Сергей Гайдуков
Школа суперменов (Секретный проект)
Пролог
Зонт раскрылся с неожиданно громким металлическим щелчком, и полный круглолицый мужчина в черном костюме вздрогнул. Он неодобрительно посмотрел на парня, который раскрыл зонт, и теперь ждал, пока мужчина выберется из «БМВ». Тот наконец решился и медленно поставил туфлю на мокрый асфальт. Потом вытянул ладонь и ощутил, как сверху падают холодные капли. Оценил интенсивность дождя.
Мужчина медлил, а за спиной парня с зонтом на тротуаре стояли трое. Все они ждали мужчину в черном костюме. Мокли под дождем и ждали.
Полный мужчина посмотрел на мокнущую троицу, на пузырящиеся лужи, на собственную мокрую туфлю, на натянутую черную ткань зонта...
И он передумал.
Так же медленно убрал туфлю в машину и сделал повелевающее движение рукой, что значило: «Давайте-ка, ребята, сами, без меня». Парень с зонтом немедленно захлопнул дверцу «БМВ», отрезав холодный дождь от теплого и уютного салона машины. Полному мужчине сразу же стало спокойнее. Он откинулся на мягкую кожу сиденья, ослабил ремень в брюках и стал ждать. Ждать всегда лучше в тепле.
Между тем трое, оставшиеся снаружи, развернулись и быстро зашагали к шестиэтажному зданию с колоннами, чья песочно-желтая штукатурка быстро темнела под дождем. Вывеска над входом гласила: \"Гостиница «Заря».
В вестибюле гостиницы трое разделились — двое отправились наверх на лифте, а один пошел по лестнице. На последнем, шестом, этаже они снова встретились, причем к ним присоединился четвертый, до этого момента скучавший в холле шестого этажа. Они переглянулись и подтвердили друг другу парой коротких фраз, что все в порядке.
Это означало, что четверо нашли то, что искали.
Разговаривая шепотом, они распределяли свои роли на ближайшие секунды, когда кто-то сказал вполне громко и отчетливо:
— Я могу вам чем-то помочь?
Четыре пары глаз увидели в конце коридора среднего роста мужчину в мятых брюках и толстом сером свитере. Когда он подошел поближе, то стало заметно, что его зрачки покраснели от недосыпания, а лицо осунулось. Он был похож на командированного, который принял слишком близко к сердцу поставленные перед ним задания.
— Сгинь отсюда, — коротко ответил старший четверки.
— Вы не поняли... — тускло улыбнулся мужчина.
— Это ты не понял.
Мокрая от дождя кожаная куртка распахнулась, и мужчина увидел наплечную кобуру. Кобура была непустой.
Мужчина понимающе кивнул, но все еще улыбался. Возможно — по инерции.
— ...Если вы в номер 606, то я должен вам сказать, что девушка просила ее не беспокоить.
— Мы сами разберемся с девушкой.
— Вряд ли.
— Что?
Старший четверки нетерпеливо махнул рукой, и в сторону мужчины шагнули двое.
— Девушка не пойдет с вами, — сказал мужчина, но это звучало не как угроза, а как не очень удачная шутка, от которой автор при необходимости готов отказаться.
— Да что ты говоришь! — ответили помятому мужчине без всяких шуток.
— Девушка останется здесь.
— Слушай, — двое подошли к мужчине вплотную. — Вот тебе первый совет — это не твое дело. А вот тебе последний совет — вали отсюда по-быстрому...
Мужчина хотел было что-то возразить, но потом оценивающе взглянул на парней и вздохнул:
— Наверное, вы правы... Хотите жвачку?
Между тем «БМВ» продолжал мокнуть под дождем, а полный мужчина в черном костюме продолжал ждать.
Внезапно в стекло постучали. Водитель и полный мужчина переглянулись, последний кивнул, и стекло чуть опустилось.
Полный мужчина увидел незнакомого мужчину в толстом сером свитере. У него нет зонта, и дождь нещадно поливает его, капли текут по лицу.
— Что? — недовольно спросил полный мужчина.
— Послушайте, — заискивающе сказал человек на улице. — Можно, я сяду в машину? Тут такой ливень...
— Нет, нельзя. Чего тебе?
— Там, — человек машет в сторону гостиницы. — Там ваши люди...
— Ну.
— Пожалуйста, заберите оттуда ваших людей.
— Что?
— Пожалуйста, забе...
Полный мужчина раздраженно махнул рукой водителю, и стекло пошло вверх, вновь отрезая полного мужчину от дождя и прочих уличных неприятностей. Водитель тем временем вылез из машины, чтобы устранить надоедливого незнакомца, но...
Но что-то происходит не так. Мужчина с улицы просовывает руку и каким-то невероятным усилием останавливает стекло, а потом вдавливает его вниз. Полный мужчина задохнулся от бешенства, а человек на улице вытер влагу со лба и настойчиво повторил:
— Пожалуйста, заберите ваших людей...
— Ну-ка, пошел отсюда, пока...
— Ваших мертвых людей.
В этот момент в номере 606 девушка просыпается.
Глава 1
Три мишени
1
Председательствующий выдержал драматическую паузу, а затем произнес:
— Итоги голосования: двадцать шесть голосов «за», восемьдесят один «против», сто семьдесят четыре воздержались. Решение не принято. Переходим к следующему вопросу повестки дня...
Несколько депутатов Государственной думы, не заинтересованных в следующем вопросе, поспешно выбрались из зала — они торопились обрадовать исходом голосования своего коллегу, депутата, который принципиально отказался присутствовать на сегодняшнем заседании. Поскольку рассматривался вопрос о лишении его депутатской неприкосновенности.
Депутат Юрий Чурилов выслушивал поздравительные звонки с кривой ухмылкой — он и не сомневался в подобном исходе дела. Не то чтобы депутаты массово не поверили в возможную причастность Чурилова к организованной преступности, финансовым махинациям и убийству партнеров по бизнесу. Просто безгрешных людей в природе не существует, парламент тому не исключение, и большинство депутатов прокатили запрос насчет Чурилова сегодня, потому что завтра такой запрос мог прийти по их души.
В момент заседания Чурилов отдыхал в своем загородном доме. Рядом сидел начальник его охраны. Забавно, что познакомились они в исправительной колонии, где Чурилов был заключенным, а нынешний начальник охраны — вохром.
Выслушав телефонные звонки, а потом для верности посмотрев выпуск телевизионных новостей, Чурилов на радостях глотнул коньяку, а потом дал ценные указания начальнику охраны.
— Сегодня пронесло, — сказал он. — Но такого цирка мне больше не надо. Слишком шуму много. Избиратели могут типа... типа, доверие, что ли, потерять... На кой черт мне этот геморрой? Давай, урегулируй вопрос с прокуратурой.
— Вы же знаете, — нехотя протянул начальник охраны. — Не получается подмазать этого типа. Не берет он. Вредный очень. Слишком сильно хочет вас достать.
— Он что, больной? Или очень жадный?
— Хрен его знает.
— Значит, так. Попробуй дать еще раз, последний. Если не возьмет...
— Я знаю, где он живет, знаю, где родители живут, знаю, где жена работает, в какую школу сын ходит...
— То есть ты знаешь достаточно, чтобы урегулировать этот вопрос, — сделал вывод Чурилов. — Мне кажется, парень просто не понимает, с кем связался. Вот ведь люди, хочешь с ними по-хорошему, а они напрашиваются на плохое...
— Ага, как этот... Ну, журналист-то... Фамилию забыл.
— А я их и не запоминаю. Их много, я один. Всех запоминать башки не хватит.
Чурилов посмотрел на часы и спохватился: надо было ехать в «Рэдиссон», встречаться с двумя приезжими из Канады. Канадцы должны были привезти разработки законопроектов, которые Чурилову от своего имени потом надо будет внести на рассмотрение Думы. Но если бы речь шла только об этих документах, то Чурилов бы не поехал сам — бумажки мог привезти любой из помощников. А вот для обсуждения денежной стороны дела — сколько, когда и как — Чурилов должен был обязательно лично встретиться с канадцами. Это — святое. Содержание законопроектов его совершенно не волновало, он лишь предполагал, что в этих бумажках заинтересованы какие-то канадские фирмы, связанные с какими-то генетическими продуктами... Кому это интересно? Сколько, когда и как — вот хорошие вопросы, которые стоит обсуждать.
Начальник охраны распорядился насчет лимузина, Чурилов надел пиджак, туфли и пошел к выходу. Идти пришлось долго, потому что дом был большой. Большой красивый дом на берегу пруда в ближнем Подмосковье — по счастливой случайности он достался Чурилову за сущий бесценок. Прежний хозяин, пожилой скульптор, упорно отказывался его продавать, а потом как-то поехал на рыбалку и не вернулся — несчастный случай. Вдова была так убита горем, что продала дом и участок первому попавшемуся покупателю за ту цену, которую тот предложил. Этим первым попавшимся случайно оказался Чурилов.
И теперь, выходя на крыльцо к поданному лимузину, он испытывал приятное и привычное чувство хозяина, к которому после сегодняшнего думского голосования также примешались не менее приятные ощущения человека, который может позволить себе многое, но не понести за это никакой ответственности.
Однако известия об отказе Думы лишить Чурилова депутатской неприкосновенности достигли ушей не только самого Чурилова и его окружения.
И когда Юрий Чурилов вышел на крыльцо, довольно улыбнулся и мысленно попросил бога помочь в переговорах с канадцами, находящийся примерно в полукилометре от Чурилова мужчина сделал плавное движение указательным пальцем правой руки. Следствием этого движения стало маленькое черное отверстие посредине чуриловского лба. Выходное отверстие в основании шеи выглядело еще менее привлекательно.
Чурилов падал и катился по ступеням к лимузину, а начальник охраны завороженно смотрел на это неожиданное падение. Это дало возможность снайперу спокойно выбрать вторую мишень и так же четко поразить ее. Начальник охраны успел понять, что именно он и был второй мишенью. Пуля ударила ему в грудь, но не убила сразу. Начальник охраны дожил до приезда «Скорой помощи» и только тогда умер.
К этому времени снайпер успел упаковать оборудование, переодеться, сесть в машину и проехать несколько километров в сторону центра столицы.
Еще через пару часов он, поменяв машину и избавившись от оборудования, подъехал к большому серому зданию на юго-западе Москвы. Одна из двух табличек на входе гласила: «Московское отделение международного комитета по междисциплинарному прогнозированию».
Мужчина не имел ни малейшего понятия, что это означает. Точнее, он знал, что это длинное название не означает ровным счетом ничего.
Он вошел в большой и абсолютно пустой вестибюль, достал из кармана пластиковую карточку и сунул ее в прорезь в стене. В стене открылась дверь, и мужчина вошел внутрь.
Его звали Леонид Лапшин. Приятели иногда называли его Лапша, и это ему дико не нравилось. «Смешно, что ли? — говорил он. — Юмор такой, что ли? Убивать надо за такой юмор».
2
Под утро банкет все еще продолжался, однако никто из многочисленных приглашенных и самозваных гостей не заметил, что виновницы торжества уже нет в ресторане.
Около пяти утра Елена Волошина покинула банкетный зал, а затем вышла из ресторана через черный ход в сопровождении двоих серьезных молчаливых парней. Они сели в «Паджеро», и джип с ревом понес их по пустому шоссе в направлении небольшого подмосковного города. В ресторане остались бывшие сотрудники фирмы «Благо», которой руководила Волошина, — с их помощью она провела успешную рекламную кампанию, сумев сначала привлечь внимание населения, а потом и его, населения, средства. В ресторане остались адвокаты — с их помощью Волошина сумела отбиться от нападок прокуратуры, насчитавшей в деятельности «Блага» кучу нарушений и даже обнаружившей использование каких-то там психотропных методов для обработки населения. В ресторане остались журналисты — после соответствующих финансовых вливаний они грудью становились на защиту частного предпринимательства. Совместными усилиями всех этих людей судебное разбирательство закончилось признанием недоказанности состава преступления. Это было вчера, и это было причиной затянувшегося банкета, на который Волошина не поскупилась.
Но это было вчера, а сегодня ее ждали новые дела, и «Благо» становилось прошлым.
«Паджеро» затормозил у стандартного панельного дома. Волошина и двое парней вылезли из машины, вошли в подъезд и поднялись на лифте. Через некоторое время они вернулись к машине, и теперь парни тащили две большие клеенчатые сумки. Такие сумки обычно таскают продавцы оптовых рынков, и такие сумки обычно не возят на джипах «Паджеро».
Но это зависит от того, что лежит в таких сумках. Например, эти две сумки почему-то заслужили деликатное обращение и перевозку в джипе.
Когда сумки были размещены в машине, джип тронулся с места и вскоре выехал на шоссе, ведущее к Москве. В зеркале заднего вида было чисто, и настроение Елены находилось на соответственно высокой ноте.
Пока невесть откуда взявшаяся «девятка» не вылетела справа на шоссе и не стукнула джип. Настроение Елены моментально испортилось, она в бешенстве взглянула на своих парней. И те все поняли без слов.
«Девятка» между тем после удара остановилась поперек шоссе, словно обалдев от собственной наглости. Джип тоже остановился, парни выбрались наружу и направились к «девятке». Выражение их лиц означало, что в этом месте и в это время закон об автомобильном страховании решительно не действует, а действуют совершенно иные законы.
Водитель «девятки», молодой белобрысый парень, сильно нервничая, выскочил из машины и начал что-то говорить в свое оправдание, но парни не стали его слушать. Один из них выразительно провел ладонью поперек горла, что предвещало водителю «девятки» мрачные перспективы.
Тот, что вполне естественно, попятился назад, парни Волошиной бросились за ним... Елена с переднего сиденья джипа вполоборота злорадно наблюдала за этой сценой, как вдруг дверца распахнулась, ее схватили за руку и самым грубым образом выдернули из машины. Волошина завопила, призывая на помощь своих парней, но те, видимо, еще не закончили разбираться с белобрысым водителем «девятки», так что Волошина осталась незащищенной.
В эти драматические секунды она старалась сохранять спокойствие и трезвость мысли. Поэтому, когда ее прижали к борту джипа и бесцеремонно обыскали, Волошина стала кое-что понимать.
Она перестала вопить, собралась с духом и заявила невидимому мужчине, заломившему ей руку:
— Вы не имеете права...
Мужчина ничего не ответил, и Волошина решила, что находится на правильном пути. Она добавила:
— Предъявите ордер!
И потом еще:
— Ведь дело закрыто, и мои адвокаты...
Тут Елене пришло в голову, что ее ближайшие адвокаты находятся в ресторане, а стало быть, проку от них будет мало. Ну да бог с ними, с адвокатами, а где же...
Волошина увидела, как с противоположной стороны в джип садится белобрысый водитель «девятки», и поняла, что, где бы сейчас ни находились ее парни, помощи от них в ближайшее время ждать не стоит.
Все это было абсолютно нереально и совершенно ужасно. Особенно когда Волошина заметила, что белобрысый спокойно расстегивает клеенчатые сумки и изучает их содержимое. Как будто он их туда ставил. Как будто он заранее знал об их существовании.
Потом белобрысый вылез из джипа, обогнул машину и обратился к тому мужчине, который удерживал Елену притиснутой к борту джипа.
— Комплект, — сказал он.
— Слушайте, вы, — зло процедила Волошина. — Если вы менты, то дело закрыто, и вас поимеют за самоуправство, так поимеют, что вы даже представить себе не можете! Если вы бандиты, то лучше валите отсюда, пока целы, потому что вы не знаете, с кем связались...
— Знаем, — сказали ей в спину. — В том-то и дело, Елена Витальевна, что знаем.
Хватка чуть ослабла, Волошина обернулась и увидела рядом с белобрысым плотного мужчину лет тридцати. Он выглядел так, будто оказался на этом шоссе совершенно случайно, по дороге с презентации глянцевого журнала на открытие художественной галереи. Безупречное сочетание брюк, тонкого свитера, итальянского кардигана и кожаных туфель окончательно добило Волошину, и она решила считать все это кошмарным сном.
— Елена Витальевна, — вежливо сказал крепко сбитый денди. — Для вас все это еще может кончиться хорошо. Я имею в виду, без телесных повреждений.
— Что? — встрепенулась Волошина.
— Мы сейчас сядем в машину и поедем дальше. Туда, куда вы и ехали. Туда, куда вы должны отвезти эти деньги.
Волошина нервно рассмеялась. В ее жизни было немного абсолютных истин, но пару она знала точно: во-первых, лучше быть богатой и здоровой, чем бедной и больной, и во-вторых, никому и никогда не говори, куда идут деньги «Блага» и других подобных фирм. Иначе, в лучшем случае, станешь как раз бедной и больной. В худшем случае ты просто исчезнешь с лица земли.
— Я никуда с вами не поеду, — сказала Волошина.
— Поедете, — сказал денди.
— Нет.
— Да.
— С какой стати? Вы останавливаете мою машину, бьете моих охранников, трогаете мои веши, а я...
— Или я прострелю вам колено, — вежливо сказал денди.
Волошина рассмеялась, и тогда денди вытащил пистолет. Он выглядел как настоящий. Волошина перестала смеяться.
— Причем прострелить колено — это гуманный способ надавить на вас, — продолжал наставительно говорить денди, будто преподаватель, вразумляющий не слишком прилежную студентку. — А еще есть негуманный. Отвезти вас к тем людям, которые сдали последние деньги в фирму «Благо» и не получили взамен ничего. Они очень сердиты на вас, Елена Витальевна. У них, кажется, есть какой-то общественный комитет, мы можем подъехать туда и предоставить вас в их распоряжение... На час-другой, больше не понадобится.
— Слушайте, — сказала Волошина. — Кто бы вы ни были... Давайте договоримся... Без вот этих глупостей...
— Пффф, — разочарованно сказал денди. — Леша.
— Что? — сказал белобрысый.
— Леша, все надо делать наверняка.
Волошина не очень поняла, что имел в виду денди, но белобрысый немедленно куда-то сорвался.
— Теперь с вами, — сказал денди, и он по-прежнему выглядел разочарованным. — Вы едете с нами?
— Я не могу...
Он выстрелил ей в колено. Волошина заорала, еще не чувствуя боли, но паникуя от одного только вида прожженной дыры на дорогих дизайнерских брюках и темнеющей ткани вокруг.
— Вы можете, — невозмутимо произнес денди.
Она продолжала визжать, схватившись двумя руками за ногу.
— Вы можете, Елена Витальевна.
— Сволочь!!!
— Вторая пуля уже не пройдет по касательной, а раздробит вам кость. Вероятно, вы всю оставшуюся жизнь будете хромать.
— Подонок!!
— Колено ваше, вам решать...
— Но... Слушайте, — она перестала орать и перешла на отчаянный шепот, звучавший странно на пустом шоссе. — Если я вас отвезу... Меня же убьют... Там такие люди...
— Может, и убьют, — согласился денди. — Но потом. А колено я прострелю сейчас. С простреленными коленями вам потом будет куда труднее бегать от всех тех людей, которым вы наделали пакостей...
Когда джип тронулся с места, Волошина сжимала ладонями колени, словно не веря в их неповрежденность. И еще она смогла увидеть, куда делись двое ее парней. Теперь-то ей уже абсолютно точно не следовало на них рассчитывать.
Около одиннадцати утра джип подъехал к заботливо отреставрированному дворянскому особняку, скрытому за старинной оградой и высокими тополями.
— Здесь, — трагическим голосом произнесла Волошина. — Все время сюда привозили... На второй этаж, а потом...
— Понятно, — перебил ее денди. В дальнейших уточнениях Волошиной не было необходимости, потому что все здание занимала одна организация, а именно одна из радикально-националистических партий. — Большое спасибо за сотрудничество.
— И что... Что мне теперь делать?
— Понятия не имею, — сказал денди. — Можете сходить к своим начальникам и пожаловаться. Рассказать про неприятности. Нам все равно, правда, Леша?
Белобрысый молча кивнул.
— И деньги можно забрать с собой?
— Обязательно.
Волошина удивленно пронаблюдала, как денди и его белобрысый напарник вылезают из джипа и скрываются за поворотом. Потом она позвонила по мобильному телефону, и вскоре из особняка вышли люди, чтобы забрать сумки. Волошина, прихрамывая, плелась вслед за ними, не видя, что из припаркованного рядом микроавтобуса ее снимает телевизионная камера. Через час сенсационная новость о приезде руководительницы скандально известной финансовой пирамиды в штаб-квартиру радикальной партии шла по всем каналам, а через два часа в отреставрированный особняк постучались люди с постановлением на обыск. Было похоже, что это постановление они заготовили заранее.
К этому времени круглолицый денди и белобрысый водитель «девятки» уже прибыли на юго-запад Москвы.
— Каждый раз одно и то же, — говорил на ходу денди, более известный под прозвищем Дюк. — Делай все наверняка и с первого раза, чтобы потом не переделывать. У тебя же был электрошок. Надо было обоих так свалить, чтобы они минут пятнадцать провалялись как минимум. А ты...
— Да понял я, понял, — отвечал белобрысый молодой парень, которого звали Алексей Белов.
На двери высотного здания, куда они только что вошли, было две таблички. Одна из них гласила: «Московское отделение международного комитета по междисциплинарному прогнозированию». Содержание второй было столь же туманно.
Однако дело было не в содержании табличек. Дело было в содержании здания.
3
Пятеро мужчин сидели в ярко освещенной комнате, и всем пятерым было немного не по себе.
— А может, — торопливо заговорил один. — Может, это чья-то шутка такая идиотская...
— Говорят тебе, никакая это не шутка, — перебили его. — Малахову из Таможенного комитета такая же пришла. Ты знал Малахова?
— Это который?..
— Да, это который в прошлом месяце поехал на охоту, а назад приехал в гробу.
— Так ведь это несчастный случай...
— Да какой там, на хрен, несчастный случай! Несчастный случай — полбашки снесло! Говорят тебе — ему пришла точно такая же штука. Белый конверт без обратного адреса и без всяких штемпелей, внутри открытка. С одной стороны абсолютно черная. С другой стороны написано, что так, мол, и так, вот вам две недели на сворачивание всех дел, иначе... Малахов тоже подумал — кто-то прикалывается. И все, нету больше Малахова. Соболевский, который по экономическим преступлениям, тоже в прошлом году получил. У него как раз большое дело разворачивалось, он послал всех...
— Соболевский? Ну, так он же просто исчез... Ничего же не доказано...
— Вот и ты просто исчезнешь! Вот и про тебя ничего не будет доказано! Тебе легче будет от этого? Будешь лежать на дне Москвы-реки весь упакованный в цемент, и ничего про тебя не будет доказано! Идиот ты, вот что...
— Мужики, — заговорил мужчина в черной кожанке. — Может, я чего не догоняю... Мне сдается, это чисто ваши внутренние ментовские разборы. Как это у вас там называется — чистые руки, чистые ноги, оборотни в погонах... Но я-то здесь при чем? Колян здесь при чем? — показал он на соседа слева, и тот согласно кивнул. — Мы-то не в вашей системе, мы сами по себе... Может, ваш министр нам еще выговоры будет объявлять? Без премии оставит?
— Людей, которые вот это рассылают, — мужчина потряс в воздухе вскрытым белым конвертом. — Их мало волнует, в какой ты системе. Они хотят, чтобы ты завязал со своими делами, а иначе они тебя уроют.
— Ну и че ты трясешься? — с деланым спокойствием проговорил мужчина в черной кожанке. — Уроют... Это мы еще посмотрим, кто кого уроет... Каждый дурак будет открытки рассылать, а я буду каждый раз на дно ложиться? Лично я не верю во всю эту туфту...
— Да? Не веришь? А что ж ты приехал сюда?! Что ж ты приехал, если ни во что не веришь и ничего не боишься? Сидел бы у себя в кабаке и дальше не боялся.
— Да я вас успокоить хотел...
— Слушайте, — встрял в разговор еще один мужчина. — Но это же несерьезно: свернуть дела за две недели. Это же нереально... Допустим, я захочу сделать такой перерыв... Не то чтобы я напугался... Но захотел отдохнуть... Я же сначала должен все завершить, со всеми рассчитаться, со всех получить... Двух недель не хватит.
— Если они Соболевского с Малаховым сделали, и ничего им за это не было...
— То что?
— Это плохо.
— А можно договориться как-то?
— Чтобы договариваться, надо знать, с кем договариваться. А у тебя — гребаная открытка на руках и две недели срока. Вот и все дела.
— А если все-таки попробовать?
— Что — попробовать?
— Ну как будто никакой открытки не было... Все как раньше... Типа, на почте потеряли...
— Идиот. Я даже и не думал, что ты такой идиот.
— Да пошел ты...
— Короче, если хотите ставить эксперименты, ставьте над собой. Лично я рисковать не собираюсь.
...В течение недели после этого разговора произошло вот что. Два полковника московского ГУВД неожиданно для сослуживцев подали рапорта об отставке. Известный подольский бизнесмен с криминальным прошлым Николай Дробышев по кличке Баян так же неожиданно стал распродавать недвижимость и прочее имущество. Не дожидаясь окончания этой процедуры, он спешно уехал в Канаду, где, по слухам, купил дом в сельской местности и стал вести уединенный образ жизни.
В течение следующей недели ничего выдающегося не произошло. А по прошествии еще недели к другому подольскому бизнесмену с криминальным прошлым среди бела дня подъехали какие-то люди и усадили в машину. Больше его никто и никогда не видел.
Последний из пяти участников того разговора, подполковник МВД Цыганов, последнее время передвигался по городу лишь в сопровождении охраны. Это дает ему чувство защищенности. Он считал дни, он не выходил из квартиры двое суток после истечения двухнедельного срока, он не отдергивал шторы, не отвечал на звонки.
Потом Цыганов понимает, что это глупо. Он серьезный человек, у него куча дел, которые он не может бросить. У него, в конце концов, есть охрана. Он возвращается к делам.
Через месяц к нему обращаются двое коммерсантов, которым нужно «завалить» конкурентов. Цыганов обещал рассмотреть обстоятельства и по возможности помочь. Он говорит коммерсантам свою цену, и те не возражают.
Цыганов в благодушном настроении возвращается домой. С ним в джипе двое охранников, хотя Цыганов уже и не вспоминал о глупых открытках и откровенно издевался над коллегами, которые струсили и написали рапорта.
Джип Цыганова проезжает на заправку вне очереди. К машине подошел мужчина в форменном комбинезоне, в руке у него пистолет — но не для заправки машины, а для того, чтобы приставить его через приспущенное стекло к щеке Цыганова и нажать на спуск. Пока охранники выходят из состояния шока, выхватывают свое оружие и выбираются из джипа, стрелявшего уже нет.
Точнее, он есть, но он уже скинул комбинезон работника автозаправки, выбросил использованный пистолет и вернулся за руль своей машины, которая стоит в очереди на заправку.
Мужчина, застреливший подполковника Цыганова, не поедет на юго-запад Москвы и не войдет в серое высотное здание с маловразумительной табличкой. Он поедет в аэропорт Домодедово и отправится в краткую служебную командировку, поскольку белые конверты со странными вида открытками рассылаются не только по Московскому региону.
А вот когда он вернется, то поедет на юго-запад, войдет в серое высотное здание и поднимется в кабинет человека, которого принято называть Директор...
Там он увидит Лапшина, Дюка и Алексея Белова. Они пожмут друг другу руки, а Директор, раскачиваясь в плетеном кресле, скажет:
— Все, закончили эти телячьи нежности. Бондарев, расскажи им про Химика. Давайте займемся настоящим делом.
Глава 2
Генерал на привале
1
«Я бы мог это сделать, — подумал Мезенцев. — Без балды, я бы смог. Быстро и хорошо». Солнце бликовало на идеально гладком черепе Генерала, а Мезенцев ничего не мог с собой поделать — он повторял про себя, что смог бы это сделать. Просто какой-то профессиональный психоз.
— Хохма, — жизнерадостно сказал Генерал, залез в нагрудный карман песочного цвета рубашки и вытащил две фотографии. — Угадай — кто есть кто?
Мезенцев взял снимки и увидел два миловидных женских лица, словно сошедших со страниц каталога модельного агентства или с рекламного плаката косметической фирмы. Одна была блондинкой, другая шатенкой. Блондинка смотрела прямо в объектив камеры широко раскрытыми глазами, пытаясь выглядеть роковой соблазнительницей. Озабоченный взгляд шатенки был направлен куда-то в сторону, что, впрочем, не делало ее лицо менее совершенным.
— Ну? — ухмыльнулся Генерал.
— Эта. — Мезенцев ткнул пальцем в блондинку.
— Опа! — по-мальчишески непосредственно обрадовался Генерал. — Мимо! Пальцем в небо! Это ж не Ленка, это ж моя жена! Представляешь, Ленке, дочери, девятнадцать, а жене — девятнадцать с половиной! Ну и кто я после этого, если не старый развратник!
Мезенцев согласился — если Генерал хотел чувствовать себя развратником, это было его право. Генералу было сильно за сорок, и нынешняя его пассия значилась в общем официальном реестре генеральских жен под инвентарным номером четыре. Интересно, знала ли голубоглазая блондинка, недоучившаяся журналистка, попавшая под брутальное обаяние Генерала во время интервью, о судьбе своих предшественниц? Эта информация могла быть для нее в высшей степени интересной, и не только в плане подготовки журналистского материала.
Первая жена Генерала родила ему ту самую дочь Лену и пережила с Генералом многие перипетии его армейской карьеры, но не пережила темной октябрьской ночи девяносто третьего года, когда четверо очевидцев независимо друг от друга сообщили ей, будто бы бойцы «Альфы» вывели Генерала из дымящегося Белого дома, поставили к стенке и пустили в расход. Пару дней спустя Генерал, изрядно потрепанный, но внутренне как всегда непобежденный, явился домой как раз к похоронам своей скончавшейся от сердечного приступа супруги.
Вторая жена скрашивала жизнь Генерала (это он так говорил, но был не прав, потому как скрашивать можно нечто скучное и серое, жизнь же Генерала такой ни в коем случае не была) на протяжении полутора лет, пока на подмосковном шоссе генеральский «БМВ» не влетел лоб в лоб с груженым «КамАЗом». Шансов выжить у нее не было. Шансов на случайность данного происшествия — учитывая тогдашние сложные взаимоотношения Генерала и с «солнцевскими», и с «Измайловскими» — тоже. «Это ж-ж-ж — неспроста!» — глубокомысленно повторял Генерал, принимая соболезнования по поводу безвременной утраты. «Хорошо, меня в машине не было», — добавлял он, проявляя свое неизменное простодушие, которое многие почему-то принимали за цинизм.
После столь горьких потерь третью жену, бывшую модель и несостоявшуюся поп-певицу, Генерал старался беречь, как «пробирку с сибирской язвой» (его собственное выражение). Он окружил ее охраной, но не учел, что при известной легкости характера жены это может привести к ее чрезмерной близости с некоторыми охранниками. После первого подтвержденного факта адюльтера Генерал просто уволил виновного хранителя тела (предварительно сломав ему нос), а после второго Генерал вздохнул и отправил супругу на горнолыжный курорт. Внезапно сошедшая лавина сделала Генерала вдовцом в третий раз.
И вот теперь у Генерала была четвертая жена, ровесница дочери от первого брака. Он гордился обеими, каждой по-своему — жену расхваливал как дорогую породистую лошадь, у которой от пальцев ног до зубов все — эксклюзив и экстракласс; про дочь говорил с неподдельным восхищением, словно не веря до конца в факт превращения орущего комочка розовой плоти в стипендиатку немецкого бизнес-колледжа.
— Нравится? — Генерал никак не мог успокоиться, все вертел в руках фотографии своих девушек.
— Нравится.
— Ну еще бы! Такова вот моя семейная жизнь... На данный момент времени. Ну а у тебя, я слышал...
— Да.
Два года назад Мезенцев развелся с женой, оставив ей квартиру, «Ниву» и одиннадцатилетнего сына. Генерал считал, что это круто, потому что «появилась свобода маневра». Мезенцев разделял это мнение частично. От старого барахла, конечно, надо было избавляться (он имел в виду «Ниву»), но сына было жаль — учитывая уникальные способности жены делать из людей неврастеников.
— Свобода, — продолжал между тем проповедовать Генерал. — Это то, ради чего стоит сражаться... Или разводиться. Что в принципе одно и то же. Пользуйся свободой. Женя, пользуйся, бегай за красивыми ножками, пока бегается...
Мезенцев криво усмехнулся, еще не избавившись от мыслей о бывшей жене, но Генерал понял усмешку по-своему:
— Это ты что, про меня? Думаешь — я уже все?! Напрасно! Проблема в том, что из баб тут одни медсестры, приходится их окучивать, но я не привередлив в этом вопросе! Я тут главный секс-террорист! — гордо объявил Генерал. — Пират, как они меня называют! Одноногий Сильвер! Не веришь? Ну, блин, смотри!
Мезенцев махнул рукой, что означало «верю, верю», но Генерала было не остановить — он отстегнул протез и взмыл из своего кресла вверх как аппарат вертикального взлета, толкнувшись мускулистыми руками и закусив губу, что свидетельствовало о серьезности его намерений. Охранники встрепенулись с трехсекундным опозданием, и им оставалось лишь наблюдать, как Генерал совершает отчаянные прыжки по лужайке, приземляясь на здоровую левую ногу и со зверским выражением лица выкрикивая: «Ну?! Ну?!»
Таким способом Генерал сначала преодолел лужайку, а затем вступил на асфальтовую дорожку, которая убегала прочь и терялась где-то между корпусами санатория. Передвигался Генерал на удивление проворно, так что охране пришлось слегка пробежаться за ним, чтобы уговорить разошедшегося подопечного вернуться назад.
«А я бы смог это сделать, — снова подумал Мезенцев. — И это было бы легко».
2
— Я так километр запросто могу отпрыгать, — заявил Генерал, валясь в кресло и вытирая краем бейсболки пот со лба. Солнце блеснуло на его выбритом черепе — приднестровская война стоила ему нескольких седых волос, и с тех пор Генерал упорно брился наголо, не давая седине ни единого шанса. — Километр или больше. Я каждый день тренируюсь.
— Круто, — произнес Мезенцев то слово, на которое упрямо напрашивался Генерал.
— Я знаю, — радостно согласился Генерал и надел бейсболку.
На самом деле он никогда не был генералом — со службы его уволили в звании подполковника. Но не в этом было дело. Генерал с феноменальной легкостью управлял любым количеством людей любых национальностей и любого социального положения. Он одинаково умело и быстро мог взвинтить душевный настрой человека до невероятных высот, а мог столь же эффективно смешать его с дерьмом. Мезенцев помнил, как по приказу Генерала одиночки с «калашом» преграждали путь автоколонне, помнил он и двухметрового молдаванина, бандитского авторитета, которого Генерал сначала довел до позорных слез, а затем посоветовал пустить пулю в висок. Что было сделано немедленно и беспрекословно.
Мезенцеву было хорошо и спокойно от осознания факта, что они с Генералом как бы друзья. Не то чтобы ровня, это было просто невозможно, но старые добрые знакомые, которых объединяют ко всему прочему старые шрамы, запах пороха, знание вкуса близкой смерти и снисходительное отношение к людям, которые всего этого не изведали. Мезенцеву нравилось быть с Генералом. И в этом он был чертовски не одинок. Мезенцев помнил, как блестели глаза у небритых мужчин, которых Генерал поднимал в бой под Бендерами, и мог представить, что происходило вокруг Генерала в прочих горячих местах, которые были пройдены Генералом без единой царапины. Он словно бы прошел этот путь по тонкой проволоке над бездной, не совершив ни одного неверного движения.
«Мой ангел-хранитель свое дело знает, — любил тогда говорить Генерал. — Парень четко работает...» Судьба отыгралась на женах Генерала, а самому подбросила сюрприз в виде противопехотной мины, дождавшейся Генерала в Чечне, куда он приехал уже не воевать, а делать какой-то бизнес. «Мой парень с крылышками раз в жизни пошел чаю попить, и вот вам...» — сокрушался Генерал на носилках.
Правой ноги до колена у него теперь не было, но, как убедился Мезенцев, это мало что изменило. Генерал по-прежнему мог водить людей в атаку, мог охмурять фотомоделей, мог ворочать огромными деньжищами... Короче говоря, мог наслаждаться жизнью на полную катушку. Именно наслаждение каждым мигом бытия было написано на лице Генерала, когда Мезенцев увидел его сидящим в кресле-каталке посреди изумрудного цвета лужайки, на фоне белоснежной усадьбы с колоннами, ставшей ныне подмосковной VIP-лечебницей для людей с VIP-доходами. Кресло-каталка было лишь атрибутом местного пейзажа, не более, а Генерал был на сто процентов живым и настоящим.
Мезенцев лишь иногда мог сказать такое про себя.
3
— Ростов — хороший город, — одобрительно сказал Генерал.
— Там тепло. Я люблю, когда тепло.
— В Москву не собираешься?
— Не-а. Тесно там. И напряжно.
— Вот и я тоже... Ушел в леса. Здоровьем занялся. А что? Всех денег не заработаешь. Надо остановиться, передохнуть.
— Правильно.
— Ребят наших видишь? Встречаетесь?
— В мае. Встреча была как обычно, в мае.
— Народу много было?
— Мало. Человек пятнадцать.
— Посидели хорошо?
— Нормально. Как обычно.
— Как обычно, — задумчиво повторил Генерал. — Путевки покупаешь?
Его глаза смотрели из-под козырька бейсболки вроде бы с прежним добродушием, однако от заданного вопроса Мезенцева бросило в холодный пот. Генерал ни разу не бывал на встречах ветеранов приднестровского конфликта, так откуда же ему было известно про путевки?! Хотя, какая разница — откуда. Знает, и все. Донесли, проинформировали, сообщили, настучали, довели до сведения.
— Увлекаешься путевками, Женя?
— Нет, не увлекаюсь.
— Хм.
— Я не увлекаюсь путевками.
Вероятно, это началось со второй или третьей встречи ветеранов, просто тогда Мезенцев в горько-размашистом загуле не заметил молчаливого человека в дальнем углу банкетного зала. А потом ему показали. Показал Мезенцеву странно-молчаливого человека Тема Боксер, и Мезенцев сразу удивился — как попал в банкетный зал этот явно чужой человек, если кабак был снят целиком, и на двери красовалась гордая табличка «Закрыто на обслуживание»?
Позже Мезенцеву стало понятно, что тот человек не был чужим, он имел к ветеранам самое непосредственное отношение. Он продавал путевки.
— Что это за явление природы? — изумился слегка поддатый Мезенцев, таращась в сторону средних лет мужчины, который выглядел как банковский клерк — аккуратный, сосредоточенный, тихий. На столе перед ним лежала папка с ресторанным меню, рядом — наполненная рюмка, к которой мужчина не притрагивался. На полу, возле его ног, стоял небольшой портфель. Со стороны портфель был практически не виден, но он там был. В этом Мезенцев позже убедился на собственном опыте.
— Женя, — сказал Тема Боксер. — Это очень нужный человек.
— На хера он нужен?
— Он продает путевки.
— Чего? Какие путевки?
— Очень выгодные. Специально для таких людей, как мы с тобой.
— Да? — Мезенцев непонимающе уставился на приятеля. Алкоголь все еще бушевал в крови, тормозя осознание происходящего. — А какие мы с тобой люди?
— Опытные, — сказал Тема. — У нас есть опыт, у него есть бабки. Если тебе нужны бабки, подходишь к нему и продаешь свой опыт.
— А при чем здесь путевки? — упорствовал Мезенцев.
— Это и называется «путевка», Женя. Он дает тебе конверт, там аванс, описание работы, полная наводка, адрес и прочая хренотень.
Мезенцев встряхнул головой и пристально посмотрел на Тему. Этот взгляд должен был означать — ты имеешь в виду именно это? То, о чем я сейчас подумал?
Тема понял этот взгляд по-своему.
— Если тебе этого мало, можешь поехать в круиз.
— Это что еще...
— Африка. Балканы. Ближний Восток. Как минимум на два года.
Мезенцев почесал в затылке. Ресторанный загул неожиданно превратился в демонстрацию того факта, что у мира имеется двойное дно и оно специфически пахнет кровью и деньгами.
— А ты сам-то... Сам-то ездил по этим путевкам?
— Как тебе сказать, — Тема почему-то уставился в пол. — Мне просто бабки были очень нужны. В бабках все дело. Кайфа я от этого не имею, честное слово.
Это было году в девяносто шестом. Два года спустя деньги понадобились Мезенцеву.
Или же он убедил себя, что деньги нужны ему до такой степени.
Мезенцев предпочитал не вдаваться в детали.
— Я не увлекаюсь путевками, — сказал он Генералу. — Зачем мне это? Меня мой бизнес кормит, а всех денег не зашибешь, ты сам только что сказал...
— Но могут быть и другие причины, — мягко сказал Генерал. — Не денежные.
Мезенцев почесал правую бровь. Кажется, это по-прежнему был разговор старых знакомых, а стало быть, продолжать скользкую тему путевок и мотивов, по которым люди ими увлекаются, было совершенно необязательно. Можно было легкомысленно рассмеяться и свернуть к другой теме. Но, зная Генерала, Мезенцев решил, что так делать не стоит. Надо расставить точки над \"и\".
И не брякнуть при этом ничего лишнего.
— Не знаю, — сказал Мезенцев. — Не понимаю, какие еще могут быть причины, кроме денег. Я и тогда, на войне, боялся, что с ума сойду, стану каким-нибудь психом. Зачем теперь снова в это лезть? Я уже не мальчик, мне все эти игры... — Мезенцев поморщился.
— Да, — кивнул Генерал. — Я понимаю. Меня тоже тянет писать мемуары и совсем не тянет ввязываться в какие-нибудь авантюры. Наверное, это называется «старость».
— Или мудрость, — подлез с комплиментом Мезенцев, довольный, что они все же соскочили с опасной темы. Генерал засмеялся и сказал, что когда двое мужиков начинают говорить не о бабах, не о машинах и не о деньгах, а о смысле жизни, то они или до чертиков нажрались, либо им пора на свалку...
Мезенцев тоже засмеялся. «Я мог бы это сделать...» — снова подумал он, но теперь уже совершенно точно знал, что мысль, зудевшая в его черепе все это время, так и останется неозвученной, невысказанной. Она останется с Мезенцевым.
А сказать он хотел вот что: