Джо Горес

Время хищников

До того, как...

Пятница, 18 апреля

Профессор Куртис Холстид зевнул, посмотрел на часы и вновь откинулся на спинку старинного, обитого кожей кресла. На автобусе, прибывшем из Сан-Франциско в половине первого ночи, Паула не приехала, иначе она бы уже позвонила с остановки. Следующий, последний, ожидался в десять минут третьего. Профессор потянулся за стаканом красного вина, намереваясь прочитать с десяток работ своих студентов, тем же вечером полученных от них на семинаре по антропологии, который он вел в университете Лос-Фелиса.

И хотя он сидел в круге света, отбрасываемом торшером, уют гостиной большого дома и выпитое вино взяли свое. Глаза у него начали слипаться, и профессор, вздохнув, осушил стакан, отложил студенческие работы и устроился поудобнее. Несколько минут спустя он уже крепко спал.

* * *

— К вам когда-нибудь приставали мужики? — как бы между прочим спросил Рик Дин.

Девятнадцатилетний, худощавый, загорелый, вибрирующий от распирающей его энергии, с точеным профилем. Сидел он на переднем сиденье принадлежащего Толстяку Гандеру «шеви» выпуска тысяча девятьсот пятьдесят шестого года, повернувшись к двум парням, устроившимся на заднем сиденье. Один из них, Чемп Матер, с могучими кулаками, нахмурился, пытаясь сформулировать ответ.

— Господи, Рик, если бы парень подкатился бы ко мне... я бы свернул ему шею.

— А со мной такое случилось, — черные глаза Рика затуманились. Он оглядел машины, стоящие в открытом кинотеатре перед огромным экраном. — Два года тому назад. Я только перешел в среднюю школу и еще многого не понимал. Так вот, когда я выходил из кинотеатра, этот парень пристроился ко мне и спросил, не буду ли я возражать, если он составит мне компанию.

Рик замолчал, в свете фар разворачивающегося автомобиля поднес ко рту банку с пивом. По ходу фильма они выпили восемнадцать банок. Поскольку двадцать один год исполнился только Чемпу Матеру, по закону пиво мог покупать только он.

— Так вот, едва мы свернули в переулок, он начал меня лапать! Прямо на тротуаре!

Парень, что сидел рядом с ним, заерзал. Толстяком Гандера прозвали за его габариты.

Вот и сейчас, даже в легкой ветровке, он обильно потел от выпитого пива. А его толстый живот упирался в руль.

— И что ты сделал, Рик?

Прежде чем Рик успел ответить, второй юноша с заднего сиденья, Хулио Эскобар, с прямыми черными волосами, смуглолицый, с длинным крючковатым носом и толстыми губами, отточенным движением выхватил из кармана нож с выкидным лезвием. Даже в сложенном положении шестидюймовый нож выглядел достаточно грозно.

— Я бы его зарезал! — воскликнул Хулио.

Пальцы Рика сжали банку.

— Нет, я его не зарезал, но вломил ему как полагается. Едва не убил.

Приятели Рика одобрительно закивали, а он выбросил пустую банку на асфальт уже опустевшего кинотеатра. На самом-то деле он в испуге бросился бежать через пустырь под издевательский смех «голубого». Странно, ранее он не позволял себе вспоминать о том случае. Губы его сжались.

— Парни, а не поразвлечься ли нам?

— Конечно, Рик, — тут же поддержал его Чемп. Ростом, шириной плеч, массой он не уступал Толстяку Гандеру, только тело его представляло собой гору мышц, а не кусок жира. Со своими идеями у Чемпа было не густо. Зато у Рика их хватало. Хороших идей, претворение которых в жизнь запоминалось на какое-то время. А потом забывалось. Чемп не мог похвалиться хорошей памятью.

— А ты, Хулио?

Хулио безразлично пожал худыми плечами:

— Может, выпьем пива, Рик? Или достанем «травку»...

— Никакой «травки», — резко оборвал его Рик. Он дважды курил марихуану, которая вызывала у него какие-то странные ощущения, желание забыться. Сегодня он не хотел забываться. Сегодня ему требовалась ясная голова. Он положил руку на мясистое плечо Толстяка. — Поехали. Проедемся к университету, посмотрим, не встретится ли нам «голубой». А затем всыплем ему по первое число забавы ради.

Толстяк смачно рыгнул, вызвав смех Хулио. От звуков, что исторгал из себя Толстяк, у незнакомца душа могла уйти в пятки.

— Слушай, Рик, может, не стоит... — засомневался Толстяк.

— Сегодня пятница, завтра занятий нет. Но если ты наложил в штаны...

Толстяк пробурчал что-то нечленораздельное и повернул ключ зажигания. Компанию его животу составляло круглое ангельское личико. Длинные светлые волосы он зачесывал назад, на пальце правой руки носил перстень с черепом и скрещенными костями. Рик усмехнулся. Чтобы заставить Толстяка пошевелиться, только и надо, что спросить, не трусит ли он.

— За пиво я заплачу, — предложил Рик.

А почему нет? Как только он поступил в колледж, родители каждую неделю стали выдавать ему приличную сумму, хотя жил он дома. К этим трем парням, что сидели в «шеви», Рик испытывал самые теплые чувства. В Джейси он не встретил никого лучше их. Хулио и Толстяк в июне оканчивали среднюю школу и, если не поступали в колледж, как он в прошлом году, вставали на учет в призывном пункте. Чемп оказался слишком глуп даже для армии: он провалил все их тесты.

— Этих гомиков можно без труда распознать по походке, — уверенно заявил Рик. — Выезжай на Эль-Камино, Толстяк...

Паула Холстид повесила трубку и вышла из телефонной будки у автобусной остановки. Ее каблучки-шпильки зацокали по асфальту. Кроме нее, на остановке остался лишь светловолосый молодой человек в дешевом костюме, невыразительном галстуке и с некрасивым лицом.

— Вы дозвонились мужу, мадам?

— Да. Этот медведь заснул в кресле.

Паула могла бы добавить: насосавшись красного вина. Насколько она знала своего Курта, он наверняка выпил его слишком много и спал, свесив голову набок и открыв рот, негромко похрапывая. В сорок три года он уже не столь успешно боролся с сонливостью. И каждый вечер выпивал на один-два стакана больше, чем следовало.

