Оставив на десерт невскрытый мешок, мы начали со второго.
В нем оказалось огромное количество кухонных фартучков, совсем новых, связка новых же кухонных тряпок, два очень толстых шерстяных свитера, длинная твидовая расширяющаяся книзу юбка, три пары белых матросских брюк, резиновые тапки для вхождения в море по острым камушкам, большая суповая миска с крышкой, набитая синими мужскими шелковыми носками, и огромная русская матрешка, из тех, что внутри обычно полно других матрешек. Эта же матрешка, однако, целиком была заполнена разноцветными стеклянными шариками разного размера. Сразу же большинство из них высыпалось на пол и раскатилось по всей комнате.
Долго молча рассматривали мы содержимое огромного мешка. Наконец Павел осмелился спросить хозяйку:
– Ты извини, не мое дело, но хотелось бы знать, зачем ты все это держишь в мешке?
– Потому что все эти вещи мне не нужны, – спокойно пояснила хозяйка. – Я никогда не пользуюсь ни идиотскими фартуками, ни специальными кухонными тряпками. Ничего из всего этого мне не нужно.
– Ну знаешь! – воскликнула Мажена, поднимая один из свитеров. – Такая прелесть!
– А юбка, юбка! – подхватила Беата. – Это же просто шедевр высокой моды!
Алиция на глазах раздувалась от злости.
– А знаете, для чего все это мне понатащили? Я должна была забрать эти вещи с собой в Гренландию. Да ты взвесь этот свитер! Я же имела право взять в рюкзаке всего восемнадцать кило и ни грамма больше. Вместе с палаткой! Предполагалась пешеходная экскурсия. Стася связала мне отличный мохеровый свитер весом всего в сто пятьдесят с половиной граммов. А юбка… Вы представляете меня, как я возвращаюсь из своего сада‑огорода, переодеваюсь и усаживаюсь в юбке перед телевизором, чтобы выслушать 15‑минутные новости? А юбка, видите ли, специально телевизионная, ее мне Ханя подарила. Матросских брюк я вообще не ношу, яхты у меня нет…
– Тогда почему ты все это вообще не выбросишь?
– Потому что может кому‑то пригодиться. Павел, хочешь носки? Бери, бери, не стесняйся, на всю жизнь хватит. Беата, примерь юбку, если подойдет – возьми. Мажена, дарю тебе свитер.
Обе дамы громко запротестовали, но легко поддались уговорам и согласились взять понравившиеся шедевры, причем главным аргументом был факт, что тем самым способствуют опорожнению дома от лишних вещей. А вот уговорить меня взять матрешку и фартуки ей не удалось.
Настала очередь второго мешка. Алиция, по своему обыкновению, отказывалась браться за него, на сей раз предлагая сначала поесть. Не одна она проголодалась, но мы держались стойко.
Этот мешок вскрывался в более торжественной обстановке, поскольку мог содержать в себе сюрпризы. Вот что в нем оказалось:
всевозможные стиральные и чистящие порошки – железная позиция всех котов в мешках;
двенадцать пар новеньких колготок, тоже обязательная принадлежность всех кошачьих мешков;
множество кусков туалетного мыла, одно даже в мыльнице; одна пара утренних бархатных туфель, с помпонами, новая;
один перочинный нож с двенадцатью всевозможными приспособлениями;
восемь мячей для гольфа в полотняном мешочке;
шесть мотков шерсти отличного качества, но жуткого розово‑младенческого цвета;
теплые штанцы, шерстяные, несомненно дамские, в мелкие красные и фиолетовые цветочки, размер XXL, новенькие, в фабричной упаковке;
одна мужская сорочка «поло» с длинными рукавами, тоже новая;
килограмм кускового сахара;
мужской купальный халат;
семь фломастеров
и одна чудесная настольная зажигалка фирмы «Ronson», вполне исправная.
Алиция высказалась с некоторым сомнением, глядя на этих «котов»:
– Все это мы, пожалуй, можем предъявить Аните. Никаких секретов. Ну как я могу такие вещи выбрасывать? Вот это, скажем, – ткнула она в цветастые штаны. – Приедет ко мне толстая баба, замерзнет у нее… это место, а тут – как специально для нее куплены. Или, – она потрясла мешочком с гольфовыми мячами, – приедет кретин, который как раз растерял все свои мячи…
– Слушайте, давайте сначала пособираем с пола шарики, – предложила Мажена, – ведь можно поскользнуться и ногу сломать.
Павел никак не мог оторваться от горы «котов».
– Вы и в самом деле думаете, что из‑за такой ерунды станут убивать человека? Ведь это надо быть ненормальным. Я уж скорей поверю Зенончику с его итальянкой. Она не из Сицилии, случайно?
– Алиция, где у тебя щетка? Шарики лучше всего замести, а не собирать вручную. Если щетки нет – какой‑нибудь картонкой сгонять в одно место.
Щетка оказалась в котельной, рядом с ней валялась, весьма кстати, распотрошенная картонная коробка, два куска которой мы прихватили.
Входящая Анита застала весь наш коллектив на четвереньках за работой. Собирать шарики оказалось очень трудно. Даже при заметании щеткой они увертывались и разбегались куда попало. Один умудрился забраться под ковер, а я на него наступила. Так он вылетел оттуда как пуля и угодил прямо в чашку с кофе, который пила Алиция. Чашка лопнула.
– Ничего страшного, – успокоила нас хозяйка. – У меня пропасть таких чашек.
Мажена украдкой выбросила лопнувшую и поставила перед хозяйкой новую чашку.
***
Уже при входе Анита увидела заваленный всяческим барахлом стол, глаза ее блеснули, и она ринулась к нему. По дороге отфутболила всего один шарик – везет же ей! – и в волнении констатировала:
– Нашли сокровище?
– Как видишь, – ответствовала хозяйка. – Считаешь, этот кот в мешке стоит преступления?
– Ну, так сразу не скажу… Может, в восемнадцатом веке какой‑нибудь негр из Центральной Африки и пошел бы ради него на убийство…
– …несомненно соблазненный панталончиками…
– …да нет, скорее шариками.
На большее у Алиции терпения не хватило.
– Ну, хватит. Посередине комнаты шариков не видать, а по углам пусть валяются. Беата, вылезай из‑под стола. Может, мы бы все же поели?
