И тем более мне было непонятно, какая нелегкая принесла Васильчикова в этот бар, да еще и в сопровождении всего лишь одного телохранителя, наверное, самого доверенного.
Будто он не мог встретиться с белокурой бестией где-нибудь в другом месте, более защищенном от трагических случайностей и чужих глаз. Загадка…
– Так я тебя слушаю, – прервал мои размышления настырный капитан. – Или тоже будешь темнить как некоторые? – Он злобно покосился на притихших, будто пришибленных, клиентов бара, кучковавшихся возле стойки.
– Мне нужен чистый лист бумаги, карандаш и резинка. – Я наконец принял верное (по крайней мере, мне хотелось так думать) решение.
– Ты у нас еще и художник? – поняв мой замысел, удивленно спросил опер.
– Грехи далекой юности… – туманно ответил я и принялся за работу.
Я не боялся киллера, как другие. Он точно знал, что его внешность кто-нибудь да опишет, притом в подробностях. Возможно, даже несколько человек, клиентов бара. А потом будет составлен фоторобот. Исходя из этих соображений месть с его стороны свидетелю практически исключалась. Чтобы не засветиться, он, по идее, должен был провести \"зачистку\", но профи убивает только тех, за кого ему платят. Лишние трупы ему ни славы, ни денег не приносят. Похоже, этот невзрачный киллер был прагматиком до мозга костей. И скорее всего не из местных. Можно было предположить, что сейчас он находится уже за пределами города, загримированный соответствующим образом и в другой одежде. Такие спецы прежде всего заботятся о путях отступления. И в заключительной фазе операции заранее выверяют каждый свой шаг. Так что найти его будет не легче чем иголку в стогу сена. Впрочем, был еще один вариант… но мне не хотелось о нем даже думать.
– Готово… – Я передал рисунок несколько смягчившемуся капитану. – Покажите остальным. Надеюсь, теперь они его опознают. И еще что-нибудь добавят.
– Силен… – невольно восхитился опер. – А как насчет женщины, с которой встречался Васильчиков? Ты ее запомнил?
А вот здесь, дорогой мент, извини-подвинься. Я совершенно не имею желания самолично выкопать себе яму. Мне только и не хватало очной ставки с белокурой стервой. Тем более, что я имел на нее после случившегося в баре некоторые, вполне обоснованные, виды…
– Увы… – Я развел руками. – Она пробежала так быстро, что я успел заметить лишь ее классные ножки. Похоже, клевая телка.
– Верю, – задумчиво сказал капитан. – Ее видели практически все свидетели, но вспомнить, как она выглядит, не может никто. Плащ, косынка, теперь еще красивые ноги – и абзац.
Она получается совершенно безликая, как привидение. Странно, очень странно… – Он углубился в свои мысли.
– Я могу быть свободным? – спросил я подчеркнуто вежливо.
– Пока можешь, – поднял на меня вновь похолодевшие глаза опер. – Спасибо за помощь, – указал он подбородком на мое творение, портрет киллера, который лежал перед ним.
– Мы завсегда… – Я все-таки не удержался и снова надел маску недалекого фраера с тупыми бараньими глазами.
– Иди отсюда, пока я не передумал! – вызверился капитан, который, похоже, был не так глуп, как мне этого хотелось бы. – Я почему-то думаю, что это не последняя наша встреча.
– Заходите ко мне домой… на чай, – брякнул я с легкой душой, и пока опер думал, что мне ответить, поторопился покинуть бар.
Лучше бы я в этот момент прикусил свой длинный язык. Верно говорят: не буди лихо, пока оно спит тихо…
На улице стояла погода как раз под стать моему настроению – то на небосводе, освободившемся от туч, появится солнце, то по крышам домов и зонтам забарабанит дождь. И все эти шуточки природы длились не более двух-трех минут, повторяясь вновь и вновь.
Вечерело.
Глава 9. ДОМУШНИКИ
Газеты словно взбесились. Как наши, городские, так и областные. Даже какой-то столичный журналист соизволил посетить город, чтобы поучить серую провинцию как нужно жить, а заодно сплел газетный триллер с совершенно невероятными подробностями убийства. Васильчикова то выставляли несчастной жертвой и честнейшим человеком, то мешали с грязью, намекая на его контакты с организованной преступностью. В одном журналистском расследовании даже попытались найти связь между пожаром на \"Алмазе\" и убийством замдиректора.
Как ни странно, но предположение Веньки Скокова оказалось верным – огненная стихия добралась и до готовой продукции и какая-то часть ценных камушков исчезла. Сколько именно, не знал никто, за исключением администрации и правоохранительных органов.
Также коллективу завода не сообщили об истинной причине пожара, отделавшись туманными намеками на неисправную электропроводку. Но в эту версию мало кто верил.
На предприятие понаехали многочисленные комиссии и бедная Зинка-раскладуха пахала денно и нощно, исполняя свой женский долг перед работодателями. Короче говоря, на \"Алмазе\" творился сущий бардак, когда трудящимся было не до работы.
Не долго думая, я взял неделю отгулов. Так как мой водитель Лычков, с которым я ездил по командировкам в паре, был в отпуске, Пал Семеныч подписал заявление без всякого базара. Тем более, что и отдел снабжения лихорадило – наши склады тоже ревизовали.
Кокошкина, похудевшая за эти суматошные дни килограмм на десять, почернела лицом и, несмотря на свою крепкую сибирскую натуру, едва с ног не валилась. Я совершенно не сомневался, что у нее все в порядке – Люсинда была старым кадром и работала добросовестно – но тяжелая атмосфера всеобщей подозрительности и даже страха, воцарившаяся на заводе после наглой смерти Васильчикова, угнетала ее (впрочем, как и других) до дрожи в коленках. Все боялись, что начнутся сокращения или еще что-нибудь в этом роде, влекущее потерю работы. А Кокошкина вообще была в ужасе от такой невеселой перспективы – ей осталось до пенсии всего ничего, так как она имела пятнадцать лет северного стажа.
Мне нужно было разобраться в собственных проблемах. Которые меня не то что не радовали, но даже пугали. И если до смерти Васильчикова я еще надеялся на некую случайность во всех несчастьях, обрушившихся на мою бедную голову, то теперь мне стало понятно, что в событиях с моим участием просматривается пока не совсем ясная закономерность. Похоже, я встал кому-то поперек дороги и меня изо всех сил и возможностей (очень даже приличных возможностей) пытаются убрать. Но, черт возьми, кому нужен какой-то экспедитор, шнурок по имени Поди-Туда-Принеси-То-И-Это!? Кто пытается сделать из Геннадия Чернова козла отпущения?
Я не рискнул бессмысленно шляться в раздумьях по городу и закрылся в своей квартире, предварительно затарившись продуктами и спиртным. Мне действительно нужна была тихая обитель для скрупулезного анализа обрушившегося на меня потока событий и происшествий. Я даже отключил телефон и дверной звонок.
Я лежал на диване и думал. Вернее, даже не думал, а ворочал мозгами, что весьма скучно и даже непривычно для человека моего склада характера. Но когда тебя приперли к стенке, то тут уж, как говорится, не до жиру, быть бы живу.
