Монтегю Родс Джеймс

Загадочный молитвенник

I

Первую неделю января мистер Дэвидсон проводил в одиночестве в провинциальном городке. К этому его вынудило стечение обстоятельств: ближайшие родственники наслаждались зимними видами спорта за границей, а друзья, жаждавшие заменить их и составить ему компанию, подхватили инфекционное заболевание. Несомненно, он мог бы найти еще какую-нибудь добрую душу, которая сжалилась бы над ним. «Но у большинства, – размышлял он, – уже составлен список гостей, да и речь идет о каких-то трех-четырех днях. И я с равным успехом могу поработать над своим предисловием к бумагам Левенторпа или употребить это время, чтобы наведаться в Голсфорд и ознакомиться с окрестностями. Я должен осмотреть руины Левенторп-хауса и надгробия в церкви».

В первый день пребывания мистера Дэвидсона в гостинице «Лебедь» в Лонгбридже была такая плохая погода, что он добрался лишь до табачной лавки. Следующий день выдался довольно ясным, и он совершил визит в Голсфорд, небезынтересный, но не имевший никакого продолжения. На третий день стояла столь великолепная для начала января погода, что жаль было проводить время в гостинице. Мистер Дэвидсон узнал от хозяина, что летом постояльцам нравится проехать пару станций на утреннем поезде в западном направлении и потом возвращаться в гостиницу пешком. Они спускались в долину Тента, а дальше шли через Стэнфорд-Сент-Томас и Стэнфорд-Модлин, весьма живописные деревушки. Этот план пришелся по душе мистеру Дэвидсону, и вот, в 9.45 утра он уже сидел в вагоне третьего класса и изучал карту области, направляясь в Кингсбурн-джанкшн. Его единственным попутчиком оказался старик с писклявым голосом, который, судя по всему, был расположен к беседе. Обменявшись с ним неизбежными замечаниями о погоде, мистер Дэвидсон осведомился, далеко ли тот едет.

– Нет, сэр, недалеко. Сегодня утром я еду только до Кингсбурн-джанкшн, так уж он зовется, – ответил старик. – Отсюда всего две станции. Да, так он и зовется, Кингсбурн-джанкшн.

– Я тоже туда еду, – сказал мистер Дэвидсон.

– О, в самом деле, сэр? Вы знаете это место?

– Нет, я еду туда только за тем, чтобы потом прогуляться в обратную сторону, до Лонгбриджа и немного осмотреть окрестности.

– Ах, вот как, сэр! Да, в такой чудесный день джентльмену в самый раз немного прогуляться.

– Несомненно. А далеко ли вам идти, когда вы доберетесь до Кингсбурна?

– Нет, сэр, там уже рукой подать. Я еду проведать дочку, она живет в Брокстоуне. Если идти через поля, то от Кингсбурн-джанкшн, так уж он зовется, будет две мили. Наверно, он значится у вас на карте, сэр.

– Да, наверно. Так, посмотрим. Как вы сказали – Брокстоун? Вот Кингсбурн, а где же Брокстоун – в той стороне, где Стэнфорд-Сент-Томас и Стэнфорд-Модлин? Ага, вот он, Брокстоун, а вокруг – парк. Но я не вижу деревни.

– Да, сэр, вы и не увидите деревню возле Брокстоуна, там только Корт и броксто-унская церковь.

– Церковь? О да, она тоже здесь отмечена. Вероятно, рядом с Кортом. Церковь принадлежит его владельцам?

– Да, сэр, она в двух шагах от Корта и принадлежит владельцам дома. Моя дочка, сэр, она замужем за лесничим, ну и вот, значит, она живет в Корте и за всем присматривает. Ведь семья теперь там не живет.

– Значит, там сейчас никого нет?

– Да, сэр, уже несколько лет. Старый джентльмен жил там, еще когда я был мальцом. А леди, так она и после его смерти там жила, а самой было чуть не девяносто, когда преставилась. У наследника есть другой дом, кажись, в Уорвикшире. Они не сдают Корт. Но полковник Уайльдмен тут охотится, а молодой мистер Кларк, управляющий, наезжает раз в несколько недель посмотреть, все ли в порядке. А еще тут живет муж моей дочки, он лесничий.

– Кто же ходит в эту церковь? Наверно, люди, живущие поблизости?

– Нет-нет, никто в нее не ходит, да особо и некому. Ходят в деревню Стэнфорд-Сент-Томас, в тамошнюю церковь. А мой зять, тот ходит в кингсбурнскую церковь, потому что в стэнфордской церкви григорианские песнопения, а зятю это не нравится. Он говорит, что может в любой день недели послушать, как ревет старый осел, а уж в воскресенье ему хочется чего-нибудь повеселей. – Старик рассмеялся, прикрывая рот рукой. – Мой зять так и говорит: дескать, он может послушать, как старый осел… – и дальше шло повторение. Мистер Дэвидсон тоже посмеялся в угоду старику, размышляя между тем, что стоит, пожалуй, включить в план прогулки Брокстоун-корт и церковь. Ведь, судя по карте, из Брокстоуна он тоже может легко добраться до долины Тента. Когда утихло веселье, вызванное воспоминанием о шутке зятя, он снова приступил к старику с расспросами и выяснил, что и Корт, и церковь – старинные здания и попутчик с удовольствием отведет его туда, а дочь будет рада показать дом.

– Но там особо не на что смотреть. Вот если бы там жила семья, тогда другое дело. А так все зеркала и картины закрыты чехлами, а портьеры и ковры убраны. Правда, вы сможете взглянуть одним глазком: ведь она их проверяет, чтобы моль не съела.

– Спасибо, это не имеет значения. Если она покажет церковь изнутри, больше мне ничего не надо.

– О, не сомневайтесь, сэр, покажет. У нее ключ от церкви и она чуть не каждую неделю ходит туда вытирать пыль. Славная это церковь, право слово. Мой зять говорит, что уж в ней-то никогда не завывали по-григориански. О господи! Ну и потеха, как вспомню, что он говорил про старого осла: «Я могу послушать, как он ревет, в любой день недели». И правда может, сэр.

Прогулка из Кингсбурна в Брокстоун была весьма приятной. Они шли по возвышенности, с которой открывался чудесный вид на холмы с пашнями и пастбищами, либо с темно-синими лесами. Затем начались вспаханные поля, а внизу показалась широкая долина реки. Последнее поле, которое пересекли путники, граничило с густой рощей. Как только они очутились в роще, тропинка резко пошла под уклон, и они увидели Брокстоун, расположенный в очень узкой долине. Вскоре прямо у них под ногами появились трубы, из которых шел дым, и черепичные крыши. А через несколько минут они уже вытирали ноги у черного хода Брокстоун-корта, в то время как собаки лесничего громко лаяли, а миссис Портер кричала на них, утихомиривая, здоровалась с отцом и приглашала гостей в дом – и все это одновременно.

II

Конечно, мистеру Дэвидсону не удалось избежать экскурсии по основным комнатам Корта, хотя дом не был готов к визитам. Как и предупреждал старый мистер Эйвери, картины и мебель были прикрыты чехлами, а ковры и портьеры убраны. Таким образом, нашему другу оставалось лишь восхищаться пропорциями комнат и росписью на потолке. Художник, сбежавший из Лондона в год, когда свирепствовала чума, изобразил на нем Триумф Верности и Поражение Мятежа. Мистер Дэвидсон выказал неподдельный интерес к этой росписи. Портреты Кромвеля, Айртона, Брэдшоу, Питерса и остальных соратников, корчившихся в искусно написанных муках, определенно были центральной частью замысла, и на них было затрачено много усилий.

– Эту картину велела написать леди Сэдлер, и еще одну, ту, что в церкви. Говорят, она одной из первых приехала в Лондон потанцевать на могиле Оливера Кромвеля, – сделав паузу, мистер Эйвери продолжил задумчиво: – Надо думать, она получила удовольствие, но я бы не стал платить за проезд до Лондона только ради этого. И мой зять говорит то же самое: дескать, больно мне надо платить столько денег ради какой-то ерунды. Когда мы ехали в поезде, Мэри, я рассказал джентльмену, как твой Гарри говорит о григорианских песнопениях в Стэнфорде, уж и посмеялись мы, правда, сэр?