Зенончик поспел к самому концу завтрака‑обеда, так что вся еда была уничтожена вчистую. Анита очень жалела, что может сообщить нам только одно: у Йенса есть алиби. Больше ей ничего не удалось узнать. Подробности полицейский пресс‑секретарь скрыл от нее, но она сама догадалась, что роковой вечер Йене провел среди людей, так что не мог участвовать в убиении супруги. Для нас это не стало сенсацией, мы почему‑то все делали ставку на итальянку, полагая, что убийство было совершено в состоянии аффекта.
Кошачьим мешком Зенончик заинтересовался еще больше Аниты и болтал без остановки. Он охотно принял в подарок две пары шелковых носков и был очень недоволен тем, что за весь день мы обработали лишь один мешок. Второй не в счет, он уже был вскрыт раньше. Он настоятельно допытывался, где же стоял этот мешок, раз сто спросил, так что Алиция не выдержала и сказала ему – в последней комнате. А если его, Зенончика, не устраивает темп, в котором мы работаем, пожалуйста, она разрешает ему лично расчистить, скажем, одну треть мастерской.
Предложение тут же охладило искателя. Нет, ему не хочется расчищать ателье, ему бы хотелось найти книгу сестры, может, в телевизионной комнате, может, в гостиной, может, в комнате Алиции…
Упоминание комнаты Алиции было непростительной ошибкой. Это до такой степени разозлило Алицию, что она тут же потеряла всякое сочувствие к этому придурку. Хорошо, что мы успели поесть, иначе она выхватила бы у Зенончика кусок изо рта – самое большое для него наказание. Зато меня при упоминании комнаты Алиции неожиданно осенило. Почему вчера, рассуждая о поисках таинственных фамильных документов, мы обе не подумали о комнате Алиции? Где, скажите вы мне ради бога, она могла спрятать столь дорогие для нее документы, как не в этом святилище, почти никому не доступном? Ну, могла войти Мажена и вытащить из‑под кровати журнал. Ну, могла войти я и взять с полки план города или автомобильный атлас Европы. Однако всегда мы просили разрешения и заходили лишь на минутку. Можно сказать, она спала на своих секретах, а чтобы разобрать бардак в ее комнате – это заняло бы не меньше времени, чем даже в ателье. И даже если добавить котельную.
Ни слова не проронила я на эту тему до тех пор, пока часть гостей не уехала, а часть занялась друг другом. Причем на этот раз в сад пошли Павел и Беата. Мы с Алицией остались в доме. Коты поняли, что территория свободна, осторожно, но с достоинством вступили в дом и разлеглись на своих любимых местах.
И тут я сказала Алиции свое мнение о ее комнате. Она, погруженная в свои размышления, в ответ лишь грустно покачала головой.
– Да, был такой момент, давно, лет семнадцать назад, когда я сама об этом думала. Но отказалась от идеи спрятать бумаги у себя, не знаю, может, это что‑то ненормальное, но я никому не могла доверять. Не потому, что меня окружали сплошные свиньи, но у людей может быть своя точка зрения, могут меня не послушать, могут что‑то изменить из лучших побуждений, считая, что я не права… А твое представление о святилище… знаешь, просто смешно. Думаешь, скажу – не входите без разрешения, и что, никто не войдет? К тому же люди любопытны… Честный человек знает о себе, что ничего не украдет, ничего не возьмет без спросу, просто войдет и посмотрит. И раз он человек честный, считает, что имеет право войти даже без моего разрешения, ведь вреда мне не нанесет. А если я держу грязное белье на видном месте? Это я привожу вопиющий пример, ты не думай.
– Я не думаю. Можешь продолжить: а если мне доставляет удовольствие любоваться украдкой на мужскую порнографию? Или я экспериментирую с отравляющими веществами? Или стихи сочиняю? Или пишу картины, от которых волосы дыбом становятся?
– И так далее. Вот именно. Единственная, в ком я была уверена – ни за что не заглянет, это ты. Очень прошу меня извинить.
– За что? Ты вроде бы комплимент мне сделала.
– Ничего подобного. Слушай. Ты тогда была молодой…
– Ты тоже.
– Но старше тебя. А ты была молодая и глупая, ничего не скажу, но честная, порядочная, иначе я бы с тобой не дружила, правда с приветом. И я решила тебя проверить. Я уезжала в Лунду, в Мальму, в город за покупками, а ты оставалась здесь. И ты ни разу не прикоснулась к дверям моей комнаты. Трех лет на проверку мне хватило.
Я глядела на подругу, не веря своим ушам. Сомневаться в моей честности – это же верх идиотизма! Уж так меня воспитали в семье, уж такой у меня характер. Да мне и в голову бы не пришло любопытствовать, что там у Алиции в комнате! С другой стороны… Я понимала подругу. И не стала расстраиваться и отчитывать ее. Хотя и обидно, конечно. Я лишь сказала:
– Слава богу, что в те времена я никогда не пила спиртного, могли ведь ноги подкоситься и я оперлась бы о твою дверь, чтобы не упасть. Нет, я не обижаюсь, а с годами все больше убеждаюсь, насколько ты меня… мудрее.
– Ладно, я покаялась, и хватит. А теперь вернемся к нашим баранам. Так вот, никому я не могла верить, может, бзик у меня такой, но отлично помню, семнадцать лет назад я перепрятала секретные документы, боясь, что моя комната в первую очередь привлечет возможного похитителя. И забыла где. Запомнила лишь, что рассуждала так: в лесу не видно деревьев, темнее всего под фонарем. Все равно где документы будут спрятаны, лишь бы не у меня в комнате.
Я простонала:
– Из этого следует, что они могут лежать где угодно. Если ты их сунула в кошачий мешок, значит, надо просмотреть все, даже тот, с драными колготками.
– Нет, только не в этот. Колготки предполагалось отправить в Польшу. А сейчас я пошла бы спать, может, хоть одна ночь пройдет спокойно…
Недобрый час только этого и ждал…
***
Проснулась я от шума. Разбудили меня то ли какие‑то крики, то ли стуки. Еще мало соображая со сна, я напялила халат и выскочила из комнаты. Это, конечно, очень громко сказано, какое уж тут «выскочила». С трудом сползла с кровати, схватила халат и, теряя по пути тапки, потащилась к двери, наталкиваясь на все, что попадалось по дороге.
