Сандроне Дациери



Не тронь гориллу

Главные герои:


Сандроне Дациери – телохранитель и мастер на все руки.

Валентина – адвокат и невеста Сандроне.

Паоло Гардони – богатый предприниматель.

Кларетта – жена Паоло.

Алиса – их дочь.

Роза Гардони – мать Паоло.

Алекс и Марко по кличке Слон – друзья и помощники Сандроне.

Фриккио, Патти, Фанго, Скиццо – молодые панки.

Мирко Бастони – адвокат.

Раффаэле Плиас по кличке Блондин – сутенер.

Николо Гварньери – шофер.


Часть первая. Опасные клиенты

Пролог

Кремона, 1970

Торопясь в школу, где ее ждал сын, женщина мучительно размышляла, как поступить: прислушаться к своему материнскому инстинкту или, как она и делала до сих пор, довериться докторам, поскольку, по ее разумению, те все-таки лучше ее разбираются в вопросах жизни и смерти.

Выбор тяжелый. Она работала медицинской сестрой в больнице и до некоторых пор не допускала даже мысли о том, что у пациентов может быть иная цель в жизни, чем обязательное исполнение предписанных процедур, какими бы болезненными они ни были и какими бы бесполезными им ни казались. Первые сомнения у нее зародились, когда заболел муж и ни один из докторов не смог ему помочь, несмотря на активное лечение, операции, затянувшееся выздоровление, постепенно перешедшее в агонию, еще более затянувшуюся. Вдовство означало для нее переход в новый мир, сотканный из неуверенности в будущем, и этот новый мир оказался суровым, унижающим ее достоинство, – не только из-за долгов, которые предстояло выплачивать, стоптанных туфель и утраты искренней веры в науку. Самое страшное, что медицина оказалась бессильной, потерпела неудачу, и это заставляло ее страдать от мысли, что нечто подобное может произойти и в случае с ее сыном, и она останется совсем одна.

Мысли путались, и, чтобы привести их в порядок, она, чуть замедлив шаг, закурила сигарету. Сразу же на память пришел муж, который терпеть не мог, когда она курила на улице: он считал это неприличным. Воспоминания отозвались острой болью, и она с усилием прогнала их от себя.

Она не могла решиться доверить сына докторам, хотя все они и были уверены в первичном диагнозе, который поставили после недельного обследования. В ответ на ее настойчивые вопросы они указывали на странные симптомы, связанные с его поведением во сне. Это правда, она и сама не раз замечала, что сын часто просыпается среди ночи и ведет себя необычно, что пугало ее до смерти. Иногда она обнаруживала его в темноте какой-нибудь комнаты сосредоточенно перебирающим вещи в выдвинутом ящике шкафа или шарящим по углам, словно он обследовал незнакомую территорию, – на следующее утро он ничего не помнил.

Сомнамбулизм. Такое бывает с детьми в период созревания, она уже о таком слышала, а ее сын к тому же испытал сильный шок – смерть отца. Но невролог посчитал, что все это – симптомы более серьезного заболевания и повод для основательного беспокойства. По его словам, данный вывод подтверждался томограммой, демонстрировавшей нечто странное. Он не мог пока сказать ничего конкретного, кроме того что речь, скорее всего, может идти о чем-то похожем на эпилепсию. О чем-то аномальном. О чем-то таком, чем в конце концов обернулась язва ее мужа.

Остановившись перед входом в школу, где уже ожидали детей несколько родителей, женщина приняла окончательное решение. Ее сын абсолютно здоров, и, если у него и есть кое-какие проблемы, они справятся с ними. Самостоятельно, без посторонней помощи.

Ее сын стоял на крыльце. Увидев мать, он побежал ей навстречу.

1

Фасад трехэтажного дома номер четыре по улице Тибальди, серый и безликий, был сжат двумя зданиями, намного более высокими и такими же серыми и безликими. Прильнув глазом к щели между створками деревянных, окованных железом ворот, я смог разглядеть небольшой сад во дворе. Заросший зеленым мхом каменный фонтанчик бил жизнерадостной струей, а по ежику подстриженной травы разгуливала пара лебедей. Остальное было затянуто вьющимся диким виноградом, и воображение дорисовало картинку: где-то там, за шпалерами, в собственном пруду хозяин дома в этот момент занимается виндсерфингом. Машинально я огладил свой выходной костюм, словно отряхивая пыль, а вместе с ней ощущение своего несоответствия данному месту. У меня уже имелся опыт работы на толстосумов, но предстоящая встреча с клиентом, который, по мнению Вале и моего Компаньона, должен стать очередным моим подопечным, почему-то заставляла ощущать себя Золушкой в ожидании милостыни. Будь моя воля, я бы держался как можно дальше от этих «лордов», но никто не удостоил меня чести поинтересоваться, что я думаю по этому поводу.

Всего несколько часов назад, едва проснувшись, я обнаружил в записке, которую ежедневно приклеивает на холодильник мой Компаньон, приказ прихорошиться и явиться на место нашей обычной встречи с Вале, чтобы поговорить с ней о предстоящей работе. После короткой ревизии моего сильно отощавшего кошелька я вздохнул и решил подчиниться. Приведя физиономию в порядок и надев свой слегка потрепанный, цвета болотной гнили костюм, я направился в бар «Мотта» на площади Дуомо, чтобы подождать в нем свою дорогую подружку. Хотя, как мне казалось, я в своем наряде выглядел франтом, ни одна из проходящих фотомоделей не обернулась, чтобы восхититься моим великолепием. Только официант, открыв рот, с удивлением посмотрел на меня, поскольку привык, что я появляюсь в его заведении в одной и той же спортивной куртке или, что уже было вершиной элегантности, в невзрачном плаще возрастом старше меня.

Я оставил его мучаться вопросом о причине моего пижонства, ограничившись загадочной улыбкой, когда заказывал ему пиво.

Валентина, как всегда, опаздывала, и мне оставалось только греться в слабом солнце миланского сентября и глазеть на толпящуюся на площади разномастную публику: туристов, кормящих голубей кукурузными зернами, поколение next на ступеньках собора, тянущее жидкость из веселеньких жестяных банок, непрекращающийся поток клерков, спешащих по домам, с лицами, тоскливыми от предчувствия давки в вечернем метро.

Милан не нравится почти никому из живущих в нем. Их бесит ритм города, вынуждающего все время бежать. У них проблемы с желудком от вечных бутербродов, разогретых барными грилями, и постоянных овощных салатов. Их тошнит от запаха мочи и блевотины наркоманов в подземных переходах, от разбросанных по тротуарам использованных презервативов, от ковров из собачьего дерьма. Они мечтают о зелени, а видят лишь несколько умирающих деревьев и скверики, где полно полицейских, которые сообщают им, что нехорошо сидеть на хилой травке, ибо она мнется, и вообще – все, что тебе делать хочется, все нельзя. Они злятся из-за отсутствия мест, где можно посидеть с друзьями, от зданий в форме кубов, ананасов, еловых шишек, от всей этой «псевдятины»: псевдорококо, псевдоготики… До них еще не дошло, что Милан уже и не город совсем, а застывшая, сводящая с ума лава. Что он бесплоден, словно пустыня, и, чтобы жить в нем, надо быть абсолютно психически здоровым конформистом. Это город не для дилетантов.

Именно поэтому я его и люблю.

