Но сейчас вся эта эпопея зашла слишком уж далеко. Девушка с такой потрясающей внешностью, как у нее, по логике вещей, должна была бы быть самостоятельной и уверенной в себе. Однако, Хелен, похоже, оказалась исключением из общего правила. Временами ему начинало казаться, что она не может и шагу ступить без его одобрения — «Барри, тебе нравится это платье? Как ты думаешь, если я сделаю вот такую прическу, будет красиво? А тебе не кажется, что я немного поправилась за этот год?»
– Нет, – ответила я. – Ничего со мной не будет. Остаюсь.
И что еще хуже, она начала заводить разговоры о женитьбе. Ну вот, приехали! Жениться, это в девятнадцать-то лет, когда он ровным счетом еще ничего не добился в жизни и даже мира толком не видел.
Она бежит наперерез…
— Ну что, Хелен, — урезонивал он ее, — мне еще нужно целых три года учиться в университете, прежде, чем я смогу даже подумать об этом.
– Ладно. – Фрэнк, похоже, ничуть не удивился. – Револьвер держи при себе и гляди в оба. Если узнаю что-то, хоть что-нибудь, сразу тебе скажу.
— Все это ерунда, — не унималась она. — Очень многие женятся еще во время учебы в колледже. К тому же я могу работать. Это даже здорово, мне нравится моя работа.
– Спасибо, Фрэнк. Завтра свяжемся. Там же, тогда же.
— Еще чего! Я не хочу, чтобы моя жена работала.
Это пела Эбби. Из окна ее спальни лился теплый свет, а она расчесывала волосы, не спеша, рассеянно. Там вереск рос, там горьких слез… В столовой ребята убирали посуду – Дэниэл закатал рукава по локоть, Раф, размахивая вилкой, что-то доказывал, Джастин качал головой. Прислонясь к толстому вишневому стволу, я слушала, как льется из окна голос Эбби, взмывает к бездонному ночному небу.
Это было первое, что тогда пришло ему в голову, и даже для него самого подобное заявление прозвучало просто смехотворно.
Одному богу известно, сколько жизней сменила эта девушка, прежде чем попасть сюда, домой. Я могу зайти, думала я. Хоть сейчас – взбежать на крыльцо, открыть дверь и зайти.
В душе он проклинал себя за такое малодушие. Ему следовало бы просто сказать ей: «Мне еще нужно многого добиться в жизни, прежде, чем я, наконец, решу остепениться и пустить корни. Но даже если я когда-нибудь на ком-то и женюсь, то уж точно не на тебе». Иногда Хелен напоминала ему его мать, что было, конечно, полнейшей нелепицей, потому что на всей земле, пожалуй, невозможно было найти двух более непохожих друг на друга женщин. И все же, когда он находился в обществе той или другой, у него неизменно возникало одно и то же чувство — ощущение несвободы, ему не хватало воздуха, и он начинал задыхаться.
Вот Рей Бронсон взял и уехал на целый год, бросил колледж и просто отправился на благодатное Калифорнийское побережье, лишь изредка посылая домой скупые веточки в несколько строк. Последнее время все чаще и чаще при одном лишь воспоминании о Рее душа Барри переполнялась жгучей завистью. Подумать только, как это здорово, оказаться где-нибудь подальше от дома, там, где никто тебя не пилит и не достает! Но затем в игру ступала рациональная часть его сознания; конечно, это довольно романтично, но какой нормальный человек станет перебиваться случайными заработками, убирая грязную посуду со столов в придорожных забегаловках, моя чужие машины и вкалывая на рыболовецких суденышках лишь ради того, чтобы заработать себе на кусок хлеба и ночлег!
Трещинки. В четверг после ужина – гора буженины с жареной картошкой и овощами, а на десерт яблочный пирог, немудрено, что Лекси весила больше меня, – мы снова сидели в саду, попивали вино и пытались найти силы на что-то полезное. У моих часов слетел ремешок, и я, сидя на траве, прилаживала его Лексиной пилкой для ногтей, той самой, которой переворачивала страницы ее дневника. Винтик без конца вылетал.
Неутешительная правда жизни состояла в том, что если ты хочешь, чтобы родители оплачивали за тебя счета, то и вести себя приходится соответственно, то есть так, как они требуют того от тебя. Но вот Хелен… это был совсем другой случай. На отношения с Хелен это золотое правило, слава Богу, не распространялось. Конечно, одно время им и в самом деле было неплохо вместе, но всему хорошему когда-то приходит конец, вот и сейчас настал тот момент, когда эти отношения стали для него обузой, и было бы правильно прекратить их раз и навсегда.
– Да пошло все к бесу, в ад и жопу! – выругалась я.
В коридоре зазвонил телефон. Вскоре звонки прекратились.
– Что у тебя с логикой? – лениво отозвался с качелей Джастин. – Где жопа, а где ад?
Затем раздался стук в дверь.
Я навострила уши. Я и прежде задавалась вопросом, не гей ли Джастин, но поиски Фрэнка так ничего и не дали – ни дружка, ни подруги; может статься, он просто милый, чувствительный домашний мальчик. А если он все-таки гей, то минус один в списке возможных отцов ребенка.
— Кокс дома? — позвал кто-то. — Тебя к телефону.
– Ради бога, Джастин, кончай рисоваться, – сказал Раф. Он лежал на траве лицом кверху, закрыв глаза, руки за головой.
— Небось, очередная подружка, — насмешливо проговорил Лу. — Слушай, ну что в тебе такого, чем ты их привораживаешь? Может быть, по-дружески, поделишься секретом?
– Ты такой гомофоб, – отозвался Джастин. – Вот если бы я сказал: “Пошло все к херу”, а Лекси ответила: “Что плохого в хере?” – ты бы не сказал, что она рисуется.
— Обаяние… обыкновенное обаяние, только и всего.
