлег. Вопросы есть?– Рано вроде бы еще?– Тебе что, Конин, поработать не терпится? – это был, конечно, Одегов.– Да нет, это я так…Начало следующего, четвертого дня мало чем отличалось от предыдущих. После очередной порции изрядно надоевших сухарей с салом мы отправились прочесывать запланированную территорию. Неожиданно, примерно через полчаса, от Конина поступил срочный вызов, код которого означал «Чрезвычайные обстоятельства».Я трижды постучал по дереву, имитируя стук дятла, и все быстро собрались около меня. Тихим голосом оповестил команду:– Пришел сигнал срочной помощи. Причина неизвестна, предположительно возможны два варианта: или они напоролись на неприятеля, или возникла нештатная ситуация. Идем обратно в удвоенном темпе. Перед выходом – проверка амуниции.Цепочка из четырех лыжников двигалась ударным темпом. Впереди шел Одегов, чье тяжелое дыхание слышал даже замыкающий Баталин. Шедший вторым командир поддерживал заданный темп без напряжения, с демонстративной легкостью. Шаг в шаг за ним скользил привычно сосредоточенный Канищев.Двигаясь, я лихорадочно обдумывал ситуацию: «Если бы они вступили в бой, то мы бы услышали выстрелы, хотя бы слабые или отраженные эхом. Возможно, они попали в засаду, но это вряд ли. Кто-нибудь все равно успел бы пальнуть. Если не столкновение с хозяевами, то что тогда? Впрочем, не стоит гадать. В тайге, да еще на чужой территории, может случиться все что угодно».Своих мы увидели издалека. Один стоял, опустив голову, двое сидели на корточках и колдовали над кем-то лежащим.– Что произошло? – издалека выкрикнул я.– Сагдеев угодил в яму.– С последствиями?– Да, к сожалению, – Конин опустил голову, – сильный вывих. Или перелом…Я приблизился к раненому. Тот полулежал, опираясь на локоть. Оголенная левая нога, над которой склонился Соскачев, выглядела неестественно: сильно вспухшая лодыжка синела на глазах.– Вот, товарищ, майор, отыгрался я…– Это ты брось, Керим! Полежишь немного, отдохнешь – и в дело.В ответ Сагдеев слабо улыбнулся.– Как это случилось?– Понимаете, может, он и проскочил бы эту яму с ходу, но я ему как раз знак подал смотреть внимательно вперед. Там виднеется что-то… – Голос Конина выдавал его настроение: парень явно чувствовал себя виноватым. – Смотрю перед собой, потом поворачиваюсь в его сторону. Он правее шел… И вижу что-то странное: Керим начинает погружаться вниз. Протер глаза, думал, показалось… Нет, смотрю – он палками взмахнул и начал проваливаться по землю. Ну, мы все к нему, а он лежит на дне здоровенной ямины и ни звука: от болевого шока потерял сознание.– Откуда яма-то взялась? Охотники в приграничной полосе не бродят… и на естественное образование не похожа: ее так снегом занесло бы, что и захочешь – не провалишься…– Мы тоже ничего не поняли, кроме того, что яма подготовлена специально: она сверху ветками была присыпана, поэтому внутри осталась пустой.– Да уж, действительно странное стечение обстоятельств – мрачновато заключил я.– Товарищ майор, дайте ему шанс, может, еще вытянет…Я не произнес ни слова. Мы хорошо понимали, что судьба раненого предрешена, инструкция в таких случаях предписывает однозначный безжалостный выбор. Но и на этот счет у меня было свое мнение, даже план. Конин не выдержал первым и отвел глаза. Немного подумав, я тихо произнес:– Мы оставим его в точке старта и будем в один-два захода, каждый день переносить в сторону продвижения.– Спасибо, майор. – Конин странно, почти беспомощно улыбнулся.– Только предупреди его, что в случае появления хозяев в военной форме он должен без промедления распорядиться своей жизнью.Наложив шину, Соскачев плотно забинтовал ногу пострадавшего.– Готово, товарищ командир!– Что это, по-твоему, вывих или перелом?Я умышленно задал заведомо непринципиальный вопрос: даже в случае вывиха пройдет не менее двух-трех дней, пока Сагдеев сможет двигаться самостоятельно, да и то не быстро…– Наверно, перелом…– Наверно?– Я всего-навсего санитар, тут нужен врач.Раненому устроили мощное снежное укрытие, оставили сухарей и отправились в путь.Потрепанный и изрядно проголодавшийся отряд из семи человек молча двигался вдоль сопки. От меня не могли ускользнуть злость и раздражение подчиненных. Неимоверная физическая нагрузка, скудное однообразное питание и отсутствие нормального отдыха сделали свое дело. Еще день-два – и поведение людей станет неуправляемым. Дальнейшие последствия невозможно даже представить… Дай бог, чтобы сегодня, в крайнем случае завтра удалось что-нибудь отыскать, хотя бы тело одного человека из отряда предшественников. Этого будет достаточно для отчета.Мрачные мысли прервал странный звук, долетевший издалека, с юго-восточной стороны. Я подал знак остановиться. Звук, сильно напоминавший рычание зверя, донесся еще раз. Обернувшись назад и жестом призвав сержантов подтянуться, я дал им понять: «Вы остаетесь здесь», – и двинулся вперед во главе небольшой колонны, в которую нехотя пристроились Конин, Одегов и Канищев.Грозный рык донесся с эхом еще дважды, после чего наступила тишина. Вскоре мы поняли, в чем дело: около небольшой сосны кружил средних размеров бурый медведь. Время от времени он поднимался на задние лапы и принимался скрести когтями по стволу сосны. Кто-то потревожил его сон. Человек или животное?Конин нагнулся к уху Одегова и прошептал:– Накаркал-таки ты нам, Серега, медведя китайского. Как в воду глядел…Не отрывая глаз от зверя, Одегов слабо улыбнулся. Я скинул рукавицы и достал «Макарова», отработанным движением навинтив глушитель. Конин слегка похлопал по висящему на плече АКС-74, на что я отрицательно покачал головой, подбросив на ладони привычный пистолет.Медведь что-то почуял и развернулся в нашу сторону. Словно предупреждая о своем непростом характере, он встал на задние лапы, оскалился, но атаковать людей все же не решился. Убедившись в полном нашем равнодушии к себе, медведь постоял немного, затем опустился на четыре лапы и начал быстро удаляться в глубину леса.Нам явно повезло. Медведя нужно уметь прикончить одним выстрелом, ведь раненый зверь – приговор охотнику. Медведь преследует обидчика и не останавливается, пока не отомстит. Это может занять несколько лет. Опытные охотники, ранившие медведя, никогда не возвращаются в лес, где повстречались со зверем.Я дождался, пока медведь отойдет подальше, и тихо дал команду:– Осмотрим местность в радиусе двухсот-трехсот метров. Толя – налево, ты, Сергей, – по центру, я – направо.– Я остаюсь? – Канищев выглядел немного разочарованным.– Да, остаешься. Выбери место для укрытия и смотри в оба. Не думаю, что медведь проснулся от дурного сна, его кто-то потревожил.Окинув всех взглядом, я добавил:– Сигнал тревоги – двойной стук дятла, повторенный дважды. Встречаемся через пятнадцать минут.Осмотр ничего нового не дал, и вскоре отряд продолжил свой однообразный поиск. Шаг за шагом, километр за километром, участок за участком…Завершая дневной маршрут, понурый отряд плелся по знакомой колее, когда с северного направления донеслось слабое эхо выстрелов. Один за другим бойцы приостановились и прислушались. Эхо повторилось, затем все стихло.– Это оттуда, где мы оставили Керима!– Да! Вы продолжаете обычным шагом, – обратился я к сержантам. – Лейтенанты ударным темпом – за мной!Команда оказалась напрасной: все как один мощно прибавили темп. Шли тяжело, казалось, из последних сил, но никто не отставал. До места, где утром пришлось оставить Сагдеева, оставалось меньше километра. И вдруг в полной тишине прозвучал четко различимый одиночный автоматный выстрел.Представшая перед нами картина оказалась ужасной: припорошенный тонким слоем снега Керим Сагдеев лежал с пробитой насквозь головой. Вокруг не успевшей застыть лужи крови таял снег, вверх поднимались клубы пара… Неподалеку от убитого валялась бездыханная туша старого знакомого – медведя. Решив не связываться с нами, он не успокоился и нашел себе жертву. За что и поплатился…Конин подошел к телу товарища и осторожно вынул из его ладони автомат. Сомнений в причинах гибели Сагдеева не оставалось.– Что ж ты наделал, что ж ты, парень, наделал?.. – В глазах Конина стояли слезы.Помрачневший Одегов обратился ко мне:– Майор, почему он это сделал?– Тут, думаю, и сложно и просто. – Я коротко вздохнул и, не отрывая глаз от распростертого тела, продолжил: – Пока нас дожидался, скорее всего без конца думал о том, что стал для отряда обузой. Потом этот взбаламученный медведь… В схватке с ним Керим наверняка почувствовал себя беспомощным. Ну, а дальше… Нетрудно догадаться…В полном молчании прошло несколько тоскливых минут. Одегов первым стряхнул с себя оцепенение и решительно подошел ко мне:– Товарищ майор, тут такое дело…– Говори, не стесняйся…– Я вот что подумал: зверюга этот, – он кивнул в сторону медвежьей туши, – в какой-то мере стал причиной гибели Керима. Но с другой стороны… – Он замялся.