– Да, конечно. Ха-ха! – мистер Дэвидсон натужно засмеялся, чтобы воздать должное остроумию лесничего. – Однако, – сказал он, – если миссис Портер может показать мне церковь, нам бы лучше пойти туда прямо сейчас. Ведь дни сейчас короткие, и мне бы хотелось вернуться в Лонгбридж засветло.

Даже если фотография Брокстоункорта не была помещена в «Сельской жизни» (а мне думается, что ее там нет), я не намерен расписывать здесь его достоинства. Но о церкви стоит сказать несколько слов. Она находится примерно в ста ярдах от дома, и при ней есть маленькое кладбище, окруженное деревьями. Это каменное здание длиной около семидесяти футов в готическом стиле – как этот стиль понимали в середине семнадцатого века. В целом она очень похожа на часовни оксфордских колледжей, но только алтарь в ней такой, как в приходской церкви, а на юго-западном углу – причудливая колокольня с куполом.

Когда распахнули двери, мистер Дэвидсон не сдержал восклицания: он был приятно удивлен завершенностью и богатством интерьера. Кафедра, скамьи, витражи – все относилось к одному периоду. А когда он прошел в неф и увидел орган с золотыми трубами с чеканкой, его восторг не знал границ. На витражах в нефе были в основном изображены геральдические гербы, а такие статуи, как в алтаре, можно было увидеть разве что в аббатстве Дор, отреставрированном лордом Скадэмором.[1]

Однако же мы ведем наш рассказ не ради археологического обзора.

В то время как мистер Дэвидсон все еще изучал орган (кажется, приписываемый одному из Далламов[2]), старый мистер Эйвери проковылял в алтарь и снимал теперь чехлы с синих бархатных подушек. Очевидно, здесь были места владельца Брокстоун-корта и его семьи.

Старик тихо обратился к дочери, и в голосе его звучало удивление:

– Как, Мэри, все книги опять открыты!

Дочь ответила раздраженным тоном:

– Ну и ну, просто ума не приложу!

Миссис Портер подошла к отцу, и они стали переговариваться вполголоса. Они явно обсуждали что-то необычное. Мистер Дэвидсон, спустившись по лестнице с галереи, присоединился к ним. В алтаре, как и во всей церкви, царили идеальный порядок и безупречная чистота. Но восемь молитвенников ин-фолио на бархатных подушках были открыты.

Это рассердило миссис Портер.

– Кто же может это делать? – сокрушалась она. – Ведь ключ-то один, и он у меня, и входная дверь одна, и все окна на запорах. Не нравится мне это, отец, ой как не нравится!

– В чем дело, миссис Портер? Что-то не так? – поинтересовался мистер Дэвидсон.

– Да нет, сэр, вообще-то все в порядке, вот разве что эти книги. Я их закрываю и кладу сверху чехлы от пыли с тех самых пор, как мистер Кларк велел так делать, когда я пришла сюда впервые. И вот они опять открыты, и всегда на одной и той же странице. Кто же это сделал, при закрытых окнах и запертой двери? Поэтому мне боязно приходить сюда одной… а надо. И не то чтобы я была такой уж трусихой. А крыс тут нет, да и не станет крыса заниматься таким дело, как вы думаете, сэр?

– Да, вряд ли. Но все это звучит очень странно. Вы сказали, что они всегда открыты на одной странице?

– Всегда на одной и той же, сэр. Это один из псалмов, и я сначала не заметила, пока не увидела короткую строку, напечатанную красным. С тех пор она всегда бросается мне в глаза.