– А я бы сказала, – вставила Эбби, сидевшая рядом с Рафом. – Зачем хвалиться своей личной жизнью, когда у остальных личной жизни никакой?
Барри встал с кровати. Проходя мимо письменно стола, он протянул руку и перевернул фотографию. Завтра он избавится от нее и начисто вытрет рамку. А пока что ему предстояло самое трудное, и лучше будет сделать это по телефону, чем при личной встрече. Он обещал Хелен позвонить и не позвонил, так что наверняка она начнет разговор с претензий. Он же непременно ответит ей тем же и выговорит ей за то, что она беспокоит его по разным пустякам, зная, как он загружен в университете, и что ему необходимо заниматься. А что, было бы довольно неплохо, если бы удалось представить все дело именно таким образом.
– Говори за себя, – отозвался Раф.
Когда он подошел к телефону, в коридоре появилось еще двое студентов, его соседей по общежитию.
– О тебе речи нет, – ответила Эбби, – ты не в счет. Ты нам никогда ничего не рассказываешь. Может, у тебя бурный роман с женской сборной Тринити по хоккею, а мы ни сном ни духом!
— Кокс, ты уж постарайся побыстрей, — добродушно попросил один из них. — А то тут у людей планы на вечер, можно сказать, рушатся.
– Женскую хоккейную сборную я и пальцем не трогал, – кротко сказал Раф.
— Я не задержу, — ответил Барри. — Обещаю. Я просто утрою ей разнос и все.
– А что, в Тринити есть женская хоккейная сборная? – поинтересовался Дэниэл.
Телефонная трубка болталась на шнуре. Он подтянул ее к себе, прижал к уху.
– Не бери в голову, – ответила Эбби.
— Алло… кокс слушает.
– Вот мы и нащупали тайну Рафа, – сказала я. – Понимаете, он молчит как рыба, а мы воображаем, будто он за нашей спиной вытворяет хрен знает что, хоккеисток штабелями укладывает, трахается как кролик. А на самом деле он молчит, потому что рассказать-то и нечего, личной жизни у него еще меньше, чем у нас.
Несколько мгновений спустя, он опустил трубку на рычаг и обернулся к парням, стоявшим у него за спиной.
Раф скосил глаза, улыбнулся мне заговорщицки.
— Все. Можете звонить, куда вам надо.
– Не так-то просто ему отбиваться от ухаживаний, – заметила Эбби.
— Ну, ты даешь, — один из парней глядел на него с нескрываемым восхищением и удивлением. — Если бы я вот так разговаривал бы со своей, она меня, пожалуй, застрелила бы. — Затем он снял трубку и начал набирать номер.
– И никто меня не спросит о моем бурном романе с мужской хоккейной сборной? – подал голос Джастин.
Пройдя по коридору, Барри вышел через боковую дверь и оказался на автостоянке. Западный небосклон над стадионом был расцвечен маленькими красными звездочками. Они взмывали в высь большими снопами, а затем постепенно меркли, исчезая, словно капельки воды на раскаленной жаровне. Со стороны стадиона доносился приглушенный радостный рев толпы, наблюдавшей за праздничным фейерверком.
– Нет, – сказал Раф, – никто не спросит. Во-первых, ты нам и так все уши прожужжишь, а во-вторых, все романы твои – скука смертная.
Дойдя до самого конца тротуара, Барри перешел через улицу и вышел на спортивную площадку. В дальнем конце ее на фоне вечернего неба чернели темные очертания трибун. Этот силуэт сделался еще более резко очерченным, когда на стадионе взмыла вверх очередная ракета, и толпа зрителей снова разразилась одобрительным ревом.
– Ну… – протянул, чуть подумав, Джастин, – вот ты меня и поставил на место. Хотя в твоих устах…
Барри остановился, давая глазам возможность побыстрее привыкнуть в темноте. И тут внезапно где-то совсем рядом зажегся фонарь, и луч яркого света ударил ему в лицо.
– Что? – Раф приподнялся на локтях, буравя Джастина холодным взглядом. – При чем тут я?
— Эй, какого черта… — он вскинул руки, закрывая ладонями глаза.
Все молчали. Джастин снял очки и принялся сосредоточенно их протирать краем рубашки; Раф закурил.
На стадионе по-прежнему грохотали фейерверки, так что среди этого грохота он так и не услышал бы звука выстрела, если бы в следующий момент не почувствовал, как пуля попадает ему в живот и пронзает позвоночник.
Эбби искоса глянула на меня, будто подсказывая. Я вспомнила видео с телефона. С полуслова друг друга понимают, говорил Фрэнк. Это работа Лекси: разогнать тучи, ввернуть дерзкое словцо, чтобы все закатили глаза, посмеялись и забыли.
Глава 7
– Да пошло все к бесу, в ад и куда подальше! – выругалась я, когда винтик в очередной раз соскользнул в траву. – Такая формулировка всех устроит?
– Что значит “подальше”? – возмутилась Эбби. – Я предпочитаю, чтоб все было под рукой!
Они все тем же вечером узнали о трагическом происшествии.
Джастин и тот расхохотался, а Раф перестал дуться, положил сигарету на булыжник и помог мне отыскать винтик. Волна радости накрыла меня: я все сделала верно.
Рею сказал отец. Бутер, разбиравший бумаги у себя в кабинете, попутно слушая по маленькому транзисторному приемнику репортаж с футбольного матча, поднялся наверх и постучал в дверь комнаты сына.
— Малыш! — загрохотал он. — Какое несчастье-то приключилось с твоим другом!
– Этот детектив меня караулил возле аудитории, – сказала Эбби в пятницу вечером в машине.
Когда Рей открыл дверь, отец рассказал ему про сообщение, из-за которого даже была прервана трансляция, о том, как Барри Уильям Кокс, девятнадцати лет, студент первого курса университета был обнаружен патрульным нарядом тяжело раненным на спортивной площадке.
