Уэс Демотт

Фонд

Выражение признательности

Как бывшему агенту Федерального бюро расследований по особо важным делам, мне хотелось бы выразить благодарность ФБР за приобретенный там опыт, который помог мне написать эту книгу с позиции хорошо осведомленного человека. На страницах «Фонда» представлены многочисленные порядочные мужчины и женщины, сотрудники этой элитной организации, равно как и порой встречающиеся в ней негодяи. Многие узнают в книге себя и либо возмутятся, либо улыбнутся сообразно тому, какими они выведены в романе. Я вспоминаю их такими, какими они были.



Мне также хочется поблагодарить читателей моего первого романа «Шагающий К» за их поистине бесценную поддержку. Энтузиазм, который пробудила эта книжка, и настоящий фанатизм, с которым они рекомендовали своим друзьям пойти в книжный магазин и купить ее, создали условия для превращения замысла «Фонда» в реальность.



Как всегда, я благодарю моих девочек – Стейси и Келси – за то, что они считают меня лучшим отцом в мире, и моих собственных родителей, наставивших меня на путь истинный.



Я выражаю благодарность капитану ВМС США Ричарду Перкинсу, летчику-герою и уважаемому командиру воздушного корабля, который был моим преданным другом еще со школьных лет и, сам того не зная, помог прописать некоторые черты характера отдельных персонажей книги.



Мои признания в любви подлинной Мелиссе Корли – этой выдающейся женщине.





«В том, что касается государственных учреждений, мы должны проявлять бдительность и не допускать возрастания влияния, как преднамеренного, так и непреднамеренного, со стороны военно-промышленного комплекса. Потенциальная возможность пагубного роста властных полномочий существует и будет существовать». Президент Дуайт Эйзенхауэр Прощальное послание 17 января 1961 года


Глава первая

С семи часов вечера Питер Джеймисон не слышал ни звука. В закрытом исследовательском центре было темнее, чем обычно, и стояла могильная тишина. Горели только лампочки аварийного освещения в холле. Отблески их света призрачными тенями проникали в коридор и сквозь стеклянную дверь его кабинета. Агенты ФБР ушли, оставив после себя атмосферу власти, которую им давали их служебные удостоверения и невзрачные значки. Но они непременно должны были явиться завтра и послезавтра, и так до тех пор, пока не поймают человека, через которого происходила утечка секретной информации.

Джеймисон торопился закончить работу и пойти в бар «Иона». Как главный инженер проекта модификации самолета «Вомбат», он всегда задерживался на работе, отчего пропускал многое из того, что происходило в мире приятного времяпрепровождения, в кино и ресторанах. Сегодня вечером Джеймисону ужасно хотелось, чтобы все было иначе, ведь он отчаянно нуждался в отдыхе. Однако совет директоров должен решить судьбу его проекта завтра, и ему предстояло сделать так, чтобы совет имел возможность это решение принять. Он работал ночами, проверяя и перепроверяя статистические данные, пересчитывая издержки и подтверждая необходимость допущений на задержки в производстве и трудности перепланировок. На его рабочем столе было все – черно-белые документы и цветные графики, дающие ясные короткие ответы на все вопросы, какие только могут быть заданы.

Питер взъерошил рукой белокурые волосы, которые, к вящему неудовольствию руководства, подстригал не коротко, а в манере серфингиста, как привык еще со школьных лет. В те времена он очень любил это дело по будням, хорошая волна давала повод для увиливания от занятий, а по выходным он занимался серфингом на крутых волнах у мыса Хаттерас. Он почесал шею, собрал листы доклада. Чувствовал себя вполне уверенно, поскольку был полностью готов отбить завтрашнюю атаку членов совета директоров.

В свои сорок семь лет Джеймисон был самым высокооплачиваемым начальником отдела компании «Диллон». Работа ему нравилась, даже после того как одиннадцать месяцев назад появилось беспокойство из-за утечки информации. Для человека, поступившего в колледж только после двухлетней службы в армии, он сделал хорошую карьеру. Благодаря упорному труду и уверенному руководству отделом Джеймисон быстрее, чем обычно, двигался вверх по служебной лестнице. Он буквально горел на работе и знал, что именно так о нем говорят сослуживцы.

Руководству Джеймисон нравился, несмотря на небольшую напряженность из-за его пренебрежения к системе ограничительных мер, связанной с режимом закрытости компании. Авиационно-космическая промышленность работала в условиях конкуренции, а борьба за государственные заказы была жестокой. Джеймисон проявил себя человеком твердым и боролся за принятие своих проектов до конца. Стремительность его движений, моложавая внешность и горящие огнем кипучей энергии голубые глаза свидетельствовали о постоянной готовности надлежащим образом ответить на любой вызов. А таких вызовов за годы службы в «Диллон» было великое множество. И со всеми он достойно справился.

Ему хотелось верить, что именно эти сражения позволили ему сохранить превосходную форму. Но… причина была не в этом. Хотя «Диллон» предоставила своим сотрудникам гимнастический зал и поощряла их к спортивным занятиям, на самом деле он оставался в форме, в полной боевой готовности, потому что этого требовал «неуправляемый псих», сидящий в нем. И это тревожило.

Джеймисон отодвинулся от стола, положил материалы в ящик для бумаг, закрыл его на замок и попытался забыть о том, что ждет завтра. «О\'кей, – сказал он сам себе, – все готово. Показатели планового задания, скрупулезно рассчитанные данные, перспективная оценка затрат. Все, что подготовили мои сотрудники. Теперь, наверное, можно и уйти. Пора опрокинуть парочку рюмок с…»

Со стороны темного холла послышался звук – поскрипывание ботинок. Потом щелчок, еле слышный, как у противопехотных мин, которыми кишмя кишели тропинки и рисовые поля во Вьетнаме. Питер выключил настольную лампу, и кабинет погрузился в темноту.

Щелчок повторился. Шарообразная ручка двери начала поворачиваться. Медленно. Сквозь открывающуюся дверь кабинета стал проникать призрачный свет аварийных ламп. Питер наблюдал, подобно хищнику, выслеживающему свою жертву, понимая, что не стоит беспокоиться, поскольку его охраняет служба безопасности «Диллон». Потом в голове словно прозвучал сигнал боевой тревоги, напомнивший о том, что в деле собственной безопасности он может надеяться только на себя. Джеймисон вскочил и бросился к двери.

Подобно любому, кто нес патрульную службу во враждебном окружении, Джеймисон ценил фактор стремительности. Как бы ему ни хотелось освободиться от этого, сугубо военного, опыта, в нем все еще жил боец, не забывающий боевых приемов, которые помогали ему выжить. Быстрая реакция была его козырной картой, когда приходилось внезапно переходить к обороне.

Джеймисон был крайне недоволен тем, что старые привычки управляют его поступками, и даже подумал об этом, направляясь под их воздействием к двери. Он часто мечтал о том, как, наверное, приятно чувствовать себя человеком нормальным, которому ничего не грозит, и он может спокойно, не опасаясь, открыть дверь. Из-за желания быть нормальным, мягким, добрым человеком Питер и выбрал инженерную специальность, подразумевающую карьеру настоящего джентльмена, а также умственную деятельность, которая никогда не потребует от него физически выматывающих нагрузок, кроме стирания неправильно прочерченных размерных линий.