Мистер Дэвидсон прошел вдоль ряда скамеек, заглядывая в книги. Они действительно были открыты на одной странице: Псалом 109, а вверху, как раз между номером псалма и Deus laudum, была строка, выделенная красной краской: «Для 25 апреля». Хотя мистер Дэвидсон и не мог претендовать на доскональное знание истории Книги общей молитвы,[3] его эрудиции хватило, чтобы понять, что это очень странное и отнюдь не санкционированное добавление к тексту. И хотя он вспомнил, что 25 апреля – день святого Марка,[4] было неясно, какое отношение имеет к этому празднику яростный псалом. Не без опаски мистер Дэвидсон рискнул перелистать страницы, чтобы взглянуть на титульный лист. Зная, что в подобных делах нужна особая точность, он потратил минут десять, чтобы скопировать его. Дата была 1653 год. Печатник именовал себя Энтони Кэдменом. Мистер Дэвидсон нашел в молитвеннике список псалмов для определенных дней. Да, к списку действительно была добавлена эта необъяснимая запись: «Для 25 апреля: Псалом 109». Вне всякого сомнения, эксперт исследовал бы и многое другое, но, как я уже говорил, наш антикварий не был знатоком, однако он изучил красивый переплет из тисненой синей кожи с гербами. Эти же гербы в различных сочетаниях были изображены на витражах в нефе.

– И часто вы обнаруживали, – наконец спросил он, – что молитвенники открыты, как сейчас?

– Право, точно не скажу, сэр, только это было много раз. Ты не помнишь, отец, когда я тебе сказала в первый раз?

– Как не помнить, моя милая, ты тогда так разволновалась! И ничего удивительного. Это было пять лет назад, я еще приехал к тебе в гости в Михайлов день.[5] Ты тогда приходишь – как раз пора было чай пить – и говоришь: «Отец, книги опять лежат под чехлами открытые». А мне и невдомек, сэр, о чем она толкует. Я спрашиваю: «Книги?» А потом все и разъяснилось. Как говорит Гарри – этой мой зять, сэр: «Кто бы это мог быть? Дверь-то всего одна, и мы ее запираем на ключ, и окна закрыты. Но кто бы это ни был, бьюсь об заклад, что как только поймаю его за этим делом, навсегда отобью охоту». И уж точно отобьет, сэр. Так вот, это было пять лет назад, и по твоим словам, моя милая, с тех пор это случается постоянно. А молодой Кларк и в ус не дует. Ему-то что: он здесь не живет, и не ему приходится убираться в церкви, не так ли?

– А вы не замечали здесь больше ничего (игранного, миссис Портер? – спросил мистер Дэвидсон.

– Нет, сэр, не замечала, – ответила миссис Портер. – Вот это-то и чудно. Ведь мне все кажется, будто кто-то глядит на меня все время, пока я пыль вытираю на галерее и в алтаре. Но Бог миловал, никого не видала, и надеюсь, не увижу.

III

В дальнейшей беседе, довольно краткой, не было сказано ничего существенного. Расставшись в дружеских отношениях с мистером Эйвери и его дочерью, мистер Дэвидсон отправился на прогулку – ему нужно было пройти восемь миль. Из маленькой долины Брокстоуна он вскоре попал в широкую долину Тента и в деревню Стэнфорд-Сент-Томас, где подкрепился и передохнул.

Нам нет нужды сопровождать его всю дорогу в Лонгбридж. Однако когда мистер Дэвидсон уже переодевался к обеду, он вдруг застыл и вымолвил вполголоса: «Черт возьми, вот это да!» Прежде ему не приходило в голову, что в этом деле есть одна странность: молитвенник был издан в 1653 году, за семь лет до Реставрации и за пять лет до смерти Кромвеля. А ведь в то время людей, пользовавшихся этим молитвенником, а тем более печатавших его, ждало суровое наказание. Требовалась большая смелость, чтобы поставить на титульном листе свое имя и дату. Но, размышлял мистер Дэвидсон, это, вероятно, вовсе не его имя: ведь в трудные времена печатники изворачивались, как могли.

Когда прошлым вечером в холле «Лебедя» он наводил справки о поездах, перед входом гостиницы остановился маленький автомобиль, и из него вышел маленький человечек в меховом пальто. Стоя на ступеньках, он с резким иностранным акцентом отдавал распоряжения своему шоферу. Затем он вошел в гостиницу. Это был брюнет с бледным лицом и остроконечной бородкой, в золотом пенсне. В целом он выглядел очень элегантно. Незнакомец прошел в свой номер, и мистер Дэвидсон не видел его до обеда. Поскольку в этот вечер они оказались за столом вдвоем, вновь прибывшему не составило труда найти предлог, чтобы завязать беседу. Очевидно, ему хотелось выяснить, что привело мистера Дэвидсона в эти места в такое время года.

– Вы не скажете, далеко ли отсюда до Арлингворта? – спросил он в начале беседы, и это пролило свет на его собственные планы. Мистер Дэвидсон вспомнил, что видел на станции объявление о распродаже с торгов в Арлингворте имущества, включая мебель, картины и книги. Значит, это лондонский торговец.

– Нет, – ответил мистер Дэвидсон, – я никогда там не был. Полагаю, это где-то возле Кинсбурна, не менее двенадцати миль. Насколько мне известно, там скоро будет распродажа с торгов.

Собеседник окинул его пытливым взглядом, и мистер Дэвидсон рассмеялся.

– О нет, – сказал он, словно читая мысли собеседника, – вам не нужно опасаться конкуренции с моей стороны: я завтра отсюда уезжаю.

Это разрядило обстановку, и торговец, фамилия которого была Хомбергер, признался, что интересуется книгами. По его мнению, в библиотеках загородных домов может оказаться нечто ценное, что с лихвой окупит поездку.

– Потому что мы, англичане, – добавил он, – обладаем чудесным даром собирать раритеты в самых неожиданных местах, не так ли?

И в течение всего вечера он весьма увлекательно рассказывал о своих и чужих находках.

– Я воспользуюсь случаем и после этой распродажи немного обследую область. Может быть, вы подскажете мне, где можно отыскать что-нибудь интересное, мистер Дэвидсон?

Но хотя мистер Дэвидсон и заметил в Брокстоун-корте несколько весьма соблазнительных запертых книжных шкафов, он промолчал. Мистер Хомбергер ему не нравился.

На следующий день, когда он сидел в поезде, слабый луч света высветил вчерашнюю догадку. Он случайно вынул недавно купленный календарь на следующий год, и ему пришло в голову почитать о знаменательных событиях, случившихся 25 апреля. Вот оно! «День св. Марка. В 1599 году родился Оливер Кромвель».

В сочетании с росписью на потолке это многое объясняло. Фигура старой леди Сэдлер сделалась в его воображении более яркой: любовь к Церкви и Королю постепенно уступила в ней место ненависти к силе, которая заставила умолкнуть первую и убила второго. Какими зловещими богослужениями отмечала она этот день вместе с единомышленниками в уединенной долине год за годом? И каким образом ей удавалось не попасть в руки властям? Уж не проглядывала ли ее воля в том, как упорно открывались молитвенники? Если бы кто-нибудь случайно очутился около Брокстоуна 25 апреля, ему было бы любопытно заглянуть в церковь и посмотреть, не творится ли там что-то необычное. А почему бы ему самому не оказаться этим человеком? Вместе с каким-нибудь близким другом? Мистер Дэвидсон решил, что так тому и быть.

Сознавая, что ничего не смыслит в том, как печатаются молитвенники, он решил разобраться в этом вопросе, не разглашая своих мотивов. Могу сразу же сказать, что его изыскания не принесли никаких результатов. Один писатель начала девятнадцатого века, весьма восторженно и сумбурно рассуждавший о книгах, что-то такое слышал об особом издании молитвенника, направленного против Кромвеля и изданного в самый разгар Английской республики.[6] Правда, он не утверждал, будто видел экземпляр этого молитвенника, и никто не верил его домыслам. Вникнув в суть дела, мистер Дэвидсон обнаружил, что этот писатель ссылался на письма от корреспондента, жившего возле Лонгбриджа. Следовательно, не исключено, что за этим кроются брокстоунские молитвенники.

Время шло, месяц проходил за месяцем, и близился день св. Марка. Ничто не препятствовало планам мистера Дэвидсона относительно визита в Брокстоун. Он убедил своего друга присоединиться к нему – только ему он поведал загадку. Тот же самый поезд, отходивший в 9.45, на котором он ехал в январе, доставил их в Кингсбурн. И та же тропинка привела через поля в Брокстоун. Но сегодня друзья не раз останавливались, чтобы сорвать первоцвет. Видневшиеся вдали леса и вспаханные поля на возвышенности приобрели другой оттенок, а в рощице царил, как выразилась миссис Портер, «сущий птичий рай: наслушаешься их – и голова идет кругом».

