Тим Лахай, Грег Диналло

Вавилон восставший

ПОСВЯЩАЕТСЯ

ГЕНЕРАЛУ ЛЬЮ УОЛЛЕСУ, чье эпическое творение «Бен Гур» с подзаголовком «Сказание о Христе», написанное вXIXвеке и уже давно ставшее классикой, доказало мне, что художественное произведение может быть одновременно увлекательным, поучительным и интересным как для читателя-христианина, так и для неверующего. Тираж «Бен Гура» составил уже шесть миллионов экземпляров, его сценическую версию в началеXXвека увидели более полумиллиона зрителей, читательская аудитория этой книги стала поистине международной. «Бен Гур» был трижды экранизирован: в первый раз еще в немом кино; во второй — в черно-белом варианте, и, наконец, в 1959 году вышла классическая экранизация Уильяма Уайлера с Чарлтоном Хестоном в главной роли, сделавшая из этой книги один из самых популярных фильмов за всю историю кино.

ДЖЕРРИ Б. ДЖЕНКИНСУ, моему соавтору по серии «Забытые», превратившейся в настоящий издательский феномен. Джерри работал со мной над переносом на книжные страницы моего видения художественно переосмысленных библейских пророчеств, основанных на Апокалипсисе. Мы вместе сумели доказать, что вXXстолетии все еще возможна художественная литература, наполненная духовным смыслом и идеями.



ГРЕГУ ДИНАЛЛО, моему соавтору по этой книге, который помог претворить в увлекательный романXXIвека идею триллера с динамично развивающимся сюжетом, основанным на библейских пророчествах, не вошедших в серию «Забытые».

И ДРЕВНЕЕВРЕЙСКИМ ПРОРОКАМ, увидевшим в своей боговдохновенности предвестия тех мировых событий, о которых так важно знать живущим в эпоху, названную ими «концом времени», а некоторыми современными историками — «концом истории», каковой может наступить в первые десятилетияXXIвека.

ПОСЛАНИЕ ОТ ТИМА ЛАХАЯ

Дорогой читатель!

Перед вами книга из моей новой серии художественных произведений пророческого характера «Вавилон восставший». Я надеюсь, что независимо от того, являетесь ли вы одним из миллионов читателей моих книг из серии «Забытые» (написанных в соавторстве с Джерри Б. Дженкинсом) или впервые приступаете к чтению моих произведений, вы в любом случае разделите со мной тот энтузиазм, который я испытываю по отношению к этому первому роману, носящему название всей серии.

«Вавилон восставший» вдохновляет меня больше, чем какая-либо другая из ранее написанных мной книг. Я молюсь о том, чтобы она произвела на читателей то же впечатление и так же воздействовала на их жизнь, как и книги из серии «Забытые».

Фантастическая популярность серии «Забытые» (54 миллиона экземпляров издания уже вышли, и эта цифра постоянно растет) убедила меня, что художественная литература дает ни с чем не сравнимую возможность передачи огромному числу читателей тех поразительных наблюдений, которые я сделал, анализируя пророчества о Конце Света. На читателей огромное впечатление произвело именно сочетание увлекательнейших приключений и важных откровений.

Сюжет книги «Вавилон восставший» основан на одном из библейских пророчеств, касающихся международных событий, имеющем грандиозное значение для современного общества.

Библейские пророчества и их толкования — ясные знамения того, что наш мир может ожидать от настоящего и будущего. Они служат также постоянным источником вдохновения для моего литературного творчества. В серии «Вавилон восставший» вы без преувеличения найдете в высшей степени увлекательный и важный материал, основанный на моем изучении библейских пророчеств.

Прежде всего, я надеюсь, что вы не только с увлечением прочтете серию «Вавилон восставший», но что книги серии помогут вам осознать близость «конца времен», его возможный приход еще в течение жизни нынешнего поколения, и они помогут вам правильно прочесть «знамения последнего времени», об исполнении каковых мы почти ежедневно узнаем, включив телевизор или открыв газету.

Сюжет «Забытых», если вы помните, начинается со взятия церкви на небеса, затем там описываются период мировой скорби, наступление тысячелетнего царства Христа и переход к жизни на небесах. «Вавилон восставший» начинается в наше время, и его сюжет развивается в направлении взятия церкви на небеса — одного из самых грандиозных периодов в истории мира.

Чтобы сразу же заинтриговать вас книгой, я должен сказать, что в «Вавилоне восставшем» вы найдете героя, сталкивающегося со множеством испытаний, которые хорошо знакомы всем. Майкл Мерфи — один из самых дорогих мне персонажей во всей серии. Я очень люблю его. Я назвал его в честь своего зятя. Наш мир полон чудес, но в нем существуют страшные опасности, и мне хотелось построить серию вокруг героя, который одновременно чрезвычайно привлекателен и реален, к тому же способен противостоять нарастающему валу опасностей по мере развития сюжета.

Мерфи — ученый, занимается археологией и историей библейских пророчеств, но в отличие от других ученых он — большой любитель приключений и отважный человек, особенно когда сталкивается с историческими артефактами, подтверждающими истину библейских предсказаний. Мерфи — человек действия и веры, настоящий герой нашего времени, что очень важно, ведь ему суждено столкнуться со страшным злом. Оно пытается заманить его в ловушку, когда уже начался обратный отсчет времени к мгновению, именуемому в Библии «концом времени».

Я очень благодарен вам за интерес к моим произведениям. Надеюсь, что «Вавилон восставший» станет для вас не только одной из самых любимых и увлекательных книг, но и важным, своевременным уроком.

С пожеланиями удовольствия от чтения представляю вам «Вавилон восставший»!

Тим Лахай

ВЫРАЖЕНИЕ ПРИЗНАТЕЛЬНОСТИ

Человек не создан для одиночества! И это особенно верно по отношению к писателям. По правде говоря, на каждого из нас оказали влияние десятки и десятки самых разных людей, которые помогли нам развить литературные способности, расширить познания о мире, с тем, чтобы когда-нибудь мы смогли поделиться всем этим с миллионами наших будущих читателей.

В особенности хочется выразить благодарность Джоэлу Готлеру, моему агенту, чьи интуиция, вера и связи помогли мне познакомиться с Ирвином Аппельбаумом из издательства «Вентам букс» — самым профессиональным издателем из всех, с которыми мне когда-либо приходилось иметь дело. Большое спасибо также моему редактору Биллу Мэсси за его блестящий талант, великолепный профессионализм и опыт, которые проявились во всей полноте в ходе работы над книгой.

Я также очень благодарен моему агенту за знакомство с Грегом Диналло, потрясающим литератором, обладающим блистательными способностями по соединению интереснейших научных и историко-религиозных сведений с увлекательной литературной фабулой. С ним было очень приятно работать.

И, наконец, хотелось бы выразить глубочайшую признательность Давиду Минасяну, моему личному научному ассистенту, разделяющему мою любовь к Слову Божьему и оказавшему мне неоценимую помощь в исследованиях, редактировании и поиске материалов для данного проекта.