Вместе с тем Вьетнам сделал Джеймисона своего рода безрассудным, и теперь, увидев, что дверь его кабинета открывает неизвестный полуночный визитер, «неуправляемый псих», контролирующий эту часть его подсознания, громогласно произнес основное правило боя: «Быстрота и натиск – залог победы».

Дважды, и не более, этот человечек полностью овладевал его сознанием. Тогда Джеймисон почувствовал, что над ним грязно надругались. Что сам не меньшая жертва, чем тот, кого он убил. Ему не хотелось поддаваться влиянию сумасшедшего человечка, сидящего в нем. Хотелось сделать все возможное для того, чтобы это не повторилось. Он приблизился к двери, от которой шла угроза, моля Бога, чтобы это оказалось ложной тревогой. Но дверь продолжала открываться. Он схватился за ручку и резко распахнул створку двери, протянув руки к шее незваного гостя в готовности, если потребуется, свернуть ее.

За дверью стоял остолбеневший от неожиданности Тед Бронович. Его правая нога конвульсивно подергивалась в попытке продолжить движение.

– Эй, осторожнее, это я!

Джеймисон отдернул руки, но продолжал следить за выражением лица босса. А на его лице отразился страх, которого Бронович раньше никогда не показывал ни на работе, ни в часы отдыха. У него на лице отражались страх и покорность, свойственные человеку, чувствующему неминуемую смерть от далекого, но стремительно приближающегося метеора-убийцы. Кошмар, который невозможно предотвратить.

– Черт побери, Тед, что это ты ходишь, крадучись в темноте? Хочешь, чтобы со мной случился сердечный приступ?

Бронович не отвечал. Только переваливался с ноги на ногу. И прежде чем войти в кабинет Джеймисона, посмотрел по сторонам. Он был без пиджака, рукава сорочки засучены до локтей, обнажая тонкие руки. На длинной шее болтался рождественский галстук с изображением наряженных елок и продолговатых леденцов.

Джеймисон потянулся, чтобы включить свет, но Бронович схватил его за руку.

– У меня всего одна минута, – произнес он, вновь посмотрев в сторону холла. – Не зажигай свет.

Джеймисон окинул внимательным взглядом холл, прикрыл дверь и встал, прислонившись к ней. Бронович, похожий на тень, беспокойно шагал по кабинету, пока наконец не пропал в его темном углу.

– О\'кей, Тед. Что происходит?

Бронович глубоко вздохнул.

– Питер, мне не следовало говорить… но хочу предостеречь тебя.

Джеймисон шагнул в его сторону, но тут же остановился. Темнота защищала обоих и давала обоим одинаковое преимущество, так что если бы он бесшумно перешел на другое место – дальше вдоль стены, Бронович не знал бы, где Питер находится.

– Спасибо. Предостеречь от чего?

Сказав это, он сразу поменял местоположение, проклиная себя за то, что сознание все еще работает в режиме войны.

Голос Броновича послышался откуда-то из угла.

– Они сняли с повестки дня завтрашнего заседания правления вопрос о твоем проекте. Мне лишь сейчас стало известно об этом, и я решил, что тебе нужно знать.

Джеймисон с шумом сделал шаг вперед, внимательно всмотрелся в темноту.

– Что значит – снять с повестки дня? Очередная проволочка?

Бронович тоже подвинулся, но заговорил более понятным языком:

– Хотелось бы, но проект вообще отменили.

– Отменили? Почему? Мне его утвердил Кейси.

– Знаю. А теперь «зарубили». Увы.

– Авиация ВМС не сможет использовать «Вомбат», не получив модифицированной системы. Слишком много катастроф с гибелью пилотов. Тебе это известно лучше, чем кому-либо другому. Чем они объясняют?..

– Может быть, твоя система не отвечает существующим требованиям или здесь сыграл роль экономический фактор. Возможно, виновата твоя бывшая подружка. Лично я к этой отмене не имею отношения, так что ничего толком не знаю.

– А как с нашей работой? Моя группа получит новое задание?

Бронович опять переместился. Джеймисон отметил это движение, но самого его так и не увидел.

– Не беспокойся, Питер. Ты слишком ценен, чтобы тебя потерять. Они уже думают переориентировать тебя на разработку универсального тактического истребителя F-35, предназначенного для всех видов вооруженных сил. Это перспективная работа над самолетом следующего поколения.

– А что будет с моей группой?

Бронович не ответил.

– Тед, скоро Рождество. Их ведь не уволят?

Бронович вышел из темноты и встал лицом к Джеймисону.

– Сожалею, но ответ будет «да». Они должны будут уйти уже в пятницу.

– В пятницу? Вот дерьмо! Выходное пособие-то хоть получат?

– Они работают не по контракту, Питер. Никаких выходных пособий, никаких гарантий.

Бронович открыл дверь, и в кабинет из холла проник тусклый свет.

– Кейси еще наверху? Я хочу, чтобы он сам мне это сказал.

Бронович застыл на месте, испугавшись.

– Тебе не следует подниматься туда. Они поймут, что это я тебе сказал. При всех прочих утечках сразу заподозрят меня. В «Диллон» теперь слишком опасно.

– Это ты мне говоришь…

– Да, тебе. И если ты окажешься замешанным в каком-нибудь скандале, тебя сразу уволят.

Джеймисон пожал плечами, подумав, что существует множество вещей куда страшнее увольнения. Некоторое время он стоял молча, чувствуя на своей щеке дыхание Броновича.

– Тед?

– Да?

– Почему ты так рискуешь? Почему пришел сюда, чтобы сказать мне об этом?

Бронович недовольно поморщился.

– Как другу мне хотелось сообщить тебе о том, что творится, и дать немного времени для подготовки, шанс предпринять что-нибудь. Сомневаюсь в подобной возможности, но мне хотелось дать тебе этот шанс.

– Премного благодарен.

– Так вот, вообще-то имеется еще кое-что.

– Что?

– У тебя есть знакомый в ФБР, так? Агент, который не задействован в расследовании утечки информации в «Диллон»?

– Рич Блевинс. Мы дружим со времен службы в армии. А что?

– Ты ему доверяешь?

– Вполне.

Бронович потер глаза.

– В таком случае можешь ты оказать мне услугу? Сообщи ему, что я хочу с ним поговорить. Конфиденциально.

– О чем?

– У меня возникла небольшая проблема, вот и все. Ничего срочного, просто когда у него появится свободное время. Хорошо?

– Конечно. Я расскажу ему о твоей просьбе завтра. Мы боксируем по утрам каждую пятницу. Нормально?

– Вполне. Спасибо. Это останется между нами?

– Еще бы. – Джеймисон опять огляделся и только тогда заговорил: – Я собираюсь в бар «Иона». Присоединишься? Мы сможем немного поговорить и, возможно, помочь друг другу. Что скажешь? Ты мог бы помочь мне с проблемой моей группы разработчиков.

Бронович слегка улыбнулся.

– Нет. Мне нужно побыстрее закончить работу. Семья ждет.

– Ясно.

Джеймисон вышел в холл и смотрел, как Бронович прокрался вдоль стены и исчез в темноте. Когда звук его шагов стих, Джеймисон взял пальто, портфель и стремглав помчался через плохо освещенные холлы. Предъявил охране пропуск и погрузился в очередную холодную зимнюю ночь северной Виргинии.

Он вел автомобиль по берегу Потомака, в черных водах которого отражался памятник Вашингтону. До бара Джеймисон добрался только в двенадцатом часу, надеясь, что сотрудники его группы уже разошлись. Но парковка была полностью занята, и ему пришлось поставить машину на резервном участке, окруженном деревьями, где не было даже разметки для машин.