В своих мыслях я в который раз возвращался к истокам моих неприятностей и постоянно наталкивался на теперь загадочную для меня фигуру белокурой стервы. Она явно была ключом ко всем этим историям, но где тогда дверь с замочной скважиной, за которой хранится некая тайна? Это был вопрос вопросов. И следующее – каким боком можно прилепить мелко плавающую рыбешку, экспедитора Чернова, к такому киту как заместитель директора завода \"Алмаз\" Васильчиков? А ведь безутешная вдова совсем не зря приперлась на рандеву в престижный бар. Ох, не зря…
Перед моим внутренним взором вдруг предстала заключительный акт ее свидания с Васильчиковым, когда она шла к выходу. Эта зараза вдруг ни с того ни с сего остановилась у порога и… и поправила косынку! Бля-а… Так ведь она… Конечно! Никаких сомнений! Красотка подавала знак киллеру! Твою дивизию…
Меня будто ветром сдуло с дивана и я забегал по комнате, пытаясь хоть таким способом унять бурю страстей, забушевавших в моей душе. Попутно я еще и ругался словно сапожник, совершенно не сдерживая голос. Представляю, что подумает соседка, тетя Глаша, которая знает меня как уравновешенного и воспитанного молодого человека – стены наших жилищ скорее улучшают качество звучания, нежели задерживают звуки…
Успокоившись, я снова – в который раз! – начал перемолачивать в памяти мое, не очень продолжительное, знакомство с белокурой бестией. С какой стати она накинула на меня глазом? Богатая, развратная до мозга костей телка – и полунищий экспедитор, почти пролетарий, у которого в карманах ветер свистит. Притом, я вовсе не похож на плейбоя со смазливой физиономией. Тогда что это – дело случая или?..
Или – подсказывала мне интуиция, помноженная на кое-какие знания. Меня элементарно сняли, чтобы использовать в качестве интимного резинотехнического изделия.
Но почему меня? Просто не нашлось более подходящей кандидатуры? А может я нечаянно ей под руку подвернулся? Дело случая…
Как бы не так… Эта стерва знала – знала! – что я собой представляю на самом деле и кто я такой. Потому никогда и не интересовалась ни моим прошлым, ни настоящим. Так обычно ведут себя только проститутки, которым нет никакого дела до мимолетного клиента, но ни в коем случае не замужние женщины, относящиеся к внебрачным связям с определенной опаской и настороженностью. Пока ты такой матроне не выложишь всю свою подноготную – пусть даже кое-что соврешь – она с тобой в постель не ляжет. Правда, бывают и исключения, но редко. Замужней женщине, считающей себя порядочной, нужен именно любовник, человек, которому можно доверять, а не просто какой-нибудь вшивый грязный кобель с длинным языком, даже если он и способен на продолжительный героический труд на ниве большого секса.
Значит, меня сняли для дела. Чтобы подставить как пацана. Что, впрочем, и случилось.
Ах, Чернов, Чернов, какой же ты идиот… Но что кроется за этой подставой? Какие цели преследовала эта суперсексуальная сука? На кого и с кем она работает? А то, что она заварила всю эту кашу не в одиночку, я мог бы поклясться чем угодно. Тварь…
Думай, Геша, думай… Жизнь дается только один раз и прожить ее нужно так… Да, лучше бы я был революционером. Тогда по крайней мере знаешь, что твоя смерть не напрасна. А что меня пытаются поставить на линию огня, чтобы стрелять на поражения, тут уж никаких сомнений. Веселая историйка, ничего не скажешь. До сих пор я выходил сухим из воды, но если за меня примется тот невзрачный тип, который угрохал Васильчикова и его телохранителя, то мне звездец. Притом полный и бесповоротный. От этого сукиного сына не уйдешь. Он достанет объект даже из-под земли. Парень – настоящий профи, и этим все сказано.
Так что, дружище, будешь сушить весла? А вот вам болт, господа! Если бы вы, поганцы, знали, сколько раз Генку Чернова хотели убить, а он все-таки остался жив, то наверное обошли бы его десятой дорогой. Я, конечно, сейчас человек мирный, однако когда меня достают, то становлюсь очень плохим мальчиком. И чтобы спасти свою драгоценную шкуру, отправлю в ад любое количество недоброжелателей. Пусть даже они носят юбку и туфли на высоких каблуках. Мне без разницы. Потому что я видел своими глазами как такие ангельские создание очень даже сноровисто и безжалостно отправляли в мир иной моих боевых товарищей.
Значит, нужен план кампании. В которой я и генерал, и командир взвода, и рядовой солдат. Говорят, что один в поле не воин. Чушь! Захочешь выжить, танком станешь. Или подлодкой в Забайкальской степи. Главное – не дрейфить. Иначе кранты. Напуган – уже побежден. Потому для начала следует хорошенько шугнуть противника. Чтобы он не думал, будто Чернов – размазня и слабак. Обратиться в милицию? Ха! Как бы не так…
Нужны такие, как я, нашей героической и легендарной, которая с чистыми руками, горячим сердцем и холодной головой, как завещал большой человеколюб Дзержинский.
От суматошных мыслей я так проголодался, что решился на истинно мужской подвиг – начал варить суп; иногда на меня находит такой стих. Не скажу, что в поварском искусстве я достиг больших вершин, однако холостяцкая жизнь научит всему.
Меня настолько захватил процесс чистки картофеля, что подозрительные шорохи в прихожей я услышал слишком поздно. Озадаченно уставившись на приоткрытую дверь кухни, я встал и как был с орудием производства в руках – старым кухонным ножом с длинным, истонченным временем лезвием – так и направился в сторону непонятных звуков.
Я столкнулся с ним буквально лицом к лицу. Дерганый тип с длинной крысиной рожей, увидев меня, остолбенел. В руках он держал большую связку ключей и отмычек. За его спиной торчал еще один, постарше, с какими-то застывшими глазами и давно не бритой физиономией. Он как раз закрывал входную дверь. Похоже, ко мне пожаловали квартирные воры, мельком подумал я, и, нимало не раздумывая, молниеносно прижал лезвие ножа к горлу крысомордого.
– Даже не шевелись… – сказал я тихо и внушительно. – А то у меня рука может нечаянно дрогнуть…
– Э-э-э… – заблеял перепуганный насмерть домушник.
Второй, увидев такой оборот, с неожиданной прытью крутанулся на месте и, едва не сорвав дверь с навесов, выскочил на лестничную площадку. По топоту ног, раздавшемуся спустя две-три секунды, я понял, что сейчас он бьет рекорды по бегу, прыгая через две, а то и три ступеньки. Но я и не думал его догонять – на фиг он мне нужен? У меня остался, так сказать, заложник. Вот с ним я и решил немного побеседовать.
– Вы что тут забыли? – спросил я грозно, нависая над тщедушным вором.
– Ва-а… И-и… – С испугу он не ворочал языком.
Впрочем, была еще одна причина, мешавшая ему нормально говорить – мой кухонный ветеран, который давил под кадык. Я немного ослабил нажим, но нож не убрал. Когда у горла держат клинок, допрашиваемый почему-то становится очень словоохотлив…
– Вопрос ясен?! – рявкнул я, сверля домушника злобным взглядом. – Говори, сука, иначе урою!
– Простите… это, ошибка вышла… Честное слово! Никогда больше…
– Еще раз солжешь, включу газ и зажарю тебя как барана на вертеле. Ты хочешь сказать, что вам понадобились мои рваные портки? Или кастрюли моей хозяйки? В этой квартире днем с огнем лишнего рубля не найдешь, а ты мне тут лепечешь про ошибку. Кто вам дал наколку на мою хазу и по какой причине? Звони, мудила, пока цел!
– Это все Киля! – возопил вор. – Он сказал, что дело верняк. Мы и пошли…
– Кто такой Киля?
– Ну, тот, что был со мной… Напарник. Я больше ничего не знаю! – Домушник с тоской скосил глаза на входную дверь.
Я его понимал. Ему сейчас до смерти хотелось поменяться местами с подельником, сделавшим ноги.
– Значит, напарник… – Я схватил его за шкирку и поволок на кухню. – Брешешь ты, козел холощеный, ой, брешешь… Ладно, будь по-твоему. Только не говори потом, что я тебя не предупреждал…
С этими словами я вмазал ему раз по челюсти и пока вор считал звезды, приходя в себя от нокдауна, связал его чем нашлось – фартуком Елизаветы Петровны, полотенцем и шнуром от электрочайника, который я включал когда прекращали подачу газа.
Очнувшись от оплеухи, домушник с безумным видом посмотрел на плиту, где уже горели все четыре конфорки.
– Конечно, вони от тебя будет… – сказал я с глубокомысленным видом. – Ну да ладно. К вечеру, когда наступит время избавиться от твоей зажаренной тушки, выветрится. Давай свою пасть… – Я быстро заклеил ему рот липкой лентой. – Если надумаешь колоться, кивни два раза.
