Я вспомнил библиотеку моего отца. Раннее издание Киплинга, такое же, как у Бабы Мамы. Наверное, если у нее было собрание сочинений Киплинга, то у нее тоже была книга «Черное и Белое». Это означало, что у троих людей была одна и та же книга: у Мэндипа в дипломате, у Эрни Монкса в его номере и у Бабы Мамы в борделе. И книга, которую все они выбрали, была не так известна, как другие произведения Киплинга, например «Книга Джунглей» или «Ким». Эта книга была для продвинутых людей, чудо в мягкой обложке. На ней даже не было свастики. Но, очевидно, эта книга означала для всех них нечто особенное, и только Богу известно, что именно.
— Улица Доктор Дадабхой, пожалуйста, — сказал я водителю.
Мы медленно ехали в плотном потоке машин. Я почувствовал себя очень усталым и задремал. На этот раз мне ничего не снилось.
Мы поехали еще медленнее. Перед нами была толпа. Люди смотрели в одну сторону, шеи у всех были выгнуты, словно они хотели увидеть хоть кусочек действа. Может быть, случилось что-то плохое.
Мы проехали еще немного вперед. Вдруг я увидел ослепительный свет софитов и целый строй металлических стоек с огромными зонтами. Множество людей бегало с досками для объявлений. Они отгоняли зевак и кричали в рации. Из грузовика, который стоял поблизости, тянулись змеи кабелей, и он тарахтел, как самолет, который вот-вот оторвется от земли.
— А, — взволнованно сказал водитель, — снимают фильм.
Он остановил машину. Я всмотрелся в центр всего этого хаоса. Свет, камеры, но практически никакого действа. Актеров вообще не было видно.
Водитель повернулся ко мне. Лекция о Болливуде? Я заткнул его.
Мы выбрались из этого места, и водитель не проронил ни слова, пока мы не остановились.
— Здесь, — сказал он и указал на мрачную арку, в которую входило огромное количество людей. Рядом на стене здания висела большая желтая буква «М» — символ «Макдоналдса». Да, это явно была не великая александрийская библиотека.
И все же…
Я сказал водителю, чтобы он подождал меня, и присоединился к процессии людей, входивших в арку.
По обеим сторонам улицы тянулись ряды лавок. Была только пара лавок со старыми книгами, остальные торговали солнечными очками, устаревшим электронным оборудованием, монетами, фонариками, ремнями, постерами с изображениями божеств, индийских звезд эстрады, Бритни Спирс. Перед теми, кто продавал книги, по большей части лежали какие-то обувные коробки с заплесневелыми обрывками книг. Еще пара человек были более смелыми и торговали толстыми справочниками по уже устаревшим компьютерным программам. Казалось, популярность здесь означало количество: к одному или двум столикам вообще было не пробиться, перед ними толпилось несметное количество людей. Пройдя чуть дальше, я увидел книжные полки из тикового дерева, на которых книги были расставлены в алфавитном порядке. Около них стоял пожилой человек в белой рубашке и покрикивал на проходивших мимо людей, хотевших прихватить с собой какую-нибудь книгу.
Но я не видел «Черное и Белое».
Я дошел до конца улицы, и мое терпение кончилось. Я устал от всего этого шума, замучился отгонять мальчишек, путающихся в ногах и умоляющих с неиссякаемым ораторским искусством.
И потом я увидел антикварную лавку Мухерджи. Это была огромная белая вывеска, которая была натянута между двумя арками. Здесь больше народа, чем где-либо. Но я пробрался вперед и посмотрел на седобородого человека, крепкого и веселого, который стоял за скамьей, нагруженной книгами. Я подумал, что это и был мистер Мухерджи.
Среди книг Диккенса и Шекспира я увидел куски свастик.
Я прокричал:
— У вас есть «Черное и Белое» Редьярда Киплинга?
Глаза продавца загорелись, он запустил руку под лавку и достал оттуда книгу в грязной зеленой обложке. Это было то же издание, что я видел у Мэндипа и Эрни.
Я почувствовал, как кто-то толкнул меня локтем и попытался проскользнуть вперед. Здесь было гораздо хуже, чем на распродажах какого-нибудь хлама, на которые я изредка сопровождал мать.
Старик показал мне книгу:
— Оригинал. Очень дорогая и очень редкая книга.
Да, стоить это будет немало.
— Сколько?
Старик помрачнел:
— Я не думаю, что у меня есть желание расставаться с ней.
Хватит пороть чушь о семейной реликвии. Здесь все продавалось.
Я попытался просунуть руку в карман пиджака, надеясь, что карманники не поработали со мной чуть раньше.
Старик вздохнул:
— Три тысячи рупий.
Это было много, но какая разница. Я достал кошелек.
