Мы поднялись по лестнице. Дверь была приоткрыта, рядом с ней на страже стоял высокий мужчина. Когда мы подошли, он бросил на нас цепкий взгляд, выдававший в нем опытного полицейского.

Эдди обратился к нему:

— Как поживаете, инспектор?

Тот ответил:

— Как поживаешь, Эд?

Только теперь я его узнал. Я уже видел этого парня раньше.

Мы с Максом обменялись взглядами: нам вовсе не хотелось заниматься такой работой вместе с полицейским инспектором. Даже если он в курсе дел и на нашей стороне, все равно это было слишком рискованно. Мы верили в золотое правило — никогда не доверять копам.

Инспектор проводил нас в большую, роскошно обставленную гостиную. Я увидел труп — он лежал в дальнем конце комнаты, завернутый в белую простыню.

Я кивнул Эдди, указав на спальню. Там в кресле сидел мужчина. Когда мы вошли, он испуганно отвернулся. Я его узнал. Он был крупный адвокат и политик, важное лицо в организации Таммани.

Я прошептал Эдди:

— Убери отсюда этого чертова инспектора.

— Он в порядке. Он работает с нами.

— Мне наплевать, в порядке или нет этот ублюдок, только убери его отсюда, — повторил я. — Мы не хотим иметь с ним ничего общего.

Эдди пожал плечами:

— Посмотрю, что можно сделать.

Мы вернулись в гостиную. Инспектор стоял над накрытым телом. Из-под простыни торчала правая рука. Я заметил, что указательный палец искривлен и сплющен, как будто много лет назад его защемило дверью. На соседнем пальце блестело масонское кольцо из желтого металла. Инспектор заметил его одновременно с нами. Он опустился на одно колено и снял кольцо. Его рука дрожала, когда он убирал его в карман.

Инспектор нервно сказал:

— Я хочу, чтобы вы поскорей избавились от тела, парни. Я должен проследить, чтобы…

Макс его перебил:

— Мы сами решим, когда убрать тело, и вы не будете ни за чем следить.

— Ждать нельзя, оставлять его здесь опасно. Его нужно убрать немедленно.

Инспектор снял шляпу и вытер лоб. Он дрожащей рукой надел шляпу, снял ее снова. Потом посмотрел на нас. Ему явно было не по себе.

— Мы не станем убирать его сейчас, — сказал я.

— Жена этого человека, — инспектор трясущимся пальцем указал на спальню, — вернется сегодня утром.

Я пожал плечами.

Инспектор произнес запинающимся голосом:

— Вы должны… должны… очень быстро от него избавиться. Это динамит. Если он взорвется, рухнет все, до самого верха.

Эдди, Макс и я отошли посовещаться в угол комнаты.

— Мы сделаем все по-своему в нужное нам время, — сказал я Эдди.

Макс прибавил:

— И убери отсюда этого чертова инспектора!

— Не могу. Я не знаю, как это сделать. Инспектор замешан в деле, и он хочет убедиться, что с телом будет все в порядке.

— Он с нами не поедет, Эд. Это совершенно точно, — сказал я.

— Он нам не нужен. Все будет в порядке и без него.

— Я ничего не могу поделать, Лапша, — возразил Эдди. — Он должен поехать. Таковы инструкции.

Я посмотрел на Макса. Мы кивнули друг другу.

Я сказал:

— Мне наплевать, какие у тебя инструкции. Этот сукин сын с нами не поедет.

Макс спросил:

— Кто дал тебе задание?

Эдди заколебался.

— Офис, — наконец сказал он.

— Кто именно? — спросил я.

— Я не могу об этом говорить.

— Кто бы ни дал тебе такое задание, он должен знать, что мы делаем дела по-своему, — сказал я.

— Верно, можешь им так и передать, — подтвердил Макс.

Эдди пожал плечами.

— Скажи инспектору, чтобы убирался.

— Ладно, ладно, — пробормотал Эдди.