Питер заглушил двигатель авто, однако не сразу вышел из машины. Он знал свою норму, знал, как на него будут давить собутыльники. Но его и так уже прилично «завели», так что этот вечер мог оказаться не самым лучшим для того, чтобы выходить за рамки. Да и что он мог сейчас сказать людям? «Вас уволили, было приятно поработать с вами, а теперь прощайте»? Но Джеймисон обещал им прийти, поэтому промчался стрелой сквозь холод и, не сбавляя скорости, вошел в бар.

«Иона» был достопримечательностью, комфортабельным старым баром для работников авиационно-космической промышленности. Он являлся пристанищем для посвятивших себя одному делу инженеров, у которых был иммунитет от пьянящей столичной лихорадки. Судя по шумным беседам, ведущимся здесь годами, посетителей не интересовали ни политика, ни международные отношения, ни инициативы в области обороны. Им просто нравилось участвовать в научно-исследовательских и опытно-конструкторских разработках, а потом видеть, как их проекты превращаются в изделия, которые начинают работать.

Сегодня «Иона» казался перегруженным мужскими пальто и женскими костюмами. А их владельцы сидели, тесно прижавшись друг к другу, и беззаботно и глупо смеялись. В их глазах он увидел призыв, желание быть узнанными. Как у вьетнамцев в 1975 году, когда пал Сайгон. В этом взгляде была мольба людей, страстно желающих, чтобы их заметили и спасли, ждущих приглашения пройти в посольские ворота и далее на вертолеты, стоящие на крыше… На этот раз отчаяние было не столь заметным, и люди вели себя достойно, но Джеймисон прекрасно видел все.

Он глубоко вздохнул и стал пробиваться к столу, который занимала его группа. Он улыбнулся и покачал головой:

– О\'кей, весельчаки, кто сегодня избран непьющим шофером, которому предстоит развезти остальных по домам?

За столом напротив расположился Стив Харрисон. С одной стороны рядом с ним сидели трое мужчин, с другой – две женщины и один мужчина. Место во главе стола они сохранили для Джеймисона, но использовали его для того, чтобы складывать туда пустые стаканы. Харрисон взмахом руки позвал официантку, потом покосился на Джеймисона.

– Ты, Питер. На роль такого шофера избраны вы, сэр, – произнес он своим расплывчатым южным говорком так громко, что заглушил шум голосов в зале. – И должен сказать, мы чертовски рады, что ты наконец появился.

Джеймисон заказал джин с тоником и обернулся к Харрисону:

– Ничего не выйдет, Стив. Блевать в моей машине вам больше не придется.

Старая история развеселила всех, и Джеймисон пожалел, что рассказал ее. Он пришел сюда, чтобы как-то намекнуть им на сообщение Броновича, предупредить о том, что завтра их ожидает большая неприятность. Смех делал это невозможным. Джеймисон смотрел на лица коллег и думал об их семьях… Потом подумал об их будущем и трудностях, которые их ожидают. Сокращение расходов на оборону и соответственно штатов корпораций привело к ликвидации тысяч рабочих мест. И нет надежды на то, что «Диллон» в условиях подобного сокращения емкости рынка продолжит принимать инженеров на работу. Если проект модификации «Вомбат» закроют, уволенным сотрудникам будет невозможно найти какую бы то ни было приличную работу. Впереди их не ждало ничего, кроме страданий. Такой вот рождественский подарочек от «Диллон аэроспейс».

Джеймисон уже не мог усидеть на месте. Он встал, бросил на стол пять долларов и попытался сделать свое сообщение не торопясь, хотя это у него все равно не получилось.

– Хорошо, ребята, мне нужно бежать. Я заскочил сюда лишь для того, чтобы попросить вас не засиживаться слишком долго и не пить слишком много. Таков порядок, друзья мои, и теперь он вам известен.

На него уставились семь пар глаз. Харрисон вскочил, некоторое время пребывал в нерешительности, потом снова сел.

– Бог мой, Питер, куда тебе спешить?

– Я вспомнил, что должен еще кое-что сделать. Так что возвращаюсь в офис. Веселитесь, ребята, но не слишком забывайтесь. Увидимся утром.

Джеймисон повернулся и ушел, не дав им возможности опомниться.

Он протиснулся сквозь толпу и направился к дверям. С его худощавостью легко проникать внутрь и выходить наружу, что не под силу другим. Он быстро пошел к выходу. Дошел до середины зала, когда какая-то женщина протянула к нему руку. Рука была сухощавой и мускулистой и, хотя на улице стоял холод, не защищенной рукавом. Не было на ней и украшений. Только блестящие часики на тонком запястье.

Джеймисон потратил много времени на создание этих часов и одиннадцать тысяч с трудом заработанных долларов на то, чтобы их сделали вручную. Они стоили больше, чем все часы и украшения, которые он когда-либо покупал для себя, но деньги эти были потрачены с удовольствием. Он любил женщину, носившую их. Любовь была настолько сильна, что показать ее можно было только такой сумасбродной расточительностью. Несмотря на то, что за прожитые годы Джеймисон встречался со многими женщинами, он никогда и ни к кому такой любви не испытывал и наверняка уже не испытает. Все чудодейственные факторы, превосходно соединившиеся в единое целое и породившие подобное чувство, существовали ради нее и будут принадлежать только ей до конца жизни. Для других у него ничего не осталось, даже желания.

Сейчас он двигался медленно – толпа мешала – и не отрываясь смотрел на изящную женщину. Добираться до нее пришлось очень, очень долго. Сердце то радостно колотилось, то чуть ли не останавливалось. О Боже, как ему не хватало тепла ее руки… Эта женщина являла собой нечто доброе и настоящее в его жизни, заняв в душе уголок, который у большинства людей, как бы они ни старались, так и оставался пустым. Даже теперь, страдая из-за того, что потерял ее, он чувствовал жалость к тем, кто ни разу не испытал такой нежной страсти, какая выпала на их долю.

Владелице прекрасной руки пришлось пробиться сквозь стену лиц и тел, прежде чем коснуться плеча Питера и лишить его сил. Он замедлил шаг и продлил удовольствие от прикосновения ее руки к его плечу, ощутил нежность ее пальчиков, чувствуя себя преданным псом и изо всех сил пытаясь не показать этого.

– Питер. – Голос Мелиссы Корли, подобный звуку легкого дождя, был едва слышен на фоне музыки, разговоров и смеха. Но это был единственный звук, который заставил его остановиться и замереть на месте.

Она продвигалась к нему, в шелковом темно-синем платье, слишком дорогом на фоне простеньких нарядов других женщин. Он видел скабрезные гримасы мужчин, когда она пробиралась между ними. Джеймисон попытался побороть в себе ревнивого демона, которому хотелось, чтобы все эти чувства близости принадлежали только ему. Как она прекрасна! Питер не понимал, как это его друзья не видят в Мелиссе то, что видит он.

Кожа у нее смугловатая, карие глаза, казалось, смотрят прямо в душу. Нежные щеки, слегка заостренный подбородок. Густые каштановые волосы мягкими локонами обрамляют лицо. Красота неземная. Но главное – ум, за что он безмерно уважал Мелиссу. Ум глубокий, который всегда, казалось, бросал ему вызов.

Мелисса подошла к нему, а он молчал, не зная, что сказать.