Меня опять толкнули. Какой-то человек попытался пролезть вперед меня, и когда ему все-таки это удалось, я услышал глухой щелчок. Мужчина повалился на лавку, она раскололась, и он вместе со всеми книгами оказался на земле. Он лежал, а красное пятно расползалось на его рубашке. Оно резко выделялось на белой ткани.
Какое-то время все стояли как парализованные, но потом люди догадались, что произошло. Мужчина в белой рубашке был застрелен. Началась паника. Визг, крик. Меня пихали из стороны в сторону, стоял невообразимый шум. Каждый раз, когда я отворачивался от одного орущего человека, я натыкался на другого, который кричал мне прямо в ухо.
Но мистер Мухерджи стоял как статуя, держа «Белое и Черное» в своих маленьких пухлых ручках. Я стал расталкивать всех локтями и вскоре оказался рядом с трупом. Я схватился за плечо человека, стоявшего по соседству, чтобы не упасть, и выдернул книгу из рук мистера Мухерджи. Затем я развернулся и стал пробивать себе дорогу через поток людей, спешивших к месту происшествия. Они надеялись увидеть что-то необычное, но еще не знали точно, что и где произошло.
К тому времени, как я вышел из арки, я уже пришел в себя, словно ничего и не произошло, хотя меня всего трясло.
«Мерседес» стоял на месте, и я велел водителю ехать в отель.
Когда мы отъехали, водитель изогнул шею, чтобы посмотреть в переулок:
— Что там произошло?
Я не стал оборачиваться:
— Кажется, кто-то упал в обморок.
Я сел на кровать.
Стреляли в меня, в меня, в меня.
Кто-то хочет убить меня. Не повторяться. Мне надо было поймать нить мыслей. Найти выход из этого болота. Они хотели убить меня, а какой-то несчастный, который хотел пробраться поближе к библиотеке мистера Мухерджи, оказался между мной и пулей.
Стоп, может, этот человек должен был подтолкнуть меня под пулю. Нет. Это стреляли в меня, в меня, в… Заткнись и подумай, не ходи кругами.
Я видел мертвого отца, Эрни, где-то в груде искореженного металла Джей Джея Карлсона. Но на этот раз все было по-другому. Я был целью. Прицелился, выстрелил. Промахнулись на первый раз, а во второй? А кто нажимал на курок? Я не мог поверить, что мы дошли уже до такого.
Меня трясло. Надо было выпить.
После третьей маленькой бутылочки коньяка я все еще дрожал. Я открыл окно. Шел дождь, и я высунул лицо, чтобы теплый дождь омыл его.
Зазвонил телефон.
— Разбудила?
Боже, это был божественный звук, Пола.
— Меня только что пытались убить.
— Кошмар, — она замолчала. — Ты ранен?
— Нет. Но я не буду говорить, что не боюсь. Мне надо убираться отсюда. Я не понимаю, что происходит, — я посмотрел на часы. Пять часов. Боже, куда же ушло столько времени?
Секунды проходили, и я ничего не слышал на другом конце провода.
— Ты еще там?
— Да. — Ее голос был прерывающимся, расстроенным, но она все еще была здесь. Наверное, мой отец еще долго держал телефонную трубку у уха, после того как я повесил ее. Интересно, кричал ли он, когда просил меня ответить, дать сигнал, что я все еще был на проводе? Наверное, он бешено колотил по рычажкам телефона, как делают многие люди по непонятной причине, когда и так ясно, что телефон не работает. Что он почувствовал, когда осознал, что остался в совершенном одиночестве?
— Они застрелили какого-то беднягу, который стоял подле меня, — сказал я. — Ради Бога, он ведь просто хотел купить книгу. И они застрелили его, — мне нужна была хоть какая-нибудь определенность, чтобы все понять. — Я завтра лечу в Нью-Йорк. Об этом знают только ты и Терри Вордман. Я сообщу ему о своем приезде. Хорошо?
— Конечно, — Пола была неподражаема. Теперь в ее голосе не было ни тени ужаса. Ее спокойствие было заразительным.
— У тебя есть для меня какие-нибудь новости? — спросил я.
— Твой человек с Антилл знает, как быстро все сделать, но он говорит, что счет сведет нас с ума.
— И…
— «Гакстейбл» пугает его. Это не я сказала, а он. Он говорит, что счета такие же темные, как черные чернила, и ставят в тупик. Совет директоров местный: юристы и собственники. Но список акционеров более обширный. Несколько компаний со странными названиями, и он думает, что они индийские, — Пола перечислила названия, а я быстро записал их в фирменный блокнот отеля. — И последний акционер — «Сарацен Секьюритиз».
Клиент Эрни. Боже. Это та компания, которая не понравилась Эллису Уолшу, и на которую положил глаз его клиент — холдинг «Реноу».
— Твой человек говорит, что «Сарацен» — турецкая компания. Он уверен, что что-либо связанное с Индией или Турцией может принести большие проблемы. Эти страны, может, чуть лучше, чем Россия.
— Ты проверила, фигурирует ли «Гакстейбл» в нашем архиве?
— Да. Но нигде ничего не нашла. Если бы что-нибудь и было, я бы точно нашла это. Я практически разнесла компьютер по кусочкам, пока искала.
— Что-нибудь еще?
— Да. Название «Аскари и Ко» фигурировало в некоторых документах, связанных с «Гакстейбл». Кто-то еще называл «Дакма», это не владелец и не акционер, но это имя встречается чаще других. Это д-а-к-м-а. Нет, постой. Там есть еще буква «х». Д-а-к-х-м-а.
Дакхма? Дакхма — это не человек, это вещь. Черная уродливая вещь.
Пола продолжала:
— Твой человек сказал, что копал очень глубоко и ему пришлось попотеть, чтобы достать материалы, которые мало кому доступны. Еще он говорит, что теперь ты ему должен.
Он был прав. Теперь я был должен. Но пока мне еще было не за что зацепиться. Единственное место, где дымились стволы, была улица Доктор Дадабхой. А теперь у меня не было и соглашения. Мне придется повертеться, чтобы у меня было поле действий. А еще надо было порыбачить ночью за пропавшими документами для Раджа.
— Ты сделала все превосходно, Пола.
— Я знаю.
— Еще одна вещь, — сказал я. — У тебя есть домашний номер Терри Вордмана?
— Я всегда держу список домашних номеров юристов «Клэй и Вестминстер» рядом с кроватью на тот случай, если мне вдруг станет одиноко. — Я услышал, как она перелистывала страницы. — Вот и он.
Пола продиктовала мне номер, а я быстро записал его.
— Спасибо. Мне надо идти.
— Фин. — Я услышал нотки беспокойства в ее голосе. — Смотри, чтобы с тобой ничего не случилось. Я не переживу этого.
— Я буду осторожен. Когда прибуду в Нью-Йорк, позвоню тебе и дам тебе знать, где остановился, — я почти забыл сказать о своем предстоящем появлении в завтрашнем номере нью-йоркского издания «Америка Дейли». — Ты сможешь почитать обо мне и о Кэрол Амен в завтрашних газетах. Не верь ни слову. — Я рассказал ей основные моменты.
— Ты не остановишься в «Кеннеди»?
— По-моему, это будет зависеть от Терри Вордмана.
36
Я стоял за тележкой водовоза напротив здания компании «Аскари и Ко». Сам владелец тележки лежал между огромной протекающей бочкой с водой и худющей обезьянкой, которая бодро жевала что-то, доставая еду из мешочка, висевшего у нее на шее. Водовоз храпел, заглушая шум улицы.
Почти стемнело. Я держал в руках огромный конверт, прикрываясь им, словно это было одеяло.
Люди выходили из здания, клерки и прочие разные тунеядцы. Они спешили назад домой, к столу, полному мяса, риса и чая, может, и пива. Большинство из них жили в каморках над комнатами, которые сдавались, и о визите в Каматипуру или к Бабе Маме не могли даже и думать. Почему же Радж отличался от них, что контролировало его? Сунил Аскари контролировал его, его так называемый благодетель. Он платил за обучение Приити и держал Раджа в нищете, чтобы возместить убытки.
Пять лет назад я встречался с Сунилом Аскари примерно в это же время. Конец рабочего дня. Он не хотел, чтобы его персонал видел его с таким низкопробным человеком, как я. Сунил был в ярости, спрашивал, зачем я притащил сюда еще и мать. Я сказал, что она настояла на приезде в Индию. Умер мой отец, но он был и ее мужем.
Во всяком случае, мы с мамой не задержались надолго.
Я посмотрел на второй этаж разрушающегося здания викторианской эпохи. Она была там. Статуя. Бюст Шекспира. Страшная вещь, как сказала моя мать, напомнившая ей о школе.
Я ждал, пока во всех окнах здания погаснет свет. Скоро я узнаю, действительно ли Аскари человек привычки, как о нем говорили.
Я переложил конверт в другую руку. Он начал темнеть от пота. У конверта был вид чего-то важного, чего-то долго ожидаемого получателем. Возможно, в нем был договор купли-продажи или какие-нибудь документы на подпись. Тогда Аскари дал мне несколько документов, чтобы я их подписал. Это были документы на тело моего отца. Он объяснил, что тот был влиятельным человеком в Бомбее. Большинству людей приходилось подписывать все прямо в морге, а он смог устроить все в своем офисе. Мать расстроилась из-за документов. «Зачем вся эта бумажная волокита? — спрашивала она. — Он мертв, чего еще? Отпустите нас домой». Аскари пригрозил ей пальцем. О, он был еще и наставником. Он сказал, что все надо делать правильно. Ему не надо было грозить пальцем, ой как ему не надо было это делать. Мама ненавидела это. Она ненавидела все, когда была на крыльях тех маленьких таблеток.
Она бросилась на Сунила через стол и вцепилась ему в горло. Красиво и быстро. Это было одно движение, движение, продиктованное скорбью. Аскари вывалился из своего зеленого кожаного поворачивающегося стула и оказался на полу. Боже мой, как же он тогда матерился! Маме это тоже очень не понравилось, она собиралась засунуть все эти слова ему в глотку, заставить его замолчать. Мне пришлось оттащить ее от Аскари, прежде чем она успела убить его. Это оказалось труднее, чем я предполагал, она была сильна в своем отчаянии, как раненое животное. Она пристально посмотрела на нас обоих, а потом выбежала из комнаты.
Свет в офисе Аскари еще горел, но бюста не было на месте. Странно. Он что, клал его в постель каждый вечер? Рассказывал ему сказку на ночь, может, читал ему сонеты?
Вот свет везде погас. Я посмотрел на часы и улыбнулся. Шесть тридцать, практически секунда в секунду.
Я перешел улицу и отошел футов на сто от входа в «Аскари и Ко». Затем я свернул в узкую улочку и прошел по какой-то тине, пока не вышел на Т-образный перекресток со следующей улицей.
На этой улице было темно, но впереди горел тусклый свет, который пробивался сквозь темноту и поблескивал на плесени, покрывающей противоположное здание.
Я крепко вцепился в конверт. В нем не было договора купли-продажи или каких-нибудь важных документов на подпись, но в нем был сегодняшний номер «Америка Дейли», который я достал из мусорной корзины в своем номере.
Я пошел на свет.
Это была ниша у заднего входа в здание Аскари. Сюда доставляли почту, сюда приходили торговцы, чтобы не создавать суматохи около стойки администрации и не отпугивать клиентов. Здесь я тогда нашел свою мать после ее стремительного побега из офиса Аскари. Измазанная в грязи, она сидела, прислонившись к стене, и тихонько всхлипывала. Я помог ей встать, и мы пошли назад по ступеням, через здание. Нам в спину смотрели шокированные работники и клиенты.
Двое мужчин сидели, лениво покуривая и попивая чай. Дневная суматоха уже закончилась.
— Извините, — сказал я.
Они встали.
— Мне надо доставить это Раджу Шетиа, пожалуйста.
— Вы можете сделать это с главного входа, сэр, — сказал один из них.
— Человек на главном входе сказал, что я должен подойти сюда, — объяснил я.
Мужчины лишь покачали головами, взволнованные неосмотрительностью администрации, — о чем они там думали? Ведь им могли снести головы.
— Вы можете оставить это у нас, сэр, — сказал один из мужчин. — Мы проследим, чтобы это попало к мистеру Шетиа.
— Если вы не возражаете, я хотел бы отдать этот конверт ему в руки. Это очень важно. — Я похлопал по конверту в подтверждение своих слов.
Мужчины не верили мне.
— Позвоните ему, — сказал я, — скажите, что здесь мистер Финдли.
Один из них встал и вошел в здание, затем в небольшую будку, полную разных папок, там, на столе, стоял огромный черный телефон.
Я улыбнулся его товарищу:
— Я не хочу причинять вам много беспокойства, но не могли бы вы принести мне стакан воды?
Он пристально посмотрел на меня. Мне нужен был козырь.
— Вряд ли мне удастся попить до того, как я увижусь с мистером Аскари.
Он кивнул головой и улыбнулся:
— Конечно, сэр. Я принесу вам стакан воды.
Могущество имени Аскари.
Он ушел в здание и пропал. Второй все еще разговаривал по телефону, благо он не смотрел в мою сторону.
Я тяжело дышал и был весь мокрый от пота.
Пол в здании был сделан из необтесанных досок, и, когда по нему шли в туфлях, он звучал как барабан. Я снял туфли.
Я вошел в здание, стараясь идти как можно тише. Я не оглядывался.
Но никто не кричал мне вслед: «Эй, ты!»
Место было спокойным и плохо освещенным. Но я догадывался, что здесь все еще могли быть люди: уборщики и юристы, заработавшиеся допоздна, хотя, зная, что Аскари уже ушел, они могли тоже разойтись. И, конечно же, охрана. И каким бы старым ни был пистолет, я не хотел попасть под его дуло. Мне надо было добраться до лестницы в центре здания. Я стал двигаться по коридорам, которые, как я надеялся, приведут меня к нужному месту. Было подозрительно тихо. Я ожидал услышать шаги, голоса. Я был готов отделаться от любого, кто мог показаться из-за темного угла. Я уже отрепетировал свою полуиспеченную легенду. Но я никого и ничего не видел. Не видел даже офисных котов или привидений.
Совершенно неожиданно я оказался у лестницы. Я огляделся и прислушался. Тихо. Я поднялся по этой старой деревянной лестнице и вошел в коридор, покрытый ковром, — начало владений Аскари. Я все еще шел босиком, опасаясь скрипа. Я почувствовал, как пара заноз впились мне в ступни. Я надел ботинки.
Офис Аскари был в конце коридора. Я прошел мимо целого ряда закрытых дверей, из-под которых не лился никакой свет. Должно быть, все уже ушли. Я похлопал себя по карману. В магазине отеля я купил подарочный перочинный ножик. Возможно, мне придется взламывать замок.
Дверь в кабинет была приоткрыта, и в коридор лился слабый свет с улицы. Я слышал шум улицы и крики торговцев, но в самом здании никаких звуков не раздавалось.
Я осмотрел кабинет. Что-то было не так. Стол с двумя телефонами, зеленый вращающийся стул, металлический шкаф для хранения документов и какие-то стеллажи. Пара стульев с прямыми спинками для гостей. Портрет сурового и мрачного Аскари висел на стене — подарок юридического сообщества Индии в благодарность за услуги.
Но полки были практически пустыми, на них стояли только оловянная пивная кружка и клубок эластичной ленты. На столе было пусто, пол был чист. Никакого беспорядка, который мог охарактеризовать занятого юриста.
Я подошел к шкафу для документов. Ящики выдвигались легко и свободно. Пусто. Ни одной чертовой бумажки. Все вычищено. Почему?
Не было никакого смысла задерживаться здесь.
Я вернулся к лестнице и спустился на первый этаж. Затем направился к залу, напоминавшему ангар. Там была стойка, в которой хранились документы. Я видел, как одна из девушек копалась в них, когда Радж провожал меня. Она тогда достала папку из буйволовой кожи, похожую на ту, что была у Раджа в руках. В этом зале я собирался начать свои поиски дымящихся следов дерьма, которые «Кетан Секьюритиз», «Гакстейбл» и их червивые акционеры должны были оставить.
Я достал перочинный ножик и почувствовал, как он скользнул между пальцами. Черт, опять озноб.
Затем я услышал стук, стук ботинок, он становился все громче, приближаясь ко мне. Если я побегу, раздастся сильное эхо, ведь я в туфлях. Я огляделся. Дверь. Я нажал на ручку. Закрыта. Стук приближался.
Кресло, старое, может быть, сирота из офиса руководящего состава. Я отодвинул его от стены и пролез за него. Жалкое укрытие! Но свет был тусклым, и может, просто может быть…
Я увидел, что мой ножик лежит посередине коридора — предмет, который может заинтересовать проходящего, остановить его и заставить задуматься, а затем увидеть придурка за креслом, который выглядел, как испуганный кролик. Однако слишком поздно, чтобы подбирать его.
Шаги приближались. Я молился. Первый раз с тех пор, как я был ребенком, я молился.
Их было двое. Они бежали, и я плохо рассмотрел их. Может быть, это была та парочка, которую я одурачил на входе. Если это так, то они, скорее всего, пили еще что-то, помимо чая. Я почувствовал запах самогона и еще чего-то, чего я не мог распознать.
Они были возбуждены, болтали и смеялись. Их хриплые голоса звучали так, словно они были хулиганами, которые только что совершили какой-то неблагопристойный поступок и теперь удирали с места преступления. Когда они пробегали мимо меня, один из них пнул мой ножик. Я услышал, как он прошуршал по полу и ударился в плинтус. Они остановились, настороженные шумом. Затем один из них разозлился и обругал второго. После этого они побежали дальше.
В ангар вели двойные двери. Все сильно отличалось от вчерашнего дня. Людей не было, и ангар походил на пещеру. Было жарко. Я взглянул наверх. Вентиляторы не работали. Их лопасти напоминали мне рамку для управления марионеткой. Я представил себе, как гигантская рука руководила каждым движением оккупантов этой комнаты. И над рукой — лицо Сунила Аскари. Однако сейчас все здесь выглядело так, словно кукольник ушел на ночь и забрал своих кукол с собой.
Прямо напротив меня в стойке был узкий проход — единственная возможность выбраться из зала.
Я прошел через него и увидел скользящие дверцы на стойке. На них была прилеплена простенькая наклейка с буквами А и Б. Бумаги клиентов. В алфавитном порядке. Я дернул одну из дверок. Закрыта. Я выбросил из головы идею вернуться в коридор и найти нож. Что-нибудь должно лежать на столешнице, например, канцелярский нож. Можно попробовать, в любом случае дверца была достаточно хлипкой.
Сперва я решил заглянуть на полку под буквой Г. Мне показалось, что она должна быть футах в двадцати от меня. Я вышел через проход в стойке и обошел ее.
Я принюхался. Чем-то пахло, и этот запах становился сильнее, запах пожара. И тут я увидел мерцание огня в другом конце комнаты.
Языки огня вместе с клубами дыма поднимались к потолку.