Вале появилась, когда я начал третью бутылку «Короны», и я с огромным удовольствием смотрел, как она, потряхивая шикарными рыжими локонами, решительной походкой рассекает мельтешащую толпу.

На ней был серый костюм – ее адвокатский мундир. Юридический офис, где она была самым молодым партнером, находился в нескольких шагах от площади Дуомо – главная причина, почему эта площадь имела честь быть местом наших обычных встреч. У меня нет офиса и постоянной работы, и уже только поэтому мне надлежало подстраиваться под ритм и маршруты жизни Вале.

Подойдя к столику, она наклонилась ко мне и легко чмокнула в губы.

– Привет, Сандроне! – Она схватила последнюю, наполовину пустую бутылку с пивом еще раньше, чем уселась. – Спасибо, закажи себе другую.

Длинными ногтями, покрытыми бело-матовым лаком, Вале сняла с горлышка лимонную дольку и опустошила бутылку в два глотка. Несмотря на изящную внешность, вне службы Вале частенько демонстрировала манеры портового грузчика и соответствующее отношение к окружающим, тем более ко мне. Только в зале суда она представала рафинированной профессионалкой, какой и была: святой огонь Справедливости пылал в ее очах.

Она, прищурившись, окинула меня экзаменующим взглядом.

– Как всегда, в грязных очках, – сказала она, окончив осмотр, стянула с меня очки и стала протирать стекла воротником моей рубашки. – Твой Компаньон следит за собой лучше, чем ты.

– Потому что он параноидальный зануда. А я всего лишь депрессивный маньяк, и мне нравится, когда меня холят и лелеют. Я специально запускаю себя, чтобы на меня обращали внимание. – Я подал знак официанту, чтобы он принес еще пива. Кивнув, он побежал к стойке. – Итак, подруга, у тебя есть предложение. Надеюсь, что-нибудь великое и прибыльное.

– Ну как сказа-а-ать… – протянула она, бросив орешек голубю, топтавшемуся у ножки стола. – Скажем, нечто легкое и краткосрочное. Правда, из тех дел, что тебе не особенно нравятся.

– О боже!..

– Я знаю, ты предпочел бы валяться пузом вверх, но я и твой Компаньон сошлись во мнении, что для тебя настало время немножко потрудиться. Замечу также, что ему пришелся бы по душе твой вклад в семейный бюджет. Он уже несколько подустал быть единственным, кто зарабатывает вам на жизнь. Но если, конечно, у тебя есть на примете какая-нибудь другая блестящая перспектива… – Она подождала ответа.

У меня не было перспектив, поэтому я молча сидел, ощущая горечь от сознания предательства и коварства с ее стороны.

– Вот видишь! Тогда слушай. Тебе известно, что среди моих партнеров есть один, кто занимается гражданским правом. Достаточно авторитетный юрист, чтобы иметь в клиентах Паоло Гардони. Имя Гардони тебе, вероятно, ничего не скажет, да и мне мало что говорило, я только знала, что он связан с финансами, торговлей недвижимостью и так далее. Этот Гардони ежегодно на своей распрекрасной патрицианской вилле устраивает традиционный праздник – проводы лета, приглашая кучу друзей и родственников: высший свет, денежные мешки, где-то около сотни человек.

Я почувствовал, как меня прошиб озноб:

– Надеюсь, я ошибаюсь по поводу того, что у тебя на уме.

Подошедший официант поставил на стол еще две бутылочки пива, и Вале, вспомнив о хороших манерах, налила его в стакан, прежде чем ответить:

– Боюсь, что не ошибаешься, дружочек. Гардони нужен человек, который бы тактично, но профессионально обеспечил безопасность приема. Об этом он переговорил с моим коллегой, а тот обратился ко мне. Я сразу же перезвонила Гардони, порекомендовав ему одного моего знакомого – крупного специалиста, проверенного в таких делах. Я рассказала ему, что тактичность – твое отличительное качество, почти фирменный знак, и убедила его обдумать мое предложение. Что ты на это скажешь?

Худшего я и ожидать не мог.

Год назад подобная вечеринка превратилась в разнузданную пьяную оргию, и мне пришлось сильно попотеть, обезвреживая одного огромного толстяка, напавшего на женщину в туалете. Моя тактичность, проклиная всё и всех, удалилась в сторону бара, когда половина гостей примчалась на его вопли и звон разбиваемого фарфора. Увидев меня, бившего этого скота башкой о край биде, они приняли самое простое решение: скопом набросились на меня, разрывая одежду, кусаясь и пытаясь выцарапать мне глаза.

Кончилось тем, что я обзавелся трещиной ребра и недвусмысленным обвинением – благодаря той сучке, которую я защитил и которая не сказала в мою защиту ни единого слова. К тому же оказалось, что тип, напавший на нее, был человеком достаточно известным и имел репутацию кристальную и незапятнанную – в отличие от моей.

– Будем считать, что я этого не слышал, договорились? – замахал я руками. – Следить за тем, чтобы пьянь не передралась друг с другом и чтобы никто не сунул фамильное серебро себе в трусы, выше моих сил. Последний раз мне даже не заплатили, и вообще, я чудом отделался.

Вале заметно расслабилась от выпитого, однако взгляда, которым она меня одарила, было достаточно, чтобы я заткнулся.

– Интересно, на что ты рассчитывал после устроенного там погрома? Так что помолчи, тем более что у меня есть и хорошая новость.

– Неужели?

– Конечно. Ты должен знать, что Гардони меньше всего опасается похищения или ограбления. Его больше тревожит, чтобы не заявился кто-нибудь незваный и не разрушил теплую атмосферу вечеринки. – Она замолчала, пережидая, когда отойдут подальше три негра с орущим на полную громкость приемником. – В прошлом году дочери Гардони пришла в голову счастливая идея пригласить на вечеринку целую толпу панков, с которыми она познакомилась во время своих углубленных занятий по постижению неортодоксальной жизни. Все кончилось дракой с официантами и приходом полиции. С тех пор Гардони живут в ужасе, что это может повториться. Теперь ты понимаешь, почему твои драгоценные услуги ему просто необходимы?

Я уставился на нее:

– Панки?!

– Да, панки. Точнее говоря, зверопанки.

Зверопанки – одна из городских сект, состоящая из ребят и девчонок лет, как правило, по двадцать. Они проводят целые дни, мотаясь по подвалам и улицам, выклянчивая деньги на выпить и закусить и стоически отказываясь от каких-либо компромиссов с обществом потребления. Их узнают по огромному количеству собак, сопровождающих их перемещения по городу, и перманентной поддатости.

К членам этой и подобных сект никто не испытывает симпатии, даже работники социальных центров, которые считают их, и справедливо, дармоедами. Порой кто-нибудь из таких ребят умирает из-за болезни или усталости от жизни, но и это никого не трогает.

Я не знал, что делать: то ли возмутиться, то ли засмеяться.

– Послушай, Вале, да, мне действительно нужны деньги, но согласиться надзирать за зверопанками – это уж, по-моему, полная потеря лица. И потом, зверопанки, конечно, презирают чистеньких и богатых, но они абсолютно мирные ребята.

– Это знаем мы, я и ты, но твой будущий клиент дергается по их поводу. Кто ты такой, чтобы отказать ему в желании провести спокойно праздник, тем более что он готов тебе за это хорошо заплатить?

– И что я должен буду делать, вели они появятся? Звонить в санэпидемстанцию?

