Исраэль Левин

Последняя надежда

Шпионская сага, книга первая

Книга написана совместно с Яковом Делоне, который из соображений скромности отказался печатать свое имя на обложке. Автор выражает Якову огромную благодарность и признается, что без его участия книга не состоялась бы.

Яков Делоне родился в 1950 г. в США в семье видного дипломата, работавшего в американском посольстве в СССР, в действительности резидента ЦРУ.

Проведя много лет в России, Делоне вернулся в США и закончил факультет журналистики Колумбийского университета Нью-Йорка. Освещая события в СССР, а затем в России, он начал свою журналистскую карьеру, одновременно преподавая советологию в университете. Последние 15 лет посвятил преподавательской работе. Сегодня Яков Делоне – профессор, один из ведущих западных специалистов по постсоветскому периоду. Автор 25 книг и множества статей на данную тему.



С глубоким почтением к читателям автор предупреждает, что все персонажи романа вымышлены, совпадения сюжетных и жизненных ситуаций случайны. Вместе с тем предлагаемый вашему вниманию роман частично основан на реальных событиях и написан человеком, хорошо знающим, о чем и о ком он пишет. Как часть сюжетной головоломки, в тексте встречается немало цитат из предыдущих работ автора и его коллег. Автор надеется, что не нарушил правил и приличий, принятых в современной детективной литературе.

Глава 1

Тель-Авив, ул. Дизенгофф. Явочная квартира Моссада

22 сентября 2002 года, 21:10

…В квартире на втором этаже высотного дома в центре Тель-Авива тихо работал телевизор. Напротив него, вальяжно расположившись в кресле и положив ноги на стол, сидел Рафаэль Винер, или просто Рафи, как его звали родственники, знакомые, сослуживцы и даже уборщицы организации, где он проработал много лет до совсем недавнего времени. В настоящее время Рафи стал пенсионером, покинувшим пост начальника Моссада – израильской внешней разведки. А здесь, в явочной квартире, оставленной в его распоряжение на ближайшие полгода согласно неписаным, но беспрекословно соблюдаемым правилам, заведенным еще предшественником его предшественника, он смотрел теленовости. Уютная тишина располагала к размышлениям. Винер официально вышел в отставку месяц назад, но свойственного пенсионерам расслабления и покоя, впрочем, как и усталости, совсем не ощущал.

Обычно человек, когда ему доводится освободиться от каждодневных служебных забот и наконец-то уйти на заслуженный отдых, обретает массу времени, чтобы подвести итоги. Нередко он принимается пересматривать пройденное, и многое начинает представляться совсем иным, но с Рафи ничего подобного не случилось. Почему? Может, от того, что его не оставляла профессиональная привычка к собранности и анализу политической ситуации в стране и в мире? А может, времени прошло маловато… К тому же бывшие коллеги звонили почти каждый день: кто проконсультироваться, кто посоветоваться, а некоторые – поинтересоваться, как дела… В общем, пенсионером Рафи стал, так сказать, юридически, а не в действительности. Да и события особенно расслабляться не давали.

Вот и сегодня утром прозвучал короткий, но весьма важный звонок из Вашингтона. В закодированной форме связной ЦРУ просил о срочной, в высшей степени секретной конфиденциальной встрече. Код личный, самого высокого уровня, и, хотя Рафи отошел от дел, ему пришлось согласиться. Ошибки быть не должно: американцы знают, что он в отставке, но обратились к нему. Значит, происходит нечто важное.

Теленовости продолжались. Одед Гранот – начальник арабского отдела Первого канала государственного телевидения – весьма убедительно рассказывал о расстановке сил в Палестинской автономии. Рафи, регулярно получавший подробные отчеты от своих аналитиков, начал было уже позевывать, но тут раздался условный звонок.

Мгновенно сбросив дремоту, бывший глава Моссада пружинисто встал и открыл дверь. На пороге стоял адмирал Ирвин Кей. В жилах Рафи не текло английской крови, дипломатическим манерам его никто толком не обучал – так, обычные знания этикета человека его положения, поэтому он замер от удивления, и тень легкой растерянности промелькнула на его слегка одутловатом лице. Сам Кей?! Начальник управления секретных операций ЦРУ, всемогущий Кей, отвечающий практически за самые сложные и малоизвестные дела этой организации, один из старших сотрудников национальной службы безопасности США! Что ему понадобилось от пенсионера?

На всех, кто занимается или занимался шпионажем, работа накладывает отпечаток, особенно на внешность, да и на личность в целом. Лицо становится непроницаемо спокойным, в речи и движениях появляется собранность. Так выглядел и Кей: высокий, под метр девяносто, стройный мужчина с голубыми глазами. Как всякий американец, Кей всегда заботился о своих волосах. Когда у американцев не ладится что-либо, они говорят: «У меня сегодня волосы не лежат». Кей мог похвалиться элегантной светлой с проседью шевелюрой, коротко подстриженной, с аккуратнейшим пробором на правую сторону. Было заметно, что пробору уделялось особое внимание. Но внешний вид адмирала говорил о том, что сегодня волосы у него «не лежали». Кею было явно не до любезностей, лицо и манера держаться выражали явную настойчивость и нетерпение. Он приехал на встречу прямо из аэропорта, заметив, что не полетит сегодня обратно, хотя на Нью-Йорк из Тель-Авива ежедневно поднимались восемь авиарейсов.

Рафи сразу заметил отсутствие сопровождающих, что у людей такого уровня и ранга означало абсолютную секретность. Так и оказалось. Первым делом Кей объяснил, что в Вашингтоне о поездке никто не знает, и попросил полной конфиденциальности: «Ничего не записывать, никаких помощников, никаких референтов». Бывают люди, которым не принято отказывать, и Кей как раз к таким и принадлежал. Рафи, зная это, почему-то начал опасаться продолжения беседы и после небольшого замешательства, вызванного появлением адмирала и его первыми словами, принялся оживленно объяснять, что он пенсионер, никому ничего докладывать не должен, а помощников и референтов ему теперь не положено.

– Может, ошибка? Меня вызвали на встречу, перепутав с преемником?

Кей слегка улыбнулся в ответ.

– Пенсионер, говоришь? Это ты налоговой инспекции объясняй. Слушай, я прошу тебя отключить записывающие устройства в квартире, – добавил он уже абсолютно серьезно.

Рафи выключил аппаратуру. Вообще они с Кеем уже много лет были коллегами. У американцев разницы между приятелем и сослуживцем практически не существует. На работе, за редким исключением, все обращаются друг к другу по имени, как и в Израиле, не считается зазорным обсуждать семейные проблемы, делиться новостями чуть ли не обо всех домашних событиях, включая встречи с психиатром. Решив немного разрядить обстановку, Рафи на правах старого приятеля перевел разговор на личные дела.

– А ты не удивляйся, – ответил он. – Я в первый раз о пенсии подумал еще в Англии, когда мне всего тридцать пять стукнуло. Тогда в Центре начальство дерьмовое сидело. Ничем не угодить – ни успехами, ни победами: что бы ни сделал, они только губы поджимали. Но уходить некуда, а семью требовалось кормить. Поэтому я в конторе редко появлялся, все больше с операции на акцию, с акции на операцию скакал. Сейчас тоже пенсионером себя не чувствую. Так, временное отстранение от дел… Предложений масса. Можно возглавить какой-нибудь аналитический центр, у Арада, например, получилось, я к нему регулярно на форумы ездил и даже выступал. Но самому ничего городить неохота. В бизнес – может быть, да не мое это. Богатеть я не азартен, хотя и оттуда предложений пруд пруди. А так просто в офисе штаны просиживать – скучно…

Кей улыбнулся. За годы службы он неплохо изучил характер своего израильского коллеги, поэтому и обратился именно к нему.

– Видишь ли, Рафи, – хитровато улыбаясь, начал Кей, – я ведь тебя знаю лет двадцать…

– Двадцать два, – поправил тот.

– …и обычно мы работали сообща и практически всегда были союзниками.

– Ну конечно, – в тон адмиралу ответил Рафи, пытаясь догадаться, куда тот клонит.

– Только однажды твоя организация – видимо, по незнанию – перехватила у нас высокопоставленного сотрудника КГБ. Правда, он оказался фигурой подставной. Настоящего-то мы упрятали надежно, но я еще тогда догадался, что этот Гардин, который так ловко все прокрутил, работал на вас, хотя считался агентом КГБ. Не мог же он в одиночку провернуть такую операцию, причем, когда мы решили поставить точки над «i», он вдруг исчез без следа. Испарился, видите ли! Его объявили в розыск, но следов не обнаружили никаких и нигде, а искали мы, поверь, очень основательно. Еще тогда его у нас заочно приговорили к высшей мере, и официально парень все еще числится в розыске. Но сам он так хорошо спрятаться не мог, кто-то за ним стоял и стоит. И с тех пор, как только где-то проводится какая-нибудь, скажем так, особо деликатная операция Моссада, появляется некто неизвестный, и после завершения работы исчезает. Надо сказать, действует всегда аккуратно и очень эффективно. Так что вывод напрашивается сам собой.

– Впрочем, – Кей хитро посмотрел Рафи в глаза, – какие там счеты между друзьями, давно это было! Я ведь тоже перед тобой виноват, не всегда вовремя сообщал о происходящем. Один раз вы даже потеряли несколько человек из-за отсутствия информации, которой я владел.

Кей ровным тоном, не повышая и не понижая голоса, продолжал говорить. Рафи молчал, мысленно проигрывая события двенадцатилетней давности. Адмирал недвусмысленно дал понять, что очень хорошо знает, кто стоял за неудавшейся попыткой Комитета госбезопасности перехватить одного из наиболее важных своих перебежчиков – заместителя руководителя Центральной школы КГБ.

Кстати, а вообще-то чего американцам надо? Что им, перебежчиков не хватает? Одно время, уже занимая приличный пост в Моссаде, Рафи отвечал за координацию работы с ЦРУ и знал о существовании «крота» в Главном разведывательном управлении Генштаба Советской Армии. Из центра ЦРУ в Ленгли Рафи получал документы на проверку, и действительно, данные о действиях агентов ГРУ на Ближнем Востоке были бесценными. Практически все нелегалы, посланные в Израиль, находились под «колпаком». Под наблюдением были и все их источники информации на Ближнем Востоке, включая Египет, Сирию, Ливан, Иран и Ирак. Да и сведения о советских ракетах, отправляемых во враждебные Израилю Сирию и Египет, профессионалы оценивали как информацию самого высокого качества. Много позже Рафи узнал, что переданные «кротом» данные фактически открыли дорогу соглашению между Китаем и США, и затем чуть не привели к практически полному разрыву отношений между Китаем и СССР. Американцы подбросили каждой стороне компромат друг на друга, те и рассорились.

Кей моментально уловил реакцию Рафи, почувствовал его недоумение и понял причину – адмирал был опытен, очень опытен. Итак, цель достигнута: Рафи не возразил, признав тем самым свою причастность к прошедшим событиям, а большего в первые минуты беседы адмиралу и не требовалось. Выдержав небольшую паузу, он перешел к делу.

– В общем-то у меня к тебе претензий нет, ты выполнял свою работу. Мы это еще тогда поняли. Двойник погиб. Жаль, но не более. Русские решили, что их перебежчик убит, чего нам и было нужно. Мы не собирались раскрывать их разведсеть, мы хотели ее контролировать. Ах, да! – Кей артистично воздел руки кверху. – Что ж это я тебе секреты раскрываю? Ты ведь теперь пенсионер, и чем меньше знаешь, тем спокойнее спишь. Но все равно продолжу.