– Привет, Питер. – Посетители прижали их друг к другу. – Как поживаешь?

Он пытался не выглядеть безумно влюбленным идиотом, но понимал, что не получается.

– Прекрасно, Мелисса. У меня все в порядке. Черт побери! Ты выглядишь потрясающе.

В этот момент ему хотелось дать себе оплеуху. Черт побери? Неужели он только что брякнул «черт побери» при женщине, которую любит? В следующий раз надо говорить что-нибудь более уместное либо вообще не открывать рта.

Она продолжала смотреть на него, потом слегка улыбнулась.

– Спасибо.

– Не за что. Всегда пожалуйста.

Они молча стояли, а толпа толкала их, отчего ее голова почти коснулась его груди. Джеймисон понимал, что больше не выдержит и вот-вот крепко обнимет ее, и поэтому заставил себя смотреть в сторону, поверх головы Мелиссы, выискивая в баре что-нибудь отвлекающее внимание. При этом заметил вещи, которых раньше не замечал – модели самолетов на полке за стойкой бара, фотографию «Голубых ангелов» с их подписями – на стене, хвостовую опору F-14, закрепленную на длинной планке… но они не отвлекали. Мелисса рядом. Остальное не имеет значения. За исключением, разумеется, того, чтобы разыгрывать перед ней роль человека, на которого она не влияет.

– Питер, – продолжала она, – я видела, как ты вошел. И мне захотелось поговорить с тобой, прежде чем ты уйдешь. У тебя найдется минутка?

Он слегка отклонился, чтобы иметь возможность заглянуть ей в глаза, ударившись при этом спиной о человека, стоящего позади.

– В самом деле? Если тебе хотелось поговорить, почему ты просто не подошла к нашему столу?

Она и глазом не моргнула. Как всегда, готова к состязанию с ним.

– Я могла бы сделать это, но решила, что неприлично.

– Не думал, что тебя беспокоят подобные вещи.

Он не понимал, как мог говорить ей такие слова. Не знал, откуда они берутся. Но всегда клял себя за то, что они срывались с языка. Питер видел, как она нахмурила брови, совсем немного. Никто больше не был способен понять, как сильно он ее обидел.

– Ты прав, – пробормотала Мелисса. – Меня не беспокоят. Не очень. Но я подумала: если внесу разлад в вашу вечеринку, тебе это не понравится.

Мелисса делала попытки сохранить между ними расстояние, но давление толпы мешало этому. Мелисса закрыла глаза и покачала головой. Каштановые волосы закрыли ей лицо. Аромат «Иль Бачио» еще больше возбудил Питера. Он начал задыхаться. Этот запах напоминал ему о том, как они познакомились, что у них было и что они потеряли.

Он тосковал без Мелиссы. Он хотел ее больше, чем кого-либо другого, но… шансов продолжить их взаимоотношения, как прежде, не было. Сражение между их работодателями переросло в настоящую войну, превратив, таким образом, и самих Питера с Мелиссой в противников. Конфликт разрастался каждый раз, когда в киосках появлялись газеты со статьями Мелиссы с критикой деятельности «Диллон». Хотя Джеймисон сам поставил точку в их отношениях, он был уверен, что в противном случае это сделала бы она. Разрыв был неизбежен, и оба оказались достаточно умны, чтобы понять это.

Несмотря на его настойчивые просьбы, в прошлом году она наотрез отказывалась пойти на мировую с «Диллон аэроспейс». «Ничто, – говорила Мелисса, – не остановит меня в стремлении уничтожить „Диллон“ и другие, подобные ей, компании».

Даже сейчас, после целого года размышлений, он так и не понял, как Мелисса могла поставить работу выше их отношений. Джеймисон, разумеется, напрочь отверг идею уйти из «Диллон», но сделал это лишь после того, как Мелисса предприняла атаку на эту организацию. Он бы ушел, если нужно, и нашел бы другую работу, если бы Мелисса хотя бы немного подождала. Теперь, конечно, Питер жалел, что не сделал этого. Жалел каждую ночь, когда ложился спать один, и каждое утро, когда просыпался в одиночестве. А еще больше жалел сейчас, когда она стояла перед ним и касалась его тела. Но в то время ни он, ни она не были готовы уступить…

Он пытался отодвинуться.

– Думаю, ты поступила разумно, не подойдя к нашему столу. Ну и как обстоят дела в «Коалиции»?

Мелисса заговорила тоном адвоката:

– Прекрасно, Питер. А в «Диллон» все в порядке? – Она принялась разглядывать галстук Джеймисона.

– Да, Мелисса, все в полном порядке.

– Хм…

Мелисса оторвала взгляд от галстука и облизнула губы. Помада заблестела, а ему страшно захотелось поцеловать эту самую желанную женщину на свете.

– Хорошо, Питер, я рада. До меня дошел слух о твоем проекте «Вомбат». Я беспокоюсь. Из-за твоей работы.

Джеймисон глубоко вздохнул. Они играли в эту игру и раньше. Он был уверен, что и на этот раз правила игры останутся неизменными. Давить на нее нет смысла – все равно ничего не скажет, даже если ей известно, каким образом он сможет спасти свой проект. И он промолчал.

– Ну ладно. Возможно, мои сведения неправильные. Рада за тебя. В самом деле. – Мелисса потянулась к нему и поцеловала в щеку. Легко, словно поцелуя и не было.

Она окинула Джеймисона взглядом, повернулась и начала протискиваться к бару между загораживающими ей дорогу мужчинами. Мужчины разошлись и образовали для нее проход. И она пошла по нему, унося с собой боль, железным обручем охватившую его. Питер провожал Мелиссу взглядом, пока та не исчезла в толпе, а заманчивый блеск ее темно-синего платья не растворился среди нагромождения бутылок, стаканов и локтей. Он тряхнул головой, словно освобождаясь от ее чар, и пошел к двери, тараном пробиваясь сквозь живые препятствия.

Джеймисону не хватало воздуха. На улице начался настоящий мороз, и Питер благодарил ледяной ветер за то, что приглушил его чувства и охладил те места на нем, которых касалась Мелисса. Он побежал к машине, пытаясь изгнать эту женщину из своего сердца. Мелисса была самым важным событием в его жизни, самой удивительной женщиной, какую он когда-либо знал, но как бы он ни пытался вновь найти самый подходящий из возможных выходов из положения, все было бесполезно. Нужно ослабить свои чувства или по крайней мере сдерживать их еще некоторое время. У него есть работа, которую нужно делать, работа важная. Завтра его друзья впадут в отчаяние и будут надеяться, что он сохранит их рабочие места, сохранит их дома, обеспечит их будущее. Нужно сосредоточиться.

Надо вернуться в офис и еще раз тщательно обдумать детали. Может быть, удастся найти способ заставить совет изменить свое решение.

Питер щелкнул пультом управления центрального замка, но замок, вместо того чтобы открыться, наоборот, защелкнулся. Он замер, вдруг вспомнив о минах и обо всех понесенных от них потерях из-за легкомысленного к ним отношения в ситуациях, подобных нынешней. Он опять разозлился на себя за то, что так много времени тратит на размышления о том, как выйти из боя живым. Ненормально, и он знал об этом. Просто не мог перестать думать.

А нет ли там бомбы? Никто не болтался на темной стоянке? Не стои́т ли он сейчас на какой-нибудь мине? Или, уходя, просто забыл закрыть дверцу на замок?