До гостиной все же добралось. Жутко взволнованный Павел, почему‑то в полном одеянии, метался по комнате, не в силах сдержать беспорядочный поток слов.
– Я спал, но проснулся, услышал шум, вернее, грохот, что‑то повалилось. А что с дверью? Дверь в ателье была заперта или нет? И показалось мне – на террасе кто‑то есть. Вроде бы одна из вас на корточки присела… А шум доносился из ателье, я туда, а он на меня как кинется! Ну я его в морду, не поручусь, что осторожно, изо всех сил врезал! Клянусь вам, в ателье кто‑то был… и на меня набросился! А что мне оставалось? Вежливенько поинтересоваться, какого черта он тут по ночам шляется? Да не успел я подумать и того…
– Заткнись! – приказала Алиция. – Дайте ему чего‑нибудь. Говори по порядку и членораздельно.
Членораздельно не получится, ты хочешь слишком многого, а я только заснул и от шума проснулся, и не в себе, а он как набросится! Нетто я такое ожидал? Сроду в этом доме на меня не набрасывались. Даже убийцы. И он с лестницы покатился. И за ним много барахла, с грохотом…
– Давай с самого начала.
Получив воду и коньяк, Павел немного успокоился, но в нем все по‑прежнему бурлило, и сидеть он не мог, так и бегал по комнате, выкрикивая отдельные фразы.
– В саду мы были. И показалось – на террасе кто‑то есть. И вроде как один человек присел. На корточки.
– Почему на корточки?
– Ну, такое у меня создалось впечатление. Нет, не кошка, больше кошки. Человек, ясно! Я на Алицию подумал… нет, не о том, она… того… могла своими цветочками заниматься…
– Ночью? В темноте? Окстись, – сурово одернула парня Алиция.
– Я еще подумал – сейчас лампу зажжет… и мы подальше в кусты забились, а через ветки хорошо не разберешь. Ну, побыли мы немного в саду… Алиция, газончик у тебя – высший класс…
Мы с Алицией переглянулись.
– Слушай, помоги ему свернуть на прежние рельсы, – попросила я подругу. – Сам он не вспомнит тему…
– Павел, – попросила Алиция, – давай дальше. Потом вы вернулись домой. И что?
– Беата первая пошла в ванную. А я вроде как задремал маленько…
– И я ничего не слышала? – удивилась я.
– А я не спускала воду, не играла на трубе, – пояснила Беата. – Прихватила из кухни кувшинчик, очень удобный, и им сливала воду в унитаз, чтобы вас не будить.
– Холера! – не выдержала Алиция. – В нем я приготовила воду для поливки цветов, с особой подкормкой…
На Беату было жалко смотреть.
– Ох, я не знала… Прости меня, Алиция, хочешь, я куплю…
Пришлось вмешаться, а то бедняга в раскаянии начнет слишком убиваться и, пожалуй, кинется в магазин за подкормкой. А то и за новым бачком.
– Успокойся, нужнику подкормка не повредит. Павел, продолжай.
– На чем это я?.. – остановился Павел на полпути между двумя креслами и наконец рухнул в одно из них. – Ну, вот, Беата пошла умыться, а я на секундочку прилег на постель, нет, даже присел, и вроде как заснул… Да нет, чего там, мертвецки вырубился.
Теперь мне стало понятно, почему Павел в полном одеянии и даже обуви, хотя ночь уже встречалась с рассветом.
– Понятно, – одобрила хозяйка рассказчика. – И что было потом?
Что‑то меня разбудило, вероятно шум из ателье. Заспанный, в чем был, я бросился в ателье поглядеть, что там. А пока открывал пропасть дверей по дороге…
– Всего две.
– Зато раздвижные, плохо открываются. Пока я с ними воевал, в ателье все стихло. Я вбежал, не успел зажечь свет, а он на меня как набросится! Ну, что уставились? Я должен был его вежливо спросить, что он тут у нас делает среди ночи, так, по‑вашему? А не сразу в морду? А я сразу. А он оказался какой‑то слабосильный, даже мягкий какой‑то, тут же и полетел с лестницы, пересчитывая ступеньки.
Алиция сорвалась со стула.
– Что?!
– Что слышишь! Десятый раз тебе повторять?
– Господи Иисусе! И где он теперь?
– Должно быть, там и лежит. А вы как думали? Да чего вы так вздрючились?
– Езус‑Мария, покрошил человека, сбросил его с лестницы, там и убиться недолго. В этом балагане, где полно ящиков, досок, стекла, лежит раненый, может, с переломом позвоночника, а мы тут беседуем, вместо того чтобы вызывать скорую помощь!
Бросились в мастерскую. По лестнице спуститься не смогли. Она оказалась заваленной не только обычным барахлом и коробками, но и деревянными обломками ненужных встроенных полок и прочих деревяшек. Все это давным‑давно хозяйка аккуратно установила по стеночке, подперев другим барахлом. Однако учитывая, что книжные и другие стенки обычно устанавливаются у ровных стен, а лестница в ателье, как ей и положено, спускалась вниз, сооружение оказалось довольно хлипким и рухнуло, как оно и должно было случиться, по дороге круша все, что можно было сбросить и сломать.
В жуткой спешке, разбирая и раскидывая в стороны со ступенек и доски и коробки, мы пробивались вниз. Вот до конца лестницы осталось метров пять, а мы еще не добрались до лежащего внизу человека. Посмотреть вниз я боялась, да и под ноги надо было глядеть, чтобы самой не свалиться. И все же глянула я вниз через оставшиеся пять метров баррикады, и мне стало плохо. До такой степени плохо, что закружилась голова и я вынуждена была ухватиться за перила.
Внизу, у ножки старого письменного стола, валялась человеческая рука. Точнее: ладонь и предплечье до локтя. И выглядело все это мертвым, таким, что мертвее быть не может. Господи, с какой же силой врезал Павел бедняге! Вот уж поистине «покрошил»!
Рядом захлебнулась ужасом Беата, издав душераздирающий стон. Она смотрела под ноги, я автоматически глянула туда же. Господи Боже, почти рядом с нами лежала отрубленная человеческая ступня, в носке и мужском ботинке.