— Вы не хотите, чтобы я подождал, пока он приедет? — спросил блондин.

Тридцатишестилетняя Паула рассмеялась. Она относилась к тем изящным, но фигуристым женщинам, что остаются сексуально привлекательными и в шестьдесят. Не портили картины коротенький прямой нос, широкий рот, пусть и с тонкими губами, и ярко-синие глаза.

— Господи, нет! От нашего дома ему ехать всего десять минут. Но позвольте поблагодарить вас за столь великодушное предложение...

Блондин пожал Пауле руку, поклонился и зашагал вдоль железнодорожных путей. Довольно-таки женственный юноша — клерк в каком-то учреждении округа, женатый, отец маленького ребенка. Они разговорились в автобусе, потому что каждый держал в руках программку вечернего спектакля Оперного театра Сан-Франциско. Сын-младенец не позволил его жене составить ему компанию. Не так-то много молодых людей интересуются нынче оперой.

Старый зеленый «шеви» вырулил на Брюэр-стрит с Эль-Камино, из кабины донеслись смех и веселые крики парней. Паула покачала головой и улыбнулась. Когда она училась в средней школе, на таких развалюхах красовались надписи вроде: «Не смейтесь, мадам, возможно, в этой машине ваша дочь». Тогда они все видели в радужном свете. И любовные ласки на заднем сиденье только возбуждали. Почему же в семейной жизни они стали скорее обузой?

«Шеви» миновал квартал, когда вспыхнули тормозные огни и взвизгнули шины, протестуя против резкого изменения скорости. Послышался крик, далеко разнесшийся в холодном воздухе апрельской ночи. Паула уже бежала к старому «шеви» и четырем фигурам, сгрудившимся вокруг молодого человека, который ехал с ней в автобусе.

— Прекратите! — В ярости она даже не испытывала страха. — Прекратите! Как вы смеете...

Рик завернул руки жертвы за спину так высоко, что блондин согнулся пополам. Колено Чемпа, словно поршень, трижды врезалось в лицо молодого человека, находящееся на уровне пряжки ремня Чемпа. При каждом ударе Чемп удовлетворенно хакал.

Толстяк ухватил Чемпа за плечо, голос был наполнен страхом:

— Скорее, парни! Чемп! Бежим! Кто-то сюда идет...

Пока другие залезали в салон, Рик поставил ногу на затылок лежащего на земле блондина и покрутил ею, дабы размазать лицо блондина по гравию железнодорожной насыпи. Метнулся к машине, выбежав под свет фонаря. Тут и подоспела Паула.

Мгновение они смотрели друг на друга, затем Рик нырнул в открытую заднюю дверцу. «Шеви» рванул с места и скрылся за углом. Паула наклонилась над упавшим.

Он тяжело дышал. Паула решительно взялась за его плечо, перевернула. И только тут увидела, что сделали с его лицом и глазами колено Чемпа и гравий железнодорожной насыпи.

Паула ахнула, отступила на несколько шагов, ее вырвало. Позади послышались тяжелые шаги. Паула обернулась. К ней спешил Курт, оставив «фольксваген» у автобусной остановки с работающим мотором, открытой дверцей.

— О, слава Богу, — сквозь рыдания вырвалось у Паулы.

Паула

Понедельник, 21 апреля — среда, 30 апреля

Глава 1

Красоту Рик Дин унаследовал от матери, а неуемную энергию — от отца. Сидя в кафетерии Джейси в ожидании Дебби Марсден, он внезапно осознал, что ритмично постукивает ногой по полу. Расслабься, приказал он себе. Пятница в прошлом, ничего изменить нельзя. Судя по газетным статьям, их никак не могли связать с тем, что произошло с Гарольдом Рокуэллом.

Никак... Да нет, одна зацепка все-таки была.

Ладонью он вытер выступивший на лбу пот. Где же эта Дебби? Разумеется, ей надо доехать сюда из университета после лекции, которая начиналась в девять часов, но он же сказал, что будет ждать ее в кафетерии ровно в половине одиннадцатого. Для того чтобы встретиться с ней, ему пришлось пропустить семинар по истории западной цивилизации. А сейчас не самое удачное время для прогуливания занятий. Все-таки первый понедельник после...

Могла Паула Холстид запомнить номер их автомобиля? Было темно, она бежала... Он бы не запаниковал и не стал бы возить этого Рокуэлла мордой по гравию, если бы не ее стучащие по асфальту каблуки. Да и кто мог знать, что у этого парня жена и маленький ребенок? А вся эта газетная болтовня насчет того, что он ослеп... Разве можно ослепить человека парой подзатыльников?

Правая нога Рика вновь застучала по покрытому линолеумом полу. Он живо представил себе, как каблук упирается в затылок, а лицо трется о гравий. Рик сбросил столбик пепла в пепельницу. Если он и не спал в этот уик-энд, то от страха, а не от угрызений совести.

Рик резко вскочил и замахал рукой, расплескав кофе по подносу. Девушка его возраста, с длинными, светло-каштановыми, абсолютно прямыми волосами, обрамляющими лицо сердечком, поспешила к столику.

— Извини, что опоздала. Пришлось ждать автобус...

— Пустяки, Деб, — он не хотел, чтобы Деб поняла, сколь важен для него предстоящий разговор. В конце концов, Паула Холстид могла опознать его. Не машину, не остальных, но уж его точно могла. Они сели.

Дебби Марсден, с широко посаженными синими глазами, курносым носом и с избытком помады на губах, выглядела моложе своих девятнадцати лет. А вот фигура у нее стала совсем женская. За те девять месяцев, что Рик не видел ее, она заметно прибавила и в бедрах, и в груди.

— По твоему тону, Рик, я поняла, что дело очень важное, — в ее голосе слышалась легкая обида. — Ты мне столько времени не звонил, и вдруг...

— Старики не дают мне поднять голову от книг. Мать боится, что меня заберут в армию.

А чего она, собственно, ожидала? Серенад у студенческого общежития? Он был с ней на выпускном вечере, потом они пару раз встретились, кажется, в июле, ездили купаться на озеро Сирс. Она как следует распалила его на расстеленном на берегу одеяле, а потом оставила с носом. И все-таки, кроме нее, в университете он никого не знал. Рик постарался изгнать из голоса тревогу.

