Бригита Йосифова

ДЕКАБРИСТЫ

Моему отцу, который не дождался этой книги
Предисловие

14 декабря 1825 года «Россия впервые видела революционное движение против царизма»[1]. Смелый вызов самодержавию был сделан в столице Российской империи — в Петербурге, на одной из ее центральных площадей. «Глас свободы раздавался не долее нескольких часов, но и то приятно, что он раздавался», — писал в своих показаниях участник восстания Г. С. Батеньков. Всего шесть часов длилось восстание. Против восставших были двинуты вчетверо их превосходящие воинские силы царя. В распоряжении царя была артиллерия. Залпы пушек положили конец восстанию. Всю ночь при свете костров убирали раненых и убитых и смывали с площади пролитую кровь. Спустя три недели на заснеженных полях Украины пролилась кровь солдат и офицеров восставшего Черниговского полка. Здесь восстание, которое возглавил С. И. Муравьев-Апостол, длилось шесть дней — с 29 декабря 1825 г. по 3 января 1826 г. И здесь восставшие были расстреляны из пушек картечью.

Царизм торжествовал победу над «мятежниками». Позже тот же Батеньков смело заявит следователям: «Покушение 14 декабря не мятеж… но первый в России опыт революции политической, опыт почтенный в бытописаниях и в глазах других просвещенных народов». Восстание 14 декабря 1825 г. — отправная дата начала революционно-освободительной борьбы в России. Это — кульминационное событие и вместе с тем итог движения декабристов. Вся предшествующая деятельность декабристов была подчинена подготовке вооруженного восстания против царизма. Восстание 14 декабря явилось серьезной проверкой для декабристов, экзаменом их революционным возможностям. В нем как в фокусе отразились все сильные и слабые стороны дворянской революционности: отвага, смелость, самопожертвование декабристов, но вместе с тем и свойственные дворянскому революционеру колебания, отсутствие последовательности в действиях и умения владеть «искусством восстания», но главное — отсутствие связи с народом. Слишком неравны были силы декабристов в единоборстве с самодержавием. Декабристы выступили с протестом против крепостничества и самодержавия в необычайно трудных и сложных исторических условиях. Крепостная Россия была тогда забита и неподвижна. Несмотря на отдельные стихийные бунты крестьян, солдат, военных поселян, в то время еще не было достаточно широкого массового движения, на которое революционеры могли бы опереться. С протестом выступило «ничтожное меньшинство дворян, бессильных без поддержки народа»[2]. «Узок круг этих революционеров, — подчеркивал В. И. Ленин. — Страшно далеки они от народа»[3]. Однако в то время не только декабристы были далеки от народа. Революционного класса тогда еще не было. «В ту пору, при крепостном праве, — писал Ленин, — о выделении рабочего класса из общей массы крепостного, бесправного, „низшего“, „черного“ сословия не могло быть и речи»[4]. Народные массы, по выражению Ленина, в то время «спали еще непробудным сном»[5].

С протестом против крепостничества, феодальных институтов и произвола самодержавия выступила лишь небольшая часть образованного передового дворянства — «лучшие люди из дворян», по определению Ленина. В целом же русское дворянство оставалось крепостнически настроенным и верным престолу консервативным сословием и в реально-жизненном плане представляло собой «бесчисленное количество „пьяных офицеров, забияк, картежных игроков, героев ярмарок, псарей, драчунов, секунов, серальников“, да прекраснодушных Маниловых»[6]. И великая историческая заслуга декабристов состояла в том, что они, «рожденные в среде палачества и раболепия», смогли подняться выше своих классовых интересов, презреть сословные привилегии и пойти «сознательно на явную гибель»[7] во имя своих высоких и благородных идеалов. Подлинное рыцарство, душевная чистота и благородство, высоко развитое чувство чести, товарищества и гражданственности — отличительные черты декабристов. Они жертвовали всем своим достоянием и привилегиями, которые давало им их происхождение, даже самой жизнью во имя великого, святого дела.

Как наиболее передовые и образованные люди своего времени декабристы первыми поняли, что самодержавие и крепостничество — главные причины отсталости России, которые в конечном счете могли привести ее к «гибели».

Поэтому ликвидация самодержавия и крепостничества рассматривалась ими в первую очередь как глубоко патриотическая задача «спасения» России. Все декабристы были горячими патриотами. Они называли себя «истинными и верными сынами отечества». Это был передовой, революционный патриотизм, коренным образом отличавшийся от казенного, «квасного» патриотизма «за веру, царя и отечество». В движении декабристов освободительные идеи особенно были тесно связаны с патриотическими настроениями, в значительной мере вытекали из них. Дело в том, что на ранних этапах освободительного движения особенно большое значение придается проблемам национального возрождения, развитию национального самосознания. В начале XIX в. не только в России, но и во всей Европе, а также и в Америке широко были распространены патриотические настроения, связанные с национально-освободительными движениями. Это была эпоха антифеодальных революций и вместе с тем национально-освободительных движений, эпоха подъема буржуазии, становления и развития буржуазных наций, подъема национального самосознания и национальной культуры. Борьба против феодально-абсолютистских режимов связывалась с задачами национального возрождения и прогресса нации.

Декабристы называли себя «детьми 1812 года», подчеркивая тем самым, что 1812 год стал исходным моментом их движения. Победа русского народа в Отечественной войне 1812 года имела не только громадное военное значение. Она кардинально изменила расстановку сил на внешнеполитической арене, серьезно потрясла феодальную экономику России, оказала громадное влияние на все стороны социальной, политической и культурной жизни страны, способствовала росту национального и политического самосознания русского народа, дала могучий толчок развитию передовой общественной мысли в России и сыграла громадную роль в возникновении декабризма.

Подъем патриотизма, сближение будущих декабристов — участников войны с солдатами, с народом, пробуждение национально-патриотического и гражданско-политического самосознания передовой России — вот на что указывают декабристы, объясняя причины своего «вольномыслия» в связи с Отечественной войной 1812 года. «Наполеон вторгся в Россию, и тогда-то народ русский впервые ощутил свою силу; тогда-то пробудилось во всех сердцах чувство независимости, сперва политической, а впоследствии и народной. Вот начало свободомыслия в России», — писал декабрист А. А. Бестужев. «Война 1812 года пробудила народ русский к жизни и составляет важный период в его политическом существовании», — вспоминает другой декабрист, И. Д. Якушкин. В то же время декабристы видели, что народ, вынесший на своих плечах всю тяжесть войны, продолжал оставаться в крепостной зависимости, ратники ополчений снова попали в крепостную неволю. Вместо политических преобразований, надежды на которые были внушены «либеральными заигрываниями» Александра I в первые годы его царствования, в стране установилась жестокая аракчеевская реакция, оскорблявшая национальное чувство. Введение крепостнических военных поселений и кровавые усмирения сопротивлявшихся им крестьян, палки и шпицрутены в армии, господство обскурантизма и мракобесия глубоко возмущали декабристов. Декабристы были возмущены и засильем иностранцев в управлении страной, и антипатриотизмом Александра I, который в угоду реакционному «Священному союзу» европейских держав — победительниц Наполеона жертвовал во внешнеполитических вопросах русскими национальными интересами.

Декабристы были современниками и свидетелями крупных революционных событий и военных потрясений мирового значения. Революции 1820 г. в Испании, Неаполитанском королевстве и Португалии, революция 1821 г. в Пьемонте и начавшееся в том же году восстание Греции за свою независимость, национально-освободительное движение славянских народов Балканского полуострова, полоса национально-освободительных восстаний в Латинской Америке, освободительные войны европейских народов против наполеоновского нашествия, в первую очередь Отечественная война 1812 года и освободительные походы 1813—1814 годов русской армии, в которых многие будущие декабристы были непосредственными участниками, оказали огромное влияние на формирование освободительной идеологии декабристов. Об этом говорили в своих показаниях на следствии сами декабристы. «Происшествия 1812, 13, 14 и 15 годов, — показывал П. И. Пестель, — равно как предшествовавших и последовавших времен, показали столько престолов низверженных, столько других постановленных, столько царств уничтоженных, столько новых учрежденных, столько царей изгнанных, столько возвратившихся или призванных и столько опять изгнанных, столько революций совершенных, столько переворотов произведенных, что все сии происшествия ознакомили умы с революциями, с возможностями и удобностями оные производить. К тому же имеет каждый век свою отличительную черту. Нынешний ознаменовывается революционными мыслями. От одного конца Европы до другого видно везде одно и то же, от Португалии до России, не исключая ни единого государства, даже Англии и Турции, сих двух противоположностей. То же самое зрелище представляет и вся Америка. Дух преобразования заставляет, так сказать, везде умы клокотать. Вот причины, полагаю я, которые породили революционные мысли и правила и укоренили оные в умах».

Само движение декабристов составляло органическую часть этого общемирового революционного процесса. Декабристы жили и действовали в эпоху разложения и кризиса феодализма, когда перед революционным движением всех стран, в том числе и России, стояла одна и та же коренная задача ломки переживших себя феодально-абсолютистских учреждений. В своих программных требованиях декабристы отражали эти коренные исторические задачи, поставленные в то время объективными условиями перехода России от феодализма к капитализму, но в разработке своих политических программ и тактических принципов они широко использовали и опыт передовой Европы. Это идейное общение русского декабризма и западноевропейского революционного движения обусловливалось общностью происходивших в России и в Западной Европе коренных социально-экономических процессов и, следовательно, общностью задач революционной борьбы. Передовые западноевропейские идеи получили распространение в России именно потому, что здесь уже была подготовлена почва для восприятия этих идей. И тот факт, что декабристы заимствовали многие передовые идеи Запада, творчески переработали их применительно к условиям России, следует считать как их великую историческую заслугу перед русским освободительным движением. Подчеркнем, что не «идеи Запада» породили декабризм в России, а возникновение революционного движения в России, подготовленное объективными условиями ее исторического развития, стимулировало возраставший интерес русских революционеров к передовым западноевропейским идеям.