Он подошел к инспектору. Тот стоял на своем.

— Нет-нет, — твердил он. Инспектор подошел к нам. — Простите, ребята. Я не могу уйти. Я нахожусь здесь для того, чтобы никто не мог увидеть его лица.

— Нам наплевать, кто он такой. Пусть он будет Джимми Уокер или президент Соединенных Штатов. Для нас он просто труп. Не волнуйтесь, мы не станем смотреть на этого парня. Никто не увидит его лица, — сказал я.

— Я должен поехать, — настаивал он.

— Тогда мы отказываемся от этого дела, — ответил я. Эдди подошел ближе:

— Не беспокойтесь, инспектор, они все сделают как надо.

Инспектор бросил на нас долгий взгляд. Потом разгневанно вышел из комнаты.

— Он задет, — сказал Эдди.

— Пусть смажет рану вазелином, — ответил Макс. Макс и я подошли к трупу. Я откинул простыню. Даже мертвым этот парень выглядел довольно привлекательно. Он был средних лет, футов шесть ростом. Его лицо показалось мне знакомым.

Я сказал Максу:

— Кажется, я знаю этого парня. — Я наклонился ближе. — Да, я встречал его на Бродвее. Он любит девочек. Снимает проституток. — Я повернулся к Эдди: — Он — судья или что-то в этом роде?

— Да, этот парень — член Верховного суда.

Я осмотрел его рану. Это было пулевое отверстие в животе. Кровь еще сочилась на пол.

Я сказал Эдди:

— Поищи, нет ли в ванной клейкой ленты, и принеси какие-нибудь тряпки.

Эдди вернулся с полотенцем и изоляционной лентой. Я разодрал полотенце и заткнул им рану. Парень был еще теплым, когда я обматывал его лентой, чтобы полотенце крепко держалось на теле.

Эдди прошептал:

— Вы можете вытащить его прямо сейчас?

— Нет, сейчас не можем, — ответил я.

— Жена этого парня, — Эдди ткнул большим пальцем в спальню, — возвращается сегодня утром.

— Выясни, в котором часу она появится, — сказал Макс. — Мы постараемся убрать его до ее прихода.

Эдди пошел в спальню. Вскоре вернулся:

— Этот парень говорит, что труп надо убрать прямо сейчас. Она приедет рано утром.

— К черту его, — сказал я. — Как это будет выглядеть, если мы будем выносить ковер для чистки в четыре часа утра?

— Да, — согласился Эдди, — выглядеть будет подозрительно. Но от тела надо избавиться, и как можно быстрее.

— Не волнуйся, Эд, — сказал Макс. — Мы его уберем.

— Даже его исчезновение будет разорвавшейся бомбой, — заметил я. — До сих пор мы имели дело с обычными, никому не известными людьми. А от этого парня копы и газетчики так просто не отвяжутся. Он слишком крупная фигура.

— Как бы там ни было, мы ничего не сможем сделать до восьми утра, — заявил Макс. — Так что пока мы тоже можем сматываться.

Эдди остался в доме вместе с адвокатом. Мы с Максом ушли.

Глава 40

Мы поехали на Томпсон-стрит. Пит был у себя и занимался своим новым делом — изготовлял американские почтовые марки. Они лежали целыми листами на большом столе.

— Только что из-под пресса. — Пит усмехнулся. — Как они смотрятся?

Я взял один из листов.

— Вот оригинал. — Пит вынул из ящика и протянул мне другой лист. — Замечаете разницу?

Я сравнил оба листа:

— По-моему, они совершенно одинаковы.

Я передал листы Максу.

— Прекрасно, — сказал тот.

— Я нанял лучших граверов, — улыбнулся Пит, — прямо с итальянского монетного двора.

Он провел нас в маленькую кладовую. Она была набита всевозможными бумагами. Пит гордился своей коллекцией. Вдоль одной стены лежал запас фальшивых этикеток для всех местных и импортных сортов виски и пива. В других местах мы увидели поддельные акцизные и гербовые марки, американские и мексиканские купюры разного достоинства.