— Слушай, Деб, ты знаешь профессора Холстида?

— Куртиса Холстида? — Она улыбнулась. — Слышала о нем. Он профессор кафедры антропологии. Одна из моих подруг, Синтия, учится у него. В прошлом сентябре, на факультетском чаепитии, я встречалась с его женой.

Рик заставил себя помешать в чашке остывший кофе. Это же надо, какая удача!

— Ты не можешь... достать мне его домашний адрес?

— Конечно, могу, Рик. Для этого достаточно заглянуть в телефонный справочник.

Черт! Эта женщина, эта Паула, похоже, лишила его разума. Он и сам мог подумать о справочнике! Перед его мысленным взором вновь возникла Паула, застывшая словно муха в янтаре: блестящие светлые волосы, ярко-синие глаза, высокие скулы, чуть раскрытые губы...

— Что случилось, Рик? У тебя такое странное лицо...

Он посмотрел на Дебби, словно увидел ее впервые. А ведь она действительно расцвела за эти месяцы. Он не собирался упоминать Паулу, хотел поговорить только о Холстиде, поскольку Деб могла прочитать в газетах о случившемся с Рокуэллом, свидетельницей чего стала Паула. Но он помнил еще со школы, что Дебби интересовали лишь международные дела. Точно так же и его отец просматривал только биржевые страницы. Она думает, что его что-то тревожит, так? Он вскинул голову, изобразил смущение:

— Видишь ли, Деб, тут вышла такая история...

— Рик, у тебя неприятности? — Ее глаза засверкали.

Она взяла его руку в свои, нежно, словно хрупкую вазу. Губы раскрылись. Черт, и как он мог забыть о ней?! Они жили на соседних улицах, и он всегда ей нравился.

— Не то чтобы неприятности, Деб, просто... — на выдумки он был мастак, особенно с девушками. — Ты помнишь «триумф», который отец подарил мне по окончании школы? Помнишь, он предупреждал, что я могу попасть в аварию, если сяду за руль выпивши?

— Рик, ты не разбил свою машину?

— Нет-нет, ничего такого. Видишь ли, вчера я выпил пару банок пива и, выезжая со стоянки у бара в Файв-Понте, чуть задел крыло другого автомобиля.

— Автомобиль, на котором ездит профессор Холстид?

— Не профессор, его жена, — тут уж он дал волю воображению. И буквально увидел, как красивая, стройная женщина вылезает из автомобиля... разумеется, «мерседеса». Обтянутая тончайшим чулком нога, ослепительная улыбка... — Утром я подумал, что она может обратиться в страховую компанию, и если это дойдет до отца...

Он замолчал, не сводя глаз с лица девушки. Женщины, как правило, ничего не понимают насчет автомобилей и страховки, а Деб знала, что его отец — брокер.

— Но... чем я могу помочь, Рик?

— Как ты думаешь, сможешь ты выяснить, когда она дома одна? Понимаешь, неудобно же мне просить ее в присутствии мужа о том, чтобы она не обращалась в страховую компанию и просто позволила мне заплатить за ремонт. Профессор может этого не понять.

Мужчины так дорожат своей гордостью, подумала Дебби. Уже на первом курсе она поняла, что достаточно на лекции мужчины-профессора будто бы в изумлении широко раскрыть глаза, чтобы гарантировать себе хорошую оценку. Особенно безотказно эта маленькая хитрость срабатывала с профессорами, перевалившими тридцатилетний рубеж. Но ее радовало, что Рик обратился к ней за помощью. Она очень тосковала прошлым летом, после того как он бросил ее. А ведь она позволила ему куда больше, чем кому бы то ни было.

— Хорошо, — Дебби улыбнулась. Зубы белые, ровные, а Рик помнил, как она ходила с корректирующими пластинками. — Я могу прикинуться, будто беру у него интервью для студенческой газеты. Я немного опоздаю на репетицию хора, но ты можешь позвонить мне завтра в Форрест-Холл.

Уходя, она гадала: а в том ли причина его звонка, что он хотел уладить инцидент с автомобилем? Может, когда он позвонит завтра... Интересно, тусуется ли он с этими парнями... Хулио, от одного вида которого у нее по коже бежали мурашки, Толстяком, которого, скорее всего, вышибут из школы до экзаменов, Чемпом. Именно их регулярно приглашали в кабинет директора для выволочки.

Наблюдая за уходящей Дебби, Рик подумал, что она стала очень хорошенькой. Изменила прическу, прибавила в нужных местах. И тут внезапно перед ним возник образ Паулы Холстид. Синие глаза на загорелом лице. Может, если он пойдет к ней один, расскажет, как это случилось, может, она согласится не доносить на него копам. А может, он с ней...

Да ты ошизел, одернул он себя. Просто ошизел. Она для тебя опасна. Очень опасна. Она же спросит, за что мы ослепили этого парня. А мы-то хотели лишь позабавиться, отвесить ему пару тумаков, точно так же, как отвешивали их школьникам младших классов, зажимая их в углу, чтобы отнять карманные деньги. И вместо того чтобы представлять себя и Паулу Холстид в постели, тебе следует позаботиться о том, чтобы она не смогла опознать тебя. Если она тебя не опознает, ты в полной безопасности. Если опознает...

Что ж, надо сделать так, чтобы она ни при каких обстоятельствах не опознала бы его. То есть найти способ запугать ее.

Но какой? Может, попросить старушку Дебби помочь ему. В его голове начал формироваться план. Она, естественно, не должна знать, что в действительности он задумал.

А когда все закончится, может, ему вновь начать встречаться с Дебби? Классная ведь девочка.

Глава 2

— Хорошо-хорошо, — пробурчал Курт Холстид, завязывая узел галстука, уже облачившись в серые брюки и старый пиджак спортивного покроя с кожаными «заплатами» на локтях. — Ты вновь пойдешь в полицейский участок и опять будешь просматривать фотографии. Зачем?

— Потому что они ослепили этого мальчика, — ледяным тоном ответила Паула.

Она стояла на пороге ванной, прислонившись к дверному косяку, сложив руки на груди, на втором этаже отдельно стоящего дома, в котором они жили с тысяча девятьсот пятьдесят четвертого года, с той поры, как Курт поступил на работу в университет Лос-Фелиса. Окна спальни выходили на университетское поле для гольфа.

— Я уверен, что они не хотели ослепить его. Возможно, ситуация вышла из-под контроля. Неделя уже миновала. Почему ты думаешь, что сможешь узнать их, если увидишь, вновь?

— Одного я узнаю, — мрачно ответила Паула.

Курт покончил с галстуком, пробежался расческой по черным, коротко стриженным волосам. Они еще не начали седеть, но уже заметно поредели, особенно на макушке. Он нетерпеливо посмотрел на часы.

— Почему ты всегда затеваешь такие разговоры в пятницу, когда я опаздываю на вечерний семинар?

Она встретила взгляд его карих глаз.

— Потому что я хочу, чтобы ты понял мою точку зрения. Я намерена искать этого парня до тех пор, пока не найду. Возить человека лицом по гравию! Какая чудовищная жестокость!

— Я полностью с тобой согласен. Но, возможно, произошло это случайно...

— Я видела его лицо, — оборвала мужа Паула. — А ты — нет. Зло, абсолютное зло. Я хочу, чтобы его поймали. Я хочу, чтобы он понес заслуженное наказание.

— Будем надеяться, что ваше желание осуществится, — Курт заглянул во вторую спальню, переоборудованную им в кабинет, взял брифкейс и в сопровождении Паулы направился к лестнице.

— Когда ждать тебя домой, Курт?

Он скорчил гримасу:

— Я могу задержаться. Чак Белмонт читает сегодня доклад «Взаимоотношения культуры и человеческой эволюции». Блестящая работа, знаешь ли. Потом, полагаю, начнется дискуссия.

— Перед тем как лечь спать, я приготовлю тебе бутылку вина, — сухо пообещала Паула.

— Обязательно надо меня зацепить, да? Из-за того, что мне нравится пропустить пару стаканчиков... — фразы он не закончил, покачал головой и спустился по лестнице.

Паула провожала его взглядом, пока Курт пересекал гостиную, но он так и не обернулся. Она вздохнула, спустилась вниз и через двойные двери в правой стене прошла в столовую, к которой примыкала кухня.

Может, Курт прав? Может, напрасно она постоянно набрасывается на него? Но с того момента, как избили Рокуэлла, она живет в каком-то странном... Нет, возбуждение — это чересчур сильно. Может, предчувствии чего-то? Ожидания? Не слишком ли она увлеклась поисками этих хулиганов, требуя от полиции активизации расследования. Может, Курт прав?

На кухне Паула огляделась. Нержавеющая сталь мойки и шкафчиков, виниловое покрытие столиков. Чисто, удобно, красиво. Автоматически она начала собирать грязную посуду, загрузила ее в моечную машину, насыпала мыльного порошка, пустила воду.

Может, напрасно она так тревожится из-за этих подростков. Просто они хотели поразвлечься, но не рассчитали, и развлечение вылилось в трагедию. Не исключено, что неудовлетворенность личной жизнью, замужеством заставляет ее искать хоть какой-то выход переполняющему ее раздражению?

Нет. Она прекрасно запомнила выражение лица того парня. Рядом со страхом соседствовало наслаждение. И глубокая удовлетворенность. Та самая удовлетворенность, которую, если верить женским журналам, можно обрести только в сексе.

Паула вытерла посуду, убрала ее, поставила бутылку вина на кофейный столик, рядом с любимым креслом Курта. Затем вышла на крыльцо, почти полностью скрытое густой листвой растущих перед домом дубов, вслушалась в кваканье лягушек, живущих в канаве, разделяющей шоссе и поле для гольфа.

Неожиданно приобрел особую важность ответ на вопрос: действительно ли она использует нападение на Гарольда Рокуэлла для того, чтобы дать выход накопившемуся раздражению? Познай себя, как... кто это сказал? Она улыбнулась. Платон, Сократ, Пифагор, кто-то еще? Ее всегда забавляло, что никто не знал, чьим он или она пользуется советом.

Так каким же должен быть ответ? Еще один роман? Первый случился пять лет тому назад с заезжим английским профессором, в своих ухаживаниях разительно отличавшимся от медведеподобного Курта. Ужин при свечах, цветы, страстные поэмы, с корнем вырванные из классиков. А чем все закончилось? Той же имитацией оргазма, что и с Куртом, ради того чтобы не разочаровывать партнера. Все удовольствие вновь досталось мужчине. Нет, от романа толку не будет.

Сквозь кусты она увидела фары приближающегося автомобиля. Их свет выхватил из темноты девушку в желтом свитере, идущую по обочине от университета. Странно, подумала Паула. Одинокая девушка вечером на пустынной дороге. И девушка вроде бы симпатичная. С длинными светло-каштановыми волосами. Машина проехала, дорога погрузилась в темноту. Позже Паула услышала, как хлопнула алюминиевая дверь телефонной будки напротив их дома. Тут она все поняла. Слишком настойчивый кавалер, пощечина, телефонный звонок родителям. Но свет в будке зажегся лишь на секунду, осветив девушку, затем дверь открылась.

Как в кино, подумала Паула. Фигуры перемещаются, происходит какое-то действо, не имеющее никакого отношения к твоей жизни.

Не находя покоя, Паула несколько минут, разглядывала книжные полки возле камина. Из головы не шла фраза Курта. Да, он, несомненно, прав. В ее стремлении обязательно наказать виновных было что-то нездоровое. В понедельник она просмотрит последнюю порцию фотографий, а потом постарается забыть как обезображенное лицо Гарольда Рокуэлла, так и лицо другого юноши, наслаждающегося насилием. Нападение на Рокуэлла никоим образом с ней не связано.

И ей следует благодарить Курта, а не злиться на него. Он стал старше, его сексуальные запросы уже не столь велики, и, несмотря на мелкие ссоры, они любят друг друга. Что бы там ни писали в журналах, Паула сомневалась, что другие женщины получали больше, выходя замуж. А если ей иногда кажется, что все у нее не так, то причина, скорее всего, в преждевременном приближении климакса. В конце концов, она могла бы оказаться в том же положении, что и Салли Редмонд, — бедная Салли, уверенная, что ее муж допоздна засиживается в химической лаборатории. На самом же деле он нежится в постели какой-нибудь студентки.