Не прошло и секунды, как волосы на шее встали дыбом и вонзились в воротничок, отчего по спине пробежал холодок. Питер вспомнил, что машину все-таки запирал, тут же отпрыгнул далеко назад, ожидая чего угодно. Потом обежал вокруг стоящего по соседству автомобиля. Спрятался за ним и, согнувшись, затаился.

Прошло три-четыре минуты. Он не двигался и продолжал стоять, пригнувшись, за соседней машиной, внимательно смотрел сквозь стекло, ожидая, что из тени вот-вот кто-то выскочит. Но ничего не происходило. Он задрожал от волнения, а дрожь всегда вызывала у него отвращение в тех случаях, когда могли понадобиться либо стремительная реакция, либо изворотливость. Питер медленно выпрямился и внимательно огляделся. Потом крадучись пошел к своей машине и начал внимательно осматривать ее, пытаясь обнаружить следы незаконного проникновения. Обошел ее кругом, отмечая малейшие детали и жалея, что не идет снег… Тогда остались бы следы.

Но ни свидетельств злого умысла, ни проникновения внутрь автомобиля не было. На сиденье лежали его компакт-диски, проигрыватель находился в приборной доске, портфель – на полу. Джунгли многому его научили, и навыки, которые позволили ему там выжить, сейчас были задействованы в полную меру. Он находился в состоянии боевой готовности, то есть начеку, как это называл лейтенант Блевинс.

Он осторожно подкрался к дверце, находящейся со стороны пассажира, отвернулся в сторону, одной рукой прикрыл голову, а другой повернул ручку, надеясь, что части его тела не полетят в воздух, или части автомобиля не полетят в него, или не случится нечто вроде комбинации того и другого.

Машина не взорвалась. Он оперся локтями о пол и посмотрел, нет ли под приборной доской каких-нибудь необычных проводов или детонирующего шнура. Проверил, нет ли спускового механизма на дверце со стороны водителя.

В конце концов сел за руль, зажмурился и повернул ключ зажигания. Двигатель заработал, и Джеймисон от неожиданности невольно прижался к дверце. Некоторое время сидел в замешательстве, потом медленно выехал с этой жуткой стоянки. На шоссе он прибавил скорость и направил авто в «Диллон», размышляя над тем, кто и зачем залезал в его машину.



Тед Бронович позвонил жене, понимая, что она расстроится, узнав, что супруг все еще в «Диллон». Он обещал вернуться домой вовремя, чтобы помочь уложить спать дочек. Это было одно из многих сотен обещаний, которые он нарушал со времени смерти брата.

– Привет, голубушка. Извини, что я еще не дома. А как девочки, уже спят?

– Да.

Бронович подождал, надеясь, что жена скажет еще что-нибудь, лучше ободряющее. К кабинету подошел дежурный охранник, и Бронович, ожидая, что супруга заговорит, слушал, как позванивают его ключи. Звяканье ключей стало громче, потом слабее и наконец прекратилось. Жена продолжала молчать.

– Я приеду домой через час.

– Сколько еще, Тед? Я хочу знать, сколько еще времени это будет продолжаться.

– Не вешай пока трубку.

Он подошел к двери кабинета, открыл ее, глянул в еле освещенный холл и, прежде чем закрыть, внимательно прислушался.

– Не очень долго, – прошептал он. – Я почти закончил это дело. Еще пару недель, максимум месяц. А потом мы уедем – мы с тобой и с девочками. Это будет что-то новое и необычное, обещаю.

– Я рассчитываю на это, Тед. Мы с девочками надеемся на тебя.

– Я вас не подведу. Не переживай. Увидимся через час, а может быть, и раньше.

Он повесил трубку и взял со стола «золотые крылья» младшего брата. Крылья, нагрудный знак пилота авиации ВМС, были памятью о том дне, когда он в последний раз видел его живым, в летном снаряжении, улыбающимся, как властелин мира. Он стоял, слегка согнувшись, на трапе самолета «Вомбат» на авиабазе ВМС в Океании. Именно таким Броновичу и хотелось запомнить брата, человека непредсказуемого, самоуверенного и быстрого на подъем.

Он по нескольку раз на дню ласково поглаживал крылья только для того, чтобы закрепить в памяти образ улыбающегося брата вместо кровавого образа, который составил себе по докладу ВМС о расследовании причин катастрофы. В докладе, где были сглажены острые углы, сообщалось, что, когда произошел сбой бортового компьютера, брат благополучно катапультировался. Его парашют раскрылся, но во время спуска зацепился за выступ горы. Брат прокачался на стропах всю ночь. Сильные ветры били его тело о камни, переломав ему в конечном итоге все кости.



Джек Кейн сидел в своем слабо освещенном кабинете на верхнем этаже «Диллон аэроспейс». В руках он держал фотографии двух мужчин и представлял себе последние мгновения жизни своей семьи. Это было составной частью ритуала. Частью того, что делало его таким беспощадным – страстное желание еще и еще раз пережить это страдание, а потом излить всю свою боль, всю свою ненависть, всю свою жажду мщения на того, кто стоит следующим в его списке.

Печаль так овладела им, что стала почти невыносимой. Как бывало в таких случаях, его глаза наполнялись слезами, которые вот-вот должны вылиться наружу. Но этого никогда не происходило. Глаза всегда были слишком сощурены и слез наружу не выпускали. Сквозь эти узкие щелки он видел только зло, которое следовало искоренить.

Посмотрев на фотографии минут двадцать и представив, о чем говорили в тот вечер его жена и дочки, он вспомнил и о страшных снимках, на которых было четко запечатлено то, что эти люди сделали с ними. Отложил фото в сторону и направился к двери, потом по вестибюлю, готовый сделать то, что задумал. Фотографии запустили «кислотный» насос и подняли артериальное давление. Он жаждал крови.

Однако убивать с каждым разом становилось труднее. Он не мог точно сказать, почему. Вроде все как обычно. Жгучее желание проходит через его большие руки и лишает очередную жертву жизни. Однако уже несколько месяцев он чувствовал внутри себя некое противодействие. Его шаг все больше замедлялся. А перед самим убийством становилось все труднее управлять руками. Это были признаки слабости, дополнительные помехи, с которыми ему сегодня вечером придется бороться, не считая Теда Броновича.

Девятнадцать лет он испытывал удовольствие от этого занятия – простого акта мщения, своего рода спектакля, который постоянно повторяется и в котором каждый раз действуют разные персонажи. Это было его способом самоочищения от яда, который привнесло в его душу убийство семьи. Кейну было все равно, знал ли он свои жертвы лично. Кое-кто в его организации чувствовал, что умрет, и должен был умереть. Кейн пришел к окончательному решению, но, как правило, действовал под влиянием насущной необходимости. Он понимал – необходимо что-то делать с преступниками, с дурными людьми, которые держат людей хороших на прицеле психологического оружия, заставляют их закрывать на замок двери своих квартир, внимательно следить за детьми и организовывать патрулирование улиц. Но он также понимал, что не сможет ни предотвратить насилия, ни защитить своих близких и будет вынужден жить после этого с постоянным ощущением вины из-за того, что ничего сделать так и не удалось. Может быть, его решимость терялась с возрастом, подвергаясь со временем эрозии, а желание мести становилось все менее настойчивым.

Всего пару лет назад ему исполнилось пятьдесят. Он остановился перед стеклянной панелью, разделяющей длинный коридор, и всмотрелся в свое отражение. Он все еще большой и сильный, все еще красивый. Конечно, появилась седина, да и морщин на лице прибавилось. Но Кейн оставался непреклонным, и это было видно по мертвенно серым глазам, которые смотрели словно в глубину стекла.