— Когда-нибудь, — похвастался Пит, — я создам такие деньги, что даже банковские эксперты не смогут отличить их от настоящих.

— А раньше это когда-нибудь случалось? — спросил я.

— Нет, но рано или поздно такой день настанет. Об этом мечтает каждый, кто занят в нашем бизнесе: создать совершенный банкнот.

— Как только такое случится, позвони нам, — усмехнулся Макс.

— Обязательно, — засмеялся Пит.

Он достал бланки свидетельств о смерти и захоронении, сел за стол.

— Мужчина или женщина? — спросил он.

— Мужчина, — ответил Макс.

Пит заполнил бумаги и поставил на них печать.

Мы сказали: «До встречи» — и ушли.

Мы поехали в «Райский сад». В заведении были только Патси и Косой с двумя близняшками из танцевального шоу. Мы появились не вовремя. Мы закрыли заведение, а близняшки уехали на такси.

Мы отправились в бани Латки, немного поспали, потом нырнули в холодный бассейн и растерлись полотенцами.

В похоронное бюро мы прибыли в семь тридцать. Косой и Патси отправились за грузовиком к Клеми, получив инструкцию встретиться с нами на Риверсайд-Драйв.

Мы с Максом положили в «кадди» большой джутовый чехол для ковра. Я взял с собой большую иглу и моток шпагата.

Дверь открыл Эдди. Он выглядел раздраженным и усталым.

— Этот ублюдок извел меня больше, чем сам труп.

Мы посмотрели на адвоката. Он сидел взлохмаченный, с бледным от страха лицом.

Адвокат смотрел, как мы заворачиваем труп в ковер.

Каким-то тусклым, потусторонним голосом он сказал:

— Это китайский ковер за пять тысяч долларов.

Мы не обратили внимания на его слова. Мы засунули ковер в джутовый чехол. Я крепко зашил концы.

Мы нашли стеклянный графин, наполовину полный виски. Макс и я налили себе выпить. Мы сидели и курили еще минут двадцать, пока не появились Пат и Косой. Они были одеты в униформу чистильщиков ковров.

Грузовой лифт оказался недостаточно высоким. Лифтеру пришлось приподнять сетчатый потолок кабины, чтобы мы смогли втащить в нее ковер.

Макс и я стояли в стороне и смотрели, как Патси и Косой пытаются втолкнуть в грузовик громоздкий, неуклюжий предмет. Наконец им это удалось, и они уже собирались уехать, когда к ним подошел коп. Макс и я поспешили узнать, чего он хочет.

Коп спорил с Косым, утверждая, что груз слишком далеко выдается из кузова грузовика.

— Вам надо повесить красный флажок на конец этой штуковины. Таковы правила дорожной безопасности, — настаивал он.

Я послал Косого обратно в дом оторвать клочок красной ткани от какой-нибудь одежды. Он вернулся с куском красного шелка от женского платья. Косой привязал его к торчавшему концу груза. Мы поехали следом за грузовиком.

В похоронном бюро находился один Розенберг. Позже на этот день были назначены похороны. Тело уже перевезли в часовню.

Макс сказал Розенбергу, чтобы тот не появлялся здесь остальную часть дня.

Мне не понравилось, как Розенберг ответил: «Ладно, если вы так хотите», как будто он что-то заподозрил. Я решил попозже поговорить об этом с Максом.

Макс стал звонить на кладбище. Патси отправился в гараж, чтобы выкатить катафалк, а Косой подал грузовик к задней двери. Вдвоем с ним мы перенесли зачехленный ковер внутрь. Я разрезал зашитые края. Мы раскатали ковер и перенесли труп в сосновый гроб.

Через полчаса тело двигалось по дороге к кладбищу, и Патси правил катафалком. За ним следовал Косой на «кадди», в котором сидело несколько стариков, профессиональных плакальщиков, заимствованных в соседней синагоге.