Вор тут же закивал с такой скоростью и частотой, что у меня начало двоиться в глазах.
– Хорошо, поверю, но в последний раз… – Я грубо рванул ленту, намеренно сделав ему больно.
– Ай! – воскликнул вор и у него на глазах показались слезы.
– Ничего, это только начало, – \"утешил\" я своего пленника. – Весь праздник еще впереди.
Так что не буди во мне зверя, хмырь ушастый. Рассказывай.
– Клянусь, это все Киля! Чтоб я сдох, век свободы не видать! Он сказал, что хаза – эрмитаж.
[1] И хозяин днем на работе. Я еще засомневался – скрипуха
[2] совсем фуфловая. А Киля базлает – не дрейфь, все нормалек, это клиент темнит. Прикидывается бедным, чтобы соседи маляву ментам не накатали. Я и купился… дурик!
Похоже, этот заморыш все-таки не врал. А вот почему Киля был так уверен, что у меня не квартира, а сокровищница индийского раджи? Кто его подвиг на такое заведомо дохлое дело?
– Откуда у Кили такие сведения? – спросил я на всякий случай, хотя почему-то был совершенно уверен, что мой пленник использовался втемную – как \"специалист\" по замкам.
– Он притемнил. Говорит, не твое дело. Ну, я не стал настаивать…
– А как случилось, что вы вломились в квартиру, не проверив отсутствует хозяин или нет?
– Так ведь Киля был уверен, что все тип-топ… И мы звонили, но никто не шумнул.
– Ясно… – вспомнил я про отключенный дверной звонок. – Значит, валишь все на Килю… – Я посмотрел на вора очень нехорошим взглядом. – Все-таки придется поспрашивать тебя по полной программе…
– Нет! – вскричал испуганный домушник. – Не надо. Я ведь поклялся. Не верите, спросите Килю.
– Хороший совет. Так я и сделаю. Ну-ка, подкинь мне его адресок. Только не напутай, – добавил я с угрозой.
Вор замялся лишь на пару секунд. А затем довольно уверенно продиктовал адрес своего подельника. Солгал? Может быть. Ну да ладно, и на старуху бывает проруха… Я быстро прошел в зал и возвратился с фотоаппаратом.
– А это зачем? – мой пленник попытался закрыть лицо связанными руками.
– Сиди смирно, клиент. – Я несколько раз щелкнул затвором – сфотографировал вора в фас и профиль. – Это я на память. Если ты меня обманул, то при помощи фотки я тебя из-под земли вырою. И опять закопаю. На всю оставшуюся жизнь.
– Вы… вы меня отпустите?! – Вор не поверил своим ушам.
– Конечно. На фиг ты мне нужен. А что касается милиции, так я не нанимался к ним в помощники.
– Сп… Сп-пасибо… – От радости он даже начал заикаться.
– Тебя как зовут? Фамилия?
Я мог бы попытаться поискать у своего пленника документы, но почему-то был уверен, что вор такой \"квалификации\" вряд ли возьмет на дело какие-нибудь бумаги, удостоверяющие его личность.
– Гриша я, Полосухин… Гы… – Вор лучезарно осклабился. – Иванович…
– Считай, что мы познакомились. Но лучше бы нам в будущем не встречаться. А дорогу к моему дому забудь. И еще одно – Киля не должен знать о нашем разговоре. Пока я с ним не побеседую. Не волнуйся, я тебя не заложу. И его не трону, если он скажет кто ему мой адресок подкинул.
– Заметано, – сказал домушник с вдохновением.
– Давай грабли… – Я быстро освободил его от пут. – А теперь катись колбаской. Покеда…
Вора будто корова языком слизала. Даже пол не скрипнул. Я выглянул в окно. Полосухин, выскочив из подъезда как ошпаренный, тут же принял солидный вид и неторопливо продефилировал к автобусной остановке. Вскоре он растворился среди горожан. А я, полный раздумий, возвратился к своей не дочищенной картошке.
Что воры хотели найти в моей квартире? Деньги, золото? Ха! Бред сивой кобылы. Узнать о моем финансовом состоянии можно без особого труда. И квартирная хозяйка, Елизавета Петровна, всю жизнь проработавшая на \"Алмазе\" нормировщицей, никак не могла скопить на старость мешок денег. А если вспомнить про денежные реформы, благодаря которым государство нагло отобрало у нищего последнюю рубаху…
Тогда что за всем этим кроется? Киле подкинули адрес квартиры – почти факт. Кто? Пока на этот вопрос может ответить только гадалка. И то если соврет. Почему? А здесь вообще тупик. Ну нечего у меня брать, абсолютно нечего. Шмотки и старый фотоаппарат \"Зенит\"? Возможно. Сейчас квартирные воры пошли неразборчивые, гребут все подряд.
Однако, судя по личности Полосухина, эти двое настоящие мастера своего грязного дела.
И на дешевку не позарятся. Квартиры бедных обывателей, неспособных установить железные двери и сигнализацию, обычно бомбят или наркоманы или пьянь-рвань подзаборная, сшибающая деньги на бутылку. Им действительно все равно куда лезть и что брать. С замками работать они не умеют и двери просто взламывают при помощи фомки.
Нет, мне просто необходимо побеседовать с Килей. И чем быстрее, тем лучше.
Остальные, которых я наметил в \"собеседники\" раньше, немного подождут. Там люди посерьезней и мне придется действовать весьма оперативно, четко и на грани фола. А что я должен свести концы с концами, в этом сомнений у меня уже не было. Потому что на близком горизонте Геннадия Чернова маячила тюрьма – в лучшем случае. А в худшем – деревянный макинтош. И похороны за счет общественности.
Супчик у меня получился – язык проглотишь.
Глава 10. НОЖОМ ПО ГОРЛУ
Я не стал откладывать рандеву с Килей в долгий ящик и отправился к нему в тот же вечер, едва стемнело. Мне очень не хотелось, чтобы за мной случаем не увязался \"хвост\" – вдруг мои неведомые враги решили за мной понаблюдать круглосуточно – а потому ушел через чердак, спустившись вниз по лестнице дальнего подъезда. Там я затесался в группу молодых людей, с которыми и дошел до автобусной остановки, слегка горбясь и пряча лицо.
Чердак нашего дома был по-своему знаменит. Его занимал бомж по прозвищу Машка.
Нет, он не был \"голубым\". Машка всего лишь имел очень мягкий, уступчивый, воистину женский характер. (Я имею ввиду не тех мегер, что отравляют жизнь мужьям). Благодаря которому ушлые людишки на основании поддельных документов лишили его квартиры, находившейся на первом этаже, в моем подъезде.
Но Машка был настолько привязан к дому, где прожил всю свою сознательную жизнь, что решился на самовольное освоение чердачного помещения. Он врезал в люки замки и стал жить как король без государства.
Первое время Машку доставали различные официальные органы – жилищное управление, милиция и даже пожарники. К слову, жильцы дома отнеслись к его авантюре вполне благосклонно. Они просто жалели Машку, вначале потерявшего семью – жена и дочь бомжа уехали в деревню, где им достался по наследству добротный дом, а потом и крышу над головой.
Но по истечению какого-то времени о Машке благополучно забыли. И он начал обустраиваться на чердаке так, будто это и впрямь была его квартира. Машка сначала выгородил себе из кирпича просторную комнату. Затем добыл старый линолеум, выброшенный при ремонте какой-то большой конторы за ненадобностью, и сделал отменные полы. Потом притащил на чердак \"буржуйку\" и зажил в тепле и довольстве.
Вскоре его \"апартаменты\" начали заполняться и мебелью. Жильцы, которым жаль было по каким-то причинам расставаться со старой рухлядью, устроили на чердаке под присмотром Машки настоящий склад древностей. Так что он спал на облезлом кожаном диване, хранил миски-чашки в резном дореволюционном буфете, восседал на креслах, достойных занять место в музее краеведения, ел на столе, помнившим гораздо более достойные и богатые времена. Кроме того, женщины дома совершенно безбоязненно приспособили остальную часть чердачного помещения под сушилку для белья. Благо чердак всегда находился под замком, а Машка берег их добро почище цепного пса.
С Машкой у меня сложились весьма доверительные отношения. Как-никак мы оба были холостяками, единственными во всем доме. Иногда я подбрасывал ему что-нибудь из съестного, а то и баловал лишним рубликом – чтобы согреть иззябшую душу новоявленного анахорета винишком. (В этом вопросе Машка был традиционалистом и пил только крепленое недорогое вино). Бомж стал мне почти другом, а потому моя просьба выделить товарищу по несчастью комплект ключей от чердачных люков не показалась ему ни странной, ни кощунственной…
Дом, где жил Киля, располагался недалеко от окраины, на границе частного сектора и пятиэтажных уродов старой постройки. Возможно, когда-то эти дома и имели привлекательный вид, но годы сделали свое, и теперь микрорайон напоминал скопище больших сараев, серых и замызганных, утопающих в мусоре, собачьем и птичьем дерьме.
Сходство с сельским скотным двором усиливалось благодаря голубям – практически возле каждого подъезда, на некотором отдалении, высились диковинные и чаще всего безобразные голубятни. Эти милые птички, символ мира и раскрепощенного труда, гадили где попало и на кого попало. А куда денешься от тучи крылатых, которые кружили с утра до вечера над микрорайоном?
Что касается четвероногих друзей человека, то мода держать их почти в каждой квартире благополучно докатилась и до этих окраин. Милый песик, едва выбежав во двор, тут же, иногда прямо возле подъезда, поднимал ногу и облегчался, никем не потревоженный, повинуясь безусловному инстинкту. Конечно, бедное животное винить за это нельзя. Оно живет по законам природы – простым, понятным каждой бессловесной твари и незыблемым. Но на меня всегда нападал нервный смех, когда какая-нибудь мамаша, только что выгулявшая пса, который обгадил полдвора, выходила со своим малышом подышать свежим воздухом и костерила неизвестно кого на все заставки за кучи собачьего дерьма возле песочницы. В такие моменты мне очень хотелось, несмотря на свою джентльменскую натуру, схватить эту невоспитанную тупую стерву за патлы и ткнуть накрашенным фейсом в то самое, что оставил ее четвероногий любимчик.
Окна квартиры домушника были освещены. Что меня порадовало – я уже настроился на длительное ожидание. Но как мне его оттуда вынуть без шума и пыли, как говорил известный персонаж не менее известного и любимого всем народом фильма? В нынешние бандитские времена даже самые замшелые лохи не решались открывать двери своих квартир незнакомцам. Тем более, в вечерний час.
Повздыхав в сожалении по старым порядкам и обычаям, когда любого нуждающегося могли запросто приютить и накормить, даже не спрашивая кто он и что его привело именно к этому порогу, я начал усиленно соображать. Что оказалось весьма непросто.
Представиться ментом? Как же, держи карман шире… Киля – мужик ушлый, битый, сразу потребует необходимые бумаги для вторжения в его жилище. А иначе будет говорить только через закрытую дверь. И ничего не поделаешь – закон есть закон. Сказать, что я, например, водопроводчик (или электрик, газовщик, мастер жилищно-эксплуатационной конторы)? Такой вариант тоже не катит – на этой старой патриархальной окраине практически все знают друг друга. И не только в лицо, но и по голосу.
В общем, я пришел к заключению, что мое дело – швах. Оставалось последнее – ждать, пока Киля не соизволит отправиться по своим делам. А это могло случиться как сегодня, через полчаса, так и завтра или послезавтра.
Я прикинул, на какой высоте находится балкон квартиры домушника. Вроде и невысоко – всего лишь третий этаж – но поди доберись туда без соответствующего снаряжения и необходимой сноровки. Да, хреново…
Наконец, плюнув на все свои мыслимые и немыслимые варианты, я решительно направился в нужный мне подъезд. Чтобы провести рекогносцировку на местности. А если быть совсем точным, то, будучи в отчаянии от такой сложной и не решаемой проблемы, я готов был просто выбить дверь и взять Килю на цугундер без всяких там утипути. Я почему-то не думал, что он одел свое жилище в броню.
Дверь как дверь… Без всяких новомодных наворотов. Обитая облезлым дерматином. На двух замках, настолько примитивных, что их можно открыть плевком. Наверное, Киля держал свой навар от квартирных краж где-то в другом месте.
Я присмотрелся повнимательней – и неожиданно почувствовал легкий зуд в конечностях.
Дверь была не заперта! Мало того – она вообще оказалась приоткрыта.
Стоп, Чернов! Здесь что-то не так… Держи ушки на макушке. Иначе опять может приключится что-нибудь эдакое…
Быть или не быть, вот в чем загвоздка. Вломиться в квартиру Кили заблудшим варягом, или линять отсюда пока трамваи ходят?
А впрочем, что мне терять? Ведь совсем недавно я думал просто сорвать дверь с петель – и все дела. Теперь задача упростилась.
– Вы к кому?
Голос сзади произвел на меня впечатление шила, которое воткнули мне в мягкое место. Я резко обернулся – и увидел бабулю, выглядывавшую из квартиры напротив. Она мило улыбалась.
– Это… – Меня на миг заклинило. – Я уже… – Моя окаменевшая маска изобразила что-то наподобие улыбки. – Мне сюда… – Я толкнул незапертую дверь… и пришел в себя уже внутри жилища Кили.
Ну, блин, и примочка… Теперь все, назад ходу нет. Я выглянул в глазок. Бабуля попрежнему торчала на лестничной площадке. Ее взгляд выражал сомнение. Шла бы ты домой, Пенелопа. Твой Одиссей уже заждался судна…
Ладно, что сделано, то сделано. Попру как бык на красное.
– Эй, кто-нибудь есть? – Мой голос почему-то стал хриплым и глуховатым.
Молчание. В квартире царила полная тишина.
– Хозяин! У тебя дверь не заперта.
Ни гу-гу. Глухо как в танке. Только в туалете чуть слышно журчала вода.
Я решительно прошел дальше. Может, Киля налился под завязку и дрыхнет мертвецки пьяный? Не исключено. Ладно, проверим. И я открыл дверь спальни.
Я не ошибался. Киля и впрямь спал. Вечным сном. Кто-то перерезал ему горло. Кровь по голому полу пролилась до самого порога. И я стоял, сам того не замечая, в темно-красной луже.
Нет, столбняк меня не хватил. В своей, общем-то не такой и долгой, жизни мне приходилось видеть смерть в самых разных ее обличьях. Поэтому еще один жмурик меня особо не впечатлил. Поразило другое – Килю грохнули в аккурат перед моим приходом.
Будто знали о визите и приняли все необходимые меры, чтобы доставить мне дополнительные хлопоты. Которые почему-то размножались как тараканы.
След оказался даже не теплым, а горячим. Подстава была классической. Противник в очередной раз продемонстрировал свои незаурядные возможности. Он считает, что держит ситуацию под полным контролем. Противник мнит себя кукловодом, дергающим за нужные веревочки, и упивается властью и безнаказанностью. Это было большой ошибкой с его стороны.
Поразмышлять над превратностями судьбы хотя бы несколько минут мне не дали.
Впрочем, если быть совершено точным, то думал я несколько об ином – о том, как убраться отсюда поскорее и где взять шапку-невидимку, чтобы никто не засек мои маневры. А в перспективе не описал мою внешность милиции. Старушка-соседка Кили была не в счет. Я совершенно не сомневался, что у вора-домушника водилось немало дружков, часто заглядывавших к нему на огонек. Так что я был всего лишь одним из многих, большей частью безликих. Если, конечно, бабуля не обладала феноменальной зрительной памятью.