Она сразу же узнала мистера Дэвидсона и с большой готовностью проводила их в церковь. Новый посетитель, мистер Уитэм, был так же поражен завершенностью интерьера, как когда-то мистер Дэвидсон.

– В Англии нет другой такой церкви! – заявил он.

– Молитвенники снова открыты, миссис Портер? – спросил Дэвидсон, когда они прошли в алтарь.

– Да уж наверно, сэр, – ответила миссис Портер, откидывая чехлы. – Ну надо же! – воскликнула она через секунду. – Они закрыты! В первый раз за все это время! Но я-то всегда старалась, как могла, джентльмены, и если что не так, я тут ни при чем. Вот и в тот раз, на прошлой неделе, я пощупала чехлы перед тем, как запереть церковь. Это когда тот джентльмен фотографировал восточный витраж. Так вот, все книги были закрыты, все до одной. Кое-где оставались ленточки, и я их завязала, чего прежде не делала. Может быть, это и помешало тому, кто открывал книги. Это говорит о том, что коли не вышло с первого раза, не опускай руки и пытайся снова и снова, не так ли?

Между тем двое друзей осмотрели книги, и Дэвидсон сказал:

– Мне жаль, миссис Портер, но здесь что-то не так. Это не те книги.

Последовали возгласы отчаяния миссис Портер и расспросы, но их описание заняло бы слишком много времени. В результате выяснилось следующее. В начале января приехал какой-то джентльмен, желавший осмотреть церковь, он восхищался увиденным и сказал, что должен сюда вернуться весной и кое-что сфотографировать. Неделю назад он прибыл в своем автомобиле, с очень тяжелой коробкой со слайдами. Миссис Портер пришлось запереть его в церкви: это было нужно из-за какой-то там вспышки и выдержки. Сначала она испугалась, как бы он не наделал бед, но он ее успокоил. Объяснил, что фонарь, который делает снимки, очень медленно работает. Он пробыл в церкви битый час, а потом она пришла его выпустить, и он уехал со своей коробкой. На прощание дал ей свою визитную карточку. Подумать только! Вероятно, это он подменил книги и увез старые в своей коробке.

– Как выглядел этот человек?

– О господи, маленький такой джентльмен, если только можно назвать его джентльменом после того, что он сделал. Волосы черные, если это не парик, и золотые очки, а может, и не золотые. Право, теперь уж и не знаешь, чему верить. Я начинаю сомневаться, англичанин ли он, хотя по-английски говорил хорошо. Имя-то на визитной карточке у него не хуже других.

– Так-так. А можно мне взглянуть на эту карточку? Т. У. Хендерсон, и адрес – это где-то возле Бристоля. Итак, миссис Портер, ясно как день, что этот мистер Хендерсон, как он себя называет, увез восемь ваших молитвенников и положил на их место восемь других примерно такого же размера. А теперь послушайте меня. Думаю, вам нужно рассказать об этом мужу, но ни вы, ни он не должны об этом и словечка молвить кому-нибудь еще. Если вы дадите мне адрес управляющего, мистера Кларка, я напишу ему о том, что произошло и подчеркну, что это не ваша вина. Но мы должны держать эту историю в секрете, понимаете? Потому что человек, укравший книги, попытается сбывать их по одной (а они стоят больших денег), и единственный способ уличить его – это быть начеку и помалкивать.

Многократно повторив этот совет, они добились того, что миссис Портер прониклась необходимостью держать язык за зубами, но вынуждены были сделать исключение для мистера Эйвери, который скоро ожидался в гости.

– Вы можете не беспокоиться насчет отца, – заверила миссис Портер, – он не из болтливых.

У мистера Дэвидсона имелось другое мнение на этот счет, но даже мистер Эйвери должен был понять, что если он станет судачить на эту тему, чете Портеров придется подыскивать себе другое место.

Последний вопрос касался того, не приезжал ли вместе с так называемым мистером Хендерсоном кто-нибудь еще.

– Нет, сэр, больше никого не было. Он сам сидел за рулем автомобиля. Дайте-ка подумать, какой был при нем багаж? Так, волшебный фонарь и коробка со слайдами, я еще помогла внести их и вынести из церкви. Если бы я только знала! А когда он распрощался и проезжал под большим тисом возле памятника, на крыше автомобиля лежал какой-то длинный белый узел, который я не заметила раньше. Он сидел впереди, сэр, а на заднем сиденье были только коробки. Вы всерьез думаете, что его фамилия вовсе не Хендерсон? Какой ужас! Вы только представьте себе, какие неприятности могут быть у невинного человека, который никогда здесь не бывал!..

Они оставили миссис Портер в слезах. По пути домой друзья обсуждали, каким образом лучше всего следить за тем, не станут ли где-нибудь продавать молитвенники. Было ясно, каким образом проделал этот фокус Хендерсон-Хомбергер (несомненно, это был он). Купив ненужные экземпляры молитвенников из часовен колледжей, на первый взгляд походивших на книги в Брокстоуне, он преспокойно подменил ими подлинники. С тех пор прошла неделя, и никто не заметил кражи. Хендерсон быстро определит, что это раритеты, и, в конце концов, начнет их осторожно «пристраивать». Дэвидсон и Уитэм располагали возможностями быть в курсе происходящего на книжном рынке, и от их взора не укрылось бы ничего. Их слабым местом было то, что они не знали, под каким именем проворачивает сейчас свои делишки Хендерсон-Хомбергер. Но существовали способы решить данную проблему.

Однако эти способы не понадобились.

IV

Перенесемся вечером того же дня, 25 апреля, в одну лондонскую контору. Мы обнаружим там за закрытыми дверями двух полицейских инспекторов, швейцара и молодого клерка. Двух последних усадили на стулья и допрашивали, и они, бледные и взволнованные, давали показания.

– Как долго вы служите у этого мистера Пошвица? Шесть месяцев? А чем он занимался? Посещал аукционы и привозил домой пакеты с книгами. У него был где-то свой магазин? Нет? Сказал, что отправится завтра прямо из дома и появится в конторе, то есть здесь, да? – только через два дня. Вы должны были здесь находиться, как всегда. Где он проживал? А, вот адрес: Норвуд-Вэй. Понятно. У него есть семья? В другой стране? Так, а теперь расскажите, что случилось после его возвращения. Вернулся во вторник, не правда ли? А сегодня у нас суббота. Привез какие-нибудь книги? Один пакет. Где он? В сейфе? У вас есть ключ? Ах да, конечно, он же открыт. Каким он казался, когда вернулся – бодрым? Что вы хотите этим сказать – чудной? Думал, что заболевает. Он так и сказал, да? Странный запах, от которого никак не мог избавиться? Велел вам докладывать ему о посетителях, прежде чем впускать их? Обычно он этого не делал? И так всю среду, четверг, пятницу. Его подолгу не бывало. Говорил, что ходит в Британский музей. Часто ходил туда за справками по работе. Все время расхаживал взад и вперед по конторе, когда здесь бывал. Кто-нибудь заходил в эти дни? Главным образом, когда его не было. Кто-нибудь его застал? О, мистер Коллинсон! Кто такой этот мистер Коллинсон? Старый клиент. Знаете его адрес? Хорошо, дадите его нам позже. Так, а теперь: как насчет сегодняшнего утра? Вы оставили здесь мистера Пошвица и пошли домой. Кто-нибудь вас видел? Швейцар, вы его видели? Оставались дома, пока вас сюда не вызвали. Очень хорошо.

А теперь швейцар. У нас записана ваша фамилия – Уоткинс, правильно? Очень хорошо, дайте ваши показания. Говорите не слишком быстро, чтобы мы могли записывать.

– Я находился на дежурстве дольше, чем обычно, так как мистер Пошвиц попросил меня задержаться и велел, чтобы ему прислали ленч. Я был в холле с одиннадцати тридцати и видел, как около двенадцати ушел мистер Блай (клерк). После этого никто не входил, только в час дня принесли ленч для мистера Пошвица, и посыльный ушел через пять минут. Время шло, мне надоело ждать, и я поднялся на второй этаж, то есть сюда. Наружная дверь, ведущая в контору, была открыта, и я подошел к этой вот двери с зеркальным стеклом. Мистер Пошвиц стоял у письменного стола и курил сигару, потом положил ее на каминную доску, пошарил в карманах брюк, вытащил ключ и подошел к сейфу. Я постучал по стеклу: думаю, может, он хочет, чтобы я забрал поднос. Но он меня не заметил, потому что возился с дверцей сейфа. Он открыл ее, наклонился и поднял пакет со дна сейфа. И тут я вижу, сэр, как что-то вроде большого узла из поношенной белой фланели, высотой этак четыре-пять футов, вываливается из сейфа прямо на плечо мистеру Пошвицу, который стоял наклонившись. Мистер Пошвиц вскрикнул и выпрямился с пакетом в руках. Уж не думаю, что вы поверите моим словам, сэр, но не сойти мне с этого места, у этого узла сверху было вроде как лицо. Очень сильно я тогда удивился, а уж много чего повидал в своей жизни. Да, могу его описать, если вам угодно, сэр. Цвета оно было примерно такого, как эта стена (стена была выкрашена клеевой краской землистого цвета), а под ним была завязана лента, глаза были какие-то ссохшиеся, точь-в-точь как два больших паука. Волосы? Нет, волос я вроде не видел. На голове тоже было что-то фланелевое. В общем, это было ни на что не похоже. Нет, я видел это всего ничего, но запомнил, словно сфотографировал. Уж лучше бы мне этого вовек не видать! Да, сэр, оно свалилось прямо на плечо мистеру Пошвицу, и это лицо зарылось в его шею – да, сэр, там, где рана. Прямо как хорек, когда бросается на зайца! И он опрокинулся, а я, ясное дело, попытался войти. Но, как вы знаете, сэр, дверь была заперта изнутри, так что я мог лишь всем позвонить. Пришел хирург, и полиция, и вы, джентльмены. Теперь вы знаете столько же, сколько я. Если я вам больше не нужен сегодня, я бы с радостью пошел домой. Денек-то выдался трудный. Я и не думал, что так разволнуюсь.

– Итак, – начал один из инспекторов, когда они остались одни. («Итак», – вторил ему другой инспектор.) После паузы первый продолжил: – Что там сказано в отчете хирурга? Он у вас. Воздействие на кровь, как при самом ядовитом змеином укусе. Смерть мгновенная. Слава богу, хоть не мучился. Вид у него был ужасный. В любом случае, нет причин задерживать этого Уоткинса. А теперь как насчет сейфа? Нам бы надо опять им заняться, и, между прочим, мы еще не открыли тот пакет, который он вынимал из сейфа перед смертью.

– Осторожнее с ним, – предостерег второй, – там может быть змея. Посветите-ка в углы сейфа. О, здесь поместится во весь рост не очень высокий человек. Но как же там можно находиться без вентиляции?

– Возможно, она не очень-то была нужна, – медленно произнес первый, исследуя сейф с помощью электрического фонарика. – Ну и ну! Отсюда выбираешься, как из склепа. А что это за груда пыли, которую разметало по полу? Наверно, она попала сюда, когда открыли дверцу сейфа. Ее втянет обратно, если закрыть сейф – видите? Ну, и как вы все это понимаете?

– Как понимаю? Примерно так же, как и все остальное в этом деле. Судя по всему, это будет одна из лондонских тайн. И вряд ли нам что-то даст коробка фотографа, набитая большими старомодными молитвенниками.

Это было вполне естественное, хотя и поспешное суждение. Из рассказанного ранее очевидно, что материалов было вполне достаточно для того, чтобы завести дело. И когда господа Дэвидсон и Уитэм пришли со своими сведениями в Скотленд-Ярд, все прояснилось, и круг замкнулся.

К большому облегчению миссис Портер, владельцы Брокстоуна решили не возвращать молитвенники в церковь. Полагаю, они покоятся в городском сейфе. У полиции имеются свои собственные методы, с помощью которых она может не допустить, чтобы некоторые материалы попали в газеты. В противном случае можно было бы не сомневаться, что показания Уоткинса о смерти мистера Пошвица способствовали бы появлению в прессе множества газетных заголовков самого сенсационного характера.