– Хочешь сказать, что перед нами охотничья добыча, огромный кусок мяса?– Вот именно… Который уже день мы на сухом пайке? Разрешите, а?..– Я, Сережа, с тобой согласен, но ведь есть доводы и против.– Вы имеете в виду следы? Так ведь в любом случае, как бы мы ни зачищали территорию, все привести в прежний вид не удастся. Если речь об остатках туши, ее волки враз растащат, пока голая шкура не останется. Зажарим сейчас по кусману мяса да выпьем за упокой души Керима, а?..Я посмотрел на Конина. По его лицу было заметно, что он молчаливо поддерживает товарища.– Ладно, валяй…Ребята быстро вырыли яму в снегу и натаскали еловых веток, на которых развели огонь – так запах жареного мяса не распространится далеко по морозному лесу. Притоптывая от холода, люди с нетерпением ждали, когда куски медвежатины поджарятся. В сторону прикрытого ветками Сагдеева старались не смотреть.Вскоре колдовавшие над огнем Одегов и Баталин раздали всем по большому куску мяса, разлили спирт и без лишних слов собрались вокруг тела Керима.– Ты был хорошим солдатом и настоящим другом… – Губы Конина слегка дрожали. – Прощай…Каждый брызнул в сторону бездыханного тела несколько капель спирта.После импровизированной трапезы все заметно приободрились, настроение выправилось, хотя веселыми никого из нас назвать было нельзя.На веревке, с помощью которой еще утром Сагдеева вытаскивали наверх, тело его опустили в яму и завалили снегом. Я отметил на карте место могилы, и отряд отправился на юго-запад, к следующему участку поиска.Уже начали спускаться сумерки, когда я подал команду устраиваться на ночлег. Все привычно разбрелись в поисках удобного, с небольшим наклоном ствола, рядом с которым ночью можно хотя бы ненадолго расслабиться и заснуть. Большинство бойцов уже начали сооружать снежную конуру, и только беспокойный Одегов, отойдя на приличное расстояние, все расхаживал вокруг приглянувшегося дерева. Внимательный Конин заметил это и вопросительно посмотрел на Одегова, а тот поманил его к себе.– Посмотри-ка, Толян, внимательно…Второй раз ему повторять не пришлось: вплотную к стволу примыкал огромный плотный сугроб, походивший на укрытия, которые мы устраивали себе. Конин сосредоточенно смотрел на снежный саркофаг.– Позовем Груздева? – спросил он после недолгой паузы.– Давай вначале приоткроем, – уверенно ответил Одегов и осторожно, словно боясь потревожить чей-то сон, принялся счищать рукавицей верхний слой снега.В образовавшейся щели показалась мертвенно-бледная кожа мужского лица. Конин оцепенел и прикрыл глаза.Остальные заметили, что происходит, и вскоре вокруг освобожденного из снежного плена тела собрался круг молчаливых зрителей. В напряженной тишине каждый думал о своем.– Что будем делать, майор? – серьезно спросил Одегов.– Необходимо обыскать тело, возможно, обнаружим что-то важное.Лейтенант сердито посмотрел на меня.– Ну, хорошо, освободи его от снега, остальное беру на себя.Одегов энергично заработал руками и через некоторое время оживился.– Действительно, что-то есть!Он наткнулся на железную коробку, привязанную к ремню погибшего.– Ничего себе находка!– Да, о такой удаче можно было только мечтать!Я не скрывал своего удовлетворения: это был тот самый «черный ящик» – главная цель всего похода. Одегов передал его мне, я повертел металлический короб в руках и передал Баталину.– Принимай, сержант, на хранение и помни, что цена этой штуке – несколько человеческих жизней плюс огромные деньги.Баталин принял находку равнодушно, словно ничего особенного в ней не видел.– Что делать будем? – Одегов был явно перевозбужден.– Оторвите от ствола, положите и припорошите снегом, – ответил я спокойным, будничным тоном.– Сможем потом найти?– Не волнуйся, я на карте отмечу. Мне кажется, «Крот» должен быть поблизости. Завтра у нас будет хороший шанс завершить задачу.– Так, может, сегодня пошукаем? – вдруг засуетился Конин. – Уж больно день выдался тяжелый, хорошо бы немного разрядиться…– Хлебни еще из горлышка и успокойся. – Я опять был привычно сух и немногословен. – Заканчивайте, и всем отдыхать!Утро пятого дня поисков выдалось ясным. Высоко стоявшее солнце обещало хорошую погоду. В предвкушении близкого завершения похода люди подбадривали друг друга, вполголоса шутили, а я, как всегда, общего настроения не разделял. Включив сканер, прочесал окрестности. Сначала западное направление, потом северное, восточное… Оп! На экране засветилась точка. Удача! Пошли. Я пытался отделаться от тревоги, возникшей еще накануне, но безуспешно.Сканер показывал крупный кусок железа в трех километрах от нас в восточном направлении. Однако беспокойство нарастало все сильнее и сильнее. Вероятность засады, устроенной на месте выхода аппарата, казалась столь высокой, что предстоящий бой виделся уже во всех подробностях. Перед выходом бойцы собрались вокруг меня.– Поплотнее, поплотнее давайте…Когда круг сузился до предельно возможного, я чуть слышно, глядя в землю, начал инструктаж:– Очень вероятно, что «Крот» находится поблизости. И если так, то мы наверняка его обнаружим. Вслух ничего не произносить, связь и все распоряжения – только жестами. Кроме, разумеется, слов и фраз, специально брошенных для наживки. В случае моего ранения или гибели командование переходит к Конину, далее – к Одегову, и так далее по ранжиру. Все, через пять минут выход.Движением руки я остановил Конина и отвел его в сторону:– Предполагаю, что на месте выхода «Крота» нас должны встретить. Поэтому, где бы я ни находился, ты держишь дистанцию между нами. И еще: постарайся все время быть в укрытии. Это приказ!– Понятно, командир!Отряд шел с небольшим отрывом друг от друга. Мы понимали, что цель близка, и никто не думал об усталости, никого не приходилось ждать или подгонять. Может быть, впервые за пять дней тяжелого похода все его участники представляли собой единый слаженный организм, все части которого взаимодействуют легко и эффективно.На «Крота» мы вышли минут через двадцать. Издалека рваный срез металлического корпуса, прикрытый толстым слоем снега, мог показаться развороченным пнем гигантского дерева. На подходе к объекту мои лыжи запнулись о странно выгнутые блестящие железные куски. Осколки… Больше чем на тридцать метров вокруг макушки деревьев были начисто срезаны или сильно разломаны, словно тут порезвился какой-то великан.– Не напрасно ребята погибли. Все-таки успели его долбануть! – вполголоса заключил Конин.Завороженные необычным зрелищем, все остановились. В ярком солнечном свете перед нами предстало чудо современной техники, о котором если и можно было что-либо узнать, то лишь из слухов вперемешку с небылицами. Несмотря на нехорошее предчувствие, я старался действовать, а не размышлять. Хотя что значит – не размышлять? Голову-то не выключишь. Сейчас требуется первым делом оценить ситуацию. «Крот» вышел у подножия сопки, его энергетический запас оказался, по-видимому, на исходе, и он не смог преодолеть плотную скальную породу. Вышел не весь, а примерно наполовину… Заряд был заложен в самой ближней к земле точке, то есть примерно в середине корпуса. Взрыв повредил вышедшую на поверхность махину только наполовину. Это означало одно – сколько ни закладывай взрывчатки, разворотить удастся только ближнюю к поверхности часть, ведь «Крот» выполнен из особо твердой стали.
Я еще раз внимательно осмотрелся, пытаясь обнаружить тень, звук или любой иной признак присутствия хозяев, но вокруг было тихо. Оставалось осторожным шагам двинуться в сторону нашей находки.
Пока бойцы с восхищением осматривали обрубок стального гиганта, я поднял со снега небольшой осколок и незаметно положил его в карман куртки, а затем кивнул ребятам: пора заняться подрывными работами.
Работа пошла быстро: Баталин и Соскачев доставали пакеты со взрывчаткой, Одегов и Канищев усердно запихивали ее в трещины и отверстия, образовавшиеся в корпусе от предыдущего взрыва. Через несколько минут рюкзаки почти опустели.
Закладка взрывчатки уже завершалась, когда ко мне подошел Одегов с несколькими запалами в руках. На его лице ясно читалось выражение растерянности и злости. Я взял у него один запал, затем другой… Так и есть: запалы отсыревшие, непригодные к делу. Наклонился к уху Одегова:
– Все были в упаковке?