1

Спустя ровно тридцать три часа и сорок семь минут, после того как Майкл Мерфи вышел из церкви, он оказался в жуткой темной бездне. Никогда прежде молитва не казалась ему столь необходимой, как в этот миг. В непроницаемой темноте Мерфи падал куда-то, и до него долетал один-единственный звук — ху-уш! — звук собственного тела, несущегося по воздуху. О том, куда он летит, Мерфи не имел ни малейшего представления.

Единственное, что он знал наверняка, — он падает, притом очень быстро. Шесть футов и три дюйма его тела неслись куда-то вниз.

Лишь мгновение назад профессор Мерфи стоял на крыше заброшенного товарного склада, на безлюдной улице в Роли, штат Северная Каролина. Странное местечко, конечно, для университетского преподавателя вечером понедельника в разгар семестра, когда ему по заведенному обычаю следовало бы готовиться к очередной лекции.

И, тем не менее, потребовалось лишь слово, чтобы заставить Мерфи забыть о привычных делах и со всех ног броситься на ветхую крышу заброшенного здания. Вот только слово-то было на арамейском языке — одном из множества древних наречий, на которых Майкл Мерфи читал более или менее свободно.

Арамейские буквы были с чрезвычайной изысканностью выписаны ярко-голубыми чернилами, пропитавшими плотную дорогую бумагу цвета слоновой кости, которую с особым тщанием обернули вокруг тяжелого камня и обвязали прозрачной ленточкой.

И именно этот камень влетел в низкое окно кабинета Мерфи в университетском кампусе в полдень того же дня. Тот, кто бросил камень, уже успел скрыться, когда Мерфи подошел к окну. Развернув бумагу и переведя единственное написанное там слово, Мерфи тупо смотрел на листок, оказавшийся у него в руках, и только потом начал отсчет.

Прошло тридцать секунд, зазвонил телефон. Мерфи знал, чей голос услышит на противоположном конце линии, хотя лица того, кому этот голос принадлежал, никогда не видел.

— Привет, Мафусаил, старый негодяй!

В ответ прозвучал смех, похожий на кудахтанье, смех, который Мерфи не спутал бы ни с каким другим.

— О, Мерфи, вы всегда меня восхищаете. Чувствую, что задел вас за живое.

— И заставил заплатить за новое оконное стекло. — Мерфи бросил взгляд на арамейское слово. — Это не шутка?

— Мерфи, неужели я когда-нибудь вас обманывал?

— Нет. Несколько раз ты изо всех своих дьявольских сил пытался убить меня, но, признаюсь, никогда не обманывал. Когда и где?

На смену кудахтанью пришло пощелкивание языком.

— Не торопитесь, Мерфи. Я задаю время и правила игры. И поверьте мне, игра будет увлекательной. По крайней мере, для меня.

— Что ж, в таком случае, я полагаю, ни один здравомыслящий человек на твою удочку не попадется?

— Только энтузиаст вроде вас. Впрочем, как обычно, положитесь на мое слово. Вы останетесь, живы и получите то, за чем отправитесь. И уж не сомневайтесь, понадобится жизнь, чтобы насладиться такой наградой.

— Жизнь нужна мне по очень многим причинам, Мафусаил. В отличие от тебя я ее очень ценю.

Старик на противоположном конце провода засопел.

— Ну, видимо, не настолько уж и цените, если, не раздумывая, подобно голодной собаке, кидаетесь за костью, которую я только что бросил. Впрочем, хватит болтать. Сегодня вечером, в девять семнадцать, приходите на крышу старого продуктового склада на Катер-плейс, 83, в Роли. И послушайте моего совета, Мерфи, дружок. Если действительно решили прийти, а я знаю, что вы уже приняли решение, не тратьте попусту оставшиеся несколько часов.

Снова послышалось кудахтанье, и на противоположном конце повесили трубку.

Мерфи покачал головой, положил трубку и взял листок бумаги. Перепроверил свой перевод. На сей раз слово, которое он прочел на листке, заставило его призадуматься.

Имя именно этого пророка должно было заинтересовать Майкла Мерфи — ученого, но не кабинетного домоседа, привязанного к библиотечным полкам с пыльными древними фолиантами, а археолога, посвятившего себя поиску и спасению артефактов, способных подтвердить достоверность событий, описанных в Библии.

На листке значилось имя ДАНИИЛ.

Остаток дня, Мерфи не мог думать ни о чем другом, кроме вечерней встречи с Мафусаилом. Прошло уже около двух лет с тех пор, как Мерфи впервые встретился с этим странным созданием. Всегда без предупреждения и никогда не появляясь воочию, Мафусаил передавал Мерфи послания, и всякий раз это было слово на древнем языке, которое в итоге оказывалось названием той или иной библейской книги.

Через минуту за посланием неизбежно следовали загадочные указания, уводившие Мерфи в какое-нибудь отдаленное место, где Мафусаил наблюдал за ним из надежного укрытия и дразнил его, а Мерфи пытался спастись от вполне реальной и серьезной опасности.

Риск погибнуть бывал очень велик. Мафусаил, казалось, был не менее серьезен в садистских играх, нежели в научной обоснованности своих обещаний. И совершенно очевидно при этом обладал достаточным количеством денег, чтобы не только приобретать бесценные артефакты, но и оплачивать свои безумные идеи по втягиванию Мерфи в изощреннейшие и опаснейшие авантюры и ловушки. Неужели он и в самом деле позволит Мерфи погибнуть, если дело до того дойдет? Не единожды Мерфи слишком близко подходил к смертельной грани, но был уверен, что Мафусаил, не задумываясь, бросит его на произвол судьбы.

И все же, несмотря на два сломанных ребра, перелом запястья и большое число шрамов, Мерфи загадочным образом каждый раз удавалось остаться в живых и получить желанный приз.

Зато каковы были награды! Три из этих артефактов Мерфи не увидел бы вообще никогда в жизни, если бы не приключение, в которое вовлек его Мафусаил. Последующие лабораторные анализы подтвердили их подлинность, однако Мафусаил ни разу и словом не обмолвился о том, откуда их берет. У Мерфи возникали десятки вопросов по поводу его фантастических поисков, но когда Майкл обнародовал свои находки, никакие организации, правительственные учреждения или частные коллекционеры не заявляли о том, что у них пропала подобная вещь.

Итак, откуда бы ни получал Мафусаил сокровища, они не были похищены.

Мафусаил оставался для Мерфи тайной. Просто сказать, что это эксцентричный субъект, значило бы не сказать ничего. Вне всякого сомнения, он тоже знаток древностей, и, тем не менее, Мерфи так и не удалось выяснить, откуда он взялся и где нашел артефакты, за которые любой археолог отдал бы полжизни. Особенно загадочным казалось то, что Мафусаил не оставлял сокровища себе и не передавал в музей.

Будучи человеком принципиальным, Мерфи все-таки полагал, что вправе пренебречь некоторыми крайне болезненными вопросами, возникающими в связи с источником находок. Самой вероятной из всех гипотез казалось предположение, что он имеет дело с очень богатым, влиятельным, но безумным коллекционером. Имелась еще и весьма неприятная религиозная сторона.