Созерцание своего отражения на стекле не дало дополнительных сведений о собственной персоне. Кейн отступил в коридор и остановился в тени, куда не проникал свет от аварийных ламп. Сейчас он находился поблизости от кабинета Броновича и почему-то подумал о том, чья фамилия появится на этой двери через неделю. Странное дело, ему почти не хотелось, чтобы табличка менялась. В конце концов, Бронович не сделал ему ничего плохого. И Кейн не был уверен, что после смерти Броновича утечка информации прекратится. Сострадание, вернее, то, что у него от этого чувства осталось, сдерживало. Это случилось впервые со времени гибели его семьи. Но он понимал – это слабость, не более того. Бронович, по собственной вине или по невезению, оказался в центре внимания компании, и Кейн взял на себя труд ликвидировать его.

Он впервые попытался посмотреть на это не как на убийство. Даже потратил время, чтобы разобраться в деталях. Нельзя ли представить это как некий патриотический поступок? Такое ли уж большое различие между этим исполнением смертного приговора и убийствами, которые он совершал еще будучи солдатом?

По-видимому, нет. Убийство есть убийство. И нет никакой разницы, в военной ты форме или нет. Черт побери, врагов несметное число и здесь, в Вашингтоне, и он ведет против них войну. Войну за всех американцев. И побеждает.

Ему нравилось думать таким образом. Он чуть не улыбнулся, решив, что такая аргументация подходит. Война – вот что это. Война, которую не он начал, но которую с превеликим удовольствием довел бы до конца.

У двери кабинета Броновича он остановился и сконцентрировался на предстоящей работе. Отмел прочь пацифистские мысли, которые проскальзывали в сознание, селились там рядом с мыслями о собственном могуществе. Последний, кто ушел из помещения, – Джеймисон. Это случилось час назад. Остальные давно прошли через контрольно-пропускной пункт и покинули здание. Не считая Кейси, разумеется. Он все еще здесь. И будет слоняться здесь, пока Кейн не закончит задуманное.

Кейн медленно двинулся, заглянул в дверь кабинета и увидел, как Бронович положил на стол свои дурацкие «крылья» и направился к вешалке за пальто. Пора начинать. Если что-то пойдет не так, не хотелось бы возиться с Броновичем в холле. У Кейна участился пульс, разгулялись нервы, и он понял, что слабость овладевает им сильнее, чем когда-либо раньше.

Но какого черта! Дело должно быть сделано. А должно ли? Утечка информации могла идти через другой отдел. Может, они вообще ошибались насчет Броновича. Вдруг Броновичу просто не повезло, и этот усердный инженер всего лишь ошибочно затребовал дела, в которых содержалась информация, просочившаяся в прессу?

Кейн подумал о семье Броновича, которая, возможно, ждет, когда он вернется с работы домой, о прелестных маленьких девочках, которые в прошлом месяце, когда его пригласили на обед, забрались к Кейну на колени и по своей наивности, не смущаясь, расспрашивали его о погибшей семье.

Ответа он не знал и терять время на размышления не хотел. Кейн безжалостно подавил в себе сомнения. Теперь он работал руками с проворством хищника, который живет в каждом мужчине. Но хищник Кейна был хорошо выдрессирован и подвергся мутации за два десятка лет летальной практики, превратившись в эффективное средство убийства. Он толкнул дверь и боком проник внутрь.

– Бронович.

Инженер по авиационно-космической технике повернулся и встал лицом к Кейну, уронив пальто. Мягкий взгляд его карих глаз остановился на Кейне, хотя сам он задрожал всем телом. Бронович трясущимися руками стал снимать очки, ритмично ударяя ими по носу. Когда он осторожно клал их на стол и поворачивал семейную фотографию лицевой стороной вниз, вид у него был совсем глупый. Стоя перед Кейном, он выпрямил свое тощее тело и сжал кулачки.

– Привет, Джек. Я боялся, что ты можешь зайти.

Кейн сделал еще шаг, улавливая каждое подергивание и движение Броновича и чувствуя, что противник намного слабее его. Потом захлопнул дверь и перестал размышлять…

Глава вторая

Пребывая в забытьи, где-то на самой границе сознания, Джеймисон услышал, как щелкнули стрелки будильника, подойдя к тому месту, где должен был включиться звонок. Он все еще спал, но уже двигался. Высунул руки из-под одеяла и пружинистым движением потянулся к будильнику. Будильник так и не зазвонил. Его опередили нежеланные рефлексы, которые подняли Джеймисона с кровати и принудили к действию.

Он уже был посреди комнаты, когда те же рефлексы позволили ему замедлить темп движений и заставить себя окончательно проснуться. Он проработал в «Диллон» до половины второго ночи, и нужно было бы поспать еще пару часов, но сегодня у него этого времени не было. Джеймисон продолжал двигаться по темной комнате, борясь с соблазном вернуться в теплую постель. Он остановился у комода с зеркалом, оперся об него, протер глаза, чтобы лучше видеть. Как обычно, первым делом он поискал взглядом фотографию Мелиссы, сделанную за несколько месяцев до их ссоры. В комнате не хватало света, чтобы разглядеть фото, но рамку он видел хорошо. Джеймисон внимательно смотрел на нее и дальше, будто сквозь нее, размышляя о жизненных путях, которые они выбрали и которые их развели. Ему хотелось вернуться назад. Избежать тех объездов и ошибочных поворотов, которые повели его и Мелиссу разными путями. Но увы… Он начинал каждый день, подобный сегодняшнему, задавая себе новый курс, исходя из того, где он находился в данный момент и какие ошибки сделал, полный решимости не повторять их, если жизнь даст ему еще один шанс.

Он быстро покончил с легким завтраком, потом сунул несколько чистых трусов в спортивную сумку. Прежде чем закрыть сумку, подумал о безопасности и о том, насколько выживаемость зависит от пребывания в постоянной готовности, даже если источник опасности еще не определен. Джеймисон достал из комода «беретту», проверил магазин и завернул оружие в спортивный костюм.

Питер не знал, зачем ему пистолет, и не мог опознать сигнала опасности, хотя и думал о ней. Что это? Разыгрались нервы из-за того, что слишком задержался на работе? Из-за того, что в его машину кто-то залезал, хотя ничего не пропало? Скорее всего это был совокупный эффект. Взять пистолет ему подсказала интуиция, а интуиции он доверял.

В гимнастический зал он приехал немногим позднее шести. В обветшалом спортивном сооружении, расположенном на верхнем этаже убогого магазинчика, все окна были зарешечены. Стальная зубчатая дверь, ведущая к лестничному маршу, была закрыта, но сквозь грязное стекло окон второго этажа просматривался желтый свет. Значит, Рич Блевинс на месте. Джеймисон воспользовался одним из ключей, которые им обоим дал старый владелец, бравый человечек с расплющенным носом. Это случилось три года назад, когда они стали регулярно посещать его гимнастический зал. Старый боксер, ставший тренером, по-видимому, решил, что агенту ФБР и инженеру по авиационно-космической технике доверять можно. Они являли собой полную противоположность дурно воспитанным юнцам и престарелым ковбоям, которые обычно тут крутились.