Следует подчеркнуть и интернациональный аспект дела декабристов. Горячие патриоты, они были убежденными интернационалистами. В своих программных документах декабристы ставили своей первоочередной задачей не только избавление России от ига крепостничества и произвола самодержавия, но и восстановление свободной, демократической Польши, освобождение народов Балканского полуострова из-под ига Австрийской империи и султанской Турции.

Движение декабристов — важное звено в общеевропейском революционном процессе начала XIX в. Восстание в 1825 г. декабристов против царизма — одного из главных «жандармов Европы» — приобрело большое международное значение и получило значительный отклик в странах Западной Европы. Декабристы нанесли серьезный удар по всему зданию «Священного союза». Это был удар с той стороны, с какой менее всего ожидала его международная реакция. Несомненно, победа декабристов сыграла бы громадную роль в развертывании революционного движения во всей Европе. Это хорошо понимали и Николай I, и другие европейские монархи, и реакционные политические деятели. Николай I, говоря в беседе с французским послом графом Сен-При о подавлении восстания декабристов, заявил: «Я думаю, что оказал услугу всем правительствам». Сам Сен-При доносил своему двору, что если бы поднявшим в декабре 1825 г. восстание русским офицерам удалось одержать успех, то «весь общественный порядок (т. е. „порядок“, охраняемый „Священным союзом“. — В. Ф.) был бы поколеблен в основании и вся Европа покрылась бы его обломками». Европейские монархи, поздравляя Николая I с победой над декабристами, писали, что тем самым он «заслужил признательность всех иностранных государств и оказал самую большую услугу делу всех тронов».

После разгрома восстания самодержавие обрушилось на декабристов со всей беспощадной жестокостью. По всей стране начались массовые аресты участников тайных обществ декабристов. Сотни их были брошены в казематы Петропавловской крепости. Полгода работал «Высочайше учрежденный Следственный комитет по изысканию соучастников злоумышленного общества, открывшегося 14 декабря 1825 года». Следственные комиссии вели расследования по делу декабристов и причастных к ним солдат в Могилеве, Белой Церкви, Белостоке, Варшаве, при полках. Сам Николай I выступал в роли следователя и тюремщика декабристов, лично производил допросы, определял режим заключения каждому декабристу. В списке привлеченных к следствию значится 579 имен. Это был невиданный для России широкий политический процесс. 121 декабрист был предан Верховному уголовному суду. Из них пятеро (П. И. Пестель, К. Ф. Рылеев, С. И. Муравьев-Апостол, М. П. Бестужев-Рюмин и П. Г. Каховский) были поставлены «вне разрядов» и приговорены «к смертной казни четвертованием», 31 подсудимый — «к смертной казни отсечением головы», остальные — к различным срокам каторжных работ и ссылке, к разжалованию в солдаты. Царь «милостиво» заменил четвертование повешением, а «отсечение головы» — пожизненной каторгой. К различным срокам каторги и ссылки приговорены 45 декабристов военными судами в Могилеве и Белостоке. Более 120 декабристов понесли наказания без суда, в административном порядке, по личному указанию царя: заключены в крепости на разные сроки, разжалованы в солдаты, высланы, отданы под надзор полиции. Расправа над декабристами поразила своей жестокостью современников.

Хотя декабристы потерпели поражение, но их дело не пропало. В. И. Ленин отмечал большое историческое значение и тех революционных выступлений, которые терпели поражения. Говоря о «величайшем самопожертвовании» русских революционеров, начиная с декабристов, он указывал, что эти жертвы пали не напрасно, что «они способствовали — прямо или косвенно — последующему революционному воспитанию русского народа»[8]

«Казнь Пестеля и его товарищей окончательно разбудила ребяческий сон моей души», — писал А. И. Герцен. Можно без преувеличения сказать, что декабристы воспитали целое поколение революционеров 30—40-х годов XIX века. Не только А. И. Герцен и Н. П. Огарев, но и участники студенческих кружков Московского университета по праву считали себя наследниками и продолжателями дела декабристов. Глубоко жизненные лозунги и традиции декабристов были подхвачены, развиты и обогащены последующими поколениями русских революционеров. Да и сами декабристы, брошенные «в каторжные норы» Сибири, не изменили своим благородным идеалам и не сошли со сцены общественно-политической борьбы в России во второй четверти XIX в. Их мемуары и публицистика, созданные в сибирский период, явились, по сути дела, продолжением той борьбы за свободу и справедливость, которую они вели до 1825 года. И здесь особенно выделяются рассчитанные на широкое распространение яркие политические письма М. С. Лунина, серия его публицистических статей против царизма. Велика была просветительская деятельность декабристов в Сибири. Немногие из декабристов дожили до амнистии 1856 г. Многие же из тех, кто возвратился из ссылки, включились в общественно-политическую деятельность в 50—60-е годы.

Поэт-декабрист Александр Одоевский накануне восстания вдохновенно говорил: «О нас в истории страницы напишут!» Не страницы, а сотни книг, многие тысячи статей и публикаций посвящены декабристам. Много изучено, выяснено, уточнено о декабристах и их эпохе. Однако о декабристах еще есть что открывать, находить, исследовать. Декабристы составляют целую эпоху не только в революционном движении в России, но и в истории общественной мысли и русской культуры вообще. Влияние декабристов на все стороны общественно-политической и культурной жизни не только их времени, но и последующей эпохи было исключительно велико. Вот почему поток публикаций и исследований о декабристах не иссякает. История декабристского движения — одна из любимых тем советских историков. Значительно возрос интерес к декабристам и у массового читателя. «Декабристская тема» нашла широкое отражение в художественной литературе, в музыке, в изобразительном искусстве. Благородные идеалы и высокие нравственные ценности декабристов, значение их революционного подвига непреходящи.

Велик интерес к декабристам за рубежом. В последнее время за рубежом опубликовано немало специальных исследований и популярных работ, художественных произведений и сборников основных документов о декабристах. Среди этой литературы особенно выделяется опубликованная в 1979 г. в Софии книга известного болгарского публициста Бригиты Йосифовой «Декабристы». Своеобразен жанр этой книги. Книга Б. Иосифовой не «ученое» исследование и не роман, а художественно-документальное изложение идеологии, исторической и личной судьбы первых русских революционеров — декабристов. Это — талантливо написанное, на строгой документальной основе, яркое повествование о декабристах и их эпохе. В ткань повествования Б. Йосифова тактично вводит многочисленные и разнообразные документы. Она живо воссоздает драматические события того времени, дух и колорит эпохи, портреты декабристов, с их общей судьбой и индивидуальными особенностями — характерами, взглядами, увлечениями. Книга содержит проникновенные рассказы с глубокими и меткими характеристиками как о выдающихся деятелях декабристского движения — П. И. Пестеле, К. Ф. Рылееве, С. П. Трубецком и других, — так и о менее известных, но не менее дорогих автору и нам декабристах — например, о Н. А. Панове, Ф. Ф. Вадковском. С большой любовью и теплотой написан очерк о замечательном декабристе М. С. Лунине — одном из любимых героев автора книги. В книге мы прочтем интересные очерки о друзьях декабристов, которые хотя формально и не входили в тайные декабристские организации, но тесно были связаны с декабристами и разделяли их взгляды.

Нельзя без волнения читать страницы книги, повествующие о великом подвиге верной и бескорыстной любви жен декабристов, отправившихся в добровольное изгнание и тем обессмертивших себя.

Устами самих декабристов Б. Йосифова раскрывает потрясающую картину «всеобщего неблагоденствия» тогдашней крепостной России. Автор вводит читателя на тайные совещания декабристов, где обсуждались конституционные проекты преобразования России и разрабатывались планы восстания, переносит читателя в динамическую атмосферу династического кризиса в декабре 1825 г., подготовки восстания, делает читателя зрителем самого восстания. Читатель видит мрачные камеры Петропавловской крепости, расправу над декабристами неправого царского суда, страдания скованных кандалами декабристов в рудниках Сибири. Автором книги не «забыты» коронованный тюремщик и палач декабристов Николай I, начальник Третьего отделения А. X. Бенкендорф, «подлые души» — Л. В. Дубельт, Н. И. Греч, Ф. В. Булгарин и другие слуги царизма — душители свободы, шпионы и доносчики. Введение этих «героев» в книгу о декабристах вполне закономерно. Декабристам противостоял сильный и коварный враг — русское самодержавие, с его мощным карательным аппаратом, с армией жандармов, держиморд, судей-инквизиторов, платных и «добровольных» шпионов. Показ этих конкретных слуг царизма, их средств и методов борьбы с революционным движением помогает глубже понять чистоту души и величие подвига русских революционеров, значение принесенных ими жертв.

Предлагаемая читателю книга Б. Иосифовой не просто перевод с издания 1979 г. Настоящее ее издание на русском языке значительно переработано автором и, по сути дела, представляет собой новый, существенно дополненный и расширенный вариант. Для данного издания Б. Йосифова провела дополнительные документальные изыскания в архивах и библиотеках Москвы и Ленинграда. При переводе книги на русский язык все содержащиеся в ней тексты документов воспроизводятся по их подлинникам, с сохранением особенностей русского языка начала XIX в.

Талантливая книга Б. Иосифовой, несомненно, с интересом будет прочтена советским читателем.

В. А. Федоров

От автора

Ходить по букинистическим магазинам Москвы — значит быть человеком с несгибаемым духом. Иногда неделями ищешь нужную книгу, месяцами… Продавцы тебя уже узнают, улыбаются: «Нет ничего нового для вас», или: «Посмотрите вот этот исторический сборник», или: «Есть отдельные тома “Былого”». Но книги, которую ты ищешь с таким трепетом и нетерпением, все нет и нет.