Джастин уехал домой пораньше – с самого утра жаловался на головную боль, но, по-моему, просто все еще был обижен на Рафа, – и мы вчетвером в машине Дэниэла застряли в пробке на автостраде, среди несчастных клерков, с виду готовых вот-вот покончить с собой, и недоделков на джипах. Я дышала на стекло и играла сама с собой в крестики-нолики.
Был проведен немедленный опрос всех студентов, проживавших в корпусах поблизости от места трагедии, однако, никто из них не слышал выстрела.
– Который из них? – спросил Дэниэл.
— На улице было так шумно, — заметила одна девушка, — так что вряд ли на фоне всех этих праздничных фейерверков, кто-то обратил бы внимание на один-единственный выстрел.
– О’Нил.
А еще один юноша, сосед Кокса по общежитию, сообщил, что незадолго до того, как произошло это несчастье, он слышал, как тот разговаривал по телефону.
– Хм-м, – протянул Дэниэл. – Что ему надо было на этот раз?
— Похоже, он договаривался с кем-то о встрече, — уверенно заявил студент. — Скорее всего, это была какая-то девушка. Он был откровенно груб с ней, словно злился на нее за что-то.
Эбби взяла у него зажженную сигарету, прикурила.
Согласно переданному по радио сообщению, прибывшая бригада «скорой помощи» доставила раненого в больницу Сент-Джозефа.
– Допытывался, почему мы в деревне не бываем.
Рей немедленно позвонил в больницу, где ему сообщили, что Барри Кокс в данный момент находится в операционной, и о его состоянии еще ничего не известно.
– Потому что там одни выродки шестипалые, – буркнул Раф, глядя в окно.
Затем он позвонил домой родителям Барри. К телефону никто не подошел.
Он сидел со мной рядом развалясь и толкал коленом сиденье Эбби. Пробки его всегда бесили, но на сей раз его дурное настроение подтверждало мою догадку: между ним и Джастином что-то произошло.
И потом он набрал номер телефона Джулии.
– Ну а ты? – спросил Дэниэл, вытянув шею и пытаясь свернуть с трассы в переулок, машины в пробке сдвинулись на пару сантиметров.
* * *
Эбби передернула плечами:
Хелен Риверс узнала о перестрелке в студенческом городке совершенно случайно. Она находилась в телевизионной студии, готовясь зачитать в эфир прогноз погоды, когда, к своему величайшему ужасу, услышала, как диктор, стоявший всего в нескольких шагах от нее, зачитывает сводку происшествий, подготовленную к началу десятичасового выпуска новостей.
– Я ему сказала: сунулись как-то в паб, нас выжили, больше мы туда ни ногой.
К счастью, в этот момент ее не было в кадре.
– Любопытно, – заметил Дэниэл. – Видно, недооценили мы детектива О’Нила. Лекс, говорили вы с ним хоть раз про деревню?
Несколько мгновений спустя, к своему величайшему удивлению, она невозмутимо информировала зрителей о том, что максимальная температура в тот день была восемьдесят два градуса, а ночью столбик термометра поднимется лишь до шестидесяти восьми, и к тому же в северных районах штата возможны дожди.
– Если и говорили, то забыла. – Я обыграла себя в крестики-нолики и победно взмахнула в воздухе кулаками.
Но после того, как камера отъехала от нее, она удалилась в женскую гримерную, и у нее началась истерика.
Раф зыркнул на меня исподлобья.
* * *
– Ну, – сказал Дэниэл, – вот и дождались. Признаюсь, О’Нила я всерьез не воспринимал, но раз он своим умом до этого дошел, значит, проницательней, чем я думал. Хотел бы я знать… гм…
Колли Уилсон смотрел программу новостей по большому цветному телевизору, установленному в холле «Фор-Сизонс Апартментс». Узнав о происшествии в студенческом городке, он немедленно сел в машину и поехал на телевидение.
– Он занудней, чем я думал, – буркнул Раф. – Мэкки, тот хотя бы от нас отвял. Когда же они нас оставят в покое?
— Я приехал за Хелен Риверс, — едва переступив порог студии, объявил он первому же попавшемуся ему навстречу сотруднику.
– Блядь, да меня ножом пырнули! – возмутилась я. – Я чуть не умерла! А они хотят выяснить, чьих это рук дело. Кстати, это и я хочу знать. А вы – нет?
— Слава Богу, — с облегчением вздохнул тот. — Мы уложили ее на диване в комнате отдыха. Прямо-таки не знали, что с ней делать. Она требует, чтобы ее немедленно отвезли в больницу Сент-Джозефа.
Раф пожал плечами и продолжал сверлить злобным взглядом соседние машины.
— Я приехал за ней, — сказал Колли.
— Вот и славно, идемте. Просто увезите ее отсюда.
– Ты ему рассказала про художества на стенах? – спросил Дэниэл у Эбби. – А про взломы?
Вслед за своим провожатым Колли проследовал в самый конец коридора и вошел в открытую дверь. Услышал же он Хелен гораздо раньше, чем увидел ее.
Эбби помотала головой.
Оказавшись в комнате, он в какой-то момент даже засомневался в том, что попал по адресу. Сидевшая перед ним девушка представляла собой жалкое зрелище. Глаза ее были красными и опухшими от слез, а по щекам стекали черные ручейки расплывшейся туши. Лицо же ее было искажено страдальческой гримасой.
– Он не спрашивал, я и не стала говорить. Думаешь?.. Хочешь, позвоню ему, скажу?
— Ей, привет, — тихонько окликнул ее Колли. — Помнишь меня — это я, твой знакомый по бассейну? — Он присел рядом с ней, приобнимая ее за плечи. — Слушай, ты плакать-то перестань. Слезами горю не поможешь. Хочешь, я отвезу тебя в больницу?
Никто ни словом не упоминал ни про художества на стенах, ни про взломы.
Хелен кивнула, с трудом сдерживая рвущиеся из груди рыдания.