Не вспоминай всуе то, что может принести тебе неприятности. Только я подумал о капитане – ему очень понравилась бы ситуация, в которую угодил Геннадий Чернов – как возле дома резко притормозила патрульная машина милиции (я узнал это по звуку дрянного движка) и топот грубых башмаков на лестнице возвестил о наступлении для меня судного дня. Или ночи – это уже без разницы. Похоже, соседка Кили, та самая дряхлая Пенелопа, все-таки не поверила в мои честные намерения и позвонила куда следует. Видимо, я показался ей очень подозрительным типом.
Оставляя кровавые следы на полу, я бросился к входной двери и закрыл ее на замок. Он был простеньким, ширпотребовским, но я надеялся, что этот ветеран местной промышленности задержит милицейский наряд на нужные мне три-четыре минуты. После этого я забежал в зал и, выключив свет, отворил дверь на балкон.
Нет, это уже чересчур! В конце концов этот проклятый город превратит меня в мартышку, потому как я тут только то и делаю, что прыгаю по балконам и лазаю по отвесным стенам.
И сейчас мне предстояло сигать черт знает куда – земля внизу совершенно не просматривалась из-за темени. На окраинах почему-то не приято включать фонари на столбах. Экономия. С одной стороны в нынешней ситуации для меня это благо, а с другой – фиг его знает, что там валяется под окнами. Ко всему прочему, настолько мне было известно, окраинные жители испытывали неодолимую тягу к земледелию и позади домов обустраивали крохотные плантации. Которые огораживали чаще всего толстыми железными прутьями и проволокой. А балкон квартиры домушника Кили как раз и выходил на тыльную сторону. Поэтому у меня был шанс благополучно закончить свой земной путь на железном колу – как в добрые старые времена мои предки со стороны матери, казаки-запорожцы, на пале, любимом палаческом приспособлении польской шляхты. Пся крев, холера ясная!
Как оказалось, отменный выход был совсем рядом. Стоило только руку протянуть. Уже подрастерявшие листву длинные и гибкие ветки и стволы хмеля, похожие на лианы, которые тянулись до балкона пятого этажа, могли выдержать и гораздо больший вес, нежели мои восемьдесят килограмм. Мысленно возопив к Богу, я перебрался на эту хитро сплетенную природой сеть и начал спускаться вниз как матрос парусного флота по вантам.
Лоза хмеля не подвела. Вскоре я стоял под окнами первого этажа и думал, как мне преодолеть заграждение в виде заборчика из арматуры. Он, как я и предполагал, огораживал прямоугольные клочки земли, уже вскопанные под весеннюю посадку.
Пришлось идти напролом, так как двигаться вокруг дома было опасно. Я согнул несколько прутьев, чтобы образовался проход, и пошел по целине. Мне уже было все равно: следов после себя я оставил столько, что экспертам-криминалистам хватит разбираться с ними до новых веников. Вскоре, преодолев еще один забор, я оказался на пустыре. В отдалении замелькали милицейские мигалки. Видимо, наряд патрульнопостовой службы уже вошел в квартиру Кили и вызвал дежурную оперативную группу.
Сокрушенно вздохнув, я выбрал направление и побежал. Мне нужно было убираться отсюда как можно скорее. И подальше…
Я избавился от почти новых фирменных кроссовок, теперь являющихся очень опасной уликой, за два квартала от дома, изрезав их ножом и бросив в мусорный ящик. Дальше я продвигался в одних носках. Лучше подхватить простуду, нежели оставить такое вещественное доказательство, как моя обувь.
Мне удалось зайти в свою квартиру незамеченным. Нынче, в отличие от времен развитого социализма, народ по вечерам не особенно рвался подышать свежим воздухом. И если раньше на скамейках возле дома собиралась старушки и молодежь, то нынче там в вечерние часы можно было встретить разве что хануриков, распивающих паршивую самопальную водку. Но сегодня на мое счастье и их не оказалось.
Приняв душ, я завалился на свой любимый диван и погрузился в грустные размышления.
Я думал, что скорее всего моя безмятежная жизнь в этом городе закончилась. Мало того – теперь мне придется спасать ее всеми доступными методами. И доказывать, что я ни в чем не виновен. За мной охотятся какие-то бандиты, а теперь взяли след ищейки в погонах. И если милиция пока не знает о моей личности, то первым известно обо мне почти все. А они коварные и жестокие люди. До сих пор я старался, настолько это было возможно, не нарушать закон, но теперь, похоже, мне не оставляют выбора. Ну что же, пусть пеняют на себя.
Сон пришел ко мне внезапно и тихо. Он приятно охладил измученный терзаниями мозг и понес на своих невидимых крыльях в райские кущи сновидений. Там было светло, радостно и царили полная безмятежность и неземная умиротворенность…
Утром я проснулся бодрый и хорошо отдохнувший. Еще не успев как следует продрать глаза, я уже знал, с чего нужно начать свой крестовый поход против пока тайного врага.
Это знание появилось чисто интуитивно, и тем не менее я был уверен, что мой план сработает. Хотя эта уверенность, скорее всего, зиждилась на безысходности, однако я старался об этом не думать. Потерявши голову, о волосах не плачут.
Удивительная штука городское \"дно\". Оно есть практически в каждом городе, независимо от времени его основания и региона. Чаще всего \"дно\" представляет собой слоистую структуру: в самом низу – потерявшие человеческий облик личности; чуть выше – наркоманы, не совсем законченные алкоголики и ворье всех \"мастей\"; еще выше – разнообразные крутые и отморозки; правда, они считают себя пупом земли, но даже не подозревают, что этот \"пуп\" находится в районе заднего прохода; и наконец слой с фальшивой позолотой, где спрессованы скороспелые нувориши, которых почему-то называют новыми русскими, хотя это не совсем верно, и чиновная рать, вскормленная и вспоенная взятками до неприличных размеров.
Границы между слоями весьма зыбкие и расплывчатые. Они приобретают четкие очертания лишь в части финансовых возможностей. Однако, обитателей \"дна\" роднит главное – абсолютная бездуховность и патологическая жадность, толкающая их на самые страшные преступления. Они никогда и ни в чем не раскаиваются, свой образ жизни считают единственно правильным, а в ранг закона у них введено полное беззаконие.
Цинизм у обитателей \"дна\" считается главной добродетелью, презрение к окружающим возведено в принцип, жестокость к себе подобным является критерием истины.
И тем не менее каждый слой \"дна\" при острой необходимости может превратить свою рыхлую, насквозь прогнившую субстанцию в стальную оболочку самодельного взрывного устройства, начиненную гвоздями, металлическими шариками и обломками абразивных кругов. Горе тому неразумному, который попытается самовольно, без надлежащих основание и даже рекомендаций, проникнуть в какой-нибудь из слоев. Его немедленно взорвут, сокрушат, размажут по асфальту, сотрут в порошок и развеют по ветру. Слой городского \"дна\" – это государство в государстве. Не зная обычаев этого удивительного и очень стойкого по отношению к любым переменам в обществе образования, не стоит в него и соваться. Будь ты даже гениальным актером и мистификатором, вырядись в любые одежды и выучи наизусть язык и правила поведения обитателей исследуемого слоя, все равно тебя сразу раскусят. У граждан этих мини-государств поистине звериный нюх и не менее звериные традиции.
Я направил свои стопы как раз в один из таких слоев. Однажды, на хорошем подпитии, Лычков повел меня на \"экскурсию\" в Гнилушки. Будя я потрезвее, меня туда не затащили бы и на аркане. Но пьяному море по колено, а потому я попер за ним без страха и упрека.
Впрочем, Сева обмолвился, что там у него есть друг, который при необходимости предоставит нам свою \"крышу\".
Гнилушки – это своего рода раковая опухоль почти в центре города: в основном одноэтажные строения, разнообразные мастерские и маленькие заводики, ныне в основном бездействующие, окруженные высотными домами. Как-то так случилось, что генеральный план застройки не учел некоторых особенностей этого весьма примечательного места. Когда-то здесь жили люди среднего достатка – я имею ввиду дореволюционное время. В войну немцы здорово проредили еще добротные особняки, и на месте расчищенных развалин выросли уродливые строения, похожие на курятники. Но каждый из этих уродцев гордо именовался домом, имел свой номер и соответствующие регистрационные документы в бюро инвентаризации.
До поры до времени власти не обращали почти никакого внимания на форменное безобразие, портившее вид центральной части города. Им было не до того. То вождя всех времен и народов Сталина меняли на гениального агрария-кукурузовода Хрущова, то главный гэбист Берия вдруг оказался очередным врагом народа, то красавец мужчина и душка Брежнев совершал крутой поворот от авантюрного социализма к временам застоя.
И лишь когда в кармане государства зашелестели нефтедоллары, и их стало гораздо больше, чем могли сожрать все наши зарубежные друзья по соцлагерю и прочие, в основном на словах исповедующие коммунистические идеи, дошло дело до реконструкции и перепланировки городов.
Гнилушки решили снести в первую очередь. Но когда подняли поименные списки жильцов этих трущоб, то схватились за головы. Оказалось, что в одном доме-курятнике прописано как минимум три-четыре семьи – примерно пятнадцать-двадцать человек, по одной живой душе на два квадратных метра общей площади. Выходило на то, что для обеспечения аборигенов Гнилушек жильем требовалось построить не менее трех новых микрорайонов. Жильцы трущоб радовались, потому что им поторопились объявить о грядущем счастье, заключающееся в получении новых долгожданных квартир, а ученые и чиновные мужи ломали головы – как бы и яблочко съесть и на дрын не сесть.
Решение было принято мудрое и в духе времени. О Гнилушках просто забыли. А чтобы они не портили настроение ни городским властям, ни приезжим, дома-курятники отгородили от улицы трехметровой высоты забором, покрасили его в веселенький цвет и оклеили транспарантами и афишами.
Постепенно Гнилушки стали превращаться в большую многоквартирную \"малину\" для босоты. Очень удачное расположение – в самом центре города, где оживленные транспортные потоки (сплошной кайф для карманников), богатые квартиры (мечта воровдомушников), и шумные рестораны, в которых можно преспокойно спустить награбленное и, в случае перебора, на карачках доползти до своей близкой хазы – влекло в Гнилушки людей определенного толка с неодолимой силой. Здесь сбывали краденное, гнали самогон, курили наркоту, устраивали \"дома свиданий\", без особых опасений попасть на скамью подсудимых сводили кровавые счеты, торговали заграничным барахлом, укрывали преступников… трудно перечислить все \"возможности\" этих центровых трущоб, куда даже самые ушлые и смелые оперативники угрозыска не решались в одиночку совать нос.
Перестройка, постепенно превратившаяся в сплошную перестрелку, лишь добавила криминального \"аромату\" печально известным Гнилушкам. Больше половины городских рэкэтиров и отморозков имели честь быть выходцами из этой клоаки. Теперь опухоль, именуемую Гнилушками, можно было устранить только облив напалмом.
Вот в такое примечательное место я шагал ясным осенним утром, надеясь, что мне удастся и выполнить задуманное, и унести ноги подобру-поздорову.
Глава 11. ПАХАН В ОТСТАВКЕ
Петр Дубов оправдывал свою фамилию на все сто. Это был кряжистый мужик с пудовыми кулачищами, каменным невозмутимым лицом и непокорными вихрастыми волосами, чуть тронутыми сединой. Он держал в Гнилушках странное заведение, гибрид современного ресторана с дореволюционным трактиром, под названием \"Охотничий домик\". История жизни Дубова, которую рассказал мне Лычков, весьма примечательна.
Он работал водителем грузовика, слыл передовиком производства и вообще надежным мужиком во всех смыслах этого слова. Дубов был трудягой, каких поискать. Но в один воистину черный день всемогущий случай поставил все с ног на голову. Какой-то пьяный хмырь в хмельном кураже вышивал по проезжей части дороги и угодил в аккурат под колеса машины Дубова. Дело, в общем, обычное и вины водителя в трагическом происшествии не было. Собственно, следствие дало именно такое определение случившегося. Но при всем том присутствовал один, очень неприятный, нюанс, который в конечном итоге повлиял на приговор суда и круто изменил судьбу Дубова – экспертиза определила наличие в крови обвиняемого алкоголя. Совсем немного, но и этого количества хватило, чтобы Петр Никанорович пошел по этапу. Ему впаяли пять лет.
В зоне он по-прежнему выполнял план на сто пятьдесят процентов и какое-то время был первым претендентом на досрочное освобождение. Однако судьба-злодейка распорядилась по-иному. Однажды отличающийся независимым характером Дубов повздорил с паханом зоны, вором \"в законе\", а когда тот послал свою шестерку разрешить конфликт с помощью заточки, Петр Никанорович просто вышиб этому мелкому хмырьку голым кулаком мозги.
Дубову накинули еще три года и оставили в той же ИТК. Могли дать и больше, но начальство написало ему уж больно хорошую характеристику.
С той поры Дубова будто кто подменил. Петра Никаноровича можно было понять – у него отобрали надежду на скорое освобождение. Во-первых, он раз и навсегда разобрался с паханом и его прихлебателями, после чего пришлось вызывать две \"скорых\" – в одну попавшее под кулак Дубова ворье не поместилось. А во-вторых, Петра Никаноровича \"короновали\" на бугра зоны и он напрочь перестал работать. Физически. Дубов обладал поистине медвежьей силой и, когда его доставали, первобытной свирепостью, потому вскоре все \"мужики\" и \"деловые\" ходили перед ним по струнке. Во избежание ненужного конфликта начальство зоны пристроило Дубова в библиотеку, самое кайфовое место в ИТК, а в ответ получило полный порядок и небывалое смирение своих подопечных.
Так неожиданно не очень грамотный водила и зэк оказался в окружении великих мыслителей и вообще умных людей, материализовавшихся в написанных ими книгах. От нечего делать Дубов начал читать запоем. И к тому времени, когда прозвенел последний звонок и его выпустили на свободу, Петр Никанорович мог заткнуть за пояс даже человека с добротным университетским образованием.
По выходу из мест заключения он где-то с полгода присматривался к гражданской жизни, очень изменившейся за время отсидки – как раз в самом разгаре была перестройка – а потом завел свое дело, получив \"ссуду\" у знакомого ворья с Гнилушек, которые были его родиной. Сначала Дубов держал рюмочную, а затем, оперившись, построил небольшой ресторанчик, назвав его \"Охотничий домик\". Это было любимое заведение местной братвы. Ресторан оправдывал свое название полностью – в любое время дня и ночи здесь можно было заказать изысканные блюда из дичи, медвежатины, оленины, полакомиться пирогом с брусникой, под стопарик употребить маринованные масленки или соленые грузди, полакомиться керченской сельдью и даже, при очень большом желании, отведать чего-нибудь экзотического. Например, черепашьего супа, омаров или филе из крокодила.
Но самое интересное заключалось в том, что все это стоило не очень дорого.
Дубов, который (на удивление) так и не получил в зоне никакого прозвища, слыл на Гнилушках третейским судьей. Или разводящим, как теперь называют посредников в спорах между братвой. С Лычковым его связывали давние приятельские отношения – они учились в одном классе, а затем работали водителями пятой автобазы…
Снаружи \"Охотничий домик\" представлял собой крытый тесом рубленый амбар с окнами в резных наличниках. Он имел просторный двор с пристройками, где находились вполне современные холодильные камеры, погреба, гаражи для автотранспорта, коптильня и сооружение наподобие огромного камина, в котором на вертеле можно было испечь целого быка.
Внутри ресторан не баловал изысканным, а тем более современным интерьером.
Деревянные скамьи, массивные дубовые столы, на стенах рога и шкуры разнообразных животных, под потолком две кованых люстры, в углу изразцовый камин \"под старину\".
На полированном сосновом полу лежали грубые домотканые дорожки, а в одну из стен были вмонтированы бочки с краниками – Дубов баловал своих клиентов отменными неподдельными винами и очень даже приличным, всегда свежим пивом.
С утра в \"Охотничьем домике\" было довольно пустынно. Я сел за стол и заказал жаркое из оленины и бокал пива. Степенный половой, чем-то похожий на самого хозяина – такой же крепко сбитый, немногословный и в наколках – выполнил заказ достаточно быстро.
Решив, что все дела подождут – голос голодного желудка оказался сильнее злобного охотничьего азарта – я приналег на восхитительно приготовленное мясо, отдавая должное и красному соусу, которого хватило бы на целую компанию.
Официант, пристроившись в углу, неподалеку от кухонных дверей, занимался каким-то подсчетами, но из виду меня не упускал ни на миг – посматривал исподлобья, тяжело и остро. Похоже, он думал, что я мент. Такого же мнения была и компания из шести человек, обитателей гнилушкинского \"дна\", которая бражничала неподалеку. От их взглядов мне становилось не по себе, но я принял отмороженный вид и налегал на оленину.
Наконец один из этой не совсем трезвой компашки не выдержал и сказал во весь голос то, о чем думали все его приятели:
– Мусор прикатил…
– Ну… – поддержал его второй.
– Не наш, – вступил в разговор третий.
– Не-а… – подтвердил четвертый, с набитым ртом.
– Пусть валит отсюда, – то ли спросил о мнении собутыльников, то ли дал установку первый.
– Пока цел, – это провякали хором.
Официант поднял от своих расчетов голову и строго посмотрел на компанию. Которая проигнорировала безмолвное предупреждение напрочь.
– Колян, товарищ не понимает…
Я делал вид, что глухой.
– Пусть пожрет, – вступился за меня какой-то \"миротворец\".
– И заплатит, – присоединился к нему еще один.
– А потом мы ему рога посшибаем, – весело хохотнул самый смешливый.
– От него воняет, как от козла, – не сдавался первый. – У меня аппетит пропал.
– Мусор, он и есть мусор, – согласился второй. – Пойду… – Демонстративно кряхтя, он встал и подошел к моему столу.
– Слышь, мужик! – обратился он ко мне с вызовом. – Собирай манатки и сваливай отсюда, пока цел. Ты пришел не по адресу.
– Ресторан? – Я положил перед ним меню с фирменным знаком \"Охотничьего домика\".
– Ну…
– Баранки гну. Я думал, ты читать не умеешь. Раз это ресторан, то я попал туда, куда нужно.
– Во! – Мой собеседник обернулся к своим приятелям, с большим интересом следившим за переговорами. – Братва, к нам приканал большой умник. Он будет учить нас грамоте.
– Слушай, мужик, не нарывайся. – Я сказал это тихо и очень внушительно. – У меня и без тебя хватает проблем.
– Ну, борзой… – С деланным восхищением сказал мой собеседник. – Думаешь, если у тебя имеется красная ксива, то ты уже в дамках?
– Я такой же мент, как ты профессор.
– Брешет? – опять обернулся задира к своей кодле.
– Брешет, – ответили ему дружно.
– Ну-ка, прекратите! – наконец вмешался и официант. – Не мешайте человеку.
– А ты, Жорик, заткнись, – отрезал мой собеседник. – Твое дело сторона. Считай свои бабки и не лезь, куда тебя не просят.
Только теперь я понял, что компания находится в состоянии опохмелки. Видимо, ночью у этой великолепной шестерки был грандиозный кутеж и скорее всего с дамами, а по утрянке их потянуло на легкий променад с посещением местных достопримечательностей.
Среди которых \"Охотничий домик\" занимал главенствующее место. Так что новая порция пойла смешалась со старыми дрожжами и компания постепенно входила в раж, обычно заканчивающийся мордобитием подвернувшихся под хмельную руку.
Я еще раз глянул на всех шестерых и решил, что у меня есть два варианта: рвать когти или безропотно подставлять свой фейс под молотилку. Их было чересчур много. Даже для меня. Тем более, что защищаться подручными средствами я просто не имел права – мне только и не хватало замочить кого-нибудь из этих козлов при полном наборе свидетелей.
Тогда точно придется броситься с моста в воду – чтобы долго не мучиться на допросах и чтобы мне не намотали срок на всю катушку.
– А я сказал сядь! – взревел официант, задетый за живое пренебрежительным тоном клиента. – Иначе я лично тебя уйму.
– Все, все! – Я поднял руки вверх до уровня плеч. – Если весь этот базар-вокзал только изза меня, то я сваливаю. Ради Бога, не ссорьтесь. Нервные клетки не восстанавливаются.
– Я же говорил, что он чересчур умный. По науке шпарит, лепила. – Задира смотрел на меня с лихим видом. – Ты чё моргалы вылупил!? – Он резким движением руки изобразил \"козу\". – Счас уроем, чтобы не шлялся где попало…
Конечно, никто из компании не думал, что я сотрудник милиции. Сюда менты заходили редко и в основном свои, местные, которых все знали как облупленных – вдоль и поперек.
Если собирались чужие, из какого-нибудь другого райотдела – как я уже говорил,
\"Охотничий домик\" зажил себе немалую славу; и небезосновательно – то Дубов, не желающий портить отношения с кем бы то ни было, а в особенности со слугами закона, закрывал для местной босоты ресторан на замок и обслуживал не очень желанных гостей по высшему разряду. Зона научила его быть мудрым и предусмотрительным.
Похмельная шобла просто нарывалась на скандал с разборкой. Такие уж в Гнилушках были нравы и обычаи. Они остались еще с тех пор, когда улица на улицу, район на район ходили стенкой, чтобы доказать свое превосходство и потешить ретивое, всласть помахав кулаками.
– Убери поганки, ты, чудо в перьях, – сказал я внешне спокойно, но внутри у меня все бурлило. – Иначе я их оторву и свиньям скормлю.
До чего я ненавижу вот таких отвязанных, которые смыслом жизни считают унижение слабых и беззащитных! Они никогда не станут драться, если у них не будет внушительного численного перевеса. Их любимый прием – удар исподтишка. Они способны на любую подлость, при этом совершенно не ощущая ни раскаяния, ни угрызения совести. Это даже не люди, хотя некоторые граждане и призывают проявлять к ним милосердие и не давать \"вышку\". Говорят, что такими их сделало общество. Ничего подобного! Они такими родились. И сдохнут моральными уродами, потому что горбатого лишь могила исправит. Именно сдохнут – смерть приходит только к людям, а не к животным в человеческом обличье.
– С-с-сука… – прошипел он змеем, резко изменившись в лице. – Понты гнешь!? Счас я те моргалы выколю!
Задира наклонился так низко, что его буркалы очутились на уровне моих глаз. Я почуял отвратный запах перегара, но не отодвинулся. Он применил известный прием блатных – подавить противника морально своей гнусной близостью, смутить его, сбить с толку, чтобы потом мгновенно нанести удар, чаще всего коварный, в наиболее уязвимую точку.
Перехватив поудобнее вилку, я хладнокровно вогнал ее в руку этого сукиного сына – в ту, которой он оперся о стол. Теперь его кисть оказалась пришпиленной к дубовой столешнице, словно бабочка в альбоме натуралиста.
От неожиданной и резкой боли он взвыл и чисто инстинктивно встал на колени. Из его мгновенно покрасневших глаз хлынули слезы. Что, падло, больно? – подумал я, но промолчал. Терпи, стервец. Это тебе за тех, кого ты измочалил вместе со своей компашкой.
Компания сначала затихла, тупо уставившись на воющего приятеля, а затем все как по команде вскочили с намерением размазать меня по стенкам.
– Ша, братва! – Я сказал это резко, с блатной хрипотцой. – Иначе я вам прямо сейчас скрою деревянные макинтоши. Всем.
Для большей убедительности и в качестве подтверждения своих слов я быстро сунул руку за пазуху – будто у меня там был шпалер. И в этот момент я здорово пожалел, что не прихватил с собой пистолет – из тех, что реквизировал во время приснопамятной командировки на завод абразивных материалов.
Компания восприняла угрозу вполне серьезно. В годы советской власти меня просто подняли бы на смех… ну и так далее, по полной программе. До потери пульса. Но сейчас, когда ствол можно купить прямо на овощном рынке, как морковку, в правдивости моих слов усомниться было трудно. К тому же я поднялся из-за стола, и моя выставленная на всеобщий обзор крепкая спортивная фигура вовсе не склоняла их к мысли, что я всего лишь чересчур борзой хиляк.
– Держи, – всучил я деньги Жорику. – Извини за бардак, – кивнул я в сторону пришпиленного к столу задиры. – У меня не было иного выбора. И мне нужен Петр Никанорович. Срочно.
– Вот он я…
Дубов возник из облака пара, вырвавшегося из кухни, как древний бог греков Зевс, спустившийся со своего трона на горе Олимп. Видимо, он слышал, а может и видел, все (или почти все) перипетии спонтанно возникшей конфронтации. Петр Никанорович был угрюм и смотрел на меня очень нехорошим взглядом. И то верно – я ведь был чужаком.
– Что тут за базар!? – резко спросил Дубов, властным взглядом успокаивая снова заволновавшуюся компанию – похмельные хмыри решили, что им пришло подкрепление.
Похоже, Дубов меня не узнал. Хотя при расставании он сказал, что я, как друг Севы, всегда могу рассчитывать на его помощь и поддержку в любом деле. А это был не тот человек, что бросает слова на ветер.
– Петр Никанорович, меня зовут Геннадий. – Я подошел к нему вплотную и говорил очень тихо, чтобы не слышали остальные. – Я приходил к вам с Севой Лычковым. Помните?
– А-а… – Скупая улыбка сгладила жесткость и угловатость черт его каменного лица. – Как же… Так что, все-таки, тут у вас стряслось?
Этот вопрос он задал не мне, а официанту.
– Снова Бондарь полез на арапа. И получил по заслугам… мудак… – сказал тот с затаенной злобой – похоже, половой был очень злопамятным человеком и его до сих пор терзала обида за пренебрежительное отношение к своей персоне со стороны пришпиленного хмыря.
– Помогите ему, – молвил Дубов, указав весьма мрачной компании на все еще подвывающего от боли задиру, который никак не мог вытащить вилку из столешницы. – И вдолбите в свои мозги – еще раз устроите скандал, ноги вашей здесь не будет. Пойдем, – обратился он ко мне, видимо, считая, что инцидент исчерпан.
Я поторопился воспользоваться приглашением, чтобы не мозолить глаза великолепной шестерке, которая готова была сожрать меня со всеми потрохами. Но авторитет Петра Никаноровича в блатной среде был настолько высок, что никто даже не пикнул.
– Так что там у тебя? – спросил меня Дубов, когда мы уединились в небольшой комнатушке, главным украшением которой являлся массивный сейф; возможно, это была касса.
– Мне нужно срочно встретиться с Полосухиным. Это который Григорий Иванович.
Надеюсь, вы знаете о ком я говорю.
– Тельняшка? – удивился Петр Никанорович. – Зачем он тебе?
– Вчера зарезали его напарника Килю. Если в ближайшее время я не переговорю с Полосухиным, то ему кранты. А может быть и мне.
– Это новость… – Дубов нахмурился. – Парни работали чисто. Кому они могли перейти дорогу?
– Вопрос, на который может ответить только Полосухин.
– А каким боком ты вписываешься в эту историю?
Я рассказал ему только часть правды. Малую толику. Чтобы легче было, когда потребуется, врать. Я никак не мог быть полностью откровенным с Дубовым. Любой человек непредсказуем, а бывший пахан зоны – тем более.
– Значит, кто-то им дал наколку на твою квартиру… – Дубов с силой потер переносицу. – Странно, что Тельняшка не знает кто именно…
– Странно, – откликнулся я словно эхо.
– И ты считаешь, что тот человек убил Килю?
– Уверен в этом. Похоже, он следил за ними. Киля сбежал первым и наводчик просто не успел его остановить для разговора. Наверное, ждал, пока появится Полос… Тельняшка. А когда дождался, то понял, что у них получился облом и я мог узнать нечто важное и опасное для него. Потому он предпринял меры незамедлительно, убрав Килю, который знал его в лицо.
– И теперь ты думаешь, что этот поганый \"мокрушник\" на всякий случай завалит и Тельняшку, – подхватил Дубов.
– Он просто обязан это сделать. Вдруг Киля проболтался своему напарнику?
– Не исключено… – Бывший пахан зоны задумался.
Я не мешал ему предаваться размышлениям, сидел молча и курил. Мне было весьма интересно узнать, что там варится в его очень даже неглупом котелке, но лицо Дубова было неподвижным и бесстрастным.
– Тельняшка, конечно, мелюзга… шнырь… – наконец задумчиво сказал Петр Никанорович.
– Правда, он спец каких поискать. Вот этот патентованный импортный гроб с кучей гарантий, – он кивком указал на сейф, – Тельняшка открыл за двенадцать минут. Я как-то ключи посеял… Но про то ладно. А вот что касается наводчика-\"мокрушника\", то это безобразие нужно пресечь. Негоже давить деловых как вшу. Пусть они и не в ладах с законом, но ножом по горлу… – Лицо Дубова вдруг сделалось свирепым. – Такое нельзя оставлять безнаказанным.
Я его мысль понял сразу. По большому счету, все мои проблемы были Дубову до лампочки. Да, в чем-то оказать помощь он всегда мог, как и обещал – скажем, дать толковый совет или рекомендацию, деньжат ссудить, накормить или еще что-нибудь в этом роде – но подставлять свою шею под топор ради совершенно чужого ему человека бывший пахан не стал бы. А вот выручить Тельняшку – это совсем другой компот. В случае удачи авторитет Дубова среди жулья только упрочится. Что и следует доказать.
Хотя он в какой-то мере и отошел от уголовной среды, но с волками жить – по волчьи выть. В таком деле, как удержание авторитета на должной высоте, важен каждый мелкий штрих.
– Я так понимаю, ты думаешь, что за наводчиком еще кто-то стоит. Который имеет на тебя большой зуб. Кто бы это мог быть? Ты даже не догадываешься? – Петр Никанорович смотрел на меня испытующе и с легким подозрением.
Понятно. И хочется, и колется, и мамка не велит. Дубов уже настроился на сотрудничество со мной, но, будучи весьма хитрым и трезвым человеком, побаивался нечаянно вступить в конфронтацию с какой-нибудь мафиозной структурой. Что ж, вполне разумно.
– Петр Никанорович, давайте будем откровенны до конца. – Я изобразил на своем лице повышенную честность и прямоту. – Я не знаю, кто против меня копает. Не знаю – и все тут. И мне не хочется, чтобы вы ненароком не угодили в неприятную историю. Дайте мне только адрес Тельняшки или подскажите, где я могу его отыскать как можно быстрее – и мы разбежимся в разные стороны. Для других ни вы меня не знаете, ни я вас. Мне не хочется подвергать вас опасности. Зачем это вам? Вы человек солидный, с положением…
Все-таки я Дубова уел. Он сразу уловил подтекст в моей речи. И, как всякий сильный и смелый человек, возмутился. Ему очень не понравилось, что весьма отдаленным намеком я предположил, будто он уже стар, оброс жирком и ни на что не годен.
– Ты говори, да не заговаривайся! – обрезал меня бывший пахан. – Я сказал помогу – значит, заметано. Тельняшку нужно выручать. В твоих делах мне разобраться трудно, но если что-то понадобится – милости прошу. Ладно, заканчиваем базар и поехали. Время не ждет. Я сам отвезу тебя куда нужно…
Сидя в шикарном \"джипе\" Дубова, я едва не скулил от радости. Теперь у меня появился надежный и сильный помощник. И место, где я мог, в случае чего, пересидеть лихую годину. Это было просто здорово.