Мы сидели в офисе, ожидая возвращения Розенберга.

Макс спросил:

— Значит, труп показался тебе знакомым?

— Да, я встречал этого человека в ресторанчиках на Бродвее. Говорили, что он судья или что-то в этом роде. Но я не был с ним знаком.

— Да, он был членом Верховного суда, — сказал Макс. — Так думает Эдди. Не знаю, — продолжал он, — мне кажется, что он не очень-то похож на судью из федерального Верховного суда.

— Может быть, не федерального. Для этого он слишком молод. Скорее всего, он был членом Верховного суда штата.

— Кто это сделал? Думаешь, тот адвокат?

— Похоже на то, — ответил я. — Наверное, они оба замешаны в каком-нибудь крупном деле.

— Член Верховного суда, — иронически произнес Макс.

— Женатый парень и любитель проституток, — сказал я.

— Член Верховного суда, — повторил Макс.

— Мы с тобой знаем, какие сейчас судьи. Любой юрист, заплатив двадцать пять тысяч Гаммани, может сесть на это место.

— Верно, и когда они там оказываются, то стараются побыстрей вернуть свои деньги. Их всех можно купить за русскую шарлотку. Интересно, поднимется ли шумиха из-за исчезновения этого парня?

Я пожал плечами.

— Как его звали?

Я вновь пожал плечами:

— Судья… Мэйтер… нет, не так. — Я не мог вспомнить. — Его хорошо знали на Бродвее.

— Так же, как тебя, Лапша? — рассмеялся Макс.

— Да, так же, как меня.

Макс усмехнулся.

Я посмотрел на него вопросительно.

Он сказал:

— Посмотри, какие партнеры подобрались в этом дельце, прямо хоть на выставку. — В голосе Макса звучал едкий сарказм. — Как на подбор: полицейский инспектор, известный адвокат и этот член Верховного суда — Мэйтер, Бэйтер, Шмэйтер, или как его там зовут.

Мы продолжали молча курить. Я думал об этом деле. Действительно ли его убил адвокат? Зачем он это сделал? Может быть, из-за своей жены? Или они еще кого-нибудь не поделили? На Бродвее их обоих знали как больших любителей девочек. А может быть, здесь замешан кто-то третий. Человек, пострадавший от махинаций судьи. Или кто-нибудь из сомнительных личностей, болтающихся по судам. Например, какой-нибудь шантажист. Инспектор и наши люди в суде должны знать всю эту историю.

Как наш офис оказался замешан в такое дело? Теперь никто уже не узнает правду. Публике пообещают, что убийство будет раскрыто. Начнут всем вешать на уши дерьмо, но никто ничего не раскопает.

Полицейские слишком тупы, по крайней мере честные копы. «Грязные» полицейские много знают о нераскрытых убийствах, поскольку сами так или иначе замешаны в большинстве из них.

Розенберг бродил по похоронному бюро. Мне хотелось узнать, что он заподозрил.

Я сказал:

— Патси уехал на катафалке.

— Я знаю. Когда он вернется? У меня назначены похороны на два часа.

— Он будет вовремя. — Я закурил сигару. Небрежным тоном спросил: — Что, по-твоему, Патси повез в катафалке?

Макс и я посмотрели на него.

— Это не мое дело. Катафалк ваш.

— Да, но все-таки что ты думаешь? — спросил я.

— Спиртное. Я думаю, что вы перевозите в нем спиртное, — ответил Розенберг.

— Ладно, помалкивай об этом, — сказал я.

— Само собой, — ответил он.

Глава 41

Однажды Макс появился в «Раю» с карманами, набитыми механическими зажигалками. Это были интересные устройства, изготовленные Ронсоном. Они недавно появились на рынке. Я их видел раньше, но никогда не пользовался. Макс дал мне одну из зажигалок. Она меня заинтриговала.

Я стоял в дальнем конце бара, прикуривая сигару и играя с зажигалкой. Я смотрел, как искры вылетают на фитиль и зажигают пламя.

Я поднял взгляд. Пара чьих-то блестящих глаз смотрела на меня поверх бокала. Они отвернулись, оглядев меня с ног до головы. Мне показалось, что меня самого обожгла горячая искра. Я снова чиркнул зажигалкой. Красивые глаза вернулись ко мне. Женщина не сводила с меня взгляда, прихлебывая из бокала. Это было уже слишком. Я загорелся. Я улыбнулся ей. Она ответила улыбкой. Она была стройной, невысокой, милой и очень загорелой. Я подошел к ней:

— Простите меня, мисс, но ваш взгляд действует на меня так же, как эти искры.

Для наглядной демонстрации я еще раз щелкнул зажигалкой.

— Он вас обжигает? — Она улыбнулась, показав белые, яркие, безупречно ровные зубы.

— Нет, воспламеняет.

— О, как интересно. — Она рассмеялась.

У нее был глубокий хрипловатый голос, очень выразительный и мелодичный. Когда она смеялась, он казался особенно низким и густым, как будто к нему примешано немного пепла.

— Вы поете? — спросил я. — Наверное, блюзы?

— Да. — Она снова показала красивые зубы. — Поэтому я здесь. Я ищу работу.

— А вы уже поговорили с хозяином заведения?

— Я как раз этим занимаюсь. — Она засмеялась. — Мне на вас показали.

— Я разочарован.

— Почему?

— Я решил, что вы улыбались мне не потому, что… В общем, теперь я вижу, что у вас были корыстные мотивы.

Она вновь засмеялась:

— А какие у вас были мотивы, когда вы решили заговорить со мной? Нет, не говорите мне. Я знаю.

Мы оба рассмеялись.

Оркестр заиграл медленный вальс. Свет на танцевальной площадке погас. На потолке начал гипнотически вращаться зеркальный шар. Воздух наполнила чувственная мелодия «Что мне делать».

— Может быть, обсудим это за танцем? — предложил я.

— С удовольствием.

Я вывел ее на площадку. Она скользнула в мои руки. Она положила левую руку мне на плечо. Ее глаза были прикованы к моим. Под тонкой шелковой тканью ее платья ничего не оказалось. Я обнял ее горячее податливое тело. Мы не разговаривали. Это было невозможно. Волна возбуждения заполнила нас целиком.

Она прижала голову к моей груди и томно опустила глаза. Она сжала мою руку и тесно прижалась ко мне всем своим жарким стройным телом. Слившись с ней в объятиях, я чувствовал каждый поворот, каждый изгиб ее тела.

Ее губы были приоткрыты. Она тяжело дышала. Ее рука все крепче сжимала мое плечо. Она прижималась ко мне все плотнее, продолжая покачиваться в медленном танце. Она сомкнула губы. Ее глаза были закрыты.

Когда я поцеловал ее в губы, она издала низкое «О-о-о». Ее тело начало дрожать.

— О-о, — прошептала она еще раз. — Сожми меня крепче. Сделай мне больно. Пожалуйста, — стонала она.

Я сжал ее еще сильней. Она дрожала.

— Пожалуйста, пожалуйста, — шептала она. — Вонзи мне пальцы в спину.

Она вся пылала. Я слегка вдавил ногти в ее кожу.

Она выдохнула:

— Прошу тебя, прошу тебя, сильнее, сильнее.

Она взглянула на меня мутными, бессмысленными глазами. Я ничего не мог поделать — ее неистовая страсть была заразительна. Я крепче вдавил ногти в ее тело. Она затрепетала, со стоном изогнувшись в моих руках. Вдруг она судорожно обвила меня руками. Я поцеловал ее задыхающиеся губы, чувствуя, что мы плывем в какой-то туман. Я потерял понятие о времени, пространстве, обо всем. Это было мгновенное, болезненное наслаждение.

Я не помнил, как увел ее с площадки. Я пришел в себя, когда усаживал ее на стул за дальним столиком.

Рядом сидел какой-то мужчина. Его вид показался мне знакомым. Когда мы подошли, он поднялся с места. Он поклонился мне и улыбнулся. Жестом пригласил меня присесть. Девушка расположилась между нами. В петлице его пиджака белел цветок. Я посмотрел на него внимательней. Я пытался вспомнить, кто он такой, но не мог.

Глаза девушки лукаво блеснули, когда она представила мне своего соседа:

— Милый, это мой муж Джон.

Я посмотрел на нее, потом на него. Они оба улыбались.

Он сказал:

— Я смотрел, как вы танцуете. Вам это понравилось, правда?

Он произнес это многозначительным тоном. Мы все рассмеялись. Потом я оборвал смех. Какого черта я смеюсь? Этот рогоносец — ее муж.

Я посмотрел на него. Он был средних лет, хорошо одет, загорелый, с приятной внешностью. Я не мог понять, почему он ведет себя так дружелюбно в таких обстоятельствах.

— И вы не возражаете? — спросил я.

— Нет, конечно. Почему я должен возражать?

Он улыбнулся. Его зубы так же поражали белизной, как и ее. Это потому, что они оба сильно загорели, подумал я. Все дело в контрасте.

Я спросил:

— Хорошая погода была во Флориде?

— Превосходная, — ответила она.

— Прекрасная погода, чтобы рыбачить и кататься на лодке, — сказал он.

У меня было странное чувство по поводу этой парочки — как будто я где-то уже ее видел. Девушка наклонилась к мужу и что-то зашептала ему на ухо. Потом они оба посмотрели на меня и разразились хохотом.

— Кажется, я являюсь предметом вашей беседы, — сказал я.

— Моя жена Бетти вспомнила кое-какие примечательные подробности вашего танца. — Мужчина засмеялся.

— Мне показалось, что ваша жена Бетти меньше всего была озабочена танцем, — заметил я сухо. — Что такого примечательного она запомнила? — Они оба захихикали. Что за чудаки, подумал я. — Мы никогда не встречались раньше, Джон?

— Да, — улыбнулся он, — вы встречались, и не только со мной, но и с моей женой. Помните где?

— Сдаюсь. Расскажите мне, — ответил я этому шмаку.

— Я — Джон, друг вашего друга Макси.

Я посмотрел на него с недоумением.

— Из страховой компании, — добавил он.

— Вот черт! — воскликнул я.

Теперь я его узнал. Это был Джон До, наводчик, помогавший нам в деле с ювелиром много лет назад.

Вместо того чтобы состариться, он стал выглядеть моложе. А его жена — теперь я ее тоже вспомнил. Да, это та самая мазохистка. Только тогда она была изможденной и высушенной. Я посмотрел на нее внимательней. Она стала носить накладные ресницы и подправила себе нос. Над ее лицом хорошо поработали в косметическом кабинете — я заметил толстый слой румян и пудры. И никаких очков. Теперь она выглядела совсем не плохо. Ее можно было назвать симпатичной, даже соблазнительной.

Я сказал:

— Вы оба сильно изменились. У вас отличный, просто превосходный вид. В чем ваш секрет?

— Отдых, много отдыха и много солнца. Флорида, как вы верно догадались, — ответил Джон.

— Ушли на покой?

— Что-то вроде этого.

— Наверное, удачно сыграли на бирже?

— Нет, — ответила она. — Один из друзей Джона умер и оставил мне свою страховку.

— Интересно, что вы сделали с этим другом — столкнули его со скалы или что-то в этом роде? — Я рассмеялся. — А я-то принял вас за блюзовую певицу, которой нужна работа.

Она рассмеялась вместе со мной. На этот раз Джон к нам не присоединился. Он смотрел на меня холодным взглядом. Мне не нравился этот ублюдок. Я вспомнил, как однажды чуть не перерезал ему горло.