Он опять хитро взглянул на Рафи.

– Понимая, каковы твои возможности, мы сознательно не раздули шумихи вокруг этой истории, чтобы ты мог беспрепятственно продвигаться по служебной лестнице и занять самый высокий пост в такой уважаемой организации, как Моссад. Так что ты – мой должник. Понимаешь?

И снова – взгляд глаза в глаза.

Рафи оценил услышанное сразу же. Если бы раскрылось его участие в операции против союзников, то блестящая карьера наверняка застопорилась бы, если не хуже. Он испытывал к Кею искреннюю благодарность за молчание. Тот, однако, не останавливался.

– Это прелюдия. Я знаю, что ты использовал Гардина еще несколько раз, например, в Вене, когда вы взяли полковника СС Грубера со всеми партийными деньгами мюнхенского филиала национал-социалистической партии Германии. Мы знали об этой операции от начала и до конца, но для нас она не представляла интереса. Это ваши еврейские дела с немцами. Мы в чужой бизнес нос не суем и даже порадовались вашему успеху. И в Бейруте он тоже проворачивал для тебя не совсем обычные вещи – я о них даже говорить не стану. И про подставную фирму в Амстердаме тоже знаю… А теперь перейдем к делу. Или ты не готов и хочешь, чтобы я продолжил перечислять твои подвиги?

После выхода в отставку Рафи получил несколько прекрасных предложений. Одно из них казалось особенно привлекательным: возглавить правление фирмы, занимавшейся разработкой новых технологий в области электроники для военной промышленности. В скором времени фирма должна была выйти на биржу, а такие предложения мало кто способен отвергнуть. Любая развивающаяся компания старалась обзавестись в качестве руководителя личностью известной, а Рафи ушел со своего поста на пике популярности и успеха. И хотя от рождения он вовсе не был бизнесменом, его реноме и связи вполне удовлетворяли хозяев компании, готовых предложить ему самые лучшие условия, о каких обычный человек мог только мечтать. А финансовыми делами займется профессионал. Рафи уже почти согласился встать во главе компании и лоббировать ее интересы в министерстве обороны и в других организациях, о которые не принято упоминать всуе. В общем, горячего желания вступать в игру с Кеем, да еще секретную, у него не возникало.

– Да, кстати, – Кей снова посмотрел Рафи в глаза, – я получил третью звездочку и теперь руковожу всеми секретными операциями ЦРУ. Так что не бойся, я прикрыт на самом высоком политическом уровне и готов сделать так, чтобы мой президент позвонил твоему премьеру, они ведь друзья.

«Ах ты, черт, – выругался про себя Рафи, – он и это продумал. Что же ему нужно? Видимо, что-то серьезное…»

– А теперь перейдем к деталям, – уже совсем по-деловому сказал Кей. – Как ты знаешь, после 11 сентября мы почти месяц были в шоке, но потом пришли в себя и теперь гоняемся по всему свету за Аль-Каидой и ее союзниками. Главное наше направление, а мы поняли, что оно главное – это перекрыть террористическим организациям денежные потоки.

Кей открыл папку и бросил на стол перед Рафи несколько фотографий элегантного молодого мужчины в форме офицера вермахта нацистской Германии. После небольшой паузы он продолжил:

– Это подполковник Ганс фон Альвенслебен, начальник одного из отделов разведслужбы вермахта «Армии Востока» под руководством генерала Гелена. Настоящий военный разведчик, он работал всегда четко и профессионально. Его отчеты и донесения были объективными, точными, логичными. Гитлер никогда не выслушивал его до конца, приходил от услышанного в ярость, а за пораженческие настроения угрожал отправкой в концлагерь, в конечном счете запретив Гелену высказывать свое мнение.

В апреле 45-го его сняли с должности, но расстрелять не успели, хотя трудились не покладая рук, до капитуляции пустив в расход почти всех противников Гитлера. Так, адмирала Канариса, начальника внешней военной разведки вермахта, и его заместителей расстреляли всего за месяц до поражения Германии. Гелен избежал подобной судьбы, так как предвидел развитие событий. После окончания войны он, не будучи запятнанным военными преступлениями, работал с нами, а затем организовал разведслужбу Западной Германии. Не сотрудничать с ним мы не могли. Помимо безупречной репутации, что в то время было очень важно, он сохранил архивы и, более того, привлек на нашу сторону многих сотрудников Канариса, которых лично знал. В годы холодной войны эти люди оказались незаменимыми. Они знали обстановку внутри СССР до тонкостей, а самое главное, у них под контролем оставались некоторые разведсети русских, организованные во время войны на территории Европы, и сети, созданные немцами в Европе и на оккупированных территориях. Помнишь дело Закревского, резидента из Львова? Именно по этому делу к тебе впервые обратился Гардин за помощью, не так ли? Так вот, Закревский был из обоймы Гелена.

Кей вздохнул. Посмотрел на Рафи и, не встретив возражений, продолжил:

– До 1956 года Ганс фон Альвенслебен продолжал работать с Геленом в разведке Западной Германии, но погиб в автокатастрофе. Его похоронили со всеми воинскими почестями, семья получила пенсию. Мы вели дела на всех бывших гитлеровских офицеров. Под особым наблюдением оставались те, кого было целесообразно привлечь к совместной работе, но поскольку фон Альвенслебен погиб, его досье отправили в архив. Послужной список у него, как и у Гелена, безупречен, никаких нарушений. Военный в полном смысле слова.

И вот сейчас, через много лет, когда в связи с терактами мы начали проверять подозрительные банковские счета, он вдруг высветился. У нас сохранились его данные, поэтому мы точно знаем, что это он.

А теперь – к главному.

Кей немного помолчал, словно подчеркивая важность слов, которые должны сейчас прозвучать.

– Уже много лет прослеживается действие какой-то тайной организации, но все попытки что-либо узнать о ней всегда заканчивались неудачей. У ее членов огромные связи, многие из них, видимо, сидят на серьезных постах в правительствах и спецслужбах. Несколько наших агентов, слишком близко подошедших к этой тайне, просто исчезли. Любого, кого мы подозревали в членстве в этой организации, всегда предупреждали, и до конца ничего выяснить так и не удавалось. Лет десять назад ФБР даже создало специальный отдел для выявления тайных организаций, проникших в эшелоны власти. Результат нулевой… Кроме слухов и намеков, ничего конкретного, несмотря на выделенные им серьезные бюджеты. Я подозреваю, в чем тут дело… и в ком, хотя конкретных доказательств нет и у меня.

Кей задумчиво посмотрел на Рафи и, немного помедлив, спросил:

– Ты готов слушать дальше?

Старый разведчик удивленно взглянул на гостя и, не проявляя явного энтузиазма, пожал плечами. Кей принял молчание Рафи за знак согласия.

– Хорошо, продолжу. Думаю, что после окончания Второй мировой эта организация была создана на основе нацистской «Анэнербе» – отдела СС, призванного изучать корни арийской расы и доказать ее всемирное превосходство. Фанатизм верхушки нацистской Германии можно объяснить только влиянием оккультизма – здравого смысла и логики тут недостаточно. Любой знаток эзотерики скажет, что нацизм собирался изменить мир, в том числе и магическим путем. Цель «Анэнербе» была и осталась прежней – создание расы сверхлюдей, как задумал Гитлер. Германия вообще известна традицией организации тайных обществ – за века их набралось несколько сотен. Скорее всего, мы имеем дело с потомками членов знаменитых «Судов Фема», созданных Карлом Великим в 772 году. Эти «Суды» боролись с тьмой, то есть с инакомыслящими, точнее, с язычниками саксонцами. Имели строгую иерархию, устав, четкие правила приема, в общем, все, что необходимо для секретной организации. За несколько лет саксонцы поменяли веру или погибли, и король распустил «Суды» за ненадобностью – задачу свою они выполнили, причем безжалостно и быстро. Но сама организация, точнее, ее руководители, не захотели отказаться от полученной власти. И скрылись из виду на сотни лет, продолжая свои грязные дела. Периодически у власть имущих возникала необходимость в услугах тайного и могучего ордена, и тогда мастера кровавых дел выходили из подполья, чтобы после окончания очередной миссии вновь перейти на нелегальное положение. В общем, они никогда не исчезали совершенно, и самый зловещий период их деятельности – Средние века, когда они стали называться орденом иллюминатов, что в переводе со старотевтонского означает «наказывающие», затем опять меняли название, и так много раз. Подобно любому тайному обществу, внутренние правила и ритуалы «Фема» оставались жесточайшими. Посвященные считались у них святыми и обычно не скрывали причастности к ордену, ведь тронуть их было нельзя. Любого обидчика всегда подвергали казни, даже короля.

Кей снова умолк, с силой, словно после тяжелой работы, растер ладони, прошелся по комнате и снова вернулся на место. Поудобнее расположившись в кресле, он продолжил:

– С середины XVIII века следы «Судов Фема» исчезают, хотя сами они продолжают действовать, чему есть масса доказательств. Мои аналитики считают, что в период Третьего рейха многие члены «Фема» начали сотрудничать с нацистами, а после 1945-го снова скрылись, но их следы заметны повсюду. С поражением Гитлера история нацизма не остановилась, и нам известно немало тайных обществ, созданных бывшими сторонниками фашизма. Но тут что-то другое и по масштабу, и по возможностям. Скорее всего, эти люди поклялись восстановить рейх и продолжить покорение Европы, чего не удалось их вождю. К сожалению, мир наполнен сумасшедшими, уверенными в своей правоте и не останавливающимися ни перед чем. Таких немало среди мусульман. А теперь оказывается, что подобные персонажи живут и среди нас, цивилизованных вроде бы людей. Ты уж извини, что повторяюсь, но детали очень важны: «Анэнербе» организовали в 1933 году с единственной целью – доказать преимущество нордической расы и предоставить Третьему рейху идеологию, позволяющую захватить мир и править им. Считается, что нацисты вложили в эту организацию столько же средств, сколько США в ядерную программу. Организация состояла из пятидесяти двух отделов и привлекла к работе лучших ученых Германии. Кстати, последнего руководителя «Анэнербе», профессора Зиверса, на Нюрнбергском процессе приговорили к смертной казни за проведение опытов над военнопленными.

После войны мы перевели в Штаты около пяти тысяч ученых и военных и привлекли их к разработкам секретных научных программ, которые они вели еще в Германии. Часть из них считались военными преступниками, но на это закрыли глаза – слишком уж много они знали и очень эффективно трудились. Успех превзошел ожидания – ничего не скажешь, немцы работать умели. Только при Кеннеди, когда сведения о секретных разработках, точнее, о разработчиках, просочились в газеты, разгорелся скандал. Конечно, всех тут же поувольняли с государственной службы, но ни для кого из них не составило особого труда обосноваться в частных фирмах. Мы думаем, что кто-то из них и сейчас задействован в этой непонятной организации.

Кей снова прервал свою речь и на сей раз открыто уставился на Рафи, пытаясь оценить его реакцию. То т продолжал молчать, не выказывая никаких эмоций и скромно опустив глаза.