Когда Джеймисон вошел, Блевинс колошматил кожаную грушу. При росте в пять футов и десять дюймов Блевинс весил добрых сто девяносто фунтов и выглядел так, как и должен выглядеть боксер. Он был плотного телосложения, и сбить его с ног стоило немалого труда. Большие руки двигались стремительно, узкие брови были сдвинуты, глаза безостановочно следили за движением груши. Лицо у него было широкое, подбородок – квадратный, а каштановые волосы, подстриженные на военный манер, стояли торчком, будто по стойке «смирно», подобно коротким перьям на шлеме средневекового рыцаря.

Направляясь в раздевалку, Джеймисон погрозил ему пальцем:

– Эй, ты там! Сегодня я собираюсь выбить из тебя все дерьмо.

Блевинс не отвел взгляда от груши и не нарушил ритма ударов.

– Ты опоздал. Потребовалось время на то, чтобы набраться храбрости?

– Я выйду через две минуты. Приготовься к кровопусканию.

Он улыбнулся этой пикировке, которая продолжалась уже двадцать пять лет. Джеймисон надеялся, что так будет и дальше.

Он надел черные шорты поверх пластикового колпака, закрыл на замок свой шкафчик и зашнуровал ботинки, после чего поспешил в гимнастический зал. Без рубашки было холодно, и он пробежал двенадцать раз вокруг ринга, занимаясь «боем с тенью», чтобы разогнать кровь.

Пол ринга, подобно полу гимнастического зала, был грязным от многолетних наслоений пота, крови и плевков. Десятилетия работы ног образовали на нем мудреные потертости. Канаты в углах были черными от грязи, а ближе к середине – темно-серыми. Освещение в зале было скверное, стояла вонь, а обогревательный прибор оставался неисправным с тех пор, как они начали посещать это заведение. Но это был их персональный гимнастический зал, и Джеймисон давно перестал замечать эти уродливые шрамы. Пролезая между канатов, он поставил таймер.

– Ты готов?

– Еще бы.

Блевинс стоял, облокотившись на канаты, спиной к Джеймисону.

Джеймисон пустил таймер, и они двинулись к центру ринга. Там шлепнули друг друга по перчаткам, после чего приняли боевую стойку. Полетели секунды, отстукивая время.

Блевинс сразу перешел в атаку и, казалось, делал это неплохо. Двигался он более плавно, чем обычно, координация движений была превосходной. Джеймисону приходилось все время приспосабливаться, менять направление ударов и с трудом отыскивать незащищенные места.

На первых секундах третьего раунда Блевинс нанес Джеймисону мощный удар. У Питера зазвенело в ушах. Словно церковные колокола созывали прихожан на воскресную мессу. Вот-вот должны были последовать такие же удары. Джеймисону хотелось закрыть глаза, но… Надо быть готовым к очередному удару. Блевинсу потребовалось менее двух секунд на то, чтобы нанести мощный удар левой. Джеймисон блокировал его и сосредоточил внимание на правой руке Блевинса. Мускулы резко напряглись, и Джеймисон тем временем устроил противнику ловушку, сделав обманное движение, отступив влево и назад. Блевинс продолжал наносить удары по лицу Джеймисона, пока тот не отклонился от оси и не потерял равновесия.

Джеймисон достал его. Левой он отвел его ручищу в сторону, после чего нанес удар правой прямо в лицо Блевинсу. Когда Блевинс отшатнулся, Джеймисон нанес еще один удар. Оба удара потрясли Блевинса, из рассеченной брови потекла кровь. Над этой раной можно было хорошо поработать.

Пока Блевинс качался, он нанес ему еще удар. Попал точно в то место, куда хотел, и ударил опять. Блевинс зашатался, он был ошеломлен. Руки у него сразу стали тяжелыми. Джеймисон продолжал наносить удары, целясь в рану. У Блевинса потекла кровь из носа и, попадая в глаза, ослепляла его. Отвечать ударом на удар он уже не мог, но кулаки держал поднятыми, так что бой продолжался.

Теперь Джеймисон прижал его в угол, «работая» над кровоточащей раной подобно тому, как некоторое время назад Блевинс «работал» над тренировочной грушей. Он наносил по ней удары поочередно то левой, то правой. Теперь в более быстром темпе. Бил, бил и бил… Блевинс уже повис на канатах.

Джеймисон выплюнул капу и заорал что было сил на своего самого лучшего в мире товарища:

– Падай, Рич! Падай, черт бы тебя побрал!

Рефери объявил бы, что бой окончен, но никаких рефери не было. На ринге находились только он и Блевинс. Джеймисон еще раз ударил по ране, и она расползлась большой дугой от переносицы Блевинса до правого глаза.

– Я же сказал, падай! – прокричал Джеймисон.

Он превратился в неуправляемого маньяка, который сбежал из лечебницы в мир цивилизованных людей, взяв с собой ранним утром на прогулку своего «неуправляемого психа», и делал то, что должен был делать под влиянием дикого существа. Он снова ударил Блевинса, на этот раз еще сильнее. Настолько сильно, что ему показалось, будто у того сломалось предплечье.

– Ну, падай же, черт бы тебя побрал! Падай, или я убью тебя!

Блевинс полностью раскрылся. Джеймисон нанес еще один мощный удар, поворачивая Блевинса вокруг оси до тех пор, пока тот не упал на колени. Джеймисон стоял над ним, приготовившись закончить поединок. Он ненавидел себя за то, что прокричал Блевинсу слова, которые нужны были ему как составная часть терапии, к которой он прибегал.

– А теперь вставай, – велел он, удивленный и раздосадованный тем, что Блевинс в самом деле упал. – Ну, ну, поднимайся.

Глаза у Блевинса казались закрытыми, но сказать это уверенно было нельзя из-за крови. Блевинс прочно поставил левую ногу и попытался встать. Джеймисон отвел руку назад, изготовившись нанести очередной удар, как только Блевинс выпрямится.

Блевинс попытался подняться, но упал. Потом встал на колени и попробовал подняться, опираясь руками на мат. Наконец повернул окровавленное лицо в сторону Джеймисона и покачал головой – нет.

Это был конец.

Но «неуправляемый псих» был крайне недоволен тем, что бой закончился. После многих лет терапии эти бои оставались единственным шансом получить удовольствие. Выиграть или проиграть, его боль или чья-то еще – эти драгоценные минуты пускания крови были для него самыми лучшими. «Неуправляемый псих» дважды протащил Джеймисона вокруг ринга. При этом он хлопал рукой об руку и издавал звуки, свидетельствующие о раздирающих его сугубо звериных страстях. Он обогнул ринг и вернулся к Блевинсу, надеясь, что тот все-таки встал и готов к новым жестоким истязаниям. Но Блевинс продолжал лежать с залитыми Кровью глазами.

Джеймисон медленно приходил в себя, и по прошествии нескольких минут ему удалось загнать своего джинна в бутылку, одержав таким образом вторую победу за это утро. Потом он сидел в углу, смотрел на Блевинса, глубоко дышал, снимая напряжение. Он был уверен, что многие люди живут с такими же демонами внутри, и ему хотелось знать, как они справляются с ними.

Вскоре он вернулся в состояние человека, которым ему хотелось стать, человека, который, даст Бог, однажды останется единственным в его сознании еще до того, как он умрет. Джеймисон снял перчатки, бросил их на мат, подошел к Блевинсу и наклонился над ним.

– Эй, с тобой все в порядке?