Ходить по антикварной Москве — значит сталкиваться с искушениями на каждом шагу. Долго ищешь определенную книгу, но не находишь ее, а покупаешь десятки других. Но какая радость перелистать свои новые находки, до поздней ночи сидеть над старыми гравюрами, над текстами, до рассвета читать упоительные страницы. Старые книги становятся твоим миром, твоим опиумом. Они околдовывают тебя. И ты становишься их счастливым, добровольным пленником.

…Держу в руках книгу в зеленой обложке, изданную в 1909 году в Санкт-Петербурге на двух языках одновременно — русском и французском. Взяв ее у продавщицы, я так была изумлена, что, не дав себе времени порадоваться, заспешила домой со своим сокровищем и с единственной мыслью — есть ли кто дома. У меня не было ключа, и я думала, придется читать книгу прямо на ступеньках лестницы перед своей дверью. Но дома «кто-то был», и началось мое увлекательное путешествие в прошлое одной русской княгини.

Эта княгиня была не просто дамой из высшего света Петербурга, которая между балами доверяла бумаге свои сердечные волнения. Имя ее и теперь произносится признательными советскими потомками с глубоким уважением и любовью. Ее биография привлекает интерес ученых всего мира. Государственные архивы СССР разыскивают ее письма, исследователи по периодам, день за днем, изучают ее жизнь…

Я нашла «Записки Марии Николаевны Волконской», декабристки. Книга в зеленом переплете была издана частным образом ее сыном, князем Михаилом Сергеевичем Волконским.

Записки Волконской — библиографическая редкость, предмет постоянного интереса любителей старых изданий. Она их писала на французском языке, как одно длинное письмо к своему сыну. Они были предназначены лишь для чтения в кругу ее семьи. Французский текст напечатан без каких-либо поправок, в том виде, в каком он вышел из-под пера этой замечательной женщины. Русский текст — это перевод записок, который сделала много лет спустя внучка декабристки, Мария Михайловна Волконская.

Декабристка Мария Волконская ставила условие: не публиковать ее записок и не предавать их гласности. Просила сына хранить их в полной тайне, руководствуясь при этом двумя серьезными соображениями: ее записки — это откровенный монолог или разговор с единственным сыном. Каждое слово — сокровенный крик души. Книга раскрывает также суровое, отрицательное отношение близких ей людей к ее супругу, декабристу Сергею Волконскому. Мария Николаевна правдиво рассказывает об отце, братьях, о сложных отношениях с родственниками мужа, о свекрови — старой княгине Александре Волконской, об алчности и стяжательстве сестры мужа княгини Софьи Волконской. В то же время записки дают картину сибирских рудников. Они являются объективным взглядом на заточение, на каторжный труд декабристов. Разумеется, такой рассказ при царствовании Николая I подверг бы гонению и автора и его потомков.

Так началось мое увлечение декабристами. И я заболела декабризмом: ходила по букинистическим магазинам, рылась в библиотеках, изучала книжные каталоги. Читала с упоением. Стала постоянной посетительницей Литературного музея А. С. Пушкина. И его директор, и научные сотрудники привыкли к моему присутствию, к моему неуемному любопытству. Ходила на научные сессии. Жадно слушала специальные доклады и строгие научные сообщения. Именно им, пушкинистам, я многим обязана. Они мне помогали, познакомили с видными профессорами, специалистами по той эпохе. Позволили изучать редкие книги, находящиеся на специальном хранении, вчитываться в письма, часами рассматривать оригинальные и редчайшие портреты, гравюры, медальоны.

Жизнь декабристов и моя собственная соединились, как могут соединиться только жизни живых людей. Нас разделяло, казалось бы, непреодолимое: 150 лет, разные вкусы, иные исторические пласты; и это, наверное, наложило на меня отпечаток — новый и чуждый для них. Разные миры — как две разные галактики между нами!

Но для меня они, декабристы, перестали быть только историческими лицами. Они стали моими близкими, моими дорогими и любимыми друзьями.

В первые месяцы моего увлечения ими я все еще могла перепутать их лица на миниатюрах или на портретах, писанных маслом. Вводили в заблуждение незнакомые, пышные мундиры, бакенбарды, даже выражения их красивых молодых лиц, взгляды людей из другого мира, из других времен.

Тогда, вначале, они для меня были только именами, которые я старательно заучивала, по нескольку раз перепроверяла, опасаясь перепутать обязательные по русскому обычаю отчества. Как их все запомнить! Но некое особое почтение и любовь заставляли меня упорно, даже по ночам, разглядывать их портреты, перелистывать гравюры, громаду книг.

Почему с таким неослабевающим увлечением ученые до сих пор изучают их жизнь? О них говорили монархи, правительства, писались секретные доклады. Существует океан публикаций, сочинений, обзоров, диссертаций. Одни их поносили, а другие восхищались ими. Пушкин причислил себя к ним, декабристам, в своем прекрасном стихотворении «Арион» и с грустью произнес: «Нас было много на челне.» В. И. Ленин с глубоким уважением называл их «дворянами-революционерами».

И случилось так, что за долгие годы книжного общения с декабристами незаметно для себя, почти неуловимо, я привязалась к ним как к живым. И в этой дружбе не могло быть разочарования! Я читала их биографии, письма, вникала в бесконечные подробности. Я знала, что это «лишние» данные, «ненужные» дополнения, которые не войдут в книгу. О них я знаю много больше, чем о живых своих друзьях. Знаю не только их лица по картинам и акварелям, но и дневники их, тайны, признания. То, что в жизни недопустимо — читать чужие интимные письма, рассматривать чужие доходы и счета, судить о чужих вкусах и привязанностях, — в данном случае я делала без чувства неловкости. Я знаю, как они держались в минуты самых тяжелых испытаний. Знаю, как они писали одно в «официальных» письмах, другое — в своих дневниках. Я знаю кольца на бледных и нежных руках их жен, знаю даже их мебель, клавесины в их салонах, их любимые цветы!

Что дает нам на это право? Кто нам дарит эту моральную привилегию? Только их вечная немота? Или, может быть, Время учреждает новый кодекс для писателя и исследователя?

Но мне кажется, что они сами выдают нам пропуск на каждую страницу их жизни. Они сами избрали свой путь, пленили нас своим подвигом, и историческая их судьба принадлежит сегодня всем.

И как в подлинной жизни по каким-то необъяснимым токам притяжения любишь одних людей больше, чем других, — так произошло и с декабристами. Среди них у меня есть свои любимцы и кумиры.

Эта книга имеет сугубо личный характер. Это не исторический обзор той эпохи, не история декабризма. Хотя читатель может найти в ней черты того и другого. В книге наряду с известными именами, наряду с великими мучениками декабристского движения читатель встретит знакомые стихи Пушкина и прочтет пространные выдержки из писем и дневников, может быть, неведомых ему лиц. Каждая строчка этой книги документальна, каждая фраза была произнесена, записана. Вымысел здесь неуместен. Книга задумана как художественно-документальное повествование о декабристах.

И пусть простит меня читатель, если ему признаюсь, без попытки «оправдать» себя или объяснить причины: для меня сильнейший, мужественнейший и умнейший человек, которого люблю неописуемой любовью, — Лунин.

Когда я читала о нем, изучала его жизнь, записки, латинские и древнегреческие фразы, начертанные его рукой, его философские рассуждения, письма и дневники — сколько раз останавливалась в отчаянии, была сокрушена. И — нелогично, смешно — вытирала слезы. Плакала о человеке, который личность историческая, персонаж школьных учебников. И теперь не могу спокойно смотреть на фотографию его могилы в Сибири. Своим многочисленным русским друзьям всегда говорю: «Если бы я жила в России 150 лет назад, „первым другом“ избрала бы себе Лунина».

Но эти 150 лет лежат между нами и делают мои слова, увы, гиперболой моего увлечения. Но пусть хоть крупицу этой моей любви передаст эта книга!

В Советском Союзе свято сберегают материалы, документы, архивы, картины и портреты — все, связанное с декабристами. Я встретила здесь много добрых, самоотверженных людей, научных работников, которые с увлечением, с жаром и русской щедростью делились со мной своими книгами, знаниями и своим временем.

Всем им моя глубокая и искренняя признательность. Спасибо!

Москва, март 1983 г.

Бригита Йосифова

Молодые штурманы

Петербург напоминает о своем могуществе на каждом шагу. Каски, щиты, копья изображены в бесчисленной лепнине на стенах столь же бесчисленных дворцов и казенных зданий. Они же в точности повторяются на парадных фасадах богатых частных домов. Лавровые венки и военные атрибуты вплетены в чугунные решетки и ограды. Петербург постоянно напоминал о том, что он является столицей империи, местом пребывания самодержавного властелина.

И если иностранец случайно попадал в этот русский край и с изумлением взирал на обутых в лапти русских крепостных крестьян, то умные люди ему обычно советовали:

— Не обманывайся, иноземец! Эти бедные селяне могут взяться за топор, если еще какой-нибудь Наполеон попытается поджечь их деревянные жилища. Не обманывайся, иноземец, когда любуешься русской природой, не обманывайся ленивым течением летних рек, застывшим покоем бескрайней русской степи…

Петербург — зеркало могущества самодержца. Каналы пересекают его стройные улицы с каменными мостовыми, воды Невы омывают гранит ее набережных. Все это придает городу облик северного Амстердама, с той лишь разницей, что здесь нет бесчисленных ветряных мельниц, отсутствует эфемерность европейского пейзажа.

Частые дожди омывают стены прекрасных дворцов, выстроенных неизвестной рукой в архитектурные ансамбли. Низкие облака, как зловещее предзнаменование, плывут над городом.

А город богатый, гордый, царственно надменный. Чугунные решетки садов, кружева металла рассказывают об искусстве мастеров, их таланте. Но только не о свободе и легкости. Каменные арки украшают входы многих зданий, но только и они не более чем отражение военного или триумфального мира.

Строгость, геометричная стройность и военная сила — характерные особенности этого города. Этой хмурой силе не могут придать теплоты даже купола многочисленных храмов, столь роскошно сверкающие золотом.

Поэтам и мечтателям неуютно было в этом городе. Они смотрели на него иными глазами, вслушиваясь в шум ветра, который звенел в чугунных решетках просторных парков. Неумолимое время шло мимо монолитных стен Петропавловской крепости.

Только поэты грезят о других мирах, о других небесах, о другом солнце, но русской аристократии, ее баловням и любимцам этот город уютен — и теплый, и свой.

И все же не всем.





9 февраля 1816 года. В одной из казарм лейб-гвардии Семеновского полка собрались несколько молодых гвардейских офицеров. Среди них и Никита Муравьев — сын наставника императора. Пришли князь Сергей Трубецкой и два брата — Сергей и Матвей Муравьевы-Апостолы. Их гостем был молодой Иван Якушкин.

На их лицах возбуждение. Они нервно ходят по большой комнате, некоторые энергично жестикулируют, перебивают друг друга.

— Что гнетет и душит русский народ? — Ответ не у всех одинаков, но в конечном счете прозвучал предельно кратко: деспотизм, самодержавие?

Иван Якушкин срывается с места и бросается к друзьям. Он останавливается перед братьями Муравьевыми-Апостолами и страстно говорит:

— Поколение за поколением рождаются рабами, которые получают в наследство страну, пропитанную с древнейших времен жестокостью. Жизнь ее терзаема алогизмами и противоречиями.

Никита Муравьев поправляет свои густые черные волосы. Волнение переполняет его. Он громко говорит:

— В условиях самодержавной царской власти, когда и дышать мучительно трудно, где даже вздох мужика подвержен издевательствам и мукам, мы, офицеры России, молчим. Довольно молчать!

Трубецкой поглаживает рукой свое продолговатое, худое лицо аскета. Он самый уравновешенный среди остальных. Говорит тихо, и, может быть, поэтому его слова производят столь сильное впечатление на присутствующих. Ему уже 26 лет, он самый старший среди собравшихся.

— Мы понимаем, почему Петр I решил прорубить окно в Европу. Через это окно должна была войти передовая культура, проникнуть современные знания, разнообразные науки.

Теперь поднялся Никита Муравьев:

— Но он открыл окно лишь для своего правящего сословия. Деревянные жилища нашего народа остались с соломенными крышами! Крестьяне и при нем гнули спину, ходили в лаптях или в лучшем случае зимой в домашних валенках.

— Это несуразности и противоречия русской истории! — вмешался Сергей Муравьев-Апостол. — Но его увлекательный пример перед нашими глазами! Не забывайте, что Петр I распахнул это окно не безвольной рукой. Просвещенный властелин орудовал с топором в руке, сокрушая тяжелые стены консерватизма.

Они горячатся, спорят, шумят. Их связывает глубокая и искренняя дружба, испытанная в огне только что завершившейся Отечественной войны против Наполеона. Все очень молоды, но все уже герои, их мундиры украшают ордена, они отмечены знаками славы. Некоторые из них в сражениях пролили кровь.

День 9 февраля 1816 года станет памятным в истории России. Группа молодых офицеров создала свое первое тайное общество, которое они назовут «Союзом спасения», а несколько позже — «Обществом истинных и верных сынов отечества». К этому обществу присоединятся Павел Пестель, Иван Пущин, Михаил Лунин…

Около 30 молодых людей, преимущественно гвардейских офицеров, поклянутся, что единственной целью их жизни будет борьба против крепостного права, за введение в России конституционных законов, ограничивающих абсолютизм.

Споры продолжаются. Какая конституция?

Никита Муравьев имеет блестящие исторические познания, обладает великолепным стилем. Он доказывает, что конституция должна быть монархической.

Тайное общество имеет свои ритуалы, особо торжественные церемониалы, заимствованные молодыми людьми у масонских лож. Многих из них еще по-юношески увлекает чисто внешняя, парадная часть этого уже вполне определенного политического заговора. Но так было лишь в самом начале. Вскоре заговорщики поняли, что тяжелый путь, на который они вступили, не нуждается в ритуальности, а только в долгой, упорной и неустанной организации самого дела. Отныне им предстоят горячие, страстные политические споры и борьба, где нет места таинственным символам — свечам, целованиям креста и Евангелия. Придет день, когда они начнут тщательно обсуждать планы восстания и цареубийства…

Павел Пестель, общепризнанный вождь и теоретик декабристов, впоследствии спокойной и твердой рукой напишет следователям:

«Я никакого лица не могу назвать, кому бы я мог именно приписать внушение мне первых вольнодумных и либеральных мыслей, и точного времени мне определить нельзя… Обратил также мысли и внимание на положение народа, причем рабство крестьян всегда сильно на меня действовало, а равно и большие преимущества аристократии… Мне казалось, что главное стремление нынешнего века состоит в борьбе между массами народными и аристокрациями всякого рода, как на богатстве, так и на правах наследственных основанными».

Так писал истинный аристократ, дворянин Павел Пестель, сын генерал-губернатора Сибири Ивана Пестеля…

С предельным лаконизмом он объяснял на примерах из истории Англии, Испании, Франции и Португалии, как сформировался его взгляд на будущее России.

«Я в них находил по моим понятиям неоспоримые доказательства в непрочности монархических конституций и полные, достаточные причины в недоверчивости к истинному согласию монархов на конституции, ими принимаемые. Сии последние соображения укрепили меня весьма сильно в республиканском и революционном образе мыслей… Все сие произвело, что я сделался в душе республиканец».

Но Никита Муравьев, который, как считал Михаил Лунин, «был один равен целой академии», блиставший знаниями и культурой, не так просто и не совсем легко приблизился к республиканизму Пестеля, хотя уже в созданном им проекте конституции утверждал, что «русский народ, свободный и независимый, не есть и не может быть собственностию никакого лица и никакого семейства».

Проект конституции Муравьева осуждал крепостное право и объявлял о его отмене. В нем предлагалось отменить все сословные различия, военные поселения; провозглашалось равенство всех граждан перед законом. Но вместе с тем автор проекта конституции оставался твердым сторонником установления высокого имущественного ценза при занятии любых должностей в государственном аппарате и сохранения за помещиками права собственности на землю.

Дворянская ограниченность Никиты Муравьева имеет определенные противоречия. Его чувство справедливости всегда сильнее принципов проповедуемой им конституционной монархии. Он выдвигает идею, чтобы верховная власть в будущей свободной России после победы революции принадлежала бы Народному вече, которое будет состоять из двух палат: Верховной думы и Палаты народных представителей. Исполнительную власть он полагал оставить в руках монарха.

Но сколь яростны и дерзки были против этого протесты республиканцев! Они возражают, спорят и доказывают Никите Муравьеву его заблуждения, ссылаются на горький опыт истории других народов. Пестель настаивал, что России нужна только демократическая республика и, чтобы оградить ее безопасность от возможных междоусобиц, нельзя оставлять ни одного претендента на царский престол. Во имя этой святой цели необходимо «истребить» все царское семейство!

Никита Муравьев, горячо увлеченный будущей свободой, пламенно убеждает своих товарищей:

— Опыт всех народов и всех времен доказал, что власть самодержавная равно гибельна для правителей и для обществ, что она не согласна ни с правилами святой веры нашей, ни с началами здравого рассудка. Нельзя допустить основанием правительства произвол одного человека, невозможно согласиться, чтобы все права находились на одной стороне, а все обязанности на другой. Слепое повиновение может быть основано только на страхе и недостойно ни разумного повелителя, ни разумных исполнителей.

Источником народной власти должен быть сам народ, которому будет принадлежать исключительное право формулировать основные законы. Император будет всего лишь «верховным чиновником» русского правительства. Особы царской фамилии не должны чем-либо отличаться от остальных граждан и подчиняться законам, как все остальные граждане России. Придворные при царе лишаются избирательных прав и, следовательно, возможности влиять на политику.

Собрания декабристов устраиваются в домах отдельных членов Тайного общества. В блестящих салонах, уютных кабинетах, среди изысканной мебели из красного дерева, под сенью великолепных полотен французских и английских художников, в окружении богатых собраний книг, вобравших едва ли не всю духовную культуру многих веков… Трепетно и нарядно горят свечи, люстры, предупредительные слуги разносят прохладительные напитки. Не было ни одного вопроса духовной и политической жизни России, а также других стран и народов, которые бы не обсуждались, о которых бы не говорили, не спорили на тех собраниях.

Но среди окружавшей их роскоши, при ежедневных салонных встречах члены Тайного общества хранили общую сплоченность, общность цели, свое единое предназначение и призвание. Несмотря на горячие споры, пылкую молодость, страстные поиски верного пути, они не забывали о главном, на что отважились.

Несколько десятков офицеров из самых знатных аристократических родов прочно были связаны силой своей клятвы. Встречались при любом удобном случае, даже на балах в императорском дворце и на великосветских раутах. Танцевали чаще всего полонез, оставались изысканно вежливыми кавалерами, в высшей степени светскими людьми.

Их дома были расположены неподалеку от царского дворца. Это тоже роскошнейшие дворцы самой приближенной к царю знати. Веками их прародители жили и мечтали лишь о благосклонности повелителя и монарха. Эта благосклонность для их дедов и отцов самая большая награда, солнечный живительный луч. Государь, и только он, жаловал поместьями, денежными наградами, чином, титулом. Он мог красивым царственным жестом подарить золотую табакерку, усыпанную бриллиантами, или обширное поместье русской земли с тысячами крепостных крестьян. Или… упрятать в Петропавловскую крепость.

Французский путешественник Астольф де Кюстин, соприкоснувшись с русским миром, с убийственным сарказмом писал:

«Сам воздух принадлежит государю, и каждый дышит им столько, сколько ему позволено. У истинных царедворцев и легкие так же подвижны и гибки, как и их спины.

Все установлено и создано так, что горстка избранников блаженствует под короной императора. Даже богослужения в храмах не более чем яркий и зрелищный праздник! Придворные дамы и супруги посланников, сиятельные дворянки с громкими титулами, украшали, словно живые картины, первые ряды молящихся в церквах. Царский престол и церковь, золото икон — все излучало сияние во славу императора и его августейшей семьи».

Против этой абсолютной власти, утверждавшейся уже многими веками, горстка молодых людей дерзнула поднять меч; они — члены Тайного общества.

Они ищут путь к справедливости, к свободе. Они, можно сказать, первые, которые идут не широким, проторенным путем, а извилистыми тернистыми тропинками. Они спорят, заблуждаются, ошибаются. Но это прекраснейшая закалка для энергичных, целеустремленных натур.

В противовес конституции Никиты Муравьева Павел Пестель предлагает свой революционный план преобразования России. Он отвергает выборную власть народных представителей до того времени, пока Россия не будет подготовлена к такому образу управления. Он считает, что должна быть установлена диктатура Временного революционного правления, которое в каких-нибудь десять лет должно будет и сумеет преобразовать Россию.

Пестель ратует за полную свободу крестьян. Он затрагивает самые основные интересы дворянства: считает необходимым лишить его не только дворянских привилегий, но и значительной части земли!

Пестель очень хорошо понимает, что политическое могущество дворянства и царской власти зиждется на крепостном праве и собственности на землю. Ослабить политические позиции дворянства — значит подорвать его экономическую мощь. Основной задачей Временного правительства в будущей революционной России он считает сокращение крупных земельных владений, принадлежащих помещикам, и раздачу земель крестьянству.

Эти свои революционные идеи Пестель излагает и обобщает в знаменитом конституционном проекте «Русская правда».

Триста лет длились спор и борьба за землю… Пестель, как первый предтеча последующих великих исторических событий, горячо волновался и добивался того, чтобы этот спор был наконец разрешен. Здесь уместно вспомнить, как на другой же день после победы Великой Октябрьской социалистической революции Советское правительство издало Декрет о земле.

И именно о земле велись самые страстные споры среди молодых русских дворян, о которых мы рассказываем.

Но и другие тайные общества и организации возникали в благоприятной атмосфере политического и идейного брожения. Михаил Орлов, приближенный ко двору генерал, после событий на Сенатской площади писал в своих показаниях:

«Я решил образовать тайное общество молодых людей, чтобы бороться против коррупции и других правонарушений, которые весьма часто отмечаются во внутреннем управлении страной».

В 1815 году он создает тайную организацию — Орден русских рыцарей.

Талантливый поэт и писатель Александр Бестужев (Марлинский), находясь в заточении в Петропавловской крепости, запечатлел для потомков суть назревавших и разразившихся событий. Он раскрыл характернейшие черты своего времени, дал в общем исчерпывающее объяснение возникновению тайных политических обществ в России. Бестужев писал:

«Но вот Наполеон вторгся в Россию, и тогда-то русский народ впервые ощутил свою силу; тогда-то пробудилось во всех сердцах чувство независимости, сперва политической, а впоследствии и народной. Вот начало свободомыслия в России… Еще война длилась, когда ратники, возвратясь в домы, первые разнесли ропот в классе народа. „Мы проливали кровь, — говорили они, — а нас опять заставляют потеть на барщине. Мы избавили родину от тирана, нас опять тиранят господа“.

Над Россией нависла мрачная тень Аракчеева. Под предлогом менее обременительного содержания армии царское правительство создало так называемые военные поселения. Неограниченным диктатором этого гнетущего мира стал Аракчеев.

Множество сел и деревень были переведены в военные поселения. Крестьяне, проживавшие там, обрекались на пожизненную солдатскую службу. Но, кроме военной службы, они по-прежнему должны были заниматься земледелием и добывать себе пропитание. Там властвовали поистине драконовские законы.

Жестокие порядки насаждались и в армии. Самый усердный солдат не мог дослужиться до увольнения. Существовал принцип: «Убей двух, поставь одного!»

Декабрист Александр Поджио, хорошо знавший аракчеевские порядки, писал:

«Палками встречали несчастного рекрута при вступлении его на службу, палками его напутствовали при ее продолжении и с палками передавали в ожидавшее его ведомство после отставки… Солдат был собственною принадлежностью всякого…»

Жизнь солдата была сплошной цепью невероятных страданий, нравственных и физических. Каждый офицер мог его унизить, избивать розгами или палками, истязать шпицрутенами. Малейшая небрежность, самый невинный проступок карались со всей жестокостью.

Сергей Трубецкой показывал на следствии:

— Поводом для образования тайных политических обществ была лишь любовь к отечеству…

Декабрист Михаил Фонвизин писал в своем «Обозрении проявлений политической жизни в России», что рабство бесправного большинства русских, жестокое обращение начальников с подчиненными, всякого рода злоупотребления властью, повсюду царствующий произвол — все это возмущало и приводило в негодование образованных русских.

Наступило время решительных действий.

Полковник М. А. Фонвизин живет в Москве в Староконюшенном переулке. Его дом стал местом встреч декабристов. На регулярные собрания приходят Никита Муравьев, братья Сергей и Матвей Муравьевы-Апостолы, Федор Шаховской, Михаил Лунин…

Спорят в основном об уставе «Союза спасения». На одном из собраний зачитали письмо, присланное Сергеем Трубецким, раскрывавшее планы императора Александра I о восстановлении границ Польши, какими они были до 1772 года. А это означало отторжение от России Украины и Белоруссии..

Члены Тайного общества потрясены этим сообщением. Это уже открытый вызов. Император глумился над патриотическими чувствами каждого русского. Он своевольно решал, как поступать с исконно русскими землями.

Александр Муравьев поднялся со своего места и сказал, что во избежание этого несчастья следует тянуть жребий, кому из них положить конец жизни императора!

Но тут вскакивает Иван Якушкин и заявляет, что они уже опоздали! Он первым решил убить императора без всякого жребия; желает принести себя в жертву и никому не уступит этой чести.

И Якушкин рассказал о своем плане. При выходе Александра I из Успенского собора после литургии он приблизится к нему с двумя пистолетами. Из одного убьет императора, а из другого — самого себя. Он придаст этому акту вид дуэли со смертельным исходом для обоих.

Это собрание вошло в историю под названием Московского заговора 1817 года. Оно будет потом рассматриваться Следственным комитетом[9] на протяжении нескольких месяцев. Будут написаны сотни страниц показаний, допрошены десятки людей о каждой подробности, о всякой реплике.

Кроме Якушкина, добровольно на убийство императора вызвались Никита Муравьев и Федор Шаховской. М. А. Фонвизин показывал на следствии, что их порыв так увлек остальных участников совещания, что все они готовы были поднять руку на жизнь монарха.

Они отправляют секретное письмо в Петербург князю Сергею Трубецкому. Высказывают желание, чтобы они вместе с Павлом Пестелем приехали в Москву и дали свое согласие на акт цареубийства. Сергей Муравьев-Апостол, который тогда болел, послал через брата Матвея письменное возражение. По свидетельству Михаила Бестужева-Рюмина, в этом письме впервые в истории декабристского движения предлагалось подготовить не просто террористический акт, а вооруженное восстание войск, расквартированных в Москве. Сергей Муравьев-Апостол предлагал овладеть Москвой с помощью армии. Он горячо убеждал своих товарищей, что цареубийство не может быть целью. Политические устремления Тайного общества совсем другие, и подобный террористический акт лишь погубит большое дело.

В 1818 году была произведена реорганизация Тайного общества. На основе «Союза спасения» возникла новая тайная организация — «Союз благоденствия». Этот «Союз» численно возрос (в него входило более двухсот человек) и имел отделения в Москве, Кишиневе, Тульчине и других городах.

Устав «Союза благоденствия» был назван «Зеленой книгой», так как был написан в тетрадке с зеленой обложкой. Его разработали Сергей Трубецкой, Никита Муравьев, Михаил Муравьев и Петр Колошин.

Декабрист Николай Басаргин в своих воспоминаниях писал:

«Так называемая „Зеленая книга“ — плод юношеских, но чистых побуждений первых учредителей „Союза благоденствия“. В ней излагались открытые цели общества. Тайная цель подразумевалась и при необходимости дополнялась тем, чего не было сказано в ней открыто. „Зеленая книга“ вначале была известна лишь учредителям, но затем и главным членам общества».

Многочисленность Тайного общества имела и свои отрицательные стороны. В него вошли и случайные люди. Одни были прельщены вниманием и предложением совместной деятельности с блистательными аристократами, с высшими чинами гвардии и даже генералами; другие надеялись, что эти знакомства будут способствовать их карьере. Но нашлись такие, которые путем доноса и предательства намеревались сделать карьеру.

Теперь мы знаем имена этих доносчиков: это — М. К. Грибовский и А. Н. Ронов. По их доносам под полицейский надзор были взяты генерал Михаил Орлов, полковник Павел Граббе, генерал М. А. Фонвизин и многие другие.

Правительству становится известно, что, кроме вышеуказанных лиц, и Николай Тургенев, и Федор Глинка готовятся принять участие в каком-то съезде в Москве, где должна быть основана организация, целью которой будет освобождение крестьян и смена правительства.

Тогда главное руководящее ядро «Союза благоденствия», состоявшее из старых и испытанных борцов, предпринимает тактический ход: оно объявляет, что «Союз благоденствия» прекращает свое существование навсегда.

В подкрепление этого решения в Москве созывается собрание членов «Союза» в расширенном составе, на котором присутствовали генерал С. Волконский, М. Нарышкин, Н. Комаров, П. Колошин, И. Бурцов и ряд других лиц. Николай Тургенев как президент официально объявил присутствовавшим, что «Союз благоденствия» больше не существует, и объяснил причины его роспуска.

Формально Тайное общество больше не существовало… Но уже на другой день был разработан устав и заложены основы будущего нового тайного общества, «очищенного» от ненадежных и подозрительных членов.

Намеревались создать четыре руководящих центра, названных думами: в Петербурге, Москве, Смоленске и Тульчине. Московский съезд (1821) явился, таким образом, кульминационным моментом в организационной деятельности декабристов. Декабристы сохранили Тайное общество в тревожной обстановке слежки, доносов и полицейских преследований.

Но в то же время состоявшийся съезд был направлен против наиболее революционных и радикальных сил. Он стремился ограничить влияние таких крупных личностей, как Павел Пестель. Именно против него выступили ряд членов, представителей умеренного крыла общества. В эту борьбу включился и Бурцов, который в то время служил вместе с Пестелем в Тульчине.

Бурцов предпринял и другой пагубный ход. Он направил через крепостного крестьянина (поэта Сибирякова) письмо предателю М. Грибовскому. В нем он приглашал его вступить в Тайное общество, тем самым ставя в известность, что оно не распущено, а продолжает существовать и действовать.

Были созданы центры в Петербурге, так называемое Северное общество, и в Тульчине — Южное общество. В 1822—1823 годах на юге была учреждена Васильковская управа во главе с Сергеем Муравьевым-Апостолом и молодым Михаилом Бестужевым-Рюминым. Эта управа считалась частью Южного общества Пестеля.

Между Северным и Южным обществами проходили споры по программам и тактическим вопросам. Северное общество стремилось к конституционной монархии. Его умные и высокообразованные руководители пользуются огромным авторитетом среди членов Северного общества. Они непрерывно теоретизируют, хотят победы по возможности бескровной, мечтают через Сенат ввести конституцию и дать свободу народу. Поэт Кондратий Рылеев заявлял своему оппоненту Павлу Пестелю, что хотел бы видеть Россию вначале с императором, «чья власть не должна превышать полномочий любого президента».

Во главе Южного общества стоял Павел Пестель. Декабрист Н. И. Лорер называл его гениальным человеком, одним из замечательнейших людей своего времени. Для Павла Пестеля существовал только один путь — революция, которая провозгласит республику в России! И вся династия Романовых будет уничтожена.

Даже царские судьи признавали, что Пестель «одарен от природы способностями, более высокими, чем обычные, являлся главной пружиной деятельности общества». Да, «главной пружиной» борьбы являлся Павел Пестель. А когда пробил часу поэт Кондратий Рылеев поднял восстание в Петербурге.

Хотя оба и искали свои пути для будущего России, но они имели одну общую мечту и одну цель — дать свободу русскому народу.

Страшная трагедия виселицы устранила различия их взглядов. Когда-то Александр Герцен называл современное ему поколение революционеров «молодые штурманы будущей бури». Эти меткие слова с полным правом можно отнести к их предтечам — декабристам.

Плоды досадного презрения

В 1807 году Александр I в Тильзите заключил мир и союз с Наполеоном. А в 1808 году Россия вынуждена была присоединиться к континентальной блокаде.

Как известно, Берлинский декрет Наполеона от 21 ноября 1806 года ввел торговую блокаду против Англии.

Вот основные пункты этого декрета, осуществление которых на практике оказалось нереальным:

— Любая торговля и всякие связи с Британскими островами запрещены. И как следствие этого, все письма и пакеты, адресованные в Англию или англичанам или написанные на английском языке, не должны пересылаться почтой и должны быть конфискованы.

— Любой английский подданный, к какому бы сословию он ни принадлежал и какого бы звания ни имел, обнаруженный во владениях, занятых нашими или союзными войсками, объявляется военнопленным.

— Никакой корабль, который идет непосредственно из Англии или из ее колоний или который посещал их после издания этого декрета, не должен быть допущен ни в один порт.

— Британские острова объявляются на положении блокады как на суше, так и на море. Любой корабль, какого бы типа он ни был и чем бы загружен ни был, если он идет из английского порта или из английской колонии, подлежит конфискации; он должен быть захвачен нашим военным кораблем…

Но сколь бы план Наполеона ни был несбыточным, его последствия для России были весьма серьезными.

Вот что писал в своем докладе 6 октября 1807 года о последствиях для России введения наполеоновского декрета современник тех событий, начальник французской полиции Савари: «Последние меры русского правительства против англичан произвели сильное впечатление. Особенно торговый мир имеет множество замечаний по этому поводу. Закрытие портов для английских кораблей рассматривают как запрещение экспорта всех произведений русской земли, которые Англия закупала и ввозила в огромных количествах; продолжение такого положения им представляется бедствием, прямо затрагивающим интересы народа».

Савари писал не только о протестах. Он вместе с французским консулом Лессепсом в Петербурге обдумывал способ приглушить недовольство русского торгового мира. Они набрасывали обширный план, который далеко превосходил масштабы возможностей полицейской машины. Они понимали, что только деньги и интересы могли успокоить русских торговцев.

Далее Савари писал:

«Франция, возможно, имеет больше средств, чем Россия, чтобы остановить жалобы русских купцов, людей, которые превыше всего ставят свои личные интересы».

И что же предлагал глава французской полиции?

Он предлагал весьма простой и хитрый, по его мнению, ход. Достаточно распространить среди широкой публики слух, что, дескать, Франция, которая так давно уже ничего не покупала в России, имеет намерение теперь закупать древесину, льняное полотно и т. п. При сложившихся обстоятельствах эта торговля, по мнению Савари, была бы для Франции настолько полезна в политическом отношении, насколько же и выгодна. Франция приобретает доброе расположение среди самых недовольных, заставляет русских «забыть» англичан, о которых они сожалеют по многим причинам. Польза будет и от того, что Франция, пользуясь моментом, закупит без конкурентов все, и весьма дешево.

Наполеон прочитал доклад и заинтересовался этим планом. Когда место Савари занял Коленкур, то лично ему было приказано истратить один миллион франков с целью… поддержания курса русского рубля. За три года (1804—1807) русское Министерство финансов зафиксировало падение курса рубля по отношению к франку с 350 до 200 сантимов! Наполеон распорядился учредить комитет французских торговцев в России, который должен был возродить русско-французскую торговлю.

Но как прекрасно все ни выглядело на бумаге, на практике ничего не получилось. Французские торговцы в Петербурге были владельцами домов мод и магазинов платья. И как они могли заменить англичан при покупке, например, железа? Но если бы они закупили весь русский лен и хлопок и всю мануфактуру по самым дешевым ценам, то как это можно было перевезти? Во что обошлась бы доставка всех этих товаров в далекую Францию? На телегах перевезти все это? Тогда ведь и самый дешевый лен окажется для французов дороже самых тонких брюссельских кружев ручной работы или даже самого лучшего голландского полотна!

Посыпались советы, предложения, самые невероятные, даже веселые химеры. Новоучрежденный комитет французских торговцев в Петербурге предлагал ни больше ни меньше как создать сеть водных путей и каналов между Невой и Вислой, а затем между Вислой и Рейном. По его мнению, чтобы вести торговлю с Россией и «утереть нос» англичанам, нужно было прежде всего… вырыть тысячеверстные каналы и соединить между собой большие судоходные реки.

Блокада Англии, в сущности, превратилась в тотальную блокаду балтийских берегов! В результате франко-русского союза 1807 года в проигрыше оказались только русские торговцы. Расплодилось невероятное количество новых спекулянтов. Процветала контрабанда. В Кронштадт, Ригу приходили английские корабли под датским, голландским, и даже под французским флагами! Перед французским посланником встала незавидная задача обзавестись сонмом наемников и шпионов, которые должны были собирать сведения для разоблачений перед русским правительством капитанов этих кораблей-«пиратов»! Но нередко это были и капитаны французских кораблей, в трюмах которых были товары с клеймом, поставленным в Манчестере…

Континентальная блокада больно ударила по русской экономике, но она же в известной мере способствовала и развитию в России текстильно-прядильного производства. Первая частная текстильно-прядильная фабрика была создана в 1808 году. А уже в 1812 году их только в Москве было одиннадцать! С русского рынка исчезли нитки знаменитых английских текстильных фирм, но они были заменены такими же русскими изделиями. Более того. Русское производство оказалось столь качественным, что… китайцы, признанные мастера тканей, стали покупать русское сукно.

Русская внешняя торговля проходила через лабиринт невероятнейших преград: коалиционные войны, нашествие Наполеона в Россию, пожар Москвы… Сгорели все деревянные фабрики! Но для русского купечества, для новоиспеченных капиталистов не эта трагедия была опасна. Новый официальный союзник России, англичане — вот кого опасались богатевшие фабриканты. Во время Отечественной войны, когда весь русский народ как один человек поднялся против Наполеона, фабриканты считали врагом отечества только… Англию!

Есть одна весьма любопытная книга — «Патриотические рассуждения русского коммерсанта о русской внешней торговле», изданная в 1824 году. В ней автор предпринял свой анализ политики того времени. Он дает самую высокую оценку качеству русских товаров, утверждает, что достигнуто «совершенство». Автор вполне серьезно пишет, что при таком усовершенствовании русских фабрик в Англии дело едва не дошло до бунтов, так как английские изделия не имели рынков сбыта.

Но то, чего не сумел достигнуть Наполеон своим нашествием, своими пушками, то, чего не сумели одолеть английские торговые интриги, было решено одним-единственным росчерком пера! По мнению автора вышеназванной книги, 1819 год является датой, которая оказалась для России еще более роковой, чем год 1812-й — год нашествия Наполеона.

«Тарифы 1819 года, — пишет он, — ввели всеобщее разрешение на ввоз иностранных товаров. Русское торговое сословие с горечью прочитало в одном из журналов, что в Лондоне по этому случаю были устроены празднества. Британские фабрики, которые до того простаивали, были вновь пущены в ход, и трудовой люд получил работу за счет России».

Эти наблюдения русского торговца подтверждает и известный историк А. В. Семенов в своей книге «Изучение исторических сведений о русской внешней торговле и промышленности с половины XVII столетия по 1858 год» (1859).

«Тарифы 1819 года, — писал он, — которые разрешили свободный ввоз чужестранных товаров, и отмена охранительной системы имели отрицательное воздействие на тогдашнее развитие нашей отечественной промышленности». Далее в книге приводятся данные о занятости наемных рабочих на фабриках. После 1819 года только за два года число рабочих сократилось с 179 610 до 172 757 человек.

И. С. Блиох в своем труде «Финансы России XIX столетия» (1882) приводит астрономические цифры внешних и внутренних долгов России. Он сообщает, что еще в 1801 году долги достигли 408 394 000 рублей, что составляло национальный бюджет по доходам страны за целых пять лет! А к концу царствования Александра I государственные долги составили 595 776 310 рублей, плюс долг Голландии 46 600 000 гульденов. Срочные займы различным учреждениям достигли 17 000 000 рублей, а бессрочные долги и облигации — свыше 146 миллионов рублей. В то же время государственный доход, например, за 1823 год составлял всего 126 миллионов рублей. Это было уже подлинным банкротством. «Но об этом публика ничего не знала, — писал Блиох. — В отчетах министра финансов Гурьева говорилось разве только о “чистых остатках”».

Интересные сведения о дефиците государственного бюджета в первой половине XIX века содержатся в книге С.Вознесенского «Экономическое развитие и классовая борьба в России в XIX и XX веках». Он приводит исчерпывающие сведения о долгах России в конце царствования Николая I, то есть в годы Крымской войны. Россия к тому времени находилась в состоянии тяжелейшего финансового кризиса.

Экономика России определялась не только Александром I и его приближенными финансовыми советниками. Здесь имели значение многие факторы: внешние явления и процессы, международное и внутреннее положение страны и т. п.

…Царствование Александра I началось с драматической ночи на 12 марта 1801 года, когда горстка заговорщиков задушила его отца, а «александровская эпоха» завершилась орудийными залпами по декабристам на Сенатской площади.

Политика Александра, его отношение к страданиям крепостных, к мукам народа, бич аракчеевщины породили гнев и бунт честных людей, восстание декабристов.

Весьма точный портрет императора Александра I дал в своих мемуарах русский аристократ Ф. Ф. Вигель:

«Родился в России, пропитанный русским духом самодержавия, Александр любил свободу как забаву ума. В этом отношении он был совершенно русский человек: в его венах вместе с кровью текло властолюбие, ограничиваемое разве только леностью и беззаботностью».

Позже тот же Вигель писал:

«На простиравшийся перед ним народ он смотрел с досадным презрением, и потом никогда не было ни одного его слова или какого-либо поступка, которые бы не отражали этого презрения».





Отражение наполеоновского нашествия и победа над врагом не принесли народу никаких благ. Когда завершились сражения, когда русские войска пришли в Париж, когда начался долгий и тяжелый поход назад, русские крестьяне возвращались опять в ярмо крепостного рабства.

1 января 1816 года по городам и селам были расклеены листы с царским манифестом. Грамотные по складам читали тем, кто не знал букв. И что же им даровал Александр I? Какая награда ждала их после того, как они пролили кровь и совершили героические подвиги за свободу отечества и Европы?

Мы, говорилось в манифесте, после стольких событий и подвигов, обращая взор к верноподданному народу, бескрайне выражаем нашу благодарность. Мы видим его твердость в вере в престол, усердие к отечеству, непрерывный труд, терпение в бедах, мужество в сражениях. Кто из земных владетелей и чем может ему ответить, кроме самого бога? Награда для него — его дела, свидетелем которых являются и небо, и земля. А нам, преисполненным любви и радости за такой народ, остается только в постоянных наших к богу молитвах молить о всяческой для него благодати.

Наше смирение, продолжал император, исправит наши нравы, сгладит нашу вину перед богом, принесет нам честь и славу.

Этот исторический документ является свидетельством великой неблагодарности царей.

Царь обещал крепостным, что будет молиться за них. Вот и все плоды победы: от царя — молитвы, от помещика — старый бич.

Резко звучат в свидетельствах декабристов обличения тогдашних язв России: рабства крестьян, хаоса в экономике, упадка земледелия, торговли и промышленности. Без прикрас и преувеличений они рисовали истинное положение своей родины. Их боль, их вера, их искренность и сегодня звучат с убийственной силой.

«Интересы казны совершенно различны от интересов народа», — писал Петр Каховский. Декабристы уясняют причины этого конфликта. Они указывают на крепостничество, финансовую и экономическую политику правительства. Они анализируют саму эпоху. Критикуют постоянные резкие перемены в поведении Александра I, который переходил от одной крайности к другой. Они отмечают, что Европа за годы мира сумела преодолеть свои трудности, достигла определенного подъема производительных сил, финансово-экономического равновесия. А Россия все никак не могла устранить следов опустошительных полчищ Наполеона.

Нельзя без волнения читать пожелтевшие листы писем декабристов с выцветшими буквами. В письмах горькая правда. Декабристы обвиняют! Они доказывают, что размеры налогов и податей, особенно плохая система их распределения с убийственной силой давят на народные массы — бесправные жертвы злоупотреблений чиновников-грабителей, произвола правительственных лиц и всех власть имущих. Декабристы осуждают «земскую повинность» — работу крестьян по ремонту дорог, мостов, перевозке товаров, при строительстве казенных зданий. Эта тяжкая повинность никак не регламентировалась и полностью зависела от произвола местных чиновников, которые гнали крестьян на эти работы, когда осыпался хлеб в поле, вымогали взятки, грабили и бесчинствовали.

Не было области в общественной и экономической жизни России, которой бы декабристы не знали, не изучали. Их высокая осведомленность приводила к заключению: правительство своей пагубной политикой во всех сферах жизни разрушает благосостояние народа. Правительство не заботится о развитии производительных сил страны. Его таможенная политика не приносит пользы русской экономике, она способствует лишь обогащению контрабандистов.

Александр Бестужев писал, что вновь основанные так называемые города в действительности «существуют только на карте».

Всесторонняя критика всей политики самодержавия была предпринята людьми, которые не только эмоционально рассматривали реальности. Их боль была доказательством их патриотизма. Самые дальновидные и передовые люди своего времени, декабристы указывали не только на недуги страны, но и отыскивали пути их преодоления. Они писали, что готовы пасть жертвами за благо страны, умоляли императора прислушаться к их голосам и произвести необходимые перемены.





При абсолютизме воля, даже причуды монарха существенно влияли на политику страны. От произвола самодержца зависела судьба любого человека.

— Деспотизм громко заявляет, что не может сожительствовать с просвещением! — говорил ученый-историк Т. Н. Грановский. Примером такого «несожительства» была судьба общественного деятеля В. Н. Каразина. Один-единственный хмурый взгляд императора Александра I, и его блестящая, неутомимая деятельность на благо России прервана: он был арестован и брошен в Шлиссельбургскую крепость.

Каразин был необыкновенной и несколько загадочной личностью в русской истории. Он появился на политической и общественной сцене России в начале царствования Александра I. После восшествия Александра I на престол в Зимнем дворце десять дней шли приемы. Подхалимы низко кланялись молодому и красивому монарху, изрекали множество витиеватых комплиментов. Как-то Александр устало прошел в свой кабинет, опустился в мягкое кресло перед столом, и взгляд его остановился на толстом, большом конверте. На столе в кабинете императора, куда никто не мог ступить без вызова, лежало письмо неизвестного автора на имя царя.

Александр сломал печати и вскрыл конверт. При чтении письма по щекам царя потекли слезы. Он был изумлен, потрясен искренностью неизвестного автора.

Плачущий монарх позвал к себе царедворцев Палена и Трощинского.

— Господа, — сказал император, — неизвестный человек оставил на моем столе письмо, оно без подписи. Установите во что бы то ни стало, кто его написал.

Автор письма быстро обнаружился. На другой день у дверей кабинета императора уже стоял в ожидании приема молодой человек. Это был Василий Назарович Каразин.

— Это вы написали мне письмо? — спросил Александр.

— Виноват, я, государь, — промолвил Каразин.

— Дайте я вас обниму! Хотел бы иметь побольше таких подданных. Продолжайте всегда говорить мне так же обо всем откровенно, продолжайте всегда говорить мне истину!

Этот знаменательный случай не раз описан в исторической литературе. Но описаны и печальные последствия этой просьбы об откровенности…

«Неутомимая деятельность Каразина и глубокое научное образование его были поразительны, — писал Герцен, который знал его лично. — Он был астроном и химик, агроном, статистик, не ритор, как Карамзин, не доктринер, как Сперанский, а живой человек, вносивший во всякий вопрос совершенно новый взгляд и совершенно верное требование».

Сначала император беспрестанно посылает за ним, пишет ему собственноручные записки. Каразин, упоенный успехом, удесятеряет свои силы, пишет проекты, между прочим проект Министерства просвещения, подает записку об искоренении рабства (т. е. крепостного состояния) в народе, в которой прямо говорит, что после того, как дворяне освобождены им дарованной грамотой, черед за крестьянами; вместе с тем пишет о народных школах, составляет сам два катехизиса, один светский, один духовный.

Окрыленный надеждой Каразин покинул Петербург и объехал всю Малороссию. Падая на колени перед богатыми купцами, он горячо их убеждал пожертвовать деньги для открытия университета в Харькове. Он вернулся в столицу и доставил во дворец огромную сумму — 618 тысяч рублей!

Император растроган и желает его наградить. Но Каразин решительно отказывается.

— Я становился на колени перед помещиками и купцами, государь, — сказал он, — я просил деньги у них со слезами на глазах, конечно же, не для того, чтобы за все это получить награду. У меня такого намерения и желаний не было.

Харьковский университет, первое большое дело Каразина, имел обширные планы. Даже Лаплас и Фихте дали согласие стать его профессорами… Но их желания приостановило русское правительство, которому стало жаль платить большие деньги крупным ученым.

Однажды Каразин предстал перед императором и был крайне изумлен недовольным выражением его лица.

— Ты хвалишься моими письмами? — спросил император.

— Государь!..

— Посторонние люди знают о том, что только тебе писал, я никому этого больше не доверял. Ты свободен!

Каразин покинул дворец, даже не пытаясь оправдаться.

Император и не предполагал, что даже его письма вскрывали и читали на… правительственной почте!

Один хмурый взгляд императора лишил свободы одного из умнейших людей страны. Без каких-либо объяснений Каразин прямо из царского дворца попал в один из бастионов самодержавия — Шлиссельбургскую крепость.

«Русская правда»

Почтовая контора была создана в Москве в начале XVIII века в соответствии с повелением Петра I: «Почты устроить от Петербурга до всех главных городов, где губернаторы обретаются ныне».

Эти конторы должны были возглавить знающие люди, которые смогли бы организовать почтовую службу, поставить на надежную основу все дело, зарождавшееся на пустом месте.

Немец Вольфганг Пестель прибыл из Саксонии, чтобы основать почту в Москве. От него и пошла «почтовая династия» в России этого немецкого рода. Спустя несколько десятилетий директором почты был назначен сын Вольфганга Пестеля, уже родившийся в России, — Борис Пестель. А еще через двадцать лет «всемилостивейшим указом» помощником отца в чине коллежского асессора был определен внук Вольфганга и сын Бориса — Иван Пестель. В 1776 году Борис Пестель подает в отставку, и его сын занимает место московского почт-директора.

Семья Пестелей к тому времени почти целое столетие жила в России. В возрасте 21 года Иван Пестель, чувствовавший себя уже совсем русским, возглавил самую большую почтовую контору в России — Московскую. В 22 года его удостоили ордена Владимира и звания надворного советника.

Иван Пестель — близкий друг князя Андрея Вяземского, в приятельских отношениях с поэтом Иваном Дмитриевым, дружит с историком Карамзиным.

В 1792 году Иван Пестель женился на Елизавете Ивановне — дочери известной в то время писательницы А. Крок. 24 июня 1793 года у них родился сын. Его назвали двойным именем Павел-Михаил и крестили в лютеранской церкви.

Кроме многочисленных обязанностей директора почты, Иван Пестель имел особое тайное поручение от самого императора Павла I: он… вскрывал письма, читал их, снимал копии с тех, которые представлялись ему «неблагонадежными», и пересылал в Петербург на высочайшее имя.

Ему было вменено в обязанность особенно внимательно следить за корреспонденцией только что освобожденного из ссылки поборника свободы А. Радищева — автора книги «Путешествие из Петербурга в Москву».

Павел I был весьма доволен своей московской почтой. Он повелел Ивану Пестелю переехать в Петербург и занять посты директора столичной почты и председателя Главного почтового управления. И. Пестель получил чин действительного статского советника, равный званию генерал-майора.

Одним словом, честь, богатство и слава сопутствовали царскому чиновнику Ивану Пестелю…

Однажды Иван Пестель недоглядел, что в одной иностранной газете, пропущенной через почту, опубликовано сенсационное сообщение: русский царь Павел Г отрезал уши у французской актрисы мадам Шевалье. Павел I в гневе потребовал немедленно доставить к нему провинившегося директора почты.

— Как смеете пропускать газету в Россию, в которой сообщается, что я приказал отрезать уши у мадам Шевалье!

Лицо императора покрылось пятнами от ярости.

Спокойно, аккуратно, с немецкой педантичностью Иван Пестель поклонился виновато перед властелином. Затем сказал:

— Но, Ваше Величество, я считал, что это самый лучший способ разоблачить чужестранных лжецов. Любой читатель газеты может в тот же вечер убедиться, насколько ничтожны эти писаки. Достаточно кому-нибудь из ваших подданных отправиться в театр и лицезреть мадам Шевалье и ее уши, которые, конечно же, на своем месте.

Павел I разразился хохотом. Он рассмеялся так же неожиданно, как перед тем взорвался гневом. Павел I приказал Ивану Пестелю немедленно получить из казны брильянтовые серьги для артистки и лично вручить ей в качестве подарка от императора. И она должна уже в этот вечер выйти с ними на сцену…

Но интриги петербургской жизни оказались более тонкими, чем спокойствие и рассудительность Ивана Пестеля.

Прославившийся министр иностранных дел и любимец Павла I, хитрый и остроумный князь Ростопчин отправил по почте письмо. В нем говорилось ни больше ни меньше как о… заговоре против Павла I.

Иван Пестель читал письмо не просто с радостью — с ликованием. Ведь это же прекраснейший случай отличиться перед царем.

Но вдруг директор почты побледнел, словно полотно. В письме было написано следующее: «Не удивляйтесь, что пишу вам по почте. Наш директор почты тоже с нами!»

Иван Пестель понял, что погублен. Невозможно показать это письмо императору. Его подозрительность граничит с безумием. Без колебаний он отправит своего директора почт в Петропавловскую крепость.

И он уничтожил письмо.

А Ростопчин только этого и ждал. Павел I все узнал, и блестящая карьера закончилась плачевно. Директора уволили со всех должностей, и он вернулся на жительство в Москву.

Однако падение его было временным. Через четыре года граф Пален возглавил заговор, в результате которого был убит император Павел I.

На престол взошел Александр I. Он обещал править «по законам и сердцу бабки нашей Екатерины Великой». Новый император вызвал Ивана Пестеля в Петербург и назначил на большой и ответственный пост — генерал-губернатора Сибири.

Павел Пестель, как уже говорилось, родился в июне 1793 года. Это был год самого большого испытания для Французской революции. Диктатура якобинцев достигла своего апогея.

До 11 лет Павел Пестель воспитывался в родном доме, при неустанных заботах матери, одной из передовых женщин своего времени. Затем его отправили в Дрезден, где он прошел полный гимназический курс. После возвращения из Германии Павел Пестель поступил в аристократический Пажеский корпус.

Молодой Пестель выделяется умом, талантами, музыкальностью. Он изучает военное дело, математику, политическую экономию. Штудирует многие книги, изучает Монтескье, Руссо, читает английских философов Локка, Смита и Бентама, с увлечением вникает в «Политику» Юста, «Политические учреждения» Липфельда, «Курс по политике» Фосса…

Однокашники относятся к нему с восхищением. Он не только серьезен — проницателен. Даже во взгляде его спокойных глаз они встречают расположение и дружеское участие. Пестель проявляет неслыханную смелость — протестует открыто перед всеми против несправедливого наказания, наложенного начальством на одного из пажей. Такой поступок был равносилен бунту. Над юношей сгущались грозные тучи, но в конце концов дело решили замять.

«Любит влиять на своих товарищей. Самостоятелен. Замкнут», — записано в графе «Поведение» его характеристики.

Единственным соперником по Пажескому корпусу был у Пестеля его однокашник Адлерберг. Но он был протеже самой императрицы Марии Федоровны, матери Александра I. Несмотря на столь высокое покровительство Адлербергу, имя Павла Пестеля как первого ученика при окончании им Пажеского корпуса заносится золотыми буквами на мраморную доску. Почетная доска с его именем украшает белый Актовый зал училища.

Пройдут годы, и Павел Пестель снова встретится с Адлербергом… в Петропавловской крепости. Павел Пестель — узник, на допросе, а Адлерберг — за столом Следственной комиссии в качестве личного доверенного представителя императора, его глаза и уши. Теперь Адлерберг наконец чувствовал себя «победителем».





Бородинская битва стала первым испытанием для молодого Пестеля. В ней он геройски сражался и был тяжело ранен. С раздробленной костью левой ноги 19-летнего героя вынесли с поля сражения его солдаты.

В госпитале Павел получил письмо от своего отца. «Я был тронут до слез, — писал он сыну, — когда граф Аракчеев мне рассказал, что главнокомандующий князь Кутузов наградил тебя золотой шпагой за храбрость. Этой награды ты удостоен за свои заслуги, а не по чьей-то милости или протекции. Именно так, друг мой, вся наша фамилия, все мы служим России, нашему Отечеству. Ты только лишь начал самостоятельную жизнь, а уже имел счастье пролить кровь в защиту своей родины».

А второе боевое крещение Пестель получил в августе 1816 года, когда его принимали в члены Тайного общества. Он горел нетерпением поделиться с друзьями своими мыслями о судьбах России. Он искал самых знающих и умных оппонентов. В столкновениях разных взглядов и мнений, в горячих спорах он проверял и самого себя. Пестель всех горячо убеждал, что нельзя начинать революции, если еще не готова конституция, то есть отсутствует высший закон, который является смыслом и целью борьбы.

Михаил Лунин, как всегда, спокоен и ироничен. С его лица не сходит выражение холодной отчужденности. Но друзья хорошо знают его гордую, страстную и горячую натуру. Лунин спрашивает Пестеля:

— Вы нам предлагаете сначала написать какой-то энциклопедический свод, а уже потом подниматься на революцию?

Но и Пестеля трудно так просто обезоружить, даже прибегая к иронии. Он может убедить и скептиков, даже людей, не верующих в проповедуемые им идеи. Пестель с невозмутимым спокойствием разъясняет смысл своей «Русской правды». Он говорит с несокрушимой логикой, опираясь на свою огромную эрудицию, глубокие познания в политических и экономических науках.

Лунин слушает. В его глазах горит огонь воодушевления. Он снова прерывает Пестеля. Но на этот раз его вопрос адресован и Никите Муравьеву:

— Вы рассказываете о конституции, о законах. Я не имею возражений, придет время, и мы их обсудим. Но вы говорите, что время проведения революции где-то в далеком будущем. А этот день мы сами ускорим. Император может погибнуть намного раньше. Ведь совсем нетрудно встретить его на Царскосельской дороге отряду решительных мужей с черными масками на лицах…

Пестель внимательно и долго смотрит на Лунина. Но кавалергардский ротмистр совершенно спокоен. Его лицо, как обычно, приветливо и несколько бледно.