– Думаете, меня кто-то из местных ударил? – спросила я, забыв про крестики-нолики, и протиснулась между передними сиденьями. – Правда?
— Но тогда держи себя в руках. Пойди умойся и все такое… Не можешь же ты показаться на людях таким пугалом. Я буду ждать тебя в холле.
– Не уверен, – ответил Дэниэл. Я не поняла, к кому он обращается, ко мне или к Эбби. – Надо обдумать варианты. Сейчас, по-моему, лучше не вмешиваться. Если детектив почуял неладное, в остальном он и сам разберется, незачем его подталкивать.
Он удалился из комнаты, и вскоре Хелен вышла к нему. Она послышалась его. Лицо ее было чисто умыто, а волосы причесаны.
– Ох, Раф. – Эбби, протянув руку, шлепнула Рафа по колену. – Прекрати.
Взяв ее за руку, Колли вывел ее на улицу, где была припаркована его машина, усадил на передняя сиденье, после чего обошел автомобиль с другой стороны и занял место за рулем.
Раф шумно выдохнул, уперся ногами в дверцу. В пробке наметился просвет, Дэниэл перестроился на другую полосу, мягко свернул с трассы, поддал газу.
— Может быть, включим радио? — предложил он. — Может быть, еще что-нибудь скажут про него…
Хелен покорно протянула руку и нажала кнопку встроенного радиоприемника. Салон машины наполнили негромкие звуки легкой музыки. Она принялась крутить ручку настройки, выбирая нужную волну.
Когда я позвонила в тот вечер Сэму, он уже знал и про граффити, и про взломы. Несколько дней он безвылазно проторчал в ратоуэнском участке – ковырялся в бумагах, отыскивая упоминания об усадьбе “Боярышник”.
— Оставь так, — попросил Колли. — Это Си-Би-Эс. Если там будут новости, то мы их обязательно услышим.
– Да, что-то и впрямь там нечисто. В делах этот дом всплывает сплошь и рядом. – Сэм говорил горячо, вдохновенно – значит, напал на след (“Только что хвостом не виляет”, сказал бы Роб). Впервые с тех пор, как Лекси Мэдисон ворвалась в нашу жизнь, голос у него звучал бодро. – Преступности в Глэнскхи нет вообще, но за последние три года “Боярышник” взламывали четырежды: в 2002-м, в 2003-м и дважды – когда старик Саймон лежал в хосписе.
Хелен откинулась на спинку сиденья и заговорила с ним в первый раз за все время. Ее голос дрожал и срывался, и она то и дело жалобно всхлипывала, словно потерявшийся ребенок.
– Что-нибудь взяли? Ограбили? – Наглядевшись на “сокровища” дяди Саймона, я почти отбросила предположение Сэма, что Лекси убили из-за какой-то драгоценной безделушки, однако если в дом вламывались четырежды…
— Откуда ты узнал?
– Ничего подобного. Ни разу ничего не пропало, если верить Саймону Марчу, – впрочем, Бёрн говорит, в доме был такой бардак, что если бы что-то и пропало, старик и не заметил бы, – и никаких признаков, что искали что-то определенное. Вышибли пару стекол в задней двери, устроили погром: шторы сорвали, в первый раз на диван помочились, во второй перебили кучу посуды – ну ты понимаешь. Это не грабеж. Это месть.
— Смотрел новости пятого канала. Последнее время я часто смотрю телевизор. Еще бы! Ведь моя знакомая передает прогнозы погоды.
Дом… При мысли, что какой-то выродок притащился сюда, все переломал, а потом извлек из штанов свои три дюйма, чтобы пометить диван, я от ярости чуть не задохнулась; только попадись он мне!
— Этого не может быть, я не верб… — проговорила Хелен. — Этого просто не может быть. Зачем кому-то понадобилось стрелять в Барри?
– Чудненько, – процедила я. – Может, все-таки мелюзга развлекалась? Субботним вечером в Глэнскхи податься некуда.
— А я-то откуда знаю? — пожал плечами Колли. — Это твой приятель… я его и в глаза-то не видел. Может быть, у него были враги?
– Погоди, – сказал Сэм, – это еще не все. До того как Лекси и компания сюда въехали, с домом что-то творили почти каждый месяц, четыре года подряд. То в окно кирпич бросят, то бутылку об стену разобьют, то крысу дохлую подкинут в почтовый ящик, ну и стены пачкали. Вот, например, – шорох страниц записной книжки, – “АНГЛИЧАШКИ, ВОН! СМЕРТЬ ЗЕМЛЕВЛАДЕЛЬЦАМ! ИРА, ВПЕРЕД!”
— Ну что ты, нет, конечно, — поспешно ответила Хелен. — Барри — прекрасный человек. Все его обожают. Его даже выбрали персоной года нашего класса, когда мы с ним еще учились в школе. Это меня всегда ненавидели девчонки — потому что он встречался только со мной.
– По-твоему, Лекси Мэдисон – жертва ИРА?
— А может быть, на него напали грабители?
Спору нет, дело странное, возможно все, но столь невероятной теории еще не было.
— В колледже-то? У студентов с деньгами не густо, и это знают все.
Сэм расхохотался весело, от души.
— Наркотики?
– Бог ты мой, да нет же! Не их это почерк! Но кто-то в Глэнскхи до сих пор считает Марчей британцами, феодалами и, мягко говоря, недолюбливает. И вот еще что: две надписи, одна в 2001-м, другая в 2003-м, были одинаковые: “ДЕТОУБИЙЦЫ – ВОН!”
— Барри не употребляет такие вещи. Нет, конечно, может иногда покурить немного «травки» — и все. А из-за «травки» стрелять не будут. — Ее голос задрожал. — Я люблю его, Колли. И он тоже меня любит. Он даже жениться на мне собирался. Когда закончит колледж, а может быть даже и раньше! Я ведь и работать могу, я не отказываюсь…
– Детоубийцы? – переспросила я ошарашенно, на одно безумное мгновение потеряв счет времени и вспомнив о мимолетной, тайной беременности Лекси. – Что за чертовщина? Откуда тут взяться ребенку?