Я спросил его с насмешливой улыбкой:

— Джон, старина, значит, ты не возражаешь, когда твоя жена любезничает с другими мужчинами?

Мне было интересно, что он думает по этому поводу.

— Если ей нравится, то почему я должен возражать? Я люблю ее, — ответил он просто.

— Разумеется, Джон не против. — Она улыбнулась ему. — Верно, дорогой?

— Конечно, дорогая. — Он похлопал ее по руке. — Проводи время так, как тебе нравится.

— Видишь, милый? — обратилась она ко мне. — Кроме того, потом я обо всем ему рассказываю. Ему нравится про это слушать. Во всех деталях. Правда, дорогой?

Она поцеловала его.

Меня чуть не стошнило, когда я вспомнил, как целовал ее во время танца.

Я продолжал свои расспросы:

— Ты не против, когда твоя жена занимается любовью с другими мужчинами, Джон?

— Вовсе нет, — ответил шмак. — Я же не провинциал.

Этот парень гордился собой. Он смотрел на меня с чувством превосходства.

— Что такое, по-твоему, любовь? Секс? Секс не имеет ничего общего с настоящей любовью. Все, что доставляет удовольствие Бетти, доставляет удовольствие и мне. Разве это не понятно?

— Такой подход кажется мне довольно неожиданным, — улыбнулся я.

— Боюсь, ты не понимаешь, что такое глубокое, истинное чувство. Постараюсь объяснить это по-другому. Я люблю свою жену. Допустим, она мечтает о норковом манто. Я куплю его для нее, потому что она очень хочет иметь это манто и потому что ей будет приятно его носить. Сам я носить манто не буду. Но мне приятно то, что приятно ей, потому что я сильно ее люблю, понимаешь?

Он смотрел на меня со своей глупой улыбкой.

Он продолжал:

— Не важно, что ей доставляет удовольствие. Когда она рада, я рад тому, что рада она. Это понятно?

Я пожал плечами. От его витиеватых рассуждений у меня стала слегка кружиться голова.

Бетти похлопала меня по руке:

— Точно так же я отношусь и к Джону. Мы чувствуем одно и то же.

— Если ей хочется иметь отношения с каким-нибудь приличным человеком вроде тебя, — пусть даже сексуальные отношения, — я не возражаю, поскольку этого хочет она. Если ей это нравится, значит, нравится и мне. Так же, как если бы ей нравилось норковое манто.

— Но мужчина — не то же самое, что норковое манто, слабо возразил я. — Хотя, должен признать, иногда это все, что женщине нужно от мужчины.

— Возможно, для большинства женщин так оно и есть. Мужья нужны им только для того, чтобы иметь норковое манто. Это пустые, мелочные женщины, которые не знают, что такое истинная любовь, и не имеют никакого представления о морали. — Бетти фыркнула, выражая свое презрение к таким легкомысленным и аморальным женщинам.

Я посмотрел на нее. Она говорила это без всякой улыбки. Она была серьезна, убийственно серьезна.

Я рассмеялся:

— Ладно, оставим каждому его собственное представление о морали. Возможно, то, что я подразумеваю под этим словом, большинству людей покажется смешным.

— Ты прав, не стоит говорить о таких пустяках, милый.

Бетти ближе пододвинула ко мне свой стул и стала гладить мое бедро.

— Почему бы нам не поехать ко мне домой сегодня вечером? Ты не пожалеешь.

Ее бесстыдная улыбка обещала массу соблазнительных вещей.

— А как насчет Джона? — спросил я.

— Его не будет дома, правда, дорогой?

— Да, дорогая, сегодня у меня назначено свидание.

— С той маленькой блондинкой, дорогой? — поддразнила его Бетти.

— Верно, с той малышкой, — подтвердил Джон.

Мимо нас прошел Макс. Он бросил на меня удивленный взгляд.

Я подозвал его к столику:

— Помнишь этих людей, Макс?

Джон вскочил с места, протягивая руку: