— Если коротко, то я был советником по прогнозам, — сказал Пейков так скромно, будто бы он работал разносчиком пиццы.

— Присядьте, — наконец предложил Лаврищев, до сих пор стоявшему перед ним по стойке смирно бывшему советнику по прогнозам руководства страны. — И расскажите о своей прошлой работе чуть подробнее.

Лаврищев без особого интереса к собеседнику посмотрел на часы. Погода за окном слякотная и безрадостная. Пожалуй, после работы ему стоит заехать в ресторан и приятно провести вечер. Можно будет прихватить с собой и безотказную секретаршу Ниночку.

С такой милашкой не стыдно засветиться в публичных местах.

А Пейков, как нарочно, удобно и видимо надолго расположился в кресле напротив, так, будто он в нём и родился.

— В восьмидесятых годах я был действующим сотрудником КГБ. Потом нескольких таких как я офицеров — людей со сверх способностями отобрали для соответствующего обучения в специальную группу.

Настроение у Станислава Кузьмича понемногу начинало портиться и он слушал всю эту чушь со снисходительным интересом.

Пейков внимательно посмотрел на Лаврищева, словно взвешивая, стоит ли рассказывать дальше.

— С нами работали до сих пор засекреченные люди со сверх способностями и их фамилии я сейчас не могу назвать. Если только Юрия Лонго, — Артём Андреевич явно не скромничал. — Обучали нас долго, но не зря — вскоре я мог по фотографии десятилетней давности любого военного морского корабля точно определить его настоящее местонахождение.

Он немного подумал, но заметив появившийся в глазах Лаврищева интерес, продолжил: — Только по фамилии, имени и отчеству я мог безошибочно провести точную диагностику больного. Его физического и психического состояния.

Однажды мне довелось корректировать ведение допроса, заранее предвидя ответы обвиняемого. Он был очень хитёр и на месте преступления не оставил никаких улик. Но своё подсознание обмануть нельзя и, в конце концов, он сбился.

Потом я проводил допрос мёртвого человека со множественным отсутствием в его организме органов и подробно рассказал о последних минутах его жизни. Нашедшийся впоследствии свидетель жуткого убийства почти полностью подтвердил мои слова.

Лаврищев открыл было рот, но потом передумал и промолчал.

— Потом, работая в особой охране президента, я не раз просматривал его окружение, возможности контактов и принятия решений, предварительно по мере надобности входя в подсознание тех, с кем затем Борису Николаевичу предстояло общаться.

— Ну, уж результаты гениальных решений Бориса Николаевича нам известны не понаслышке, — подумал Лаврищев. — Мы все ощутили их последствия на своей шкуре. Хотя до этого возможно кто — то консультировал и Горбачёва, за что ему отдельное спасибо.

Пейков как — то странно глянул на Лаврищева, словно не был согласен с его мыслями и продолжил, как бы оправдываясь за действия Ельцина: — Нашему подразделению Х удалось обнаружить в кабинете Бориса Николаевича, прямо за его спиной экран, который излучал высокочастотные волны, сильно влияющие на здоровье, соображение и поведение человека. Он был скрытно установлен противниками Ельцина. Такие тоже были.

Вы и сами наверняка не раз дивились поведению Бориса Николаевича, — прервал лёгкое оцепенение Лаврищева Пейков.

Сам в недавнем прошлом военный, Лаврищев удивлённо смотрел на Пейкова, не веря в то, что такое вообще возможно. Даже, если в его россказнях есть хоть доля правды, то тот не мог так в открытую выдавать военные секреты. Ведь он наверняка давал подписку о не разглашении.

— Сейчас времена гласности, — вслух не согласился с мыслями Станислава Кузьмича Пейков. — Да и можно ли считать военной тайной то, о чём пишет даже жёлтая пресса.

Испытывая лёгкое сотрясение ума и души, Лаврищев закурил.

— Слушая вас, можно прийти к выводу, что крах Советского Союза был сознательно предопределён группой людей, использовавших человеческие сверх возможности? — с сарказмом усмехнулся Станислав Кузьмич.

В его глазах мелькнуло недоверие. Вполне возможно, что ему на уши старательно вешают лапшу?

— И не только, — в тон ему ответил Пейков. — Наше руководство считало, что и кровопролитие возле Белого дома в мае тысяча девятьсот девяносто третьего года, которое возникло из — за противостояния Верховного Совета и Ельцина, было делом рук упразднённой лаборатории «А — 4 Гипноз» с Лубянки. Офицеры этой лаборатории решили после своего ухода, громко хлопнуть дверью, применив свои способности в организации этих беспорядков, с помощью секретной аппаратуры, которая впоследствии бесследно исчезла.

Наверняка вы помните, что тогда вышли на улицы и лезли под пули люди, далёкие от политики. Были и человеческие жертвы.

Да и то, что Ельцин по — пьяни или по дурости прыгал с моста, возможно, было внедрённым в его подсознание приказом и демонстрацией чьей — то силы.

Станислав Кузьмич почувствовал, как привычный мир вокруг него превращается в неосязаемый туман. И он находится внутри его. Но к счастью слышит свой голос, задающий вопрос.

— А лично вам приходилось входить в подсознание президента? Или это уже военная тайна? — поинтересовался Лаврищев.

Он уже был заинтригован. Его глаза заблестели. Он уже не торопился закончить свой сегодняшний не обычный рабочий день.

— Нет, на это было наложено табу, — несколько разочаровал его Пейков.

Артём Андреевич так пристально посмотрел в глаза Лаврищеву, что у того по спине до затылка побежали мурашки.

— Если такое творилось на самом верху, то, что же я так скромно преуспел в то время? — вдруг подумал Лаврищев. — Да и то чуть не обосрался со страху!

— Наше поведение напрямую зависит от принятой нами информации, — сказал Пейков. — Ведь недаром ничто не стоит так дорого, как она. У вас были возможности, но не было нужной информации, отсюда все сожаления.

— Разве я что — то сказал? — удивился Лаврищев.

— Значит, мне послышалось, — спокойно ответил Пейков.

Станислав Кузьмич воровато взглянул на Пейкова и испугался: а вдруг тот действительно видит его насквозь без рентгена? Чем чёрт не шутит?

Нет, такого просто не может быть! Возможно он хороший гипнотизёр. Не более того. А если он для меня опасен? И зачем ему я с его могуществом?

И в то же время он может стать для меня не плохой защитой!

— Хороший спортивный психолог, присутствующий на соревновании, способен взглядом вывести любого игрока противника из строя, — ответил его мыслям Пейков и скромно улыбнулся.

Станислав Кузьмич встал и приоткрыл окно. Ему вдруг стало душно и у него сильно разболелась голова, возможно от переизбытка свалившейся на него информации. Ему трудно было её переварить, ведь его мозг никогда не был обременён ни абстрактным, ни логическим мышлением.

Морозный воздух устремился в душный кабинет, неся с собой некоторое отрезвление. Но вместе с ним пришло и тошнота, совсем как тогда, когда Лаврищев очнулся от наркоза после удаления аппендицита.

— Если мы чего — то недопонимаем, то совсем не обязательно, что этого не может быть, — вдруг подумал Лаврищев и с ужасом понял, что это была не его мысль, а внедрённая в его мозг извне.

Возможно, она была послана ему Пейковым, чтобы он перестал сомневаться в услышанном. Ему стало по — настоящему страшно.

— А может я стал слишком впечатлительным, как пансионная девица? Или надо срочно гнать этого колдуна в шею, пока не поздно? Но какие перспективы тогда можно упустить! А, может, врёт он всё? Или того хуже — себе на уме? — мысленно мучился Лаврищев.

А Пейков вдруг выставил на середину кабинета два стула, раздвинул их на некоторое расстояние и лёг на них так, что его голова и ступни были на стульях, а сам он, лёжа, повис в воздухе. Зрелище было потрясающее своим профессионализмом, а так же неожиданностью.

На миг Лаврищеву показалось, что он смотрит учебный фильм, из серии тех, что он когда — то видел в учебке. Перед ним на большом экране предстал физкультурный зал и группа молодых людей спортивного телосложения. Они внимательно смотрят, как их седовласый, сильно напоминающий Пейкова, тренер прививает им навыки виртуозного владения телом.

Вдруг кадры на экране поблекли и потеряли цветное изображение, побежали неестественно быстро, словно оборвалась плёнка.

Станислав Кузьмич отчётливо слышал треск проектора. Потом у него заложило уши.

Лаврищев инстинктивно тряхнул головой и тут же вернулся в реальность. Странное наваждение прошло. Он перевёл дух и огляделся. Перед ним опять был его кабинет и сидящий в кресле Пейков.

Лаврищев, ощутил на своём лбу холодный пот, но всё же нашёл в себе силы поаплодировать увиденному.

— Зайдите ко мне завтра, — Станислав Кузьмич решил взять тайм — аут. — Возможно мы что — то придумаем.

Когда за Пейковым закрылась дверь, Лаврищев почувствовал, что у него дрожат колени. И голова словно сварена в крутом кипятке. А стены кабинета слегка искажаются. Он почувствовал себя слабым и беззащитным, только что вылупившийся птенцом в, открытом всем ветрам, гнезде на восьмом этаже офиса фирмы.

Через некоторое время мир вокруг всколыхнулся и медленно вошёл в фокус.

Станислав Кузьмич нашёл себя закрывающим дверь кабинета. По — видимому, он с почётом проводил Пейкова до двери, но совершенно не помнил об этом. Он втащил себя в кресло, вытер со лба пот и включил селектор.

Их общая с Темниковым, великолепная и вышколенная секретарша всё ещё была на месте.

— Хотите чаю или кофе? — вежливо осведомилась Ниночка.

На самом деле она надеялась, что её рабочий день закончился и сейчас Станислав Кузьмич подвезёт её до дома, или ещё куда — нибудь. Она даже уже успела переобуться и подкрасить губки.

— Хочу тишины! — рявкнул на неё Лаврищев и добавил уже спокойнее: ко мне никого не пускать и ни с кем меня не соединять. Хочу сосредоточиться и немного поработать.

Ниночка сразу завяла.

Станислав Кузьмич поискал глазами, лежавшие на виду сигареты, закурил и долго ходил взад и вперёд по кабинету. Сидеть он не мог. С каждой минутой он всё больше осязал, как его зад только что смазали скипидаром.

— Страшно! Очень страшно! Но такой шанс выпадает раз в жизни! И не всем! — сомнения раздирали его на части.

— Совершенно очевидно, что этот человек ни капельки не преувеличивает и может гораздо больше, чем он сам о себе заявляет. И его тайные возможности почти безграничны. Значит, связываться с ним может быть очень опасно. А как он держится, будто я ему чем — то обязан! Наглец! — негодовал Лаврищев.

Наконец он заметил, что пора бы уже закрыть окно, из которого дул холодный ветер.

— Но хочется, чёрт возьми! И в то же время колется! Хотя признаться хочется больше. Возможно, ему предстоит война, выйдя победителем из которой, он — майор мог бы стать генералом. А на войне все средства хороши!

После непривычно долгих его мозгу рассуждений, Лаврищев принял преподнесённый ему сюрприз судьбы, истолковав его для себя так, как ему хотелось: — Ведь, в конце концов, кто не рискует, тот не пьёт шампанского!

4

Уже почти год как Лаврищев, вспомнив засевшие ещё в детстве в его голове строчки стихотворения «а из нашего окна площадь Красная видна!», преодолев некоторые проблемы, купил в Москве престижную квартиру с видом на Кремль. Он сделал в ней дорогущий евроремонт и обставил её шикарной мебелью. Наконец, он смог выписать к себе жену и дочерей.

Теперь вся семья была вместе и обживала новое семейное гнездо. А так же, наслаждалась, открывшимся им с помощью прописки и немалым денежным средствам, добытым Станиславом Кузьмичом, доступом к интересной столичной жизни, которая бурлила как днём, так и ночью. И эта жизнь казалась им прекрасной!

Людмила Григорьевна под стать мужу до наглости предприимчивая особа, проработавшая в своем городе фельдшером «скорой помощи» двадцать лет, не поленилась спуститься в Московское метро и там, в переходе прикупила себе диплом врача.

Прописавшись в Москве, она удачно устроилась врачом в психиатрическую больницу, и получила доступ к специальным лекарствам, которые без зазрения совести успешно использовала для удовлетворения своих корыстных целей.

И ничего удивительного, что с помощью довольно грязных интриг, ей быстро удалось избавиться от двух своих коллег — профессиональных психиатров, посмевших заедать её жизнь. Остальным это стало острасткой.

А так же она не однократно была замечена в сделках с собственной совестью, проворачивая вместе со знакомым, нечистым на руку, нотариусом и «чёрными риелторами» продажи квартир одиноких пенсионеров. Их она незаконно помещала в психушку и объявляла недееспособными.

Когда — то давно Людмила Григорьевна давала клятву Гиппократу и мечтала помогать людям. Но сейчас она уже была вне этого, считая Гиппократа обычным лицемером.

Хорошенькая от природы, выхоленная внешне и развратная до мозга костей, она сумела стать любовницей главврача, не смотря на то, что его жена уже забыла, что её муж когда — то был мужчиной. И не ведала, какой обман она имеет теперь.

— А ведь довольно таки недурненькая, — в первый же день определился главврач.

И поведшись на соблазнительную внешность Лаврищевой и её развязанное кокетство, он помолодел душой и даже позволял Людмиле Григорьевне разные вольности, правда иногда слегка журил её, если она слишком зарывалась.

— Милочка Григорьевна, — пытался он несколько урезонить свою пассию. — А, ваша, мягко сказать — компания не боится, что у ваших подопечных старичков «божьих одуванчиков» вдруг могут объявиться законные наследнички? И тогда вполне возможна драчка! Ведь квартира в Москве сейчас лакомый кусочек! А вдруг случится Прокурорская проверка? Боюсь, что тогда я не смогу, как сейчас принято выражаться, «вас отмазать».

Лаврищевой эти предупреждения были до одного места.

А главврач был человеком рассудительным, смотрел на жизнь и её проявления трезво и часто произносил афоризмы житейской мудрости. И, старясь не вдаваться в подробности, не переставал дивиться делам, которые с лёгкостью проворачивала Людочка — несомненное украшение серых обшарпанных стен старой психушки.

— Дорогой мой начальник, — райским ручейком журчала Людочка. — Ты же сам не устаёшь повторять, что в России душевно больных людей гораздо больше, чем могут вместить все стационары страны! Так, что тебе не составит большого труда подтвердить прокуратуре, любой диагноз, поставленный мною моим старичкам.

В крайнем случае можешь выискать и у меня какую — нибудь скрытую болезнь. Вроде бы я сильно была не в себе и не ведала, что творю. Ты же «светило нашей науки»! За что я тебя и люблю! — втюхивала ему Людмила Григорьевна сладкую лесть.

Лаврищева, уверенная в своей безнаказанности, не скупилась на специальные укольчики для своих старичков, тем более, что это единственное, что она могла делать профессионально. В остальном врачевании она предпочитала прятаться за спину главврача.

А он восторгался её взглядом — взглядом капризной женщины, которой выпал счастливый жребий повелевать и встречать повиновение поклонников. Он был готов ради неё на всё, на что ещё был способен его состарившийся организм. Ведь он чертовски полюбил её!

А она морочила ему голову и менять своей характер в ближайшем будущем совсем была не намерена.

И её начальнику оставалось только отражать на своём аристократическом лице сильное смятение, вздыхать и надеяться на лучшее. И от полноты чувств не забывать выписывать Людмиле Григорьевне редкие премиальные, как ведущему специалисту клиники и просто очаровательной самочке.

Любимые дочки Лаврищевых, успевшие ко времени переезда закончить школу, теперь осваивались в дорогих бутиках, модных ночных клубах столицы, заводили различные флирты и романы. Несомненно, что до светских львиц им было ещё далеко, как до луны. Но кой — какой успех они имели.

Ещё через полгода Лаврищевы решили своих дочерей несколько остепенить. Оценив незаурядные способности старшей дочери, они не совсем честно купили и обустроили для Алины неплохое по столичным меркам кафе.

Хорошо видимый из окон офиса фирмы небольшой кондитерский магазин приглянулся Лаврищеву сразу. Раз он находился рядом с его землёй, то конкуренты по отъёму денег у населения ему тут были совсем ни к чему. Свободных денег у него теперь было много, коварства и хитрости не занимать и в его голове быстро созрела одна интересная идея.

И глядя озабоченное лицо мужа, Людмила Григорьевна решила ему помочь.

Их старшая дочь — Алина с детства готовила обеды для всей семьи. Больше было не кому. Отец на службе, мать сутками на «скорой помощи», а Яна на правах младшей сестры наглела с каждым годом, перекладывая на плечи старшей все обязанности по дому, одну за другой.

Сначала Алина варила простенькие супчики и компотики, а потом стала радовать родителей то уточкой, запеченной с яблоками, то тортиком, то другими кулинарными шедеврами к праздничному столу. Главным тогда было лишь то, чтобы эти изыски не выходили за пределы месячного семейного бюджета.

Её по началу тоненькая тетрадочка с рецептами и секретами приготовления различных блюд, постепенно превратилась в пухлый альбом, а родители прикупили для неё многофункциональную плиту.

В новую московскую квартиру Лаврищевы естественно наняли хорошего повара. Людмила Григорьевна приплюсовала к нему своего личного диетолога. Но Алина в перерыве между шопингом, посещениями солярия, фитнеса и ночных клубов, не смущаясь своим новым статусом, по настроению готовила и сама.

Станислав Кузьмич, имея здоровый аппетит, любил вкусно поесть и, естественно, одобрял эти кулинарные увлечения дочери. Но как человек практичный считал, что любое хобби тоже должно приносить деньги.

— Доча, — как — то обратился Станислав Кузьмич к Алине. — А как ты видишь себя в бизнесе? Может тебе стоит начать своё дело с небольшого кафе?

И владелец кондитерского магазина, соседствовавшего с офисом фирмы, стал потенциальным кандидатом в покойники. Вскоре он благополучно скончался от сердечного приступа, не выдержав того, что его сын, с помощью проплаченных Лаврищевым, катал наделал много карточных долгов. И своей смертью сделал Лаврищевым роскошный подарок.

Его безутешную вдову, довольно живучую особу, пышущую здоровьем и необузданной жизненной энергией, Людмила Григорьевна, разглядев в её глазах какую — то муть, без труда упрятала в психушку с диагнозом «вяло текущая шизофрения». Возмущённая вдова попыталась было протестовать, используя не дюжую силу и ненормативный лексикон, и ещё более убедила консилиум врачей в обоснованности содержания её в психбольнице.

Разумеется, Людмилу Григорьевну временами посещала мысль о том, что распоряжаться по своему усмотрению чужими жизнями, мягко говоря, не хорошо. Но она всегда чувствовала не только остроту момента, но и свой подстрахованный зад и продолжала свою кипучую деятельность под флагом — победителей не судят!

И, конкретно преследуемый кредиторами, сын — картёжник, которого уже возили мордой по полу, продал магазин Станиславу Кузьмичу практически за бесценок. И даже посчитал Лаврищева своим ангелом — спасителем.

Алина, будучи человеком практичным в маму и творческим в кого — то ещё, вкладывала всю душу, а так же папины деньги в свой бизнес. Унаследовавшая от родителей не только фамилию, но и крепкую хватку, она сразу взялась за дело. Вскоре её стараниями и папиными вложениями магазин превратился в уютное кафе с неплохой кухней.

Но для того, чтобы оно стало посещаемым, нужно было некоторое время, которое необходимо было сократить.

Лаврищев в делах дочери во всё вникал и всё тянул. Пользуясь своими безграничными возможностями бизнес — родственника, за неделю до открытия кафе, Станислав Кузьмич урезал персоналу фирмы обед на пятнадцать минут, тем самым обеспечив дочери постоянных посетителей, которые в обеденный перерыв дальше этого кафе теперь уйти не успевали.

Станиславу Кузьмичу понравился, сработанный по вкусу дочери экстравагантный и в то же время не вульгарный интерьер дочкиного пищеблока, где за чашечкой ароматного кофе с коньячком и негромкой красивой музыкой, он и сам был не прочь восстановить силы и поднять себе настроение. И он продолжал помогать Алине, чем мог.

Не без его участия три нелегалки — кореянки, были срочно выданы замуж за русских алкашей. И получили российское гражданство, жильё в коммуналках и несносную жизнь с мужьями — алкашами. Быстро поняв, во что они вляпались и, стараясь спрятаться подальше от свалившегося на их головы счастья, они предпочитали почти круглые сутки трудиться в кафе у Алины, где было много тяжёлой работы.

Ведь кафе не пустовало и по вечерам, часто снимаемое сотрудниками фирмы под семейные праздники и юбилеи. В другие дни они конечно гуляли на воздухе, посещали концерты, стрип — клубы и выставки различных искусств и пели в «караоке». Но заказать на вечер кафе «у Алины» с некоторых пор считалось модным веянием и признаком хорошего вкуса.

Сначала Алина зарабатывала себе на карманные расходы, но со временем бизнес начал приносить ей неплохие доходы.

— Яна, ты не можешь через своих знакомых пригласить на эту субботу в наше кафе Серёжу Пенкина? — в очередной раз просила Алина сестру, дождавшись её возвращения с очередной тусовки лишь под утро. — У меня на эту субботу заказан юбилей и просят непременно Пенкина.

Алина выразительно покрутила перед носом сестры несколькими сто долларовыми купюрами, прежде тем, как та успела что — либо возразить.

— Оригинальный заказ, — всё же съехидничала Яна. — Хотя Пенкин сейчас в тренде. Но не известно, как у него со временем? Да и с настроением?

— Меня не волнует, согласится ли он петь в моём кабаке. Меня интересует цена вопроса, — не отставала от сестры Алина.

Развивая свою бурную творческую деятельность, она уже привыкла к тому, что все её, проплаченные папой, желания непременно исполняются. Тем более, что вчера в кафе установили новую музыкальную аппаратуру, к которой теперь был необходим экзотический десерт.

— В Америке — то он пел в кабаках, да ещё в каких! А доллары они везде пахнут одинаково, что в кабаке, что в концертном зале, — рассуждала Яна, словно ей за бурно проведённую ночь не хватало общения и спать она не спешила.

— Ты знаешь, я вот думаю, стоит ли мне вообще его приглашать? — продолжала тормозить Алина, прекрасно понимая, что отступать ей некуда. Но она очень дорожила своим заведением и боялась ненароком отпугнуть своих постоянных клиентов, среди которых были не только те, кто постоянно пьёт, хохочет и поёт, но и впечатлительные и порядочные люди.

— Ну что ты! Посмотри, что по телевизору показывают: хорошо, если мат успеют запикать! А его голос в четыре октавы занесён в книгу «Рекордов Гиннеса»! По любому стоит пригласить, — во всю вливалась в творческий процесс Яна. Всё скандальное и неординарное было её фишкой.

Вторую дочь Яну, высокую и привлекательную девицу, не желавшую сильно напрягаться по жизни, Лаврищевым удалось пристроить в модный журнал фотомоделью. Её это устраивало. Чего — чего, а крутиться перед объективом в иллюзорных нарядах она любила. Причём для прикрытия наготы своего любимого тела, иногда ей хватало лишь нескольких нитей из бус.

— Завтра попробую узнать телефон концертного директора Пенкина и позвоню ему с рабочего. Думаю, что он клюнет на звонок из редакции журнала. Все они не прочь попиариться, — обнадёжила Алина сестру.

Теперь широко известная в узких клубных кругах, она жила в своё удовольствие, не брезговала лёгкими наркотиками, иногда бесплатно расслаблялась в клубе сестры, тянула с папаши денежки и никаких дальнейших планов на жизнь пока не имела.

Конечно, Станиславу Кузьмичу не нравилось поведение Яны, и его сердце время от времени просто сжималось в груди от досады и огорчения. На что Яна периодически радовала своих родителей, объявлением о намерении выйти замуж, но дальше обручения дело пока не заходило.

Порой, как и многие её подруги, она с вожделением поглядывала на своего двоюродного брата — актёра театра и кино Вадима Темникова — бесшабашного и беспардонного позёра и красавца. Из всего репертуара своего театра он усвоил лишь половину реплики «вся жизнь — игра!» и сделал из неё кредо своей жизни и никогда от него не отступал.

В театре ему доставались не последние роли, потому, что его отец был хорошим спонсором. А, когда он сыграл самого себя в телевизионном сериале, то Яна не преминула запечатлеться с ним на обложке журнала.

Гламурная жизнь сливок Московской молодёжи Яну явно устраивала и даже слегка утомляла.

5

— Я бы взял вас своим советником по конфиденциальным вопросам, — назавтра Станислав Кузьмич начал разговор с Пейковым, тщательно подобранными им предыдущей бессонной ночью, словами.

Ему хотелось сразу поставить все точки над Й и строго обозначить не только приоритеты, но и границы запретов.

— Мы оба офицеры, оба когда — то принимали присягу. Но наше непростое время заставило нас присягать слишком часто и слишком разным властям. И это могло некоторых развратить, — Лаврищев с напрягом вспоминал заранее заготовленную речь.

Он боялся встретиться с Пейковым взглядом и попасть под его власть. Этот испепеляющий взгляд снился ему этой ночью в кошмарном сне.

— Можно ли верить моему слову? — перебил его Артём Андреевич. — Я понимаю, что вы естественно хотите гарантий.

Он казался понятливым собеседником.

— Что — то вроде этого. И вы не должны причинять вред ни мне, ни моей семье! — набравшись смелости, повелел Станислав Кузьмич.

Это была шикарная идея. Но заявление прозвучало так трусливо, что Лаврищеву стало совестно за себя.

Казалось, что Пейков не заметил конфуза, или сделал вид, что не заметил.

— Это вопрос профессиональной этики. Если я на вас работаю, то на мне лежит ответственность за вашу безопасность, — заверил Станислава Кузьмича Пейков. Его слова прозвучали спокойно и, как показалось Лаврищеву, довольно искренне.

— И, затрагивая обе темы — я обязан не только выполнять ваши поручения, но и защищать вас от любых магических атак, — приободрил Артём Андреевич своего нанимателя. — И ещё — у меня больной сын. И я не хочу, что бы он по каким — то причинам оказался в доме инвалидов, — словно клятву на крови произнёс он.

Подёрнутый тоской взгляд и собравшиеся на переносице морщины подтверждали искренность его слов.

— Ну, тогда я думаю, что должность моего личного помощника с соответствующим окладом будет вам интересна, — Станислав Кузьмич сделал ударение на слове «моего» и по — барски развалился в своём кресле.

На какое — то время он снова уверовался в своём могуществе.

— Я согласен, — сдерживая свою силу, понимающе кивнул Пейков, подумав, что в данной сцене Лаврищеву не хватает только борзых собак, бегающих по кабинету и ласкавшихся к ногам хозяина.

— Но у меня условие, — Лаврищев незаметно для себя опять перешёл на командный тон. — Всё, что было и будет сказано в моём кабинете не должно выйти за пределы его стен. И все наши «проекты» — не для посторонних ушей! Для остальных сотрудников фирмы вы высококвалифицированный специалист, но самый обычный человек!

Пейков не спорил. Но подобострастия, как и особой благодарности в его глазах Лаврищев так и не заметил. Это плохо! Станислав Кузьмич привык, что его приказы выполняются беспрекословно. А с этим видимо придётся держать ухо востро!

— А менеджер по кадрам читал ваше резюме? — спохватился вдруг Станислав Кузьмич. В его голосе вновь послышалась тревога.

— Конечно, — сказал Пейков. — Но оно было несколько другое.

Они понимающе переглянулись и Лаврищев облегчённо вздохнул. Именно это он и хотел услышать. При всей своей странности, Пейков ему нравился.

— Тогда можете приступать к работе, — подытожил разговор Лаврищев. — С Темниковым я договорюсь, а секретарь проводит вас в ваш кабинет. Я знал, что мы с вами договоримся и заранее распорядился, чтобы вам его подготовили.

Резко встав из — за стола, Станислав Кузьмич дал понять своему новоиспечённому советнику, что время аудиенции закончено. Он действительно устал от этого разговора и чувствовал себя словно выжитый лимон.

— С таким советником не мешало бы поставить себе защиту, — помечтал Станислав Кузьмич, понимая, что это невозможно.

Оставшись в кабинете один, он достал из зеркального бара бутылку коньяка, плеснул немного в бокал, подумал, долил коньяк почти до краёв бокала и выпил залпом. Вкуса он не почувствовал, но почти сразу по телу растеклось благодатное спокойствие.

— На долго ли? — подумал Лаврищев. Ведь с его здоровьем, алкоголем не защититься.

Целый день его не покидало состояние двойственного чувства. С одной стороны некого драйва, с другой — гнетущей тревоги. Его грудь прямо распирало радостное вожделение, а колени тряслись противной дрожью.

Различные планы, подхлёстнутые алкоголем, со скоростью аппетита, приходящего во время еды, громоздились в его голове.

— Нет, неспроста КГБ выявляло и развивало способности именно у военнослужащих, которые были связаны присягой. Иначе бы их просто невозможно было — бы контролировать и тогда в них не было бы никакого смысла.

Несомненно, что Пейков — был именно его шанс, подаренный судьбой! И Лаврищев был ей за это премного благодарен. Он даже немного завидовал сам себе.

Станислав Кузьмич был так погружён в свои мысли, что отменил на весь день все свои изначальные планы. Даже встречу с деловым партнёром, передаренную ему Темниковым, он, извинившись, перенёс на завтра. И не заметил, как заходящее солнце оповестило, что рабочий день закончился. Об это ему так же напомнила секретарь Ниночка, которой надоела её невостребованность.

Подвозя домой Ниночку, Лаврищев задумчиво молчал всю дорогу, чем сильно обеспокоил её.

Для Нины эта поездка была непривычно короткой и неприятной.

— Неужели я так подурнела, что он не отличает меня от стенки? — переживала Ниночка. Это, безусловно, было поводом для сожаления. Ведь она не привыкла к такому свинскому невниманию к себе неотразимой.

Вечером за ужином Станислав Кузьмич окончательно дозрел и поделился с женой своими дальнейшими планами на жизнь.

— А ты знаешь, идея заманчивая, — Людмила Григорьевна затянулась сигаретой и мечтательно закатила глаза в потолок. — Тут я полностью с тобой согласна.

— Рад, что тебе понравилось, — Станислав Кузьмич ни минуты не сомневался в том, что жена его поддержит его начинания. — Но только я боюсь даже предположить, что он может с нами сделать, если случайно пересекутся общности наших интересов?

Но Лаврищева уже не слышала мужа, развивая тему дальше.

— А что, ни для кого не секрет, что испокон веков успешные и публичные люди всегда пользовались защитой и помощью колдунов и разных экстрасенсов, — Людмила Григорьевна, пропустила мимо ушей небезосновательную обеспокоенность мужа.

Оказалось, что для неё эта тема была понятна и по — настоящему интересна.

— Я случайно слышала, что у Валерия Леонтьева в группе была аккомпаниатор — экстрасенс, которая во время их выступлений всегда находилась позади него, наподобие защитного экрана на всякий неординарный случай.

И царица Александра держала при дворе провидца Распутина, не просто так.

А лечение у знахарей! Ведь врачи сами посылают к ним безнадёжно больных, когда медицина бессильна! — уже вовсю верещала супруга. — А к Джуне так вообще не попасть, даже с большими деньгами.

Всё тщательно взвесив и продумав, она взяла инициативу в свои ухоженные, но цепкие руки. Как практикующий врач и довольно коварная личность, она была уверена в своих силах.

— Только бы обошлось без последствий, — не слишком уверенно заикнулся Станислав Кузьмич, но несколько успокоился, встретив уверенный взгляд жены.

— Сначала надо поиметь пользу, а потом уже разбираться с последствиями, — вынесла твёрдый вердикт Людмила Григорьевна, вселив в мужа некоторый оптимизм.

— Будем считать, что ты меня убедила, — согласился Станислав Кузьмич, глядя на жену с восхищением.

И будто бы нарочно для них по телевизору начали показывать передачу «Битва экстрасенсов», правда очень слабо и не слишком убедительно. Но главное — вовремя!

И быстро родившийся тем вечером план, просто требовал, чтобы его привели в жизнь незамедлительно. Попусту терять время сейчас было слишком расточительно.

Через пару дней Людмила Григорьевна познакомилась с Пейковым и не церемонясь выложила ему свои с мужем планы. Лаврищева бредила быстрейшим достижением желаемого результата и ей жаль было терять время на притворство и недомолвки. Она пёрла с таким напором, что остановить её можно было, если только танком.

Артём Андреевич мельком взглянул на Людмилу Григорьевну и ужаснулся. Её лицо, с кокетливым взглядом, минуту назад бывшее таким милым и интеллигентным, сейчас исказила злобная гримаса. Из гладко причёсанной головы словно полезли змеи. Медуза Горгона приняла своё истинное обличие.

Но Артём Андреевич не воспринял её слова, как должное. Он ведь не работал Мерлином ни у самой Лаврищевой, ни у её мужа и исполнять любые их желания, не было его профессиональной обязанностью.

6

— Официант, подойдите! Мы хотим расплатиться, — попросили девчонки с четвёртого столика, возле окна. Они собирались уходить. Антон с удовольствием протянул им маленький поднос с, лежавшим на нем, счётом.

День был холодный и пасмурный. Моросил противный косой дождь. Многих прохожих инстинктивно тянуло в тепло и работы в переполненном кафе было много. Несмотря на это, Антон давно внимательно следил, что бы эти две свиристелки не смылись не расплатившись. Поначалу он даже не хотел обслуживать этих соплячек. Хотя лица у них хорошие. Озлобленности нет, как наверно и денег. Вроде не проститутки, откуда же у них деньги?

Но потом, приглядевшись по — лучше, он увидел на шее у тёмненькой девчонки тонкую золотую цепочку и немного успокоился.

— В крайнем случае, ею она и расплатится, — решил Антон и тут же отвлёкся на другой столик.

Минут через двадцать происходящее в кафе окончательно перестало быть похожим на настоящее.

Беленькая худышка, нагло глядя Антону в глаза, достала из стоявшего на столе стаканчика салфетку для рук и положила её на поднос.

— Вот деньги, — вкрадчивым голосом сказала она, продолжая не отрываясь глядеть в глаза официанту. — Сдачи не надо. Спасибо за обслуживание! Всё было очень вкусно, особенно чай!

Антон благодарно поклонился и так и застыл с подносом на вытянутой руке. На нём смешно торчала бумажная салфетка.

Потрясающий идиотизм ситуации странным образом не привлёк ничье внимание: ни охраны, ни других официантов, ни кого из посетителей кафе.

Так Антон и стоял до тех пор, пока хихикающие девчонки не выскочили на улицу. Лишь, когда за ними закрылась дверь, он, очнувшись, принялся убирать со стола посуду.

— Ой, Ларка, как это у тебя получается? — восхищалась проделкой подруги тёмненькая девчонка. Её глаза горели завистью и она вся дрожала от потрясения или от холода.

— Не знаю. Получается вот! Как я тебе могу объяснить вещи, в которых ты ничего не понимаешь?

Ларисе нравилось ощущать собственное превосходство, хотя сама она тоже вряд ли могла прояснить ситуацию. Просто что — то находило на неё временами, когда она с лёгкостью совершала немыслимые поступки и её это забавляло. И даже заставляло наслаждаться осознанием собственной незаурядности и пугало. Особенно, когда глядя на кого — то из знакомых, она вдруг понимала, что живым видит его в последний раз.

— Только ты смотри, не рассказывай никому! Ладно? — тем же вкрадчивым голосом Лариса теперь обрабатывала подругу. Всё же эти её игры были довольно опасны. — Чего тебе хочется больше всего на свете? Вот это?

Она протянула Светлане спрятанную в ладони солонку в виде раскрывшегося цветка, только что прихваченную её в кафе.

— Откуда ты узнала, что мне такую хочется? Ты что и мысли мои можешь читать? — даже испугалась подруга.

— Это очень легко, — засмеялась Лариса. — Думать надо по тише. Только никому не слова! Обещаешь?

На самом деле она просто заметила, как заинтересованно Алёна пялилась на эту солонку несколько минут назад.

Алёна согласно кивнула.

— А нас за это в тюрьму не посадят? — всё же беспокоилась обескураженная последними событиями подружка.

— Нет, нет, что ты! — пообещала Лариса и заразительно весело рассмеялась.

Но на другой день, проходя на перемене по школьному коридору мимо шепчущихся девчонок, Лариса услышала в свой адрес от десятиклассницы Ани, своей соседки по двору едкое «ведьма!»

Лариса вздрогнула, как от грома с ясного неба! Её щёки залились краской стыда.

— Ну, Ленка, разболтала всё таки! — разозлилась Лариса, понимая, что сама во всём виновата. Вчера она совершила ужасную ошибку, зачем — то раскрыв перед подругой свои необычные способности.

Лариса схватила портфель и в отчаянии побежала к выходу из школы. Всё что ей сейчас хотелось, это просто уничтожить болтушку Алёну, или себя — всё равно!

— Какая же я идиотка! Доигралась? Мало тебе! — ругала она себя. — Если у меня и получается что — то немыслимое, то совсем не значит, что это хорошо. И совсем не обязательно об этом кому — то знать!

У дверей дорогу ей преградил школьный охранник. Невысокий и невообразимо тощий, он просто отводил душу, командуя мелюзгой и подростками. Похоже, что большего ему в жизни было не дано.

Лариса знала, что со старшеклассниками он никогда не связывался, а иногда даже угощал кого — то из них сигаретой.

— Без записки от учителя до конца уроков не выпущу! — строго сказал он Ларисе.

Пережив несколько кошмарных мгновений, расстроенная Лариса пошарила в карманах своего дешёвенького пальто, собралась с духом и, твёрдо посмотрев охраннику в глаза, протянула ему пустую обёртку из — под жвачки.

Охранник ошарашено повертел обёртку в руках, но всё же, аккуратно положил её в тетрадь с остальными записками и открыл тяжёлую дверь.

Как Лариса дошла до своего дома, она не помнила. Возле подъезда она остановилась: ей вдруг очень захотелось чего — нибудь сладенького. В сильной стрессовой ситуации кому — то хочется курить, кому — выпить, а детям обычно — сладкого.

Лариса опять порылась в карманах и нашла лишь помятую десятку. Сейчас на эти деньги ничего не купишь!

Прямо перед её глазами было два продуктовых магазина, где она запросто могла бы взять что угодно, но там недавно поставили камеры слежения. Теперь там воровство покупателей отслеживалось и фиксировалось на плёнке.

Зато рядом возле сквера работал продуктово — водочный киоск.

Лариса терпеливо подождала пока от киоска отошли два парня, купившие там пиво и сигареты и ещё что — то и подошла поближе. Сквозь пыльное стекло витрины она разглядела разноцветные пачки с печеньями и вафлями и несколько коробок с дорогими конфетами.

— Дайте мне вон те конфеты, — попросила она полусонную продавщицу через раскрытое окошко киоска, указав на самую большую коробку.

Та протянула руку, достала с полки нужную коробку, но во время затормозила.

— Триста сорок рублей, — сказала продавец, держа коробку в руках и глядя на белобрысую девчонку, как вошь на буржуазию.

— Я же вам уже заплатила, — постаралась заглянуть продавщице в глаза Лариса. — Вот сдача.

Для большей убедительности она показала продавщице свою смятую десятку. Не смотря на всё ещё гнобивший её стыд, Лариса не отступала, ведь она уже привыкла добиваться своей цели любым способом.

Продавец недоумённо глянула в выдвижной ящик с деньгами. Кассового аппарата к счастью Ларисы в киоске ещё не было. Немного помешкав, она всё же, подала конфеты, честно смотревшей ей в глаза, беленькой, вдруг ставшей миленьким ангелочком, девочке.

— Забудь, — ляпнула наугад Лариса и поняла, что попала в точку.

От удовольствия в её глазах опять заплясали озорные чёртики: ей легко удалось стереть кусок чужой памяти.

Взяв коробку, она села на ближайшую лавочку в скверике. А продавщица взяла тряпку и, высунув руку из окошка, сосредоточенно начала тереть прилавок киоска, словно именно за этим она сегодня и пришла на работу.

Лариса открыла красивую коробку. Конфет в ней было мало. Зато стоила она дорого.

Но конфеты Ларисе понравились, тем более, что они были с разными начинками, что заставляло попробовать вот эту и ещё вон ту. Сладости немного отвлекли её от тяжёлых, разрывавших душу воспоминаний.

На последней листве деревьев играло солнце. Миловидная девочка лет четырёх с большим бантом в кудрявых волосах каталась по заасфальтированной дорожке на новом трёхколёсном велосипедике, мешая прохожим. На другой лавочке напротив Ларисы сидела её мама. Они переглядывались и довольно улыбались.

Лариса откусывала конфеты и сосредоточенно смотрела на девочку. Что — то ей в ней не нравилось. Возможно то, что рядом с ней была её любящая мама?

Вдруг девочка перестала улыбаться и направила свой велосипед на идущую ей на встречу старушку.

— Олечка, осторожно, а то бабушку раздавишь, — пошутила девочкина мама.

— А она не будет громко кричать, — серьёзно ответила маленькая девочка.

Старушка очумело шарахнулась в сторону, а Лариса улыбнулась. Она невольно расслабилась и не обратила особого внимания на двух, стоявших недалеко подростков. Тот, который выглядел постарше, чуть подтолкнул младшего вперёд. Младший подбежал к Ларисе, выхватил у неё коробку с оставшимися конфетами, быстро отбежал и передал её старшему. Тот ехидно улыбнулся, глядя на слегка растерявшуюся Ларису.

От такой наглости у неё потемнело в глазах. Если бы вокруг не было так людно, она бы заставила этих стервецов ползти через сквер на четвереньках и принести ей коробку в зубах.

— Немедленно отдай и брысь отсюда! — неслышно прошептала она, пристально глядя на пацанов. И ребята, тут же послушно положив на лавочку рядом с Ларисой коробку, пустились наутёк. Младший испуганно оглянулся и чуть было не упал.

Зато на лавочку к Ларисе подсела незнакомая бабушка. Её маленький внук тут же закрутился возле коробки.

— Ба, дай конфетку, — клянчил он.

— Это не наши, — строго сказала бабушка. — Вот мама придёт с работы и купит тебе.

Избалованный внук заплакал, ведь на лавочке лежала такая заманчивая, красивая коробка. И не пустая.

— Нельзя брать чужое! — ещё строже сказала внуку бабушка.

Так же всегда Ларисе говорила и её бабушка, а она всё равно брала иногда и пока безнаказанно. Сейчас ей опять стало стыдно. Второй раз за день.

— Это же ваше, — она придвинула коробку поближе к бабушке.

— Да? — та сделала недоумённое лицо. Но немного помедлив, открыла коробку.

— Дай! — тут же среагировал внук.

— Только одну, ты и так уже полкоробки съел, — продолжала воспитывать внука бабушка.

Дома Лариса всё же расплакалась. Ей было жаль себя и она очень злилась на обидно обозвавшую её Аню и предательницу Алёну.

— Подруга называется! — всхлипывала Лариса.

— А что же ты хотела? — неожиданно проснулся внутренний голос. — Сама воруешь и подругу подставляешь!

— Да, заткнись ты, святоша! — цыкнула на себя Лариса и разревелась ещё громче.

Она залезла с ногами на кровать и длинной деревянной линейкой включила «бум бокс» с восьмичасовым скрипичным концертом Ванессы Мей. Пультом она воспользоваться не могла, потому, что сейчас была в том состоянии, когда от её прикосновения внезапно мог перегореть утюг, заглючить мобильник, в общем — начинала барахлить вся техника.

Но все её попытки как — то поднять себе настроение были тщетны. Любимая музыка сейчас только усугубила невроз, готовый перейти в депрессию. Никакие уроки в голову не лезли. Брошенный на стол портфель так и остался не открытым. Не радовали и испечённые бабушкой, любимые Ларисой блинчики с вареньем.

А бабушке, страдавшей из — за громких музыкальных пристрастий внучки, пришлось идти к соседке. Только там была возможность спокойно посмотреть по телевизору очередной душещипательный сериал.

Наревевшись вдоволь, Лариса пошла в ванну умываться. Кран оказался переключённым на лейку и Лариса охнула от холодной воды, неожиданно окатившей её с головы до ног.

— Спасибо! — зло поблагодарила она подлый кран. Но потом всё же решила, что именно это ей и было нужно. Может кран прочитал её мысли? Нет скорее бабушка. Вытеревшись насухо и немного успокоившись, она задумчиво уставилась в окно.

Солнце поклонилось к закату. Тихо подошёл вечер и прошёл, как и многие другие, без особых приключений.

Но, когда уже стемнело к Ане, как обычно, заехал её бойфренд. Толи дольше обычного тарахтела его «Ямаха», толи у Ларисы с расстройства сильно разболелась голова, но она сильно хлопнула своей закрываемой форточкой и, ощутив прилив адской злости, выкрикнула в темноту: — Как же ты, гад, надоел со своей тарахтелкой!

А где — то через полчаса крутой байк, искорёженной грудой металлолома валялся на обочине дороги, недалеко от бездыханного тела Аниного друга. А ещё чуть подальше в большой луже крови валялась его откатившаяся от тела голова в слегка смятом мотоциклетном шлеме.

7

Быстро темнело. Вокруг были только горы.

Прижимаясь к скалам, машина медленно ползла по крутой каменистой дороге. Дорога становилась всё круче и уже. Наверняка такая же ведёт ад. Прыгающий свет фар освещал скалистые склоны с одной стороны и глубокий обрыв ущелья с другой. Из под колёс джипа в него с шуршаньем обсыпались мелкие камни.

— Дальше ехать небезопасно. Можно запросто навернуться в пропасть, — рассудил старший по званию.

Все находившиеся в машине придерживались того же мнения.

Шофёр заглушил мотор.

Тут же перед джипом, как из неоткуда, появились несколько боевиков с автоматами. Они окружили машину со всех сторон. После недолгой паузы двери машины открылись и из неё вышли четыре русских офицера. Их оглушил запах ночной свежести, такой контрастный духоте машины.

Контрактнику — шофёру было приказано не выходить.

Офицеры сдали оружие и моча последовали за провожатыми по узкой горной тропе, конвоируемые боевиками. Люди поднимались всё выше, а тропа становилась ещё непроходимее. Русские офицеры шли в резиденцию руководителей подпольного бандформирования, скрытую в горах, где не было мобильной связи, на случай возможного точечного удара русских войск. Это была секретная группа, которая вела переговоры с главарями боевиков о прекращении военных действий, а на деле продавала им оружие по приказу высших командиров, связанных с некоторыми нашими олигархами.

Специалист со сверх возможностями Пейков входил в состав спецгруппы, прикрывавшей офицеров и шёл в местоположение боевиков, определённое оператором — ведьмочкой в погонах.

— Как я ухитрился влипнуть в это тухлое дело? — лёгкий приступ совести шевельнулся было в его душе, но поняв, что на него не обращают внимания, затих.

Артёму было несколько стыдно и немного любопытно. Он кожей чувствовал, что вторгся в чужое пространство и просто так ему это с рук не сойдёт. Прочим подобное ощущение он испытывал уже не в первый раз.

Сверкавшие злобой глаза вооружённых боевиков, оскал зубов чернобородых врагов по — неволе вселяли ужас. Артём шёл в середине колонны и спиной чувствовал страх, идущего позади него молодого офицера. И действительно было от чего потерять голову. Ведь никто из русских не знал, что их ждёт в следующую минуту. Они надеялись только на чудо.

Исход миссии заранее знал только Пейков.

— Потому, что накануне мне довелось вторгнуться в подсознание одного из главарей, о котором я не знал ничего, кроме общеизвестных фактов, — скромно воспоминал в своём рапорте Пейков, так запросто, словно речь шла о вчерашнем футбольном матче.

Не оборачиваясь, он легонько коснулся сознания сильно трусящего русского и почувствовал, что тому немного полегчало. Это было ужасно не осторожно, но он рискнул.

— Завтра ты вернёшься домой, — эта мысль одновременно прозвучала в головах русских. Они изумлённо переглянулись. Если бы это послышалось кому — то одному, то сошло бы за галлюцинацию. Артём прислушался. Боевики ничего не заметили. Значит, среди них не было экстрасенса.

Результат переговоров превзошёл все ожидания.

Немного позже этот засекреченный штаб боевиков накрыла русская ракета, вызвав небольшое сотрясение горы и камнепад.

8