Нет, больше не выдержу. Сознание сохранилось, наверное, лишь благодаря пустяку. Уже теряя его, подумалось: как удалось Павлу одним ударом разнести негодяя в клочки? Буквально на куски разорвать. Он же только в морду ему дал, да и вряд ли под рукой у него топор оказался. К тому же, крови не видно. Вот это, наверное, меня и спасло. Будь тут все залито кровью, я наверняка свалилась бы без чувств среди этих бренных человеческих останков. А может, все это мне снится?
Такое увидишь лишь в ночных кошмарах.
– Ну, чего стоите? – оборвал кошмар раздраженный голос Алиции. – Помогите же все это поубирать.
– Поубирать!!
Оказывается, она пролезла сквозь загроможденную лестницу до самого низа и пыталась приподнять довольно большой кусок деревянной стенки. Павел пытался пробиться ей на помощь.
Ну, раз Алиция сохраняет хладнокровие, да и Павел вон тоже, чего ж это я расклеилась? И преодолевая жуть, прохрипела:
– Алиция, да не дергай же так беднягу, не то вконец развалится!
– Пусть разваливается, он и так на куски разлетелся, а из‑за него не добраться до пострадавшего. Хотя, сдается мне, там труп.
Не совсем ее поняв, я все же поспешила на помощь подруге, стараясь не глядеть по сторонам, чтобы не увидеть, к примеру, человеческих ребер или легких, или, еще хуже, желудка в сопровождении кишечника. Пристально глядя на руки Алиции, я помогла поднять ей остаток стенки с двумя полками.
– Осторожнее, стекло! – предостерегла Алиция.
– Минутку, полку заклинило здесь, – крикнула нам Беата. – Сейчас ее выбью ногой.
И сильным ударом действительно выбила, наверняка закрыв глаза, иначе бы не попала. А так со всей силы ногой в туфле ударила в бок стенки. Та дрогнула, доски над пострадавшим сдвинулись, и мы смогли их приподнять. Тут и Павел подоспел, и Алиция велела ему выбросить эту холерную стенку в раскрытую дверь ателье, прямо в сад. Павел выполнил поручение, а Алиция со стоном оттащила в сторону деревяшки, оставшиеся на жертве. И тут я решила, что окончательно спятила, ибо ясно увидела, что у жертвы не только два туловища, но, что еще хуже, две головы. Алиция же, отнюдь не потрясенная сверхъестественным явлением, пыталась приподнять верхнее туловище.
– Ну, что стоите как неживые? – раздраженно подгоняла она нас всех троих. – Шевелитесь! Потяните вот тут, за что‑то зацепилось.
Кажется, я начала наконец соображать, но процесс шел медленно. Помог Павел. Совместными усилиями они стащили верхнее туловище под аккомпанемент рвущейся ткани. Я не сводила с них глаз. Знала – если еще какой фрагмент человеческой анатомии попадется мне на глаза – всё, кончусь на месте!
В шею мне дышала Беата, и я чувствовала, как она вся дрожит. И слышала ее слабый голос, голос человека, теряющего сознание:
– Почему же двое?
Алиция докопалась наконец до нижней жертвы, совершенно игнорируя жертву верхнюю. Пощупала лицо и шею, наклонилась еще ниже.
– Прохиндей, – коротко сообщила она. – Мертвый. Этого нам только не хватало! Должно быть, шею свернул, потому что раны не вижу, а сердечный приступ… вряд ли.
– А то… второе? – пролепетала Беата. Ага, все же не упала в обморок, молодец.
– Какое второе?
– Алиция, ради бога! – взмолилась я. – По всему ателье разбросаны фрагменты второго трупа. Ты их что, не видишь? Что все это значит?
Алиция обернулась и увидала руку.
– А, ничего особенного. Это манекен.
– Как ты сказала? – не своим голосом переспросил Павел.
– Манекен, ясно же говорю! Портновский. Стоял на самом верху, прижатый книжной стенкой, возможно, очень старый. Зачем‑то понадобился Торкилю. Эта кукла в магазине раньше витрину украшала.
Но не станем же мы сейчас заниматься манекеном, когда тут лежит живой человек! То есть не живой, но человек. Как же – Анатоль – я его опознала, хоть и выглядит он… хуже не бывает. Ну, что делаем?
Понадобилось время, чтобы осознать и переварить весь этот кошмар. Павел с ужасом переводил глаза с туловища манекена, лишившегося конечностей, в порванном пиджаке, на мертвого взломщика, навзничь раскинувшегося на полу мастерской. Он тоже недоумевал:
– Они что же, вместе слетели? В мордуя врезал одному…
Понимая, что должен переживать молодой человек, Алиция терпеливо объяснила:
– Нет, ты разделался только с одним. Второй уже там лежал. Вернее, первый уже лежал, а ты расправлялся со вторым. Нет, нет, ты не с двумя дрался, на твоей совести только один.
Ну, если она такими словами собиралась успокоить парня… Разница и в самом деле большая – убить человека и развалить манекен или только убить человека. Почему Павел не пляшет от радости? И несколько раздраженно Алиция добавила к сказанному:
– В чем дело? Что стоишь столбом? Кажется, нет необходимости вызывать скорую, сразу звоним в полицию. Думаю, нам ничего не следует тут трогать.
Павел откашлялся:
– Может, все же… может, мне лучше до полиции уехать из Дании…
– Зачем?
– Мне не очень улыбается сидеть в датской тюрьме…
– При чем здесь датская тюрьма? – удивилась Алиция. – Ведь ты же человека не убивал, только…
– Только что?!
– Только развалил манекен. Это не уголовное преступление.
Павел расслабился, в глазах блеснула надежда.
– И вы это подтвердите? Что не я?
– Конечно подтвердим, – сдавленным от волнения голосом произнесла Беата за моей спиной. – Я подтвержу.
Тут Алиция уже разозлилась не на шутку.
– А ну, успокойтесь и кончайте истерику! Неужели не соображаете?
Прохиндей уже два часа как помер, я же вижу. Да и сама логика говорит о том, что слетевший раньше должен лежать внизу, а тот, что слетел позже – на нем. Наверху лежал манекен, к тому времени, когда Павел его крошил, Прохиндей уже лежал внизу мертвым. Вот только интересно мне, как этот манекен мог на тебя наброситься? Он у меня так крепко был прижат к стене остатками книжной стенки, что сам бы не выскочил. Должно быть, там уже вся моя конструкция была нарушена, разлеталась в разные стороны, а он, надо же, был выброшен прямо на Павла.
Несмотря на некоторую хаотичность изложения, смысл его был понятен, и мы постепенно успокаивались. Все, кроме Павла. Тот был слишком потрясен выпавшим на его долю потрясением, и не все в словах Алиции казалось ему убедительным. И теперь уже он попросил:
– Алиция, расскажи все еще раз и попонятнее. Ты и в самом деле думаешь, что это не я его убил? Что я сражался с манекеном? Но ведь он же на меня выскочил, как живой, из‑за нагромождения досок. Было темно, и, хотя из окна немного света падало внутрь, я видел человеческую фигуру. Как павиан какой выскочил… И когда я ударил, явно чувствовал, что под кулаком прогнулось человеческое лицо, а не твердое дерево или что другое…
– Ну да, так и было, – вздохнула Алиция. – Он у меня был очень капитально зажат досками стенки, с трудом я его туда втиснула, еле‑еле поместился, а когда Прохиндей летел с лестницы, должно быть, хватался руками за что попало, хотел задержаться и разрушил конструкцию, а ты дверь раскрыл, и манекену было куда вылететь… И на человека он похож. Голова и шея у него эластичные, потому и не отвалились, а все остальные части, руки‑ноги, из кусочков разных материалов я сама делала, они и отлетели.
Шагнув назад, я со стоном уселась на ступеньке лестницы, Беата сделала то же. Павлу уже некуда было садиться, даже опереться не на что. Он глубоко вздохнул раз, другой, успокаиваясь.
Из‑за Прохиндея вылезла Алиция, со стоном выпрямилась, хотела, видно, присесть… и напустилась на нас:
– Ну, что расселись? Проведем здесь остаток вечера? Пойдемте в кухню, только лучше обойти вокруг дома, страшно даже подумать, что надо опять по этой лестнице пробираться, но не помню, как там с дверью в сад. Разве что Павел ее отпер.
– Полиция, – напомнила я. – Надо позвонить.
– Нет у меня под рукой телефона. Ну, вставайте, пошли. Кофе хочется.
Нехотя поднялись и стали подниматься по лестнице, делая частые остановки для отдыха. Во время одной из них я предположила, что манекен тоже был одним из котов в мешке. Алиция подтвердила.
– Только он был весь из кусочков. Я сама его сложила. На всякий случай. Мог пригодиться.
– И с таким тяжелым справилась сама?
Не знаю уж почему, Алиция пришла в хорошее настроение и охотно рассказала историю создания манекена
– Сам по себе он не был тяжелым, это я насыпала в туловище земли, как раз оказалась под рукой: я цветы пересаживала, и надо было куда‑то девать старую землю из цветочных горшков. Ее нельзя было высыпать в огород, потому что она была заражена грибницей. А потом я затолкала манекен в щель между досками и забыла о нем.
Наконец мы выбрались наверх и вошли в квартиру. Алиция уже шла к телефону, но вдруг что‑то вспомнила и вернулась в ателье. Нахмурив брови, она с трудом пробилась в угол сквозь препятствия на полу. Заглянула за кипу развалившейся макулатуры.
– Видите! – сердито кивнула она на нее. – Этого тут раньше не было. То есть было, конечно, но спрятано. Кто‑то выволок. Нет, не потерплю больше, чтобы копались в моем доме!
За развалившимся штабелем макулатуры, частично прикрытым номерами National Geograpfic, лежал туго набитый кошачий мешок. Теперь мы не сомневались: именно здесь копался Прохиндей, нашел очередной мешок, попытался его вытащить из угла, развалив кучу бумаг, но, видимо, обо что‑то споткнулся, а так как стоял на самом краю лестницы, свалился с нее. Падал с очень опасной позиции – спиной вперед, ну и убился насмерть, ударившись внизу головой о дверной косяк. А мешок остался на месте. Данное обстоятельство давало нам некоторую надежду.
– Во‑первых, забираем мешок в салон и там просматриваем, – решительно сказала я. – А во‑вторых, похоже на то, что у тебя уже не будут копаться. Искатели покинули бренный мир, фирма Памела‑Прохиндей пребывает теперь в лучшем из миров, и пусть им земля будет пухом. А ну, Павел, давай его сюда…
– Мы же не должны ни к чему прикасаться, – возразил Павел.
И без того наприкасались, особенно ты, так что нечего умничать. Молчи, Алиция! А ты бери мешок и пошли отсюда. Алиция, молчи, я сказала! Или, нет, не молчи, звони в полицию. Алиция не торопилась исполнять мои приказания. Первым делом она стала готовить кофе, потом разыскала половинку сигареты и уселась за стол. Мне же спокойно возразила:
– Какая теперь разница, когда звонить? А если мы его, допустим, еще не нашли? Ведь могло такое быть? Логичнее было бы обнаружить очередного покойника утром.
Что ж, она права. Не было у нас никакого повода шляться ночью по мастерской, никакой шум… Да, кстати. Алиция утверждает, что Прохиндей окочурился как минимум два часа назад, а может и три, летел он по лестнице с шумом и громом, за ним вниз с грохотом валилось множество деревянных досок и других предметов, как же мы не слышали такой шум?
– Нас не было в доме, – напомнила Беата. – Но вы… Странно…
И опять она была права. Да, мы пользовались ванной, и купались, и вообще. Обе по очереди спускали воду в унитаз, пользуясь тем, что не надо соблюдать тишину. Бачок работал добросовестно, казалось, с каждым разом у него прибывают силы, день ото дня усиливался издаваемый им рев, мощное продолжительное рычание способно было заглушить не только катастрофу в мастерской, но даже если бы вдруг развалился весь дом. Предположим, зная о таких особенностях нашего туалета, злоумышленник, до того соблюдающий тишину, специально выбрал момент рева бачка, чтобы вытащить обнаруженный мешок и бросить его вниз или с грохотом стащить по лестнице. Но тогда что за шум слышал Павел?
И мы приступили к допросу парня.
Для начала попросили уточнить, что же он видел на террасе, будучи уже в саду. По его словам, на террасе нечто сидело у самой двери, скрючившись или на корточках, да, у самой двери, спрятавшись в зелени дикого винограда и драцены. Нет, не кошка, гораздо крупнее, наверняка человек, но на корточках. А дверь была распахнута…
– Это как раз тогда, когда мы с тобой обсуждали наши секреты, – напомнила я Алиции. – Прекрасно! Если не ошибаюсь, речь шла как раз о мешках в ателье. Прохиндей подслушал, запомнил, а потом отправился искать эти мешки.
– Как он попал в ателье? Ведь дверь туда была заперта.
– Ты уверена?
– Павел, вспомни: я попросила тебя вышвырнуть из ателье часть деревянной стенки, которая обрушилась на пострадавшего, ты вышвырнул. Дверь не была заперта?
Павел почесал в затылке.
– Холера ее знает. Я был в таком состоянии… В голове два убитых мною мужика и что теперь делать? Тут не до двери.
– Павел, – вмешалась я. – Ты открывал дверь. Тут голова не нужна, это чувствуешь руками. Ты с трудом дотянулся до двери и… С трудом отпер ее или кончиками пальцев раздвинул, если она не была заперта, а только прикрыта?
– Не скажу, – вздохнул Павел. – Не обратил внимания. Труп лежит, я убил человека! Помню лишь, что едва дотянулся до ручки…
– Значит, самыми кончиками пальцев! – поняла я. – Выходит, двери были лишь сдвинуты, но обе створки не касались друг друга. Прохиндей без проблем проник в ателье. Свалился под оглушительные звуки бачка. Ладно, это мы поняли, что было потом?
Павел честно задумался.
– Шум. Что‑то свалилось. И вроде как с грохотом покатилось. Понятия не имею, что это было…
– Если это внезапно тебя разбудило, вырвало, так сказать, из глубокого сна…
– Не преувеличивай, не вырвало, я сам проснулся. Неудобно я лежал и вообще не люблю спать одетым. А тут загремело, я и пробудился.
Алиция задумалась.
– Что‑то там могло едва держаться и свалилось само, без причины. После той, общей катастрофы. Ну, как манекен. Сам накинулся на парня, потому что разрушилась прежняя конструкция. А теперь давайте договоримся, когда мы нашли Анатолия. И ни слова о битве Павла с манекеном! Вошел. Задел остатки книжной стенки, и все рухнуло само собой. Не врезал он никому по морде, запомнили?
– Согласен! – энергично поддержал Павел данное предложение.
– А что касается остального, мы обязаны говорить правду.
– Хорошо, но давай выдумаем правдивое время, когда мы обнаружили пострадавшего.
Придумали десять часов утра. Успеем немного поспать, а может, даже и позавтракать. И разумеется, просмотреть мешок…
***
Одна лишь Алиция поняла, что за непонятный звук слышал Павел накануне. Среди ящиков на полу лежал большой кегельный шар. Располагался он в макулатуре, рядом с кошачьим мешком. Все шары отличаются одной характерной особенностью – они имеют привычку катиться по ровной поверхности.
Вот и этот упал с груды макулатуры и покатился по полу ателье. Поскольку почти весь пол был заставлен коробками, шару пришлось лавировать между ними, выбирая свободное местечко.
Теперь мы, научившись у легавых, тоже устроили следственный эксперимент. Собрались все в ателье, Алиция торжественно бросила кегельный шар на пол, и он покатился, производя весьма специфические звуки. Павел ответственно слушал и заявил – да, именно такой, ни на что не похожий звук он слышал накануне.
Легавые прибыли в одиннадцать, привезя с собой переводчика Даниэля, то есть в полном составе.
Прохиндея вынесли из ателье прямо в сад. Полицейский врач без колебаний сразу установил причину смерти: покойник свернул шею. То есть, сказано было не этими словами, а как и положено медику: перелом какого‑то там позвонка в шее – так обычно профессиональные убийцы, киллеры, одним ударом ребром ладони убивают свои жертвы. Несмотря на благоприятные обстоятельства, полицейские не стали искать киллера среди нас.
Даниэль молчал, как ему и положено, но Алиция слуха не лишилась и, почти не раскрывая губ, потихоньку переводила нам все, о чем говорилось. Она не хотела ни словечка упустить из их переговоров, очень уж боялась, что придут к решению устроить обыск в ее доме. Или хотя бы только в ателье – тоже кошмар. Полицейские, как видно, позабыли, что некоторые из нас знают датский, и не таясь делились соображениями.
– Они считают это несчастным случаем, – переводила Алиция, отвернувшись от полиции и обратясь к нам лицом, так что мы в основном догадывались о смысле сказанного ею по движению губ. – Однако это пока предварительное мнение, окончательное получат лишь после вскрытия. Типичный клинический случай – погибший падал спиной вперед, пытаясь за что‑нибудь ухватиться, не получилось, и он врубился… нуда, ударился головой о косяк двери внизу. Других телесных повреждений на нем пока не замечено. Буду утверждать, что очень мало знала его, он лишь изредка посещал мой дом, преимущественно без приглашения. Только, черти бы его побрали, какая холера заставила его забраться в ателье?
У меня всегда был ответ наготове, и я поторопилась подсказать подруге:
– Его интересовали твои цветочки и керамика: вынюхивал твои секреты производства керамики и выращивания поразительно красивых цветов.
– Нехорошо так высказываться о покойном, – упрекнула меня подруга.
– Ну ладно, оставь только секреты вообще.
– А чего он хотел на самом деле? – вдруг спросил Даниэль, полицейский переводчик.
Ну и дураки же мы все! Не только полицейские позабыли, что среди подозреваемых имеется человек со знанием датского языка, мы точно так же позабыли о поляке в стане неприятеля.
– А холера его знает! – угрюмо, но правдиво ответил Павел.
Мы обе с Алицией смущенно замолчали, Беата же изо всех сил старалась не вмешиваться.
– Я слышал, он был чрезмерно любопытным, – продолжал Павел, – но лично с покойным знаком не был и даже в глаза его никогда не видел. Мы тут до вашего приезда все время голову ломаем, какого лиха он искал в доме Алиции и что вообще тут делал…
– Сейчас они приступят к допросу вас, – предупредил по‑дружески Даниэль.
– Ты мог бы им сразу сказать, что они только время потеряют, – посоветовала переводчику Алиция, – никто из них, – она кивнула на нас, – с Анатолием никогда не имел дела. Чаще всех из присутствующих у меня гостила Иоанна, но и она как‑то ни разу с ним тут не столкнулась. Впрочем, Анатолия у меня уже давно не было, и о том, что он опять появился в наших краях, я узнала случайно.
Естественно, я должна была добавить свои три гроша:
– Можно предположить, что он появился у Алиции из‑за свойственной ему скупости, чтобы произвести разведку в ее доме. Слышала я, что он очень скуп, привык жить за чужой счет, но не глуп и предусмотрителен. Возможно, собирался попросить Алицию приютить его в своем доме на какое‑то время, но предварительно пожелал убедиться, что у нее достаточно места еще для одного постояльца. Чтобы заранее выбить у нее из рук аргумент насчет того, что, мол, всё занято, когда он начнет клянчить о проживании недельку‑другую. А поскольку его здесь давно не было, не знал истинного положения вещей, вот и решил проверить. На свою гм… голову… В ателье прокрасться тихонько – пара пустяков.
Тем самым я ненавязчиво подсказала подруге, что следует говорить на допросе. Даниэль удивился:
– И никто из вас не слышал, как он в ночной тишине летел с лестницы? Это я пока сам по себе интересуюсь, легавые все равно спросят. Вон тут какое нагромождение всевозможных предметов…
– Во‑первых, нагромождение, так сказать, вторичное, – ответила хозяйка. – Это мы уже его нагромоздили, точнее, Павел свалил сверху остатки книжной стенки. А во‑вторых… Беата, детка, спусти, пожалуйста, воду!
На спуск воды в бачке однозначно прореагировала вся бригада полицейских. Нужник, спасибо ему, показал, на что способен. Вопрос о слышимости отпал сам собой и больше не затрагивался.
Покинув ателье, следствие переместилось в гостиную.
***
И все же неизвестно, чем бы закончился допрос поднаторевших в своем деле специалистов. Уж они знают, как его вести. Доведут до того, что подозреваемый начинает путаться в своих показаниях под перекрестным огнем хитроумных вопросов, таких невинных с виду, и может наговорить глупостей. Нам помогло одно непредвиденное обстоятельство. Одному из легавых, входящему в гостиную сквозь распахнутые на террасу двери, под ногу попал стеклянный шарик. Полицейский чуть не упал, но на то он и полицейский, чтобы проявлять ловкость. Поскользнувшись, он как‑то исхитрился ловко ухватиться за фрамугу двери и удержался на ногах. Зато шарик из‑под его ноги выстрелил точно так же, как и вчерашний. Со скоростью пули он угодил в висевшее на кухонном окне керамическое кашпо, в результате чего у того отвалилось дно. Земля с жалкими остатками цветочка засыпала подоконник вместе со стоящими на нем бутылками с уксусом и растительным маслом, банкой с малосольными огурчиками и прочими съедобными и несъедобными предметами, в том числе и все остальные цветочки.
– Холера! – вырвалось у Алиции, наверняка по поводу гибели ее любимого цветочка.
Легавый взглянул себе под ноги.
– И много такого валяется у вас в доме? – поинтересовался он.
– Увы, насыпалось немножко, – сокрушенно призналась хозяйка. – Я уж думала, что мы все шарики собрали, а вот, оказывается… Вы уж будьте поосторожнее, надо смотреть под ноги.
– Понятно.
Вот так благодаря какому‑то шарику весь допрос подозреваемых оказался на редкость коротким и без подвохов. Полицейские еще немного походили по дому и наконец, к нашему облегчению, покинули его.
После их ухода Алиция коротко повторила нам то, о чем они говорили между собой.
– Удивляются немного, с чего это такой урожай трупов именно в моем доме, но, кажется, никого из нас не подозревают. Зато еще раз проговорились, что дом немного… того… захламлен, теперь вот еще и шариками. Они считают, что Прохиндей проехался на шарике, что и стало причиной катастрофы. Они понятия не имеют, почему он оказался в моем доме, не представляют, в чем дело, а кошачьи мешки им в головы не пришли. Я бы, пожалуй, что‑нибудь съела. А вы?
Она сидела на своем месте за столом над вечной чашечкой с кофе. Павел стоял в раскрытых дверях террасы, глядя вслед удалявшимся полицейским. Беата стояла у стола, нервно сжимая руки.
– Можно, я выскажу свое мнение? – спросила она.
Хозяйка удивилась.
– Ну, давай валяй.
И Беата высказалась.
– Во‑первых, надо собрать с пола это свинство, в конце концов, и кто‑то из нас может себе шею свернуть. Во‑вторых, следует, наверно, распотрошить тот мешок, что стоит в ателье, может, в нем окажется то, что разъяснит происшедшее. Ну и, в‑третьих, я бы собрала землю с подоконника, не то она будет скрипеть у нас на зубах, да и цветочек, возможно, удастся спасти. А запасной горшочек у тебя найдется, я видела. Конечно, я не настаиваю, но все это мне кажется разумным.
Наверняка так оно и было, и даже Алиция с неохотой в этом призналась. Правда, поменяла местами перечисленные Беатой действия, велев начать с подоконника, но и то не сразу.
– Сначала поедим, а все остальное потом, – твердо заявила хозяйка. – Я не намерена еще и от голода страдать.
Я принялась накрывать на стол, заявив, что ни за какими продуктами не поеду, хотя очень люблю датские магазины, но сейчас обойдемся тем, что имеется в доме. А имелось достаточно, поскольку Зенончик давно не посещал нас, продуктов накопилось порядочно. Если не посетит и сегодня, еды хватит даже на завтра.
– А вообще, – заявила я, – все это датское расследование годится… нет, не стану выражаться, но лично я не удовлетворена тем, как оно ведется. Нет, все же слабо сказано. Меня такое расследование не устраивает. Короче, я испытываю чувство глубокого неудовлетворения. Глубочайшего. Величайшего. Кошмарнейшего неудовлетворения.
Кошмарнейшее неудовлетворение заинтересовало всех, и меня попросили высказаться понятнее.
– Истинный детектив, скажем типа Эркюля Пуаро, он как поступает? Он каждую мелочь замечает, а тут никакого внимания на потрепанный вид Павла, на их гм… особые отношения с Беатой, простым глазом заметные, на нежелание хозяйки затрагивать некоторые вопросы, да на тысячу подобных мелочей! И уж он бы знал, что оба наших покойника были знакомы друг с другом, не прошел бы мимо такой «мелочи»…
– Минутку, – перебил меня Павел, – ведь ты же сама подсказала аргумент для показаний Алиции о том, что Прохиндей явился сюда в поисках нового места проживания, а до того проживал у Памелы. Значит, твой гипотетический Пуаро уже знает об этом. Памела покинула сей мир, с ее мужем Прохиндей мог находиться не в наилучших отношениях, вот он и пробрался в дом Алиции в поисках будущего пристанища, теплого гнездышка.
– А еще шарик, – улыбаясь во весь рот, напомнила Алиция.
– Вот именно, – не сдавалась я. – Настоящий детектив непременно поинтересовался бы, откуда у тебя взялись эти проклятые шарики и когда рассыпались. А как пройти мимо того факта, что Памела проникла в ателье и Прохиндея оно тоже почему‑то привлекало? Что‑то там им понадобилось. Нет, Пуаро разобрал бы твое ателье на составные части, не оставив от него камня на камне…
– Идиотка! – недовольно отреагировала подруга, сразу нахмурившись. Куда подевалась только что украшавшая ее улыбка?
Но это жуткая работа, – задумчиво продолжала я. – Одному трудно справиться. Правда, его знаменитый дедуктивный метод… о, холера, как же я могла забыть! Надо это сделать немедленно.
И я бросилась в свою комнату. Отодрала от корешков книжек на верхней полке желтые бумажки с номерами. На корешках наверняка сохранились микроследы, нуда бог с ними.
– Пуаро уж наверняка обратил бы внимание на это, – потрясая желтыми бумажками, продолжала я, вернувшись к публике. – Недавно наклеенные, недавно отодранные. Он сразу бы принялся думать, и уж не знаю, до чего бы додумался. Но додумался бы обязательно. Почему тут нет такого человека? Теперь вы понимаете, почему я испытываю чувство глубокого неудовлетворения. Приходится мучиться самой, а так бы пришли на все готовое.
– Да ты никак спятила! Ведь знаешь же, что происходит, зачем тебе мучиться?
– А мне было бы очень интересно узнать, как он до всего этого додумался. Он, Эркюль.
– В жизни! – энергично заявил Павел. – Никогда бы не додумался. Ни за что! Он ведь не знает Алицию.
– Даже зная ее, столкнулся бы с превеликими сложностями. Разве что мы сами ему бы все рассказали.
– Вот тогда он точно бы запутался, – не сомневалась Беата.
***
От обеда оторвала нас Мажена, чрезвычайно обеспокоенная новыми неприятностями в доме Алиции и полнейшей беззаботностью его хозяйки. И категорически потребовала немедленно приступить к разумным действиям, намеченным нами. Нечего терять время, ведь в любую минуту могут нагрянуть нежелательные гости, Зенончик и Анита. И кто знает, может и сам Падальский, с пути которого милостивая судьба убирала конкурентов одного за другим. Или помощников? У Алиции Падла был весной, может и теперь появиться, не мешало бы запереть калитку на засов, позапирать все двери и делать вид, что никого нет дома.
Алиция согласилась лишь плотно закрыть все двери в доме, но не запирать. Достаточно и того, что в таком случае дверь откроется с громким стуком, его все услышат.
– А что мы собирались делать? – попыталась вспомнить хозяйка. – Ах да, мой мешок. Мой, а не железных дорог.
– Откуда ты знаешь?
– У них мешки не были так набиты, это я потом набивала их до упора.
Содержимое мешка, которое заинтересовало преступника, состояло в основном из лыжных причиндалов: несколько пар старых лыжных брюк, две пары еще более старых лыжных ботинок, четыре пластмассовых кружка для лыжных палок, темные очки на совсем сопревшей резинке, рваная куртка с подкладкой из вылинявшего меха, толстая пачка рекламных проспектов разных центров зимних видов спорта, три пары полусгоревших рукавиц, семь шерстяных носков, тоже дырявых, ненадутый волейбольный мяч, дырявый дуршлаг и большой кусок старого ватина.
– Алиция, тут не может быть двух мнений – все это надо немедленно выбросить, – заявила Мажена.
Алиция кивнула, соглашаясь.
– Разумеется. Ханя была у меня лет двадцать назад – это она сложила в один мешок все ненужные вещи, чтобы выбросить все сразу. И из‑за этого я не могла выбросить мешок. Мусорщики отказывались принимать вещи, которые не помещаются в их контейнерах, и я не знала, что делать. Если вам удастся это куда‑то сбыть, буду признательна. Хотя… Как знать… – Алиция взяла в руки дуршлаг и внимательно его оглядела. – Вот если бы мне понадобилось процедить витриол или жидкий навоз для цветов…
– Прекрасно! – не выдержала я. – Оставь себе эту драгоценность. Лучше всего надень на голову…
– …и тогда можно будет покрасить волосы в разные цвета, – подхватила Беата. – Правда, сейчас применяются специальные пластиковые шапочки, но я слышала, раньше надевали на голову такие вот… кастрюльки с дырочками, в дырочки вытаскивались прядки волос, и каждую прядку парикмахер окрашивал в особый цвет… Дырочки как раз по размеру подойдут.
– Да за кого ты меня принимаешь! – разозлилась Алиция. – Чтобы я устроила из себя такое чучело!
– Тогда нечего с нежностью рассматривать эту железяку, тем более что, судя по всему, она уже служила тебе для процеживания и витриола и навозика. Видишь эту ржавчину и пятна?
Алиция с явным сожалением бросила дуршлаг в кучу вещей на выброс, а Мажена не теряя времени спешно принялась запихивать все обратно в мешок. Я попридержала ее.
– Погоди, мы тут решили действовать разумно, давайте все это разделим на несколько частей, приготовим меньшие свертки, чтобы можно было сунуть в любой мусорный ящик, когда начнем развозить это добро по Дании. А кроме того, ватин я бы оставила. Для кошек.