Было совершенно очевидно, что Мафусаил — неверующий. Наоборот. Самое большое удовольствие ему доставляло дразнить Мерфи по поводу веры. До сих пор вторым по силе мотивом, заставлявшим Мерфи с таким остервенением ввязываться в авантюры по поиску древних артефактов — и Мерфи отчетливо сознавал это, — было стремление отплатить Мафусаилу за грубые словесные нападки на его, Мерфи, религиозность.

Конечно, Мерфи понимал, что этим вряд ли можно оправдать подобный риск. Однако гордость, вспыльчивость и упрямство принадлежали к числу главных недостатков Майкла Мерфи. И возможно, единственным сдерживающим моментом во всех его авантюрах с Мафусаилом была вера. Правда, одной лишь верой порой трудновато оправдывать подобный риск.

А оправдывать риск приходилось не только перед собой, но и перед женой Лорой.

Все это время страсть Мерфи к поиску древних артефактов была настоящим испытанием для другой страсти — той, которую к нему испытывала Лора. Конечно, Мерфи играл на руку факт, что жена была специалистом по древностям. Тем не менее, Майклу приходилось сталкиваться с серьезным противодействием со стороны Лоры, давать обещания, что больше он не пойдет на поводу у Мафусаила. Впрочем, Лора знала, что у старого безумца обязательно найдется какая-нибудь новая приманка, перед которой муж не сможет устоять и обязательно угодит в опасную ловушку. Собственно, единственное, что требовалось сделать Мафусаилу, — просто помахать перед носом ее мужа очередным артефактом.

Именно по этой причине Мерфи, прежде чем отправиться, тем вечером в Роли, набросал небольшую записку для Лоры. Она находилась на конференции в Атланте и должна была вернуться только через два дня. Мерфи изложил на клочке бумаги то немногое, что знал. Записку оставил на каминной полке в гостиной. Так, на всякий случай…

Всю дорогу от Престона до Роли Мерфи внимательно следил за спидометром, чтобы его не оштрафовали за превышение скорости. По адресу, который Мафусаил прокаркал в трубку, располагалось восьмиэтажное здание. Пустынная улица, заброшенный район. Поднявшись на крышу, Мерфи стал думать, что делать дальше.

И тут без всякого предупреждения в крыше под ним образовалось отверстие, и Мерфи полетел вниз, внутрь здания.

В считанные секунды в его голове промелькнуло воспоминание о том, как прекрасна вчера была Лора. И еще он успел прочесть быструю молитву и заставил себя сосредоточиться на воспоминаниях о годах военной подготовки, в особенности на том, какое положение наименее опасно для тела при падении.

Если он вообще когда-нибудь приземлится.

Мерфи избрал позицию, которую называл «Последний вдох кошки». Это был приблизительный вариант тибетского способа приземления. Мерфи интерпретировал его как движение, которое должна совершить кошка в своей девятой жизни, чтобы удачно опуститься на землю. Мерфи расслабил все мышцы, пытаясь побороть желание напрячься в предчувствии неизбежного страшного столкновения с тем, что ожидало его внизу.

Вместо этого профессор отскочил от чего-то упругого. В непроницаемой темноте его тело ударилось обо что-то, напоминавшее громадную натянутую сетку. Мерфи начал подпрыгивать вверх-вниз, и это дезориентировало его больше, чем само падение.

Ощущение дезориентации еще более усилилось из-за вспышки ослепительно яркого света.

— С удачным приземлением, Мерфи.

Мафусаил… Хотя Мерфи из-за чрезмерно яркого света еще ничего не видел, он сразу же безошибочно узнал надтреснутый смешок, заполнивший пространство вокруг. Однако профессор прекрасно понимал, что Мафусаила он все равно не заметит, ведь тот, как всегда, где-то прячется.

— Вы, вероятно, никак не можете определить, где находитесь, Мерфи, потому и не способны оценить величину этого старого здания. Желоб проделан сквозь все этажи, чтобы сбрасывать товары с крыши на главный рабочий этаж. В последний момент я пожалел вас и приказал натянуть здесь сетку. Становлюсь жалостливым, слабею. Надеюсь, такого пока еще нельзя сказать о вас.

Наконец Мерфи прекратил подскакивать и перекатился к краю сетки. Глаза начали привыкать к освещению, но в здании особенно и рассматривать-то было нечего. Белые стены окружали гигантское пустое пространство пола. Потолок, вероятно, находился где-то на расстоянии нескольких этажей, но из-за сочетания непроницаемой тьмы наверху и ослепительного света прожекторов, установленных на стенах там, где сейчас пребывал Мерфи, ничего нельзя было утверждать с уверенностью.

Сетка из толстых канатов располагалась на уровне первого этажа. Ее натянули на четыре тяжелые деревянные стойки, прикрепленные к полу и обложенные для надежности мешками с песком. На противоположном конце просторного помещения располагалась нечто, напоминающее раздвижную дверь из серебристого сверкающего гофрированного металла, и она была закрыта.

Вдоль стены на некотором возвышении находилось рабочее пространство, защищенное толстым стеклом. Где-то там должен прятаться Мафусаил, подумал Мерфи, однако никого разглядеть не смог. Мысли у него начали проясняться, дыхание нормализовалось.

— Ради этого, конечно, стоило прогуляться, Мафусаил. А теперь можно мне получить то, за чем я сюда прибыл, и вернуться домой?

— Полагаете, что отработали свое? Нет, это был всего лишь способ заманить вас в мою палатку. Готовьтесь к настоящему шоу. Прямо сейчас.

И тут Мерфи услышал приглушенный грохот, заполнявший пространство.

— А-а, профессор Мерфи, по тому, как вы навострили уши, я прихожу к выводу, что вы приготовились к схватке, достойной такого героя.

Мерфи вздохнул. «Ну вот, теперь все начинается по-настоящему», — подумал он.

Вслед за первым послышался второй, еще более зловещий звук. Что-то с силой ударилось о металлическую дверь с противоположной стороны. Что-то такое, что, как внезапно понял Мерфи, сейчас эту дверь пробьет.

— Эй, хм-м, Мафусаил, неужели тебе не хочется вначале показать мне приз? Чтобы я имел представление о том, ради чего ты так упорно добиваешься моей гибели.

— Вы прекрасно знаете, Мерфи, что приз всегда со мной. И я на самом деле совершенно искренне желаю, чтобы вы выжили и сумели его получить. Сильная штучка! Скажи-ка мне, почему ты так разволновался, увидев на бумажке слово «Даниил»?

Прежде чем Мерфи успел ответить, раздался следующий, еще более сильный удар в дверь. Мерфи отскочил и настороженно взглянул в сторону грохочущего металла.

— До сих пор ты использовал в нашей игре поразительные артефакты библейских времен, Мафусаил. Не знаю, как тебе удается доставать их, сам бы я никогда их не раздобыл. А Даниил был одним из величайших пророков. Я много лет изучал его. Ну, дай же мне, по крайней мере, взглянуть на вещь, связанную с пророком Даниилом.

— Нет, хватит болтовни, Мерфи. Вы еще увидите ее, и, возможно, пожалеете об этом. Сегодня вечером вы не будете изучать Даниила, ибо станете Даниилом.

С громким металлическим звуком дверь в противоположном конце помещения раздвинулась.

В дверном проеме, рыча, стоял крупный лев. Мерфи не мог не восхититься рыжевато-коричневым цветом шерсти, напряженными мышцами мощных конечностей, роскошной гривой и мерцанием когтей в ярком свете прожекторов.

Лев, напротив, не собирался терять времени на разглядывание Мерфи. С рычанием, многократным эхом, отдающимся от стен склада, он резко оттолкнулся лапами и прыгнул на Мерфи так, словно тот был давно обещанным ему лакомым куском.

Повинуясь инстинкту самосохранения, Мерфи бросился на пол, упав с глухим стуком слева от того места, где только что находился, но достаточно близко, чтобы почувствовать горячее зловонное дыхание из пасти зверя.

— Ну же, Мерфи! Сразитесь со зверем, будьте мужчиной!

Лев уперся лапами в деревянный пол и с рычанием замотал головой из стороны в сторону. Брызги слюны разъяренного животного попали на Мерфи. Когда первый сгусток слюны угодил ему в лицо, Мерфи уже снова был в движении — он откатился в сторону и вскочил. Подбежал к одному из деревянных шестов, на которых держалась сетка, и вскочил на нее. Лев продолжал преследование, удар его громадной лапы пришелся всего на расстоянии дюйма от ноги Мерфи. Промазав, лев еще раз взмахнул лапой со смертоносными когтями и вновь чуть-чуть промахнулся. Но вот третий удар — и от левого рукава Мерфи остались одни лохмотья.

Чтобы не стать жертвой четвертого, Мерфи подскочил на сетке. Он приземлился на переплетенные канаты на расстоянии нескольких футов от того места, с которого прыгнул, и, не давая себе передышки, подпрыгнул снова. Лев наносил по сетке удар за ударом, однако постепенно прыгающая жертва все больше вводила в замешательство и утомляла его.

Лев метался и рычал от гнева и растерянности между деревянным полом, по которому скользили его задние лапы, и сеткой, в которой путались передние. Мерфи старался совершать очередной прыжок как можно дальше от льва, так как понимал, что стоит хотя бы на мгновение позволить львиным когтям прикоснуться к нему, и это мгновение может стать последним.

— Мерфи, не изображайте поп-корн, спускайтесь и позвольте кошечке поиграть с вами.

«Я спущусь, — подумал Мерфи, — но не так, как ты полагаешь». Он сунул руку в карман и вытащил оттуда армейский нож. Мерфи не хотелось убивать животное, даже, несмотря на то, что у этого животного на его единственный нож приходилось четыре лапы с острыми как лезвия когтями. Когда лев в очередной раз рванулся вперед и попытался допрыгнуть до Мерфи, тот в четыре прыжка преодолел расстояние до одной из опор. И там перерезал канат, удерживавший всю сеть.

— Мерфи, так нечестно! — выкрикнул Мафусаил.

— Ты собираешься судить о том, что честно и что нечестно, старый маньяк?!

Мерфи прыгал по направлению к следующей опоре. Лев яростно метнулся за ним, но усталость уже начала брать верх. Он напоминал боксера-тяжеловеса в среднем раунде. «А может, я ошибаюсь, мне просто хочется думать, что лев утомлен?» — размышлял Мерфи. Впрочем, зверя определенно приводили в замешательство быстрые движения жертвы.

Лишь когда вторая сторона сетки упала под ножом, лев понял, что ему следовало вылезти из-под нее, однако было уже слишком поздно. Две его передние лапы безнадежно запутались в толстых канатах. Мерфи осторожно соскользнул на пол, стараясь держаться на безопасном расстоянии от когтей зверя.

Он явно переоценил свою безопасность, так как вдруг ощутил острую боль в левом плече, когда задняя лапа зверя, высвободившись из путаницы канатов, нанесла удар. Мерфи сделал усилие и бросился к одному из двух канатов, все еще удерживавших сетку. По полу ему удавалось перемещаться быстрее. В лучшем случае он сможет секунд на десять опередить льва, пока тот не освободился от канатов.

По боли в плече профессор понял, что придется подтягиваться, пользуясь одной только правой рукой, и тут Мерфи впервые признался себе, что совсем нелишними оказались те сотни подтягиваний, которые он еженедельно без особого желания выполнял в гимнастическом зале. Он поднялся, резко повернулся, подскочил к стойке, ухватился за нее и перерезал третий канат как раз в тот момент, когда лев уже почти выбрался из сети.

Теперь же лев просто рухнул на пол под новой порцией веревок. Время от времени он оглашал помещение ревом, прерывавшимся тяжелым дыханием, — зверь все еще пытался продраться сквозь густо оплетавшую его сеть. Мерфи скатился на пол, убедившись при этом, что находится достаточно далеко от животного.

— Ах, Мерфи, вы все испортили! — Мафусаил был явно вне себя от гнева. — Впрочем, вы храбрец. Для бесполезного преподавателя библейской истории у вас даже слишком много отваги.

Дышал Мерфи так же прерывисто и учащенно, как и лев, но ему удалось выкрикнуть:

— Как насчет того, чтобы отдать мне мой приз?

— Что ж, полагаю, вы его заслужили. Только это будет совсем не то, что вы думаете.

Мерфи выпрямился и взглянул на возвышение.

— Что ты затеваешь, Мафусаил?

— Приз прямо перед вами. Нужно лишь схватить его.

— Что схватить? Где?

У Мерфи возникло какое-то нехорошее предчувствие.

— О, физически вы все еще молодец, Мерфи, но, клянусь, из-за копания в старье мозги уже успели подернуться пылью. Взгляните на шею льва.

Мерфи заметил на шее льва тонкую кожаную повязку. К ошейнику была прикреплена красная трубка, размерами и формой напоминавшая большой футляр для сигары.

— О нет, Мафусаил! Неужели ты считаешь, что я снова буду сражаться со львом, чтобы заполучить вещицу, привязанную к его шее? Это самое настоящее безумие даже по твоим стандартам. — Мерфи замолчал и попытался оценить свои шансы выбраться из переделки живым. — А кстати, что в футляре?

Снова раздался кудахчущий смех Мафусаила.

— Ну что ж, Мерфи, сегодня мне удалось вас по-настоящему зацепить. Вы не устоите против такого соблазна. Я это знаю. Попытаетесь добыть сокровище. А на сей раз… хе-хе-хе… за свое любопытство вы наверняка поплатитесь жизнью.

Мерфи бросил взгляд на нож, который по-прежнему держал в руке. Искушение было велико, затем профессор все-таки передумал, сложил нож и сунул его в карман.

— Да вы настоящий бойскаут, Мерфи! Будете сражаться по справедливости?

Мерфи покачал головой, приближаясь к стойке, ближе других расположенной к барахтающемуся в сетке льву.

— Нет, Мафусаил, не совсем, но я как-нибудь переживу это. Если уж выбирать из вас двоих, то я, конечно, сегодня вечером предпочел бы прикончить тебя, хоть проклятая зверюга и заставила меня попотеть. Впрочем, это не остановит меня в тот момент, когда я смогу воспользоваться ее слабостью.