– Это ты решишь сам, посоветовавшись с твоим опытом и врожденной гениальностью, Сандроне, – сказала она более ласковым тоном. – Я понимаю, что такая работа не твой уровень, но у тебя блокирован счет в банке и сломан холодильник. Хоть раз в жизни наступи на глотку ненависти бывшего воителя к буржуазному обществу. – Довольно улыбаясь, она пожевала дольку лимона. – Лично я договаривалась с собой миллион раз: всего-то ночь работы, старушка, это ведь всего ничего, если платят гринами.

Этот аргумент нанес последний удар моему жалкому сопротивлению. Свет долларов ослепил меня, и несколько минут спустя я уже сидел в первом же подвернувшемся такси, которое и высадило меня перед Гардони-Хаусом.

Теперь мне надлежало сделать все, чтобы меня наняли.

Я позвонил в дверь. В ожидании, когда она откроется, пытался найти ответ на вопрос: вытащить или нет золотое колечко, которое я носил в правой мочке, и все-таки решил оставить его. В комбинации с галстуком оно вполне могло навести на мысль, что я персона утонченная, достойная доверия и воспринимающая реальность оригинальным образом. Безукоризненный охранник для грядущей вечеринки.

Высохший до состояния египетского пергамента дворецкий открыл мне и, шаркая ногами, проводил по бесконечному, как Сен-Бернардский туннель, коридору до огромной гостиной, напоенной запахами дорогого дерева и кожаной мебели.

Одну из стен, площадью в добрый квадратный километр, скрывали книжные шкафы, остальные были увешаны гобеленами, деревянными африканскими масками и картинами, авторов которых, по своему невежеству, я не смог определить. Общий стиль представлял собой смесь идеальной классики и претенциозного модерна с легким налетом экзотики, которая, впрочем, не разрушала главного замысла. Персидские ковры и скульптуры Арналдо Помодоро, столики из кованого металла и деревянный письменный стол, овальный журнальный столик из тика, телевизор с огромным экраном, стереосистема. Книги на разных языках свидетельствовали либо о высоком уровне культуры хозяев, либо о мастерстве дизайнера интерьера.

Синьор Гардони в темно-вишневом халате ждал меня, сидя в кресле, его голые ноги тонули в длинном ворсе белого ковра. На первый взгляд казалось, за его плечами было лет пятьдесят, и нелегких, судя по седине в черных волосах. Вероятно, накануне он мало спал или много работал, потому что под глазами набухли солидные темные мешки.

Он вежливо подал мне руку, которую я с подобающей учтивостью пожал. Я протянул ему визитную карточку, которая гласила: САНДРО ДАЦИЕРИ – БЕЗОПАСНОСТЬ И ЛИЧНАЯ ЗАЩИТА. Это выглядело приличнее, чем «наемная горилла». Я заплатил за визитки кучу денег типографу, чтобы он сделал все в лучшем виде, с выпуклыми буквами и всем прочим. Гардони взял карточку и, не читая, сунул ее в карман халата, не сводя с меня пристального, немного нервного взгляда. Затем он сделал мне знак садиться, и я опустился на некое подобие огромного мягкого пуфа, стараясь не кувыркнуться с него, как цирковой клоун, и не выставлять на обозрение мои разнопарные носки.

Минуту спустя он предложил мне выпить, от чего я решительно отказался, демонстрируя свои мнимые принципы, и он, слегка смутившись, решил перейти к делу:

– Синьор Дациери, ваше имя мне назвала доктор Валентина. Она рассказала очень много хорошего о вас, заверив, что вы подходящий для моего дела человек с большим профессиональным опытом. Видимо, она вас очень высоко ценит.

– Не исключено. Я работал на нее когда-то, – сымпровизировал я.

– Знаю, она об этом сказала. Я только не понял, вы служили в правоохранительных органах?

Я внутренне содрогнулся: терпеть не могу, когда во мне видят полицейского, хотя пора бы уже к этому и привыкнуть.

– Честно говоря, нет, – ответил я. – У меня опыт работы в частных агентствах, но в настоящее время я работаю сам по себе.

– И как случилось, что вы выбрали именно такой род деятельности, простите за бестактность?

На этот счет у меня был заготовлен ответ.

– Когда я писал диплом в университете, я подрабатывал где только возможно, надо же было чем-то кормиться, и в конце концов понял, что для меня предпочтительнее продолжать в том же духе, чем подвергаться унизительным государственным конкурсам.

– Вам не нравилась служба в офисе?

– Не уверен, что мог бы там долго высидеть. Мне больше по душе мое нынешнее занятие.

Мой ответ не произвел на него большого впечатления.

– Видите ли, – продолжил он после короткого молчания, – я не раз в прошлом обращался в агентства из тех, о каких вы упоминали, но остался недоволен тем, как они действуют. Люди, которых они мне посылали, были чересчур… как бы это сказать…

– Узнаваемыми? – подсказал я.

– Вот именно, узнаваемыми. Они походили на тех, кого можно видеть на телеэкранах в эскортах политиков и крупных чиновников, или на тех, кто стоит на входе в ночные клубы. Конечно, при виде таких… фигур ты обретаешь чувство безопасности, но вести себя они не умеют абсолютно. В результате случались небольшие, назовем их так, дипломатические инциденты.

Мне не составляло труда поверить ему, я и сам этих типов считал троглодитами, отравляющими окружающую среду.

– Вы же, напротив, – продолжил он, – производите впечатление юноши, вполне подходящего к… моему случаю, но…

Я замер в предчувствии неприятностей.

– …но позволю себе быть откровенным. Вы не кажетесь мне достаточно… вы только не обижайтесь…

– Фактурным, что ли?

– Да, именно так, и я боюсь, что, оказавшись в трудной ситуации, вы не сможете справиться с ней. – Он посмотрел на свои руки, затем негромким голосом продолжил: – Некоторое время назад я и моя семья пережили скверный момент, оказавшись в подобной ситуации, спровоцированной группой хулиганов. Так что, вы меня понимаете, я не могу позволить, чтобы мои гости вновь подверглись риску…

– Святый боже! Синьор Гардони, если речь идет о том, чтобы утихомирить какого-нибудь сорвавшегося с цепи фана, то да, в этом случае лучше подойдет человек-шкаф, как те, кого вам присылали агентства. Но когда имеется в виду деликатная работа, – подчеркнул я слово «деликатная», – здесь мозги и сила духа необходимы больше, чем мускулы. Если я вас правильно понял, вам нужен вовсе не амбал-рукопашник, а человек, который бы во время праздника следил за тем, чтобы в доме не появились посторонние и чтобы никто не вспылил из-за того, что его толкнули локтем…

Он жестом остановил меня:

– Да, вы все поняли верно. Ну а если все-таки сюда полезет кто-то из незваных? Именно это беспокоит меня больше всего.

– Я попытаюсь остановить их до того, как они здесь появятся. Если, конечно, речь не идет о группе террористов. Я знаю, как решать подобные задачки. – Я постарался, чтобы это прозвучало убедительно.

– Вы хотите сказать, что у вас есть подобный опыт?

Я на мгновение заколебался, размышляя, рассказать ему или нет, затем решил, что это будет нелишним.

– Да, когда я работал на одно агентство, мне пришлось потренироваться в отделе маньяков…

Он с удивлением уставился на меня.