– Но давай вернемся к фон Альвенслебену. Через него проходят очень большие суммы. Мы подозреваем, что он финансирует террористические операции в Латинской Америке и у нас, поскольку бо́льшая часть денег оседает именно по этим адресам. Буэнос-Айрес, Лима, Рио-де-Жанейро, или Чикаго, Нью-Йорк и Вашингтон… Та м очень сильны мусульманские общины, а часть из них проповедуют радикальный ислам. Нам известно, что в этой организации не брезгуют ничем: они торгуют оружием, провоцируют региональные конфликты, а затем снабжают вооружением обе воюющие стороны. Торговля наркотиками им тоже не чужда. И конечно же промышленный шпионаж: они охотятся за новыми перспективными технологиями. Их методики разнообразны и безграничны, к тому же они пользуются услугами террористов всех мастей. В процессе слежки за ячейками Аль-Каиды выявились контакты между радикально настроенными мусульманами и европейцами. Во всяком случае, людьми с европейской внешностью. Связь эта может иметь очень плохие последствия, и тут есть над чем подумать.

Рафи продолжал сидеть недвижно, не выказывая заинтересованности в продолжении рассказа. Но Кей, ничуть не смущаясь, продолжал:

– Расскажу тебе еще кое-что. Нам удалось установить связь фон Альвенслебена с двумя очень загадочными смертями. Одна, – Кей бросил на стол папку, – некий Вольфганг Панакис, владелец маклерской конторы в Салониках. Дело в том, что Аль-Каида сформировала свою военную флотилию, явно что-то планируя. На сегодня мы знаем о девятнадцати подозрительных покупках грузовых кораблей. Большинство судов приобретено в самом начале 2002 года, другие находятся в процессе закупки, а большая часть документов оформлялась через контору Панакиса в греческих Салониках. Все девятнадцать кораблей рассредоточены в небольших гаванях и островных укрытиях Индийского океана. Суда разнотипные, грузовозы по двести–триста тонн, то есть малые. Мы подозреваем, что их планируют использовать как корабли-камикадзе для протаранивания больших военных и гражданских лайнеров. А это уже мегатеракт… Теперь представь, каких усилий стоит нам наблюдение: Мировой океан одновременно бороздят почти пятьдесят пять тысяч кораблей грузоподъемностью более пятисот тонн, ведь девяносто процентов всех мировых грузоперевозок проводятся по морю. Суда помельче учесть просто невозможно. Только подумай, что где-то уже отрабатывается либо идея затопления большого круизного корабля с тысячами отдыхающих на борту, либо авария танкера с сотней тысяч тонн нефти на борту. Вас это тоже должно касаться. Корабли израильской компании «Цим» бороздят практически все моря и океаны. И вы с их точки зрения – очень хорошая мишень, почти идеальная.

Кей опять остановился. Тяжело вздохнул. Видимо, монолог начал утомлять и его, но он не спешил заканчивать.

– Они уже опробовали такие варианты в 2000 году, подорвав наш эсминец «Коуэл» в Йеменском порту. Та м погибло семнадцать моряков. Месяц назад они сделали то же самое с французским танкером «Лимбург» и в том же месте. А несколько переводов со счетов нашего фон Альвенслебена были сделаны именно в Салоники! Мои следователи уверены, что именно он финансировал покупки, хотя никаких прямых доказательств нет. Мы уже почти обнаружили связь между Альвенслебеном и Панакисом, и вдруг этот грек умирает! Да как! В постели, якобы от сердечного приступа. Конечно, мы начали разбираться. И что ты думаешь? Панакис оказался разыскиваемым военным преступником Германом Бернхольдом, членом СС с 1931 года, номер билета 10992. Он даже служил некоторое время в личном эскорте Гитлера в звании гаупштурмфюрера.

А вот тебе другой случай, – Кей снова достал из портфеля папку и бросил ее на стол. – Гомес Пелегез, видный аргентинский бизнесмен, проживал в Буэнос-Айресе. Оказалось, что он не Гомес, а Вольфганг Виш, сын Теодора Виша, видного сотрудника СС, служившего в конце войны в центральном аппарате этой организации. По официальным данным, Теодор Виш скончался в январе 1955 года в Гамбурге. Мы проверили – так и есть. А вот его истинное семейное положение властям известно не было. Сын считался пропавшим без вести на войне, куда попал совсем юнцом. И вот теперь объявился, но допросить его уже нельзя. Та же история. Мы почти уже взяли этого «бойца», как вдруг Гомес умирает. Тоже абсолютно естественной смертью – от сердечного приступа, тоже скоропостижно и неожиданно. А теперь скажи, должен я верить всему этому? Кстати, очень много денег, проходивших через счета Альвенслебена, оседали именно в Буэнос-Айресе.

– Не понимаю, – прервав плавный рассказ Кея, заговорил Рафи. – Такая организация, как ЦРУ, и нуждается в моей помощи?

Кей снова широко, по-голливудски, улыбнулся, потрогал подбородок, словно проверяя отросшую с утра щетину. И уже с явно приказными интонациями в голосе заявил:

– Поручи своему Гардину добраться до Альвенслебена и выяснить все возможное о его счетах, а заодно пускай пощупает и его самого. Последние два года он увлекается Каббалой, что теперь может очень и очень пригодиться.

Кей неспешно вытащил из портфеля очередную папку. Ее он не бросил на стол, а аккуратно раскрыл и с легкой улыбкой извлек несколько фотографий. Рафи опешил. На снимках был Леонид Гардин, входивший в офис известного раввина в Нетивоте, где изучают Каббалу. Такого Рафи не ждал.

– Опять Гардин? – Рафи удивленно приподнял бровь.

Кей ему нравился. Все их предыдущие встречи и совместные дела проходили вполне сносно. В нем не было привычной для американцев бесцеремонности, что так раздражало европейцев. Но подобная просьба – пожалуй, чересчур…

– Да, Леонид Гардин или Леон, как ты его называешь. Думаешь, я не знаю, что он твоя палочка-выручалочка? Я ведь уже сказал, что именно он провел операцию с Грубером в 96-м. Вы тогда очистили все сейфы мюнхенского отделения национал-социалистической партии, которые они держали с 1945 года. Блестящая операция, великолепно продуманная! Как я понимаю, все разработал ты, но и исполнитель – не хуже. Хотя от самого метода, как вы говорите, «кошерно», но попахивает. А то, что он после той знаменитой операции по перехвату резидента КГБ Алекса Панова погиб при взрыве самолета, расскажи своему преемнику. Он, может, и поверит, но наверняка лишь в знак уважения к твоим боевым заслугам. Если не ошибаюсь, именно тебе он обязан карьерой?

Рафи лихорадочно прокручивал в голове варианты дальнейшего развития событий. А Кей абсолютно ровным, не позволяющим ни секундной паузы тоном продолжал давить:

– Оставь дело Леона. Предвижу твой следующий вопрос: «Черт побери, у вас что, своих агентов нет? И причем здесь Каббала?» – и отвечаю. Есть, но все, кто был послан к Альвенслебену по разным поводам, провалились, вроде бы случайно. А трое – уже не случайность. Сам же он безупречен: сидит в Вене, руководит небольшим туристическим агентством, крутит миллионами да раскрывает моих самых засекреченных людей. Все эти провалы, обставленные как абсолютно невинные случайности, эти загадочные естественные смерти наводят меня только на одну мысль – кто-то «подкармливает» его самой секретной информацией. А это уже не шутка. Из моего отдела утечка, а мы в ЦРУ – самые засекреченные. У меня уже начали проверку, и пока я никого не могу отправить на это задание. Следствие проводится специальным отделом ФБР по внутренним расследованиям. Ты же знаешь, что закон запрещает ЦРУ действовать на территории США, а ребята из ФБР мне не подчиняются. У меня вообще такое ощущение, что они в принципе никому не подчиняются. У них свой ритм работы и свои методики, в которые они никого не посвящают. Так что с одной стороны, я обязан идти у них на поводу и ничего не начинать, они мне это запретили. А с другой, если у меня под носом действует секретная организация, пытающаяся подчинить себе весь мир и пользующаяся услугами Аль-Каиды или кого-то на нее похожего, я не могу ждать милости ни от природы, ни от ФБР. Я обязан продолжить операцию. Она жизненно необходима. Вот тут-то и необходимы друзья.

– А мы друзья?

На этот раз Кей посмотрел на Рафи с явным ехидством. А затем, после нескольких секунд молчания, снова глядя в глаза и не оставляя ни секунды на размышление, продолжил уже примирительно:

– У меня есть ребята не хуже твоего Гардина, но похоже, у «крота» выход на их личные дела. Несколько месяцев назад начальство спустило мне новое задание, связанное с информацией, доказывающей, что Аль-Каида через своих агентов близко подобралась к последним разработкам новейшего оружия. Действительно новейшего и смертоносного. Информация пришла из АНБ – Агентства Национальной Безопасности. Ты же знаешь, они прослушивают все, что можно, и прочитывают все, что напечатано, и данные их обычно верны. Аналитики АНБ заметили, что в последнее время в угрожающих речах Бен Ладана постоянно упоминается о неком «секретном оружии», способном погубить всех неверных, причем в выражениях, напоминающих выступления Гитлера на данную тему в конце войны. А у этих двоих много последователей. Мы проанализировали сказанное, сравнили с речами Гитлера и пришли к выводу, что источник информации у них обоих один. Я организовал специальную группу из доверенных людей, которых знал лично, и мы уже начали проверять эти данные, но тут стала проявляться малопонятная мистическая хреновина, которая постоянно выплывает при всех попытках выявить природу и суть этого старого-нового оружия. Дело в том, что все установленные нами источники информации по данному делу содержат многочисленные ссылки на какие-то зашифрованные древние документы, принадлежащие средневековым тайным обществам и организациям, в том числе уже набившим оскомину тамплиерам, масонам, каббалистам и даже древним кельтам… Если бы я еще разбирался, кто это такие! Ты не поверишь, если я перечислю, что мне приходилось читать в последнее время! Из каких книг мне выписки готовили – мне, морскому офицеру! Оказалось, у меня в подчинении умников, верящих во всякие бредни, полным-полно, не пересчитать. Но тут какая-то чертовщина…

– Думаешь, тебе пригодятся мои профессиональные знания танкиста? Или интеллект бывшего советского комитетчика Леона Гардина? – наконец заговорил Рафи.

– А что ты думаешь? Может, и пригодятся. Понимаешь, судя по всему, сведения об этом страшном оружии были самой большой тайной всех этих эзотерических организаций. О «тайном оружии тамплиеров» знал Гитлер и надеялся его отыскать. За чем-то подобным ездил на Тибет Отто Скорцени – главный оперативник Гитлера, а теперь к этому оружию подбираются террористы. И, судя по всему, атомная бомба по сравнению с ним – ерунда. Очевидно, это глобальное оружие.