Мужчины. Поджигатели. Теперь я почувствовал еще и другой запах. Жидкость для заправки зажигалок, возможно, керосин. В этом окружении бумаг и пыли зал должен был превратиться в сущий ад за секунды. Я перепрыгнул через стойку. Буквы от В до К. Где-то за этой крошечной коричневой полоской фанеры был «Гакстейбл». Я оглянулся в надежде отыскать хоть что-нибудь, чтобы открыть ящик, затем до меня дошло: придурок, здесь все превратится в пепел через пару секунд. Дверца затрещала, когда я пнул ее, но она не открылась.
Я поднял глаза. Языки пламени двигались по комнате. Радостные, потрескивающие, они набирали скорость, пожирая все, что могли съесть. Дым поднимался вдоль стен и теперь закрывал почти весь потолок. Скоро он дойдет до другого конца комнаты и заполнит ее всю.
Я еще раз пнул дверцу. Появилась щель. Я засунул в нее пальцы и потянул. Дверца распахнулась, окатив меня дождем щепок.
Я заглянул внутрь на ряды аккуратно расставленных папок, на всех были ярлыки. Я провел по ним пальцем. Конец буквы В. Черт, это означало, что папка «Гакстейбл» находится в следующей части.
У меня запершило в горле. Дым становился все гуще. Я закашлялся. Эхо? Я мог поклясться, что слышал, как кто-то кашлянул поблизости.
Я встал. Вот опять. Я обошел стойку. Никого. Следующая стойка. Еще раз кто-то кашлянул. Я посмотрел вниз.
Огромная красная гусеница вся изгибалась и извивалась. И кашляла. Это был человек, обвязанный красной подарочной лентой. Спеленатый, как мумия.
Я присел на корточки: там, где должна быть голова, торчала пара жестких волосков. Борода Раджа. Слышно было, как он стонал. Лента была слишком тугой. Удивляюсь, что он вообще мог дышать.
— Подожди, сейчас разверну.
Я потянул за ленту и увидел, что он завернут по меньшей мере в три слоя. Мне удалось сделать маленькую щель вокруг его рта.
— Спасибо, сэр, Фин. Прости.
Он сейчас зажарится, а еще просит прощения. Я опять осмотрелся в надежде найти хоть что-нибудь режущее. Ничего поблизости не было.
Мой перочинный ножик. Огоньки были слишком близко, они трещали и взрывались, словно у них была вечеринка. Дым сгущался. У меня уже не было времени разыскивать ножик.
Я стал рвать эту оберточную ленту. Да, убийцы хорошо постарались.
— Я вынесу тебя. — В юности я как-то раз был на дне открытых дверей местной пожарной станции, и пожарные демонстрировали, как надо переносить людей. Я думал, что это пустяковое дело.
— Нет, Фин, ты не сможешь.
Ну, еще чуть-чуть…
Я приподнял Раджа всего на пару дюймов. Его сдерживали полоски этой красной ленты. Как Гулливера в Лилипутии. Десятки лент были крепко-накрепко привязаны к столам и стульям вокруг нас.
Да, эти люди явно хотели, чтобы Радж умер.
Я начал развязывать один из узлов. Сложно, но возможно. Когда мне удалось ослабить его, я перешел к следующему.
— Нет смысла, — простонал Радж.
Я не слушал его. Второй узел поддался, и я перешел к третьему.
Мы сами уже практически горели. Я чувствовал, как плавились мои волосы, у меня во рту и горле был солено-песчаный вкус пепла.
— Приити, — пробормотал Радж.
— Что с ней?
Развязался еще один узел.
— Ты проверишь, чтобы с ней все было в порядке? — Радж был в отчаянии.
— Нет уж! Я вытащу тебя отсюда. — Одна из полосок огня подобралась к голове Раджа. Я прыгнул к нему и попытался потушить ее толстой папкой с бумагами. Затушив огонь, я заметил корешок папки. «Гакстейбл». Картон уже выгорел местами, и когда я отпустил папку, десятки исписанных листов разлетелись в разные стороны и тут же вспыхнули в полете.
Радж снова застонал.
— Бесполезно, Фин.
Я увидел еще лент десять, которые были привязаны к ножкам столов и стульев. Полукруг из мебели вокруг отделял нас от стены оранжевого пламени, которое трещало и визжало, поднимаясь все выше благодаря отсутствию преград и обилию кислорода, пыли и бумаги. Нас обдавало жаром приближающегося огня. Язычки пламени не двигались куда-то в одну сторону — они собирались пожрать все вокруг себя.
Радж был прав, это безнадежно.
— Как связаться с Приити? — спросил я. — Ты говорил, что она только звонила тебе.
Он закашлялся. Я видел, как слюна вытекала у него изо рта.
— Номер ее абонентского ящика, — выговорил он, — 9735. Место называется Бейвиль.
— Я все выясню. Даю слово.
Казалось, Радж успокоился, словно приготовился умереть, сгореть заживо. Что натворил этот бедняга?
— Ты думаешь, я плохой человек? — спросил он.
Я бросил папку «Гакстейбл» на пол и поднял его голову. Я почувствовал, что у меня загорелась спина.
— Нет. Ты очень благородный парень. В таком плохом месте ты сумел сохранить благородство.
Такие люди, как Радж, обычно попадают под колеса чьего-то грузовика амбиций. Никто не оплакивает их уход из жизни, да и вряд ли кто-нибудь замечает его. Таких людей никто не благодарит, их вклады и жертвы остаются незамеченными в эйфории того успеха, которого они помогают достичь Аскари и его клиентам.
И вот награда.
— Спасибо тебе, — я крикнул эти слова ему на ухо. Он должен был услышать меня.
— Прости, что я взял тебя к Бабе Маме, — еле выговорил он. — Они заставили меня. Аскари заставил меня, но даже он повинуется кому-то еще. И не бойся, у тебя ничего не было с той девушкой. Я запретил ей, сэр. Они грязные девушки…
На полсекунды показалось, что пламя изменило свое направление и отступило.
Но потом оно снова пошло в атаку. У меня закружилась голова, когда я попытался встать на ноги. Волна пламени отбросила меня от связанного Раджа.
Я очнулся на куче обуглившейся бумаги. В десяти футах от меня был шар огня, в центре которого лежало что-то, напоминающее огромный чернеющий хот-дог.
Я отвернулся.
Дым сгустился. Казалось, огонь был везде. «Если я поползу не туда, то умру здесь вместе с Раджем», — понял я.
Проход в стойке — вот что мне надо найти. Потом можно добежать до лестницы и выбраться из этого ада.
Сначала надо найти стойку. Я пополз в сторону и уперся в другой стол.
Я не мог дышать. Втягивать в себя воздух было все равно что нюхать кирпич. Я развернулся и пополз в противоположную сторону. Я принялся похлопывать по полу, так как мои ладони утопали в кучах горящей бумаги и расплавленного пластика, капавшего с сидений стульев.
Что-то упало на пол неподалеку. Может, штукатурка с потолка, а может, и вентилятор. «Вот и все», — подумал я. Через пару часов я должен был быть на борту самолета, направляющегося в Нью-Йорк. В Нью-Йорке я был бы окутан солнечным светом, конечно, если Терри удалось бы все провернуть. И потом, вооружившись целой кипой бумаг из своего дипломата, я собирался расплющить всех этих ублюдков.
Но пока ничего не получалось.
Я начал падать. Я очень удивился, когда обнаружил, что передо мной ничего не было: ни стола, ни стула, ни стойки.
Я нашел проход.
Я отполз на несколько ярдов. Дым все еще был плотный, но жар менее интенсивный.
Затем я услышал крики и шаги. Я направился к ним и понял, что падаю. Дым немного рассеялся, и я вздохнул. Мне казалось, что я лечу по воздуху. Может, я умер?
Пожарный поймал меня.
Послышался звон, когда кислородный баллон, висевший у него за спиной, ударился о стол. Я услышал, как он закричал от боли и злости.
Пожарный попытался схватить меня.
Меня не надо было спасать, я спас себя сам. Я схватился за перила и пополз вниз по лестнице мимо целого ряда пожарных.
Я выбрался из здания. Собралась большая толпа: полиция, солдаты, пожарные и зеваки. Некоторые из них раскинули руки, словно хотели обнять меня и утешить. Я наорал на них.
Последовал громкий взрыв, и дождь из стекла и обломков обрушился на толпу.
Я побежал, как черт, по дороге и сразу же свернул в первый переулок, который увидел.
Прошло пять минут, прежде чем мои легкие стали воспринимать кислород.
Радж был мертв. Бедняга. Но я был жив. Обгоревший, но все же живой. У меня кололо в спине. Я попытался выгнуть шею, чтобы посмотреть на ранение, попытался нащупать эту рану. Мои глаза беспрерывно слезились, моргали, их жгло, но я заставил себя осмотреть место. Льняной костюм был прожжен, и сгорела рубашка. Я не мог разобрать, где заканчивалась обгоревшая ткань и начиналась обожженная плоть. Лучшим проводником была боль. Правая рука тоже очень сильно пострадала. На ней начинали затвердевать кусочки расплавленного пластика. Они отвалились, и на коже оставались ужасные пятна.
Я провел руками по волосам. Боже! У меня в руке была кучка пепла, а от моей шевелюры осталась лишь небольшая щетина.
Я похлопал по карману пиджака. У меня все еще был паспорт, деньги и билет на самолет. Но мне надо было вернуться в отель, чтобы забрать вещи. Я должен поторопиться и уехать в аэропорт, прежде чем кто-нибудь заинтересуется личностью обугленного человека, выскользнувшего из пожара в здании Аскари и самым неблагодарным способом отказавшегося от любой помощи.
Я слышал, как поблизости визжат сирены. Я слышал рев толпы. Казалось, людям очень нравилось представление.
Боль раскалывала меня пополам, и я почувствовал приступ тошноты. Мне надо вернуться в отель.
В конце улочки был небольшой рынок, ярко освещенный и даже сейчас все еще шумевший. У меня не было выбора. Я стал пробираться через него, стараясь держаться ровно и прямо. Люди пристально смотрели на меня. Дети скакали вокруг, иногда дотрагивались, и мне пришлось собрать всю волю в кулак, чтобы не пнуть их.
Вдруг впереди я увидел дорогу. Черно-желтые такси проносились мимо, как злые шершни. Через пару секунд я буду на заднем сиденье одного из них. Я расслабился, но в ту же минуту приказал себе собраться с силами: до отеля еще далеко.
Кто-то вышел из темноты и встал между прилавками. Я увидел форму цвета хаки и дубинку, болтавшуюся на руке мужчины. Полицейский.
— Вам нужна помощь, сэр? — Крупное дружелюбное лицо выглянуло из-за дохлой курицы, висевшей на крюке.
Я отступил немного и ударился об угол прилавка, стоявшего позади меня. Боль пронзила меня, но я не собирался показывать этого.
— На самом деле я заблудился. Вы можете помочь мне? — Я услышал свой вудхаузовский акцент.
— Вы ранены, сэр.
Я вспомнил фильм без актеров, съемки которого видел по пути на улицу Доктор Дадабхой.
И беспечно рассмеялся, как человек, который точно не ранен.
— А, вы имеете в виду это, — сказал я, указывая на свою руку. — Нет, нет. Я актер.
Полицейский смотрел на меня с подозрением.
— Я не шучу, — я подошел к полицейскому. — Мы снимаем фильм где-то поблизости. На природе. Блокбастер.
Глаза мужчины расширились.
— Голли. Мне кажется, я слышал о нем. Где все это происходит?
— В этом-то все и дело. Был перерыв между съемками, я пошел прогуляться и, похоже, сбился с пути.
— Я поспрашиваю людей. Уверен, скоро мы узнаем, где вы были, и я провожу вас.
Я невозмутимо поднял какую-то пушинку с месива на моей правой руке.
— Нет, спасибо. Я хотел бы вернуться в отель. Режиссер наверняка взбешен, а я уже хорошо поработал на сегодня.
Полицейский смиренно кивнул. Чувствительность актера, ему этого было не понять. Но он читал об этом.
— Я думаю, вы остановились в отеле «Тадж», сэр, — сказал он.
— Конечно.
Он пристально посмотрел на меня:
— Вы известный актер?
— Вы видели шестую часть «Смертельного оружия»?
— Нет, сэр. Но я видел другие на видео.
Я улыбнулся:
— Подождите, скоро вы увидите и эту. Она самая лучшая.
Полицейский поднес руку ко рту.
— Боже мой, — было все, что он смог выговорить.
— Но никому ни слова. Я не хочу, чтобы меня донимали.
— Я довезу вас до отеля сам, сэр.
— Это будет здорово.
— Моя машина на улице. Идите за мной.
Когда мы дошли до машины, он уже знал мое сценическое имя, сюжет фильма, который мы снимали, и имена всех других актеров.
Когда мы доехали до отеля, полицейский уже знал полный список фильмов, в которых я снимался. Он был впечатлен не меньше моего.
— К боковому входу, пожалуйста, — сказал я. — Слишком много шумихи у главного входа.
Он подъехал точно к двери. Я расписался на куске бумаги с соответствующим выражением моей благодарности и попытался дать ему тысячу рупий за его беспокойство.
— Нет, сэр, я не могу. Мне и так выпала очень большая честь.
Я заставил его взять деньги. Вскоре он узнает, как дешево стоила ему такая признательность.
Когда новая волна боли ударила мне в спину, я пожалел только о том, что рядом не было Раджа, который мог поаплодировать моему актерскому таланту.
37
Я навалился на дверь своего номера и, как только она открылась, влетел в комнату и захлопнул за собой дверь.
И спина, и руки были источниками адской ноющей и пульсирующей боли. Я даже не обращал никакого внимания на занозы в ногах.
В комнате было темно. Я доплелся до мини-бара, достал оттуда все бутылки минеральной воды и стал обливать себя водой.
Ошибка. От этого стало только хуже.
Я закричал.
— Успокойся, — сказала мать.
Я нащупал выключатель настольной лампы и посмотрел на кровать.
Она лежала на покрывале, руки скрещены на груди, локоны наполовину закрывают лицо.
— Что ты здесь делаешь?
Она села и откинула волосы назад. Боже, как она постарела. Плотные мешки под глазами, паутинка морщинок на ее лице увеличилась раза в четыре, с тех пор как я видел ее в последний раз.
Она прикрыла рот рукой.