Кстати, о Салли. Она говорила, что, возможно, заедет вечерком, поскольку Курта не будет дома. Святой Боже, только не это! Салли она сегодня не выдержит.

Паула вздохнула, смирившись с тем, что весь вечер ей придется мучиться обществом подруги.

Глава 3

Они договорились встретиться в закусочной на Эль-Камино — старой дороге, которая когда-то связывала миссионерские поселения в Калифорнии, а теперь соединяла с десяток городков между Сан-Франциско и Сан-Хосе. В пятницу в закусочной было полно людей, почему Рик и выбрал для встречи это место. Свой огненно-красный «триумф» он припарковал в квартале от закусочной: для вечерней операции они решили воспользоваться «шеви» Толстяка.

Чемп Матер прибыл вторым. Рик наблюдал, как он идет между столиками. Загорелое лицо, напоминающее маску, могучая фигура и темные, глубоко посаженные глаза, в которых затаился страх, — глаза мыши, постоянно чего-то боящейся.

— Привет, Рик, — он скользнул в кабинку. — Я не опоздал?

— Нет, ты вовремя. Как сегодня работалось, Чемп?

К работе Чемп относился серьезно. Он отучился два года в девятом классе, потом два — в десятом, второй из них вместе с Риком, а потом уже мог по возрасту выступать за футбольную команду. Старик Бейли, директор школы, устроил его садовником в поместье Хиллсборо. Жил он в пансионе, расположенном в миле от поместья.

— Сегодня я хорошо поработал, — наконец ответил Чемп. — Я... весна, знаешь ли. Они... Цветы уже распускаются, а деревья надо подкормить... э... а... да, весна — хорошее время, Рик.

Еще в средней школе вокруг Чемпа кружили селекционеры: двести двадцать фунтов мышц производили впечатление. Но потом выяснилось, что ему не хватает ума, чтобы разобраться в схемах защиты профессиональных футбольных команд.

Рик, выглянув в окно, напрягся: «шеви» Толстяка выруливал с Энтрада-уэй.

— Чемп, они приехали. Сматываемся.

Уже стемнело, и Толстяк включил ближний свет. Несмотря на почтенный возраст, «шеви» не мог пожаловаться на здоровье: Толстяк тщательно следил за автомобилем, поддерживая его в отличной форме. Рик и Чемп забрались на заднее сиденье. Хулио сидел рядом с Толстяком.

— Куда теперь? — нервно выкрикнул Толстяк, перекрывая грохот музыки из приемника.

— К университетскому полю для гольфа, Линда Виста-роуд. И выключи это чертово радио. — В голосе Рика чувствовалось напряжение. — Не гони. Пусть окончательно стемнеет.

Хулио Эскобар, повернувшись, посмотрел на Рика. Тремя годами раньше, до того как он вместе с Толстяком и Чемпом прибился к Рику, его вполне устраивала компания ножа с выкидным лезвием. Иногда, как в этот вечер, ему очень хотелось вновь остаться в одиночестве.

— Ты уверен, что профессора дома не будет, Рик?

— Абсолютно уверен. У него семинар с семи до десяти, а потом он будет пить кофе с кем-нибудь из студентов.

— А если кто-то увидит мою машину? — спросил Толстяк.

В свете фар обогнавшего их автомобиля Рик видел обильный пот, выступивший на шее Толстяка.

— Мы припаркуем ее в четверти мили от дома профессора.

Энтрада-уэй упиралась в Линда Виста-роуд, образуя Т-образный перекресток. Толстяк повернул на юг, к университету.

Чемп нахмурил брови:

— А почему мы должны идти в ее дом?

— Чтобы увидеть, узнает ли она нас.

— А если узнает? — вмешался Толстяк.

— Я знаю, что тогда надо делать, — заверил их Рик. Хотя этого-то он и не знал.

Да, он продумал, как они подберутся к дому. Представлял себе, как выяснить, узнает их Паула или нет. Но далее все покрывал густой туман. Если узнает, что тогда? Впрочем, одна идея насчет того, как заставить ее замолчать, у него мелькнула. Аккурат в понедельник, по ходу разговора с Дебби. Но он не очень-то полагался на нее. Все-таки Паула Холстид годилась ему в матери, как бы хорошо она ни выглядела.

Рик наклонился вперед, положив локти на спинку переднего сиденья. Чего ломать голову. Что-нибудь да получится.

— Сейчас будет еще один Т-образный перекресток, Толстяк. Сворачивай направо, на Лонгакрес-авеню, и я скажу тебе, где остановиться.

Лонгакрес-авеню огибала поле для гольфа с севера. Рик пристально наблюдал за обочиной.

— Съезжай с дороги, — крикнул он. Толстяк сбросил скорость, увидел съезд. — Загоняй машину под деревья и туши огни.

«Шеви» остановился на ковре из пожухлых прошлогодних опавших листьев. Фары и подфарники погасли, раскрылись дверцы, зажглась лампочка в салоне.

Рик посмотрел на часы:

— Уже восемь. Пора.

Один за другим они вылезли из салона. Рик гордо оглядел их. Его команда, совсем как в фильме о второй мировой войне, который они видели на прошлой неделе. Ему нравились военные фильмы, и он всегда представлялся себе командиром.

Он уже протянул руку к дверце, чтобы захлопнуть ее, когда с дороги донесся какой-то шелест. Мимо проехал велосипедист, оглянулся, и они инстинктивно пригнулись.

— Что это за парень? — прошептал Хулио. — На велосипеде?

— Господи, Рик, он нас увидел, — проверещал Толстяк. И даже рыгнул от страха. — Надо уезжать. Мы не можем...

— Мы не можем остановиться на полпути, — осадил его Рик. — Черт, на дворе ночь. Ехал он быстро. И ничего не смог разглядеть.

На какие-то мгновения дисциплина дала трещину. Спас положение Чемп.

— Мы бы давно были в доме, если в вы не спорили с Риком.

Поддержка Чемпа решила дело. Плотной группой они пересекли Лонгакрес и двинулись через поле для гольфа. Рик, идущий впереди, оглянулся. Они здесь, потому что он этого захотел. Другой причины не было. Он — командир. Рик остановился, и они обступили его, преданно глядя в глаза в свете узкого полумесяца.

Рик указал на растущие вдоль поля деревья.

— Видите вон те огни? Ближайший дом в полумиле. Выходим на подъездную дорожку и к дому профессора.

— А если она не одна? — Хулио уже не сомневался в необходимости операции, его интересовали возможные осложнения.

— Тогда нам дадут сигнал не соваться в дом, — ответил Рик и двинулся дальше, не дожидаясь вопросов. Упругая, обильно смоченная росой трава заглушала их шаги. Рик представлял себе, что ведет свой отряд по вражеской территории. И жалел лишь о том, что они не раскрасили черным лица. Пять минут спустя они подошли к полоске кустарника, отделявшего шоссе от съезда к дому Холстидов.

— Ложись! — внезапно прошипел Рик.

Они попадали на траву. Послышался шум приближающегося автомобиля, фары осветили кусты. Автомобиль проехал, темнота стала еще гуще.

— Рик, — испуганно зашептал Толстяк, — там девушка. Сидит в телефонной будке на другой стороне дороги с открытой дверью и без света. Я видел ее в свете фар!

— Это Дебби. Наша разведчица. Пока дверь открыта, свет в будке не зажигается. Это значит, что к дому никто не идет. Если она закроет дверь, вроде бы собравшись позвонить, мы удерем.

Услышав имя Дебби, Хулио замер, словно охотничья собака, почуявшая зверя. Она училась с Риком, на класс старше, чем он, и всегда полагала, что Хулио Эскобар ей не чета. Участвуя в школьных парадах, она не стеснялась показывать всем свои ножки, но на Хулио даже не смотрела. Паршивая дешевая динамистка.

— Что ж ты не сказал, что наша безопасность будет зависеть от женщины? — От волнения Хулио заговорил с испанским акцентом.

— Деб не подозревает, что вы здесь, — ответил Рик. — А когда я позвоню[1] ей, она даже не будет знать, что я приходил сюда.

Они перебрались через канаву, по извилистой подъездной дорожке прошли под деревья. Перед ними возник массивный силуэт двухэтажного дома, построенного не один десяток лет тому назад. Они остановились перед деревянными ступенями крыльца, где совсем недавно стояла Паула.

— Когда я позвоню, спрячьтесь. Она откроет дверь, и я спрошу, как пройти к университету. Если она меня не узнает, мы просто уйдем. Если узнает, все, кроме Толстяка, войдем в дом. Толстяк останется на крыльце и будет следить, не зажжет ли Дебби свет в будке.

Поднявшись на крыльцо, Рик прильнул к стеклянному оконцу в тяжелой дубовой двери. Сердце гулко билось о ребра. Паула, спиной к нему, прохаживалась вдоль книжных полок. Слева он увидел лестницу. Между лестницей и полками — коридор, уходящий в глубь дома.

Рика заворожила грациозная шея Паулы, стройность фигуры, округлость бедер. На мгновение он подумал, что она чувствует его взгляд и сознательно источает сексуальность. Потом он понял, что у нее врожденная фация. Под цветастой юбкой виднелись загорелые ноги. Сквозь тонкую блузку проглядывали лямки и застежка бюстгальтера.

Рик нажал на кнопку звонка и отпрянул, чтобы, повернувшись, она не увидела его приникшего к окошку лица.

Паула открыла дверь со словами: «Салли, я надеялась, что ты заедешь...» — и замолчала, увидев перед собой побледневшего, симпатичного юношу.

— О, извините, я приняла вас за...

Взгляды их встретились, как и неделю тому назад на Брюэр-стрит. По изменившемуся выражению синих глаз Рик понял, что его узнали. Быстро шагнул вперед и с силой ударил кулаком ей в живот. Из груди Паулы вырвался воздух, глаза ее закатились, ноги подогнулись. Рик подхватил ее, прежде чем она упала на пол.

— Чемп! — крикнул он. — Скорее! Помоги мне держать ее!

Чемп взбежал на крыльцо, подсунул руку под спину Паулы, и вдвоем они быстро внесли ее в дом. Хулио последовал за ними, закрыв за собой дверь. Толстяк остался на крыльце. Теплое тело Паулы возбуждало Рика. Как и морщинки, зарождавшиеся у рта и в уголках глаз.

— Ты ее крепко держишь? — Рик тяжело дышал.

— Да.

Пока они тащили Паулу, верхние пуговички ее блузки расстегнулись, и теперь Рик не мог оторвать глаз от ее бюстгальтера. Чемп без труда удерживал Паулу на одной руке.

— Подержи еще.

Рик прошел в коридор, справа обнаружил открытую дверь, заглянул в комнату. Реостатный выключатель стоял на минимуме, так что в комнате царил полумрак. Рик различил полки с книгами, кресло с высокой спинкой, вроде того что стояло у него в гостиной рядом с пианино, диван, маленький стульчик на трех ножках, стол с лампой и электронными часами со светящимися цифрами. На полу лежал толстый ковер.

— Неси ее сюда, Чемп, — распорядился он.

Я это сделаю, решил Рик. Сделаю, сделаю, сделаю. Похоже, он не отступился бы от своего, даже если бы она его не узнала.

Паула медленно приходила в сознание, еще не в силах сопротивляться. Но Чемп тащил ее одной рукой, готовый в любую секунду зажать ей рот второй. Если она вдруг закричит.

— Брось ее на диван, — Рик усмехнулся. — Даже если она и закричит, тут ее никто не услышит.

— Но... что ты собираешься делать, Рик?

Что он собирался делать? А что, собственно, можно делать, когда перед тобой лежит такая женщина?

— Оттрахать ее, — кровь бросилась ему в лицо.

Он вытолкал Чемпа из комнаты, не обращая внимания на голодный взгляд, брошенный здоровяком на Паулу. Закрыл за ним дверь.

В полумраке Рик вернулся к женщине. Подождать, пока она окончательно придет в себя? Или овладеть ею незамедлительно? Будет ли она сопротивляться? Если он подождет, может, она поможет ему? Медленно разденется, разжигая его желание. Черт, парни постарше не раз рассказывали, что зрелые женщины только и мечтают о том, чтобы их трахнули.

Как только он наклонился над Паулой, она схватила треногий стульчик и попыталась ударить его по голове. Рик блокировал удар предплечьем, так что стул вырвался из ее руки и упал на ковер позади Рика.

Возбужденный сопротивлением, Рик двинул ей кулаком в челюсть. Паула завалилась назад. Он накинулся на нее. Бормоча ругательства, разорвал тонкие трусики. Пусть узнает, какая судьба ждет тех, кто смеет перечить Рику Дину.

Глава 4

Они ушли. Паула, свернувшись комочком на диване, не раскрывала глаза и прислушивалась. Лежала она, плотно прижав колени к груди, разорванные трусики валялись на полу у дивана, одна сандалия так и осталась у нее на ноге. Ее уши, словно маленькие зверьки, существующие отдельно от остального тела, ловили каждый звук, каждое слово. Голос того, кого звали Риком, отдавался в ее мозгу.

— Она по-прежнему не знает, кто мы такие. А если и выяснит, то никому не скажет. Не решится, потому что понимает, что мы можем вернуться.

Глупое утверждение, потому что, если она поставит в известность копов, те позаботятся, чтобы они уже не вернулись. По причине, осознать которую Рик, разумеется, не мог, Паула не собиралась заявлять в полицию.

Она вновь прислушалась к голосу памяти. Удаляющиеся шаги — так, наверное, уходили обутые в сапоги нацисты из разгромленного еврейского магазина в Kristallanacht[2]. Затем — что странно — кто-то начал вертеть диск телефонного аппарата. Рик произнес какие слова, обращенные к некой Дебби, и наконец закрылась входная дверь.

Уши ловили малейший шорох, требуя подтверждения, что в доме она осталась одна. Тишина. Только снаружи доносился шелест дубовой листвы.

Паула осторожно провела языком по губам. Вкус крови, расшатанные зубы. Видимо, так же ведет себя выходящее из спячки животное, когда тает снег и приходит пора проверить, нормально ли ты перенес зиму.

Плохо, подумала Паула. Очень плохо.

Со стоном она села. Болел низ живота, лицо, шея. Тело, которое предало ее.

Паула инстинктивно прошлась пальцами по волосам, обнаружила, что пластмассовая заколка, собиравшая их на затылке, сломалась и волосы рассыпаны по плечам. Она посмотрела на часы.

9.40. Все того же вечера.

Семинар подходил к концу, Курт собирает бумаги, складывает их в брифкейс, продолжая разговор со студентами.

Курт — большой, хмурый медведь.

— Пожалуйста, приходи домой, — взмолилась она.

Но в глубине души она знала, что он не придет, не успеет. Паула вздохнула и осторожно встала. Не все так плохо, если говорить о теле. Легкая усталость, боли в мышцах, словно после зимнего перерыва она наигралась в теннис. Как такое могло случиться с ней, если после Рика, в первый раз, она чувствовала только отвращение? Тогда она все еще была Паулой Холстид, она выдохнула: «Нет», — когда он, застегивая «молнию» джинсов, прошествовал к двери, распахнул ее и крикнул: «Следующий». Словно парикмахер, приглашающий в освободившееся кресло.

Может, все началось тогда? В тот самый момент, когда она поняла, что они все перебывают на ней, а Рик останется в комнате и будет наблюдать?

— Извини, Курт, — вырвалось у Паулы.

Электронные часы высветили 9.47. Курт все еще в аудитории, за столом. И что-то говорит. Говорить он умеет...

9.51. Одиннадцать минут, чтобы подняться с дивана. Рим строился не в один день. Добрый старина Джон Хейвуд[3]. Всегда можно обратиться к Хейвуду, если требуется заезженная цитата. Она подняла порванные трусики, нашла сандалию, отброшенную в угол, подняла и ее. Вышла из комнаты.

У лестницы остановилась. Оглядела гостиную. Слева — окна, днем из них открывался вид на подъездную дорожку и деревья, за которыми начиналось поле для гольфа. Под окнами — диван. Ближе к двери, спинкой к Пауле, — кресло Курта. Пожалуйста, Курт, приходи домой. Кофейный столик, на нем бутылка вина. Справа, за двойными дверями, — отделанная дубом столовая.

Никаких следов пребывания хищников. О, возможно, отпечатки пальцев. На дверной ручке. Или на телефоне. И разумеется, на ее душе. Грязные, несмываемые.

Вторым был костлявый, похожий на испанца парень. Горящие глаза, горячие руки, раздвигающие ее колени. Она начала было сопротивляться, но потом заставила себя расслабиться, просто смотреть в потолок, как делала сотни раз под Куртом, забыть, что такое происходит с ней — утонченной, интеллигентной Паулой. Три минуты он прыгал на ней, как терьер. А кончая, вскрикнул, словно кролик, которого ударили палкой.

Тогда она еще была в безопасности. Все еще ничего не чувствовала.

Паула медленно, едва переставляя ноги, поднялась по лестнице, чтобы набрать ванну горячей воды. Блузка порвалась, но юбка осталась нетронутой. Комбинации она не носила. Бюстгальтер держался на одном крючке. Она сняла с себя все, бросила в плетеную корзину для грязной одежды, которую купила, когда они ездили в отпуск в Мексику, налила в ванну чуть больше жидкого мыла, чем обычно.

Горячая вода, соприкасаясь с синяками и ссадинами, заставляла ее вскрикивать, но она решительно опустилась в ванну. Кожа сразу порозовела. Она начала намыливаться.

Напрасно. Такое не смывается.

Толстяк не успел спустить штаны, как уже кончил, стоя посреди комнаты. Рик громко загоготал и поспешил к двери, чтобы рассказать всем о конфузе товарища.

Паула встала, намыливая тело, пока вся не покрылась белой пеной. Предает всегда тело. Она взглянула на свои груди, болевшие от малейшего прикосновения, на них остались красные следы, которым со временем предстояло стать фиолетовыми. Припухло и укушенное правое плечо. Неужели человеческий укус такой же болезненный, как и собачий?

Впрочем, людей среди них не было.

Курт, черт побери, почему ты не пришел? Она стряхнула с себя пену. Кого она обманывает? Курт свое отвоевал четверть века тому назад. И сегодня этот здоровяк справился бы с Куртом одной рукой.