– Вы не найдете такого подразделения в рекламных брошюрах, это название, которым мы пользовались между собой. Чтобы вам было понятно: полиция почти никогда не верит, что анонимные письма или телефонные звонки с угрозами – прелюдия к нападению, и не предоставляет людям, к ним обратившимся, охраны, если только это не человек определенного уровня. Если рассуждать в терминах статистики, полицейские правы. Но люди все равно пугаются и обращаются в частные агентства, а агентства посылают к ним таких, как я. Способных вычислить источник возможной агрессии и блокировать его при первых же намеках на дурные намерения.

И прежде чем он спросил меня, почему я сейчас не охочусь на Джека Потрошителя, я, в подтверждение моей основной мысли, решил продемонстрировать свой обычный трюк.

– Так вот, для того чтобы такая деликатная работа, – вновь подчеркнул я это магическое слово, – была эффективной, необходимо обладать высокой степенью наблюдательности, чтобы вовремя заметить присутствие подозрительных личностей, и отличной зрительной памятью, чтобы запомнить всех присутствующих. Этим всем я владею в совершенстве и, если желаете, сейчас вам это продемонстрирую. Закройте глаза.

Он с удивлением посмотрел на меня:

– Простите?…

– Закройте глаза, проведем тест.

Он закрыл глаза, и я ошеломил его вопросом:

– Как я одет? Нет-нет, не открывайте!

– Ну-у… Брюки… и пиджак.

– Это слишком общо. Какого они цвета?

– По-моему, коричневого. – Он чуть приподнял веки, но меня это не беспокоило.

– Ошибка. А рубашка, рисунок галстука?

Он сделал усилие, затем сдался и открыл глаза:

– Что вы этим хотели доказать?

Не отвечая, я закрыл глаза:

– Ваша очередь задавать мне вопросы.

– Ага, понял. Как одет я, это, конечно, простой вопрос, поэтому… посмотрим… – Он на мгновение задумался. – У входа висит картина. Опишите мне ее.

– Лошади на голубом фоне. Автора не знаю. Снизу на раме приклеена бумажка, на ней написано: «Вызвать сантехника». – Я открыл глаза. – Все правильно?

Он поднялся и пошел проверить. Вернулся с бумажкой в руке. Улыбнулся и покачал головой:

– Невероятно. Как вы это сделали?

– Профессиональный секрет.

Не рассказывать же ему, как мы с Компаньоном постоянно упражняемся в тренировке памяти, чтобы избегать грубых ошибок. И тем более о том, что мои дурацкие мозги устроены необычным образом.

– Хорошо… – Он на мгновение задумался. – Демонстрация ваших способностей меня убедила, по крайней мере, так мне кажется. А что касается владения боевыми искусствами?

Я усмехнулся про себя:

– Хотите, чтобы я продемонстрировал несколько приемов на вас?

– Нет, упаси боже! Поверю вам на слово! – Он опять задумался, затем спросил: – У вас есть оружие?

– Нет.

У меня не было даже кобуры, не то что оружия.

– Ладно, на всякий случай… – Он выдвинул ящик стола – столик, на мой взгляд, сработан был никак не позже шестнадцатого века – и достал плоскую коробку. – Здесь мое.

Открыл коробку, извлек «беретту» и с улыбкой направил на меня. Я вскочил на ноги, уходя с линии огня и делая вид, что восхищен его сверкающей, с иголочки игрушкой.

– У меня на вилле есть потайное место, где я его оставлю, – продолжил он. – Я покажу это место вам, чтобы вы могли воспользоваться пистолетом в случае необходимости. Надеюсь, вы умеете им пользоваться?

– Еще как умею.

Что– то в моем тоне, должно быть, не убедило его, потому что он посмотрел на меня с сомнением, и это выражение сохранялось на его лице все время, пока я не покинул дом.

2

Много позже, когда Вале сладко уснула в обнимку с Порки, подаренным мною тряпичным поросенком, я тихо встал с постели, оделся и вышел из ее дома. Я знал, что ее это не очень огорчит: такой уж я тип – никогда не сплю, и просыпаться в одиночку она успела привыкнуть. Я же, напротив, уходил от нее всегда с болью в сердце.

Я пришел поблагодарить Вале сразу же после встречи с Гардони, и она была так довольна ее результатом, что пригласила меня на ужин в «Суши-бар» неподалеку от своего дома. Нам нравилась эта забегаловка – на деле та еще дыра. Посещали бар исключительно японцы, служащие в офисах местных и японских компаний, потому подаваемая здесь сырая рыба была действительно хороша, а цены доступны. Я уверен, что и кухня у них содержится в чистоте, хотя никогда в нее не заглядывал.

В баре было очень тесно: микроскопический зальчик с миниатюрными столиками, за которыми приходилось есть локоть к локтю с другими едоками, зато никаких дешевых восточных завлекалок для туристов. Вдобавок тут я мог щегольнуть знанием языка Страны восходящего солнца. Я начал изучать его, когда работал на дискотеке, управляемой японцами, чтобы попытаться понять, о чем они, черт возьми, переговариваются за моей спиной. Так что теперь мог вознаградить себя за потраченные усилия и время.

Терпения выслушивать мои стенания Вале хватило секунд на десять, после чего она решительно перевела разговор на темы более приятные: кино, любовь и научную фантастику, заставив меня забыть, что именно она принудила меня наняться на эту дурацкую работу, очередную в длинном ряду других дурацких работ. Наболтавшись, мы с жадностью набросились на рыбу и саке и закончили этот сказочный вечер в ее доме, перемежая любовь выпивкой.

На часах было три ночи, когда я зашагал по направлению к стоянке такси на площади Лоретто, в самом начале улицы Андреа Коста, сияющей огнями вокруг ротонды с давным-давно высохшим фонтаном. Движения практически не было, если не считать медленно едущих машин редких наркоманов, сексуально озабоченных граждан в поисках шлюх и полицейского автомобиля, мигающего всеми огнями. Я зевнул и ускорил шаг.

Биоритм смены сна и бодрствования в эти дни у меня нарушился, и я был вынужден проводить ночи, бродя в одиночестве по городу или сидя дома и плутая по Интернету, тогда как мой Компаньон получил в свое распоряжение большую часть дневного времени. Обычно происходило наоборот: я прогуливался при солнечном свете в поисках работы, а ему нравилось проводить время в мрачных помещениях и ночных закоулках, плетя сеть своих невероятных контактов. Правильнее было бы сказать, нашу сеть, но я, если удавалось, старался избегать встреч с его подозрительными знакомыми.

Однако вот уже почти месяц, как мы поменялись привычками. Мой Компаньон зарабатывал нам на жизнь, устроившись инструктором в военизированный лагерь, организованный каким-то типом, он рекламировал себя как воевавшего в Африке наемника – самое настоящее надувательство кучки придурков, помешавшихся на изучении приемов единоборств и самообороны. По утрам в субботу и воскресенье мой Компаньон, выдавая себя за мастера по убийствам, рассказывал группкам нациствующих идиотов то, что накануне вычитал в «Soldier of Fortune», американском журнале для кандидатов в наемники, или в брошюрках типа «Убей своего врага взглядом в 10 лекциях», которые пачками продаются за сто лир в газетных киосках на всех углах.