Блевинс ни разу не склонил голову. Даже когда ему угрожал тот последний удар, такой пугающий, что он видел его, будучи временно ослепленным, голову свою он держал горделиво и высоко. Джеймисон восхищался этой неукротимой храбростью, этим воинственным отказом бежать от боли, этим высокомерным взглядом полного бесстрашия. Таков был основополагающий принцип их дружбы, прочный фундамент, на котором они с давних пор строили свои отношения.

Блевинс провел рукой в перчатке по кровавой ране над глазом, потом толкнул себя кожаной перчаткой в здоровый глаз, пытаясь удалить кровь и открыть его.

– Да, все будет в порядке.

– Ты уверен?

Блевинс с трудом поднялся на ноги, подобно ребенку, который учится ходить, и стоял, неуверенно пошатываясь.

– Угу. Думаю, все образуется. Черт побери, ты и в самом деле вывел меня из равновесия. Я, наверное, поспешил сообщить тебе об ударе, который готовлю.

Джеймисон помог другу добраться до стула, усадил его, потом сунул руку в грязное ведро, вынул оттуда губку, выжал из нее вчерашнюю воду и вытер Блевинсу кровь, чтобы тот мог хоть немного видеть.

– Дело не в этом. Ты поймал меня врасплох той же комбинацией ударов, что делал на прошлой неделе, и я ее ожидал. Я выигрывал раунд. Пошли помоем тебя. Наложим на ранку лейкопластырь, а на опухоль – лед.

Они пролезли сквозь канаты и направились в раздевалку. Джеймисон расстроился оттого, что причинил другу такой вред, но на прошлой неделе его самого побили. Сегодня он одержал победу, воспользовавшись полученным уроком. Такова жизнь.

Они приняли душ и оделись. Джеймисон завязывал галстук, а Блевинс тем временем проверил и вложил в кобуру свой пистолет, все еще чувствуя себя не совсем уверенно.

– Сегодня у тебя знаменательный день, так ведь? – Блевинс склонился к зеркалу и рассматривал качающиеся зубы. – Ведь тебе сегодня утром придется разыгрывать спектакль на заседании правления?

Джеймисон взял свою сумку и еще раз посмотрел опухоль у глаза Блевинса – хотел убедиться, что лейкопластырь держится.

– Нет, дело изменилось в худшую сторону. Потом расскажу. Мне нужно также попросить тебя за одного своего коллегу, парня по имени Бронович, но все это позднее. Хорошо? А сейчас мне нужно идти. Ты готов?

Блевинс положил в кобуру пистолет, посмотрел с подозрением на Джеймисона и взял свою сумку.

– Ну, пошли.

К семи тридцати Джеймисон был уже в пути. Он специально выехал пораньше, чтобы в офисе спокойно разобраться в записях и приготовиться обосновать необходимость своего проекта совету директоров, если ему предоставят такую возможность. Если не удастся «протолкнуть» проект, других возможностей как-то пристроить свою группу не будет. Останется только поссориться с начальством.

Он оставил автомобиль на стоянке у трехэтажного исследовательского центра, дважды проверил, закрыты ли на замок дверцы машины, и поспешил к входу в здание. Холлы уже наполнялись людьми. Охранники, голоса и телефонные звонки изгнали призрачные тени пустых коридоров, отчего ему стало стыдно за глупую подозрительность прошлой ночью.

Джеймисон положил доклад на стол и начал размышлять о том, где кроется ответ на происходящее. Почему правление «зарубило» проект? Что случилось? Он не мог представить, чтобы в авиации ВМС решили, будто «Вомбат» не нуждается в модернизации системы вооружения. У самолета летный ресурс не меньше, чем у А-6 «интрудер», а модернизировался в два раза реже. Неполадки в нынешней системе вооружения делают полеты на нем опасными. Пилоты называют его убийцей и не смеются при этом.

Он начал думать вслух. Это был его способ внимательнее отнестись к деталям.

– Хорошо, может быть, именно так оно и есть. Возможно, самолет вообще снимают с вооружения и заменяют другим, а в «Диллон» информация поступила из Пентагона.

Поразмышляв, он подумал, что решение «Диллон» об их увольнении преждевременно, плохо продумано и еще есть возможность добиться его отмены. Если ВМС решат поставить «Вомбат» на консервацию, его группа могла бы заняться переделкой своей системы под другой самолет, возможно, под истребитель следующего поколения. В конце концов, «Диллон» не захочется выбросить за ненадобностью превосходную технологическую разработку.

Джеймисон надеялся именно на это. Его группа просто переориентируется на другой самолет, и все будет прекрасно. Но он продолжал думать и над другими возможностями, потому что знал, что ошибается. Бронович высказался ясно.

В девять тридцать он созвал совещание. Его сотрудники умные люди и должны понимать, что в случае его неудачного выступления на заседании правления придет беда. Они заслуживают того, чтобы знать то, что знал он.

Люди в конференц-зале выглядели обеспокоенными и напуганными. Даже Харрисон не рассказывал очередной анекдот. Когда Джеймисон вошел в зал, все уставились на него. В их глазах можно было видеть и последствия похмелья, и страх, и бессонную ночь. Все это превратилось в причудливое смешение украдкой брошенных опасливых взглядов, таких, которые он наблюдал в коридорах пунктов первой помощи.

– Всем доброе утро.

Никто не ответил.

– Послушайте, я не собираюсь вешать вам лапшу на уши. У меня плохая новость. Наш проект «зарублен».

Реакция последовала незамедлительно – все закричали, требуя объяснения причин. Джеймисон хранил молчание. Он позволил им на минутку побыть в этом состоянии, после чего поднял руку вверх, призывая к спокойствию.

– Я в таком же замешательстве, как и вы. Мне хочется знать, почему это произошло. Если можно добиться отмены решения правления, то это необходимо сделать нам с вами. Именно мы должны доказать необходимость нашего проекта, и как можно скорее.

– Что же, по-твоему, мы должны сделать, Питер? – спросил, поднявшись, Харрисон.

– Прежде всего не трепаться ни с кем об этом за пределами «Диллон». Вам известно, что здесь происходило с тех пор, как началась утечка информации. Вы знаете, что Кейси не потерпит никаких обсуждений проблемы с посторонними. Просто вернитесь в свои кабинеты и попытайтесь откопать что-нибудь. Начните с затрат на осуществление проекта.

– Не понимаю, – вмешался в разговор Харрисон. – Разве на наш проект нет бюджетных ассигнований?

– Они были, это правильно, но вдруг есть какая-то сторона дела, которую мы упустили. Может быть, что-то в завершающей стадии реализации проекта, в перспективном планировании обеспечения запасными частями, например, или в затратах на последующие модернизации самолета. Возможно, мы их недостаточно хорошо рассчитали. Я хочу, чтобы все вы занялись поиском возможных ошибок.

Харрисон продолжал стоять в ожидании дальнейших указаний.

– Это все?

– Нет. Дело дрянь, и мне кажется, вам следует подать «охотникам за головами»[1] свои резюме. И я сделал бы это как можно скорее.

Несколько человек слегка понурили головы, словно не могли ему поверить. Джеймисону не хотелось повторяться и терять попусту время. Он повернулся и вышел из зала.

Джеймисон работал все утро, скрупулезно искал любой возможный недосмотр, но так ничего и не нашел. Он дважды звонил в кабинет Росса Кейси и требовал созвать совет, но его звонки вице-президенту компании, похоже, перестали проходить сразу, как только проект приказал долго жить.