Он поднял тяжелый мешок с песком, которым закреплялась ближайшая стойка. Чтобы поднять такую тяжесть, требовались обе руки; от боли в окровавленном плече Мерфи даже вскрикнул и чуть не выронил мешок себе на ноги. Ему все-таки удалось подтащить мешок к тому месту, где лев пытался выпутаться из хитросплетения канатов, опутавших ему лапы.

— Тебе явно будет больнее, чем мне, — пробурчал Мерфи и опустил мешок на голову льва.

Лев рухнул на пол.

Чтобы удостовериться в собственной безопасности, Мерфи дождался, пока оглушенный зверь сделает несколько неглубоких вдохов, и медленно потянулся к кожаному ошейнику, на котором висел красный футляр. Затаив дыхание, он сорвал футляр со львиной гривы.

Мерфи держал в руках свою награду — очень легкую; невольно даже подумалось, что футляр пуст.

— Что в нем, Мафусаил? Надеюсь, не сигара? Поначалу Мафусаил ничего не ответил. Затем металлическая дверь распахнулась.

— Вы победили, Мерфи, а теперь убирайтесь. Насладитесь трофеем на досуге. Мне хочется сказать три очень важные вещи, ведь победитель заслуживает определенного уважения. Во-первых, как я уже говорил, эта вещичка и в самом деле очень опасна.

— Опасна в том смысле, что украдена?

— О, не имеет значения, каким образом она мне досталась. Так же как и в случае с остальными призами, которые вы получили от меня, можете не опасаться погони разгневанного владельца. Но есть кто-то другой, кто захочет добраться до вас, как только выяснит, что вы обладаете ею. Я не знаю, кто это и почему он (или они) так заинтересован в этой вещи, зато умею заметать следы. Тем не менее, я получил определенную информацию: есть некто, кому очень хочется завладеть этой вещицей, и он ни перед чем не остановится — да-да, именно так, ни перед чем.

— Завладеть этой вещицей? Что здесь лежит?

— А это как раз второе, что я хотел сказать. В футляре нет самого приза. Там ключ к нему. А что значит, ключ и что представляет собой ваша нынешняя награда — догадывайтесь сами. Мне почему-то кажется, что вы принадлежите к небольшой горстке обитателей нашей планеты, способных разгадать такую загадку. Я также могу сказать, что, если вам действительно удастся ее разгадать, это будет самая главная находка вашей жизни. Если, конечно, доживете до того времени.

— Но Даниил… Приз имеет какое-то отношение к Даниилу?

Мерфи начинал терять терпение.

— А это третье, что я собирался сказать, и последнее. Связь может показаться не столь уж очевидной, но, клянусь, она существует, и разгадка тайны сделает вас царем над всем вашим драгоценным кружком библеистов. Гарантирую. А теперь убирайтесь!

— Но, Мафусаил, ты не можешь оставить меня в подобной неизвестности. Что это такое?

— Могу и оставляю, Мерфи. Я проиграл и чувствую себя как любой проигравший.

Поморщившись, Мерфи бросил еще один взгляд на свое окровавленное плечо и направился к двери, крепко сжимая в руке футляр.

— Ну что ж, прощай, безумный простофиля! И спасибо за развлечение.

Когда Мерфи уже находился в дверях, Мафусаил рявкнул ему вслед:

— Мерфи, не слишком-то увлекайтесь своим библейским героизмом! С тем, что у вас в руках, будьте предельно осторожны. Если вам все-таки суждено погибнуть, я бы предпочел, чтобы это произошло в ходе одного из наших маленьких испытаний, и не хочу никому отдавать честь стать вашим убийцей.

Мерфи глянул в сторону возвышения.

— Ты неисправимо сентиментален, Мафусаил. Спасибо за предупреждение, но счет на данный момент таков: у христиан — одно очко, у львов — ноль.

2

Вавилон, 604 год до Рождества Христова

Вопль пронзил ночь Вавилона подобно вою громадного зверя в предсмертной муке. Он пронесся по каменным коридорам и был слышен даже за стенами дворца на залитой лунным светом рыночной площади и в запутанном лабиринте улочек, где ночевали нищие. Птицы на берегах большой реки тревожными голосами откликнулись на крик, а потом стаями поднялись над великим городом.

За воплем последовала тишина, показавшаяся еще более зловещей.

А затем метания, судорожные телодвижения, закатывание глаз, слезы — и все из-за немыслимо страшного сновидения. Жуткий неземной пейзаж, клубящийся хаос, образы и звуки из тех пределов, где обитает душа, находясь между сном и пробуждением.

Повелитель самой могущественной державы на земле был бессилен противостоять напору враждебных сил на его собственную душу.

Дюжина стражников, крепких молодцов, с громким топотом неслась по каменным плитам дворца, выкрикивая приказы. Свет от наспех зажженных факелов освещал до смерти перепуганные лица под шлемами гвардейцев, сновавших по дворцу в поисках той опасности, которую они не сумели предвидеть.

С обнаженными мечами ворвались стражники в опочивальню царя, взглядом ища блеск или тень от кинжала убийцы. Среди теней опочивальни не было тени убийцы, однако облегчения никто из них не почувствовал, так как каждый предпочел бы лицом к лицу столкнуться с самым страшным заговорщиком, нежели увидеть распростертое безжизненное тело властелина.

Навуходоносор, повелитель вавилонской империи, победитель египетской армии под Кархемишем, покоритель Иерусалима, уже несколько раз разрушавший великий город, царь, чье имя рождало ужас в самых отважных сердцах, сидел на огромной кровати из черного дерева, широко открыв глаза, с подергивающейся от страха челюстью и со смертельно бледным лицом. Подушки на постели были влажны от царственного пота.

— Мой повелитель!

Ариох, начальник царской стражи, сделал шаг по направлению к царю, прекрасно зная, что излишнее приближение к владыке может повлечь смерть. И все-таки он хотел убедиться. На теле царя нет никаких следов от оружия, и убийца не смог бы так быстро убежать. Значит, царь отравлен? Дыхание государя было неровным, он судорожно прижимал руку к сердцу. Однако производил впечатление скорее человека, чем-то сильно потрясенного, нежели испытывающего боль. Если бы царь был отравлен, то сейчас бился бы в конвульсиях, прижимая руки к животу.

Немного придя в себя и зная, что нужно как-то успокоить людей, все еще пребывающих в панике, стражник терпеливо ждал.

— Сон.

Это был шепот царя. Привычный гром, вдруг ставший не более чем веянием ветерка.

— Сон, мой повелитель?

Глаза Ариоха сузились. Даже сон может быть опасен. Насланный умелым чародеем, знатоком черной магии, сон способен убить не хуже клинка.

— Прости меня, повелитель. Что за сон? — Царь повернулся, чтобы взглянуть на него.

— Бесспорно, ужасный сон, — поспешно добавил стражник.

Царь закрыл глаза, словно пытаясь припомнить забытое имя или лицо давно умершего друга.

— Нет, — произнес он наконец. Голос царя возвысился до почти привычных интонаций, когда он схватил со столика глиняный кувшин с вином и в ярости швырнул его на пол. — Я не могу сказать. Я ничего не помню!



— Говорите!

Глядя на стоявших перед ним людей, царь сжимал подлокотники золотого трона, впиваясь пальцами в искусно вырезанные головы львов.

Люди эти являли собой странное зрелище. Два мрачноглазых халдея с обритыми головами и совсем голые, если не считать полотняной набедренной повязки и священных амулетов на шее. Чернокожий нубиец со шкурой леопарда на худых плечах. Египтянин, чье простое белое одеяние из хлопка оттенялось густо подведенными черной краской глазами. И вавилонянин, жрец Мардука Насылателя Чумы собственной персоной.

Приказ царя гласил: «Приведите ко мне самых великих магов. Соберите их со всех концов Вавилона, ибо душа моя стенает. Я должен узнать, что значит мой сон».

Маги стояли полукругом у подножия царского трона, и на лицах их сверкал пот, пот ужаса перед царским гневом.

И царь возопил еще раз:

— Говорите же, грязные псы, или, клянусь, ваши жалкие потроха станут пищей шакалов еще до захода солнца!

У магов не было оснований сомневаться в правдивости его слов. Со времени того страшного сна царь ни о чем другом не мог и думать. Его ночи превратились в мучительную агонию бессонных метаний, а дни заполнились бесплодными попытками вспомнить хоть крошечный фрагмент сна.

Теперь это за него должны были сделать мудрые чародеи. Если же им не удастся… ровный строй солдат за троном царя, держащих наготове короткие пики, красноречиво демонстрировал, какими будут последствия.

Мучительная тишина длилась и длилась. И тут Амуккани, предводитель халдейских прорицателей, откашлявшись, попытался угодливо улыбнуться царю.

— Возможно, моему повелителю послано видение от самого Кишара — видение, которого достоин только царь. Возможно, бог лишил тебя памяти, чтобы ты не смог рассказать его простым смертным.

Он низко поклонился, а Навуходоносор впился в халдея пронзительным взглядом.

— И какой же в этом смысл, глупец? Послать мне видение, чтобы отнять его. Если оно даже предназначено только для меня, я должен знать его!

Перебирая напомаженные локоны бороды, царь повернулся к Ариоху.

— Надеюсь, пики твоих солдат остры. Эти типы, присвоившие себе звание мудрецов, скользки, как угри.

Начальник стражи расплылся в улыбке. Подобно большинству вавилонян он боялся могущества магов не меньше, чем могущества демонов. Недурно бы полюбоваться, как они будут извиваться на остриях пик.

Чувствуя, как быстро уходит время, театральный возглас издал египтянин, так, будто неожиданная мысль посетила его.

— Мой повелитель! Я вижу! Мой разум осветился светом, словно зажгли тысячи факелов. И там, среди огней, река из пламени, и на реке…

— Молчи! — загремел голос царя. — Неужели ты рассчитываешь провести меня? Неужели думаешь, что я одна из тех глупых старух, что платят тебе за предсказания? Когда кто-то в точности расскажет мне мой сон, я сразу пойму это. И я сразу понимаю, когда какой-нибудь паршивый пес хочет обманом заставить меня поверить в то, что знает его. Довольно! Железо копий положит конец твоей лжи!

Он поднял руку, давая копьеносцам знак приготовиться.

— Постой! Заклинаю тебя, повелитель! — Второй халдей сделал шаг вперед, словно хотел прикоснуться к царю. — Пощади нас, и, клянусь, твой сон будет истолкован.

Рука Навуходоносора опустилась. Он с удивленной улыбкой взглянул на говорившего.

— Никто из вас до сих пор не сумел мне сказать ничего, кроме лжи и уловок. Какой мне будет прок оттого, что я пощажу вас?

Халдей сглотнул, во рту у него пересохло.

— Мы не можем рассказать тебе твой сон, повелитель, верно. Но я знаю того, кто сможет.

Царь вскочил на ноги, и все предсказатели как один съежились от ужаса.

— Кто он? Кто этот человек?

— Один из евреев, повелитель, — ответил халдей. — Приведенный сюда из Иерусалима.

Чародей выпрямился, вновь обретя надежду, что ему удастся дожить до завтрашнего дня.

— Этого еврея зовут Даниил.

3

Шейн Баррингтон принадлежал к тем людям, которые никогда не ведают страха. Мальчишкой он рос на мрачных улицах Детройта, научивших его, что, если хочешь выжить, ты никогда не должен выказывать слабость, никогда не должен демонстрировать противнику свой страх, каким бы сильным и крутым ни был враг.

Уроки улицы сослужили потом Шейну неплохую службу и в залах заседаний крупных компаний. «Баррингтон комьюникейшнс» в настоящее время являлся одним из крупнейших медиагигантов на планете, и успехи компании зиждились на двух главнейших китах: на стремлении Баррингтона беспощадно давить любого конкурента, с одной стороны, и на почти гениальной способности манипулировать числами — с другой.

И вот теперь, когда личный самолет магната «Гольфстрим-IV» приближался к берегам Шотландии, Шейн всматривался в ледяную тьму и чувствовал, как морозный холод пронизывает его до самых костей. Впервые в жизни Шейн Баррингтон боялся.

В сотый уже раз он пробегал глазами помятую и покрывшуюся пятнами пота распечатку. В сотый уже раз просматривал колонки чисел, небольшие ряды цифр, в которых мог таиться конец всему тому, что Баррингтон с таким трудом создавал, ради чего лгал и преступал все мыслимые нравственные законы. Маленькие ряды цифр, которые были способны уничтожить его не хуже пули, пушенной в затылок.

Шейн уже отбросил всякие попытки понять, каким образом произошла утечка сведений об особых способах ведения бухгалтерии в «Баррингтон комьюникейшнс». Уникальные сверхсовременные системы кодирования информации в сочетании с угрозой самых тяжелых последствий для любого, кто посмел бы перейти ему дорогу, позволяли Шейну надежно сохранять секреты на протяжении двадцати лет. Вне всякого сомнения, сотрудники Баррингтона были слишком умны — или слишком глупы! — чтобы предать его. Значит, кто-то из бывших конкурентов по бизнесу?

Перед мысленным взором Шейна прошла галерея лиц и имен, однако всех пришлось отбросить. Один спился, другой повесился в собственном гараже… Всех их, так или иначе, сломала жизнь или сам Шейн.

Кто же в таком случае послан ему электронное письмо?

Рано или поздно он найдет пославшего.

Когда первые лучи рассвета осветили горизонт, Шейн бросил взгляд на свой «Ролекс» и прикинул, к какому времени самолет прибудет в Цюрих. Немножко раньше, чем настаивал шантажист. Еще несколько часов — и они встретятся лицом к лицу. И цена спасения станет, ясна для Шейна.

К моменту когда «Гольфстрим» приземлился на взлетно-посадочную полосу в аэропорту на окраине Цюриха, Баррингтон уже успел принять душ, побриться и переодеться. Темно-синий костюм, сшитый по атлетической фигуре, подчеркивал все ее классические достоинства. Шейн долго рассматривал себя в зеркале в ванной. Лицо слишком жесткое, чтобы назвать красивым, тонкие губы, грубые скулы, холодноватые искорки серых глаз, в которых еще частенько проглядывал огонек юношеского честолюбия… Лишь седина, все больше проступавшая на висках, хоть как-то смягчала внешность безжалостного воина.

Последние часы Шейн в основном использовал для того, чтобы успокоиться и сконцентрировать энергию, черпая силы из неиссякаемых источников уверенности в себе, составлявших самую суть его «я». Сходя по трапу, он уже чувствовал необходимую собранность, словно закаленный боец перед битвой. Одно было совершенно ясно: без сражения он не уступит.

Неподалеку от самолета был припаркован сверкающий черный «мерседес». Рядом с машиной на пронизывающе холодном утреннем ветру стоял водитель в форменном костюме, с лицом землистого цвета и ничего не выражающими глазами. При приближении Баррингтона он открыл заднюю дверцу и жестом пригласил его сесть.

— Итак, куда же мы направляемся? — спросил Баррингтон, когда «мерседес» свернул на извилистую горную дорогу, казалось, устремлявшуюся прямо в облака.

В зеркало заднего обзора он увидел лишь слегка растянувшиеся в улыбке губы водителя.

— Я ведь задал вам вопрос. И жду ответа. Я требую ответа!

Трудно было не расслышать мрачноватую угрозу, прозвучавшую в его словах, произнесенных подчеркнуто ледяным тоном, но водитель даже бровью не повел. Мгновение он выдерживал взгляд Баррингтона, ответив тем же пустым, ничего не выражающим взором, каким встретил его в аэропорту, а затем вновь обратил внимание на дорогу, змейкой поднимавшуюся в гору.

И тут вся ярость, которую Баррингтону приходилось сдерживать в течение последних двадцати четырех часов, вырвалась наружу. Он наклонился вперед, схватил водителя за плечо и проорал ему в ухо:

— Отвечай мне, или, клянусь Богом, ты страшно пожалеешь о своем молчании!

Водитель плавным движением остановил машину посередине узкой части дороги, с одной стороны которой зияла жуткая пропасть. Очень медленно он повернулся лицом к Баррингтону и взглянул ему прямо в глаза, после чего зажег верхний свет в салоне и открыл рот. Баррингтон увидел, что у шофера нет языка.

Баррингтон в ужасе откинулся на спинку сиденья, автомобиль резко рванул вперед, и единственными звуками, которые теперь нарушали гробовое молчание, были спокойный гул мотора и глухие частые удары сердца Шейна.

Замок, вынырнувший из-за поворота дороги, вырастал из горного склона подобно злобной горгулье, прилепившейся к скату церковной крыши. Массивные гранитные стены со стрельчатыми башенками, устремлявшимися в затянутое тучами небо, словно заключали в свои объятия тьму, а горстка древних узких окошек излучала неверный болезненный свет. На часах Баррингтона был почти полдень, но когда из обложенного тяжелыми тучами неба по крыше машины забарабанил дождь, ему показалось, что внезапно наступила ночь. Во мраке, что сгущался впереди, замок напоминал какой-то образ из кошмара.

Пока Баррингтон пытался лучше рассмотреть средневековые башни за темной пеленой дождя, автомобиль остановился, водитель распахнул заднюю дверцу, раскрыл над пассажиром широкий старомодный зонт и жестом пригласил Баррингтона пройти в массивные железные ворота.

Сделав глубокий вдох и попытавшись убедить себя в том, что день, в общем, неплохой и что он находится в современной цивилизованной стране в двадцать первом веке — как бы ни пыталось обмануть Шейна на сей счет собственное зрение, — Баррингтон проследовал за водителем.

Его едва ли удивило, когда тяжелая дверь бесшумно отодвинулась и Баррингтона опять же жестом пригласили войти в громадный, напоминающий пещеру зал. Шейна поразил только внезапный луч света, осветивший часть стены слева от него, которая, как, оказалось, была из сверкающего металла. Нужно пройти туда? Он повернулся к своему провожатому, но тьма уже поглотила его. Баррингтон был в полном одиночестве, и, несмотря на неземной холод, по его спине пробежала струйка пота.

Сделав над собой усилие, Шейн направился к стальной двери, с приятным шорохом открывшейся при его приближении. Когда Баррингтон вошел в лифт, находившийся за дверью, которая с тем же шорохом закрылась за ним, ему впервые за всю жизнь захотелось помолиться.

К моменту, когда лифт изверг его наружу, у Баррингтона возникло ощущение, что он погрузился в самое нутро альпийских гор, а страшная неземная тишина вызвала в нем мгновенную панику — Шейну почудилось, что его замуровали живьем.

Раздавшийся внезапно громкий голос привел его в себя:

— Добро пожаловать, мистер Баррингтон. Мы рады, что вы нашли время посетить нас. Пожалуйста, садитесь.

Механически, словно зомби, Баррингтон почти на ощупь продвигался в густом полумраке к резному креслу, располагавшемуся справа от него. Осторожно и без излишней торопливости усевшись в кресло, будто это был электрический стул, которому предстояло лишить его жизни, Баррингтон поднял голову в надежде, наконец, встретиться взглядом со своим мучителем.

Вместо этого он разглядел неподвижные силуэты семерых людей, сидящих за большим столом из обсидиана.

Все фигуры освещались сзади и оттого производили впечатление чего-то неопределенно черного и плоского, подобно луне в момент полного солнечного затмения, и, естественно, никаких черт лица ни у кого из них Баррингтон разглядеть не смог.

Вновь зазвучал тот же голос. Казалось, он исходил от фигуры, что занимала центральное место среди этой семерки. Голос был не таким уж громким, однако за четко артикулируемыми гласными слышался скрежещущий призвук, вызвавший у Баррингтона невольное ощущение, будто кто-то царапает ногтями по школьной доске.

— Ваше присутствие здесь доказывает, что вы понимаете серьезность положения, мистер Баррингтон. Значит, у вас еще есть надежда. Но только в том случае, если, начиная с этого момента, вы будете выполнять все наши приказания.

У Баррингтона закружилась голова, наверное, как у лягушки, которую гипнотизирует гадюка. И даже в таком состоянии он не мог не возмутиться.

— «Приказания»?! Я не имею ни малейшего представления о том, кто вы такие, — я даже не уверен, что понимаю, кто я сам такой! — но в одном я совершенно уверен: никто никогда не приказывал, и не будет приказывать Шейну Баррингтону.

Его слова отозвались эхом в темноте. На какое-то мгновение Шейн даже подумал, что, возможно, одержал победу, сместив равновесие сил в свою пользу. Что ж, надо переходить в наступление.

И тут он услышал смех. Вначале очень тихий, но постепенно нарастающий, пока, наконец, своим грохотом он не наполнил все помещение подобно шуму водопада. Смех был женский и исходил от крайней фигуры слева.

— О, мистер Баррингтон, мы знали, что вы лишены всяких нравственных устоев. Откровенно говоря, рассчитывали, что у вас есть мозги. Неужели вы до сих пор еще не поняли? Теперь вы принадлежите нам. Душой, если, конечно, таковая у вас имеется, и телом. И мы не побоимся при надобности разлучить одно с другим.

Дама, очевидно, получала громадное удовольствие оттого эффекта, который могли произвести ее слова, и сделала паузу, чтобы продолжение прозвучало еще весомее.

— Информация о тайных методах компании «Баррингтон комьюникейшнс» за последние два десятилетия гарантированно отправит вас за решетку на всю оставшуюся жизнь — в случае, конечно, если мы ее обнародуем.

Вновь та же эффектная пауза.

— Конечно, если до того, как вами займется правосудие, разгневанные акционеры, которых вы столь блестяще водили за нос, не доберутся до вас и не превратят вас и ваши роскошные офисы в кровавое месиво.

Из темноты зазвучал еще один голос с глуховатыми интонациями и отчетливым британским акцентом:

— Вы не должны заблуждаться, мистер Баррингтон. Наше приглашение было послано вам исключительно по необходимости, из-за осознания всех возможных последствий многочисленных нарушений вами коммерческого законодательства. Подобно айсбергу — айсбергу из бесчисленного количества финансовых нарушений, ваши преступления могут устроить вам такую катастрофу, по сравнению с которой гибель «Титаника» покажется детским баловством в ванне.

Баррингтон собрал последние остатки присущей ему наглости:

— Невозможно. Очевидно, вы подкупили нескольких жалких людишек, чтобы они собрали для вас побольше грязи, но вряд ли они смогли обнаружить нечто большее, чем просто не совсем корректные манипуляции с фондами…

Его прервал голос с британским акцентом:

— Не принимайте нас за идиотов, мистер Баррингтон. Мы располагаем всей информацией: затраты капитала, заносившиеся в статью прибыли; оффшорные компании, которые должны были производить впечатление активов, тогда как на самом деле скрывали пассивы. Не говоря уже об угрозах конкурентам, о запугивании. Каким образом даже в нашу эпоху неправедных доходов вы, сэр, сумели побить все мировые рекорды по преступлениям в сфере бизнеса?

Ну, вот, наконец, подумал Баррингтон. Расплата. Он всегда полагал, что слишком умен, слишком беспощаден, чтобы расплачиваться хоть за какой-то из своих грехов. И вот теперь помимо его воли лица людей, которых Шейн погубил на пути к титулу одного из богатейших и могущественнейших людей мира, стали мелькать у него в памяти. Плачущая вдова бывшего партнера по бизнесу, которого он довел до самоубийства. Старики, пенсионные запасы которых он беззастенчиво грабил, чтобы покрывать собственные долги.

— Значит, вы все-таки не хотите меня сдавать? — слабо прохрипел Баррингтон.

Ему ответил новый голос — мужской, с испанским акцентом и резкими интонациями, вызывавшими ассоциации с клекотом хищной птицы:

— Естественно, мы пригласили вас сюда, сеньор Баррингтон, не для того, чтобы вручить вам премию за достижения в бизнесе. Хотя мы не видим никакой выгоды и в том, чтобы выдавать вас властям.

Проблеск понимания промелькнул в глазах Баррингтона.

— О, я понял. Вы хотите сами попробовать…

Начатое было рассуждение так же мгновенно и закончилось при звуке громкого удара рукой по столу, тем более поразившего Баррингтона, что он сразу же понял, что рука женская.

— Сядьте и прекратите нести вздор! — Баррингтон опустился в кресло.

— Попробовать? Перед вами не вымогатели из мафии. Неужели вы до сих пор не поняли? Вы принадлежите нам, Баррингтон.

Послышалось покашливание, и вслед за этим раздался голос с британским акцентом:

— Теперь, когда вы осознали свое положение, позвольте мне предложить вам альтернативу жизни за решеткой — без сомнения, весьма непродолжительной.

Баррингтону почудилось, что он видит зловещую ухмылку на лице, скрытом от него густой тенью.

— Мы избрали вас, мистер Баррингтон, исходя из того, что вы для нас можете сделать. Исходя из той помощи, которую вы в силах оказать в наших… предприятиях. Мы готовы вложить в «Баррингтон комьюникейшнс» как минимум пять миллиардов долларов. Вполне достаточно, чтобы оплатить все те долги, что вы так хитро скрывали, и продолжить уничтожение оставшихся конкурентов. Достаточно, чтобы сделать вас человеком номер один в области коммуникаций. Но с условием, конечно: вы будете работать на нас. На СЕМЕРЫХ.

У Баррингтона внезапно закружилась голова. Он чувствовал себя как приговоренный, отсчитывавший последние секунды перед казнью, когда вдруг появился начальник тюрьмы с сообщением о помиловании и чеком на несколько миллиардов долларов. Улыбаясь, Баррингтон подумал, что сделает все, абсолютно все, чего бы от него ни потребовали.

— Полагаю, предпочтительнее вторая альтернатива, — произнес Шейн Баррингтон, и к нему стало возвращаться самообладание, по мере того как горячий поток адреналина наполнял артерии. — А теперь скажите мне, что я должен для вас сделать.

За стенами замка тучи еще более плотным кольцом обступили величественное строение, колючий ветер плясал вокруг бастионов. Посреди поминального пения стихий один лишь замок сохранял свой холодный, темный и молчаливый облик.

В непроницаемой тишине подземных галерей не был слышен стук захлопывающихся железных ворот. Не слышали СЕМЕРО, сидевшие за столом, и приглушенного рокотания «мерседеса», отправившегося в обратный путь. Но они знали: Баррингтон уехал, а все его мысли захвачены новой миссией — они не ошиблись в выборе.

Мягкое освещение скрытых прожекторов возвратило СЕМЕРЫМ их обычное человеческое обличье. Тем не менее, даже позволив себе немного расслабиться в полном и надежном одиночестве, каждый из них продолжал излучать пугающую ауру. Третий справа — круглолицый мужчина с серебристой гривой редеющих волос — поправил очки с узкими линзами и с улыбкой повернулся к человеку, чей громкий голос первым нарушил тишину с приходом Баррингтона:

— Ну что ж, Джон, должен извиниться перед вами. Баррингтон и в самом деле оказался превосходным выбором. Меня теперь даже несколько удивляет, что он раньше сам не вызвался помогать нам. Похоже, он с истинным восторгом отнесся к своим новым обязанностям.

Сохраняя мрачное выражение лица и не сводя глаз с кресла, где несколько минут назад сидел Баррингтон, говорившему ответил Джон Бартоломью, и было что-то такое в его тоне, от чего мороз пробегал по коже:

— Время для комплиментов еще не пришло, господа. Реализация нашего великого плана только начинается, и многое предстоит сделать.

— Джон, Джон! Начатое нами уже не может быть остановлено! — воскликнул англичанин. — Я, конечно, склоняю голову перед твоими грандиозными познаниями в сфере коммерции. Но, как человек церкви, я, полагаю, мог бы претендовать на особое внимание к… ну, назовем это «духовным измерением». Вспомни о Данииле, вспомни о сне Навуходоносора. Вспомни его толкование! — В сильнейшем возбуждении он схватил Бартоломью за руку. — Вне всякого сомнения, по плану СЕМЕРЫХ, нашему плану, истинная мощь Вавилона — темная мощь Вавилона! — восстанет вновь!

4

Теперь Мерфи уже и не знал, что хуже: сильная боль от следов львиных когтей на плече или приступ гнева и возмущения, которым его встретила жена. Правда, гнев со временем неизбежно иссякнет. По крайней мере, Мерфи на это рассчитывал.