Почему нужен твой Леон? Объясняю: все попавшие к нам древние документы построены в соответствии с логикой и символами Каббалы, понятиями типа тмуры – науки о сочетании букв, и гематрии – науки о сочетании цифр. Это ваши еврейские каббалистические штучки. Мои ребята в них совершенно не разбираются. Тут нужен профессионал-оперативник, что-то понимающий в Каббале. У меня в отделе таких нет и быть не может, хотя Каббала и утверждает, что необязательно быть евреем, чтобы изучать ее, знать и использовать. У меня есть два оперативника-еврея. Очень серьезные ребята, но они принадлежат к реформистскому крылу иудаизма и в Каббале ничего не смыслят. Я проверял. А попытка подготовить их к заданию наверняка вылезет наружу, и ребята из ФБР, ведущие расследование, очень обрадуются возможности заняться лично мной как нарушителем приказа. Поэтому я прошу тебя как друга и соратника помочь мне. Единственный человек, кроме нас двоих, который будет знать об этой операции, – мой президент. Я с ним уже говорил, он согласен. Твой премьер выполнит его просьбу предоставить тебя в наше распоряжение. Если у Аль-Каиды или им подобным есть агент с самым высоким уровнем секретности в ЦРУ, значит, речь идет о настоящей угрозе для национальной безопасности. Наша цель – выйти на разработки этого оружия и не допустить к нему террористов – в интересах всего мира. Ты же понимаешь, это не просто красивые слова, и для решения этой проблемы все средства хороши. Вот тебе документ, подтверждающий, что ЦРУ не имеет никаких претензий к Леониду Гардину. Приказ о его ликвидации от 1990 года отменен.

Кей протянул Рафи толстый конверт.

– Прочтешь после моего ухода. Если будут вопросы, позвонишь по этому телефону.

Он достал из портфеля обычный на вид телефон. Самим тоном разговора, движениями и всем своим поведением Кей давал понять, что отрицательный ответ неприемлем.

– Линия защищенная, отвечаю только я. Постарайся не звонить ночью, учитывай разницу во времени – у вас на семь часов позже. В моем возрасте необходимо спать хотя бы пять часов без перерыва. Учти: номер на контроле, поэтому не разглагольствуй. При попытке прослушивания разговор сразу прервется, а мне сообщат, кто пытался нам помешать.

Немного помолчав, Кей добавил, выразительно глядя на продолжавшего молчать Рафи:

– Есть еще одна причина, по которой я не хочу использовать моих людей. Мы полным ходом ведем переговоры по созданию коалиции против Ирака. Европейцы нас не любят, и, если что-то сорвется, мы не оберемся неприятностей, а эта коалиция нам нужна. Хотя наше руководство предпочитало бы провести акцию своими силами. Но сам понимаешь, международное право требует от нас не выступать «соло». Этим интеллигентам из ООН, видите ли, есть что сказать. Переговоры идут полным ходом, а если мы проколемся, что вполне вероятно, то получится скандал. Поэтому и нужен такой, как твой Леонид, чье личное дело нигде не значится. Даже если он и натворит что-то не то, ты от него легко откажешься, а другие о нем просто не знают. А он с его биографией будет молчать. Судя по делам, которые он проворачивал, – такой не подведет.

Кей энергично поднялся с кресла.

– Ну так как? Расходы беру на себя. Не забудь: кроме тебя, о нашем разговоре в твоей организации знать никто не должен. Я подозреваю, что и от вас есть утечка. Если то, что я думаю об этой организации, верно хотя бы частично – они повсюду. И наверняка контачат и с твоими, хотя и под чужим флагом, ведь для получения информации совсем не обязательно сообщать, кому она нужна. Ты ведь в этом спец: насколько я знаю, ты работал под чужим флагом по крайней мере шесть раз. Ну как, хорошо я информирован?

Кей посмотрел на Рафи с очевидной ехидцей, но в ответ встретил явно удивленный взгляд. Что говорить, удар получился ниже пояса. Обычно сотрудники дружественных спецслужб не слишком вникают в методики работы своих коллег – важнее результат – но всегда обмениваются информацией. Работа под чужим флагом, то есть под видом сотрудника спецслужбы другой страны, в Моссаде считалась в порядке вещей. Даже при наличии качественного компромата на кого-нибудь из руководителей палестинских организаций освобождения, их предпочитали вербовать от имени французской или даже марроканской или тунисской службы безопасности. Те считались своими. Работа с такими источниками считалась особо секретной, в детали обычно посвящались всего несколько человек из руководства. А тут, оказывается, ЦРУ знало обо всем. Или почти обо всем. Кей назвал не совсем точную цифру, что оставляло надежду… На что? Адмирал мог «ошибиться» и специально, дабы не раскрывать всего, что знал.

Пока длился разговор, вернее монолог, Кея, Рафи подозревал, что тот намеревается вытащить «крота» из подполья. Видимо, американцы хотят задействовать того русского, кого Леониду не удалось взять в 90-м? Понятно – в такой игре нужно зачистить все концы и не оставить никого, кто мог хотя бы догадываться о происходящем. А потом наверняка придет и его очередь… как единственного оставшегося свидетеля…

Мысленно Рафи уже согласился с просьбой адмирала и даже определил метод проверки намерений Кея. У него остались кое-какие источники, ведь люди его профессии уходят на пенсию лишь формально. Настораживала одна очевидная вещь: чтобы вытащить из подполья агента, полномочиями президента не пользуются.

– Хорошо. Ваша национальная безопасность – она же и наша национальная безопасность, – медленно и с грустью в голосе проговорил Рафи, чуть не физически ощущая, как многотысячная зарплата, бонусы и все остальные привилегии и блага, положенные респектабельному бизнесмену, отодвигаются от него неизвестно куда. Но к нему вдруг вернулось ощущение начинающейся охоты, столь привычное за долгие годы его непростой службы. Именно так он чувствовал себя, будучи молодым оперативником, когда его направляли на самые опасные задания, с которых многие его друзья не вернулись.

– Я сделаю это, но мне нужно письмо за подписью премьера. Глава Моссада подчиняется ему лично, и только премьер может дать мне разрешение на выполнение несанкционированной организацией акции. Иначе и операции, и мне придет конец.

– Никакой проблемы, – не задумываясь ответил Кей. – Я вернусь в Вашингтон через восемнадцать часов и первое, что сделаю, позвоню президенту и закрою проблему с твоим премьером. Он ждет лишь твоего согласия. Скажем, на формальности нам нужно двое суток. Я понимаю, чего ты опасаешься, но время дорого.

– Как только письмо будет у меня в руках, я сразу начну операцию, – не допускающим возражений тоном ответил Рафи.

Они крепко пожали друг другу руки, и, не тратя лишних слов на прощание, Кей уехал.

Через двое суток, как адмирал и обещал, Рафи вызвали в канцелярию премьер-министра, и секретарь правительства вручил ему конверт. Письмо за подписью премьер-министра давало Рафи разрешение на проведение совместной с ЦРУ операции, при условии отчета лично и только ему. Сам текст был написан от руки.

Ожидать большего Рафи не мог: видимо, проблема Кея действительно непроста. Вопрос о ловушке отпал сам собой. Чтобы убрать агента, глав двух государств не задействуют.

Глава 2

Тель-Авив, ул. Дизенгофф. Явочная квартира Моссада

28 сентября 2002 года, 22:00

28 сентября 2002 года Рафи вызвал меня на встречу. Мы не виделись больше двух лет. От последнего свидания и задания, которое он мне дал, а потом отменил, до сих пор остались неприятные воспоминания. Вообще-то я мог на встречу и не ходить, ведь Рафи теперь пенсионер, собирается стать председателем правления какой-то компании. У меня тоже есть свои источники информации, я про него все знаю. Странно… Не подходит ему бизнес. Не тот он человек. Хоть я и обязан ему жизнью и даже карьерой (если то, что я делаю, можно назвать карьерой), но любви особой между нами не было. Уважаю – это точно. Профессионал он высшего уровня. Интересно, а уважает ли он меня? Ценит – наверняка, ведь я для него такие дела проворачивал! Сколько раз он бросал меня в такие переделки, что мне с трудом удавалось уйти… Сколько раз я проклинал минуту, когда впервые увидел его… Ведь он стал хозяином моей судьбы…

Я всегда ждал того момента, когда он окажется не у дел. Думал, позвонит – брошу трубку, не стану разговаривать. Скроюсь навсегда, ведь, кроме него, никто в конторе не подозревает о моем существовании. Он меня на дно опустил еще тогда, после операции в Сан-Франциско в феврале 91-го. Уверен, что операция не была санкционирована его начальством. На свой страх и риск действовал. И вот теперь мой час настал. Я могу повернуть свою судьбу и отделаться от Рафи и всего, что с ним связано, раз и навсегда.

Но ровно в 22:00 я вошел в дверь конспиративной квартиры.

Рафи ничуть не изменился. Такой же подтянутый, с сигарой во рту, – перенял манеру от своего друга-цэрэушника Кея. Как ни странно, встрече я обрадовался. Сидит у меня в крови эта совершенно ненормальная тяга к риску. Обычные люди подобные ощущения испытывают, когда крутой детектив смотрят или страшилки читают, а психи типа меня проблемы себе находят сами. Такая у меня жизнь.

Рафи тоже обрадовался. Постоянно улыбался и смотрел так внимательно, словно впервые видел. Под занавес нашей встречи не удержался и рассказал, что, увидев меня, автоматически, в силу профессиональной привычки, сам себе дал краткую характеристику моей внешности. Рост выше среднего, 182 – 184 см, фигура худощавая, такие не полнеют, даже если объедаются каждый день. Лицо чуть квадратное – такие лица присущи суровым, мужественным, иногда бессердечным людям. Верхние веки немного опущены – явная черта зрелости. Затем отметил изменения до и после операции. Уши раньше были малость оттопыренными, а сейчас красиво и ровно прилегают к голове. Нос был с горбинкой, а сейчас – идеальной формы, признак мужской силы. До операции форма глаз казалась слегка раскосой – известный признак наследия татаро-монгольского ига на Руси, а сейчас – большие круглые глаза, какие бывают только у чувствительных, но отважных натур. Описание мне понравилось: я понял, что не зря перенес ужас пластической операции. Узнать во мне прошлого Гардина, которого искали и КГБ, и ЦРУ, не представлялось возможным.

Постепенно мне удалось расслабиться, но с первой минуты я спрашивал себя: какое еще задание может мне дать этот пенсионер? Что ему от меня вообще нужно?

Рафи рассказал историю с Альвенслебеном, изложил услышанное от адмирала Кея и показал данные обо всем, что касалось тайной нацистской организации, Аль-Каиды и американских попыток выйти на связь между ними. Материал оказался объемным, включал аналитические обзоры резидентов ЦРУ практически из каждой точки земного шара и потребовал от меня немалого времени для того, чтобы вникнуть в тему. Были тут и справки, подготовленные спецотделом ФБР по выявлению тайных организаций.

Американцы проделали огромную работу. Десятки тысяч банковских счетов, заподозренных в принадлежности к какой-либо террористической организации, были взяты под наблюдение. Кей прислал массу подробностей о личности Альвенслебена: ничего подозрительного ни в личной жизни, ни в его бизнесе не обнаруживалось. Но факт оставался фактом. У него была масса закодированных счетов в швейцарских и австрийских банках, где лежали сотни миллионов долларов. Самое главное – счета подвижные, деньги постоянно переводились в Латинскую Америку или же в США, где их снимали, а потом счетом больше не пользовались. Как такая информация из Швейцарии от гордившихся своей секретностью банков попала к Кею, можно только догадываться. Спрашивать я не собирался.

Задача казалась абсолютно ясной. Нужно ехать в Вену и выходить на этого Альвенслебена. Только непонятно, почему и зачем американцам понадобился именно я? Но Рафи отвечать отказался.

Значит, шеф решил вернуться к активной работе… Даже при изложении задания удовольствие просто светилось в его глазах. Если б хотел, наверняка отказался бы от этой операции. А он не стал. Наверное, бизнес пугает больше, чем очередная авантюра с Кеем. Я сам такой, только делаю вид, что сержусь. Уже два года ничего серьезного не делал, видно, пора проверить себя, иначе заржавею. Да и там, наверху, на небесах, лучше знают, что нужно и не нужно. Видимо, таково мое предназначение. Рабби учил меня в самых критических, безвыходных ситуациях успокоиться, расслабиться и сказать: «Боже, ты лучше знаешь, что для меня хорошо. И я заранее принимаю любое твое решение». Пока помогало…

Закончив деловую часть беседы, Рафи пристально посмотрел мне в глаза и без обиняков спросил:

– Кстати, ты давно занимаешься Каббалой?

Я опешил – вот уж о чем никому и никогда не рассказывал. Никто не знал о моем увлечении Каббалой. Раньше я был обычным советским атеистом, и в Бога, разумеется, не верил. Такое воспитание и образование получил и в школе, и дома, и мне ни разу не представилось случая убедиться в обратном. Не верил в разум, отделенный от материи. Допускал существование некоего биополя, схожего с тепловым, световым или магнитным. Но в телепатию, телекинез или телепортацию никогда не верил. Я много видел и слышал всякого, чем занимались целые подразделения, особенно в ЦРУ и КГБ, да и в других разведках мира. Когда мне демонстрировали успехи тамошних экстрасенсов, я относил их за счет высокого интеллектуального уровня, привычки к повышенной внимательности и интуиции, как правило, выработанной в ходе специальной подготовки. Меня самого без конца тренировали на запоминание любых деталей и мелочей, развивая все виды памяти. Когда человек видит что-то даже мельком и не обращает на это внимания, память обязательно фиксирует увиденное. Вот почему можно вспомнить все, даже то, что и не собирался запоминать, вернее, не знал, что когда-нибудь такое воспоминание понадобится. В любой разведке мира учат методу реконструкции, когда в легком гипнотическом состоянии агент воспроизводит все происходящее вокруг, включая мельчайшие подробности. Далеко не каждый способен овладеть такой методикой, тут необходимы определенные свойства психики, но вполне возможно. Я-то технику эту изучал и, как говорили мои учителя, овладел ею, можно сказать, почти в совершенстве. Так что, если доживу до пенсии, спокойно смогу подрабатывать карточными фокусами, как и фокусами вообще.

Я всегда считал, что у жизни нет заранее заданного смысла, она существует сама по себе. Нет ни Божественного промысла, ни сверхчувственных идей. Жизнь существует в силу самой природы, физико-биологических законов. Допускаю, что в течение многих миллионов лет могла сложиться оптимальная среда для возникновения живого существа – самого простого. Безо всяких чудес. Просто один шанс на миллиард сработал. А остальное было делом эволюции, Дарвин все объяснил.

Я был уверен, что каждый отдельный человек – случайность на Земле. А остальное – вопрос мировоззрения и веры, даже для материалистов. Различия только в логике. Среда, в которой я воспитывался, дала мне свою логику, и у меня никогда не возникало повода усомниться в ней. Считал, что время от времени окружающий мир, реальность, какие-то события и происшествия дают людям ощущение безнадежности. Вот тогда и приходит вера – в Бога ли, в высший ли разум, коль скоро более уповать не на кого. Конечно, если сам увижу чудо, то задумаюсь. Но ничьим суждениям и рассказам до сих пор не верил и не поверю ни с того ни с сего. Так, во всяком случае, я считал.

Нравственное значение религии для меня сомнительно. Моральные нормы – это вопросы воспитания и образования, и к религии они отношения не имеют. Уже давно я понял: если живешь по нормам религиозным, ты обречен на неудачу. По религиозным канонам люди не живут, да и жить не могут. Религия обыденная, со всевозможными допущениями и поблажками, – вот норма поведения обыкновенных людей. Вожди, цари, императоры поступали согласно языческим правилам, по законам силы: «око за око, зуб за зуб». Эти законы – законы власти. Для них, и только для них, религиозные постулаты оказались самыми удачными.

Человечество от себя устало. Оно не понимает, чего хочет Бог. Однако я могу ответить очень просто: да ничего! Абсолютно ничего! Все религии постоянно твердят: «Так угодно Богу!» Но мне было абсолютно ясно, что Божьей воли нет, как и гнева Божьего. Когда я слышал утверждения, что цель человеческой жизни – избежать ада и попасть в рай, а земное существование человека – школа, период обучения и испытания, точнее, прелюдия к будущей вечной жизни, ее основа, я отказывался в это верить. В моей голове не укладывалось, что любовь некоего Бога ко мне зависит от моей покорности Ему и Его законам.

– Хорошо, – отвечали мне знающие люди, – Бог и есть жизнь, люди и Бог едины, как едина жизнь.

– Но если люди с Богом едины, – отвечал я, – то зачем нужно испытывать страх перед Ним? Может, это воспоминания о том, как мы в детстве боялись наказания родителей?

Как у всех, кто рос и воспитывался в Советском Союзе, собственного религиозного опыта у меня не было. Мы не знали, не могли знать, что такое религиозное чувство, религиозное переживание. Когда же хотелось обдумать вопросы бытия, бренности тела и вечности души, я, как и большинство моих друзей, обращался к книгам. Они давали повод к раздумьям, как правило, ничего не объясняя.

Но однажды мне в руки попали довольно редкие книги, а среди них несколько изданий, посвященных Каббале, тайному еврейскому учению. В начале Каббала показалась мне подозрительной. Даже само слово ассоциировалось со средневековым мракобесием, шабашем ведьм и прочей псевдомистической чепухой.

С перестройкой на нас хлынул огромный поток информации, рассуждений, споров о том, что человечество, когда-то выбравшее свой путь развития (крайне бездуховного, вредоносного для природы), теперь оказалось на краю пропасти. Появилось великое множество религиозных сект, новых учений, претендовавших на роль спасителей планеты от вселенской катастрофы. И Каббала, как все они, говорила о древних истинах, предлагая инструменты, необходимые человечеству, чтобы найти выход из тупика. Правда, Каббала была самым древним учением, но мне верилось с трудом. Книг я больше не покупал, над духовными проблемами не размышлял. Не до того было. Мне не нужен был старый Бог. Бог, в которого верят люди, нереален, он не имеет ко мне никакого отношения. Да и новый Бог мне вроде без надобности, тогда было важнее другое – суметь выжить.

Но через некоторое время я почему-то вернулся к странным книгам. Несмотря на непривычный язык и стиль изложения, каббалистические тексты меня захватили, и вообще их чтение помогло мне во многом измениться. Я продолжал много читать и думать над задачей повышения уровня сознания, цель которого – дать человеку более широкое понимание жизни, более глубокое ощущение своего «Я» и более тесную связь со Вселенной. Меня всегда интересовала идея о космизме человеческого сознания, некоем резонансе человека с единым началом. Могу себе представить лица моих друзей и начальства, узнай они о моих интересах!

Постепенно я начал понимать, вернее, принимать то, что мы в этом мире не в первый раз. Значит, не случайно все вокруг кажется знакомым, ведь я здесь уже был. Одна из краеугольных точек Каббалы – возрождение душ, которые каждый раз заново посылаются на грешную землю для отработки грехов. Она, эта Земля, поэтому и грешна, что мы не умеем и не собираемся учиться бороться с собой. Что бы с нами ни происходило, в какие бы тупики нас ни загоняла жизнь, мы должны поступать достойно и правильно, а не наоборот. А что правильно и неправильно, уже давно определено и объяснено в святых книгах. Вот почему так важно изучать Каббалу и следовать тому, что она рекомендует. Занятно, правда? Честно говоря, мне пришлось потратить немало времени на обдумывание таких на первый взгляд элементарных, вещей. Парадокс: любому младенцу ясно про «хорошо и плохо» (все читали такие стихи в детском саду), но, однако, мы, взрослые, действуем не только во вред собственной душе и наперекор близким людям, но умудряемся исковеркать жизнь как себе, так и всему человечеству. И что самое печальное – не пустые ведь это слова и не выдумки начетников, но истинного смысла их люди не понимают и понимать не хотят. Так и живем, не желая вдумываться в то, как проводим свои бесценные дни на Земле, не собираясь менять что-либо в своей жизни. Мы даже не задаемся вопросом – можно ли еще хоть что-нибудь исправить? Помню, подростком услышал от кого-то странную фразу: «И не откладывай покаяние на старость, ибо наша с вами старость может и не наступить…» Тогда я от нее отмахнулся, но теперь… В общем, было над чем поразмыслить.

Признаюсь, знакомство со странным учением далось мне нелегко. Как только я с головой ушел в чтение каббалистических книг, на меня посыпались разнообразные неприятности и несчастья. Прежде всего, у меня, здорового от природы, почти стокилограммового детины, жутко разболелись зубы. Я понял, что такое ад в отдельно взятой квартире, где муки грешников включены в счет за проживание. Потом сломался компьютер, и тут же начался чудовищный вирусный грипп. А после оного я заполучил гайморит, отит и прочее, прочее, прочее. Я взвыл, проклял все болезни на свете и пошел сдаваться врачам.

Это было только начало… Но когда я пришел к рабби посоветоваться, он объяснил, что так случается с каждым, кто начинает изучать Каббалу, ведь мы затрагиваем силу, которую не понимаем. Как сказал рабби: «У истины есть свой вкус и своя ценность». В общем, вскоре мой испуг сошел на нет, а потом и здоровье наладилось.

Но соображения и сомнения на тему Каббалы я держал при себе, ни с кем не обсуждая. Да и с кем бы я стал говорить на такие темы? Отправляясь к рабби, всегда очень тщательно проверял, нет ли за мной «хвоста». Вроде бы на мне и моих делах новое занятие никак не сказывалось, но откуда этот чертов Рафи узнал? Загадка. С Альвенслебеном тоже очень туманно. Не люблю заданий типа «Пойди туда – не знаю куда», я же профи, а не ищущий экстрима бездельник.

Я наплел Рафи что-то невнятное, он не стал копать глубже, мы мирно закончили беседу и расстались, договорившись встретиться через день. Чувствовал я себя, мягко сказать, неважно. Еще бы: мою тайну раскрыли, причем непонятно как! Придется выяснять, откуда «ноги растут», ведь знание проблемы – половина ее решения. Ну да ладно, не впервой головоломки разгадывать.

В общем, после встречи с Рафи я ощутил себя совершенно не в своей тарелке. Настроение – хуже не придумаешь. И привести себя в норму никак не удавалось, ноги не желали двигаться домой, где ждал привычный порядок привычных вещей. Конечно, они не способны создать уют, всего лишь заполняют пустое пространство, но я свыкся с ними. Я искренне считал, что в моем сегодняшнем образе жизни немало преимуществ. За последние годы, особенно когда меня перестал дергать Рафи, я сжился с тишиной в квартире, с одиночеством, с возможностью спокойно посидеть в кресле, размышляя о прошлых событиях и комментируя их на свой лад. Еще в самом начале карьеры нелегала, зная, что таких, как я, вычисляют по привычкам, я старался не забывать об этом. Любимый сорт вина менял не реже раза в год, ходил то в темных костюмах, то в светлых. Целый год не снимал очков, потом вообще ими не пользовался… А в последние пару лет расслабился… Мне стали нравиться мои вещи, всегда находящиеся именно там, где я их оставил. Я полюбил свободный распорядок дня, свои мелкие капризы… «Тараканы», как сейчас говорят. А что – разве плохо? Никто не командует, ни с чем ко мне не лезет, не звонит без надобности…. Свобода! Обычно я встаю поздно, не раньше десяти утра. Принимаю душ минимум пару раз, трижды в день медитирую. Я люблю тишину и еще неизвестно, смогу ли вообще жить с кем-либо под одной крышей. Меня стали раздражать даже самые приятные гости, если они толклись в доме больше часа. А залетные красотки становились невыносимыми, как только их роль на данный момент исчерпывалась. Похоже, становлюсь брюзгой и отшельником и скоро зарасту коростой и покроюсь мхом…

Продолжая прокручивать свои невеселые думы, я бесцельно болтался по улицам, пока не добрел до самого центра Тель-Авива. Освещенные витрины уже закрытых магазинов притягивали взгляд праздношатающихся гуляк типа меня яркими красками товаров и блеском украшений. Время от времени уличная тишина взрывалась звоном молодых голосов и шумом моторов, искрилась мириадами огней – город никогда не засыпает. Вот и мне не спится.

Я вышагивал по ночной улице, почти ничего не замечая вокруг. Мысли перескакивали с темы на тему, из прошлого в будущее, теперь такое проблематичное. Кажется, опять влип в историю… Я думал, что с уходом Рафи из моей жизни она наконец-то наладится, но, похоже, ничего подобного. Опять неразбериха… И еще я вспоминал о так некрасиво и глупо оставленной Марине. Двенадцать лет не видел ее, целых двенадцать! Но не могу забыть, не получается. Ничего не помогает. Я пытался заводить романы, но ничто не могло отобрать у меня воспоминаний о ней. А последний год стал в этом плане ужасным. Я постоянно видел ее во сне – она ничего не говорила, не упрекала, просто молча смотрела на меня… Конечно, это всего лишь сны, но я-то знал, что виноват перед нею, и вины моей исчерпать нельзя, слишком уж она велика. И как же глубоко проросла в меня эта женщина, раз не покидает мою душу уже второй десяток лет…



Мой «роман жизни» начался в 1988 году в Москве, когда я, работая следователем в КГБ, вел дело особо опасного рецидивиста по фамилии Кузнецов, он же Зусман. Дело оказалось крайне запутанным и многослойным, мучился я с ним страшно, иногда пахал чуть не круглосуточно. Но Зусмана этого мы найти никак не могли, а должны были, поскольку знали, что ему в руки попали документы чрезвычайной важности. Он случайно набрел во время грабежа на списки шпионской сети, переданные англичанам бывшим немецким резидентом-поляком, решившим так заработать у союзников прощение за военные преступления. Начальство мылило мне шею с большим усердием и постоянством. За несколько месяцев до начала этого неприятного дела я и повстречал Марину. Наши отношения развивались очень бурно, и совсем скоро мы стали близки. Но виделись нечасто, хотя встречи были такими, что я до сих пор не в силах забыть ни одну из них.

Все чаще я спрашивал себя, как могло случиться так, что Марина исчезла, и у меня с нею не осталось никакой связи? Почему я не расспрашивал ее о друзьях, подругах или родственниках? Отчего-то был уверен, что она всегда окажется под рукой, моя женщина. Я не интересовался ни ее родителями, ни друзьями, ни институтом… Но тогда я не предполагал, что неожиданное и нелепое расставание превратится в многолетние терзания.

Крутой жизненный поворот, вытолкнувший меня из привычной жизни, в любом случае должен был стать причиной нашей разлуки. Но, видимо, потому, что не довелось сказать даже прощального «прости», я мучился более всего, и продолжалось это уже двенадцать долгих лет.

Поручение Рафи не давало мне покоя, я никак не мог придумать, с какой стороны подойти к его выполнению. Как я это сделаю? Почему Рафи подчеркивал, что задание дано именно мне. При чем тут Каббала? Разве я разбираюсь в ней? Глупости! Чтобы понять Каббалу, нужно учиться годы и годы. Вот уже несколько лет я занимаюсь ею, но об успехах говорить еще очень рано. Безусловно, Каббала внесла ясность во многое из того, что со мной произошло и происходит. Но это же мое внутреннее дело. Начав изучать Каббалу, я почти обрел душевный покой. Новые друзья по учебе мне нравились своей преданностью святой цели, упорством, настойчивостью и неуспокоенностью. Все они были взрослыми, вполне состоявшимися семейными людьми, работали. Рабби объяснял, что всякий, желающий изучить Каббалу по-настоящему, обязан работать, обзавестись семьей и непременно содержать ее. Бездельничать запрещалось. Ежедневные занятия начинались в три часа утра и заканчивались в шесть. Думаю, только очень уверенные в своей цели, истинно одержимые люди могли выдержать такой график. Я, правда, только в собраниях участвовал, но чувствовал себя частью группы. И вот теперь мне опять придется искать каких-то негодяев, скрываться, рисковать, убегать, стрелять, может, даже убивать! Не хочу всего этого, не хочу! Я теперь другой. Совсем другой. Ты , Рафи, ничего не заметил, а я думал, ты знаешь и замечаешь все на свете, мой мудрый начальник…

Несколько лет назад, скрываясь по всему миру от людских глаз, я впервые начал серьезно задавать себе массу вопросов, на которые не мог найти ответа. Тогда меня особенно мучило, почему я вообще попал в ситуацию, вынуждающую меня прятаться ото всех и от всего. Ситуацию очень опасную, связанную с максимальным ежеминутным напряжением и риском. Именно тогда в компании университетских преподавателей я впервые встретился с моим улыбчивым рабби. Подумал: попробую с ним посоветоваться, ведь такие вещи вполне приняты в Израиле. Рабби внимательно выслушал меня, задал несколько на первый взгляд ничего не значащих вопросов, а затем за полчаса рассказал всю мою историю, упоминая детали, о которых никто не мог ничего знать. Прямо рентген какой-то! Он говорил так, словно ему дано право и возможность оценивать правильность каждого моего поступка с точки зрения каких-то высоких истин и правил. Но этим правилам и истинам моя жизнь соответствовала слабо. Самое странное, что меня оценки рабби не раздражали, наоборот, я успокоился и стал прислушиваться к ним, словно когда-то уже слышал этот тихий голос в себе самом, узнавал спокойные, размеренные слова…

Конечно, шок от встречи оказался для меня колоссальным. Я был поражен: оказывается, есть люди, кому без лишнего пафоса и сверхусилий удается проникнуть в тайны других людей, совсем незнакомых, даже случайных! Объяснить это было невозможно, но, завороженный услышанным от мудрого раввина, я решил не сдаваться. Мой мозг требовал объяснений. А рабби разъяснять ничего не стал, тем более не стал поучать меня, а только посоветовал: «Не останавливайтесь, перечитывайте один и тот же текст по нескольку раз. Читая, вы каждый раз начинаете понимать что-то новое. Читайте, читайте и читайте, ибо, когда у тебя одно настроение, ты выносишь из книг одно, когда другое – нечто иное. Это необходимо. Именно это и есть процесс очищения».

Я накупил массу книг с комментариями, благо в продаже появились издания на русском языке. Предыдущая, предпринятая несколько лет назад попытка начать читать Каббалу в оригинале ничем не закончилась, только впоследствии я понял, что книга написана языком, понятным лишь посвященным. Не помню, в какой книге – каббалистической или еще какой-то – я нашел текст молитвы, которая мне очень понравилась. Теперь я часто повторяю про себя: «Боже, дай мне разум и душевный покой принять то, что я не в силах изменить, мужество изменить то, что могу, и мудрость отличить одно от другого». Но более всего меня зацепило то, что, как оказалось, Каббала – тайное еврейское учение, а вовсе не религия. Каббала – это учение о причинно-следственной связи духовных источников, соединяющихся согласно постоянным и абсолютным законам ради одной высокой цели – постижения Творца созданиями, живущими в этом мире. Каббала утверждает, что мир и человек в нем сотворены лишь для выполнения законов, цель которых – духовное развитие человека до возвышения его над нашим материальным миром для достижения подобия Творцу и соединения с ним. Все мы в этом мире абсолютные эгоисты и то, что мы делаем, призвано удовлетворить наши потребности. Даже любя кого-то, мы удовлетворяем свою потребность в любви. В борьбе с самим собой, с собственным эгоизмом, искореняя его, человек зарабатывает свой будущий мир.

Хорошо помню, как однажды на лекции кто-то спросил: «Почему Каббала не религия, ведь она требует соблюдения ритуалов, молитв? Очень трудно отличить ортодоксального еврея от каббалиста: оба носят черную одежду, празднуют одни и те же праздники». Ответ оказался довольно простым. Согласно Каббале, души людей могут находиться на четырех стадиях развития: неживой, растительной, животной и человеческой. Самая высокая степень – человеческая. Это люди, понимающие суть и законы духовного мира, частично живущие в нем. Таких сейчас мало. За ними следует более многочисленная группа с животными желаниями, под ними Каббала подразумевает тягу к знаниям, культуре. За ней следует группа людей, у которых преобладают растительные желания – власти, богатства. На последнем уровне – люди с неживыми желаниями, касающимися только еды и секса. Основная масса людей, к сожалению, именно такова. Согласно Каббале, человек возвращается на землю столько раз, сколько нужно для повышения уровня души. Жизнь бесконечна, а смерть – лишь смена тела, точнее, одежды души, не более того. Как правило, священники – люди высокоразвитые духовно, и все знаменитые раввины были каббалистами, хотя скрывали это.

Религиозные люди, как правило, принадлежат к группе с животными желаниями. Они обязаны выполнять ритуалы и молиться. Но делают они это физически, то есть существует такой период в развитии души, когда она чисто физически выполняет предписания. Обычно такие люди скрупулезно соблюдают религиозные ритуалы, не пропускают ни одного праздника или службы, считая, что таким образом наследуют Царство Божие, хотя привычно молятся и постятся, не вникая ни в суть, ни в характер того, что делают. Для них достаточно постулата «так положено», они ни в чем не сомневаются, как, впрочем, ни во что и не вдумываются. Изучающие Каббалу, как правило, уже прошли этот этап. Душе каббалиста необходимы духовные ценности, именно поэтому люди и приходят к Каббале, чтобы утолить свою духовную жажду. Каббалу как таковую нельзя проповедовать – это считается насилием. Каббала насилие отрицает, и о ней можно только рассказывать. Тот, кто уже готов к постижению Знания, сам спросит, сам заинтересуется, сам попросит книгу, сам ее откроет и начнет читать. До 1995 года Каббалу не нужно было распространять, а сейчас можно и нужно, так как в мире появилось много достаточно развитых духовно и готовых для ее понимания людей. Кроме того, в мире технический прогресс идет быстрее духовного. Возникает противоречие: основная масса духовно мертва, а Знание выходит из «подполья». Вот поэтому и необходима такая теория, как Каббала, ведущая людей в духовный мир.

Лидеры же духовенства (что относится к любой конфессии) в основном не принимают Каббалу, считая ее вредоносной и противной Богу. Ведь она дает каждому отдельному человеку причитающуюся ему духовную силу. Цель ортодоксального духовенства – оставаться посредником между человеком и Богом, а изучающему Каббалу страж у ворот рая не нужен. Не всех священнослужителей можно назвать достигшими настоящей духовности, причем в любых религиях.

Беспрерывно прокручивая в голове одни и те же мысли, я продолжал бродить по городу. Около полуночи я дошел до старого тель-авивского порта. В приветливо подмигивающих огоньками окнах целого сонма кафешек и ресторанчиков дрожали тени полуночных посетителей. Желание посидеть в расслабляющей тишине ресторана посещало меня не часто, но сейчас возникла острая потребность в людях. Может, здесь найдется случайный партнер или – еще лучше – партнерша, кто готов разделить со мной одиночество на ближайшие несколько часов? Тоска-то не уйдет, как ни гони ее, как ни давай себе обещаний позабыть о том, что холодной лапой сжимает сердце в часы бессонницы и поселяет в груди ноющий осколок, бывший когда-то любовью и умиротворением…

Зайдя в первое же попавшееся кафе, я остановился на пороге, прикидывая, где бы присесть. Ко мне, широко улыбаясь, на всех парусах несся метрдотель, готовясь проводить меня в зал, а за его спиной… Не может быть! Буквально в пяти метрах вполоборота ко мне стояла… Я встряхнул головой: нет-нет, исключено! Но тут ее окликнули от стойки бара: «Марина, готово!», и она повернула голову в мою сторону. Эта женщина удивительно походила на мою Марину! До меня наконец-то дошло, что ее окликнули по-русски, значит, я забрел в кафе, где собираются бывшие мои соотечественники. Надо же, а я ни разу не был здесь…

Не слушая метрдотеля, я двинулся к столику, который должна была обслуживать эта похожая на Марину женщина. Через пару минут к столику подошла… Боже мой, это она! Не узнать ее было невозможно: те же зеленоватые глаза, вьющиеся волосы, походка… Но как, каким образом, через двенадцать лет после расставания, она оказалась в этой стране, в этом городе, и…

– Добрый вечер, – произнесла она по-русски.

Почти тот же голос, то же движение губ, только сама она стала серьезнее и старше. Она улыбнулась, и я перестал сомневаться. Она!

– Извините за беспокойство, – я смотрел на нее, совершенно не думая о том, что говорю, – мне захотелось поговорить на родном языке. Знаете, бывает…

При первых же моих словах она странно поежилась, и мне показалось, что реальность вокруг нас исчезла. Безмолвная сцена, точнее, монолог «глаза в глаза» продолжалась несколько долгих секунд.

Узнать меня было невозможно: швейцарский хирург сделал свое дело добросовестно. Но звуки родного голоса, который она часто слышала по ночам, так хорошо ей знакомая посадка головы, взгляд и весь облик сидящего за столиком мужчины должны напоминать ей… нет, лучше не погружаться в болезненные фантазии: слишком тяжело возвращаться в будни.

– Вам что-нибудь принести?

– Посидите со мной, если можно, – тихо ответил я, не сводя с ее лица влюбленных глаз.

– К сожалению, не могу, извините, я на работе.

Для подобных случаев существует суровый и ясный в своей простоте закон – не раскрываться. Даже случайно встретив отца, я и к нему не подошел бы. Но потерять ее снова?! Последовать букве приказа, молча уйти и сказать самому себе, что так нужно?! Кому нужно? Проведенные в разлуке с нею годы, полные опасных заданий, успехов и неудач, вдруг показались мне совершенно пустыми и незначащими. Так, суета сует. Воспоминания о ней удерживали меня, может быть, от полной утраты прошлого, а значит, и самого себя. Мне нестерпимо хотелось убедиться в том, что это она. Нет, конечно, она, но все же… Слабая улыбка в ответ на просьбу о номере телефона была, похоже, обычной реакцией на такого рода обращения.

– Ну, тогда разрешите хотя бы приходить к вам ужинать.

– Да, конечно, пожалуйста… – ответила она и, словно что-то вспомнив, добавила: – Я буду рада.

– Вы постоянно работаете в ночную смену?

– Через день. Вернее, через ночь. – Она снова растерянно улыбнулась.

– Тогда до встречи?

– А вы так ничего и не закажете?

– Нет, пожалуй, выпью у стойки. Я не прощаюсь надолго!

– Всего доброго!

В ту ночь привычная квартира показалась мне особенно пустой и бездушной. Интересно, почему создание уюта в московской однокомнатной халупе далось легко и просто, а здесь ничего не получается? Все стоит на месте, все удобно, функционально, но… холодно.

Два дня прошли в бесполезных усилиях сосредоточиться на подготовке к заданию. Попытки прийти хоть к какому-то решению результата не принесли, и я решил взять недельную паузу, чтобы позднее, в более интенсивном темпе, выполнить намеченный план. Я позвонил Рафи и сказал, что мне нужна неделя. Он согласился, хотя и с явной неохотой.

Долгие размышления наедине с собой оказались мучительными и однообразными. Извечный классический конфликт между долгом и чувством! Я понимал, что нахожусь в таком состоянии, когда выбор неизбежен. Вот уж воистину «право выбора без выбора»… Если постараться не лукавить, увидев Марину, я сразу понял, что на этот раз не стану бороться со своими чувствами и знаю, чем займусь в ближайшие дни.

Встреча всколыхнула прошлое, память услужливо и мстительно выплеснула на меня поток, состоящий из почти утраченной нежности, тревоги за любимую, желания близости с нею, горечи от невозможности сказать ей правду… Только в кино да в сказках можно подойти к принцессе, взять ее за руку и увезти на край света, попутно победив драконов, рыцарей, соперников и прочих злодеев. Жизнь же рисует свои причудливые узоры совсем по другим правилам и сценариям. Хотя, говорят, она мудрее наших порывов и желаний. Что ж, попытаемся вспомнить мудрость об умении принимать все таким, как есть. Но Господи, как больно!

Через два дня я читал отчет одного из своих агентов. Фамилия Марины – Камински, она приехала из России лет десять назад с отцом. Он вскоре уехал в Европу, занимается там бизнесом, но дочку не забывает, регулярно навещает. Марина живет одна, работает в русском кафе, учится в университете. Шумные компании особо не жалует, дружит с двумя девушками, с одной из которых вместе работает, а с другой учится.

Все, все сходилось, и сомнений быть не могло: это она. Как же мы разминулись? По-видимому, в дни моей знаменитой охоты за этим Зусманом они и уехали: она рассказывала, что отец решил сделать ей подарок и показать Европу, но я, болван, ни о чем ее тогда не расспросил Хотя что бы я спрашивал? Будущий тель-авивский адрес? Да и знала ли она тогда, что уезжает навсегда?

Наблюдение за Мариной в университете и несколько дней, проведенных рядом с ее домом, подтвердили, что она не только не имеет постоянного друга, но и, похоже, вообще избегает мужчин. Стоит ли этому радоваться, так ли уж это хорошо? Трудно представить, чтобы молодая красивая женщина в течение нескольких лет ни с кем не встречалась. А если все-таки мои выводы верны, то почему? Что сделало ее такой холодной и равнодушной к себе самой?

Мужское самолюбие между тем получило полное удовлетворение, и следующий шаг навстречу возлюбленной было сделать гораздо легче. Я вновь оказался в том же кафе, точно зная, какой мне нужен столик.

Она сразу узнала меня.

– Обещали прийти через день, а появились через неделю? – произнесла она с улыбкой.

– Упрек принимается безоговорочно, – серьезно сказал я.

При звуках моего голоса она снова напряглась, совсем чуть-чуть, едва заметно.

«Милая моя девочка, как я понимаю твои мучения! Дай мне немного времени, и все откроется. Теперь мы уже не расстанемся, будь уверена. Я это чувствую, значит, так и будет!» Я с удовольствием уплетал спагетти, поглядывая в сторону Марины. С профессиональным вопросом: «Все ли в порядке?» – она несколько раз подходила ко мне, улыбаясь. Сомнений нет – я ее заинтересовал, однако номер телефона по-прежнему оставался секретом.

Мое появление на следующий день в университете стало для нее полной неожиданностью. Кажется, я понравился ей, ведь от меня исходила волна любви и нежности, а женщины такие вещи тонко чувствуют. Впрочем, внешне я совсем не тот, кого она знала, и… нет, лучше так далеко не заходить.



…Уже много лет Марина не видела своего любимого, который когда-то заполнял собою целый мир. Самым ужасным в том ее безумном романе получилось расставание без возможности проститься. Ее мама давно умерла, а отец взял с нее клятву не рассказывать о предстоящем срочном отъезде никому. Ведь тур в Европу был бегством. Она понимала, что в его словах «или отъезд, или тюрьма» не было даже тени шутки. Но в глубине ее души таилась надежда, что все как-нибудь устроится, и уезжать не придется.

Нет, не устроилось… В последний момент, когда отец сказал, что через два дня они покинут страну, уже ничто не имело значения, кроме ее Лени. Но его не оказалось в городе – телефон молчал. Ну, почему, почему в нужный момент у нее не оказалось ни его рабочего телефона, ни телефона родителей? Обычно он звонил сам, когда мог с нею встретиться, и, несмотря ни на что, она почему-то считала, что так будет всегда.

Не обращая внимания на отцовский запрет, уже из Израиля она написала подруге, умоляя ее разыскать Леонида и объяснить, насколько возможно, сложившуюся ситуацию. Подруга просьбу выполнила, но в ее ответном письме было всего несколько строк, убивающих безысходностью и бедой: Леонид попал в тяжелую аварию и, вероятно, до конца останется в коме…

Долгое время было очень больно, физически больно жить. Огнем горело все: спина, руки, голова, губы… Больно было ходить и дышать, а особенно жгучую муку вызывали мысли о Леониде. Марина почти все время говорила сама с собой, чем напугала отца, начавшего всерьез тревожиться из-за ее психического здоровья. Через некоторое время, когда Марина научилась не думать ни о чем, стало немного легче – говорят, так защищается психика человека, попавшего в беду, иначе можно сойти с ума или умереть от невыносимого страдания. Но она ничего не помнила – ни своих монологов, ни желаний, ни настроений – ни-че-го.

Затем ее с головой накрыли заботы, связанные с обустройством на новом месте, и постепенно они помогли ей выйти из полубредового-полудремотного состояния. Вскоре после приезда в Израиль отец надолго уехал в Европу, иногда звонил, а приезжал и того реже, всего на пару-тройку дней. И тогда Марина, выучив язык и поступив в университет, как большинство местных студентов, пошла работать. Теперь у нее совсем не оставалось свободного времени, и вскоре она с удивлением обнаружила, что старая истина, утверждающая, будто на миру и смерть красна, не лукавит: действительно на людях жить было легче. В этой теплой и удивительно дружелюбной стране ее практически никто не знал, а значит, никто ни о чем не расспрашивал, в друзья не набивался и догадаться о ее прошлом тем более не мог. Так прошло несколько лет. За эти годы на ее пути встретилось несколько мужчин, но отношения с ними казались ей эпизодами, о которых не хотелось вспоминать. Никто не смог помочь ей избавиться от воспоминаний о Леониде, никто… А теперь этот парень, начавший ухаживать за ней в кафе, почему-то всколыхнул старые воспоминания. Опять вернулась боль… Ну надо же – вот он, стоит перед ней на лестнице университета.

– Как вы узнали, что я здесь учусь?

– Секрет. Не меньшей, кстати, важности, чем номер вашего телефона. Обменяемся секретами? Предлагаю сделать это в ближайшем кинотеатре!



…Я два часа, как мальчишка, обливался в темном зале холодным потом. Чувствовал себя измотанным и потерянным, боялся взглянуть на Марину. Что со мной творится? По дороге домой молчал, как последний кретин, но Марина, похоже, ничего не замечала. Она говорила о чем-то незначащем, и оба мы чувствовали, что наше общение продолжается, а это важнее любых слов. Прощаясь, она рассмеялась: целый вечер провели вместе, а имени незнакомца так и не прозвучало…

– Кстати, а как вас зовут? По-моему, вы даже не представились. Или я настолько невнимательна?

– Израильтяне называют меня Дани, – я, не задумываясь, назвал первое пришедшее на ум распространенное имя.

– А русское имя звучит как-то иначе? – с веселым подвохом спросила она.

– Даниэль, – после небольшой заминки ответил я, – а коротко тоже Дани… Вы же знаете, с нашими именами за границей всегда выходит какая-нибудь путаница. Хотя иногда мне кажется, что это все-таки местная специфика. В Америке или в любой европейской стране почти любое русское имя имеет свой эквивалент.

– Вы много ездили?

– Да, немало…

– Вот мы и пришли, Дани-Даниэль. Что ж, расскажете о себе в следующий раз. На сегодня от этой повинности я вас освобождаю.

– Вы чересчур снисходительны ко мне. Я не только готов, но и страстно желаю нести повинность, назначенную такой симпатичной девушкой.

– Ну хорошо, даю вам шанс рассказать о себе за время, пока мы будем пить кофе. Успеете?

Пока Марина возилась на кухне, я вдыхал запахи маленькой, но очень уютной квартирки, в которой все дышало покоем.

– Вот и кофе! – Марина казалась оживленной и немного загадочной.

– Какой чудесный аромат! – Я отпивал крошечными глотками кофе из изящной чашки, обещая себе, что его знакомый вкус и связанные с ним воспоминания никогда больше не исчезнут из моей жизни.

– Вы так старательно пьете кофе, что можно даже не спрашивать, нравится ли он вам. – Марина засмеялась, и мне тоже стало легко и весело. – Теперь рассказывайте, кто вы, и зачем вдруг явились пред очи скромной девушки!

– Можно начать с последнего вопроса? – спросил я.

– В любом порядке, но чтобы получилось интересно, – ее лицо светилось приветливостью. И тут же добавила с очаровательной улыбкой: – Иначе о второй чашке даже не мечтайте.

– Но об этом я могу говорить только шепотом. – Я пересел к Марине на диван и наклонился к ее уху. – Я появился, чтобы много раз повторить, как очаровательна и красива эта девушка.

– Как все просто! – Она легонько оттолкнула меня, словно нехотя. – Вы удивляете меня, и не самым лучшим образом.

– Ты очень красива, очень. – Я взял ее за руку и посмотрел в глаза. – Рядом с тобой мне не удается быть сдержанным, извини…

Она как-то странно обмякла, легко вздохнула, словно говоря без слов: «Ну, зачем это…», но ничего не ответила. Я начал целовать ее и… чуть не умер, почувствовав ее умопомрачительную близость. Боже, как же все знакомо – запах кожи и мое любимое едва заметное родимое пятнышко на левой щеке…

А потом все закрутилось вокруг нас, и мир исчез. Остались только глаза, чтобы видеть ее, и губы, чтобы целовать, целовать, целовать… Кажется, я рычал, слышал стоны и крики. Мои, ее? И сердце болело. От любви к ней.

Наконец земное пространство вновь обрело привычные очертания, и стало возможным дышать и жить дальше. Я молча лежал рядом и смотрел на нее. Не открывая глаз, она одними губами что-то проговорила. Я нагнулся к маленькому уху, прошептав:

– Я тебя не слышу.

– Вот и хорошо; я сказала лишнее…

– Не для моих ушей?

– Не для твоих ушей, – невыразительно повторила она, словно эхо.

– Я должен знать. Ответь, пожалуйста, или мне придется мучить тебя вопросами.

– Скажи мне…

– Что?

Она замолчала, закусив губу.

– Спрашивай, я отвечу на любой вопрос…

Марина повернулась на бок и придвинулась поближе, внимательно и напряженно вглядываясь в мои глаза.

– Пообещай, что не удивишься моему вопросу…

– Обещаю. Если хочешь, клянусь.

– Скажи, ты… – после короткой, но давшейся ей с заметным трудом паузы она набрала воздуха и выпалила залпом: – имя Леонид тебе что-нибудь говорит?

Я нахмурился, глядя в сторону.

– Не молчи, ответь мне, не молчи, пожалуйста…

– Я сейчас уйду, – я приподнялся и сел. – Еще несколько минут, хорошо?

Марина встала, накинула халатик и подошла к окну. Лицо ее стало болезненно печальным. Она плакала. Я почувствовал, что сам вот-вот заплачу вместе с ней. Подойдя к любимой вплотную, я обнял ее за плечи, развернул к себе и тихо сказал:

– Мне запрещено говорить правду, но…

– Что? Что?!. – В ее глазах плескалось смятение.

– Вспомни, – я сглотнул и продолжил после секундной паузы, – квартира в Москве, ты в моих руках…

Не успел я договорить, как она всплеснула руками, словно пытаясь отогнать наваждение, и без чувств упала мне на грудь.

…Через четверть часа я сидел рядом со съежившейся, дрожащей от озноба Мариной, гладил ее бледное лицо и поил горячим чаем.

– Неужели это ты? – еле слышно спрашивала она раз за разом. – Нет, не говори ничего, я боюсь, что это окажется сном. Ты не похож…

– Тебе трудно поверить, что это не сон?

– Но где ты был так долго? Развлекался с другими женщинами?

– Ты же знаешь, что нет.

– Какой ты, оказывается, жестокий! Разве можно было так долго мучить меня?

– Я не должен был признаваться. Теперь моя дальнейшая судьба под большим вопросом.

– Ты пожертвовал своей карьерой ради меня?

– Можно сказать, да. Но не только это. Я и тебя могу подставить под угрозу.

– Я тебя люблю. Всегда любила и буду любить всю жизнь. Мне все равно, что будет. Без тебя я не смогу…

До самого рассвета в квартире горел слабый свет. Мы заново узнавали друг друга, не уставая раз за разом повторять: «Неужели мы снова вместе?»

И потом Марина все плакала, а слезы не кончались, и она вытирала нос и глаза моей ладонью, а я благодарно целовал ее руки. Уже под утро, когда в голове стучала одна-единственная мысль: «Как я не умер без нее? Как я вообще мог жить без нее?» – я вдруг понял, что прямо сейчас сойду с ума или сдохну, если не расскажу ей все… или почти все, что со мной было в эти годы.

– Почему ты до сих пор учишься? – спросил я.

– Служила в армии, заканчивала первую ступень в университете. Отец уехал, и я пошла работать, в основном чтобы не маяться от скуки. Потом решила продолжить учебу, закончила магистратуру. Теперь учусь на третьей ступени. А что?

– Понимаешь, у тебя была такая понятная, такая человеческая жизнь. А у меня… Даже не знаю, с чего начать… Пожалуй, вот с чего… с первого задания в Израиле.

Глава 3

Тель-Авив. Явочная квартира Моссада

12 марта 1991 года, 10:00

Все началось осенью 1990 года, когда меня послали в Израиль, снабдив нарочито хилой легендой мелкого бизнесмена, якобы желавшего наладить контакты с местными турагентствами. А истинные цели командировки, как я позднее догадался, заключались вот в чем: выйти на Моссад и, раскрыв карты, попробовать провести совместную операцию по поиску и вывозу досье шпионской сети военного времени. Сами бумаги попали в Израиль из западноукраинского Львова. Также нужно было задержать и депортировать в СССР особо опасного преступника, сбежавшего в Тель-Авив с этими документами.

Постепенно я пришел к выводу, что московскому начальству не нужно, чтобы я выполнил задание, с которым меня сюда послали. Велась какая-то абсолютно непонятная игра, где мне была уготована роль, о которой я не знал. А самое неприятное – не понимал. И тогда, на свой страх и риск, я начал искать выход на Израильскую службу безопасности. Я почему-то считал, что они помогут мне найти моего преступника. Кто ищет, тот всегда найдет – истина известная. И уже на четвертый месяц моего пребывания в стране, когда меня пригласили на вечеринку к человеку, напрямую связанному с Моссадом, я понял, что двигаюсь в правильном, точнее, нужном мне, направлении.

Через несколько дней прозвучал телефонный звонок, и меня вызвали на собеседование. В завуалированной форме мне предлагалось выяснение возможных взаимоотношений. Это означало, что на предстоящей встрече придется что-либо продать.

В небольшом, на удивление скромном номере отеля меня ждали двое. Я сразу узнал обаятельных джентльменов, которые на той самой вечеринке недельной давности усиленно старались меня развлечь, напоить и зазвать в бордель или казино. Я с трудом избавился тогда от их общества, слишком уж навязчивыми они мне показались. Сегодня же парочка выглядела совсем по-иному: ни следа легкомыслия, отвязанности – обычные «рабочие лошадки» англосаксонского типа. Одному лет сорок, другому не больше тридцати пяти. Тот, кто помоложе, представился Роном, назвав своего старшего (по званию, похоже, тоже) коллегу Марком. Он довольно прилично говорил по-русски, но не торопился задавать прямые вопросы и долго расспрашивал о процессе абсорбции и всяких житейских глупостях. Переход к делу оказался почти незаметным.

– Рон сказал, что у тебя есть нечто интересное, чем ты готов с нами поделиться.

– В принципе, интересного много.

– Так что тебе мешает беспрепятственно рассказать нам об этом?

– По стечению обстоятельств, – начал я, – мне известно об одном человеке, который вызовет у вас интерес по крайней мере в двух аспектах. Во-первых, он приехал сюда шпионить, а во-вторых, контрабандным путем умудрился провезти огромное количество ценностей на фантастическую сумму.

– То , что «во-первых», для нас представляет больший интерес.

– А для меня важнее как раз второе: часть своего нынешнего капитала он выманил у меня обманным путем.

– И ты полагаешь, что мы поможем тебе вернуть украденное?

– Я полагаю, что служба безопасности не позволит шпиону вести свои дела, – ответил я спокойно.

– Почему ты так уверен, что мы непременно тебе поверим? А если ты сам приехал сюда со шпионским заданием? – агрессия в тоне Марка явно возрастала.

– Финансовые возможности этого человека весьма значительны, – я сделал вид, что не обратил внимания на последнее замечание, – и это означает, что он быстро укоренится, найдет нужных людей, возможно, даже организует свою сеть и начнет передавать информацию. Чем быстрее вы его перехватите, тем лучше. Я дам его имя и примерный возраст, вы без труда наведете справки и убедитесь, что в моих словах есть резон.

– Тебе известно что-нибудь о задании, которое он получил?

– Извини, но это я могу передать только человеку на самом высоком уровне.

– Ты случайно не преувеличиваешь? – Марк не пытался скрыть раздражения. – Подумай сам: эмигрант, только что появившийся в стране, привозит информацию о супершпионе. Ну кто этим заинтересуется?

– Я не сказал «супер», он просто шпион.

– Это несущественно. Почему мы должны тебе верить?

– Совсем не должны, и я бы не поверил пришлому одиночке. Но прежде, чем что-либо отвергать, проверил бы информацию, которую человек готов предоставить. И это именно то, что вы сделаете.

– Ладно. Понадобишься – найдем.

* * *