— Ну да, конечно.
– Не знаю, но выясню. Кто-то держит зло – не на Лекси и компанию, слишком уж давно это длится, и даже не на старика Саймона. Англичашки, детоубийцы – тут не об одном старике речь. Видно, весь род кому-то поперек горла, и “Боярышник”, и его обитатели.
— А он думает, что я не захочу работать. У него довольно старомодные взгляды, правда? Но все равно он милый. Не хочет, чтобы его жена работала. Он просто душка! Когда мы с ним только-только познакомилась — это было два года назад. Просто однажды он предложил подвезти меня домой из школы. Он тогда еще сказал, что я красивая…
Тропа была молчаливой, враждебной – казалось, за каждым поворотом маячат тени прошлого, помнят все, что здесь случилось, за всю историю. Я юркнула под большое дерево, прислонилась к стволу.
— И был абсолютно прав, — сказал Колли, хотя в тот момент это заявление не было таким уж бесспорным, однако это были уже детали.
– Почему мы до сих пор не знали?
Сняв правую руку с руля, он неловко похлопал ее по плечу.
– Не спрашивали, вот и не знали. Сосредоточились на Лекси, кто бы она ни была, считали ее мишенью; не задумывались, что она, возможно – как бы это назвать? – случайная жертва. Бёрн и Догерти не виноваты. Опыта расследования убийств у них наверняка нет – не знают, с какого конца подступиться. Им и в голову не пришло, что для нас это важные подробности.
— Ты, это, держи себя в руках, ладно? Ведь от того, что ты устроишь истерику, такую же, как в студии, никому лучше не станет. Ведь ты же не из тех девчонок, что раскисают по любому поводу.
– Что они говорят?
— Не из те, — подтвердила Хелен. — Но ведь с Барри беда.
Сэм вздохнул:
— Ладно, держись. Мы будем в больнице через несколько минут, и ты узнаешь поточнее, что там и как. Но только что бы там ни было, постарайся держать себя в руках, ладно?
– Почти ничего. Подозреваемых нет, ни о каком мертвом ребенке не слыхали, пожелали удачи. Оба говорят, что за все время, сколько здесь работают, ничего о Глэнскхи толком и не узнали. Здешний народ себе на уме – ни полицию, ни пришлых не любят, а если совершено преступление, то никто ничего не видел, не слышал, разбираются сами по-тихому. И Бёрн, и Догерти сказали, даже в соседних деревнях считают, что в Глэнскхи одни психи живут.
Хелен дотронулась до руки, лежавшей на ее плече.
— А ты пойдешь туда вместе со мной, да?
– И на хулиганство закрыли глаза? – спросила я, голос срывался от гнева. – Взяли показания, заявили: “Тут ничего сделать не можем” – и позволили этим ублюдкам и дальше разорять “Боярышник”?
— Конечно.
– Они старались как могли, – твердо сказал Сэм, все полицейские, даже вроде Бёрна с Догерти, для него братья. – После первого взлома посоветовали Саймону Марчу собаку завести или установить сигнализацию. А он: собак ненавижу, сигнализация – это для слабаков, могу и сам за себя постоять, спасибо большое. Бёрн и Догерти почуяли, что у него есть оружие, – вы и нашли револьвер. Они встревожились, ведь старик пил не просыхая, но ничего не поделаешь, спросили у него прямо – тот все отрицал. Не заставишь же его насильно установить сигнализацию.
Остаток пути они проделали в молчании, если не считать негромкой музыки, которая стихла сразу же, как только Колли повернул ключ в замке зажигания, выключая двигатель.
– А когда его в хоспис положили? Знали же, что дом пустой, вся деревня знала, понимали, что на дом могут напасть…
В холле больницы было пустынно. Женщина в униформе серого цвета из приемного отделения направила их на второй этаж, а тамошняя медсестра велела им пройти в маленькую комнатку для посетителей, находившуюся дальше по коридору, и ждать там.
– Каждый вечер проверяли, во время дежурства, – вступился Сэм. – Что еще они могли сделать?
В комнате уже находилось несколько человек.
Тон у него был обиженный – я и не заметила, что повысила голос.
— Миссис Кокс, — воскликнула Хелен, покидая Колли и бросаясь к узколицей блондинке в бежевом брючном костюме.
– Ты говорил, пока сюда не въехали Лекси и компания, – напомнила я уже спокойнее. – А дальше что?
Рядом с белокурой дамой сидел седой человек с усталыми глазами. Автоматически, словно по привычке, он хотел было подняться, однако женщина сделала упреждающий жест, заставивший его снова опуститься на место.
– Хулиганство не прекратилось, только поулеглось. Зашел Бёрн, поговорил с Дэниэлом, рассказал ему, что происходит, Дэниэл отнесся довольно спокойно. С тех пор было всего два случая: в октябре в окно запустили камнем, а в декабре опять на стене написали: “ЧУЖАКИ, ВОН!” Вот еще почему Бёрн с Догерти нам ничего не сказали. Решили, дело давнее, все позади.
— Здравствуй, Хелен, — сказала она. — Вот уж не ожидала увидеть тебя здесь.
– То есть, возможно, это кровная месть дяде Саймону.
— Не ожидали! — воскликнула Хелен. — Как же я могла не прийти! Миссис Кокс, я не верю… этого просто не может быть!
– Может быть, но вряд ли. Думаю, тут дело в расписании. – Слышно было по голосу, что Сэм улыбается: хорошая зацепка меняет дело. – В шестнадцати отчетах указано время происшествия, каждый раз с половины двенадцатого до часу ночи. Это неспроста. У преступника в это время окно в расписании.
Ее глаза наполнились слезами, и она подалась вперед, словно желая обнять женщину. Миссис Кокс слегка отстранилась и тут же указала на других расположившихся рядом посетителей.