Да, все началось с него, с этого чудовища, причинившего ей боль. Началось с его злобной глупой улыбки, тяжелого дыхания, когда он склонился над ней, железных пальцев, сжавших ее грудь. А когда она закричала от боли, он вошел в нее. Двадцать минут, они оба взмокли. Да уж, какое здесь разглядывание потолка. Потом он прижался мокрым лицом к ее шее, заставив отвернуть голову, и, кончив, впился зубами в правое плечо.

И ничего бы не произошло, если б она получила передышку. Но Рик, возбужденный этим животным, скачущим на ней, тотчас овладел ею вновь.

Паула осторожно вытерла загорелое, прекрасное тело огромным махровым полотенцем, осторожно промокая синяки, затем, обнаженная, подошла к лестнице, прислушалась, словно ребенок, испугавшийся, что родители оставили его. Существует ли более ужасное чувство, чем детский страх? Да. Осознание того, что ты предал сам себя. Тут уж не остается никакой надежды.

10.39. В спальне она расчесала волосы, надела самую прозрачную из ночных рубашек, сверху — светло-голубой пеньюар с ленточками, завязывающимися у шеи. Села к туалетному столику, чтобы тщательно накраситься. Тени, тушь для ресниц, помада. Аккуратно, неторопливо.

Курт, хотя бы в этот раз оставь студентов и приезжай домой пораньше. Объясни, постарайся убедить, что моей вины в этом нет.

Она покрутила головой, оценивая результат. С губами, конечно, пришлось повозиться, но порезы и укусы были внутри, а помада уменьшила припухлость. На левую руку она надела украшенные драгоценными камнями часики, подарок Курта на ее тридцатилетие, полюбовалась сверканием камней на фоне загорелой кожи. 11.00.

Все еще сидя за столиком, закурила, понимая неестественность своего спокойствия, обусловленного частично шоком, а частично той пропастью, что открылась в ее душе.

11.06. Извини, Курт, дорогой. Уже поздно. Слишком поздно.

Она написала предсмертное послание с классической ссылкой, которую, несомненно, оценит Курт, и липкой лентой прикрепила его к зеркалу. Прошла к аптечке в ванной, вернулась в спальню, перечитала написанное. Вроде бы придраться не к чему. Поторопись, сказала она себе, пора.

Пора. Она бы сдержала сексуальное возбуждение, вызванное в ней этим дикарем, если бы все прекратилось. Если б ее оставили в покое. Но Рик овладел ею. Тотчас же.

И она достигла-таки оргазма.

За четырнадцать лет супружеской жизни она ни разу не испытывала оргазма. Банда подростков добилась успеха там, где провалился Курт, где не помогли свечи и стихи. В жестокости животного совокупления она поднялась на вершину блаженства. Вот, значит, какое чудовище притаилось в глубине души Паулы Холстид, чтобы выглянуть оттуда, сверкнув злобными глазками? Вот, значит, какая извращенная у нее натура.

Паула содрогнулась от отвращения.

Она положила правую руку на колено, ладонью вверх, а левой рукой, держащей бритву, хладнокровно провела по запястью, почувствовав разве что легкий укол. Уронила бритву, сбросила руку с колена, чтобы легче вытекала кровь. Застыла перед зеркалом, наблюдая, как медленно бледнеет лицо. Извини, Курт, дорогой. По крайней мере, ты не узнаешь, что с тобой мне пришлось имитировать оргазм, а вот...

Она упала лицом на стекло, лежащее на туалетном столике, сбросив с него баночку крема для рук. Баночка упала на ковер и подкатилась к уже безжизненным пальцам ее левой руки.

Часы показывали 11.35. Вены она перерезала четыре минуты тому назад.

Глава 5

Курт посмотрел на часы и быстро допил кофе. Без одной минуты одиннадцать, Паула будет недовольна.

— Еще кофе, сэр?

Курт помялся:

— Честно говоря, мне уже пора...

И тут заговорил сидевший напротив Белмонт, только что вернувшийся в кабинку с вечерним выпуском газеты.

— Я понимаю, что вы имели в виду, доктор, говоря, что социологические науки должны отрицать влияние наследственности на развитие человеческой личности и, наоборот, подчеркивать воздействие окружающей среды.

Официантка налила кофе. Курт со вздохом откинулся назад.

— Знаешь, Чак, я готов пойти дальше. И соглашусь с Эшли Монтегю в том, что человеческая натура есть результат постепенной замены примитивных инстинктов интеллектом. К инстинктам человек обращается все реже и реже, а потому они отмирают.

— Не означает ли это, что через пропасть между нами и нашими родственниками невозможно перекинуть мостик? — спросила Ширли Мейер, невысокого росточка и полненькая, но с острым умом.

— Пропасть эту заполняет культура, — Курт наклонился вперед. Сидели они в той самой кабинке закусочной, которую тремя часами раньше занимали Рик и Чемп. — Уникальность современного человека в том, что он освобожден от фактора инстинктивного поведения.

Белмонт согласно кивнул, но Мейер сочла нужным поправить профессора:

— Инстинкты влияют на поведение, доктор Холстид, но не определяют его. Я думаю, человеку присуща врожденная агрессивность, которая толкает его...

— Вот тут ты не права, Ширли, — уверенно оборвал ее Белмонт. — Ребенок не рождается агрессивным. Враждебность его обусловлена раздражением по тому или иному поводу, — он повернулся к Курту, как бы ища поддержки. — Вы согласны со мной, доктор?

Курт кивнул.

— Джон Диллард в своей классической работе «Раздражение и агрессивность», опубликованной в тысяча девятьсот тридцать девятом году, указывает, что агрессия есть неизбежное следствие раздражения, приводя в пример гетто, где негры, доведенные безысходностью до отчаяния, взрываются, словно скопившийся гремучий газ. Но Диллард также указывает — и, возможно, это более важное наблюдение, — что агрессии всегда предшествует раздражение. Если в не раздражающие эффекты окружающей среды, не было бы никакой враждебности к себе подобным.

— Вы сказали, что эта работа опубликована в тридцать девятом году, — заметила Ширли Мейер. — Не в тот ли год Гитлер оккупировал Польшу?

— Перестань, Ширл, — махнул рукой Белмонт. — Это же древняя история.

Курт вновь посмотрел на часы. Семнадцать минут двенадцатого. Ему действительно пора. Кашлянув, он выскользнул из кабинки.