Вблизи площадь Лоретто без снующих здесь днем орд клерков из близлежащих банков и офисов выглядела еще более убого, чем обычно. Единственными очагами жизни в этот час были ларек, торговавший копченой свининой, и игральный павильон албанцев с рядами столиков для игры в кости. Я не был настроен испытать судьбу игрой и направился к киоску. Там я, стараясь не вдыхать черный дым, поднимавшийся над вертелом с мясом, купил банку теплого пива, перебросился парой фраз с трансвеститом, разочарованным в жизни, подошел к такси и велел везти меня домой.

Я жил в квартале Тичинезе, который, непонятно с какой стати, считается последним сохранившимся уголком Старого Милана. На самом деле все это липа для туристов, напоминающая картонные декорации к дешевым кинофильмам, – эти римские развалины, «старинные гостиницы» и «традиционные таверны», построенные и реконструированные в 80-е годы, но меня это нисколько не волновало. Меня перестали раздражать даже автомобили, паркующиеся на тротуарах, и прыткий молодняк, шаманящий в поисках приключений на свои задницы. Зато здесь я мог в любое время суток, если приспичит, найти выпивку и еду. Одно из таких мест – небольшой бар, находящийся в нескольких метрах от моего подъезда, в эту минуту как раз закрывался. Я поздоровался с его хозяином, Оресте, крупным мужиком лет сорока, который, увидев меня, прекратил опускать жалюзи.

– Сандроне, наконец-то! Зайди на минутку, я угощу тебя стаканчиком.

Я заколебался:

– Только один, я хочу пораньше вернуться домой.

В полутемном зале пахло моющей жидкостью и застоявшимся табачным дымом. Я уселся на табурет у стойки, а Оресте начал наливать бурбон в два стакана.

– Что-то давненько я тебя не видел. Хотел попросить тебя об одном одолжении, – сказал он, усаживаясь рядом.

Я усмехнулся:

– То-то мне показалась подозрительной твоя любезность. С тех пор как я с тобой знаком, не припомню, чтобы ты предложил мне даже оливку из «Мартини».

– Ну ты и неблагодарный! Я один из немногих, кто отпускает тебе в кредит. К тому же одолжение не для меня, а для моей невесты. Она…

– Черт, ты женишься?

– А что тут странного? Если уж женихается такой отвратительный тип, как ты…

Я замахал рукой:

– Ладно, закрыли тему, продолжай.

– В общем, она хочет попасть на концерт группы «Продиджи». А поскольку ты крутишься среди музыкантов, я хотел узнать у тебя, сможешь ли ты достать пару билетов.

Я покачал головой:

– Мне жаль, но не смогу.

– Почему?

– Я больше там не кручусь.

Он недоверчиво почесал серые усы:

– Так что, ты уже не работаешь телохранителем у певцов и все такое? Ты же их несколько раз приводил в мой бар…

– Все когда-то кончается. Они не хотят больше видеть меня, даже на фотографии.

– Вот суки! – разочарованно протянул он. – Слушай, почему тебе не удается закрепиться ни на одной работе?

Я пожал плечами:

– Есть работа и работа. Эта того не стоила. – Я налил себе еще виски, пока Оресте не пожалел о том, что пригласил меня. – Ты думаешь, это большое удовольствие – быть нянькой при таких говнюках, которые только и делают, что ширяются всякой дрянью или нюхают кокаин в туалетах, откуда их приходится вытаскивать в бессознательном состоянии? И еще следить за тем, чтобы они не свалились с ног раньше, чем закончится концерт, или не сбежали перед началом. Чудесная работенка, правда?

Он недоверчиво покачал головой:

– Работа как работа, не думаю, чтоб она требовала от тебя больших усилий. Я-то кручусь за стойкой по двенадцать часов в день.

– Но тебе хотя бы не приходится вытирать блевотину за пьяным отребьем, которое едва на ногах держится, и приводить его в чувство, чтобы оно было в состоянии играть свою идиотскую музыку. Все к тому и шло, в конце концов я поругался с парнями, и они меня уволили.

Моего Компаньона, если быть точным. Это была группа, игравшая тяжелый рок, четверка американских пацанов, любивших развлекаться, сбивая пустыми бутылками подброшенные вверх бутылки или вытаскивая из ширинок свои причиндалы, лучше – посреди толпы, и прочей подобной мерзостью. Некоторые их номера я предпочитал не замечать, не забывая уворачиваться от летающих предметов. И действительно, пару вечеров у меня не было проблем с этими идиотами. Однако на третий они меня утомили, я жутко захотел спать и уговорил моего Компаньона сменить меня. И как только один из этих придурков сотворил очередную глупость, мой Компаньон открыл дверцу автомобиля и вышвырнул его из машины на дорогу.

– И что, сейчас болтаешься без дела?

– Ну почему? Я работаю. Я не должен бы тебе ничего говорить, поскольку это профессиональная тайна…

– Не смеши меня.

Я посмотрел сквозь него:

– Но из того, что можно, скажу: речь идет о важной и богатой шишке, которой понадобилась охрана.

– Не боишься, что закончится тем же?

– Все может быть.

Оресте убрал бутылку со стойки, прежде чем я успел налить себе еще, потом проводил меня до выхода:

– Если у тебя и здесь не выгорит, помни, что мой брат…

– …торгует противоугонными устройствами и готов взять меня на работу, – закончил я за него. – Ты мне это уже говорил. Тем не менее спасибо.

– Это все-таки лучше, чем ничего.

– Подумаю, – соврал я.

Дома меня не ждал никто и ничто, если не считать пары грязных тарелок в мойке. Я включил телевизор, запрыгал с канала на канал, раздражаясь дурацкой рекламой эротических салонов, пока вдруг не заметил, что пульсирует лампочка видеомагнитофона. Я вздохнул.

Пока я спал, мой Компаньон, вероятно, что-то записал на пленку, и это послание как пить дать предназначалось мне: это была одна из его маний. Он очень не любил писать ручкой на бумаге и, когда должен был поведать мне что-либо серьезное, предпочитал наговаривать информацию в телекамеру, прикрепленную к телевизору. Это всегда действовало мне на нервы, несмотря на столько лет отношений с этим единственным человеком, с которым мне в жизни не суждено встретиться никогда.

Я собрался с силами и нажал кнопку пульта: на экране появилась моя физиономия.

– Привет, Компаньон, – сказала физиономия. – Хорошо спал?

Я не помню, когда сделал эту запись: половины того, что делаю во время своих бессонных ночей, я вообще не запоминаю. Чтобы никто этого не понял, я использую тысячу приемов, несу дикую околесицу, даже сам начинаю в нее верить. Но то, что я видел сейчас на экране, не оставляло камня на камне в тщательно выстроенной мною стене притворства.

Я сумасшедший, абсолютно сумасшедший, и с этим ничего не поделаешь.

Потому что мой Компаньон – это я сам.

3

Последний раз я проходил обследование в расположенном весьма далеко от Милана городе, куда уехал, чтобы чувствовать себя в полной безопасности. Врач устало следовал тому же сценарию, что и другие специалисты – психоаналитики, психиатры и психологи, с которыми я встречался до него. Обычно мои визиты к сменяющим друг друга докторам выглядят так: сначала врач мне не верит, подозревая, что я его разыгрываю, затем делает предположение, что моя проблема «не в раздвоении личности», а в том, что я просто «убедил себя в этом». То есть я не сумасшедший, но «одержим навязчивой идеей», что являюсь сумасшедшим. Этот акт сценария я называю «первая фаза».

«Вторая фаза» наступает после того, как я засыпаю на кушетке и меня сменяет Компаньон. Конечно, можно предположить, что я искусный актер, но пластика наших тел – моего и моего Компаньона – настолько различается, что любой врач способен это заметить, тем более если все изменения происходят у него на глазах. Я, что естественно, никогда не наблюдал вживую моего Компаньона, однако знаю наверняка, у него походка, словно ему засунули метлу в задницу. И он немного одеревенелый, что ли.

Во время «второй фазы» очередное светило начинает изводить меня вопросами, настолько идиотскими, что такой тип, как я, не может не вспылить и не реагировать как нормальный человек с нормальным умом, коим я, надеюсь с присущей мне скромностью, обладаю. После дотошного опроса светило понимает, что перед ним случай, который даст ему возможность застолбить себе место в учебниках психиатрии.

«Третья фаза» – когда лекаришка уже видит свое имя выбитым на медицинских скрижалях золотыми буквами: Такой-то открыл… А дальше следует определение Такого-то синдрома.

И в эту минуту он спрашивает меня с безразличным видом, не буду ли я возражать против фотосъемки и магнитофонной записи, поскольку это помогло бы ему лучше изучить мой случай, на что я отвечаю: нет проблем, всегда пожалуйста, назначаю встречу на завтра и больше к нему не прихожу. Это – «четвертая фаза».

Последний врач не явился исключением, пройдя названные мною фазы с неплохой скоростью всего за один сеанс (как правило, для этого требуется пять или шесть), и, как все его предшественники, думаю, до сих пор разыскивает меня. Я не опасаюсь, что он меня найдет: у меня абсолютно неприметная физиономия, а настоящих анкетных данных я не оставил. Он даже не знает, что был удостоен особой чести: оказался последним врачом, которому я пытался рассказать о моей проблеме.

Хватит с меня! Дюжины попыток вполне достаточно, я устал проживать их в холодном поту от страха, что кто-нибудь из врачей прикажет засунуть меня в смирительную рубаху. Все их потуги оказались напрасными. Ни от одного из них мне не удалось услышать ничего сверх того, чего я сам не смог бы найти в учебниках по медицине или толстенных томах «Истории психиатрии».

Припев всегда оставался одним и тем же: согласно их Священному Писанию, не может существовать человека, который никогда не спит. Он должен был бы или быстро умереть, или очень скоро превратиться в полного идиота. А тут – вот он я. Конечно, от остальных людей я несколько отличаюсь, но мои мозги пока неплохо соображают, и я надеюсь прожить еще немало лет, особенно если учесть, что я бросил выкуривать по пачке сигарет в день и начал практиковать безопасный секс.

Сторонний наблюдатель, будь он хоть сто раз врач, не может увидеть, а потому не может понять, что на самом деле я сплю, даже если внешне это совершенно незаметно, даже если мое тело в этот момент движется. Согласно науке, это тем более невозможно. Она не признает гипотезы разделенного надвое сознания, каждая из частей – вернее, половин – которого спит по очереди.

В моей жизни не приключалось ничего, что спровоцировало бы возникновение подобного феномена. Меня никогда не кусал радиоактивный паук, я не ударялся головой, падая с детского стула, и не покрывался шерстью в полнолуние. Но однажды в детстве я вдруг начал по ночам разгуливать по дому. Сначала все подумали, что я сомнамбула, видимо, потому, что одна из частей меня, та, что бодрствовала в то время, как я спал, еще не обладала уверенной координацией движений и не умела говорить. Когда мне исполнилось пять лет, я начал тренировать свое тело, а вот мой alter ego – нет. Однако он это быстро наверстал, нанеся обстановке дома ощутимый ущерб, организуя легкую панику среди наших родственников при помощи неординарных поступков, демонстрирующих его безграничное любопытство к окружающему миру. И если я был ребенком довольно-таки спокойным, он являл собой безудержную энергию, превращавшую в обломки все, что попадало в его руки. Не в силу безрассудной тяги к разрушению, а по причине неутолимого желания познать окружающий мир. Он просто жаждал понять, как функционирует та или иная вещь, и, шла ли речь о моем заводном роботе или о стиральной машине, лучший способ утолить жажду был – заглянуть ей внутрь.

К счастью, это длилось недолго, и только благодаря моей святой маме никто не решился сделать мне лоботомию, прежде чем я достиг школьного возраста.

Будучи один в двух лицах, я продолжал жить своей половиной моей раздвоенной жизни. Как если бы где-то у меня был брат, которого я никогда не видел, но который помогал мне делать уроки, наводил порядок в моей комнате, ставил фингалы тому, кто давал мне в глаз днем раньше. Больше того, несмотря на то что я жил словно примерный шизофреник (хотя подобного моему примера не было ни в одном учебнике психиатрии), во всем остальном, с человеческой точки зрения, я был абсолютно нормальным ребенком – за исключением чрезмерной застенчивости и склонности краснеть. В школе я успевал хорошо, и сначала учителя, а позже и профессора всегда хвалили мои способности, хотя и жаловались на мою склонность «спать с открытыми глазами».

Моя жизнь походила на постоянную игру в шпионов. Я владел тайной, которую не мог открыть никому, моя мать предостерегла меня от этого раз и навсегда, и это заставляло меня чувствовать себя особенным человеком.

Не скажу, что игра всегда была такой уж занимательной. Мы с моим Компаньоном (мне кажется, я стал называть его так еще в начальной школе) старались быть очень осторожными, обмениваясь информацией о том, что делал каждый из нас во время взаимных «отлучек», и потребовалось много лет, прежде чем мы достигли в этом необходимого совершенства, хотя еще долгое время продолжали допускать непростительные ошибки.

Потом возникла еще одна проблема. Мои вкусы и вкусы моего Компаньона с годами начали постепенно расходиться. Ничего из ряда вон выходящего, слава богу. Мы оба оставались гетеросексуалами, и никто из двоих не пытался культивировать отвратительных привычек типа откусывания голов живым курам, но мы все чаще оказывались перед необходимостью поиска компромисса по таким существенным вопросам, как занятия физическими упражнениями и питание. Например, я стал вегетарианцем намного раньше его и был намного более ленив.

Мораль басни: обладая терпением, со временем привыкаешь ко всему, а уж терпения мне было не занимать.

Повзрослев, я повстречал кое-кого, кто любит меня таким, каков я есть. И что еще удивительнее – любит нас обоих, а это дорогого стоит.

Среди всех неудобств, которые причиняло мое состояние, обязанность смотреть видео была не из самых серьезных. Поэтому, сделав над собой усилие, я впитывал информацию, которую озвучивал с экрана мой Компаньон. Оказалось, что он долго беседовал с Вале, после чего в поисках информации навестил своих «экспертов по финансовым воротилам (жуликам)». Сопоставив эти сведения с тем, что я уже узнал непосредственно от моего клиента, я составил ясную картину – что меня ожидало через несколько дней.

Пункт первый: вилла, где будет проходить праздничная вечеринка, располагается на окраине Милана. Окраины я знал плохо, так что место мог разве что вообразить – в некоем пункте своей ментальной топографии, с разбросом от Брианцы до бесконечности. Построенная в конце прошлого века вилла, которую покойный папаша моего клиента назвал «Охотничий домик», на мой взгляд, больше походила на мавзолей.

Второе: Паоло Гардони был единственным наследником значительного состояния, накопленного усопшим путем спекуляций недвижимостью. Однако он не имел полного контроля над семейным бизнесом, находящимся в еще крепком кулаке его матери.

– Мать зовут Роза Гардони, – уточнил мой Компаньон. – Она уже давно в пенсионном возрасте, но продолжает принимать стратегические решения. Ходят слухи, что именно она тот самый «серый кардинал», которому ее муж обязан своим предпринимательским успехом. Трудно сказать, правда это или нет, но, согласно моим источникам, она до сих пор управляет делами фирмы. И неплохо справляется с этим.

Третье: Гардони был женат, затем овдовел по естественным причинам и вновь женился. Его теперешняя жена, Кларетта, какое-то время работала моделью, без особого успеха, но у нее был отличный нюх на хлеб с икрой, почему ей удалось захомутать Паоло Гардони и заставить его прервать многообещающую карьеру донжуана. От первого брака у него осталась дочь, шестнадцатилетняя подружка зверопанков – Алиса.

– Как считают родители, – замялся на секунду мой Компаньон, – у дочурки… гхмм… не все в порядке с мозгами. – Его губы скривились в ухмылке, какую он использовал в качестве дружеской улыбки. – Если, как я предполагаю, ты смотришь эту запись, сделанную вчера вечером после твоей встречи с будущим клиентом, которая, надеюсь, прошла хорошо, знай, что Валентина ничего тебе не сказала об этом, чтобы не потревожить твою… чувствительную душу, и поручила мне сделать это. Гардони был откровенен с ней по телефону, сообщив, что у Алисы недавно случился нервный срыв. С тех пор ее родители решили нанять сиделку для постоянного ухода, и, что весьма вероятно, ты ее не увидишь, так что не забивай себе голову дурацкими мыслями.

– Какими еще мыслями? – задал я вопрос экрану.

– Удачной работы! – Компаньон подмигнул, словно видел меня. – Привет, привет!

Физиономия Компаньона исчезла, сменившись кадрами старого каратистского фильма. Кляня «Святое семейство», которое, как я подозревал, держало сторону моего Компаньона и моей подружки, заставляющих меня работать, я с такой злостью выключил телевизор, что хрустнул пульт.

«Чувствительная душа»… Какого черта! Как будто сам без греха!

Я вынул кассету и почувствовал солидарность с несчастной Алисой. Мы, чокнутые, должны помогать друг другу: я бы увез ее отсюда, мы бы поженились и на наследство ее папаши открыли бы образцовый дурдом.

Шестнадцать лет. Я попытался вспомнить, что в ее возрасте чувствовал я, потрясаемый гормональными и душевными бурями, но этот отрезок жизни завалился в памяти куда-то слишком глубоко. На поверхности остались только кошмары тех лет: привидения в белых масках со скальпелями в руках, которые, едва я засыпал, являлись ко мне с незваными визитами.

Они постоянно присутствовали в моих снах вплоть до дня праздника на вилле Гардони. После чего уступили место новому кошмару, который не заставил себя ждать.

4

Вале наградила виллу эпитетом «патрицианская» и была близка к истине, хотя загородный дом Гардони и пытался скрыть собственную монументальность окружающим его трехметровым кирпичным забором с колючей проволокой по гребню и хвойной рощей, растянувшейся на несколько километров. Сам дом представлял собою прямоугольное трехэтажное здание, чья архитектура вызывала в памяти американские дома из фильмов о Гражданской войне: с двумя колоннами у входа и обширным внутренним двором. По главному фасаду я насчитал двадцать окон плюс четыре стеклянные двери центрального зала, выходящие в сад, где сейчас повара крутили вертела и жарили гигантские стейки, в то время как с десяток официантов сновал и среди гостей, разнося подносы со всякой всячиной. Для полноты картины не хватало только появления Росселлы О\'Хара (так в итальянском прокате почему-то озвучили имя Скарлетт) в поисках своего Ретта.

Учитывая, что водительские права сейчас находились у моего Компаньона, а вилла нового клиента располагалась достаточно далеко от ближайшей остановки трамвая, я попросил моего друга Алекса отвезти меня туда за два часа до начала. Он должен был подъехать с минуты на минуту.

Алекс часто помогал мне то в качестве шофера, то филёра, порой за деньги, а иногда – чтобы нарушить монотонность своих житейских буден, особенно в последнее время, когда он изнывал от обрыдлой ему должности банковского клерка. А всего четыре года назад он ежедневно вкалывал себе по два грамма героина, вскрывал любую машину пилкой для ногтей и заводил ее сломанной иглой. И ни разу не попался в руки полиции, вызывая зависть коллег по профессии. Настоящий Джекил и Хайд, почти такой же, как я. Поэтому, после того как он завязал с этим занятием, мы стали друзьями.

Единственным напоминанием о его наркоизлишествах оставалась почти абсолютная глухота на правое ухо как результат инъекций в вены на шее, а также лютая ненависть к сбытчикам наркоты. Когда мне случалось иметь дело с кем-нибудь из них, мне стоило больших усилий удержать Алекса от того, чтобы он не разнес ему башку домкратом. В небольшом теле Алекса бурлила прямо-таки атавистическая ярость, не сдерживаемая больше опийными препаратами, и это было заметно, несмотря на его показную невозмутимость.

Когда я как-то, расслабившись, рассказал ему о Компаньоне, последовал единственный комментарий: «Теперь понятно, почему ты такой раздолбай».

Приглашенные начали прибывать в девять вечера, и скоро роскошные автомобили заполнили слабо освещенный паркинг, от которого к дому вела гравийная дорожка. В вечерних сумерках мне были хорошо видны огоньки сигарет шоферов, оставшихся ожидать своих хозяев.

Гардони, после того как сообщил, за какими томами в книжном шкафу кабинета спрятал свой пистолет, взялся лично сопровождать меня при осмотре дома, проведя по трем десяткам комнат и заставляя восхищаться бесчисленной коллекцией картин (подлинники!), изделиями из стекла и мебелью ценных пород. В небольшом зальчике, служащем домашним театром, с телевизором на жидких кристаллах, проигрывателем для компакт-дисков, видеомагнитофоном последней модели и целой стеной видеокассет, я почувствовал, что у меня вот-вот разорвется сердце.

Если мне предстоит родиться вновь, то помимо здоровых мозгов мне хотелось бы иметь богатую семью.

Я осмотрел также подвальные помещения, с видом профессионала порывшись среди оплетенных бутылей, копченостей, холодильников и морозильных камер, которых было бы достаточно для солдатской столовой. На лестнице между этажами я познакомился с хозяйкой дома, очень худой дамой лет тридцати пяти, увешанной золотом и жемчугами, протянувшей мне кольцо для поцелуя.

А еще через несколько минут в одной из комнат третьего этажа при отвратительном свете галогеновой лампочки я удостоился чести лицезреть и мифическую Алису-Мятежницу.

Как я и предвидел, эта была не самая приятная встреча.

Девчонка валялась на кровати в ночной рубашке, рваных джинсах и гольфах. Создавалось впечатление, что она не мылась несколько дней: отвратительный запах в комнате не мог перебить даже аромат курившихся сандаловых палочек, воткнутых в глиняную подставку, – такие продаются в любой лавчонке.

Алису можно было бы назвать симпатичной, не будь ее мордашка утыкана везде, где можно и где нельзя, колечками и другими металлическими предметами. Лично мне не очень нравится чрезмерный садомазохизм.

В кресле, рядом с кроватью, восседала охраняющая ее сиделка, сильно смахивающая на персонаж моих кошмаров: огромная тетка с центнер весом, далеко за пятьдесят, с густо накрашенными губами и веками, в туго сидящем белом халате, заляпанном едой. Звали ее Труди.

Алиса с отвращением на лице оглядела меня с головы до ног, а затем спросила, какого хера хочет от нее этот кусок дерьма. Смутившись, ее отец сделал попытку представить меня, но она принялась орать на нас, не меняя позы и выражения лица. Она требовала, чтобы мы – свиньи, хозяева и слуги хозяев – сейчас же убирались вон.

Мы доставили ей такое удовольствие, и по дороге Гардони, все более расстраиваясь, принялся грузить меня своими несчастьями. Поскольку платил он, я не мог не изображать внимательного слушателя.

– Два года назад она связалась с бандой вонючих хиппи, которые живут вместе с собаками, – сказал он. – Ее мать и я посчитали, что это переломный возраст, в котором дети всегда бунтуют, что это скоро пройдет, старались не ссориться с ней и быть ласковыми, даже когда она притаскивала в дом кого-нибудь из этих мерзавцев. Но в последнее время ее безобразное поведение стало выходить за рамки нормальности. Алиса начала резать себя бритвой, втыкать повсюду кольца, все чаще исчезала из дома на несколько дней и появлялась абсолютно измотанная. А месяц назад с ней случился окончательный срыв. С тех пор она ни с кем не разговаривает, не моется, не хочет выходить из комнаты. Мы вынуждены были посадить с ней рядом сиделку. Мы навещаем Алису каждый день, но она не отвечает на наши вопросы ни одним словом и принимается кричать. Хоть бы сказала, чего она хочет…

До сих пор они не обращались к психиатрам, надеясь, что справятся сами. Но сейчас они в это уже мало верили.

Расставшись с хозяином дома, я продолжил самостоятельно обходить имение внутри и снаружи. Тем временем атмосфера вечеринки становилась все оживленнее – в пределах возможного для встречи мумий веселья.

По пути я передал одну портативную рацию шефу официантов, другую – охраннику паркинга, чтобы они могли моментально оповестить меня, случись что-либо в том месте, где они находятся. Поскольку никто не звал меня разнимать драку или отражать нападение городских хулиганов, к одиннадцати вечера мне уже до смерти надоело без дела ходить туда-сюда, выслушивая полный репертуар оркестра Фаусто Папетти, звучавший из динамиков, которые были расставлены в кустах по всему парку.

Я уселся на каменную скамью подальше от дома, созерцая забавное зрелище, представленное сливками сливок общества, которые, наевшись до отвала, теперь, вероятно, продавали друг другу плантации на Борнео или небоскребы. Экзотика, недоступная пониманию человека с тощим кошельком. Некоторые лица мне были знакомы благодаря постоянному чтению ежедневной прессы, другие принадлежали прекрасным незнакомцам, по надменным выражениям физиономий которых я сделал вывод, что они уж точно не относятся к обездоленным, приглашенным на этот праздник жизни из милости и чувства гуманизма. На всякий случай, учитывая, что кто-то из них может стать моим потенциальным клиентом, я автоматически зафиксировал в памяти список приглашенных, собираясь позже расспросить о них Вале, разбирающуюся в хитросплетениях высшего света намного лучше меня.

Мне вдруг страшно захотелось пропустить пару коктейлей, их было бы достаточно, чтобы утопить скуку, однако я опасался, что это произведет плохое впечатление на моего клиента, не говоря уж о возмущении моего Компаньона: он терпеть не мог, когда я вливал в себя спиртное в момент, близкий к смене караула. Именно по этой причине я начинаю выпивать сразу же после пробуждения.

Я всерьез начал подумывать, а не улечься ли мне на скамью и не вздремнуть немного в ожидании окончания своей смены, но и это было бы не очень красиво по отношению к моему Компаньону. Уговор есть уговор: работа делится поровну.

Зевая и сожалея о том, что кончились сигареты, я поднялся в поисках какого-нибудь развлечения, например флирта с особенно раскованной гостьей либо со слепой официанткой, у которой я мог бы сойти за солидного человека. Слава богу, фрак был необязателен, но мой костюм никто не смог бы принять за экземпляр от кутюрье. Кстати, не понимаю почему, но, что бы я ни надел, никогда не выгляжу элегантно.

Я вздохнул и направился к самому оживленному месту вечеринки – к столам с едой. Я, правда, не был голоден, поскольку уже поклевал немного до этого, но тартинки с семгой выглядели уж очень притягательно.

– Вина, синьор? – спросила меня барменша в униформе. Очень симпатичная.

Я отрицательно покачал головой, приторно улыбаясь и одновременно судорожно ища тему для разговора с ней. Мозг выдал мою обычную хохму об одноруком пианисте, она показалась мне подходящей, но, прежде чем я открыл рот, ее аквамариновые глаза уже перепорхнули на гиганта в вечернем костюме, который, казалось, пришелся ей больше по вкусу, быть может, из-за фигуры культуриста, спадающих на плечи белокурых волос и пухлого бумажника. Я решил не вступать в соперничество и, оставив поле боя сопернику, переместился в самый темный угол парка, к первому ряду деревьев.

– Простите, у вас не найдется зажигалки?

Женщина, протянувшая в мою сторону кончик сигареты, вставленной в длинный черный мундштук, к сожалению, была не такой аппетитной, как барменша. За ее плечами лежало не меньше восьмидесяти зим – веком больше, веком меньше, – и она сидела в инвалидном кресле с закутанными легким шерстяным пледом ногами. Тем не менее на ее изборожденном глубокими морщинами лице были видны вовсе не потускневшие от возраста, ясные и твердые, словно кремень, глаза. Я пошарил в кармане, вытянул старый ветроустойчивый «Зиппо» и зажег.

– Курить вредно, – сказал я Старухе.

Она глубоко затянулась, затем выдохнула ментоловое облачко дыма в мою сторону:

– В моем возрасте уже не существует ничего вредного, кроме гвоздей в крышку гроба. Вы… охранник, я не ошибаюсь?

Я уставился на нее:

– Что-то в этом роде… Мне надо лучше прятать свою полицейскую дубинку?

Она коротко хмыкнула:

– Нет, вы ничем себя не выдали, просто, только без обид, вы абсолютно не походите на обычного гостя. К тому же мой сын вас достаточно хорошо описал. Я Роза Гардони, мать Паоло.

Она протянула руку, сжав мою железными тисками. Я назвал ей свое имя, что вряд ли добавило ей информации.

Роза Гардони сделала еще одну затяжку и задумалась на мгновение.

– Я надеялась увидеться с вами, – произнесла она осторожно, – поскольку хотела попросить об одном одолжении, если вы не возражаете.

– Я в вашем распоряжении, если только вы не попросите меня убить кого-нибудь. В этом случае у меня особенный тариф.

Она сухо засмеялась.

– Не беспокойтесь, убивать никого не придется, – заверила она серьезным тоном. – Скажите, вам удалось повидаться с моей внучкой?

– Да, и думаю, я не вызвал у нее положительных эмоций.

Она вздохнула:

– Вполне возможно. Мне кажется, с некоторых пор ее характер портится с каждым днем.