– Время закрытия пабов, – предположила я.
— Мирна… Боб… это Хелен Риверз. Бывшая одноклассница Барри, они вместе заканчивали школу. А это Кроуфорды, наши хорошие друзья и соседи.
Сэм рассмеялся.
— Приятно познакомиться, — вежливо проговорила Хелен. Она, казалось, была изумлена и озадачена столь холодным приемом со стороны родителей Барри. Она повернулась к Колли. — А это Коллингсворт Уилсон. Мой друг. Он снимает квартиру в том же доме, что и я.
– У великих мысли сходятся! Я представил парня или двоих: выпивают время от времени, а как переберут, начинают буянить, из паба их вышвыривают, а они прямиком к усадьбе, с парой кирпичей, или с баллончиком краски, или что у них там есть под рукой. Распорядок старика им подходил по всем статьям, к половине двенадцатого тот лежал бревном – это те отчеты, где время происшествия не указано, потому что полицию он вызывал только утром, как проспится, – а если даже был в сознании, то встать и пуститься в погоню все равно не мог. Первые два раза, когда к нему вламывались, он был дома и ничего не слышал, проспал. К счастью, замок на двери в спальню у него был надежный, а то бог знает чем могло кончиться.
— У Барри много друзей, — сказала миссис Кокс. — И я рада тому, что у подавляющего большинства их хватило такта не заявляться сюда. Это тебе не цирковое представление, Хелен. Смотреть тут не на что. Здесь мой мальчик… мой мальчик… он тяжело ранен… может быть даже умирает.
– А потом въехали мы, – вставила я. И лишь секунду спустя поняла, что сказала “мы”, а не “они”, но Сэм, похоже, не заметил. – Теперь с половины двенадцатого до часу ночи здесь пятеро не спят, по дому расхаживают. Не так уж и весело все громить, если там трое крепких парней: поймают – накостыляют.
Ее голос дрогнул, и она закрыла лицо руками. Кольца и перстни на ее пальцах ярко поблескивали в безрадостном электрическом свете ламп. Глядя на нее, Колли невольно поразился тому, что эта женщина вообще может что-то делать руками — ведь они были сплошь унизаны украшениями.
Мистер Кокс, обнял жену за плечи.
– И пара крепких девчонок, – добавил Сэм, и я снова поняла по голосу, что он улыбается. – Ей-богу, вы с Эбби тоже кому угодно наваляете! Когда камнем стекло разбили, этим могло кончиться. Вся компания сидела в гостиной, время было ближе к полуночи, и тут в окно кухни влетает камень. Как только поняли, что случилось, бросились впятером с черного хода в погоню за отморозком, но тот успел удрать – их ведь не было в кухне, вот и не сразу сообразили, в чем дело. Повезло ему, сказал Бёрн. Полицию вызвали только через три четверти часа – сперва прочесали все тропинки – и даже спустя столько времени бушевали, не остыли. Ваш Раф заявил Бёрну: если мы этого типа поймаем, его родная мама не узнает, а Лекси грозилась – цитирую – “вбить ему яйца в глотку, пускай дрочит через рот”.
— Не надо так говорить, Селия, — мрачно сказал он. — Крепись, дорогая. — Он обернулся к Хелен. — Вы должны ее извинить. Она очень расстроена. Мы все расстроены. Конечно, было очень любезно с твоей стороны, и со стороны твоего друга, что вы приехали сюда, но все-таки, мне кажется, будет лучше если здесь останутся лишь члены семьи и самые близкие друзья. Вам лучше уйти.
– Молодец девочка! – одобрила я.
Лицо Хелен залила мертвенная бледность.
Сэм засмеялся.
— Она сказала… он умирает!
– Да, так и думал, что ты оценишь! У остальных хватило ума при полицейских придержать язык, но Бёрн говорит, про себя они все так думали. Он им целую лекцию прочел – мол, не вершите самосуд, – но сомневается, что до них дошло.
— О нем позаботятся… его лечат лучшие врачи.
– Я их понимаю, – сказала я. – Ведь от полиции толку было чуть. А надпись на стене?
— А что они там с ним сейчас делают?
– Лекси с друзьями дома не было. Воскресенье, вечер, выбрались в город – в кафе поужинать, в кино сходить. Домой приехали чуть за полночь – стена испачкана. В первый раз за все время они вернулись так поздно. Может, совпадение, но вряд ли. После случая с камнем хулиган наш присмирел, но то ли он за домом следил, то ли увидел случайно, как из деревни выехала машина. И воспользовался случаем.
— Да уберите же вы ее отсюда, — выкрикнула миссис Кокс. — Боже мой, ну сколько можно издеваться над людьми? Если бы она не позвонила ему… если бы не вытащила бы его из дому… ничего не случилось бы.
– То есть, по-твоему, это не вражда деревни с Большим домом? – спросила я. – Просто мститель-одиночка?
— Что вы имеете в виду? — спросила Хелен. Она перевела взгляд на мистера Кокса. — О чем это она?
Сэм что-то промычал.
— Мы ни в чем тебя не виним, Хелен, — ответил отец Барри. — Мы понимаем, что ты не желала Барри зла. И все же, это после твоего звонка, он вышел из дома и оказался на темной спортплощадке. Разумеется, в этом нет твоей вины, однако, если бы ты не докучала бы ему весь вечер, а позволила бы остаться дома и готовиться к экзаменам, чем он и должен был заниматься…
– Не совсем. Слыхала, чем кончилось, когда Лекси с друзьями сунулись к Регану?
— Но я не звонила ему сегодня вечером, — смущенно проговорила Хелен. — Я позвонила только один раз, после обеда. Просто хотела сказать, что кто-то… короче, у меня была проблема с дверью… — Сделав над собой заметное усилие, она снова взяла себя в руки. — Он должен был позвонить мне на выходных. Он обещал. И когда он не позвонил… я должна была поговорить с ним. Но его не было дома. Я звонила в пять часов и попросила передать, чтобы он мне перезвонил. Но он так и не позвонил.
– Да, Эбби говорила, вы с ней это обсуждали. Сказала, их оттуда выжили, но без подробностей.
— Всем нам предстоит долгое ожидание, милочка, — тихо и даже с некоторым сочувствием проговорила миссис Кроуфорд. — У родителей Барри наверняка есть твоей телефон. Мы обязательно позвоним тебе, когда станет известно что-то определенно. А сейчас вам лучше уйти. Так будет лучше для всех.
– Дело было дня через два после их переезда. Заходят под вечер все пятеро в паб, садятся за столик, Дэниэл подходит к стойке, но бармен его не замечает, и так минут десять, а народу в баре раз-два и обчелся. Дэниэл спрашивает: “Простите, можно две пинты «Гиннесса» и…” А бармен стоит столбом, бокал протирает да пялится в телик. Наконец Дэниэл не выдерживает – и назад, к ребятам; пошептались и решили: видно, старого Саймона отсюда выставляли не раз, вот Марчи здесь и не в почете. И вместо Дэниэла посылают Эбби. И опять то же самое. Лекси тем временем спрашивает стариков за соседним столиком – что, мол, такое? Те молчат, на нее и не смотрят, отворачиваются, разговаривают дальше между собой.
— Но мы с Барри… ведь мы не просто школьные друзья… у нас все серьезней, гораздо серьезней… — голос Хеллен зазвенел от раздражения.
– Боже… – выдохнула я. Не так-то просто не обращать внимания на пятерых человек, если они прямо перед тобой и пытаются завести разговор. Чтобы вот так пойти наперекор своей природе, выдержка нужна немалая, нужен серьезный повод, стальная решимость.
— Пойдем, пойдем отсюда, — тихо сказал Колли. — Думаю, нам лучше отправиться ждать куда-нибудь в другое место. Эти люди и без того расстроены. Ладно?
Во время разговора я следила в оба за тропинкой.
— Но, — начала было Хелен, — я не понимаю…
– Джастин расстроен и рвется уйти, Раф зол и хочет остаться, Лекси на стариков наседает – шоколадку им сует, анекдоты травит (“Сколько нужно ирландцев, чтобы вкрутить лампочку?”), – а из угла кучка парней на них посматривает. Эбби не хотела отступать, но они с Дэниэлом поняли, дело плохо. Схватили за руки остальных, ушли и больше туда ни ногой.
Он осторожно взял ее под руку и повел к двери.
Налетел ветерок, зашуршали листья, будто чьи-то осторожные шаги неподалеку.
— Идем.
– Значит, вся деревня их не любит, – заключила я, – но только один или двое в открытую им пакостят.
Никто их не окликнул. Все еще держа ее под руку, он направился к лифтам, находящимся в конце коридора.
– Вот и я о том же. То-то будет весело искать. В Глэнскхи жителей сотни четыре, считая окрестные фермы, и никто не горит желанием помогать.
— Ведь ждать можно не только тут. Мы посидим в холле. И будем там одни, совершенно одни. Ты сможешь там плакать и кричать, сколько тебе вздумается. Там никому до этого не будет дела.
– Ничего, я помогу, портрет составлю, хотя бы попробую. Ведь шпана – это вам не серийные убийцы, данные о них никто не собирает, так что придется гадать на кофейной гуще, но раз есть закономерность, значит, хоть что-то смогу сказать.
— Я не хочу плакать и кричать, — рассудительно проговорила Хелен. — Я хочу ждать здесь, у дверей операционной. Если и станет что-то известно, то все новости поступят сюда. И я им не чужая, Колли — я девушка Барри! И мы с ним обязательно поженимся!
– Пусть на кофейной гуще, – бодро отозвался Сэм. Слышно было, как он шуршит страницами, перехватывает поудобнее телефон, готовясь записывать. – Все пригодится. Давай.
— Может быть и так, — примирительно сказал Колли, — но только, похоже, его маме об этом еще ничего не известно.
– Значит, так, – начала я. – Он точно местный, родился и вырос в Глэнскхи. Почти наверняка мужчина. Скорее, одиночка, а не банда: стихийный вандализм – как правило, групповое преступление, а продуманная травля – чаще дело рук одиночки.
Он вызвал лифт, они спустились вниз, и все это время он продолжал держать ее под руку.
– Что-нибудь можешь о нем сказать? – Слова звучали неразборчиво: Сэм прижал телефон плечом к уху и записывал.
* * *
Джулия Джеймс опустила трубку телефона на рычаг и вышла в гостиную.
– Раз началось все года четыре назад, то ему, наверное, лет двадцать пять, около того, хулиганство – забава молодых, но вряд ли он подросток, слишком уж методичен. Скорее всего, без образования, в лучшем случае школу окончил, но не колледж. Живет не один – с родителями, женой или подругой, поскольку ночных нападений нет, его ждут дома к определенному часу. Работа у него есть, всю неделю занят, иначе были бы случаи средь бела дня, когда дома никого. Работает где-то поблизости, не в Дублине, и если так одержим, значит, Глэнскхи для него – весь мир. И мир этот ему тесен. Работа не соответствует его уму или образованию – или он так считает. И у него бывали нелады с соседями, бывшими подругами, а возможно, и с начальством – не любит, когда им командуют. Узнать бы у Бёрна с Догерти, не подавал ли кто иск или жалобу…
— Мам, — тихо проговорила она, — кто-то стрелял в Барри Кокса.
– Если наш парень кого-то в Глэнскхи и изводит, – мрачно заметил Сэм, – в полицию никто не пойдет, а соберут однажды ночью дружков и отделают его, вот и все. И он тоже никуда жаловаться не побежит.
Миссис Джеймс, до того ползавшая на коленях на полу, раскладывая на ткани выкройку платья, испуганно охнула и оторвалась от своего занятия.
– Нет, не побежит.
— Какой ужас, Джулия! Барри Кокс? Тот мальчик, что встречается с Хелен?
Пронеслась по полю чья-то тень, колыхнулась трава. Тень низенькая, наверняка не человек, и все равно лучше укрыться за деревом.
— Мне только что позвонил Рей, — продолжала Джулия. — А он услышал о случившемся по радио. Нет, кажется, он говорил, что радио слушал отец, который и сказал ему.
– И вот что еще. Поводом могла послужить какая-нибудь стычка с Саймоном Марчем – вредный, говорят, был старикашка, мог кому-то насолить, – но для нашего парня истоки лежат глубже. Он считает, что все из-за мертвого ребенка. А Бёрн и Догерти ничего об этом не знают, так? Давно они здесь?
Ее голос звучал безучастно, так как она все еще никак не могла прийти в себя от пережитого шока.
– Догерти – всего два года, а Бёрн аж с 1997-го тут торчит. Говорит, прошлой весной здесь умер младенец да несколько лет назад на ферме девочка утонула в яме с навозной жижей – упокой, Господи, их души, – и все. Ни в той ни в другой смерти ничего подозрительного, никакой связи с “Боярышником”. И в базе ничего по этой части не нашли.
— Я прямо как чувствовала, что сегодня в городе может приключиться какая-нибудь беда, — вздохнула миссис Джеймс. — Вот раньше в студенческом городке никогда не устраивали никаких дурацких шоу с фейерверками. И вообще, раньше было куда меньше всяких безобразий, не то что сейчас. А то вон в шестичасовых новостях передали, что какие-то студенты собираются устроить собственную демонстрацию. Но это уж слишком — что бы в кого-то стрелять — нет, просто невероятно! И что, он серьезно ранен?
– Значит, надо в прошлом покопаться, – заключила я, – как ты и думал. Глубоко ли копать, кто его знает. Помнишь, ты мне рассказывал про Перселлов, там, у вас?
— Рей сам еще ничего толком не знает. Он позвонил в больницу, но там ему ничего не сказали. — Джулия опустилась на колени рядом с матерью.
Сэм помолчал.
Разложенное на полу платье предназначалось ей. Оно было розовым. Яркий материал дрогнул и начал расплываться за пеленой слез.
– Не докопаемся. Все из-за архивов.
— Так ты думаешь, это все из-за демонстрации? — спросила она. — Ты действительно считаешь, что все было именно так? Что кто-то пронес туда оружие?
Почти все архивы Ирландии уничтожил пожар 1921-го, во время войны за независимость.
— А какую другую причину здесь можно придумать? — вопросом на вопрос ответила мать.
– Не нужны тут архивы. Люди здесь и так всё помнят, ты уж мне поверь. Неважно, когда умер ребенок, этот парень не из старой газеты про него узнал. Слишком он близко к сердцу это принял. Для него это не отжившее прошлое, это свежая рана, обида, повод для мести.
– Думаешь, он сумасшедший?
Глава 8
– Нет, – ответила я. – Я не о том. Слишком уж он осторожен для сумасшедшего – выжидает, после погони затаивается… Будь у него, скажем, шизофрения или биполярное расстройство, выдержки ему не хватило бы. Психически он здоров, но, скажем так, неуравновешен.
Хелен разбудил звук работающего мотора. Пробуждение было постепенным; сначала этот звук заполнил дальние закоулки ее сознания, став частью сна, постепенно нарастая и становясь все громче, пока сам сон не потонул в надсадном реве. И затем она вдруг с удивлением обнаружила, что лежит в кровати, и источник этого звука находится не у нее в голове, а где-то снаружи.
– А к насилию склонен? То есть способен причинить вред людям или только срывает злобу на вещах? – Сэм, видимо, оторвался от записей – слышно его стало отчетливей.
Открыв глаза, она обвела взглядом комнату, наполненную ярким светом утреннего солнца. Под окнами ее спальни смотритель, вооружившись электрической газонокосилкой, подстригал траву на лужайке.
– Не уверена, – ответила я уклончиво. – Скорее всего, нет. Ведь он мог вломиться к старику Саймону в спальню и пристукнуть его кочергой, но не стал. При этом хулиганит он только по пьяни – похоже, у него нездоровая тяга к выпивке, – один из тех, кто после четырех-пяти кружек становится другим человеком, мягко говоря, не очень приятным. Выпивка осложняет дело. И я уже говорила, он одержим. Если чувствует, что противник заводится, – скажем, когда он выбил стекло, за ним погнались, – то и действовать будет жестче, врагу под стать.
Надо же, я спала, с удивлением подумала Хелен. Как я могла так крепко спать, в то время как Барри…
– Знаешь, что мне это напоминает? – спросил, помолчав, Сэм. – Двадцать пять – тридцать лет, местный, высокий интеллект, организованный, с преступным прошлым, но без опыта насилия…
При этой мысли она порывисто села в кровати. Стрелки на веселеньком циферблате будильника, стоявшего на столике у кровати, показывали четверть одиннадцатого.
Психологический портрет, который я составляла дома, – портрет убийцы.
Ну надо же, утро уже почти прошло, недоуменно подумала Хелен. Выходит, я спала больше шести часов!
– Да, – подтвердила я, – именно.
В три часа ночи Барри перевезли из операционной в палату, и Коксы вместе со своими друзьями наконец спустились вниз на лифте и вышли в холл. Хелен, сидевшая в кресле как раз напротив дверей лифта, немедленно вскочила им навстречу.
– То есть это может быть и он. Убийца.
— Ну что… как…
По траве, посеребренной луной, вновь бесшумно скользнула тень – наверное, лиса мышкует.
— Они вытащили пулю, — устало проговорил мистер Кокс. — Она засела в позвоночнике. Но о том, насколько тяжелы могут оказаться последствия, говорить еще слишком рано.
– Может, и так, – согласилась я. – Не исключено.