Лейтенант утвердительно качнул головой.
– Заложи как есть – прошептал я еле слышно, но Одегов понял и, удивленно посмотрев на меня, пошел выполнять странное распоряжение.
И в этот момент у меня в голове все сразу прояснилось. Вот что мне не давало покоя, вот та деталь, которая не нравилась мне с самого начала. Выходит, роль-то у нашего отряда совсем иная! Китайцы, которым скорее всего сообщили о проникновении чужаков на их территорию, должны в конце концов схватить наживку, и мы сообщим им то, что они хотят знать. Особенно много информации у меня. Значит, смерти можно не бояться – только плена.
Теперь все мелочи выстраивались в ряд, подтверждая самые худшие предположения. Почему я, новичок в дивизии, получил такое важное и сложное задание? Да потому что никто и не должен был вернуться! Этим объясняются и недоговорки начштаба, и рекомендация не брать с собой продуктовый запас более чем на пять дней, и мое интуитивное беспокойство, которому я так долго не мог найти объяснения. На второй день поисков, отыскав передатчик с микрофоном, я предположил, что нас отследили. Но то, что сдали, я понял только сейчас.
Ситуация требовала срочных тактических ходов, способных запутать преследователей. Но что можно придумать? Никто, разумеется, не должен догадываться о сути происходящего. Я вспомнил о микрофонах, которые теперь будут мерещиться мне на каждом дереве или сугробе, хотя наткнулись мы всего лишь на один… Нарочито громко, чтобы «сообщение» было по возможности услышано, я скомандовал:
– Все, уходим… Через два часа, когда эта штука взорвется, мы должны быть в квадрате двадцать семь «б», сектор два. Пойдем полным составом. Сразу после взрыва переходим границу.
– Услышим ли взрыв на таком расстоянии, командир? – так же громко подыграл Конин.
– Вне всяких сомнений.
– Есть, между прочим, риск, что заряд не сработает. – Одегов, видимо, понял мои намерения и поддержал игру.
– Да, верно. Вариант маловероятный, но если взрыв не состоится, кому-то придется вернуться. Пока все, пошли…
После полукилометра пути я остановился, собрал бойцов в плотный круг и почти шепотом скомандовал:
– Собираемся вот здесь, – я показал точку на карте. – При хорошей скорости путь зигзагами займет около четырех часов. Привал только один, через два часа после выхода. – Я ненадолго замолчал, чтобы люди оценили услышанное. – Уходим тремя группами. Конин и Одегов – ведущие, Канищев и Баталин со мной, Калужный – к Конину, Соскачев – к Одегову. Связь поддерживаем в обычном режиме, каждые полчаса. В экстренном случае несколько раз даю серию из трех позывных. Надеюсь, что воспользоваться не придется, но если все же что-то произойдет, после получения сигнала – каждый сам по себе. Поэтому на всякий случай познакомьтесь с местом перехода границы. Вот здесь! – указал я на карте. – Время перехода – два часа ночи… Вопросы есть?
– Есть… Почему мы получили непригодные запалы?
На меня смотрели несколько пар серьезных глаз. Действительно, почему? Нехороший вопрос, нехороший… Но отвечать нужно, это легче объяснения причин, по которым отряд должен разделиться на три части.
– Меня это волнует так же, как и вас, но… Вы ведь понимаете, что момент для обсуждения не слишком подходящий. Обещаю, что по возвращении позабочусь о самой тщательной проверке.
– Если вернемся живыми…
Похоже, что и в их души закралось недоброе предчувствие.
– Откуда такой пессимизм?
Я посмотрел в лица бойцов спокойно, без тени волнения. Ответить никто не решился.
– Вернемся, ребята! Обязательно вернемся!
Три маленькие группы разошлись веером. По-прежнему ярко светило солнце, приятно поскрипывал снег. Я двигался в центре тройки, пытаясь мысленно проработать возможные на ближайшие час-два варианты, но получалось не слишком удачно.
Итак, если громко озвученная информация о взрыве попала по назначению, то противнику придется потратить время на обезвреживание заряда. Не исключено, что к преследованию подключены серьезные силы, и тогда погоня организуется немедленно, параллельно с возней вокруг «Крота». Возможен и другой, самый худший вариант: несколько воинских подразделений захватят нас в широкое кольцо и постепенно его сожмут. В этом случае вырваться не удастся… Я понял, что вместо так необходимой сейчас всем нам уверенности мои мысли порождают во мне только растерянность. «Все, хватит, к черту! Ближайший час все покажет».
Тройка шла быстрым размашистым шагом: дорога домой всегда легче, даже если силы на исходе. Да, домой… Если моя версия верна, то вернуться суждено не всем, потому, собственно, отряд и разбит на группы. Сомнений почти не оставалось. Это «почти» приходилось на долю не совсем понятного снаряжения двух отрядов. Возможно, так было задумано с самого начала, для придания правдивости всему происходящему. Но еще более вероятно, что наши предшественники в сходных условиях продемонстрировали чудеса выживания, и вместо того чтобы навести китайцев на цель, сумели оторваться от погони, снять черный ящик и подорвать «Крота».
Первый час движения заканчивался. Короткие сеансы связи прошли без помех, вокруг царила все та же тревожная тишина. В любую секунду на нас мог обрушиться пулеметный огонь или десант с вертолета. Я слышал дыхание ребят, которое становилось все тяжелее и тяжелее. Было совершенно ясно, что не столько физическая усталость, сколько неопределенность каждого следующего шага, способного стать последним, держала отряд в жутком напряжении.
Никогда в жизни мне не приходилось так долго ходить на лыжах. Я вообще всегда предпочитал коньки, а к лыжным пробегам относился с той мерой серьезности, которая позволяла хорошо выглядеть в глазах девчонок. И вот теперь приходится не только демонстрировать хороший бег, но еще и задавать темп бойцам. Когда же можно будет закинуть эти лыжи к чертовой матери?! Наверно, нечто подобное испытывают моряки, мечтающие после долгого плавания ступить на землю.
Погода опять принялась портиться: нависли тяжелые тучи, крупными хлопьями повалил снег. Как бы часто я ни поглядывал на часы, времени оставалось еще мучительно много. Закончился второй час перехода, и пока он не принес с собой ничего нового.
Если я рассчитал верно, то погоня должна быть в самом разгаре. Может быть, нас ждут у границы? Или хотят взять скопом во время привала? Подобный вариант выглядел наиболее вероятным. Конечно, преследователям стоит дождаться соединения разрозненных групп и накрыть всех сразу, поэтому они и не сделали этого раньше. Как же поступить? Своих подопечных я уведу, а как быть с двумя другими группами? Или все страхи и сомнения роятся в моих мыслях только лишь от гнета неопределенности?
Решение пришло само собой. Пока Канищев и Баталин подтягивались ко мне, я достал рацию и дал несколько серий из трех позывных. С этого момента назначенные ранее место и время перехода границы отменялись. Конин и Одегов в случае серьезной опасности получали свободу действий. Свободу самим спасать свои жизни. Теперь судьба каждой из групп зависела от того, за кого возьмутся первыми. Предпринять что-либо другое мы просто не могли.
– Вроде тихо, командир…
– Меняем направление. – Я начертил на карте примерную трассу. – Еще раз напоминаю: ни о чем не спрашивать, не разговаривать, приказы выполнять неукоснительно. К границе выходим с наступлением темноты.
Канищев с Баталиным удивленно переглянулись.
– Подробности потом, – уверенно заключил я и повернул в новом направлении.
Оба присоединились ко мне, и группа пошла вглубь территории противника. Через час – смена направления почти на девяносто градусов. И мы начали двигаться вдоль границы, еще через час – снова поворот на девяносто градусов, в направлении выхода.
Ровно в три часа дня я достал рацию и уже собрался было нажать на кнопку вызова, как заметил одинокий, почти запорошенный падающим снегом незнакомый лыжный след. Все! Они где-то рядом.
С лыжными палками, висящими на запястьях, я неуклюже замахал руками бойцам, чтобы они поскорее подошли ко мне. Я не успел нажать кнопки, как услышал глухой сдавленный выкрик. Резко развернувшись всем телом назад, я увидел, как Канищева, обвитого на уровне плеч тугой веревочной петлей, тянет к себе какая-то неведомая сила. Ноги бедолаги безжизненно болтались, как у тряпичной куклы, голова запрокинулась. К сожалению, помощь уже бесполезна: это было видно сразу. Но Баталин помчался на выручку к другу.
– Отставить, назад!.. За мной!.. – В жутком гортанном выкрике я вряд ли узнал бы собственный голос.
Баталин, поняв ситуацию, быстро свернул в мою сторону. Начался бешеный бег от смерти.
Я не мог знать, что несмотря на постоянную смену частоты наши сеансы радиосвязи уже второй день отслеживаются службой радиоперехвата китайских пограничников. Практически весь набор используемых частот они проанализировали в предыдущие дни, и теперь любой сигнал пеленговался, что давало возможность определить координаты «абонентов» с вполне приличной точностью. Не мог я также знать, что нас почти случайно не сцапали рядом с «Кротом», просто ждали решения высокого начальства. Не знал я и того, что на наше преследование брошены такие силы, что судьба отряда фактически решена.
Я шел с бешеной скоростью, изредка позволяя себе осмотреться. Задыхаясь от перегрузки, я пытался подбадривать Баталина, шедшего рядом. Снег нарастал, плотный слой снежинок налипал на лицо и, прежде чем начинал таять, налипал на лицо.
Баталин не считал нужным смотреть по сторонам, лишь вяло мотал головой. Уже не менее четверти часа мы шли в темпе, в котором даже хорошо подготовленный спортсмен вряд ли смог бы выдержать долго. Инстинкт самосохранения – основной, человеческий инстинкт – гнал нас все дальше от места, где был схвачен Канищев, хотя уверенности в правильном выборе направления быть не могло. Нам оставалось полагаться только на удачу.
На одном из оголенных участков я увидел то, чего боялся в эти минуты больше всего: навстречу нам, метрах в ста левее, ровным, неспешным шагом двигалась длинная цепь китайских солдат. Я бросился вправо, лихорадочно прошел около полукилометра, пока не наткнулся на дерево с мощным тройным стволом. Мгновенное решение вылилось в приказ:
– Сержант, снимай лыжи и становись сюда, посередине. Пока сомкнутся их передняя и задняя цепи, снег немного прикроет вас… Тем временем поищу что-нибудь для себя. Ну же, у нас нет времени на раскачку!
– Извини, майор, но приказ не выполню, помирать будем вместе.
– Ты понимаешь, о чем говоришь? – Мне хотелось закричать на него, но говорить приходилось убедительно и веско: – Каждая секунда на счету!
– Умирать будем вместе. – Голос Баталина звучал на удивление спокойно, словно и не было погони, угрожающей нашим жизням.
Заснеженные, мы стояли, плотно прижавшись друг к другу и не шевелясь. Чтобы хоть как-то сохранять равновесие, мы одной рукой держали друг друга за ремни, другой придерживали прижатые к себе лыжи. Плечо к плечу, щека к щеке… Несколько дней назад точно так же, в непосредственной близости друг от друга, мы уже прошли одно испытание, но сейчас оно показалось бы нам не более чем невинной шалостью…
Чтобы иметь представление о времени, я отсчитывал про себя секунды. Двадцать один, двадцать два, двадцать три… сто три, сто четыре… По моему примерному счету прошло уже более получаса, в течение которого голоса китайцев раздавались поблизости раза три, не меньше. Разворачивалась именно та ситуация, которую я предполагал как наиболее вероятную: потеряв след нашей лыжни, китайцы не решались уйти отсюда, а направление дальнейших поисков еще не определили. Они, конечно, все равно уйдут, но сколько времени это займет – неизвестно.
Заметно тяжелеющий на плечах снежный сугроб я выдерживал с трудом и в конце концов решил, что если в ближайшие минуты не услышим голосов, то выйдем.
– Потерпи еще десять минут, – медленно, протяжно выговаривая каждый звук, прошептал я на ухо Баталину, удивившись тому, насколько четко слышал биение наших сердец. Прошло еще немного времени, и я заметил, что они стали биться синхронно. Надо же! Об этом стоило поразмышлять, но только не сейчас…
– Сержант, внимание! Выходим с оглядкой, возможны сторожа.
С трудом отлепившись друг от друга, осторожно, придерживаясь за скользкие стволы, мы стали выбираться. Несколько томительно долгих минут ушло на восстановление возможности двигаться.
Осмотревшись, я обнаружил массу припорошенных снегом лыжных следов, но людей не заметил никаких. Из-за безостановочного снегопада видимость по-прежнему оставалась слабой.
– Пока не оторвемся километров на пять-шесть, пойдем на ощупь, – шептал я на ухо Баталину. – Иди рядом.
Вскоре моя предосторожность была вознаграждена: буквально в нескольких сотнях метров впереди я увидел силуэты двух солдат, медленно скользящих нам наперерез. Я мгновенно достал пистолет, навинтил на ствол глушитель и огляделся. Баталин наклонился, чтобы шепнуть мне на ухо:
– Ненадежно…
Я дотронулся до автомата и покачал рукой: простой понятный жест, означающий: «Шуметь нельзя». Между нами оставалось довольно приличное расстояние, когда один из солдат заметил нас и попытался поднять шум. Пули одна за другой, с неприятным воющим звуком полетели в их сторону. Пока я менял опустевшую обойму, Баталин помчался к солдатам, чтобы при необходимости добить раненых. Через минуту все было кончено…
К границе мы подходили совершенно измученными, вконец ослабевшими. Мы понимали, что в следующие несколько минут наша судьба решится. Вдоль границы наверняка выставлены заслоны, и если один из них окажется поблизости, значит, не повезло… Опять испытание. И снова в памяти возникла фраза из когда-то прочитанной святой книги: «Бог посылает испытания и несчастья только тем людям, которые, как ему известно, способны с ними справиться». Выходит, Господь никогда не посылает нам бремени бо´льшего, чем мы можем вынести, то есть Он уверен, что у нас достаточно сил, чтобы с этим испытанием справиться. И вообще Он дает нам то, что нам нужно, а не то, чего мы хотим. Ну что ж, посмотрим… Я махнул Баталину, показывая направление к колючей проволоке, и из последних сил рванул вперед.
Глава 7
Белогорск
Штаб отдельной 12-й дивизии спецназначения
Кабинет командира дивизии
15 февраля 2004 г., 9:35
Чем ближе я подходил к кабинету командира дивизии, тем выше поднимался комок в горле. Конечно, я готовился к разговору и сумел поставить себе психологический блок, позволяющий отстраненно относиться к заданному субъекту. Но больше всего мне хотелось удушить этого гада голыми руками! Перед встречей я несколько раз проанализировал проведенную операцию, продумал и представил себе разные варианты ее исхода, но финал все равно получался одним и тем же. Никакого сомнения – меня подставили, и крепко, но ругаться нельзя. Обзывать тоже. Рабби часто повторял: даже если вас обидели, все равно не называйте своих противников ни дураками, ни дегенератами, ни еще какими-то словами. Слово – сила! Оно может навредить, даже убить. Если с вами поступили плохо или неправильно, в этом виноваты только вы сами. Коль скоро в духовном мире подобное притягивает подобное, то наступи кому-нибудь на мозоль – тебе тоже наступят, и не возмущайся, принимай все как должное. Кроме того, даже если тебе напакостили, то грех это не твой. А вот если ты кого-то обзовешь или, что еще хуже, начнешь мстить, то этот грех твой, и тебе все равно придется его отрабатывать.Но я был просто обязан знать – почему? Почему меня и целую группу людей послали на смерть? А может, дело не во мне? Кроме Каббалы, на один из самых важных философских вопросов – почему страдают хорошие люди? – ответа еще не дал никто. Действительно: отчего человек, не сделавший никому ничего плохого, вдруг попадает в аварию? Почему ребенок, которому еще не исполнилось и трех лет, смертельно заболевает и умирает в муках? А ведь неприятности, случающиеся с хорошими людьми, их страдания представляют проблему не только для них самих и их родственников. Это проблема всех тех, кто хочет видеть мир праведным, разумным, справедливым. Беды же, случившиеся с хорошим человеком, неизбежно вызывают сомнения в великодушии и доброте Творца, а иногда и в Его существовании. Однозначного ответа на этот вопрос я пока не нашел, хотя несколько раз слышал объяснения рабби. Он говорил так: «Когда человек постигает все законы духовных миров, он знает, что и для чего на него нисходит свыше, каким образом максимально использовать то, что послал ему Творец, как правильно поступать. Мы же в принципе не понимаем, что делать, куда бежать, к кому обращаться, если на нас что-то сваливается. Решая свои житейские проблемы так, как мы привыкли – в лобовую, мы иногда убегаем от неприятностей, но поскольку не идем к цели, все равно получаем новые проблемы. Ведь они исчезнут только тогда, когда исполнят свою роль: подтолкнут нас, направят к истинной цели жизни!»«Так что же я такого сделал командиру дивизии, что он послал меня на смерть?» С этой мыслью я и вошел в его кабинет, отметив, что добиться абсолютного спокойствия мне не удалось – слишком сильно бушевала внутри ненависть и душевная боль. Я с трудом заставил себя посмотреть на него.– Гвардии майор…– Оставь, Груздев, формальности. Рад видеть тебя в здравии и благополучии. Как самочувствие?– Благодарю, товарищ генерал-майор, в порядке.– Ну и хорошо. Садись, рассказывай. Да поподробнее.«Вот гад! Даже глазом не моргнул, издевается!»Некоторое время я стоял перед генералом и рассматривал его надутую собственной важностью физиономию. С каким удовольствием пустил бы я сейчас пулю между этих фальшивых серых глаз, а еще лучше – очередь из автомата.– Ну что же ты? Присаживайся и начинай!Выглядел я не лучшим образом – еще бы, после всего пережитого…– Позвольте вначале воды, товарищ генерал-майор.Комдив переглянулся с начальником оперативного отдела, сидевшим за столом, и небрежным жестом придвинул ко мне графин с водой.Коротко, насколько это было возможно, не проявляя эмоций, я доложил о проведенной операции. Если моя версия верна, то генерал в принципе должен быть доволен результатом… Хотя я все равно ему не верю.– Ну что ж, майор, молодцом, задание выполнил! С очень большими потерями, правда, но выполнил… Даже учитывая это, представим тебя к ордену и повышению.– Служу России! – вскочил я на ноги.А в голове звучало: «Сукин сын, всякую совесть потерял!»– Возьми пару недель отпуска, отдохни, погуляй. Ведь только об этом наверняка и думаешь?«Ох, нам бы один на один поговорить», – мелькнуло в голове.– Так точно, товарищ генерал-майор! Как не думать?Я почувствовал, что краснею. Все идет как надо, в соответствии со сценарием…– Отдохни, съезди куда-нибудь. А мы о путевке похлопочем. Хочешь небось на море с женой прокатиться? А что – здоровые, молодые, вам развлечения нужны.«Пытается замять случившееся…» Я смущенно молчал, упершись взглядом в зеленое сукно генеральского стола.– Ну, ступай, майор…Еще бы! Не хватало еще, чтобы ты в чем-то обвинил меня, тварь! До чего я дошел: знаю, что нельзя ругаться, а все равно ругаюсь. Пусть даже и про себя.
* * *
После ухода майора в кабинете застыла тишина. Начальник оперативного отдела посматривал в сторону комдива, но разговора не начинал.
– Если бы кто-то еще кроме нас двоих знал об истинной цели операции, – прервал генерал тягостное молчание, – я бы подумал, что его предупредили. Немного встретишь орлов с таким нюхом, как у этого Груздева. Это говорю тебе я, немало видевший за тридцать лет службы… Просто не верится!
– Да уж, Виктор Егорыч, чем-чем, а нюхом он наделен с избытком, – подыграл полковник своему командиру. – Что ж теперь? Прикажете его по-тихому убрать из части?.. – Он сделал выразительный жест, словно стреляя себе в висок.
Генерал жестко ответил:
– Жертв и без того предостаточно, не хочу больше. Если уж он умудрился выйти из переплета, где шансов практически ноль, значит, парень из наших. Такие нам нужны, еще будут ситуации… и много. Нутром чую. Нутром.
– Согласен, и все же… Вы обратили внимание, что он ни слова не сказал про запалы и вообще обошел стороной тему взрыва?
– Конечно… Почему, как думаешь?
– Может, догадался или черт его знает как исхитрился разнюхать? Есть тут что-то непонятное.
– Разнюхать? Да откуда? Понимаю тебя, мне и самому его возвращение кажется невероятным, но это ж факт… Давай подождем его подробного отчета. Там все должно быть написано. Да и этого, как его там, сержанта, допроси обязательно. Допроси с пристрастием!
Полковник промолчал, но выражение его лица не оставляло сомнений в том, что настроен он скептически. Да и понятно: нежелание генерала решить вопрос не могло понравиться никому. Кроме того, человек, сумевший выйти живым из безвыходной ситуации, вызывал уважение и симпатию полковника. С другой стороны, оставлять майора в живых он тоже считал делом очень опасным.
– Давай сделаем так… – Генерал сел в кресло и посмотрел полковнику прямо в глаза. – Окажи ему честь, что называется, не по рангу и пригласи к себе домой отметить геройское возвращение. С женой, разумеется… Дома майора можно напоить как следует, поговорить о том о сем… В общем, не мне тебя учить… Ты же умеешь разговаривать как надо. А потом разберемся. А сейчас никаких поспешных решений не принимать, понял?
– Есть, Виктор Егорыч, исполним, как полагается.
– Насколько я помню по личному делу, он тоже любитель побаловаться?
– Ну а как же! Вы ведь сами отметили – из наших!
* * *
Как и во всех частях подобного рода, в дивизии спецназначения, где я служил, не было принято распространяться о проводимых операциях. Тем не менее весть о чудом спасшихся участниках труднейшего похода мигом облетела всех и вся. Никто ничего толком не знал, но для личного состава я стал настоящим героем, поэтому приглашение в гости к начальнику оперативного отдела дивизии все восприняли как особое уважение к моей персоне.
В субботу праздновали День защитника Отечества.
– Торжественный вечер, посвященный…
Клуб дивизии построили достаточно просторным, возможно, даже чересчур. Я смотрел на длинный ряд одинаковых темно-коричневых столов с намертво прикрепленными к ним с обеих сторон грубыми скамейками, каждая на четырех человек. Это была еще и солдатская столовая. Почему и каким образом клуб совмещен со столовой, никто не смог бы ответить, но так было принято в большинстве воинских частей. Гардин вспомнил обычное меню армейской столовой на одной из баз под Тель-Авивом: запеченная в духовке курица, чья нежная корочка хрустит под ножом, или куриные ножки в сладковато-остром чили. Золотистые, в шипящем оливковом масле шницели в панировке. В израильской армейской столовой все, как дома – сосиски, шницели, гамбургеры. Солдаты, офицеры и даже генералы едят вместе, причем действует принцип «шведского стола» с неограниченным количеством подходов. Здесь же все не так: и убогая посуда, и однообразная еда, и интерьер…
Блок из плотных рядов стандартных жестких кресел для зрителей с двух сторон был ограничен широкими коридорами и простенькими прямоугольными колоннами, на которых красовались плакаты. Таким незамысловатым образом праздничный зал отделялся от будничной столовой. Время от времени откуда-то из глубины доносились запахи кухни и хлорамина, которым дезинфицировали полы и посуду. В общем, праздничная атмосфера «а-ля советская армия».
На правом фланге просторной глубокой сцены гордо возвышалась трибуна, за которой надрывался один из заместителей командира дивизии. Повествование о славных страницах великой армии, милых уху ветеранов и не всегда принимаемых на веру молодыми, лилось рекой. Я пытался сопоставить громкую трескотню со сцены с изменениями, происходившими в жизни страны, и все больше убеждался, что ничего не поменялось.
Домой возвращались поздно.
– Слушай, Леня, – тихо начала Марина.
– Как тебе вечер, Люсь? – громко перебил ее я.
Я не видел из-за темноты, но хорошо представлял себе, как у виска Марины бьется под кожей еле заметная тоненькая жилка. Она появлялась всегда, когда Марина нервничала, а нервничала она всегда, когда я называл ее другим именем, хотя того и требовала наша легенда. Кроме того, я все еще надеялся отучить ее называть меня по имени, ведь в нашей профессии промашки непростительны.
Я наклонился к ее уху и прошептал:
– Малыш, нам завтра идти к одному высокому чину, а ты, по-моему, еще не совсем готова…
Глава 8
Белогорск
Квартира начальника оперативного отдела 12-й дивизии особого назначения полковника Векшина
24 февраля 2004 г., 19:00
– Здравия желаю! – Экий формалист ваш супруг, прямо спасу нет! – Полковник излучал радушие и приветливость. – Проходите, пожалуйста, раздевайтесь! Вас, извиняюсь, как величать?– Люся, – смущенно ответила Марина.– Очень приятно! Петр, а это – Варвара Степановна, хозяйка дома.К нам присоединилась полноватая женщина средних лет. Правильные мягкие черты лица, выразительные глаза выдавали в ней недавнюю красавицу.– Заходите, милая, не стесняйтесь, – обратилась она к Марине, почему-то игнорируя меня.Дом Векшиных встречал гостей, пришедших с морозной завьюженной улицы, уютом и идеальным порядком. Полированная мебель сверкала зеркальным блеском, толстое покрывало на диване будто дышало приятной свежестью. В доме царил дух ясности и простоты, дополненный радушием хозяев.В центре праздничного стола, рядом с совсем незаметным на их фоне графинчиком с наливкой красовались две запотевшие семисотграммовые бутылки «Столичной». Что ж, замысел хозяина, о котором я уже давно догадался, очевиден. Сам же стол ломился от разнообразных блюд и аппетитных домашних разносолов.– Ну что ж, – полковник поднялся, – сегодня мы собрались отметить два важных момента. Выпьем вначале за нашу матушку армию, которой мы посвящаем всю свою жизнь, за ее здравие и процветание.Вслед за хозяином все дружно встали, чтобы чокнуться и опрокинуть по первой.– Хорошо пошла… – Хозяин крякнул от удовольствия.После вполне официального тоста полковник впал в задумчивость, не торопясь начинать застольную беседу. Жена изредка поглядывала в его сторону, но тоже помалкивала: то ли ждала инициативы мужа, то ли в их семье было так принято – не знаю. К тому же меня не покидала мысль о цели моего с Мариной приглашения к полковнику. В общем, оставалось ждать, когда полковник заговорит сам.А он не торопился.После следующего тоста, посвященного герою дня, наша беседа стартовала, но разбег набирала со скрипом. Зато восторги по поводу славного угощения почти не затихали. Под изумительные соления и маринады водка шла легко, и первая бутылка закончилась очень быстро. Почувствовав начинающееся головокружение (маловато сала съел перед выходом из дому – не хватило, чтобы не захмелеть), я встал из-за стола. Извинившись, я отправился в туалет, на ходу приняв несколько таблеток активированного угля, блокирующего проникновение алкоголя в кровь. Через пару часов все пришлось повторить: что ж, мой гостеприимный хозяин, можешь поить меня сколько хочешь. Тебе же хуже.Когда я вернулся к столу, женщины уже покинули гостиную и ушли в другую комнату, где стоял телевизор: сегодня показывали соревнования по фигурному катанию, а этот вид спорта у граждан бывшего СССР до сих пор вызывает симпатию.– Пускай потешатся! – Хозяин дома откупорил вторую бутылку и наполнил стограммовые рюмки. – У них свои разговоры, а у нас с тобой – свои. Правильно говорю?Я согласно кивнул и замялся.– Чего слова глотаешь? Говори!– Да понимаете, хотел сказать «Так точно!», но остановился.– Ну, эта беда – не беда, пообвыкнешься.Полковник опрокидывал рюмку за рюмкой, и, казалось, не пьянел. Я тоже не отставал: уже вторая бутылка подходила к концу… Пока все складывалось неплохо. А что еще я мог сделать? Призвать Векшина в шахматы сыграть? Гусарничаем! В российской транскрипции это означает «Пьем!».– Ты как, Груздев, в порядке?– Абсолютно!– Добавим?– Ясное дело!– Молодец, уважаю! Давай разливай, а я на кухню за пополнением. – Он встал из-за стола, слегка покачнувшись. – Эх, все-таки действует, родная!Как только полковник скрылся за дверью, я положил ему в рюмку крохотную таблетку и разлил все, что оставалось от второй бутылки. Минут через пять-семь разговорится как миленький!Буквально через минуту Векшин вернулся с двумя бутылками в руках.– Ну и как тебе пополнение?– То что надо. – Я понимающе улыбнулся, глядя на дополнительные полтора литра спиртного.«Давай, друг, давай!» – думал я. Пока все шло по плану. Мы опрокинули еще по одной, и полковника потянуло на откровенность.– Люблю таких ребят, как ты, Груздев! А скажи, только по-честному: как ты умудрился оттуда выйти? Ведь тяжело было? А?– Если честно, товарищ полковник… нелегко.– Давай попроще, мы же не на службе. – Он лукаво подмигнул. – Зови меня просто Петр.Дабы показать свое расположение, полковник придвинулся поближе и теперь сидел меньше чем в полуметре от меня.– Я вот и говорю, Петр Сергеич… Вот спроси меня, как было дело, а я толком и не скажу. Есть цель, и ты ее должен достигнуть! А дальше – ноги в руки и, как волк в зимнем лесу, смотри в оба, все замечай и понимай в соответствии с обстановкой.– Лихо чешешь, лихо… Чувствую по всему, наш ты… Особенно после такого дела… И все же, как ни крути, есть тут что-то непонятное…– Петр Сергеич, еще по одной, и перейдем в ближний бой? – Я налил водки ему и себе. – Знаете ли, имеется у меня вопрос, и очень он меня последние дни занимает, буквально гложет.Я посмотрел полковнику в глаза. Он сделал небольшую паузу, после которой довольно-таки спокойно продолжил разговор:– Давай-ка вначале горло смажь. Потом и вопрос сам собой разрешится. – Очередная рюмка, будто бабочка, вспорхнула и опустилась на место. – Эх, хороша чертовка… наша, русская! – Он подцепил пальцами квашеной капусты. – Так что там тебя занимает?– Понимаете, – я выдержал значительную паузу, – запалы, которые мы с собой, как детей малых, тащили, оказались сырыми.И опять взгляд прямо в глаза.– Не уберегли, значит? – Векшин отреагировал очень быстро и совершенно естественно, но взгляд отвел. – То-то я смотрю, ты комдиву на сей счет ничего не докладывал.– Да нет, обращались с ними бережно, как надо. – Я вздохнул и выпалил: – Мы их получили уже в непригодном виде.– Ты уверен? – Теперь он слегка удивленно смотрел прямо на меня, и фальши в его тоне не чувствовалось.– Сомнений никаких. Отсюда и вопрос: а не по приказу ли начальника оперативного отдела нам выдали негодные запалы?Я говорил, продолжая внимательно глядеть ему в глаза и не давая тем самым никакой возможности уйти от ответа.Полковник попытался нахмуриться, но оказался явно не в состоянии настроиться на серьезный лад – сказывалось действие таблетки. Он откинулся на спинку стула с выражением удовольствия на лице.– Значит, догадался? Ох и хитер же ты, Груздев, ох и хитер!Он секунду помолчал, но остановиться уже не мог.– Ты настоящий герой… И ребята твои тоже… Хочешь знать правду? Истинную цель задания? – Он провел рукой по лицу. – Конечно, хочешь… Так вот, никому не сказал бы, но тебе скажу: вы должны были вывести китайцев на «Крота».– Кому это вдруг понадобилось? – с досадой проговорил я, понимая, что слышу доказательства разгаданной мной интриги.– «Узкоглазые» держат в относительной близости от нашей границы ракеты. Это баллистические ракеты дальнего радиуса действия, способные нести неконвенциальные боеголовки. Ну, если по-нашему – это ядерное оружие стратегического назначения. И это якобы братская страна, которая вместе с нами строила коммунизм! Ракет у них много, даже очень, но большинство почему-то находятся недалеко от наших границ. Хотя не мы, а американцы считают Китай истинной опасностью. И тем не менее оружие направлено в первую очередь против нас, причем на протяжении последних сорока лет. Месторасположение их нам известно, но… Уничтожить ракеты с воздуха довольно сложно, если вообще возможно: у них мощная, глубоко эшелонированная противовоздушная оборона. С появлением новейшего типа оружия, то есть «Крота», возникла отличная возможность получения стратегического преимущества. Ты представляешь, Груздев, во время боевых действий они расчехляют свои дорогостоящие установки, а в это время из-под земли подползает наш гостинец и ка-а-ак долбанет! И нету ракет! Нету! – Полковник засмеялся. – Все бы хорошо, если бы к ним не просочилась информация о нашем новом оснащении. Где-то была утечка. ФСБ искала, мы искали. Но источник не нашли, а раз не нашли – значит, он надежно спрятан. Скорее всего, они знали о поставке «Кротов» в дивизию и отследили места их испытаний. Все может быть. Наверняка это из-за того, что в приграничных с Китаем районах масса незаконных иммигрантов. Мы считаем, что среди них много агентов, которые сообщают на родину обо всем, что видят здесь. А ведь они интересуются абсолютно всем и хотят знать обо всем все что только можно. Даже не понимая или не зная, о чем идет речь, все равно гребут всю информацию без разбора, хоть закрытую, хоть открытую… Вот так, наверно, и определили, что к нам пришло новое оружие.Полковник умолк, взглянул на меня, но поскольку я внешне не демонстрировал никаких эмоций, продолжил:– Скажи мне, что бы ты сделал, узнав, что твой потенциальный противник догадался о существовании принципиально нового вида оружия?– Есть несколько возможностей… – Я ответил как можно короче, чтобы вызвать Векшина на более пространный разговор.– Дай пример! – Полковник с нескрываемым удовольствием говорил о служебных делах.– Ну, скажем, так: если точно знать, что противнику известен факт существования какого-то нового вооружения, то самое эффективное – подсунуть ему образец, отстающий от последних разработок по крайней мере на несколько лет. – Это было первое, что пришло мне в голову.– Мне тебя надо бы, Груздев, похвалить за догадливость, а вот не хочется! – Несколько секунд прошли в тишине. – Ты ж всю обедню портишь: никакой, понимаешь, неожиданности.Он похрустел огурцом и продолжил:– У нас восемь «Кротов», которые послушны, как влюбленная девица: куда скажешь, туда и придут. Это такая махина пять на шесть метров, сделанная из какой-то особой стали… Нам про нее ничего не объяснили – да и не надо. Она даже через каменную породу идет как сквозь кашу. Скорость передвижения до шестнадцати километров в час. И это на глубине в десять метров! Под землей! Представляешь, что это? Это же настоящее стратегическое оружие. Если бы сам не видел, как это работает, не поверил бы, никак не поверил бы! И нет ни у кого чего-либо подобного. А тот, который ты видел, – из первых, самых простых. Их испытания мы провели два года назад. Тогда же отправили в институт наши пожелания по улучшению качеств и продвижению. До линии расположения ракет этот «экземпляр» добраться не способен. Таким образом, вся акция, где главным было действие твоего отряда, преследовала две цели: продемонстрировать, что мы действительно работаем в этом направлении, но… – он поднял указательный палец, – пока наша технология не настолько совершенна, чтобы заставить их думать о передислокации ракет.Удивительные происходят вещи: с какой обворожительной легкостью «Наполеоны» посылают на смерть людей ради сохранения стратегического преимущества на несколько ближайших лет! Впрочем, мысль не нова, к тому же несвоевременна. Проблема в другом. Порция откровенности, выданная мне полковником, обязана обернуться для меня смертным приговором: человек, обладающий подобной информацией, не может остаться живым. Единственно возможный выход из положения – крайняя мера… Но крайняя мера – это крайняя мера. Моя религия запрещает убивать, вернее, разрешает в конкретных случаях за определенные грехи, и делается это ритуально. Сам же ритуал называется Пульса де Нура. Проводят его десять человек, каждый из которых считает причину для такого наказания убедительной.Во время обряда, совершаемого дважды, ночью и днем, раввин, ведущий церемонию и одетый в белое, при помощи особых заклинаний просит Всевышнего покарать виновного. У каббалистов, знающих, как управляется мир, Пульса де Пура считается корректирующей мерой, влияющей на верхние этажи человеческой души. В переводе с древнего языка само слово означает «духовный огненный кнут, на который нанизаны огненные кольца». Если раввин прав, то ангел смерти нисходит на Землю и поражает врага. Если неправ, то ангел поразит самого просящего и всех участников проведения обряда. Они все умрут. Вот почему обряд применяется только в исключительных случаях, а использование его – единственный возможный вариант. Например, Саддам Хусейн в 1991 году в ответ на американское вторжение в Ирак обстреливал Израиль ракетами дальнего радиуса действия – так он решил отреагировать на действия американцев. Вся страна сидела больше месяца в бомбоубежищах, но приговорить Саддама к смерти не удалось: не нашлось десяти человек, готовых провести ритуал, – ведь за несколько лет до этого он восстановил могилы иудейских святых, захороненных в Ираке, заработав себе тем самым «зачетные очки».Хотя в целях самозащиты убивать можно. Иногда это и есть тот самый единственный выход, и его использование – единственный шанс остаться в живых. Я глубоко вздохнул. Решение пришло само собой. Вопрос ясен: он или я? Какие тут могут быть сомнения?Слушая полковника, я не показывал своего удивления.– Петр Сергеич, да ну их всех к черту – и «узкоглазых», и всех остальных… Я же вышел, несмотря ни на что, и сейчас это главное. У меня есть просьба, но…– Чего замолчал? Промычал «а», не тяни и с «б».– Не сочтите за нахальство или карьеризм, но мне грех не открыться в такую минуту.Я пошел ва-банк.– Не тяни быка за хвост, ты же солдат!– Вы не могли бы позвонить сейчас комдиву и рекомендовать меня на должность комбата? Уж очень я хочу эту должность! Всегда хотел, а теперь особенно.– Вот тебе раз!.. Он же тебе и так обещал, при мне дело было! Зачем лишний раз комдива напрягать?Я продолжал давить:– Обещать-то обещал, но я пупом чувствую, что с вашей подачи это будет и быстрее, и надежнее.– А почему сейчас, что за спешка?Полковник явно не понимал моих намерений.– Да потому, что завтра и обратиться к вам с таким делом не посмею, а сегодня мы как бы братаемся, вот и использую ситуацию.– А сегодня, значит, ничего? Ну ты боец как есть боец! Ладно, хрен с тобой: герою можно немного и потрафить. Так и быть, позвоню.«Побудь кандидатом, побудь, – подумал полковник. – Хоть умрешь с хорошей мыслью!» – Пошатываясь, он поднялся со стула и пошел к телефону.Вообще-то он ничего не имел против майора Груздева. Но тот вопреки всему вышел живым из ситуации, откуда вернуться по всем параметрам невозможно. В спецслужбах знают, что один раз выйти из безвыходной истории можно – это вопрос везения. Но агент, который выходит из безвыходной ситуации дважды, попадает под серьезное подозрение. Если же трижды, то он предупрежден об опасности, то есть предатель. Груздев почти пять дней пробыл в безвыходном положении. Не было никакой объективной причины, чтобы он остался в живых. Ведь все остальные, как и предполагалось, погибли! А то, что он привел за собой сержанта, доказывало, что он знал ситуацию и действовал достаточно расчетливо и грамотно. Значит, его предупредили… И сделать это могла только вторая сторона.– Виктор Егорыч, это Векшин. Тут такое дело…Полковник говорил вполголоса, чтобы я его не слышал.Воспользовавшись моментом, я подошел к столу и бросил в рюмку полковника еще одну таблетку, но уже другого действия. Она мгновенно растворилась в водке.– Выставил ты меня перед комдивом, ей-богу, выставил… – Вернувшись в гостиную, полковник уселся за стол.– А что такое?– Да удивился, понимаешь… И так, говорит, вопрос решенный, чего вдруг? Хочешь – верь, хочешь – нет, ни для кого другого не стал бы я из дома трезвонить. Да и для тебя, черта… Сам не знаю, почему это я…На дне последней бутылки еще оставалась водка, когда полковник прямо за столом начал клевать носом. Словно почуяв неладное (или знакомое), из соседней комнаты вышла жена, привычным жестом обхватила полусонного мужа за плечи и предложила ему отправиться на боковую.Распрощавшись с гостеприимными хозяевами, мы с Мариной отправились к себе.
Глава 9
Белогорск
Квартира майора Груздева
25 февраля 2004 г., 8:00
Я с трудом проснулся в девять утра. Да, таблетки таблетками, но спиртное в таких астрономических количествах здоровье явно не улучшает. После получасового ледяного душа я почувствовал привычную бодрость и, наскоро позавтракав, вышел из дому. Обычно улица не была оживленной – все занимались своими делами, но этим утром нельзя было не заметить непривычной суеты, царившей у штаба. Да еще полковое знамя приспущено… Странно. Я схватил за локоть пробегавшего мимо лейтенанта.– Что случилось?– Ничего не слышали, товарищ майор?– Нет…– Векшин умер ночью.– Что-о-о?– Говорят, от сердечного приступа.Я не нашелся что ответить и почти вбежал в здание штаба. По длинному коридору навстречу шел знакомый капитан из разведроты.– Что творится? Это что – правда? – Надо сказать, что тревога в моем голосе звучала вполне убедительно.– Да, брат, побыл ты героем недолго и вот уже снова в поход. Да еще какой!– Ты о чем?– Да все о том же: просыпается Варвара Векшина в семь утра, а муж уже остыл, понимаешь ли. Она, как положено, по всем телефонам тревогу забила. Но куда там! Эскулап только зафиксировал смерть начоперотдела, да будет земля ему пухом.– Ну и дела… А что за поход? Ты на что намекаешь?– Не намекаю, а говорю прямо, как есть: вечером кто у него гостил? Майор Груздев.– Ну и что?– А то, что ты плавно переместился из огня да в полымя. Теперь подозрение годами не сотрешь. Если вообще…– Да какое подозрение? У меня что, могли быть с ним счеты? Что ты мелешь? Он вчера обещал мне посодействовать в повышении на комбата.– Что он тебе обещал и какие были отношения – это логика твоя и моя. Но есть еще особисты, чье дело – дознание, допросы, протоколы и прочая бюрократическая дрянь. Так что приготовься к не самым приятным вопросам. – Он с интересом смотрел на меня. – Чем, например, встретишь их коронный номер: «Зачем вы это сделали?»– Что я сделал?– Ну, в том смысле, зачем ты его напоил?– Да ты шутишь, что ли? Он же, бычара, перепьет нас с тобой обоих.– Мог бы, ты хотел сказать, если бы остался жив.– Ну да…– Но ты, парень, тоже крут: по твоему виду ни за что не сказал бы, что ты накануне нализался. Четыре бутылки по ноль семь, мать честная!..– Это только внешне. Ты не можешь себе представить, что в моей башке творится…На этом и расстались.В приемной комдива было неспокойно: негромко разговаривали несколько офицеров, часто звонил телефон, тяжелая, обитая бордовым дерматином дверь без конца открывалась и закрывалась. С моим появлением все разговоры прекратились, и на несколько секунд воцарилась мертвая тишина. Первым очнулся капитан, адъютант комдива:– Вы где расхаживаете, майор? Ждем вас с восьми утра.– Так доложите…Адъютант наградил меня долгим презрительным взглядом, после чего развернулся и ушел в кабинет. Через две минуты я по стойке «смирно» стоял перед генералом.– Что у вас вчера было, майор, перебрали?– Так точно, товарищ генерал-майор! Последние пять рюмочек были лишними.– Пять рюмочек, говоришь? – Генерал поднял сердитые, покрасневшие от напряжения глаза. – Три литра водки выбухать – это что? Проверяли, кто кого? Соревнование, сукин сын, решил устроить? Я тебя без году неделя как знаю, а покойный Векшин мне был друг, с которым мы не один пуд соли съели! Ты это понимаешь? И понимаешь ли, что я теперь с тобой должен сделать?– Так точно, товарищ генерал, понимаю. Только о соревновании речи не было.– О чем говорили, хоть помнишь? – Тон несколько смягчился.– Конечно, помню, товарищ генерал-майор… А в общем, если честно… не очень… – Все это я выпалил извиняющимся тоном. – Полковник интересовался деталями операции, и я изложил все подробности, все, что зафиксировалось в памяти. Он высоко оценил действия отряда и в заключение сказал, что порекомендует меня на повышение. Хороший был человек, царство ему небесное. – Я опустил голову.– Кстати, что это за фокус был – звонить мне из дому по делам, связанным со званием? Твоя инициатива?..– Не могу знать, товарищ генерал!– Не могу знать… – В эти слова генерал вложил весь небогатый запас сарказма, на который был способен. – Ты хотя бы представляешь, насколько сложившаяся ситуация не в твою пользу?– Представляю…– О повышении забудь. Отпуск проведешь здесь, в жилгородке. Чтобы не было слишком скучно, напишешь отчет. Не обычный, а полный, подробный отчет, включающий все мельчайшие детали. Мне наплевать, какие, но чтобы листов на двадцать потянуло! Пока все, можешь идти…
* * *
Похороны полковника проходили с соответствующими воинскими почестями. Мое желание остаться незамеченным, смешаться с многочисленной и разноликой офицерской массой оказалось трудновыполнимым. Ореол героя вместе с набранными в алкогольном поединке очками, слух о соревновании на количество выпитого, ставшем причиной смерти Векшина, выделяли меня из толпы. Все меня разглядывали и обсуждали – такие вещи необязательно замечать, их совсем не сложно почувствовать, что называется, кожей. Что я и делал.
Траурный марш вызывал во мне не скорбь, а чувство тоски и злости. Я настолько углубился в свои мысли, что даже вздрогнул, услышав надгробную речь командующего армией.
– Товарищи! Полковник Векшин…
Разносимые мощными динамиками прощальные речи почему-то немного успокоили меня и позволили вновь сосредоточиться на своих мыслях.
Первое поверхностное дознание, проведенное накануне офицерами-особистами, косвенным образом подтвердили основную версию случившегося. Когда закончится это следствие, наверняка появятся офицеры особого отдела из штаба округа. Моя главная и единственная задача в общении с ними – соблюдение меры точности при воспроизведении деталей. Одни и те же вопросы задаются много раз для выявления неточностей в моих показаниях. Эта известная система допросов. Нас этому учили, и еще как! Важно повторять легенду одними и теми же словами, не путаться в деталях, даже если один и тот же вопрос повторяется десятки раз. Следователь ищет мелкие неточности и всякие несущественные на первый взгляд детали. Я хорошо знаю эту систему и допросов не боюсь.
На данный момент существует пока что единственная реальная проблема – подозрение комдива. Вечер в доме полковника наверняка был организован с его санкции, значит, он обязан подозревать майора Груздева в смерти своего заместителя. А если это так, то развитие дальнейших событий просчитать несложно: мне поручат провести операцию, из которой я точно не вернусь, и неважно, что это будет за задание. Со стороны генерала это может быть самым лучшим способом отделаться от ставшего опасным офицера: трогать его нехорошо, неудобно, а похоронить как героя – идеальный выход из положения. Значит, опять замаячила угроза… Придется что-то придумать. Ведь задание я уже выполнил. Про «Кротов» все узнал и даже прихватил небольшой образец материала, из которого он сделан. Самое время – ноги в руки. Ведь главное качество в моей профессии – вовремя уйти с места происшествия.
– Взвод, пли!
Церемония похорон закончилась так же пышно, как и началась. Потихоньку присутствующие начали расходиться.
Я огляделся вокруг.
Из-за долгих и нудных бесед с особистами отчет продвигался медленно и тяжело. Я без труда отбивал не слишком настойчивые попытки отыскать в моих намерениях какую-либо личную заинтересованность в смерти начальника оперативного отдела дивизии. Единственное, чего я опасался всерьез, – это проверки биографии майора Груздева, хотя эта моя легенда хорошо документирована и поддерживалась годами. Впрочем, как и все другие. Но поди знай… Представляя, что может случиться, я почти потерял сон, точнее, засыпал моментально, но через час-другой просыпался в холодном поту.
Дознание, несмотря на многократно повторяемые вопросы, проводилось поверхностно, почти формально. Еще при первой встрече мне показалось, что особисты стремятся не слишком копаться в этой трагедии. А поскольку доказать ничего другого не получалось, версия внезапной остановки сердца из-за огромной дозы выпитого алкоголя всех вполне устраивала, и дело быстро закрыли.
Наконец я сдал в канцелярию комдива отчет о проведенной операции, и теперь у меня не оставалось никаких причин, чтобы отсиживаться дома. Я бесцельно пробродил полдня по территории части, пока не вспомнил, что со дня возвращения из похода не видел Баталина.
Как только я вошел в казарму, раздалась громкая команда дневального:
– Рота, смир-р-но!..
– Отставить сержант, вольно… Позовите мне старшего сержанта Баталина.
– Старший сержант Баталин отбыл в отпуск на родину, товарищ майор!
– Когда?..
– Два дня назад, товарищ майор, на десять дней…
Я почувствовал досаду. Баталин уехал и не захотел увидеться со мной? Или мне кажется? А может, его просто удалили? Ведь он тоже догадался про запалы, что вполне логично могло привести его к пониманию цели операции, о чем, естественно, мог проболтаться кому-нибудь… Как говорят знатоки, утечка информации прямо пропорциональна количеству осведомленных. Я повернулся и вышел на улицу.
Снег приятно поскрипывал под ногами. Я остановился и осмотрелся. Впереди виднелось небольшое одноэтажное здание, в котором располагалась служба снабжения. В кабинете начальника горел свет, и я пошел на огонек. Комната оказалась пустой; ее хозяин, судя по всему, куда-то вышел. Я уже было развернулся, чтобы уйти, как вдруг послышались голоса и звуки приближающейся машины. Не рассуждая и не мешкая, я спрятался в углу за шкафом.
В комнату ввалились трое солдат. Без лишних слов они обхватили большой железный сейф и с трудом водрузили его на подоконник. Затем сейф обвязали канатами и начали тянуть его наружу. Судя по всему, к открытому окну подогнали грузовик с краном, который и принялся перетягивать сейф из комнаты. Я понимал, что могу обнаружить свое присутствие здесь, и тогда сильно смахивающая на воровство транспортировка железного ящика прекратится. Но обостренное чувство осторожности заставило меня затаиться и ждать. С первых же секунд неожиданного появления солдат меня не покидало ощущение, что эта история способна вылиться в очередное дознание, совершенно в данной ситуации излишнее…
Тем временем три участника «операции» приготовили ведра, а солдат, сидевший за рычагами крана, принялся мотать злосчастный сейф из стороны в сторону. Это становилось любопытным. Пытаясь понять, точнее, рассмотреть происходящее, я осторожно выглянул из своего убежища, и тут же раздался радостный возглас:
– Есть, пошел!..
По комнате распространился резкий запах: из сейфа тонкими струйками полился спирт. Так вот для чего раскачивали железную махину – видимо, солдаты знали, что именно хранится в армейском сейфе. Через несколько минут все было кончено, и «плачущий» алкоголем сейф встал на свое привычное место. Солдаты ушли. Я подождал, пока звук мотора стихнет, и поспешно выбрался из укрытия: надо бы в темпе исчезнуть, пока никто не объявился. Я успел сделать всего несколько шагов в сторону жилгородка и тут же чуть не налетел на идущего навстречу мне начальника службы снабжения. Во избежание ненужных вопросов пришлось взять инициативу на себя.
– О, привет!
– Здравия желаю!
– Прогуливаешься? Или по делу? Так заходи, пойдем, посидим, раз пришел!
От приглашения я вежливо отказался, мы попрощались, и каждый пошел в свою сторону.
…Командир дивизии с вызовом не торопился, и чтобы не мозолить Марине глаза и не вызывать у нее беспокойства, я каждый день вставал по будильнику и уходил на службу. Собственно, службы никакой не было и быть не могло; время проходило в поисках какого-нибудь занятия. Чаще всего я сидел с кем-нибудь из офицеров или солдат, свободных от дежурств, и учил их играть в шахматы. Состояние неопределенности затянулось до предела, сохранять спокойствие временами было невыносимо.
Вызвали меня к комдиву только через десять дней.
– Гвардии майор Груздев по вашему приказанию прибыл! – Каблуки моих сапог звонко щелкнули в тишине кабинета.
– Вольно, майор! Садись…
Я сел за стол напротив генерала и уставился на него преданным, как мне казалось, взглядом.
– Хочу еще раз услышать, что ты думаешь о случившемся.
– Очень сожалею, товарищ генерал-майор, о том, что произошло. Если откровенно, с каждым днем все больше… Нельзя было столько пить, так что вина моя в этом деле очевидна.
Генерал молчал. Я продолжил, стараясь всем своим видом демонстрировать раскаяние и смущение: